ГЛАВА IV.

ПРАВЫЙ УКЛОН

Чрезвычайные меры

Не прошло и двух недель со дня окончания XV съезда, осудившего троцкизм и фракционность, как в Политбюро вновь разгорелась внутренняя борьба. Очередная неудача хлебозаготовок поставила страну на грань голодных бунтов и окончательно убедила Сталина в том, что модель НЭПа, оправдавшая себя в короткий период 1924-1925 годов, не в состоянии дать неповоротливой индустриально-бюрократической машине достаточно средств, чтобы построить мощную индустрию. Укрестьян был лишний хлеб, который они не могли обменять на качественные промтовары за отсутствием последних. На просьбы руководителей отдать хлеб добровольно крестьяне отвечали издевками. Дефицит хлебозаготовок составил около 100 миллионов пудов.

Для индустриального рывка нужен был хлеб, и Сталин решил взять его старыми опробованными военно-коммунистическими методами. 6 января 1928 года от имени Политбюро сталинский секретариат выпускает чрезвычайные директивы местным парторганизациям - специальные заградительные отряды блокируют хлебопроизводящие районы и отбирают хлеб. Начинает активно применяться статья 107 Уголовного кодекса о «спекуляции» хлебом, под которую подводили и попытки реализовать хлеб рыночным путем. Сталин добился восстановления привилегий бедняков - проверенной еще в гражданскую войну опоры большевиков в борьбе с остальным крестьянством за его хлеб. Беднякам, как во время «военного коммунизма», гарантировалось 25% конфискованного хлеба. Вместе с бойцами заградительных отрядов они ходили по дворам и показывали - где у соседей припрятано продовольствие.

14 января Политбюро утвердило это решение. Члены Политбюро лично возглавили кампанию в регионах. Сталин выехал в Сибирь. Он говорил на собраниях партийно-государственного актива о необходимости применять репрессии против саботажников хлебозаготовок, а если прокуроры и судьи не готовы этого делать, то «всех негодных снять с постов и заменить честными, добросовестными советскими людьми»¹.

Чрезвычайные меры, по существу заимствованные у оппозиции, дали хлеб в 1928 году, но отбили у крестьян желание произ-

водить его излишки. Производство хлеба упало. На Украине и Северном Кавказе случившаяся следующим летом засуха и нежелание крестьян работать привели к резкому падению сбора зерна и сокращению посевов. Заготовительная кампания приводила к открытым восстаниям, которые участились весной, когда количество массовых выступлений подскочило с 36 в апреле до 185 в мае и 225 в июне. Такие выступления жестоко подавлялись, и в июле волна восстаний спала - до 93. Но крестьяне перешли к другим методам борьбы- в сентябре количество терактов на селе подскочило до 103(в январе - 21) и к ноябрю возросло до 216. В ноябре почти вдвое выросло (обнаруженное ОГПУ) количество листовок против коммунистов, распространявшихся среди крестьян.

Действия Сталина вызвали острый конфликт в руководстве. Противники сталинских методов - главный редактор «Правды» Н. Бухарин, председатель СНКА. Рыков и руководитель профсоюзов М. Томский с февраля стали критиковать Сталина на заседаниях руководящих органов. Они указывали на крестьянские восстания, вспыхнувшие вслед за действиями продотрядов. Было ясно, что крестьян уже не удастся застать врасплох, что они произведут меньше хлеба, спрячут излишки.

Резкие споры развернулись и по поводу планов роста промышленности. Какие темпы роста выдержит крестьянство? Уже в марте дошло до того, что Рыков попросился в отставку, но это вызвало решительные возражения у всех членов Политбюро. Сталин написал на записке Рыкова по поводу отставки: «Дело надо сделать так: надо собраться нам, выпить маленько и поговорить по душам. Там и решим все недоразумения»². Казалось, что дружеские связи все еще сильнее разногласий.

