Любимец и вождь народов Тиберий

Народ, сенат, солдаты, актеры, поэты, рабы, патриции, германцы, иллирийцы, каппадокийцы, иудеи… В общем, практически все… Впрочем, не названы еще ближайшие родственники — мать, брат (вероятно), сын родной и двое приемных, внуки, невестки… Теперь, кажется, действительно все. Эти все страстно желали только одного — скорейшей смерти цезаря Тиберия. За что? За все. Натерпевшись за 23 года его правления, ближайшее окружение римского цезаря на 78-м году жизни государя-императора все-таки не вынесло пытки временем и придушило Тиберия подушкой! Оно и понятно: уже прекратив дышать, чем вызвал и тайное, и откровенное ликование, старец вдруг, вне всяких приличий, затребовал есть… Не выдержали нервы Макрона! И наследник Гай Цезарь вздохнул с облегчением: он-то уже принимал поздравления…

Сам не подарок, император Август, приемный отец Тиберия, заявил на смертном одре: «Бедный римский народ, в какие он попадет медленные челюсти!» Ни за что бы не усыновил он кровожадного мальчишку, не питай страсти к прекрасной Ливии, его матушке. А тут то ли жизнь так распорядилась, то ли Тиберий не подкачал, только, едва приемыш вернулся с Родоса в Рим, не прошло и трех лет, как скончались оба прямых наследника — родные дети Августа Гай и Луций… А Тиберий «хоть и плохонький, да свой»… Август обладал чувством юмора: отдал Тиберию две трети наследства, что практически означало — империю! Оставшуюся треть, сами понимаете, способный юноша (правда, было ему тогда уже 55) быстренько извел.

Блестящий полководец уже в молодые годы усердно отстаивал интересы Рима в провинциях и царствах, усмирял Паннонию и Далмацию, переселял народы (германцев — в Галлию), возвращал обиженным царям троны и ключи от Рая (Тиграну вернул армянское царство). «Должности квестора, претора и консула он занимал раньше срока и почти без перерыва; а затем, спустя немного времени, получил второе консульство и трибунскую власть на пять лет», — пишет о нем Светоний в начале II века н. э. Кроме решительных, мягко говоря, черт, Тиберий обладал и умом. При Августе он в судах доказывал недоказуемое, из самого собою разумеющегося делал проблему и приписывал себе её решение, а власть, «саму» пришедшую к нему в руки, настолько долго и витиевато отвергал (он был еще и писатель!), что кто-то из сенаторов, не выдержав, воскликнул: «Пусть он правит — или пусть он уходит!» Красиво сказал другой сенатор, «побивший» Тиберия его же оружием: «Иные медлят делать то, что обещали, а ты медлишь обещать то, что уже делаешь». Тиберий это проглотил и продолжал ломать комедию, но тому безымянному сенатору через пару лет, вероятно, несладко пришлось… Цезарь обладал отменной памятью, а совести у него не было вовсе: ради карьеры оставил любимую жену, вторую жену Юлию (дочь Августа) бросил после целой серии ловушек и подтасовок, когда сам венценосный отец потребовал развода, уличив дочь в прелюбодействе, — причем Тиберий поступил по отношению к ней так цинично и так жестоко, что она умерла… от голода! Это дочь прежнего императора… Как жаль, что Август не дожил до этой минуты: бедняга скончался бы от одного лишь известия.

Все-таки юморной был старик этот Август. Пишет Тиберию, у которого вот уже три года особых успехов не наблюдается (не везде и не все решает полководческий талант: балканские упорства и нам хорошо известны): «Я могу только похвалить твои действия в летнем походе, милый Тиберий: я отлично понимаю, что среди стольких трудностей и при такой беспечности солдат невозможно действовать разумнее, чем ты действовал. Все, кто был с тобой, подтверждают, что о тебе можно сказать словами стиха: 

Тот, кто нам один неусыпностью выправил дело…»

Август цитирует известный стих Энния о Фабии Кунктаторе («Анналы», 370 по Фалену), где вместо «неусыпностью» сказано «промедлением»!.. Зная любовь пасынка к чтению и стихосложению, едкий старец мстит ему заранее за все то, что будет и уже произошло с его родным корнем, с его империей, с ее народом. А еще — предупреждает: не зарывайся! — я все про тебя знаю («все, кто был с тобой» — глаза и уши). Намек на пороки Тиберия — в подчеркнутой фразе о «такой беспечности солдат». И все же опять предупреждение: а не уберут ли они тебя за чрезмерную к ним любовь?

