Когда природа человека лишила его способности ходить на четвереньках, она дала ему, в виде посоха, – идеал! И с той поры он бессознательно, инстинктивно стремится к лучшему – все выше!

(A.M. Горький)

В самом общем плане культура – это совокупность норм и ценностей, посредством которых упорядочивается и организуется природа, задается или устанавливается смысл происходящим событиям. И уже поэтому культура – это порождение духа, выражение духовности.

Есть различные определения человека. В свое время Аристотель противопоставил формальному определению человека как «существа двуногого и без перьев» («без перьев», чтобы отличать человека, например, от петуха) более существенное, на его взгляд, понимание человека как «существа общественного». Есть и другие определения человека как «существа разумного» (Р. Декарт), «изготавливающего орудия труда» (К. Маркс), «играющего» (Й. Хейзинга). С точки зрения нашей темы хотелось бы обратить внимание на определение человека, данное Н. Бердяевым: человек – «существо оценивающее». Мыслитель полагал, что от всего живого на Земле человек отличается в первую очередь своей способностью оценивать мир, в котором живет. Человек не просто работает, мыслит или играет, но еще каким-то образом относится к тому, что он делает и что с ним происходит. Именно такое понимание человеческой природы, как представляется, позволяет подойти к пониманию природы духовной культуры.

Ценности – это представления, в которых отражается значение (положительное или отрицательное) для человека предметов, событий или явлений с точки зрения удовлетворения его потребностей и интересов. Соответственно, нормы – это представления, посредством которых обеспечивается императивность, т. е. повелительность, ценностей и, стало быть, их включение в человеческую деятельность.

Мир ценностей и норм разнообразен: что-то ценно для человека как для представителя той или иной профессии, гражданина определенного государства, представителя этнической общности, мужчины или женщины, а что-то ценно для него потому, что он человек, человек как таковой. В своей совокупности ценности представляют иерархическую систему, а значит, можно говорить о высших и низших ценностях. Это различие проводится не для того, чтобы понять, какие ценности низшие, а для того, чтобы приобщиться к высшему. Вопрос различения высших и низших ценностей – это в конечном счете и есть вопрос духовного содержания жизни человека.

Высшие ценности (истина, добро, красота и др.) формируют представления об идеале как образе совершенства, указывающего на то, как должно быть. В истории мысли вопрос о содержании идеала, его природе и происхождении решался в зависимости от культурных традиций, философских и религиозных предпочтений.

Согласно религиозным взглядам высшая норма (идеал) жизни заповедуется Богом. В иудаизме, буддизме, зороастризме, христианстве, исламе, не говоря о более поздних религиях, представление об идеале, о должном либо прямо дается Богом – Буддой, Зороастром, Христом, либо передается Богом через пророков – Моисея в иудаизме или Мухаммада в исламе. Существует другой взгляд на происхождение идеала, согласно которому в форме идеала человеческий разум открывает универсальный закон природы, принцип гармонии, пронизывающий все устройство Космоса, или Природы. Таково натуралистическое, или космологическое, понимание природы идеала (например, в древности Пифагор и Гераклит, в Новое время Дж. Бруно и Б. Спиноза, в Новейшее Г. Спенсер и П. Тейяр де Шарден). Сторонники социального происхождения представлений об идеале (Т. Гоббс, Дж. С. Милль, К. Маркс, М. Вебер, Дж. Ролз) считают, что идеал в особой форме отражает потребность любого сообщества в стабильности, порядке и внутриколлективной взаимопомощи.

Есть еще один тип теорий, на который мы будем ориентироваться в первую очередь, рассматривая вопросы духовной культуры. Аристотель, К.А. Гельвеций, Ж.П. Сартр, Э. Фромм – столь разные мыслители подчеркивали, что содержание идеала обусловлено особенностями существования человека не только как общественного, т. е. живущего среди других людей, но и как свободного и духовного, т. е. возвышающегося над наличными условиями жизни и преобразующего жизнь, творческого существа. Благодаря своей способности ценностно относиться к миру человек наполняет деятельность и происходящее вокруг смыслом – осмысляет, подводит основание. В конечном счете он стремится дойти до последних корней сущего. В этом и состоит сфера духовности. А деятельность и опыт, в которых она проявляется, представляет собой духовную культуру.

В философии XIX и XX веков было принято разделять культуру на материальную и духовную. В современной социальной мысли более распространена трехчленная классификация культуры: материальная, социальная, духовная. К материальной культуре следует отнести нормы и ценности, обслуживающие приспособление человека к окружающей природной среде, регулирующие отношения человека со средой его обитания, относящиеся к технологической стороне жизни; к социальной культуре – нормы и ценности, регулирующие отношения людей друг к другу, систему статусов и социальных институтов; к духовной – субъективные аспекты жизни, нормы и ценности, которые способствуют развитию человека, знающего и практикующего эти нормы и ценности. Поскольку, как уже отмечалось, нормы и ценности имеют некоторую иерархию, то духовная культура отражает путь возвышения человека по этой иерархии.

Для понимания особенности духовной культуры принципиальным является понимание природы духовности. Под духовностью, как уже было сказано, традиционно понимается обращенность человека к высшим ценностям – сознательное стремление усовершенствовать себя, приблизить свою жизнь к идеалу. В этом отношении не всякие культурные нормы духовны. Многообразие культурного опыта включает в себя и гигиену, и письмо, и гимнастику с атлетикой, и этикет, и наслаждение, и зарабатывание денег, и извлечение прибыли и т. д. Так что культура сама по себе, без обращенности к идеалу не является духовной.

Духовное инобытийно повседневному. Оно отлично от него, оно противостоит ему. Именно в противостоянии природному, повседневному обнаруживается духовность. Однако в этом противостоянии таится возможность существенных внутренних противоречий психологического свойства. И они могут сказываться на культурном опыте человека. В сфере духовной культуры человек возвышается над эмпирией, внутренне освобождается от зависимостей (материальных, социальных, психических) эмпирического существования.

Духовное преодоление повседневности является индивидуализированным. Повседневность рутинна и безлична. Она может разнообразиться внешними событиями. Один из способов ухода от повседневности может заключаться в организации или провоцировании событий, желательно ярких и наполненных острыми ощущениями. Но чем больше внешних событий увлекают человека, тем менее его бытие является индивидуализированным. Скорее наоборот, человек деперсонифицируется в событиях, которые по своему содержанию и пружинам развития внешни ему.

Без индивидуализации человеком собственной жизни невозможно одухотворение. Неправильно было бы понимать это утверждение в духе индивидуализма. Речь идет о том, что творческая самореализация личности и ее духовное возвышение невозможны на пути простого подражания, пусть даже самым высоким образцам. Так же преодоление повседневности не сводится к обращению к другой повседневности. Рутинная повседневная, или обыденная, деятельность может наполняться некоторым ритуальным содержанием. Ритуализованная повседневность уже не воспринимается столь чуждой, ритуальность сама по себе как бы привносит в повседневность смысл. Но ни человек, ни его повседневность от этого не меняются.

Духовность не просто противостоит повседневности: она выражается в привнесении в повседневность дополнительных, но вместе с тем возвышающих, «предстоящих» ей смыслов. Этим объясняется то, что не во всех своих формах культура духовна. Во всяком случае, не всегда освоение личностью культурных форм как таковых знаменует ее приобщенность к духовности. Это справедливо не только в случаях приобщения к формам массовой культуры и освоения их. «Слепое», неосмысленное воспроизведение высоких культурных образцов также оказывается, как правило, безличностным, неодухотворенным. Одновременно привнесение в повседневность дополнительных смыслов может быть всего лишь формой развлечения, способом разнообразия или тривиализации повседневности.

Одухотворение же предполагает работу, посредством которой происходит возвышение человека над суетой – в себе и в своем окружении, облагораживание повседневности. В этом плане простейшей формой духовного отношения к миру является познание. Не любопытство, не поиск новостей, информации, когда человек растворяется во внешнем. Но отношение к миру сначала как к внешнему, чужому, осваиваемому в его частностях и в целом – путем его определения и осмысления, выстраивания картины мира. Это может быть картина мира «как он есть», как он «открывается» исследователю. Такова классическая парадигма. Это может быть картина мира как он понимается исследователем, конструируется и интерпретируется им в определенных интеллектуальных или прагматических интересах. Такова постклассическая или постмодернистская парадигма познания. Однако в любом случае мир осмысляется, и в этом процессе человек (гносеологически или онтологически) выступает носителем смыслов, привносимых в мир.

Феномен духовности трудно выразить в рациональных понятиях. На это в своих работах обращал внимание Н.А. Бердяев: он писал, что о духе нельзя выработать понятия, но можно уловить признаки духа. В качестве таковых он называл свободу, смысл, творческую активность, целостность, любовь, обращенность к высшему, божественному миру и единение с ним. Следуя этой логике, мы подробнее остановимся на свободе, творчестве, стремлении к совершенству как основных признаках духовной культуры.

Что такое свобода? Ответ на этот вопрос можно уяснить для себя, задумавшись над другими: «Что значит – я свободен?», «Чего мне не хватает для того, чтобы чувствовать себя свободным, чтобы быть свободным?» Как ценностное понятие «свобода» является безусловно положительным. Какое бы понимание свободы мы ни взяли: юридическое (свобода как предоставленность самому себе, «незаключенность»), политическое (свобода как права – слова, собраний, печати, совести и т. д.), философское (свобода воли, действия и поведения), – обретение свободы мыслится как великое благо.

В самом общем смысле свобода – это отсутствие давления или ограничения. Это значение слова отражено в словаре В. Даля: «Свобода – своя воля, простор, возможность действовать по-своему, отсутствие стеснения, неволи, рабства».

Особое ощущение и понимание свободы как отсутствия давления выражается в русском слове, очень близком по смыслу слову «свобода» и нередко употребляемом синонимично ему. Это слово – «воля». Воля – это свобода от рабства, от крепостного состояния, это данный человеку простор в поступках, это отсутствие неволи, насилования, принуждения; это сила, и власть, и могущество; но это – и простор в желаниях.

Социальный ученый и историк Г.П. Федотов (1886–1951) писал: «Свобода для москвитянина – понятие отрицательное: синоним распущенности, «наказанности», безобразия… Воля есть прежде всего возможность жить, или пожить, по своей воле, не стесняясь никакими социальными узами, не только цепями. Волю стесняют и равные, стесняет и мир. Воля торжествует или в уходе из общества, на степном просторе, или во власти над обществом, в насилии над людьми. Свобода личная немыслима без уважения к чужой свободе; воля – всегда для себя. Она не противоположна тирании, ибо тиран есть тоже вольное существо. Разбойник – идеал московской воли, как Грозный – идеал царя. Так как воля, подобно анархии, невозможна в культурном общежитии, то русский идеал воли находит себе выражение в культуре пустыни, дикой природы, кочевого быта, цыганщины, вина, разгула, самозабвенной страсти – разбойничества, бунта, тирании» [1, с. 286].

Не следует обольщаться тем, что Федотов говорит о давно минувших временах. Такое представление о свободе помимо всего присуще и отроческому сознанию вообще, в этом смысле каждый человек так или иначе проходит через понимание свободы как воли, в смысле оторванности от внешнего контроля, предоставленности самому себе. Свобода, понимаемая в первую очередь как воля, обнаруживается отрицательно – как «свобода от чего-то».

Иное понимание свободы – как самообладания – вырабатывается в философии, в рамках морального воззрения на мир. Воля обнаруживается как свобода через обуздание своеволия. В сфере права это – подчинение личной воли общей воле, выраженной в общественной дисциплине, поддерживаемой в первую очередь государственным законодательством. В сфере морали это – сообразование личной воли с долгом. Образно это выражено в известной английской пословице: свобода моего кулака ограничена кончиком чужого носа; в ней речь идет о свободе вообще: свобода одного человека ограничена свободой другого.

Отрицательная свобода, или независимость, предстает, таким образом, уже не как своеволие, а как автономия. Автономия выражается в: а) неподопечности, т. е. в свободе от патерналистской опеки и тем более диктата с чьей-либо стороны, в том числе со стороны государства; б) действиях на основании норм и принципов, которые люди признают как рациональные и приемлемые, т. е. отвечающие их представлению о благе; в) возможности воздействовать на формирование этих норм и принципов (в частности, в порядке публичного обсуждения и законодательной инициативы), действие которых гарантируется общественными и государственными институтами.

Отсюда не следует, что люди должны отказаться от своих частных целей и непременно стать законченными альтруистами. Но каждый человек, стремясь к достижению частных целей, должен оставаться в рамках легитимности, т. е. в рамках признанных и практически принятых норм. Каждый в своих действиях должен воздерживаться от произвола. С точки зрения психологии поведения автономия выражается в том, что индивид N действует в уверенности, что другие признают его свободу и из уважения (а не из страха) не препятствуют ей, а также в том, что N утверждает свою уверенность в действиях, демонстрирующих уважение к свободе других.

Отрицательная свобода как автономия обращается в свободу положительную: автономия означает уже не только отсутствие внешнего давления, ограничения, принуждения, но и возможность собственного выбора. «Свобода не выбрать весьма убога» (И. Бродский). Свобода оказывается «для чего-то»: по крайней мере, для осуществления выбора. Идея свободы воли, по поводу которой в истории мысли было столько дебатов, реализуется в свободе выбора, в возможности, способности и праве человека выбирать предпочтительное из альтернативных целей или задач.

Мерой свободы человека задается и мера его ответственности. Понятно, что человек ответствен и в рамках называвшихся выше регулятивных систем, однако ими же ответственность и ограничена. В нравственной сфере, например, человек ответствен перед самим собой, а перед другими – в той мере, в какой он признает их своими-другими, т. е. частью своей суверенности, в какой других он принимает как продолжение себя самого или как таких, которые представительствуют его, через которых он оказывается представленным. Соответственно, в этом измерении человек ответствен только за самого себя: за сохранение своей внутренней свободы, своего достоинства, своей человечности. Но и за других, в той мере, в какой он признает их своими-другими.

Когда Ж.П. Сартр говорит: «Наша ответственность гораздо больше, чем мы могли бы предполагать, так как она распространяется на все человечество…» [2, с. 324], – он исходит из того, что человек, поступая определенным образом, утверждает идеальный образ человека и тем самым выбирает в себе человека, стремящегося до конца исполнить свой долг или проявить себя в качестве совершенно свободного человека. Но совершенная полнота свободы человека и есть только идеал, в чистоте образа которого человек явлен универсально, по ту сторону добра и зла, безгрешно, бесплотно – в абсолютности своей духовности.

По мере расширения круга тех других, перед которыми и за которых человек считает себя ответственным в своей свободе, он преодолевает тесные пределы условности или частичности своего существования.

Здесь возникает вопрос, требующий внимания: возможен ли «обратный» ход рассуждения – от ответственности к свободе, справедливо ли считать, что по мере принимаемой человеком на себя ответственности повышается мера обладаемой им свободы? Поскольку свобода и ответственность рассматриваются нами как сопредельные понятия, было бы логично ответить на этот вопрос отрицательно: ведь индивид освобождается через самоограничение, обуздание своеволия, через утверждение в себе сознания долга; ответственность как бы оправдывается обретаемой свободой. Может ли свобода быть оправданной ответственностью? Мы начали рассуждение с разведения свободы и своеволия. Так же и ответственность может быть разной: той, которая накладывается групповыми, корпоративными, служебными или какими-то иными локальными обязанностями, но это, скорее, подотчетность; и той, которая самостоятельно принимается личностью в качестве личного и универсализуемого долга. Самоограничение практически проявляется в самообладании: в подчинении склонностей долгу, своеволия – свободе, подотчетности – ответственности. Иначе и не может быть, если серьезно отнестись к высказанному выше положению, что мера свободы человека удостоверяется мерой его ответственности.

В положительной свободе, в «свободе для» вполне сохраняется жизненная энергия своеволия в виде настроенности на самостоятельность, самоутверждение, созидание себя вовне. Более того, позитивная свобода, как правило, сохраняется и при утрате свободы внешней, при попадании в зависимость от внешних обстоятельств. Можно ли представить себе более свободного внутренне человека, чем Эзоп, и в рабстве остававшегося поэтом!

Ж.П. Сартр начинает очерк «Республика молчания» (1944) с пронзительного откровения: «Никогда мы не были так свободны, как в период оккупации». Эти слова – как эхо признания, сделанного по поводу другого, хотя такого похожего, опыта: в 1942 году в блокадном Ленинграде Ольга Берггольц писала в «Февральском дневнике»:

В грязи, во мраке, в голоде, в печали,
Где смерть, как тень, тащилась по пятам,
Такими мы счастливыми бывали,
Такой свободой бурною дышали,
Что внуки позавидовали б нам.

Можно сказать, что в условиях ограниченности соблазнов и исключительности жизненных целей (в данном случае: освобождение Родины, физическое выживание в условиях нечеловеческих и нечеловеческого сопротивления захватчикам) ощущение счастья и чувство свободы ближе. Но такие условия с очевидностью указывают и на другое: действительно прочувствовать и испытать свободу можно при стремлении не избавиться от голода и сбросить оковы, но сохранить свое человеческое достоинство, пусть в борьбе с голодом или поработителем. Опыт свободы возможен при условии сориентированности на духовные ценности, приближаемые посредством осуществления реальных целей. Именно в таких условиях «выбитости» из привычного жизненного уклада, когда человек остается один на один с бесчеловечностью (в виде ли крайне жестких обстоятельств или безмерно жестоких людей), он имеет возможность вполне подтвердить свою автономию только очевидно свободной приверженностью тому, что повелевается долгом. Выбор у человека есть всегда. В этой связи можно сравнить линии поведения в фашистском плену «героя партизанских боев» Рыбака и «интеллигентика» Сотникова – в повести В. Быкова «Сотников» (или снятом на ее основе кинофильме «Восхождение»). После допросов, перед угрозой казни так уверенный в себе в начале повествования «герой» Рыбак, чтобы сохранить свою жизнь, становится предателем, а «слабенького», с виду вовсе не пригодного для борьбы Сотникова, на которого его напарник все время смотрел с презрительным высокомерием, ничто не смогло сломить. Он до конца выполняет свой долг, между предательством и смертью он выбирает смерть, погибает Героем.

На этой высшей ступени разрешается кажущееся неразрешимым противоречие свободы и необходимости. Человек утверждает свою автономию, т. е. независимость от внешних условий, решительным принятием автономного, т. е. приоритетного по отношению ко всем остальным, принципа. В этом заключена свобода духа.

Свободный дух проявляет себя в творчестве. Творчество созидает культуру, культурные ценности. Через творчество личность реализует себя как субъект культуры, а не просто как ее потребитель. Вместе с тем продукты творчества сплошь и рядом могут существовать бездуховно, как вещи: заархивированные в музее, освоенные массовой культурой и доступные только через нее, занесенные в реестр «символов престижа и успеха». В таком качестве ценности духовной культуры становятся одним из элементов среды, социокультурной «природы», фактором повседневности.

Творчество представляет собой спонтанную игру духовных сил и способностей. Но обыденное сознание видит в творчестве только самопроизвольность деятельности. Творческие достижения иногда высоко оцениваются и пользуются особым признанием в общественном мнении. Но массовое сознание видит в творчестве именно возможность высоких гонораров и обретения славы. Появление этих мифов не случайно. Общество нуждается в творческом труде – и эти требования привязываются к определенным имиджам престижа.

Однако обыденное сознание не обращает внимания на то, что творчество требует от творца высокой самодисциплины и постоянной жертвенности. Творчество изливается в мир. Творец принимает на себя трагическую судьбу мира. Но это уже сокрыто от обыденного сознания. Как бы ни трактовалось творчество, его нельзя понять «со стороны». Творчество загадочно, ибо оно раскрывается только во внутреннем опыте, а это – опыт духовного горения, самоотдачи, восторга от сделанного открытия, ощущения полноты и почти совершенства (пусть минутного, а нередко и просто кажущегося) собственного существования как именно личностного существования. Творчество приносит высокое наслаждение, оно прямо сопряжённо опыту наслаждения.

Проблема соотношения наслаждения и творчества, наслаждения творчеством была поставлена и проанализирована в психоанализе. Однако вызревает эта тема уже в ренессансном платонизме, в частности в учении Дж. Бруно о героическом энтузиазме. В философии романтиков, в особенности в шиллеровской теории игры как основы эстетического, эта тема была концептуализирована в отношении категорий игры и труда. Игра для Шиллера – это выражение подлинно человеческого бытия, а подлинно человеческое бытие воплощается в игре. Правда, Шиллер сознательно противопоставлял игру и труд. Труд для него – это бремя, послушание, исполнение долга, а наслаждение – утеха и раскрепощение. Протестантская этика реабилитировала труд как нравственную ценность, как одно из божественных призваний человека. Но и здесь труд рассматривался именно как обязанность; исполнение обязанности требует методичности, рациональности, регламентированности действий. Ни одна из этих характеристик не отвечает, по логике Шиллера, природе творчества. Он прав: в труде, придаточном к технологическому процессу, не может быть творчества.

Однако если рассматривать труд как усилие, самореализацию индивида вообще, направленные на достижение определенного результата, то нельзя не признать, что в труде значительна возможность творчества. Даже в физическом, машинном труде всегда есть элемент овладения человеком процессом труда, и уже в этом научении человек проверяет, проявляет, находит себя. Творчества нет в монотонном труде.

На возможность одухотворения труда в полной мере указал К. Маркс. По Марксу, труд может приносить наслаждение, только будучи свободным трудом, т. е. деятельностью, в ходе которой человек развивает свои способности, осуществляет себя как созидающая личность. Это деятельность, в ходе которой человек в равной мере обогащает себя и других, общество. Однако, признав это, Маркс повторяет ход, сделанный еще Фурье: свободный труд как источник воспроизводства не только общества, но и индивида должен быть поставлен на рационально организованную основу и планомерно служить обществу.

Каков же одухотворенный человек? Это человек, обращенный к высшему идеалу и стремящийся совершенствовать себя в соответствии с высшим идеалом. Очевидно, что обращенность к идеалу не вытекает лишь из воспитания, характера или благоприятных обстоятельств, а представляет собой результат настойчивых усилий человека по изменению, совершенствованию и возвышению себя. Совершенствование начинается с осмысления себя и своего места в мире, своего отношения к высшим ценностям и предположения о собственном несоответствии этим ценностям. Оно предполагает автономию, внутреннюю свободу человека и его позитивную определенность в отношении высших духовных ценностей. Иными словами, появление стремления к самосовершенствованию возможно на основе хотя бы минимального совершенства, т. е. внутри пространства культуры и как выражение духовности личности. Таков один из парадоксов учения о совершенстве, впервые сформулированный Августином: «Совершенство представляет собой знание человека о собственном несовершенстве».

В контексте религиозно-философской мистической мысли обращение человека к совершенству имеет онтологическое объяснение. По религиозному учению возможность совершенствования задается тем, что каждый человек несет в себе идеальный образ высшего Существа. От человека же требуется воздерживаться от греха и обуздывать свои страсти. Откроется ли ему свет, зависит далее не от него, а от Бога. Раз человек осознает свое существование, то осознает его как существование благодаря Богу и в Боге. Уже в силу такого осознания он осмысливает свою жизнь через Бога и отдает себя Богу. Так что всякое помышление о смысле или цели жизни есть помышление о высшем, трансцендентном и потому чревато осознанием необходимости совершенствования. Но такое объяснение имеет смысл именно в рамках религиозного рассуждения. Стоит выйти за рамки этой точки зрения, как сразу возникает вопрос о предпосылке обращения человека к Богу, или к Абсолюту, т. е. к высшему понятию, образу совершенства. Да и внутри этого рассуждения, если это именно философское, а не религиозное рассуждение, остается (коль скоро признается свобода человека не грешить) вопрос об условиях решения и решимости избежать греха и отдаться божественному предопределению в надежде на благодать Бога.

Чтобы стимулировать духовные искания и стремление к совершенствованию, эта решимость должна быть осмыслена и воспринята императивно, т. е. как требование, предъявляемое извне (другой вопрос, кого человек будет воспринимать в качестве субъекта этих требований – общность, конкретный авторитет, культуру, Бога). При этом само это требование человек должен осознать как личное задание. Что обусловливает это осознание – практика, потребности, интересы? То, что человек задумывается о своем жизненном предназначении, психологически можно объяснить негативным, если не мучительным опытом неудовлетворения потребностей и интересов. В этом свете проясняется старая идея о том, что человек должен пройти через страдания, чтобы обрести смысл жизни, чтобы почувствовать потребность в изменении себя, в самосовершенствовании. Только сталкиваясь со страданием, переживая страдание, человек осознает сложность бытия, неоднозначность происходящего в жизни.

Осознание того, что возможно нечто, ведущее к неудовольствию, осознание того, что причиной неудовольствия, неудовлетворенности могу быть и оказываюсь я сам, переживание стыда и вины по этому поводу побуждают к переосмыслению жизни или наделению ее смыслом. Конечно, не всякое страдание и не у всякого человека становится исходным моментом духовного возвышения. Необходимо, чтобы страдание отозвалось чувством неудовлетворенности человека своей жизнью и самим собой, необходимо желание изменения. В поисках того, что и как следует изменить, человек может прийти к идеалу совершенства и таким образом осознать собственное несовершенство. Но вырастают духовное пробуждение и стремление к духовному стяжанию из страдания, при этом не обязательно физического (как это часто понимается), а скорее даже духовного. Здесь, правда, возникает вопрос о том, какова должна быть мера страдания, чтобы человек обратился к совершенству. С. Кьеркегор полагал, что в страданиях человек должен испытать отчаяние, должен почувствовать бездну, открывающуюся у его ног, чтобы устремиться к совершенству.

Именно в этом смысле несовершенство представляет собой момент совершенства. Этим суждением можно обозначить еще один парадокс совершенствования: осознание своего несовершенства знаменует начало процесса личного совершенствования. Личность начинает свой путь к совершенству, отталкиваясь от собственного несовершенства, отказываясь от себя несовершенного.

Таким образом, самосовершенствование как практическая задача человека опосредовано целым рядом моментов духовного опыта, которые человек должен пережить, чтобы действительно продвинуться по пути к совершенству. И чем более продвигается человек по этому пути, чем более высокие цели он ставит перед собой, тем тяжелее дается ему этот путь, тем более осознает он собственное несовершенство. И в этом заключается еще один парадокс самосовершенствования.

Духовная культура человечества разнообразна, она существует в разных формах, в качестве основных принято выделять искусство, мораль, религию. Их подробному анализу будут посвящены следующие главы.

1. Федотов Г.П. Россия и свобода // Федотов Г. П. Судьба и грехи России. Т. 2. СПб., 1992. С. 286.

2. Сартр Ж.П. Экзистенциализм – это гуманизм // Сумерки богов. М, 1989. С. 324.

1. Ценностный мир человека. Иерархия ценностей и духовная культура.

2. Природа духовности: религиозное и светское понимание.

3. Основные характеристики духовной культуры: свобода, творчество, стремление к совершенству.

1. «Человек – существо оценивающее».

2. Роль идеала в жизни человека.

3. Религиозные и светские представления об идеале.

4. Понятие духовности.

5. Предназначение духовной культуры.

6. Духовное освобождение и нравственное совершенствование.

7. Что важнее для человека: быть или иметь?

8. Формы духовной культуры.

9. Проблемы духовного развития современного российского общества.

Апресян Р.Г. Одухотворенность // Человек. 1996. № 4.

Бердяев НА. Царство духа и царство кесаря. М., 1995.

Ильенков Э.В. Космология духа // Ильенков Э.В. Философия и культура. М., 1990.

Пико делла Мирандола. Речь о достоинстве человека // Эстетика Ренессанса: В 2 т. М., 1990.

Сартр Ж.П. Экцистенциализм – это гуманизм // Сумерки богов. М., 1989.

Федотов ГЛ. Россия и свобода // Федотов Г. П. Судьба и грехи России. Т. 2. СПб., 1999.

Франк С.Л. Духовные основы общества. М., 1992.

Фромм Э. Иметь или быть? М., 1990.

