Философия любви и познания

Как только человек направит свои мысли на евангельские пути, он тотчас почувствует себя как бы незавершенным еще существом. Все в нем устремляется к чему-то бескрайнему и бесконечному. Подвигом веры, молитвы, смирения он как бы продлевает себя в бесконечность. Нет границ для его развития, нет преград для его самосовершенствования. Он постоянно переносит себя из временного в вечное, из смертного в бессмертие, из земного в потустороннее, из конечного в бесконечность. Вера как раз и есть не что иное, как решительное salto mortale, бросок из смерти в бессмертие. Человек храбро и решительно отрекается от самого себя, от своего эгоистичного закона: я=я и предает себя Божественной бесконечности, где Вечный царствует и властвует.

В подвиге веры человек засевает зерно своей личности в незнакомые глубины Вечного и Невидимого. В подвиге молитвы это зерно расщепляется, умирает и прорастает в сердце Невидимого. В подвиге смирения человек приходит к ясному сознанию и ощущению что зерно его личности не имеет в себе самом ценности, и что непреходящую ценность оно получает только в соединении с Богочеловеком Христом, Который в нашем земном мире представляет естественно абсолютную ценность. В этом сложном подвиге, в котором человек переносит себя в богочеловеческие бесконечности и соединяется с Богом Логосом, есть осознание и реализация первой и самой главной заповеди: "Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею, и всем разумением твоим, и всею крепостию твоею" [354].

Верой, молитвой, смирением человек предает себя Богу, предает Богу все сердце свое, всю душу свою, весь ум свой и всю силу свою. Всей боголюбивой природой своего существа человек обитает в Боге, молитвенно и необыкновенно близко соприкасается с Ним. Ведомый верой, воспитанный молитвой, облагороженный смирением, он постепенно все более и более обогащается богочеловеческим опытом, стяжает святые добродетели и так далее до тех пор, пока не приобретет самую большую и самую святую добродетель — любовь.

"Любовь больше молитвы" [355], выше и всех остальных добродетелей. Она настолько больше, насколько Бог больше всех добродетелей, ибо "Бог есть любовь" [356]. Бог не только имеет в Себе любовь как Свое свойство, но Он есть любовь по существу Своему. "Ибо Любовь не имя, но Божественная сущность" [357]. Любовь не только "res Dei", Его "esse". Как любовь Бог абсолютен. "Бог не был бы абсолютной любовью, если бы был любовью только к другому, к условному, к тленному, к миру; ведь тогда любовь Божия стояла бы в зависимости от бытия условного и, следовательно, сама была бы случайной. Бог есть Существо абсолютное потому, что Он — субстанциальный акт любви, акт-субстанция… Бог есть любовь, т. е. любовь — это сущность Божия, собственная Его природа, а не только Его атрибут" [358].

И поскольку это так, человек не может ощутить и понять Абсолютную Любовь, если только в личном опыте не воплотит в себе "первую и наибольшую" заповедь, если в субстанциальном акте христоподобной любви все свое существо не предаст в руки Богочеловека Христа. Сущность Божия ищет сущность человеческую. Бог ищет человека. Истина разлита во всей бескрайности Божией сущности, поэтому к познанию истины нельзя прийти путем рационалистическим, арианским. Только один путь ведет к познанию вечной истины — любовь. Стяжав любовь, которая есть сущность Божия, человек реально соединяется с Богом и, таким образом, постигает вечную истину.

Любовь исполняет человека Богом. По мере этой преисполненности Богом человек познает Его. Преисполняясь Богом, человек исполняется светом, святостью, обоживается и, таким образом становится способным к действительному познанию Бога. Осознав и сделав своей природой "первую и наибольшую" заповедь, человек становится "причастником Божественного естества" [359]. Божественная сила любви вовлекает всего человека в процесс обожения: в нем сердце, душа, ум и воля преисполняются Божественным, обоживаются. И все в человеке живет Богом, чувствует Богом, мыслит Богом, жаждет Бога. При этом тайна Божества открывается людям Духом Святым, ибо что в Боге, "никто не знает, кроме Духа Божия" [360].

Человек по своей психофизической ограниченности не способен к истинному и реальному познанию Бога. Но как написано: "не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его" (1Кор.2:9). Да, только тем, кто Его любит, ибо через любовь они стали причастниками Его природы. Любовь вводит человека в глубины Божии и дает возможность познать то, что никогда и никоим образом не смогут понять люди, не любящие Бога.

Богочеловек принес в мир эту истину: любовь есть путь и метод истинного богопознания. Через веру, молитву, смирение человек говорит о себе Богу; через любовь — Бог говорит о Себе человеку. Через веру, молитву и смирение человек верует в Бога; через любовь — Бог верует в человека. Через веру, молитву и смирение человек принимает Бога; через любовь — Бог принимает человека. Любовь Божия — ответ на веру, молитву и смирение человека. По отношению к Богу человек — это вера, молитва и смирение; по отношению к человеку Бог — это любовь, милость, сострадание. Человек может быть творцом веры, но никогда не может быть творцом любви. Бог — единственный Творец любви. Вера — это подвиг, любовь — это дар. Через веру, молитву и смирение человек усваивает Бога как содержание своей жизни: Он становится Человеком, чтобы человек обожился, соединяется с человеком в богочеловеческом единстве.

Любовь — сущность Бога, сущность Триединого Божества, сущность христианства. Любовь "есть первая и наибольшая заповедь. Вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя" [361]. "На сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки" [362]. На этих двух заповедях зиждется вся жизнь и учение христоликих героев Достоевского, на них же зиждется вся жизнь и учение самого Достоевского.

