СУГУДАЙ

Норильск

Не правда ли, хорошо жить в средней полосе? Весна, тепло, травы, молодой лучок, зеленая редисочка. Тому, что кулинария в наших краях богата и разнообразна, даже не надо удивляться – мы же все-таки не север. И ночи у нас соловьиные, а не полярные, и земля у нас чернозем, а не вечная мерзлота, и даже медведи бурые, а не белые. У нас-то все в порядке, а как же там, на северах? Что же они, бедные, делают, когда хотят поесть чего-нибудь вкусного? Не волнуйтесь, придумывают. Один из самых могучих стимулов к деятельности – есть стремление человека хорошо поесть. И я в этом убедился в одном из самых северных городов мира, в Норильске, откуда и привез этот рецепт. Готовим сугудай!

Слово это, конечно, принадлежит одному из коренных народов, обитавших в этих краях. Так же как и слово «Норильск», на юкагирском языке означавшее «топкий берег», «болото» – еще штришок к картинке о норильской природе. Благодаря мудрой политике советской власти и дешевой водке эти коренные народы в окрестностях Норильска если и сыщешь, то с трудом, а слова остались. Талнах, Кай-еркан, Оганер – так называются города, составляющие в комплекте с самим Норильском так называемый Большой Норильск. Почему в такой-то холодрыге, где каждый лишний метр коммуникаций стоит бешеных денег, вместо одного города строят четыре? Не все так просто! На вечной мерзлоте не очень-то построишь, особенно промышленные здания – через несколько лет они просто утонут. Искали скальное пятно, проще говоря – остаток горы, торчащий над этой замерзшей водой. Так и вырос Норильск, вместо одного города – четыре, на этих скальных пятнах. Двадцать километров до Талнаха, еще тридцать до Дудинки, а там и батюшка-Енисей – река, где водится много хорошей рыбы, в том числе благородный чир и мускун, изящный хариус и драгоценная нельма. Что-что, а уж рыбная кулинария в Норильске недостатка в качественном сырье не испытывает. Для сугудая годится любая из этих рыб. А у нас на теплом Днепре, Днестре или Дону по законам компенсации рыбка похуже. Судачок для сугудая постноват, карп – костляв, лещ – очень костляв, плотва – мала, стерлядку все-таки жалко… Щука, которая вообще ни на что, кроме как на рыбу-фиш, не годится, выплясывая перед крючком, на котором насажен живец, долго раздумывает: а куда этот рыбак меня пустить собирается? Если я буду точно уверена, что на фаршированную рыбу, пожалуй, клюну… Со щукой вообще главная проблема – уговорить, что, кроме рыбы-фиш, из нее вообще ничего делать не будут. Тогда сама из воды выпрыгнет прямо в сумку. А так для сугудая годятся только разводимая в наших прудовых хозяйствах форель, кусочек жирного сомика или очень уж крупный толстолобик. Поэтому откажемся от варианта «на природе», где на сугудай годится исключительно рыба, только что вытащенная из воды, и возьмем кусочек палтуса или той же форели, причем можно и даже нужно – крепко замороженной. Сугудай – двоюродный брат строганины.

