В наступившем 1941 г. события уже стали развиваться стремительно. Началась целая серия встреч представителей высшего немецкого и финского военного руководства, в ходе которых рассматривались вопросы совместных действий в процессе планировавшейся агрессии против Советского Союза.

По распоряжению Маннергейма в Германию выехал начальник генштаба генерал-лейтенант Эрик Хейнрикс, командовавший до этого на заключительном этапе «зимней войны» армией Карельского перешейка. Поводом для этого визита стало выступление с докладом перед германским военным руководством о боевом опыте финской армии в «зимней войне»,[810] однако на самом деле речь шла о более значимых вещах.

В сложных ледовых условиях на Балтике Э. Хейнрикс тайно на корабле 30 января прибыл в Германию и сразу же приступил к переговорам с начальником генштаба сухопутных войск генерал-полковником Ф. Гальдером. Переговоры, безусловно, должны были многое определить как для финского, так и для немецкого руководства, однако, как отметил финский историк А. Корхонен, «этот первый контакт между начальниками генеральных штабов Германии и Финляндии дал довольно скудные результаты».[811]

Соответствует ли действительности такое утверждение и что конкретно происходило 30 января на этих переговорах? Об этом можно судить по лаконичным записям служебного дневника Гальдера:

«13.00 — завтрак с генералом Хейнриксом (начальник финского генштаба).

16.30 — совещание с генералом Хейнриксом: для доведения войск на границе до штатов военного времени (после объявления мобилизации) потребуется девять дней. Скрытая мобилизация. Однако нельзя сделать совершенно незаметной. Направление главного удара — по обе стороны Ладожского озера. Пять дивизий — южнее и три дивизии — севернее Ладожского озера».[812]

Если бы историкам было известно даже только это, то можно было вполне определенно заключить: велись переговоры о порядке приведения финской армии в готовность для наступления и согласовывался вопрос о нанесении ею главного удара на Карельском перешейке и в Карелии. При этом Хейнрикс, о чем свидетельствуют записи Гальдера, уже сообщил германскому командованию новые разработки оперативного отдела генштаба финской армии о ведении боевых действий против СССР. Таким образом, германское командование получало четкое представление о возможностях вооруженных сил Финляндии и соответствующем использовании группировок финских войск на намечавшемся оперативном направлении. В результате, как замечает немецкий историк М. Менгер, «германская сторона из первых рук получила важные сведения, которые были затем использованы в дальнейшем при фашистском военном планировании».[813]

Детальные исследования, проведенные в последние годы финскими и немецкими историками, позволили уточнить сведения об этих переговорах. Прежде всего можно отметить, что в ходе их Ф. Гальдер посвятил Э. Хейнрикса в замыслы германского командования о наступлении немецких войск на Ленинград из Восточной Пруссии. Было также четко определено, что части германской армии, используя финскую территорию, будут вести наступление в Заполярье на мурманском и Кандалакшском направлениях.[814]

Иными словами, Э. Хейнрикс получил конкретные сведения о плане нападения Германии на Советский Союз в той его части, которая касалась непосредственно Финляндии, что являлось уже серьезным сдвигом в развитии финско-германского военного сотрудничества. Как по этому поводу заметил историк О. Маннинен, «именно агрессивная направленность, проявившаяся в постановке вопросов, дала финнам возможность заключить, что за этими планами в действительности скрывалось наступательное намерение».[815]

Этот результат встречи Хейнрикса и Гальдера был показательным и для германского командования. Адъютант А. Гитлера майор Г. Энгель записал в своих мемуарах следующее: «Начальник генштаба Финляндии генерал Э. Хейнрикс находился в ОКВ и его ввели в суть наброска плана «Барбаросса». Все были удивлены тому, как заинтересованно он отнесся ко всем планам… Фюрер дал ОКВ свободу действий в переговорах с Финляндией, поскольку времени оставалось чуть больше трех месяцев».[816] Следовательно, финской стороне теперь дали понять, что немецкое военное планирование против СССР достигло кульминационного момента и в Хельсинки уже не должно быть никаких сомнений в том, что финские вооруженные силы приглашены участвовать в этой операции.

Тем не менее, как и предполагалось, пребывание Э. Хейнрикса в Германии было использовано им, кроме того, для выступления перед офицерами и генералами штабов армейских групп, а также отдельных армий, где он поделился опытом сражений финских войск в 1939–1940 гг. Как отмечал Ф. Паулюс, доклад начальника генштаба финской армии представлял значительный интерес, поскольку он раскрывал особенности ведения боевых действий против СССР и «давал представление о расстановке сил финских войск», как вероятного «партнера Германии».[817]

Оценивая переговоры у Ф. Гальдера, присутствовавший на них финский военный атташе полковник В. Хорн сделал в своем дневнике лаконичную, но весьма выразительную запись: «30.1.41 г. Знаменательный день в истории Финляндии…»[818] Действительно, те финские политические и военные круги, которые не скрывали стремления подключить страну к походу Гитлера на Восток и ждали того момента, когда это найдет реальное воплощение в оперативных планах, могли быть удовлетворены. Как заметил по этому поводу профессор О. Маннинен, теперь «у финского военного руководства укрепилась мысль, что в следующей войне будет возможность иметь свое оперативное направление».[819]

Таким образом, тайный визит Э. Хейнрикса в Берлин удовлетворил обе стороны и увенчался торжественным ужином в финляндском представительстве в честь участников состоявшихся переговоров, который «прошел под знаком дружбы и традиционного германо-финляндского братства по оружию».[820]

Финляндско-германское военное сотрудничество бесповоротно вступило в фазу практического планирования боевых операций против СССР. На следующий день после встречи Гальдера и Хейнрикса была уже отдана директива главного командования сухопутных войск Германии, в которой отмечалось: группа армий «Север», наступая «совместно с финской армией и переброшенными для этого из Норвегии немецкими войсками, окончательно лишает противника последних оборонительных возможностей в северной части России».[821] В Берлине, очевидно, все было совершенно понятно относительно целей финских войск в готовящейся войне.

При всем том в финской исторической литературе по этому поводу бытует утверждение, что в стране уже тогда армейские круги стали решать значительно больше, чем ранее, и что «с февраля начинается время военных», а «политическое руководство в переговорах с Германией оставалось с шорами на глазах».[822]

Следует заметить, что на самом деле высшее руководство страны отнюдь не пребывало в неведении относительно происходивших событий, более того, принимало непосредственное участие в стимулировании военного сотрудничества двух стран. Сразу же после визита Э. Хейнрикса в Германию посланник Т. Кивимяки от имени президента Р. Рюти официально сообщил министру иностранных дел И. Риббентропу, что Финляндия полностью становится на сторону Германии.[823] Сам же Р. Рюти на заседании правительства 12 февраля, а через два дня в письме к Ю. К. Паасикиви, проинформировал о достигнутых к этому времени результатах в финско-германских отношениях.[824] Причем он выражал весьма оптимистичные взгляды на дальнейшую их перспективу. Рюти писал тогда Паасикиви: «Немцы… когда почувствуют, что обстановка станет для них благоприятной… ударят по России и захватят ее основные промышленные районы…»[825] Это свидетельствовало о том, что президент вовсе не сомневался в предстоящей войне между Германией и СССР и в конечном ее результате. Из этого также ясно, что военные лишь выполняли общую линию «узкого правительственного круга», который, собственно, и вовлекал Финляндию в фашистский блок.

Однако этот новый и весьма решительный шаг к сближению двух стран не у всех влиятельных государственных и военных деятелей Финляндии вызвал абсолютно однозначное отношение. До сих пор нет ясности, почему К. Г. Маннергейм тогда совершенно неожиданно обратился с письмом к Р. Рюти с просьбой о своей отставке. Одновременно с этим вопрос о собственной отставке был поднят и министром обороны, личным другом маршала генералом Р. Вальденом. Характерно, что, как отмечает в данном случае профессор Мауно Ёкипии, заявления об отставке последовали после доклада Хейнрикса о «сенсационных сведениях из Берлина».[826]

Очевидно, что известия, которые привез начальник генерального штаба, требовали предоставления большей свободы действий военному руководству, но этого не случилось и последовал демарш с их стороны. Выполнение просьбы об отставках, безусловно, поставило бы финское правительство в сложное положение. Потому Р. Рюти лично вынужден был приехать к Маннергейму и вести с ним по этому поводу переговоры.

Заявление о своей отставке подал в феврале 1940 г. и финляндский посланник в Москве Ю. К. Паасикиви. Он также ушел от конкретизации причины такого решения. В его телеграмме министру иностранных дел Виттингу говорилось лишь следующее: «Поскольку я замечаю, что взгляды относительно нашей внешней политики развиваются не в соответствии с предлагаемыми мною рекомендациями и Вы не доверяете моим оценкам и моему политическому опыту, я считаю лучшим быть как можно дальше от соучастия в той политике, которая может привести к катастрофе…»[827] В своих мемуарах он несколько уточнил сказанное, добавив фразу о том, что он не был «удовлетворен той политикой, которую проводило правительство по отношению к Советскому Союзу».[828] Можно предположить, что сделанное заявление было вызвано, очевидно, тем, что Паасикиви, получив определенные сведения о результатах визита Хейнрикса в Берлин, был не согласен с тем путем, на который уже фактически стала страна.

В результате повод к этим трем демаршам был одним и тем же, но причины просьбы об отставке Паасикиви и высшего военного руководства существенно отличались. Маннергейм и Вальден хотели добиться большей независимости действий в ходе начавшихся серьезных переговоров с немецким командованием. Паасикиви же, очевидно, понял, что войны между Финляндией и СССР уже не избежать и решил не связывать свое имя с таким ходом развития событий.

Однако заявления Маннергейма и Вальдена, как и Паасикиви, не были удовлетворены, что свидетельствовало о том, что финляндское руководство сумело найти аргументы, чтобы не допустить отставки столь влиятельных государственных и военных деятелей. В то же время это не устраняло всей конфликтной ситуации. Прежде всего это касалось, конечно, Ю. К. Паасикиви, поскольку он, по словам шведского посланника в Москве В. Ассарссона, своими письмами в начале марта 1940 г. откровенно раздражал «президента, министра иностранных дел и всю компанию».[829]

Тем временем, однако, совместное с Германией военное планирование стало уже приобретать весьма конкретные очертания. Как отмечает М. Менгер, «период с февраля по апрель 1941 г. являлся масштабным этапом в развитии военного сотрудничества, направленного на подготовку нападения на Советский Союз, выражался в серьезной интенсификации контактов».[830] Показательным было и то, что в Финляндии уже 5 февраля начальник топографического отдела генштаба направил во все штабы и части финской армии запрос относительно наличия у них трофейных советских карт.[831] Это явно свидетельствовало о том, что в генштабе приступили к конкретным мероприятиям по подготовке к ведению боевых действий на территории СССР.

Более того, в конце февраля из финского генерального штаба германскому руководству также была передана подробная информация, содержавшая характеристику территорий на севере Финляндии, примыкающих к советской границе, а затем представлен обстоятельный обзор важных военно-топографических сведений этого района.[832]

Немецкое командование приступило к детальному изучению финляндского плацдарма для — использования его в готовившемся наступлении на мурманском и Кандалакшском направлениях. Штабные офицеры армии «Норвегия» сосредоточили свое внимание на военных особенностях северной Финляндии, усилилось посещение ее с подобными целями высокопоставленного германского командования. С 12 по 20 февраля 1941 г. по распоряжению Геринга в Финляндии находился инкогнито главный квартирмейстер ВВС Германии генерал-лейтенант Ганс-Георг Зейдель.[833] Он вел переговоры с Маннергеймом, Хейнриксом и Талвела, совершил недельную поездку разведывательного характера на север, где осматривал прежде всего районы для размещения немецкой авиации.[834] Когда английские спецслужбы все же узнали об этой поездке и в Лондоне у финляндского посланника Георга Грипенберга поинтересовались, что это означает, то указанный визит был представлен как поездка в Лапландию с целью «охоты на медведя».[835] Но в Интеллидженс сервис не было столь наивных людей, чтобы поверить в такое объяснение.

В этот период в Швеции особенно внимательно следили за обстановкой в Финляндии. Стокгольм от своего посланника в Берлине в феврале 1941 г. получил первые неофициальные сведения о приближающейся советско-германской войне. Тогда же немцы дали понять шведскому военному руководству, что и Финляндия примкнет к Германии в этой войне.[836] 25 февраля в шведский МИД из генштаба была направлена информация, в которой указывалось, что немцы направляют значительно больше войск в Норвегию, чем выводят оттуда.[837] Это был весьма настораживающий факт, касавшийся обстановки в Заполярье.

