С давних пор в японской культуре существует особое внимание к письменному варианту своего языка. Из Китая в Японию вместе с иероглифами пришли и большое к ним уважение, и ощущение их эстетической значимости (искусство каллиграфии играет заметную роль в обеих культурах), и представление о культурной важности письменной речи по сравнению с устной. В прошлом, когда не существовало общего для всей Японии устного языка, идентификация элиты шла через письменность [Gottlieb 2005: 40]. Но и в недавние годы Сибата Такэси писал: в Европе слово – прежде всего нечто произнесенное, но для японца оно, в первую очередь, осознается как нечто написанное [Shibata 1990: 42]. И эти представления воспитываются у японцев с детства. Специалисты отмечают, что японские дети лучше и быстрее воспринимают визуальный компонент телевидения, а их американские сверстники более ориентируются на вербальный компонент и плохо реагируют на передачи без звука [Rolandelli, Sugihara, Wright 1992: 6–7]. При этом надо учитывать, что в визуальный компонент входят не только внеязыковое изображение, но также иероглифические тексты, роль которых на японском телевидении значительнее, чем в других странах. И иностранные наблюдатели замечают, что японцы, припоминая какое-нибудь слово, пишут пальцами в воздухе соответствующий иероглиф и лишь после этого произносят его чтение [Gottlieb 2005: 78]. И мы уже упоминали, что японцев особенно удивляет, если оказывается, что иностранец умеет не только разговаривать, но еще и писать на их языке.

Преобладающую роль в Японии визуальной информации отмечают и иностранные исследователи, хотя Дж. Стенлоу склонен считать, что она там хоть и велика, но не больше, чем в других современных странах [Stanlaw 2004: 144]. Но и иностранцу приходится считаться с особой ролью письменности в японском языке: обучение английскому языку начинается (несмотря на сложную орфографию) не с письма, а с фонетики, а обучение японскому языку всегда требует с самого начала учиться писать [Endoo 1995: 119].

Такое различие в преподавании иностранных языков связано, помимо всего прочего, и с привычными в той или иной культуре представлениями о соотношении между устным и письменным вариантами языка. В других языках, например, русском, чаще всего не признается никакого различия между устным и письменным текстом, если их жанровые и стилистические характеристики совпадают. Например, произнесение заранее написанного текста вслух рассматривается как простая его перекодировка. На самом деле и здесь это не так. Наиболее явный случай – инициалы. В любом письменном тексте от философского трактата до записки на лекции их употребление вполне нормально и стилистически не маркировано. Однако в устной речи их употреблять не принято (их использование здесь воспринимается либо как шутка, либо как плохое владение правилами). При чтении вслух письменного текста автоматически происходит либо опущение инициалов, либо их замена на полные имя и отчество. Есть и случаи, когда устное функционирование текста практически невозможно: сложные математические формулы могут не иметь полных устных эквивалентов, и часть информации выражается только на письме. Невозможно также в устной речи, даже при чтении вслух, адекватно передать различие между прямым шрифтом и курсивом, а в письменной речи – интонационные различия. Всё это не зависит от стиля и жанра. Отметим и редкие для русского языка сравнительно с японским, но всё более частые стилистические эффекты, связанные с написанием слов латинскими буквами (прежде всего заимствований). До недавнего времени всё перечисленное, однако, оставалось более или менее периферийным. Но теперь с распространением переписки по Интернету и SMS-сообщений ситуация меняется и в России, и, о чём мы дальше будем говорить, в Японии.

В русской и западной науке постоянно смешиваются два, вообще говоря, разных противопоставления: «устный—письменный» и «разговорный – книжный». Часто кажется, что особенности разговорного и устного вариантов языка—одно и то же; аналогично рассматривают книжные и письменные особенности. Но, как писал еще в 1962 г. М. В. Панов, «разговорный стиль чаще всего воплощается в устной речи (хотя не только в ней), а книжный – в письменной речи (однако не всегда именно в ней)» [Панов 2007: 151].

В Японии в период европеизации получили распространение западные идеи о вторичности письма по сравнению с устной речью, что сыграло роль в игнорировании вопроса о письменной норме в эпоху Мэйдзи [Gottlieb 2005: 44–45]. Но в Японии ситуация всегда была слишком явно иной, прежде всего, разумеется, в связи с иероглифическим письмом. Однако играют роль и формы вежливости (этикета), по-разному функционирующие в устной речи и на письме. Отметим, кстати, что и кириллическая, и латинская письменности являются, как и японская, смешанными иероглифо-фонетическими. Мы постоянно пользуемся иероглифами, то есть знаками, используемыми по значению, а не звучанию (в большинстве одинаковыми для кириллицы и латиницы), вроде 4, %, + (см. верхний ряд клавиатуры пишущей машинки или компьютера, состоящий из иероглифов и знаков препинания). Однако соотношение двух способов графики, разумеется, совершенно иное.

В Японии можно постоянно наблюдать, как, например, письменный текст научного доклада, розданный участникам конференции, не вполне соответствует тому, что говорится с трибуны или кафедры. Термины – канго, записанные последовательностями иероглифов, заменяются в устном тексте либо описательными выражениями, либо гайрайго со сходным значением или даже синонимами английского языка: на слух это понятнее. В письменном тексте при изложении точки зрения какого-нибудь уважаемого ученого может не быть никаких форм вежливости, но при чтении текста эти формы почти обязательно добавляются: при устном общении правила этикета намного жестче. В устном тексте могут добавиться и не обязательные в письменном докладе этикетные формулы по отношению к слушателям. А если диктор (профессия, отнюдь не исчезнувшая на японском телевидении) читает новости, то в Японии принято их дублировать на табло или бегущей строкой. Однако тексты вовсе не идентичны: обычно устный текст новостей более развернут, письменный же текст сжат и содержит только главную информацию. Иногда, особенно при звучании прямой речи (интервью, пресс-конференция, трансляция парламентских дебатов), в письменном телевизионном тексте опускаются и формы вежливости: опять-таки надо передать лишь важнейшую информацию.

Когда в Японии в 20-е гг. XX в. появилось радио, первоначально просто читали уже написанные тексты, например, статьи из газет. По-русски, как мы знаем, особых трудностей в таких случаях не бывало, а некоторые изменения вроде перекодировки инициалов проходили автоматически. Но в Японии, где в первой половине XX в. газетные тексты отличались сильно выраженной книжностью с громадным количеством канго, эти статьи невозможно было адекватно воспринять на слух. И часто радиовещание оказывалось неэффективным (надо также учитывать, что в то время письменным вариантом литературного (стандартного) языка в Японии владели много лучше, чем устным). Рассказывают, будто 15 августа 1945 г., когда император Xирохито выступил по радио (впервые в истории страны) с заявлением о капитуляции, то многие слушатели его не поняли, а некоторые даже решили, что он объявляет о победе в войне [Loveday 1996: 298].

После войны нашли способы устно передавать ранее записанную информацию так, чтобы она была понятнее (очень здесь помогают гайрайго, хотя тут при малом фонетическом непонимании может возникнуть семантическое). И всё-таки большая, чем в России или западных странах, роль письменной информации на телевидении показательна. Не раз нами упоминавшийся Судзуки Такао высказал идею о том, что японский язык хорошо приспособлен к телевидению, поскольку там имеются помогающие друг другу два канала коммуникации, и хуже приспособлен для радио [Suzuki 1987b: 132]. А теперь на телевидении и радио встает другая проблема: читаемые вслух тексты кажутся слишком гладкими и мешающими созданию атмосферы непринужденности между диктором или тележурналистом и зрителями. Поэтому их, по-прежнему читая вслух, заранее на письме препарируют, специально вводя шероховатости и даже оговорки.