Скрытая борьба в Политбюро

Первое время конфликт в руководстве развивался подспудно. Агитационная машина начала критику «правого уклона» в партии. По именам «правых уклонистов» никто не называл, и даже руководитель партийной пропагандистской машины Бухарин усердствовал в критике этого таинственного уклона, чтобы никто не заподозрил его в правизне. Объединенный пленум ЦКи ЦКК 6-11 апреля 1928 года принял компромиссные резолюции, которые, с одной стороны, констатировали, «что указанные мероприятия партии, в известной своей части носившие чрезвычайный харак-

тер, обеспечили крупнейшие успехи в деле усиления хлебозаготовок», а с другой - осудили сопровождавшие столь успешную чрезвычайную кампанию «извращения и перегибы, допущенные местами со стороны советских и партийных органов», которые «фактически являются сползанием на рельсы продразверстки»³. ЦКобещал, что чрезвычайные меры не повторятся.

Но не успела просохнуть типографская краска на постановлении пленума, как 25 апреля секретариат ЦКвыпустил директиву об усилении кампании хлебозаготовок. Для ее проведения нужно было сломить сопротивление сельских верхов. Сталин считал, что «пока существуют кулаки, будет существовать и саботаж хлебоза-готовокБ Поставить нашу индустрию в зависимость от кулацких капризов мы не можем»⁴. 16 мая было принято обращение ЦК «За социалистическое переустройство деревни», которое допускало раскулачивание - уничтожение богатых хозяйств, раздачу их имущества беднякам и выселение кулаков. На местах ответственные работники ломали голову: как добыть хлеб у крестьян? Поскольку низовые начальники отвечали за цифры сданного хлеба, пришлось творить насилие над крестьянами.

Фактическое продолжение военно-коммунистической, «троцкистской» политики не могло не вызвать обострение споров в Политбюро. Идело было не только в хлебе. Ознакомившись с экспортным планом, Бухарин возмущенно писал Сталину: «Мы, при товарном голоде в стране, заставляем промышленность работать на экспорт». Вместо этого Бухарин предлагает «форсировать индустриализацию, работая на внутренние рынки»⁵. Но как форсировать индустриализацию без экспорта? Если какие-то советские промтовары сохраняют конкурентоспособность на внешних рынках, то зачем продавать их крестьянам за хлеб, который тоже идет на экспорт. Экспорт - это возможность приобрести столь необходимые для индустриализации технологии. Товарный голод в стране все равно не преодолеть без индустриализации.

Сталин предпочитал согласовывать разногласия с Бухариным тет-а-тет, не вынося их на более широкий круг руководителей. Он сравнивал их союз с Гималаями, в то время как остальные лидеры - пигмеи. Разумеется, эти слова, даже сказанные в шутку, не предназначались для ушей «пигмеев». Но в момент одного из споров Бухарин их пересказал, что тут же вызвало скандал. Сталин кричал: «Врешь!» После этого Сталин уже не пытался договориться о чем-либо с Бухариным в частном порядке. После очередного

спора Сталин сказал Бухарину: «Бухашка, ты можешь даже слону испортить нервы»⁶.

Бухарин в частных разговорах стал называть Сталина «представителем неотроцкизма»⁷, а Сталин в своих выступлениях атаковал неведомого пока врага: «Есть люди, которые усматривают выход из положения в возврате к кулацкому хозяйству… Фокус, достойный реакционеров»⁸.

«Реакционер» не замедлил явиться. 15 июня заместитель министра финансов М. Фрумкин разослал членам ЦКписьмо, в котором утверждал, что после применения «чрезвычайных мер» «всякий стимул улучшения живого и мертвого инвентаря, продуктивного скота парализуется опасением быть зачисленным в кулаки»³³⁶. Растет недовольство, падает сельскохозяйственное производство. Фрумкин предложил прекратить разрушительные удары по зажиточным хозяйствам, да и против кулаков бороться только экономическими мерами. Это письмо возмутило Сталина - впервые его меры критиковались письменно. «Основная ошибка Фрумкина состоит в том, что он видит перед собой только одну задачу, задачу поднятия индивидуального крестьянского хозяйства, полагая, что этим ограничивается, в основном, наше отношение к сельскому хозяйству»¹⁰.