Тогда же, в середине февраля, возглавлявший советскую разведку НКВД в Финляндии Е. Т. Синицын, пользуясь дипломатическим прикрытием, пытался выяснить складывавшуюся на севере Финляндии ситуацию. Он совершил явно неожиданное для финнов посещение Лапландии, где смог вести наблюдения за германскими военнослужащими и интенсивным военным строительством, которое развернулось на севере Финляндии. Он также получил дополнительные сведения о визитах в эти районы немецких и финских генералов.[838]

Между тем несколькими днями позднее посещения страны Зейделем в Финляндию прибыл начальник штаба армии «Норвегия» полковник Эрих Бушенхаген и начальник армейской разведки майор Гейндрих Мюллер. Встречали их подчеркнуто радушно. Генерал Хейнрикс, прибыв в отель, где разместились оба представителя вермахта, вручил Бушенхагену сразу две государственные награды — командорский крест и орден «Белой розы». Этим, отмечал позднее Бушенхаген, «я был очень удивлен, так как получил награду до начала своей деятельности в Финляндии».[839]

Бушенхаген и Мюллер посетили Хельсинки с целью обсудить совместные операции немецких и финских войск в Заполярье, что было осуществлено при «полном единодушии». Затем в сопровождении представителей командования финской армии они совершили продолжительную поездку по Северной Финляндии и вдоль советской границы. Их интересовали районы намечавшегося сосредоточения немецких войск для наступления в Заполярье. Детальное изучение финляндского плацдарма было необходимо для подготовки трех операций: «Голубой песец» (цель — перерезать Мурманскую железную дорогу), «Северный олень» (наступление на Мурманск) и «Чернобурая лиса» (нанесение удара по району Полярное и на Кандалакшском направлении).[840] «В результате этой поездки, — по словам Бушенхагена, — был разработан главным командованием войск, находящихся в Норвегии, оперативный план, который предусматривал совместные операции с финской территории. Этот оперативный план был представлен в ОКБ и был утвержден».[841]

Указанные сведения стали известны лишь на Нюрнбергском процессе и долгое время являлись единственным источником, раскрывавшим планы германского командования в Заполярье. Находясь впоследствии в плену в Советском Союзе, Бушенхаген (к тому времени уже генерал, командовавший армейской группой в Румынии) обстоятельно изложил их в письменном заявлении от 26 декабря 1945 г. и затем пояснил некоторые данные на допросе 12 февраля 1946 г. Хотя делалось это по памяти и могли быть допущены отдельные ошибки в деталях,[842] все же в целом сама суть изложенного была правильной.

Наряду с Бушенхагеном и Мюллером на север Финляндии направлялись и другие высокопоставленные представители немецких войск, размещавшихся в Норвегии. Уже с января 1941 г. финские пограничные службы не требовали никаких документов для перемещения здесь через границу немецких военнослужащих.[843] Германские генералы и старшие офицеры в штатской одежде могли совершать длительные разведывательные поездки по финской Лапландии, уточняя районы будущих мест наступления немецких войск на мурманском и Кандалакшском направлениях.[844]

Только после войны стало известно, насколько тесным было сотрудничество между разведками Германии и Финляндии. У шефа абвера адмирала Вильгельма Канариса и начальника иностранного отдела финского генштаба полковника Ларса Меландера установились особенно тесные личные контакты. По словам военного атташе в Берлине В. Хорна, полковник Л. Меландер «уже многие годы находился в доверительных отношениях с адмиралом Канарисом» и на «ты», что в то время в Германии наблюдалось крайне редко.[845]

В качестве законспирированного отделения абвера на финской территории действовала так называемая «Военная организация Финляндии»,[846] или «Бюро Целлариуса». Через эту службу в Германию поступала исключительно важная разведывательная информация об СССР. «Весной 1941 г. Финляндия знала о дислокации советских войск, — пишет известный финский журналист Юкка Рислакки, — лучше, чем какая-либо другая страна».[847]

В сотрудничестве с германской разведкой Финляндия зашла так далеко, что в марте немецкой агентуре было разрешено использовать телефонную связь страны, а это позволило осуществлять прослушивание ее сети в различных районах. Представителям германской разведки выделили и специальное служебное помещение в подвале Хельсинкского почтамта.[848] И даже теперь, пишет Хельге Сеппяля, еще не все финские историки «решаются сказать правду» о сотрудничестве с Германией в области разведки.[849]

Показательно, что до сих пор в современной финской литературе финляндско-германское военное сотрудничество весной 1941 г. продолжают интерпретировать, как весьма незначительное и не игравшее большой роли. В исторических исследованиях, несмотря ни на что, сохраняется представление, что правительство Финляндии тогда еще не сделало «свой выбор в приближающемся и пугавшем восточном конфликте» и продолжало проявлять колебания, которые «тянулись весной 1941 г. на протяжении трех месяцев».[850]

Эти утверждения выглядят крайне сомнительно, поскольку все то, что произошло в течение марта-апреля, фактически окончательно позволило сложиться устойчивому военному сотрудничеству двух стран. В Германии северный фланг будущего фронта вторжения на территорию СССР был отнюдь не второстепенным и немецкое командование уделяло ему достаточно большое внимание. Так, при дальнейшем обсуждении плана «Барбаросса» при участии Гитлера четко было указано: «Фюрер в общем и целом с представленной разработкой плана операции согласен. При дальнейшей разработке не упускать из виду главную цель: овладеть Прибалтикой и Ленинградом».[851] Естественно, что эти требования Гитлера германское руководство не могло не учитывать. По имевшимся у Т. Кивимяки сведениям, «позиция Германии окончательно прояснилась» и с точки зрения Финляндии произошел «исключительно выгодный политический поворот».[852] К тому же в Берлине видели, что в Финляндии вопрос о готовности участвовать в войне уже никто в руководстве не ставил под сомнение. 30 марта Ф. Гальдер, записал в своем дневнике: «Никаких иллюзий по отношению к союзникам! Финны будут храбро сражаться…»[853]

Такая уверенность подтверждалась тем, что финское командование четко ориентировало войска на решительное проведение наступательных действий. Так, 1 апреля для уточнения задач военно-морских сил указывалось: «В ходе военных действий предполагается продвижение сухопутных сил вперед».[854]

В Финляндии проявлялась готовность пойти даже и на создание из добровольцев части СС, когда из Берлина дали понять, что финскому руководству более решительно «нужно делами подтвердить свое желание… следовать немецким курсом» и в отношении лояльности к нацизму. «пропагандистские выступления отдельных лиц здесь недостаточны». В качестве награды за преданность Третьему рейху обещалось, что «Германия в войне против России будет заботиться о том, чтобы Финляндия не только вернула свои прежние границы, но и установила границы там, где она сама захочет». Этот аргумент, как считает финский исследователь М. Ёкипии «был действительно сильный».[855]

В Финляндии закипела весьма энергичная работа по организации формирования части СС — этим занялась специальная группа вербовщиков. Весной 1940 г. для службы в эсэсовских войсках было отобрано более тысячи человек,[856] которых затем направили в Германию. Там из них сформировали батальон, целиком влившийся в немецкие войска СС.

Оценивая такое весьма неординарное событие и пытаясь понять причину, почему Финляндия пошла на это сотрудничество, в современной финской литературе отмечается, что в условиях, когда руководство страны уже знало о плане «Барбаросса», «но не было уверено в том, будет ли он введен в действие», «батальон СС становился своеобразным залогом дипломатической поддержки, поскольку он… мог окончательно укрепить уверенность Финляндии в получении помощи от Германии при возникновении кризисной ситуации».[857]

Тем временем германо-финляндские военные связи становились для многих в Финляндии все более и более очевидными. Даже Ю. К. Паасикиви, который прибыл на достаточно короткий срок в Хельсинки, не мог не заметить этого. Он отмечал впоследствии, что тогда в стране «открыто шла речь о начавшемся приближении войны между Германией и Советской Россией». Более того, по его словам, в правительственных кругах убеждали: «Германия разобьет Советский Союз в течение недели. Другие говорили: за четыре месяца», и даже утверждали, что «война начнется в июне и окончится осенью до наступления зимы».[858]

По мнению Паасикиви, большую роль в развитии сотрудничества между Финляндией и Германией в это время играл финляндский посланник в Берлине Т. Кивимяки. В узком кругу наиболее близких людей Паасикиви тогда отмечал, что «считает донесения Кивимяки главным фактором той слепой веры в немцев, которая здесь господствует». Но одновременно Паасикиви заметил, что «даже Маннергейм, с которым у него был длительный разговор, уверен в помощи Германии и не боится войны».[859] Иными словами, он смог почувствовать, что и военное, и политическое руководство Финляндии вполне осознанно, но «зажмурив глаза», кидается в войну.[860]

Эти наблюдения совпадают и с оценками зарубежных представителей, работавших в Хельсинки. Особенно большой объем информации по этому поводу содержали донесения, направлявшиеся в Стокгольм. Дело в том, что в Швеции, как ни в одной дугой стране мира, тогда очень легко было добывать сведения о нюансах военной политики Финляндии. В финской столице многие из числа осведомленных лиц доверяли весьма свободно свои тайны шведам, да и складывавшаяся в Финляндии ситуация была достаточно понятна для внимательных наблюдателей.[861] К тому же шведские разведывательные службы сумели раскрыть код шифровок дипломатического ведомства Германии, что упрощало возможность сопоставлять весь поступающий о Финляндии и Германии материал.[862] В результате шведы стали обладателями достаточно богатой информации.

Посланник Швеции в Хельсинки К.-И. Вестман, анализируя складывавшуюся в стране в начале весны 1941 г. обстановку, пришел, в частности, к выводу, что «в Финляндии все больше начинают верить, что участь страны будет зависеть от победы Германии». Из разговоров же с высокопоставленными финскими руководителями это представление еще более усиливалось, поскольку они не скрывали, что «судьба Финляндии будет непосредственно связана с Германией».[863] В подтверждение этих наблюдений он также заметил, что и финские газеты все чаще отбрасывают английские сообщения и пронемецкая пропаганда начинает «несравненно усиливаться».[864]

Еще более детально германо-финляндское сотрудничество и перспективу возможной совместной войны против СССР исследовал шведский военный атташе в Хельсинки полковник Г. Стединг. Тогда ему было дано задание накапливать сведения, касающиеся как политических, так и оперативных вопросов, относящихся к данной проблеме» но «всю эту информацию хранить в тайне».[865] Собранные им сведения оказались довольно обширными.

В силу того, что Г. Стединг весьма часто встречался с финскими офицерами и генералами, те нередко позволяли себе откровенные высказывания в его присутствии. Так начальник иностранного отдела генштаба Финляндии Л. Р. Меландер признал, что шла уже «чисто техническая работа генерального штаба», касавшаяся возможного совместного наступления против СССР Финляндии и Германии. А генерал П. Талвела вообще заявил, что «совершенно очевидно, что победа над Советским Союзом будет одержана в течение двух недель после начала наступления Германии». При этом он откровенно добавил, что «Финляндия сможет ее своими действиями поддержать».[866]

Такие сведения подтверждались и данными других источников. Так, 5 марта посланник Швеции в Берлине А. Рихерт направил в Стокгольм донесение по поводу его доверительной беседы с Т. Кивимяки. Финский дипломат тогда поведал, что война начнется уже «этой весной или летом». Более того, согласно сведениям Кивимяки, Гитлер уже утвердил план наступления на СССР по трем направлениям: на Киев, Москву и Ленинград.[867] Иными словами, финские представители в Берлине не просто знали в общих чертах о сути плана «Барбаросса», но и охотно делились этими сведениями с зарубежными дипломатами, особенно из Швеции.

Не удивительно, что от шведских коллег не скрывали целей новой войны. В частности, финский военный атташе в Стокгольме доверительно сообщал, что со вступлением Германии в войну против СССР «Финляндия сможет овладеть своими прежними территориями, и даже отодвинуть границу на Карельском перешейке к реке Неве, а возможно и южнее ее».[868] Таким образом подчеркивалось, что будущая война по своей сути будет захватнической. Само собой разумеется, что подобные высказывания сразу же фиксировались. Шведский премьер-министр П. А. Ханссон записал тогда в своем личном дневнике, что «донесения указывают на то, что часть финнов начинает жить надеждами на конфликт между Германией и Советским Союзом, в связи с чем они надеются на свой реванш».[869]

Такая информация вызывала у шведского руководства серьезное беспокойство. 6 марта на заседании правительства министр иностранных дел, выражая озабоченность, заявил, что Швеция скоро предстанет «перед решающим германо-российским конфликтом», причем «Финляндия будет находиться уже на стороне Германии».[870] В этой связи в Стокгольме для полного выяснения ситуации решили специально пригласить министра иностранных дел Финляндии Р. Виттинга. 19 марта этот визит состоялся, глава финского внешнеполитического ведомства прибыл в Стокгольм тайно. Пробыв там чуть меньше недели, он, тем не менее, ничего конкретного так и не сообщил.[871] К тому же как о самом факте этих переговоров, так и о их результатах был проинформирован германский посланник в Хельсинки В. Блюхер.[872]

В итоге от финских официальных лиц на высоком уровне никаких особых сведений шведам так и не удавалось почерпнуть. Но при этом все же возникал вопрос: почему в Финляндии были достаточно откровенны со шведскими представителями и почему они также об этом держали в курсе немецких дипломатов?

