В Москве 1 сентября 1939 г. было 4 часа утра, когда в Кремль Сталину поступила шифротелеграмма из советского посольства в Берлине. В ней говорилось о сообщении германского радио о том, что вечером 31 августа «польские солдаты» захватили немецкую радиостанцию в приграничном городке Глейвиц и передали в эфир призыв к Польше «начать войну против Германии».

Советскому лидеру стало ясно, что «пограничный инцидент» — всего лишь инсценировка, сработанная гитлеровцами для того, чтобы создать повод к нападению на Польшу и избежать обвинений мировой общественности в совершении «неспровоцированной агрессии».

1 сентября 1939 г. в 4 часа 45 минут германский крейсер «Шлезвиг-Гольштейн» в порту Гданьск произвел самые первые выстрелы во Второй мировой войне. Это был залп по польской крепости Вестерплятте. Немецкие сухопутные войска и военно-воздушные силы начали вторжение в Польшу. Танковые дивизии вермахта рванулись через польскую границу. Сотни бомбардировщиков превращали польские города в руины. Транспорт был парализован, управление страной нарушено.

Польский народ первым испытал ужасы гитлеровского нашествия, а польская армия — первой приняла на себя жестокий удар военной машины Гитлера.

Планируя нападение на Польшу, Гитлер и его генеральный штаб, конечно, остерегались вмешательства Франции и Англии, заключивших в 1939 г. соглашения с Польшей. Он знал, что объединенные силы этих трех стран превосходят вермахт, еще не вполне готовый к большой войне. Немецкий генеральный штаб перед началом польской кампании при подсчете соотношения сил на Западе пришел к неутешительному для себя выводу: французская армия, способная развернуть 106 дивизий, могла незамедлительно нанести удар силами 44 дивизий первого стратегического эшелона. А бельгийская и голландская армии, по тем же расчетам, могли выставить на пятый день войны еще свыше 24 дивизий.

Этим силам союзников Германия могла противопоставить на западном фронте всего около 30 не вполне боеспособных дивизий, с очень слабой артиллерией и совсем небольшим числом средств противотанковой обороны.

Тем не менее немецкое руководство решило начать боевые действия 1 сентября, рассчитывая на то, что Англия и Франция и теперь будут следовать своему мюнхенскому курсу политики — невмешательству.

Расчет оправдался. А ведь если бы союзники выполнили свой обязательный долг перед Польшей, — вермахт в самом начале своего завоевательного рывка был бы остановлен. Увы, этого не произошло, и гитлеровские войска очень быстро захватили Польшу.

Задачей германских вооруженных сил по «Белому плану» («Вайс») как раз и был быстрый разгром польских вооруженных сил после внезапного нападения. Вперед двинулись 53 дивизии. Для обороны на Западе— 30 дивизий, в резерве — 12. Польскую армию, развернутую к западу от линии Висла и Нарев, решено было разбить концентрическими ударами из Силезии с одной стороны, из Померании и Восточной Пруссии — с другой. Окружить поляков западнее Вислы, не допуская отхода каких-либо их частей в восточные районы страны. Главный удар — на юге, против Силезского промышленного района: захват его тотчас подрывает военный потенциал Польши.

Наступать должны были две группы армий: группа «Север» — 3-я и 4-я армии общим составом в 21 дивизию и одну кавалерийскую бригаду — и «Юг» — 14, 10 и 8-я армии общим составом в 32 дивизии. Группа армий «Юг» должна была наступать из германской Силезии и нанести главный удар своей 10-й армией в направлении Варшавы.

В составе выдвинутых против Польши 53 дивизий было 6 танковых, 4 моторизованные, 4 легкие дивизии. Основная ударная сила— танковые дивизии. 1-й и 4-й воздушные флоты должны были поддерживать соответственно группы армий «Север» и «Юг». Для нападения на Польшу в боевой готовности стояло до 2 тысяч танков и 3 тысяч самолетов.

Линия германо-польской границы позволяла германской армии занять охватывающее положение по отношению к польским силам и сконцентрировать войска на южном фланге. Немецкие войска приготовились к молниеносным действиям.

Польский генеральный штаб разрабатывал тогда главным образом планы войны против СССР. Лишь в 1939 г., когда подготовка Германии к нападению на Польшу стала очевидным фактом, было начато планирование военных действий на западных границах. При слабости польской армии в силах и технике этот план мог быть только оборонительным. Надежд на успешное сопротивление Германии польские правители не питали и рассчитывали только на помощь Франции и Англии.

28 апреля 1939 г. Гитлер расторг германо-польский договор о ненападении. Тотчас начались польско-французские переговоры о конкретизации договора от 1921 г. о «немедленной и непосредственной» военной помощи Франции Польше в случае нападения на нее Германии. Французский генеральный штаб обязался помочь Польше наступлением на Западе силами 40 дивизий. По уточненному договору от 19 мая 1939 г. французская армия должна была начать наступление на 15-й день после нападения Германии на Польшу.

Британское правительство уклонилось от оказания помощи сухопутными войсками и военно-морским флотом, но обещало значительную поддержку авиацией; они обещали направить Польше 524 бомбардировщика, 500 истребителей и 280 других самолетов, что в дополнение к польским ВВС казалось вполне достаточным для противодействия германским военно-воздушным силам. Кроме того, Англия обязалась начать наступление своей авиации на саму Германию.

Польское командование планировало выставить против Германии 49 соединений: 30 кадровых и 7 резервных пехотных дивизий, 11 кавалерийских бригад, 1 танковую бригаду, до 500 танков и 1200 самолетов. Главные силы польской армии развертывались непосредственно в приграничных районах. Длина оборонительного фронта превышала 1000 км, не считая открытого южного фланга.

Для обороны польское командование развертывало 3 группы армий. Северная группа армий — армии «Модлин», «Нарев», «Вышков» — должна была удерживать линию рек Бобр, Нарев, Буг, Висла, обороняясь против немецких войск, наступающих из Восточной Пруссии, и контролировать направление Модлин, Варшава.

Центральная группа армий — армии «Поморье» и «Познань» — имела задачей отразить наступление из Западной Померании.

Южная группа — армии «Лодзь», «Краков», «Карпаты» и «Прусы» — должна была принять на себя удар противника из Средней Силезии, а в случае отступления Северной и Центральной групп армий — отходить в юго-восточном направлении.

Совершенно ясно, что перед лицом готового к нападению вермахта польскому командованию следовало еще до начала агрессии начать стратегическое развертывание для действий армии, авиации и флота. Между тем польское правительство медлило с объявлением общей мобилизации.

Печальную роль сыграли здесь и англо-французские «друзья». 24 августа министр иностранных дел Франции Боннэ телеграфировал послу в Варшаве: «…французское правительство настойчиво рекомендует польскому правительству отказаться от всякого военного сопротивления и отвечать только дипломатическими средствами», и польское правительство уступило этому нажиму. Когда 29 августа, через 3 дня после начала развертывания немецко-фашистских вооруженных сил, оно наконец решилось объявить мобилизацию — по настоятельной просьбе английского и французского послов она была отложена еще на 24 часа, на 31 августа. Французы предостерегали поляков: решение начать мобилизацию усилит опасность войны.

Время было безрассудно потеряно — и когда утром 1 сентября началось немецкое вторжение, до одной трети польских войск не было готово к отражению врага. 15 польских соединений еще не успели сосредоточиться, 8 сосредоточились частично, а 26 соединений хотя и сосредоточились, но полностью занять свои позиции не успели.

Польский план обороны почти не имел шансов на успех. Развертывание проводилось чересчур близко к границам, и для обороны широкого фронта не хватало сил. Это привело к тому, что между флангами армий оказались ничем не прикрытые промежутки. Так, разрыв фронта между армиями «Нарев» и «Модлин» достигал 30 км. Стратегические фланги, особенно южный, не были обеспечены, что позволяло противнику легко осуществить стратегический охват с севера и юга.

Значительное превосходство врага в количестве войск и особенно в танках и авиации, опоздание с мобилизацией армии и отсутствие действенной помощи западных союзников — все это обрекало польскую армию на поражение.

Вот как выглядело соотношение сил сторон на начало войны:

—

Германия

Численность, млн. чел. — 1,6

Количество соединений — 62

Танков — 2800

Арт. орудий и минометов — 6000

Боевых самолетов — 2000

—

Польша

Численность, млн. чел. — 1,0

Количество соединений — 55

Танков — 870[2]

Арт. орудий и минометов — 4300

Боевых самолетов — 824[3]

—

На рассвете 1 сентября германская авиация подвергла ударам авиационные базы и аэродромы в Катовице, Кракове, Лодзи, Радоме, Познани и других городах с целью полностью разгромить польские ВВС. Так в первые же дни войны она добилась господства в воздухе. В многочисленных скоротечных воздушных боях польские самолеты терпели поражение, так как были тихоходны и плохо вооружены. Тем не менее польские войска, несмотря на свою неготовность, встретили превосходящего противника с большой решимостью.

Наступление немецкой 3-й армии из Восточной Пруссии в первый же день было задержано на млавских укрепленных позициях, где польские 20-я пехотная дивизия и Мазовецкая кавалерийская бригада на 15-километровом фронте мужественно сражались против четырех германских дивизий.

Главный удар — силами пяти дивизий немецкой 4-й армии, наступавшей из Померании, — обрушился на боевые порядки польской 9-й пехотной дивизии, растянувшейся на 70-километровом фронте, от района севернее Тухоли до Короново. Несмотря на то что превосходство захватчиков достигало по пехоте 5:1, а по артиллерии 6,5:1, отдельные польские части и соединения оказали героическое сопротивление.

На южном участке фронта главный удар наносила немецкая 10-я армия тремя моторизованными корпусами, а также 8-я армия. К утру 1 сентября эти армии имели восьмикратное превосходство в танках, трехкратное — в пехоте и десятикратное — в авиации над обороняющимися здесь польскими армиями «Лодзь» и «Краков». При столь подавляющем превосходстве противника и недостаточной готовности польских войск к отражению удара сопротивление армий «Лодзь» и «Краков» не могло быть длительным. Лишь в течение двух дней полякам удалось сдерживать на этом участке фронта натиск врага.

Особенно упорное сражение завязалось на том участке фронта, где немецкая 10-я армия наносила главный удар своими 1-й и 4-й танковыми дивизиями (в общей сложности свыше 600 танков) в направлении Радомско.

Здесь, на левом фланге армии «Лодзь», в районах Мокры и Клобуцка, части Волынской кавалерийской бригады при поддержке двух бронепоездов артиллерийским огнем отбили атаки немецкой 4-й танковой дивизии и нанесли ей значительный урон. Однако на этом левом фланге армии «Лодзь» в стыке с армией «Краков» образовалось 8-километровое не прикрытое войсками пространство. Сюда двинулась немецкая 1 —я танковая дивизия, а за нею вскоре и 4-я. Перед немецкими танковыми соединениями в ближайшей глубине польских войск не было. Продвигаясь вперед, они охватывали фланг армии «Лодзь». Командующий польской армией, опасаясь выхода противника в тыл, решил в ночь на 2 сентября отвести войска на 10—15 км к северо-востоку, на оборонительные позиции вдоль рек Прозна и Варта.

В следующие несколько дней полное превосходство германских вооруженных сил на земле и в воздухе стало драматически очевидным для поляков.

Штаб гитлеровских ВВС после завоевания господства в воздухе установил два основных объекта действий для своей авиации: железные дороги и наземные войска. Массированными ударами по железным дорогам германская авиация вскоре сорвала подвоз резервов, дальнейшее отмобилизование и развертывание польских армий. Работа железнодорожного транспорта была нарушена повсеместно. Гитлеровская авиация добилась крупных оперативных результатов, и это повело к ослаблению боевых действий польских войск.

