Часть I. Крымская война вдалеке от Крыма.

Слабость сильного в том, что он

хочет победить более слабого.

Сила слабого в том, что он

хочет победить более сильного.

Ле-цзы, VI-V вв. до н. э.

Итак, сейчас мы стоим почти на том самом месте, откуда сто пятьдесят лет назад в ожидании лёгкой победы готовились грести к берегу шлюпки англо-французского десанта. До берега рукой подать - пара кабельтовых2, может, чуть больше. Точно так же светило солнце и кричали чайки. Точно так же глядели с рейда на негостеприимный берег два контр-адмирала - англичанин Дэвид Пауэлл Прайс и француз Феврье Де Пуант3. Крымская война была в самом разгаре, и здесь, на самом краешке планеты, пересеклись интересы трёх могущественных государств: владычицы морей Англии, "славной матушки" Франции, как называла её Жанна д'Арк, и крепнущей России. Причём, первые две - союзники. "Как тяжко живётся на свете, когда никто не воюет с Россией!" - горестно вздохнул как-то известный английский парламентарий, истеричный русофоб лорд Палмерстоун.

Это была первая мировая война. Самая первая - в буквальном смысле этого слова. Великобритания, Франция и Турция набросились на Россию со всех сторон. Плюс Сардинское королевство, да ещё Швеция, но та всё больше пребывала в раздумьях. И ещё Персия... Нападение на Колу и Соловки в Студёном море, блокирование русского флота на Балтике, ожесточённые боевые действия на Черноморском театре, из-за которых, собственно, война и получила название Крымской4, героическая первая оборона Севастополя, позорно проигранная бездарным царским правительством...

В середине XIX века Россия стремительно осваивала новые земли на юге и востоке, затрагивая тем самым интересы целой коалиции государств во главе с Великобританией. Главный конфликт завязался на Ближнем Востоке и на Балканах; Великобритания прицеливалась на Северо-Кавказское побережье, а для этого ей нужно было как-то выдавить Россию с Чёрного моря.

Но Россия была сильна не только на Чёрном море. Чтобы одержать над ней верх, нужно было вести войну ещё и на Балтике, а также на Белом море. У Англии, естественно, были свои интересы и там, и там. А если говорить о мировом масштабе, то Россия уже тогда занимала почти шестую часть света, выходя своими границами к Тихому океану и распространяясь владениями аж в Русскую Америку. Британии до зарезу хотелось хозяйничать и на Дальнем Востоке - Сахалин, Амур, Курильские острова, Камчатка, Аляска... сплошные лакомые куски.

Дарить с трудом занятые территории Россия не собиралась. Тогда Англия, недолго думая, подтолкнула Турцию к военным действиям и помогала ей, чем хотела - оружием, амуницией, военными советниками. А одновременно вербовала будущих союзников.

Недальновидной Турции пришлось дорого заплатить за чересчур поспешное решение об участии в войне - она лишилась основных сил своего военно-морского флота. Боевые корабли Османской империи были утоплены, сожжены и захвачены эскадрой адмирала П. С. Нахимова в Синопском бою. Сам Осман-паша попал в русский плен. Турецкая трагедия 18 ноября 1853 года глубоко взволновала правительство Лондона: как же так, "воинствующая Россия ущемляет интересы маленькой Турции", а вскоре Англия, Франция и Сардиния объявили России войну, к которой готовились давно и исподволь.

Несмотря на терзавшие Россию коллизии, невзирая на завидную тупость высших российских чиновников, союзники преуспели только в Крыму. В соседней Одессе всё получилось значительно сложнее. Балтика вообще оказалась для них орешком не по зубам. Знаменитый английский адмирал Чарлз Напье был вынужден признать свою неспособность взять Кронштадт, а потому убрался со своей эскадрой восвояси. Соловецкие монахи в Белом море со своими допотопными пушками, осенив их знамением и не снимая ряс, дали неравный бой аж двум фрегатам, также вынудив их к ретираде. И даже маленькую Колу британцы взять не сумели. Простые русские люди, лишённые чиновничьей косности мышления, грудью вставали на защиту своей родной земли и выгоняли озадаченного агрессора не солоно хлебавши. Кто с мечом к нам войдёт... Так было в той части России, которую принято называть европейской.

Но ещё была и далёкая Камчатка. Овладение русским форпостом на севере Великого Тихого океана сулило союзникам просто несметные богатства. Именно за этим бороздили далёкие моря великие Кук и Лаперуз, хотя и вошли в историю капитанами-гуманистами. Географические открытия нужны были учёным, а государствам нужны были колонии - драгоценности, сырьё, рабочая сила и всё остальное, о чём в своё время доходчиво писали Маркс и Энгельс, и чему трудно возражать. На карте XIX века почти всё окрашено в зелёный и сиреневый цвет - всё английское и французское. Испания с Португалией к тому времени уже основательно ослабели. Справедливости ради отметим, что укрепление России на Дальнем Востоке тоже следует назвать колонизацией, поскольку речь шла о прямом присвоении богатств этого удивительного края, и без притеснений местного населения (подчас весьма кровавых), увы, не обходилось. Другое дело, что русские никогда не опускались до рабства и везде старались жить с аборигенами мирно. Но справедливость распределения колоний между державами вызывала в Британии сомнение. Им срочно нужен был передел.

Именно поэтому дважды, в 1826 и в 1827 году, в бухту Авачи заходил английский шлюп "Blossom" (расцвет - англ.). Знаменитый путешественник, храбрый капитан Фредерик Уильям Бичи, искавший Северо-Западный Проход со стороны Тихого океана, зашёл в Петропавловск, но не просто зашёл, а впервые составил по-настоящему подробную карту всей бухты, тщательно промерив глубины, зарисовав все тонкости береговой черты и направления течений, детально ознакомившись с условиями жизни на Камчатке и лично убедившись в несметных богатствах полуострова. Ещё был француз, будущий адмирал Дюпти-Туар, на фрегате "La Venus" (Венера - франц.); своей официальной миссией он назвал предложение начальнику Камчатки Шахову установить памятник Лаперузу, словно не было для этого другого способа, кроме как совершить с этой целью пол-кругосветки. Да и где это видано - решать подобные вопросы на уровне губернатора далёкого края, минуя соответствующий государственный департамент... Дюпти-Туар даже вручил Шахову эскиз, попросил о совместной прогулке - мол, присмотреть подходящее место - а заодно зарисовал план города, посчитал запасы и промерил глубины перед входом в Ниакину губу (так в XVIII веке называлась Петропавловская гавань). Шахов был не на шутку встревожен учтивой наглостью Дюпти-Туара, да так, что вообще позабыл про злополучный памятник, и когда по напоминанию французского правительства через Санкт-Петербург его всё же поставили5, то все расходы отнесли на счёт незадачливого начальника Камчатки, которого нашли дослуживающим свой срок совсем в другом месте, и который был искренне тому изумлен. Но это уже другая, хоть в чём-то и анекдотичная, история... Зато Шахов, вообще-то не ахти как много сделавший для Камчатки, умудрился попасть на все иностранные морские карты: отныне мыс Сигнальный, на котором традиционно устраивался наблюдательный пост, на них именовался Schackoff's Point - мыс Шахова.

В остальное время Петропавловск всё больше посещали американские китобои, хотя разномастные торговые корабли также не оставляли Камчатку стороной - слухи о её богатствах ширились. А когда Крымская война уже кипела вовсю, в самом начале 1854 года, едва разогнало лёд, заявился в Авачинскую губу английский вооружённый купеческий корабль под американским флагом; естественно, вышел скандал, и обозлённый капитан Торнтон был вынужден поспешно убраться восвояси. Тут нелишне будет сказать, что вешать чужие флаги на свои гафели в целях маскировки для воинствующей Англии было делом привычным, и камчадалы имели возможность убедиться в этом аж трижды.

О том, что война уже объявлена, на Тихоокеанском театре военных действий узнали, как и полагается, в последнюю очередь. Союзная эскадра - точнее, главные её силы - стояла в перуанском порту Кальяо, где оба адмирала коротали время за обсуждением тактики предстоящих боевых операций. Странно, но главнокомандующий объединённой эскадрой Дэвид Прайс настаивал на завоевании господства на море, для чего предлагал грабить и топить все русские суда подряд, хотя с самых юных лет (мы ещё увидим позже) считался и являлся большим специалистом по взятию береговых укреплений. Мастер же линейного морского боя француз Де Пуант, напротив, предлагал брать подряд все русские форпосты на Тихом океане один за другим. При этом оба чувствовали близость войны, но официального уведомления ещё пока не имели. Весь союзный флот насчитывал свыше 50 вымпелов (считая не только боевые корабли) - это и так много на весь Тихий океан, а если их противопоставить всего лишь двум русским боевым кораблям, то перевес получался более чем ощутимым. Неудивительно, что союзники облизывались в предвкушении лёгкой добычи, и дух офицерской кают-компании на любом корабле эскадры был наполнен разговорами о предстоящей увеселительной прогулке по российским берегам.

Два русских корабля - это видавший виды фрегат "Паллада" под флагом адмирала Евфимия Путятина и небольшой (но скоростной) корвет "Оливуца". Остальные суда Дальневосточной эскадры - паровая шхуна "Восток", четыре небольших военных транспорта и пара ботов - были, конечно, не в счёт. Поэтому обеспокоенное русское Адмиралтейство в 1853 году решило послать на Тихий океан два современных фрегата. Выбор пал на 50-пушечную "Диану" (командир капитан-лейтенант С. Лесовский) и 44-пушечную "Аврору" под командованием капитан-лейтенанта Ивана Николаевича Изыльметьева, моряка опытного и смелого, прекрасного командира и офицера, который своей прямотой и жёсткой логикой суждений в Санкт-Петербурге (как оно обычно и бывает) пришёлся не ко двору. Для кабинетных моряков российского военно-морского ведомства сие назначение представлялось ссылкой, для Изыльметьева же - отличным шансом вновь оказаться в плавании, проверить себя, команду и новый корабль, да ещё не где-нибудь, а на Тихом океане, на Дальнем Востоке, подальше от плесени дубовых столов и лизоблюдства паркетных залов.

Маршрут "Дианы" предполагал оставить слева Европу и Африку, пересечь Индийский океан, а по достижении Тихого действовать в соответствии с указаниями адмирала Путятина.

"Аврора" же, покинув Кронштадт в компании корвета "Наварин", в Северном море попала в жестокий шторм. Корвет не сумел выдержать напора стихии6, поэтому оба корабля встали на ремонт в норвежском порту Кристианссунн, а затем и в Портсмуте, одном из самых больших портов Англии, уже насквозь пропитанным духом предстоящей войны. Не обошлось, разумеется, без скандала, спровоцированного англичанами, но командир фрегата с честью вышел из сложного положения, направив течение переговоров в нужное ему русло и сумев увести "Аврору" прямо из-под носа британцев, уже нацелившихся начать войну с захвата новехонького русского корабля. В Рио-де-Жанейро экипаж с радостью узнал о Синопском сражении и салютовал эскадре Нахимова из пушек. Обогнув мыс Горн, фрегат повернул на норд и пошёл вдоль чилийского побережья, а спустя 63 дня после выхода из Рио, изрядно потрёпанный штормами, 3 апреля прибыл в Кальяо.

Первый же визит вежливости на флагманский британский фрегат "President"7 подтвердил самые худшие опасения Изыльметьева. Война была вопросом уже не месяцев, а дней. Он не мог знать (конечно же - откуда?), что она на самом деле была уже объявлена, и союзные адмиралы с нетерпением ждали только официального подтверждения, которое вот-вот должен был доставить из Панамы английский пароходо-фрегат "Virago"8.

Дабы усыпить бдительность Прайса и Де Пуанта, командир "Авроры" пригласил их с ответным визитом, во время которого те осмотрели корабль и успокоились, видя полную неспособность фрегата выйти в море. Работы действительно было невпроворот, но Изыльметьев приказал заниматься ремонтом рангоута и такелажа по ночам, а днём лишь изображать ленивую видимость каких-то действий. Кроме того, "Аврора" предусмотрительно постаралась встать на самом выходе из гавани, вызывая тем самым у союзников постоянный зуд. Выдумав несуществующие причины, союзники сменили места своих якорных стоянок и постарались окружить "Аврору" со всех сторон. На салингах их фрегатов постоянно торчали наблюдатели, высматривающие, не предпримет ли русский командир какую-нибудь хитрость. Адмиралы даже повторили свой "визит вежливости" на "Аврору", и Изыльметьев, согласно правилам морской вежливости, должен был ответить тем же.

Переоснастка ещё не была завершена, когда Изыльметьев шестым чувством понял, что завтра уже будет поздно. У него не было никаких источников информации, но, уловив какие-то незаметные изменения в поведении французов и англичан, он всё же верно угадал нужный момент - именно назавтра союзники собрались неожиданно атаковать "Аврору". Во время вечернего визита во вторник 13 апреля на флагманский британский фрегат за вежливыми разговорами, чаем и виски командир "Авроры" усвоил главное: участь русского фрегата союзниками уже решена. Поэтому среди ночи были проведены все необходимые приготовления и спущены шлюпки, а туманным ранним утром следующего дня, при полном штиле, Изыльметьев бесшумно проверповал9 фрегат от места якорной стоянки союзной эскадры - из зоны безветрия на выход в океан, где хоть чуточку дуло. С большим опозданием маневр был замечен на эскадре, союзники задёргались, замелькали сигнальные флаги, но адмиралам оставалось лишь кусать локти - момент был упущен. "Аврора" уже поставила паруса, обогнула остров Сан-Лоренцо и скрылась.

Таким образом, "Аврора" от рук союзников ускользнула. Где находятся остальные русские боевые корабли, "Паллада" и "Диана", было также неизвестно. Впрочем, "Диану" не так давно видели совсем недалеко от Кальяо, в Вальпараисо10. Ну и что? На общую картину эти отрывочные сведения света не проливали. Адмиралы злились - на русского командира, который обвёл их вокруг пальца, друг на друга и Бог весть на что ещё. В порыве бессильной ярости Прайс приказал взять в плен небольшую прогулочную яхту русского князя Любимова-Ростовского, стоявшую на якоре неподалёку. Этот несколько странный "военный подвиг", совершенный ещё до прихода "Virago", а стало быть, до известия об официальном объявлении войны, вызвал удивление и непонимание даже у союзников-французов.

Сложно сказать, что руководило действиями обоих адмиралов, которые при первом же ветре не бросились в погоню. Перехватив "Аврору", они существенно облегчили бы свою задачу. Но вместо этого они продолжали напряжённо спорить относительно тактики предстоящих действий, поскольку точных инструкций от Адмиралтейства не было. И - о, эта идущая из глубины веков плохо скрытая вражда англичан и французов, их нежелание понять друг друга и хоть в чём-то уступить! Она то выплескивается в Тридцатилетнюю войну, то прячется на самое дно, как накануне Крымской, но её отголоски легко увидеть даже в наши дни... Увы, не отличалась взаимопониманием союзная эскадра, хоть и хвасталась таковым в прессе. Французов коробил факт, что главнокомандующим является британец, а английская часть эскадры в адрес французов постоянно по этому поводу злословила. Противостояние по принципу "сам дурак" усиливалось ещё и беспокойством за государственную принадлежность будущих завоёванных колоний, и пару раз дело даже доходило до матросских потасовок на берегу. Офицеры были, понятно, сдержаннее (особенно, адмиралы), но взаимное неприятие глубоко в закоулки душ не зарывалось.

Интересно, что покинувшая Кальяо "Аврора" разошлась правыми бортами со спешившей из Панамы "Virago" на весьма небольшом расстоянии. У британского капитана даже возникла шальная мысль стрельнуть по русскому фрегату (он-то уже знал об объявленной войне), но всё же он передумал и счёл за благо прежде всего доставить своему адмиралу секретную депешу. Никуда, мол, "Аврора" не денется. И правильно сделал, иначе (с учётом разницы в пушках) объединённой эскадре пришлось бы начать боевые действия с поисков для себя нового парохода. И об объявлении войны они бы узнали ещё не скоро.

Полторы недели спустя адмиралы пришли-таки к консенсусу, ибо бездеятельность пахла отсутствием понимания со стороны правительств обеих стран. Здесь не лишним будет напомнить, что чётких задач поставлено не было - ни англичанам, ни французам, ни союзной эскадре в целом. Сведений о противнике также не было. Эскадра вышла в море, уверенная, что против них со стороны России будет действовать флот в составе трёх фрегатов, трёх пароходов, корвета и двух бригов, которые находятся невесть где в огромном Тихом океане. Де Пуант всё же отстоял свою идею поразбойничать на побережье. Общий план предусматривал нападение на Петропавловск, затем на берега Охотского моря, а с наступающими холодами необходимо было захватить всё, что можно, в устье Амура и спокойно идти зимовать в Китай. Кампания не обещала быть особо тяжкой: огромный Китай был завоёван всего-то пятью тысячами человек, а тут - несколько городишек, и в каждом по полторы пушки. В достоверности разведданных адмиралы были уверены абсолютно, ибо последние сведения имели одно-двухгодовую давность, а за прошедший срок усилить гарнизоны русским было бы просто неоткуда, учитывая отдалённость Дальнего Востока от центра России. Так что союзники шли наверняка и вполне обоснованно потирали руки.

Побывав на Нукухиве, 17 июля эскадра в составе трёх британских и четырёх французских боевых кораблей достигла Гавайских островов. В то время их называли Сэндвичевыми - с лёгкой руки капитана Кука, некогда увековечившего на карте имя первого лорда Британского Адмиралтейства11. Известие о том, что "Аврора" уже ушла отсюда две недели назад, повергла обоих адмиралов в уныние. Изыльметьев явно переигрывал союзников по всем статьям.

Мнения адмиралов снова разделились - было непонятно, куда конкретно ушёл русский фрегат. То ли к устью Амура, то ли в Охотское море, то ли на Камчатку... а может, и не пошёл никуда, а крейсирует в океане и собирается атаковать одинокие корабли союзников? В глазах командующих эскадрой Изыльметьев неожиданно превратился в опасного противника - опытного, расчётливого, хитрого и хладнокровного. К тому же, было совершенно неизвестно местонахождение "Дианы". В итоге был потерян почти месяц в спорах, считая с Кальяо, а источники информации противоречили один другому. На Сэндвичевых островах к эскадре присоединился британский 44-пушечный фрегат "Pique" (задетое самолюбие, вспыхнувшая злость, гордость, чванство - англ., правильно читать - "Пик"), крейсировавший до этого в открытом океане.

"Аврора" же в это время заканчивала непростой переход с Гавайев до Петропавловска. Как-никак, амурские форты худо-бедно защищены хотя бы тремя боевыми кораблями, а вот Камчатка остаётся совершенно без прикрытия. Изыльметьев чётко выполнял предписанные инструкции, но не забывал и о разумной инициативе. Переход от Кальяо до Камчатки был выполнен в рекордные сроки - на 9000 миль "Аврора" потратила всего 66 суток, включая краткую стоянку на Гавайях. Во время перехода с Гавайев фрегат в тумане разошёлся бортами с английским корветом "Trincomalee"12. Корабли не успели даже понять, что произошло, как потеряли друг друга в густой пелене тумана. Английский корвет ещё не имел никаких указаний относительно русских судов (как и Изыльметьев насчёт английских), к тому же бой с заведомо более сильной "Авророй" не сулил ему ничего хорошего.

Петропавловск, выросший из когда-то одинокого стойбища Анкомп на Озерновской косе до солидного провинциального городка, раскинулся по восточному берегу маленькой Ниакиной губы и у её северного края, за которым начиналось обрамлённое болотцами Култушное озеро. Охватывающий губу мыс Сигнальный13 был прекрасной защитой горожанам и от непогоды, когда западные ветра гнали с Авачинской губы крутые высокие волны, и от возможного нападения неприятеля, ибо исключали прямой орудийный огонь по городу. Сам мыс, как и в наши дни, состоял из сопки Сигнальной и сопки Никольской, соединённых узеньким низким перешейком. Как раз на нём и был установлен первый памятник Лаперузу в виде деревянной колонны с соответствующей надписью, а потому перешеек был прозван Лаперузовым. С него открывается волшебный ландшафт - почти вся Авачинская губа, как на ладони; что ж удивительного в том, что именно это место было выбрано для воскресных прогулок горожан и ставших традицией небольших, но дружных весёлых пикников? Склоны сопок со стороны бухты весьма крутые и практически неприступные. На них очень трудно взобраться; время же показало, что спускаться с них под ружейным огнём ничуть не проще. Природная крепость - ни дать, ни взять. Северный и восточный склоны Никольской сопки (а попросту - Николки) менее круты и сбегают прямо к городу.

Не так давно называвшееся Верхним, а теперь Култушное (или Култучное) озеро отделено от бухты неширокой косой, где ныне красивая городская набережная и место проведения массовых гуляний по праздникам; из озера в бухту вытекала протока, которая сейчас выглядит хиленьким ручейком. С востока же Петропавловск прикрывают от северо-восточных ветров весьма высокие склоны Петровской сопки, а вот для юго-восточных и южных гавань практически открыта. Но и тут природа сделала удивительный подарок, по достоинству оценённый основателями Петропавловска. Вход в гавань из Авачинской губы закрыт почти перпендикулярной берегу очень тонкой косой, которая образовалась невесть когда и непонятно как. Только узенький проход позволяет судам при известной осторожности войти в губу с тем, чтобы бросить якорь на её малых глубинах. Зато от волны будущий город-порт защищён вполне надёжно. А на косе, любовно прозванной горожанами Кошкою, обычно стояло несколько деревянных домиков-складов со всевозможным подручным имуществом.

Конечно же, город был деревянным. На его обустройство пошло почти всё дерево из росшей в округе каменной берёзы (берёза Эрмана, Betula Ermanii), а потому на заготовку новых брёвен и дров горожане ездили всё дальше и дальше, вплоть до лежащей на другой, западной стороне Авачинской губы Тарьинской бухте (ныне бухта Крашенинникова). Отсюда же возили в Петропавловск и свежеизготовленные кирпичи для кладки печей, поскольку на западном берегу озера Ближнего обнаружился выход на поверхность прекрасной глины, довольно редкой в этих местах, и там был построен маленький кирпичный заводик - ныне это заброшенное село Крыловка. Кирпичи везли на плотах к восточному берегу озера, тащили по суше к бухте, а уже оттуда на плашкоуте - в Петропавловск, через всю Авачинскую губу.