По всей видимости, это происходило в связи с тем, что финляндское руководство теперь стремилось втянуть и Швецию в том или ином виде в «восточный поход» против Советского Союза, чего также, собственно, и хотел добиться рейх. Немецкие дипломаты тогда всячески побуждали шведов продолжать, как и прежде, оказывать помощь Финляндии, поскольку «очень хорошо, что Швеция помогает Финляндии, так как настоящая война может превратиться в войну Карла XII».[873] С другой стороны, в Германии руководствовались директивным указанием от 31 января 1941 г., в котором говорилось, что «не следует ожидать участия Швеции в войне на нашей (немецкой. — В. Б.) стороне», хотя не исключалось, что Стокгольм «допустит использование своих дорог для передвижения немецких войск в северную Финляндию и для снабжения последних».[874] Тем не менее в это время шведская военная разведка начала фиксировать делавшиеся в финских военных кругах неофициальные высказывания о том, что «если Швеция добровольно не присоединится к финско-германскому наступлению в ходе войны, то ее вынудят к этому».[875] Притом выражались надежды и на помощь со стороны шведских «добровольческих частей», и на необходимость совместной обороны Аландских островов, которые «также интересуют Швецию».[876]

О возможности же новой войны на севере Европы и в балтийском регионе открыто стали говорить шведам и немецкие представители. Так, уже в апреле 1941 г. Г. Стединг провел целую серию «доверительных встреч» с германским военным атташе в Хельсинки X. Рёссингом, в ходе которых тот прямо заявил, что «Германия намерена скоро разбить Советский Союз», причем «Финляндия будет активно участвовать и получит вознаграждение за это». X. Рёссинг также назвал даже и возможную дату войны — «в начале или середине июня»,[877] что свидетельствовало о его осведомленности и, одновременно, откровенности со шведским представителем.

Естественно, что вся эта информация давалась не случайно и рейх, очевидно, стремился оказать воздействие на Швецию. Более того, X. Рёссинг даже приоткрыл завесу над причинами посещения Северной Финляндии немецкими высокопоставленными офицерами, коснувшись тайны осуществлявшегося тогда германо-финляндского оперативного планирования, предусматривавшего нападение на Советский Союз.[878]

Столь важные сведения были срочно направлены в Стокгольм. Г. Стединг приложил к ним карту-схему с обозначениями направлений наступления немецких войск с территории Финляндии.[879] Единственное, что волновало в данном случае дипломатическое и военное руководство Швеции при получении таких сенсационных и весьма секретных данных, — их достоверность. Как отметил по этому поводу шведский историк Л. Бьеркман, «в Стокгольме в то время прямо-таки не могли прийти к заключению, являются ли правдой переданные Рёссингом сведения».[880] К тому же все это сочеталось и с потоком совершенно иных данных, которые исходили из весьма осведомленных кругов Третьего рейха. Упоминая об этих слухах, распространявшихся весной 1941 г., А. Корхонен отметил, что они тогда «являлись одной небольшой частью той "огромной в военной истории операции по дезинформации", которая в тот момент велась разнообразными формами в различных частях Европы».[881]

Безусловно, что и свободно переданная по германским военно-дипломатическим каналам такая важная и секретная информация несколько настораживала. Но если учесть, что она затем подтвердилась на практике, то становится ясно, как финские и германские представители пытались «мягко» обрабатывать шведское руководство под углом зрения планировавшейся войны. В новой ситуации любое финско-шведское военно-политическое объединение уже вело бы Швецию к участию в войне против СССР. Ясно также и то, что в Стокгольме это не могли не чувствовать. Спустя некоторое время, в 1943 г., шведский министр обороны П. Э. Шёльд заметил, что в тот период «Швеция могла бы быть втянута в войну на стороне Гитлера».[882]

В силу этого руководство шведской армии приступило к разработке вариантов действий в случае начала военных операций Германии против СССР и возможного включения в эту войну Финляндии. Причем командующий шведской армией генерал О. Г. Тёрнель считал, что в этом случае Финляндии надо будет предоставлять военную помощь.[883] Уже 8 марта 1941 г. командующий шведским флотом отдал первые распоряжения на случай войны на востоке.[884]

Что же знали в Германии о всем этом? Немецкий военный атташе в Стокгольме получил тогда информацию, что в шведских офицерских кругах существует мнение, что «если Россия вновь нападет на Финляндию, то Швеция будет активно помогать ей и весь шведский народ в душе будет с нею».[885] Однако пускаться в столь рискованное предприятие шведское руководство просто опасалось, и это было достаточно очевидно. Как поведал Хейнрикс 1 апреля 1941 г. Рёссингу, Швеция все же видит в качестве своего основного противника Германию и вряд ли встанет на сторону Финляндии в случае советско-финляндского военного конфликта.[886]

Весьма секретная информация о германо-финском военном сотрудничестве стала просачиваться в шведскую печать,[887] что не могло не торпедировать возможность дальнейшего проведения скрытых «доверительных» переговоров. В результате уже в конце апреля Г. Стединг официально сообщил немецкому военному атташе в Хельсинки, что в случае возникновения войны между Германией и Советским Союзом Швеция будет оставаться вне ее и не предоставит Финляндии помощи, если та будет действовать в качестве союзника рейха.[888]

Тем не менее подготовка Финляндии к новой войне против СССР становилась все более очевидной. Это замечали не только шведы. Весьма подробную информацию об этом своим правительствам сообщали и английское, и американское представительства в Хельсинки.[889] Дипломатической миссии США в Финляндии было тогда дано задание особо обращать внимание на присутствие германских войск на финской территории и продолжать делиться своей информацией с англичанами.[890]

Вместе с тем поток немецких войск в Финляндию стал нарастать. Это тщательно фиксировали и советские представители, работавшие тогда в Финляндии. Дело в том, что в крупнейшем порту на Ботническом побережье — в Турку тогда могли находиться советские наблюдатели,[891] которые сообщали точные сведения об увеличении там количества германских войск. Один из ответственных за «немецкий транзит» представителей Финляндии в Турку жаловался, что «русский вице-консул никак не желал покидать порт без вмешательства полиции» в момент, когда там оказывались немцы.[892]

Финскому руководству все труднее становилось скрывать масштаб переброски на север страны германских солдат. В Москву из разных стран поступала тревожная информация о том, что «немцы перебрасывают в Финляндию войска».[893] Как сообщал в конце апреля советский военный атташе в Германии, «потоки военных транспортов из Германии в Финляндию идут непрерывно, а в последнее время поступают сведения о транспортировке войсковых частей».[894] Тем не менее в то время наиболее обращающим на себя внимание был «туркуский транзитный коридор». По мнению профессора М. Ёкипии, в этот период, «когда на улицах небольшого

Турку появилось порядка трех тысяч немецких солдат, получивших возможность в ожидании посадки в железнодорожные составы побывать в городе, это не могло не приковывать к себе очевидного интереса».[895]

По оценке английского военного атташе, в Финляндию в целом за март-начало мая 1940 г. было переброшено 4,5 тыс. немецких солдат, оснащенных тяжелым вооружением. Считалось, что большинство из них прибыло в Финляндию именно через Турку.[896] Всего же по финским источникам к началу мая на территорию страны из Германии было направлено около 13 тыс. немецких солдат.[897]

Представители зарубежных стран обращали пристальное внимание не только на чисто военные вопросы. Их не в меньшей степени интересовала общеполитическая информация, связанная с финско-германским сотрудничеством в контексте подготовки к совместному ведению войны. 23 марта военный атташе США в Хельсинки передал в Вашингтон, что финский генерал-майор А. Ф. Айро проговорился на одном из ужинов английскому военному атташе, что уже теперь ожидается новая война с Советским Союзом. «Но, — как заметил генерал, — на этот раз результат будет иным, поскольку мы получим помощь от Германии».[898] А тремя днями раньше, 20 марта, посол Великобритании в Москве Р. С. Криппс решил обменяться мнениями по поводу финско-германского военного сотрудничества со своим шведским коллегой. Кроме того, английский дипломат посчитал необходимым открыто поговорить об имеющихся у него в этой области сведениях и с советскими представителями.[899]

Вскоре Р. С. Криппс имел продолжительную беседу с заместителем министра иностранных дел А. Я. Вышинским о том, что «создалась новая ситуация в Скандинавии, и СССР не может не интересоваться ею».[900] Конкретизируя сказанное, английский дипломат прежде всего сосредоточил внимание на том, что в Финляндии «ведется оживленная антисоветская пропаганда, инспирируемая со стороны Германии». Затем он указал на посещение Финляндии немецкими военными делегациями, отметив, в частности, визиты генерала Зайделя и полковника Бушенхагена.[901] Эта информация свидетельствовала, что германская военная активность в Финляндии стала насколько явной, что британские дипломаты решили заострить на происходившем внимание советского руководства.

Естественно, подобные сведения не были совершенно неожиданны для Москвы. Подготовка Финляндии к войне становилась все более заметной. К тому же советская разведка перехватывала определенную информацию, которая поступала в английскую миссию в Хельсинки по этому вопросу. А через агентурную сеть в Москве советским разведчикам удалось получить сведения о состоявшихся тогда доверительных встречах, которые происходили с финскими представителями у английских и у шведских дипломатов. В ходе их бесед шел обмен информацией относительно намерения Финляндии «принять участие в войне против Советского Союза».[902]

Ни Великобритания, ни США не скрывали своей озабоченности происходившим в Финляндии. 28 апреля руководитель американской миссии в Хельсинки выражал английскому коллеге особое беспокойство тем, что финско-немецкое взаимодействие имеет не только военный характер, но и тем, что «Финляндское правительство связывает себя также политическим сотрудничеством с Германией».[903] Как отмечает финский историк Ю. Невакиви, «в течение апреля-мая посланники Англии и США в Хельсинки наперебой докладывали о признаках приближающейся беды».[904]

Агентство «Юнайтед Пресс» в конце апреля распространило сообщение даже о якобы уже состоявшихся «в Финляндии совместных германо-финских военных маневрах». В ответ на это финский МИД специально разъяснил, что в Финляндии немецкие «военнослужащие по-прежнему выполняют лишь транзитные переходы».[905] Однако подобные объяснения никого не могли удовлетворить. Финским посланникам в Англии и США были сделаны специальные запросы о том, как в Хельсинки видят дальнейшие перспективы в продолжающейся воине.[906] В то же время глава английской миссии в Финляндии лично встретился с Р. Рюти и непосредственно у него пытался выяснить, как далеко зашла уже прогерманская ориентация его страны.[907]

Но все эти демарши, естественно, не давали никакого результата. Финское руководство последовательно двигалось по определенному им курсу. Взгляды на предстоящую войну тогда мало вообще скрывались в стране — они были вполне устойчивыми и распространялись достаточно широко. «Хотя военные дела нельзя было сильно афишировать, — отмечал М. Ёкипии, — показательно, что в апреле о них все же разузнали ведущие финские парламентские деятели, находящиеся вне военного кабинета».[908]

Было бы в данном случае наивно думать, что тогда в Советском Союзе не располагали информацией о готовящейся войне. В частности, в это время советская контрразведка четко фиксировала обостренное внимание финляндских спецслужб к территории СССР. Как отмечалось в документах Наркомата обороны в апреле 1941 г., финская разведка проявляла «особую активность», указывалось, что ее деятельность в целом концентрировалась на получении информации о «дислокации воинских частей, строительстве военных сооружений и укрепрайонов», а также касалась всего того, что было связано с «расположением штабов воинских частей, военных складов, баз» на территории, отошедшей к СССР в марте 1940 г. Поэтому советская сторона делала вывод о необходимости обратить особое внимание на то, чтобы воспрепятствовать финским разведывательным органам в получении «данных по интересующим их вопросам».[909]

Естественно, и советская разведка сама пыталась обеспечивать стоявшие перед нею задачи по сбору информации о готовящейся Финляндией войне и о ее сотрудничестве с рейхом. Здесь, наряду с достаточно развитой сетью советских агентов, работающих в различных странах и добывающих весьма важную информацию о подготовке Германией нападения на СССР, советские разведчики подбирали ключи к шифротелеграммам дипломатической переписки ряда государств, а также занимались прослушиванием зданий иностранных дипломатических представительств в Москве, в том числе и финского.[910]

Более того, советская военная разведка имела агентурный доступ к определенным документам разведывательной службы Англии, материалы которой представляли государственные секреты большой важности. В результате в Москву нередко попадали аналитические документы британской разведки, в том числе и отдельные материалы относительно германо-финляндского сотрудничества.

Так, в частности, на стол Сталину, Молотову и Берия попадали сводки английской разведки за конец апреля 1941 г., перехваченные советской агентурой, где в разделе «Германия и Финляндия» сообщалось о существовании в финском генштабе уже к концу марта мнения, что «немцы немедленно начнут наступление на район Мурманска, используя для этой цели свои дивизии из северной Норвегии» и, более того, «немецкие морские и воздушные силы окажут помощь финской армии, находящейся в южной Финляндии».[911]

Согласно справке Наркомата госбезопасности, обобщавшей тогда новые агентурные сведения о подготовке Финляндии совместно с фашистской Германией к нападению на Советский Союз, имелись сведения, что Финляндия должна была вступить в войну, но «ввиду ее слабости первый удар последует не со стороны Финляндии, как одно время предполагалось, а из Восточной Пруссии».[912] Именно так и произошло.