Одна суть и одна сила пронизывают эти две единосущные заповеди. Первая заповедь всегда первая и всегда "наибольшая"; вторая же всегда вторая и всегда зависящая от первой. Любовь к человеку — это только видимое проявление и направленность человеческой любви к Богу. Сумеет человек стяжать любовь к Богу, он в то же время сумеет и человека возлюбить. Любовь к людям онтологически обусловлена любовью человека к Богу. Без боголюбия нет настоящего и человеколюбия. Любить человека, а не любить Бога, это в действительности самолюбие. Любить Бога, а не любить человека, это — самообман. Это главная богочеловеческая истина, в силе засвидетельствована и доказана она Христом.

Эту Христову истину полностью принимает и страстно проповедует Достоевский. Он считает, что добродетель невозможна без Бога, тем более невозможно иметь без Бога добродетель над добродетелями — любовь. Он убежден, что только желторотые моралисты могут утверждать, "что можно любить человечество без Бога" [363]. Любить истинной непреходящей любовью возможно только тогда, когда человек живет Богом и в Боге. Истинная любовь соединяет душу с душой, сердце с сердцем, волю с волей. Она соединяет все то, что есть совершенного в одном человеке, с тем, что совершенно в другом. Поэтому апостол и говорит, что любовь есть "совокупность совершенства" [364].

Христоподобная любовь связывает, соединяет сущность любящего с сущностью любимого и претворяет их почти в единосущное существо. "Возлюби ближнего твоего как самого себя". Как это: "как самого себя"? Но если я по христианскому смирению ненавижу себя самого, что тогда? Не значит ли это в таком случае: любить ближнего своего как самого себя, по сути — ненавидеть ближнего своего как себя самого? Без сомнения, именно так бы и было, если бы любовь к ближнему не являлась существенной эманацией и отражением человеческой любви к Богу. Поэтому "возлюби, как себя самого" значит, что твое "себя", будучи твоим "я", осветлилось и обожилось, обитая в Боге, обожилось всем сердцем своим, всей душой своей, всем умом своим, всей силой своей и исполнило, обитая в Боге, Его первую и наибольшую заповедь. "Возлюби ближнего твоего как себя самого" поэтому значит: люби ближнего своего так, как ты любишь свое очищенное освященное и обоженное "я", люби ближнего своего Богом и в Боге.

Таков смысл двух самых главных заповедей Богочеловека в нашем земном мире. И поскольку они заключают в себе такой смысл на них зиждется и от них зависит вечность каждого человека в отдельности и всего человечества в целом. Путь человека к человеку один — через Бога, ибо без Бога невозможно приблизиться к человеку, ни любить, ни познать человека. Только через Бога и в Боге человек становится прекрасным, и сильным, и вечным. Только Бог дает силы человеку любить ближнего непреходящей и вечной любовью. "Любить невидимого Бога — это значит пассивно открывать пред Ним свое сердце и ждать Его активного откровения так, чтобы в сердце нисходила энергия Божественной любви. Причина любви к Богу есть Бог — causa diligendi Deum Deus est [365]. Напротив, любить видимую тварь — это значит давать воспринятой Божественной энергии открываться через воспринявшего, вовне и окрест воспринявшего, так же, как она действует в Самом Триипостасном Божестве, — давать ей переходить на другого, на брата. Для собственных человеческих усилий любовь к брату абсолютно невозможна. Это дело силы Божией. Любя, мы любим Богом и в Боге. Только познавший Триединого Бога может любить истинной любовью. Если я не познал Бога, не приобщился к Его Существу, то я не люблю. И еще обратно: если я люблю, то я приобщился к Богу, знаю Его; а если не люблю, то не приобщился и не знаю" [366].

Без Бога и вне Бога любовь невозможна. Точно так же: без любви и вне любви познать Бога невозможно."…Любовь от Бога, и всякий любящий рожден от Бога и знает Бога. Кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь" [367]. Для того чтобы возможно было любить людей истинной любовью, человек должен всем сердцем своим, всей душой своей, всем умом своим и всей силой своей родиться от Бога, от любви. Тот, кто от любви, не может не любить. Соединившись с Богом, человек получает силы духовного соединения с людьми. Удаляясь от Бога, он тем самым отдаляется от людей. Чем человек ближе к Богу, тем он ближе и к людям. Тот, кто особенно близок к людям, тот ближе всего к Богу. Эта богочеловеческая истина засвидетельствована вековым православным опытом.

"Представьте себе круг, — говорит святой философ Авва Дорофей, — в середине круга — центр, и радиусы исходят от центра. Представьте теперь, что круг — это мир, центр круга — Бог, а радиусы, исходящие из центра к периферии, жизнь людей, пути людских жизней. Насколько святые, желающие приблизиться к Богу, входят в внутренность круга, настолько они приближаются к Богу и один к другому. И насколько они приближаются один к другому, настолько же они приближаются к Богу. Так же надо понимать и удаление. Когда удаляются от Бога и обращаются к внешнему, к периферии круга, то ясно, что настолько же они удаляются и один от другого. Такова природа любви: настолько мы вне и не любим Бога; а благодаря своей любви к Нему, мы настолько соединяемся любовью с ближним, насколько приблизились к Богу" [368].

Философия любви Достоевского вся в этой богочеловеческой истине о любви. Его христоликие герои любят всех людей, любят всю тварь, ибо любят Христа Бога; его же христоборческие герои не любят людей, не любят мир, ибо не любят Бога во Христе. Настоящая любовь — подвиг, в котором творчески участвует, с одной стороны, Сам Богочеловек Христос, а с другой стороны, сам человек в полноте, своего существа. Чтобы любить людей непреходящей любовью, человек должен сначала сделать Христа душой своей души, сердцем своего сердца, умом своего ума, волей своей воли, жизнью своей жизни, любовью своей любви. Без Бога Любви невозможно любить божественно. Истинно, любовь делает Бога Богом и человека человеком. Именно поэтому Христос — истинный Бог во всех мирах. Единственный истинный Бог, потому что Он — любовь. "Солнце любви горит в Его сердце, лучи света, просвещения и силы текут из очей Его и, изливаясь на людей, сотрясают их сердца ответной любовью" [369].