На севере немецкая 4-я армия, используя превосходство в танках и авиации, 3—4 сентября развивала успех в «Польском коридоре». Польские войска и здесь сражались мужественно и стойко. Однако после ряда упорных боев немецкие войска окончательно отрезали в этом «коридоре» две польские дивизии. Немецкая 4-я армия за 5 суток продвинулась на 70 км.

Польское верховное командование не организовало взаимодействия на стыке армий «Поморье» и «Познань» и не приняло мер к тому, чтобы прикрыть широкий разрыв между их внутренними флангами. В результате обе эти армии действовали обособленно. Разрыв ликвидировать не удалось. Германская 4-я армия получила возможность наступать по обоим берегам Вислы на Модлин и далее — на Варшаву.

На млавском направлении войска польской армии «Нарев» продолжали отбивать атаки главных сил немецкой 3-й армии, нанося им значительный урон. Упорно, мужественно обороняясь, польские войска несколько суток сдерживали 3-ю армию врага, содействуя тем самым отходу войск армии «Поморье» из-под охватывающего удара.

6 сентября немцам удалось овладеть переправой через Нарев у Рожан и продвинуться вперед. 10 сентября они уже находились на территории между Вислой и Бугом.

Но решающие события произошли на южном фланге, где немецкие 10-я и 8-я армии при поддержке основных сил авиации 4-го воздушного флота теснили польскую армию «Лодзь», стремясь развить успех к северо-востоку. Положение польских войск становилось здесь все более тяжелым.

Уже 2 сентября левый фланг армии «Лодзь» оказался под угрозой охвата. В то время как немецкая 4-я танковая дивизия вела безуспешные фронтальные атаки и несла потери, 1-я танковая дивизия продвигалась по открытой территории на незащищенном стыке двух польских армий — «Лодзь» и «Краков». Она преодолела за двое суток 60 км и вскоре оказалась южнее Радомско. Этот глубокий оперативный прорыв создал реальную угрозу отсечения армии «Лодзь» от армии «Краков» и разгрома их по частям. Опасность еще более усилилась после того, как немецкая 4-я танковая дивизия была перегруппирована и двинута в прорыв вслед за 1-й дивизией.

Но главное командование польской армии ни 2, ни 3 сентября не проявляло особого беспокойства по поводу положения на стыке этих армий. Оно было уверено в том, что резервная армия «Прусы» сумеет сдержать германское наступление.

Однако события опережали решения польских военачальников. 4 сентября немецкая 8-я армия двумя дивизиями уже обходила правый фланг армии «Лодзь» на Варте. Левому ее флангу угрожали 2 танковые дивизии. Опоздание с вводом в действие резервной армии «Прусы» и армии «Познань» привело к катастрофическому положению на южном фланге польского фронта. В результате тяжелого исхода сражений западнее Вислы в линии фронта на юге образовались многочисленные бреши и пустые пространства, которые открывали германским подвижным войскам большие возможности для маневра. Проникнув в оперативный тыл, немецкие войска начали дробить польские войска и охватывать отдельные их группировки.

Была окружена польская группировка в районе Ра-дома. Быстрое движение танковых и моторизированных войск через возникшие бреши ставило под угрозу всю систему польской обороны.

Общее руководство польскими вооруженными силами с каждым днем ухудшалось: ведь связь войск с главным командованием почти везде была прервана. Генеральный штаб, находясь в Варшаве, все более терял ориентировку в событиях. Авиация врага парализовала польский оперативный тыл. Командующие армиями и их штабы не знали ни общей обстановки, ни даже положения соседей. Их попытки организовать взаимодействие с ближними армиями ни к чему не приводили. Стойко сражавшиеся польские войска не могли сдерживать натиск танковых соединений врага, так как не располагали ни средствами, ни навыками противодействия танковым массам. Началась дезорганизация в польских частях.

Тем временем на севере продолжалась героическая оборона Вестерплятте. Гитлеровцы многократно превосходили польский гарнизон в живой силе и особенно в артиллерии. Мужественно сражалась против захватчиков Варшава.

Самоотверженная борьба народа — рабочих, солдат, интеллигенции придала обороне Варшавы национально-освободительный характер. С первых же дней войны в Варшаве начали формироваться рабочие батальоны, которые потом приняли участие в боях. Из отрядов и батальонов были выделены боевые группы для выполнения особо сложных и опасных заданий: для ночных нападений на вражеские отряды в окрестностях города, немецкие штабы, бронемашины и танки, для ведения разведки. Варшава готова была драться до последнего патрона, оборонять каждую улицу, каждый дом. Благодаря героическим усилиям населения столица в короткий срок была подготовлена к обороне, превращена в сильный укрепленный район.

Бои за Варшаву начались 8 сентября. Осада ее была поручена немецкой 8-й армии, с задачей взять город голодной блокадой и ударами с воздуха. Гитлеровское командование приступило к варварским бомбардировкам. После многодневных налетов немецкая авиация произвела очень большие разрушения в Варшаве, совершенно беззащитной от ударов с воздуха. Именно в эти дни население польской столицы с особой обидой, негодованием и горечью осознало всю низость коварного предательства своих «союзников». С нетерпением вглядывались варшавяне в небо на западе, надеясь увидеть английские воздушные эскадры. Но оттуда шли и шли только волны немецких «юнкерсов» и «хейнкелей», сбрасывавших свой смертоносный груз на истерзанную Варшаву.

Польская столица продержалась до 28 сентября. К концу сентября польские войска оказывали сопротивление лишь в отдельных местах. 6 октября последняя сражавшаяся польская группировка сложила оружие в районе Коцна.

Поражение польской армии и стремительный марш гитлеровских войск на восток создали труднопредсказуемое положение у западных границ СССР. Километр за километром продвижение вермахта на восток означало создание выгодного плацдарма для нападения на СССР в будущем. И хотя секретным протоколом, подписанным в Москве 23 августа, устанавливалась линия по рекам Писса, Нарев, Висла, Сан, которой ограничивалась немецкая «сфера интересов», войска вермахта в ходе польской кампании оставили ее далеко позади и к 17 сентября вышли на рубеж Белосток, Брест, Владимир-Волынский, Львов, Дрогобыч, приблизившись на 150— 250 км к границам СССР.

Это было нарушением договоренностей и создавало тревожную неопределенность. Сталин с началом польской войны в своих планах и действиях тоже исходил не столько из договоренностей в пакте от 23 августа, сколько из действительного развития событий. Молниеносный разгром польской армии вермахтом ошеломил всю Европу. Никакой обещанной действенной помощи союзников Польше. Никакого так ожидавшегося народами мощного коалиционного отпора фашистской Германии…

Что же произошло в Европе? Войну развязывает сильнейшая армия капиталистического мира. Появляется понятие «блицкриг». Польша за несколько недель захвачена. Немецкие армии неумолимо движутся на восток и переходят линию «сфер интересов». Англия и Франция, объявив войну Германии, бездействуют.

Как вся эта картина представлялась в Москве? Почему бездействуют западные союзники Польши? Будут ли немцы выполнять договоренности или нет? Выяснением германской позиции заполнена вся советская переписка с германским МИД в первой половине сентября.

Между тем уже 3 сентября, в день объявления войны Англией и Францией германскому агрессору, Риббентроп настойчиво начал предлагать СССР ввести свои войска в Польшу. Тут был расчет на то, что западные державы тотчас объявят войну и Советскому Союзу, он окажется втянутым в военные действия на стороне Германии и разделит вместе с ней вину за содеянное — развязывание войны.

На предложение Риббентропа о желательном вводе советских войск в Восточную Польшу Молотов через два дня, 5 сентября, ответил, что это будет сделано в соответствующее время, которое «еще не наступило». Затем он напомнил Риббентропу об их обязательстве соблюдать линию разграничения «сфер интересов». На очередной запрос Риббентропа о «военных намерениях Советского правительства» Молотов сообщил, что советские войска выступят в «течение ближайших нескольких дней».

Тем временем обстановка в Польше становилась все драматичнее. 15 сентября немцы взяли Люблин и вышли к Бресту. Польское правительство уже не могло управлять своим государством, а военное командование уже покинуло Варшаву и находилось на юго-востоке страны (район Кременец, Коломыя, Косов), в готовности в случае необходимости перейти румынскую границу. Страна была полностью дезорганизована: потоки беженцев и колонны войск в беспорядке двигались на восток и юго-восток. Армии вермахта заняли всю Западную и Центральную Польшу.

Надежда на затяжную войну в Польше при деятельном союзническом участии западных держав улетучилась как дым. Германо-польская война шла уже недалеко от наших границ. У советского руководства не было уверенности в том, что гитлеровцы при столь успешном, быстром продвижении вперед остановятся на линии рек Писса, Нарев, Висла, Сан, установленной для них как предел секретным протоколом. Их следовало остановить.

В связи с этим встали два вопроса: как, под каким предлогом, ввести советские войска на территорию Польши и как объяснить потом эту акцию советскому народу и всему миру?

Обстановка требовала быстрого принятия ответственнейшего решения. Конечно, оккупация Восточной Польши с военно-стратегической точки зрения была желанной целью для советского правительства. Кроме того, существовала опасность: если эту территорию не займет Красная Армия — ее займут немцы. Затем, невыполнение требований Риббентропа о вводе советских войск в Польшу могло привести к резкому ухудшению отношений с Германией. Все это, с одной стороны, вызывало большую тревогу, а другая опасность: Англия и Франция объявят войну СССР, если Красная Армия перейдет польскую границу. Кроме того, советское руководство опасалось и попасть в ловушку «нового Мюнхена». Объявив Германии войну, Англия и. Франция фактически бездействовали. Это наводило на мысль о возможности новой сделки за счет СССР.

В этой очень напряженной обстановке срок вступления советских войск в Польшу определили два обстоятельства: перемирие 15 сентября с Японией на Дальнем Востоке, где с мая 1939 г. шли бои между японскими и советско-монгольскими войсками, и потеря польским правительством управления страной. Первое обеспечивало безопасный тыл, а второе создавало предлог для «защиты от хаоса» украинского и белорусского населения Польши.

И тогда Сталин решился ввести войска в Польшу. Распоряжения готовиться к такому шагу были отданы еще в первые дни войны, когда было неясно, как будут развиваться события.

4 сентября приказом наркома обороны задерживается увольнение из армии лиц, отслуживших полные сроки. 6 сентября в СССР начата «скрытая мобилизация» военнообязанных для «ведения большой войны» под кодовым названием «Большие учебные сборы». В боевую готовность приведены все войсковые части и учреждения семи военных округов. Усилены комендантская служба, оборона укрепленных районов западной границы, охрана важных военных объектов. Сформированы и развернуты полевые управления Украинского и Белорусского фронтов. 11 сентября командованиям этих фронтов дано указание начать с 13 сентября оперативные переброски частей и соединений в районы сосредоточения у польской границы и быть в готовности к ее переходу 16 сентября. 17 сентября в 5 часов 40 минут войска РККА получают приказ перейти советско-польскую границу и продвигаться к рубежу рек Писса, Нарев, Висла, Сан.

Что побудило советское правительство направить свои войска в Польшу именно в этот срок — объясняет беседа Сталина с Шуленбургом 18 сентября. Советский вождь выразил «определенные сомнения относительно того, будет ли германское верховное командование придерживаться московского соглашения в нужное время и вернется ли за линию, которая была определена протоколом в Москве (Писса, Нарев, Висла, Сан)».