Позиция Фрумкина незначительно отличалась от официальной, но он дерзнул сформулировать ее самостоятельно в письмах в ЦК. Поэтому именно его избрали на роль «правого уклониста», называемого по имени. Быть похожим на Фрумкина теперь стало политически опасным. Рыков пытался вывести в роли «правого уклониста» бывшего троцкиста Шатуновского. Рыков сурово критикует Шатуновского за несогласие со строительством новых крупных предприятий, таких как Днепрогэс¹¹ (сам Рыков целиком за «производство средств производства»). Но фигура Шатуновского была столь малозначительной, что ход Рыкова не удался. Пальму первенства в «правом уклоне» Сталин вручил именно Фрумкину, обвинив его в проведении буржуазно-либеральной идеологии, в стремлении обеспечить беспрепятственное развитие кулака. Сталин сильно исказил позиции Фрумкина, что тот легко доказал в ответном слове на ноябрьском пленуме ЦК. Фрумкин выступал против раскулачивания, но не против ограничения экономической свободы кулака и налогового давления на него. Но делегаты словно не слышали Фрумкина. Жертва была намечена, и выступающий сразу за Фрумкиным Л. А. Шацкин снова приписывает ему

лозунг «не мешай развиваться кулаку»¹², после чего громит раскритикованного Сталиным «правого». Характерно, что в 1937- 1938 гг. Шацкин будет расстрелян даже раньше Фрумкина.

Для повышения производительности труда в условиях того времени было необходимо высокопродуктивное сельское хозяйство. Ионо возникало в индивидуальном секторе. Но фермер не устраивал большевиков как лидер деревни. Крупное хозяйство должно принадлежать не своевольным крестьянским верхам, а колхозам, контролируемым партией. Сталин считал, что «нужно добиваться того, чтобы в течение ближайших трех-четырех лет колхозы и совхозы, как сдатчики хлеба, могли дать государству хотя бы третью часть потребного хлеба»¹³. Эти планы казались очень смелыми в начале 1928 года и правоопортунистическими в конце 1929 года. Бухарин был не против коллективизации, но ведь она должна была быть сугубо добровольной, чтобы крестьяне трудились на коллектив лучше, чем на себя. Для этого нужна техника, которой пока нет: «Нас не вывезут колхозы, которые будут еще только «строиться» несколько лет. Оборотного капитала и машин мы им не сможем дать сразу»¹⁴. Бухарину и в голову не могло прийти, что колхозы можно строить без всяких оборотных средств, волевым образом меняя социальные отношения на селе. Поэтому, несмотря на критику Фрумкина Сталиным, Бухарин фактически солидаризировался с ним на июльском пленуме ЦК. Он не знал главного сталинского секрета - крупное некапиталистическое хозяйство (колхозы) можно было сделать преобладающим на селе очень быстро.

Сталин понимал, что крестьян - самостоятельных хозяев будет трудно заставить сдать хлеб в следующий раз. Опыт гражданской войны показал бесперспективность методов «военного коммунизма». Сталин решил превратить крестьян из самостоятельных хозяев в работников крупных хозяйств, подчиненных государству. Вэтих коллективных хозяйствах (колхозах) крестьяне во всем подчинялись бы фактически назначаемым партией председателям. Руководителю колхоза можно пригрозить отдачей под суд, и он сдаст столько хлеба, сколько от него потребуют, даже если крестьянам придется после этого голодать. Официально планы ускоренной коллективизации обосновывались необходимостью повышения производительности сельскохозяйственного труда путем внедрения машин - прежде всего тракторов. Но в СССР производилось всего 1200 тракторов в год на Путиловском заводе и еще

несколько десятков на других. Колхозы были нужны коммунистической партии, чтобы управлять крестьянством и таким образом обеспечивать продовольствием строителей новых заводов, а также для продажи его на внешнем рынке, чтобы получать средства на закупку современной технологии. Так формировался план ускоренной индустриализации (создания современной промышленности) и коллективизации (объединения крестьянских хозяйств в колхозы).

Сталин задумал поворот к абсолютному господству бюрократии над страной, и генерального секретаря - над бюрократией. УСталина в руках был секретариат ЦК - руководящая структура партийной бюрократии, у правых - хозяйственные и профсоюзные структуры, агитационная машина. Но ее нельзя было открыто пустить в ход, подчиняясь правилам партийной игры. Для страны партия должна была оставаться единой, официальная пресса могла отстаивать только единую общепартийную точку зрения.

