Следующим шагом стало наступление на Равенну, столицу готов. Но этот шаг требовал большой и сложной подготовки. Велизарий ни под каким видом не желал осложнять свое положение, оставив в тылу готские крепости, рассыпанные вдоль Апеннин. Иоанн был волен обойти их, чтобы взять Аримин, но теперь кто-то должен был взять на себя грязную работу и захватить оставленные нетронутыми готские укрепления. Многие из них были превосходно построены и неприступны, и даже при современном состоянии военной техники они выглядят так, словно взять их можно только с помощью авиации. Такие крепости могли выдержать длительную и тщательную блокаду.

Кроме этого, на Велизария давили события и проблемы в Северной Италии. Вскоре после окончания перемирия и отхода готов от стен Рима Велизарий вернулся к вопросам, поднятым посетившей его миланской депутацией. Он не посылал гонцов в Милан, миланцы сами пришли к нему. Он только согласился на те предложения, которые они ему сделали. Тысяча воинов под командой Мундила были погружены в Порте на корабли и отправлены в Геную. Из Генуи они маршем направились на север. За исключением Тицина, они заняли все важные крепости на северо-западе Италии. Миланцы с лихвой выполнили свои обещания.

Милан был вторым по величине городом Италии, и его потеря делала безнадежно неустойчивым положение готского королевства. Витигис отрядил своего племянника Урию с приказом отбить Милан. Урия, расположившись в поле, осадил город, который защищал Мундил с тремя сотнями воинов. Остальные его силы были рассеяны по другим крепостям. Естественно, об удержании Милана силами такого слабого гарнизона не могло быть и речи. Основная тяжесть легла на плечи жителей города, и они прекрасно справились со своей задачей.

Кампания в Лигурии, хотя она и позволила распылить ряды готов, привела в движение силы, которые было бы разумнее оставить спящими.

Франкские короли разительно отличались от готских вождей. Это были люди, чьи ум и характер сформировались в ходе вековых контактов с римлянами, жившими по ту сторону Рейна. Франки были умные, красивые и способные люди, начисто лишенные жалости и слегка тронутые беззаботностью. Речи их были медоточивы, их утверждения редко соответствовали действительности, а их правая рука зачастую не знала, что в это время делает левая.

Именно франки теперь лучезарно улыбались из-за Альп римлянам. В то время, когда король Теудеберт писал Юстиниану, что ни один франк не помогает готам, десять тысяч бургундцев (которые были подданными франков!) вступили в Италию и направились на подмогу Урии, осаждавшему Милан. Бургундцы повели себя не так, как подобает вести себя миссионерам более высокой культуры. Они опустошили Италию от Альп до Апеннин и захватили Геную. Теудеберт выразил неудовольствие таким их поведением… Но хотя сам король изо всех сил старался, чтобы его правая рука не знала, что делает левая, он не пожалел усилий, чтобы отбросить подальше от границ Галлии имперские войска. Воины Юстиниана еще не подавили готское сопротивление, а уже были вынуждены принимать в расчет силу франков, с которыми было бы гораздо труднее справиться.

Хотя Велизарий был способен решить обе проблемы, он был занят трудностями совершенно иного рода. Освобождение Аримина убедило Нарсеса в том, что нельзя полностью полагаться на способность Велизария оценивать оперативную обстановку. Обвинения Нарсеса были безошибочными, и Велизарий, не мешкая, созвал совещание высшего командного состава, чтобы без долгих проволочек обсудить и решить этот вопрос.

Велизарий обрисовал перед собравшимися истинное положение вещей. Освобождение Аримина не изменило и нисколько не улучшило оперативную обстановку в Северной Италии. Не были разгромлены главные силы готов. Потеряв плацдарм в Лигурии, имперские войска оказались в опаснейшем положении. Надо было, как он и говорил раньше, брать крепости. Велизарий выложил на стол свой план, согласно которому следовало сосредоточить силы на двух главных направлениях: Милан на севере и Ауксим на юге.

Как он, вероятно, и ожидал, Нарсес показал свой характер. Возражая против этой схемы, казначей императора не согласился с принципом концентрации сил на двух направлениях. Нарсес был готов согласиться с другим планом, по которому он получит независимое командование войсками, действующими против Эмилианской провинции и Равенны, а Велизарий займется Миланом и Ауксимом. Таким образом, по его мнению, удастся изменить положение, нейтрализовав главные силы готов в Равенне.

Однако Велизарий не был склонен принимать схему, предусматривавшую распыление сил и разделение командования. В подтверждение своего мнения он продемонстрировал совещанию памятную записку, недавно направленную Юстинианом высшему командованию в Италии. В своем письме император подчеркивал, что, присылая в Италию Нарсеса, он не намерен предоставлять ему права командующего. Как и до этого, Велизарий отстаивал свое единоначалие; в интересах государства все нижестоящие военачальники должны были подчиняться только ему.

