Глава 9

Космогония, смерть и эсхатология

Никаких определенных знаний о древнеармянской космогонии до нас не дошло. Сомнительно, была ли она вообще, учитывая, что космогония не является неотъемлемой частью индоевропейской мифологии. Древние христианские авторы, такие как Агафангел и Езник, часто объясняют, как Бог создал землю из «ничего», и называют это точкой зрения сирийцев. Они поддерживают это мнение, выступая против тех, кто в соответствии с более распространенным библейским взглядом, учит, что земля была сотворена из первозданного хаоса. Лишь из современного армянского фольклора мы узнаем о первозданном быке, на рогах которого покоился мир и который, мотая головой от раздражения, вызывал землетрясения. Агафангелу представляется, что «небеса – куб, свободно висящий в пространстве, а земля – плотное образование с твердым основанием, которое не держится ни на чем». Для всех армянских авторов земля являет собой целый мир. Сверкающее звездами небо, в котором вращаются по своим орбитам светила, большого значения для них не имело.

Существовала у древних армян космогония или нет, мы знаем, что в их религии на стадии зороастризма они считали мир и все в нем плодом трудов Арамазда, которого Агафангел называет творцом небес и земли. Незримый мир был у них густо населен мистическими силами, богами, ангелами (Hreshtak от персидского firishtak, «посланец»), духами, демонами и демоническими чудищами всех мастей. Человеческая жизнь, ее события и конец, были предопределены или божественными законами (Hraman, персидское Farman), которые считались неизменными и безошибочными, или мистической связью со звездами, созвездиями и зодиакальными знаками. Мы не можем заявлять категорично, но вполне очевидно, что звезды воспринимались как fravashi (двойственная, внешняя душа или сущность) людей. В современном фольклоре говорится: когда падает звезда, умирает человек. Одним словом, древние армяне были бескомпромиссными фаталистами. Этот взгляд на жизнь укоренился так глубоко и оказался таким губительным по своему воздействию, что древние христианские писатели прилагали все усилия, чтобы искоренить его и теологическими, и практическими аргументами.

Человек состоял из тела (marmin) и души (hogi или shunch, «дыхание», ????). Uru по-ирански urva, возможно, изначально употреблялось также в значении «душа», но в итоге стало обозначать призрака или призрачную наружность.

Призраков называли urvakan, то есть призрачные существа. О том, что этим духам поклонялись, неопровержимо свидетельствует древнее слово urvapast, «духопоклонники», которое Агафангел применил по отношению к армянам-язычникам. Лингвистические факты доказывают, что изначально «душа» была не более чем «дыханием», хотя постепенно это понятие трансформировалось в нечто личное и материальное. Она никогда не называлась «тенью», но в христианские времена тесно связывалась со светом, что обусловлено зороастрийским влиянием. Смерть считалась отделением души от тела или, скорее, извлечением души, более или менее тонкой субстанции, через рот. Это всегда представлялось процессом весьма болезненным, возможно благодаря вере в то, что душа распределена по всему телу. Ангел, «забирающий душу», и «писец» – два главных действующих лица в этой последней и величайшей трагедии человеческой жизни. После смерти душа остается поблизости от трупа до похорон. Безжизненное тело обычно вселяло благоговейный трепет, страх и смятение. Его быстро омывали и заворачивали в саван, а до и после этого в комнате, где находился покойник, курили благовония и зажигали свечи, не столько для того, чтобы указать путь отделенной и сбитой с толку душе (Абегян), сколько для того, чтобы защитить мертвого от сил зла. Возможно, какие-то следы культа предков сохранились в традиции зажигать в субботу днем свечи и окуривать дом ладаном. Смерть в доме неизбежно влекла за собой обновление огня, так как присутствие мертвого тела оскверняло очаг. В древние времена оплакивание умершего носило особенно бурный характер. Все родственники спешили собраться возле покойного. Плакальщицы, специально нанятые женщины, запевали погребальную песнь и славословили его. Ближайшие родственники горько рыдали, рвали на себе волосы, царапали лица и руки, били себя в грудь, пронзительно кричали и укоряли ушедшего друга за то горе, которое он им причинил своей кончиной. Вероятно, они также остригали свои длинные струящиеся волосы в знак траура, так же как монахи, которые, говоря формально, являются духовными плакальщиками (abe?a, от сирийского abhila) при вступлении в религиозный орден. Покойника несли на кладбище на похоронных носилках. До нас не дошло ни одного упоминания о кремации у армян. Возле незасыпанных могил царей и вельмож совершали самоубийства многочисленные слуги и женщины. Так случилось, когда умер Арташес, к великому неудовольствию его неблагодарного сына Артавазда. Мавзолеи армянских царей находились в укрепленном городе Ани в провинции Даранали. Они когда-то были открыты скифами, которые либо ожидали найти там несметные сокровища, либо намеревались таким варварским методом ускорить бой с отступающим местным населением.