Вынутую из морозилки рыбку разморозим, но не до конца – тогда она лучше нарежется - в Норильске делают так. Норильск – город, который поражает, когда б вы туда ни приехали. В ноябре – декабре – тем, как там измеряют суровость погоды. Градусы мороза ничего не говорят. Все меряют в градусах жесткости. Это градусы мороза плюс скорость ветра, умноженная на два. Что такое сто десять градусов жесткости – пятидесятиградусный мороз и ураганный ветер тридцать метров в секунду – испытал на себе. Двигаться можно только перебежками и боком, против ветра нужно ходить как парусник – галсами, иногда прячась за киоски. А если окажетесь в Норильске коротким полярным летом (все-таки зима там всего одиннадцать месяцев в году), рискуете обнаружить, что в этом городе жарче, чем в Одессе. Как любила писать советская пресса, Норильск – город контрастов. А ведь ничего, приспособились люди, и снегом тротуары не завалены, как у нас в Одессе, только вот сугробы заслоняют свет окнам третьего-четвертого этажей. А на что им зимой этот свет – за окном, как и положено на 69-й параллели, полярная ночь. В его окрестностях даже совы прекрасно видят и охотятся днем, потому что, если бы полярная сова вздумала провести полярный день не жрамши, скончалась бы в этих холодах максимум через неделю, а полярный-то день на этой широте несколько дольше! Как и полярная ночь. Это в теплом южном Салехарде (с точки зрения норильчан, разумеется) могут устраивать из этого аттракцион, устанавливая памятник Полярному кругу. Норильску до такого памятника несколько сот километров, а жульничать, как в шведском Эвертурнео, и перетаскивать Полярный круг поближе к гостиницам, кафе и ресторанам, чтобы туристам было удобнее, не хочется, да и слишком велика будет натяжка. Вот только тому, что в Норильск, как бабочки на огонь, слетаются представительницы древнейшей профессии, возбужденные слухами о суммах, которые в Норильске платят за ночь, а приехав, горько разочаровываются, когда узнают, сколько эта ночь длится, – не верю. Сейчас все такие образованные стали…

Рубим рыбу на кусочки примерно со среднюю вишенку каждый. Романтическое блюдо первооткрывателей в самый раз для молодого города, которому меньше лет, чем градусов широты. Если бы не сказочно богатые руды, медь, никель, олово, весь тот зоопарк таблицы Менделеева, который обзывают общим словом «полиметаллы», редкие земли и в качестве незначительной примеси к основным богатствам 95% добываемой в России платины, боюсь, что если не у Сталина, то у его присных не хватило бы зверства гнать туда заключенных. Начальником строительства Норильска был довольно необычный человек – Авраамий Петрович Завеня-гин. Как говорят кадровики, объективка на него самая безрадостная: директор Магнитки, построенной, как известно, руками заключенных, первый директор Норильского комбината, на стройке которого в тюремных бушлатах трудились и великий астрофизик Козырев, и поэт Кайсын Кулиев, и гениальный историк Лев Гумилев. Что стоило в те времена попасть туда и, вообще, сколько стоила в те годы человеческая жизнь? Гумилев, сидя на лекции, некоторое время терпеливо слушал утверждения лектора о том, что поэт Николай Гумилев, его отец, писал всякие глупости об Африке, потому что никогда там не был, и робко вякнул с места: «Бывал он в Абиссинии, бывал!» – «Да откуда вы можете это знать, мелете всякую чушь!» – возмутился лектор, и вся аудитория, знавшая, кто такой Лев Гумилев, прыснула со смеху. Лектору было обидно и стало чуть менее обидно только после написания доноса. Вот и встретился Гумилев в норильском бараке с Николаем Козыревым и, слушая его рассказы о звездах, придумал свою теорию этногенеза. А этот самый Завенягин, который всеми ими командовал, – странная деталь: вроде все им были недовольны, и Сахаров о нем пишет, что тот был выразителем сталинских взглядов (интересно, какие еще взгляды человек на таком посту мог тогда высказывать при посторонних; думаю, что публичные высказывания Андрея Дмитриевича в те годы ему бы самому позже не понравились), а тем не менее – ни одного упоминания о каком-либо зверском или просто недостойном поступке Завенягина. Все вспоминают, что к заключенным он обращался исключительно по имени-отчеству и даже в приказах велел так писать, что было прямым нарушением тогдашних инструкций – могли и самого по другую сторону «колючки» пересадить. Что из его уст никогда не слышали ни крика, ни, что тогда было даже подозрительно в разговоре с заключенными, ненормативной лексики. Что именно к нему обращались, когда надо было защитить талантливого человека, сказавшего лишнее, и выслушивали суровую и идеологически выдержанную оценку, которая всегда заканчивалась неожиданно мягкой резолюцией. Именно он не побоялся с ходу предложить работу знаменитому Зубру – Николаю Тимофееву-Ресовскому, оставшемуся в Германии после научной командировки и прожившему там до 1945 года. Простых людей не бывает, и этот администратор, заместитель Берии, доросший до министра так называемого среднего машиностроения, то есть атомной промышленности, не составлял исключения. Так вот, он когда-то распорядился строить здесь не бараки, а дома. Это и было началом Норильска.