На это Нарсес дал поистине замечательный ответ. Он заявил, что не считает план Велизария составленным в интересах государства и поэтому оставляет за собой право не согласиться с ним.

О том, как Велизарий отнесся к такому ответу, можно судить по его дальнейшему поведению. Он не заковал Нарсеса в железо и не изгнал его из Италии. Совершенно очевидно: Велизарий понял, что ответ Нарсеса продиктован из Константинополя. Велизарий начал действовать так, словно интерпретация меморандума Юстиниана, данная Нарсесом, была правильной, и ему удалось избежать ссоры. Буксующее и несовершенное сотрудничество двух командующих продолжалось целый год.

Политика, проводимая императорским казначеем, привела к нескольким серьезным последствиям. Первое заключалось в том, что, хотя Велизарий послал в Милан для снятия его осады столько воинов, сколько сумел набрать, численность войска оказалась недостаточной для выполнения поставленной перед ним задачи. Командовавшие им Мартин и Улиарий не отважились перейти По и довольствовались тем, что наблюдали за событиями с безопасного расстояния. Мундил посылал к ним гонцов, убеждая выступить, но Мартин и Улиарий, не скупясь на обещания, не ударили пальцем о палец.

Промедлив и упустив самое драгоценное время, они написали Велизарию, что освобождение Милана имеющимися в их распоряжении силами совершенно невозможно. Посылать такое письмо Велизарию было не слишком тактично. Он привык делать невозможное как часть своей рутинной работы и ожидал, что его командиры будут поступать точно так же. Командиры попросили направить к ним Иоанна и Юстина, которые в это время воевали в Эмилии под командой Нарсеса. Иоанн и Юстин отказались подчиниться приказу Велизария. Для подтверждения приказа потребовалось обращение к Нарсесу. Когда приказ был утвержден, Иоанн сказался больным, и выполнение операции повисло в воздухе.

К этому времени жители Милана, чтобы выжить, начали есть собак и мышей. Но, несмотря на это, они продолжали держаться. Готы направили Мундилу условия капитуляции. Мундил был готов сдаться, если условия капитуляции коснутся и мирных жителей. Готы отклонили это требование. Они намеревались примерно наказать непокорных обитателей Милана. Город расположен недалеко от франкской границы, и можно предположить, что такое жесткое отношение готов было продиктовано франкским влиянием. Мундил твердо держался своего и требовал, чтобы интересы горожан были включены в условия сдачи гарнизона. Подчиненные Мундила придерживались на этот счет противоположного мнения. Они предлагали сдаться на условиях, предложенных готами, без оглядки на этические проблемы, которые, по их мнению, слишком сильно волновали Мундила.

Готы выполнили свои обязательства по заключенной сделке. Гарнизон был в целости и сохранности выпущен из города. Милан же был взят штурмом. Взятие Милана сопровождалось такими же мерзостями, какими позже сопровождалось взятие Магдебурга. Бургундцы в большей степени, чем готы, несут ответственность за самые отвратительные проявления жестокости в этом событии. Прокопий полагает, что было истреблено все мужское население Милана, без малого триста тысяч человек. Женщины в качестве платы за содействие попали в руки бургундцев. Сенаторов и священников убивали в церквах. Репарат, преторианский префект Италии, брат римского папы, был изрублен на куски, которые скормили псам. Все строения города, которые враг мог разрушить, были разрушены. Лигурия номинально снова стала готским владением, но на деле там была установлена власть франков. Франкский король очертил свою южную границу красной линией. Теперь не было никаких сомнений в ее отчетливости.

Взятие Милана стало моральным потрясением даже в ту эпоху, когда такие деяния были в обычае и общество было мало чувствительно к проявлениям жестокости. Взятие города оказалось не столь эффективным, каким могло быть из-за того, что готы и франки перешли границы, дозволенные тогдашним общественным мнением. Велизарий отказался от встречи с военачальником Улиарием, которого считал ответственным за бездействие, приведшее к потере Милана. В донесении Юстиниану Велизарий не выбирал слов для выражения своего мнения. Падение Милана он объяснял всецело разделением военного командования. Этого никогда бы не случилось, если бы он, Велизарий, сохранил командование, которое, как он предполагал, было всецело доверено ему.

Юстиниан отозвал Нарсеса и недвусмысленно подтвердил единоначалие Велизария. Но ошибку, которую успел допустить император, было не так легко исправить.