В Петропавловске было две небольших церкви - старая и новая, дома губернатора и горожан, аптека, магазин, школа, а также различные казармы, склады и прочие подсобные строения, непременно положенные маленькому городу-порту, пусть и стоящему на отшибе. На Озерновской косе, почти под самым склоном Никольской сопки, был устроен Рыбный склад, заодно выполнявший функции большой общей коптильни, ибо всяк знает, как вкусна копчёная чавыча. До прихода русских ительмены заготавливали рыбу весьма оригинальным способом, складывая её в ямы и засыпая сверху; ближе к зиме тухлую рыбу, превратившуюся в вонючую слизь, понемногу вынимали и пускали в пищу - как себе, так и собакам; этот способ потихоньку уходил в прошлое. Кроме того, лосося также вялили, подвешивая на полочках-жердях. Копчёный лосось пришёлся трудолюбивым аборигенам очень по вкусу.

Город лежал весьма компактно и уютно; сопки утопали в зелени берёз, ивняка, ольшаника и шиповника. Густые заросли шеломайника (Filipendula camtschatica) и борщевика-пучки (Heracleum lanatum) стеной окружали его, на сопках переходя в кедровый стланик и ольшаник - почти, как в наши дни.

От Петропавловска в обе стороны по берегу тянулось несколько наезженных просёлочных дорог - к Сероглазке и устью реки Авачи, и в сторону бухты Раковой, что извилисто врезалась в берег к юго-востоку от города. Множество горных ручьев сбегало в бухту с густо поросших ольшаником крутых склонов, а один из них образовывал маленькую топкую дельту, справедливо названную Поганкой, за ней - Красный Яр (ныне Красная Сопка). Над Поганкой располагалось городское кладбище, куда везли отживших своё горожан. В самом же городе было всего две могилы: английского капитана Чарлза Кларка14 и француза Делиля де Ла Круайе - соратника Беринга и Чирикова, первого иностранца, похороненного в Петропавловске (правда, бывшего на русской службе). И, конечно же, памятник основателю Петропавловска, великому русскому мореплавателю, датчанину Витусу Йонанссену Берингу.

В ту пору вулканы Авачинской группы были куда более активны, чем в наши дни; незадолго до описываемых событий произошло довольно сильное извержение Авачи, и поэтому по всей округе были целые поляны, засыпанные вулканическим пеплом, или, как его называли горожане, дресвою.

Вход в Раковую бухту и подход к порту для мореплавателя непрост, ибо большая мель лежит там. В ту пору современных четырёх буёв, конечно же, не было; корабли огибали мель на глазок или с помощью лоцмана из местных. С юга Раковая бухта закрыта от выхода в океан большим полуостровом, что ныне носит имя адмирала Завойко, а напротив неё около мыса Углового торчит из воды огромная скала с почти плоской вершиной - Бабушкин Камень, потому что мыс Угловой раньше назывался Бабушка. Бабушкин Камень - так обозначен и на русских картах, и на иноземных.

И вот - выход в Авачинский залив. Довольно узкий и глубокий, по сравнению с небольшими глубинами Авачинской губы, канал, ведущий прямо к дышащему вечной зыбью Великому Тихому океану. Почти вертикальными стенами обрывается к бушующему в рифах прибою мыс Маячный, первый форпост и наблюдательный пункт Петропавловска уже много-много лет. А неподалёку от него - знаменитые скалы Три Брата, визитная карточка Петропавловска и всей Камчатки.

Всё это - за сотни и тысячи вёрст от столицы России, где решается её, Камчатки, судьба.

И в то же время здесь во многом вершилась и по сей день вершится судьба России, небольшая, но немаловажная её часть.

Генерал-губернатором Камчатки в то время был Василий Степанович Завойко (1809-1898). Назначенный сюда с поста начальника порта Аян, он был умным и волевым человеком с превосходным послужным списком. Во флоте с двенадцати лет, был гардемарином, затем под началом П. С. Нахимова мичманом участвовал в Наваринском сражении, вместе с ним же служил на корвете "Наварин". Дважды обошёл вокруг света, написал интереснейшую книгу "Впечатления моряка". А в порту Аян оказался в 1839 году, когда поступил на службу в Российско-Американскую компанию. В короткий срок он сумел превратить маленькое поселение в небольшой город-порт, что не ускользнуло от внимания приезжавшего туда генерал-губернатора Сибири. Такой умелый организатор требовался на Камчатке, почему и новое назначение не заставило себя долго ждать.

Будет нелишне заметить, что всегда и везде вместе с Завойко была и его многодетная семья - жена Юлия Владимировна (кстати, племянница знаменитого полярного исследователя Ф. П. Врангеля) и девятеро детей. Супруга во всём поддерживала Завойко и была ему подмогой во всех начинаниях. А сделать, как и в Аяне, нужно было очень много. Под руководством Завойко, бывшего одновременно губернатором и начальником порта, была налажена планомерная, а главное - справедливая торговля с охотниками-камчадалами, поднялось на новый уровень сельское хозяйство, в порту сооружена пристань, верфь, литейные и другие мастерские, построены новые казармы. Стоит сказать, что в денежных средствах Завойко был более чем стеснён. Тем не менее, он умудрился не только поднять статус города-порта (и подпереть его материально), но ещё устроил лечебницы на горячих минеральных источниках в Паратунке и Малках. Ко всему сказанному следует добавить и кирпичный заводик. Таким образом, у Камчатки в ту пору был надёжный и заботливый хозяин.

Слухи о грядущей войне до Камчатки уже успели докатиться, но подтверждения всё еще не было. А посему население продолжало жить своей обыденной жизнью - ловить и заготавливать рыбу, бить зверя, строить дома, сажать картошку, дружно отдыхать, гуляя по Лаперузову перешейку, да молиться за царя, за Отечество, за себя... Все главные новости долгими месяцами ехали из Санкт-Петербурга через всю Россию на перекладных, так что значительную часть вестей о политической расстановке сил в мире губернатор получал от заходящих в гавань кораблей. В основном, это были бороздившие Берингово море американские китобои, но были также и купеческие корабли, а в 1854 году горожане с нетерпением ожидали прибытия "Авроры", поскольку всё чаще иноземные капитаны, раскуривая трубку за стопочкой в гостях у Завойко, задумчиво говорили о предстоящей войне. Петропавловск же ко вполне вероятному вторжению неприятеля был готов весьма слабо, а сказать точнее - вообще не был.

Между тем, правительством Великобритании и Франции война уже была официально объявлена - 28 марта.

Чем располагал генерал-губернатор, начальник Камчатки, появись вдруг на зеркале Авачинской губы чужие паруса? А почти ничем. Чуть менее трёхсот человек, вооружённых кто чем, воевать не обученных, без нарезного оружия. Три наблюдательных поста - на Дальнем маяке (ныне мыс Маячный), у Бабушкиного Камня (на нынешнем Угловом мысу) и на мысу Северном, что на выступе теперешнего полуострова Завойко. В самом Петропавловске также существовала наблюдательная площадка - прямо на мысу Сигнальном, над маленькой батареей, состоявшей из нескольких пушек. Кстати, именно там Завойко организовал свой командный пункт, поскольку с мыса очень хорошо просматривались все подходы к гавани (включая также рейд Озерновской косы). Всего же было тринадцать или четырнадцать орудий (часть из которых доставил сюда Крузенштерн на "Надежде"), из которых пять являлись более-менее современными, хоть и небольшого калибра, а шесть были и вовсе старыми медными. Вход в Петропавловский порт, так же, как и проход в город со всех сторон по суше, был практически свободен, и любой небольшой военный корабль - скажем, корвет или бриг - уже представлял для города серьезную угрозу. Союзники знали об этом прекрасно, поскольку навели дополнительные справки на Гавайях у американских китобоев; на это и уповали.

А вот и первая ласточка - уже упомянутый вооружённый английский купец, для пущей маскировки вывесивший американский флаг. Вопрос "с чего бы это он?" у Завойко даже не возник. Наконец, в начале июля в гавань зашёл американский китобоец, бриг "Noble" (величавый, благородный, знатный - англ.), который привёз самые свежие известия с Гавайских островов.

Гавайский король Камеамеа III15 относился к русским с большой симпатией, а следом за ним - и весь гавайский народ. Сэндвичевы острова уже были на полдороги к тому, чтобы однажды стать очередным американским штатом, туда заходило множество кораблей - в том числе "Диана" и "Аврора", а теперь вот и союзная эскадра. Именно об этом, о факте объявления войны, а также о вероятной атаке Петропавловска, Его Величество Камеамеа III счёл долгом предупредить Завойко через капитана брига "Noble", который встал в Петропавловской гавани на разгрузку-погрузку, а также для проведения ремонта, в коем всегда нуждается любой парусник, пересекший половину Тихого океана. Приход брига был радостно встречен, в частности, девятью американцами, которые за год до событий дезертировали с другого американского китобоя, сбежав от палочной дисциплины и совершенно невозможной кормёжки (а может, и по какой иной причине). Капитан брига согласился взять их в команду и в итоге доставить на родину, а пока назначил на ремонтные работы - отправил в бухту Тарьинскую на заготовку досок и дров.

Тем временем в Петропавловске ускоренными темпами началась подготовка к возможной встрече союзной эскадры. Сил и средств для строительства укреплений было катастрофически мало, работа шла очень медленно. А сделать нужно было очень много.

Как известно, подготовка к любому военному действию (а Петропавловск, всё-таки, был прежде всего гарнизоном) складывается из трёх главных составных частей, неотделимых одна от другой. В первую очередь - это организационные мероприятия. Нужно было чётко определить задачу, стоящую перед гарнизоном, тактику его действий, а также персональную задачу каждого потенциального защитника города - от генерал-губернатора до солдата и матроса, всем вместе и по одному. Затем - мероприятия технические. Монтаж укреплений, рытьё окопов и артиллерийских погребов, установка и пристрелка батарей, сооружение редутов и бонов, подготовка оружия, боезапаса, медикаментов... быстро перечислить всё необходимое может только опытный военный. И уж только потом - необходимые тренировки и учения, в том числе и с практической стрельбой, действия по вводным, попытки продумать-проиграть вживую все возможные варианты изменения обстановки, которые в решающий час могут застать маленький гарнизон врасплох...

Подобная подготовка требует уйму времени, людей и средств. Ничего этого у генерал-губернатора Завойко не было.

Экипажи американского китобойца "Noble" и зашедшего чуть позже в Петропавловск купеческого шлюпа "St. Magdalene"16 из Гамбурга только сочувственно качали головами. Им было очевидно, что как только союзная эскадра войдёт в Авачинскую губу, переход Камчатки в число европейских колоний будет вопросом не дней, а часов. Но и они принимали участие в подготовке обороны - кто сознательно, кто не очень - строили батареи и таскали орудия; а некоторые даже побывали в последующей битве17.

20 июня в гавани Петропавловска бросил якорь корвет "Оливуца". Его командир капитан-лейтенант Назимов доставил распоряжение генерал-губернатора Восточной Сибири Н. Н. Муравьёва-Амурского о срочной подготовке города-порта к обороне. При всём уважении к Его Превосходительству, Завойко разозлился - будто это не он сам уже сколько времени твердит тому о недостаточности сил и средств для обороны Петропавловска, а все его донесения и прошения - как в дыру какую-то! В принципе, так оно и было: именно в дыру, то есть в соответствующие министерства и ведомства российской столицы. Там всё больше беспокоились положением дел в Крыму - Камчатку-то из Санкт-Петербурга не видать, и из тех чиновников мало кто её себе вообще представлял. Так что сибирский генерал-губернатор, в общем-то, был не при чём. Наоборот, он сам постоянно ратовал за всяческое укрепление позиций России на Дальнем Востоке, да что толку! Завойко прекрасно знал о сложившемся печальном положении дел, а потому ему не оставалось ничего, кроме как использовать то, что есть. И он обратился к горожанам.

- Я надеюсь, - сказал Завойко, - что не только офицеры, солдаты и матросы, но и жители в случае нападения неприятеля не будут оставаться праздными зрителями боя и будут готовы с бодростью, не щадя жизни, противостоять неприятелю и наносить ему возможный вред. Я пребываю в твёрдой решимости, что, как бы ни многочислен был враг, мы сделаем для защиты порта и чести русского оружия всё, что в силах человеческих возможно, и будем драться до последней капли крови; убеждён, что флаг Петропавловского порта, во всяком случае, будет свидетелем и подвигов, и русской доблести... вон, Наполеона в 1812-м не только что мужики - и бабы били чем попало!

Под горожанами нам должно понимать не только служивых - русских казаков, солдат 47-го флотского экипажа, отставных матросов, нескольких офицеров, мелких чиновников и купцов. В Петропавловске жило много ительменов - рыболовов и охотников - прекрасно знавших и любивших свой край, отлично ладивших с русскими и весьма скептически относившихся к вероятной смене власти. Всё больше это были крепкие люди, легко переносящие капризы камчатской погоды, закалённые ветром и солёной водой. Отменные стрелки, бившие зверя в глаз, дабы не портить шкуру, давно уж освоили огнестрельное охотничье оружие, но традиционных луков, дротиков и ножей также не забывали.

Большие надежды гарнизон связывал с боевыми кораблями, но "Аврора" была неизвестно где (да и не было уверенности, что она придёт защищать именно Петропавловск), корвет же "Оливуца", согласно предписаниям, ушёл в сторону Сахалина. А ещё Завойко был абсолютно уверен, что, даже несмотря на вопиющую инертность столичных чиновников, помощь всё равно придёт - лишь бы успела. Он искренне надеялся на Муравьёва-Амурского и на то, что провидение даст ему достаточно времени (хотя куда там - уж середина лета!), а также на помощь Свыше. Но, заметим, Силы Небесные, когда дело касается справедливости, помогают только тем, кто очень старается - на грани своих возможностей. Завойко и это знал отлично - имел возможность убедиться на предыдущих местах своей службы.

Между тем, уже на Гавайях, два контр-адмирала всё продолжали свои споры и препирательства, не ускользнувшие ни от кого, в том числе и от американских чиновников. Уже после ухода эскадры некто Дэвид Л. Грэгг из американского представительства на Гавайских островах так и написал 26 июля некоему мистеру Марси об "отсутствии на союзной эскадре великой гармонии чувств", и вообще тон письма выглядит насмешливым.

25 июля эскадра из восьми кораблей взяла курс на Камчатку, хорошо отдохнув и запасшись свежим продовольствием. На каждом корабле в специальных стойлах мычали по пять молодых бычков - чтоб экипажам не сидеть на одной солонине, а на флагманском фрегате "President" их было даже шесть. Едва отойдя от Гонолулу, контр-адмирал Прайс объявил о своём намерении идти на Ситку, но команды на смену курса почему-то так и не дал. 30 июля 32-пушечный английский шлюп "Amphitrite" (Амфитрита - владычица морей) и 30-пушечный французский корвет "L'Artemise" (Артемида), по обоюдному согласию адмиралов, отделились от эскадры, направившись к Русской Америке - к Ситке и в сторону Сан-Франциско. Исходя из направления, поставленная им задача вполне понятна. Остальные шесть кораблей продолжили свой путь к Петропавловску и 14 августа вошли в зону густого тумана, характерного для этого района океана летом; периодически обмениваясь сигнальными выстрелами из пушек, эскадра уверенно шла на норд-норд-вест, обоснованно ожидая быстрой и лёгкой победы. "Virago" еле поспевала за эскадрой, и Прайс приказал "Pique" взять её на буксир. Потом отстал французский корвет "L'Eurydice" (Эвридика); затем вдруг начало штормить, шквал следовал за шквалом... но это было уже потом.

Здесь имеет смысл немного остановиться и договориться насчёт исчисления дат. Дело в том, что принятый в те времена в России юлианский календарь (для нас привычней - "старый стиль") к XIX веку имел разницу с принятым в Европе и Америке григорианским уже в 12 дней. А, начиная с того момента, как союзная эскадра пересекла тихоокеанскую границу между западным и восточным полушарием - линию смены дат18 - к датам, указанным в официальных документах английских и французских кораблей, нужно прибавлять ещё один день. Договоримся так, и с этого момента далее будем указывать все даты по современному летоисчислению, ибо так будет проще.

А пока объединённая эскадра только покидает Гавайские острова, вернёмся на Камчатку. С Дальнего Маяка через сигнальный пост у Бабушкиного Камня в Петропавловск передали: "Вижу военный корабль, идущий к Авачинской губе". Город переполошился, и стало непонятно - почему ж только один? Но это была "Аврора". Её переход на Камчатку был непростым: в пути постоянно штормило, оснастка фрегата в Кальяо была отремонтирована наспех и причинила множество хлопот. Кроме того, экипаж, толком не отдохнувший в Перу и не успевший восполнить потери в витаминах, подвергся жестокой атаке цинги, свалившей командира, многих матросов, некоторых офицеров и гардемаринов. Но талант Ивана Изыльметьева как моряка, навигатора и командира в этом переходе проявился наиболее ярко; пройдёт совсем немного времени, и все узнают его ещё и как мудрого организатора береговой обороны, как хладнокровного бойца и надёжного товарища, к тому же добродушного, остроумного и скромного...

Триста человек экипажа "Авроры" и её сорок четыре пушки резко подняли шансы Завойко и всех защитников города. Люди радовались, от нахлынувшей было тени уныния не осталось и следа. Заболевших моряков тут же разобрали по домам - камчатская черемша (лук охотский, Allium ochotense) изгоняет цингу быстро и без следа. Завойко же с Изыльметьевым, посовещавшись, решили, что взять Петропавловск союзникам теперь будет куда сложнее. Экипаж "Авроры" о решении командира остаться на Камчатке ещё не знал, а потому поговаривал о скорейшем уходе из этого захолустья на оперативный простор - не терпелось атаковать19 купеческие суда неприятеля, а в перерывах отдыхать где-нибудь в Маниле (о том, что Петропавловск подвергнется штурму целой объединённой эскадрой, никто и не помышлял).

А пятого июля - подарок защитникам города от генерал-губернатора Восточной Сибири. В гавань Петропавловска вошёл военный транспорт "Двина", а на нём - триста пятьдесят солдат Сибирского Линейного батальона под командованием капитана 1 ранга А. П. Арбузова, да две двухпудовые бомбические20 пушки, да 14 орудий 36-фунтовых21, а ещё прибыл военный инженер Константин Мровинский с задачей возглавить строительство береговых укреплений по самому последнему слову тогдашней техники. Таким образом, к исходу июля гарнизон Петропавловска составляли 41 офицер, 476 солдат, 349 матросов, 18 русских добровольцев и 36 камчадалов. Вместе с остальным населением, а в стороне не захотел оставаться никто, вышло 1013 (по другим данным - 1018) человек.

Тактику обороны в большой степени определили особенности ландшафта. "Аврору" и "Двину" поставили на якорь внутри гавани левыми бортами к внутреннему берегу Кошки, а орудия правого борта свезли на берег. Узкий проход между оконечностью Кошки и мысом Сигнальным закрыли деревянными бонами-сваями на цепях. Поставили несколько батарей - на Сигнальном мысу, на Кошке, на склоне сопки Красный Яр, над портом, на Лаперузовом перешейке, у подножия Никольской сопки и на Озерновской косе у Рыбного склада. Каждая батарея имела свою строгую задачу.

Батарея номер один на Сигнальном мысу (командир батареи лейтенант Гаврилов) имела три 36-фунтовых пушки и две двухпудовых бомбических. Её задача - прикрытие подходов к гавани с юга. Над батареей нависала скала, поэтому для защиты от осколков камней над ней был растянут старый парус. Кроме бруствера, никакой защиты она не имела.

Батарея номер два на Кошке (командир батареи лейтенант князь Дмитрий Максутов 3-й22) имела десять 36-фунтовок и одну 24-фунтовую. Задача - непосредственная оборона входа в гавань. Это была единственная батарея, укреплённая по всем правилам - для неё успели даже сделать перекрытие сверху.

Батарея номер три на Лаперузовом перешейке (командир лейтенант князь Александр Максутов 2-й) имела пять 24-фунтовых орудий с "Авроры" и прикрывала Петропавловск с запада. Её задача была не подпустить неприятельские корабли к берегу для высадки десанта. Эту батарею не успели толком укрепить, и она осталась совершенно не защищённой от ядер неприятеля, почему её и прозвали "Смертельной" ещё задолго до боя.

Батарея номер четыре на Красном Яру (командир батареи мичман Попов) имела три 24-фунтовых орудия. Она должна была совместно с батареей N 1 прикрывать подходы к порту с юга, а также не допустить высадки десанта на участке берега от Кошки до Красного Яра; она также не имела верхнего перекрытия, а только импровизированный бруствер. Её мрачно называли Кладбищенской, но только потому, что она находилась за городским кладбищем, что на Поганке.

Батарея номер семь у Рыбного склада (командир - старший артиллерийский офицер Петропавловска капитан-лейтенант Кораллов) включала пять пушек 24-фунтового калибра. Её задачей было предотвратить высадку десанта на Озерновскую косу. Батарея также не была доведена до ума - её орудия даже не имели платформ - и могла вести огонь только в очень узком секторе, поскольку амбразуры двух орудий доделать не успели.

В случае гибели батареи номер семь и прорыва неприятеля к северному подножию Никольской сопки в действие должна была вступить батарея N 6 (командир поручик Гезехус) из четырёх 18-фунтовых и шести 6-фунтовых пушек. Она прикрывала дефиле, ведущее к городу от Култушного озера. Батарея не имела даже бруствера, и была просто обложена мешками с мукой, которую привезла "St. Magdalene".

Батарея номер пять на склоне сопки над Петропавловском состояла из шести допотопных медных пушек малого калибра, которые, по большому счёту, не столь были опасны для неприятеля, сколь для орудийной прислуги. Её задачами были общее прикрытие города и озера, ведение огня по сумевшему прорваться врагу, так сказать, "последний шанс". Эта батарея в бой так и не вступила - не понадобилось.

Двадцать два орудия левого борта "Авроры" и пять небольших 18-фунтовых пушек "Двины" выполняли ту же роль, что и батарея номер два. Командовал этой импровизированной, но самой мощной батареей командир "Авроры", сам капитан-лейтенант Изыльметьев. Пушки "Двины" также участия в бою не приняли по причине малой дальности стрельбы.