На 0,5 кг рыбы возьмем одну большую луковицу и нарежем ее не слишком мелко. Без лука в Норильске было бы совсем скверно – на Севере витамины нужны до зарезу. Норильск – город богатый, его знаменитая «Горка» – так называют этот монстрообразный комбинат – кормит щедро даже в нынешние трудные времена, а уж в советское время норильские магазины своим богатством приятно удивляли на фоне, скажем, моих родных одесских, а молочные продукты вообще были лучше питерских и московских. Совхоз «Норильский» был единственным совхозом в стране, где коров, которые давали менее семи тысяч литров молока в год, не держали, а ведь это нынешняя европейская норма. А причина простая – сено, которое доставляли в короткую зимнюю навигацию, было буквально золотым, и держать менее производительных коров было бы просто разорительно. Резать таких коров жалко, говядина в норильских магазинах в основном замороженная, доставленная во время так называемого «северного завоза», короткого месячишки-другого навигации по Енисею, когда и нужно забросить в город все, что понадобится на целый год, а то возить потом самолетами не перевозить, и уже не за медь, а за золото. А главное мясо в норильских магазинах – оленина. По мне так совсем неплохое, на суховатую говядину похоже, во всяком случае, вполне диетическое.

Если есть зеленый лучок – добавьте немножко, тоже порезав. В Норильске так хочется зелени… Норильчане обижаются, когда им говорят, что у них нет деревьев. Нет больших деревьев – подчеркивают они. Но что там за деревья – их карликовые березы, слезы одни. Говорят, что как-то приехала к одному норильчанину бабушка с материка и спросила у таксиста, везшего ее из аэропорта: «А деревья у вас есть?» – «Вот же деревья», – показал таксист. «Господи! – пролепетала бабушка. – А я думала, это прошлогодний укроп». Забавное дело – тундра, где расположены норильские профилактории и базы отдыха! Развлечений хватает: охота, катание на снегокатах, конечно, незаменимая на Севере банька, говорят, летом все в тундре зеленое и красное от полярных маков. Не видел, не знаю. Семь лет подряд я приезжал в Норильск в конце марта – тогда там еще градусов тридцать мороза – в школьные каникулы проводить чемпионат Норильска по «Что? Где? Когда?». В городе на двести пятьдесят тысяч населения число участников чемпионата только среди детей – подчеркиваю, только среди детей – приближалось к тысяче. Как только я приезжал в единственную тамошнюю гостиницу с оригинальным названием «Норильск», где одна из программ радиоточки монотонно повторяет сведения о погоде в норильском аэропорту Алакель и на сколько задерживается тот или другой самолет, я немедленно шел в буфет и заказывал сугудай, ибо после полета хотелось чего-нибудь остренького, а сугудай – вещь острая. Не постесняйтесь хорошо посолить его и поперчить. И очень щедро сбрызните уксусом, больше, чем идет в такое же количество салата. Сугудай – это почти корейское хе, уксус должен обжечь и размягчить, а чтобы размягчить при этом ваше нёбо, добавьте еще ложку или две подсолнечного масла. Вот и весь состав сугудая.