Комета — «рыба-меч», которая появилась в небе в 539 году, была не праздным предвестником беды. Хотя авторитеты (что не вызывает удивления) расходились во мнениях относительно ее значения, было трудно сомневаться в том, что случившиеся ужасы не были связаны с появлением кометы. Падение Милана стало первым звеном в цепи катастроф. С улучшением погоды огромная гуннская армия перешла Дунай. Всю весну и лето гунны хозяйничали в иллирийских провинциях, опустошая и грабя страну. Гунны взяли тридцать две крепости, прошли в Фермопилы и произвели опустошения в Северной Греции. Перейдя Босфор, они проникли в Азию и награбили там столько, сколько смогли унести с собой, Уходя, гуннская орда увела с собой сто двадцать тысяч пленных. Так, во всяком случае, утверждает Прокопий. И даже если мы предположим, что он преувеличивает, надо помнить, что тем, кто пережил весь этот ужас, казалось, что его невозможно преувеличить никакими словами.

Сын старого Кобада, молодой и энергичный Хосру Аношарван, новый персидский царь, с большим вниманием следил за политикой, которую Юстиниан проводил на Западе. Персу не нравилась эта политика. Он считал, что попусту теряет время, праздно глядя, как Юстиниан восстанавливает древнюю мощь Римской империи. Весной 539 года он встретился со своим главным приспешником на арабской границе сарацином аль-Мундхиром. Персидский царь заявил аль-Мундхиру, что желает войны, и предоставил тому изобрести повод.

Аль-Мундхир блестяще справился с поручением, ибо повод, который он состряпал, был поистине гениальным: он ввязался в ожесточенный спор со своим соседом, проримски настроенным Гаритом. Поводом для территориального спора послужили бросовые, никому не нужные пастбища. Для разрешения спора обратились к Юстиниану, и император прислал двух арбитражных судей для разрешения конфликта.

Именно этого и добивался Хосру. Теперь он лично появился на сцене и предъявил письмо, якобы написанное Юстинианом аль-Мундхиру, в котором император предлагал большие деньги за невинную душу араба. Кроме того, на руках у Хосру оказалось другое письмо, написанное императором гуннам. В этом письме Юстиниан подстрекал гуннов вторгнуться в пределы Персидской империи. Горя возмущением, Хосру объявил о намерении разорвать договор, который он заключил с римлянами.

Когда дело дошло до этой стадии, появился новый фактор, оказавший большое влияние на развитие ситуации.

Мы уже знаем, что Витигис призвал к себе на помощь франков. Имел ли он какое-то отношение к вторжению гуннов, мы не знаем, но зато доподлинно известно, что в тот момент он пытался вступить в переговоры с Хосру. В этом деле он не мог положиться ни на одного гота, поэтому к переговорам пришлось привлечь двух жителей Северной Италии — епископа и священника. Во Фракии они нашли переводчика. Поскольку Рим и Персия в то время не находились в состоянии войны, послы без особых трудностей добрались до Персии.

Если верить Прокопию, эти два невежественных и смиренных посла предстали перед царем царей и произнесли речь, которая произвела на него неизгладимое впечатление. Послы сказали, что Юстиниан стремится создать мировую державу; если ему удастся сокрушить готов, в его руках окажется такая власть, что он сможет без труда напасть на Персию, чтобы сокрушить и ее. Они убеждали Хосру не пренебрегать удачным моментом и действовать, пока не стало поздно.

Эти взгляды совпадали с мнением самого Хосру, и ему оставалось только отыскать подходящий способ развязать войну. Положение, сложившееся в Армении, оказалось самым подходящим для этого поводом. Эта ситуация явилась итогом обдуманной политики Юстиниана, и война началась в результате цепи логически обоснованных событий, а не в результате игры случая. Ненужная суровость, неразумное соперничество, попытки выиграть время, сэкономить людские ресурсы и деньги, испытывая новые способы давления на Армению, кончились всеобщим возмущением и посылкой армянской депутации к Хосру. Царь царей был в восторге от такого поворота событий. Его совет был похож на все другие советы, которые дают в таких случаях. Это не был ответ на аргументы, основанные на серьезных политических принципах. Торговые соображения делали Армению предметом самого живого интереса персидского царства. Длинная дискуссия закончилась тем, что Хосру получил то, чего желал. Так как уже наступила осень, начало войны было назначено на следующую весну.

Имперская власть не желала верить, что Персия действительно хочет развязать войну. Зимой Юстиниан направил Хосру свое личное послание. Отметив, что большинство разумных людей делают все, что в их силах, чтобы избежать войн, которые легко начать, но очень трудно закончить, он постарался опровергнуть все недобрые или враждебные цели, которые он якобы преследовал в своих сношениях с аль-Мундхиром и гуннами. Император привлек внимание Хосру к злокозненным интригам аль-Мундхира и попросил не превращать пустяки в повод к войне, учитывая, сколько страданий она может принести. Хосру не ответил на это письмо. Возможно, он решил, что Юстиниану лучше заниматься этими сентиментальными излияниями ближе к дому, например в Италии. Возможно, он посчитал, что лучше не отвечать на такое послание.