В нашем земном мире можно усомниться во всем, только не в любви Христовой. По всему и во всем Он — Бог любящий, ибо Он — Бог любви. Любовь — суть Его чудесной Личности, а поэтому и суть всякой человеческой личности вообще. Любовь Достоевского к человеку и миру — это только отражение его любви ко Господу Христу. В любви Достоевского, в его чувствах, в мыслях и словах ощущается благоволение души Христовой. Достоевский знает главную тайну чарующей Личности Богочеловека. Эта тайна — любовь. Всем Своим Существом Богочеловек самым наглядным образом убеждает, что любовь — главная тайна и Бога и человека. Если бы мы дерзнули дать уточняющее определение Бога и человека, то, вероятнее всего, могли бы сказать: главное определение Бога — любовь, а о человеке можно было бы сказать, что Богочеловек есть главное определение человека и всего образа его жизни.

Бог есть любовь, поэтому Божественная любовь всемогуща, бескрайня, бессмертна и вечна. И если Бог — любовь, тогда в человеческом сердце нет места отчаянию, скепсису, ненависти. Всем своим существом человек открыт бескрайней радости, Божественной мудрости, вечному состраданию, беспредельной любви. Бог есть любовь. Поэтому "ничего не бойся, и никогда не бойся, и не тоскуй, — поучает старец Зосима. — Только бы покаяние не оскудевало в тебе, и все Бог простит. Да и греха такого нет и не может быть на всей земле, какого бы не простил Господь воистину кающемуся. Да и свершить не может совсем такого греха великого человек, который бы истощил бесконечную Божью любовь. Али может быть такой грех, чтобы превысил Божью любовь? О покаянии лишь заботься непрестанном, а боязнь отгони вовсе. Веруй, что Бог тебя любит так, как ты и не помышляешь о том, хотя бы со грехом твоим и во грехе твоем любит… Не бойся. На людей не огорчайся, за обиды не сердись. Покойнику в сердце все прости, чем тебя оскорбил, примирись с ним воистину. Коли каешься, так и любишь. А будешь любить, то ты уже Божья… Любовью все покупается, все спасается… Любовь такое бесценное сокровище, что на нее весь мир купить можешь, и не только свои, но и чужие грехи еще выкупишь" [370].

По своей природе любовь обладает центростремительной, богоцентричной силой, которой она человека привлекает к Богу, к этому вечному центру великой тайны жизни всего сущего на земле. Творческая сила мысли Божьей оживотворяет каждое существо и всякую тварь, действуя в них. Ибо всякая тварь — это воплотившаяся мысль Божья. Это и делает тварь боголюбивой, ибо то, что в ней от Бога, то в ней и устремляется к своему Творцу. Любовь обладает чудесной способностью находить в каждом человеке и во всякой твари то, что есть в ней Божьего, то, что в ней совершенно. Любовь — это "совокупность совершенства" [371], совокупность всего того, что есть совершенного в людях и во всякой твари. А совершенно в них то, что богоподобно и богоданно, то, что от Совершенного. Любовь спаивает, соединяет богоподобные души, рассеянные Богом в людях и Божьи мысли, рассеянные в твари.

Из всего этого очевидна истина: любовь есть сущность Бога. В то же время так же очевидна и другая истина: любовь — неизбежная сущность и человека. Ибо Бог не был бы любовью, если бы не сделал любовь и человеческой сущностью. Бог — любовь: это первая и главная новость христианства, а вторая — человек это любовь. Без любви Бог не Бог, без любви и человек не есть человек. Любовь делает Бога Богом и человека человеком. Без любви Бог — ничто, во всяком случае для измученных жителей нашей планеты. Без любви и человек — ничто. Человеческая личность сильна только любовью и в любви, ибо любовь — сущность, содержание и стержень личность. Без любви человеческое "я" — ничто, а если и что-то, то тогда это "что-то" — не более чем хаотичная масса бессмысленных открытий и ненужной боли. "Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто" [372]. Да, воистину так: даже если все знаю, все понимаю, даже если верую, но Божественной любви не имею, то я ничто, нет во мне никакой добродетели ни в этом, ни в том мире.

Через подвиг богочеловеческой любви человек переходит из небытия в бытие, воскресает от смерти к жизни, восстает из гроба безличного ничто, из гроба небытия, и входит в вечную жизнь всебытия. Через любовь человек освобождается от рабства смерти и свою личность вводит в жизнь благой и кроткой вечности, этой единственной категории любви. Любовью человек спасается от ужасного метафизического ничто, обретает себя как личность, становится бесконечным и бессмертным и, таким образом, вступает в прекрасное царство Божественных реальностей и вечных ценностей. Без любви нет личности.

В подвиге веры человек особенно остро ощущает свою малость, свое ничтожество, а с ним и свою безликость, в подвиге же христоподобной любви он более чувствует Бога, созерцает Его лицо, ибо в нашем человеческом мире любовь — единственная сила, которая открывает лицо Божие. Ничто так не указывает и не доказывает существование личного Бога, ничто так не способствует личному общению человека с Богом, как общение "лицем к лицу"[373], ничто так не соединяет человека с Богом, как любовь.

Человек, который любит богочеловеческой любовью, никогда не умирает, ибо эту любовь никакая боль не может разочаровать, никакая смерть умертвить [374]. Соединяясь с единственно Бессмертным, человек становится бессмертным, в нем уничтожается все преходящее и смертное и воскресает в нем то, что божественно и совершенно [375], то, что никогда не умирает, то, что делает личность вечной и бессмертной. Бог из-за любви и по любви стал Человеком, чтобы человек по любви стал богом, не Богом по своей природе, но по благодати. Стяжав богочеловеческую любовь, человек тем самым стяжает и богочеловеческие добродетели, мысли и чувства.