Норильские дети мне запомнились – просто чудо какое-то: бойкие, воспитанные, совершенно не северные и непохожие на страдающих от авитаминоза. Торговля фруктами кормит многих, в Норильске живет двадцать тысяч азербайджанцев, это официально зарегистрированных. Одно из семейных общежитий в Норильске так и называется в народе: «26 бакинских коммерсантов». Норильские детки активные, толковые, незапуганные и очень осведомленные. Компьютер почти что в каждой семье, на комбинате зарабатывают неплохо, и норильский ребенок знает, что при экзамене в ВУЗ там, на материке, где речь идет о платном или бесплатном месте, к нему подойдут жестче – ну как же, они там в Норильске такие деньги зашибают… Ой, не все. А дети хорошие! До сих пор горжусь, что основал в Норильске, пожалуй, самый северный в мире клуб «Что? Где? Когда?». И когда сужу чемпионаты России и встречаю там своих крестников, как-то теплее на душе становится. Вот и вопрос «Что? Где? Когда?» – как сделать так, чтобы сугудай приготовился быстрей? А вот старое норильское средство: закрываете миску с сугудаем другой миской и начинаете ее трясти. Проходит десять минут, народ уже пьет и гуляет, а вы трясете миску. Не волнуйтесь, рюмку кто-то и вам нальет, а вы за разговорами, за шутками, за очень хорошим общением (в Норильске живут потомки ссыльных профессоров, инженеров, академиков, уровень интеллигентности города очень высок) не замечаете, как сугудай готов. Вы его потрясли, и он вас потрясет.

Ну вот теперь, когда все пропиталось, вот так вот, еще толком неотмерзшего, попробуйте ложечку-другую, заедая белым хлебом и запивая сами знаете чем. Попробуйте и вспомните удивительный северный город, о котором многие из вас слышали. Условия в нем суровые, а люди мне очень понравились. Скажете, что это туристский взгляд и что, приглядись я повнимательней, мое мнение было бы не таким радужным? Может быть, вы и правы. Видел я в Норильске и то, что мне не понравилось. Очень. Даже думал: писать об этом или нет. Решил, что без этого тоже будет неправда. В этом самом аэропорту Алакель, практически единственном месте, через которое можно добраться в Норильск или выбраться из Норильска, – чертова уйма бродячих собак. Причем не беспородных шавок, а чистокровных, породистых собак, обычно больших – малые просто меньше живут. Тяжело видеть колли, сенбернара или афганскую борзую худющими, грязными и неухоженными. Они неопасны, вялы, чуть ли не шатаются от голода, и как только в их поле зрения появляется новый человек – тоскливо смотрят в его сторону, иногда даже принюхиваются. Ищут хозяина. Им ведь не понятно, что везти собаку самолетом дорого и хлопотно, и поэтому некоторые владельцы собак, отправляясь на материк, не берут своих четвероногих друзей с собой. И тем остается только бежать по следу машины, которая увезла самых главных в их жизни людей из дома, куда другие люди их почему-то больше не пускают. Собачьего нюха хватает, чтобы взять след. Если нет бурана – след ведет до аэропорта и там кончается. И собаки остаются ждать там, где кончился след, – а вдруг вернется? Потому и смотрят на каждого входящего. А их хозяева не возвращаются никогда. Вот такая история. И она вовсе не говорит о том, что в Норильске так много людей черствых и безжалостных. Просто мы не поставлены в такие условия, а сколько худых и несчастных собак бродило бы по аэропорту нашего родного города, если бы он стоял на месте Норильска, – мы не знаем. Боюсь, что даже больше. Так что эта история вовсе не о том, что Норильск так плох, а о том, что люди бывают разные. Тяжелые условия жизни, как проявитель: хорошие люди становятся еще лучше, плохие – сами понимаете. Может быть, именно поэтому в Норильске я встретил так много хороших людей. А хозяева этих несчастных собак улетели и больше никогда не вернутся туда.

Вот такое блюдо мы в итоге приготовили – экзотичное, но очень вкусное. Экзотика свойственна Северу не меньше, чем Югу. Торос – штука не менее диковинная, чем оазис, тундра так же быстро прикончит любого из нас, как и джунгли, а белые медведи убивают за год примерно столько же людей, что и кокосовые орехи, сорвавшиеся с пальмы. Чем сугудай менее диковинен, чем, скажем, кускус? Может быть, вам даже больше понравится. Попробуйте!

Ингредиенты

500 г филе палтуса или форели, 1 луковица, 1 пучок зеленого лука, уксус, растительное масло, соль, перец.