Две вещи наполняют душу всегда новым и все более сильным удивлением и благоговением, чем чаще и продолжительнее мы размышляем о них, – это звездное небо надо мной и моральный закон во мне.

(И. Кант)

Место морали в системе культуры неоднозначно. И в специальных (философских, социологических, культурологических) работах, и в представлениях обыденного сознания можно встретить пересекающиеся и частично взаимоотрицающие суждения о том, что такое мораль. Она может трактоваться как система ценностей, норм и правил, регулирующих поведение людей, оказываясь приближенной, таким образом, с одной стороны, к этикету (правилам хорошего тона), а с другой – к обычаям и праву. Мораль, безусловно, присутствует и в этикете, и в обычае, и в праве, но мораль – это не этикет, не обычай, не право. Более или менее углубленное размышление показывает, что воспитанностью и галантностью мораль не исчерпывается. И в уважении к общепринятым нормам поведения и мнению старших мораль если и обнаруживается, то далеко не до конца. Так же – и в соблюдении закона, справедливости, в уважении к достоинству личности.

Для более точного понимания природы морали необходимо обратиться к ее истокам, учитывая, что мораль в том развитом и утонченном виде, в котором она известна или может быть известна сегодня, возникает не сразу, она разворачивается в процессе исторического развития культуры. Исходя из данных самой морали, можно с достоверностью установить, когда в ней появляется потребность или в ответ на какие изменения в жизни людей появляется мораль.

Определяющим условием исторического возникновения морали явилось разложение родового общества, выразившееся в снижении значения кровнородственных и приравнивавшихся к ним уз как фактора общественной жизни. На это указывает, например, ряд фактов из истории языка.

Основными социальными структурами первобытного общества были род, фратрия, племя, союз племен (народ). Как свидетельствует историческая этнография, эта структура является непременной для всех народов на стадии варварства. Характерно, что такие важные слова из морального лексикона, как «доброта», «любовь», «братство», в древних языках и ряде современных являются родственными или, по крайней мере, этимологически связанными. Слова, обозначающие существенные для морали человеческие отношения, являются однокоренными словам, представляющим базовые отношения первобытного общества. Такое расширение значения слов происходит именно в условиях расшатывания, размывания социальных связей, которые этими словами традиционно обозначались и которые выступают примером (если не образцом) для отношений людей в новых условиях.

Мораль формируется как реакция на взаимное обособление людей в сообществе. Можно сказать по-другому: мораль формируется параллельно формированию государства, одновременно с возникновением политического общества как компенсация таких связей и зависимостей между людьми и социальными группами, которые устанавливаются с помощью силы (физической, военной, политической, экономической и т. д.). Мораль возникает как механизм культуры, который способствует преодолению обособления и отчуждения между людьми, созданию нормативных и духовных условий для их единения.

В целом мораль в своей основе имеет систему ценностей, которые в первобытную эпоху удовлетворялись на основе родовых связей. Что это за ценности? Равенство, взаимность, примиренность (невраждебность), согласие, забота. Их важность определяется тем, что самим естественным порядком вещей в реальных отношениях между людьми нет ни равенства, ни открытости, ни благожелательности, ни заботы.

Социально-культурный смысл морали и заключается в том, что она формулирует требования, отвечающие глубинным потребностям человека, требования, которые предъявляются к отношениям между людьми как социальными индивидами, которые предъявляются человеку, обремененному социальными статусами, ролевыми обязанностями или функциональными зависимостями.

Что это за «глубинные потребности»? Человек обладает физическими (витальными) потребностями – в питье, еде, отдыхе для восстановления сил, в тепле. Но человек – не только биологическое, но и социальное существо. Социальность человека – такое же антропологическое качество, как его биологичность. Человек становится собственно человеком только через общение и взаимодействие с себе подобными. Брошенный, т. е. исключенный из человеческого сообщества, младенец не может стать человеком.

Как свидетельствуют экспериментально подтвержденные психологические наблюдения, потребности в общении, человеческом тепле являются столь же существенными для развития человека, как и витальные потребности. При этом изначальный социальный опыт индивида, опыт, задаваемый ситуацией заботы, воспитания, ухода за ребенком со стороны взрослых, – это опыт безусловного и непосредственного единения ребенка с другими. Благодаря этим отношениям происходит первичная социализация индивида; более того, этот первоначальный опыт формирует потребности, не менее существенные для человеческой жизни, чем витальные потребности, – потребности в сердечной близости с другими и душевном тепле, в заботе и ласке, открытости и искренности. У всех народов существуют легенды о «золотом веке» и райской жизни. Во всех этих легендах закреплена надежда человека на полное осуществление тех самых потребностей, которые сформированы на основе изначального социального опыта.

Исторически мораль формируется как своеобразная компенсация утраченной родовой слитности архаичного общества. Но ценности и нормы морали органичны и тем упованиям человека, которые предзаданы его изначальным опытом общения с родителями, другими близкими родственниками. Их актуальность обусловлена тем, что с развитием индивида, его постепенным включением в отношения с другими людьми, в первую очередь со сверстниками, с дальнейшим расширением его связей, взятием им на себя обязательств, ставящих его в зависимость и взаимозависимость от других людей и институтов, – происходит обособление человека как носителя частных интересов, т. е. партикуляризация человека.

Социальная обособленность, или партикуляризация, которая представляет собой непосредственное условие возникновения морали, заключается в том, что удовлетворение потребностей человека зависит от его связей с другими людьми как носителями частных интересов. Потребность в единении осознается именно потому, что единства нет, и отсутствие единства переживается как неполнота, как несовершенство общественных связей. «Начинается» мораль с различенности «Я» и «Ты», т. е. с осознания человеком своего действительного отличия от другого, с внутренней раздвоенности «Я», с переживаний личностью собственного одиночества, со стремления к преодолению объективной обособленности в отношениях между людьми.

Мораль направлена на ограничение, ослабление обособления, на объединение человека с другими людьми. Объединение может происходить в разных формах. Не всегда объединение людей само по себе является выражением морали. Подростковые стайки и дружеские группы по симпатиям или интересам, хулиганские шайки и кланы, профессиональные или корпоративные объединения и политические союзы отнюдь не являются сами по себе моральными образованиями. Мораль призывает к единению на основе равенства и справедливости, суверенности и автономии личности, взаимного уважения, заботы и духовного обогащения. Об этом свидетельствуют фундаментальные нравственные требования, которые были выработаны и сформулированы в глубокой древности в форме основных заповедей, как правило, представлявшихся переданными людям Богом (или богами) в знак их избранничества, посвященности, приобщенности к высшему – божественному.

Таким образом, мораль возникает из осознания обособленности и отчужденности человеческого существования, в стремлении к преодолению разорванности человеческого бытия – внутренней (в отношении к самому себе и к высшему – духовному идеалу) и внешней (в отношении с людьми, в отношении с природой и общностью, обществом). В этом стремлении, сколь разнообразно оно ни проявлялось бы, скрыта потребность человека в единстве, понятом как цельность разумной и душевной жизни, как связность, соединенность людей, как приобщенность к истине, к безусловному и абсолютному идеалу. Потребность в единении с другими людьми лежит в основе морали.

Исходя из сказанного, можно дать определение: мораль – это система ценностей и императивов, ориентирующих людей на духовно-возвышенный идеал человеческого единения, выражающегося в примиренности, солидарности и братской (милосердной) любви.

Моральное сознание выражает себя через специальные этические понятия, основными среди которых являются понятия добра и зла. Добро выражает положительное значение явлений или событий в их отношении к высшей ценности – к идеалу. Зло есть противоположность добра.

Добро и зло осознаются как особого рода ценности, которые не касаются природных или стихийных событий и явлений. То, что совершается само по себе, т. е. стихийно, может иметь благие или злые последствия для человека, но такие стихийно совершающиеся события и явления сами по себе не имеют отношения к тому, о чем мыслят в категориях добра и зла, они лежат по ту сторону добра и зла. Добро и зло характеризуют намеренные действия, совершенные свободно, т. е. поступки.

Принципиально важно, что добро и зло обозначают не просто свободные поступки, но действия, сознательно соотнесенные с определенным стандартом – в конечном счете с идеалом: добро – это то, что приближает к идеалу, зло – то, что отдаляет от него. Зная, что в истории существовали различные мнения относительно того, к чему должен стремиться человек, чтобы достичь совершенства, легко представить концептуальное разнообразие в трактовках добра и зла. В зависимости от нормативного содержания, вкладываемого в представление об идеале, добро и зло трактовались как счастье и несчастье, наслаждение и страдание, польза и вред, соответствующее обстоятельствам и противоречащее им и т. д.

Наблюдение и поверхностное осмысление действительного разнообразия в содержательном истолковании добра и зла может подвести к выводу об относительности понятий о добре и зле, т. е. к релятивизму в моральных суждениях и решениях: одним нравится удовольствие, другим – благочестие. Доведенная до крайности, такая позиция чревата моральным волюнтаризмом: сегодня я исполняю долг, а на праздник потешу себя удовольствиями, ну а если понравится, так и в последующие будни можно будет продолжить наслаждаться. А это фактически знаменует положенность себя вне морали, потусторонность индивида добру и злу, а в конечном счете – аморальность, поскольку всякое безразличие в отношении добра и зла знаменует отвращенность от добра и по меньшей мере потенциальную открытость злу.

Добро и зло как моральные понятия связаны с душевным и духовным опытом самого человека и существуют через этот опыт. Как бы ни определялись философами источники добра и зла, творятся они человеком по мерке его внутреннего мира. Соответственно утверждение добра и борьба со злом достигаются главным образом в духовных усилиях человека. Внешние действия, пусть и полезные для окружающих, но не одухотворенные стремлением человека к добродеянию, остаются лишь формальным обрядом. Более того, любые ценности: наслаждение, польза, слава, красота и т. д. – могут быть как добром, так и злом в зависимости от того, как индивид переживает свой конкретный опыт «освоения» этих ценностей в отношении к идеалу, к высшему благу.

По своему императивно-ценностному содержанию добро и зло как бы представляют собой две стороны одной медали. Они взаимоопределенны и в этом как бы равны. Человек узнает зло, поскольку имеет определенное представление о добре; он ценит добро, испытав на собственном опыте, что такое зло. Кажется, утопично желать только добра и нельзя в полной мере отрешиться от зла, не рискуя в то же время потерять добро. Существование зла порой представляется своего рода условием или непременным сопутствующим обстоятельством существования добра. Уже в древности была глубоко осмыслена идея непреодолимой связи добра и зла.

Старинная китайская притча рассказывает о юноше, который обратился к мудрецу с просьбой взять его к себе в ученики, с тем чтобы наставить на путь истины.

– Умеешь ли ты лгать? – спросил мудрец.

– Конечно, нет! – ответил юноша.

– А воровать?

– Нет.

– А убивать?

– Нет…

– Так иди, – воскликнул учитель, – и познай все это. А познав, не делай!

Что хотел сказать мудрец своим странным советом? Ведь не то, что надо окунуться во зло и порок, чтобы обрести истинное понимание добра и постигнуть мудрость. Наверное, ради обретения мудрости юноша не должен был научиться лицемерить, ловчить, убивать. Мысль мудреца была иная: кто не узнал и не пережил зла, тот не может быть по-настоящему, деятельно добр.

Эта идея проходит через всю историю философии и конкретизируется в ряде этических положений. Во-первых, добро и зло содержательно, диалектически взаимоопределенны и познаются в единстве, одно через другое. Это то, что было предложено юноше в китайской притче. Но формальное перенесение диалектики добра и зла на индивидуальную нравственную практику чревато искушением индивида. «Пробование» зла без строгого, пусть и отвлеченного, понятия добра может гораздо скорее обернуться пороком, нежели действительным познанием добра. Опыт зла может быть плодотворным лишь как условие пробуждения духовной силы сопротивления злу.

Поэтому, во-вторых, без последнего, без готовности сопротивляться злу, недостаточно понимания зла и противостояния злу; само по себе это не приведет к добру. Недостаточно изучить дорогу в ад, чтобы попасть в рай, хотя эту дорогу надо знать обязательно, чтобы не оказаться на ней в своих благих намерениях, памятуя известную поговорку: благими намерениями выложена дорога в ад. Тем более что, как правило, эта дорога начинается в собственной душе, в ситуации конфликта, нравственного выбора.

Моральные ценности ориентируют человека в его поведении, они всегда провозглашаются в такой форме, которая указывает на необходимость их практического воплощения в действиях. Следование моральным ценностям воспринимается человеком как долг. Неисполнение долга воспринимается как вина и переживается в укорах и муках совести.

Долг – это осознание личностью безусловной необходимости исполнения того, что заповедуется моральным идеалом, что следует из морального идеала. Долг человека – следовать по пути добродетели, делать добро другим людям по мере возможности, не допускать в себе порочности, противостоять злу.

Моральное требование может осознаваться индивидом как «суровый долг»; но предъявляться оно может всего лишь в форме рекомендации или высказываться как ожидание. Это вытекает из характера моральной императивности, которая говорит на языке запретов, но не угрожает физическими или организационными ограничениями. Законодательство (или, другими словами, право, закрепленное в законах) покоится на внешнем принуждении. Санкции же морали носят идеальный характер, они обращены к человеку как сознательному и свободному субъекту. Сознание морального долга всегда есть как минимум понимание неприемлемости чего-то в себе, далее – решимость переступить через что-то в себе и, наконец, воля воспротивиться самому себе. Сопротивление себе, совершение того, что не является непосредственным желанием или что входит в противоречие с другими желаниями, конечно, требует самопринуждения.

Требования долга самоценны. Это выражается не только в том, что человек исполняет долг бескорыстно и тем самым демонстрирует свою независимость от извне данных норм и правил. Но в том, что, исполняя долг, он утверждает его приоритетность по отношению к страху, наслаждению, личной пользе, желанию славы и т. д. В исполнении морального долга проявляется автономия личности – следуя закону, человек не нуждается во внешнем принуждении; исполняя моральное требование, человек относится к нему так, как если бы оно было установлено им самим. Все ограничения, которые человек добровольно накладывает на себя, и действия, которые он совершает во исполнение требования, имеют моральный смысл при условии, что он действует, будучи уверенным в своей правоте.

Совесть представляет собой способность человека, критически оценивая свои поступки, мысли, желания, осознавать и переживать свое несоответствие должному – неисполненность долга.

Как автономен долг, так и совесть человека, по существу, независима от мнения окружающих. В этом совесть отличается от другого внутреннего контрольного механизма сознания – стыда. Стыд и совесть, в общем, довольно близки. В стыде также отражается осознание человеком своего (а также близких и причастных к нему людей) несоответствия некоторым принятым нормам или ожиданиям окружающих и, стало быть, вины. Однако стыд полностью сориентирован на мнение других лиц, которые могут выразить свое осуждение по поводу нарушения норм, и переживание стыда тем сильнее, чем важнее и значимее для человека эти лица. Поэтому индивид может испытывать стыд даже за случайные, не предполагаемые результаты действий или за действия, которые ему кажутся нормальными, но которые, как он знает, не признаются в качестве таковых окружением. Логика стыда примерно такова: «Они думают про меня так-то. Они ошибаются. И тем не менее мне стыдно, потому что про меня так думают».

В совести решения, действия и оценки соотносятся не с мнением или ожиданием окружающих, а с долгом. Совесть требует быть честным во мраке – быть честным, когда никто не может проконтролировать тебя, когда тайное не станет явным, когда о возможной нечестности не узнает никто.

Субъективно совесть может восприниматься как хотя внутренний, но чужой голос (в особенности, когда он редко о себе заявляет или к нему редко прислушиваются) – как голос, как будто независимый от «Я» человека, голос «другого "Я"». Отсюда делаются два противоположных вывода относительно природы совести. Один состоит в том, что совесть – это голос Бога. Другой состоит в том, что совесть – это обобщенный и интериоризированный (перенесенный во внутренний план) голос значимых других. Так что совесть истолковывается как специфическая форма стыда, а ее содержание признается индивидуальным, культурно и исторически изменчивым. В крайней форме этот вывод обнаруживается в положении о том, что совесть обусловлена политическими взглядами или социальным положением индивида.

Высший моральный долг человека состоит в том, чтобы содействовать благу других людей и совершенствоваться, в частности в исполнении долга. Совершенствование – потенциально бесконечно. Предположение индивида о том, что он достиг совершенства, свидетельствует о его несовершенстве.

В чем обнаруживается мораль? На этот вопрос могут быть различные ответы. Не вдаваясь в тонкости философских дискуссий, обозначим две наиболее существенные позиции. Согласно одной из них мораль выражается в соответствующих нормах, правилах и ценностях и в действиях, обусловленных (детерминированных) ими. Таковы, например (негативные, по Моисееву кодексу), убийство, обман, кража, прелюбодеяние, которым соответствуют правила: «Не убивай», «Не лги», «Не кради», «Не прелюбодействуй», а также: «Исполняй обещания», «Не причиняй страдания», «Оказывай помощь нуждающимся в ней» и т. д.

Согласно другой точке зрения моральность человека проявляется не в том, каким правилам он следует и что он совершает, а в том, почему он следует именно таким правилам, как он их осваивает и реализует. Возьмем, к примеру, норму, которая, безусловно, воспринимается как моральная: «Помогай слабым». Само по себе ее исполнение может свидетельствовать о разном в характере человека, и не обязательно о морали. Ведь один помогает слабым, считая, что выполняет Божью заповедь, а все заповеданное Богом надо исполнять хотя бы для того, чтобы спастись. Другой помогает слабым, видя в этом исполнение определенного социального авторитета, имеющего к тому же власть воздавать по вине и заслугам. Третий помогает, понимая, что это престижно, что это ценится людьми, причем помогает так, чтобы это было заметно, помогает демонстративно, в надежде на одобрение. Четвертый помогает, полагая, что завтра и он может оказаться слабым, и тогда ему помогут. Пятый помогает по настроению. Шестой оказывает помощь потому, что видит в этом выражение человечности, просто учтивости. При этом шестой-А поможет, если сможет, т. е. если у него есть деньги, которые он считает лишними, время или силы; а шестой-Б поступится своим интересом, примет на себя ответственность за другого, включиться в судьбу другого, как говорится, отдаст последнюю рубашку.

Таким образом, одна и та же норма и одно и то же по внешнему проявлению действие могут выражаться в различных (в данном случае в шести-семи) поступках. Их различие определяется разнообразием мотивов, т. е. тем, почему человек совершил то или иное действие. С философской точки зрения поступок сам по себе, «по природе» не является моральным. Моральность определяется контекстом. Правда, в данном случае можно сказать, что заповедь приведена в свернутом виде, предполагает же она, что следует помогать слабым, именно проявляя заботу о них, жертвуя своим интересом.

По-видимому, два подхода – назовем их субстанционалистский (указывающий на содержание норм, мотивов, действий) и функционалистский (указывающий на способ предъявления нормы, мотивации действия) – во многом дополнительны. Мораль реализуется в поведении людей, будучи подкрепленной определенными культурно-регулятивными механизмами, и эти механизмы исторически выработаны сообразно с особого рода содержанием. Содержание же морали раскрывается в наиболее общих ценностях (примиренности, взаимопонимания, равенства, солидарности, милосердия) и соответствующих им принципах, одинаково встречающихся во всех относительно развитых культурах. Это принципы, которые, например, в христианско-европейской культуре классически выражены в Новом Завете как Золотое правило: «Во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними» и заповедь любви: «Возлюби ближнего своего, как самого себя» (Мф. 22:39).

Эти принципы выражены в двух основных добродетелях – справедливости и милосердия.

Прежде чем перейти к ним, определим вкратце, что такое добродетель вообще. В контексте обычной речи это слово наверняка воспринимается как архаизм, либо же употребленным с иронией или нарочито, чтобы придать некоторый дополнительный смысл сказанному. Однако в этическом рассуждении под добродетелью понимается положительное моральное качество человека, или «свойство души», как говорил Аристотель. Более строгое определение добродетели дал Кант: это моральная сила в исполнении своего долга. Отрицательное моральное качество называется пороком.

Существует две основные этические системы добродетелей. Одна известна со времен Античности. Объединяемые ею добродетели – умеренность, мудрость, мужество и справедливость – принято называть кардинальными. Другая известна благодаря отцам христианской церкви. Объединяемые ею добродетели – вера, надежда, любовь, милосердие – принято называть богословскими.

В добродетелях и пороках отражается нравственная определенность человека, мера его приобщенности к морали – в ее абсолютных (идеал, смысл жизни) и конкретных (нормы, правила, принятие решений, поступки) выражениях.

Идея справедливости в целом устанавливает определенную меру отношений между людьми, а именно равенство. Это нашло отражение уже в одной из исторически первых формулировок справедливости как принципа взаимного воздаяния, закрепленного в институте кровной мести: «поступай по отношению к другим так, как они поступают по отношению к тебе» (закон Талиона: «око за око, зуб за зуб, живот за живот»). Справедливость, согласно Талиону, заключалась в том, что возмездие (месть) должно быть непременным, но не превышающим нанесенного ущерба. С развитием нравственно-правового сознания мера воздаяния ограничивается требованием непричинения зла и воздержания даже от ответной несправедливости. Справедливость, как она выражена в Золотом правиле, предписывает каждому признавать те же права, которые он хочет для самого себя, запрещая вторгаться в жизнь других людей, не говоря уже о присвоении себе чужих прав. Конечно, равенство, устанавливаемое Золотым правилом, задает в первую очередь формальное равенство между людьми, требуя не ущемлять прав других людей и не причинять страданий, а также сохранять беспристрастность, воздавать по заслугам (в частности, выражать благодарность благотворителю), соблюдать договоры (соглашения) и принятые обязательства, выполнять установления и почитать достойное.

Иной является добродетель милосердия, как она выражена в заповеди любви. В отличие от Золотого правила, скорее не ограничивающего, а раскрепощающего, заповедь любви задает человеку содержательную норму отношения к другому человеку: не просто будь равным и соблюдай права, но будь доброжелательным, великодушным, заботливым в отношении к любому другому человеку. В отличие от других видов любви особенность милосердия в том, что оно бескорыстно.

Конечно, в той мере, в какой социальная жизнь воспроизводит различие, обособленность и противоположность интересов индивидов как членов сообществ, милосердие оказывается психологически и практически непростым требованием; его трудность как индивидуальной нравственной задачи связана с тем, что в той мере, в какой милосердие выражается в действиях, одобряемых общественной нравственностью, оно может парадоксальным образом практиковаться как средство осуществления своекорыстного интереса и принимать различные формы мнимого благодеяния (совершаемого из стремления к развлечению, соображений пользы или конформизма, в надежде на одобрение окружающих). Но и будучи нравственно мотивированным, милосердие может провоцировать конфликты, поскольку психологически принимать благодеяние нередко сложнее, чем совершать. Оказание помощи ставит того, кому она оказана, т. е. нуждающегося, в положение, которое может восприниматься как ущемляющее его нравственное достоинство. И наоборот, тот, кто совершает милосердное действие, пусть даже из самых лучших побуждений, порой может навязывать свое понимание блага нуждающемуся. Подлинное милосердие предполагает самоограничение, самоотверженность и не просто доброжелательность, но и понимание другого человека, сострадание к нему, а в последовательном своем выражении – деятельное участие в жизни другого. Отсюда следует, что милосердие – это служение; этим оно возвышается над подаянием, услугой, помощью.

Важно отметить, что, хотя заповедь любви как таковая формулируется в христианской религии, по своему этическому содержанию она не является собственно христианской. Другое дело, что в христианстве любовь получила особый статус и особое толкование, она стала рассматриваться как путь соединения человека с Богом и с человеком, причем с Богом – через человека и с человеком – через Бога. С этической точки зрения эта заповедь не является и собственно религиозной, хотя непонимающая атеистическая критика этой заповеди отталкивается именно от ее религиозного содержания: какова, мол, цена любви к ближнему, если эта любовь оправдывается любовью к Богу, если конкретный человек оказывается достойным любви лишь через любовь к Богу?

Из этого можно сделать выводы о соотношении таких существенных элементов культуры, как религия и мораль. В качестве системы норм и принципов, регулирующих поведение человека, мораль, конечно, однопорядкова праву, обычаю и другим формам социальной регуляции поведения. Однако как система ценностей, ориентирующих человека на высшее, на идеал совершенства, мораль сродни религии и мистике. Мораль, таким образом, является таким социальным регулятивом, который ориентирует человека не на утилитарные, ситуативные, конвенциональные (договорные), а на высшие, универсальные и абсолютные ценности.

Моральные идеи абстрактны, и в своих высших требованиях мораль «оторвана» от конкретных экономических, политических, социальных отношений.

Тем не менее она вплетена в общественные отношения. С этой точки зрения мораль неоднородна, она существует как бы на двух уровнях: с одной стороны, это комплекс ценностей и принципов, в основе которых лежит идеал братского единения людей, человечности, а с другой – это система норм и правил, регулирующих отношения людей как частных, обособленных индивидов, как членов сообществ. Моральный идеал и высшие моральные ценности как бы «заземляются», доводятся до разнообразия противоречивых и конкурирующих интересов людей, накладывая ограничение на потенциальную необузданность частных интересов.

Этика милосердия и этика справедливости отражают эти два уровня морали.

Вместе с тем мораль в строгом смысле слова надо отличать от тех идеологических воззрений и построений, которые вырабатываются в каждом обществе с целью оправдать существующее положение вещей и с помощью возвышенных понятий дать им санкцию. Посредством морали, через апелляцию к моральному идеалу обосновываются частные интересы отдельных социальных и политических групп, которые в социалистических общественных теориях, в частности в марксизме, получили название «классовых систем морали». Характерным примером такого рода может служить «Моральный кодекс строителя коммунизма», который при том, что содержал в себе действительно общекультурные моральные принципы, в конечном счете был призван оправдать и легитимизировать абсолютную власть коммунистическо-номенклатурной элиты. В этом заключается одно из проявлений морализирования, т. е. необоснованного оправдания социально-экономических и политических доктрин посредством моральных представлений и рассуждений.

Ни одна политическая идеология не может обойтись без этического компонента. Каждая идеология, если ее авторы и последователи действительно стремятся влиять на умы и сердца людей, нуждается в явной или неявной этической «подпорке», которая может иметь вид программы предстоящего движения, изложения конечных целей или исходных принципов. В лучших своих выражениях моральная идеология призвана продемонстрировать сокровенные принципы той или иной политики. И наоборот, отказ от какой-либо моральной идеологии (который конкретными политиками может мотивироваться, например, неприятием демагогии) в любом случае представляет собой тревожный симптом невнимания соответствующих политиков к человеческим измерениям проводимой ими политики.

В XX веке вопрос о связи моральной теории с жизнью, о том, как абстрактные моральные принципы и нормы могут быть применены в социальной практике и индивидуальной судьбе, приобрел особое звучание, стал основополагающим для дальнейшего развития представлений о соотношении морали и культуры. Один из возможных ответов на этот вопрос дала этика ненасилия.

Насилие – непременная характеристика всех известных нам на Земле цивилизаций, в той мере, в какой эти цивилизации были политическими цивилизациями. Но так же, как насилие сопутствует всей человеческой истории, начиная с самых ранних ее событий, испокон века известна и идея ненасилия, призывающая к запрету применять силу во зло человеку. Великие учителя человечества – Христос и Лао-Цзы, Соломон и Заратустра, Будда и Мухаммад – понимали, что насильственная борьба со злом не уничтожает, а только приумножает его; они призывали людей к отказу от применения силы по отношению друг к другу. На протяжении столетий идея ненасилия существовала как важнейшая нравственная заповедь практически в каждой культуре и в каждой религии. В XX столетии идея эта приобрела новое звучание – она активно внедрялась в практику, формируя ненасильственный образ жизни, становилась методом борьбы за достойный человека мир. Путь превращения идеи ненасилия через опыт индивидуального подвижничества в практику массовых ненасильственных действий, действенную политическую борьбу можно проследить на примерах жизни и учений великих апостолов ненасилия: Льва Толстого, Мохандаса Ганди и Мартина Лютера Кинга.