Теперь рассмотрим строение самой японской письменности. Для иностранного наблюдателя японская письменность кажется исключительно сложной. В любом японском письменном тексте присутствуют иероглифы, еще в древности заимствованные из Китая (есть и знаки, изобретенные в Японии, но их немного), две исконно японские слоговые азбуки—хирагана и катакана, а в значительном числе текстов также и латинское письмо.

Вот, например, фрагмент текста из журнала «Мэторонюсу» (Metro News), № 129, 1985:

SUBWAYS' 85. Kamera.repo. Repo.raitaa. Yamamori Miyuki san. Tsuuyaku, Choojutsugyoo, shufu 'Метро 85. Фоторепортаж. Автор репортажа Ямамори Миюки. Переводчик, литератор, домохозяйка'.

В коротком тексте имеется сразу несколько видов письма. Фамилия Ямамори и названия профессий написаны китайскими иероглифами, имя Миюки и вежливый именной показатель san – хираганой, заимствования из английского kamera.repo 'фоторепортаж' и repo.raitaa 'автор репортажа' – катаканой, еще одно заимствование subways 'метро' – латинскими буквами, номер года—европейскими (так называемыми арабскими) цифрами.

Кроме того, используются не только европейские, но и китайские цифры; на периферии системы письма, помимо всего перечисленного, встречаются другие, нестандартные виды японской азбуки (так называемая хэнтайгана), исключенные из хираганы и катаканы в 1946 г. знаки, старые написания иероглифов и их написания, принятые в современном Китае (китайские собственные имена теперь принято унифицировать с китайскими или тайваньскими нормами). Японский текст может писаться либо вертикально справа налево, либо горизонтально слева направо, либо (сейчас редко) горизонтально справа налево. Разумеется, иероглифы сложно писать, а количество их очень велико, хотя из почти 50 тысяч иероглифов, когда-либо употреблявшихся в Японии, до наших дней дожили далеко не все. При подготовке самого большого в Японии толкового словаря хотели использовать 12 тысяч знаков, но потом из-за полиграфических сложностей обошлись 9 тысячами [Kurashima 1997, 2: 28]. Но даже в современном (с 1981 г.) иероглифическом минимуме, который учат в средней школе (о нём будет сказано ниже), 1945 знаков (или 2229 знаков, если учитывать дополнительные списки), реально их употребляется более чем в два раза больше, а школьный минимум (иероглифы специально изучаемые в начальной школе) сейчас включает 1006 знаков. Такое письмо даже сложнее китайского, где только иероглифы, к тому же в Японии, в отличие от Китая, большинство знаков имеет несколько чтений – чаще всего два или три, а иногда более десятка.

Безусловно, для иностранного (прежде всего европейского или американского) наблюдателя такая система письма выглядит исключительно сложной. «Китайская грамота» давно у нас стала символом неимоверной сложности и непонятности чего-либо. Один наш китаист в 20-е годы всерьез писал, что иероглифы могут выучить лишь богатые бездельники – «джентри», у которых много свободного времени, хотя в Японии, где письменность еще сложнее, тогда неграмотность уже была ликвидирована.

Однако есть и другие отзывы о японском письме и извне, и изнутри. Японский социолингвист Ямада Дзюн в 80-е гг. XX в. удивлялся данным тестов, согласно которым американские школьники лучше успевали по родному языку, чем их японские сверстники. Это казалось ему странным, поскольку латинская письменность очень сложна, а японская (очевидно, рассматриваемая без учета использования в ней латиницы) естественнее [Yamada 1984: 84]. А еще в 1913 г., когда число иероглифов было значительнее, чем сейчас, наш виднейший японист Н. И. Конрад писал: «Именно эта жизненность и практичность, полное соответствие с действительной и постоянной необходимостью и составляет характерную черту обучения иероглифической письменности в начальной школе», отмечая при этом, что грамотность достигла в Японии 98 % [Конрад 1913: 32] (в России до этого было еще далеко).

В чем тут дело? Почему столь сложное для нас письмо не кажется таким самим японцам и довольно легко усваивается в школе? Почему многочисленные проекты перехода японского языка на латинское письмо или на слоговую азбуку никогда всерьез не осуществлялись (хотя есть версия, согласно которой американская оккупационная администрация после 1945 г. планировала такой переход)? И оказывается, что иероглифическая письменность может иметь не только очевидные минусы, но и плюсы, которые мы далее рассмотрим.

Рассмотрим несколько примеров. Вот плакат ко Дню леса, где на целом листе помещено множество одинаковых иероглифов со значением «лес». Зритель сразу понимает, о чем плакат, хотя полученная информация требует уточнения. При этом неясно, даже как читать приведенный иероглиф: он имеет два стандартных чтения rin и hayashi. Но здесь это неважно, важна лишь семантика. На аналогичном плакате, посвященном марафонскому забегу, помещен только один иероглиф со значением «бег», который также имеет несколько чтений. Но если иероглиф «лес» может употребляться изолированно, то иероглиф «бег» всегда требует после себя либо знаков хираганы, обозначающих окончание слова, либо других иероглифов. Однако здесь и это неважно, важно лишь эмоциональное воздействие на читателя.

Любому носителю русского языка известен стандартный текст, состоящий из одного предложения: Во дворе злая собака. В японском языке соответствующая информация передается одним иероглифом со значением «собака». Этот знак состоит из трех черт и одной точки и не сложнее по начертанию, чем буква кириллического или латинского алфавита. Экономия очевидна.

А вот однословная фраза из предвыборного плаката кандидата в токийский муниципалитет, читаемая keidaisotsu. На слух это слово абсолютно непонятно. Но человеку, владеющему иероглифами, легко догадаться, что первый иероглиф – начальный иероглиф слова Keioo – название престижного университета в Токио, второй иероглиф начинает слово daigaku 'университет', третий – слово sotsugyoo 'окончание (учебного заведения) . Следовательно, последовательность из трех иероглифов эквивалентна целой фразе со значением «окончил университет Кэйо». Столь компактно соответствующая информация не может быть передана ни устно, ни в записи азбукой.

Такие «ударные» иероглифы важны, когда текст надо либо воспринять в условиях дефицита времени (так происходит на телеэкране), либо запомнить быстро и сразу (это свойственно рекламе). Рекламные плакаты, световая реклама, заголовки газет и журналов—всё это состоит, как правило, только из иероглифов. Часть информации при этом может опускаться (прежде всего, грамматическая), но основной смысл сообщения бывает ясен.

Иероглифы помогают еще в одном отношении. Многие книжные слова, особенно китаизмы, непонятны или мало понятны на слух. А иероглифическое написание дает возможность их если не прочитать, то хотя бы понять. В иероглифической записи соответствующие тексты не вызывают сложностей для понимания. Многие научные тексты и сейчас затруднительно понимать на слух, тогда как при иероглифической записи трудностей с их восприятием не возникает. Даже в устной беседе иногда прибегают к записи некоторых важных, но мало понятных на слух слов. И дело даже не только в омонимии: можно не знать слово, но понять его значение из значений составных иероглифов. А на телевидении, как уже упоминалось, наиболее существенная информация часто дублируется в письменном виде. При этом соответствующие устный и письменный текст могут не быть идентичны. Например, в телепередаче о замке в городе Нагоя этот замок записывался на экране двумя иероглифами, которые в данном случае читаются mei и joo. Первый из них – первый из иероглифов, которыми записывается название города, второй значит 'замок'. Однако вслух произносили nagoyajoo.