С согласия Бухарина в стране набирала силу критика «правого уклона». Сначала его искали в низах, среди «стрелочников», чтобы парировать упреки левой оппозиции и стоявшей за ней массы недовольных бюрократизмом, нэпманами, грубыми нарушениями социальной справедливости. Новая правящая элита не стеснялась пользоваться благами своего положения, грубо злоупотребляя властью. Коррупция, ресторанный разгул на фоне бедности большинства населения, равнодушие к просьбам «маленьких людей», убийство личных врагов - все это наносило тяжелый урон репутации партии, считавшейся пролетарской. Вмае 1928 года был нанесен показательный удар по партийным «бюрократам, сращивающимся с нэпманами» в Смоленской, Сочинской, Артемовс-кой, Ряжской и Сталинской организациях ВКП(б). ВСмоленской губернии «губернские партконференции были сплошной большой пьянкой», «старые революционеры превратились в пьяниц и раз-вратников»¹⁵. Выходцы из низов общества, сделавшие во время революции головокружительную карьеру, вовсю злоупотребляли властью. Это могло вызвать рабочие волнения - на заводах открыто осуждали разложившихся коммунистов.

Были сняты со своих постов около тысячи партийных руководителей. Все бы хорошо, но это «перерождение» увязывали с правым уклоном. Таким образом, идейное течение смешали с партийно-бюрократической уголовщиной. Идеолог Московской парторганизации Н. Мандельштам выступил 11 августа в «Правде» с защитой разномыслия, призвал «не бояться самого слова «уклон»,

дискутировать, но не преследовать «уклонистов». Статья была немедленно раскритикована, и руководство Московской организации отмежевалось от своего заведующего отделом агитации и пропаганды. Это облегчило Сталину разгром отмежевавшихся - ведь у них долго работал «примиренец с уклонизмом».

Другой удар Сталин нанес по «школе Бухарина». По мнению Ю. Фельштинского, Бухарин «создал нечто вроде собственного секретариата из нескольких своих учеников: Астрова, Слепкова, Марецкого, Стецкого, Айхенвальда и др. А.М. Ларина справедливо указывает, что Сталин начал расправу с Бухариным с его «школки». Решение это Сталин принял не случайно. Он знал, что его собственная сила заключена в личном секретариате. И, заподозрив Бухарина в создании такого же «секретариата», Сталин начал уничтожать его¹⁶. «Красные профессора» из «школы Бухарина» перемещались с ключевых идеологических должностей. Слепков был отослан на работу в провинцию за незначительные «идеологические ошибки». В 1927 году Зиновьев утверждал: «Ведь Слепков явный ревизионист, ведь он хуже Бернштейна, хотя в смысле знаний он щенок по сравнению с Бернштейном»¹⁷. Это заявление вызвало возмущение присутствующих. Через год Сталин уже был согласен с Зиновьевым. Бухарин повозмущался ссылкой своего наиболее последовательного ученика, да и согласился с ней.

На новом пленуме ЦК 4-12 июля борьба между правыми и сталинистами практически не вырвалась на поверхность. Каждая из сторон действовала осторожно, опасаясь прослыть «фракцией». «Выступать - зарежет по статье о расколе»¹⁸,- объяснял Бухарин в частном разговоре свой отказ от прямой критики Сталина. На июльском пленуме Бухарин в своем выступлении даже сослался на Сталина, когда говорил, что «чрезвычайные меры мы сейчас снимаем»¹⁹. Из зала спросили: «Навсегда?» На это Бухарин прямо не ответил, но заметил, что меры эти себя оправдали, но им нельзя дать перерасти в систему военного коммунизма. Создавалось впечатление, что Бухарин считает возможным иногда проводить атаки на крестьянство, лишь бы это не стало непрерывной практикой, не привело к социальному кризису и крестьянским восстаниям. На это Сталин бросил реплику: «Страшен сон, да милостив Бог»²⁰.

Вполемике по поводу ножниц цен Сталин неосторожно проговорился об истинных взаимоотношениях государства и крестьянства: «Эти переплаты и недополучения составляют сверхналог

с‹-

на крестьянство, нечто вроде «дани», добавочный налог в пользу индустриализации, который мы должны обязательно уничтожить, но который мы не можем уничтожить теперь же, если не думаем подорвать нашу индустрию…»²¹ Бухарин был шокирован: Сталин употреблял термины троцкистского теоретика Преображенского, над которым Бухарин, как ему казалось, одержал славную теоретическую победу. Но эта победа не позволила найти средства для ускоренной индустриализации, необходимость которой теперь признавали и Сталин, и Бухарин. Сталин решил, что индустриализацию все-таки придется проводить за счет «дани». И ее уже начали собирать с помощью «чрезвычайных мер».