Предполагалось, что 2-я и 3-я батареи будут стрелять, кроме обычных, ещё и раскалёнными ядрами, для чего были сделаны специальные печи и щипцы. Однако обучить орудийные расчёты рискованной работе с раскалёнными ядрами так и не успели.

Ещё одна маленькая медная полевая пушка-трёхфунтовка была водружена на телегу, запряжённую парой лошадей, и играла роль передвижной огневой точки, этакая крупнокалиберная тачанка образца XIX века. Командиром тачанки был титулярный советник Зарудный, а пушкарём-кучером - казак, поручик Карандашев, добродушный здоровяк, запросто раскалывавший кулаком камни. И, наконец, небольшое орудие на Дальнем Маяке под командованием унтер-офицера Яблокова. Погоды в обороне Петропавловска оно не делало, ибо больше выполняло функцию сигнального, но несколько выстрелов по неприятелю всё же произвело, давая понять, что лёгкой победы не будет.

На каждую пушку приходилось всего по 37 зарядов23 - больше не было ядер. Пороху было достаточно, а главный пороховой склад устроили на восточном склоне Никольской сопки, как раз там, где сейчас стоит часовня-мемориал с братскими могилами.

Все оставшиеся после укомплектования батарей и стрелковых подразделений защитники города (167 человек) были сведены в три мобильных отряда под командованием мичмана Михайлова с "Авроры", полицейского поручика Губарева и поручика Кошелева. Каждому отряду была поставлена своя особая задача и указан ответственный сектор на местности. Кроме того, на отряд номер три возлагалась задача тушения пожаров в городе. Находящийся на "Авроре" резерв матросов, гардемаринов и младших офицеров мог быть быстро переформирован в дополнительные отряды для усиления обороны в любом её месте. Таким образом, получилась довольно гибкая и действенная схема - даже при дефиците сил и средств Завойко с Изыльметьевым сумели максимально использовать всё, чем располагали.

Солдаты Сибирского Линейного полка, хотя и были в большинстве своём молодыми необстрелянными рекрутами, но успели маленько обучиться действиям в составе отделений. Арбузов потратил немало времени ещё до прибытия на Камчатку, зная, что именно такая тактика даст выигрыш в условиях гористой и лесистой местности. А чтобы солдатам было не так скучно, он придумал гоняться по лесам за девушками окрестных деревень, превратив учения и тренировки в занимательную игру - приятное с полезным. Прибыв в Петропавловск, солдаты быстро распространили передовой опыт среди будущих защитников города, а что касается ополченцев-камчадалов, то иного способа ведения боевых действий они и не знали24.

План Завойко и Изыльметьева был несложен - прицельным огнём держать неприятеля на дистанции, тщательно сберегая заряды, не допустить высадки десанта. Если же десант всё-таки будет высажен, то вступить в огневой контакт, при необходимости дать штыковой бой. В случае если враг сумеет прорваться в гавань, сжечь "Аврору" и "Двину", а всем оставшимся в живых биться до последнего, флага ни при каких условиях не сдавать. Вот и вся стратегия.

Работы по сооружению батарей велись круглосуточно, но закончены так и не были - не хватило времени. В десять утра 29 августа с Дальнего Маяка через Бабушкин Камень передали: "Вижу в море эскадру из шести судов".

Не заблудившись в густом тумане, не потеряв ни одного корабля, англо-французская эскадра достигла Петропавловска точно в расчётный срок.

Какое-то время эскадра крейсировала в нескольких милях к зюйд-осту от входа в Авачинскую губу. Расчёт маяка, состоявший из авроровцев, быстро распознал старых знакомых по Кальяо. Потом от группы кораблей отделился пароходо-фрегат "Virago" и пошёл к Трём Братьям. На его гафеле развевался американский флаг - интересно, что англичане, частенько прибегавшие к этой уловке с целью сбить неприятеля с толку, всегда возмущались, если такой же приём применялся против них самих.

Пушка на Дальнем Маяке молчала: стрелять по флагу державы, с коей не находишься в состоянии войны, у русских не принято. Пароход проследовал мимо Бабушкиного Камня и вошёл в Авачинскую губу. На его палубе не было почти ни души. Он шёл прямо к Сигнальному мысу, постоянно проверяя глубину под собой ручным лотом.

С берега за передвижением "Virago" внимательно следили, справедливо возмущаясь таким бесстыжим способом маскировки, а более всего осерчал экипаж американского брига "Noble" вместе со своим шкипером. Затем Завойко приказал послать навстречу ему гребную шлюпку под началом штурманского офицера прапорщика Самохвалова. Едва шлюпка вышла из гавани и обогнула мыс Сигнальный, пароход круто вильнул влево, уклоняясь от встречи с ней, а на его палубу высыпало много людей. Дымя трубой, "Virago" быстро пошла на выход из бухты. Шлюпка повернула назад в порт.

Из этой рекогносцировки контр-адмирал Прайс (а именно он был на борту парохода) вернулся весьма озадаченный. Дело обстояло несколько не так, как они с Де Пуантом себе представляли. В подзорную трубу он хорошо разглядел и четыре видимые батареи, и "Аврору" с "Двиной", ощерившиеся пушками. Прайс не был дилетантом в подавлении сопротивления береговых укреплений и сразу понял, насколько всё это серьёзно - а всему виной их долгие споры с Де Пуантом и ощутимый проигрыш во времени, которое защитники Петропавловска использовали с максимальной пользой для себя. Всё равно надо было что-то делать, и вечером Прайс отправился на флагманский французский фрегат - на совет к Де Пуанту. Эскадра оставалась лежать в дрейфе в Авачинском заливе.

В составе эскадры были: британские - флагманский 52-пушечный фрегат "President" (кэптен Ричард Барридж), 44-пушечный фрегат "Pique" (кэптен Фредерик Николсон), 6-пушечный пароходо-фрегат "Virago" (коммандер Эдуард Маршалл); французские - 60-пушечный фрегат "La Forte" (сила, мощь - франц.) под флагом контр-адмирала Де Пуанта, 18-пушечный бриг "L'Obligado" (обязательство - франц., капитан де Розенкурт) и 30-пушечный корвет "L'Eurydice" (капитан де Ла Грандье). Корабли выглядели весьма зловеще - традиционные белые полосы на бортах, как и сами борта, ещё на Гавайях были закрашены в чёрный цвет. Из открытых пушечных портов голодно торчали стволы. 210 пушек против 74... даже если не учитывать разницу в калибрах, где превосходство также за союзниками. 2200 человек против 1018. Нарезные штуцера против гладкоствольных ружей, на заряжание которых уходило не меньше минуты, и которые били всего на 300 шагов. Конгревовы ракеты25 и ручные гранаты, которых нет у защитников Петропавловска. Всё-таки надежда на победу есть, и немалая (тут мы сделаем вид, будто Прайс в точности знал силы защитников, хотя этого, понятно, быть не могло). Но - естественный рельеф местности, вполне соответствующее ему грамотное расположение батарей... В итоге предварительный военный совет затянулся далеко за полночь.

30 августа эскадра, используя проснувшийся после обеда восточный ветерок, потянулась на вход в бухту. Первой шла "Virago", за ней под марселями и брамселями - "L'Obligado", "President", "Pique", "La Forte" и "L'Eurydice". Корабли шли в сторону Озерновской косы, поравнявшись с Сигнальным мысом на дальности пушечного выстрела, и далее вдоль Лаперузова перешейка. С батареи номер 3 дали первый выстрел, и сразу попали в "Virago"; эскадра ответила. Подключились батареи номер 1, 2 и 4, были отмечены попадания и в другие корабли, но эскадра повернула влево и вышла из зоны поражения, встав на якорь по диспозиции. Впоследствии в европейской печати появится и такая версия развития событий: мол, истрёпанная штормами, мирная эскадра союзников случайно заплыла в Авачинскую губу по причине нехватки воды, а эти коварные русские нещадно обстреляли её из всех калибров...

Обмен первыми выстрелами позволил сторонам разглядеть друг друга и прикинуть возможные варианты будущего сражения. Калибры союзников оказались (как и ожидалось) куда крупнее - 86-фунтовые, а бомбы весили явно больше двух пудов. Вреда защитникам города пока не было нанесено никакого, за исключением осколков скалы, поранивших некоторых батарейцев на Сигнальном мысу; тогда-то и растянули над ней старый парус. От корабля к кораблю изредка сновали шлюпки, в остальном рейд Авачинской губы выглядел вполне мирно. В городе также воцарилось спокойствие, обе стороны без излишней суматохи готовились к бою - для военных людей дело привычное. В кают-компаниях кораблей союзной эскадры вечер прошёл за разговорами о предстоящей победе, которую планировалось ознаменовать фейерверком, а на торжественный банкет непременно пригласить сдавшегося русского губернатора. Однако факт первого обстрела уже дал понять, что русские пока сдаваться не собираются. Ну что ж, бой так бой. Тем хуже для защитников города.

Дабы сохранить женщин, детей и стариков, Завойко организовал их эвакуацию за Сероглазку, в устье Авачи, подальше от ядер, пуль и пожаров - у него самого была многодетная семья, так что Юлия Завойко с другими женщинами и детьми наблюдали за ходом сражения издалека. Но некоторые всё же отказались уйти из города, вызвавшись готовить пищу для защитников, перевязывать раненых, таскать воду, а понадобится - и взять в руки оружие, встать к пушкам.

Ранним утром 31 августа, едва сыграли побудку на союзной эскадре, пароход снялся с якоря и, четырежды стрельнув бомбами в сторону батареи номер 4, пошёл на выход из Авачинской губы. Сначала было непонятно - зачем? Чуть позже стало ясно, что адмиралы просто опасаются неожиданного подхода русской эскадры. Запри она узкий выход в океан во время атаки города хотя бы одним-двумя кораблями - и расклад сил изменится моментально. Остаться в чужой бухте на зиму означало верную гибель эскадры. Но горизонт был чист: подозрительные паруса оказались просто фонтанами китов.

Зато подала голос пушка на Дальнем маяке. Состоялся обмен семью безуспешными выстрелами: маячная пушка стояла слишком высоко на скале, и ядра пролетали над мачтами "Virago". Английские канониры также не продемонстрировали особого мастерства. Пароход вернулся в бухту, ибо ему ещё предстояло потрудиться.

Дело в том, что в августе Авачинская губа частенько балует по утрам полным безветрием. Без помощи парохода громоздким фрегатам свои боевые позиции не занять никак; опять же - Раковая мель под боком, а может, и не она одна. С учётом приливно-отливных течений, пусть и слабых, предприятие могло закончиться весьма бесславно. Поэтому прямо с рассветом три шлюпки отправились на промер глубин к северной стороне Раковой отмели и Красному Яру. Несколько русских ядер, посланных в них, шлёпнулись в воду с большим недолётом, но зато теперь у Завойко с Изыльметьевым были веские причины предполагать, что атака начнётся именно с этой стороны, если только всё это не делается для отвода глаз. Всем уже было известно, что уж в чём противник преуспел, так это в военных хитростях - видимо, памятуя заслуженный успех "Авроры" в Кальяо и желая его превзойти.

От фрегата "President" отвалил вельбот с адмиральским флажком и пошёл к французскому флагману - по какой-то причине главнокомандующий предпочитал все военные советы проводить на борту "La Forte". Думается, объяснение здесь очень простое: колючая и прохладная атмосфера британской кают-компании, годами формировавшаяся заносчивыми и высокомерными офицерами, не позволяла Прайсу - благовоспитанному джентльмену, взращённому на духе эпохи наполеоновских войн - пригласить в гости столь же благовоспитанного Де Пуанта. Французы же в целом относились к британцам не столь агрессивно, а лично Прайса просто уважали, поскольку было за что. Вскоре вельбот вернулся, и английский адмирал поднялся к себе на борт. Затем начались окончательные приготовления к бою, во время которых "Pique" произвёл по Петропавловску несколько пушечных выстрелов - как написано в вахтенном журнале корабля, "для уточнения дальности обстрела ядрами и бомбами". Одно ядро упало в городе, бомба разорвалась почти над самой батареей номер 1.

Пароход, который всё это время не гасил пары, деловито снялся с якоря, встал лагом26 к фрегату "President" и вместе с ним начал было движение к "Pique" с тем, чтобы взять на буксир и его. Тот уже начал съёмку с якоря. На остальных кораблях открывались пушечные порты, выдвигались орудия, убирались лишние снасти и паруса, которые могут помешать в бою, готовились шлюпки; на верхних палубах строились группы вооружённых людей... как вдруг всё неожиданно прекратилось, словно по сигналу невидимого дирижёра. Пароход отвалил от фрегата, а между кораблями вновь заметался вельбот. На берегу недоумевали - но откуда же было знать защитникам Петропавловска, что только что на английском флагманском фрегате грудь главнокомандующего пробила пуля, выпущенная из его собственного пистолета.

В это время на глади Авачинской губы показался небольшой плашкоут под парусами; на буксире он тащил шестивёсельный ял. Это была "Авача", она везла из Тарьинской губы в Петропавловск четыре тысячи свежеизготовленных кирпичей - с кирпичного заводика, о коем упоминалось ранее. На плашкоуте находились квартирмейстер Усов, его жена с двумя малолетними детьми и шестеро матросов. Они отправились в Тарью два дня назад и о приходе неприятеля не знали; вышедши же на простор бухты, они издали приняли шесть союзных кораблей за эскадру Путятина, а пушечные выстрелы - за салют. Распознав-таки врага, на плашкоуте принялись отчаянно грести прочь, но ветра почти не было, а с эскадры уже спускали шлюпки. Сцена погони и взятия плашкоута в плен напоминала королевскую охоту за зайцем - три вельбота27 и семь шлюпок со стрелками окружили несчастный плашкоут, он был взят на буксир и под выстроившимся со всех сторон импровизированным конвоем торжественно приведён под борт фрегата "Pique", чей капитан Николсон принял командование английскими кораблями после гибели Прайса и уже собирался перейти на "President". Пленников подняли на палубу, плашкоут привязали к борту. Кирпичи, естественно, тут же утопили.

Всю ночь на вражеской эскадре с непонятными целями жгли фальшфейеры и пускали сигнальные ракеты. Шлюпки порхали от корабля к кораблю, с рейда до берега доносились звуки команд, визг пил и стук молотков. На "Virago" чинили пробитую корму, вся эскадра готовилась к завтрашнему дню. На берегу было тихо, хотя вряд ли кто спал спокойно.

Первый осенний день 1854 года начался точно так же, как и предыдущий августовский. Точно так же на бухте лежал полный штиль, и вулканы нежились на выглянувшем солнце.

Считается, что в этот день союзники действовали по плану, детально разработанному контр-адмиралом Прайсом. Наверняка так оно и есть. План был грамотный, учитывал много деталей, а главным его достоинством было то, что он был гибок и допускал внесение изменений, диктуемых ходом событий, что называется, "по ходу пьесы".

Итак. Атака с юга, со стороны входа в Петропавловскую гавань, с самого сложного направления. Главные силы защитников города, концентрирующиеся именно здесь, должны быть обескровлены. Русские батареи не должны препятствовать захвату, а потому:

1. Фрегат "President", имея более чем двукратное превосходство в числе пушек, уничтожает батарею номер 2 на Кошке и бомбит город.

2. Фрегат "La Forte" уничтожает батарею номер 1 на Сигнальном мысу и помогает фрегату "President". Соотношение орудий - тридцать против пяти.

3. Фрегат "Pique" уничтожает батарею номер 4 (двадцать две пушки против трёх) и высаживает десант, который захватывает батарею, по возможности использует русские пушки и продвигается к городу.

4. "L'Obligado" и "L'Eurydice" всё это время бомбардируют город через Лаперузов перешеек. Их задача - повредить (зажечь, уничтожить) "Аврору" с "Двиной", вызвать в городе как можно больше пожаров с неминуемой паникой и дезорганизацией, быть готовыми поддержать высадку второго десанта в любом месте, где это потребуется (вероятнее всего - у Лаперузова перешейка).

5. "Virago" обеспечивает групповую буксировку фрегатов и расстановку их по позициям, помогает бригу и корвету бомбардировать город (используя две свои гигантские мортиры), находится в постоянной готовности к передислокации фрегатов, а также высадке второго (понадобится - и третьего) десанта.

6. Корабли эскадры заходят во внутреннюю гавань Петропавловска. Всё.

Очевидно, что план весьма неплох. Он не учитывал только двух вещей - что командовал уже не его автор (кэптен Николсон ещё накануне начал намекать на преемственность относительно кандидатуры главнокомандующего, Де Пуант уступать не собирался, разногласия стали острее...), а также нечто такое, с чем испокон веков сталкивалось всякое иноземное нашествие на Русь - Русский Дух, Русский Характер.

Накануне вечером Де Пуант собрал командиров кораблей на "La Forte", и план был детально обсуждён вновь. Расходились со словами: "До встречи в Петропавловске!"

И вот "Virago" снялась с якоря и взяла фрегаты на буксир. По её левому борту встал "President", по правому - "La Forte", "Pique" - по корме. Гигантская связка из четырёх кораблей двигалась еле-еле, но до жути неотвратимо, и эта неотвратимость навевала тоску. Поочерёдно расставив фрегаты по своим позициям, пароход занял предписанное ему место и принялся стрелять по городу вместе с бригом и корветом. Открыли огонь и фрегаты, и русские батареи, благо дистанция позволяла бить прицельно. И начался ад.

Чтобы живописать его, потребуется не одна страница, да и сделано это уже во многих книгах, художественных и документальных, посвящённых Петропавловскому бою. Скажем только, что отступать не собирались ни атакующие, ни защищающиеся, хотя артиллеристы обеих сторон действовали мастерски. Пушки раскалялись, и стволы приходилось поливать водой. В итоге выяснилось, что одного "La Forte" для батареи номер 1 оказалось недостаточно! К нему присоединился "President", "Pique", а затем и "Virago". Кто сможет представить себе это месиво металла, камней, дерева, едкого дыма и кислых пороховых газов, криков, стонов, команд и жуткого грохота, накрывшее весь Сигнальный мыс?! И только часовой на площадке наблюдательного поста продолжал невозмутимо вышагивать, меряя секунды боя своими шагами под невообразимым градом горячего металла, а у ног его бушевал АД.

Орудия замолкали одно за другим; падали убитые и раненые канониры. Казалось бы, всё. "La Forte" на верпе подтягивается к батарее всё ближе и ближе, но она вдруг оживает. Вновь стреляют бомбические орудия, опять горячие ядра дырявят борта фрегатов, сбивают ванты и брасы28, корёжат лафеты и валят людей. И корабли вынуждены отступить - настолько вовремя на батарею пришла помощь с "Авроры", быстро восстановившая пушки и возобновившая пальбу. Батарея стреляла ещё часа полтора, пока могла, но вскоре Завойко дал команду оставить разбитый редут. Он почти полностью был завален камнями и ядрами, из-под которых торчали сбитые орудия и покорёженные лафеты.

Немногим спокойней было на батарее номер 2 - всё-таки верхнее перекрытие здорово помогало русским канонирам. Батарее номер 4 доставалось поменьше, хотя и там было весьма жарко, но ей ещё предстояло пережить высадку десанта. На "второй" было несколько героев, чьи имена известны потомкам, но самое сильное впечатление производят несколько малолетних защитников Петропавловска, мальчиков-кантонистов, добровольно вызвавшихся помогать на батарее и наотрез отказавшихся покидать город. Они таскали картузы с порохом, помогали банить и накатывать пушки, поили канониров водой, а в промежутках между этими занятиями спокойно пускали по волнам самодельные кораблики. Когда же у одного из них, Матвея Храмовского, ядром оторвало руку и ранило в другую, он мужественно и без слёз перенес ампутацию плеча и мизинца, а на вопрос командира "больно?" только прошептал бледными губами: "Больно... ну и что? Это ж за мой город!"

Думается, союзники несколько переоценили свой успех, покончив с батареей номер 1. Если бы они не спешили высаживать десант, а продолжали методичную бомбардировку (может, даже не один день) у них была бы возможность окончательно вывести из строя все орудия, нанести защитникам ощутимые потери в живой силе, зажечь-таки город... кто знает? Но история не терпит сослагательного наклонения; к тому же союзники по-прежнему опасались быть запертыми в Авачинской губе русской эскадрой, от которой к тому времени, кроме "Авроры", оставались ещё "Диана" и "Оливуца", находящиеся неизвестно где.

Батарея номер 4 выказала необычайную живучесть. Выдерживая огонь двух кораблей, она не только не потеряла ни одного орудия, но ещё и метко отвечала сама. На случай высадки десанта мичман Попов имел строгую инструкцию: бить до последнего, а при непосредственной угрозе захвата батареи заклепать пушки и отойти, слиться с отрядом поддержки номер 1, посланным на отражение десанта, вести бой, стремясь перевести его в штыковую. Ибо всем известно, что русского штыка сильнее нет.

Необходимо пояснить, что значит "заклепать пушки". Это значит вколотить в запальное отверстие специальный гвоздь из мягкого железа - "ёрш" - который можно будет потом вытащить или выбить специальным зарядом в более спокойной обстановке и при наличии времени, но захваченное противником орудие сразу стрелять по своим не будет.

Наступил момент, когда неприятель решил, что батарея выведена из строя29 - на этот счёт есть даже записи в вахтенных журналах "Virago" и "Pique". Началась высадка десанта. "Virago" подошла поближе, и от её борта одна за другой отвалили шлюпки. Они шли прямо к Красному Яру, где, спешившись, десантники под командованием капитана Паркера и старшего лейтенанта Лефевра (около 150 человек) яростно карабкались наверх, к батарее.

Непросто ответить на вопрос, кто же на самом деле заклепал пушки. Большинство русских документов гласит, что когда французы уже были в двадцати пяти метрах от батареи, часть защитников занималась их расстрелом в упор, а расчёты преспокойно заклёпывали пушки, после чего все быстро откатились в сторону порта, откуда уже бежали на выручку группы из отряда номер 1. В английских источниках сказано, что французы выбили русских с батареи, сами разломали лафеты и заклепали пушки. Вопрос: а зачем? Из них можно было неплохо пострелять по батарее номер 2 и по "Авроре", да хотя бы и по атакующему их отряду (если бы сумели пушки развернуть). Или французы сами не верили в свой успех, предчувствуя, что их скоро выбьют с батареи? Как бы то ни было, под оглушительные крики "Виват!" над "четвёртой" взвился французский триколор. И тут случилось непредвиденное.