Важным оказалось агентурное сообщение, переданное из Берлина в Наркомат госбезопасности 30 апреля. «По сведениям, полученным в штабе авиации, — говорилось в нем, — в последние дни возросла активность в сотрудничестве между германским и финским генеральными штабами, выражающаяся в совместной разработке оперативных планов войны против СССР. Предполагается, что финско-немецкие части перережут Карелию с тем, чтобы сохранить за собой никелевые рудники Петсамо, которым придается большое значение».[913]

Достаточно объемная информация поступала в Москву и из самой Финляндии. Весной 1941 г. в советском представительстве в Хельсинки продолжали внимательно анализировать политическую обстановку в стране. «Враждебность против нас нарастала, — вспоминал об этом периоде Е. Т. Синицын. — По радио, в газетах, в театрах больше всего времени отводилось победам фашистской Германии на фронтах Европы. Правящая элита каждую победу немцев принимала как свою».[914] Тогда полпредство подготовило для Москвы важный информационный материал, из которого следовало, что финское правительство продолжает активно вести переговоры с Германией «о совместной войне против Советского Союза, если ее начнут немцы».[915]

Советское полпредство стремилось как-то повлиять на настроения финской общественности с целью воспрепятствовать развитию негативного процесса по отношению к СССР. В середине апреля в советском представительстве в Хельсинки был организован прием, на который приглашались известные финские политики и государственные деятели, благожелательно настроенные к СССР. Участник этой встречи председатель комиссии парламента по иностранным делам В. Войонмаа писал: «Стол — с икрой, прекрасный! Напитков — полно. Беседа — в основном по-русски — очень оживленная, слегка богемная».[916] Но наивно было думать, что происходившее могло иметь существенное значение в преддверии войны. Правда, руководитель резидентуры в Финляндии Е. Т. Синицын приглашал некоторых участников этой встречи в отдельную комнату и пытался вести с ними «индивидуальные беседы». Как отметил по этому поводу В. Войонмаа, в ходе переговоров Синицын даже преподнес ему «сюрприз». Он заявил, что проблему финско-шведского сотрудничества «в Москве решено… еще раз обсудить».[917] Велась тогда речь и о возможности кардинального расширения торговли между двумя странами. Войонмаа тогда посоветовал: «…Наша программа — "сначала торговля, а затем политика" (т. е. с помощью хорошей торговли можно перейти к хорошей политике), тогда как их программа обратная — "сначала политика, а затем торговля"».[918] Таким образом, по мысли этого известного дипломата ситуацию можно было еще каким-то образом исправить. Но для решения такой задачи требовалось время и проявление обоюдного желания сторон.

В СССР постарались использовать этот шанс. В конце мая 1941 г. советское руководство пошло на резкое увеличение поставок в Финляндию хлеба (было направлено до 20 тыс. тонн). Почти одновременно, в середине апреля, в финскую столицу был командирован и новый советский полпред П. Д. Орлов, которого в Финляндии считали затем «образованным, гибким, улыбающимся и покладистым».[919] Он, в отличие от прежнего полпреда, стал проводить более дружественную линию. К тому же это совпало с ослаблением резких выступлений на финском языке советских радиостанций, вещавших на Финляндию.[920] В руководящих кругах Хельсинки, естественно, замечали произошедшие перемены и даже вынуждены были признать, что «в Москве наблюдается некоторый рост благожелательности по отношению к нам».[921]

Но, конечно, наряду с такими мерами, в СССР не могли закрывать глаза на факты, свидетельствовавшие об усилиях Финляндии по подготовке к войне на стороне Германии. Необходимо было вносить соответствующие уточнения в составлявшийся советским военным командованием перспективный оперативный план.

Общий оперативный план подготовки СССР к отражению возможной агрессии со стороны Германии, как уже отмечалось, был утвержден в октябре 1940 г. и сохранялся без принципиальных изменений до февраля 1941 г. Однако вскоре, с приходом к руководству Генеральным штабом Г. К. Жукова, начался процесс существенных доработок первоначального варианта плана «стратегического развертывания». К 11 марта 1941 г. к нему были уже готовы уточнения для утверждения в высших инстанциях. В отношении Финляндии в них по существу повторялись прежние основные положения осеннего варианта, но последний, наиболее важный его раздел, посвященный конкретным задачам советских войск в случае начала войны, не раскрывался. Тем не менее новым в этом разделе было то, что на западных границах СССР выделялось два направления. Одно из них относилось непосредственно к боевым действиям на западных рубежах страны, а другое — к стратегическому развертыванию на «Финском фронте».[922]

В плане не определялись конкретные задачи по этим направлениям, но указывалось предполагаемое количество войск для ведения боевых действий. Причем, по мнению советского командования, на «Финском фронте» следовало развернуть значительное количество войск — 135 стрелковых дивизий.[923] Это число чуть ли не втрое превышало то, которое было определено для проведения боевых операций против Финляндии осенью 1940 г.,[924] что показывает, насколько серьезно оценивались те сведения, которые были получены о начале сосредоточения немецких войск на финской территории.

С другой стороны, безусловно, такая численность дивизий, планируемых для развертывания в приграничной с Финляндией зоне, указывала на то, что в Москве в случае начала войны отнюдь не предполагали осуществлять здесь сугубо оборонительные боевые операции. Более того, эти силы, очевидно, намечалось использовать к тому же вовсе не против только лишь финской армии, которая по советским оценкам могла «выставить против Советского Союза до 18 пехотных дивизий».[925] Иными словами, советское военное руководство действительно полагало, что один из первых ударов будет нанесен Германией именно «через Финляндию»,[926] и готовилось решительно его отразить. Таким образом, в СССР Финляндию безальтернативно отнесли к одному из главных участников немецкой коалиции в войне против Советского Союза.

О том, насколько серьезно в данном случае подошло советское командование к положению на северо-западных рубежах СССР, свидетельствует разработанный план проведения сборов высшего командного состава, полевых поездок и учений Ленинградского округа на 1941 г. Чуть меньше половины всех готовящихся мероприятий по этому плану приходилось на отрезок времени до конца июня. При этом наибольшее внимание, естественно, уделялось финскому направлению.[927]

Однако перспектива активных наступательных действий на северном и северо-западном направлениях не получила своего дальнейшего развития и уточнения. К 15 мая, с учетом указаний Сталина, был составлен окончательный вариант плана «стратегического развертывания вооруженных сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками». В него Генеральным штабом были внесены все необходимые поправки с учетом реальных возможностей советских вооруженных сил.

Этот документ оказался последним вариантом плана советского командования перед началом войны и скорее напоминал те разработки, которые были составлены в отношении Финляндии еще летом 1940 г. Составители плана исходили из того, в частности, что Финляндия выставит против СССР до 20 пехотных дивизий. Однако в задачи войск, прикрывавших север и северо-запад страны, входило лишь осуществление «обороны Ленинграда, порта Мурманска, Кировской железной дороги и совместно с Балтийским военно-морским флотом обеспечение… полного господства в водах Финского залива». Для этого выделялась в общей сложности 21 дивизия. Таким образом, не предполагалось проведения наступательных операций против войск, находившихся в Финляндии, а лишь отражение их возможного наступления. Здесь имелось коренное отличие от характера боевых действий советских войск на южном направлении, где ставилась конкретная задача быть готовыми «к нанесению удара против Румынии при благоприятной обстановке».[928]

В результате, по сравнению с предшествовавшими вариантами, в окончательной разработке плана «стратегического развертывания» произошли серьезные изменения. Советское командование теперь уже не имело возможности ведения активных наступательных действий на финской территории.

В большей степени это было связано с реальным потенциалом вооруженных сил СССР в то время. Учитывалась, конечно, серьезная опасность возможного наступления из Финляндии финских и немецких войск на жизненно важные районы северо-запада и севера Советского Союза, однако не предусматривалось реализовывать известное положение «бить противника на его собственной территории». Главным, самым опасным для страны направлением, совершенно обоснованно, считалось западное, где у границы с СССР концентрировались основные силы германской армии.[929]

Таким образом, объективно, к лету 1941 г. в случае начала большой коалиционной войны реальная опасность на северо-западе существовала, скорее, для Советского Союза, нежели для Финляндии. На этом направлении финские вооружейные силы вместе с Германией явно выступали, как активная сторона в подготовке наступательной войны. Причем уже ни у советского, ни у финского руководства в данном случае не было никаких иллюзий.

В течение зимы-весны 1941 г. уже заканчивался процесс детальной разработки конкретных немецко-финских наступательных операций. Тезис о «немецкой военной помощи в случае советского нападения на Финляндию», по выражению профессора М. Менгера, реально «стал фиктивным».[930] Тогда координация наступательных действий двух армий была в стадии перехода от первых общих договоренностей между начальниками генеральных штабов к непосредственному взаимодействию командования немецких войск в Норвегии и финских частей в этом регионе. Иными словами, планирование уже вступило в фазу разработки и подготовки конкретных боевых операций.

Что же касалось военного руководства Советского Союза, то оно, учитывая процессы, происходившие в Финляндии, готовилось лишь к отражению агрессии с ее территории. В политическом же плане прилагались усилия, направленные на то, чтобы сохранять с ней добрососедские отношения.

В конце апреля Гитлер окончательно определил дату нападения на СССР — 22 июня 1941 г. Тогда до этого дня оставалось менее двух месяцев. Естественно, что руководству Третьего рейха следовало уже спешно приступить к решению за оставшееся время с Финляндией всех проблем, связанных с участием ее в войне. 30 апреля Гитлер отдал распоряжение незамедлительно довести до конца «официальные переговоры об участии в войне против Советского Союза» финской армии.[931]

На следующий день, 1 мая, для начальника штаба вермахта генерала Йодля была составлена специальная памятная записка, в которой четко определялись задачи финских и немецких войск в момент начала войны и механизм взаимодействия германского и финского военного командования. Как считает профессор М. Ёкипии, этот документ должен был теперь стать общей основой для продолжения военных переговоров с Финляндией.[932] Одновременно в тот же день на совещании в главном штабе военного командования был рассмотрен график непосредственной реализации подготовительных работ по плану «Барбаросса». Суть его была зафиксирована так: «Совещание с Финляндией: результаты утверждены фюрером согласно документу от 28.4. 1941 г.».[933] Таким образом, тогда, видимо, были подведены и определенные итоги предшествующего военного планирования, которыми А. Гитлер был, очевидно, доволен.

Следующим шагом стало распоряжение В. Кейтеля о приглашении из Финляндии в Берлин «уполномоченных» для продолжения германо-финских военных переговоров.[934] С целью придания этому процессу более широкого характера и привлечения к нему представителей уже дипломатического ведомства 12 мая Йодль передал в министерство иностранных дел рейха информацию о том, что «настало время для детальных переговоров о военном сотрудничестве с Финляндией».[935] Приглашение финляндской делегации для достижения окончательных договоренностей по военной линии решили поручить именно представителям МИДа. Так постепенно приходила в движение громадная германская государственная машина, расчищая дорогу для последнего раунда финско-немецких переговоров.

20 мая из Германии в Хельсинки негласно прибыл посол для особых поручений Карл Шнурре. Целью этого визита являлась встреча немецкого дипломата с президентом Р. Рюти. На ней он должен был изложить суть своей секретной миссии. О его переговорах знали далеко не все даже из числа высокопоставленных чиновников финского МИДа. Исследователи же обращают внимание и на то, что по непонятным причинам об этой поездке нет донесений в финских архивных фондах, так же как о ней не упоминает в своих воспоминаниях и немецкий посланник В. Блюхер.[936] Все это, очевидно, было не случайно и требует пристального внимания.

По сохраняющейся еще версии суть проходивших переговоров заключалась лишь в том, что Шнурре при встрече с Рюти вел речь относительно опасности «возможного нападения СССР на Финляндию» и предложил «направить в Германию одного или нескольких офицеров генштаба для переговоров и координации военных действий на случай, если Финляндия окажется объектом нападения». Само предложение направить делегацию для ведения переговоров не вызывает никаких сомнений. Это, как известно, было одним из необходимых последующих шагов в продолжении финско-германского военного сотрудничества. Но кажется невероятным, чтобы за месяц до начала агрессии против СССР Шнурре было необходимо передать Рюти «предостережение Гитлера» об опасности нападения на Финляндию Советского Союза. Более того, удивительным был и последовавший ответ президента. На столь устрашающие заявления Шнурре Рюти ответил так: «Финляндия может и своими силами отразить нападение», но «будет очень рада, если в такой ситуации можно рассчитывать на помощь извне».[937]

Поскольку основным источником по выяснению существа состоявшихся переговоров являются дневниковые записи самого Р. Рюти, то, вероятно, произошло явное смещение акцентов в процессе изложения характера указанной встречи. Сам факт постоянного подчеркивания Германией якобы усиливавшейся «советской военной опасности» был далеко не нов, но очевидно и то, что предмет переговоров являлся иным. Утверждение о сохраняющейся «опасности» с востока германские спецслужбы использовали в данном случае для дезинформации с целью прикрытия готовившейся агрессии против СССР. Финское руководство также часто прибегало к этому утверждению, даже когда, как заметил К. О. Фрич, «было уже совершенно ясно, что война против России у порога».[938] Именно это как раз и получило отражение в документах президента.