«Его беспокойство, — докладывал Шуленбург в МИД Германии, — было основано на том хорошо известном факте, что все военные неохотно возвращают захваченные территории». Посол просил уполномочить его «сделать дополнительное заявление такого характера, которое рассеяло бы его (Сталина. — А. О.) сомнения». На следующий день Риббентроп телеграммой уполномочил посла передать советскому правительству, что «соглашения… будут конечно же соблюдаться и что они рассматриваются… как фундамент новых дружественных отношений между Германией и Советским Союзом».

Из этих документов видна обеспокоенность Сталина ходом событий, его подозрительность в отношении достигнутых в Москве договоренностей.

Теперь предстояло как-то объяснить советскому народу и всему миру мотивы ввода советских войск в Польшу. В ноте правительства СССР, врученной польскому послу в Москве 17 сентября, было сказано:

«Польша превратилась в удобное поле для военных случайностей и неожиданностей, могущих создать угрозу для СССР. Поэтому, будучи доселе нейтральным, Советское правительство не может более нейтрально относиться к этим фактам».

Одновременно послам 24 стран, аккредитованным в Москве, было заявлено, что СССР, при всех своих начатых действиях, продолжает сохранять нейтралитет в войне.

Войскам Белорусского и Украинского фронтов, вступавшим в Польшу, была разъяснена цель похода: они должны занять территорию Западной Белоруссии и Западной Украины и взять под свою защиту жизнь и имущество местного населения. В обращениях военных советов фронтов говорилось, что советские воины идут в Польшу «не как завоеватели, а как освободители… украинских и белорусских братьев… от всякого гнета и эксплуатации, от власти помещиков и капиталистов». Особо обращалось внимание советских бойцов на необходимость защиты местного населения, охраны имущества всех граждан независимо от их национальности, лояльного обращения с польскими военнослужащими и государственными чиновниками, если они не оказывают вооруженного сопротивления.

Действительно, как свидетельствует начальник генерального штаба Войска Польского генерал бригады В. Стахевич, «советские войска демонстрировали симпатию к польским солдатам, угощали их папиросами и подчеркивали, что идут на помощь Польше». По сведениям из польских частей Корпуса охраны границы, пол яки были дезориентированы поведением наступавших советских войск, поскольку те не открывали огня, а их командиры заявляли о том, что идут на помощь беззащитной Польше. Но все равно не обошлось без отдельных стычек и даже боев между советскими и польскими подразделениями (например, в районах Столбцы и Сарны), хотя в целом советские войска двигались почти беспрепятственно (было одно столкновение с немцами — под Львовом).

Но как же встретил народ Польши известие о вступлении в пределы его отечества советских войск?

Правительство Польши и польское главное командование резонно констатировали, что повода к войне с Советами нет. И главное теперь — все силы сконцентрировать для сопротивления немецким захватчикам. В результате этих решений появилось воззвание президента страны Мосьцицкого, в котором, в частности, говорилось:

«Граждане! Нам надо спасти то, что является сущностью Речи Посполитой и источником конституционной власти. Поэтому я решил, с сердцем, переполненным болью, перенести место пребывания правительства (резиденцию правительства) и президента Речи Посполитой за пределы страны, туда, где существуют условия, обеспечивающие свободное осуществление полной суверенности, возможности соблюдения интересов Речи Посполитой…»

Вышел также приказ верховного командующего маршала Э. Рыдз-Смиглы войскам, переданный всеми средствами связи 17, а затем 18 сентября. В нем предписывалось:

«С Советами в бои не вступать, только в случае наступления с их стороны или в случае попыток разоружения наших частей… к которым Советы приблизились вплотную; в этом случае нужно с ними вести переговоры с целью вывести гарнизоны в Румынию и Венгрию».

В ту же ночь, на 18 сентября, польское правительство перешло польско-румынскую границу.

Что касается народа страны, то реакция его на ввод советских войск была не однозначной. Среди поляков вступление Красной Армии вызвало преимущественно отрицательное и даже враждебное отношение. Зато жители Западной Украины и Западной Белоруссии встречали воинов Красной Армии как своих освободителей с хлебом-солью, цветами, красными флагами. Во многих городах и селах прошли многолюдные митинги, участники которых приветствовали приход советских войск и требовали воссоединения Украины и Западной Белоруссии с советскими республиками.

В те же сентябрьские дни шли интенсивные советско-германские переговоры. 19 сентября Молотов дал понять Шуленбургу, что «первоначальное намерение, которое вынашивалось Советским правительством и лично Сталиным, — допустить существование остатков Польши — теперь уступило место намерению разделить Польшу по линии рек Писса, Нарев, Висла, Сан».

На основе этого предложения 22 сентября было опубликовано советско-германское коммюнике. В нем говорилось:

«Германское правительство и Правительство СССР установили демаркационную линию между германскими и советскими армиями, которая проходит по реке Писса до ее впадения в реку Нарев, далее по реке Нарев до ее впадения в реку Буг, далее по реке Буг до ее впадения в реку Висла, далее по реке Висла до впадения в нее реки Сан и далее по реке Сан до ее истоков».

23 сентября, на рассвете, началось движение советских войск к этому рубежу со скоростью 25 км в сутки. Последовательно принимались от германского командования оставляемые его войсками районы, пункты, города. К 29 сентября советские части и соединения вышли на рубеж Сувалки, Соколув, Люблин, Ярослав, Перемышль и далее по реке Сан, где были по распоряжению Советского правительства остановлены.

К этому времени германские войска окончательно разгромили польскую армию. В эти трагические для Польши дни западные державы уклонились от выполнения своих союзнических обязательств. Ответила отказом в помощи и Румыния, а Словакия даже объявила 4 сентября Польше войну.

Но борьба поляков против оккупантов не прекратилась. Во многих районах страны продолжали сражаться избежавшие разгрома и плена армейские части и не желавшие смириться с поражением патриоты. Около 400 тысяч солдат и офицеров вели боевые действия в изолированных друг от друга очагах сопротивления. Однако уже ничто не могло изменить исхода борьбы.

28 сентября, после 20-дневной обороны, капитулировала Варшава. 30 сентября сложил оружие гарнизон Модлина. 2 октября после трехдневного штурма части вермахта сломили мужественное сопротивление малочисленного гарнизона полуострова Хель. 6 октября после капитуляции группы «Полесье» регулярные военные действия на территории Польши вообще прекратились.

«Польская кампания» вермахта продолжалась 36 дней. В ходе ее польская армия потеряла все вооружение, 66,3 тысячи убитыми, 133,7 тысячи ранеными и около 420 тысяч пленными. Военно-морские силы Польши потеряли эсминец, а также все малые и вспомогательные корабли. Потери немецкой армии составили 11 тысяч убитыми, 30 тысяч ранеными, 3,4 тысячи пропавшими без вести, а также 560 боевых самолетов, 300 танков, 5 тысяч автомашин и много другой техники.

Молниеносный разгром польской армии потряс Европу. После Австрии и Чехословакии уже третье суверенное государство — Польша — было стерто фашистской Германией с карты Европы.

А что же западные великие державы Англия и Франция? В чем состояли их действия после объявления ими войны агрессору? Обстановка, которая сложилась на западном фронте с сентября 1939 г. по апрель 1940 г., вошла в историю под названием «странной войны».

В Польше уже третий день кипели сражения, когда 3 сентября 1939 г. Англия и Франция объявили войну гитлеровской Германии. Сменив, выражаясь языком Клаузевица, «перо на шпагу», правители западных держав, однако, не торопились направить ее в грудь врага.

Отмобилизованные армии заняли позиции на границах, но не предпринимали хоть сколько-нибудь активных действий.

«Тишину на западном фронте, — иронизировал Черчилль, — нарушал лишь случайный пушечный выстрел или разведывательный патруль. Армии изумленно смотрели друг на друга из —за своих укреплений через никем не оспариваемую "ничейную землю "».

Даже поначалу бурно начавшаяся война на море быстро теряла свою напряженность. Если в первую неделю войны немецкие подводные лодки потопили 11 британских судов общим водоизмещением 64 595 т, то во вторую на дно ушло 53 561 т, в третью — 12 750, в четвертую — 4646 т.

С легкой руки французского журналиста Дорджелеса эта война стала именоваться «странной», Черчилль назвал ее «сумерками войны», а в отличие от названия «блицкриг» — войну вермахта в Польше, войну на Западе нарекли «зицкригом», то есть «сидячей войной».

Но если война — продолжение политики иными средствами, а вооруженная борьба составляет ее обязательное содержание, то чем объяснить странности этой «сидячей войны»? Какую же политику она продолжала?

Политика Англии и Франции, по существу, была направлена на то, чтобы, не активизируя демонстративно военных действий, дать понять фашистской Германии, что у нее мало шансов на победу.

В письме президенту США Франклину Рузвельту в конце сентября 1939 г. Чемберлен так излагал свои взгляды:

«Я лично уверен, что мы выиграем войну не громкой военной победой… а тем, что убедим немцев в том, что они не могут победить. Когда они придут к этому выводу, я думаю, они уступят нашему неослабевающему давлению».

Однако, чтобы успокоить общественное мнение в западных странах, где раздавались требования решительных действий против фашистов, французское командование предприняло небольшое наступление силами 4-й армии северо-восточного франта (командующий генерал А. Жорж) в районе Саарбрюккена. В ночь на 7 сентября авангард французских войск перешел границу и начал продвигаться к линии Зигфрида[4]. 9 сентября в наступление перешли основные силы 4-й армии (10 дивизий). Были взорваны 2 моста, занято около 20 деревень, захвачено 14 пленных. Глубина продвижения войск составила 3— 8 км. Французские части понесли некоторые потери на минных полях. Немецкие отряды прикрытия отошли на главные позиции линии Зигфрида. А 12 сентября наступление было прекращено, поскольку генерал Жорж пришел к заключению, что войска «не имеют надежного управления, не обеспечены в должной мере артиллерией поддержки, танками и даже слишком малочисленны».

А ведь Франция располагала на своем северо-восточном фронте 62 пехотными дивизиями, 2 легкими механизированными дивизиями, 3 мотокавалерийскими дивизиями, 2200 танками. Наступление могли поддержать с воздуха 2200 истребителей и бомбардировщиков.

Кроме того, на бельгийской границе была развернута 1-я армия (15 дивизий, из них 2 легкие механизированные и 1 моторизованная). На восточной границе Франции занимали оборону 4 английские дивизии. Английская авиация могла поддерживать действия сухопутных войск силами 1500 боевых самолетов.

Германия имела в то время на Западе всего 12 кадровых и 20 дивизий резервистов, равнозначных 11 кадровым дивизиям. Командующий западным фронтом генерал фон Лееб не имел ни танков, ни моторизованных частей. Ему была подчинена малочисленная авиация (около 100 бомбардировщиков и до 700 самолетов других типов). Эти силы базировались на линии Зигфрида, протянувшейся вдоль границы с Францией и Люксембургом.

«Если мы не потерпели катастрофы в 1939 г., — признался Йодль, — то это объясняется только тем, что во время польской кампании примерно 110 французских и британских дивизий полностью бездействовали против 23 немецких дивизий».

Бездействие союзников немецкое командование использовало с наибольшей выгодой для себя. По окончании военных действий в Польше Германия немедленно приступила к переброске на западный фронт дивизий с востока. Их численность в начале октября увеличилась до 53. За два дня (16—17 октября) немецкие войска воссоздали положение, которое занимали накануне 9 сентября, вытеснив полностью французские части прикрытия с территории рейха. 18 октября 1939 г. командование вермахта издало директиву № 7, которая обязывала войска воздерживаться от серьезных боевых действий. Разрешались лишь вылазки разведывательных подразделений и полеты разведывательной авиации.