Почему происходят подобные замены? С одной стороны, nagoyajoo гораздо понятнее на слух, чем meijoo, оно сразу опознается как связанное с названием города Нагоя. С другой стороны, записать иероглифами nagoyajoo, конечно, можно, но эта последовательность пишется четырьмя знаками, что неэкономно. Название города пишется тремя иероглифами, но первый из них часто выступает как представитель всего слова.

Надо также учитывать, что иероглифы – вовсе не цельные картинки, как это может показаться человеку, их не знающему. Иероглифы состоят из стандартного набора элементов, которые были в Китае каталогизированы еще в древности (не позже II века н. э.). Формирование сложного письменного знака из готовых блоков дает при письме большую экономию. При чтении же, по-видимому, возможна двоякая стратегия. Xорошо знакомый иероглиф может восприниматься как цельная «картинка», но при восприятии менее известных знаков помогает знание их структуры. Если же иероглиф неизвестен совсем, то такое знание поможет справиться в словаре. Кроме того, некоторые знаки включают в себя компоненты, позволяющие до определенной степени понять их значение. Например, большинство иероглифов, обозначающих птиц и рыб, включают в себя компонент со значением 'птица' или 'рыба'; читатель, не зная сам иероглиф, может хотя бы понять, что речь идет о какой-то птице или какой-то рыбе. Как указывает Н. Готлиб, в начальной школе, где уже с первого класса вводят самые простые иероглифы, им сначала обучают как «картинкам», но уже с третьего класса начинают рассказывать об их структуре [Gottlieb 2005: 83].

Следует, наконец, сказать и о чтениях иероглифов. Когда-то (в V–VIII вв. н. э.) иероглифы пришли из Китая в Японию вместе со своими чтениями (подвергшимися фонетическим изменениям); из этих чтений составился многочисленный слой лексики китайского происхождения, о котором уже говорилось выше. Но иероглифы были приспособлены и для написания собственно японских слов и корней, подходивших по смыслу. Поэтому большинство иероглифов имеет (хотя бы потенциально) как минимум два чтения: китайское (он) и японское (кун). Например, выше упоминался иероглиф со значением «лес», его китайское чтение – rin, японское – hayashi. А поскольку китайские чтения иероглифов заимствовались в разное время из разных диалектов, а одним и тем же иероглифом могли записываться разные японские слова с одинаковым или сходным значением, то чтений может быть и еще больше. При упрощении системы письма в послевоенные годы исключались и редкие чтения, но, безусловно, полностью избавиться от множественности чтений иероглифов невозможно, что приводит к затруднениям в понимании. Особенно большие сложности вызывают собственные имена, где разночтения очень значительны. Например, одно и то же сочетание двух иероглифов в качестве личного имени может читаться Masaji, Shooji, Seiji, Masaharu. И нередко в письменном тексте определение чтения затруднительно, хотя и не приводит к полному непониманию. Примеры с плакатами приводились выше. В таких случаях письменный текст приобретает независимость от устного.

Очень большую роль в японской культуре играет игра слов, использование стилистических эффектов, создание поэтических образов в связи с использованием японской письменности, особенно иероглифов. Об этом подробнее можно прочитать в книге Е.В. Маевского [Маевский 2000], самом значительном исследовании письменности в нашей японистике. Приведем лишь несколько иллюстраций.

На обложке журнала «Гэнго» («Язык») в 2001 г. была напечатана фраза, в которой вслед за kore wa 'это' шел иероглиф со значением 'читать' и связка desu. В данном контексте иероглиф, видимо, должен читаться по-китайски doku. Но doku, обычно пишущееся другим иероглифом, значит 'яд'. То есть фраза может читаться двояко: Это – чтение, Это – яд (в номере обсуждаются нежелательные последствия, которые может вызывать чтение) [Stanlaw 2004: 143–144]. Другой автор отмечает игру, основанную на сходстве иероглифов, иногда также их чтений. Приводятся примеры из рекламы: Mizu ga aru koori ga aru 'Есть вода, есть лед' (иероглифы для воды и льда очень похожи), Hi ga aru hito ga aru 'Есть огонь, есть человек' (иероглифы для огня и человека сходны, а соответствующие слова похожи и звучанием) [Moeran 1989: 75].

Считается, что в Японии с конца эпохи Мэйдзи была достигнута практически полная грамотность (абсолютной грамотности нет ни в одном обществе, во-первых, из-за маленьких детей, во-вторых, из-за олигофренов). При этом к неграмотным приравниваются в Японии люди, владеющие только каной. Но это не значит, что любой современный японец знает 48 902 иероглифа, которые когда-либо употреблялись за всю историю Японии [Kana 1983: 7], или хотя бы все иероглифы, которые встречаются на практике. В Японии с 1948 г. проводятся регулярные исследования владения письменностью, устраиваются конкурсы, в том числе по телевидению. Оказывается, что большинство японцев не владеет даже всеми иероглифами минимума и тем более не всеми знаками, которые можно встретить, например, в газете. Считается, что абсолютно грамотными можно признать лишь 6,2 % населения Японии [Gottlieb 2005: 91]. В одном из телевизионных конкурсов даже бывший министр просвещения справился не со всеми заданиями. Но в подавляющем большинстве ситуаций незнание не приводит к серьезным жизненным неудачам: непонятные знаки могут восприниматься на основе контекста, а в случае необходимости можно всегда справиться в словаре, которым средний японец умеет пользоваться и который нередко носит с собой; теперь распространились и компьютерные словари. Надо учитывать и то, что навыки чтения иероглифов выше, чем навыки их письма. Однако известный австралийский (в прошлом чехословацкий) японист И. Неуступны указывал, что до 10 % японцев имеет проблемы с чтением документов [Gottlieb 2005: 92].

Отменить иероглифы уже более столетия предлагали в разные эпохи и в самой Японии, и за ее пределами. Особенно много об этом говорили в эпоху Мэйдзи, а затем в послевоенные годы. Однако реально ничего для этого никогда не делалось. Изменение системы письма привело бы к очень большим изменениям во всём языке и во всей культуре. Впрочем, в XX веке две страны, в прошлом входившие в китайский культурный ареал, перестали употреблять иероглифику. Это Вьетнам при господстве французов и КНДР при Ким Ир Сене; в Южной Корее использование иероглифов более ограниченно, чем в Японии: там ими пишут лишь слова, аналогичные японским канго. Весь этот опыт показывает, что в определенных исторических условиях отмена иероглифической письменности возможна. Однако в Японии (как и в Китае) ничего подобного не произошло. Американская оккупационная администрация планировала в целях демократизации поэтапно отменить иероглифы, заменив их сначала каной, а потом латинским алфавитом [Kai 2007: 85; Gottlieb 2005: 63]. Но в итоге не стали заходить так далеко, а в нынешний сравнительно стабильный период тем более ничего здесь произойти не может.