Юстиниан действительно начал пересматривать свое отношение к итальянской кампании. Получив в начале июня сведения о сношениях Витигиса с Хосру, он начал готовиться к защите. Царь царей был очень серьезным противником. По своим ресурсам, численности, престижу и способности вести длительную борьбу персы были намного опаснее готов. В связи с этим в течение всего года Юстиниан тщательно обдумывал создавшееся положение и взвешивал доводы. Учитывая падение Милана, вторжение гуннов в Иллирию и угрозы персов, он должен был очень тщательно выбрать безошибочный шаг. Кроме того, надо было учесть возможные финансовые проблемы. Сможет ли он в преддверии надвигающейся войны изыскать средства, соразмерные возникшим потребностям?

Велизарий, однако, показал в этом году свою настоящую силу. Возможно, в частной жизни, как нас уверяют в этом историки, он действительно был очень темпераментным человеком, но ничем не выказал своей горячности в эту осень после отзыва Нарсеса. Он наступал твердо, неотвратимо и спокойно, беря одну за другой готские крепости. В это время в Италии появляется Теудеберт. Франкский король не испытывал ни малейшей склонности извиняться перед кем-то за то, что грабил все, что попадалось под руку. Было очевидно, что его единственной целью является не допустить появления сильного государства у ворот Галлии. Витигис, как и Юстиниан, потерял Лигурию. Общий итог был следующим: с постепенной потерей крепостей Витигис в Равенне на узком плацдарме оказался один на один с Велизарием и императорской армией. С наступлением осени труды и терпение Велизария были полностью вознаграждены. Теперь он мог, не оглядываясь на свои тылы, наступать на готскую столицу.

Король Витигис, должно быть, не был романтиком, ибо все, к чему он прикасался, немедленно обращалось в прозу. Осада Равенны и оборона Витигиса были так же бесцветны и скучны, как поездка в четырехколесном экипаже. Войну вели в основном городские господа, снабженные необходимыми инструкциями; армия проводила только незначительные операции, остальное время отсиживаясь на зимних квартирах и зевая от скуки. В конце года Велизарий услышал, что в Равенну направляются послы франков. Сообщение оказалось верным.

Франки (видимо, забыв, что их прежние отношения с готами можно назвать какими угодно, но не нежными) явились с предложением заключения союза между готами и франками против империи. Идея заключалась в том, что после изгнания имперских войск из Италии новоиспеченные союзники поделят ее на сферы влияния; в какой пропорции будет произведено разделение, осталось тайной.

Велизарий поспешил вмешаться. Его личные представители не мешкая предложили Витигису лучшие, куда лучшие условия соглашения с имперским правительством. Послы Велизария без особого восторга говорили о пресловутой честности и верности франков союзническим обязательствам. Эти замечания были приняты Витигисом и его советниками, которые согласились, что соглашение с императором предпочтительнее союза с франками. Таким образом, путь к официальным переговорам был открыт.

В начале нового года прибыли полномочные представители Юстиниана с четкими инструкциями. Император, обеспокоенный тяжелым положением на востоке, был готов заключить с готами соглашение на самых щедрых условиях. Он соглашался на сохранение за Витигисом Италии к северу от По,[36] в качестве гарантии император потребовал половину готских королевских сокровищ — золотого запаса, с помощью которого правили готские короли.

Условия соглашения удивили всех. Готы, естественно, с радостью их приняли. Юстиниан, несомненно, предложил им намного больше того, что они могли получить войной. Никто не понимал это лучше, чем Велизарий. Он находился в состоянии оцепенения после того, как внимательно ознакомился с условиями соглашения, по которым было принесено в жертву почти все, чего он добился ценой больших трудов и великих потерь. Для него это был вызов: все его умение, все его полководческие таланты, как выяснилось, стоили не больше этого позора!

Возможно, Велизарий придерживался бы иной точки зрения на происшедшее, если бы имел возможность предварительно лично обсудить дело с императором. Велизарий был солдат; вероятно, император мог бы показать ему те обстоятельства дела, которые были Велизарию неизвестны. Но когда полномочные представители потребовали, чтобы. Велизарий подписал договор, как верховный главнокомандующий и командующий имперскими силами в Италии, он отказался это сделать.

Имперская армия, которая не была собранием людей, из которых жесткий деспотизм выбил индивидуальность, изобиловала сильными личностями, которые, не колеблясь, высказывали свои мнения с ошеломляющей прямотой. Велизарий созвал совещание командиров.