Иногда приходится, читать и слышать о том, что если бы не советско-германский пакт о ненападении, то Гитлер не решился бы перебросить свои главные силы на запад, оставив на восточной границе рейха незначительное количество войск. Однако, во-первых, Советский Союз еще в августе 1939 г. предлагал предоставить в распоряжение англо-франко-советской коалиции, если бы она состоялась, 136 дивизий, но его предложения были отклонены, и военная конвенция не была подписана никак не по его вине. А во-вторых, осенью 1939 г. 110 дивизий коалиций западных стран имели возможность нанести сокрушительный удар по 23 немецким дивизиям на западном фронте, из которых лишь 12 были кадровыми, но вопреки здравому смыслу и долгу этого не было сделано. Совершенно ясно, что дело здесь не в советско-германском пакте, а в нежелании западных держав вести настоящую войну с третьим рейхом, пока он не угрожал их собственной безопасности. Этот эгоизм затмил чувство чести, и союзнический долг перед Польшей не был выполнен. Польша, истекала кровью, а солдаты западных армий на виду у противника играли в волейбол…

На фронте установилось затишье. Дорджелес в одном из репортажей о своей поездке на фронт осенью 1939 г. писал:

«Я был удивлен миром, там господствующим. Артиллеристы разместились над Рейном, не реагировали на немецкие поезда с боеприпасами, курсирующие на противоположном берегу; наши самолеты пролетали над дымящимися трубами предприятий Саара, не сбрасывая бомб. Видимо, главной заботой нашего командования было то, чтобы не беспокоить неприятеля».

Время на обучение во фронтовых условиях летело на ветер. Строительство фортификационных укреплений, минирование полей и противотанковых заграждений, по сути, было сведено на нет. Декретом от 21 ноября 1939 г. французские власти ввели специальную службу «развлечений, и использование свободного времени в армии». Были организованы клубы, буфеты, передвижное кино, воскресный отдых для армии. Печать поощряла сбор подарков для воинов, на позиции доставлялись шашки, шахматы, спортивный инвентарь, журналы, книги — в общем, все, что могло помочь солдатам заполнить уже утомительное для них свободное время. Зимой появились на фронте передвижные пункты раздачи теплого вина.

«Тех, кто посещал французский фронт, — писал Черчилль, — часто поражала атмосфера спокойного безразличия, о котором свидетельствовало, по-видимому, плохое качество выполняемых (оборонительных) работ, отсутствие активности. Боеспособность французской армии, вне всякого сомнения, снизилась в течение зимы. Несомненно также, что осенью французские войска сражались бы лучше, чем весной. Вскоре они были ошеломлены быстротой и яростной силой германского натиска».

Все это свидетельствовало о близорукой политике правительств Англии и Франции, их иллюзиях относительно развития хода войны.

Между тем по ту сторону франко-германской границы шла тщательная подготовка к наступлению. Еще 27 сентября Гитлер на совещании с генералами заявил:

«Необходимо, в любом случае, немедленно подготовить наступление на Францию… Танковые войска и военно-воздушные силы — залог нашего успеха».

Цель войны, подчеркивал он, «поставить Англию на колени, разгромить Францию».

План войны — «Гельб» — был разработан немцами в основных чертах уже в октябре 1939 г. Однако военная промышленность Германии еще не могла в сжатый срок обеспечить крупномасштабную кампанию. Кроме того, уровень боеспособности новых соединений был еще недостаточен. Командование вермахта резонно полагало, что плохо подготовленное наступление может «привести к гибельной позиционной войне». А вот непростительная пассивность западных противников давала Германии возможность создать необходимые запасы, пополнить части личным составом, произвести перегруппировку войск. Немцы сформировали в это время 43 новые пехотные дивизии, а также увеличили до 10 число танковых дивизий. Союзники же вели военные приготовления крайне медленно. Достаточно сказать, что 4 первые дивизии англичан закончили сосредоточение во Франции только в октябре, а 6 остальных — в конце 1939 — начале 1940 г. Английские и французские военные специалисты полагали, что возникнет — как это было в 1914—1918 гг., — неподвижный фронт большой протяженности, прорыв которого будет требовать со стороны атакующего врага огромного напряжения сил и концентрации большой численности боевых средств. Силы обороны, обескровив неприятеля и уничтожив его материально-технические запасы, сумеют в решающую минуту перейти в наступление и достичь победы…

Стратегические планы англо-французских генштабов составлены были в самом общем виде и свидетельствовали о том, что их творцы не собирались в ближайшее время идти в бой.

Были еще планы ударов по Германии через Норвегию, Швецию и Финляндию, через Бельгию по Рурскому бассейну и через Грецию и Балканы.

«Это был, — писал английский военный историк Лид-дел Гарт, — конгломерат напрасных воображений союзных лидеров, которые пребывали в мире иллюзий до тех пор, пока их не привело в чувство наступление Гитлера».

После встречи с главнокомандующим французскими вооруженными силами генералом М. Гамеленом начальник имперского генерального штаба Великобритании генерал У. Айронсайд писал 30 декабря 1939 г.:

«Я впервые познакомился со взглядами Гамелена на возможные операции 1940 г…. Они свидетельствуют о крайнем нежелании предпринимать что-либо для продолжения войны. Ничего другого, кроме глубокой пассивной обороны при самых смутных прогнозах о возможных действиях немцев. Это дает Гитлеру полную свободу делать, что он хочет, и не предусматривает ничего лучшего, как терпеливо ждать его действий».

Да, генерал Морис Гамелен был весьма странным военачальником. На Западе он считался высокопрофессиональным военным специалистом, хотя не обладал ни умом, ни волей — сочетанием качеств, которые являются важнейшими для полководца («квадрат Наполеона»). Самоуверенный, не считавшийся с мнением специалистов, он, как правило, сначала принимал решение, а затем начинал думать, как его обосновать. Он непомерно преувеличивал силу вермахта в те годы, когда ее у него еще не было.

Именно Гамелену Запад во многом обязан своим бездействием при первых гитлеровских агрессиях. Это он в 1936 г. не принял мер против немецкого вторжения в демилитаризованную Рейнскую зону, уверяя свое правительство в том, что Германия имеет 22 дивизии, тогда как на самом деле она имела их всего три. Немцы как раз более всего опасались, что французы выступят против их частей, вторгшихся за Рейн. Не выступили… Затем это он, Гамелен, не двинул войска против стоявших на границе с Францией немецких дивизий во время германо-польской войны.

Кроме неторопливого строительства укреплений никакой активности со стороны союзных войск не проявлялось. Бездействовала авиация, так как французское правительство потребовало прежде от Англии нанести своими бомбардировщиками германскому военно-промышленному потенциалу Рура невосполнимый ущерб, чего больше всего опасались немецкие генералы. Но этого не произошло. Даже когда в январе 1940 г. в руки союзников попали немецкие документы с планами вторжения вермахта в Бельгию, Голландию и Францию (Мешеленский инцидент), ни политики, ни государства, которым угрожала опасность, не предприняли сколько-нибудь действенных мер по предотвращению гитлеровских замыслов. А принятый план «Д» [5], согласно которому 5 армий левого крыла союзников должны были немедленно выступить навстречу немецким войскам, если они вторгнутся в Бельгию, остался без изменений. Но это-то как раз более всего устраивало немцев. После Мешеленского инцидента они изменили направление главного удара. Теперь по плану генерала Э. Манштейна он должен был быть нанесен не через центральную Бельгию, как раньше, а через Арденны, которые считались непроходимыми для танков, и Люксембург, с форсированием р. Маас в районе Седана.

Но этот вариант плана противника союзники даже не рассматривали.

А ведь западные державы имели в реальную возможность нанести достаточно сильный удар по Германии, использовав свой военно-экономический потенциал.

Но союзники не использовали и этой возможности. Расчет у них был на длительную оборону, в ходе которой произойдет-де такое большое накопление сил, которое убедит противника в их превосходстве.

В ноябре 1939 г. Чемберлен писал своей сестре:

«У меня таков предчувствие, что война закончится к весне… Она закончится не поражением противника на полях сражений, а просто немцы поймут, что они не в состоянии победить и что нет смысла продолжать такую войну, от которой они становятся слабее и беднее».

Его оценка положения в Европе, к несчастью, не изменилась и весной 1940 г., когда подготовка Германии к кампании против англо-французской коалиции уже близилась к завершению. 5 апреля, за 4 дня до вторжения вермахта в Данию и Норвегию, Чемберлен посмеивался:

«Гитлер опоздал на свой автобус».

Нелепая переоценка своих сил при бездействии на фронте основывалась на уверенности, а вернее, заблуждении, что время само по себе работает на союзников, и не следует провоцировать Германию на агрессивные действия. Никаких важных мер по повышению обеспечения и боеготовности войск не принималось.

Расплата за неумное бездействие наступит весной 1940 г. В Берлине напряженно, спешно готовились к разгрому англо-французского блока, пока его военно-экономический потенциал ненамного превышал германский, а политическая воля западных лидеров была сведена к нулю.

Черчилль в те дни писал:

«На одной стороне — бесконечное обсуждение мелких вопросов, отсутствие каких-либо решений (а если решения и принимались, то они потом отменялись) и правило: «нельзя быть нелюбезным с врагом, вы только рассердите его». На другой — роковая подготовка, движущаяся с грохотом огромная машина, готовая обрушиться на нас».

Да, именно так и было, когда в марте 1940 г. Черчилль предложил применить плавучую мину для борьбы с германскими судами на Рейне, премьер-министр Франции Даладье заявил о том, что их президент категорически против каких-либо «агрессивных действий, которые могут лишь вызвать репрессии против Франции». А между тем наступление Германии на Западе было делом ближайших недель.

Правительства западных держав впоследствии еще горько пожалеют о том, что вовремя не создали единого военно-политического блока с СССР, который принес бы им победу, а может быть, и предотвращение Второй мировой войны. Но все это — потом.

К весне 1940 г. Германия, использовав время «странной войны» для форсированного наращивания своих вооруженных сил, была готова к сокрушительному наступлению против стран западной демократии. Численность армии вторжения составила около 3,3 миллиона человек. Если в ноябре 1939 г. немцы имели на западе 96. Количество самолетов их военно-воздушных сил увеличилось почти на 1500 боевых машин.

Весной 1940 г. вся эта слаженная милитаристская машина пришла в движение. Первыми жертвами стали Дания и Норвегия. Гитлер начал с обеспечения себе тылов на севере не только для военных действий на западе, но и для будущей войны против СССР. Весной, в апреле, еще довольно длинные полярные ночи обеспечивали им скрытный подход германского флота к норвежским портам для молниеносного удара и гарантированного успеха.

Планы захвата этих стран («Везерюбунг-Зюд» и «Везерюбунг-Норд») предписывали одновременную внезапную высадку воздушных и морских десантов, а также внезапное нападение через сухопутную границу Дании. Силы вторжения насчитывали 9 дивизий и бригаду (140 тысяч человек), 31 надводный корабль, 35 подводных лодок и 1500 самолетов.

Вооруженные силы Дании и Норвегии значительно уступали агрессору: первые имели 5 соединений сухопутных войск численностью до 13 тысяч человек, несколько небольших кораблей и до 20 боевых самолетов; вторые — 6 дивизий (15,5 тысячи человек), 4 корабля береговой обороны, 30 миноносцев, 30 подводных лодок, 190 самолетов.