Отдельные авторы и в наши дни могут считать, что архаичная система письма затрудняет выход Японии на мировую арену. Об этом, в частности, писал в 1990 г. известный японский монголист и социолингвист профессор Танака Кацухико, автор многих книг по самой разной тематике от эсперанто до работ И.В. Сталина по национальному вопросу и языкознанию [Nihongo 1990, 3: 4–9]. По его мнению, даже недостаточное использование иены в качестве мировой валюты объясняется тем, что на японских денежных купюрах изображены мало кому понятные знаки. Он также заявлял, что интернационализация не может ограничиться элитой, в процесс изучения японского языка вовлекаются широкие слои населения, а современному человеку нельзя тратить много времени на изучение иероглифов, так как образованность требует теперь других знаний. Здесь аргументация профессора начинает напоминать доводы советских японистов и китаистов 20—30-х годов. Но это лишь личное мнение автора. Сейчас такие предложения всерьез не рассматриваются: иероглифы слишком привычны и имеют преимущества.

После войны пошли по другому пути: иероглифы сохранились, но в 1946 г. был введен так называемый иероглифический минимум, первоначально включавший 1850 знаков. Рекомендовалось употреблять только эти иероглифы, в целом наиболее частотные, их учили в средней школе; а вместо знаков, в минимум не вошедших, предлагалось использовать либо хирагану и/или катакану, либо иероглифы, сходные по звучанию и значению, если такие есть. Реально шире стали употребляться и синонимичные гайрайго. Помимо этого, написание ряда иероглифов было упрощено, что, кроме всего прочего, отдалило японскую письменность от китайской и разрушило существовавшее более тысячелетия единство иероглифического ареала: в Китае позднее также упростили написание многих иероглифов, но иначе, а на Тайване иероглифы до сих пор пишут по-старому. Также сократили число чтений иероглифов.

Упрощение написаний иероглифов вполне прижилось. Старые написания встречаются редко, если отвлечься от переиздания старых книг, где нередко написания оригинала сохраняются. Впрочем, есть люди, которые продолжают писать по-старому свои фамилии и/или имена. Скажем, в Киото и в 2007 г. владелец дома на табличке перед входом писал первый иероглиф своей фамилии Hiroi так, как сейчас уже обычно не пишут. Иногда старые написания, видимо, выглядят как более «солидные». В световой вывеске университета Хосэй (Hoosei-daigaku) в Токио иероглиф со значением 'учение, наука' и с чтением gaku, входящий в состав слова daigaku 'университет', пишется по-старому. Но всё-таки это исключение, а не правило.

Несколько иначе сложилась ситуация с иероглифическим минимумом. Нельзя сказать, что его введение не дало результатов. Многие отмечают, что возврат к старому невозможен, а японцы не могут уже свободно читать литературу начала ХХ в. [Neustupny 1978: 271; Mizutani 1981: 7]. В связи с тем, что забыты иероглифы, забыты и многие еще недавно употребительные слова. Однако реально в книгах, газетах и журналах всегда употреблялось большее число иероглифов по сравнению с минимумом. Скажем, в ведущих газетах за 1966 г. было зафиксировано 3313 иероглифов, примерно в 1,7 раза больше, чем в тогдашнем минимуме [Imai 1980: 26]. А в редакции газеты «Асахи» имеется около 5 тысяч знаков, которые могут использоваться хотя бы потенциально. В переизданиях довоенной литературы постоянно меняют орфографию каны и реже написание иероглифов, но всегда сохраняют иероглифы, не вошедшие в минимум. Первоначальный список минимума особенно явно был недостаточен для написания многих собственных имен. В 1946 г. решили, что не следует включать в него те иероглифы, которые целиком или преимущественно используются в топонимах или антропонимах. Но во многих случаях эти слова реально никогда не меняли написания, что создавало расхождения между нормой и реальным обиходом. Многие критики минимума указывали на его непоследовательность и нелогичность. Например, спрашивали: «Почему иероглиф со значением 'собака' вошел в минимум, а иероглиф со значением 'кошка' – нет?» [Nishitani, Kanno 1977: 22].

Уже с 50-х гг. минимум стал изменяться, в основном в сторону расширения. Сначала его дополнили списком иероглифов, допустимых в собственных именах, а в 1981 г. состав минимума был официально пересмотрен. Кое-какие знаки исключили: например, в 1946 г. решили оставить иероглифы для слов, обозначающих традиционные японские меры, но к 1981 г. эти меры уже были полностью вытеснены метрическими, и нужда в иероглифах для них отпала. Но гораздо больше иероглифов было добавлено (в том числе и знак для кошки, и ряд знаков, частых лишь в собственных именах). В итоге минимум достиг 1945 знаков. Именно их должны знать выпускники средней школы после девятого класса [Gottlieb 2005: 82]. В 1990 г. появился дополнительный список из более четырехсот иероглифов, допустимых для собственных имен. Реально эти иероглифы никогда не выходили из употребления. Например, по нашим наблюдениям, в токийском метро название станции Kayabachoo всегда писалось одними и теми же тремя иероглифами, хотя первый из них был допущен в минимум лишь в 1990 г., и то только в дополнительный список.

Периодические изменения минимума рекомендуемых иероглифов, как и другие частные изменения нормы, вызывают критику, в том числе даже политического характера (расширение минимума в 1981 г. связывали со сдвигом правительственного курса вправо [Ut-sukushii 1981]), но в целом принимаются большинством общества.

Нельзя думать, что норма окончательно сблизилась с обиходом: отмечают, что даже в школьных хрестоматиях, где соблюдение минимума имеет обязательный характер, имеются отклонения от него [Umezu 1983: 160]. Недавно этот вопрос специально рассмотрен в статье [Takada 2007], где рассмотрено написание разных слов в пяти изданных в 2005 г. учебниках для средней школы. Оказалось, что там расходятся и степень следования минимуму, и соотношение между иероглифами и хираганой.

Но в целом иероглифический минимум всё-таки действует, что показало уже упоминавшееся массовое обследование языка 70 японских журналов за 1994 год, см. [Ogura, Aizawa 2007]. Все встречавшиеся в журналах иероглифы были распределены по частотности. Оказалось, что среди 200 самых частых знаков все входят в минимум 1981 г., но уже в третьей сотне есть два знака, им не предусмотренных: оба они нечасты вне собственных имен, но распространены в топонимах и антропонимах. Один, обычно читающийся как oka, используется в названиях трех префектур Японии (Окаяма, Сидзуока, Фукуока) и одноименных городов, – их центров, част он и в фамилиях. Второй, имеющий японское чтение fuji и китайское чтение too, входит в состав массы фамилий, в том числе и известных исторических деятелей (Того, Тодзио, Сато, Фудзивара). Гора Фудзи пишется иначе. В четвертую сотню входит всего один иероглиф, не входящий в минимум 1981 г., читающийся как saka; он исключительно част в составе названия второго по величине города Японии Осака. Поскольку он практически не используется вне топонимов, в 1946 г.

рекомендовалось писать вместо него более частый иероглиф, тоже читающийся saka и сходный по написанию. Но это не прижилось, и реально независимо от списка минимума название города (и одноименной префектуры) всегда писалось традиционным способом. То есть все три частотных иероглифа вне основных списков преимущественно употребляются в собственных именах и входят в дополнительные списки. А в пятой сотне по частотности таких иероглифов вновь нет. Таким образом, 497 из 500 самых частых иероглифов в минимум включены, что как раз показывает его действенность.