Резолюции пленума пока были компромиссными. Пленум указал на нехватку как промышленных товаров (для ее преодоления нужна индустриализация), так и товарного зерна (для ее преодоления нужно было крупное сельское хозяйство). Выход в том, чтобы вытрясать хлеб из кулацкого хозяйства (хоть бы оно и разорилось) и одновременно - в ускорении коллективизации и создании зерновых совхозов. Большевики считали, что эти хозяйства будут работать лучше, чем зажиточное крестьянство. Иесли существует дефицит на все, это значит, что рыночные отношения не работают. НЭП не работает. Поэтому пленум оправдывает чрезвычайные меры, но, как и раньше, подтверждает «их временный характер, и если, несмотря на это, возникали толкования этих мер как органически вытекающих из решений XV съезда партии об усилении наступления на капиталистические элементы деревни, то такого рода толкования свидетельствуют лишь о том, что на отдельные прослойки партии до сих пор оказывает влияние чуждая ей идеология»²².

Компромисс партийных групп был закреплен в государственных решениях. 16 июля заместитель наркома юстиции РСФСР Н. В. Крыленко запретил использование таких чрезвычайных мер, как обходы дворов в поисках хлеба, незаконные обыски и аресты, закрытие базаров и др. Он приказал прекратить все дела в отношении середняков и бедняков по ст. 107(в отношении кулаков дела продолжались). Но в этой же директиве Крыленко ориентировал подчиненные органы быть готовыми к массовому применению ст. 107 против скупщиков хлеба (то есть торговых посредников) «в случае новой попыткиБ срыва хлебозаготовок»²³.

Чрезвычайные меры были строго запрещены постановлением Совнаркома от 19 июля - правительство было оплотом правых. Рыков и Бухарин надеялись «выманить» у крестьян хлеб, повы-

шая закупочные цены. Но из этого ничего не вышло - цены все равно были ниже, они не могли обеспечить крестьянам покупку дорогих промышленных товаров. Ктому же товары эти часто были некачественными, и крестьяне предпочитали оставить у себя побольше продовольствия, чем продавать его даже по новым ценам. Сталин язвительно писал Микояну: «Приходится признать, что Бухарин теряет возможность повести «форсированное наступление на кулака» путем нового повышения цен на хлеб. Можешь ему сказать, что я вполне понимаю его положение и почти что собо-лезную»²⁴.

Казалось, что в середине 1928 года наметилось некоторое согласие между сторонниками осторожного поворота «влево» (Бухарин) и более радикального и последовательного проведения того же курса (Сталин). Но непоследовательность Бухарина делала его позицию слабой, в то время как события требовали решительных действий.

Время после июльского пленума Сталин активно использовал в борьбе за умы большевистских лидеров. Даже те из членов Политбюро, кто склонялся к сохранению НЭПа до последней возможности, под давлением Сталина меняли свою позицию. Легче всего было уломать старых друзей Сталина - Ворошилова и Орджоникидзе. Калинин, отличавшийся прокрестьянской позицией, тоже в конце концов встал на сторону Сталина. «Всесоюзный староста», как называли главу государства, был слабоволен и больше всего боялся остаться в меньшинстве. Ктому же поговаривали, что Сталин, интересуясь подробностями личной жизни Калинина, сумел найти на него «компромат». Сталин сомневался даже в Куйбышеве и Микояне. «Ни в коем случае нельзя дать Томскому (или кому-либо другому) «подкачать» Куйбышева или Микояна. Не можешь ли прислать письмо Томского против Куйбышева?»- писал, например, Сталин Молотову в августе 1928 года²⁵.