Он сказал своим офицерам, что никто лучше его не осведомлен о переменчивости военного счастья, что случается так, что война выигрывается на последнем рубеже, когда кажется, что все кончено. Вероятно, мудро составить такое соглашение с противником, которое устроило бы последнего. Но он настаивает на одной вещи. Никто не должен впоследствии задним числом обвинить Велизария за согласие с таким постыдно легким мирным договором. Он желал, чтобы его командиры либо одобрили договор, либо высказались против него и потребовали его заключения на более жестких условиях.

Поставленные перед необходимостью комментировать статьи договора, командиры не отважились критиковать проект Юстиниана. Командиры Велизария единодушно одобрили договор.

Велизарий попросил их письменно подтвердить свое одобрение. Они подчинились и сделали это. Велизарий был очень рад получить эти добровольные письменные свидетельства, так как понимал, что впоследствии договор с готами подвергнется сокрушительной критике, так как был чудовищный разрыв между тем, что давал императорской стороне договор и чего она могла добиться военными действиями. Велизарий желал снять с себя ответственность за это.

Однако теперь встревожились Витигис и его советники. Они были уверены, хотя и не могли это доказать, что в тексте договора существует какой-то скрытый подвох. Договор был слишком хорош, чтобы быть искренним. Они отказались подписывать его до тех пор, пока под ним не будет подписи Велизария. Очень интересно отметить, насколько высоко ценили противники честность и надежность великого фракийца.

В результате этих событий договор, абсурдно благоприятный для готов, буквально повис в воздухе. Он оказался слишком великодушным по отношению к проигравшей стороне.

Готы, которые единодушно выбрали Витигиса своим королем, были поразительно верны ему. Вероятно, у них просто не было другой альтернативы. Выбрали человека, который устраивал всех; это была их вина, что он оказался обычным, заурядным человеком. Но срыв переговоров и невозможность подписать договор — это было уже слишком. Готы начали терять терпение. Но даже при этом они не стали прямо обвинять Витигиса. Вместо этого они начали всерьез обсуждать возможность предложить императорскую корону Велизарию.

Как их арианство препятствовало сердечному соглашению с ортодоксальной Италией, так и династия Амалунгов не давала им возможности признать верховную власть императора. Но династия Амалунгов пресеклась. Оставалась только одна Матасунта, но она была женщина. Не оставалось никаких преград к тому, чтобы готы сами провозгласили римского императора, самодержавного суверена, который не подотчетен никому, кроме Господа Бога. Они никогда не предложили бы на императорский трон Амалунга. Римский император должен быть римлянином. Только римский гражданин мог обладать ничем не ограниченной суверенной властью милостью Бога, который один устанавливает мировые державы. Велизарий был римский гражданин. Он завоевал Италию, будучи во главе разноплеменного сброда: под его знаменами сражались армяне, левантийцы и отколовшиеся от своего племени готы. Чего не сможет достичь Велизарий, если под его началом окажется чистокровное готское племенное воинство? Установление союза между Велизарием и готами стало бы гениальным шагом, который позволил бы не только воссоздать империю и найти императора, но и восстановить то, чего Римская империя была лишена уже несколько столетий, — родовую аристократию.

Схема была вполне реальной. Более того, в ней чувствуется какое-то истинное вдохновение. Человека, который это предложил, нельзя назвать глупцом. Он предложил план, исполнение которого могло бы повернуть ход истории.

Когда это предложение было представлено Велизарию, ему пришлось очень быстро принять важнейшее в его жизни решение, какое не часто выпадает принять человеку.

Мы не можем знать его потаенные мысли, но мы можем судить о факторах, которые повлияли на это решение. Вряд ли он разделял взгляды готской племенной знати на самое себя. Велизарий был человеком с громадным жизненным опытом; ему приходилось встречаться с разными людьми в самых разнообразных жизненных обстоятельствах. И хотя опыт подсказывал и убеждал, что готы были, возможно, самыми лучшими на свете воителями, тот же опыт не убеждал его в том, что готы самой судьбой предназначены для того, чтобы править мировыми империями. Кроме того, вся жизнь Велизария до и после этого эпизода позволяет нам утверждать, что он очень хорошо осознавал свои возможности. Велизарий был солдатом до мозга костей и знал это; он никогда не уклонялся от выдвижения на самые высокие воинские посты, но никогда не думал о себе как о монархе и никогда не показывал желания взваливать на свои плечи груз императорской ответственности. Думается, что если он даже представил на мгновение, что стал главой готской империи, то, вероятно, не испытал к себе в этой роли ничего, кроме жалости. Нет. Конечно, Велизарию была предложена превосходная абстракция, но в практической политике она была невозможна.