Л.Н. Толстой был не только писателем, составившим славу русской литературы, но и самобытным философом, много размышлявшим над проблемами религиозной и нравственной жизни человека. Одним из основных вопросов, волновавших мыслителя, был вопрос: как возможно бороться со злом, которого так много вокруг? Бороться со злом, применяя насилие, считал мыслитель, это значит увеличивать зло в мире. Отказ от насилия есть отказ от приумножения зла. Стержнем философских исканий Л.Н. Толстого стала идея непротивления злу силой. «Не противься злому – значит, не противься злому никогда, т. е. никогда не делай насилия, т. е. такого поступка, который всегда противоположен любви», – писал он в одном из самых известных своих философских произведений «В чем моя вера?». Общие идеалы и ценности, выработанные на основе идеи непротивления, объединяя людей, дают им шанс изменить мир, и изменения каждый должен начать с себя, со своего нравственного преображения, с личного следования идеалу непротивления. Много критиков нашла философия непротивления в Отечестве, и обвинение в утопизме не было самым суровым.

Но еще при жизни Л.Н. Толстого молодой индийский адвокат Мохандас Ганди решился на небывалый социальный эксперимент, попытался практически реализовать идеи непротивления. И они были реализованы в политических кампаниях, организованных Ганди сначала в Южной Африке, а затем в Индии. Получив юридическое образование в Англии, он начинает практику адвоката в Южной Африке, где были в то время поселения выходцев из Индии. С первых же дней Ганди столкнулся с величайшим злом: расовой дискриминацией, пронизывающей все сферы жизни. Нежелание мириться с этим злом подвело его к идее ненасильственного сопротивления властям. Он возглавил движение гражданского неповиновения, под его руководством тысячи индийцев открыто отказались выполнять дискриминационные законы и приказы властей. Ненасильственное движение сплотило членов разных индийских общин, привлекло внимание мировой общественности, показав, что ненасилие работает как практическая идея.

Философские взгляды Ганди – мыслителя и политика опирались на индийскую и европейскую религиозные традиции, идеи Генри Торо и Льва Толстого. Независимость мышления, глубокая нравственность и правдивость книги Толстого «Царство Божие внутри нас» настолько захватили Ганди, что основанную им общину он назвал «Ферма Толстого».

Возвратившись в Индию, Ганди посвящает свою жизнь разработке философии ненасилия, ставшей для него и образом жизни, и основой политической борьбы за национальную независимость, за освобождение Индии от колонизаторов.

Насилие, царящее в мире, прерывает каналы общения. Поэтому только отказавшись от насилия, люди могут свободно общаться и делиться Истиной друг с другом.

Именно Ганди ввел понятие «ненасилие» в современную культуру. Это перевод-калька используемого им слова «а-химса» – «не-насилие». «Химса» (насилие) – источник страдания человека. На насилие, считал мыслитель, возможны различные реакции: подчинение злу (покорность, пассивность, безразличие) либо ответное насилие. Первая – позиция раба, осознавать зло и не противиться ему недостойно человека. Вторая, какие бы благие цели здесь ни заявлялись, – приумножение зла и увеличение страданий. Единственным действенным методом борьбы со злом может и должно стать движение ненасилия, не применяющее физической силы, борьба, в которой ненасилие становится оружием сильных духом людей. В этой борьбе человек должен был быть готовым к жертвованию личными интересами во имя общего блага, добровольному подчинению наказанию за несотрудничество с господствующим злом. «Ты должен быть готов, – говорил мыслитель, – понести любую жертву в связи с начавшейся борьбой, а не перекладывать страдания на плечи своих оппонентов».

Смысл ненасильственного сопротивления, считал Ганди, заключается не только в том, что люди борются с несправедливостью, не прибегая к насилию, но и в том, что их борьба вдохновляется любовью к Истине. Он признавал, что сама по себе идея ненасилия не оригинальна, она существует во всех религиях. Свою заслугу он видел в том, что попытался претворить эту истину в жизнь. Ганди называл ненасильственное действие «сатьяграха», что в буквальном переводе означает «упорство в Истине».

В 1920 году Индийский национальный конгресс принял подготовленную Ганди декларацию, в которой ненасильственная борьба утверждалась в качестве основного метода борьбы за национальное освобождение Индии. Был объявлен бойкот иностранных товаров, прежде всего тканей, привозимых из Англии или сделанных из английской пряжи. Движение охватило все общество, было возрождено почти забытое ручное ткачество, студенты на год оставляли занятия и садились за прялки, купцы отказывались продавать иностранный товар. Ганди призвал отказаться также от участия в выборах, от военной службы, от постов и почетных званий. Не посещались английские суды, школы, университеты. Эта духовная война против колонизаторов способствовала возникновению единства между мусульманами и индусами, что для Индии было очень важно, она позволила также начать движение против кастовых предрассудков. Сам Ганди несколько раз объявлял голодовку против дискриминации неприкасаемых.

Самым мощным примером ненасильственного сопротивления стал «соляной поход», организованный Ганди в 1930 году. Тысячи людей прошли долгий путь к морскому побережью, где устроили символическое действо – выпаривание соли. С того момента индийцы перестали покупать соль, поскольку на нее существовала монополия английских властей, и стали производить ее кустарным способом. Торговля английскими товарами была парализована, прекратили работу банки. Победа этого народного движения стала первым примером успеха ненасильственной кампании.

Ненасильственное движение ограничилось борьбой с колонизаторами и не смогло предотвратить всплеска политической и религиозной вражды внутри Индии и, как следствие, раздела страны. Апостол ненасилия Ганди был убит террористом.

Наследие Ганди многогранно. Его действенное значение для духовного, нравственного и политического развития человечества еще в полной мере не осмыслено; можно сказать, оно в полной мере и не реализовалось. Не случайно многие исследователи указывают на то, что Ганди и как мыслитель, и как политический деятель во многом принадлежит XXI веку.

Дело, начатое Ганди, нашло свое продолжение в борьбе Мартина Лютера Кинга, возглавившего движение негритянского населения Америки за гражданские права. Если для Толстого идея непротивления злу насилием была первейшим следствием заповеди любви, основного закона жизни, а Ганди, проводя эту идею в жизнь, впервые применил ненасильственные методы политической борьбы, такие, например, как гражданское неповиновение, то для Кинга важнейшим аспектом ненасилия стала идея сотрудничества. Движение, руководимое Кингом, не было борьбой с внешним врагом, это была внутринациональная борьба; людям, участвующим в ней и представляющим противоборствующие стороны, предстояло жить бок о бок в одной стране. Поэтому для Кинга главным было движение за отказ от сотрудничества с несправедливой системой, но ни в коем случае не противоборство черного и белого населения Америки. Напротив, он возлагал надежды на сотрудничество и взаимодействие всех граждан США для преобразования страны во имя общих идеалов. Идеи доктора Кинга сумели во многом преобразовать современную Америку.

История ненасилия в XX веке не ограничивается этими великими примерами. Ненасильственные акции проводились в Дании и Норвегии во время гитлеровской оккупации, во время оккупации странами Варшавского договора Чехословакии в 1968 году, на Филиппинах – в 1986 году. В отличие от идеи насилия, которая сформировалась как оправдание социальной действительности, идея ненасилия проделала обратный путь: от теории к практике. Этика ненасилия, соединяя в себе теорию и практику, переводит нравственные идеи – идеи ненасилия в план практического существования, в конкретные программы общественных движений и в конечном счете доказывает не только возможность, но и необходимость соединения морали и политики в жизни общества.

1. Мир ценностных представлений. Природа морали.

2. Проблема происхождения морали.

3. Основные понятия этики: добро, зло, долг, совесть.

4. Место морали в культуре.

1. От Талиона к Золотому правилу нравственности.

2. Добро и зло – основные понятия морали.

3. Смысл жизни как нравственная проблема.

4. Жизнь Сократа: можно ли научить добродетели?

5. Мораль и религия.

6. Проблема свободы и счастья в «Легенде о Великом Инквизиторе» Ф.М. Достоевского.

7. Этика ненасилия.

8. Смертная казнь как нравственная проблема

9. Проблема происхождения морали.

10. Профессиональная мораль.

Апресян Р.Г. Мораль // Этика: Энциклопедический словарь / Под ред. Р.Г. Апресяна и А.А. Гусейнова. М.: Гардарики, 2001.

Апресян Р.Г. Талион и Золотое правило: критический анализ сопряженных контекстов // Вопросы философии. 2001. № 3. С. 72–84.

Адорно Т.В. Проблемы философии морали. М.: Республика, 2000. С. 5–28.

Бердяев Н.А. О назначении человека. Опыт парадоксальной этики // Бердяев Н.А. О назначении человека. М.: Республика, 1993. С. 31–37.

Ганди М. Речи и статьи о ненасилии // Мораль в политике: Хрестоматия. М.: Изд-во МГУ, 2004. С. 155–214.

Гусейнов А.А., Апресян Р.Г. Этика: Учеб. для вузов. М.: Гардарики, 1998–2004. С. 9–31, 164–165.

Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы («Легенда о Великом Инквизиторе»).

Кант И. Основы метафизики нравственности // Кант И. Соч.: В 6 т. Т. 4 (1). М.: Мысль, 1965. С. 229–309.

Когда убивает государство: Смертная казнь против прав человека. М.: Прогресс, 1989.

Колтыпина М.В. Ненасилие – социально-политический механизм гражданского общества // Ценности гражданского общества и личность. М.: Гардарики, 2001. С. 92–104.

Платон. Апология Сократа // Платон. Соч.: В 4 т. Т. 1. М.: Гносис, 1990.

Соловьев B.C. Оправдание добра // Соловьев B.C. Соч.: В 2 т. Т. 1. М.: Мысль, 1988. С. 98–119.

Франкл В. Человек в поисках смысла. М.: Прогресс, 1990. С. 24–44, 284–320.

Культура начинается там, где духовное содержание ищет себе верную и совершенную форму.

(И.А. Ильин)

Истинная вера человека направлена не на то, чтобы доставить ему покой, а чтобы дать ему силы на труд.

(Л.H. Толстой)

Каждая форма духовной культуры имеет свои специфические характеристики, развивается по своим собственным законам и по-особому взаимодействует с другими элементами культуры. Религия, являясь одним из элементов духовной культуры, проявляет как черты, присущие всем духовным явлениям, так собственные внутренние закономерности развития.

Религия занимает особое место в жизни современного общества, выступает как идеология, активная политическая сила и мощная национальная традиция.

Прежде чем определить место религии в системе духовной культуры и особенности ее взаимодействия с другими элементами духовной культуры, необходимо выявить специфику религиозного отражения действительности.

Религия – многогранное явление, которое имеет множество разнообразных форм, одни из которых существуют сегодня, насчитывая довольно длительную историю, другие появились сравнительно недавно. Многие религиозные учения, существовавшие в различные эпохи, сохранились только в источниках. Формы эти столь не похожи друг на друга, что дать единое универсальное определение религии вряд ли представляется возможным. Однако существуют некоторые специфические черты, которые присущи религии как социокультурному феномену. Используемое в европейских языках слово «религия» происходит от латинского глагола religare – связывать, соединять. Следует заметить, что это понятие существует как самостоятельное в русле христианской традиции. Для культур Востока понятия «религия» и «философия» воспринимаются как тождественные, поэтому в восточных языках они часто обозначаются одним словом, как, например, «дхарма» (учение) в санскрите.

Проблема определения сущности религии решалась в зависимости от общей направленности той или иной философской школы. В истории общественной мысли можно проследить достаточно большое число таких определений. Практически каждая философская школа определяла религию исходя из своих представлений о мире, человеке, процессе познания, основных ценностях, а также в зависимости от той культурно-религиозной традиции, в которой она существовала. Эти определения можно представить в следующих вариантах.

Религия как иррациональный дар свыше. Таково богословское объяснение сущности религии. Похожие объяснения существуют в богословии различных конфессий. Признавая существование Абсолюта, богословы определяют религию как стремление человека в любой форме постичь Его, поклоняясь и признавая себя Его созданием. Православный священник и историк религии Александр Мень (1935–1990) так объяснял сущность религии: «Религия есть преломление Бытия в сознании людей… в основе Бытия… сокровенная Божественная Сущность» [1, с. 33]. По его мнению, история разных религиозных учений – это история познания Человеком Бога, а разнообразие религиозных форм объясняется сложностью этого процесса и недостаточным уровнем развития самого человечества, поэтому, например, политеизм – это своеобразная «детская болезнь» на пути к единому Богу.

Православный богослов Андрей Кураев (р. 1963) считает, что сущность религии можно объяснить следующим образом: подобно тому как у каждого человека есть в душе нечто сокровенное, священное, то, о чем он не говорит вслух, в повседневной жизни, потому что об этом невозможно говорить обыденным языком (у А. Кураева есть и такое замечание: «…если человеку не о чем молчать, то ему и сказать нечего»), так и религия – это нечто священное, но это «то, о чем молчит все человечество» [2, с. 16]. Поэтому так называемые языческие религии – это попытка говорить о сокровенном, священном языком, принятым в повседневной жизни.

Подобным образом подходит к определению сущности религии протестантский богослов и исследователь религии Корнелис Тиле (1830–1902): религия – это «все то, в чем человек выражает свою веру в сверхчеловеческую силу и что он делает, чтобы поддержать свою связь с ней» [3, с. 146].

Религия как результат обмана и страха перед природой. Этой точки зрения придерживались такие мыслители эпохи Просвещения, как П. Гольбах, Ж. Мелье. Поль Гольбах (1723–1789) считал, что основа религии – это человеческое невежество и нежелание получать знания и преодолевать трудности. Жан Мелье (1664–1729), бывший католическим священником, написал большой труд, опубликованный после его смерти, – «Завещание», в котором он разоблачал деятельность католической церкви, считая ее главным мошенником, который грабит народ.

Религия как врожденное чувство человека, который ощущает себя зависимым от Целого и Вечного. Как определял протестантский теолог Фридрих Шлейермахер (1769–1834), религия есть субъективное переживание связи с объективным высшим началом. В «Речах о религии» он пишет о том, что религиозному знанию невозможно научить, оно рождается в процессе эмоционального переживания, это такой же духовный процесс, как и рациональное познание. Американский философ и психолог Уильям Джеймс (1842–1910) вводит понятие религиозного опыта, который существует вне конкретных религиозных учений, представляя то общее, что есть в каждой религии, конкретные формы которой зависят от социальных и других внешних условий. С точки зрения теории Джеймса религия порождается субъективными переживаниями человека.

Религия как общественная норма. Так объяснял сущность религии социолог Эмиль Дюркгейм (1858–1917). Общественные нормы, ценности и правила, через которые люди не могут переступить, выступают как священные запреты, становясь по сути своей религиозными идеями. «Религия, – писал Дюркгейм, – это единая система верований и действий, относящихся к священным, т. е. к отделенным, запрещенным, вещам; верований и действий, объединяющих в одну нравственную общину, называемую Церковью, всех тех, кто им привержен» [4, с. 541]. По мнению Дюркгейма, религия – это сакрализованные общественным сознанием нормы, на которых держится общество.

Религия как психологическая защита человека от враждебного ему социального начала. Основоположник школы психоанализа Зигмунд Фрейд (1856–1939) считал, что религиозные представления – «это иллюзии, реализации самых древних, самых сильных, самых настойчивых желаний человечества; тайна их силы кроется в силе этих желаний» [5, с. 41]. Считая, что религия порождена «общечеловеческим навязчивым неврозом», Фрейд полагал, что в то же время она помогает избавиться от целого ряда личностных комплексов: «…до каких подробностей прослеживается сходство между религией и навязчивым неврозом, сколь много своеобразных черт и исторических перипетий религии можно понять на этом пути. Со сказанным хорошо согласуется то, что благочестивый верующий в высокой степени защищен от опасности известных невротических заболеваний: усвоение универсального невроза снимает с него задачу выработки своего персонального невроза» [5, с. 54].

Религия как нравственный принцип. По мнению немецкого философа Иммануила Канта, взгляды которого формировались в протестантской среде в эпоху Просвещения, человеку, который «имеет мужество пользоваться своим разумом», нужна не «историческая» религия, наполненная суевериями и заблуждениями, а религия «в пределах только разума» – высшие моральные нормы. Истинная религия есть познание человеком своих нравственных обязанностей как божественных заповедей, следовательно, религия должна быть присуща человеческому существованию, она «разумна» как служение «доброму образу жизни».

Религия как форма сознания. В философской системе Г. Гегеля выделяются три этапа развития Абсолютного Духа: искусство, религия и философия. В религии проявляется единство субстанции и субъекта через потустороннюю личность, которая есть одновременно Бог (т. е. мышление мышления) и человек (т. е. чувственно наличное бытие). В отличие от Канта Гегель считал необходимым соединение религии и государства как основы государственной дисциплины. Идеальной религией Гегель считал христианство.

Религия как отражение сущностных характеристик человека. Создавая свою философскую систему, Л. Фейербах определил религию как представление человека о своей сущности. Бог птиц был бы пернатым, бог рыб был бы покрыт чешуей, бог у коров должен быть рогатым. Бог, созданный человеком, это «человек вообще».

Религия как результат развития общественных отношений. Немецкий философ Ф. Энгельс считал сущностью религии фантастическое отражение в сознании человека природных и социальных сил, которые господствуют над ним. Мыслители середины XIX века не только критиковали религию, но и смогли увидеть в ней средство преодоления многих недостатков современного общества. Философ и экономист Карл Маркс, цитируя просветителя Пьера Марешаля (1750–1803) и других просветителей, отмечал, что в обществе религия играет роль опиума – сильного обезболивающего средства, лекарства, которое спасало людей от болевого шока, но и дурманило, вызывало привыкание. Маркс писал, что религия – это не только заблуждение, но и источник надежды для «угнетенной твари», живущей в «бессердечном мире».

Изучение и критика религии привели к появлению различных форм свободомыслия, которое можно также считать достоянием духовной культуры. Свободомыслие развивалось как в русле религиозного мировоззрения, так и вне религии. К религиозному свободомыслию можно отнести богоборческие высказывания античных авторов, которые не отрицали существование богов, но критиковали мифологические представления о них; еретические движения Средневековья, выходящие за рамки ортодоксальной догматики (например, выступления Мартина Лютера (1483–1546), положили начало формированию протестантизма). К религиозным формам свободомыслия можно также отнести пантеизм (философское воззрение, отождествляющее Бога и природу), формирующийся в XVII веке, и деизм (философское учение, признающее Бога в качестве творца мира, развивающегося по естественным законам), распространенные в эпоху Просвещения. К нерелигиозному свободомыслию относятся индифферентное (безразличное) отношение к религии, атеизм как проявление гуманистического взгляда на мир и человека и нигилизм как неприятие религии в любой форме. Атеистические взгляды включают не только критику религии и деятельности религиозных организаций, но и мировоззрение, основанное на уважении к интеллектуальным и духовным возможностям человека. Так П. Гольбах в «Системе природы» писал о том, что все лучшие качества личности присущи человеку в соответствии с его сущностью, а не по воле какого-либо божества. Атеистические взгляды наряду с критикой религии включают и понимание того, что религия – неотъемлемая часть духовной культуры. Следует отметить, что крайне негативное отношение к религии вплоть до ее полного неприятия так же пагубно влияет на развитие культуры, как и религиозный фанатизм и экстремизм.

Несмотря на столь разные подходы и сложность в формулировании единого для всех разнообразных форм определения религии, существуют общие характерные черты, опираясь на которые можно говорить о религии как о предмете научного исследования и всесторонне изучать этот феномен [6, с. 9]:

1. Религия есть результат развития общественных отношений. Она формируется только на уровне общественного (а не индивидуального) сознания на определенном этапе его развития. Всякое религиозное учение отражает ту систему общественных отношений, которые господствуют в данное время. Религия связана с политикой государства, в котором она существует, зависит от уровня развития экономики и, в свою очередь, оказывает влияние и на политику, и на экономику, и на социальную систему общества. История знает разные модели взаимодействия религии с жизнью общества – от стремления к полной независимости до активного участия в общественной жизни. Можно приводить в пример создание религиозных партий, государств, основанных на религии как официальной идеологии, экономических программ.

2. Религия – это форма существования и способ преодоления отчуждения сущностных сил человека. Отчуждение (т. е. стихийное и бесконтрольное господство над человеком результатов и процессов его собственной деятельности) может проявляться в разных сферах: экономической, политической, социальной, экологической. Сам человек постоянно находится в центре пересечения двух линий противоречий – с одной стороны, все люди есть представители определенного биологического вида, а с другой – человек – существо разумное, вся его жизнь регулируется не только инстинктами, но и сознанием. Противоречие между биологическим и рациональным – это одна линия противоречий. Второе противоречие – между индивидуальным и общественным началом в человеческой деятельности. Каждый человек является уникальной, неповторимой личностью, но в то же время он не может жить вне общества, в котором вынужден играть определенные социальные роли. Далеко не всегда индивидуальные стремления и желания совпадают с обязанностями перед обществом (вспомним, например, что именно по этой причине «жениться по любви не может ни один король»). Если какая-то из вышеперечисленных сторон начинает господствовать над человеком, то он чувствует неудовлетворенность собой (испытывая противоречие между «хочу» и «могу») или окружающим его миром (который не дает реализовать человеку его «могу» и «хочу», ограничивая возможности и желания требованием «надо»). Кроме этого, человек постоянно испытывает чувство собственного несовершенства из-за конечности, ограниченности земной жизни. Религия является зеркалом, в котором отражаются все вышеперечисленные противоречия, и в то же время она дает человеку возможность разрешить конфликт между «могу» и «хочу», «желаю» и «должен», найти ответ на вопрос о сущности понятий, непостижимых для обыденного сознания – «вечность» и «бесконечность».

Следует также отметить, что существует и такая форма отчуждения, как отчуждение идеи. Созданная людьми идея при определенных условиях может подчинить себе всю жизнь и деятельность человека вплоть до мельчайших деталей его повседневной жизни, как это было в первых протестантских общинах или есть сейчас в некоторых современных организациях, которые получили название «тоталитарных сект». История религиозных учений знает примеры, когда религия становилась основой для различных форм нетерпимости вплоть до фанатизма и экстремизма. Примером могут служить религиозные войны между католиками и протестантами во второй половине XVI века или разрушение буддийских святынь мусульманами в конце XX века.

3. Религия является отражением действительности. Всякое религиозное учение отражает природную, социальную и культурную среду, в которой оно формируется. По содержанию того или иного учения можно реконструировать животный и растительный мир (вспомним, например, зооморфные божества Древнего Египта – сокола, шакала, бегемота, жука-скарабея), климатические особенности – сказания об умирающих и воскресающих божествах как отражение циклических изменений погоды. В религиозных сказаниях отражались занятия людей (боги Древней Греции плавали по морям, работали в кузнице, торговали, воевали) и общественное устройство (божественная иерархия появилась после формирования социальной).

4. Религия выступает как общественная подсистема. Религиозные организации функционируют в обществе, занимая определенное место в его политической системе. Деятельность этих организаций может и не быть связана непосредственно с религией, они могут как заниматься политикой, так и вести просветительскую, благотворительную, издательскую работу и т. д.

5. Религия есть феномен культуры. Во-первых, ценности, создаваемые как религиозные, зачастую приобретают характер общечеловеческих – интеллектуальных, нравственных, художественных. Именно поэтому для людей, принадлежащих к разным культурам, значимы ценности других культур – так, достоянием общечеловеческой культуры являются знаменитые тексты Библии и Корана, философские учения Конфуция и Фомы Аквинского, соборы Московского Кремля и готические храмы Западной Европы, византийские иконы и протестантские хоралы. Во-вторых, религия выполняет культурно-транслирующую функцию, не только создавая, но и сохраняя и способствуя распространению общечеловеческих культурных ценностей.

1. Компенсаторная. Проанализировав перечисленные выше сущностные характеристики религии, можно сделать вывод, что она способна в какой-то степени компенсировать человеку несовершенство окружающего мира и его самого. В реальном мире изменений не происходит, поэтому данную функцию часто называют иллюзорно-компенсаторной, но следует учесть, что для самого человека, для его сознания и психики эта компенсация действительна.

2. Мировоззренческая. Всякая религия является мировоззрением, так как в каждом учении содержится вариант ответа на основные мировоззренческие вопросы, а именно: как устроен мир? каковы сущность и назначение человека в этом мире? Для всех религиозных направлений и конфессий характерны своя картина мира и своя концепция личности, которые определяют все остальные стороны содержания учения и деятельности той или иной организации.

3. Коммуникативная. Религия дает людям возможность общения без государственных, социальных, этнических и языковых ограничений. Такое общение возможно не только между единоверцами, но и между верующими, принадлежащими к различным конфессиям. Подтверждением тому служит деятельность международных религиозных организаций и участие религиозных деятелей в международных культурных и гуманитарных программах.

4. Нормативная. Являясь не только теоретическим учением, но и образом жизни, религия регламентирует (иногда довольно строго) повседневную жизнь человека, устанавливая в различных сферах определенные правила и ценности: от повседневной жизни людей до государственной политики.

Социальная роль религиозной организации не является неизменной и зависит от целого ряда факторов: во-первых, от конфессиональной принадлежности данной организации – насколько догматика позволяет ей принимать участие в мирской жизни; во-вторых, от обстоятельств конкретно-исторической ситуации – известно, что представители одной и той же религиозной конфессии в разных ситуациях могут занимать совершенно разные позиции; в-третьих, от того, какое место занимает данная организация в политической системе общества. Известно, что преследуемые властями религиозные объединения могут одобрительно относиться к радикальным реформам в государстве, в то же время организации, лишенные своих привилегий, будут любые преобразования воспринимать негативно.

Всякая религия включает следующие структурные элементы: сознание, деятельность, организации и отношения.

Религиозное сознание основано на какой-либо форме представления о сверхъестественном. Это может быть какая-то персонификация – Бог, Абсолют или некая безликая сила. Также сверхъестественными чертами могут быть наделены реально существующие объекты – предметы или личности. На этом основаны многие современные так называемые нетрадиционные религии или «квазирелигиозные» (т. е. религиоподобные) формы, например культ личности (будь то политический вождь или эстрадный кумир). Другой обязательный компонент религиозного сознания – наличие веры. Это эмоциональное состояние присуще каждому человеку и представляет собой ожидание того, что наши представления о чем-либо будут адекватны реальности. Религиозная вера отличается своей спецификой, прежде всего наличием сверхъестественного объекта, или сверхъестественными характеристиками.

Деятельность включает как собственно религиозный, так и нерелигиозный, светский аспект. К религиозной деятельности относится культовая практика, которая представлена различными обрядами, ритуалами и таинствами, молитвой и богослужением. Также религиозный культ, кроме деятельностного, включает и вещественный компонент – предметы, используемые при богослужении: от храмовых зданий до ритуальной одежды и продуктов. К нерелигиозной деятельности могут быть отнесены образовательные, благотворительные, просветительские, издательские, медицинские и другие программы религиозных организаций.

Религиозные организации существуют в обществе, нередко занимая заметное место в его политической системе. Известно около 50 типов организаций, но основными являются два – церковь и секта. В церковной организации, помимо рядовых верующих и объекта поклонения, имеется специальный аппарат священнослужителей, которые берут на себя миссию посредника между мирянами и божеством. В секте такого аппарата нет, там действует принцип всеобщего священства.

Религиозные отношения возможны как между отдельными представителями религиозных организаций, так и между различными организациями. Можно говорить об особых отношениях между верующими, с одной стороны, и единоверцами, иноверцами и неверующими – с другой. В двух последних случаях возможны как отношения взаимоуважения, так и отношения неприязненные и даже открыто враждебные. Другую группу отношений составляют отношения внутри больших конфессиональных объединений между отдельными ступенями иерархической лестницы. Особого внимания заслуживают отношения религиозных организаций с государством. Религиозная организация в государстве может быть частью политической системы (в этом случае она является носителем официальной государственной идеологии), может быть независима от государства (что предполагает невмешательство государства и религиозного объединения в дела друг друга). Эти отношения достаточно сложны и требуют специального изучения. Также следует назвать отношения между религиозными и общественными организациями (например, касающиеся охраны и реставрации архитектурных памятников).