Куйбышев Валериан Владимирович (1888-1935). Сын офицера, окончил кадетский корпус. С 1904 года - большевик. Неоднократно арестовывался, был в ссылке. В 1917г. председатель Самарского совета и комитета РСДРП (б), руководил захватом власти в городе, руководил губернией. Во время Гражданской войны входил в состав реввоенсоветов армий и фронтов, участвовал в обороне Астрахани, руководил завоеванием Средней Азии. В 1921 году возглавил Главэлек-тро. В 1922-1923 годах и с 1926 года - член ЦКРКП(б). В 1923-

1926годах - председатель ЦКК, был одним из организаторов подавления оппозиций. В 1923-1926 годах - Нарком рабоче-крестьянской инспекции. С 1926 года - председатель ВСНХ. Руководил разработкой планов первой пятилетки, настаивая на их увеличении. С1927 года - член Политбюро. В 1930-1934 годы возглавлял Государственную плановую комиссию. В 1932-1933 годы также глава Комитета по заготовкам сельскохозяйственной продукции. Объемы этих заготовок вызвали голод 1932-1933 годов. С 1934 года - председатель Комитета партийного контроля и 1-й заместитель председателя Совнаркома.

Готовясь к новому столкновению, Сталин действовал с помощью политической интриги, «подставляя» Бухарина. Поскольку Бухарин после падения Зиновьева считался лидером Коминтерна, то на VI Конгрессе Интернационала были приняты за основу его тезисы о международном положении и задачах Коминтерна. Однако делегация ВКП(б) снова стала обсуждать тезисы и подвергла их критике, что было подлинным скандалом. Бухарин доказывал, что не стоит ожидать падения «капиталистической кривой» и, следовательно, компартии должны придерживаться более умеренного курса. Против этой идеи Бухарина (ошибочность которой станет ясна уже через полтора года, когда в капиталистическом мире разразится Великая депрессия) выступил Ломинад-зе, пророчивший новый революционный подъем. Бухарин напомнил Ломинадзе о его провале в Китае в 1927 году: «Люди брали в руки спички и шли устраивать восстания»²⁶. Несмотря на это большинство делегатов чутко уловило, «откуда ветер дует», и поддержало линию «делегации ВКП(б)», то есть Сталина. Сталин, обжегшись на китайском опыте, заимствовал некоторые троцкистские идеи, считая необходимым иметь в лице компартий боевые организации, подчиняющиеся только руководству Коминтерна и не связанные обязательствами перед союзниками в своих странах.

Врезультате Бухарин был унижен и так возмущен, что просил об отставке. Но Сталин был против спокойного ухода противника в тень, откуда можно критиковать проводимую в трудных условиях политику. Бухарин потом говорил об этом плане Сталина: «Почему нельзя было дать отставку и почему нужно было обязательно вывести? s Нужно было сначала обязательно замарать, запачкать, дискредитировать, растоптать, и тогда речь пойдет уже

не о том, чтобы удовлетворить просьбу об отставке, а о том, чтобы «снять» «за саботаж». Игра здесь абсолютно ясная»²⁷.

В сентябре 1928 года из-за неурожая на Украине и Северном Кавказе вновь обнаружилась нехватка хлеба, и чрезвычайные методы хлебозаготовок в отдельных регионах возобновились. Теперь вместо запретной ст. 107 применялась ст. 131 УК - нарушение обязательств перед государством. По этой статье арестовывались с конфискацией имущества крестьяне, обязавшиеся сдать хлеб (например, под кредит), но по разным причинам не сумевшие это выполнить. Затем в дело пошла и ст. 107.

Переход к военным методам борьбы с трудностями импонировал партийной массе. Если раньше она жаждала более спокойной обстановки по сравнению с революцией и гражданской войной, то теперь партийные кадры рвались бой. Причина такой метаморфозы - иной характер «войны», которую предлагала сталинская фракция. Не рискованное внешнее столкновение, а внутреннее наступление против крестьян, интеллигенции и нэпманов. Сформированная гражданской войной партийная бюрократия не была приспособлена к кропотливому умственному управленческому труду. Рынок был слишком сложной средой для нее. Начавшийся экономический кризис увеличил количество тех, кто был готов отказаться от НЭПа.