Дальше число употребительных иероглифов вне минимума медленно растет: в шестой сотне их 3, в седьмой 1, в восьмой 2, в девятой 3, в десятой 3, итого всего 15 в первой тысяче, зато во второй тысяче их уже 248, в том числе в двадцатой сотне (напомним, что в минимуме 1945 иероглифов) их 61 [Ogura, Aizawa 2007: 129]. В целом во всей первой тысяче преобладают иероглифы, характерные для собственных имен: скажем, в шестой сотне два из трех иероглифов встречаются, прежде всего, в частотных топонимах Нара (na) и Исэ (i). Самым частым из иероглифов иного рода оказывается третий входящий в шестую сотню иероглиф koro/goro 'время; приблизительно', не включенный в минимум, видимо, потому, что эта единица, вступающая и как грамматический элемент, часто пишется хираганой.

Оказалось, правда, что 17 из 1945 иероглифов минимума не встретились в журналах [Ogura, Aizawa 2007: 130]. Но одна из целей исследования лексики журналов – как раз дальнейшее совершенствование минимума.

Не до конца удачным оказалось и сокращение чтений иероглифов: многие отмененные чтения продолжали употребляться, что привело к увеличению числа чтений, признанных допустимыми [Yo-shimura 1981: 50]. В том же исследовании лексики журналов отмечены написания, которые требуют не принятых стандартом чтений, причем японских чтений такого рода больше, чем китайских [Ogura, Aizawa 2007: 133–134]

Современная система японского письма в целом стабильна с 50-х гг. ХХ в. Главный новый фактор, возникший после этого, – компьютеризация. Хотя первые вычислительные машины в Японии появились вскоре после войны, но серьезным фактором жизни она стала с первой половины 80-х гг. Первоначально многим, особенно наблюдателям вне Японии, казалось, что она может привести к переводу японского письма на латиницу или хотя бы на хирагану. Этого, однако, не произошло. Удалось совместить традиционное японское письмо с современными средствами передачи информации. Оказалось даже, что компьютеризация решила ряд проблем, вызывавших трудности на более ранних этапах развития техники. В эпоху пишущих машинок так и не удалось хорошо приспособить их к иероглифическому письму (японские и китайские машинки представляли собой упрощенные типографские машины, а процесс работы на них был весьма медленным), в те годы в Японии документы в отличие от Европы и Америки часто писали от руки. Но на получивших распространение с начала 80-х гг. компьютерах (как мы отмечали выше, именуемых в Японии waapuro или pasokon) текст набирается с помощью клавиатуры, где имеются лишь знаки латиницы и/или хираганы (сейчас чаще используются оба этих алфавита). В компьютер заложена программа, в соответствии с которой запись азбукой автоматически преобразуется в стандартную запись японским смешанным письмом. При этом в 3–4 % случаев случаются ошибки, связанные с неправильным распознаванием омонимов; однако пользователь, зная правильное написание, может исправить ошибку.

К 1986 г. на такие waapuro перешло 90 % японского бизнеса, а к 1991 г. ими владела четверть японских семей [Gottlieb 2005: 123]. С тех пор компьютеризация продвинулась еще дальше. И развитие компьютеризации значительно повлияло на функционирование японской письменности, особенно иероглифов.

Еще в начале компьютерной эры многим казалось, что новая техника приведет к стандартизации японской письменности во всех отношениях [Gottlieb 2005: 128]. Безусловно, что-то из старых привычек, связанных с письмом от руки, уходило, прежде всего индивидуальность почерков [Gottlieb 2005: 126–127]. Это вызывает недовольство, особенно у людей старшего поколения, жалующихся, что теперь на waapuro пишут и личные письма, и даже поздравительные открытки, хотя существовало целое искусство их написания (точнее, во многом рисования); теряется даже привычка красиво писать свое имя [Toyama 2005: 22–23]. Но предположение, что при переходе на компьютеры станут писать иероглифы только в соответствии со стандартами, не подтвердилось. Оказалось, что, наоборот, каждый пишущий старается использовать те знаки, к которым имеет склонность. Возродилось употребление ряда уже забытых иероглифов, не вошедших в минимум, начали писать иероглифами то, что уже привыкли писать хираганой; иногда в текстах среди всех знаков процент иероглифов стал доходить до 60–70, что вдвое превосходит средние нормы в печатных СМИ [Gottlieb 2005: 129–130]. Но та же Н. Готлиб считает, что в 80-е гг. и в начале 90-х гг. всё это было проявлением моды, которая сейчас уже преодолевается [Gottlieb 2005: 129].

Коммерческий Интернет появился в Японии с 1993 г., но активное развитие получил с конца 90-х гг., и сейчас им пользуется более половины японцев [Gottlieb 2005: 134]. Его использование и распространение SMS-сообщений, как и в других странах, приводят к появлению нестандартных видов письма, распространенных у молодежи, особенно у девушек, о чем мы писали в предыдущей главе. Например, составные части иероглифов могут писаться как отдельные знаки, меняется графический их облик, в итоге создаются особые коды, понятные лишь посвященным [Gottlieb 2005: 98] (в России сейчас бывает нечто похожее). И японские специалисты отмечают, что в наше время в мире, включая Японию, резко усилилась роль письменной коммуникации, и она не только книжная, в ней всё больше разговорных черт [Endoo 1995: 69].

Итак, и в компьютерную эпоху иероглифическая письменность оказалась вполне удобной для использования. Оказалось, что компьютеры сохранили преимущества иероглифической записи, но компенсировали часть ее недостатков. Современный японец не должен тратить много времени на написание сложных иероглифов и может даже не уметь их писать абсолютно правильно. Важно лишь знать общий облик знаков и уметь их распознавать.

Престижность иероглифики сохраняется в японской культуре и в наши дни. Вот лишь один факт. Как сказано в газете «Daily Yomiuri» за 22 ноября 2007 г., ежегодно проводятся конкурсы не только на слово года, как в США, но и на иероглиф года.

Но зачем, помимо иероглифов, нужны еще хирагана и катакана? Как уже упоминалось, эти азбуки устойчиво функционируют с начала Х в. до наших дней, хотя их функции менялись. Другие виды каны (обобщаемые в термине hentaigana) использовались до ХХ в. и изредка встречаются даже до сих пор.

Две основные слоговые азбуки имеют по 46 (в недавнем прошлом 48) знаков, взаимно соответствующих друг другу, но различающихся начертанием. Впрочем, с ХХ в. появились некоторые несоответствия между азбуками: в связи с попытками передать катаканой произношение гайрайго, более точно соответствующее американскому оригиналу, там встречаются некоторые знаки или их устойчивые сочетания, которых нет и никогда не было в хирагане [Stanlaw 2004: 83–88]. Но это всё же периферия японской письменности.

Обучение грамоте в Японии всегда начинается с каны, но если раньше начинали с катаканы, так как считалось, что она проще, то теперь начинают с хираганы ввиду ее большей распространенности. Сейчас, хотя в детских садах обучение грамоте не предусматривается, большинство детей уже там осваивает хирагану [Gottlieb 2005: 81]. В первом классе необходимо освоить обе азбуки, вместе с которыми изучается лишь несколько простейших иероглифов.

Катаканой, как уже упоминалось в главе 6, пишут заимствования последних веков, чаще всего из американского варианта английского языка (в этой функции может использоваться и латинский алфавит). Xираганой же пишутся грамматические окончания слов, служебные слова, слова с наиболее общим значением (местоимения и пр.). Такая функция хираганы с XIX в. господствует и оказывается очень удобной. Сейчас к ней добавилась еще одна функция. Если слово или корень пишется иероглифом, не вошедшим в минимум и мало употребительным, то он часто (хотя не в ста процентах случаев) заменяется знаками хираганы. В примере, приведенном в начале главы (9.1.), имя Микки, традиционно пишущееся редкими иероглифами, записано хираганой (фамилия здесь записана широко известными иероглифами, входящими в минимум). Тут же мы видим и пример традиционного использования хираганы: запись ею именного показателя сан. В рекламе, заголовках и пр. хирагана часто опускается вместе со всей грамматической информацией, тогда как катакана неустранима (кроме как заменой на латиницу), если требуется употребить гайрайго.