Древнейшие религиозные представления, как правило, именуют либо первобытными верованиями, либо первобытным комплексом, так как, во-первых, в первобытную эпоху религиозные представления только формируются, они представлены в мифологической форме, не имеют четко выраженной догматики, регламентируемого культа, оформленной социальной доктрины; во-вторых, понятие комплекса предполагает равноправие и равнозначность всех элементов, их параллельное существование и во времени, и в пространстве.

Итак, еще во времена древнего палеолита зародились следующие формы религиозных представлений (для нас важно проследить их проявления в последующих формах религии):

1. Тотемизм – представление о некоем едином для людей и растений или животных предке, о родстве между человеком, животными, растениями (например, знаменитый гороскоп кельтских жрецов-друидов, основанный на родстве человека и дерева). Тотемизм сохранился в мифологических представлениях о зооморфных божествах, животном-прародителе, в культе священных животных, в обряде причащения, символизирующем вкушение тела тотема. Первоначально тотемами считались, как правило, дикие животные – объекты охоты. Очевидно, изображение головы и лап медведя первобытными охотниками, жившими в предгорьях Урала (так называемый «звериный стиль»), или захоронения медвежьих лап и головы, открытые археологами в Западной Европе, свидетельствуют о том, что медведь был тотемным животным для людей этих племен, они почитали его не только как прародителя, но и как родственника.

2. Анимизм – одухотворение природных явлений, животных, растений, различных предметов. Первоначально духи «населяли» различные природные объекты – в каждом озере, лесу, у каждой горы был свой дух. Постепенно духи приобрели антропоморфные черты, по отношению к человеку могли, в зависимости от обстоятельств, вести себя по-доброму или, наоборот, причинять зло. Анимистические представления о духах были основой для дальнейшего формирования понятий «божество», «бог». В современных религиях результатом анимистических представлений стало своеобразное «удвоение» миров: мир земной, человеческий, несовершенный и мир божественный, который и является подлинным, настоящим.

3. Аниматизм – представление о наличии у человека своеобразного невидимого «двойника», которого потом называли «сущностью», «душой». Аниматические представления вошли во многие религии и стали основой заупокойного культа. Древние египтяне насчитывали семь таких «сущностей», которые после смерти человека продолжали свой собственный путь. Очевидно, к аниматическим корням восходят представления о возможности возвращения «души» в тело человека после его смерти, для чего необходимо было как можно дольше сохранять тело (такие примеры этнографы приводят, описывая похоронные обряды индейцев Северной Америки).

4. Фетишизм – представление об особенных свойствах предметов, способных влиять на ход событий и судьбу человека, – основа для почитания талисманов, оберегов, священных реликвий. Древнейшие фетиши были естественного происхождения – камни, деревья, водоемы, потом появились сделанные человеком предметы – талисманы, изображения духов – идолы. Пережитки фетишизма сохранились в культовой практике многих религий как поклонение священным предметам, иконам и т. д.

5. Магия – система воздействия на сверхъестественные силы, средство общения и воздействия на них. По целям магия может быть как полезная, так и вредоносная. Магические действия составляют основу религиозного культа (например, молитва – вариант вербальной магии).

В эпоху неолита, когда происходит переход от присваивающего хозяйства к производящему и складывается развитая родоплеменная организация, старые культы претерпевают трансформацию:

1. Тотемизм проявляется в культе домашних животных, а также в появлении в мифологии зооморфных духов и божеств.

2. Анимизм претерпевает эволюцию в сторону культа могущественных божеств – покровителей сил природы или людских занятий.

3. Природные фетиши заменяются искусственными – идолами, амулетами.

4. Для проведения магических действий выделяются харизматические (от греч. «харизма» – милость, божественный дар) лидеры – шаманы и колдуны, деятельность которых основана на особой психотехнике, умении входить в состояние транса, когда создавалось впечатление, что шаман общается с невидимыми для остальных духами.

5. Возникают новые культы, которые являются отражением тех изменений, которые произошли в хозяйстве и социально-политической сфере. Это культ плодородия и связанный с ним солярный культ, культ племенного вождя, которому тоже приписываются харизматические черты, культ предков.

Одновременно со становлением древних цивилизаций складываются и древнейшие религиозные системы, для которых характерна четкая структура и взаимосвязь всех элементов религии. В целом для этих систем характерны следующие черты:

– строгая иерархия всех элементов; структурообразующим элементом системы является наличие пантеона божеств, пришедших на смену представлениям об отдельных духах природы. Постепенно эта политеистическая система эволюционирует в сторону дуализма (примером может служить учение зороастризма о двух «равноправных» божествах, одно из которых олицетворяет свет и добро, а второе – тьму и зло), а со временем и монотеизма (единобожия). Одной из первых форм монотеистической религии должен был стать культ Солнечного бога Амона, установленный в результате религиозной реформы в Древнем Египте, но традиционно древнейшей монотеистической религией, сохранившейся до наших дней, считается иудаизм;

– первобытные представления (тотемистические, фетишистские) включаются в виде отдельных элементов в учения, возникшие в древности, а также сохраняются на уровне обыденных стереотипов;

– постепенное «удвоение» мира. Если в древнейшей мифологической картине мира и люди, и духи живут в одних пространственно-временных измерениях, то уже в древних религиях появляется разделение миров на земной, человеческий, и божественный, небесный;

– появляется идея нравственного выбора – человек сам решает, кому служить – злу или добру (очень ярко эта идея представлена в этике зороастризма), но за свой выбор он должен нести ответственность. Эта ответственность может наступить не в земной жизни, а после перехода из бренного земного мира в загробный. Так постепенно формируется представление о загробном суде и загробном воздаянии. В зависимости от нравственного выбора душа человека после смерти получает вечное блаженство или вечные мучения. Так постепенно формируются представления об Аде и Рае;

– развивается и усложняется мифология, появляются четко сформулированные догматические положения, записываются первые сакральные тексты, такие, как Книга пирамид в Египте, Авеста в Персии, Ветхий Завет в Восточном Средиземноморье;

– складывается особый социальный слой – жречество. В отличие от шаманов и колдунов – харизматических лидеров – жрецы являлись профессиональными организаторами и исполнителями религиозных ритуалов и обрядов; в обществе они объединялись в особые кланы, или коллегии, которые часто включались в систему государственного управления, когда жрецы (например, в Древнем Египте) исполняли ряд функций государственных чиновников.

Из многообразия религиозных учений принято выделять особый тип религий, достаточно условно называемых мировыми религиями. Традиционно к ним относят буддизм, христианство, ислам. Мировыми их называют из-за широкого распространения по всему миру, однако очевидно, что большое число приверженцев этих учений всего лишь следствие, а не причина популярности этих религий. Причины же достаточно быстрого распространения именно этих конфессий следует искать в самих вероучениях. В мировые эти религии превратились благодаря следующим особенностям:

– они формируются в переломные, кризисные эпохи, предлагая решения уже назревших проблем. Буддизм должен был преодолеть политическую, этническую и кастовую разобщенность, а также разрешить ряд философских вопросов, сложившихся в различных школах Древней Индии. Перед христианством стояла задача найти пути выхода из политического и нравственного кризиса в Риме, а ислам должен был стать идеологией зарождающегося арабского государства;

– большую роль во всех этих религиях играет харизматическая фигура основателя, таковыми являлись и Будда, и Христос, и Мухаммад;

– в учениях мировых религий имеется обоснование социального и этнического равноправия, эта интернациональность способствовала быстрому распространению буддизма, христианства и ислама среди разных народов и представителей разных классов;

– особое внимание во всех этих учениях уделяется нравственному аспекту, что делает их очень привлекательными в те периоды времени, когда кризисное состояние морали заставляло искать новые ценности и нормы.

Следует отметить, что список мировых религий не сводится только к трем – буддизму, христианству и исламу. Мировой религией мог стать зороастризм, основа для этого содержалась в его вероучении, так как приверженцем этой религии мог стать любой человек, независимо от национальной и социальной принадлежности, который признавал служение божеству Ахурамазде. Неблагоприятно сложившиеся исторические обстоятельства, прежде всего войны, которые ограничили распространение этого учения, помешали превращению зороастризма в мировую религию. Тенденцию к превращению в мировую религию проявляют в своем развитии религии, считавшиеся в большей степени национальными, например иудаизм. Кроме того, следует учитывать, что те учения, которые складываются в современном мире, изначально содержат все черты, характерные для мировых религий (это присуще подавляющему большинству так называемых нетрадиционных религий).

Первой религией, которая развивалась как мировая, стал буддизм.

Буддизм возник в VI веке до н. э. в Индии, которая представляла собой объединение различных небольших государств. В I тыс. до н. э. в индийской культуре сложилось несколько философских школ, их учения во многом предопределили буддийскую картину мира и этику. В биографии основателя этого учения Сиддхартхи Гаутамы говорится, что прежде, чем он достиг «просветления» и стал Буддой, он учился у представителей разных философских школ. Характерным для древнеиндийской культуры было уважение к различным взглядам и учениям, особого внимания заслуживал личный духовный путь, пройденный человеком. Из добуддийской философии пришло учение о том, что соединение нематериальных частиц – дхарм и их разъединение составляют различные формы жизни. Каждое новое перерождение происходит по закону о воздаянии – карме. Чувственный мир – сансара, подобно колесу, бесконечно вращается, повинуясь этому закону. Когда Сиддхартха Гаутама достиг «просветления» и стал Буддой, ему открылись «четыре благородные истины», ставшие основой его учения:

1. Жизнь есть страдание. Следует отметить, что под «страданием» понималась вообще всякая привязанность к жизни. Следует заметить, что перевод санскритского слова «дукха» не вполне тождествен русскому слову «страдание», так как в русском языке оно означает сильные отрицательные переживания, как душевные, так и телесные. «Страдание» в буддизме – вообще всякое эмоциональное проявление. Так как это характерно для всех живых существ, то все люди равно подвержены «страданию».

2. Источник страданий – наши желания. Стремления человека достичь как можно большего в земной жизни и добиться счастливой вечной жизни только увеличивают привязанность к этому миру, а значит, увеличивают страдания.

Первые две истины по своей сути совсем не религиозны и ничего нового по сравнению с древними учениями не содержат. Религией нового типа буддизм делает третья «благородная» истина:

3. Страдания можно прекратить. Целью является не счастливая вечная жизнь, а полное избавление от нее, достижение нирваны, т. е. пробуждения сознания и прекращения цепи перерождений – сансары.

4. Путь прекращения страданий – «Восьмеричный благородный путь», т. е. восемь правил достижения нирваны. Особо следует отметить «правильное поведение» – основу буддийской морали: 1). Не лишать жизни ни одно живое существо. 2). Не брать чужого. 3). Не говорить неправду (не говорить ни о ком плохо, даже если это правдивые сведения, вообще лучше меньше говорить и больше молчать). 4). Соблюдать супружескую верность (вообще отношения между мужчиной и женщиной должны преследовать только одну цель – продолжение рода). 5). Не дурманить сознание никакими средствами и снадобьями.

Начиная с III века до н. э. буддизм распространяется в Юго-Восточной Азии, в Китае, позднее в Японии и на Тибете. В каждом регионе учение буддизма приобретает свои особенности. С VII века начинается формирование школы ламаизма. В ламаизме происходит оформление буддизма в религиозную систему. Сохраняя все основные догматы, это учение особую роль отводит ламам – монахам, с помощью которых человек достигает спасения. Значительное место в достижении этой цели в ламаизме отводится культовой практике – обрядам и праздничным церемониям.

Самой распространенной и многочисленной из мировых религий является христианство.

Христианство сложилось две тысячи лет назад на территории Римской империи. Зародившись в ее восточных провинциях, оно быстро завоевало и население самого Рима. Идеи раннего христианства давали всем жителям римских провинций утешение и надежду. Римляне, жестоко преследовавшие первых христиан, постепенно сами восприняли идею Мессии, видя в ней выход из нравственного распада, поразившего Рим. Уже в IV веке христианство становится государственной религией в Риме, приобретает четко оформленную церковную организацию и канонизированные догматы.

Основу христианского вероучения составляет Символ веры, основные положения которого сводятся к следующим:

1. Монотеизм – Бог един в трех ипостасях: Бог Отец, Бог Сын, Бог Дух Святой. Бог – абсолютный совершенный Дух, абсолютный Разум и Всемогущество, абсолютная Благость и Любовь.

2. Абсолютная ценность человеческой личности как бессмертного, духовного существа. Равенство всех людей в отношении к Богу – все равно любимы им.

3. Учение о Богочеловеке – в Иисусе Христе воплощены два совершенства: божественное и человеческое.

4. Идея Боговоплощения, цель которого – спасение.

5. Учение об Искуплении, которое носит нравственный и всеобщий характер.

6. Догмат о Воскресении.

7. Учение о Святости Церкви.

Христианская церковь не сохранила своего единства. В XI веке произошел раскол христианства на католицизм и православие, с XVI века существует третье христианское направление – протестантизм.

Принципиальную разницу между этими направлениями определяет расхождение в понимании основного христианского догмата – учения о трех божественных ипостасях.

В основе вероучения католицизма находится Священное Писание (Библия) и Священное Предание, к которому относятся материалы всех Вселенских соборов, а также труды Римских Пап. К Символу веры католики добавили положение об исхождении Духа Святого не только от Бога Отца, но и Бога Сына тоже (латинское слово filioque – и от Сына). Особое место в католицизме занимает культ Девы Марии, приняты догматы о непорочном зачатии Марии и ее телесном вознесении. Католицизм сохранил единую централизованную организацию во главе с Папой Римским. Священник в католицизме считается исполняющим особую миссию по наделению мирян божественной благодатью, поэтому Папа почитается как наместник Бога на Земле.

Православие сохранило Символ веры без изменений, признавая исхождение Духа Святого только от Бога Отца. В основе православного вероучения – Священное Писание (Библия) и Священное Предание, к которому относят постановления первых семи Вселенских соборов и труды Отцов Церкви, живших во II–VII веках. Этика православия предполагает подтверждение веры через милосердие. В современном мире православие не сохранило своего единства, разделившись на полтора десятка самостоятельных церквей.

Протестантизм основывается исключительно на текстах Библии, признавая основные положения христианства, вводит догмат о том, что спасение достигается личной верой, и принцип всеобщего священства. Современный протестантизм объединяет достаточно большое число самостоятельных организаций.

В VII веке на Аравийском полуострове происходит становление ислама. Это учение изначально формируется НС КЭ.К философия, а как свод правил и норм повседневной, политической и экономической жизни, поэтому в исламе большое место уделяется экономическим проектам, юридическим нормам, политическим программам, а также существует жесткая регламентация всех сфер бытового поведения.

1. Необходимо исповедовать строгий монотеизм. Отсюда знаменитая формула, являющаяся основой ислама: «Нет Бога, кроме Аллаха». Бог – творец и управитель Вселенной.

2. Признание божественного предопределения. Все в мире происходит только по воле Аллаха. Все люди равны в возможности следовать предначертанному свыше пути.

3. Вера в пророчество Мухаммада, которому было дано Откровение.

4. Ожидание Воскресения, Судного дня и загробного воздаяния.

5. Вера в святость Корана как воплощения Бога. В отличие от христианства, где Бог воплощается в Сыне Человеческом, в исламе бог воплощен в слове Корана.

Мораль ислама опирается на нормы, которые предписывают, что мусульманин обязан делать, что возможно, что нежелательно и что запрещено. Обязанности определяются пятью «столпами ислама»:

1. Исповедование веры в единство Аллаха и пророчество Мухаммада.

2. Сотворение молитвы пять раз в день.

3. Соблюдение поста.

4. Уплата обязательного налога и раздача милостыни неимущим.

5. Паломничество к святым местам.

Основой жизни всего исламского мира являются правила шариата, которые опираются на Коран и Сунну – сборник изречений Пророка. В соответствии с нормами шариата строится исламская государственность и экономика.

Особую группу составляют так называемые нетрадиционные религии. При всем их многообразии, различных источниках происхождения, разнице в вероучениях и обрядовых формах для них характерны следующие черты:

1. Наличие определенного социального протеста, что делает эти учения привлекательными для молодежи (например, движение «христианских хиппи» в середине XX века).

2. Явная оппозиция ортодоксальным традиционным религиям. Для западного мира такой традиционной религией является христианство, и учения, которые вполне традиционны для культуры Востока, например дзен-буддизм, на Западе воспринимаются как нетрадиционная альтернатива христианству;

3. Синкретизм, т. е. соединение разнородных вероучительных и культовых элементов, принадлежащих разным религиозным направлениям.

4. Обещание личного спасения в земной жизни, а не вечного блаженства после смерти.

Численность современных религий. Самой многочисленной на Земле религией является христианство. Его исповедуют 33 % населения планеты. Около 20 % населения Земли – мусульмане, но следует учитывать, что число сторонников ислама растет быстрее, чем число христиан. 6 % земного населения – буддисты, около 13 % – нерелигиозные люди.

Определить место и роль религии в системе духовной культуры – теоретическая и методологическая задача, решение которой зависит от целого ряда факторов – исторических условий, идеологических установок, объективности анализа фактического материала.

Возможно выделить три подхода в решении проблемы соотношения религии и культуры. Первый подход, характерный для богословия, определяет религию как основу духовной культуры, выводя все сферы духовной деятельности – познавательную, нравственную, художественную – из религиозной, а само понятие «культура» – из понятия «культ». Эту точку зрения отстаивал один из интереснейших авторов XX века богослов П.А. Флоренский (1882–1937). По его мнению, религия стоит над явлениями духовной культуры, культура возникает на основе религии. Понятие культа в узком смысле понимается как богослужение, но в более широком понимании это теургия (в переводе с греческого – богоделание, боготворчество), которая является основанием как науки, так и искусства. Культ включает имманентное и трансцендентное, дольнее и горнее, временное и вечное, поэтому он есть источник, основа всех форм культуры. Культура – это «боковые побеги» культа. Святыни – «это первичное творчество человека, культурные ценности – это производные культа, как бы отслаивающаяся шелуха культа…» [7, с. 177].

Для второго подхода характерна воинствующая, антиисторическая точка зрения, вообще не включающая религию в систему культуры. Объявив религию «пустоцветом на древе познания», «врагом культуры и прогресса», «антикультурой», сторонники этой точки зрения фактически фальсифицируют всю историю человечества, игнорируя целые эпохи и пласты культуры, когда религия была доминирующей формой мировоззрения.

Третий подход к решению проблемы соотношения религии и духовной культуры предполагает рассматривать религию как один из равноправных элементов духовной культуры (наряду с наукой, искусством, нравственностью).

Нельзя забывать о том, что одна из важнейших функций религии – создание, сохранение и трансляция культурных ценностей. Религия сохраняет целый ряд общечеловеческих ценностей – интеллектуальных, художественных, нравственных. Религиозная философия Востока и Запада, знаменитые тексты – библейские книги Ветхого и Нового Завета, стихи и проза Корана, буддийская мудрость Дхаммапады, Талмуд, Авеста и другие книги, знаменитые архитектурные памятники, иконы, музыкальные произведения являются не только культовыми памятниками, значимыми для тех, кто исповедует данные религиозные учения, но и величайшими памятниками, представляющими ценность для всех людей, независимо от их религиозной и этнической принадлежности, эпохи, в которую они живут, и географического положения их государств и т. д.

Неоднозначна и роль, которую религия играла в истории культуры. В древности и Средневековье эта роль была культурообразующей, ведущей, невозможно анализировать ни один из элементов этих культур, не учитывая религиозный фактор. Известный социолог П.А. Сорокин называл такие культуры «идеационными», все ценности которых лежат вне земной жизни, принадлежат высшей, духовной сфере. Однако в истории культуры можно отметить и другой закономерный процесс – секуляризацию (т. е. переход к светским ценностям) духовной жизни, который вызван целым рядом объективных факторов, прежде всего развитием производства, ростом познавательной активности человека, появлением научного знания, светского гуманизма.

Исходя из того что религия есть один из элементов духовной культуры, тесно взаимодействующий со всеми другими ее формами, необходимо рассмотреть особенности такого взаимодействия.

Религия и наука. Традиционно вопрос о соотношении религии и науки решался с позиций их полной противоположности, так как изначально религия и наука исходят из различных форм познания – наука опирается на рационально аргументированные факты, религия – на веру. «Наука, – писал Б. Малиновский, – базируется на нормальном, всеобщем опыте повседневной жизни, который приобретался в борьбе человека с природой за свои существование и безопасность, основывался на наблюдениях и фиксировался разумом… Давая человеку представления об окружающем мире, позволяя ему использовать силы природы, наука… дает ему огромное биологическое преимущество, возвышает его над остальным миром… Религиозная вера утверждает, фиксирует и развивает все ценные духовные установки… Эта вера… обладает огромной биологической ценностью и открывает… человеку истину в ее широком, прагматическом смысле слова» [4, с. 672–674].

Примером борьбы науки и религии служили события, связанные с деятельностью инквизиции в Средние века, преследование Церковью передовых ученых и т. д. Однако в течение нескольких веков отношения между наукой и религией не могли не измениться. Кроме того, большинство таких примеров касалось области естественных наук, но есть ведь еще науки гуманитарные. В их предметной области религия не может находиться в стороне.

С точки зрения богословия противоречия между религией и наукой нет, так как у них разные объекты изучения и возможно четко разграничить сферы деятельности науки и религии.

Достижения науки и техники, зафиксированные за последние 100–150 лет, трудно переоценить. Это освоение различных видов энергии, создание развитой системы транспорта, появление новых систем связи, рождение новых технологий, освоение космоса, проникновение в тайны атомного ядра, в механизмы наследственности, революция в сфере хранения и переработки информации и т. д. Но вместе с тем человечество оказалось и перед угрозой глобального кризиса. В XX веке люди осознали, что возможности науки не только не беспредельны, но и не всегда гуманны. Встал вопрос об этике науки: всегда ли развитие научного знания идет во благо человека? Не разрушит ли развитие техники природную среду обитания живых существ, а вместе с ней и все живое на Земле? Благом или невиданным ранее злом может обернуться овладение ядерной энергией или генными технологиями? Наука подошла еще в начале XX века к кризису той формы теоретического знания, которая сложилась в XVII веке. Современная наука оказалась слишком сложна для того, чтобы оставаться на позициях традиционного рационализма. Многие явления, зафиксированные в научных открытиях, не могут быть объяснены только с точки зрения уже существующих концепций. Так, до сих пор тайной остается возникновение жизни на Земле и эволюция, приведшая к появлению разумного существа – человека. Ни теория Дарвина, ни генетика не дают сегодня убедительного ответа. Тайны строения Вселенной и происходящие в ней процессы, устройство микромира и жизнь элементарных частиц далеко не полностью изучены современными учеными. Поэтому представляются закономерными процессы, идущие в современной науке: во-первых, обращение к нравственному аспекту учений известных религий в поиске ответа на вопрос об этичности того или иного научного исследования; во-вторых, можно наблюдать процесс своеобразной «иррационализации» современной науки, когда обоснование того или иного явления совершается с привлечением каких-либо сверхъестественных сил.

Однако сегодня совершенно невозможно не признать величайшие открытия, совершенные людьми в различных областях науки. Современные религиозные организации очень внимательно следят за этими достижениями, считая их делом достаточно важным. Нельзя забывать, что большинство церквей публично признали свою вину за преследования в прошлом ученых и их теорий. Подобное покаяние достойно внимания и уважения. Человек, живущий в XXI веке, не может не пользоваться бытовой техникой, электричеством, компьютером, не слушать радио и не смотреть телевизор. Представления о том, что религиозным людям это запрещено, остались в прошлом. Сегодня представители многих религиозных конфессий активно используют возможности средств массовой информации и Интернета, внимательно следят за целым рядом международных программ в области освоения космоса и медицины, активно участвуют в гуманитарных акциях и деятельности по восстановлению памятников истории и искусства. Как современные ученые со своей стороны, так и религиозные деятели видят немало возможностей для диалога и сотрудничества, по-прежнему считая, что сферы интересов религии и науки принципиально различны.

Религия и мораль. Между религией и моралью существует очень тесная связь, которая формировалась на протяжении всей истории. Несомненно, что в целом ряду религиозных учений, где на первое место надо поставить христианство, нравственное учение занимает весьма значимое место. Невозможно не признать, что эти религии содержат очень высокий гуманистический потенциал. Немаловажно и то, что религия и мораль на протяжении всей истории культуры были очень тесно связаны друг с другом – все изменения в моральных нормах и ценностях обязательно отражались в религиозных учениях, а совершенствование и развитие религиозной догматики меняло нравственные ориентиры повседневной жизни людей. Мораль, обладая, как и религия, определенным консерватизмом, обеспечивает стабильность общества и является хранителем национально-культурных традиций народа. Сближает религию и мораль также то, что они ориентируются на одни и те же ценности – Добро, Любовь, Справедливость.

Особая роль религии в сохранении и развитии нравственности заключается в том, что религия фиксирует возникающие в процессе повседневной деятельности моральные нормы. Мораль рождается в повседневной практике и отражает нормы и ценности, существующие в данном обществе и в данный момент времени. Косвенно нормы морали отражаются в искусстве, в законах, а также в обычаях и традициях каждого народа и исторической эпохи. Но фиксируются ли они где-нибудь напрямую и точно, как правовые нормы в законах? Оказывается, именно в религиозных текстах содержатся моральные кодексы, присущие времени их создания. В религиозных учениях зафиксированы нормы, являющиеся по своей сути общечеловеческими нравственными ценностями, наивысшая из которых – это человеческая жизнь, а также такие ценности, как свобода и достоинство личности, правда, любовь, семья и т. д. Именно поэтому моральные кодексы многих религий схожи, не имея генетического родства. Таковы, к примеру, моральные нормы из знаменитого «Декалога» Моисея – четыре из десяти заповедей (Hex. 20) Ветхого Завета регулируют отношение человека к Богу, а шесть – отношения между людьми: почитать родителей, не убивать, не лгать, не красть, не прелюбодействовать, не завидовать. Аналогичны моральные нормы-запреты, предписанные Буддой своим последователям: не лишать жизни живое существо, не говорить неправды, не брать чужого, не прелюбодействовать. Подобные запреты – не убивать, не лгать, не красть – содержатся и в исламе, и в других религиозных учениях.

Однако те же религиозные тексты содержат и немало рассказов о том, как нарушались приведенные выше запреты, и это не считалось грехом, а в истории существует немало примеров того, как под религиозными лозунгами совершались убийства, грабежи и обманы. Религиозная мораль предполагала соблюдение основных правил только по отношению к единоверцам, в то же время оправдывая грабежи и убийства иноверцев. Собственно религиозная мораль является отражением определенного времени и интересов некоторых социальных групп, поэтому нередко может противоречить общечеловеческим нравственным ценностям.

Религиозная мораль определяет две сферы отношений – человека и Бога и человека и человека. Первая сфера определяется особыми чувствами – любовью, благоговением, страхом и т. д. Они строго регламентируются религиозными нормами и реализуются в культовой практике. Вторая сфера отношений (человек – человек) возникает на основе повседневного опыта и включается в религиозные учения. В ранних религиозных учениях нравственной окраски практически нет – все персонажи в равной степени совершают как добрые, так и злые поступки. Постепенно формируются четкие критерии, что такое хорошо или плохо, а отсюда и религиозно-моральные кодексы. Первоначально они имели форму норм-запретов (не убивай, не лги, не кради). Таких запретов могло быть достаточно много, например, в знаменитой «Исповеди отрицания» – главе 125 египетской Книги мертвых приводится до 42 действий, которые не должен совершать человек. Со временем к нормам-запретам прибавились и нормы-разрешения, а потом и нормы-предписания. Так, в христианской морали предписывается уважать свободу и достоинство каждого человека: «любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас…» (Мф. 5:44).