Бухарин пытался доказать, что не он, а его противники являются «правыми». Он пытался «размыть» понятие правого уклона, отождествив его не с учетом мнения крестьян («мелкой буржуазии»), а с бюрократизмом: «не отмечены важнейшие правые уклоны (бюрократическое непонимание нужд масс, тенденции к бюрократическому перерождению некоторых звеньев аппарата, теряющих чутье к самым элементарным потребностям этих масс, сводящих политику к голому администрированию и т. д.) ²⁸». Бухарин показывал Сталину, что в случае продолжения полемики он готов перенести огонь обвинений в «правом уклоне» на него. Тем более, что постановления XV съезда партии и последующих пленумов выдержаны вполне в бухаринском духе. Как скажет Бухарин позднее, «у меня нет разногласий с партией, то есть с ее коллективной мыслью, выраженной в официальных партийных резолюцияхБ»²⁹. Но Бухарин не решился возглавить борьбу с «правым уклоном» с троцкистских политических позиций, потому что тогда нужно было бы бросать прямой вызов чиновничеству. Авот Сталин в конце концов решился ударить по «правому уклону» с

троцкистских экономических позиций, подведя под это обвинение Бухарина и его сторонников.

Рискованные игры оппозиционеров

Почему Сталин, поддерживавший Бухарина в борьбе против Троцкого, вдруг стал переходить на позиции, близкие троцкистским? В 20-е годы Сталин еще не был стратегом и доверял Бухарину как идеологу. Сотрудник секретариата Сталина А. Балашов рассказывал Д. Волкогонову, что Сталин, «когда ему приносили бланки с результатами голосования членов Политбюро путем опроса, часто, не поднимая головы от бумаг, бросал:

- Как Бухарин, «за»?

Мнение Николая Ивановича, говорил Балашов, было весьма важным для Сталина при определении своего собственного отношения к конкретному вопросу»³⁰. Так продолжалось до 1928 года. Идеи Бухарина казались логичными: постепенно растущее хозяйство крестьян-середняков дает достаточное количество ресурсов, чтобы развивать легкую промышленность, производящую нужные крестьянам товары. Заказы легкой промышленности в свою очередь обеспечивают развитие тяжелой промышленности. Развитие тяжелой промышленности (металлургия, машиностроение и др.) обеспечивает модернизацию всей промышленности, техническое переоснащение сельского хозяйства. Врезультате - равновесие развития сельского хозяйства и промышленности, изобилие товаров. На этой основе должно хватить ресурсов и на оборону, и на строительство передовых предприятий, и на сотни тысяч тракторов. На практике оказался прав Троцкий, который критиковал построения Бухарина как утопичные. То, что предлагал Бухарин, было выгодно для крестьянского большинства страны, но заводило политику большевиков в тупик. Зажиточные слои, которые при выгодной конъюнктуре могли завалить страну товарным продовольствием, не хотели расширять производство в условиях товарного дефицита. Вот-вот из-под влияния коммунистов могли выйти рабочие массы, недовольные дефицитом продовольствия. Начатые стройки могли превратиться в бесконечный долгострой из-за нехватки ресурсов. Сталин чувствовал себя обманутым. Ему нужно было самому искать стратегию выхода из сложившегося положения. Признать правоту Троцкого было нельзя - это открывало Льву Давидовичу дорогу к возвращению во власть, что Сталин считал недопустимым. Троцкий не мог работать под руководством Стали-

на, а его «демократические» идеи Сталин считал разрушительными. Но заимствовать часть идей Троцкого Сталин считал вполне возможным.

Троцкий заметил эту эволюцию сталинской политики: «Нельзя отрицать все же, что в некоторых элементарных вопросах Сталин подучиваетсяБ Все, что он говорит против правых, было уже не раз сказано против него самого. Ни одного нового слова он не прибавил»³¹. Один из идеологов оппозиции, Е. А. Преображенский, писал Троцкому: «Внастоящее время создаются элементы для нашего блока или другой формы координации действий с левым центром»³². Преображенский считал, что «политика партииБ в некоторых существенных пунктах серьезно сдвинулась на правильный путь»³³. Вмае 1928 года Преображенский писал: «я считаю абсолютно необходимым и назревшим коллективное выступление оппозиции навстречу большинству партии, совершенно независимо от тех глупостей и глупостей, которые делаются и будут делаться по отношению к нам»³⁴.