В ночь на 9 апреля немецкие десанты высаживаются на побережье обеих стран.

Пехотные и моторизованные соединения при поддержке авиации быстро, беспрепятственно продвигаются в глубь Дании, и оккупация ее происходит буквально за несколько часов. Правительство и король решают не оказывать сопротивления Германии.

Немецкие морские десанты в Норвегии действуют тоже согласно плану. Заминка только в Осло-фьорде: норвежцы топят там тяжелый немецкий крейсер «Блюхер». Однако уже к полудню того дня германские части на реквизированных автобусах и грузовиках, почти не встречая сопротивления, врываются в столицу Норвегии. Правительство и командование армии успевают покинуть Осло, эвакуировавшись в глубь страны.

В тот же день, 9 апреля, в Англии и во Франции принимают решение направить вооруженные силы в Норвегию с целью оказать помощь норвежцам, а главное — сделать Скандинавию «решающим театром военных действий», «вырвать стратегическую инициативу у Германии» и тем отвлечь основные силы вермахта от французских границ. Все это рассматривается западными державами как качественный перелом в их политике: боевыми действиями остановить войну у берегов Северной Европы.

14 апреля в 60 км севернее Нарвика высаживаются англо-французские войска. Но союзникам удается лишь потеснить немецкий гарнизон Нарвика. Далее англофранцузские войска на некоторых направлениях продвигаются почти на 400 км в глубь страны. Однако противник неуклонно наращивает свои силы и в личном составе, и в боевой технике, и в транспорте, и в оснащении. И уже позднее катастрофическое положение на западном фронте вынуждает англо-французское командование в начале июня эвакуировать свои войска из Норвегии. Бои за Норвегию продолжаются до лета. 8 июня норвежские войска капитулируют.

Но потеря Норвегии к июню 1940 г. стала для союзников второстепенным событием по сравнению с драматическим развитием военных действий в центре Западной Европы.

10 мая 1940 г. война вступила в новую фазу. Гитлеровские войска, нарушив нейтралитет Бельгии и Голландии, вторглись на их территорию и начали стремительное продвижение к границам Франции. Расчет был на внезапность нападения, создание решающего превосходства в силах и средствах на главном направлении, массированное применение танков и авиации, а также на высокую боеспособность войск, приобретенный командирами практический опыт и неукротимый боевой дух вермахта после одержанных побед в Польше, Норвегии и Дании.

Замысел разгрома Франции состоял в том, чтобы, быстро захватив Голландию и Бельгию, танковыми соединениями нанести главный удар в направлении Седана через Арденны (французское командование считало их «непроходимыми» для танков), стремительно форсировать Маас и, развивая наступление к Ла-Маншу, отрезать англо-французские войска в Северной Франции и Бельгии от главных баз и тылов, а затем уничтожить их. Далее — наступление в сторону Парижа, полный разгром французских вооруженных сил и капитуляция Франции.

На направлении главного удара (группы армий «А») было создано подавляющее превосходство в силах и средствах: против 16 французских слабо подготовленных дивизий гитлеровцы выставили 45 немецких. Здесь планировалось использовать около 1800 танков и 41 140 различных машин.

На других участках фронта немецкие войска не имели такого преимущества в силах и средствах: в группе армий «Б», которая сосредоточилась на северном крыле фронта, было 29 дивизий против 58 дивизий союзников, а 19 дивизиям группы армий «Ц» на южном крыле противостояли одна британская и 49 французских дивизий.

Стратегия Лондона и Парижа носила, напротив, пассивный характер: надежды возлагались на неприступность линии Мажино, пролегавшей вдоль германо-французской границы. На территории Бельгии, через которую, по мнению союзников, немцы нанесут главный удар, бельгийская армия задержит их на канале Альберта и в укрепленном районе Льежа до подхода англофранцузских войск, задачей которых будет создание прочной обороны на реке Маас до Седана. Считалось, что, несмотря на напор противника, у войск западных союзников будет достаточно времени для создания новых оборонительных рубежей. Затем, союзников тешила мысль, что они обладают перевесом над врагом в силах и средствах.

Но все преимущества сводились на нет пассивной стратегией англо-французского командования и весьма уступавшей немцам боевой подготовкой их войск. Было численное преимущество в танках (причем многие типы французских танков превосходили немецкие по броневой защите и вооружению), но это теряло свое значение по той причине, что большая часть французских танков была сведена в отдельные батальоны, рассредоточенные по армиям, что чрезвычайно ограничивало возможность их массированного применения. Подобное распыление сил было и в ВВС, которые, ко всему, не были нацелены планом на тесное взаимодействие с войсками.

Неправильное определение направления главного удара противника было не единственной ошибкой союзного командования. Стратегическим просчетом стало и полное отсутствие координации действий вооруженных сил Франции, Англии, Бельгии и Голландии.

В течение всей т.н. «странной войны» в центре Западной Европы Бельгия сохраняла строгий нейтралитет и не давала англо-французским союзникам заблаговременно занимать оборону на линии бельгийских крепостей, опасаясь тем ускорить вторжение немецко-фашистских войск на свою территорию. Столь же неопределенными были отношения у союзников и с Голландией. Затем, английский командующий Горт хотя и подчинялся французскому главнокомандующему северо-восточным фронтом Жоржу, но мог при желании, прежде чем выполнить приказ, обратиться к своему правительству за подтверждением его целесообразности. Вот это отсутствие совершенно необходимой координации действий союзников, отсутствие единоначалия сыграло на руку немцам в 1940 г.

Еще одна их стратегическая ошибка заключалась в том, что англо-французское командование считало Арденны непреодолимыми для механизированных армий из-за обширных лесных массивов, сильнопересеченного рельефа местности и недостатка шоссейных и железных дорог. Военный министр Франции Петэн еще 7 марта 1934 г. на заседании военной комиссии сената уверял всех, что Арденнский лес непроходим для современных армий. Если вражеские войска и пройдут через эти леса, шутил он, то их остановят на опушке, так что тут опасности нет.

Последствия всех этих стратегических просчетов оказались драматическими. На направлении главного удара немцев союзники имели совсем недостаточно сил. На арденнском направлении они развернули между Лонгви и Динаном всего лишь две наиболее слабовооруженные французские армии из состава первой группы армий: 2-ю армию (командующий Хюнтцигер) и 9-ю (командующий Корап). 16 дивизиям этих армий (из них — 5 кавалерийских) предстояло выдержать здесь удар 45 немецко-фашистских дивизий.

Поставив 2-й армии задачу «отсечь» выходы из Арденнского леса в районе Седана на фронте свыше 70 км, французское командование не обеспечило ее противотанковой и зенитной артиллерией. Оборона здесь была создана неглубокая: ее глубина не превышала 9—10 км, включая огневые позиции артиллерии.

9-я армия оборонялась в полосе шириной 80 км и состояла из так называемых дивизий серии «Б». Ей не хватало ни транспорта, ни вооружения; она почти не имела кадровых офицеров и, по сути, не была подготовлена к войне.

Натиск группы армий «Б» вермахта в Голландии и Бельгии отвлек внимание союзников от более серьезной угрозы со стороны Арденн. Англо-французское командование так и не смогло вовремя понять, что главный удар наносил Рундштедт через Арденны. 12 мая его группа армий «А», пройдя через территорию Люксембурга, вышла к реке Маас, в полосе от Намюра до Седана. К Маасу она подошла тремя отдельными колоннами. Впереди, в полосе шириной 40 км, действовала танковая группа Клейста.

К вечеру 12 мая танковые дивизии овладели известным историческим городом и крепостью Седан. Немецкие войска прошли по территории Люксембурга 112 км, не встретив сопротивления. Единственное, что оставалось великой герцогине Люксембургской, это выехать в своей карете навстречу вторгшимся оккупантам.

Не предусмотренная союзниками, а потому неожиданная атака немцев крупными массами танков застала французские войска врасплох. Авиация союзников бездействовала.

13 мая, в 16 часов, под прикрытием больших сил авиации 19-й танковый корпус под командованием Гудериана (1, 2, и 10-я танковые дивизии) начал форсировать реку Маас в районе Седана.

Правее реку форсировали 41-й и 15-й танковые корпуса (командиры Рейнгард и Гот). Немецкая авиация производила массированные атаки с целью подавить артиллерийские батареи французов на открытых огневых позициях.

По войскам французской 9-й армий удар с воздуха нанесли 200 пикирующих бомбардировщиков Ю-87. В небе непрерывно гудели немецкие самолеты. Пикирующие бомбардировщики налетали на французские позиции группами, по 30—40 самолетов. Первой переправилась на надувных лодках через Маас пехота. К исходу дня французская оборона была прорвана на глубину 5—6 км. Ночью по наведенному понтонному мосту прошли танки, легкая артиллерия и автомашины с боеприпасами.

14 мая, во второй половине дня, англо-французская авиация предприняла безуспешную попытку разрушить мосты, которые наводились немцами в районе Седана. В налете приняли участие 28 бомбардировщиков «Бленхейм» в сопровождении истребителей. Потери составили 7 самолетов.

Французы настаивали на бомбардировке переправ через Маас крупными силами английской авиации. Вместо этого британское командование в ночь на 16 мая направило 96 бомбардировщиков для первого налета на Рур. Ущерб, однако, был причинен незначительный. Но этот удар тотчас привел германское верховное командование к решению перебросить с Западного фронта истребительную авиацию и зенитную артиллерию для защиты Германии. Зато ни один немецкий бомбардировщик не был снят с фронта — действия с воздуха по французским армиям и ответные удары по территории Англии продолжались.

Не удалось командованию английских ВВС изменить обстановку над полем боя и путем направленных бомбардировок.

Войска французской 2-й армии, действовавшие в районе Седана, вели безуспешные атаки разрозненными силами. 15 мая был завершен прорыв французской обороны на левом фланге этой армии, и на другой день немецкие танковые дивизии, в том числе 7-я под командованием Роммеля, рванулись на запад. В тот злополучный день рубеж реки Маас на всем протяжении от Намюра до Седана был потерян для союзников.

В это время левофланговые дивизии французской 9-й армии продвигались по территории Бельгии, обеспечивая связь с 1-й армией. Командование 9-й армии попыталось перебросить свои соединения для оказания помощи войскам центра, но опоздало.

После прорыва под Седаном немецкие танковые части захватили в районе Реймса аэродромы английской передовой ударной авиагруппы, «боевая деятельность» которой в этой «странной войне» состояла в разбрасывании листовок с призывами к «взаимопониманию». Во время панического отхода на юг англичане бросили все оборудование аэродромов, а также большое количество авиабомб.

Итак, немецкие танковые дивизии прошли через Арденнский лес, прорвались у Седана и, обойдя с тыла англо-французские армии в Бельгии, двинулись к морю.

14 мая германское командование начало переводить в Арденны 16-й отдельный танковый корпус, ослабив удар на правом фланге, чтобы союзные силы не слишком быстро отступали и группа армий «А» успела охватить тылы англо-французских войск в Бельгии. Такое весьма рискованное сосредоточение на одном крайне узком, 80-километровом участке всех подвижных соединений оказалось возможным из-за крайней пассивности англо-французского командования.

Колонны немецких войск растянулись на 160 км, причем машины стояли почти вплотную друг к другу (45 тысяч автомашин!). Союзники, имея крупную группировку в Бельгии, могли 14 мая бросить ее для контрудара во фланг группы армий «А» при форсировании ею реки Маас. Но вместо этого французское верховное командование повернуло фронт главных сил своей группировки в Бельгии на 180 градусов — на юг и юго-восток. Не имея боевого приказа, войска бессмысленно топтались на месте. Это позволило немецким танковым дивизиям свободно пройти к морю, избежав нападения на своем незащищенном правом фланге.