Бог мыслит любовью, человек, обладающий богочеловеческой любовью, также мыслит любовью; Бог чувствует любовью, любовью познает, любовью живет, также и человек, имеющий божественную любовь, любовью чувствует, познает и живет. Все истинно Божие и истинно человеческое пронизано любовью. Мыслить любовью, чувствовать, знать — это значит жить евангельской, богочеловеческой, православной жизнью. Главное дело Христа состоит в том, что Он Свою богочеловеческую любовь сделал не атрибутом, но сутью Своей человеческой Личности. До Него любовь была лишь касательной в круге человеческой жизни, после Него она становится центром жизни людей и человеческого общества.

Богочеловек сделал любовь сутью и методом бого- и человекопознания. Любовь не только чувство, но и сущность духа, души и воли. Она главная творческая сила, с помощью которой новозаветная личность созидает самое себя. Тайна чарующей Личности Христовой — в любви, в любви же и тайна новозаветной гносеологии. Богочеловеческая любовь — это новый путь познания, и его категорический императив гласит: люби, чтобы познать. Истинное познание во всем зависит от любви: оно зачинается любовью, растет в любви и достигает своего совершенства в любви. Я люблю, значит — я знаю. Знание — это эманация любви. Вся философия познания содержится в философской любви. Если человек исполнен христоподобной любви, то он — истинный философ, так же точно человек любовью творит человеческое. Если же нет любви в человеке, то тогда в нем нет того, что делает его человеком, того, что делает его бессмертным. Любовь — единственная сила, которая человека преображает в истинного философа и дает ему силы решать самые тяжелые проблемы жизни и мира.

Жестоко мучимый главными проблемами человеческого духа, Достоевский на своем личном опыте доказал, что любовь — единственное средство, с помощью которого возможно решить вековечные, "проклятые" проблемы: проблему существования Бога и проблему бессмертия души. Он говорит: "Бессмертие души и Бог — это все одно, одна и та же идея" [376]. Дискурсивным и диалектическим путем эту идею невозможно доказать. Пред этой страшной тайной лихорадят, рушатся и обесцениваются все человеческие знания, все людские пророчества, все людские блага. Но в мирах, которые открыты для человеческого познания, существует только одна сила, которая окончательно решает проблему Бога и души. Эта сила — любовь. Она решает эту проблему не путем логических доказательств, но путем непосредственного личного опыта, внутренней убежденности, которая приобретается опытом активной любви, переживанием Божественной любви как сущности своей личности и своих взаимоотношений с миром и с людьми.

Святой философ Достоевского, старец Зосима, учит: существование Бога, бессмертия души и будущей жизни невозможно доказать, но возможно в этом убедиться.

"— Как? чем?

— Опытом деятельной любви. Постарайтесь любить ваших ближних деятельно и неустанно. По мере того, как будете преуспевать в любви, будете убеждаться и в бытии Бога, и в бессмертии души вашей. Если же дойдете до полного самоотвержения в любви к ближнему, тогда уж, несомненно, уверуете и никакое сомнение даже и не возможет зайти в вашу душу. Это истинно, это точно" [377]

Человек обладает одной удивительной способностью: он ощущает и осознает свое существование. Это чувство и знание настолько загадочны, таинственны и чудесны, что человек их сам не смог бы ни выдумать, ни создать. Их происхождение, без сомнения, сверхчеловеческое, небесное, Божественное. Это чувство и знание человеку мог дать только Бог. И дал, ибо Он — любовь. И мы, любя людей настоящей, Божественной любовью, приходим к убеждению, что существуем как бессмертные существа. И наша любовь своей неодолимой богоцентричной силой притягивает все наше существо к Богу, соединяет с Ним и создает в нас непоколебимую убежденность в том, что Бог существует, есть бессмертие души и будущая жизнь. В опыте христоподобной любви человек получает истинное самопознание и реальное богопознание. Когда человек соделает богочеловеческую любовь сутью своей личности, тогда он чувствует, мыслит, живет, познает Богом; только тогда он чувствует, что каждая его мысль, каждое его чувство Бог претворяет в бессмертную мысль и в бессмертное чувство, только тогда он ощущает и познает себя в Боге и ясно видит, что его самоощущения таинственным образом коренятся в богоощущениях, а его самосознание — в богосознании.

Ярким примером и убедительным доказательством тому служат христоликие герои Достоевского. Они живут любовью, любовью познают Бога, людей, мир и самих себя. Каждое чувство и мысль, желания и дела их исполнены Божественной любовью, они и в души других людей вносят убеждение о существовании Бога и бессмертия души. Для них любовь, Бог, бессмертие души неразделимы и друг другом обусловленные не только понятия, но и — живое ощущение, живая и абсолютная реальность.

Через христоподобную любовь человек быстрее и более уверенно возрастает в Боге, приближаясь к незаменимому идеалу рода людского — к Богочеловеку Христу; он возрастает постоянно, доколе не придет "в мужа совершенного, в меру полного возраста Христова" [378]. К полному совершенству своей личности человек приходит, если возрастает "возрастом Божьим", а не своим человеческим. Ибо человек может стать совершенным, только если все усилия будет преобразовывать и умножать в Богочеловеке. Благодаря богочеловеческим добродетелям, человек достигает высшей полноты личности, приходя к богочеловеческой любви. Ибо эта любовь и есть наивысшая полнота личности в силу того, что окончательно соединяет человека с Богочеловеком. Без этой любви человек — получеловек, недочеловек. Более того, без этой любви человек без стержня, человек — ничто [379]. Любовь и есть "да", говоримое Я самому себе; ненависть же — это "нет" себе. Непереводимо, но выразительно эту идею Р. Гамерлинг [380] отчеканивает в формуле: любовь есть das lebhafte Sich-selbst-bejahen des Seins — живое самому себе "да" бытия [381].