Что же касается ответов Рюти, которые он излагал на страницах своих дневниковых записей, то, скорее всего, финский президент пытался что-то и оставить вне рамок дневника. На самом деле реальный ответ на запросы немецкого эмиссара был уже выработан обычным узким кругом лиц в день начала этих переговоров, и он, безусловно, был положительным. Финляндии теперь было необходимо направить в Германию свою военную делегацию.

Это, в принципе, мало для кого могло быть неожиданным. Что же касается утверждений относительно отражения готовящейся против Финляндии «советской агрессии», то они совершенно не укладывались тогда в собственные разработки германского и финского генеральных штабов, где, как уже отмечалось, полным ходом шел процесс подготовки армий к наступлению на советскую территорию. К тому же Р. Рюти именно в это время предпринял усилия к интенсивному обмену мнениями с германским руководством относительно уже будущих финских восточных границ. В конце мая он дал задание Т. Кивимяки «представить немецкому внешнеполитическому руководству пожелание: чтобы Финляндии были возвращены старые границы, а также стратегические и этнографические границы Восточной Карелии».[939] При этом самым «смелым» из различных вариантов, которые тогда представили в Берлин, была идея установления новой границы от Белого моря к Онежскому озеру и далее по Свири, через Ладогу — к Ленинграду.[940] Все это свидетельствовало о том, как Финляндия собиралась «обороняться» от «советской военной угрозы».

В целом теперь уже отчетливо вырисовывалось то, как будут в ближайшее время развиваться события. В финляндском представительстве в Москве тогда высказывались довольно определенно, что в случае нападения Германии на Советский Союз Финляндия «не будет на русской стороне». Временный поверенный П. Хюннинен не стал скрывать от шведского посланника В. Ассарссона, какую именно позицию займет Финляндия. «У нас может быть, — говорил он, — только один выбор: быть всецело в немецком жизненном пространстве». Из прослушанного 12 мая 1941 г. советской разведкой разговора, происходившего в финском представительстве в Москве, следовало, что в дипломатических кругах Финляндии знали о возможном начале войны уже довольно много. В частности, высказывалось предположение, что «конфликт этот возможен в июне месяце» и считалось, что, по крайней мере, «в течение следующих двух месяцев отношения с Советским Союзом окончательно выяснятся». Твердо также заявлялось, что «война между Советским Союзом и Германией неизбежна», а вмешательство Финляндии «надо оттягивать». Имелась в виду такая ситуация: когда немецкая армия будет приближаться к Ленинграду, финны начнут «наступать с восточной стороны Ладожского озера».[941] Все это свидетельствовало о том, что полученная информация о приближающемся нападении Германии на Советский Союз довольно быстро распространялась в финской дипломатической среде. Возвратившийся 14 мая из Хельсинки в Москву посланник Ю. К. Паасикиви охарактеризовал обстановку в Финляндии одной общей фразой: «В Хельсинки храбрятся как черти».[942]

Тем временем 24 мая начальник генштаба финской армии генерал Эрик Хейнрикс и начальник оперативного отдела полковник Кустаа Тапола в сопровождении трех представителей вооруженных сил прибыли в Германию для окончательного согласования планов совместных операций с немецкой армией. Переговоры были целенаправленные и весьма сжаты по времени (они проходили в Зальцбурге и Цоссене). С немецкой стороны германскую делегацию возглавляли фельдмаршал Вильгельм Кейтель, генералы Альфред Йодль и Франц Гальдер. Длились они всего четыре дня.

Кейтель в своих заметках, сделанных во время тюремного заключения и судебного процесса в Нюрнберге осенью 1946 г., отмечал: «С начальником генерального штаба финской армии генерал-лейтенантом Хейнриксом я в мае 1941 г., имея намеченный Гитлером маршрут, заключил в Зальцбурге основополагающее соглашение (которое затем было учтено Йодлем в оперативном отношении) с целью допуска на территорию Финляндии армии «Норвегия» под командованием генерал-полковника фон дер Фалькенхорста. Ни я, ни Йодль даже и не предполагали, что наша миссия являлась всего лишь подтверждением предварительных переговоров ОКХ (главного командования сухопутных войск. — В. Б.)…»[943] Что имелось в виду под «основополагающим соглашением»? Об этом все еще трудно сказать. Из материалов генерала Хейнрикса, представленных (в рукописи) Маннергейму по поводу состоявшегося визита, вовсе не следует, что он вообще вел обстоятельные переговоры с Кейтелем[944] (там все сводилось лишь к рассмотрению чисто оперативных вопросов).

Тогда с немецкой стороны было определено, что цель всей операции — быстрый захват севера Советского Союза и установление господства на Балтийском море, Для этого немецкие войска должны были начать наступление из Восточной Пруссии через Прибалтику на Ленинград, а финской армии следовало нанести скоординированный с ними сильный удар вдоль восточного или западного побережья Ладожского озера и, в зависимости от обстановки, продвигаться вперед для соединения с германской группой армий «Север». Предусматривалось, что наступление финских войск на ленинградском направлении начнется не сразу, а примерно через 14 дней после начала Германией войны.[945] При этом Хейнрикс записал: «Йодль считает, что финский народ, который недавно мужественно выстоял в тяжелой войне, может быть этим сильно ослаблен». С учетом сказанного имелось в виду, что на юго-восточном направлении — на Карельском перешейке и в Приладожье — финнам необходимо вначале лишь сковать силы русских, которые будут действовать против немецких войск. Дословно: финские войска «не должны вести наступление по обе стороны Ладожского озера пока рюсся в соку».[946] Предполагалось также, что и сроки проведения всеобщей мобилизации в Финляндии не следует проводить, опережая ход развития международных событий.

Возвратившись в Финляндию, Хейнрикс подробно проинформировал об итогах переговоров Рюти, Маннергейма и Вальдена, после чего правительство было поставлено в известность о необходимости осуществления подготовительных мероприятий для ведения войны и установления соответствующих сроков для этого. В данном случае показательным вновь было то, что политическое руководство страны фактически опять формально не участвовало в процессе принятия решений, которые за него делали военные. Весь этот процесс тогда выглядел вполне естественно. Более того, даже не возникало вопроса, о каком характере войны идет речь, хотя было совершенно ясно, что предусматривалось участие Финляндии в агрессии.

В современной финской историографии бытует утверждение, что в это время «политическое руководство Финляндии в переговорах с Германией оставалось с шорами на глазах»[947] или что в это время страна вообще все еще «находилась перед принципиальным выбором».[948] Эти рассуждения, однако, выглядят крайне неубедительными, поскольку уже пройденный Финляндией путь после окончания «зимней войны» не мог на последней стадии перед нападением на СССР вдруг прерваться по воле произошедших «изменений в настроениях» в финляндском правительстве. Генеральный штаб Финляндии действовал отнюдь не вопреки требованиям президента, а военное и политическое руководство страны на всех стадиях гало к германо-финскому сотрудничеству вполне осознанно.

Таким образом, никаких «шор» или особого выбора у Финляндии тогда не оставалось. Характер и дух последних встреч на высшем уровне между германским и финским военным руководством в канун войны свидетельствовал о том, что речь велась уже исключительно об окончательном согласовании последних приготовлений перед началом войны. Германию, по крайней мере, в этот период особо не волновало уже как поведет себя Финляндия.[949] Подтверждением тому было отданное 28 мая Гитлером указание, согласно которому финляндскому руководству можно было передавать сведения о планирующихся немецких операциях против СССР, но, естественно, «лишь о тех, которые им необходимо знать для взаимодействия» с немецкими вооруженными силами».[950]

Да и в Хельсинки процесс германо-финского сотрудничества не вызывал больших споров. 30 мая у Р. Рюти состоялось совещание узкого правительственного круга, на котором было принято решение через посланника в Берлине Т. Кивимяки сообщить о том, какие территориальные интересы преследует Финляндия в войне против СССР и в чем она, с точки зрения экономики, ожидает поддержки от Берлина. Как отмечает в своих мемуарах Кивимяки, по его мнению, прежде всего, «вопрос заключался в сближении с интересами Германии». Финский посланник, получив такое задание, сразу же отправился в немецкий МИД. «С внесенными соображениями надо было спешить… — писал он. — Я сразу же, захватив с собой документы и карты, направился к Вайцзеккеру».[951]

При этом, естественно, процесс развития военно-политического сотрудничества между Германией и Финляндией перед началом войны на этом не закончился. Вскоре, 3–6 июня, состоялся новый раунд военных переговоров, проходивших уже в Финляндии. Во главе немецкой делегации был полковник Э. Бушенхаген, а также начальник восточного отдела разведки генштаба сухопутных войск полковник Э. Кинцель. С финской стороны в переговорах участвовали представители высшего оперативного командования, во главе с начальником генерального штаба Хейнриксом.

В ходе этой встречи был решен вопрос об установлении по реке Оулунйоки разграничительной линии между немецкими и финскими войсками. III-й корпус финской армии, находившийся в Лапландии к северу от этого рубежа, переходил в подчинение командующего армии «Норвегия» генерал-полковника Н. Фалькенхорста. Тогда же была достигнута договоренность о передаче Финляндией целого ряда своих аэродромов немецким военно-воздушным силам.[952] На переговорах обсуждались и конкретные «текущие» дела. В частности, устанавливалось, когда на финскую территорию будут дополнительно переброшены значительные контингенты немецких войск, а также время размещения в финляндских шхерах германских боевых кораблей.[953]

Результат этих переговоров был передан в телеграмме, которую отправили 3 июня 1940 г. из Хельсинки немецкому военному командованию: «Финляндия к каждому пункту сотрудничества готова».[954] Так важнейшие межгосударственные вопросы, касавшиеся территориального суверенитета и подчинения части финской армии непосредственно иностранному государству, решились снова без ведома парламента — на уровне офицеров, которым поручалось достигнуть соответствующих договоренностей.

Более того, М. Ёкипии считает, что эти переговоры оказались как бы центральными. «В сущности, — пишет он, — решение Финляндии об участии в плане «Барбаросса» на стороне Германии приобрело окончательный характер в ходе переговоров, состоявшихся в Хельсинки с 3 по 6 июня», что было «роковым для страны». По его словам, финны и немцы после этих переговоров «превратились в компаньонов по коалиции».[955]

Уместно здесь заметить, что при характеристике определенных этапов финско-германского военного сотрудничества 1940–1941 гг. в финской исторической литературе использовались понятия «рокового» или «судьбоносного» события для Финляндии. Это относилось и к договоренности о начале германского «транзита» по финской территории, и о встречах генералов Талвела и Хейнрикса с Гальдером. Во всех случаях результат для Финляндии оценивался именно так. В этом смысле хельсинкские переговоры оказались лишь очередным шагом в общем процессе германо-финляндской подготовки к войне. Их результат в данный момент также являлся определяющим в ходе сотрудничества Германии с Финляндией и, как и во всех предыдущих периодах, имел роковые последствия для последней. И здесь не следует заблуждаться: курс на участие Финляндии в войне был взят уже в 1940 г. и все последующее в данном случае развитие лишь приближало ее к опаснейшей для страны цели.

В связи с военными приготовлениями реальный ход событий давал основание руководству финскими вооруженными силами с полной уверенностью считать, что наступил завершающий этап подготовки к совместным с Германией действиям. 5 июня по сложившейся традиции в ресторане «Савойя» в Хельсинки Маннергейм в узком кругу приглашенных на доверительную беседу — с Вальденом, Хейнриксом и Талвела сообщил весьма значительное известие: «Германия на днях совершит нападение на Советский Союз». При этом маршал добавил: «Немцы не просят нас ни о чем другом, кроме как нанести сильнейший удар в направлении Ленинграда».[956] Тогда же было решено, что в группировке войск, которая будет осуществлять этот удар, прорыв должно было осуществлять соединение под командованием Талвела. Стремительно поднявшись со стула, тот патетически заявил присутствовавшим: «Это есть величайший момент в моей жизни».[957]

Как видно, о полной решимости вести наступление на Ленинград Маннергейм уже высказывался и прежде в узком кругу руководящих деятелей Финляндии. Во всяком случае 4 июня германский военный атташе из Хельсинки докладывал в Берлин: «Я знаю это из таких весьма доступных источников, как если бы мне сказал то же самое лично маршал».[958] Таким образом, Финляндия перед началом боевых действий уже вышла на «финишную прямую».

В этой связи возникает вопрос, насколько достигнутые договоренности удавалось скрыть от иностранных наблюдателей, которые пытались еще разобраться в складывающемся тогда германо-финском военном сотрудничестве?