Всей своей жизнью Велизарий показал, что он искренне предпочитал мир, в котором пожинал военные лавры, а Юстиниан исполнял всю черную работу по управлению государством. Велизарий отнюдь не желал добровольно подставлять шею под ярмо.

Велизарий оказался в достаточной степени дипломатом, чтобы сердечно улыбаться готским послам, принесшим ему предложение стать императором. Послы были так удовлетворены теплым приемом, что слухи о нем мгновенно распространились по Равенне. Они дошли даже до самого Витигиса. Король сделал свое дело, послужив, как мог, готской державе, теперь он устал от дел. Король посылает Велизарию посла и торопит римлянина принять предложение готов. Этот совет если не эгоистичен, то, во всяком случае, лишен личного интереса.

Велизарий созывает экстренное совещание высшего командного состава и просит пожаловать на него полномочных представителей императора. Вопрос, который он ставит перед собравшимися, заключается в следующем: как они отнесутся к тому, что он без насилия и кровопролития захватит власть над всей Италией, пленит Витигиса и завладеет всеми готскими сокровищами? Высокое собрание решило, что это достойная и желательная цель, и согласилось, что ее надо добиться, если у Велизария есть способ ее достижения. Заручившись согласием командиров и представителей императора, Велизарий решил, что путь свободен для его следующего шага.

В Равенне царил голод. Обложенные с моря и суши готы не могли обеспечить город продовольствием. Угроза голодной смерти стала главной причиной, заставившей Витигиса так легко пойти на переговоры. Велизарий отправил всех своих командиров на разные участки, отослав их от себя. Этим умным шагом он избавился от свидетелей, перед которыми ему было бы неудобно исполнять задуманное.

Как только Велизарий освободился, он послал в Равенну сказать, что согласен с предложением и принимает его. Под прикрытием продолжавшихся переговоров о мире начались новые переговоры по совершенно иному вопросу. Были обсуждены и улажены все условия и противоречия. Велизарий давал себя в залог того, что никакого вреда не будет причинено ни готам, ни их имуществу. Он отложил церемонию приведения к присяге монарха, которая сделает его сюзереном готов, до своего вступления в Равенну. Эта оговорка представлялась совершенно оправданной: как можно давать торжественную клятву только в присутствии депутации? Готы ни на минуту не сомневались, что Велизарий даст клятву. Было подготовлено официальное вступление Велизария в Равенну.

В мае римский флот вошел в Классию с грузом еды для голодающего населения Равенны. Ворота были открыты, и в город вступила не вся императорская армия, а один Велизарий и его комитат — небольшой отряд победителей, шествовавший по городу, заполненному толпами гораздо более многочисленных побежденных. Среди самих готов мнения сильно разделились. Согласно свидетельству историка, готские женщины были вне себя от ярости при виде маленькой армии, разгромившей бывших повелителей Италии. Женщины плевали в лицо своим мужьям и сыновьям. Однако этот историк не сообщает нам, насколько всеобщим было такое мнение. Велизарий и его небольшой отряд добровольно признали свое поражение в состязании по пышности и великолепию. В конце концов, они вступили в город как воины, а не как парикмахеры.

Оказавшись в Равенне, Велизарий начал действовать быстро и решительно. Витигис был арестован вместе с ведущими племенными вождями готов. Королевская казна была конфискована. Остальные готы распущены по домам. Когда готы, наконец, поняли, что Велизарий никогда не даст ни королевской, ни императорской клятвы, было слишком поздно возражать и сопротивляться. Хитро задуманная комбинация провалилась.

Захват Равенны стал выдающимся эпизодом в истории человечества. Не самым последним достоинством этой операции являются гуманность я добрая воля, которые были проявлены при ее проведении. Войти в крепость таких воинов, как готы, и сделать то, что сделал Велизарий, — это подвиг, который мало кому было дано совершить на протяжении всей человеческой истории.

Месяц спустя, имея на борту Витигиса, заложников и королевскую сокровищницу, Велизарий отплыл из Равенны. Возвращение домой было скорым; но, прибыв в Константинополь, Велизарий встретил холодный и недружественный прием Юстиниана и услышал новость, ужас которой был сравним с ужасом известия о взятии Милана. То было известие о падении Антиохии.