Функции катаканы не сводятся исключительно к написанию заимствований. В послевоенных реформах было рекомендовано писать именно катаканой названия животных, растений, междометия, звукоподражательные и образоподражательные слова независимо от происхождения; это правило действует не вполне строго, но катакана в этой функции часто встречается. Речь не идет о наиболее распространенных названиях, например, домашних животных и культурных растений, но уже, например, tako 'осьминог' всё чаще пишут катаканой, и это ваго, как и ряд других терминов флоры и фауны воспринимается как гайрайго [Kurashima 1997, 2: 127]. Катаканой писали телеграммы, пока они в Японии существовали [Gottlieb 2005: 79–80]. Иногда ей пишутся не только иностранные, но и японские фамилии и имена.

В стилистических целях, для создания американского колорита катаканой может писаться любое слово (кроме разве что слов с грамматическим значением). Нам пришлось видеть, например, рекламу автомобилей «Тоёта», где слово toyota (от названия японского города) также писалось катаканой. Иногда и японские слова, без которых невозможно обойтись, пишутся катаканой. В оптических магазинах все ценники пишутся таким образом, включая старое ваго megane очки'. В витринах магазинов нам даже приходилось видеть написанным этой азбукой слово en 'иена'. Трудно представить себе японца, который бы не знал соответствующий иероглиф, но «имидж» магазина требовал по возможности всё писать катаканой.

Катакана в целях стилизации может встретиться где угодно: для шуток и игры слов нередко используется не только нарушение стандарта в написании иероглифов, но и все виды японского письма. Выше говорилось об «ударных» иероглифах, но может быть и «ударная» кана, особенно катакана, хорошо заметная на фоне иероглифов и хираганы. На плакате, предупрежающем об осторожности в связи с ремонтными работами, слово abunai 'опасно' было записано катаканой. Хотя это ваго, но на него требовалось обратить внимание. А вот пример, приведенный в ведущем японском лингвистическом журнале [Gengo, 2007, 11: 159]. Публикуются фотография рекламного плаката, где крупными буквами выделена фраза: Nihon wa, Kansai de aru. Слово Kansai 'Кансай (район Киото-Осака) написано иероглифами, грамматические показатели, как положено, хираганой, но выделяется написанное катаканой nihon. Такого гайрайго нет, а среди нескольких омонимичных канго, прежде всего, разумеется, читатель вспомнит nihon 'Япония'. Такая фраза буквально значит: Япония есть Кансай, что странно. Но если обратиться к части рекламы, записанной мелким шрифтом, выясняется, что это не 'Япония', а омоним со значением 'два предмета цилиндрической формы' (разумеется, пишущийся иероглифами по-другому). Пример иллюстрирует сразу две особенности текста, записанного каной: он часто оказывается неоднозначен, но эта неоднозначность может быть специально использована. В данном случае это рекламные цели: читатель плаката, увидев крупно написанную странную фразу, удивится и задержит внимание, прочтя и мелкий шрифт. Возможно в определенных ситуациях и параллельное написание двумя и тремя способами одних и тех же слов. На плакате во время кошачьего шоу слово neko 'кошка' было параллельно записано иероглифом, хираганой и катаканой. «Ударной» бывает и хирагана: в заголовке книги [Suzuki 2006] бросается в глаза chikara 'сила', записанное хираганой, а не иероглифами, как обычно.

С другой стороны, реже встречается и обратное: гайрайго пишется иероглифами или хираганой. Для некоторых давно (не позже XIX в.) заимствованных слов это может быть нормативным: koohii 'кофе', tabako 'табак' стандартно пишутся иероглифами. Но возможны и окказиональные употребления. Cutlet 'котлета' заимствовано в виде katsuretsuв начале ХХ в., когда заимствования уже принято было писать каной. Но это слово, ныне обычно функционирующее в сокращенной форме katsu, уже может восприниматься как японская реалия. И мы видели это слово (katsu), записанное хираганой. Как пишет Дж. Стенлоу, и вкрапления чистого английского языка могут писаться не только латиницей: катаканой их пишут в учебных целях, иероглифами в шутку, пример хираганы привести трудно [Stanlaw 2004: 150].

Использование каны может усиливать неоднозначность, но может использоваться и для снятия омонимии. В 90-х гг. реально давно уже слившиеся два города Урава и Омия объединились и административно. Первый из них был центром префектуры Сайтама, и так же назвали объединенный город. Но если название префектуры и сейчас пишут двумя иероглифами, то имя нового города в отличие от нее – хираганой.

Еще одна функция каны – так называемая фуригана: сбоку от иероглифа при вертикальном письме или сверху от него при горизонтальном пишут кану (используют обе азбуки, но чаще хирагану, а в книгах для маленьких детей хирагана может стать фуриганой для катаканы). Таким образом, поясняется, как надо читать данный иероглиф, обычно не очень известный или имеющий несколько чтений (а в детских книгах и иногда в комиксах чуть ли не каждый иероглиф снабжается фуриганой). Например, одним и тем же иероглифом пишутся местоимения 1-го лица watakushi и watashi, и в титрах по телевидению над иероглифом надписывается чтение. Но фуриганой может писаться и другое, обычно синонимичное слово, в том числе гайрайго, опять-таки это делается для стилистического эффекта или игры слов.

Перераспределение функций между видами японского письма может расширять его выразительные возможности. А использование какого-то одного из этих видов или даже сильный перекос в его сторону затрудняет понимание текстов. Xотя камбун существовал больше тысячи лет, но для его реального функционирования нужно было дополнить чисто иероглифическую запись значками, которые графически отличались от хираганы, но функционально играли соответствующую роль грамматических указателей. Текст с сильным преобладанием катаканы с трудом осмысливается, хотя в функции создания имиджа он может использоваться эффективно. А тексты на чистой хирагане, возможные во времена «Повести о Гэндзи» и «Записок у изголовья», когда язык был другим, теперь с трудом читаются, поэтому неудачей кончились все попытки перейти на такую письменность [Stanlaw 2004: 66]. Xотя много лет издается бюллетень «Kana nohikari» («Свет каны»), в котором пропагандируется переход на хирагану, никакого влияния он не имеет; показательно, что часть материалов там печатается обычным письмом. Еще одно удобство использования смешанного письма—компенсация традиционно отсутствующего в Японии пробела (он используется лишь в изданиях для маленьких детей, но там пробелом или запятой отделяются не слова, а целые синтагмы). В японском языке почти все грамматические показатели (кроме разве что вежливого префикса o-/go-) находятся в конце слова или в конце синтагмы, поэтому если в тексте за знаком хираганы следует иероглиф, значит, велика вероятность того, что здесь проходит граница слов.