Необъяснимым, таинственным образом всякое существо обусловлено любовью: и Существо Божие, и существо человеческое, и вообще всякое живое существо. В мире живых существ господствует следующее начало: любить — значит быть. Бог — вечное Существо, ибо абсолютная любовь — Его сущность. Это откровение принес в мир Богочеловек Христос, а христолюбивые Его апостолы любви разнесли по всему миру это откровение. По этому откровению любить христоподобной любовью значит: уже здесь, на земле жить вечной жизнью, победить смерть и грех и быть бессмертным. Не любить — значит быть мертвым, пребывать в смерти. "Мы знаем, что мы перешли из смерти в жизнь, потому что любим братьев; не любящий брата пребывает в смерти"[382].

Христолюбивая душа Достоевского насквозь проникнута чувством и убежденностью, что любить — значит быть. Судьба человека от начала и до конца обусловлена любовью. Достоевский уравнивает "я есмь" с "я люблю". Если люблю, то существую, ибо связан с Вездесущим, если не люблю, то и не существую, ибо связан с небытием. Но и это еще не все. Для славянского апостола любви рай — это любовь, ад — ненависть. Кто любит, тот в раю, уже тут, на земле, кто не любит — уже в аду, ибо ад — это невозможность любить.

"Отцы и учители, мыслю: что есть ад?" — вопрошает Достоевский устами святого старца Зосимы и отвечает: "Рассуждаю так: страдание о том, что нельзя уже больше любить. Раз, в бесконечном бытии, не измеримом ни временем, ни пространством, дана была некоему духовному существу, появлением его на земле, способность сказать себе: "я есмь и я люблю". Раз, только раз, дано было ему мгновение любви деятельной, живой, а для того дана была земная жизнь, а с нею времена и сроки, и что же: отвергло сие счастливое существо дар бесценный, не оценило его, не возлюбило, взглянуло насмешливо и осталось бесчувственным. Таковой, уже отошедший с земли, видит и лоно Авраамово и беседует с Авраамом, как в притче о богатом и Лазаре нам указано, и рай созерцает, и ко Господу восходить может, но именно тем-то и мучается, что ко Господу взойдет он, не любивший, соприкоснется с любившими, любовью их пренебрегший. Ибо зрит ясно и говорит себе уже сам: "Ныне уже знание имею и хоть возжаждал любить, но уже подвига не будет в любви моей, не будет и жертвы, ибо кончена жизнь земная и не придет Авраам хоть каплею воды живой, то есть вновь даром земной жизни, прежней и деятельной, прохладить пламень жажды любви духовной, которою пламенею теперь, на земле ее пренебрегши; нет уже жизни и времени более не будет! Хоть бы и жизнь свою рад был отдать за других, но уже нельзя, ибо прошла та жизнь, которую возможно было в жертву любви принесть, и теперь бездна между той жизнью и сим бытием" [383].

Некий Божественный смысл жизни вливается в любящее сердце, и человек всем своим существом ощущает, что Божественный Логос чудесным образом пронизывает и утверждает миры. Когда любовь вселяется в сердце человека, она становится всевидящим оком его души и непогрешимым наставником в его праведной жизни. "Главное — люби других как себя, — говорит Достоевский, — вот что главное, и это все, больше ровно ничего не надо: тотчас найдешь, как устроиться" [384], поймешь, как надо жить. Если бы люди сделали любовь царицей своей души, тогда на земле в один день, в один час все могло бы устроиться самым лучшим образом.

Для Достоевского это самая очевидная истина, истина, которая имеет даже свое определенное лицо, свой лик. Любовь и истина — два синонима, два синонима реальности. Вечная любовь есть в то же время и вечная истина. Эту истину Достоевский не только ощутил и познал, но видел ее, поэтому и верует в нее страстно и всеусердно. Он решительно заявляет: "Я видел истину, видел своими глазами, видел всю ее славу… Я видел истину, я видел и знаю, что люди могут быть прекрасны и счастливы, не потеряв способности жить на земле. Я не хочу и не могу верить, что зло было нормальным состоянием людей. А ведь они все только над этой верой-то моей и смеются. Но как мне не веровать: я видел истину, — не то, что изобрел умом, а видел, и живой образ [385] ее наполнил душу мою вовеки. Я видел ее в такой восполненной целости, что не могу поверить, чтоб ее не могло быть у людей… Живой образ того, что я видел, будет всегда со мной и всегда меня поправит и направит. О, я бодр, я свеж, я иду, иду, и хоть бы на тысячу лет… Я пойду и все буду говорить неустанно, я буду проповедовать" [386]. Что проповедовать? Как из нашей адской планеты сделать рай. Средство для этого только одно — это любовь [387], притом любовь христоподобная, богочеловеческая.

Есть много видов любви. Все они относительные, преходящие, смертные. Только одна среди них — абсолютная и вечная. Это богочеловеческая любовь. Проверяется эта любовь только Богочеловеком Христом. Различные европейские гуманизмы, альтруизмы, солидарности — не что иное, как ничтожные суррогаты любви. Все они исходят от человека и сводятся к человеку, поэтому и размах их слаб и век их короток. Нет в них той бескрайней и всепрощающей любви, которая любит человека и в грехах его. Тут человек с человеком соприкасается, но не соединяется. По понятиям европейского гуманистического человека, любить — значит: абстрактно и поверхностно соприкоснуться с любимым; по евангельскому, православному разумению, любить — значит: душой войти в душу любимого, соединиться с ним всем своим существом, воплотиться в нем.