Стремление духов к своим старым домам и их «страсть к странствиям» хорошо известны армянам. Множество молитв и пожеланий «упокоения» отошедшей душе, как и разнообразные похоронные кушанья и пожертвования еды усопшему, указывают на огромную заботу, с которой они пеклись о том, чтобы сберечь душу в могиле. Надгробия часто изготавливали в виде лошадей и ягнят, которые символизировали обычные жертвы, приносимые мертвым, и даже сегодня возле них оставляют отверстия для еды и напитков. Даже о рисовом супе, в котором черпали наслаждение питары (души предков) древних индусов, в наши дни напоминает рис, который в некоторых местностях друзья приносят в осиротевший дом на следующий день после похорон.

Подобно латышам, фракийцам, грекам и многим другим народам, армяне в своих погребальных ритуалах переходили от безудержного горя к еще более безудержному веселью. Это доказывает происходившее в древние времена шумное празднество у могилы, когда мужчины и женщины, стоя лицом друг к другу, танцевали и хлопали в ладоши под музыку рожков, арф и скрипки. Это было и остается обычным похоронным обрядом во многих местах.

Очень сложно дать четкое, последовательное объяснение веры армян в жизнь после смерти. Несомненно, они верили в бессмертие. Но изначально, как в Греции и других странах, не предпринималось никаких попыток привести к гармонии отличные друг от друга и даже противоречивые взгляды, а контакт с зороастризмом привнес дополнительную путаницу. Обычное армянское слово, обозначающее могилу – gerezman, есть не что иное, как авестийское garonmana, «дом восхвалений», то есть рай небесный, как место вечного света и подходящая обитель Ахурамазды. Употребление армянами столь важного слова для обозначения могилы может быть всего лишь эвфемизмом, но также может быть и выражением веры в счастье, которым наслаждается душа в могиле, или же – в мучение, от которого она страдает. Это очень похоже на предвкушение рая или ада, которые предназначены за хорошие или дурные поступки мусульманским усопшим. В таком случае главным обиталищем отделенной души становится сама могила, чтобы душа могла находиться как можно ближе к телу. Само же тело сильно подвержено воздействию злых духов.

Заметный след оставила вера в Гадес. Иранский Спента Армаити (позже Спентарамет), «дух земли», появляется в армянском языке в искаженной форме «Сандарамет» и только в значении «Гадес» или «ад». Сандарамет населяли злые духи. Даже Авеста выдает свое знание более древнего и распространенного употребления этого слова, когда говорит о «тьме Спенты Армаити». Гадес был на земле, и, естественно, правил им дух земли. Это не единичное явление, поэтому богини земли и боги растительности в Западной Азии, как и боги, имеющие греко-римское происхождение, непременно были связаны с подземным миром. Черная аркадская Деметра и ее дочь и двойник, Персефона, представляют как бы обратную сторону Деметры, прекрасной и великодушной. Сабазий (Дионис) (под именем Залмоксис?) был правителем подземного мира у фракийцев. В армянском языке есть также слово ouydn, которое употребляется для обозначения властителя Гадеса. Это, безусловно, «Аид». Но очень трудно удостовериться, является ли это слово исконно армянским или родственно греческим аналогам.

Еще одно понятие, которое в армянском Ветхом Завете используется в значении «Гадес», – Dzokh, от персидского Duzakh, обозначающего ад. Однако в христианские времена вошло в употребление выражение gayank, «станция», «остановка». Изначально, согласно древним Отцам Церкви, оно обозначало место, где собирались души и в полубессознательном состоянии ждали судного дня, а Сандарамет и Джох стали названиями ада еще в языческие времена.