Отмечают и то, что обычный японский письменный текст дает возможность как бы двух уровней прочтения. Об этом писал Н. И. Конрад (в 20—30-е гг. сторонник отмены иероглифов) в письме японскому коллеге, приславшему для него книги (1969): «Когда я бегло просматривал эти книги, переворачивая одну страницу за другой, у меня возникло ощущение, будто я погружаюсь в мир каких-то понятий. Так как я только перелистывал книгу, а не читал ее, что в ней говорится, я уловить не мог, но о чем говорится, мне было совершенно ясно. … Первое, что хочет знать человек, открывая новую для себя книгу, это – о чем в ней написано; получается, что наличие иероглифов дает на это быстрый и точный ответ при одном взгляде. При европейской системе письма мы должны были бы прочитать весь текст или по крайней мере отдельное слово все полностью. При японской же системе письма первая, начальная информация получается наиболее быстрым и экономичным путем через одни иероглифы» [Конрад 1972: 493–494]. Из этого Н. И. Конрад теперь уже делал вывод, что нельзя отменять иероглифы (чего к тому времени никто и не собирался осуществлять).

До 40-х гг. ХХ в. орфография каны была исторической, переносившей на современный язык правила бунго (ср. русскую дореволюционную орфографию). Сразу после войны не только упростили иероглифику, но и реформировали орфографию каны (одинаково для хираганы и катаканы). Реформа каны была очень похожа на реформу русской орфографии 1917–1918 гг., сходство было даже в том, что обе они были подготовлены намного раньше, но вступили в действие лишь в годы общественных изменений. Из каждого алфавита исключили по два «японских ятя», а большая часть исторических написаний была заменена фонетическими. Исключение составили отдельные написания частотных грамматических элементов. В итоге данная реформа оказалась успешной: старая орфография забыта не менее прочно, чем в России, хотя довоенная литература может публиковаться и на ней (много реже, чем с использованием старой иероглифики), а старые написания изредка встречаются.

Впрочем, не все реформы каны оказались удачными. Ничего не получилось из принятого после войны решения отменить фуригану: она очень удобна и на деле никогда не прекращала употребляться, потом ее вновь узаконили. Не всегда однозначно написание хираганой глагольных окончаний (так называемая окуригана). Скажем, в упоминавшемся в главе 7 глаголе kaeru 'возвращаться' после обозначающего корень иероглифа одни пишут хираганой eru, а другие только ru. Предпринималось несколько попыток упорядочить такие правила, но они так и не удались, в ряде случаев даже в учебниках пишут по-разному [Takada 2007: 29].

Еще один вопрос—направление письма. Традиционно в Японии, как и в Китае, пишут вертикально сверху вниз, а столбцы располагаются справа налево; издавна известно было (например, в надписях, вывесках) и горизонтальное написание, также справа налево. Но со времен Мэйдзи с Запада пришло и горизонтальное написание слева направо, ставшее более частым после войны. Оно полностью вытеснило обратное направление (сейчас сохраняющееся лишь в некоторых храмах) и постепенно распространяется и туда, где еще недавно писали вертикально. Особенно эта экспансия видна в справочной, библиографической и отчасти в научной литературе. Например, в ежегоднике японской лингвистики «Кокуго-нэнкан» биографические справки об ученых до 70-х гг. печатались вертикально, а затем горизонтально. Горизонтально пишутся и все надписи на телеэкране. А в компьютерную эпоху то, что пишут на waapuro, чаще имеет горизонтальное направление слева направо. Внедрение таких норм вызывает протесты, особенно у старшего поколения. Уже упоминавшийся Тояма Сигэхико считает, что японские иероглифы должны стоять, а их заставляют лежать, и что при написании в строчку теряется красота языка [Toyama 2005: 26–28]. Впрочем, вертикальное написание еще не сдает позиции во многих жанрах: газеты, журналы и художественная литература, включая переводную, печатаются по-прежнему вертикально.

Итак, сложная японская письменность при внимательном ее изучении оказывается вполне логичной и удобной, а ее трудности, кажущиеся значительными для людей, привыкших к иным системам письма, не столь велики для тех, кто вырос в японском обществе. Еще три четверти века назад вьщающийся китаист академик В. М. Алексеев писал: «Иероглифика есть также некий исторически закономерный и высоко развитый способ человеческого общения, который в существе своем вряд ли отличается от алфавита. Если иероглифы в некоторых отношениях сложнее букв, то в других – они проще, как комплексы» [Алексеев 1932: 59].

За последние десятилетия выяснено, что человеческая речь связана с обоими полушариями мозга: за семантику отвечает правое полушарие, а за преобразование смысла в текст, за формальные механизмы – левое [Балонов, Деглин 1976]. Существует гипотеза, согласно которой иероглифика воспринимается правым полушарием, тогда как любое алфавитное письмо, включая хирагану и катакану, – левым. Если это так, то именно поэтому иероглиф нормально воспринимается целиком и сразу. Разумеется, это относится лишь к людям, хорошо владеющим иероглифами, обычно с детства. Иностранцы же очень часто вынуждены тратить время на опознавание каждого иероглифа. Впрочем, так бывает в некоторых случаях и с самими японцами, поскольку хорошо знать все иероглифы (даже все реально употребляемые) невозможно.

Наконец, кратко отметим и особенности устного варианта языка, не передаваемые на письме. Это, прежде всего, интонационные и акцентуационные особенности, в целом более заметные в женской речи, чем в мужской. В главе 8 мы упоминали, что вообще различия мужской и женской речи заметны независимо от стиля именно в устных вариантах языка. Автор книги об особенностях женской речи в Японии отмечает, что всегда, независимо от стиля и тематики разговора, у женщин наблюдается большая величина смены тона и большее использование контрастивных моделей тона [Shibamoto 1985: 55].

Возможна игра слов, имеющая смысл лишь в устном варианте языка. Она может оказать влияние даже на поведение людей. Отмечается, что японцы, которым нужно рано вставать, привыкли ставить будильник на 5.55 утра: по-японски пять – go, и повторение слова ассоциируется с омонимичным английским go Иди! . В рекламе обыгрывается и омонимия того же go еще с одним омонимом – названием игры го [Honna 1995а: 51].

В последние полтора столетия для записи заимствований из американского варианта английского языка наряду с катаканой используется и латинское письмо (по-японски roomaji, буквально римское письмо). Это письмо довольно широко применялось в эпоху Мэйдзи (например, в словарях) [Kurashima 1997, 1: v], а известный писатель Исикава Такубоку написал и издал в начале ХХ в. свой дневник, написанный на латинице [Stanlaw 2004: 66]. В XIX в., а затем в годы оккупации шла речь о переходе на латиницу, но эта идея, по выражению Дж. Стенлоу, осталась в Японии на уровне интеллектуального любопытства [Stanlaw 2004: 88–89].

Латинское письмо до сих пор нельзя назвать хорошо известным и тем более своим для японцев, хотя, разумеется, все знакомятся с ним в школе (причём в отличие от наших школ его учат отдельно от изучения иностранных языков и на несколько лет раньше). Но если остальные виды японского письма осваивают с первого класса начальной школы, а хирагану даже с детского сада, то с латинскими буквами японские дети впервые имеют дело в четвертом классе, то есть в 9 лет [Gottlieb 2005: 83], в некоторых школах на год раньше [Kai 2007: 80]. Обязательное обучение латинице ввели лишь в годы американской оккупации, и внедрялось оно с трудом: в 1950 г. даже решили, что слишком сложно научить детей писать латинскими буквами и можно ограничиться обучением чтению [Kai 2007: 84].