Прозорливый Достоевский до конца разглядел трагическую мимолетность и бессмысленность любви европейского типа, поэтому он по-апостольски решительно и пламенно проповедует любовь евангельскую, любовь богочеловеческую. Достоевский говорил, что полюбить кого-нибудь — это значит принять его душу в свою душу, полюбить его самого, его природу, его лик, преобразиться в нем до конца [388]. Цель любви в том, чтобы двое стали одной, единой сущностью. Богочеловеческая любовь всегда нова тем, что она бессмертна и вечна; она любимого и любящего соединяет до единосущности. Поэтому такая любовь и есть как бы мета, которая отличает христиан от нехристиан [389]. Универсальное осуществление этой любви и есть последнее желание и последнее завещание Христа[390].

То, что делает человеческую жизнь на земле ценной, осмысленной, добродетельной — это христоподобная любовь. Жизнь исполнена смысла, если пронизана этой любовью. Там, где есть такая любовь, нет разочарования. Из всех ценностей самая большая — любовь: не только жизни, но и самому бытию она придает ценность и смысл. "И что дороже любви? Любовь выше бытия, любовь — венец бытия, и как же возможно, чтобы бытие было ей неподклонно?" [391]

Тяжелая трагедия человеческой жизни только в христоподобной любви обретает свой смысл и свое оправдание. Это любовь своей Божественной силой претворяет трагедию жизни в тихую грусть и спасает человека от скепсиса и отчаяния. Эту любовь Достоевский полностью отождествляет со спасением. Любовь спасает от всех смертей во всех мирах, ибо сама бессмертна и вечна. Достоевский говорит, что Бог дал человеку одну-единственную формулу спасения, она гласит: "Возлюби ближнего твоего как самого себя" [392].

Если человек чем-либо спасается, то спасается любовью к ближнему, ибо человек не может спастись иначе, как через ближнего [393]. Или, как сказал бы Достоевский, человек может спастись, если в подвиге любви воплотится в своего ближнего, преобразится в его лик. Но такая любовь невозможна без воплощенного Бога и Его богочеловеческого тела, ибо истинное воплощение начинается и завершается в Нем. Воплощение всего Божьего в сфере человеческой происходит силой, которую человеку дает воплощенный Бог — Христос. Сила эта — любовь. По сути, любовь — единственная причина воплощения Христова [394]. И всякое воплощение Божьего в человеческом мире — это видимое отражение невидимой сущности.

Христос "страшен величием пред нами, ужасен высотою Своею, по милости бесконечной, нам из любви уподобился" [395]. В непревзойденном подвиге Своей божественной любви Он стал нашей сущностью [396]. Из-за любви и любовью Он стал человеком, чтобы мы обожились [397]. В воплощении Христовом Бог стал Человеком и человек — богом [398]. Неминуемое следствие воплощения Бога — обожение человека, ибо в Личности Богочеловека Христа Бог и человек соединены так тесно, что обожение человека стало естественным следствием этого.

Свою бесконечную любовь к людям Христос доказывает Своим воплощением. Все, что от Него — воплотимо, все, что от Него, обладает неоскудевающей способностью к воплощению. Став сутью человеческой личности, христоподобная любовь обладает способностью самым тесным образом соединять человека с предметом своей любви, то есть воплощаться в любимого. Христоносные герои Достоевского соделали эту любовь душой своей души, сердцем своего сердца, волей своей воли. Любить человека для них значит — воплотиться в него, преобразиться в него, стать им: чувствовать его чувствами, думать его мыслями, страдать его страданиями, печалиться его печалями, радоваться его радостями.

Христоподобная, деятельная любовь — это "работа и выдержка, а для иных так, пожалуй, целая наука" [399]. "Любовь — учительница, но нужно уметь ее приобрести, ибо она трудно приобретается, дорого покупается, долгою работою и через долгий срок, ибо не на мгновение лишь случайное надо любить, а на весь срок. А случайно-то и всяк полюбить может, и злодей полюбит" [400]. Стяжает эту деятельную любовь человек с помощью христолюбивых подвигов веры, молитвы, поста, смирения и других добродетелей до тех пор, пока в его сердце не вселится Христос, пока Он не станет главным путеводителем в жизни во всех мирах.

Святой старец Зосима советует: "Не пугайтесь никогда собственного вашего малодушия в достижении любви, даже дурных при этом поступков ваших не пугайтесь очень… Любовь деятельная, сравнительно с мечтательностью, есть дело жестокое и устрашающее. Любовь мечтательная жаждет подвига скорого, быстро удовлетворимого, и чтобы все на него глядели. Тут действительно доходит до того, что даже и жизнь отдают, только бы не продлилось долго, а поскорей свершилось, как бы на сцене, и чтобы все глядели и хвалили. Любовь же деятельная — это работа и выдержка… Но предрекаю, что в ту даже самую минуту, когда вы будете с ужасом смотреть на то, что, несмотря на все ваши усилия, вы не только не продвинулись к цели, но даже как бы от нее удалились, — в ту самую минуту, предрекаю вам это, вы вдруг и достигнете цели и узрите ясно над собою чудодейственную силу Господа, вас все время любившего и все время вами таинственно руководившего" [401].

Для человеческого евклидова ума, не преображенного и не возрожденного Божественной силой в подвигах веры, молитвы, смирения и других евангельских добродетелей, эта христоподобная, деятельная любовь к людям представляется невозможным чудом на земле. Бунт Ивана претыкается этой мыслью. Этой мыслью он начинает свое исповедание Алеше: "Я тебе должен сделать одно признание: я никогда не мог понять, как можно любить своих ближних. Именно ближних-то, по-моему, и невозможно любить, а разве лишь дальних. Я читал вот как-то и где-то про "Иоанна Милостивого" (одного святого), что он, когда к нему пришел голодный и обмерзший прохожий и попросил согреть его, лег вместе с ним в постель, обняв его и начал дышать ему в гноящийся и зловонный от какой-то ужасной болезни рот его. Я убежден, что он это сделал с надрывом, с надрывом лжи, из-за заказанной долгом любви, из-за натащенной на себя епитимии. Чтобы полюбить человека, надо, чтобы тот спрятался, а чуть лишь покажет лицо свое — пропала любовь.