Прямо над гущей десантников разорвалась бомба; брызнул сноп пламени и дыма, осыпав осколками торжествующих стрелков. Многие французы было ранены, и это вызвало понятное замешательство. Странно, но бомба прилетела с "Virago", хотя с неё прекрасно видели и мундиры десантников на батарее, и французский флаг (есть даже соответствующая запись в вахтенном журнале). Кэптен Николсон почему-то приказал не прекращать огонь по батарее, несмотря на то, что десант уже практически взял её, и не видеть этого он не мог. К личности кэптена Николсона мы вернёмся чуть позже, и тогда станут вполне понятны некоторые его мотивы и действия, направленные на прославление британского флага (и лично себя), но никак не на согласование действий английской части эскадры с французской. То, что в составе десантной партии были и англичане, Николсона, похоже, не сильно волновало.

К бомбе, метко выпущенной с "Virago", тут же добавились не менее точные выстрелы орудий с "Авроры" и батареи номер 2, а затем и беглый огонь русского стрелкового отряда. Французы дрогнули, а заслышав свист пуль и завидев холодную сталь русских штыков, дружно посыпались вниз к своим шлюпкам. Есть основания полагать, что их отход был обусловлен командой с флагмана.

Всё же несколько озадачивает довольно различное видение этого эпизода (а честно говоря, не только этого) различными его участниками. Прочитав их письма и официальные доклады, иной читатель может просто запутаться - кто же кого громил на батарее номер 4, кто кого обратил в бегство и каким числом бойцов. Загадка, между прочим, вполне разрешима. Предоставим это увлекательное занятие вдумчивому читателю - список источников приведён в конце книги, а некоторые из тех, что до сего дня в России не публиковались, предлагаются ему в приложении. Как бы то ни было, всё равно остаётся непонятным, зачем было брать уже замолчавшую батарею? Для чего сразу после заклёпывания пушек десантная партия "организованно отошла" назад и села в свои шлюпки, перед этим обратив в бегство более 200 (!) стрелков с "Авроры"? И почему бы не развить свой успех при таком уж благоприятном стечении обстоятельств? Приходится с сожалением констатировать факт, что авторы писем и рапортов не всегда достаточно объективны и некоторые моменты трактуют очень даже по-своему, кое-что вообще опускают, кое-что добавляют (это гораздо реже).

Ответ несложен. С русскими источниками понятно - победителей не судят (хотя там тоже много противоречий). С англичанами ещё проще - кто ж пойдет проверять за половину земного шара? Дела давно минувших дней... вот просмотрим двадцать документов: восемь (из них два русских) уверяют, что пушки заклёпаны десантниками, пять (все русские) - что это сделали батарейцы, остальные же просто говорят о захвате батареи (и тоже несколько по-разному). Почему? Потому что показания свидетелей всегда очень субъективны, особенно, касательно подобной переделки, ибо во время боя мало кто думает о будущих мемуарах - пардон, не до того! - а потом, по прошествии времени, начинают вспоминать, порой основательно искажая события, путая их очерёдность, а подчас даже меняя местами причину и следствие. А уж если в дело вступают амбиции...

Во всяком случае, камчатский окружной стряпчий (фамилия, к сожалению, автору неизвестна) в своём рапорте министру юстиции прямо говорит, что десант высадился "подальше сбитой батареи". Очень похоже, что союзники не врут - батарея действительно была оставлена русскими после того, как потеряла способность сопротивляться. Однако долго продержаться на ней союзники не сумели.

Итак, после "организованной" посадки в шлюпки десантники начали грести обратно к "Virago". К своей чести, они не бросили на берегу ни одного убитого, ни одного раненого. А вот оружия - сабель, ружей, штыков - оставили предостаточно. Пароход принял отряд и отошёл, выйдя из радиуса действия русских пушек, поскольку получил ядро в левую скулу ниже ватерлинии и имел сильную течь. Как только матросы завели пластырь и начали откачивать воду, пароход снова присоединился к эскадре. Фрегатам пришлось куда туже, ибо свободой маневра они совершенно не обладали - лёгкий ветерок едва только начинал разгуливаться. Тем не менее, плотность огня практически не спадала, так что свои герои были как на русском берегу, так и на неприятельской эскадре. "Virago" оттащила фрегаты по одному за мыс Сигнальный, где они были бы вне досягаемости для ядер с "Авроры", и в то же время недоступны для батареи номер три. Теперь вся мощь огня кораблей пришлась на Кошку - на батарею князя лейтенанта Максутова 3-го. Чуть ли не восемьдесят орудий против одиннадцати. И снова был АД...

Когда на батарее запасы пороха начали иссякать, Изыльметьев приказал доставить его с "Авроры" на катере. Сложно сказать, что чувствовали гребцы во главе с мичманом Фесуном, везя под шквальным огнем пороховые картузы, но только приказ они выполнили. Темп стрельбы с Кошки снова возрос до расчётного.

Тогда контр-адмирал Де Пуант дал команду "Virago" как единственному кораблю, способному нормально передвигаться при таком слабом ветре, подойти к батарее как можно ближе и расстрелять её по возможности в упор. Но едва только пароход высунулся из-за Сигнального мыса, он сразу получил несколько ядер в корпус, накренился (почему-то на правый борт) и срочно дал самый полный назад. С Кошки его проводили улюлюканьем и разными обидными эпитетами.

Бомбардировка города через Лаперузов перешеек тоже пока ничего не дала. Хотя в городе и вспыхивали очаги пожара, третий отряд поручика Кошелева довольно легко справлялся с их тушением. "Аврора" и "Двина" от этого обстрела имели некоторые повреждения (сбило рей, расщепило мачту и пр.), но они справедливо считались несущественными.

Контр-адмирал Де Пуант всё же проявил нерешительность, а с английской эскадры ему не подсказали (было некому). Дело в том, что он таки дал приказание высаживать десант на Лаперузов перешеек с "L'Eurydice" и "L'Obligado", но, во-первых, чуток опоздал, потому, что сигнал к высадке взвился на мачте "La Forte" уже после того, как десантники вернулись на "Virago" (а русский отряд номер 1 уже возвращался с Кладбищенской батареи); Де Пуант решил, что в тот момент все силы защищающихся были сосредоточены в районе Кошки и на "четвёртой", и просчитался. А во-вторых, не туда - потому что десант попал под точный огонь батареи номер 3, один вельбот сразу разнесло в щепы, второй зачерпнул воду и едва не перевернулся; атакующие сочли за благо отойти восвояси. К анализу атаки Петропавловска нам ещё предстоит вернуться чуть ниже.

Третья попытка десанта была не более удачной, чем вторая. За не успевшего вернуться с вылазки на Красный Яр лейтенанта Максутова 2-го всё ещё оставался лейтенант Анкудинов, который теперь не стал церемониться со шлюпками и первый же залп влепил в борт "L'Eurydice". На шлюпках быстро сообразили, кто следующий на очереди, а потому десант срочно ретировался.

Итак, основные способы проникновения в Петропавловск были безуспешно испробованы, ключом от порта союзники так не овладели, и эскадре срочно нужно было себя чем-то занять. Поэтому, пообедав, все шесть кораблей дружно начали бомбардировку города через Лаперузов перешеек и Сигнальный мыс, оставаясь недосягаемыми для русских пушек. Особого успеха это также не возымело - ни одного пожара в городе не вспыхнуло, поскольку все защитники были начеку. А тут и время ужинать подошло, и корабли под кливерами отошли на место своей обычной якорной стоянки подальше к западу от Сигнального, хотя на Кошечной батарее оставалось всего три действующих пушки, Сигнальная была вообще выведена из строя, а на "четвёртой" все пушки заклёпаны. Один только фрегат "La Forte" произвёл во время боя 869 выстрелов. Странно, но положением русских, близким к критическому, союзники воспользоваться не сумели. Так бесславно (для одной из сторон) закончилась первая атака Камчатки.

Во время вынужденного перерыва между первой и второй атакой Петропавловска случилось много всякого интересного.

Ну, во-первых, победу никто не праздновал. Союзники - по понятным причинам. Защитники - потому что понимали, что ещё ничего не закончилось, и продолжение последует непременно. Не откладывая ни на минуту, обе стороны принялись заделывать полученные повреждения, а потому стук топоров и молотков доносился как с берега, так и с рейда. Защитникам города кровь из носу было необходимо вернуть в строй все повреждённые пушки и восстановить искалеченные батареи. Потери в людях тоже были, но не настолько большие, чтобы не отбить вторую такую же атаку. Все корабли союзной эскадры имели повреждения, притом значительные, но не откладывающие очередную попытку штурма на год. Кроме того, французам и англичанам было необходимо где-то похоронить своих погибших, и в первую очередь покойного главнокомандующего, который вот уже полтора дня, завёрнутый в "Юнион Джек"30, лежал в своём адмиральском тузике31, подвешенном за кормой фрегата "President", и даже ходил в нём на штурм Петропавловска, словно следя за точным исполнением своего плана.

По общепринятому морскому закону погибших моряков хоронят в море: команда выстраивается у борта, зашитый в парусиновый саван и накрытый флагом усопший лежит на гладкой широкой доске, выставленной за борт, с привязанной к ногам тяжёлой балластиной. Скорбные лица, короткая молитва, минута молчания - и тело скользит из-под флага в пучину ногами вперёд. Воинские почести (залп из ружей или пушек) - согласно рангу покойного. В зависимости от условий плавания и от ситуации те или иные элементы ритуала могут быть опущены - как, например, просто выбрасывали за борт умерших спутников участники экспедиции Магеллана, когда не было ни сил, ни возможности отпеть и запеленать. Или соплаватели Беринга. В море случается всякое.

Но то - в море, вне видимости земли. А тут вокруг зелёные берега, кое-где не очень обрывистые, не людные и на редкость красивые. Надо только отойти чуть подальше, желательно из зоны видимости русских, выбрать подходящее местечко и сделать всё по-христиански, с соблюдением положенных почестей. Карта имеется, нарисованная четверть века назад капитаном Бичи, так что можно подобрать место заранее. Кроме того, необходимо определиться, где набрать для эскадры пресной воды, для всех шести кораблей с учётом того, что для парохода "Virago" её требуется особенно много. Вся эскадра не видела свежей воды с самых Гавайев. А ещё нужны дрова, потому что угля для парохода здесь не найдёшь, а в топку кидать что-то надо, и пищу на всех кораблях готовить. Дров тоже нужно много. Штурм Петропавловска не закончен, со дня на день может появиться эскадра адмирала Путятина и захлопнуть капкан, а значит, у "Virago" впереди очень много работы. Но главное сейчас - это ремонт и похороны.

За этими размышлениями утро застало Де Пуанта и Николсона, имевших, без сомнения, бессонную ночь. Эскадра зализывала раны, то же происходило и в Петропавловске. Атаки с берега ждать не приходилось, и оба командующих начали заниматься организацией похорон.

В два часа пополудни тело покойного адмирала Прайса было доставлено на борт "Virago". Сюда же свезли на шлюпках тела всех убитых во вчерашнем бою. В 14.30 пароход снялся с якоря и под паром направился в Тарьинскую бухту, через всю Авачинскую губу, за восемь с половиной миль. Через один час и двадцать минут "Virago" бросила якорь в Тарьинской бухте на глубине десяти саженей; похоронная партия несколькими шлюпками отправилась на берег, где произвела погребение контр-адмирала Прайса, а также нескольких убитых солдат и матросов. Через два часа и двадцать минут она вернулась на борт парохода, но не с пустыми руками.

Фраза из вахтенного журнала звучит так: "6.30 пополудни. Партия вернулась с двумя людьми, которые вызвались проинформировать относительно неприятеля". Пароход отсалютовал могилам из пушки и пошёл обратно. Следующая запись - "8.10 пополудни. Встали на якорь в составе эскадры на 12 саженях, на клюзе - 36 саженей".

Кто же они, эти двое людей, добровольно вызвавшихся своей информированностью помочь англичанам? Слово старшему офицеру фрегата "President" первому лейтенанту Палмеру: "Позже, присматривая в бухте место, где набрать воды, мы набрели на нескольких янки, и они вызвались сопроводить нас по дороге, ведущей к городу сзади. Мы подумали, что это весьма кстати, поскольку французы, которые были теперь нашими старшими офицерами, уже говорили насчёт ухода отсюда..."

Вот они, те самые американцы, что дезертировали с китобойца год назад, которые провели зиму в Петропавловске, отлично знали диспозицию и положение дел, а летом нанялись на бриг "Noble" и были посланы его шкипером в Тарьинскую бухту на заготовку дров и досок! Понятно, что они увидели пароход первыми, а поскольку были не в курсе последних событий и только слышали канонаду, то решили сперва понаблюдать из-за густых зарослей. Заслышав же родную речь, поняли всё или почти всё. В победу русских они, судя по всему, верили не особо, капитан брига явно русским симпатизировал, а потому в случае взятия Петропавловска мог к англичанам и в немилость попасть. А эти же (особенно, если им помочь) - накормят-напоят, довезут до Сан-Франциско, да ещё и заплатят по-барски. Поэтому янки смело вышли из кустов - давайте согласимся, что если б они захотели, никакой Палмер в густом ольшанике и шеломайнике их нипочем бы не нашёл. Но американцы и тут проявили осторожность, поскольку обстановкой ещё не владели. К англичанам вышли только двое из них, а их там всего, как мы помним, было девять. Остальные сидели за кустами и слушали. Если бы диалог пошёл не в нужную сторону, семеро китобоев с топорами и дубьём легко отбили бы двух своих друзей, ведь Палмер пишет о том, что похоронная партия и так была небольшой, а на поиски ручьев-речушек наверняка отправились не все, да и кортиком среди ольшаника особо не помашешь... В разговоре выяснилось, что Петропавловск ещё не взят, но будет взят непременно, а потому решение янки не заставило себя ждать.

Итак, двое сообразительных американцев поднялись на борт "Virago", и вечером они уже имели весьма занимательный диалог с кэптеном Фредериком Николсоном. Диалог капитану фрегата "Pique" - а теперь и главе английской эскадры, метящему в главнокомандующие - очень даже понравился, и вот почему.

Сразу после неудачной атаки состоялось совещание командиров кораблей, на котором Де Пуант недвусмысленно высказался о своём желании покинуть Петропавловск. Оно и понятно - старый тактик линейного морского боя чувствовал себя не в своей тарелке, штурмуя береговые бастионы. В открытом море оно проще и привычней - всё на виду: вот одна эскадра, вот другая, вокруг ширь да гладь, пространство для манёвра; всё решает умение занять правильную позицию относительно ветра, солнца и противника. А потом в дело вступает численное превосходство, мастерство канониров и Его Величество Случай. Тогдашний линейный морской бой был в чем-то сродни старинному сражению на равнине, когда бьются фаланги, лучники, конница и боевые слоны, но эта тактика уже потихоньку уходила в прошлое. На смену шёл передовой опыт, способность принять дерзкое и неожиданное решение; времена Непобедимой армады канули в лету. А ещё - тот, кого заслуженно считают родоначальником новой тактики, знаменитый адмирал Нельсон, был англичанином. Ну кто сумеет с ходу назвать хотя бы одного знаменитого на весь мир французского флотоводца, равного Нельсону и Грейгу, Хоку и Ушакову32?

Так что не будет знаменита фамилия Де Пуант, увы, не будет, и старый адмирал отдавал себе в этом ясный отчёт. Действия англичан просто возмутительны; фрегат "President" действовал слабо, "Pique" - ниже всякой критики. А они продолжают махать кулаками и - такая наглость! - ещё предъявлять претензии французам. И вообще, дался им этот Петропавловск... Сорвался штурм в одном месте - надо идти в другое. Разве мало русских поселений по берегам? Аян, например. Или Охотск. Или богатая мехами Ситка на другой стороне Тихого океана. Месяцами утюжить океан в поисках русских купцов действительно глупо, но ведь можно просто блокировать Петропавловск тремя-четырьмя кораблями, и для него сразу настанут не лучшие времена. Появится эскадра Путятина - дать ей морской бой! На просторе Авачинского залива! Ну, не состоялся штурм, но ведь план атаки придумал англичанин Прайс, с которого уж ничего и не спросишь... так что нечего терять время, тем более что и зима не за горами. Победа любит того, кто открыто дерётся в честном бою.

Так рассуждал контр-адмирал Де Пуант. Кэптен же Николсон думал несколько иначе.

Что за странный народ, эти французы! Ничего до конца довести не могут. Чего тут мямлить? Петропавловск будет взят, и решающую роль в этом сыграет английский флаг. Два старика в адмиральских эполетах не сумели захватить маленький гарнизон (а один из них ещё и застрелился перед боем) - чем не позор для британского флота? Дорогу молодым! Николсону было всего сорок лет, он не видел наполеоновских войн, и все офицеры английской эскадры (кроме Барриджа) тоже. Ну и что? Долой старческую нерешительность! Целый месяц ковырялись в носу - и вот вам результат. Адмирал Де Пуант - лапша. Его офицеры и матросы - не лучше. Быка надо брать за рога. Ну да, хотелось бы проложить дорогу к победе телами французов, а потом браво пройти по ним и собрать лавры... не вышло. Французы оказались не дураки и на удочку не попались. Да и чёрт с ними, с французами! Не умеют воевать - надо брать инициативу в свои руки и учить. Падёт Петропавловск (а куда денется?), падут и остальные русские форты. Но главнокомандующим на эскадре снова будет англичанин, а не француз, слава будет принадлежать в первую очередь британскому флагу, и поделом. Ведь вон что произошло на крайней правой русской батарее! Взяли, и тут же отдали обратно. Кто ж так воюет?33 Николсон глядел в зеркало и уже видел себя адмиралом с золочёным кортиком на левом бедре, хотя первым лицом в эскадре после Прайса был вовсе не он, а командир "Amphitrite" кэптен Чарлз Фредерик. Всё равно - прочь с дороги, старики! Победа любит того, кто любит победу и идёт к ней напролом.

Сегодня вечером опять военный совет. Что ж, выслушаем мягкие, как пластилин, доводы французского адмирала, и для видимости даже согласимся с некоторыми из них. А как же! Потом выждем положенную паузу, атмосфера чуть натянется... И - вопрос в лоб: стало быть, вы, мсье адмирал, не готовы предложить свой план захвата Петропавловска? Иного ответа, кроме как утвердительного, не последует. Снова пауза, и после нее: а у нас он есть. Стопроцентно верный. И козыри на стол.

Лбом в запертые ворота стучатся только бараны. Парадный вход в Петропавловск с юга обстоятельно закрыт - три батареи, боновое заграждение, два боевых корабля. Значит, идти нужно с другой стороны, с севера, от озера, от косы. Взять господствующую высоту - этот холм с названием, похожим на фамилию "Николсон". Охватить город. Мы хоть и не пехотинцы, но знаем - победит тот, кто сверху. Забросать противника гранатами, конгревовыми ракетами. Захватить и сжечь пороховой склад, вот он на схеме. Откуда схема? Минуточку, уважаемый мсье адмирал... Продолжать бомбить город, стереть, снести огнём батарею вот здесь, на седле, на перешейке, у них там ещё памятник стоит, между прочим, вашему соотечественнику де Ла Перузу. Зажечь "Аврору", но главное в этом плане то, что все батареи, защищающие порт, вместе со всеми пушками "Двины" и "Авроры" окажутся вне боя. Кстати, их тоже стоит связать огнём, лёгкой перестрелкой, вот пусть этим и займутся ваши бриг и корвет. Первостепенная задача - убрать батарею "седла". Потом - батарею на косе, у русских там рыбный склад, а у батареи сектор стрельбы всего-то градусов десять... Что? Откуда это известно? Я же сказал - минуточку, мсье адмирал... И высадить десант, который с лёгкостью войдёт в город со стороны озера, там незащищённое ровное дефиле, а часть морских пехотинцев атакует со склонов сопки. Вот и всё. Нечем крыть?

И здесь Николсон предъявил Де Пуанту обоих американцев, которые подтвердили точность выданной ими информации. Крыть действительно было нечем. Де Пуант был вынужден согласиться с планом Николсона. Английские офицеры, присутствовавшие на совете, не скрывали своего торжества по поводу того, что утёрли нос незадачливым воякам-французам, чуть что готовым к ретираде.

Про батарею номер шесть американцы Николсону ничего не сказали. Может быть, они про неё и сами не знали, потому что она была поставлена в самый последний момент (а они уже валили лес в Тарьинской) и не имела даже бруствера. А может быть, хитрые янки оставляли себе тропинку к отступлению, чтобы потом было что сказать русским в случае неудачи союзников: мол, взяли нас в плен, но вот мы какие - специально не сказали им про этот ваш сюрприз... А может, они просто позабыли. Сейчас узнать уже не у кого.

А самолюбивый кэптен Николсон де-факто стал командующим эскадрой и уже вовсю отдавал приказания на корабли по подготовке к штурму. Де-юре главнокомандующим, конечно, оставался Де Пуант, но он уже во многом уступил инициативу молодому предприимчивому баронету. Штурм назначили на 5 сентября.

Защитники города на удивление быстро исправили повреждения, нанесённые батареям вражескими ядрами и бомбами. Все батареи были восстановлены, брустверы укреплены вновь, пушки расклинены и расклёпаны. Запасы ядер и пороха вполне позволяли отразить ещё одну такую атаку, а может, и не одну, если канониры будут расходовать их так же разумно и расчётливо, как и доселе. Всех убитых было шесть человек нижних чинов, да 13 раненых, среди коих - командир батареи номер 1 лейтенант Гаврилов. Петропавловск снова был готов к отражению штурма, ни о какой сдаче флага и речи не шло. После успеха 1 сентября настроение резко поднялось, поскольку защитники убедились в своей способности противостоять сильному неприятелю, и противостоять успешно.