Командование английской авиации собралось было подвергнуть бомбардировке огромную массу немецких войск, скопившихся в узких проходах Арденн. Объединенный комитет начальников штабов армии, флота и авиации даже принял решение на решительный удар. Но бомбардировка не состоялась из-за никуда не годной организации управления.

Французские танковые дивизии тоже не оказали сколько-нибудь заметного влияния на ход боевых действий, хотя их танки по своим тактико-техническим данным могли вести успешные бои. Гудериан с удивлением говорил, что во время танкового боя он лично пытался подбить огнем трофейной 47-мм противотанковой пушки французский танк «Б», но тщетно: все снаряды отскакивали от его толстых броневых стенок, не причиняя машине никакого вреда. Немецкие 47-мм и 20-мм пушки также не могли противостоять этому французскому танку. Поэтому, недоумевает Гудериан, «мы вынуждены были нести урон».

Это так, но и французские танковые части не могли остановить, немецкое наступление, потому что не были сведены в крупные бронетанковые соединения. Танковые дивизии применялись только для контратак по отдельным частям. 17 мая успеха добилась 4-я танковая дивизия под командованием генерала де Голля. В районе Лаона она атаковала немецкую 1-ю танковую дивизию с фланга, и продвижение немцев было задержано. Но этот успех не был использован пехотой. Разрозненные контратаки никак не могли остановить натиск армады в 1500 немецких танков, шедших к побережью Ла-Манша.

В Берлине между тем с тревогой ожидали танкового контрудара французов, выжидающих только момента. А как же иначе?.. Особенно беспокоился Гитлер за южный фланг: там главная опасность. Начальник штаба сухопутных войск генерал Гальдер предложил подтянуть пехотные дивизии для обеспечения этого фланга, считая, что подвижные соединения и без прикрытия сумеют дойти до Ла-Манша.

18 мая отдается приказ на это. Но тревогу вызывает и район Лаона, где 17 мая по немецким войскам был нанесен чувствительный удар. 19 мая туда направляется авиация: прикрыть левый фланг у Лаона… Немцы и не предполагали, что их противник находился в состоянии шока и все меры излишни.

После форсирования реки Маас танковая группа Клейста шла к побережью Ла-Манша по тылам англофранцузских армий в Бельгии. За нею двигалась 12-я немецкая армия (командующий Лист). Справа — 4-я армия. Слева от 12-й армии— 16-я армия (командующий Буш). Она пересекла южную часть Люксембурга и развернула дивизии фронтом на юг для обеспечения левого фланга танкового клина.

Танковая группа Клейста, не встречая серьезного сопротивления, быстро продвигалась на запад, к рекам Эна и Сомма, с целью отразить ожидаемые немцами французские контратаки против левого их фланга на удобных водных рубежах.

Это наступление сил вермахта было на редкость дерзким и рискованным. Немцы сами создавали для себя серьезнейшую опасность. Танковая группа Клейста далеко оторвалась от пехотных дивизий — ее фланги были подставлены под удары противника. К тому же машины с боеприпасами отстали еще в Арденнах. В артиллерийских частях группы Клейста, как он сам говорил после войны, «имелось всего 50 снарядов на батарею: колонны с боеприпасами задержались где-то на забитых транспортом дорогах через Арденны». У Гудериана, по его словам, тоже уже к 16 мая «боеприпасы были на исходе». Предприми союзники сильные контрудары по неприкрытым флангам немцев, и танковые дивизии вермахта оказались бы, как говорится, между молотом и наковальней. Но французское верховное командование продолжало пребывать в полной растерянности, и англофранцузские войска в смятении наблюдали, как немецкие танки катят к морю.

Танковые дивизии двигались вперед безостановочно, не заботясь о своих обнаженных флангах. Германская пехота следовала за ними форсированным маршем по 40—50 км в сутки. Немецкие дивизии поочередно сменялись, чтобы сохранить быстрый темп продвижения.

Прорыв на Маасе застиг французское командование врасплох — растерявшись, оно не смогло правильно оценить обстановку и принять верные меры. Чтобы закрыть прорыв на фронте французских 2-й и 9-й армий, из резерва главного командования начала выдвижение 6-я армия, но большая часть ее соединений была задержана германской авиацией и не достигла поля боя.

Французское правительство было в панике. 14 мая из Парижа была послана в Лондон телеграмма: союзники не в состоянии сопротивляться комбинированным ударам танков и пикирующих бомбардировщиков. На следующий день рано утром премьер-министр Франции Рейно позвонил Черчиллю и заявил: «Мы разбиты, мы проиграли битву». Для столь отчаянного заключения не было еще оснований: за исключением участка Седан, Динан, фронт в "целом оказывал сопротивление от Антверпена до Шарлеруа, а на линии Мажино гарнизоны сохраняли полную боеспособность.

К несчастью, растерянность высшего командования парализовала французов. Положение еще можно было исправить: ведь почти половина французских сил бездействовала за укрепленными позициями линии Мажино. Своевременно организовать контрнаступления этими силами — и ситуация изменилась бы к лучшему.

Бездействие французов позволило германскому командованию уже 16 мая «высвободить дополнительные резервы» из группы армий «Ц» и перебросить их на левое крыло группы армий «А». Это добило Гамелена. 17 мая он заявил правительству, что положение безнадежно.

К вечеру 18 мая немецкие танки подошли к Амьену.

В это время Рейно проводил реорганизацию кабинета. В состав правительства в качестве заместителя председателя совета министров был введен Петен. Даладье стал министром иностранных дел. Министерство обороны взял в свои руки Рейно. Из Ливана ожидался приезд генерала Вейгана. На Ближнем Востоке он командовал армией, а теперь должен был занять пост верховного главнокомандующего.

19 мая генерал Вейган сменил Гамелена, но лишь для того, чтобы ускорить окончательное поражение французских войск. Свою деятельность он начал 20 мая с нанесения визитов, а затем отдал приказ: на случай революции оставить несколько дивизий в Париже.

Немецкие танки тем временем уже приближались к морю. 20 мая они заняли города Амьен и Абвиль.

Все это было жестокой расплатой за бездарную стратегию политически близоруких руководителей союзников. За несколько дней немецкие войска захватили территорию, которая в Первую мировую войну была театром ожесточенных боев несколько лет. Осуществив прорыв через Маас, немцы мощью объединенных танковых и моторизованных войск быстро развили успех.

Фронт наступления четырех танковых корпусов между Аррасом и Амьеном составил всего 50 км. Моторизованные дивизии прикрывали левый фланг танковой группы выдвижением на рубеж реки Сомма. Следом за танковой группой наступали немецкие полевые армии, охватывая гигантской подковой англо-французские силы в Бельгии с юга и выдвигая заслоны в южном направлении для прикрытия своего левого фланга и тыла.

С выходом немецких танков к побережью Па-де-Кале 1-я группа англо-французских и бельгийских армий в Бельгии оказалась отрезана от Франции.

Немецкие танки, блокировав 23 мая Булонь и Кале, были уже примерно в 20 км от Дюнкерка. Они были гораздо ближе к Дюнкерку, чем основные силы английской экспедиционной армии. В этот день английское командование, приняв немногим ранее решение покинуть Францию, успело эвакуировать с плацдарма у порта Булонь 4,5 тысячи человек, главным образом из тыловых частей.

У Дюнкерка «были сосредоточены все десять немецких танковых и две моторизованные дивизии». Они при господстве немецкой авиации в воздухе намеревались раздавить англичан и воспрепятствовать их эвакуации, но когда ничто, казалось, уже не могло помочь англичанам, их спасло вмешательство Гитлера. 24 мая Гитлер прибыл в штаб Рундштедта в Шарлевиле и отдал «стоп приказ», который запрещал дальнейшее продвижение немецких войск. Он держал немецкие войска в неподвижности, пока отступавшие англичане не достигли порта и не выскользнули из их рук. Бывший генеральный инспектор люфтваффе Мильх спустя 26 лет говорил, что «чудо» оказалось возможным только потому, что Гитлер лично помешал их полному уничтожению. Именно он приказал оставить свободным путь для эвакуации и воспротивился предложению взять в плен все оставшиеся на континенте английские войска.

Рундштедт пытался изменить решение Гитлера. Он обратился к нему с просьбой разрешить бросить в бой танковые дивизии, чтобы отрезать экспедиционной армии англичан путь к эвакуации на британские острова. Гитлер остался непреклонен.

Известно, что подготовка к эвакуации началась уже до выхода танковой группы Клейста к морю. Еще 17 мая Горт намекнул французам на возможность эвакуации английских войск из Франции морем. На следующий день в своем штабе он высказал эту мысль вполне определенно. 19 мая он сообщил в Лондон об этом, как о жестокой необходимости, и подготовил пути отхода к портам Ла-Манша. Английские войска тогда еще не вели серьезных боев и полностью сохраняли свою боеспособность.

20 мая английское правительство начало собирать небольшие суда, способные в любую минуту отправиться в порты и заливы французского побережья. В тот же день в Дувре было созвано специальное совещание, на котором обсуждался один вопрос: экстренная эвакуация крупных контингентов войск через Ла-Манш. На этом совещании эвакуация получила кодовое название «Динамо».

В ночь на 22 мая штаб Горта приступил к разработке плана эвакуации. 23-го английское правительство обратилось в Париж за союзническим согласием на эвакуацию с материка экспедиционных английских сил. В 16 часов Черчилль лично позвонил Рейно: «…Ввиду быстрого продвижения германских танковых дивизий, может быть, лучше было бы для английской армии отойти к побережью». В тот день немецкие танки находились уже вблизи Дюнкерка.

Рейно на следующий день отправил телеграмму в Лондон, в которой просил не думать пока об эвакуации, а послать дополнительно английские войска во французские порты. В ответ пришло: войск уже нет…

Войска, конечно, были, и английские дивизии во Франции еще вполне могли сражаться. Но пересилил национальный эгоцентризм. При первых же неудачах громадная, гораздо более сильная, чем Германия, англофранцузская коалиция начала рассыпаться как карточный домик. Вот такова плата — возмездие за бездушно-расчетливое попустительство гитлеровским агрессиям в 30-е годы, при захвате Германией Рейнской зоны, Австрии и Чехословакии. И за постыдное невыполнение союзнических обязательств перед Польшей. И за безрассудный срыв переговоров с СССР. А в результате отсутствие 2-го фронта на Востоке — изоляция русских привела к распаду коалиции на Западе.

В трагические для французской армии дни в Англии в боевой готовности было 39 эскадрилий истребителей. Но британское правительство постановило ни при каких обстоятельствах не выводить истребительную авиацию из Англии.

В письме к правительству Британии Рейно просил бросить все силы англичан в сражение, как это сделали французы. Но английские правящие круги ответили отказом.

Английские солдаты и офицеры были отменно вооружены и могли, даже рвались, побить как следует немцев. И конечно же, не их вина, в том, что французы восприняли поведение англичан как предательство товарищей по оружию.

Бесцеремонное уклонение английского командования от союзнических обязательств было особенно откровенно, предательским и сильно повредило французам, когда Горт 25 мая лично, не дождавшись согласия французского командующего, приказал 5-й и 50-й дивизиям прекратить подготовку к назначенному на следующий день наступлению в южном направлении. Начальник его штаба Паунелл обратился к нему тогда:

«Вы понимаете, сэр, что это противоречит всем полученным нами распоряжениям, и, если мы снимем эти две дивизии, первая французская армия вряд ли сможет наступать без поддержки англичан».