— Об этом не раз говорил старец Зосима, — заметил Алеша, — он тоже говорил, что лицо человека часто многим неопытным в любви людям мешает любить. Но ведь есть и много любви в человечестве и почти подобной Христовой любви, это я сам знаю, Иван…

— Ну, я-то пока еще этого не знаю и понять не могу, и бесчисленное множество людей со мною тоже… По-моему, Христова любовь к людям есть в своем роде невозможное на земле чудо" [402].

Иван утверждает, что в этом мире нет ничего, что понуждало бы человека любить себе подобных, и еще он утверждает, что нет такого закона природы, чтобы человек любил человечество [403]. "Любить своего ближнего и не презирать его — невозможно. По-моему, человек создан с физическою невозможностью любить своего ближнего". "Любить людей так, как они есть, невозможно"[404].

Но то, что невозможно человеку, возможно Богочеловеку, возможно и для людей, возрожденных и преображенных Богочеловеком. То, что невозможно для человеческого евклидова ума, возможно для ума освященного и просвещенного, обоженного Христом Богом. Для того чтобы человек почувствовал и понял, что христианская любовь возможна и осуществима на земле, надо вначале с помощью христолюбивых подвигов совладать с эгоцентризмом и солипсизмом своего евклидова ума и, устремляя ум ко Христу, стяжать "ум Христов"[405], сердце Христово. А это значит: надо Христом чувствовать, Христом думать, Христом желать, Христом жить. Тому, кто стяжает, Христос исполняет душу ощущением и убежденностью, что всяческая человеческая личность бессмертна и что богочеловеческая, бессмертная любовь не только возможна, но и естественна среди бессмертных человеческих существ на земле.

"Я объявляю, — говорит Достоевский, — что любовь к человечеству даже совсем немыслима, непонятна и совсем невозможна без совместной веры в бессмертие души человеческой [406]. Те же, которые, отняв у человека веру в его бессмертие, хотят заменить эту веру, в смысле высшей цели жизни, "любовью к человечеству", те, говорю я, поднимают руки на самих себя, ибо вместо любви к человечеству насаждают в сердце потерявшего веру лишь зародыш ненависти к человечеству. Пусть пожмут плечами на такое утверждение мое мудрецы чугунных идей. Но мысль эта мудренее их мудрости, и я несомненно верю, что она станет когда-нибудь в человечестве аксиомой… Я даже утверждаю и осмеливаюсь высказать, что любовь к человечеству вообще есть, как идея, одна из самых непостижимых идей для человеческого ума. Именно как идея. Ее может оправдать лишь одно чувство. Но чувство то возможно именно лишь при совместном убеждении в бессмертии души человеческой"[407].

Свое личное бессмертие, как и бессмертие всякой человеческой души, человек особенно сильно и ясно чувствует, когда духовно соединится с единственно Бессмертным — с Богочеловеком Христом, ибо Он — любовь, и в каждом человеческом существе любовь открывает богоподобную душу, которая бессмертна и которая коренится в Боге. Все может быть смертно, и только любовь не может, ибо Бог есть любовь, "и я вас из могилки любить буду… ибо и по смерти — любовь" [408].

Любовь, как бессмертная, Божественная сила, изгоняет из человека все, что преходяще и смертно, изгоняет грех и все, что с грехом связано. Своей Божественной силой любовь очищает людей от всякого греха и грязи, — и человеческую совесть, и сердце, и ум, и волю. И уже очищенных любовь соединяет во единое прекрасное, гармоническое и христоподобное целое. Тут нет места хаосу, дисгармонии, греху, ибо "ничто так не противно любви, как грех" [409]. Любовь исключает грех, ибо грех — единственная аномалия человеческой природы. Любовь — это созидание личности, грех — это разоритель личности. Насколько пребывает любовь, настолько же умаляется грех. Там, где совершенная любовь, там нет места для греха. Совершенная любовь изгоняет всякий грех, всякую смерть. В совершенной безгрешности — совершенная красота человеческой личности. А поскольку только во Христе — абсолютная безгрешность, абсолютная святость, то только в Нем и абсолютная красота.

"Красота — это идеал, — говорит Достоевский, — а идеалы давно поколеблены у нас и в цивилизованной Европе. В мире существует только одно-единственное явление абсолютной красоты — Христос. Это бесконечно дивное явление, бесконечное чудо. Все Евангелие от Иоанна исполнено этой мыслью. Иоанн зрит чудо воплощения, явленную красоту" [410].

"Красота спасет мир" [411], - говорит любимый герой Достоевского князь Мышкин, но именно красота чарующей Личности Христовой, Которая открывается и познается любовью. Христос — не только абсолютная красота Сам в Себе, но и в Своем отношении ко всему тварному. Он — Украситель всего тварного: от Херувима до червя[412]. В Нем всякое существо находит свою боголикую и богоданную красоту, не омраченную и не искаженную грехом. В Нем каждый человек ощущает и понимает, что Бог его создал бессмертным и вечным, что человек — подобие Божие [413].

С помощью христолюбивых подвигов человек стяжает христоликую красоту. Спастись — это значит не только исполниться добром, истиной и любовью Христовыми, но и украсить себя Его Божественной красотой. Этого в наибольшей степени достигли святители, поэтому они, по словам Достоевского, — "положительные характеры невообразимой красоты и силы" [414]. Они — носители и стражи красоты, которая спасет мир. Они "образ Христов хранят благолепно и неискаженно, в чистоте правды Божьей, от древнейших отцов, апостолов, мучеников, и когда надо будет, явят его поколебавшейся правде мира"[415]. Весь их облик необыкновенно и благо излучает неизреченную красоту их душ, христоносных и христоликих.