В час дня 2 сентября от фрегата "La Forte" отвалил русский ял-шестёрка, который вскоре ткнулся в берег. Захваченные в плен два дня назад квартирмейстер Усов, его жена, дети и старый матрос Киселёв вернулись в Петропавловск. Оказалось, пленников "с лёгким пристрастием" допросили сперва на английском фрегате, а потом доставили на "La Forte"; все отказались отвечать наотрез, ибо вопросы касались особенностей организации обороны города. Французы, в отличие от англичан, выглядели более любезными, шутили и даже норовили угостить детей конфетами. Адмирал Де Пуант не стал их пытать, а попросту запер в трюме, периодически посылая к ним офицеров за информацией относительно Петропавловска. Видя упорство пленников, он плюнул на допросы - всё равно Петропавловск на днях будет взят и без их показаний.

Бой 1 сентября пленники провели там же, в трюме. Матросы были прикованы к переборкам - на всякий случай; жена Усова сидела с детьми, прижавшись к мужу. Треск проламываемого дерева, свист ядер, всплески воды, грохот, крики - всё это приводило в ужас, но матросы громко радовались каждому меткому попаданию, яростно шутили и просили береговых канониров точнее палить на их голос.

После сражения французы выглядели уже не столь радостными, как накануне; верхняя палуба фрегата тоже выглядела уныло. Усов рассказал Завойко, что только на "La Forte" убитых семь человек, многие ранены, фрегат имеет серьёзные повреждения. Благовоспитанный старик Де Пуант сжалился над женщиной и детьми, а потому приказал отправить их на берег. Но супруга Усова отказалась покидать фрегат без мужа, закатив адмиралу вполне естественную истерику. Тогда Де Пуант решил оставить в плену пятерых матросов из шести - тех, что помоложе. Усов передал Завойко записку на французском, которая гласила: "Его Превосходительству господину губернатору Завойко. Господин губернатор! Благодаря военной случайности в мои руки попала русская семья. Имею честь вернуть её Вам. Примите, г-н губернатор, уверение в моём высоком почтении. Командующий адмирал-аншеф Де Пуант". Что же касается остальных пленных, то Усов со слов французов сказал, что их-де отпустят сразу после взятия Петропавловска.

- Ну-ну, - хмыкнули из матросских рядов. - Значит, не отпустят.

- Это почему же?

- Потому что не возьмут.

- А-а... ну да. Дык пущай ещё разок пробуют...

А ещё выяснилось, что союзники не удосужились сохранить в тайне от пленников смерть своего главнокомандующего - довольно непредусмотрительно! - и она стала достоянием защитников города, приведя многих из них в ликование. "То ли сам застрелился, то ли по нечаянности", - сказал Усов, а русские офицеры сделали недоуменные лица. Как это так - застрелился? С чего бы это - перед сражением, а не после? Но все разговоры решили оставить на потом. Главное - что неприятель в самом начале боевых действий лишился опытного военачальника, это неминуемо вызовет на эскадре определённое замешательство, по уровню равное душевному подъёму защитников Петропавловска. Но и расслабляться резона нет, ибо со дня на день, несомненно, будет второй бой - может, ещё жарче, чем первый.

Три дня плотники союзной эскадры исправляли повреждения на своих кораблях, давая защитникам Петропавловска передышку. Шлюпки занимались промерами глубин - опять в стороне Красного Яра. Офицеры же проверяли готовность орудий и амуницию десантных групп, распределяли обязанности, обговаривали сигналы - словом, снова готовились к штурму. На этот раз Петропавловск не может не пасть!

А вот теперь самое время попытаться составить свой план атаки Петропавловска, который вполне мог увенчаться успехом. Это сделать тем проще сейчас, поскольку в отличие от стратегов и тактиков союзной эскадры, мы знаем и особенности рельефа, и точное соотношение сил, их расположение и задачи, общую атмосферу, царившую в станах противников, а главное - мы знаем, чем закончился штурм на самом деле.

Начнем с предпоследнего, с атмосферы. Если среди защитников Петропавловска наблюдалось поразительное единодушие и воодушевление, то союзная эскадра могла похвастать только воодушевлением, правда, порой граничащим с бахвальством. Было бы глупым сравнивать боевой дух и смелость отдельных бойцов, ибо свои бравые парни, которым и сам чёрт не брат, были по обе стороны от полосы прибоя. Но на стороне одних из них была правда, они защищались, а не нападали, бились "на своём поле". Если исходить из этих соображений, то бой в определённой степени был проигран союзниками ещё до того, как начался. Очевидно, что из двух соперников дополнительные козыри имеет тот, в ком есть непреодолимое желание драться до последнего.

Учитывая же рельеф и расстановку сил, приходится констатировать, что, несмотря на более чем двукратное численное превосходство, на качественную и количественную разницу в оружии, шансы у противоборствующих сторон были примерно равны. Вспомним, что вообще нападать сложнее, чем защищаться, и нападающая сторона всегда несёт, как минимум, втрое большие потери. Это азбука военной тактики и стратегии. Потом, сама природа позаботилась о том, чтобы сделать Петропавловск фортом, который нахрапом не возьмёшь. Талант Завойко, Изыльметьева и Мровинского как раз в том и состоит, что они сумели по достоинству оценить особенности ландшафта и грамотно им воспользоваться при минимуме возможностей. Фрегаты, ну да... А что - фрегаты? Фрегаты не танки, по суше не ездят.

Кроме того, простой подсчёт соотношения количества пушек, которым постоянно грешат наши дутые патриоты и дилетанты от военно-морской истории - ход ошибочный. Мол, 210 против 74 - это почти тройной перевес. Ну да... А кто будет учитывать, что корабль по берегу стреляет только орудиями одного борта? О лихих маневрах в узкости и в безветрие нечего было и думать. Тогда сразу получается 105 против 74 - перевес довольно смешной. Справедливости ради следует также уменьшить и число русских пушек, потому что в первом бою батарея Кораллова участия не принимала, батарея Гезехуса тоже, а "Смертельная" стрельнула всего несколько раз. Тогда выходит не 74, а 64, к тому же не стоит считать старые медные пушки. Во втором бою (о котором ниже) - аналогично. То есть преимущество - менее чем двойное, а этого маловато для уверенного наступления. Перевес в людях также двойной, но все две тысячи союзников атаковать на берег не пошли бы (кому-то ведь и на кораблях оставаться надо, а это далеко не пара человек), так что говорить о подавляющем численном превосходстве нечестно. Техническое превосходство (винтовки, гранаты) - другое дело, и это куда серьёзней. Но атака береговых укреплений с моря всегда была и будет задачей непростой, и подтверждений тому в истории - масса.

Талант опытного Дэвида Прайса состоял в том, что он также сумел отдать должное искусству защитников, сделавших свой город по возможности неприступным, а ещё в том, что он точно нащупал в обороне щель, расшатав которую, можно было вполне рассчитывать на успех. Растянув силы русских между крайними батареями (Кладбищенской и Озёрной), проведя усиленную артподготовку и измотав защитников, силами нескольких десантных групп он вполне мог добиться желаемого. Сначала нужно было заставить замолчать батарею Сигнального мыса (что и было сделано), перенести всю мощь огня на Кошку и "Аврору", постараться зажечь русский фрегат. Затем (параллельно) связать русских боем на батарее номер 4, захватить её и ни в коем случае не отдавать обратно, не заклёпывать пушки, а повернуть их на Кошку и гавань. Перед этим вывести один фрегат из боя с Кошкой и с его помощью расправиться с незащищённой батареей номер 3 на Лаперузовом перешейке; бригу с корветом не заниматься бесполезной бомбардировкой города, а уничтожить батарею на Озерновской косе. Двумя словами - лишить защитников артиллерии, не дающей спокойно и безопасно высадить десант, который абсолютно беспомощен, покуда сидит в шлюпках, и растянуть силы русских. Всё это нужно было сделать в первой половине дня, ну, в крайнем случае - часов до трёх пополудни. Затем высаживать десант прямо на Сигнальный мыс и под Лаперузов перешеек одновременно, чтобы овладеть господствующими высотами и закрепиться там. Батарею номер 6, когда она обнаружится, заставить замолчать с помощью стрелкового оружия и гранат. Овладеть Сигнальным мысом и Николкой. Огнём с перешейка и с моря поджечь "Аврору". Главное - на суше действовать мобильными отрядами по 15-20 человек, имеющими чётко поставленную задачу, и всё делать как можно быстрее. Силы защитников города неминуемо растянулись бы на довольно протяжённом участке, и здесь сыграло бы свою роль численное преимущество в людях и в качестве стрелкового оружия. Под прикрытием корабельных пушек десант ворвался бы в город с трёх сторон. Ключом в таком плане действий является точное согласование по времени отдельных этапов всей операции, а как раз это и было самым трудным. Любой стратег и тактик скажет, что залог успеха лежит в быстром получении докладов, точном их анализе и быстрой передаче распоряжений. Однако в середине XIX века переносных УКВ-радиостанций ещё не было, и передача информации осуществлялась всё больше сигнальными флагами (увы, не самый гибкий и быстрый способ), а также условленными жестами, видимыми в подзорную трубу. Поэтому ключик поистине является золотым, и военачальникам обычно приходилось действовать на глазок по принципу "кажись, пора", иной раз просто играя в "угадайку". Но, повторим ещё раз, у Прайса всё-таки был реальный шанс, если говорить о первоначальном плане.

Это у Прайса. А что же получилось у Николсона?

Эскадра проснулась ни свет ни заря, а если судить по вахтенному журналу английского флагмана, то примерно часа в три ночи. В густом предутреннем тумане с рейда доносились команды, странные стуки, гулы и какие-то шлепки по воде, похожие на спешное чавканье. В полшестого утренний туман начал рассеиваться, и с батарей увидели ползущую к берегу "Virago". Именно её колеса шлепали по воде, а гул со стуком издавала паровая машина. Ветра, конечно, не было, и по бортам парохода, словно придавливая его с двух сторон, нависали громады фрегатов "President" и "La Forte". Так здоровяки-полицейские ведут в участок горького пьяницу, хотя на самом деле не фрегаты волокли пароход, а наоборот.

"Virago" довела фрегаты до перешейка и остановилась, отдавая швартовы от "La Forte". Стало ясно, что вчерашние промеры глубин у Красного Яра делались лишь для отвода глаз - флагманский французский фрегат явно собирался заняться батареей номер 3, батареей "седла", как её называли союзники. Пароход начал ставить фрегат на шпринг34 в четырёх кабельтовых напротив перешейка.

Кроме двух фрегатов, "Virago" буксировала ещё целую флотилию шлюпок, а на её палубе толпились десантники. Немного в стороне крейсировал (точнее - лежал в дрейфе под верхними парусами) "Pique". "L'Eurydice" и "L'Obligado" самостоятельно вышли на позиции напротив мыса Сигнального и, не торопясь, встали на якорь. "L'Eurydice" тут же начала обстрел батареи номер 1, словно родившейся заново из груды камней. "L'Obligado" развернулся бортом к Кошке с "Авророй" и тоже открыл беглый огонь. На берегу сразу поняли, что это просто блеф, отвлекающий манёвр, никакого Красного Яра не повторится, а второе действие кровавого спектакля разыграется в районе Никольской горы. Поэтому Завойко быстро перераспределил силы, оттянув излишек защитников с Поганки поближе в город. Оборону порта он поручил Изыльметьеву, а свой командный пост перенёс к пороховому складу.

"La Forte" не встал ещё на шпринг, как лейтенант Александр Максутов 2-й приказал наводить по английскому фрегату и, не дожидаясь указаний на открытие огня, спокойно скомандовал: "Все нумера, пли!" Батарея дала первый залп. Три ядра из пяти попали в "President". Одно из них сбило гафель, на котором висел "Юнион Джек", и он упал за борт. На батарее закричали "ура", но тут же прозвучал ответный залп правого борта. Ядра взломали, вспороли бруствер, батарею засыпало землей, несколько человек упало. Следом раздался залп правого борта "La Forte". Русским канонирам сразу стало ясно, что Смертельной свою батарею они назвали недаром... Но едва рассеялся дым, орудия "третьей" поочередно начали расстреливать французский фрегат. Пароход в это время оттаскивал "President" для постановки в трёх с половиной кабельтовых перед батареей номер 7.

Между французским флагманом и Смертельной разгорелась жуткая артиллерийская дуэль. Батарея превратилась в земляное крошево, номера расчетов падали один за другим - кто убит, кто ранен, кто оглушён. На их место вставали новые бойцы, спешно откапывали пушки, банили стволы, засовывали в них картузы, вкатывали ядра. Наводка особой сложности не представляла - вот она цель, как на ладони. Несколько выстрелов, ответный залп фрегата - и снова откапывать пушки, оттаскивать раненых и убитых... Если три дня назад на батарее Сигнального мыса был ад, то здесь сегодня был ад кромешный. Вскоре по сигналу флагмана к нему на помощь, а заодно отступая от меткого огня батарей номер 4 и номер 1, подошла продырявленная в нескольких местах "L'Eurydice" и добавила свои девять пушек в общую лавину огня. Пушки Смертельной выходили из строя одна за другой, но находившаяся здесь же группа мастеровых с прапорщиком Можайским так же, одну за другой, возвращали их в строй. И батарея стреляла, но силы, конечно, были неравны. Половину расчёта батареи составляли необстрелянные солдаты, и если б не более опытные моряки с "Авроры", толку от неё было бы немного.

"President" встал с учётом рекомендаций относительно сектора стрельбы батареи номер 7, что у Рыбного склада. Из пяти орудий капитан-лейтенанта Кораллова по нему могли стрелять только три. "Virago" же вообще остановилась вне зоны обстрела и начала посадку десанта в шлюпки.

У "La Forte" уже были сбиты две мачты, фрегат получил несколько пробоин в правом борту, в том числе четыре ниже ватерлинии. От него начали отваливать шлюпки с десантниками. Батарея умолкла - авроровцы спешно откапывали единственное орудие, которое ещё могло стрелять. Откопали, навели; Максутов сам взял фитиль, проверил прицел и выстрелил. Ядро попало в гребущий к берегу вельбот, его разломило, десантники забарахтались в воде. Не обращая внимания на свистящие мимо ядра и вздымающуюся землю, лейтенант прицеливался, и пушка стреляла снова. Раненые и контуженые матросы тащили очередной картуз с порохом, очередное ядро, наводили... И тут с "La Forte" дали ещё один залп, всем бортом. Он накрыл батарею; лейтенант Максутов 2-й упал с оторванной левой рукой и зияющей раной в боку, на фрегате громко закричали "Виват!", шлюпки снова пошли было к берегу.

Но, к изумлению атакующих, орудие выстрелило снова и снова. Смертельно раненого лейтенанта понесли с батареи в город, а его матросы, отказываясь покидать разбитый в клочья редут, продолжали палить по французским шлюпкам. Очередное ядро сбило пушку с лафета, но она всё равно, уже лёжа, выпустила ещё пару ядер. Лишь только после этого батарея была оставлена по личному приказу Завойко. Канониры вынесли с батареи всё, что ещё могло пригодиться для боя, и присоединились к одному из стрелковых отрядов. Отчаянная смелость и героизм канониров "третьей" Смертельной вызвали изумление и уважение неприятеля, об их мужестве англичане и французы потом писали наперебой, вернувшись домой в свою Европу.

В это же время неравный бой разгорелся и на Озерновской косе. Три пушки Кораллова против правого борта фрегата "President" и парохода "Virago". Несмотря на хорошую точность британских артиллеристов, просто заваливших батарею ядрами, она продолжала стоять и метко отбиваться. Фрегату здорово досталось, и последствия этого боя "President" потом привёз на себе в канадский Ванкувер, с трудом сумев пересечь Тихий океан. Более того: несмотря на то, что "Virago" с готовящимся десантом находилась вне обстрела, непонятно как досталось и ей - непостижимым образом залетевшее на верхнюю палубу русское ядро угодило в гущу десантников. Пушки батареи выходили из строя одна за другой, их заменили на две до сего бездействовавших, но немногим позже гибели "третьей" батарею у Рыбного склада тоже пришлось оставить. Пушки заклепали, контуженного Кораллова пришлось силой отрывать от умолкших орудий. Теперь путь в город для десантников был открыт - так им, по крайней мере, казалось.

Все эти события очень хорошо и почти одинаково описаны в русских источниках. Теперь заглянем в английские.

Кэптен Фредерик У. Николсон. Официальный рапорт Адмиралтейству:

...утром 4 сентября десант, состоящий из приблизительно 350 человек от каждой эскадры, помимо офицеров, был помещён на борту "Virago", которая была затем взята лагом к "La Forte", шлюпки для высадки - с противоположного борта, а "President" был взят на буксир за кормой. Батареи начали обстрел, как только корабли вошли в зону огня, и нанесли значительные повреждения мачтам и стеньгам фрегатов...

..."President", встав на якорь приблизительно в 600 ярдах от батареи "седла", что на середине полуострова, открыл по ней тяжёлый огонь... Тем временем, "La Forte" был поставлен напротив Круглого Форта, или батареи "лощины"...

Вот как? Получается - фрегаты стояли наоборот? А ну-ка... Из письма лейтенанта Джорджа Палмера:

...к 7 склянкам (03.30 утра) средней вахты, в понедельник 4 сентября "Virago" подошла и взяла нас с "La Forte" на буксир (весь десант был на борту "Virago"). В 7 утра "President" был поставлен в пределах 500 ярдов от батареи "седла" ("D" на эскизе), и дело пошло... Тем временем мы шли на "Virago", подвергаясь сильному обстрелу, и поставили "La Forte" приблизительно в 400 ярдах от батареи рыбного склада... мы видели, как два ядра насквозь прошили корпус фрегата "President", гафель и грота-брас правого борта были сбиты напрочь...

..."La Forte" тем временем связал огнём батарею рыбного склада, его бомба запалила этот склад и сожгла все их зимние запасы рыбы...

Странно... Они ничего не путают? А может, сговорились? Официальный рапорт кэптена Ричарда Барриджа:

...батарея "лощины" на пляже была смята орудиями "La Forte", мы высадились прямо под холмом...

...правый [фланг русских] тем временем поднялся на холм и занял гребень, ведущий к батарее "седла", прежде обстрелянной Кораблём Её Величества "President"...

Заглянем в вахтенный журнал Корабля Её Величества "President", события 4 (то есть - 5) сентября, до полудня:

...затем "Virago" подвела нас лагом к "La Forte", и он ошвартовался лагом к "Virago", пароход принял подкрепление из людей, предназначенных к высадке с французской эскадры.

6.15. Отдали концы от борта "Virago" и пропустили её вперед - встать на буксир у неё по корме - по причине сложности буксировки шлюпок с двумя фрегатами лагом к пароходу.

6.50. Пароход проследовал со всеми кораблями и шлюпками на сближение с батареями.

7.15. Впереди идущие корабли обменялись выстрелами с батареями.

7.20. Батареей "седла" сбит наш грота-брас (в зоне обстрела).

7.40. Выстрел с той же батареи снёс брейд-вымпел, повреждена бизань-мачта с кормы (сбит нок гафеля).

7.55. Отдали буксир с парохода - и он проследовал к батарее "лощины", что позади города, с "La Forte", шлюпками и десантной партией.

8. Встали на стоп-анкер, под кормой 8 с половиной саженей, на клюзе 35 саженей...

И в вахтенный журнал Корабля Её Величества "Virago", тоже 4 (5) сентября, до полудня:

3.30. Снялись с якоря, подошли бортом к фрегату "President" и взяли его на буксир - подошли бортом к "La Forte" и взяли его на буксир.

6.45. Все десантные партии эскадры собрались на борту, пошли к батарее "седла".

7.10. Батарея "седла" открыла огонь, ответили ей на ходу.

7.30. Отдали буксир на "President" рядом с батареей "седла".

7.40. "La Forte" встал на якорь у крайней неприятельской батареи.

8.00. Батареи смяты огнём фрегатов и "Virago" - десантная партия убыла и высадилась под ружейным огнём...

Примерно то же самое можно найти и в письмах других английских офицеров, в Журнале Событий фрегата "Pique"... Получается, что во всех русских источниках35 батарею Максутова 2-го обстреливал "La Forte", а в английских - почему-то "President". Кому же верить? Здесь - англичанам, хотя и они всё время путают батареи номер 6 и номер 7. Потому что если нарисовать на ватмане очертания берегов и двигать по воображаемой воде фишки-кораблики (в масштабе) в соответствии с описаниями русских свидетелей, то возникает нестыковка. Возможно, с первого взгляда это не очень заметно, но будет показано чуть погодя.

Чем можно объяснить эту коллективную галлюцинацию? Спутать 60-пушечный французский фрегат с 52-пушечным английским невозможно, ведь все воспоминания о бое писали моряки; опять же - огромные полотнища флагов на гафелях... Это очередная загадка, которая вряд ли когда-нибудь будет разгадана.

Вторая непонятная вещь - почему лейтенант Максутов 2-й приказал наводить именно по английскому флагману? Перед командиром батареи была заведомо более выгодная цель - пароход, от которого зависела половина успеха союзников. Выведи из строя пароход - и у неприятеля всё дело встанет. Правда, "Virago" была прикрыта корпусом "La Forte", но всё равно она с привязанным к ней лагом французским флагманом и вереницей шлюпок по левому борту представляла куда более лакомую цель, чем буксируемый по корме "President". Тем более - для первого залпа, когда батарея ещё не пристрелялась. Однако первый залп был сделан именно по английскому фрегату, причём ещё до того, как он отдал буксир и встал на шпринг; залп очень удачный, хотя именно этому фрегату потом довелось выиграть дуэль с отважной батареей.

Всё это время "Pique" не спеша барражировал по внешнему рейду, изредка стреляя по городу и порту. На нём оставался минимум команды, поскольку моряки обоих английских фрегатов участвовали в десанте; кроме того, часть канониров "Pique" во главе со старшим артиллеристом лейтенантом Гроувом перешла на "President", где обслуживала пушки верхней палубы. "L'Eurydice" присоединилась к фрегату "President".