Несмотря на то, что контакты высокопоставленных финских генералов и офицеров с представителями вермахта осуществлялись чрезвычайно секретно, они все же не остались незамеченными. Военный атташе Великобритании в Хельсинки майор Ю. Маджилл получил в последний день мая информацию, что в финском генштабе обсуждаются проходившие в Германии переговоры. Этому сообщению придали весьма важное значение. Английский посланник Гордон Верекер пытался выяснить у Рюти, что означает визит Хейнрикса в Берлин. Президент ответил следующее: офицеры выезжали в Германию по поводу «организации транзита». Посланник сразу же доложил об этом в Лондон министру иностранных дел Антони Идену,[959] давая понять об очевидной фальши такого объяснения.

Чуть позже, 6 июня, об этих переговорах получают определенные сведения и в Швеции. Тогда в Хельсинки посланник К.-И. Вестман выяснил, что генералы Хейнрикс и Туомпо с 24 по 28 мая провели в Германии серьезные переговоры.[960] Вместе с тем и военный атташе Швеции спустя день также сообщил в Стокгольм, что в Финляндии уже закончились еще одни переговоры между финскими и немецкими военными представителями. Конкретно указывалось, что в ходе их финны «дали окончательный ответ на немецкие вопросы и требования».[961] Таким образом, утаить имевшие место тайные контакты военных представителей Германии и Финляндии не удалось.

В данном случае трудно представить, что начавшиеся затем активные военные приготовления, которые непосредственно должны были предшествовать наступлению, могли быть каким-то образом скрыты.

Действительно, тогда уже открыто и интенсивно шла переброска в Финляндию основной группировки немецких войск, которая должна была вести наступление на крайнем Севере. С этого момента события стали развиваться уже с молниеносной быстротой.

3 июня первые представители командования немецкого 36-го армейского корпуса прибыли на круизном судне «Адлер» в финский порт Раума. В составе этой группы было уже большое количество высокопоставленных офицеров, которые отправились по железной дороге через всю Финляндию на север в район Рованиеми. В целях конспирации немецких военнослужащих переодели в финскую военную форму.[962]

Массовая же переброска немецких войск началась 7 июня. В этот день генерал Йодль отдал приказ об их транспортировке в порты Финляндии.[963] Туда было направлено громадное количество судов, на борту которых находились военнослужащие двух немецких дивизий. Всего в июне 1941 г. на более чем 70 транспортных кораблях перевезли свыше 21 тысячи германских солдат. Они выгружались в портах Оулу, Пиетарсаари, Вааса, Каскинен и Турку,[964] затем эшелонами по железной дороге эти войска перемещались в район Рованиеми. Ограниченные возможности этой дороги, естественно, не могли не привести к тому, что начавшиеся перевозки полностью парализовали другие функции и деятельность железнодорожных магистралей на этом направлении. В целом для проведения указанных перевозок потребовалось около 260 поездов.[965] Вместе с тем в финскую Лапландию из Норвегии стали маршем прибывать и первые механизированные части дивизии СС «Норд». Вообще же в те дни благодаря переброске войск из Северной Норвегии группировка немецкой армии в районе Рованиеми увеличилась более чем на 40 тыс. солдат.[966]

Разумеется, что такое значительное перемещение войск уже невозможно было скрыть. Первыми информацию о начавшейся переброске получили шведы. Еще до ее проведения они сумели расшифровать немецкую радиограмму, в которой сообщалось о планируемой операции.[967] Поэтому шведская разведка заблаговременно приступила к отслеживанию процесса происходивших перевозок. Одновременно за развитием событий на Севере Европы с пристальным вниманием наблюдали и англичане. «У английской разведывательной службы не было ни малейшего затруднения следить за сосредоточением немцев», — отметил финский исследователь Ю. Нева-киви. Ознакомившись с соответствующими фондами архивов Великобритании, он пришел к заключению, что «в Лондон поступали детальные сведения обо всех прибывающих в Финляндию войсках, с момента первого удара колокола 7.6. в 12 часов, когда дивизия СС «Норд» начала перемещать первые подразделения в сторону Финляндии».[968] По данным английской разведки, только тогда через границу с Норвегией прошло 12 тысяч немецких солдат.[969]

Более того, информацией о происходящих событиях стали интенсивно обмениваться дипломаты ряда стран. Так, уже 11 июня произошла встреча английского представителя с посланником Швеции в Хельсинки. Сведения, которые они сообщили друг другу по поводу переброски немецких войск, совпали. Об этом из шведских источников узнал также и американский посланник в финской столице А. Шоенфельд.[970]

Однако в данном случае прежде всего важно, что точно знало обо всем происходившем в это время в Финляндии советское руководство. Из информации, которая была представлена в начале мая 1941 г. Сталину и некоторым другим руководителям СССР на основе данных из разведывательного управления Генерального штаба Красной Армии, становится ясно, что советское командование именно такое развитие событий и предполагало. В указанном сообщении говорилось, что «вероятно дальнейшее усиление немецких войск на территории Норвегии, северо-норвежская группировка которых в перспективе может быть использована против СССР через Финляндию и морем».[971]

Советская разведка располагала также информацией о настораживавших фактах взаимодействия генштабов германской и финской армий. В донесении, поступившем 11 июня в НКВД сообщалось: «В руководящих кругах германского министерства авиации и в штабе авиации утверждают, что вопрос о нападении Германии на Советский Союз окончательно решен… Переговоры о совместных действиях между германским, финским и румынским генштабами ведутся в ускоренном порядке. В ежедневных разведывательных полетах над советской территорией принимают участие также и финские летчики».[972]

Действительно, авиационная разведка с финской стороны территории СССР наиболее активизировалась в конце мая — начале июня. Нарушения воздушного пространства Советского Союза осуществлялись главным образом в районах Карельского перешейка и Заполярья.[973] В это время уже был решен вопрос о предоставлении в распоряжение немецкой авиации аэродромов в районах Хельсинки, Кеми и Южной Финляндии. При передаче районов авиабазирования германских ВВС с финской стороны выражалась просьба, чтобы «немцы уничтожали те советские аэродромы, которые могли угрожать территории Финляндии».[974]

По поводу переброски в Финляндию немецких войск Сталину неоднократно направляли обстоятельную разведывательную информацию. В ней верно указывалось, что с 5 по 15 июня в портах Финляндии «выгрузилось не менее двух моторизованных дивизий». Также сообщалось, что «немцы перебрасывают из Северной Норвегии в Финляндию дивизию, которая прибывает в Рованиеми».[975] Таким образом, в Москву поступали весьма четкие сведения. К тому же по дипломатической линии советское руководство получало определенную информацию и из Великобритании. По личному распоряжению министра иностранных дел А. Идена, советскому послу в Лондоне сообщили: «11 июня… в Финляндию переброшены 2 германских дивизии и… третья идет морем из Осло. В Або и других финских гаванях по Ботническому заливу в июне отмечается большое количество немецких судов с войсками и снаряжением».[976]

Естественно, что скрывать и далее происходившие на территории Финляндии процессы оказалось просто невозможно. По стране уже поползли слухи об огромном количестве немецких войск, которые пребывают в Финляндию. Член парламентской комиссии по иностранным делам В. Войонмаа, отражая эти настроения, писал своему сыну за рубеж: «В Финляндию непрерывным потоком идут немецкие войска… Только из порта Каскинен проследовало 11 воинских эшелонов. Через Васу… проследовало не менее 10 тысяч немцев… С юга идет одна немецкая дивизия, а из Киркенеса — другая… Весь Север уже оккупирован немцами, они стоят вдоль восточной границы».[977] Действительно, в губернском центре Лапландии Рованиеми и вокруг него начали быстро размещать до 70 различных немецких штабов.[978]

В подобной ситуации финляндское руководство должно было объяснить происходящее хотя бы членам правительства и представителям парламентских фракций. К тому же к этому времени был подготовлен и приказ об объявлении в стране частичной мобилизации, что также требовало пояснений.

И вот 9 июня 1941 г. Рюти выступил по этому вопросу в правительстве. Его выступление в целом носило характер дозированной передачи части информации, которая и так была очевидна. Он сказал о начале новой переброски в Финляндию немецких войск и о необходимости проведения частичной мобилизации в финскую армию. Эту информацию он подкрепил своего рода уведомлением, что, возможно, уже приближается война между Германией и Советским Союзом. Сенсацией в данном случае являлось лишь названное время, когда это произойдет: «будет, вероятно, до Иванова дня».[979] Таким образом, членам правительства намекнули, по словам В. Войонмаа, о том, что «что-то, несомненно, происходит».[980]

До советского руководства происходившее в финских правительственных кругах дошло достаточно быстро. Эта информация стала известна через министра финансов М. Пеккала, который заметил, что Финляндия приготовилась к нападению вместе с Германией на СССР, а «вопрос, будет ли война между Германией и СССР или нет, разрешится 24 июня». Именно он сообщил это на следующий день советским представителям, работавшим в Хельсинки.[981] Вообще же, в течение 5, 9, 11 и 13 июня на имя Сталина и Молотова поступала информация, в которой подробно, чуть ли не стенографически, сообщалось об обсуждениях финским правительством вопросов, касавшихся возможности вступления страны в войну против СССР на стороне Германии.[982]

В советском представительстве в Хельсинки пытались каким-то образом продолжать оказывать влияние на финское руководство. Так, Е. Т. Синицын срочно прибыл в министерство иностранных дел и в категорической форме задал вопрос: «В чем заключалась причина мобилизации финнов?» Последовавший ответ, однако, не давал убедительных объяснений. Советскому представителю лишь сообщили, что «Финляндия призывает на службу некоторую часть своих солдат, поскольку на территории страны много иностранных войск». Показательно, что ответ финского руководства сразу же стал достоянием германского посланника В. Блюхера.[983]

Между тем, согласно воспоминаниям Е. Т. Синицына, 11 июня он получил сведения о том, что в этот день «утром в Хельсинки подписано соглашение между Германией и Финляндией об участии Финляндии в войне гитлеровской Германии против Советского Союза».[984] Эта информация поступила по каналу агентурных связей. Нет никаких данных о том, были ли в этот день вообще переговоры между финским и германским руководством. Однако новость, которую сообщили Синицыну, оказалась подкрепленной другим сенсационным сообщением: война «начнется 22 июня, т. е. через 12 дней», а «финны вступят в нее на четыре дня позже».[985] Как отмечает советский дипломат, он уже через час после этого сообщения направил полученную информацию в Москву на имя Берии, а затем, как это он выяснил позже, 17 июня это сообщение легло уже на стол Сталина.[986]

Трудно сказать, какими достоверными источниками пользовался Синицын для получения этих сведений. В своих мемуарах он их не раскрыл, а лишь указал, что человек, который передал эту информацию, имел агентурную кличку «Монах» и был «видным политическим и общественным деятелем» Финляндии.[987] Однако тогда не все даже высшее финские военные руководители знали о точной дате начала войны. В день, когда Синицын передавал полученные данные в Москву, 11 июня, начальник генерального штаба Хейнрикс только еще сообщил германскому командованию, что финские войска «в соответствии с планом будут готовы к наступлению 28 июня, но… хотели бы знать за пять дней до нападения его точную дату».[988] Тем не менее в том, что процесс неуклонно приближал начало войны, никаких сомнений уже не было. По крайней мере, тогда из советского представительства в Хельсинки шла непрерывная информация, указывавшая на «факты скрытой подготовки Финляндии к войне».[989]

К тому же III-й финский армейский корпус, дислоцировавшийся в северной Финляндии, уже перешел в оперативное подчинение немецкой армии «Норвегия», а ее командующий Н. Фалькенхорст и все руководство со штабом уже 10 июня прибыли в Рованиеми. «Как бы то не было, — отмечает финский историк X. Сеппяля, — в генштабе Финляндии 10 июня знали, что Сийласвуо (командир III-го армейского корпуса. — В. Б.) получил задачу наступать, т. е. Финляндия присоединилась к агрессии за 12 дней до нападения Германии на СССР».[990]

Тем временем 12 июня из немецких портов в финские территориальные воды под торговыми флагами рейха взял курс отряд боевых кораблей, в который входили лучшие торпедные катера Германии.[991] Эти суда вместе с финскими кораблями должны были с началом войны постараться перекрыть выход советского Балтийского флота из Кронштадта. Присутствие до 40 немецких кораблей в гаванях на юге Финляндии, несмотря на их маскировку, сразу же было замечено.

Тогда же министр иностранных дел Р. Виттинг обратился к посланнику Великобритании в Хельсинки с требованием отозвать всех английских наблюдателей из северной Финляндии, обвинив их в шпионаже.[992] Обеспокоенный английский дипломат вскоре все же получил соответствующие разъяснения от Р. Рюти и маршала К. Г. Маннергейма. По их словам, там происходило «сосредоточение немецких войск, которые были нацелены для боевых действий против Мурманского района».[993] Англичане, естественно, являлись уже лишними тому свидетелями и должны были удалиться из Лапландии.