Земной реальностью Своего богочеловеческого совершенства Христос стал и вовек остался незаменимым идеалом для человека. Стать христоподобной — цель для каждой человеческой личности. Истинно совершенная человеческая личность созидает себя в христолюбивых подвигах: веры, любви, молитвы, смирения, милосердия и в других евангельских добродетелях. Каждая евангельская добродетель — от Лика Христова, она постепенно созидает душу человеческую до тех пор, пока она наконец не станет вся подобной Христу. Эти христоносные личности Достоевский показал неподражаемо реалистическим образом в лицах Зосимы и Алеши, Макара и Мышкина. Все они излучают христоликую красоту и полны евангельских добродетелей. В письме, в котором Достоевский пишет о Христе как об абсолютной красоте и идеале, он говорит, что главная идея его романа "Идиот" — описать истинно совершенного и благородного человека [416]. И это блестяще ему удалось как никому ни до, ни после него. Все его христоликие герои наилучшим образом показывают и доказывают истину: Христос есть любовь; любовь есть красота; красота спасает мир от смерти, очищает от всех грехов, от всех пороков.

Примечания:

3

Pleasant Sunday — afternoon literature (англ.) — "послеобеденное чтение". (Прим. перев.)

4

Umwertung aller Werte (нем.) — переоценка всех ценностей. (Прим. перев.)

35

Там же, с.82.

36

Там же, с.76.

37

Там же, с.81.

38

Там же, с.75.

39

Там же, с.75.

40

Там же, с.80.

41

Там же, с.80.

354

Мк.12:30; Мф.22:37–38; Лк.10:27.

355

Св Иоанн Лествиничник. "Scala Paradisi", Gradus XXVI, Migne, P.G., t.88, col.1028B.

356

1Ин.4:8,16.

357

Св. Симеон Новый Богослов. "Divinorum amorum liber". Cap. XXXVII, P.G., t.120, col.502B. В своем Oratio XXV (ib. col.423C) святитель говорит: "Charitas Deus est, et non creatura".

358

П.А. Флоренский. "Столп и утверждение Истины", с.71.

359

2Пет.1:4.

360

Еф.3:5; 1Кор.2:11.

361

Мф.22:39,38.

362

Мф.22:40.

363

"Братья Карамазовы", с.701.

364

Кол.3:14.

365

Bemardi Carevaiensis. "Opera, ed Maballon", 17,19. De dil. Dei. 1,1.

366

П.А. Флоренский, op. cit. c.84.

367

1Ин.4:7–8.

368

Св. Авва Дорофей. Doctrina VI; Migne, P.G., t.88, col.1698B-D.

369

"Братья Карамазовы", с.295.

370

Там же, с. 62–63.

371

Кол.3:14.

372

1Кор.13:1–2.

373

Ср.: там же, с.12.

374

Ср.: там же, с.8.

375

Ср.: там же, с.10.

376

"Letters of Dostojevsky", р.222.

377

"Братья Карамазовы", с.67.

378

Ср.: Кол.2:19.

379

Св. Симеон Новый Богослов. "Divinorum amorum", liber I, cap. XXXVII; Migne, P.G., t.120, col.592B. "Sine essentia est nihil est".

380

"Die Atomistik des Willens", Bd. II, S.164(1891).

381

П.А. Флоренский, op. cit. c.92.

382

1Ин.3:14.

383

"Братья Карамазовы", с. 383–384.

384

"Дневник писателя". Сон смешного человека. Т.XI, с.141. Ср.: Рим.13:8-10: "Не оставайтесь должными никому ничем, кроме взаимной любви, ибо любящий другого исполнил закон. Ибо заповеди: не прелюбодействуй, не убивай, не кради, не лжесвидетельствуй, не пожелай чужого и все другие заключаются в сем слове: люби ближнего твоего, как самого себя". (Лев.19:18)

385

Курсив Достоевского.

386

Там же, с. 140–141.

387

Там же.

388

"Дневник писателя", т. XI, с.470.

389

См.: Ин.13:34–35.

390

"Дневник писателя", т. XI, с.470.

391

"Бесы", т. VII, с.638.

392

"Дневник писателя", т. XI, с.390.

393

Св. Макарий Великий. Homil XXXVII, 3; Migne, P.G., t.34, col.752C.

394

Ср.: Ин.3:16.

395

"Братья Карамазовы", с.429.

396

Св. Иоанн Златоуст. In: Epist. ad Ephes, cap. Vi, Homil. 3.

397

Св. Афанасий Великий. "De Incarnat", 54.

398

Св. Иоанн Златоуст. Exposition in Psalm. VIII, 1.

399

"Братья Карамазовы", т.12, с.70.

400

Там же, с.380.

401

Там же, с. 69–70.

402

Там же, с. 280–281.

403

Там же, с.83.

404

"Подросток", т. VIII, с. 220, 219.

405

1Кор.2:16.

406

Курсив Достоевского.

407

"Дневник писателя", т. VIII, с.369.

408

"Подросток", т. VIII, с.369.

409

Св. Иоанн Златоуст. Ad. Ephes. Homil. IX,3.

410

E.C. Mayne. "Letters of Dostojevsky", р.135.

411

"Идиот", т. VI, с.412.

412

Христолюбивая душа православного христианина в восхищении молится чудесному Господу Иисусу: "Иисусе, всея твари Украсителю, помилуй мя". — Акафист Иисусу Сладчайшему, икос 4.

413

Ср.: Прем.2:23.

414

"Дневник писателя", т. XI, с.476.

415

"Братья Карамазовы", т. XII, с.372.

416

E.C. Mayne. "Letters of Dostojevsky", р.135.