Эти трудности объяснимы. В отличие от каны латиница нарушает привычные для японцев звукопредставления, согласно которым последовательность «согласный + гласный» составляет единый и не членимый элемент, этот вопрос мы исследовали в книге по истории лингвистических традиций [Алпатов 1998: 33–34]. В кане такие последовательности передаются одним знаком, но в латинском письме они делятся на части. Именно с этим и связано упомянутое выше высказывание лингвиста Ямада о сложности латинского письма. Сейчас, разумеется, японцы привыкли к латинским буквам больше, чем в послевоенные годы. Но даже сейчас использование латиницы часто оказывается знаком недостаточной освоенности соответствующего слова. Если же слово, пришедшее из США, достаточно известно, его будут, скорее всего, писать катаканой. До сих пор японские лингвисты, особенно принадлежащие к старшему поколению, оценивают латиницу в отличие от катаканы как «чужое письмо» [Marutani 1993: 66].

Следует учитывать и то, что среди разных видов латиницы, безусловно, и в Японии, и вне ее господствует самый традиционный. Это появившаяся еще в XIX в. так называемая латиница Xэпбёрна, ее автор, миссионер, был одним из первых американцев, изучивших японский язык. Она имеет много недостатков (прежде всего, она недостаточно научна) и всего одно достоинство: она хорошо соответствует звуковым представлениям носителей английского, но не русского и, главное, не японского языка. И в русском, и в японском языке очень развито противопоставление твердых и мягких согласных, которого нет в английском языке. Американцы и англичане воспринимают японские мягкие с', т\ дз'как ш, ч, дж (графически sh, ch, j), а прочие мягкие—как сочетания с йотом: скажем, слог k'a воспринимается как kya. Отметим, что русская кириллическая транскрипция, разработанная Е. Д. Поливановым, основана на иных, более научных принципах, и поэтому русские написания вроде суши, Хитачи, а не суси, Хитати показывают, что эти слова взяты либо из японских текстов на латинице, либо (что во много раз вероятнее) из английского, а не японского языка. Еще в БЯРС (2, 165) и как японское слово, и как его русский эквивалент дается не суши, а суси, но сейчас так, кажется, говорят только профессиональные японисты. С этим трудно бороться, если английский язык известен в России намного лучше японского. А из-за ее широкой распространенности и в этой книге принята латиница Xэпбёрна.

И в Японии латиница Xэпбёрна, официально нигде не закрепленная, с 40-х гг. XX в. почти полностью господствует, хотя в некоторых сферах (картография, библиотечные каталоги) встречается и иной вид латинского письма – так называемая kunrei-roomaji (буквально директивная латиница), в 1937–1945 гг. принятая официально. Зависимость стандартной латиницы от представлений носителей английского языка, возможно, еще более усложняет освоение латинского письма японцами (по крайней мере, усложняло раньше).

В принципе латиницей может писаться любое гайрайго. Но в двух случаях использование латинских букв вполне стандартно. Во-первых, это аббревиатуры. Именно здесь особенно жалуются на наступление латинского письма [Marutani 1993: 66]. Только латиницей пишутся, например, такие стандартные аббревиатуры, как OK 'о-кэй', OL 'офис-леди' (название неквалифицированного женского конторского персонала). Даже аббревиатуры, не относящиеся к заимствованиям, могут стандартно писаться латинскими буквами. В Японии общеизвестно название полугосударственной теле– и радиокомпании NHK (читается эн-этти-кээ). Оно, однако, расшифровывается как nihon-hoosoo-kyookai 'японская вещательная компания'. Близкий случай составляют инициалы в именах иностранцев: обычно они пишутся латинскими буквами, фамилия при этом чаще пишется катаканой (в отношении японцев инициалы не приняты). Во всех случаях (включая случаи типа NHK) сокращения произносят в соответствии с произношением соответствующих букв в английском языке: OL – ou-eru (в японском языке l и r не различаются). Аббревиатура СССР, прочитанная побуквенно по-русски, была записана японцем как SSSL.

Второй, менее стандартизованный, но сейчас очень частый случай – использование латиницы для создания, как говорят японцы, imeeji (image) того или иного слова или целого текста. Типичные примеры—надписи на майках или заголовки молодежных журналов, особенно журналов для девушек, где, как мы уже отмечали, латиница встречается чаще, чем катакана. Принята латиница и в девизах многих компаний. См. о функциях латиницы в таких случаях [Stanlaw 1992: 90; Loveday 1996: 10]. В таких текстах даже исконное слово (например, японское собственное имя) будет писаться латинскими буквами. Наряду с целыми текстами на латинице, состоящими из гайрайго, бывают и смешанные по написанию предложения: название песни по телевидению Sumire September Love фиалка—сентябрьская любовь' состояло из ваго, записанного хираганой ввиду редкости соответствующего иероглифа, и двух английских слов, написанных латиницей. Зафиксированы даже случаи смешения в одном слове: в слове gorufuing гольф' корень был записан катаканой с добавлением записанного латиницей окончания – ing. Написания последнего типа, разумеется, имеют шутливый характер и связаны со сферой развлечений [Loveday 1996: 121].

В случае написаний латиницей возникает вопрос: где проходит грань между использованием английского языка и записью латинскими буквами японского текста. Выше упоминалась реклама японских товаров по-английски, а надпись на майке может быть повторением подобной надписи, модной в США. По мнению Дж. Стенлоу, в японском языке можно выделить не четыре, а пять видов письма: иероглифы, хирагана, катакана, японская латиница и вкрапления английского языка [Stanlaw 2004: 146]. Скажем, название японской газеты, записанное как Asahi Shimbun (shimbun-'газета'), – латиница, но ее же запись как Asahi Newspaper-фрагмент английского текста [Stanlaw 2004: 149].Однако грани между двумя последними из этих видов письма, в отличие от всех остальных, нельзя назвать четкими, а очень часто мы имеем дело скорее с имитацией английского языка. Текст сочиняется по-японски и первоначально пишется катаканой, потом перекодируется на другой алфавит, часто сохраняя гайрайго, отсутствующие в английском языке, а иногда и обычные ваго и/или канго. Скажем, вышеупомянутое сокращение OL или его развернутый эквивалент ofisu-rejii созданы в Японии; из английского языка пришли по отдельности office и lady, а никакого office lady там не было (зато теперь оно там появилось, по крайней мере, в Интернете, как заимствование из японского). И здесь по сути мы имеем дело с переносом на английский язык норм, когда-то выработанных для китайского языка: японизированный английский язык—нечто вроде современного варианта камбуна. См. об этом [Loveday 1996: 215; Honna 1995a: 54].

Xотя нет строгих норм разграничения между катаканой и латиницей (скорее можно говорить о том, что официальные правила латиницу вообще не предусматривают), имеется явная тенденция к нему. Если оставить в стороне аббревиатуры, которые неудобно писать катаканой, латиница появляется там, где денотативное значение слова или даже значение целого текста малопонятно или даже вовсе не известно, а важен лишь американский «имидж». Как показывают опросы информантов, в частности, в молодежной среде, знание многих используемых в Японии заимствований очень невелико. Однако их облик, связанный со сферой массового потребления, понятен всем. Как указывают исследователи [Loveday 1996: 192], американизмы в японском языке имеют две функции: передачи информации и создания американского «имиджа»; чем большую роль играет первая функция, тем скорее слово будет писаться катаканой, чем важнее вторая функция, тем больше вероятность использования латинского письма.

Вместе с распространением латинского алфавита в Японии стали распространяться и международные иероглифы вроде «арабских» цифр, знаков параграфа, доллара и т. д., в большинстве они уже хорошо прижились в языке.