Верность Велизария была выше всяких подозрений, и Юстиниан никогда всерьез в ней не сомневался; но способ, каким был решен исход итальянской кампании, был так же противен Юстиниану, как, может быть, известие о мятеже полководца. Все было проделано, мягко сказать, неприлично, и наверняка нашлись люди, которые дали действиям Велизария более жесткое определение. Действительно, император держит руку на пульсе империи, обдумывает и проводит внятную и разумную политику, воплощая в жизнь мирный договор. Этот договор, который Велизарий не понял и не смог оценить его истинные достоинства, должен был на несколько грядущих лет создать в Северной Италии буферное готское государство, которое отделило бы империю от франков и остальных германцев. Велизарий, подпиши он договор, мог бы срочно вернуться домой и принять участие в надвигавшейся войне с Персией. Но ничего этого Велизарий не сделал. Вместо этого он уничтожил всю схему построения буферного готского государства и оставил имперские силы перед лицом партизанской войны, которая в любой момент могла превратиться в нечто более серьезное. Велизарий потерял четыре или пять месяцев, которые дали возможность Хосру беспрепятственно вторгнуться в Сирию и привести империю к одной из самых тяжелых катастроф, какие она до сих пор переживала. Если после всего этого Велизарий рассчитывал на теплый прием, то он имел воистину сангвинический темперамент.

Кампания развивалась в полном соответствии с планами Хосру. Продвигаясь вверх вдоль Евфрата, персидская армия вторглась в Сирию. Хосру оказался сильным правителем, отличавшимся высоким интеллектом, и прекрасным организатором. В императорской армии не нашлось ни одного военачальника, способного преградить ему путь. Что значил Велизарий для империи, стало ясно, когда Хосру день за днем делал то, что считал нужным, не встречая должного сопротивления.

Юстиниан позаботился о мерах, которые, будучи приведенными в действие, позволили бы избежать последующих осложнений. Император решил, что Велизарий возьмет на себя командование в Сирии на участке от моря до Евфрата, а участок к востоку от Евфрата достанется Боузу. Некоторые рассматривали такое назначение Велизария как понижение в должности, так как ему поручался узкий участок вместо привычного для него командования всеми вооруженными силами. Однако не следовало спешить с такими выводами. На самом деле намерение Юстиниана состояло в том, чтобы освободить Велизария от неприятных, но несущественных деталей и сосредоточить его внимание исключительно на самом опасном направлении войны. Так как Велизарий терял время в Италии, улучшая императорский план мирного урегулирования, Боузу приходилось исполнять обязанности командующего на всем театре восточной кампании.

Расположив свой главный штаб в Гиерополе, Боуз решил всеми силами избегать позиционной войны и больше полагаться на мобильные полевые силы, чтобы остановить продвижение Хосру и не дать ему захватить укрепленные позиции. Это был замечательный план: приведя его в действие, Боуз исчез вместе со своими мобильными силами; никто не знал, куда он направился.

Как только Юстиниан узнал о наступлении персов, он понял, что нужно принимать экстренные меры, и немедленно отправил в Антиохию своего племянника Германа с тремястами воинами и обещанием прислать следом целую армию. Герман прибыл в Антиохию, осмотрел город и пришел к выводу, что для его успешной защиты от неприятеля необходимо перестроить фортификационные сооружения. Городские строители и архитекторы в один голос утверждали, что для задуманной перестройки у них не остается времени. Укрепления города находились в плохом состоянии, обещанной армии не было, и Герман впал в пессимизм. Учитывая создавшуюся обстановку, антиохийцы решили откупиться от персов.

Начались переговоры, которые вел Мегас, епископ Верейский. Царь царей благосклонно отнесся к выдвинутым предложениям. Стороны договорились о выкупе в десять центенариев золота. Такова оказалась цена Антиохии. Хосру удовлетворился такой суммой и согласился покинуть римскую территорию без войны. По возвращении в Антиохию епископ встретил там имперских послов в лице Иоанна, сына Руфина, и Юлиана, доверенного секретаря императора. Юлиан запретил выплату выкупа, и Мегас не смог добиться ратификации достигнутого им соглашения с Хосру.

Как антиохийцы оценивали сложившуюся ситуацию, можно судить по тому факту, что епископ Мегас не стал даром терять время и бежал в Киликию, куда за ним вскоре последовал Герман. Жители Антиохии спешно покидали город, унося с собой все, что они были в состоянии унести. Их примеру последовали бы и другие, но в это время неожиданно прибыла имперская армия численностью шесть тысяч воинов, то есть почти столько, сколько имел Велизарий, начиная итальянскую кампанию. Нельзя сказать, что явившийся в это время под стены города Хосру повел себя неразумно. Он все еще предлагал закончить дело миром при выплате выкупа в десять центенариев золота, причем некоторые антиохийцы полагали, что царь царей мог бы удовлетвориться и меньшей суммой. Антиохия могла собрать даже такую громадную сумму.