Религия и искусство. Наверное, никакие другие сферы духовной культуры не имеют так много общего и так близки друг другу, как религия и искусство. Как художественное, так и религиозное мировосприятие имеют целый ряд общих черт. Прежде всего следует отметить, что процессы художественного творчества и религиозной экзальтации имеют схожую психологическую основу. Процесс художественного творчества часто воспринимается самим художником как некое «озарение», «наитие свыше». Невозможно объяснить рационально, что такое вдохновение и когда и как оно приходит. Многие авторы отмечали, что состояние художника перед мольбертом, композитора перед клавишами рояля или поэта над чистым листом бумаги сродни состоянию монаха, творящего молитву. Кроме того, многие деятели искусства сами воспринимают художественные ценности как объективно существующие, а свою роль понимают как посредническую, транслирующую. Отсюда и мистические представления о тайне творчества, об «откровении», которое нисходит на художника. Известный композитор А. Шнитке в одном из интервью сказал: «Я…не столько сочиняю музыку, она как бы изначально существовала, существует и будет существовать помимо меня. Моя задача – ее поймать, расшифровать то, что звучит помимо меня и во мне, и изложить» [8, с. 10].

Следует отметить и особенность отношения к религии людей, занимающихся художественным творчеством. Во-первых, уровень религиозности среди людей искусства выше, чем среди представителей других профессиональных групп; во-вторых, в силу творческого характера деятельности их религиозность, как правило, достаточно далека от ортодоксальных учений, носит более неортодоксальный характер.

Искусство было теснейшим образом связано с религией на протяжении всей истории духовной культуры. Возможность с помощью художественных средств воздействовать на людей сделала произведения искусства частью культовой практики, хотя нельзя не сказать о том, как происходил отбор тех видов искусства, которые получили право оформлять культовые действия. Примером может служить почти столетняя борьба «иконоборцев» с почитателями икон в Византии, закончившаяся признанием иконы частью христианского культа. Однако нельзя забывать, что в собственно культовом искусстве догматический аспект доминирует, что нередко приводит к противоречию с художественными нормами, так как в культовом искусстве канон играет главную роль, подчиняя себе творческую свободу автора. Крупнейший знаток истории русского иконописания богослов П.А. Флоренский в труде, названном им «Иконостас», так писал о роли канона: «…понятны нарочитые предупреждения в подлинниках мастеру о том, что кто станет писать иконы не по Преданию, но от своего измышления, повинен вечной муке». В то же время, возражая тем оппонентам, которые считали канон только проявлением церковного консерватизма, Флоренский утверждает, что это есть «непонимание художественного творчества. Последнему канон никогда не служил помехой, и трудные канонические формы во всех отраслях искусства всегда были только оселком, на котором ломались ничтожества и заострялись настоящие дарования… когда уже найденный и выверенный соборне всечеловеческий канон художества соблюден, тогда есть формальная гарантия, что предлагаемая икона или просто воспроизводит уже признанное истиной, или, сверх того, открывает еще нечто, тоже истинное; когда же нет соблюдения, то это или ниже допустимого, или во всяком случае нуждается, как новое откровение, в проверке» [7, с. 62].

Особого внимания заслуживают те произведения искусства, где автор, свободный от культовых ограничений, брал за основу своей работы достаточно известный религиозный сюжет. При использовании в светском произведении религиозного сюжета художник, как правило, искал в нем общечеловеческое содержание, опираясь на свой жизненный опыт и свою художественную концепцию, поэтому часто вступал в противоречие с догматическим пониманием этого сюжета. Поэтому были подвергнуты критике со стороны Русской православной церкви работы Н.Н. Ге (1831–1894), созданные по мотивам Евангелия от Иоанна. Будучи глубоко религиозным человеком, Николай Ге написал серию полотен о последних днях земной жизни Христа. Однако эти работы в большой степени отражали проблемы России середины XIX века. Знаменитый спор Иисуса и Пилата – «Что есть истина?» – это вопрос, стоявший перед современниками художника, поэтому и Христос на этом полотне больше похож на разночинца, чем на привычный канонический образ. Также привлекали библейские сюжеты Ф. Поленова, В. Васнецова, М. Врубеля. Каждый из этих художников по-своему понимал и интерпретировал известные новозаветные сюжеты, вкладывая в них и вечные проблемы, к которым обращается искусство – о борьбе Зла и Добра, о Любви и Красоте, о стремлении человека к идеалу. Когда от авторов требовали точного соблюдения церковных канонов, работы, по признанию М. Врубеля, теряли смысл. С большой осторожностью регенты церковных хоров относятся к исполнению литургий СВ. Рахманинова и П.И. Чайковского во время богослужения. Считается, что эта музыка слишком «музыкальна», слишком красива, чтобы звучать во время службы – она будет отвлекать людей от возвышенного, превращая их в слушателей, наслаждающихся творением человека. Очевидно, что для настоящих художников обращение к религиозному сюжету, хорошо знакомому зрителю, – только повод для того, чтобы вложить в свою работу целую палитру чувств и идей, которые художник хочет донести до зрителя и которые невозможно вставить в узкие рамки догмата. Поэтому любое творчество в той или иной степени несет отпечаток определенной доли свободомыслия.

Религия – неотъемлемая часть духовной культуры. Изучение многообразия ее форм, понимание закономерностей ее развития и неоднозначности роли религиозных организаций в истории дают возможность каждому человеку анализировать значение религии в современном обществе и определить свое отношение к этому феномену.

1. Мень А. История религии. В поисках пути, истины и жизни. Т. 1. М., 1991.

2. Кураев А. Традиция. Догмат. Обряд. М., 1995.

3. Тиле К. Основные принципы науки о религии // Классики мирового религиоведения. М., 1996.

4. Религиоведение: Хрестоматия. М., 2000.

5. Фрейд 3. Будущее одной иллюзии // Психоанализ. Религия. Культура. М, 1992.

6. Яблоков И.Н. Основы теоретического религиоведения. М., 1994.

7. Флоренский П.А. Культ, религия и культура // Богословские труды. Сб. 17. М., 1977.

8. Гусева Г. Трофеи равенства // Огонек. 1989. № 38.

9. Флоренский П.А. Иконостас: Избранные труды по искусству. СПб., 1993.

1. Проблема определения сущности религии в истории общественной мысли. Структура и функции религии.

2. Место и роль религии в системе духовной культуры. Закономерность секуляризации культуры.

3. Религия и наука; проблема картины мира, понимание общества и человека.

4. Религия и мораль; религия и общечеловеческие нравственные ценности, специфика религиозной морали.

5. Религия и искусство; сходство и различия в способах освоения мира, противоречия культового искусства.

1. Основные школы религиоведения о сущности религии.

2. Вера религиозная и нерелигиозная.

3. Квазирелигиозные (религиоподобные) явления.

4. Структура религии.

5. Функции религии.

6. Религиозные и общечеловеческие ценности.

7. Научное познание и религиозная вера.

8. Католицизм в западной художественной традиции.

9. Искусство в системе религиозного культа.

10. Музыка и религия.

11. Церковь и театр.

12. Православный канон и современное искусство.

13. Символика и богословие православного храма.

14. Музыка в системе православного культа.

15. Культ икон в православии.

16. Ветхозаветные сюжеты в искусстве.

17. Новый Завет в живописи.

18. Библия как памятник культуры.

19. Коран как памятник культуры.

20. Арабо-исламская культура, ее основные черты и достижения.

21. Буддизм и искусство.

22. Свободомыслие в системе художественной культуры.

23. Исторические формы свободомыслия.

24. Религиозные сюжеты в творчестве русских художников (А. Иванов, И. Ге, И. Крамской, Ф. Поленов, В. Васнецов, М. Врубель).

25. Традиции церковного пения и рок-музыка.

26. Религиозные сюжеты в современной литературе.

Библия. Книги Ветхого и Нового Завета.

Булгаков СМ. Свет невечерний. М., 1994.

Вагнер Т.К. В поисках Истины. Религиозно-философские искания русских художников. М., 1993.

Васильев Л.С. История религий Востока. М., 1983.

Джемс У. Многообразие религиозного опыта. М.; СПб., 1993.

Ильин И. Аксиомы религиозного опыта. М., 1994.

Иллюстрированная история религий: В 2 т. М., 1993.

История религии: В 2 т. / Под ред. И. И. Яблокова. М., 2004.

Карташев В. История Русской Церкви: В 2 т. М., 1992.

Классики мирового религиоведения. М., 1996.

Коран.

Кураев А. Традиция. Догмат. Обряд. М., 1995.

Корпев В.И. Буддизм – религия Востока. М., 1990.

Мень А. Таинство. Слово. Образ. М., 1991.

Мень А. История религии. В поисках пути, истины и жизни: В 7 т. М., 1991.

Основы буддийского мировоззрения. М., 1995.

Пиотровский М.Б. Легенды и сказания в Коране. М., 1995.

Религиоведение: Хрестоматия. М., 2000.

Религия и общество: Хрестоматия: В 2 ч. М., 1994.

Смысл жизни: Антология. М., 1994.

Сумерки богов. М., 1989.

Тайлор Э. Первобытная культура. М., 1989.

Фейербах Л. Избранные философские произведения. М., 1965.

Философия русского религиозного искусства. М., 1993.

Флоренский П.А. Иконостас: Избранные труды по искусству. СПб., 1993.

Фрейд 3. Психоанализ. Религия. Культура. М., 1992.

Яблоков И.Н. Основы теоретического религиоведения. М., 1994.

Яковлев Е.Г. Искусство и мировые религии. М., 1977.

Научное мировоззрение не является синонимом истины точно так же, как не являются ею религиозные или философские системы.

(В.И. Вернадский)

Важным элементом духовной культуры является наука. Чтобы понять ее место в системе культуры, роль в развитии человечества, необходимо выяснить, что такое наука, время и условия ее зарождения, внутренние механизмы генезиса. Понимание этого позволит определить ту стадию, в которой находится наука в настоящее время, когда она приобрела столь серьезное влияние на жизнь людей, что исследовать характер этого влияния, взаимосвязь науки и нравственности, науки и особенностей процессов, происходящих в современном обществе, также представляется весьма актуальным.

Среди проблем, связанных с наукой и ее местом в культуре, логичным представляется начать с определения этого феномена. Однако к современному определению науки привели исследования, в которых с середины XX века делались попытки выявить механизмы ее развития.

Одна из основных проблем генезиса науки – проблема преемственных связей науки различных эпох. Преемственность в культуре рассматривается в других разделах. Но в науке проблема преемственности имеет целый ряд особенностей, свою специфику, она охватывает ряд более частных вопросов: что понимать под термином преемственность в истории науки – преемственность основополагающих эксплицитных (явно выраженных, представленных) идей или имплицитных (не объясняемых прямо, но подразумеваемых известными) методов, исследовательских целей или предмета науки? какую роль при этом играют факторы различия – социально-культурные контексты различных эпох? каким образом наука вписывается в систему культуры своей эпохи и какую роль в ней играет?

В зарубежных исследованиях до конца 50-х годов господствовала идея преемственности в ее позитивистском варианте. Основы этой ориентации в истории науки были заложены родоначальниками позитивизма – О. Контом, Д.Ст. Миллем, Г. Спенсером. В основе позитивизма – идеи о том, что в науке необходимы только факты, легко проверяемые – «верифицируемые», на основе которых могут делаться научные выводы. Задача философии при этом – собирать и суммировать такие «позитивные знания». Ни наука, ни философия не должны использовать внеопытных «спекулятивных» понятий.

Постепенно сформировалась кумулятивистская модель развития науки, наиболее полно выраженная на рубеже XIX–XX веков Э. Махом и П. Дюгемом. Сущность этого подхода в том, что каждое новое знание всегда лучше старого, точнее отражает действительность, и поэтому все предыдущее развитие науки является всего лишь подготовкой ее современного состояния. Среди научных идей и теорий прошлого значение имеют только те, которые соответствуют современным знаниям. Те элементы науки, которые не приняты на современном этапе, считаются ошибочными и никакого интереса не представляют. Разумеется, никакой связи научных исследований с историей и культурой в этой модели не учитывается. Постулируя идею непрерывности в становлении и развитии науки, основоположники позитивистской историографии и их последователи исходную точку линии преемственности помещали в разные исторические эпохи.

Так, О. Конт и Г. Спенсер считали научное знание расширением и систематизацией здравого смысла и, соответственно, возникновение его соотносили с возникновением человека.

Многие исследователи, в том числе представитель постпозитивизма К. Поппер, ведут начало науки от античной Греции. П. Дюгем и А. Кромби относят момент зарождения науки к позднему Средневековью (подробнее об этих теориях можно прочитать в [1]).

Вопрос о том, к какому времени отнести зарождение науки, важен потому, что позволяет понять, отпечаток какой эпохи, какой культуры фиксируется в ней «при рождении». Поскольку указанные исследователи даже не стремились рассмотреть социально-культурный контекст науки, картина ее развития теряла свою многомерность, становилась упрощенной моделью. Неудивительно поэтому, что в последние два-три десятилетия активно появляются исследования, в которых упомянутая тенденция подвергается критике. Выдвигаются альтернативные модели Т. Куна, С. Тулмина, П. Фейерабенда, А. Койре и др. (подробнее см. [2], [3], [4]).

В этих работах подчеркивается дискретность в развитии знания, уникальность науки Нового времени и несводимость ее к предшествующим формам знания о мире, акцентируется внимание на противоположности представлений о мире современной науки и созданных Античностью и Средневековьем. Большинство исследований этого направления датируют становление опытной науки семнадцатым веком.

Модель науки, предложенная Т. Куном, предполагает наличие двух качественно разных стадий в развитии научного знания: спокойного накопления фактов, данных, укрепления знания в рамках принятой, признаваемой научным сообществом парадигмы и взрывного этапа слома и смены парадигмы, называемого научной революцией. Понятие парадигмы у Т. Куна не определено однозначно, но предполагает некую главенствующую теорию, определяющую для науки того или иного периода. Эта модель подтверждается многими важными фактами в истории развития науки (например, смена птолемеевской модели коперникианской и т. д.). Однако, учитывая, в отличие от позитивистской, качественную неоднородность развития науки, и эта модель практически не рассматривает социально-культурные факторы, влияющие на научные принципы.

При этом древнегреческая протонаука попадает в один ряд с китайскими, египетскими и другими древними знаниями, что, конечно, нельзя считать решением проблемы. Решение проблемы генезиса современной науки предполагает соединение идеи ее целостности, включающей момент дискретности, с идеей преемственности знаний, т. е. с концепцией непрерывности. Необходимость исследования науки как части духовной культуры для адекватного ее понимания осознается сейчас многими учеными. Так, например, П.П. Гайденко пишет: «Один из наиболее интересных вопросов, который встает при исследовании развития научного знания в его тесной связи с культурой, – это вопрос о трансформации определенной научной программы при переходе ее из одной культуры в другую. Рассмотрение этого вопроса позволяет пролить новый свет на проблему научных революций, которые, как правило, обозначают не только радикальные изменения в научном мышлении, но и свидетельствуют о существенных сдвигах в общественном сознании в целом» [5, с. 13].

Рассматривая науку в системе культуры, мы приходим к необходимости четкого определения понятия «наука», без которого не удается решить вопрос и о ее генезисе. Нужно выяснить, что отличает науку от других видов человеческой деятельности, какими признаками она обладает. Это даст возможность ответить на вопрос о времени возникновения науки, подходит ли под эти признаки феномен древнегреческой протонауки или средневековой (см., например, [6]).

К основным признакам науки относят следующие:

– наука есть особого рода деятельность по получению новых знаний, предполагающая существование определенной категории людей, которые ею занимаются;

– наука обладает самоценностью. Целью должно быть познание ради самого познания, ради постижения истины;

– науке присущ рациональный характер;

– наука характеризуется систематичностью [7, с. 5—16].

Античная наука была исторически первой, удовлетворяющей указанным признакам науки, однако в ней отсутствовал важнейшей компонент – экспериментальная деятельность. Поэтому можно признать односторонними как утверждение о возникновении науки только в XVII веке, так и противоположную мысль о том, что наука уже была в Древней Греции. Более точной представляется позиция, согласно которой впервые в эпоху Античности формируются условия существования науки, наука же в подлинном смысле слова с ее экспериментальными методами сложилась в XVII веке, базируясь на достижениях теоретической мысли как греческой Античности, так и Средневековья. В преодолении теоцентристской (все объясняющей через Бога) средневековой картины мира с элементами возврата к Античности в ее целостном взгляде на Вселенную и человека в ней, но в то же время в пересмотре и этих античных «научных программ», что, в свою очередь, было обусловленно богатством идей и культуры Возрождения, и происходило становление науки в Европе XVI–XVII веков. Теперь мы можем задаться вопросом о том, какое же влияние культура этого времени оказала на возникающую науку.

Возрождение характеризовалось стремлением освободиться от абсолютного влияния религии, от концепции креационизма, утвердить человека как творца, как субъекта, особенно ценного своим разумом. Поэтому неудивительно, что в основе понимания природы лежал абсолютный детерминизм, не просто исключающий случайность, но и не требующий трансцендентного вмешательства, т. е. приводящий к деизму (отсутствию необходимости постоянного присутствия Бога, замененного однозначно выведенными законами природы).

В культуре конца XIX века заметно влияние модернизма, стремление уйти от механистичности, строгого детерминизма, усиление роли случайности, даже определенной хаотичности. В какой-то мере это отразилось и на неклассической картине мира. Так же как век спустя экологичность мышления, системный характер природы и общества осознаются не только из открытий или найденных новых фактов, но и как определенные тенденции в культуре, позволяющие стремиться осознать мир как некое подобие живого (целостным, законосообразным, но не механическим). Но к этому мы вернемся позже.

Следующий вопрос вытекает из рассмотренных: как изменялась наука с XVII века до настоящего времени и возможно ли дать некоторую классификацию науки, выделить определенные периоды ее развития? Последние годы характеризуются попытками пересмотра сложившегося образа науки, причем этот пересмотр затрагивает отношения как внутри науки, так и науки и культуры, науки и общества, а также науки и человека.

Исследователи часто приходят к выводу, что для характеристики образа науки удобно воспользоваться примером физической науки. Тогда возникает периодизация, в которой классическая стадия начинается с XVI–XVII веков и продолжается до конца XIX века; неклассическая стадия начинается с начала XX века, и к концу его начинает формироваться так называемая постнеклассическая стадия.

Каждая из стадий имеет аналогии в физической теории, связана со своей парадигмой, картиной мира и даже со своей метафорой. Классическая стадия развития науки сопоставляется с классической физикой от Галилея до Эйнштейна. Ее парадигма – механика, картина мира строится на жестком детерминизме, напрашивается аналогия мироздания с часовым механизмом. Неклассическая наука сопоставляется с появлением теории относительности. С ней также связаны парадигмы дискретности, вероятности, квантования, дополнительности. На рубеже XIX–XX веков после успехов электродинамики, открытия давления света, делимости атома постепенно перед учеными предстал совершенно иной объект исследования: микромир – мир элементарных частиц с законами, отличающимися от известных ранее. Так, свет оказался видом электромагнитного излучения, имеющим одновременно свойства и частицы, и волны (дискретности и непрерывности). Энергия в микромире квантуется, т. е. распространяется только порциями – квантами (дискретно), для света – фотонами. Для элементарной частицы можно получить точные данные либо о энергии, импульсе, либо о положении в пространстве и времени. Этот принцип, открытый Н. Бором, получил название принципа дополнительности. Он сыграл важную роль для формирования квантовой механики. Открытие этих и множества других свойств микромира и законов квантовой механики наряду с теорией относительности А. Эйнштейна совершенно изменило взгляды на природу и привело к новой стадии науки, к новой картине мира. Теория относительности Эйнштейна установила конечность скорости света, связь пространства, времени и движущейся материи, впервые позволила построить модель эволюционирующей Вселенной.

Образцы формирующейся постнеклассической науки ближе всего к синергетике, которая является наукой о сложных системах, их способности к самоорганизации, к совместному согласованному функционированию, т. е. коэволюции. Она дает иное отношение к миру, чем то, что возникает из второго начала термодинамики, согласно которому энергия может только рассеиваться, система постепенно приходит к хаосу. Новый взгляд на мир как на саморазвивающуюся, самоорганизующуюся систему, целостное органическое единство, некое подобие животного организма может быть выражен словами «порядок из хаоса».

Синергетические системы характеризуются такими общими принципами, как открытость (для вещества, энергии и информации), нелинейность, удаленность от состояния термодинамического равновесия, свойством усиления случайных флуктуации и возможностью когерентного поведения на макроуровне. (Напомним, что «флуктуация» в переводе с латинского – колебание, случайное отклонение от среднего значения нормы, а «когерентность» – находящийся в связи, согласованность действий.) В целом синергетика описывает общие характеристики нестабильности, процессы становления, возникновения порядка из хаоса (см. об этом подробнее [8], [9]).

Такой подход тесно связан с холизмом. Основной принцип холизма, состоящий в утверждении «целое больше суммы частей», может быть прослежен с древних философских учений. Одна из наиболее ранних его формулировок содержится в даосизме, философии Лао-Цзы. Однако полный и глубокий смысл этого принципа был выявлен в синергетике, теории систем и некоторых других современных теориях.

Принцип рассмотрения от целого к частям, или поведения частей с позиции целого, необычен для классической науки. Последняя движется в ходе анализа главным образом от феноменологического целого к расчленению его на отдельные части и изучению этих частей, причем этот редукционистский путь анализа не дополняется обратным движением от частей к целому, не завершается построением интегральной картины.

Мы живем в сложном нелинейном мире, и классический линейный подход теряет свою силу. Целое не равно сумме частей: оно качественно иное по сравнению с частями, которые в него интегрированы. И кроме того, формирующееся целое видоизменяет части. Коэволюция различных систем означает трансформацию всех подсистем посредством механизмов установления когерентной связи и взаимного согласования параметров их эволюции. Нелинейный синтез – это объединение не жестко установленных, фиксированных структур, а структур, обладающих разной «историей», находящихся на разных стадиях развития (подробнее см. [10, с. 222–230]).

В синергетическом контексте наука не только проявляет себя на новом качественном уровне, но и, обретая большую пластичность, преодолевает свою самодостаточность и становится более открытой для органического включения и использования различных считавшихся прежде чуждыми науке методов понимания мира: художественного, мифологического и даже откровения. Образ самой науки становится иным.

Одним из связующих звеньев между внутренним развитием науки и сознанием людей служит картина мира. Она становится одним из механизмов влияния науки на мировоззрение, поэтому важно разобраться, что она собой представляет.

Понятие «научная картина мира» возникло в физических и философских работах на рубеже XIX–XX веков и с тех пор активно используется при обсуждении принципиальных вопросов методологии и теории познания современного естествознания.

Исследование этого понятия началось, однако, лишь с конца 60-х – начала 70-х годов и ведется до сегодняшнего дня, причем обнаруживаются значительные расхождения в понимании его конкретного содержания, гносеологических источников, методологических функций.

Одна из точек зрения: научная картина мира выступает как широкая панорама современных знаний о природе, включающая в себя наиболее важные факты, гипотезы, теории; основное назначение такой картины мира – в обеспечении синтеза знания, связи различных разделов естествознания. Цели такого синтеза одни считают методологическими, обеспечивающими интеграцию научного знания, а другие – скорее психологическими, помогающими преодолевать узкую специализацию современных исследователей.

Другая точка зрения: научная картина мира необходима при построении каждой отдельной теории как составная часть ее фундамента. Содержание научной картины мира раскрывается при тщательном анализе структуры научных теорий.

Учитывая указанные разногласия, можно предложить различать трактовки картины мира в широком и узком смысле слова. В узком смысле – это система фундаментальных конструктов, характеризующих основные свойства физической реальности (пространство, время, вещество, поле, вакуум и т. п.), связи между которыми представлены физическими принципами. В широком смысле слова физическая картина мира – это наиболее общие конкретно-исторические представления о физическом мире, которые с точки зрения стиля научного мышления конкретной эпохи рассматриваются как наиболее важные и существенные.

Еще один ряд проблем связан с вопросом о наглядности научной картины мира. Многие исследователи считают ее обязательным атрибутом образность, наглядность. В связи с этим в литературе встречаются утверждения, что язык картины мира не совпадает с языком теории, приближаясь к языку обыденного опыта. Однако при этом возникают неясности относительно того, входит ли картина мира в собственное содержание теории. Можно считать научную картину мира по гносеологическим функциям промежуточным звеном между философией и естествознанием (подробнее можно прочитать, например, [11], [12])?

Этот вопрос не только теоретический. Те или иные представления о мире, «картина мира», «образ мира» есть у каждого человека. И в соответствии с ним он живет, ориентируется и действует. Именно поэтому понимание того, как складывается научная картина мира, и сама научная картина мира необходимы для человеческого общения.

Почему необходимо знать, что такое наука, каковы закономерности ее развития и возможности? При незнании этого в обществе могут господствовать мифологические построения, так как элементы мифологического сознания, присущие нынешнему веку, переносятся и на науку. Прежде всего – непомерные ожидания, которые сродни ожиданию чуда от деяний богов или героев. Это представление о том, что некие открытия в науке автоматически приведут к эре изобилия и благоденствия. Нереальность и неосуществимость этого рождает столь же нерасчленяемые и неанализируемые нападки на науку как на силу зла, угрожающую людям. Открытие ядерной энергии оценивается только как приближение возможности всеобщей гибели, применение открытий в химии и других науках – как фактор, способствовавший резкому ухудшению экологических характеристик: загрязнению воды, воздуха и земли.

Наука, как ни странно, и сама участвует в мифотворчестве: например, утверждением о том, что истина может быть получена только научными методами. Казалось бы, привычная фраза, не вызывающая сомнений. Но в прежние времена так же была уверена в своем монопольном праве на истину Церковь. Более обоснованной представляется идея о том, что наука не всесильна. Она – лишь один из элементов культуры, мощный по своим возможностям, но ограниченный. Она может ставить и пытается разрешить только определенного рода вопросы, тогда как мир неизмеримо сложнее и богаче. Поэтому какие-то знания о мире идут от науки, а какие-то – из других источников, и в этом нет ничего страшного, а если и страшно, то значит, миф о всесилии науки уже глубоко впитан нашим сознанием.

На наш взгляд, ожесточенная борьба с псевдонаукой, или лженаукой, вплоть до создания специальных комиссий, опирается также на полумифологическое представление о том, что легко выдвинуть критерии, отсекающие истинные знания или методы познания от заведомо ложных. Хотя в истории науки, начиная с Парижской академии наук с ее отрицанием метеоритов (камней, падающих с неба) и до Академии наук Советского Союза, объявлявшей лженауками генетику и кибернетику, было слишком много примеров, подталкивающих к выводу: не следует спешить с категоричными суждениями. Иногда необходимо шире смотреть на непривычное и новое.

Многие аспекты взаимодействия человека и природы приводят к появлению проблемы отношения науки и нравственности. Например, рационально ответить на вопрос, почему нельзя убивать живые существа, почти невозможно – все будет приблизительно. Те, кто чувствует в себе этот запрет, опираются отнюдь не на рациональные доказательства, а на такой хрупкий элемент, как мораль, совесть, жалость, наконец, чувство гармонии мира.

Необходимо отметить, что у истоков современной науки стояли люди энциклопедически образованные, обогащенные всеми достижениями гуманистической культуры, озабоченные поисками духовного совершенства. Не случайно многие из них обладали не только научным талантом, но и даром философа и художника; классическим примером могут служить Леонардо да Винчи и М.В. Ломоносов. Но не только они. Не было бы ни одного физика, математика, астронома того периода, не оставившего и глубоких философских сочинений (Ф. Бэкон, Р. Декарт, Г. Лейбниц и др.). Эти ученые, занимаясь конкретными исследованиями, ощущали также персональную ответственность за те научные открытия, которые они делали. Именно поэтому они пытались осмыслить и сущность бытия, познания и самого человека.

Становление науки, усиление ее влияния на все сферы жизни общества, в том числе на культуру, поставило вопрос о характере этого влияния. Особенно остро этот вопрос встал с начала XX века, с началом научно-технической революции.

Зачастую из средства познания мира наука превращалась в цель, подминая в сознании ученого гуманистические цели, идеалы. Идеалом становилось достижение научной истины в чистом виде, вне зависимости от того, какие последствия это может иметь для человечества. Это означает в какой-то степени обособление науки от культуры, что могло стать возможным лишь при определенной направленности личности ученого как носителя и культурных традиций, и научных парадигм своей эпохи.