Но Горт и сам полностью отдавал себе отчет о последствиях. «Да, — ответил он, — я это хорошо знаю. Но все равно надо сделать так».

Вот так и было сделано. Английские правители с решением Горта, разумеется, согласились и дали ему указание «прекратить выполнение возложенной на него части плана Вейгана и отступать к морю…». И французы без поддержки не смогли прорваться на юг — к реке Сомме.

Английские войска уже стягивались к Дюнкерку, а в Дувре еще планировали операцию «Динамо». Приказ о ее начале был отдан 26 мая в 18 часов 57 минут, когда погрузка английских войск на суда шла уже полным ходом. Правительство позаботилось о своих солдатах. Для их эвакуации прибыло 693 судна различных типов.

27 мая, на следующий день после начала этой странной эвакуации, бельгийская армия по приказу короля Леопольда III прекратила огонь и оставила поле битвы. Утром 28 мая бельгийское верховное командование подписало акт о капитуляции, хотя армия вполне могла еще сопротивляться, ибо потери ее не были тяжелыми. Французское верховное командование узнало о решении бельгийского короля буквально за час до подписания этого печального акта.

Эвакуация английских войск из Дюнкерка закончилась в ночь на 4 июня. В течение всех ее дней французы самоотверженно прикрывали посадку англичан на суда. Английское командование эвакуировало на Британские острова 338 тысяч человек. Спасая свои дивизии, прижатые противником к морю, оно отдало приказ бросить всю материальную часть. На побережье в Дюнкерке было оставлено 120 тысяч машин, около 2300 орудий, 90 тысяч винтовок, 8 тысяч пулеметов, 400 противотанковых орудий и 7 тысяч тонн боеприпасов. Потери в кораблях составили 6 эсминцев, один сторожевой корабль, 5 минных тральщиков и 213 судов всех типов.

В Дюнкерке, кроме того, осталось 40 тысяч французских солдат и офицеров, напрасно ждавших на побережье своей очереди на эвакуацию. Но их участь одинаково не беспокоила ни французское, ни тем более английское командование.

Подошедшие к Дюнкерку танковые соединения вермахта готовы были уничтожить английские войска, прижатые к морю, но странный стоп-приказ Гитлера спас англичан. Что это? Благородный жест? Отнюдь. Фюрер поручил люфтваффе уничтожить англичан во время их эвакуации через Ла-Манш, но те, несмотря на непрерывную бомбардировку с воздуха, проявив твердость духа, достигли своих берегов.

4 июня немцы вступили в Дюнкерк. 5 июня они вновь перешли в наступление с целью уничтожить оставшиеся силы противника во Франции. Поспешно созданная южнее рек Сомма и Эна французская оборона была прорвана, и к середине июня основные войска Франции были разгромлены.

10 июня в войну на стороне Германии вступила Италия. Ее группа армий «Запад» перешла в наступление во Французских Альпах, но лишь 24 июня, после полного поражения французов, итальянские войска заняли их позиции.

Двумя днями ранее французские представители подписали пакт о капитуляции Франции. По его условиям немцы оккупировали большую часть ее территории. Французское правительство, резиденцией которого стал городок Виши (отсюда наименование — вишистское правительство), начало осуществлять власть на неоккупированной территории. Оно обязано было нести расходы по содержанию оккупационных войск. Вооруженные силы Франции подлежали демобилизации и разоружению, а военные объекты в оккупационной зоне передавались вермахту. Всем боевым французским кораблям было предписано вернуться в порты Франции, а наблюдать за их разоружением надлежало представителям от Германии и Италии.

В ходе кампании за немногим более месяца французские вооруженные силы потеряли 250 тысяч убитыми и более одного миллиона ранеными. Английский экспедиционный корпус недосчитался 68 тысяч человек. Вермахт одержал победу ценою 60 тысяч убитых и пропавших без вести.

Итак, к середине лета 1940 г. Франция была разгромлена, английская армия, бросив на полях Фландрии всю свою боевую технику и понеся большие потери, вернулась на Британские острова. Рейх, по сути, пришел к господству над всей Западной Европой. С сугубо военной точки зрения западная кампания вермахта продемонстрировала высокий уровень военного искусства, слаженность и четкость взаимодействия родов войск.

Разгром Франции, отступление английского экспедиционного корпуса, завоевание ряда стран Западной и Северной Европы совершенно изменили военно-политическую обстановку в мире. Вермахт наглядно показал свою мощь всей Европе. Теперь на континенте остались только две реальные военные силы: фашистская Германия в блоке с Италией и политически, по сути, изолированный Советский Союз. Вопрос о схватке между ними теперь открыто встал на первый план.

Еще не высохли чернила на акте о капитуляции Франции, а эшелоны с войсками вермахта уже двинулись из Западной Европы в Восточную Пруссию и Польшу. Несколько десятков немецких дивизий было направлено в районы, граничащие с Советским Союзом. В Восточной Пруссии, на границе Германии с Литвой, сосредоточивались 12 немецких дивизий; на территории Польши — 36 дивизий. В Москву поступала очень тревожная информация от разведки и из других источников об усилении враждебности к СССР в правящих кругах Прибалтийских республик, Румынии, Финляндии, и об укреплении их связей с Германией.

Советское правительство решило создать передовой стратегический рубеж, выдвинутый на запад. Для этого требовалось иметь передовые военные и военно-морские базы на территориях сопредельных государств, с которыми были заключены договоры о дружбе и взаимопомощи, а также на территориях, оккупированных Румынией после Первой мировой войны и Октябрьской революции.

Прежде всего необходимо было укрепить оборону Прибалтийских республик. Советское правительство направило ноты Литве (14 июня), Латвии и Эстонии (16 июня) с указанием на то, что считает крайне неотложным сформировать в них такие правительства, которые обеспечат «честное проведение в жизнь» договоров о взаимной помощи с СССР, а также потребовало увеличить численность советских войск на их территории. Эти ноты правительства Советского Союза были продиктованы объективной необходимостью, так как немногочисленность советских гарнизонов в Прибалтике и невысокие боевые возможности армий Прибалтийских государств не обеспечивали надежного заслона для нашей страны в случае гитлеровской агрессии.

Утром 17 июня 1940 г. в республики Прибалтики вступили крупные — в составе 10 стрелковых дивизий и 7 танковых бригад — силы советских войск. В порты Таллин и Двинск (Даугавпилс) вошли корабли и суда Балтийского флота.

Эта мера была продиктована, конечно, прежде всего интересами национальной безопасности СССР при явно нараставшей угрозе войны. В Прибалтике как щит создавалась мощная группировка Красной Армии. Незамерзающие балтийские порты давали возможность действовать флоту на море круглый год. В случае войны советский флот мог проводить крейсерские операции, организовывать рейды подводных лодок, минировать акватории Балтийского моря у берегов Восточной Пруссии и Померании, воспрепятствовать доставке железной руды в Германию из Швеции. Аэродромы Прибалтики позволяли советской авиации наносить удары по территории Германии. Именно отсюда в августе 1941 г. были проведены первые боевые налеты на Берлин.

В ту военную пору действия СССР были правильно поняты военными специалистами многих стран. 21 июня 1940 г. германский посланник в Риге фон Котце писал:

«Вступающие войска столь многочисленны, что… невозможно себе представить, чтобы только для подчинения Латвии необходима была такая обширная оккупация. Я думаю, что в русских мероприятиях сыграла свою роль мысль о Германии и имеющихся у нее возможностях и что планы русских имеют оборонительный характер».

Его коллега в Каунасе Э. Цехлин докладывал в Берлин в тот же день:

«Совершенно очевидно, что столь внушительная демонстрация силы не может проводиться только с целью оккупации Литвы. С учетом всей политической обстановки становится ясно, что Советский Союз направил сюда такое огромное количество войск из недоверия к Германии, с чисто оборонительными целями».

Такого же взгляда придерживался и глава британского МИД Э. Галифакс, считавший, что «концентрация советских войск в Прибалтийских государствах является мероприятием оборонного характера».

Столь же важной для нас была проблема укрепления юго-западных границ. Правительство Румынии было явно враждебно СССР. Король Румынии Кароль II, посетив в январе 1940 г. Бессарабию, как свою вотчину, заявил, что и Одесса — исконно румынский город.

В начале 1940 г. усилена группировка румынских войск в Бессарабии и Буковине. С весны 1940 г. все надежды Румынии связаны только с Германией. Румынское правительство обратилось к ней за помощью в строительстве укреплений вдоль Днестра, демонстративно провело мобилизацию более 1 миллиона резервистов и увеличило военные расходы. 19 апреля Коронный совет под председательством короля объявил о готовности Румынии к военному конфликту с СССР в случае, если русские потребуют возвращения Бессарабии. 29 мая между Румынией и Германией был подписан договор, по которому за поставки румынской нефти в третий рейх он обеспечивал ее современной военной техникой и вооружением.

Поспешность такого подчинения Румынии фашистской Германии говорила о том, что гитлеровцам нужен плацдарм для нападения на СССР. Бессарабия и Северная Буковина, оккупированные Румынией в 1918 г., тоже весьма подходили для этой цели.

Советский Союз никогда не признавал аннексию Румынией этих территорий. Бессарабия вошла в состав России еще в 1812 г., задолго до образования государства Румыния. Относительно Северной Буковины в СССР твердо помнили тот факт, что еще в ноябре 1918 г. Народное вече Буковины приняло решение о воссоединении с Советской Украиной. Правительство Украины не признало тогда румынской оккупации Буковины и заявило, что сделает все для освобождения ее из-под румынского владычества.

В создавшейся к лету 1940 г. военной обстановке в Европе обезопасить юго-западные границы страны и вернуть бессарабские и украинские территорию и население стало для СССР крайней необходимостью. 26 июня 1940 г. советское правительство обратилось к Румынии с нотой, в которой говорилось:

«Советский Союз считает необходимым и своевременным в интересах восстановления справедливости приступить совместно с Румынией к немедленному решению вопроса о возвращении Бесарабии Советскому Союзу. Правительство СССР считает, что вопрос о возвращении Бесарабии органически связан с вопросом о передаче той части Буковины, население которой в своем громадном большинстве связано с Советской Украиной, как общностью исторической судьбы, так и общностью языка и национального состава».

Правительство Румынии, чтобы выиграть время, дало уклончивый ответ, согласившись лишь на ведение переговоров по этой ноте. Тогда правительство СССР в ноте от 27 июня потребовало вывести румынские войска с «территории Бессарабии и Северной Буковины в течение 4 дней, начиная с 14 часов по Московскому времени 28 июня». Попытки румынского правительства заручиться поддержкой Германии успеха не имели.

28 июня части Красной Армии вступили на территорию Бессарабии и Северной Буковины. К исходу 30-го числа вся эта территория была освобождена, и государственная граница СССР была установлена по рекам Прут и Дунай.

Столь смелые и независимые акции Советского Союза вызвали сильное раздражение в Берлине. В советско-германских отношениях, и до того не отличавшихся сердечностью, нарастает напряжение. Еще не стих гром орудий на полях Франции, а Гитлер 2 июня 1940 г. доверительно сообщает главнокомандующему войсками вермахта на Западе Рундштедту о том, что, завершив кампанию, он, фюрер, «наконец получит свободу рук» для «решения своей великой задачи: столкновение с большевизмом»…

Начальник штаба сухопутных войск Германии Ф. Гальдер запишет в те дни в своем дневнике знаменитую фразу: «Взоры устремлены на восток».