Уехав на Капри — говорили, «умирать», — престарелый император Тиберий повел такую разнузданную жизнь, столько развратил тамошнего населения обоего пола, что удивительно, как в течение нескольких лет терпели «отцы семейств» и не удавили Тиберия раньше!

В Риме император часто развлекался шутовством: например, вставал или уступал дорогу идущему сенатору. «Вы и не знаете, какое это чудовище — власть», — говорил он друзьям, умолявшим его принять кесарство — именно ту верховную власть, которую он захватил через мгновенье после кончины Августа. И долго-долго потом доказывал самой последней кухарке, насколько она ему, эта верховная власть, претит. А сам в это время, пока «колебался», успел отправить Германика в Германию, а Агриппу — на тот свет. Ах, какую шутку приготовил ему мертвый император на словах в завещании! «Так как жестокая судьба лишила меня моих сыновей Гая и Луция, — писал Август, а вольноотпущенник зачитывал в сенате! — пусть моим наследником в размере двух третей будет Тиберий Цезарь»… Ему при всех, на этот раз никак не в шутку, указали на его место. Август знал: слова будут зачитаны вслух. Тиберий проглотил…

И продолжал прибедняться: мои дела впредь попрошу называть не «священными», а «важными», и осуществляются они не по моей «воле», а по моему «совету». «Государь»?! Да вы что! «Я государь для рабов, император для солдат, принцепс для всех остальных». Вот так-то.

А пошутить Тиберий и сам был не прочь. Будучи «посланником» Августа на Родосе, как-то заявился он к Диогену поучаствовать в его философских спорах (отчего-то они проходили только по субботам… а в ту субботу, как на грех, почему-то вовсе были отменены — возможно, из-за эпидемии гриппа), и Диоген вежливо сказал ему:

— Приходи через семь дней.

Появившись в Риме, известный философ пришел к Тиберию, чтобы приветствовать его.

— Приходи через семь лет! — ответил ему Тиберий.

Развратный император не забывал ничего и умел долго терпеть и ждать. Великодушие он проявлял лишь напускное и показное. И то за него полагалось платить. Например, заподозрив одного родосца в нехороших намерениях, кесарь приказал его пытать. А потом вспомнил: ведь сам же написал ему любезное письмо с приглашением приехать развеяться, молодость вспомнить… Фи, как нехорошо вышло! Отпустить?.. Расскажет всему свету о гостеприимстве императора… И приказал: добить!

Конечно, с памятью становилось плоховато, — сказывались пьяные оргии… Да и дружка-то, видимо, для того позвал…

В один из таких «обедов» «на вилле под названием „Грот“ близ Таррацины, с потолка вдруг посыпались градом огромные камни — много сотрапезников и слуг было раздавлено, но сам он, вопреки всякому ожиданию, спасся» (Светоний)! Верный слуга Сеян (по словам Тацита) защитил Тиберия от камней своим телом… С ним император расправится чуть позже.

А пока в качестве мести всем происходит несчастье в Фиденах: на гладиаторских играх обрушивается амфитеатр и гибнет двадцать тысяч зрителей! Император оставляет Капри и едет на материк. Впрочем, пребывает там очень недолго и возвращается к своим «делам» на красивом острове с одной-единственной пристанью, да и той малюсенькой, ибо остальное — неприступные скалы. Раздолье! Никакому десанту взять Капри не под силу, — не развернешься.