Одним из философов, кого тревожил конфликт между бурной экспансией науки и гуманистическими традициями в культуре, поисками смысла жизни, был Н.А. Бердяев [13]. Он писал, что техника для ученого, делающего научные открытия, для инженера, делающего изобретения, может стать главным содержанием и целью жизни, и в этом случае получает духовный смысл и относится к жизни духа. Но подмена целей жизни техническими средствами может означать умаление и угашение духа, дегуманизацию науки, и так это и происходит. Целиком соглашаясь с мыслью об опасности подмены целей жизни средствами для, условно говоря, «пользователей» научных и технических достижений, хотелось бы еще раз подчеркнуть и опасность этого для «творцов». Она усугубляется тем, что научный работник сегодняшнего дня – это не ученый прошлого с его личностным отношением к науке, истине, к человеку, а представитель массовой профессии и чаще всего член большого коллектива, где начало и конец нити прогресса, культуры, в которую должно быть вплетено то или иное открытие, теряются, не осознаются, а ответственность за истину и тем более за отдельные результаты работы размывается (подробнее см. [14, с. 28–36]).

Известно, например, что многие открытия Леонардо да Винчи с трудом прочитываются даже сейчас, так как написаны шифром. Этому есть несколько причин: во-первых, он боялся инквизиции, это бесспорно, а во-вторых, в его дневниках есть записи, которые свидетельствуют: он боялся, что, используя его открытие некоей смеси для длительного нахождения под водой, люди по своему неразумению смогут причинять слишком большой вред друг другу, подплывая и уничтожая корабли противника.

А вот известный «отец нейтронной бомбы» Тейлор не чувствовал своей ответственности за возможную гибель масс людей и даже гордился тем, что «его бомба» – самая чистая, т. е. люди на большой территории погибнут, а материальные ценности останутся в пользование его стране (США).

Можно рассмотреть ситуации и не столь критические: чтобы «застолбить» свой приоритет в открытии, в лабораториях зачастую спешат, делают меньше, чем это необходимо, проверок, не включают в отчеты «неудобные» результаты, и часто считается хорошим тоном проявление лояльности к своей лаборатории, своему институту, а не к истине. Для человека нравственного, порядочного так жить, делать такой выбор бывает очень нелегко, а иногда и невозможно (подробнее см. [14]). Существуют проблемы внутри науки, связанные с нравственностью: например, научное сообщество не принимает, отвергает какие-либо теории, чаще всего противоречащие отстаиваемым ведущими научными школами, и это часто на десятилетия тормозит исследования. Но нравственные проблемы возникают и в отношениях «наука – общество» и «наука – власть». Например, власть требует от науки работ, связанных с вооружением, а не каждый ученый по своим убеждениям легко на это идет. Общество может по моральным соображениям отвергать возможность исследования в каких-то областях, например клонирование человека, и «давить» на науку и власть с целью запрета подобных тематик. Так что наука, как и всякая сфера человеческой деятельности, несвободна от нравственных проблем, зачастую весьма острых, и, несмотря на это, именно с помощью науки человек получает все больше знаний о природе, обществе и самом себе.

Наука открыла человеку бесконечность пространств и миров, но тем самым испугала его: он стал казаться себе песчинкой. Техника же, хотя и продолжает раскрытие этой бесконечности, дает миру ощущение своей мощи, власти над природой и бесконечностью, хотя иногда и иллюзорное. С помощью научно-технических достижений человек овладевает пространством и временем, но каждое мгновение может быть пустым, не наполненным смыслом для человека, не приобщенного к культуре. Многие вещи, воспринимаемые как само собой разумеющиеся, на самом деле являются продуктами культуры. Например, взгляд человека, не приобщенного к культуре, на окружающий пейзаж плосок и утилитарен, похож на взгляд «дикаря». Веками люди учились видеть, ощущая гармонию и неповторимость красок, звуков, мгновений жизни природы, обогащая восприятие и художественными реминисценциями. Зачастую садам умело придавали вид естественных ландшафтов, чтобы в общении с природой, любовании ею происходило расширение сознания и его гармонизация. Дегуманизация, чрезмерная рационализация – «онаучивание» сознания, при котором время на такое длительное слияние с природой воспринимается как неоправданная потеря, может лишить человека многих подобных вещей. Это касается не только связи с природой, но и общения с людьми, и восприятия искусства.

Техническое понимание науки совершенно противоположно гуманистическому и вступает в конфликт с гуманистическим представлением полноты человечности. Но не в прошлом, к чему все еще зовут последователи Руссо, можно искать идеал человеческого бытия. Прошлое – во многом лишь продукт нашего воображения, очищенное благодаря ему от тех реальных трудностей, противоречий и даже уродств, которыми была насыщена действительность. Гуманистическое содержание науки, техники и их место в системе культуры – единственный путь к прогрессу человечества, в том числе и социальному (подробнее можно прочитать [15], [16], [17]).

Многие элементы культуры: язык, традиции, обычаи, обряды – служат факторами, различающими, разобщающими людей, тогда как знание по своей природе – объективно, вненационально и, следовательно, сплачивает, объединяет, поэтому мы и сейчас воспринимаем науку как интегрирующий элемент культуры. Но это – первый, упрощенный взгляд. Наука включает в себя и ту культурную среду, на которой произрастает, и те сложные (и не всегда чистые, бескорыстные) отношения, которые связывают людей в научные сообщества, и те направления, в которых используются добытые знания. Поэтому как минимум необходимо оценивать влияние науки на людей как смешанное, сложное, учитывать и то, что наука частично разрушает целостное сознание человека, искажает его ценностные ориентации. Все это, однако, нисколько не умаляет значение науки, а лишь призвано показать сложность ее влияния, неоднозначность ее места в системе культуры.

До сих пор мы говорили о науке, не задаваясь вопросом, во всех ли регионах ее влияние одинаково. Между тем несомненно, что современная наука как интернациональное явление суть постепенное распространение западноевропейской традиции научного знания. Тем признакам, о которых мы говорили выше, удовлетворяли далеко не все способы получения знаний и их результаты. Таким образом, подминались или отмирали те элементы познавательных взаимодействий человека с природой или с другим человеком, которые не вписывались в идеал, создаваемый наукой. Например, были надолго или навсегда утрачены знания сокровенных свойств множества растений и камней, секреты лечения словом, представление о влиянии расположения космических тел на земные объекты и процессы, в том числе на самочувствие людей, и т. д.

Сознание некоторых народов было ближе идеалам науки, а другие сложнее адаптировались к ним, испытывая больше потерь в своей культурной самобытности. Большое значение имеют и закрепленные в языке особенности способа мысли различных культурных регионов. Так, характерная особенность европейского способа мысли – тождество логического и бытийного. Универсальные структуры языка служат средством интеграции мира в целостность, что придает миру логически упорядоченный и представимый в логике понятий характер.

В других очагах культуры язык также служит средством общения, но его универсалии имеют непроясненный характер и не служат для строительства целостной картины мира.

Условия, которые способствовали формированию науки современного типа, складывались в разных странах и регионах не одновременно. К таким условиям можно отнести:

– возникновение основанной на свободном обмене капиталистической экономики;

– децентрализацию власти, позволяющую науке завоевать автономное социальное пространство;

– религиозную реформацию, в результате которой возникли такие формы христианства (прежде всего протестантизм), которые обеспечивали религиозную санкцию свободным научным исследованиям и способствовали формированию соответствующего ценностно-нормативного комплекса у людей, занятых такими исследованиями (подробнее можно прочитать [18, с. 34–46]).

Такой набор факторов можно чем-то дополнить, что-то считать не столь обязательным, но, переходя к России, нужно отметить, что в России в XVII веке подобные условия не сложились, развитие науки современного типа началось на целый век позже.

В начале XIX века мы можем встретить противоположные мнения как о состоянии науки в России, так и о ее перспективах. В острой полемике сталкивались взгляды сторонников развития точных наук, например, Д. Веневитинова и П. Морозова, считавших, что «математика есть самый блестящий, самый совершенный плод на дереве человеческих познаний», что от развития наук и словесность, и искусство только выигрывают, с противоположными взглядами, например, И.М. Муравьева-Апостола, считавшего, что в одностороннем увлечении математикой кроется опасность, что облагораживающее влияние искусства должно предшествовать развитию наук (подробнее об этой дискуссии можно прочитать [19, с. 219–223]).

В борьбе столь различных подходов шло постепенное становление науки в России, одним из условий которого стало появление во второй половине XIX века слоя людей, которые своим жизненным призванием сделали поиск истины вместо освященных традициями государственной или военной службой. Среди дворянства, «верхних этажей» российского общества формирование такого слоя шло нелегко, но процессы демократизации жизни открыли доступ к науке более широким слоям общества и постепенно стала складываться патриотически-народнически настроенная интеллигенция, для которой служение истине и служение народу переплетались в желании с помощью науки достичь полного благополучия для всего народа. Этими же тенденциями было обусловлено и своеобразное отношение к религии: атеизм, по существу не отрицающий религию, а лишь «заземляющий» ее.

Своеобразие положения науки в культуре России отразилось и в том, что были достаточно противоречивы представления ученых и более широких слоев общества, закрепленные понятием «образ науки» [18] и включающие идеи:

– о природе и целях науки;

– о ее социальной роли;

– о ее месте среди других форм духовной культуры (религии, искусства, политического сознания, философии и т. п.);

– о ценностно-этических нормах, которые должны разделять члены научного сообщества.

Кроме стандартного европейского типа представлений о науке, в обществе существовал и «образ науки», замешенный на народнических идеях. В основе их – идеализация крестьянства и традиционных форм культуры и нигилистически-утилитарное отношение к «чистому знанию», отношение к науке в основном как к средству преодоления социального и сословного гнета. Такие идеи разделял, например, Л.Н. Толстой. Несколько иным, своеобразным, но в целом близким к этому, было и отношение Н.Ф. Федорова, считавшего, что знание в России должно быть по преимуществу не «городским», а сельским, не на протестантской основе, а на православной, «византийской», сосредоточено вокруг православного храма, а не вокруг университета и фабрики, должно объединять «ученых и неученых» (подробнее можно прочитать [20, с. 251–316]).

Еще большую сложность представляет осмысление особенностей положения науки в нашей стране после 1917 года. На смену признанных во всем мире успехов отечественных научных школ 20-х годов постепенно пришли самоизоляция и застой. Была разрушена культурная среда, подрублены корни и физически уничтожены многие не только научные школы, но и целые направления науки. В обществе с начала 30-х годов наряду с традиционным активно насаждался псевдонароднически-сталинский образ науки. Многие особенности развития советского периода отечественной науки освещены в работе Л. Грэхема [21]. Для науки этот период был весьма противоречивым. С одной стороны, получили доступ к образованию широкие массы, и среди них было немало людей талантливых, составивших славу отечественной науки. Многие ученые искренне верили, что наша страна прокладывает новые пути для всего человечества и что ради этого можно многим пожертвовать («Мы рождены, чтоб сказку сделать былью»). С другой стороны, немало ученых испытывали гонения из-за социального происхождения или идеологических установок, что ломало их судьбы и нравственность всех тех, кто должен был молчаливо в этом участвовать или даже одобрять (в литературе ярко показаны подобные коллизии, в том числе в «Доме на набережной» Ю. Трифонова). С одной стороны, страна жила в постоянном ощущении внешней и внутренней угрозы, в мобилизационном настроении. Поддерживались, прославлялись и относительно хорошо финансировались все области науки, имеющие оборонное значение (физика, некоторые разделы химии, математики и т. д.). С другой стороны, волюнтаризм и некомпетентность руководства страны приводили к запретам целых областей науки или направлений в ней, к расправам с великими учеными (например, с биологом Н. Вавиловым) и прославлению неучей и шарлатанов (вспомним небезызвестного Т. Лысенко). Человеческие трагедии, связанные с этим процессом, также неоднократно становились предметом талантливых литературных произведений, таких, как «Белые одежды» Ю. Дудинцева или «Зубр» Д. Гранина. Успехи Советского Союза в некоторых областях науки – математике, теоретической физике, космологии – поистине впечатляли, были у всех на устах (как и освоение космоса). Энтузиазм и талант ученых пробивались через многие препоны, завоевывая новые вершины в познании мира, однако цена таких успехов зачастую была непомерно высока.

В настоящее время преодоление разрушительных последствий прожитых десятилетий только начинается и происходит сложно. Одна из причин этого – экономические трудности, переживаемые Россией, следствием чего является продолжающееся недостаточное финансирование науки, свертывание многих научных программ, отъезд из страны многих талантливых ученых.

Проблему составляет не только недофинансирование, но и изменение статуса ученых и самой науки в России 90-х годов XX века. Обществу упорно навязывалась идея, что Россия проиграла Западу (якобы это очевидно и даже не обсуждается) и должна поэтому отныне плыть в фарватере победителя (имеются в виду главным образом США). А такая парадигма для многих ученых снижает мотивацию к творчеству (те, кого это стимулировало, давно уехали искать свое личное благополучие на Запад). Людям необходимо более адекватное представление о мире, о России и о роли науки.

В настоящее время такое осмысление и обсуждение начинается. Долгое время наука была и продолжает оставаться связанной «с войной» (работала на военно-промышленный комплекс). Это дегуманизировало науку, но и придавало ей значимость: в рамках глобального противостояния систем речь шла о судьбах мира.

В современном мире экологическое сознание (все мы – в одной лодке) может сделать функцию науки не менее значимой: спасти мир, найти пути выхода из экологического кризиса, преодолеть опасность гибели природы от последствий техногенной цивилизации. Но для этого роль и место человека в мире должны быть серьезно переосмыслены. Это задача именно познания (науки). В XX веке многое в этом направлении было сделано. Например, информация стала важнейшей категорией, не только вышедшей за рамки техники, но и обретающей статус системообразующей, онтологической, наряду с материей и энергией. А с помощью такого, включающего информационный компонент, представления о возникновении и развитии Вселенной легче преодолеть противостояние в культуре научного и иных (религиозного, художественного) компонентов познания, соединить разорванное сознание человека, вернуть ему целостность, гармонию, свойственную единой Вселенной (Космосу) (об одной из подобных моделей см. [22, с. 49–54]). Человек в таком единстве обретает и свою глубинную человеческую сущность. Можно рассматривать это как одну из сверхзадач науки XXI века.

Возвращаясь к тенденциям развития мировой науки, необходимо отметить, что важной особенностью современного этапа становится своеобразный ренессанс, возврат или, точнее, попытки возврата к целостному миросозерцанию Античности и еще более древних культур.

Происходит осознание многими учеными того факта, что углубление и дифференциация современных наук, вынужденный отказ от учета сложнейших взаимосвязей и взаимозависимостей приводят ко все более фрагментарному характеру современной научной картины мира, к «нестыковкам» между различными научными дисциплинами.

Попытки выйти из этого тупика идут в нескольких направлениях. Это и массированная атака твердынь, неких общих теорий, например единой теории взаимодействия. Это и робкие попытки научно объяснить факты и явления, «отдаваемые» ранее религии, мистике и паранауке. Это и удивление современных ученых, открывающих вдруг, что многие их новейшие концепции достаточно четко описаны в древних манускриптах: это, например, касается некоторых основных положений космологии и квантовой механики в их сопоставлении с постулатами даосизма и буддизма, а радиофизики и специалисты по ядерному магнитному резонансу «переоткрывают» и обосновывают значимость космоземных связей – основы космобиологии.

Все эти и целый ряд других интегративных явлений в современной науке неизбежно накладывают своеобразный отпечаток на развитие мировой культуры, обогащая ее, давая новые мощные импульсы к становлению единой общемировой культуры завтрашнего дня.

Усиление противоречивости влияния науки на развитие культуры, общества в целом привело к тому, что в последнее десятилетие во всем мире заметна тенденция к гуманитаризации образования с целью создания условий для гармонического развития личности ученого, гуманизации науки, расцвета культуры третьего тысячелетия.

1. Позитивизм и наука. М., 1975.

2. Кун Т. Структура научных революций. М., 1975.

3. Тулмин С. Человеческое понимание. М., 1984.

4. Фейерабенд П. Избранные труды по методологии науки. М., 1986.

5. Гайденко П.П. Эволюция понятия науки. М., 1987.

6. Надточий А.С. Философия и наука в эпоху Античности. М., 1990.

7. Рожанский И.Д. Античная наука. М., 1980.

8. Самоорганизация и наука: опыт философского осмысления. М., 1994.

9. Пригожий И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. Новый диалог с природой. М., 1986.

10. Курдюмов СП., Князева Е.Н. Квантовые правила нелинейного синтеза коэволюционирующих структур // Философия, наука, цивилизация. М., 1999.

11. Кузнецов И.В. Принцип соответствия. Историко-методологический анализ. М., 1979.

12. Пахомов Б Я. Становление современной физической картины мира. М., 1985.

13. Бердяев НА. Человек и машина // Вопросы философии. 1989. № 2.

14. Мюллер-Хилл Б. Наука, истина и другие ценности // Знание – сила. 1995. № 10.

15. Вернадский В.И. Избранные труды по истории науки. М., 1984.

16. Кузнецов Б.Г. Идеалы современной науки. М., 1983.

17. Новая технократическая волна на Западе. М., 1986.

18. Филатов В.П. Образы науки в русской культуре // Вопросы философии. 1990. № 5.

19. Волков Г. Мир Пушкина. М., 1985.

20. Федоров Н.Ф. Сочинения. М, 1982.

21. Лорен Р. Грэхем. Естествознание, философия и науки о человеческом поведении в Советском Союзе. М., 1991.

22. Волков А. Мыслящая Вселенная // Знание – сила. 2004. № 8.

23. Исторические типы рациональности. М., 1996.

24. Проблемы методологии постнеклассической науки. М., 1992.

25. Философско-религиозные истоки науки. М., 1997.

1. Что такое наука? Признаки науки.

2. Когда возникает наука? В чем особенности этой эпохи?

3. Этапы развития науки. Особенности развития науки. Роль категории «картина мира» для понимания развития знания в культуре.

4. Взаимосвязь науки и нравственности. Наука и религия.

5. Особенности научного познания в истории России.

1. Особенности научного познания и его связь с другими формами духовного освоения мира.

2. Сравнительный анализ различных концепций возникновения, развития и связи науки с другими формами культуры.

3. Особенности современной науки, современной постнеклассической картины мира, ее связь с ноосферным мышлением.

4. Особенности современного этапа науки в свете развития отдельных научных дисциплин.

Биографии великих культур – портреты в духе Рембрандта. Это образы, созданные великими писателями. Дон Кихот, Вертер, Жюльен Сорель – вот портреты целой эпохи. Фауст – это портрет целой культуры. Настоящий портрет в духе Рембрандта – есть история.

(Евг. Богат)

Художественная культура занимает особое место как в системе культуры в целом, так и в духовной культуре. По уровню ее развития, по характеру созданных произведений судят об эпохе. Античность, Средневековье, Возрождение и другие исторические периоды узнают главным образом по художественной культуре, созданной в это время. Часто именами творцов обозначают время, в которое они жили: «эпоха Шекспира», «век Пушкина», хотя каждый из них прожил исторически короткое время – одну человеческую жизнь.

Происходит это потому, что в художественной культуре проявляются самые существенные черты духовной жизни общества, потому что она активно воздействует на все другие формы общественной и духовной жизни – на мораль, религию, науку, политику, философию и т. д., испытывая, в свою очередь, их влияние.

Но, что самое главное, художественная культура непосредственно воздействует на человека, постоянно находится в контакте с ним, независимо от того, осознает он это или нет, приобщается к ней сознательно или, как ему кажется, безразличен к ней.

Художественная культура активно участвует в формировании духовного мира личности. Именно поэтому так важно понять своеобразие художественной культуры, особенности ее проявления, ее роль в развитии общества и место в современной жизни.

«Сейчас, в эпоху глобализации и появления новых вызовов человечеству и мировому устройству, когда высокая специализация научных и общественных дисциплин приводит к тому, что нам легче видеть мир в деталях, нежели в совокупности, только литература и искусство способны дать человеку цельное восприятие, без которого невозможно прийти к убеждениям, открывающим глубокий смысл явлений и человеческой природы» (Чингиз Айтматов).

Обычно понятие «художественная культура» отождествляется с искусством. И это не случайно: искусство – центральный и системообразующий элемент художественной культуры. Искусство обладает огромной культурогенной способностью, создавая целый ряд связанных с ним форм деятельности – художественное творчество, художественное восприятие, художественную критику и т. д., образуя вокруг себя «культурное поле» [1, с. 191, 219].

В научной литературе нет единого мнения в определении составляющих художественную культуру элементов. Но при всем различии воззрений все авторы в художественную культуру включают три основных элемента, обеспечивающих ее функционирование: производство, распространение и потребление (восприятие, освоение) художественных ценностей – произведений искусства.

Взаимодействие этих элементов художественной культуры носит конкретно-исторический характер, определяется особенностями развития общества и многими другими причинами. От соотношения и взаимодействия составных элементов художественной культуры зависят возможность формирования творческой личности; востребованность (или невостребованность) произведения, созданного творцом; соответствие системы художественного производства, распределения, потребления художественных ценностей назначению искусства.

Художественная культура складывается исторически по мере развития общества и расширения сферы художественной деятельности и, оставаясь открытой системой, вбирает в себя новые формы и виды творчества.

Художественно-творческая деятельность, в результате которой создаются произведения искусства, появилась в глубокой древности. Все остальные элементы художественной культуры возникали постепенно на разных этапах развития человечества. Появление их было обусловлено многими причинами: развитием общества и его потребностей, развитием самого искусства, возникновением в нем новых видов и форм, необходимостью создания условий для творческой деятельности, собирания и хранения произведений искусства, расширением возможностей для потребления художественных ценностей, необходимостью осмысления и изучения искусства и т. д.

Таким образом, художественная культура стала представлять совокупность процессов и явлений духовно-практической деятельности по созданию, распространению, освоению произведений искусства или материальных предметов, обладающих эстетической ценностью. Каждый из составляющих ее элементов связан с искусством.

Так, для создания произведений искусства – художественных ценностей недостаточно только таланта художника, нужны еще условия, при которых талант и способность к творчеству могут реализоваться: это профессиональная подготовка мастера, предполагающая определенную организацию специального художественного образования; создание условий, при которых обладающий способностью к художественному творчеству человек мог бы обеспечить своей деятельностью свое существование, т. е. создание системы приобретения художественных произведений, оплаты труда художника и т. д.

Искусство создается для людей – читателей, слушателей, зрителей. Значит, необходимо издавать, репродуцировать, исполнять, экспонировать художественные произведения. А это, в свою очередь, приводит к появлению разных форм культурной деятельности: книгопечатанию, издательской деятельности, организации выставок, салонов, концертов, постановке спектаклей и т. д. Вначале эта деятельность была достаточно хаотична, но со временем обретала определенные формы. Появляются специальные выставочные помещения и музеи, концертные залы и театры, библиотеки и другие культурно-просветительные учреждения. Совокупность таких учреждений образует фундамент художественной культуры. Художественные музеи – это просветительские, научно-исследовательские учреждения, где хранятся, изучаются, экспонируются и пропагандируются произведения искусства. Библиотеки – собирают, хранят, изучают, распространяют, пропагандируют книги. Письменная культура с момента появления книгопечатания стала средоточием накопленной человечеством информации. Именно поэтому библиотеки – важнейший фактор культуры, а их состояние, по определению Д. С. Лихачева, – символ состояния нации.

Вполне естественно, что как организация, так и функционирование всех этих учреждений зависят от политического устройства общества, социально-экономических отношений, которые сложились и господствуют в нем. Художественная культура во многом зависит от культурной политики государства, от личной культуры власть имущих.

История развития художественной культуры изобилует коллизиями, когда творцы, пытающиеся сохранить свою творческую индивидуальность, создавать произведения, соответствующие их миропониманию, приходят в противоречие с требованиями, предъявляемыми государством. Заказчики, обладающие возможностью приобретения художественных произведений, будь то государство или индивид, считают себя вправе определять художественную ценность искусства, а художник часто вынужден считаться с их взглядами и вкусами, поскольку иных способов реализации своих произведений он не имеет. Меценатов, доверяющих чутью и таланту творца и по достоинству оценивающих его творчество, по свидетельству истории, немного. Использование искусства как пропагандистского средства для утверждения и упрочения определенных господствующих в обществе идеологических воззрений приводит к искажению гуманистической сущности искусства, сужению его общекультурного значения. В итоге человечество много теряет из-за невозможности художника полностью реализовать свой творческий потенциал, выразить свое видение мира.

Важным элементом художественной культуры является потребление, восприятие художественных ценностей. Это особый вид творческой деятельности, состоящий в восприятии произведения искусства как художественной ценности, сопровождающийся эстетическим переживанием. Отношение к искусству не возникает стихийно. Оно складывается в зависимости от среды, в которой формируется человек, от образования, эстетического вкуса, жизненного опыта, ценностных ориентации.

Особенно важны первые сведения, которые человек получает об искусстве. В зависимости от того, какое отношение к искусству он встретит в начале своего жизненного пути – уважение и любовь или пренебрежение, во многом зависит будущее отношение к искусству: появится устойчивая потребность в нем или сложится интерес только к его развлекательной функции. Первая информация всегда создает определенную установку, на которую, как на фон, накладываются все последующие представления. Данное обстоятельство обусловливает огромное значение организации системы художественного и эстетического воспитания, что должно стать одним из направлений культурной политики государства.

Приобщение к искусству формирует уважительное отношение к нему, понимание его непреходящей ценности, осознание его особенностей, своеобразия каждого его вида.

В процессе развития искусства возникает потребность в глубоком осмыслении этого уникального феномена, что и приводит к появлению науки об искусстве – искусствознания.

Искусствознание – совокупность наук, исследующих искусство. Оно изучает происхождение искусства, его социальную и эстетическую сущность, закономерности его развития, природу художественного творчества, функции искусства, его место и роль в духовной и общественной жизни.

Искусствознание представляет собой общую теорию искусства как особой формы художественно-творческой деятельности. Но наряду с ним существуют науки, изучающие конкретные виды искусства: литературоведение, искусствоведение, музыковедение, театроведение, киноведение и др. Каждая из этих наук имеет свой предмет исследования, обладает самостоятельностью, но входит в общую систему наук об искусстве как об объекте.

И искусствознание в целом, и частные науки об искусстве включают в себя три дисциплины: теорию искусства, историю искусства и художественную критику.

Науки о конкретных видах искусства влияют друг на друга. Каждая из них опирается на опыт других искусств и различные области искусствознания.

Так, исследуя творчество Ф.М. Достоевского, крупнейший литературовед и культуролог М.М. Бахтин использует категории и понятия музыкознания. В анализе поэтики Достоевского он применяет термины «полифония», «многоголосие» и др. [2].

А выдающийся кинорежиссер и теоретик кино СМ. Эйзенштейн для исследования поэзии А.С. Пушкина обращается к понятию «киномонтаж», а для характеристики творчества кинорежиссера прибегает к музыкальному понятию «контрапункт».

Очевидно, что при всем различии конкретных видов искусства они обладают общей природой и каждое конкретное искусство может представлять всю сферу художественного творчества, так как каждый вид искусства не только специфичен, но и несет в себе универсальные характеристики всего искусства в целом [3, с. 12–13].

Соответственно и науки, их изучающие, раскрывают не только особенности данного вида искусства, но и искусства в целом. Теория одного вида искусства исследует одновременно и более общие закономерности искусства. Однако они не заменяют одна другую, а дополняют, изучая не только «особенное», но и «общее» в искусстве.

В то же время необходимо отметить, что искусствознание как общая теория искусства не может быть сведено к сумме наук о конкретных видах искусства. Его содержание значительно глубже и шире.

В настоящее время идет глубокое исследование искусствознания как общей теории искусства. При всем том, что изучение искусства началось очень давно, некоторые ученые вполне обоснованно полагают, что теория искусства еще не сформировалась и наука находится только на подступах к ее созданию [3].