Да, от столь быстрого и победоносного завершения кампании во Франции фюрер впал в эйфорию. «Теперь мы показали, на что способны, — говорил он начальнику штаба ОКВ В. Кейтелю. — Поверьте, поход против России был бы только игрой на ящике с песком».

22 июля германский генштаб по указанию Гитлера начал разработку плана войны против СССР. 31 июля на расширенном заседании руководства вермахта были уточнены общий замысел войны, стратегические цели и ориентировочные сроки.

Гитлер заявил тогда:

«Россия должна быть ликвидирована. Срок — весна 1941 года».

Сентябрь принес новые политические осложнения для СССР: в Румынии появилась германская военная миссия. В Советском Союзе это расценили как «окончательное политическое и экономическое подчинение Румынии Германии и дальнейшее проникновение Германии на Балканы».

27 сентября в Берлине был подписан Тройственный пакт между Германией, Италией и Японией. Пакт предусматривал взаимную помощь при нападении на одну из этих стран какой-либо державы, не участвующей в текущее время в войне. Политическая цель его — завоевание мира тремя державами и раздел его между ними.

Имея уже план нападения на СССР, Германия готовила плацдармы и на севере. 22 сентября 1940 г. было заключено секретное финляндско-германское соглашение. На территории Финляндии появились немецкие войска.

Подготовка к агрессии против СССР шла полным ходом. 18 декабря 1940 г. Гитлер подписал директиву по плану «Барбаросса» — окончательному варианту плана нападения на нашу страну.

А Советский Союз, несмотря на неудовольствие Германии, продолжал вести дипломатическую борьбу за влияние на Балканах. Еще осенью 1939 г. шли переговоры с Турцией о заключении пакта о взаимопомощи и по вопросу о проливах, но Турция предпочла тогда заключить договор о взаимной помощи с Англией и Францией и на подписание какого-либо соглашения с СССР не пошла.

20 ноября 1940 г. к Тройственному пакту присоединились Венгрия и Румыния, 24 ноября — Словакия, в феврале 1941 г. — Болгария. Все говорило о том, что Германия сколачивает агрессивный блок, в который намерена втянуть и Балканские государства.

Сталин и его окружение пытались противоборствовать Германии в ее политике на Балканах, обратившись теперь к Югославии. Но 25 марта 1941 г. Югославия тоже присоединилась к Тройственному пакту. Этот трусливый шаг югославского правительства вызвал в стране бурю народного возмущения. По всей Югославии прокатилась волна митингов и демонстраций протеста против профашистской политики правительства. Недовольство народа грозило перерасти в восстание против государственной власти. В ночь на 27 марта в стране был совершен государственный переворот. Прогерманское правительство Д. Цветковича было заменено проанглийским генерала Д. Симовича.

Советское руководство увидело в этом югославском перевороте свой шанс укрепить позиции на Балканах. 5 апреля в Москве был подписан договор о дружбе и ненападении между СССР и Югославией. Это был открытый вызов рейху, и на рассвете 6 апреля германские войска вторглись в Югославию. Силы были слишком неравны— 15 апреля югославское правительство капитулировало.

Вторжение вермахта в Югославию, с которой наша страна только что подписала договор о дружбе, свело на нет политику на СССР Балканах. Дипломатическое соперничество с Германией, игравшей не по правилам, господствовавшим в Европе, было проиграно. Третий рейх уже совсем не считался со своим восточным соседом.

Оставалось одно средство: отсрочить неизбежную германскую агрессию, и на предельно возможное время. Но необходимо было как можно скорее обезопасить себя и с Востока. Переговоры с Японией о подписании пакта о ненападении или нейтралитете велись еще с лета 1940 г., но только после приглашения в Москву японского министра иностранных дел И. Мацуоки 13 апреля 1941г. советско-японский пакт о нейтралитете был наконец подписан. Несомненно, это была крупная победа нашей отечественной дипломатии. И хотя опасность — вероятность нападения Японии на Дальнем Востоке полностью не устранялась, все же опасность войны на два фронта значительно уменьшилась.

Зато угроза на Западе стремительно увеличивалась.

Вступление в Тройственный пакт Венгрии, Румынии, Словакии и Болгарии, появление группировок немецких войск в Румынии и Финляндии, вторжение в Югославию и Грецию, активные действия гитлеровской агентуры в Иране и Афганистане — все кричало о непримиримой вражде, ненависти фашистской Германии к СССР. Война стучалась в двери нашего отечества.

В апреле — июне 1941 г. советская политика в отношении Германии уже весьма напоминала западную перед Второй мировой войной — умиротворение агрессора. Гитлер не предъявлял СССР никаких требований, но поступавшие в Генеральный штаб РККА, НКВД и НКИД сведения говорили о том, что с февраля 1941 г. Германия начала скрытную переброску войск к советским границам. В это время правительство ценой огромных усилий готовило страну и вооруженные силы к защите страны от надвигавшейся германской агрессии. И все же к войне мы были далеко не готовы. Сталин делал все, чтобы не давать повода Германии начать войну, а неизбежное столкновение отодвинуть, задержать.

Агрессии против СССР ждали и за рубежом. Конкретные сведения о подготовке гитлеровцев и их союзников к войне советские органы госбезопасности и военная разведка получали еще с ноября 1940 г. и передавали руководству страны. С весны 1941г. поток донесений этого рода резко увеличился.

В конце марта по Берлину распространились слухи о готовящемся нападении рейха на Советы. Гадали о сроках начала вторжения вермахта: 6 апреля, 20 апреля, 18 мая, 22 июня.

Ходили и совсем иные слухи, распространявшиеся германской службой дезинформации: войска вермахта сосредоточиваются на востоке, чтобы, не досягаемые для английской авиации, готовиться к десантной операции на Британские острова! Кроме того, толковали о том, что Германия хочет заключить с СССР новое торгово-экономическое соглашение: затяжная война несколько ослабила германскую экономику. Войска вермахта сосредоточиваются на востоке — только для демонстрации силы: вдруг большевики проявят несговорчивость…

С приближением нападения на СССР поток разведывательной информации нарастал.

Вечером 16 июня из Берлина пришло и было передано Сталину и Молотову срочное спецсообщение разведки:

«Все военные мероприятия Германии по подготовке вооруженного выступления против СССР полностью закончены, и удар можно ожидать в любое время…»

В то же время нарастали успехи вермахта в войне против Англии. Продолжались регулярные бомбардировки английских городов немецкой авиацией, ширилась морская блокада Великобритании.

Весной 1941 г. особенно обострилась обстановка на Ближнем Востоке. В марте премьер-министром Ирака, на территории которого были английские морские и авиационные базы, стал Рашид-Али, ревностный сторонник Гитлера. 2 мая в стране вспыхнуло антибританское восстание. В Ираке, на аэродроме Мосул, приземлились немецкие самолеты. Через Сирию в Ирак шли военные грузы. 75% военной техники, сосредоточенной в Сирии (под контролем итальянской комиссии по перемирию), также направлялось в Ирак. Германские самолеты стали пользоваться и сирийскими аэродромами.

20 мая вермахт начал Критскую операцию и к концу месяца овладел Критом. В боях за остров английский флот понес огромные потери. Господство Англии на море в Восточном Средиземноморье было тогда временно утрачено. Дорога через Сирию в прогерманский Ирак и в Египет для немцев была открыта. Подчинив себе эти страны, Германия лишала Англию их нефти, столь жизненно важной для ведения войны.

В Кремле преобладало мнение, что в обстановке, близкой к победоносному завершению войны с Англией, Гитлер не пойдет на гибельную — это не раз доказывала история — для Германии войну на два фронта, начав военные действия против СССР. И вывод был такой: летом 1941 г. главные свои усилия Германия направит на то, чтобы разгромить ослабленные английские вооруженные силы, отсечь Англию от источников нефти, принудить ее к миру…

Действительно, в начале лета обстановка для Англии была крайне тяжелой. Чтобы спасти себя от катастрофы, английское правительство было крайне заинтересовано в том, чтобы главные силы фашистской Германии были отвлечены от Британской империи в ином направлении. Английское правительство, по мнению Сталина, делало все для него возможное, чтобы спровоцировать войну Германии против СССР. Вот почему Сталин не верил нашей агентуре за границей, считая, что все это — плоды британской провокации. События, казалось, подтверждали его точку зрения. 10 мая в Англию прилетел Р. Гесс, заместитель Гитлера по нацистской партии — второе лицо в рейхе, и в тот же день прекратились бомбардировки английских городов. В чем состояла миссия Гесса и какова была реакция на нее англичан — неизвестно, но подозрение об англо-германском сговоре витало в кремлевских кабинетах. Эти предположения скоро подтвердились и данными разведки. 18 мая известный советский разведчик К. Филби сообщил из Лондона, что, по заявлению самого Гесса, целью его прибытия в Англию является заключение компромиссного мира, который «должен приостановить увеличивающееся истощение обеих воюющих сторон и предотвратить окончательное уничтожение Британской империи». В те же самые дни сообщения уже не только от разведки, но и от английских дипломатов говорили о близком нападении Гитлера на СССР. А недоверие Сталина к донесениям агентуры становилось от этого еще сильнее и крепло убеждение: Англия хочет столкнуть Германию с нами и тем отвести от себя угрозу разгрома в войне. Сталин считал, что английское правительство хочет, чтобы мы приступили к развертыванию войск в приграничных районах и тем спровоцировали нападение Германии на нас. Он хорошо знал, что страна и армия еще не готовы к войне. Он рассчитывал оттянуть войну хотя бы до 1942 г.

Через много лет Молотов, вспоминая те дни, говорил:

«Мы знали, что война не за горами, что мы слабей Германии… Сталин еще перед войной считал, что только в 1943 г. мы можем встретить немца на равных».

Москва делала все возможное, чтобы отдалить нападение Германии, строгим выполнением советско-германских соглашений, дипломатическими переговорами не допустить войны в 1941-м.

Однако ничего из этого не вышло. Сталин не смог уловить момента, когда пакт о ненападении уже изжил себя и требовалась кардинальная смена курса внешней политики. Уверенный за годы неограниченный власти в непогрешимости своего мнения, он продолжал пагубный для страны курс до самой войны.

Неверное восприятие положения в Европе вело к неверным выводам и действиям в международной сфере. К тому же советская внешняя политика не отличалась особым искусством ведения дипломатических отношений с другими странами.

Разумеется, отсрочить вступление в войну в 1941 г. было вряд ли возможно. А отступать нам все равно пришлось бы, ибо, по словам Маршала Советского Союза А. Василевского, «немецко-фашистские войска все же имели ряд серьезных преимуществ, в том числе такие, как милитаризация экономики и всей жизни Германии, превосходство по ряду показателей в вооружении и численности войск и опыту ведения войны». Но, безусловно, можно было уменьшить эту страшную беду — нашествие фашистских армий на наше отечество. Внезапность нападения Германии, опоздание с проведением войск в боевую готовность, запоздалые и половинчатые меры по развертыванию первого эшелона на важнейших направлениях дали вермахту очень большие стратегические преимущества.

«За ошибки государственных деятелей расплачивается нация», — говорил русский философ Николай Бердяев. Вина Сталина, писал позднее Константин Симонов, не только в том, что он с непостижимым упорством не желал считаться с реалиями обстановки первой половины 1941г., но и в том — и это главное — что он создал в предвоенные годы гибельную атмосферу в стране, когда высококомпетентные люди, профессионалы высокого класса в различных областях деятельности, обладая убедительными документальными данными, не имели возможности доказать главе государства масштаба грозящей катастрофы, не имели прав принять меры к ее предотвращению. История такого не прощает. Это подтвердила трагедия лета 1941 года.