По поводу местонахождения Гадеса существует некоторая неопределенность во мнениях. Возможно, он где-то внутри земли, в глубине или под могилами. Но, с другой стороны, высказывание Езника о грешниках, которые обернулись лицом к западу, хотя и прямо указывает на место нахождения христианского ада и демонов, может также обозначать ад языческий. Поэтому нам известно, что ад – ступень Гадеса и что вавилоняне, греки и египтяне все искали Гадес иногда в земле, но чаще обращались к западу; для них заходящее солнце светило миру мертвых. Также известно, что в современном армянском фольклоре заходящее солнце называется «долей мертвых». Жизнь оканчивалась могилой или Гадесом, но, каким бы печальным и мрачным он ни был, считался своего рода даром. Мертвые нуждались в пище, слугах и т. д. На это ясно указывают приношения еды, так же как принудительные и добровольные самоубийства у могил царей.

Представления армян о конце света основаны на персидских идеях. Прежде всего люди знали и рассказывали известную персидскую историю об Аждааке Вираспе (Аждааке с десятью тысячами лошадей). В соответствии с ней Аждаак Вирасп был предком первого правителя персов. Он был любителем гласности и сторонником отсутствия частной собственности. Он считал, в частности, что ничего никому не принадлежит и все должно предаваться гласности. Поэтому в начале своего правления он был коварным, но не лишенным показного великодушия властелином страны. Позже он посвятил себя астрологии и обучался у очень знающего (?) злого духа, который поцеловал его плечи, тем самым создав на каждом из них по дракону или же превратив в дракона самого Аждаака. В то время Аждаака одолевали чрезмерный аппетит при виде человеческой плоти и огромное желание сеять ложь. В конце концов Хрудэн (Траэтона, Фаридун) победил его и заковал в латунные цепи. По дороге к горе Дамаванд Хрудэн уснул и допустил, чтобы Аждаак тащил его на вершину. Проснувшись, он повел Аждаака в пещеру и встал перед ней, преграждая чудовищу выход, чтобы предотвратить гибель мира.

Но у армян и их северных соседей возникли собственные версии этого зороастрийского мифа, в которых традиционный Аждаак уступил место национальным злодеям, а название горы изменилось на Масис и Альбурз. В древней Армении ужасным монстром был Артавазд, сын-подменыш царя Арташеса. Во время похорон отца, когда множество слуг, жен и наложниц покончили с собой (или были убиты?) на его могиле, неблагодарный и бесчувственный сын, выражая недовольство, сказал: «Вот! Ты ушел и забрал с собой все царство. Я теперь должен править на развалинах?» Разгневанный упреком, Арташес ответил из могилы:

Когда отправишься ты на охоту
Вверх, по склонам священного Масиса,
Качи схватят тебя
И унесут на самую вершину.
Там будешь обитать, и света тебе не видать.

И действительно, вскоре после своего восшествия на престол, когда он отправился охотиться на вепрей и диких ослов, у него закружилась голова и он, упав в пропасть вместе со своей лошадью, бесследно исчез. Люди говорили, что в пещере Масиса его заковали в железные оковы, которые постоянно обгладывали две собаки. Когда оковы падут, он выйдет, чтобы править миром или уничтожить его. Но стук кузнечного молота по наковальне укрепляет цепи; поэтому, даже в христианские времена, по воскресным и праздничным дням кузнецы несколько раз ударяют своими молотами по наковальням в надежде таким образом предотвратить неожиданное освобождение Артавазда и его возвращение в мир.

Также стоит заметить, что рассказ о змеях, обучающих прорицанию, на плечах Аждаака, существует в греческой мифологии и повествует о слепом Мелампе и, возможно, о Кассандре и ее ясновидящей сестре. А армяне, жившие в IV веке н. э., утверждали, что это история о безнравственном царе Папе, чья слава мага достигла Греции.

За любым рассказом о конце света вполне логично следует описание Страшного суда и обновления небес и земли. Но, к несчастью, древние записи на этом прерываются. В древнеармянском языке известно персидское слово ristaxez, «воскресение, возрождение» как имя собственное – Aristakes. В современном армянском фольклоре очень живописно обрисован мост cinvat[45] (чинват), который получил название «мост-волос». Словом «царство» обозначается рай небесный, кроме того, называемый drakht (от персидского dirakht, что значит «дерево»). Картину дополняет изображение огня и дэвов, мучающих грешников, а Спандарамет и Джох, когда-то бывшие синонимами Гадеса, приобретают значение ада. Но из всех этих прерывистых и неопределенных сведений нам сложно составить четкую и связную картину конца света в представлении армян. Христианская эсхатология, благодаря поразительному сходству с зороастрийской, должно быть, впитала местные предания на эту тему. Однако, как ветвь фракийского народа, армяне обладали стойкой верой в бессмертие и имели ясное и конкретное представление о будущем мире, подобное тому, какое мы находим у Платона в мифе об Эре.