Особое место в структуре искусствознания занимает художественная критика. Критика (от греч. kritike – разбирать, судить) – это вид литературного творчества, состоящий в истолковании, объяснении и оценке художественных произведений. Определение художественной критики дал А.С. Пушкин. «Критика – наука открывать красоты и недостатки в произведениях искусства и литературы. Она основана: 1) на совершенном знании правил, коими руководствуется художник или писатель в своих произведениях, 2) на глубоком изучении образцов и на деятельном наблюдении современных замечательных явлений» [4, с. 175].

Исследуя и оценивая художественные произведения, критика входит составной частью в искусствознание и сферу наук о конкретных видах искусства. В то же время она сама является частью художественного процесса.

Художественная критика активно влияет как на творцов, так и на потребителей искусства. Тех и других, хотя и по-разному, она ориентирует в художественном процессе, помогая определить место каждого нового художественного произведения в нем, тенденции развития искусства, ценностные ориентации. Опираясь на теоретические основы философии и эстетики, художественная критика обладает возможностью глубокого осмысления не только искусства, но и самой жизни и происходящих в ней процессов.

Роль художественной критики в разных обществах, в разные исторические периоды неодинакова. В нашей стране, где искусство оказывалось почти единственной формой общественного сознания, в которой хоть в какой-то мере могли проявляться самостоятельная мысль, неофициальные воззрения, отличающиеся от устанавливаемых и навязываемых взглядов, художественная критика становилась общественной трибуной.

В середине XIX века литературная критика стала главным выразителем демократических идей общества. В статьях В.Г. Белинского, А.И. Герцена, Н.Г. Чернышевского, Н.А. Добролюбова, Д.И. Писарева не только глубоко анализировалось творчество А.С. Пушкина, Н.В. Гоголя, Н.А. Островского, ИА. Гончарова и других писателей, но и осмысливались общественные процессы. Через взгляд на литературу литературные критики оценивали и рассматривали саму жизнь и предлагали возможные с их точки зрения пути решения социальных конфликтов.

Такой же была литературно-художественная критика в советское время. Лучшие ее представители, такие, как И.А. Дедков, В.Я. Лакшин и некоторые другие, становились выразителями прогрессивных идей своего времени.

Сейчас, когда можно писать обо всем и оценивать художественные произведения с разных точек зрения, когда голоса критиков, ставящих проблемы общественного значения, почти не слышны, заговорили об отсутствии художественной критики и даже о ненужности ее. С этим нельзя согласиться.

Литературно-художественная критика существует. Есть яркие, мыслящие критики, оценивающие искусство нелицеприятно, дающие объективный анализ литературно-художественного процесса. В условиях, когда нарастает поток низкопробных произведений, когда Интернет захлебывается от писаний графоманов и все это вместе снижает художественный и нравственный уровень культуры и приучает людей к такому искусству, задача художественной критики – сохранить критерии оценки художественных произведений, сформированные и апробированные всей историей мировой художественной культуры, и тем самым остановить процесс девальвации искусства, вновь обрести общественное звучание.

Процесс художественного творчества протекает в обществе, и на него влияют, а во многом и определяют его те взгляды, воззрения, представления, которые сложились в данном обществе. Жить в обществе и быть свободным от общества – нельзя. Но общество, а тем более государство пытается руководить творчеством, влиять на творческий процесс. Во многих государствах эту задачу выполняют министерства или комитеты культуры, существующие при правительстве. Они определяют культурную политику, делают государственные заказы и тем самым направляют творчество художников в нужное для данного государства русло. Они же организуют системы специальных учебных заведений, готовящих художников, музыкантов, артистов.

Часто сами деятели искусств образуют объединения с целью творческого общения и решения некоторых важных для данного искусства задач: популяризации творчества, организации выставок, заказов, издания произведений и т. д. Как правило, объединение происходит на основе общности творческих принципов.

Так, в XIX веке в России композиторы входили в творческое содружество «Могучая кучка», художники образовали «Товарищество передвижных выставок», которое продолжало свою деятельность и в XX веке. Артисты создали «Русское театральное общество» с целью содействовать развитию театрального дела.

После революции 1917 года у нас в стране существовало много разнообразных творческих объединений писателей, художников и др.

В 30-е годы все они были ликвидированы и созданы творческие союзы, объединившие деятелей искусства по видам искусства: союзы писателей, композиторов, художников и т. д. Их целью было организационное и идеологическое руководство искусством.

С распадом СССР творческие союзы утратили свое идеологическое содержание, но и лишились государственной поддержки. Сейчас они осуществляют задачу организационно-творческого единения деятелей искусства, что особенно важно для художников, писателей, композиторов и др., творчество которых носит индивидуальный характер.

Как видим, структура художественной культуры сложна и включает в себя много разнородных элементов. Но все они существуют в тесной взаимосвязи друг с другом и вместе образуют определенную целостность.

Итак, художественная культура включает в себя: производство художественных ценностей; сами художественные ценности – произведения искусства; их распространение, воспроизведение, репродуцирование; потребление; искусствознание и науки о конкретных видах искусства; художественную критику; художественное образование; институты и организации, обеспечивающие существование и хранение художественных ценностей – музеи, выставочные залы, картинные галереи, театры, кино, библиотеки и др.; творческие объединения и организации.

Спор о сущности и назначении искусства ведется давно. И, действительно, как не задуматься о том, что заставляет человека творить это удивительное многообразие, казалось бы, повторяющее жизнь и в то же время не похожее на нее, являющееся и не являющееся действительностью? И почему события самой жизни, иногда отталкивающе безобразные, будучи воспроизведенными в искусстве, притягивают к себе? Почему прекрасное, отраженное в художественном произведении, оказывается не менее, а иногда и более совершенным, чем в естественном своем состоянии? И вообще…

Разве можно понять до конца,
Почему, поражая нам чувства,
Поднимает над миром такие сердца
Неразумная сила искусства!

(Николай Заболоцкий)

Все это люди пытались осмыслить уже в древнейших мифах. А мудрецы, особенно в Древней Греции, размышляя об искусстве, открыли в нем столько, что человечество и по сей день питается этими мыслями. А забывая или не зная их, путается или открывает давно известное.

Древние философы видят в искусстве отражение действительности. Так, для Пифагора музыка – отражение закономерностей Космоса, а музыкальные звуковые гармонии – отражение мировой гармонии, гармонии «небесных сфер». Отражая порядок движения Вселенной, музыка способна приводить в порядок состояние души [5, с. 80–83].

Считая красоту и гармонию важными для искусства, Гераклит утверждал, что складываются они из противоположных элементов: «И природа стремится к противоположностям, и из них, а не из подобных (вещей) образует созвучие… Живопись делает изображения, соответствующие оригиналам, смешивая белые и черные, желтые и красные краски. Музыка создает единую гармонию, смешав в совместном пении различных голосов звуки: высокие и низкие, протяжные и короткие» [5, с. 84].

Демокрит считал, что искусство возникло из подражания природе и животным. «От животных мы путем подражания научились важнейшим делам: (а именно, мы – ученики) паука в ткацком и портняжном ремеслах, (ученики) ласточек в построении жилищ и ученики певчих птиц, лебедей и соловья в пении» [5, с. 86]. Наука XX века – бионика обнаружила, какие возможности для практической деятельности человека сокрыты в таинствах природы и в том, что делают животные.

Сократ утверждал: чтобы на картине или в скульптуре передать состояние души, художникам и скульпторам требуется знание человеческого тела [5, с. 88–92].

Платон разделяет распространенное в греческой эстетике представление о том, что искусство является подражанием (мимезисом), но подражать оно должно не преходящим и изменчивым чувственным вещам, а абсолютной красоте мира идей. Отражая мир чувственных вещей и предметов, которые сами – копия идеи, искусство создает копию с копии. В соответствии с этим в иерархии видов искусства Платон в своем труде «Государство» ставит живопись на последнее место.

В свое идеальное государство Платон допускает только те виды искусства, которые способствуют воспитанию мужественных и доблестных граждан. Он изгоняет из государства поэзию и поэтов, включая Гомера, запрещает употребление тех музыкальных ладов и инструментов, которые ведут к изнеженности и расслаблению чувств. Систему эстетического воспитания в идеальном государстве Платон строит на музыке и гимнастике [5, с. 92—114].

Напомним, что не только в идеальном государстве Платона, но и в реальном Древнегреческом государстве классического периода существовала государственная система эстетического воспитания. Точнее, в Греции все воспитание было эстетическим, неэстетического воспитания не было.

Кажется, нет такой проблемы искусства и эстетики, теоретическое осмысление которой не дал бы Аристотель. В учении о калокагатии отразилось его представление об идеале греческого гражданина. «Калос» – красивый, прекрасный; «агатос» – добрый: прекраснодобрым должен быть идеальный человек. Важнейшим средством воспитания такого человека Аристотель считает искусство. Искусство формирует гармоничного человека, целостную личность, свободную от профессиональной ограниченности ремесленного и рабского труда.

Под воздействием искусства человек переживает катарсис – очищение. Аристотель дает понятию «катарсис» эстетическое осмысление. (У Пифагора катарсис – очищение души от вредных страстей, у Платона – от чувственных стремлений и всего телесного.)

Под воздействием музыки и песнопений возбуждается психика слушателей, в ней возникают сильные аффекты (жалость, страх, энтузиазм), в результате чего люди получают некоторое очищение и облегчение, связанное с удовольствием [6, с. 58].

Особенно сильное очистительное воздействие на человека оказывает трагедия, определяемая Аристотелем как особого рода подражание «посредством действия, а не рассказа, совершающее путем сострадания и страха очищение от подобных аффектов» [5, с. 117–118]. Это определение породило много толкований, часто противоречивых (Лессинг, Гёте, Фрейд). У нас утвердилось суждение Л.С. Выготского: «…искусство, особенно трагедия, заставляя человека жить жизнью другого, переживать ее как свою собственную, учит видеть в другом человеке себе подобного, очищает душу, отучает от эгоизма» [7, с. 271]. Катарсис – очищение через сострадание.

Говоря о том, за что художественное произведение может быть подвергнуто критике, Аристотель определяет критерии оценки и тем самым – сущность искусства: художественное произведение должно быть в согласии с логикой, моралью и подчиняться своим собственным законам. Произведение может быть осуждено, если оно невозможно по содержанию; не соответствует разуму, алогично; является вредным, противоречиво и нарушает правила искусства. Много позднее А.С. Пушкин скажет: «Об искусстве надо судить по законам, им самим для себя установленным». Не устарели эти критерии. И если сегодня применять их, то все ли, относимое ныне к искусству, имеет право называться искусством?

Суждений о природе и сущности искусства существует множество. Но ограничимся сказанными. Жизненность и актуальность суждений древнегреческих мыслителей подтвердила вся последующая история. Согласимся с утверждением одного из видных английских исследователей Античности Э. Бернета, что понятие науки можно определить как «размышление о мире по способу греков». И науки об искусстве в том числе, добавим мы.

«Размышляя по способу греков», люди продолжают постигать мир, природу, человека и его творения. Споря, открывая новое.

Искусство – одно из сложнейших творений человечества. И споры о его природе и назначении ведутся на протяжении всей истории. Не умолкают они и сегодня.

Искусство – одно из самых удивительных созданий человечества.

Изображая на полотне даже одного человека, создавая пейзаж, натюрморт, описывая в романе какой-то период жизни, судьбы людей, а в рассказе – только случай или эпизод, сочиняя музыкальное произведение, возводя здание, творец говорит о своем времени, об эпохе и о себе – художнике, создавшем все это.

Такой способностью к обобщению обладает, как известно, только философия. Но если философия выражает открывшуюся ей сущность явлений в обобщенно-абстрактной форме, лишенной жизненных красок, то искусство, давая обобщенное отражение действительности, сохраняет ощущение всей полноты жизни. При этом искусство в высочайших своих творениях способно достигать философской глубины. Она проявляется не в философских рассуждениях, включенных в ткань художественного произведения, а в глубине постижения действительности, философском уровне осмысления социально-психологических особенностей своего времени. Так, натюрморты «малых голландцев» во всей полноте отразили философию эпохи XVII века. Поэма А.Т. Твардовского «Василий Тёркин», в которой образ одного человека стал образом всего русского народа, так же как произведения Василя Быкова, Григория Бакланова, Виктора Некрасова и других писателей, не только создают художественную историю Великой Отечественной войны, но выражают философию того времени.

Искусство отражает действительность как некую целостность. И каждое художественное произведение повествует не только о том, что в нем непосредственно отражено, но и о жизни в целом. Так же целостно оно воздействует на человека, захватывая одновременно и его сердце, и его ум. Такой способностью целостного отражения мира и целостного воздействия на человека не обладает никакое другое его творение.

Глубина постижения действительности в художественном произведении зависит от художника – его таланта, профессионального мастерства, от его взглядов, одним словом, от своеобразия личности творца.

Искусство отражает действительность. А так как действительность сложна и постоянно развивается, то и искусство, отражающее ее, сложно. Сложность объекта отражения определяет сложность искусства. Она проявляется в том, что искусство существует во многих видах: художественная литература, архитектура, музыка, изобразительные искусства и синтетические: театр, кино. Каждый из видов искусства включает в себя несколько жанров.

Оставаясь одним и тем же, искусство меняется во времени.

Так, например, древнегреческий театр скорее напоминал нынешний стадион, где собирались тысячи зрителей. Представление начиналось на рассвете и продолжалось до позднего вечера. Звук трубы возвещал о начале каждой новой пьесы. Ели она не нравилась, бурная реакция зрителей могла прервать ее действие и вынудить актеров перейти к другой. Играли актеры в масках, без которых они были бы плохо видны далеко сидящим. Маски закрывали не только лицо, но и голову. Большие размеры (больше головы) маски позволяли создавать укрупненные, обобщенные образы – трагические, выражающие страдание, или комические, карикатурные. Мимика актеру не была нужна. Но к голосу, дикции предъявлялись особые требования. Ведь играли одни и те же актеры с утра и до вечера множество самых разных ролей. Мужчины играли и женские роли. Артисты должны были не только произносить текст, но и петь и танцевать и достигали во всех этих видах театрального искусства большого совершенства. Таким был античный театр.

Театр эпохи классицизма совершенно иной. Отказ от воспроизведения реальной жизни, стремление к идеализации действительности и облагораживанию ее породили и своеобразие формы. Герои Корнеля и Расина – крупнейших драматургов этого периода переживали особые возвышенные чувства, совершали значительные поступки, изъяснялись изысканно и торжественно. И это тоже театр. И в то же время во Франции возникает еще один, совсем особый театр. Это театр высокой комедии, театр Мольера. Здесь жизнь показана в ее естественном течении. На подмостках театра Мольера вереницей пройдут люди, оказавшиеся в разнообразных узнаваемых жизненных ситуациях. Здесь будут обманутые мужья и верные жены, истинное благородство и эгоизм; здесь прозвучат злые насмешки над семейным деспотизмом и ханжеством, над пустотой аристократов и их показным благородством, над искусственной речью и вычурными манерами.

Речь мольеровских героев будет естественна, характеры их жизненны, а ситуации, в которых они оказываются, достоверны. И это тоже театр.

В каждой стране театральное искусство имеет свои особенности. И в одно и то же время театр французский, английский, русский и т. д. будут обладать всеми признаками этого вида искусства и будут своеобразными, непохожими друг на друга.

Театр Шекспира, знаменитый «Глобус» – театр, где будут идти и комедии, и трагедии, в отличие от французского, где комедии игрались в одних театрах, а трагедии – в других. Это совсем особый театр, где на сцене действуют персонажи значительные, характеры укрупненные, страсти (и страсти не вычурные, а естественные) достигают колоссальной силы. Это театр, давший миру короля Лира и Гамлета, Отелло и Яго, Макбета и Фальстафа. Эти герои требовали иной актерской игры, чем герои Мольера или Корнеля. Это особый театр.

Приведенные примеры взяты из истории европейского театра.

А теперь представим себе традиционный японский театр Кабуки, или театр Но, или китайский театр.

Они настолько не похожи на привычные для европейцев театральные формы, что без некоторой подготовки просто непонятно, что происходит на сцене, даже если известно, о чем пьеса.

В театре Кабуки сложная своеобразная драматургия. Пьеса включает драматическую основу, музыку, танцы, пантомиму (игру без слов), балет. В каждой пьесе обязательно есть два типа персонажей: один представляет мощь, силу, величие, независимо от того, проявляется оно в добре или зле. Такой персонаж называется «арагото». Другой тип – «вагото» – мягкость, покладистость.

Действие происходит на трех сценических площадках: сцена, авансцена и цветочная тропа – невысокий помост, проходящий через зрительный зал («ханамити»).

Свои особенности имеет и игра актеров. Речь, действие, движение на сцене иные, чем в жизни. Главное в игре актера – предельная выразительность. Для этого одну и ту же реплику могут произносить несколько актеров, она может быть расчленена на составные части, и каждую часть ее произносят разные исполнители, а заканчивают все вместе и т. д. Игра актера находится на грани того, что «совсем как в жизни» и «в жизни так не бывает».

Но в одной и той же стране, в одно и то же время существует много разных театров. У каждого из них свои особенности, свой почерк, своя манера исполнения, и хотя они иногда ставят одни и те же пьесы, но создают совершенно разные спектакли.

Сохранение специфики данного вида искусства и постоянное его изменение во времени и пространстве свойственно каждому виду искусства. Живопись – это и наскальные росписи 20—25-вековой давности. И иконопись. И живопись эпохи Возрождения, голландская живопись XVII века, живопись передвижников и художников-авангардистов – все это живопись – один из видов изобразительного искусства, но как различаются произведения живописи разных эпох и разных направлений!

Существует много живописцев, и каждый из них по-своему интересен.

«Каждый из них – это цельный мир, цельное восприятие мира, – говорил о художниках М.С. Сарьян, – это цвет, свет, тень, перспектива, музыка, через которые видит художник мир. Но на что был бы похож мир, если бы на земном шаре возник лишь один тип цивилизации и один тип живописи. Искусство любит многообразие, как с исторической, так и с национальной точки зрения». В качестве примера приведем картины великого голландского живописца Винсента Ван Гога. Пейзаж и люди на его полотнах изображены непривычно. Цвет не совпадает с цветом изображаемого предмета, своеобразен рисунок. Все изображенное кажется ярче. Вот как объясняет художник те изменения, которые он производит в своих картинах: «Допустим, мне хочется написать портрет моего друга – художника, у которого большие замыслы и который работает так же естественно, как соловей поет. Такая уж у него натура. И я хотел бы вложить в картину все свое восхищение, всю свою любовь к нему.

Следовательно, сначала я пишу его со всей точностью, на какую способен. Но полотно после этого еще не закончено. Чтобы закончить его, я становлюсь необузданным колористом.

Я преувеличиваю светлые тона его белокурых волос, доходя до оранжевого, хрома, бледно-лимонного.

Позади его головы я пишу не банальную стену убогой комнатушки, а бесконечность – создаю простой, но максимально интенсивный и богатый синий фон, на какой я способен, и эта нехитрая комбинация светящихся белокурых волос и богатого синего фона дает тот же эффект таинственности, что звезда на темной лазури неба. Точно тем же путем я шел в портрете крестьянина…» [8, с. 379–380].

Изменения, «искажения» есть в творчестве многих художников. «Специфика искажения, замечаемая зрителем, – это другое, часто это стиль мастера, вытекающий из свойств его зрения, вкусовой сложности, – объясняет художник К. Петров-Водкин. – Вытянутостъ, например у Эль Греко его фигур и голов, выделяющая этого мастера от других, – это не ошибка, это специально грековское восприятие предмета».

Значит, изменение цвета, выделение каких-то черт человека художник делает не по произволу, а из необходимости выявить главное в изображаемом, сделать его зримым, создать не копию, а художественный образ и передать свое видение мира.

Каждый вид искусства и каждый творец «говорит» на своем языке, а все вместе представляют все многообразие мира и духовное богатство его творцов.

Отмечая сложность искусства, необходимо учитывать еще одну его особенность – наше восприятие. Искусство создается для людей, и от того, как они будут воспринимать искусство, относиться к нему, зависит многое в его судьбе, в его месте и роли в жизни общества.

Уважение к искусству и его творцам, постижение сложности и неоднозначности каждого художественного произведения, самобытности каждого творца создают условия, благоприятные для расцвета искусства.

Понимание языка искусства, его особенностей, присущей ему условности даст возможность не просто любоваться искусством, что не требует подготовки и работы души, а открыть для себя то огромное богатство, которое в нем заключено. Это понимание сопровождается особым творческим состоянием, когда становится ясен сам художник, когда чувствуешь, как он смотрел, чего добивался, почему сделал именно так, а не иначе. И от такого открытия человек становится умнее, тоньше, духовно богаче.

Часто богатство художественного произведения не открывается нам по собственной нашей вине. Иногда мы просто бываем не подготовлены к встрече с искусством: приходим к нему со своей установкой, хотим увидеть или услышать что-то, чего в нем нет, судим по аналогии с ранними произведениями этого автора или сопоставляем с другими и хотим обнаружить то же, что было там. Часто новое отталкивает своей непривычностью, непохожестью на то, что стало привычным. Искусство нуждается в умном, тонком, внимательном зрителе, читателе, слушателе. И тогда оно одарит его всем заложенным в нем богатством, поможет глубже понять жизнь, подымет над бытом, очистит душу.

Но искусство участвует в жизни даже тех людей, которые не читают художественную литературу, не ходят на выставки и которым не знакомы не только произведения, но и имена Шекспира, Гёте, Толстого, Достоевского (а наши молодые современники не слышали, кто такие Ю. Трифонов, В. Тендряков, Г. Владимов, что такое «суровый реализм» и кто его представлял). Художественное творчество, так же как философия (ибо сказанное можно отнести и к сочинениям философов), вместе с философией создают духовную ситуацию общества, умонастроение, которое складывается под их воздействием. Люди живут в атмосфере, созданной искусством.

Но не только духовную атмосферу создает искусство. Оно создает образ того мира, в котором живет человек, мира современного и мира прошлого. Образ своего времени, своей эпохи создает архитектура, и по ней можно судить об общественном устройстве, уровне техники, господствующей идеологии и многом другом. Благодаря искусству складывается представление об исторических личностях. Мы знаем и видим героя гражданской войны Чапаева таким, каким создал его артист Борис Бабочкин. Петр I для нас такой, как в романе А. Толстого и в фильме, где его сыграл Николай Симонов, как в памятнике Фальконе – Медном всаднике. И когда художник Михаил Шемякин в соответствии со своим пониманием исторической правды создаст иной образ Петра I, большинство людей его не примет, ибо образ этого персонажа уже сложился в нашем сознании.

Итак, искусство – особая форма художественно-творческой деятельности людей, обладающая способностью целостного отражения действительности, постижения ее сути, глубинным обобщением, выраженным в эмоционально-чувственной форме художественных образов, воздействующих одновременно на ум и сердце человека.

Роль и значение искусства в жизни общества и человека многообразны и не исчерпываются утилитарными задачами: искусство самоценно, но выполняет множество функций.

В научной литературе нет единого мнения в определении количества функций искусства и их иерархии. Назовем наиболее значимые: познавательная, ценностно-ориентационная (аксиологическая), коммуникативная, творческая (эвристическая), воспитательная, знаковая (семиотическая), идеологическая, эстетическая. Искусство также обладает способностью предвидения – прогностическая, или футуристическая, функция. Его восприятие доставляет людям удовольствие, приносит радость – гедонистическая функция. Есть и другие: воздействие искусства на людей и восприятие его людьми многообразно.

Трудно выделить ту функцию, которая может быть определена как наиболее значимая. Как правило, в художественном произведении наличествуют почти все. Превалирование какой-либо одной за счет других влияет на качество произведения, делая его то дидактически поучающим, то поверхностно развлекательным, и не больше.

Очень важна познавательная функция искусства. Исторические события стираются в памяти людей. О них вспоминают, изучая историю или тогда, когда современность напоминает о них.

Человечество пережило тысячи войн. Были и Семилетняя война, и Столетняя. Каждая война – трагедия народа, в каждой гибнут люди, ломаются человеческие судьбы. Переживаем ли мы это по прошествии веков? Но Отечественная война 1812 года живет в памяти миллионов людей на планете благодаря роману Л. Н. Толстого «Война и мир».

История знает множество сражений не только на суше, но и на море. Во многих из них гибли корабли, гибли люди. Иногда побежденным в сражении морякам предлагали сдаться, гарантируя жизнь. И нередко команда корабля отказывалась от этого, предпочитая смерть плену. Только военные историки помнят имена погибших кораблей. Но о гибели крейсера «Варяг» благодаря песне знает вся Россия. Забыто имя автора, а песня живет, воскрешая в памяти людей трагический и прекрасный факт истории русского флота.

Нередко, особенно на уровне обыденного сознания, познавательные возможности искусства отрицаются, поскольку полагают, что эту функцию полностью выполняет наука.

Наука и искусство – разные грани творческой деятельности, они по-разному отражают действительность и дают знания о ней. Наука дает знания об определенных сторонах и свойствах действительности, искусство – знание жизни. Наука открывает новые факты и законы. Искусство отражает закономерные явления.

В знакомом и известном искусство открывает незнакомое и неизвестное: не раскрываемую наукой и эмпирическим знанием красоту природы, внутренний мир человека, неповторимую сложность человеческих отношений. Искусство обладает способностью открывать красоту в самом обычном.

И действительно, что можно увидеть в природе ранней весны? Почерневший снег, клочки открывшейся земли, голые деревья? И все это есть в картине А.К. Саврасова «Грачи прилетели»: кривые стволы деревьев, качающиеся под тяжестью грачиных гнезд, почерневший снег, небольшие домики, часовенка на оттаявшей земле. Бесконечное число раз люди видели все это, не находя ничего привлекательного. Но картина Саврасова открыла красоту обыкновенного уголка земли, стала олицетворением наступления весны.

Серенький пейзаж, малопривлекательные человеческие лица, увиденные художниками и писателями, оказываются прекрасными. Потому что «для художника все прекрасно, так как в каждом существе и в каждой вещи его проницательный взор открывает характер, т. е. внутреннюю правду, которая просвечивает под внешней формой. И правда эта – сама красота», – утверждал великий французский художник Огюст Роден, сам сделавший немало открытий в скульптуре и обогативший представление людей о человеке и о красоте [9, с. 371].

Картины И.И. Левитана «Вечерний звон», «У омута», «Владимирка» не только открыли тонкость, лиричность русской природы, но и родили раздумье над смыслом бытия. «Рожь», «Корабельная роща» И.И. Шишкина стали гимном мощи, эпического величия природы, восхищения ее могуществом. И, характеризуя какие-то уголки природы, мы не описываем их, а говорим: там левитановские или шишкинские места, не задумываясь над тем, что такое видение природы подарили нам художники. А Клод Моне, говорят, открыл цвет лондонских туманов, которые до него англичане считали серым. Подлинное искусство – всегда открытие. «…Произведением искусства… может признано только такое, в котором заключается раскрытие чего-либо нового, доселе неизвестного людям», – считал Л.Н. Толстой [10, с. 35].

Что красивого в согнутых фигурах работающих на току женщин, в мальчишках, одетых не по росту, в босых ногах идущих по берегу людей? Но художники, поэты увидели в этом красоту, равную той, которая была в картинах Леонардо да Винчи.

Эти гордые лбы винчианских мадонн
Я встречал не однажды у русских крестьянок,
У рязанских молодок, согбенных трудом,
На току молотящих снопы спозаранок.
У вихрастых мальчишек, что ловят грачей
И несут в рукаве полушубка отцова,
Я видал эти синие звезды очей,
Что глядят с вдохновенных картин Васнецова.
С большака перешли на отрезок холста
Бурлаков этих репинских ноги босые…
Я теперь понимаю, что вся красота —
Только луч того солнца, чье имя – Россия.