Итак, пошёл десант с "Virago". Общая десантная партия насчитывала около 700 человек - примерно поровну англичан и французов. В её составе шли как штатные морские пехотинцы, так и приданные десанту для усиления моряки с кораблей эскадры: английские и французские морские пехотинцы - по сто человек, по двести моряков с кораблей и смешанная колонна в сто человек. Весь отряд подразделялся на три группы. Английские моряки подчинялись кэптену Ричарду Барриджу, французские - капитану "L'Eurydice" де Ла Грандье, а старшими над всеми морскими пехотинцами были капитан Королевской Морской пехоты Чарлз Алан Паркер и французский старший лейтенант Лефевр. В каждой группе были назначены свои отделения во главе с офицерами морской пехоты и офицерами кораблей. Весь десант поместился в двадцать пять гребных судов; вместе с собой десантники везли, кроме оружия и боезапаса, различные инструменты для разрушения батарей и ерши для заклёпывания пушек, походные аптечки, тюфяки и тёплые одеяла для тех из них, кто останется на зиму в захваченном городе, еду и спиртное для празднования победы, фейерверки, а также... впрочем, об этом позже. Кроме стрелкового оружия и гранат, в шлюпках имелись также трёх- и шестифунтовые переносные орудия-фальконеты.

Одна группа десанта пошла прямо на косу к Рыбному складу, вторая (поменьше, около 230 человек) к Лаперузову перешейку. Замысел стал ясен: неприятель стремится захватить Никольскую сопку и с неё броситься на штурм города. Но противостоять высадке было уже нечем, только стрелять из ружей.

Шлюпки лихо гребли к берегу; возбуждённые десантники подстегивали себя боевыми выкриками и рвались в бой. В последней шлюпке находился французский адмирал. Де Пуант стоял на кормовой банке36 и размахивал золочёной саблей, подбадривая подчинённых и корректируя ход высадки через рупор. Незадолго до этого он дал команду поджечь Рыбный склад и даже посулил денежный приз тому канониру, который сумеет это сделать. После первого же выстрела склад запылал и горел потом часов шесть; а нам этот эпизод нужен для того, чтобы понять, наконец: именно "La Forte" находился на позиции перед косой, а никак не "President". Стоя напротив перешейка, французский флагманский фрегат не смог бы выстрелить по косе, а Де Пуант никак не оказался бы среди десанта - хотя бы и в арьергарде.

И вообще, поскольку основным направлением атаки являлся пляж, то и место официального главнокомандующего именно там: он всё должен видеть и вовремя скоординировать действия подчинённых в случае изменения обстановки. Поэтому фрегат "La Forte" действительно находился у Озерновской косы, а никак не против батареи номер 3, "Смертельной".

Выстрел по Рыбному складу нужен был союзникам потому, что туда всё лето укладывали солёную, копчёную и вяленую рыбу - основной вид продовольствия, и Де Пуант был уверен, что одним точным выстрелом обрёк Петропавловск на голодную смерть. Весьма дальновидное стратегическое решение - интересно, чем бы питался англо-французский гарнизон, оставленный здесь на зиму, захвати союзники Петропавловск? Кроме того, было всего лишь начало сентября, а отдельные виды лосося будут ловиться и поздней осенью, но откуда Де Пуанту знать об этом.

С внешнего рейда фрегаты прикрывали высадку, обстреливая город ядрами и бомбами. Корабли стояли довольно близко к берегу, и орудиям не хватало угла возвышения, чтобы забрасывать снаряды через перешеек и Никольскую сопку. Особые неудобства испытывали на "La Forte" и, чтобы устранить проблему, фрегат накренили на левый борт, задрав пушки правого повыше. Обстрел продолжался в течение всего боя, но урона не принёс почти никакого - вспыхивавшие было в городе пожары тут же тушились, а ядра приносили больше досады, чем реального вреда - так обычно и бывает при стрельбе по площадям, а не по реальной цели. Единственно, огонь брига "L'Obligado" был довольно точным и доставлял защитникам неприятности. Впрочем, одна из бомб с фрегатов, упав на восточный склон Николки, скатилась прямо к пороховому погребу, где на часах стоял кондуктор Пётр Белокопытов. Секунду он, ошалев, смотрел на вертящийся у его ног раскалённый шар с запальной трубкой, потом ухватил его, поднял на руки и, кряхтя, спихнул в овражек. Ухнул взрыв. Бомба весила больше двух пудов, и сам Белокопытов потом долго удивлялся. Зато город не остался без запасов пороха, а обожжённые руки и грудь - да ерунда, мол, заживет...

Добравшись до берега, потерявшие терпение десантники с криками "God damn!" и "En avant!"37 смело ринулись по косе к озёрному дефиле. Барриджу с Паркером, а также остальным офицерам стоило немалых трудов и нервов остановить их, кое-как построить по подразделениям (впереди - знамя и барабанщики), уточнить у американца направление38 и начать марш.

Всё правильно: раз дефиле, значит, по нему дефилируют; так десантники и шли - с горнами и барабанами, словно скауты, только с ружьями наперевес. Вскоре каждое подразделение достигло точки, где строй был вынужден рассыпаться - одни группы упёрлись в склон Никольской сопки и начали на него взбираться, по другим ударила неведомая доселе батарея номер шесть поручика Гезехуса из десяти пушек небольшого калибра. Били, естественно, картечью, которая весьма действенна против сомкнутого строя пехоты прямой наводкой. Ударила и пушечка с "тачанки". Выстрелы были настолько неожиданны, что неприятель даже толком не рассмотрел батарею, о которой до сих пор понятия не имел. Позже они писали об укрепленном редуте, даже о "форте", хотя на самом деле маленькая батарея не имела и бруствера - пушки стояли и лежали прямо на земле, обложенные мешками с мукой. Боевой порядок десантников перестал быть таковым; защёлкали ружейные выстрелы, строевая прогулка закончилась. Начался бой. Стрелковая партия поручика Губарева на северо-западном склоне была значительно потеснена атакующими - уж больно силы были неравны.

Ещё до этого, когда окончательно стал ясен замысел союзников, Завойко расположил свои отряды в городе так, чтобы любой из них в несколько минут мог достичь места, где прорывается неприятель, и где необходимо подкрепление. Позже союзники будут оправдываться, что местность была им незнакома. Мы эти оправдания в расчёт не примем. Во-первых, не зная броду, не суйся в воду. А во-вторых - почти все, кто шёл в составе русских отрядов, тоже лезли на Николку впервые в жизни. Учения на ней не проводились, поскольку воевать на сопке никто не собирался; гора была и впрямь основательно заросшая шиповником, березняком и шеломайником, гулять туда тоже никто не ходил; другое дело, что шеломайник с шиповником для защитников города были не в диковинку - в отличие от англичан и французов. Описывая свои плутания по Никольской, англичане, оправдываясь, используют слово "chaparral", что означает очень густые заросли, и даже говорят о джунглях. Дескать, противника не было видно. Странно: можно подумать, русским их было видно лучше. Тем более что отряды защитников города поднимались снизу, фактически штурмуя гору, тогда как десантники уже были на вершине. И не только на вершине - группа, высаженная почти под перешеек, взобралась на разбитую батарею номер 3 и потянулась от перешейка наверх по всему юго-западному склону Никольской сопки. Упёршаяся в батарею номер 6 группа также взяла вправо, потому что слева было озеро. Моряки английских фрегатов первыми взобрались на сопку и топтались там, не зная, что делать дальше. Офицеры пытались их построить и организовать, но куда там! - шиповник, шеломайник... и русские пули, каждая третья - в цель. Лейтенант Палмер потом грустно вспоминал: "...нас щёлкали, как воробьёв..." Слаженно действовать малыми группами по 5-7 человек (в составе отделений), самостоятельно выбирая цель и удерживая указанное направление движения, морские пехотинцы не умели, не были обучены. Другое дело - колонна и цепь под знаменем, плюс горнисты и барабанщики в шотландских юбках-килтах, когда сам вид надвигающейся фаланги на психику давит, это куда привычней. А моряки... от моряка в бою на берегу вообще толку немного, если он, конечно, не русский моряк - кому это неизвестно? Вот и захлебнулась атака на самом верху Никольской сопки. Ну да, конечно - колючие кусты, заросли, спору нет... но "джунгли" - это, пардон, перебор.

Конечно, бойцы десанта пытались сделать хоть что-то. С горы вниз летели гранаты, сыпались пули. Лошади "тачанки" были застрелены, сама "тачанка" перевернулась, но раненый Карандашев всё же стрельнул ещё разок по врагу из её пушки. Морская пехота, паля вовсю, пыталась обойти справа злополучную шестую батарею, но для этого ей пришлось лезть по склону всё той же Никольской сопки. Навстречу неприятелю снизу вверх и траверсом бежали рассредоточившиеся на небольшие группы русские стрелковые отряды. Собрать и организовать все имеющиеся в распоряжении силы у Завойко времени не было, поэтому очередной отряд уходил в сопку по мере прибытия бойцов и офицеров. Получилось примерно 280-300 человек против 700. В некоторых русских источниках относительно десанта ещё называется число 95039, но это не соответствует истине. И всё равно - более чем двукратное преимущество неприятеля, находящегося притом на господствующей вершине.

С одной стороны, в кустах воевать удобно: сиди и отстреливай противника, который тебя не видит. С другой стороны - противник-то тоже в кустах. Опять же, саблей толком не взмахнёшь, ружьё за ветки цепляется, а сами ветки по лицу хлещут, и штык то и дело втыкается в землю, потому как карабкаться-то надо вверх... Но - Русский Дух.

К этому моменту Завойко отправил на Никольскую свой последний резерв, тридцать бойцов во главе с капитаном 1 ранга Арбузовым. А десантникам почему-то казалось, что русские повсюду, и что их, как минимум, вдвое больше... На батарее номер 6 к этому времени оставалось всего семь выстрелов - на четыре минуты боя.

...Капитан Королевской Морской пехоты Чарлз Алан Паркер погиб одним из первых на самом верху сопки. Пуля пробила голову снизу вверх; лейтенант Палмер не успел помочь своему другу. Паркера вообще очень уважали и любили на эскадре - удалой весельчак, добрая душа, сам умный и сильный, красавица-жена да четверо детишек. Но не суждено было бравому офицеру вернуться домой, в маленькую деревушку Госфорт на севере Англии, в свой добрый дом под названием Парк-Нук. И похоронят его не на тихом уютном дворе церкви Св. Марии, где, как считается, стоит самый высокий старинный крест Англии, а на далекой Камчатке, у подножия Никольской сопки, на самой вершине которой он был застрелен простым сибирским парнем Иваном Сунцовым, бывшим крестьянином из такой же маленькой деревушки где-нибудь под Иркутском. А может, Томском...

...Обливаясь потом и тяжело дыша, с расцарапанными лицами и стёртыми коленями, первые русские бойцы уже почти достигли вершины сопки. И грянула рукопашная. Грянула штыковая. "А известно всем, что русские молодецки ходят в штыки!" - напутствовал Завойко перед боем. И враг не выдержал натиска, попятился. И так основательно запутавшийся в непривычных условиях ведения боя, когда среди стеблей и ветвей кругом мелькают разноцветные мундиры и рубахи, крики на трёх языках со всех сторон, а пули летят невесть откуда, и летят точно, а тут ещё и штыки из кустов - неприятель, густо набившийся на вершине холма, спонтанно двинулся в единственном направлении, откуда его не разили. Это было направление к западному склону. К бухте, к кораблям. И это стало кульминацией.

Сказать, что офицеры не пытались навести порядок в мятущейся массе вооружённых людей, было бы откровенной ложью. Офицер вообще по складу характера не может жить и действовать, если вокруг хаос и неразбериха, а тут к тому же момент был экстремальный. Но увы, все усилия Барриджа, Палмера, де Ла Грандье, Макколма, Ховарда, д'Лакомба и других были тщетны. Тем более что они и сами не очень хорошо понимали, что именно произошло. Но, к их офицерской чести, они правильно сориентировались в уже создавшейся ситуации и начали руководить отступлением, пытаясь хоть как-то организовать отход к спасительным шлюпкам... Другое дело, что у них не получилось.

Западный склон Никольской не чета остальным. Он круто, градусов под семьдесят, обрывается осыпью прямо в бухту на узенький каменистый пляж. Он весь утыкан обломками скал и камнями; ни одна веточка не растёт на нём. Спускаться по нему даже в мирное время - занятие крайне рискованное и чреватое, как минимум, увечьями. Но именно туда устремилась большая часть англо-французского десанта - в синем, зелёном и красном. Их теснили русские, кололи штыками, рубили саблями, били кулаками и пинали сапогами, стреляли в упор и издали, уже чувствуя, что критический момент боя позади. Десантники целыми группами и поодиночке слезали, спрыгивали на склон и дальше сползали, летели, кувыркались, теряя оружие, жутко калечась и расшибаясь насмерть, вниз, по страшному склону, вмиг ставшему красно-коричневым от крови. Те, кому повезло больше, на пляже кое-как добирались до шлюпок и садились в них, разбирали вёсла, оглядывались на то место, откуда только что свалились, и леденели от ужаса. На склоне тут и там враскоряку замерли мёртвые тела, а по ним с криками ("God damn!" уже сменилось на "Damned!"40) катились и катились вниз всё новые бедняги, так жаждавшие фейерверка в Петропавловске под шотландский виски и французский коньяк... А наверху уже появились первые снайперы, которые начали методично выцеливать и изничтожать уцелевших после кровавого спуска - одного за другим.

Английские и французские офицеры (все до одного - раненые) проявили недюжинное мужество и хладнокровие, прекратив в такой обстановке беспорядочное бегство десантников. Во-первых, они тут же организовали огневое противодействие, стремясь хоть немного усложнить русским бойцам беспрепятственный отстрел отступающего десанта. Выделили для этого специальную партию человек в пятьдесят, на которую тут же обрушился огонь с сопки. Посадку в шлюпки немного прикрывал дым горящего Рыбного склада - поджигая его, Де Пуант словно предвидел эту необходимость - а огневое прикрытие по-прежнему осуществляли корабли, которые теперь тоже били картечью, не нанося, впрочем, особого вреда: было слишком далеко. Во-вторых, эвакуация раненых и убитых. Эта процедура вызвала удивление и уважительный гул сверху. Десантники старались подобрать всех, кого могли - если, вскинув руки, падал один, то ему на выручку под пули смело спешил другой, а если падал и он, то подбегали уже четверо и волочили к шлюпкам бесчувственные тела. Оружие и амуницию из-под ног толком не подбирали, и после боя петропавловцам достались неплохие трофеи из современных штуцеров, кортиков и сабель. Подробные списки потерь в вооружении и амуниции, приведённые в вахтенных журналах "Virago" и "Pique", иллюстрируют это лучше всяких описаний41.

Десант отчаянно грёб назад к кораблям, а на берегу наконец-то облегчённо вздохнули. Всё говорило о том, что третьего штурма уже не будет. Теперь можно было заниматься своими ранами, восстановлением города и батарей, но, прежде всего, следовало собрать погибших - и своих, и неприятельских - а также трофеи, среди коих были весьма занятные вещи. Кроме того, тут и там валялись неразорвавшиеся бомбы с торчащими запальными трубками - их нужно было с великой осторожностью убрать и уничтожить, поскольку на одной из них уже подорвался мальчишка, покалечившись, по счастью, несильно.

Всего на сопке и вокруг неё собрали 38 неприятельских трупов, среди них - тела четырёх офицеров42. Двое из них, французы, были очень молоды, совсем ещё юноши. Капитана Паркера опознали по метке на белье и по найденному в кармане носовому платку с вышитой монограммой, а также по щёгольской одежде. Золотые ручные часы и подзорную трубу Паркера вручили подстрелившему его сибиряку Сунцову. В кармане одного из французских офицеров (сейчас можно утверждать наверняка, что это был старший лейтенант Лефевр) нашли список всего десанта, вышло без малого 800 человек. У многих десантников были найдены ручные кандалы (!), и это вызвало всеобщее возмущение - нас что, за варваров держат? Полицейский поручик Губарев подобрал валявшееся на пляже вражеское знамя и принёс его Завойко. Это было знамя Гибралтарского полка британской Королевской Морской пехоты. На вышитом полотнище был изображён увенчанный короной и львом земной шар с параллелями и меридианами, в обрамлении лавровых ветвей; сверху надпись "GIBRALTAR", а снизу - "PER MARE, PER TERRAM" (по морю, по суше - лат.).

В плен было взято четверо десантников, из которых один был француз. Трое, в том числе и он, были тяжело ранены. Забегая вперёд, скажем, что они так и прожили в Петропавловске девять месяцев43. Англичане поправились довольно быстро, но британская чопорность так и позволила им найти с русскими общий язык. Они держали себя высокомерно, чуть что хамили и нарывались на драку; от греха подальше их убрали из Петропавловска на хутор одного из зажиточных купцов, который по недалёкости ума воспринял сие как государственное задание особой важности. Пленный француз был порядком изранен и сильно страдал. Парень оказался добродушным и общительным малым, с изрядным чувством юмора и чисто французским шармом, а посему полюбился горожанам, которые вечно волокли ему гостинцы и с удовольствием болтали, давая ему уроки русского языка и совершенствуя свой французский.

Сразу после боя возле порохового погреба под Никольской сопкой собрались все, кто участвовал в обороне города, а также те, кто пережидал штурм за Сероглазкой. Генерал-губернатор обратился к согражданам с речью, в которой подвёл итог последних нескольких дней, поздравил с победой и высказал вполне обоснованную мысль, что наверняка больше не сунутся. Потом состоялся молебен. С положенными воинскими почестями в братской могиле похоронили павших в бою защитников. В другой братской могиле по соседству, также с воинскими почестями, похоронили погибших десантников, всех вместе - и британских, и французских. Теперь на этом месте маленькая белая часовня и мемориал из нескольких пушек; над братскими могилами возвышаются кресты с соответствующими надписями. Потери защитников города были: 31 человек убитыми, было ранено двое офицеров и 63 рядовых. Позднее, 22 сентября, печальный список погибших пополнил князь лейтенант Александр Максутов 2-й, скончавшийся от страшных ран, несмотря на усилия лекарей и заботу всего Петропавловска. К неимоверному стыду нашему, ныне его могила утеряна безвозвратно, и непросто будет оправдать нам в XXI веке этот позорнейший факт.

За всё время в городе не сгорело ни одного здания, кроме Рыбного склада; шестнадцать строений было немного повреждено ядрами. Вечером же Завойко распорядился выдать всему городу "по чарке", и банкет победителей всё же состоялся, а уж про то, какие мастера русские выпить по хорошему поводу, и говорить не стоит...

Эскадра, приняв на борт возвратившийся израненный десант, сконфуженно удалилась вглубь Авачинской губы и бросила якорь примерно в двух с половиной милях от Сигнального мыса; для них также настало время подведения некоторых итогов. План захвата Петропавловска "по Николсону" провалился так же, как и предыдущий. Мало того, что захватить маленький русский город на самом краешке Империи союзной эскадре неожиданно оказалось не по силам - она ещё и понесла жестокий урон. Кроме 38 погибших, оставленных на берегу, и неизвестно скольких утонувших при отступлении десанта, было ещё множество тех, чьи тела удалось забрать с собой. Были убитые и на кораблях во время артиллерийской дуэли. "Великое множество раненых" - это фраза из вахтенного журнала пароходо-фрегата "Virago". Сколько-то из них умерло от ран в течение первого дня после боя, сколько-то на второй и третий день, не говоря уж о тех, кто не смог перенести последующий переход эскадры от Камчатки до американских берегов. Так что, точное число жертв баталии с союзной стороны, по всей видимости, так и останется неизвестным. Базируясь на документах обеих сторон44 и прикидывая возможное количество умерших от ран впоследствии, можно говорить о потерях примерно 400-450 человек - убитыми и ранеными. А сразу после боя их было около 240 человек, это максимальная приведенная англичанами цифра45. В любом случае, проигрыш первого же крупного эпизода кампании был налицо. О третьем штурме нечего было и думать. Необходимо было срочно заниматься ремонтом изрядно побитых кораблей и - увы! - опять похоронами. Кроме того, нужно было решить, что делать дальше. На этот раз возразить Де Пуанту по поводу скорейшего ухода из Авачинской губы у Николсона духу не хватило. Стало быть, нужно срочно готовиться к выходу в море, и если запасов продовольствия худо-бедно ещё хватало, то с водой и дровами было куда сложнее. Для котлов одной только "Virago" её требовалось, как для трети всей эскадры.

Таким образом, рано утром 6 сентября пароход "Virago" вновь отправился в Тарьинскую бухту с печальной похоронной миссией, волоча на буксире три больших баркаса. Кроме бочек под воду для всей эскадры, пароход вёз погибших, и вернулся к якорной стоянке эскадры только в 23.30, похоронив убитых моряков, набрав воды и дров, и забрав из Тарьинской оставшихся семерых американцев. Сложно сказать, как оправдались янки за неуспех предприятия, основанного на их информации, но, забегая вперёд, скажем, что Николсон слово своё сдержал и до Америки их всех довёз.

В чём же был главный просчёт союзников? Почему у них не получилось с лёгкостью взять небольшой и слабо укреплённый гарнизон?

Английский флот имел весьма богатый опыт действий против береговых укреплений, и достаточно успешный. Но именно в годы Крымской войны выявилась выросшая, наконец, способность береговой артиллерии по своим параметрам противостоять корабельной. Выразилось сразу и везде, но более всего в Одессе и Севастополе, и теме этой посвящён не один трактат по военно-морской истории. Вывод известен: даже если батареи защищены весьма слабо, с их точностью и дальностью стрельбы, а также с разнообразием снарядов - ядра, бомбы, картечь, брандскугели, книппели46, раскалённые ядра - огонь кораблей не так страшен, как ответный. Плюс извечная военная мудрость - нападающему всегда попадает больше, чем защищающемуся.

А в случае с Петропавловском же получилось, что нападающие хоть и осуществили свой план атаки - план грамотный и неплохо просчитанный - но осуществили не во время одного штурма, а за два, причём разнесённых по времени аж на четыре дня. Сделай они все то же самое, но только в одни сутки, не прекращая боевых действий - ещё неизвестно, как повернулся бы ход истории. К тому же, ошибкой Николсона было то, что он удовольствовался информацией, полученной от двух (притом сомнительной репутации) перебежчиков. А ведь ещё в VI веке нашей эры великий Сунь-цзы учил, что полученные разведданные надо перепроверять по сто раз, и любая разведка мира нынче практически только этим и занимается. На пафосе и самомнении, пусть даже весьма обоснованных, далеко не уедешь.