Завершающим событием этого отрезка времени было заявление, которое 13 июня доверительно сделал начальник генерального штаба Хейнрикс шведскому военному атташе. Не раскрывая всего, он сообщил, что уже следующая неделя будет «богатой на события».[994]

Действительно, теперь, когда оставались считанные дни до начала агрессии, руководству Финляндии требовалось принять ряд весьма ответственных решений. Как по этому поводу тогда заявил депутатам парламента министр иностранных дел Р. Виттинг, «если между Германией и Россией вспыхнет война, то не будет времени задумываться над ходом событий».[995] Теперь, уведомил он, за остающийся крайне небольшой срок следовало приложить максимум усилий к тому, чтобы к началу войны подойти оптимально подготовленными и полностью скоординировать планы с немецким военным руководством.

13 июня в Финляндию в штатской одежде прибыл представитель германского верховного командования генерал Вальдемар Эрфурт. В его функции как раз и входила координация действий немецких и финских войск. Через день он уже провел важное совещание с Хейнриксом, на котором рассматривался вопрос о начале всеобщей мобилизации в Финляндии. Несмотря на то, что к этому времени в стране уже прошла повторная частичная мобилизация, в результате которой было призвано в войска еще 30 тыс. человек, требовалось довести численность финской армии до предусмотренной расчетами перед началом наступления. Более того, выполняя пожелание финского военного руководства, Эрфурт 16 июня направил в Германию секретную телеграмму: «Хейнрикс по поручению Маннергейма просит, чтобы по внутриполитическим соображениям главная операция финнов могла начаться, если это возможно, только через два-три дня после начала» немецкого наступления на севере. Ответ был лаконичным: «Начало главной операции финнов зависит от развития событий на германском фронте».[996]

Таким образом финское командование продолжало пытаться скрыть свое участие в наступлении по германскому плану. Тем не менее 17 июня приказ о всеобщей мобилизации был уже подписан. «При этом, — как отметил М. Ёкипии, — отмобилизованную финскую армию совершенно не собирались держать на месте и использовать только для обороны границ. Ей предстояло в соответствии с планами «Барбаросса», принять участие в наступательных действиях. Жребий был брошен».[997] К тому же одновременно закончились и последние согласования оперативных планов наступательных операций. С 15 по 19 июня в генштабе финской армии были внесены окончательные уточнения в наступательные операции в северном Приладожье и на Карельском перешейке.[998] Финские войска вплотную подошли к последнему рубежу, и оставалось только отдать распоряжение о начале войны. Развернулась эвакуация населения из приграничных с СССР районов.

18 июня немецкие войска на севере стали выдвигаться непосредственно к самой границе с Советским Союзом и занимать позиции для наступления.[999] За день до этого финскому военному командованию сообщили, что начало войны — 22 июня. В генеральном штабе финской армии состоялось совещание начальников оперативных отделений штабов корпусов, где их проинформировали о намечаемом развитии событий. 19 июня П. Талвела записал в своем дневнике: «Предварительный приказ о наступлении получен».[1000]

В соответствии с планом «Барбаросса» финская армия выдвигалась главным образом на Карельский перешеек и севернее Ладожского озера для действий на ленинградском направлении. Нанесение основного удара возлагалось на образованную до этого Карельскую армию, командующим которой стал генерал Хейнрикс. На острие ее, наступая к реке Свирь навстречу с немецкими войсками группы армий «Север», должен был действовать VI-й корпус под командованием генерала Талвела — бывшего эмиссара маршала на переговорах в Германии в 1940 г.

За день до нападения Германии на Советский Союз, 21 июня, вооруженные силы Финляндии были приведены в состояние полной боевой готовности. Тогда же утром генерал Эрфурт уже официально сообщил высшему военному руководству Финляндии, что война начнется 22 июня. Наступил «исторический момент», — прокомментировал данное известие Хейнрикс и добавил при этом, — «если только все будет хорошо идти».[1001]

В Финляндии отмобилизованная армия уже была готова к переходу в наступление. Оставалось лишь напечатать заблаговременно составленный приказ Маннергейма, находившийся в типографии генштаба, и приступить к его тиражированию, а затем сделать официальное объявление в войсках.[1002]

Финляндские подводные лодки и германские минные заградители, располагавшиеся в шхерах, направились в территориальные воды Советского Союза для установки мин, получив на это санкцию лично президента Финляндии.[1003] Одновременно началась заброска агентуры и отдельных диверсионных групп в приграничные районы СССР. В частности, две партии диверсантов на Карельском перешейке проникли в район Кексгольма (Приозерска) и начали действовать на участке Уусикиркко-Кивеннапа (Поляны-Первомайское).[1004]

В эти последние дни перед войной советская радиоразведка перехватила ряд шифровок зарубежных посланников в Хельсинки. В одной телеграмме, адресованной 18 июня японскому послу в Москве, и в другой, отправленной 19 июня итальянским посланником в Рим, говорилось о последних военных приготовлениях, происходивших в это время в Финляндии. Так, в частности, отмечалось: «Всеобщая мобилизация, объявленная неофициально, сейчас завершена. Страна находится на военном положении. Продолжается прибытие германских вооруженных сил, включая авиационные части. Считается, что Германия немедленно примет решение в отношении СССР».[1005] Более того, из сообщения японского посланника своему руководству советской разведке стало известно о том, что в его дипломатическом представительстве в финской столице начали сжигать секретную документацию.[1006] Все это говорило только об одном — неотвратимо приближается война с СССР.

Основываясь на воспоминаниях командующего войсками Ленинградского военного округа генерал-лейтенанта М. М. Попова и начальника штаба округа генерал-майора Д. Н. Никишева, можно заключить, что они, располагая поступавшей разведывательной информацией, имели довольно ясное представление о приближавшейся военной опасности с территории Финляндии. Как пишет Д. Н. Никишев, он заблаговременно сообщил, что «срок перехода в наступление именно 22 июня 1941 г.».[1007] Не случайно тогда уже стали срочно приниматься необходимые меры. По словам Никишева, командующий войсками округа дал указание «уточнить все наши планы с таким расчетом, чтобы быть готовыми к отражению возможной агрессии».[1008]

19 июня почти весь состав военного совета округа выехал специальным поездом в Заполярье для изучения на месте складывавшейся обстановки, поскольку именно там, у границы с СССР, сосредотачивавшиеся немецкие войска могли представлять наибольшую опасность. Впоследствии M. M. Попов писал об этом: «В ходе полевой поездки практически на местности изучались возможные варианты вторжения противника на нашу территорию и отрабатывались мероприятия по нашему противодействию. Пребывание на границе лишний раз убедило меня в том, насколько откровенно немцы и финны подводят свои войска к нашим рубежам и готовят плацдарм для наступления».[1009]

Таким образом у командующего войсками округа практически не было сомнений, что война уже на пороге. «…Мы и лично наблюдали, — вспоминал он, — поднимаясь на некоторые вышки пограничников, отчетливо видимые группы немецких офицеров, группы солдат, продвигавшихся в различных направлениях, машины, носившиеся по дорогам, и много дымов — очевидно от полевых кухонь, так как в жаркий июньский день вряд ли кто-нибудь разводил костры».[1010]

M. M. Попову не просто было принять решение о скрытом выдвижении к границе войск 14-й армии. Ему был хорошо известен строжайший запрет, поступивший из Москвы, в котором- указывалось о недопустимости подобного рода действий, но надо было брать ответственность на себя. По указанию командующего к государственному рубежу направляются части 122-й дивизии. Одновременно началась переброска на Кандалакшское направление из района Пскова 1-й танковой дивизии.

Большое значение имела и решительность руководства Военно-Морского Флота. По приказу наркома ВМФ Н. Г. Кузнецова 21 июня в 23 ч 40 мин. Балтийский и Северный флоты были приведены в боевую готовность № 1.

Примечания:

1

Приозерск-Кексгольм-Кякисалми в истории России и Финляндии. К 700-летию основания города. СПб., 1994; Россия и Финляндия в XIX–XX вв. СПб., 1996; Россия и Финляндия в XX веке. СПб., 1997; Петеребург и страны Северной Европы // Петербургские чтения 98–99. СПб., 1999; 105 дней «зимней войны». СПб., 2000; Санкт-Петербург и страны Северной Европы. СПб., 2001; Санкт-Петербург и страны Северной Европы. СПб., 2002

8

Blucher W. Gesandter zwishen Diktatur und Demokratie. Wiesbaden, 1951 (фин. перевод: Blucher W. Suomen kohtalonaikoja. Muistelmia vuosilta 1935-44. Porvoo; Hels., 1951).

9

Ibid. S. 204.

10

Mannerheim G. Muistelmat. Osa II. Hels., 1952. (перевод на рус. яз.: Маннергейм К. Г. Мемуары. М., 1999).

81

Войонмаа В. Дипломатическая почта. М., 1984. С. 15.

82

См.: Kansallisarkisto (далее — KA). R. Rytin paivakirjat. Oikeuskanslerin virasto; Lundin C. L. Finland in the Second World War. P. 81.

83

KA. Rytin kokoelma.

84

См.: Manninen O. Ryti ja kauttakulkusopimus // Historiallinen Aikakauskirja. 1979. N 1. S. 42.

85

См.: Manninen O. Suur-Suomen aariviivat. Kysymys tulevai suudesta ja turvallisuudesta Suomen Saksan politiikassa. 1941. S. 8–9.

86

Lehmus K. Tuntematon Mannerheim. S. 233.

87

Ibid.

88

Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 32.

89

Войонмаа В. Дипломатическая почта. С. 28–29 и др.

90

Linkomies E. Vaikea aika. Suomen paaministerina sotavuosina 1943-44. S. 67. 89

91

Ibid.

92

Ibid. S. 96.

93

Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 31.

94

Linkomies E. Vaikea aika. Suomen paaministerina sotavuosina 1943-44. S. 67.

95

Tera M. V. Tienhaarassa. S. 44.

96

Ibid.

97

Korhonen A. Barbarossa — suunnitelma ja Suomi. S. 26.

98

Reimaa M. Puun ja kuoren valissa. Rytin toinen hallitus (27.3-20.12.1940). Ulkopoliittisten vaihtoehtejen edessa. S. 27.

99

Heikkila T. Paasikivi perasemessa. Hels., 1965. S. 145–146; Kansakunnan historia. Osa 7. Hels., 1974. S. 274.

100

См.: Мери В. Карл Густав Маннергейм — маршал Финляндии. С. 105.

101

Lehmus K. Tuntematon Mannerheim. S. 222.

810

Menger M. Deutschland und Finland im zweiten Weltkrieg. Berlin, 1988. S. 92; Korhonen A. Barbarossa—suunnitelma ja Suomi. Porvoo; Hels., 1961. S. 217.

811

Korhonen A. Barbarossa—suunnitelma ja Suomi. S. 220.

812

Галъдер Ф. Военный дневник. Т. 2. M., 1969. С. 343.

813

Menger M. Deutschland und Finland im zweiten Weltkrieg. S. 93.

814

Seppala H. Suomi hyokkaajana 1941. Porvoo; Hels.; Juva, 1984. S. 68; Menger M. Deutschland und Finland im zweiten Weltkrieg. S. 92–94.

815

Manninen O. Suur-Suomen aariviivat. Kysymys tulevaisuudesta ja turvallisuudesta Suomen Saksan — politiikassa 1941. Hels., 1980. S. 40.

816

Цит. по: Jokipii M. Jatkosodan synty. Hels., 1987. S. 160.

817

Нюрнбергский процесс над главными военными преступниками. Т. II. М., 1958. С. 594, 605.

818

Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 160.

819

Manninen O. Suur-Suomen aariviivat. S. 44.

820

Нюрнбергский процесс над главными военными преступниками. Т. II. С. 626.

821

1941 год. Кн. 1. М., 1998. С. 576.

822

Seppala H. Suomi hyokkaajana 1941. S. 69, 84.

823

Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 165.

824

Ibid. S. 165.

825

Цит. по: Manninen O. Political expedients for security during the «Interim peace» and at the start of the Continuation war (1940–1941) // Revue Internationale d'Histoire Militaire. 1985. № 62. P. 111.

826

Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 163.

827

Paasikivi J. K. Toimintani Moskovassa ja Suomessa 1939-41. Osa II. Porvoo, 1958. S. 202.

828

Ibid.

829

Цит. по: Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 173.

830

Menger M. Deutschland und Finland im zweiten Weltkrieg.

831

Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 185.

832

Menger M. Deutschland und Finland im zweiten Weltkrieg.

833

Korhonen A. Barbarossa—suunnitelma ja Suomi. S. 225.

834

Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 178–179; Rislakki J. Erittain salainen. Hels., 1976. S. 99.

835

Nevakivi J. Ystavista vihollisiksi. Suomi Englannin politiikassa 1940–1941. Hels., 1976. S. 99.

836

Bjorkman L. Suomen tie sotaan 1940-41. Hels., 1975. S. 37, 47.

837

Ibid. S. 63.

838

Синицын E. Резидент свидетельствует. M., 1996. С. 109.

839

Нюрнбергский процесс над главными военными преступниками. Т. II. С. 622.

840

Там же. Т. 1. М., 1955. С. 358.

841

Там же. Т. II. С. 623.

842

Krosby H. Р. Suomen valinta 1941. Hels., 1967. S. 117–118; Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 179–180.