(Дм. Кедрин)

Эти открытия каждый вид искусства и каждый творец делают по-своему. Ф.И. Достоевский обладал способностью заглядывать в чужую душу, улавливать самые тонкие нюансы движения человеческой индивидуальности, следить за незаметными переливами и переходами внутренней жизни человека. «И постановка темы о человеке, и способы разрешения ее у него совершенно исключительны и единственны, – считает Н.А. Бердяев, – он интересовался вечной сущностью человеческой природы, ее скрытой глубиной, до которой никто еще не добирался. И не статика этой глубины интересовала его, а ее динамика, как бы в самой вечности совершающееся движение» [11, с. 223].

«…Я лишь реалист в высшем смысле, т. е. изображаю все глубины души человеческой», – утверждал сам Ф.И. Достоевский [12, с. 102].

Проникать в суть явлений, давать людям новые знания может не только художественная литература. Особые знания дает и музыка.

«Музыка Шумана открывает нам целый мир новых музыкальных форм, затрагивает струны, которых еще не коснулись его великие предшественники. В ней мы находим отголосок тех таинственных глубоких процессов нашей духовной жизни, тех сомнений, отчаяний и порывов к идеалу, которые обуревают сердце современного человека», – так оценивал творчество Шумана П.И. Чайковский [13, с. 76–77].

Музыка не призвана воспроизводить какие-то факты или события. Ее назначение в другом: выражать мысли, чувства, настроения, которые вызывают в человеке явления жизни. «Это область чувств и настроений. Это в звуках выраженная жизнь души», – определял музыку композитор А.Н Серов. «…В музыке выражается то, чего никто не знает, никто не может разъяснить, но что в большей или меньшей степени есть в каждом…Словами никто не выскажет бушующей страсти так, как это сделал Бетховен в своей сонате «Аппассионата», и никогда не увидеть нам души женщин, о которых рассказал Шопен в своих ноктюрнах», – писал о музыке испанский поэт Гарсия Лорка [14, с. 140–141].

«Часто, благодаря своей глубине и непосредственности, музыка является первым симптомом тех стремлений и склонностей, которые впоследствии переходят в слова, а затем и в действие.

Бывают случаи, когда музыка является единственным свидетелем большой внутренней жизни, которая ничем не проявляет себя вовне» (Ромен Роллан) [15, с. 10–11].

В начале Великой Отечественной войны, когда наши войска терпели поражение, а враг шел по нашей земле, в осажденном Ленинграде Д. Шостакович пишет свою Седьмую, Ленинградскую, симфонию, поведавшую всему миру о непобедимости нашего народа. «Нельзя победить народ, который в такое время создает такую музыку», – сказал, прослушав эту симфонию, корреспондент французской газеты. Это было признанием не только гениальности создателя симфонии, но и пронизывающей ее веры в торжество человека, торжество правды и неотвратимость победы.

Открытия в науке становятся научным фактом, законом и обретают характер истины. Они объективируются и обезличиваются. Личность ученого обнаруживается в процессе научного поиска, но исчезает в его результате. Кто бы ни открыл научный факт, кто бы ни открыл закон, на сам факт и закон это не влияет. Данные науки не зависят также и от того, кто их воспринимает. Они от этого не меняются.

В искусстве все личностно. Личность художника проявляется в процессе художественного творчества и в его результате. Одни и те же явления действительности разные художники видят, воспринимают и воспроизводят различно. Так же, как и читатели, зрители, слушатели, открьшают в художественном произведении каждый свое. «Мой Пушкин», – скажет Марина Цветаева и напишет, какой он – ее Пушкин.

Более того, восприятие художественного произведения и его оценка у одного и того же человека могут меняться. Подлинно художественное произведение так многогранно, что не увиденное раньше может открыться позднее.

«Через каждые пять лет перечитывай «Фауста» Гёте. Если ты каждый раз не будешь поражен, сколько тебе открывается нового, не будешь недоумевать, как же раньше ты этого не замечал, – ты остановился в своем развитии», – считает писатель В.В. Вересаев [16, с. 111].

То же можно сказать о «Войне и мире», «Братьях Карамазовых» и других великих произведениях. Но в этой способности открыть для себя новое в уже известном произведении не только обнаруживается многозначность самого художественного творения, но и проявляется еще одна особенность искусства: его восприятие носит творческий характер. Воспринимая художественные произведения, мы сами становимся творцами. Созданное художником для каждого человека таково, каким он его для себя откроет. Открытое нами в искусстве начинает жить новой жизнью уже в нашем сознании, войдя в наш духовный мир. Так проявляет себя творческая – эвристическая – функция искусства.

Значение ее не только в том, что восприятие искусства требует сотворчества, но и в том, что постоянное общение с искусством развивает эту способность и делает ее неотъемлемой частью любой деятельности.

Узнанное и открытое благодаря искусству дает человеку возможность лучше понять самого себя, других людей и тем самым помогает в установлении контактов между людьми, облегчает взаимопонимание и общение между ними.

Готовясь к поездке в Англию, СВ. Образцов, известный артист-кукольник, перечитал знакомый с детства роман Ф. Бэрнет «Маленький лорд Фаунтлерой», романы Ч. Диккенса, «Сагу о Форсайтах» Д. Голсуорси. И это помогло артисту лучше понять англичан, облегчило общение с ними.

Когда началась Великая Отечественная война, посол СССР в Англии И. Майский дал в руки английских читателей роман Л.Н. Толстого «Война и мир». «Читали его везде: во дворцах и лачугах, среди парламентариев и рабочих, в домах фермеров и клерков, на пароходах и в вагонах лондонской подземки. Я сам его видел в руках машинисток Форин оффис. Знаменитое произведение точно буря пронеслось по стране и вызвало глубокую и сильную реакцию. Конечно, не все после чтения его уверовали в непобедимость СССР, но многие, очень многие поняли и почувствовали, что русские – это великий народ, который не может так просто погибнуть», – вспоминает посол [17, с. 187–188].

Так проявляется коммуникативная функция искусства.

По тому, что показано в художественном произведении и как это показано, люди не просто узнают что-то новое, но и обретают определенный взгляд на мир. Воспроизводя какие-то явления действительности, автор неизбежно дает им свою оценку: утверждает или отрицает, говорит изображенному или описанному «да» или «нет».

«Художник, как гражданин и человек, кроме того, что он художник, принадлежа известному времени, непременно что-нибудь любит и что-нибудь ненавидит. Предполагается, что любит он то, что достойно любви, и ненавидит то, что того заслуживает. Любовь и ненависть для него не логические категории, а чувства. Ему остается только быть искренним, чтобы быть тенденциозным», – писал художник-передвижник И.Н. Крамской, полемизируя с теми, кто отрицал наличие в искусстве идей [18, с. 350]. Но сила искусства такова, что вслед за автором его оценку действительности воспринимаем и мы.

Об этой удивительной способности искусства властно взять человеческое сердце и заставить его биться в ритме, заданном художественным произведением, рассказывает Л. Фейхтвангер в романе «Успех». Один из персонажей романа баварский министр Отто Кленк смотрит фильм «Броненосец "Потемкин"» (в романе он назван «Броненосец "Орлов"»). Отто Кленк ненавидит Россию, презирает народ, поддерживает Гитлера. Но, смотря фильм, он проникается симпатией к восставшим матросам. «Идут последние кадры фильма. Приговоренный к уничтожению корабль шлет непрерывные сигналы: "Братцы, не стреляйте". "Не стреляйте". Слышно тяжелое дыхание людей перед экраном, ожидание становится нестерпимым. "Не стреляйте!" – надеются, молят, заклинают всеми силами души восемьсот человек в берлинском кинотеатре. И министр Кленк тоже. И когда разомкнулось кольцо преследователей и корабль уходит в нейтральный порт, сердца зрителей заполняет радость.

…Министр Кленк вышел из душной темноты кинотеатра на залитую солнцем широкую улицу. Он был в непонятно угнетенном настроении. Как же так? Разве он сам не отдал бы приказа стрелять в мятежников? Почему же в таком случае он заклинал: "Не стреляйте!"? Да, выходит, это, действительно, существует, и, запрещай не запрещай, будет существовать, и незачем закрывать на это глаза» [19, с. 463].

Нет, Отто Кленк не изменит свои взгляды. Но действенная сила искусства такова, что нередко именно под воздействием искусства люди начинают по-другому смотреть на жизнь, иначе оценивать происходящее и даже менять свои убеждения. Это не всегда переосмысление к лучшему, более глубокому и тонкому мировосприятию. Все зависит от того, какое это искусство. Вот почему так важно идейное содержание художественного произведения, чтобы оно заставляло восхищаться тем, что достойно этого, и вызывало неприятие всего гнусного, подлого, античеловеческого.

Действенная сила искусства безгранична, и оно должно служить гуманистическим целям.

Искусство не только дает ценностные ориентации в жизни, но в определенных условиях оно дает силы жить.

Писателю И.Г. Эренбургу ленинградка-блокадница принесла свой дневник. Среди записей о смерти близких, о морозе, о все уменьшающемся хлебном пайке он прочел поразившие его слова: «Вчера всю ночь – "Анну Каренину", ночь напролет – "Госпожу Бовари"». Когда девушка пришла за своим дневником, И. Эренбург спросил ее: «Как вы ухитрялись читать ночью? Ведь света не было?» – «Я по ночам вспоминала книги, которые прочитала до войны. Это мне помогало бороться со смертью». «Я знаю мало слов, которые на меня сильнее подействовали, много раз я их приводил за границей, стараясь объяснить, что помогало нам выстоять», – заключает писатель.

В.Т. Шаламов, находясь в ГУЛАГе, на Колыме, пишет Б.Л. Пастернаку:

…И каждый вечер в удивленье,
Что до сих пор еще живой,
Я повторял стихотворенья
И снова слышал голос твой.
И я шептал их как молитвы,
Их почитал живой водой,
И образком, хранящим в битве,
И путеводною звездой.
Они единственною связью
С иною жизнью были там,
Где мир душил житейской грязью
И смерть ходила по пятам…

Можно ли сильнее сказать о том, чем было для человека поэтическое слово?!

Искусство обладает способностью не только давать людям силы для жизни и выживания, что само по себе неоценимо. Оно умеет заглядывать в будущее: ему открывается то, что не видят другие. «Художник ощущает будущее почти как пророк, как собака, которая начинает выть первой при приближении землетрясения… Именно художник ощущает катаклизмы раньше других и поэтому впадает в немилость: ведь он говорит о вещах, скрытых для огромного большинства. И тем самым объективно служит катализатором развития общества, первым подмечает опасности того направления, по которому это общество устремляется» (Андрей Тарковский) [20].

Давно возникла идея создания идеального общества, в котором все люди будут равны. Философы создавали научные модели этого общества, писатели изображали его в романах. Одним из первых дал описание такого общества Томас Мор, назвав и свое сочинение, и описываемый идеальный остров «Утопия». Отсюда и пошло название литературного направления – утопия, а позднее появилась и антиутопия.

Но странное дело, в утопических и особенно в антиутопических романах люди, действительно, все равны, хотя, как не без иронии пишет английский писатель Дж. Оруэлл, некоторые – «равнее других». Но это равенство оборачивается обезличиванием, потерей людьми своей индивидуальности, своего неповторимого «Я», а значит, они перестают быть людьми, превращаются в толпу, в роботов, в скот.

Так происходит в романах Е.И. Замятина «Мы», О. Хаксли «О дивный новый мир», Дж. Оруэлла «1984» и др. У людей нет даже имен, они обозначаются буквами, цифрами, условными знаками.

В романе Е. Замятина «Мы» все живут под постоянным надзором Хранителей. Для удобства наблюдения за людьми – жилые помещения прозрачны и только изредка по особому разрешению можно пользоваться «правом штор».

«Это право у нас только для сексуальных дней. А так среди своих прозрачных, как бы сотканных из сверкающего воздуха, стен мы живем всегда на виду, вечно омьшаемые светом. Нам нечего скрывать друг от друга. К тому же это облегчает тяжкий и высокий труд Хранителей. Иначе мало бы что могло быть», – рассуждает главный герой [21, с. 248]. Но рассуждает он так до тех пор, пока в его жизнь не войдет любовь, и окажется, что этот «идеальный» мир не пригоден для нормального человеческого бытия.

То же происходит и в романе Дж. Оруэлла, где под контролем не только поступки и поведение людей, но мысли и чувства. А во имя любви ко всемогущему Старшему Брату, которого никто никогда не видел, преследуется любовь к любому другому, в том числе и любовь между мужчиной и женщиной.

Это романы-предупреждения. Главное для них – показать, что может произойти, если нивелируется человеческая индивидуальность, и не допустить этого.

«Мы не предсказываем будущее, мы предотвращаем его», – говорит американский писатель-фантаст Рэй Брэдбери.

Его повесть «451° по Фаренгейту» – предупреждение об опасности, нависшей над человечеством сегодня: люди перестают читать. В повести показано общество, где чтение – государственное преступление. Ведь, читая книгу, каждый воспринимает и оценивает прочитанное по-своему, а в разных книгах представлены разные точки зрения, и люди становятся неодинаковыми. А это опасно для общества, где хотят всех уравнять, сделать одинаковыми и неспособными к самостоятельным решениям и поступкам.

«Пусть люди станут похожими друг на друга как две капли воды; тогда все будут счастливы, ибо не будет великанов, рядом с которыми другие почувствуют свое ничтожество», – убеждает брандмейстер Битти. В этом обществе пожарные – самая важная государственная должность. Их задача – находить и сжигать книги и книгохранилища, преследовать книгочеев. «Если не хочешь, чтобы человек расстраивался из-за политики, не давай ему возможности видеть обе стороны вопроса. Пусть он видит только одну, а еще лучше ни одной» [22, с. 235]. И действительно, стоило пожарному Монтэгу начать читать книги, как обнаружилась его непохожесть на других людей: он начал мыслить, рассуждать, думать и стал врагом для всех, кто разучился это делать и живет бездумно. Предупредить бездумное, бездуховное существование, в которое люди могут себя загнать, – главная задача повести. К сожалению, человечество не часто прислушивается к пророчествам художников. Нет, совсем не напрасно один из эстетиков назвал прогностическую функцию искусства даром Кассандры: ее прогнозам не придавали значения, а они сбывались.

Но о чем бы ни было художественное произведение, к какому виду или жанру оно ни принадлежало, оно всегда доставляет нам удовольствие, наслаждение. Читать книгу, смотреть картину, спектакль или кинофильм, слушать музыку – всегда удовольствие. И в этом еще одно назначение искусства, его гедонистическая функция. С ней связана возможность переключиться, отвлечься, отойти от повседневных дел и забот, отдохнуть.

Однако ограничивать искусство только гедонистической функцией нельзя. «Ни музыка, ни литература, ни какое бы то ни было искусство в настоящем смысле этого слова не существуют просто для забавы, – утверждал создатель величайших произведений музыкальной культуры П.И. Чайковский. – Оно отвечает гораздо более глубоким потребностям человеческого общества, нежели обыкновенной жажде развлечений и легких удовольствий». Это особенно важно напомнить сейчас, когда средства массовой информации, телевидение, кинопрокат наводнены произведениями, рассчитанными на самый низкий вкус, развлекающими и опустошающими человека. А отравленный и приученный к современной массовой культуре человек не может и не хочет воспринимать ничто иное. Опасность этого очевидна! Превращение искусства в безделушку, а тем более изображение и прославление низменных человеческих чувств, секса, насилия, безнравственности опустошают человека, ведут к угасанию его самосознания и искажают, извращают подлинную суть и назначение искусства.

Есть у искусства еще много разнообразных функций. Но все названные и неназванные собираются в единое целое, аккумулируются способностью искусства не просто увлечь, отвлечь, порадовать, но и дать особое эстетическое чувство: непосредственное эмоциональное переживание, возникающее при восприятии совершенных явлений. Это чувство могут вызывать не только прекрасные произведения искусства, но и явления самой действительности: благородный поступок, самоотверженность, красота природы, человека или результат его труда. Но искусство по самой своей природе вызывает эстетическое чувство – удивление и восхищение его, искусства, способностью глубинного постижения жизни, дающей возможность понять и увидеть окружающее по-новому, а также тем, как это сделано в художественном произведении, т. е. совершенством художественной формы, возможностью прожить и пережить то, что показано, и тем самым испытать нравственное очищение. Искусство дает возможность испытать разные по характеру и направленности душевные состояния. Эстетическое наслаждение – это сложный духовный процесс, проявляющийся в различного рода эстетических состояниях: радости от общения с прекрасным, восхищения совершенством созданного художником, потрясения открывшимся миром и т. д.

Постоянное общение с искусством развивает в человеке эстетическое начало – эстетическое чувство, эстетический вкус, формирует эстетический идеал. Именно поэтому искусство является важнейшим средством эстетического воспитания – целенаправленной деятельности по формированию у человека способности воспринимать и оценивать прекрасное в жизни и в искусстве, жить, творить и взаимодействовать с миром по законам красоты.

Но, как уже говорилось, ни одна из функций искусства не может быть самоценной. Не существует независимо от других и эстетическая функция. В искусстве имеет значение не просто высокое художественное мастерство, благодаря которому идея художественного произведения находит свое эстетическое, высокохудожественное воплощение, но и то, какая это идея. Совсем не безразлично, что именно показывает, выражает и утверждает искусство.

Однако в последнее время среди части интеллигенции стало вновь распространяться мнение, что значимость художественного произведения определяется только его художественным уровнем, что эстетическая функция искусства является единственным критерием его оценки.

Как показала история искусства, эстетическая функция связана с идеологической. И если высокопрофессионально, художественно выражена ложная идея, то воздействие этого произведения оказывается много сильнее, чем та же человеконенавистническая идея, выраженная художественно неубедительно. И никакие художественные находки сами по себе не будут вызывать отторжение ложной идеи. Напротив, они усилят ее воздействие. Действенная сила искусства всегда использовалась для утверждения и распространения определенной идеологии.

Эстетическая функция искусства очень важна. Именно она формирует эстетические воззрения человека, его представления о красоте и прекрасном, уродливом и безобразном. Эти представления определяют не только то, какие внешние проявления красоты привлекают человека, его избирательность в предметах быта, в одежде. И даже не только то, какие у него предпочтения в искусстве, хотя это тоже одно из проявлений художественного вкуса, базирующегося на эстетических воззрениях. То, что человек считает прекрасным или безобразным, красивым или уродливым, в значительной степени определяет его представления о красоте жизни, его образ жизни, его эстетический идеал.

Эстетические воззрения помогают людям (или затрудняют, если они ошибочные, искаженные) ориентироваться в жизни, определяя во многом характер их действий и поступков, ибо эстетический идеал имеет не столько нормативный, сколько побудительный характер: присущие эстетическому идеалу черты образца, нормы воспринимаются как цель, к которой надо стремиться. В этом и состоит социально-формирующий смысл эстетического идеала. Таким образом, эстетические взгляды оказываются связанными с общественно-политическими, с мировоззрением человека, и роль искусства в формировании эстетических взглядов, эстетического идеала особенно.

Итак, искусство обладает способностью дать человеку знание действительности, открывает мир, не замеченный им, помогает общению людей и, следовательно, способствует формированию толерантности, прогнозирует будущее. Восприятие искусства доставляет людям радость, дает отдых и эстетическое наслаждение. Наши представления о красоте и прекрасном и эстетический идеал развиваются под воздействием искусства. Мы живем в мире, созданном искусством и утверждаемых им идеалов.

Переоценить значение искусства невозможно. Дать единственное точное определение – трудно, так многообразны его проявления, так сложно и доступно оно одновременно. Но очевидно одно: без искусства не существует никакое общество, а жизнь человека без искусства – бедна и неинтересна.

Роль и место искусства в жизни общества не остаются неизменными. В одни эпохи общество живет искусством, например Античность, Ренессанс. В другие жизнь общества определяет религия – Средневековье. В нашей стране в силу своеобразия ее исторического развития искусство всегда играло огромную роль и было выразителем идей и взглядов, отличающихся от официально признанных и навязываемых. Через искусство люди осмысливали свое бытие, в нем искали и находили ответы на самые насущные вопросы жизни. С ним спорили, его героям подражали, им жили.

Однако в последние годы, когда появилась возможность открыто выражать свои взгляды, а политический диктат уходит в историю, общественное звучание искусства уменьшилось. Искусство перестало быть единственной трибуной для выражения общественного мнения. Не было оно такой трибуной и в странах с развитой демократией. Учитывая это, некоторые теоретики и общественные деятели стали утверждать, что искусство сыграло свою историческую роль и что за ним остается только гедонистическая функция и узко понимаемая эстетическая: давать людям отдых, развлечение и любование красивым. Поток развлекательной литературы и телевизионных сериалов о «красивой жизни» как бы подтверждает это. Но если бы природа искусства сводилась только к этим его функциям, вряд ли бы человечество смогло достичь тех духовных, нравственных, эстетических высот, обрести тонкость чувств, душевность и отзывчивость, которые присущи подлинной человечности.

«О, жалок был бы круг наших представлений, если бы мы были предоставлены только своим пяти чувствам и мозг наш перерабатывал пищу, добытую им. Часто один мощный художественный образ влагает в наши души более, чем добыто многими годами жизни. Мы сознаем, что лучшая и драгоценнейшая часть нашего «Я» принадлежит не нам, а тому духовному молоку, к которому приближает нас мощная рука творчества», – отметил русский писатель В.М. Гаршин [23, с. 56].

Иногда, и нередко, прочитанное или увиденное в художественном произведении оказывает огромное влияние на поведение человека и даже определяет всю его жизнь.

«Многое определил во мне Евгений Онегин. Если я потом всю жизнь по сей последний день всегда первая писала, первая протягивала руку – и руки, не страшась суда, – то только потому, что на заре моих дней лежащая Татьяна в книге, при свечке, с растрепанной и переброшенной через грудь косой, это на моих глазах сделала.

И если я потом, когда уходили (всегда – уходили), не только не протягивала вслед рук, а головы не оборачивала, то только потому что тогда, в саду, Татьяна застыла статуей.

Урок смелости. Урок гордости. Урок верности. Урок судьбы. Урок одиночества», – скажет Марина Цветаева [24, с. 43].

«Посредством искусства (пения и слов) мы выражаем свои чувства любви, горести и радости, под звуки музыки мы смелее идем к победе, под те же звуки оплакиваем падших героев. Искусство украшает храмы, оно учит нас лучше молиться, сильнее любить Бога и чувствовать чувства других. Искусство… это – выразитель и толкователь человеческой души, посредник между Богом и человеком. Искусство говорит яснее, конкретнее, красивее то, что каждый хотел бы сказать, но не может. Искусство подобно путеводной звезде, освещающей путь тем, кто стремится вперед к свету, хочет быть лучше, совершеннее», – утверждал русский скульптор XIX века Марк Антокольский [25, с. 227].

«Искусство указывает человеку, для чего он живет. Оно раскрывает ему смысл бытия, освещает жизненные цели, помогает ему уяснить свое призвание», – определяет назначение искусства французский скульптор Огюст Роден [26, с. 385–387].

Но это высокое свое назначение, ради которого и было человеком создано, сохранено и развито искусство, оно выполняет только тогда, когда не превращается в простое развлечение.

И так как по логике своего исторического развития человечество не может продлить свое существование без взаимопонимания (а потребность в этом все возрастает), без общения людей, без стремления осмыслить жизнь, понять других и прежде всего – самого себя, без радости сотворчества и творчества, без восхищения и восторга красотой, то потребность в искусстве, а следовательно и само искусство, будет существовать, пока есть люди на Земле. И общение с ним делает каждого человека душевно тоньше, духовно богаче. Надо только понять природу искусства и его высокое назначение, научиться отличать его от подделок и уважать его творцов.

«Кланяйтесь, люди, поэтам и творцам земным – они были, есть и останутся нашим небом, воздухом, твердью нашей под ногами, нашей надеждой и упованием. Без поэтов, без музыки, без художников и созидателей земля наша давно бы оглохла, ослепла, рассыпалась и погибла.

Берегите, жалейте и любите, земляне, тех избранников, которые даны вам природой не только для украшения дней ваших, в усладу слуха, ублажения души, но и во спасение всего живого, светлого на нашей земле» [27].

Пусть эти слова В.П. Астафьева, сказанные им на излете жизни, звучащие как завещание большого русского писателя, станут определяющими в нашем отношении к искусству и его творцам.

1. Каган М.С. Человеческая деятельность // Опыт системного анализа. М., 1974.

2. Бахтин ММ. Проблемы поэтики Достоевского. М., 1972.

3. Зись А.Я. На подступах к общей теории искусства. М., 1995.

4. Русские писатели о литературе. Т. 1. Л., 1939.

5. История эстетики: Памятники мировой эстетической мысли. Т. 1. М., 1962.

6. Аристотель об искусстве. М., 1956.

7. Выготский Л.С. Психология искусства. М., 1968.

8. Ван Тог В. Письма. М.; Л., 1966.

9. Мастера искусств об искусстве: В 4 т. Т. III. М., 1938.

10. Лев Толстой об искусстве. М., 1958.

11. О Достоевском. Творчество Достоевского в русской мысли. 1881–1931. М., 1981.

12. Бахтин М.М. Проблемы эстетики Достоевского. М., 1972.

13. Чайковский П.И. О программной музыке. М.; Л., 1952.

14. Гарсия Лорка об искусстве. М., 1981.

15. Роллан Р. О месте, занимаемом музыкой во всемирной истории // Музыкальное путешествие. М., 1970.

16. Вересаев В.В. Записки для себя. Мысли, факты, дневниковые записи. Собр. соч.: В 5 т. Т. 4. М., 1985.

17. Майский И. Воспоминания советского посла. М., 1965.

18. Крамской Н.И. Письма: В 2 т. Т. 2. М., 1956.

19. Фейхтвангер Л. Собр. соч.: В 6 т. Т. 1. М., 1988.

20. Тарковская М. Звезда Андрея Тарковского // Литературная газета. 2002. 3–9 апр.

21. Утопия и антиутопия. М., 1990.

22. Брэдбери Р. Избранные сочинения: В 3 т. Т. III. М., 1952.

23. Гаршин В.М. Сочинения. М., 1960.

24. Цветаева М.И. Мой Пушкин. Челябинск, 1978.

25. Мастера искусств об искусстве: В 4 т. Т. IV. М.; Л., 1939.

26. Мастера искусств об искусстве: В 4 т. Т. III. М.; Л., 1939.

27. Виктору Астафьеву посвящается // Литературная газета. 2002. 27–30 дек.

1. Художественная культура, ее специфика и составные элементы.

2. Сущность и назначение искусства.

3. Функции искусства.

4. Роль искусства в жизни человека и общества.

1. Античные мысли об искусстве.

2. Художественная культура как система.

3. Художественная критика: ее роль в истории искусства и жизни современного общества.

4. Наука и искусство: специфика научного и художественного знания.

5. Образ и понятие.

6. Искусство и философия. Философское осмысление действительности искусством. Художественное постижение философии.

7. Философская лирика.

8. Роль искусства в науке (на материале истории науки).

9. Идеологическая функция искусства. Теория искусства для искусства в прошлом и современности.

10. Эстетическая функция искусства.

11. Роль искусства в решении глобальных проблем современности.

12. Место и роль искусства в жизни современного человека. (Какое искусство нужно людям сегодня?)

13. Массовое искусство: «за» и «против».

14. Искусство в условиях рыночной экономики.

Бахтин М.К философским основам гуманитарных наук. СПб., 2000.

Борее Ю.Б. Эстетика. М., 2003.

Гриненко Г.В. Хрестоматия по истории мировой культуры. М., 1999.

Зись А.Я. На подступах к общей теории искусства. М., 1995.

Кривцун О.А. Эстетика. М., 1998.

Лихачев Д.С. Письма о добром. СПб., 1999.

Лотман ЮМ. Беседы о русской культуре. СПб., 1994.

Максимова В.А. Театра радостные тени… Спб., 2005.

Мир русской культуры: Энциклопедический справочник. М., 1997.

Файнберг Ю.А. Две культуры: интуиция и логика в искусстве и науке. М., 1992.

Филлипов Ю.А. Искусство в системе человеческих ценностей. М., 1996.

Холлингсворд М. Искусство в истории человека. М., 1989.

Яковлев Е.Г. Эстетика: Учеб. пособие. М., 1999.