Ещё - неумение воевать. Вернее, умение англичан и французов воевать против кого угодно (даже друг против друга), но только не против русских, если у них к тому же есть грамотный командир. В случае с Петропавловском их было целых два - Завойко и Изыльметьев, не говоря уже о мужестве тех, кто был младше их по рангу. А у десанта командир просто отсутствовал! Да, в отрядах были назначены старшие, но главного командира так и не было. Это очень серьёзный просчёт. Смелости-то у британских и французских офицеров хватало, а вот быстро разобраться в меняющейся сложной обстановке и грамотно дать нужные команды на организацию взаимодействия они не сумели. К тому же они были первыми выведены из строя - двое убито сразу, двое чуть погодя, остальные ранены, все до единого. Обезглавленное войско превратилось в неуправляемую красно-синюю толпу...

Не лишним будет заметить, что Завойко мог разом покончить со всеми намерениями союзников, если бы направил в сторону эскадры брандер47. Целью должен был являться, несомненно, пароход "Virago". Оставшись без парохода, союзники потеряли бы почти все свои шансы даже при наличии ветра - маневрирование фрегатов в малознакомой узкости неминуемо привело бы к плачевным результатам, особенно, если учесть уровень чёткости взаимодействия кораблей. Почему-то Завойко этого не сделал - возможно, из-за того, что ночи были лунными (это легко подсчитать), а погода ясной.

На следующий день обозлённые союзники совершили очередной военный подвиг, а именно: у пленённого неделей раньше плашкоута "Авача", находившегося всё это время под бортом "Pique", выдернули мачту, содрали половину обшивки и изрубили шпангоуты, после чего пустили по лёгким волнам в сторону устья одноимённой реки. Командование эскадры не знало, что ещё две подобных добычи идут к ним прямо в руки - около 17.00 ко входу в Авачинскую губу подошёл возвращавшийся из Тигиля маленький бот под командой боцмана Новограблёнова, а чуть погодя показалась и шхуна "Восток". С Дальнего маяка их предупредили о нашествии неприятеля, и бот срочно повернул на юг с тем, чтобы спрятаться в одной из бухт. У острова Старичкова он встретил шхуну и предупредил её, а шхуна, между прочим, везла почту и секретные инструкции от генерал-губернатора Муравьёва-Амурского. Шхуна пошла в Большерецк, по дороге встретив и предупредив об опасности ещё и транспорт "Байкал". Ботик же спрятался в укромной бухте Жировой. Но так повезло не всем.

8 сентября ночью в океане с фрегатов были замечены огни - эскадра стояла так, чтобы напрямую видеть выход в океан. Вот она, эскадра адмирала Путятина! Союзники срочно начали съёмку с якорей и потянулись к выходу из бухты, используя лёгкий северо-западный ветер. Уход эскадры наблюдали и с берега. Никто не улюлюкал по двум главным причинам: во-первых, негоже улюлюкать вослед противнику, который уже повержен (а победа была несомненной), а во-вторых, фрегаты увозили плененных русских матросов. Завойко надеялся на переговоры с Де Пуантом по поводу обмена пленными, но отплытие эскадры стало событием экстренным, хотя и долгожданным...

Когда эскадра проходила Три Брата, расчёт маленькой пушечки на Маячном мысу не удержался и изобразил прощальный подзатыльник, выпустив по фрегатам несколько ядер, которые в корабли не попали, но несколько успокоили пыл раздосадованных маячников, коим не довелось поучаствовать в бою - мол, мы вас встречали, мы и провожаем.

Весьма сомнительно предполагать, что мастер линейного морского боя Де Пуант так уж сильно жаждал отыграться, разгромив в Авачинском заливе русскую эскадру, и вот почему. Прежде всего, он так до сих пор и не знал её состав. Во-вторых, боевой дух у англичан и французов был уже не тот и не располагал к решительной баталии. А в-третьих, корабли союзной эскадры просто не готовы были к морскому бою. Конечно, повреждения рангоута и такелажа были в основном устранены - опасные дыры в бортах заделали, на "La Forte" подняли новый фока-рей, плотники фрегата "President" восстановили разбитую крюйс-стеньгу и заменили гафель... Но людей для работы с парусами очень не хватало. Это было видно по медленной и беспорядочной постановке парусов при съёмке с якорей; и уже в Ванкувере береговые зеваки, наблюдая приход английских кораблей, отмечали, что экипажи работают с мачтами поочередно - сначала с одной, потом с другой, третьей... где ж такое видано? На парусниках всего мира это и по сей день считается за моветон, а уж в те времена, да на английских-то кораблях! В морском бою одним из главных факторов является манёвр, быстрое занятие выгодной позиции, и с этой точки зрения союзные фрегаты проиграли бы бой, едва в него вступив. Де Пуант не мог не понимать этого. К тому же, он чувствовал себя не лучшим образом, и главным его адъютантом уже стал флагманский лекарь.

Замеченные суда оказались, конечно, русскими, но не из состава боевой эскадры. Это были 800-тонный транспорт "Ситка", принадлежащий Российско-Американской компании, и маленькая шхуна "Анадырь". "Ситка", естественно, бросилась наутёк, но, имея преимущество в ходе, "President" довольно скоро нагнал её; "Virago" под паром тем временем захватила "Анадырь", пользуясь тем, что шхуна попала в полосу почти полного безветрия. Почту и секретные депеши капитаны русских судов успели утопить, а всё остальное стало добычей союзников. "Ситка" везла порох и амуницию для защитников Петропавловска, у шхуны груз был примерно таким же плюс мука и соль. Союзники действовали, как заправские приватиры - "Анадырь" ограбили и сожгли, а "Ситку" повели с собой в Америку вместе с пленёнными экипажами и пассажирами, среди коих, между прочим, было и несколько дам. Как же насчёт французской учтивости, а? Впрочем, данное геройство целиком и полностью принадлежит инициативе кэптена Николсона, и было призвано помочь ему хоть как-то отмыться за поражение в Авачинской губе.

Позже американские газеты писали, что во время обратного пересечения Тихого океана с французских кораблей было сброшено за борт около 120 трупов, примерно столько же - с английских. Выходить всех раненых не удалось, и их число пополнило печальный список потерь, понесённых союзниками во время Петропавловского боя.

В Петропавловске понемногу налаживалась мирная жизнь. Становилось ясно, что до следующего года никаких боевых действий не предвидится. Но система обороны все же оставляла желать лучшего, а потому вновь все возможные силы были брошены на достройку и укрепление батарей. В течение осени они были восстановлены, приведены в порядок и улучшены. Поскольку "Аврора" оставалась зимовать в Петропавловске, орудия с батарей на неё пока не устанавливались.

14 сентября в порт вошёл корвет "Оливуца" под командованием неизменного капитан-лейтенанта Назимова. Завойко постоянно отсылал рапорта Сибирскому генерал-губернатору, стараясь держать его в курсе событий, и получал от него всевозможную помощь. С уходящим на Аян китобойцем "Noble" в Санкт-Петербург был отправлен брат тогда ещё не умершего от ран Александра Максутова 2-го, князь лейтенант Дмитрий Максутов 3-й. С собой он вёз письма и рапорта, а также захваченное неприятельское знамя. Проделав непростой путь через всю страну, превозмогши тяжкую болезнь, лейтенант всё же доставил трофейное знамя по назначению, положив его сперва к ногам генерал-губернатора Муравьёва-Амурского, а затем и адмирала Петра Рикорда, того самого Рикорда, который до 1822 года сам был начальником Камчатки, а будучи во главе Балтийской эскадры, закрыл своим флагманским кораблём дорогу неприятелю в Кронштадт, известив адмирала Напье, что фрегат набит порохом, и что он сам лично взорвёт его вместе с тем, кто покусится. После Рикорда знамя было продемонстрировано Великому Князю Константину Николаевичу, а потом и Его Величеству царю Российской Империи. Подробнее мы коснёмся этого знамени в третьей части книжки.

О подвиге Петропавловска довольно быстро узнала вся Россия и весь цивилизованный мир. Страна гордилась своими героями, зарубежная пресса (особенно, американская) заполнилась едкими статьями в адрес "непобедимой владычицы морей" и её флотоводцев, а сконфуженные союзники наперебой начали искать оправдания, где только можно. Практически в каждом их источнике есть подчас противоречащие друг другу объяснения неудачи кампании 1854 года, и не нужно быть великим аналитиком, вроде Шерлока Холмса48, чтобы легко вычленить их в общем контексте.

Кабинет царя Николая I не расщедрился на множество наград: два ордена были вручены Завойко вместе с чином контр-адмирала; кроме того, были награждены 17 офицеров, три чиновника и 18 нижних чинов, хотя Завойко представлял к наградам 75 только солдат и матросов, не считая офицеров и чиновников. Впрочем, на Русском флоте к подобному давно привыкли, и "славная" традиция продолжается в наши дни - награды за боевые операции всё больше оседают в штабах, не находя истинных героев. А мальчику-герою Матвею Храмовскому, например, не дали ничего, даже мизерной пенсии.

Командир "Авроры" и её старший офицер Михаил Тироль были произведены в капитаны 2 ранга (чина капитана 3 ранга на русском флоте тогда ещё не было), также остальные офицеры, отличившиеся в сражении, получили звания на ступень выше уже имеемых. Каждый доброволец-камчадал был награждён солидной денежной премией.

Что же насчёт главнокомандующего союзной эскадрой - тяжело заболевшему контр-адмиралу Де Пуанту, увы, не суждено было вернуться домой во Францию. В 1855 году он умер на борту своего фрегата "La Forte", очень остро переживая неудачу в Петропавловске и все последние превратности своей судьбы. Ну кому будут интересны все тонкости взаимоотношений внутри эскадры, все эти коллизии и обоюдные хитрости, особенности и сложности штурма, соотношение объективного и субъективного? Кто станет копаться во всём этом? Бой проигран, и точка. Проигран при потрясающем (для стороннего наблюдателя - а это весь мир) неравенстве сил. Старший же в чине на эскадре - он, и никакие оправдания не принимаются. Де Пуант с честью служил своей стране десятки лет и открыто принял последний удар судьбы, не став заслоняться Николсоном и всякими разными обстоятельствами, которые сложились. Напоследок он честно признал своё поражение и выказал восхищение губернатором Завойко, назвав его достойным известности Ушакова и Нельсона. И умер не столько в физических страданиях, сколько в сильных душевных, может, в чём-то даже завидуя Прайсу - ибо считал его непричастным к поражению, что бы там ни говорили на обеих частях объединённой эскадры.

Так англо-французский флот, действовавший в 1854 году в северной части Тихого океана, лишился своего второго адмирала.

Вряд ли станет известно, что рассказывали офицеры союзной эскадры корреспондентам своих газет, но только в прессе сразу же появились оправдания англо-французскому фиаско. Причины назывались самые разные и подчас взаимоисключающие. Тут были и сильные течения возле Петропавловской гавани, и затруднявшие видимость туманы, и недостаток продовольствия, и отсутствие пресной воды. Что касается Никольской горы, то она, оказывается, вся заросла джунглями, в которых ничего не видно. Сюда же относится и одинаковый красный цвет мундиров нападавших и защищающихся, дезориентировавший десантников, которые в сложных природных условиях и вовсе заблудились на пятачке вершины сопки, повернули немного не туда, а там оказался крутой обрыв... Американская пресса, напротив, издевалась над англичанами и высмеивала их неудачу, как хотела.

Потом в Метрополии раздались первые требования о реванше.

Пришла зима, а за ней весна - ибо никакая война не способна остановить круговерть времени, а потому подчиняется его потоку так же, как и мирный ход развития событий.

Восстановленные и усиленные батареи радовали глаз, но Муравьёв и Завойко вполне отдавали себе отчёт, что делом спасения пошатнувшейся чести для Великобритании будет взять в Петропавловске реванш за прошлый год. И если неприятельская эскадра придёт (никто и не сомневался, тем более что английские газеты трубили об этом вовсю), то придёт она не в конце лета, а гораздо раньше, будет намного сильнее и настроена будет куда решительней. Усиливать оборону Петропавловска было больше нечем - иначе пришлось бы ослаблять другие русские форты на Дальнем Востоке, куда неприятель также не преминет заглянуть. Завойко доложил Муравьёву, что им сделано всё, что можно; в случае нападения превосходящего неприятеля и угрозе захвата кораблей и порта он готов затопить фрегат "Аврора" и корвет "Оливуца" на входе в Петропавловскую гавань, после чего драться до последнего, а иного выхода при обороне Петропавловска он не видит. Увы, Санкт-Петербургским чиновникам прошлогодняя победа в Петропавловске оказалась не очень-то и нужна. Заниматься упрочением позиций Империи на Камчатке особо никому не хотелось, потому что ни у кого из министров здесь не было своего личного интереса (не то, что на Малороссии!). Печально, но приходилось признать, что русская (да и неприятельская) кровь проливалась в Петропавловске просто зря. И может пролиться ещё раз, год спустя. Проблему нужно было решать не тактикой, а стратегией. В этих тяжёлых условиях Муравьёв нашел единственно правильный выход, который успел согласовать со столицей (а им там было всё равно).

15 марта 1855 года Завойко получил от Муравьёва доставленную его адъютантом Мартыновым из Иркутска секретную записку, в которой ему предписывалось скрытно от неприятеля перенести Петропавловский порт на Амур. Выполняя это предписание, Завойко организовал широкий фронт работ, основными направлениями которого было следующее.

Батареи демонтировать, орудия свезти на корабли по штатным местам и на транспорт; те пушки, которые остаются в Петропавловске, надёжно спрятать по окраинам города, для чего закопать их в дресву. Вывезти из города-порта всё, что только можно вывезти, и что может пригодиться при обустройстве нового форта в новом месте. Большую часть населения подготовить к эвакуации на кораблях и транспортах - женщин, детей и немощных. Тех же, кто остаётся в городе, обеспечить всем необходимым, включая минимальную охрану.

Работы шли круглосуточно, в студёный весенний дождь и в жестокую пургу. Пушки свозили на фрегаты по льду, который уже был готов взломаться, и несколько пушек ушло на дно. Время торопило, ибо в начале мая, когда дрейфующие льды уйдут к северу, уже может объявиться вражеская эскадра адмирала Брюса, в составе которой, как позже стало известно, имеет честь пребывать старый знакомый - кэптен Николсон.

Она и объявилась, но не в мае, а несколько раньше - не прошло и месяца - хотя в Петропавловске об этом ещё не знали. Не найдя в Южно-Китайском море ни одного русского корабля, командующий Китайской эскадрой адмирал Стирлинг послал к Камчатке два парохода: колёсный "Barracouta" (барракуда - стар. англ.) и винтовой "Encounter" (дуэль, турнир, схватка - англ.) на усиление эскадры Брюса. В назначенную точку рандеву (около 200 миль к юго-юго-востоку от Петропавловска) корабли пришли за четыре дня до того, как Завойко приказал отплывать. Пароходы спокойно дрейфовали в районе, ничего о планах русских, конечно, не зная; до намеченного союзниками часа реванша оставались считанные дни.

Несмотря на то, что кое-что из плана осталось невыполненным, Завойко дал команду сниматься и выходить в море. Куда пойдут корабли, не знал почти никто, и специально распускались всякие разные слухи: может быть, Батавия, может - Анадырь и уж совсем абсурд - Сан-Франциско. Но теперь неприятель не смог бы узнать истину хотя бы потому, что её не знал никто из оставшихся на берегу, кроме, пожалуй, есаула Мартынова.

15 апреля, пробив топорами и пилами неширокий проход-фарватер в так и не успевшем взломаться льду, маленькая флотилия из фрегата "Аврора", корвета "Оливуца", трёх военных транспортов ("Иртыш", "Байкал", "Двина") и двух ботов вытянулась на внешний рейд. На следующий день снялись с якорей и пошли на выход в океан. "Аврора" отсалютовала Петропавловску семью пушечными выстрелами. С берега махали оставшиеся жители, ибо корабли не могли вместить всех, а кое-кто просто отказался покидать обезлюдевший город. Осталась в Петропавловске и семья Завойко - контр-адмирал не нашёл для себя возможным увозить своих родных в первую очередь, и пожертвовал их местами на кораблях для других. Старшим в городе остался однорукий есаул Мартынов, да ещё полицейский поручик Губарев; они имели строгие и чёткие инструкции Завойко на любой случай.

Ночью маленькая флотилия прошла совсем рядом с британскими пароходами, не заметив их, и сама осталась незамеченной; Завойко направился на юг в сторону мыса Лопатка и дальше к острову Сахалин. Британцы же продолжали ждать армаду контр-адмирала Брюса. И тут случился конфуз.

Дело в том, что экипаж фрегата "Диана", выброшенного в Симоде на берег волной цунами в декабре 1854 года, построил шхуну "Хеда"49 и направился на ней в Петропавловск. Так вот, Лесовский умудрился проскользнуть в Авачинскую губу мимо обоих английских пароходов, а не найдя там ни "Авроры", ни гарнизона, зафрахтовал зашедший ранее в Петропавловск бриг "William Penn", на котором 9 офицеров и 150 человек команды отправились к устью Амура. Занятно, что на обратном пути они также не были замечены с британских кораблей, хотя прошли от них всего в полутора милях, ускользнув, таким образом, из мышеловки. Впоследствии это стало известно, вызвало очередной скандал, и сия оплошность английских моряков им самим представляется чуть ли не большей, чем проигрыш Петропавловского боя, ибо в простонародье такое обычно называется "утереть сопли".

Менее месяца понадобилось Завойко, чтобы его корабли достигли Императорской гавани (ныне Советская Гавань). Путь был нелёгок, ибо весенний Тихий океан ничуть не теплей и спокойней осеннего. Погода была штормовой, плюс коварные течения у Курильских островов, не менее "спокойный" пролив Лаперуза... У "Авроры" волнами выломало головку руля, и пришлось завести по бортам дополнительные штуртросы, как вожжи. Людям тоже пришлось несладко. Наконец, обойдя остров Сахалин с юга, флотилия достигла Императорской гавани и бухты Де-Кастри50.

Дальнейшие события привели к ещё одному конфузу союзного флота. Забегая вперёд (раз уж мы вместе с Завойко на время оставили Петропавловск), стоит рассказать, что часть союзной эскадры под началом коммодора51 Эллиота в поисках русских пришла всё же в залив Де-Кастри и 1 июня обнаружила их там. Оставив корабли охранения на выходе из залива, послали в Японию за подкреплением (ибо прошли времена Нельсона, когда британский адмирал мог атаковать неприятеля меньшими силами), а когда таковое подоспело, выяснилось, что русских в Де-Кастри уже нет... Англичане не верили своим глазам. Как? Куда? Не испарились же?

Не испарились. Ушли по мелководному Татарскому проливу на север в устье Амура, в лиман, куда, по мнению англичан и французов, можно было попасть, только вновь обогнув весь полуостров Сахалин. Да-да, именно так - полуостров Сахалин! Пример Королевского флота очень хорошо иллюстрирует, насколько полезно военным морякам (особенно адмиралам) периодически изучать театр военных действий в смысле географии, тем более что слухи об открытии Геннадия Невельского уже просочились во Францию и Англию благодаря тому, что половина российских министров преспокойно и безнаказанно сливала за плату любую полезную информацию своим европейским хозяевам - совсем, как в наши дни. Просто в морских министерствах обеих союзных держав в открытие Невельского не поверили52, а уточнить не удосужились. Вот и результат. Чем могли оправдаться адмиралы Генри Уильям Брюс и сэр Джеймс Стирлинг, а также коммодор Чарлз Г. Дж. Б. Эллиот? А ничем - точно так же, как их руководство из Адмиралтейства. Просто опозорились - и всё тут.

Даже знай коммодор Эллиот, куда девались русские корабли - кидаться за ними в погоню по Татарскому проливу, не зная фарватера, означало наверняка посадить всю свою эскадру - 40-пушечный фрегат "Sybille", 17-пушечный паровой корвет "Hornet" и 12-пушечный бриг "Bittern"53 - на мель. Да и в Де-Кастри условия для кораблевождения не самые лучшие. Что оставалось англичанам? Только высадиться на русский наблюдательный пост и поразбойничать там, что они и сделали: всё перевернули и перепортили, раскидали на две версты вокруг всякие вещи, в том числе изорванное женское нижнее бельё, и утащили всё съестное, включая муку, кур и одинокую свинью.

Чуть позже, в августе, коммодор Эллиот решил реабилитироваться и напал на Аян, но повторилась история с Петропавловском (о котором - ниже): городок оказался практически пуст. Перед британцами предстали только архиепископ Сибирский54, да несколько жителей. Эллиот разрушил и спалил в Аяне всё, что мог - ещё один бравый военный подвиг англичан в Крымской войне. 16 октября эскадра Эллиота, обойдя Сахалин, снова вернулась в Де-Кастри и попыталась высадиться, но горстка казаков с тремя пушками ухитрилась дать отпор и прогнать десант. Побродив ещё немного по акватории, отчаявшийся Эллиот не выдержал, поднял белый флаг перемирия и обратился к вышедшим на берег казакам с одним-единственным вопросом: "Послушайте, ну в самом деле, куда девались русские корабли?" Казаки посочувствовали ему и, пожав плечами, пожелали усердия в изучении географии. Эллиот не знал, куда деваться со стыда.

Но и его перещеголял наш старый знакомый, кэптен Фредерик Николсон. На своём "Pique" в паре с французским фрегатом "Sybille" он по приказу Стирлинга отправился на остров Уруп, что в Курильской гряде, дабы разогнать русский гарнизон (если таковой там имеется) и основать промежуточную станцию по заправке союзных пароходов углём. Логику британского адмирала понять непросто - остается неясным, с чего это Стирлинг решил, что именно на острове Уруп есть уголь, и кто его будет там добывать. Однако задача была поставлена. Французским фрегатом командовал некто Симон де Мэсоннюв. Свою миссию союзники выполнили образцово, с положенными церемониями. Высадившись под любопытствующими взглядами айнов55 (никаких русских на острове, конечно, не оказалось), два бравых капитана торжественно провозгласили новое название острова "Остров Союза", всю цепочку Курильской гряды назвали Туманным архипелагом56, воткнули на берегу свои флаги, отсалютовали друг другу по всем правилам военно-морского этикета и, довольные, отбыли к Нагасаки, чтобы присоединиться к эскадре Стирлинга. Уж лучше бы эта комик-опера оставалась неизвестной, но сам Николсон счёл необходимым доложить о подробностях успешной акции сэру Стирлингу, рапорт попал в Адмиралтейство, а чуть позже - и в руки историков. Слава не давала покоя кэптену Николсону - вот и прославился. Что же до новых названий, то, разумеется, искать их на современной карте бесполезно. Не увековечились.