843

Menger M. Deutschland und Finland im zweiten Weltkrieg. S. 95.

844

См.: Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 213–215.

845

Ibid. S. 183.

846

Магер Ю. Генералы абвера дают показания // Новая и новейшая история. 1981. № 6. С. 141.

847

Rislakki J. Erittain salainen. S. 170.

848

Ibid. S. 171.

849

Эхо планеты. 1989. № 47(86). С. 32.

850

Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 176, 239.

851

1941 год. Кн. 1. С. 592.

852

Soikkanen H. Sota-ajan valtioneuvosto // Valtioneuvoston historia. 1917–1966. Hels., 1977. S. 123.

853

Гальдер Ф. Военный дневник. Т. 2. С. 429.

854

Seppala H. Suomi hyokkaajana 1941. S. 95.

855

Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 191.

856

Барышников H. И., Барышников В. H., Федоров В. Г. Финляндия во второй мировой войне. Л., 1989. С. 148.

857

Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 206.

858

Paasikivi J. K. Toimintani Moskovassa ja Suomessa 1939-41. Osa II. S. 203–204.

859

Цит. по: Войонмаа В. Дипломатическая почта. М., 1984. С. 15.

860

Там же.

861

Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 476.

862

Ibid.

863

Lundin С. L. Finland in the Second World War. Blominngton, 1957. P. 108.

864

Bjorkman L. Suomen tie sotaan 1940-41. S. 97.

865

Ibid. S. 100.

866

Ibid. S. 128.

867

Ibid. S. 80.

868

Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 172.

869

Ibid. S. 240; Bjorkman L. Suomen tie sotaan 1940-41. S. 98.

870

Bjorkman L. Suomen tie sotaan 1940-41. S. 82.

871

Ibid. S. 86–87; Korhonen A. Barbarossa—suunnitelma ja Suomi. S. 237–238.

872

Bjorkman L. Suomen tie sotaan 1940-41. S. 86–87; Korhonen A. Barbarossa—suunnitelma ja Suomi. S. 238.

873

1941 год. Кн. 2. M., 1998. С. 107.

874

Цит. по: Кан А. С. Внешняя политика скандинавских стран в годы второй мировой войны. М., 1967. С. 177.

875

Bjorkman L. Suomen tie sotaan 1940-41. С. 97.

876

Ibid. S. 98, 99.

877

Ibid. S. 133.

878

Ibid. S. 129.

879

Ibid.

880

Ibid. S. 140.

881

Korhonen A. Barbarossa—suunnitelma ja Suomi. S. 240.

882

Цит. по: Вайну X. M. О попытках политического сближения Финляндии со скандинавскими странами в 1940 году // Скандинавский сборник. XXV. Таллинн. 1980. С. 157.

883

Bjorkman L. Suomen tie sotaan 1940-41. С. 108.

884

Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 486.

885

Korhonen A. Barbarossa—suunnitelma ja Suomi. S. 238.

886

Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 213.

887

Bjorkman L. Suomen tie sotaan 1940-41. S. 140; Korhonen A. Barbarossa—suunnitelma ja Suomi. S. 236.

888

Korhonen A. Barbarossa—suunnitelma ja Suomi. S. 238.

889

См.: Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 239.

890

Schwartz A. J. America and the Russo-Finnish War. Washington, 1960. P. 52.

891

Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 250.

892

Ibid.

893

1941 год. Кн. 2. С. 24–25, 78.

894

Там же. С. 116.

895

Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 251.

896

Ibid. S. 250–251.

897

Ibid. S. 252.

898

Цит. по: Nevakivi J. Ystavista vihollisiksi. S. 100.

899

Assarsson V. Stalinin varjossa. Porvoo, 1963. S. 67–68.

900

Документы внешней политики. Т. XXIII. Кн. 2 (Ч. 2). М., 1998. С. 492.

901

Там же. С. 491.

902

1941 год. Кн. 2. С. 120–121; 132.

903

Nevakivi J. Ystavista vihollisiksi. S. 105.

904

Ibid. S. 109.

905

UM. 12 L. Телеграмма МИДа Финляндии в Анкару, Берн, Бухарест, Будапешт, Виши, Рим, Стокгольм, Токио, Вашингтон, Лондон. 24.4.1941.

906

Menger M. Deutschland und Finland im zweiten Weltkrieg. S. 96.

907

Korhonen A. Barbarossa—suunnitelma ja Suomi. S. 237.

908

Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 245.

909

Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне. Т. 1. Кн. 2. М., 1995. С. 105, 106.

910

Секреты Гитлера на столе у Сталина. Разведка и контрразведка о подготовке германской агрессии против СССР. Март-июнь 1941 г. Документы из Центрального архива ФСБ России. М., 1995. С. 78, 83–86.

911

Очерки истории российской внешней разведки. Т. 3. М., 1997. С. 479.

912

Известия ЦК КПСС. 1990. № 4. С. 209; Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне. Т. 1. Кн. 2. С. 71; 1941 год. Кн. 2. С. 14, 26.

913

Известия ЦК КПСС. 1990. № 4. С. 202; Секреты Гитлера на столе у Сталина. Разведка и контрразведка о подготовке германской агрессии против СССР. Март-июнь 1941 г. Документы из Центрального архива ФСБ России. С. 78, 83–86; 1941 год. Кн. 2. С. 130.

914

Синицын Е. Резидент свидетельствует. С. 116.

915

Там же.

916

Войонмаа В. Дипломатическая почта. С. 18.

917

Там же. С. 19.

918

Там же.

919

Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 253.

920

Ibid.

921

Войонмаа В. Дипломатическая почта. С. 20.

922

1941 год. Кн. 1. С. 745.

923

Там же.

924

Там же. С. 255.

925

Там же. С. 742.

926

1941 год. Кн. 2. С. 26.

927

Там же. С. 38–39.

928

Там же. С. 215–220; Горьков Ю. А. Кремль. Ставка. Генштаб. Тверь, 1995. С. 304–306.

929

1941 год. Кн. 2. С. 215–216.

930

Menger M. Deutschland und Finland im zweiten Weltkrieg. S. 89.

931

Ibid. S. 98.

932

Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 291.

933

1941 год. Кн. 2. С. 146.

934

Menger M. Deutschland und Finland im zweiten Weltkrieg. S. 98.

935

Seppala H. Suomi hyokkaajana 1941. S. 78.

936

См.: Korhonen A. Barbarossa—suunnitelma ja Suomi. S. 253.

937

Seppala H. Suomi hyokkaajana 1941. S. 79; Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 297; Korhonen A. Barbarossa—suunnitelma ja Suomi. S. 253–254.

938

Frietsch C. O. Suomen kohtalonvuodet. Hels., 1945. S. 306.

939

Kansallisarkisto (далее — KA). Risto Rytin kokoelma. Oikeu-denkansleri virasto.

940

Manninen O. Suur-Suomen aariviivat. S. 63–69; Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 296.

941

Секреты Гитлера на столе у Сталина. Разведка и контрразведка о подготовке германской агрессии против СССР. Март-июнь 1941 г. Документы из Центрального архива ФСБ России. С. 84–85.

942

Ассарссон В. Московский дипломатический корпус, 1941 год // Международная жизнь. 1991. № 6. С. 134–135.

943

Кейтель В. Размышления перед казнью. Смоленск, 2000. С. 311; Кейтель В. Взгляд в прошлое накануне смертного приговора // Новая и новейшая история. 1991. № 2. С. 199.

944

Sota-arkisto (далее — SA). PK 1172/15. Kenraali Heinrichsin kokoelma. Воспоминания о поездке в Германию, 1941.

945

Гальдер Ф. Военный дневник. Т. 2. С. 545.

946

SA. PK 1172/15. Kenraali Heinrichsin kokoelma. Воспоминания о поездке в Германию, 1941.

947

Seppala H. Suomi hyokkaajana 1941. S. 84.

948

Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 314.

949

См.: Menger M. Deutschland und Finland im zweiten Weltkrieg. S. 102–103.

950

Seppala H. Suomi hyokkaajana 1941. S. 84; Korhonen A. Barbarossa—suunnitelma ja Suomi. S. 275.

951

Kivimaki T. M. Suomalaisen poliitikon muistelmat. Porvoo; Hels., 1965. S. 207.

952

Seppala H. Suomi hyokkaajana 1941. S. 85–86; Нюрнбергский процесс над главными военными преступниками. Т. II. С. 629.

953

Jokipii M. Jatkosodan synty. С. 325.

954

Цит. по: Menger M. Deutschland und Finland im zweiten Weltkrieg. S. 100.

955

Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 326–327.

956

Talvela P. Sotilaan elama. Muistelmat. Osa 1. Jyvaskyla, 1976. S. 269.

957

Ibid.

958

Mezger H. Poliitiset aseveljat. Hels., 1986. S. 24.

959

Nevakivi J. Ystavista vihollisiksi. S. 112.

960

Bjorkman L. Suomen tie sotaan 1940-41. S. 214.

961

Цит. по: Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 477.

962

Ibid. S. 372–373.

963

Seppala H. Suomi hyokkaajana 1941. S. 93.

964

Ibid. S. 93; Menger M. Deutschland und Finland im zweiten Weltkrieg. S. 104.

965

Menger M. Deutschland und Finland im zweiten Weltkrieg. S. 104.

966

Seppala H. Suomi hyokkaajana 1941. S. 93; Носков A. M. Скандинавский плацдарм во второй мировой войне. М., 1977. С. 145.

967

Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 478.

968

Nevakivi J. Ystavista vihollisiksi. S. 112.

969

Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 496.

970

Ibid. S. 495; Nevakivi J. Ystavista vihollisiksi. S. 113.

971

1941 год. Кн. 2. С. 173.

972

Известия ЦК КПСС. 1990. № 4. С. 26; Очерки истории российской внешней разведки. С. 486. — С 10 по 19 июня самолеты с территории Финляндии нарушали границу с СССР практически ежедневно (см.: Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне. Т. 1. Кн. 2. С. 269).

973

Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 171–472.

974

Seppala H. Suomi hyokkaajana 1941. S. 99.

975

1941 год. Кн. 2. С. 366; Секреты Гитлера на столе у Сталина. Разведка и контрразведка о подготовке германской агрессии против СССР. Март-июнь 1941 г. Документы из Центрального архива ФСБ России. С. 154.

976

1941 год. Кн. 2. С. 374; Документы внешней политики. Т. XXIII. Кн. 2 (Ч. 2). С. 739.

977

Войонмаа В. Дипломатическая почта. С. 29–30.

978

Vehvilainen O. Isannat ja aseveljet — Suomalaisen hallinnon ja saksalaisen sotavaen suhteista 1940–1944 // Historiallinen Arkisto. 1984. N 82. S. 322.

979

Цит. по: Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 331.

980

Войонмаа В. Дипломатическая почта. С. 30.

981

Секреты Гитлера на столе у Сталина. Разведка и контрразведка о подготовке германской агрессии против СССР. Март-июнь 1941 г. Документы из Центрального архива ФСБ России. С. 151–152.

982

Правда, 1989, 8 мая; Секреты Гитлера на столе у Сталина. Разведка и контрразведка о подготовке германской агрессии против СССР. Март-июнь 1941 г. Документы из Центрального архива ФСБ России. С. 140, 151–153.

983

Blucher W. Suomen kohtalonaikoja. Muistelmia vuosilta 1935-44. Porvoo; Hels., 1951. S. 232.

984

Синицын E. Резидент свидетельствует. С. 117.

985

Там же. С. 117–118.

986

Там же. С. 132.

987

Там же. С. 71.

988

Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 428.

989

Синицын E. Резидент свидетельствует. С. 118.

990

Seppala H. Suomi hyokkaajana 1941. S. 95–96.

991

Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 459; Menger M. Deutschland und Finland im zweiten Weltkrieg. S. 108.

992

Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 498.

993

Nevakivi J. Ystavista vihollisiksi. S. 118.

994

Bjorkman L. Suomen tie sotaan 1940-41. S. 254.

995

Войонмаа В. Дипломатическая почта. С. 30.

996

Seppala H. Suomi hyokkaajana 1941. S. 97.

997

Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 353.

998

Ibid. S. 427.

999

Menger M. Deutschland und Finland im zweiten Weltkrieg.

1000

Цит. по: Jokipii M. Jatkosodan synty S. 430.

1001

Цит по: Menger M. Deutschland und Finland im zweiten Weltkrieg. S. 108.

1002

Tiedonantaja. 1979.16.2.

1003

Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 573–574; Seppala H. Suomi hyokkaajana 1941. S. 205–206.

1004

Historiallinen Aikakauskirja. 1985. N 4. S. 280.

1005

Известия ЦК КПСС. 1990. № 4. С. 216–217; Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне. Т. 1. Кн. 2. С. 254, 266.

1006

Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне. Т. 1. Кн. 2. С. 268.

1007

Архив штаба Ленинградского военного округа (далее — АШ ЛВО). Ф. 47127. Оп. 1. Л. 272.

1008

Там же.

1009

Оборона Ленинграда. Воспоминания и дневники участников. Л., 1968. С. 36.

1010

Там же. С. 36–37.