Но здесь, как нарочно, в развитие событий вмешалась разница в воспитании и обычаях. Жители Антиохии привыкли к особому сорту народного юмора, который в наши дни считается продуктом демократических институтов и выражается в сатирических спектаклях мюзик-холлов и газетных политических карикатурах. Римский император воспринимал это с философским спокойствием, считая такие вещи проявлением естественного хода вещей. Не таков был Хосру. Это был восточный владыка, воспитанный в ином понимании хороших манер. Для него в отношениях государя и подданных определяющими были иные ценности. Он не смог с философским скептицизмом отнестись к непристойным замечаниям, которые отпускали антиохийцы в его адрес. Он был оскорблен до глубины души. Гнев его не знал границ. Хосру решил взять Антиохию приступом.

Даже в этой ситуации Антиохию еще можно было спасти, но ее буквально преследовал злой рок. Не было должной организации обороны. Командовать ею должен был Велизарий, но он отсутствовал. Разрушение некоторых временных сооружений, использовавшихся как фортификационные, вызвало панику. Солдаты начали оставлять свои посты и покидать город, выходя через ворота, которые не блокировали персы. Когда они пошли приступом на никем не защищаемые стены, то их удивлению не было границ. Они просто не верили своим глазам. Но даже в тот момент Антиохию еще можно было спасти. Но неподготовленные жители города, которыми не командовали и которым не помогали советом профессиональные воины, напрасно воображали, что смогут защитить свои очаги и дома. Началось массовое избиение. Персы убивали всех, кто попадался им под руку, пока их не отвели командиры. Практически весь город был разрушен до основания и подожжен. Оставшиеся в живых жители были взяты в плен и уведены.

Падение Антиохии было сильнейшим из пережитых Римской империей потрясений. Современный мир, хотя и видел события, которые своей трагичностью заставляли его испускать крик ужаса, не переживал подобного разрушения Глазго или Чикаго. Антиохия же по меркам VI века соответствовала своей значимостью и размерами этим двум городам. Престиж Юстиниана был поколеблен до основания. Даже те, кто прямо не обвинял его в провале, подсознательно начали воспринимать его как фигуру куда меньшего масштаба и меньшей силы.

Упущения и небрежности, допущенные в делах такого рода, очень трудно наказывать, так как не всегда возможно довести до сознания виновников всю степень их ответственности за последствия их ошибок. Очевидно, что, хотя Юстиниан не мог наказать завоевателя Италии за потерю Антиохии, он был очень недоволен, разочарован и оскорблен. На этот раз Велизарий не был удостоен триумфа. Он привез с собой очередного короля, но ему не разрешили провести его по улицам Константинополя. Он привез еще одну королевскую сокровищницу, но ему не позволили выставить ее на всеобщее обозрение.

С Витигисом обошлись очень милостиво. Он был возведен в патрицианское достоинство и получил имение в Азии, где прожил два года после того, как перестал быть готским королем. Большая часть готов, прибывших вместе с ним, пошла служить в императорскую армию. Пожалуй, им не следовало жалеть о своей участи.

Но наверное, Витигис с тайным изумлением и восхищением следил за царственными подвигами Хосру. После того как он стер с лица земли оскорбившую его Антиохию, царь царей решил побаловать себя морскими ваннами в Селевкии, райском месте, которое не часто посещалось персидскими царями. Хосру посетил знаменитые сады и фонтаны Дафны — место, которое стоило того, как заметил Прокопий.

В Апамее он решил покровительствовать проведению скачек. Узнав о том, что Юстиниан принадлежал к партии «синих», Хосру, конечно, решил стать «зеленым». Это был первый и последний персидский монарх, сделавший такую честь одной константинопольской партии. К сожалению, победил наездник «синих». Так и не привыкший к западным манерам, Хосру приказал отвести его назад. После этого царь царей и партии «зеленых» под громкие приветственные клики публики выиграл состязания. Можно предположить, что восточный монарх был горд такой победой.

Он вернулся домой почти парадным маршем, нагруженный сирийскими трофеями, гоня перед собой плененных жителей Антиохии. Это было такое же чудо, как победы Велизария в Африке и Италии. Казалось, что персидское войско сможет сделать все, что захочет, с Римской империей.

Примечания:

3

Прокопий приводит свидетельство именно такого духа партнерства, цитируя слова Феодоры: «Мой муж никогда ничего не предпринимает, не посоветовавшись предварительно со мной».

36

В то время Италия к северу от По была занята преимущественно франками. Доподлинно неизвестно, знал ли об этом Юстиниан, но в любом случае его предложение не было проникнуто циническим духом, так как Витигис, обладая титулом, находился в лучшем положении, чем франки, чтобы установить полный контроль над территориями, отошедшими под его юрисдикцию. Франки же возражали из-за того, что не хотели иметь императора своим соседом. Таким образом, теперь и они могли заключать союзнические соглашения с готами.