Вообще-то говоря, имя Тиберия звучит так: Клавдий Тиберий Нерон. За безмерную любовь к алкоголю новичка в лагерях звали Калдием Биберием Мероном (bibere — «пить», caldum — «подогретое вино», merum — «чистое вино»). Пьяному — море по колено: даже смертельный «Грот» Тиберий пережил, вопреки всем надеждам. Не пережил только старости и душной подушки. За три дня до смерти императора был еще знак — от землетрясения на Капри рухнула башня маяка. «А в Мизене (на бывшей вилле Лукулла!), когда в столовую внесли для обогревания золу и уголья, давно уже погасшие и остывшие, они вдруг вспыхнули и горели, не погасая, с раннего вечера до поздней ночи» (Светоний).

С огнем у Тиберия были свои счеты, более счастливые, чем с сооружениями из камня. «В сражениях, — пишет Светоний, — он никогда не полагался на удачу и случай; все же он принимал бой охотнее, если накануне во время ночной работы перед ним вдруг сам собою опрокидывался и погасал светильник: он говорил, что эта примета испытана его предками во всех войнах, и он ей доверяет…» Находясь в побегах, Нерон (отец Тиберия) и Ливия попали в лесной пожар, и Ливия, держа у груди малыша Тиберия, опалила волосы и даже край одежды. За несколько дней до возвращения с Родоса на крышу дома Тиберия сел орел! Феноменальный случай: орлы на Родосе и вообще в близлежащем регионе ни тогда, ни теперь не водились и не водятся. «А накануне дня, когда он узнал о своем возврате, ему при переодевании показалось, что на нем пылает туника. Еще раньше, когда он выступил в свой первый поход и через Македонию вел войско в Сирию, перед Филиппами вдруг сам собою вспыхнул огонь на алтарях, некогда воздвигнутых победоносными легионами» (Светоний).

Впрочем, счастливее огонь или камень, вопрос астрологический, а мы твердо знаем лишь то, что, не будь у императора «букета» пороков, мы не имели бы точных датировок или других нюансов, связанных с неординарностью цесаря.

В 1957 году в Сперлонге (к югу от Рима), между Террачиной и Гаэтой, был раскопан «Грот»! Так вот, в том самом подземном гроте был большой нимфеум (помещение с водоемом в центре). Пещера заполнена обломками скульптуры и полуразрушена. Археологи нашли несколько тысяч фрагментов. Среди них есть части шестиметровых статуй, другие обломки от фигур тоже в полтора-два раза больших натуральной величины.

Находка поразила итальянских ученых: стилистика фигур в «Гроте» была сходной со знаменитой группой «Лаокоон и сыновья», ныне находящейся в Ватикане. Предположили даже, что Ватиканская группа — копия с этого найденного оригинала. Была обнаружена и плита с именами трех родосских скульпторов — Афинодора, сына Агесандра, Агесандра, сына Фания, и Полидора, сына Полидора. Среди обломков было много фрагментов змеиных тел…

Нет, скульптура в Ватикане является оригиналом: при дальнейшем изучении находки оказалось, что найдены ранее неизвестные работы прославленных мастеров I века до н. э. Возможно, среди фигур «Грота» и была группа Лаокоона, но только в другой интерпретации, не схожей с ватиканской. Другой сюжет установлен благодаря обломкам надписи-эпиграммы поэта Фаустина, друга Марциала, в которой говорится и о фигуре Скиллы, похищающей спутников Одиссея. Группы располагались у водоемов нимфеума с проточной водой — круглого и квадратного.

Фрагменты фигур, обвитых змеями, по-видимому, связаны с эпизодом нападения чудовища на корабль Одиссея. Сам Одиссей из этой группы, вероятно, тот, что прибег к защите Палладиума. Сохранился фрагмент, изображающий фигурку Афины, судорожно обхваченную рукой.

У входа в грот найдена большая мраморная группа, изображающая Ганимеда, похищаемого орлом. Орел и тело Ганимеда — из голубого мрамора. Голова Ганимеда исполнена отдельно, из белого мрамора. Группа — римская копия бронзового оригинала работы Леохара. Выделяется качеством голова Афины в высоком коринфском шлеме — копия с Афины Мирона, другие римские копии с греческих оригиналов…

Может быть, кого-то совершенно не тронет, а кого-то успокоит сам факт находки, попавшей в музей, — ведь посреди этих образцов высокого искусства, сам не чуждый поэзии, в I веке н. э. цезарь Тиберий творил дикие свои мерзости…