Невероятно, но адмирал Стирлинг высоко оценил действия коммодора Эллиота в рапорте Адмиралтейству. Когда же ему за такие боевые действия всыпали по первое число, он написал: "Ну и что с того, что мы не добились ярких успехов? Зато мы исколесили Камчатское, Японское и Охотское моря вдоль и поперёк..."

Такие вот лихие адмиралы.

В 1855 году "Таймс" вынуждена была объективно написать: "Русская эскадра под командой адмирала Завойко переходом из Петропавловска в Де-Кастри и потом из Де-Кастри нанесла нашему британскому флагу два чёрных пятна, которые не могут быть смыты никакими водами океанов во веки веков".

Во веки веков...

Экипаж Лесовского благополучно достиг устья Амура, когда флотилия Завойко ещё находилась там. Благополучно, если не считать мелочи - у самой бухты бриг "William Penn" пропорол днище о риф и застрял на нём. Русские моряки поспешили на выручку, используя шлюпки, и спасли все 180 человек, бывших на борту; сам же бриг затонул. Капитан брига получил в дар от Завойко маленький шлюп "Камчадал", на котором смелые американцы умудрились пересечь Тихий океан и прибыли в Сан-Франциско. Там капитан Карлстон впервые и рассказал корреспондентам "Таймс" о радушии русских и о неудаче англичан...

Но перенесёмся же обратно в Петропавловск. Время позора в Де-Кастри ещё не наступило, и союзная эскадра только подошла в Авачинский залив.

Из всех судов в Петропавловске было только китоловное судно "Аян"57, на котором планировалось вывезти некоторые оставшиеся семьи с большим грузом остававшейся в Петропавловске муки. Оно стояло на внешнем рейде, когда 20 мая с Дальнего маяка передали, что видят в море два трёхмачтовых судна, большое и поменьше, но рассмотреть пока не могут. По понятным соображениям капитан "Аяна" выходить в море не решился. С 21 по 24 мая корабли крейсировали между мысом Поворотный и мысом Шипунский, оставаясь в 20 милях от входа в Авачинскую губу, несмотря на свежий попутный ветер. Затем к ним присоединились ещё два трёхмачтовика, похоже, военных, но без флагов. Они держались уже ближе к берегу.

Капитан "Аяна" сказал есаулу Мартынову, что опасается выходить в море, когда там бродят неизвестные корабли, да ещё без флагов. Поэтому "Аян" срочно был разгружен, муку частью перевезли в городской магазин, частью спрятали, частью выдали населению; само судно разоружили, закопав в землю рангоут, такелаж и паруса, а затем отвели с голыми мачтами подальше в Раковую бухту, где он был бы не так заметен - до лучших времён. Петропавловцы в это время собирали и прятали все казённые вещи, не увезённые к Амуру и вытаявшие из-под снега, зарывали в дресву всё до последнего куска железа. Убиралось всё, что можно, включая даже провиант и соль, ибо сомнений не было - пожаловали прошлогодние гости. Многие, в том числе и семья Завойко, как и год назад, сочли за благо вновь укрыться в маленьком хуторе на устье реки Авачи, куда их отвёз на баркасах поручик Губарев - у него там был домик. Там ничто не напоминало о грозящих боевых действиях, и только проснувшийся Авачинский вулкан изредка сотрясал землю толчками, сопровождавшимися гулом, и окрашивал в ярко-алый цвет облако, постоянно курящееся над его конусом.

29 мая появились ещё два корабля - трёхмачтовый колёсный пароход привёл на буксире большой фрегат. Оставив его около первых четырёх, он пошёл в Авачинскую губу - разумеется, под американским флагом. Едва пройдя Бабушкин Камень, пароход вернулся обратно к остальным кораблям, после чего ушёл за горизонт. На следующий день он привёл с океана ещё один трёхмачтовый корабль. Потом спустился сильный туман на полтора дня, а когда западный ветер разогнал его, с маяка увидели, как ко входу в бухту под парусами идёт цепочка боевых кораблей. Кроме уже знакомых жителям Петропавловска фрегатов "President" и "Pique", мимо Трёх Братьев проследовали французский 50-пушечный "Alceste"58, два английских винтовых парохода - 16-пушечный "Brig" и двухпушечный "Encounter", 22-пушечный английский корвет "Guido" (путеводный - англ.) и английский колёсный пароход "Barracouta" - он вёл на буксире фрегат "President". Эскадра встала на якорь в привычном месте и начала осматривать окрестности. Никакого движения на берегу не наблюдалось; батарей видно не было, Андреевский флаг над мысом Сигнальным не развевался. Что-то явно было не так.

Утром 2 июня всё тот же пароход, заменивший, судя по всему, куда-то девавшуюся "Virago", на полчаса подошёл к Петропавловской гавани, а потом поспешил к Трём Братьям, поскольку на входе в Авачинскую губу показалось небольшое судно. Это был трёхмачтовый американский купец "Nile", и пароход привёл его к Сигнальному мысу. Никто не стрелял; озадаченные союзники высадились на берег, где их ждало полное разочарование и убийственное запустение. По всему выходило, что Завойко опять их переиграл. Контр-адмирал Брюс потребовал у знатока Камчатки кэптена Николсона прояснить обстановку, но кэптен Николсон только кусал губы и сжимал кулаки от досады. Диалог с одноруким есаулом ничего ему не дал. "Да, уплыли. Уплыли полтора месяца назад, а куда - мне знать не велено, а потому и не ведомо".

Союзники начали обыскивать окрестности и дома оставшихся горожан, но ничего особо интересного, понятно, не нашли, кроме китолова "Аян", который пятого июня вывели из Раковой бухты и притащили всё туда же, к Сигнальному мысу. В этот же день колёсный пароход ходил в Тарьинскую губу и вернулся оттуда, неся на крюйс-брам-стеньге английский адмиральский флаг.

От нечего делать Николсон приказал заняться промером глубин от Сигнального мыса до Ракового и на самой Раковой отмели; свободные от занятий моряки и морские пехотинцы стирали по берегам бельё и гуляли по окрестностям, с интересом разглядывая брошенные батареи. Ветераны прошлогодних событий рассказывали новичкам о своих былых похождениях, показывая всё на местности, многие делали зарисовки. Батареи выглядели грозно, хоть и без пушек, было обнаружено несколько новых, потому-то и появились в английских и французских мемуарах описания системы обороны Петропавловска 1854 года с батареями, которых во время обороны не было и в помине.

Через два дня праздное гуляние наскучило. Новых сведений о местонахождении гарнизона не появилось; смутные предположения некоторых оставшихся купцов и охотников насчёт острова Ява и Чукотки выглядели нонсенсом, и уж совсем неправдоподобно звучало слово "Сан-Франциско", причём каждый клялся, что говорит правду. Однорукий есаул невозмутимо пожимал плечами, и союзники окончательно поняли, что попали впросак. Неудивительно, что прошла команда крушить всё, что попадётся под руку, и уставшие от безделья подчинённые кинулись выполнять её с воодушевлением59. Ломали и срывали батареи, рубили и жгли фашины; в городе ограбили магазин и оставленные дома - всем этим союзники со знанием дела занимались до 20 июня, то есть две недели кряду. Спалили здание аптеки; ободрали, что смогли, снаружи и внутри церкви, а напоследок сожгли и здание Российско-Американской компании. За это время к стоящей на якоре эскадре присоединились английские корабли "Amphitrite" и "Trincomalee", 24-пушечный французский корвет "Goredice" и известный уже французский "La Forte" под адмиральским флагом.

20 июня вся эскадра, за исключением корвета "Trincomalee", ушла в море (корветы "Guido" и "Goredice" ушли на Гавайи чуть раньше, 16 июня, вместе с американцем "Nile"). На стеньге корвета подняли парламентёрский флаг, приглашая к переговорам. 26-го состоялся размен пленными; англичанин не скрывал своей радости по поводу возвращения на британский корабль, пусть даже с его палочной дисциплиной, и на прощание говорил гадости, а француз, напротив, сказал, что Петропавловск теперь для него второй дом и напоследок даже заплакал.

Британцы вернули Мартынову четверых пленных матросов, захваченных год назад на плашкоуте "Авача", среди которых не оказалось Семёна Удалого, бравого неунывающего весельчака, славившегося своим буйным нравом. Оказалось, пленных сначала держали на "La Forte", а потом перевели на "L'Obligado". Во время странствий по Тихому океану русских матросов привлекли к работе, что называется, "по специальности", поскольку рук на бриге после Петропавловского боя сильно недоставало. Чем сидеть в протухлом трюме, лучше уж дёргать шкоты и фалы, скрести палубу - дело привычное, а вот строить французскую крепость на острове Таити Удалой, а за ним и остальные, категорически отказался, пренебрегая наказанием. То же самое случилось и по приходу в Петропавловск: русских матросов расписали к пушкам, но они дружно заартачились, и особенно - Удалой, а когда французский лейтенант пообещал тут же повесить упрямых на рее и уже приготовил гордень, Удалой, как положено, по-русски обложил его, вспрыгнул на больверк60, а оттуда - на ванты и, крикнув: "Да лучше утопнуть, чем стрелять по своим!", бросился за борт и нарочно не пытался выплыть. Он так и ушёл на дно, презрительно скрестив руки... Французский капитан тут же дал команду больше не трогать русских моряков и не пытаться ставить их у пушек. Позже адмирал Завойко анонимно описал подвиг Семёна Удалого61 в "Морском Сборнике", упомянув при этом бриг "L'Obligado"62, но среди перечисленных Мартыновым в официальном рапорте неприятельских кораблей, заходивших в мае-июне 1855 года в Авачинскую губу, бриг "L'Obligado" не значится. Может, это просто упущение есаула Мартынова. Разница невелика, а суть - подвиг русского матроса, всё тот же Русский Дух, Русский Характер...

За два дня до размена пленными в Авачинскую губу вошёл огромный 84-пушечный английский фрегат "Monarch" (монарх - англ.), а сразу за днём размена англичане, не зная, что ещё можно разломать в Петропавловске, сожгли прямо у Сигнального мыса китолов "Аян". 30 июня оба британских корабля покинули Камчатку, но на берегу спокойно не вздохнули. Война ещё шла, до зимы было далеко, и вполне можно было ждать новых сюрпризов, хотя крушить в городе было уже практически нечего. Нужно было возвращаться к более-менее мирной жизни, ловить рыбу, окучивать картошку и восстанавливать хоть какое-то подобие прежнего быта.

В начале сентября в Петропавловск зашло американское купеческое судно "Bearing" (пеленг - англ.), но, увидев, что продавать товар здесь некому, капитан согласился с предложением Юлии Завойко доставить его туда, где он намного нужнее, а значит, и дороже, то есть в устье Амура, где к тому времени уже довольно прочно обосновался Петропавловский гарнизон. Заодно воссоединилась большая семья камчатского адмирала, да и не она одна.

А союзный флот направился в Ванкувер. Как раз в это время две эскадры чуть южнее занимались поисками маленькой русской флотилии, ускользнувшей из-под самого её носа. Чем это закончилось, мы уже примерно знаем.

Что весьма занимательно - за всю Крымскую войну ни одно неприятельское ядро не упало на территорию совершенно не защищённых русских владений в Америке. И это в то время, когда об их богатстве в Европе знали не хуже, чем о богатстве русского Дальнего Востока, а даже и лучше! Как же так? Ответ прост: российские дипломаты вовремя распустили слухи о реорганизации Российско-Американской компании, которая уже начала загнивать, в Американо-Русскую. И прецеденты уже были - сначала проданная русская фактория на Гавайях, потом Форт-Росс в 1841 году... Англия не была уверена, что первое же нападение на Русскую Америку не будет расценено как боевые действия против Соединённых Штатов, вроде бы являвшихся негласным союзником России на Тихом океане. Другое дело, что за эти же слухи уцепились американцы, которые потратили в столице России бешеные суммы на взятки, и в итоге Аляска с Алеутскими островами, вместе со всем имуществом компании, отошла к США за смешные деньги - 7,2 миллиона долларов. Но это уже другой рассказ, большой и интересный, а потому не умещающийся между нашими обложками.

Завершая эту часть книжки, хочется задать один интересный вопрос, остающийся без ответа вот уже полтора века.

Кто сможет сказать, почему союзники, войдя, наконец, в Петропавловск, причём уже без боя, без потерь, не стали обустраивать на Камчатке свою колонию, не остались в городе на зиму, превратив жителей в рабов и начав обогащать две самых могущественных страны Европы несметными камчатскими дарами? Почему всё было брошено на полпути? При выигранной Крымской кампании захват Камчатки был бы англичанам очень и очень кстати, даже если бы они из-за неё и перессорились с Францией. И ведь война продолжалась ещё почти год, и силы были, и Камчатка оставалась совершенно незащищённой... Что же случилось? В чём дело? Неужто это был всего лишь странный фарс?

Может быть, на этот вопрос ответишь ты, читатель.

И этот вопрос не единственный. Их впереди ещё много.

Примечания:

1

Компас и астролябия (франц.)

2

1/10 морской мили, 185,2 метра.

3

David Powell Price и Febvrier Des Pointes.

4

В то время её также называли Восточной войной.

5

Памятник был поставлен в 1843 году начальником Камчатки капитаном 2 ранга Страннолюбским. Несколько пострадавший при описываемых событиях, он был восстановлен Б. Дымбовским в 1882 году, а в 1892 году экипаж крейсера "Забияка" установил новый памятник, который в 1935 году был перенесён на улицу Ленинскую, где и стоит поныне.

6

И в итоге был продан в Голландию на слом.

7

President - президент (англ.). Об истории этого корабля и его названия - немного позже.

8

Virago - мифическая мужеподобная женщина с сильным характером, проще - бой-баба, или даже мегера (англ.).

9

Верповать - буксировать, тащить корабль с помощью специальных якорей-верпов или шлюпок.

10

Отплававшая своё "Паллада" стояла в бездействии в устье Амура. Последующая участь "Дианы" была более печальной - в декабре 1854 года цунами выбросило ее на японский берег.

11

Между прочим, бутерброд называется сэндвичем тоже в его честь.

12

Тринкомали - город и порт на острове Шри-Ланка. Корабль был построен в Индии.

13

Всё тот же "мыс Шахова". С 1826 года на нём стоял флаг, при утреннем подъёме которого стреляли из пушки, отсюда и название.

14

Деревянный памятник капитану Кларку (Charles Clerke) поставил в 1804 году русский мореплаватель И. Ф. Крузенштерн. Кларк возглавил Третью экспедицию капитана Джеймса Кука после трагической гибели последнего на Гавайях; отважные англичане пытались отыскать за Беринговым проливом таинственный Северо-Западный проход в Атлантику, но угрюмые паковые льды не пустили их. Сам Кларк подхватил тяжёлую форму туберкулёза и умер, когда экспедиция вновь вернулась в Петропавловск. Каменный памятник установлен англичанами в 1913 году, когда могилу Кларка перенесли на улицу Ленинскую. В 2003 году памятник отреставрирован и имеет первоначальный вид.

15

Между прочим, не полуголый князёк-людоед в набедренной повязке и с перьями, а благородный и вполне образованный человек с европейскими манерами, почётным караулом, кабинетом министров и заслуженными амбициями.

16

"Св. Магдалина". Судно было зафрахтовано Российско-Американской компанией и привезло в Петропавловск продовольствие.

17

Американцы в те времена вообще куда больше симпатизировали русским, чем англичанам.

18

Эта линия была установлена только тридцать лет спустя.

19

Читай: "грабить". Чего греха таить, приватирство есть один из обычных способов войны на море, и тут все хороши - что русские, что англичане, что французы, что испанцы. Этот полузаконный морской грабёж будет отменён только в 1856 году Парижской конвенцией.

20

Бомбические орудия стреляли разрывными ядрами.

21

В те времена калибр пушек редко измерялся диаметром канала ствола в дюймах. Чаще - весом ядра в фунтах. Английский фунт как мера калибра - libres (устар.) и pounders - равен 0,45 кг. 24 фунта = 10,8 кг, 32 фунта = 14,5 кг, 68 фунтов = 31 кг. Кроме того, для описания пушек (как и для подсчёта веса сожжённого в топке парохода угля) англичане применяли cwt, или hundred-weight - "сотки" как мера веса (112 фунтов, или 51 кг). На "Virago", к примеру, стояли пушки: 1 68-фунтовая поворотная в 95 соток, 1 10-дюймовая в 84 сотки и 4 32-фунтовых в 22 сотки. Русский же фунт равен 0,41 кг.

22

Согласно традиции, однофамильцы (хотя бы и братья) на русском (да и на английском) флоте отличались порядковым номером: Иванов 7-й, Павлов 2-й и так далее.

23

От 60 на "Авроре" до 30 на иных батареях, в среднем же - по 37.

24

К сожалению, два инициативных человека, Арбузов и Завойко, так и не сумели найти взаимопонимания. Арбузов был даже отправлен из Петропавловска "в командировку", но с появлением неприятеля наотрез отказался покидать город. В итоге был поставлен во главе одного из отрядов и дрался отменно.

25

Зажигательный метательный снаряд с пороховой начинкой, изобретение Уильяма Конгрева.

26

Лагом - борт к борту.

27

Вообще-то вельбот имеет острую корму, и таких шлюпок на английской эскадре не было. Но поскольку слова "пиннас" (англ. pinnace) и "каттер" (англ. cutter) для нас не очень привычны, здесь мы будем часто говорить "вельбот", хоть это слово и происходит от понятия "лодка китобоев". В современном русском языке оно обычно означает "большая шлюпка".

28

Ванты - снасти стоячего такелажа, удерживающие мачту с бортов; по ним же матросы поднимаются на мачту. Брас - снасть бегучего такелажа для поворота рея при настройке парусов.

29

По русским источникам, был небольшой перерыв в стрельбе, вызванный необходимостью спрятать от неприятеля запасы пороха и ядер. Но тогда выходит, что боезапас прятали до высадки десанта. Странно...

30

Union Jack - фамильярное, но традиционное название флага Великобритании.

31

Тузик - маленькая разъездная шлюпка.

32

Пьер Легран и "последний флибустьер" Жан Лафитт не в счёт. Хотя, стоп... был такой адмирал Вильнёв, но и он проиграл Нельсону при Трафальгаре.

33

Здесь Николсон предпочитает не вспоминать про бомбу с "Virago", а также про то, что в ретираде с батареи Красного Яра принимали участие не только французы.

34

Шпринг - здесь: постановка корабля на два якоря, чтобы он не менял своего положения под влиянием ветра и (или) течения.

35

Кроме трёх: И. Изыльметьев ("Журнал военных действий"), Н. Фесун ("Критический разбор статьи Дю Айи") и инженер-поручик К. Мровинский в своём официальном донесении правильно называют позиции фрегатов.

36

Банка - сиденье в шлюпке.

37

God damn - обычное английское ругательство типа "черт побери", но поминающее почему-то Бога. En avant - вперед (франц.)

38

Из вполне логичных соображений одного американца оставили на "Pique", а второго взяли в состав десанта.

39

А в одном из писем Завойко, видимо, увлекшись, даже напишет: "1 тысяча".

40

Damned! - Проклятие! (англ.)

41

А следующей весной, едва сошёл лёд, там же, на пляже, собрали ещё до тридцати поржавевших ружей.

42

Позже Завойко упоминает о 77 - может, это с учетом погибших, выброшенных впоследствии прибоем на берег? Правда, это плохо стыкуется с английскими и французскими списками погибших. А кто скажет, где их похоронили? Кроме того, в списках союзников числится только три офицера, оставленных на берегу.

43

С количеством пленных в источниках постоянная путаница - их то четверо, то только двое. Чаще четверо, но год спустя все равно только двое. Весьма интересная тема.

44

Весьма противоречащих друг другу.

45

А Эдмон дю Айи прямо так и пишет: "мы потеряли треть своих людей". Разумеется, он имеет в виду десантную партию, а не весь состав эскадры. Хотя... слово не воробей.

46

Брандскугель - зажигательный снаряд. Книппель - ядра или две половины ядра, соединённые цепью или штоком для надёжного поражения рангоута и такелажа кораблей.

47

Брандер - лодка с миной (например, с бочонком пороха).

48

Между прочим: мы, конечно, привыкли к фамилии "Холмс", но это ошибка самого первого перевода книг великого сэра Артура Конан-Дойла. Holmes - фамилия валлийская, а не английская, происходит от Hulme (Хьюм), а потому правильно произносится - "Хьюмс". Другое дело, что для нас он так навсегда и останется Шерлоком Холмсом...

49

В английских источниках она почему-то называется "Caroline E. Foote".

50

Бухта Де-Кастри открыта Жаном-Франсуа де Ла Перузом в 1787 году и названа в честь французского военного министра.

51

Низшее адмиральское звание в британском флоте.

52

И даже сам Невельской не верил в своё открытие, рисуя карту Сахалина.

53

Сибилла, Сивилла - прорицательница бедствий из древнегреческой мифологии; hornet - шершень, а ещё так именовался боевой горн; bittern - выпь (англ.).

54

Так его называет американский историк Дж. Стефан, живущий и работающий на Гавайях.

55

Айны - коренное население севера Японии, юга Сахалина и южных Курильских островов.

56

L'Isle de l'Alliance, Fog Archipelago (франц. и англ.)

57

Финской постройки (в Або) и принадлежавшее Российско-Финляндской китоловной компании.

58

Альцест - пастух-поэт у Дж. Боккаччо, а также главный герой "Мизантропа" Ж.-Б. Мольера.

59

В бортовом журнале шлюпа "Amphitrite" записано, что инициатором поджога Петропавловска явился капитан французского корабля "Alceste".

60

Больверк - устаревшее название фальшборта, планширя, часть надводного борта выше уровня палубы (bulwark - англ.).

61

Его именем названа улица в Петропавловске.

62

"L'Obligado" упоминает также француз Эдмон Дю Айи, находившийся на английской эскадре.