Оппозиция все еще оставалась важной силой, располагала сотнями опытных агитаторов и организаторов, которых так не хватало партии. Оппозиционеры продолжали распространять листовки, в которых протестовали против репрессий и правого курса. «Перепечатанные в Москве, на ротаторе, материалы Троцкого широко распространялись не только между членами партии, но и среди беспартийной интеллигенции»³⁵,- рассказывал А. Авторханов, учившийся в это время в Институте красной профессуры. Значительная часть партийного актива втайне сочувствовала Троцкому и другим левым. Пока обстановка была неустойчивой, левые могли стать решающей гирькой на весах. Интерес к троцкистам сохранялся и среди рабочих. 1 октября 1928 года троцкисты распространили в Ленинграде более 400 листовок (часть была отпечатана в Москве), которые тут же разошлись по заводам. Сторонник Зиновьева сообщал о ситуации в Ленинграде в середине 1928 года: «Листовки троцкистов читают охотно, знают, кто их распространяет, но не выдают, стараются скрыть, и в то же время заявляют, что в листовках много правильного, но идти за троцкистами по-годим».³⁶

Свою ссылку оппозиционеры считали временной и активно искали пути возвращения: «Подчиняясь насилию, мы покидаем места своей партийной и советской работы для бессмысленной и бесцельной ссылки. Мы ни на минуту не сомневаемся при этом,

что каждый из нас не только еще понадобится партии, но и займет место в ее рядах в часы предстоящих великих боев»³⁷, - говорилось в письме к конгрессу Коминтерна, которое лидеры оппозиции сумели согласовать несмотря на то, что их разделяли тысячи километров Туркестана, Сибири и европейского Севера.

Правда, сами условия ссылки ставили под угрозу надежды на возвращение к политической жизни. Можно было не дожить до возвращения, как случилось в свое время с народовольцами. Перечислив большевиков, отбывающих ссылку в особенно тяжелых условиях, авторы одного из обращений делают вывод: «Помимо мер изоляции тут имеется и другой более грубый примитивный расчет: поставить людей в заведомо тяжелые, непереносимые условия, обречь их на физические пытки»³⁸. Особенно беспокоила оппозиционеров болезнь Троцкого, который страдал в Алма-Ате от малярии. Л. Сосновский, требуя перевода Троцкого в место с более здоровым климатом, утверждал: «Всякая оттяжка перевода будет означать, что люди сознательно идут на создание нового дела «Сакко и Ванцетти». Только уж на советской земле»³⁹. Сакко и Ван-цетти- американские анархисты, которых незадолго до этого казнили несмотря на широкую кампанию международных протестов. Нелестное для лидеров ВКП(б) сравнение с американскими палачами беспокоило. Ато как и вправду умрет? Скандал мог потрясти партийную толщу, тем более что немало партийцев продолжало читать листовки троцкистов, в которых говорилось, например: «Товарищи! В советских тюрьмах сидят коммунисты. ГПУ не может быть судьей внутрипартийных споров»⁴⁰.

Но с Троцким нельзя было примириться просто так. Его фракция считала необходимым восстановить положение путем исправления оппортунистических ошибок руководства, глубоких реформ и даже «путем новых революционных потрясений»⁴¹. Под потрясениями, конечно, понималась не революция троцкистов против власти нынешнего руководства. Просто оппозиционеры считали, что без них партия не справится с социальным кризисом, доведет дело до катастрофы, напоминающей обстановку гражданской войны. Каменев, который вместе с Зиновьевым и своими сторонниками стучался назад в партию, видел необходимость смены партийного руководства в момент кризиса. Без старых лидеров ВКП(б), по его мнению, не могла проводить левый курс компетентно. Ввоз-духе снова повеяло военным коммунизмом. Каменев говорил о Троцком: он «будет сидеть в Алма-Ате до тех пор, пока за ним не

пришлют экстренный поезд, но ведь когда этот поезд пошлют, положение в стране будет таким, что на пороге будет стоять Керенский…»⁴² На первый взгляд, последующие события доказывают наивность сценария, нарисованного Каменевым. Но опыт революционеров подсказывал, что недовольство масс в мгновение ока превращает немногочисленные группы в массовые партии. И ведь социальная катастрофа в СССР действительно разразится всего через два-три года. Угроза интервенции будет всерьез рассматриваться Сталиным и его ближайшими соратниками. Но им удастся удержать ситуацию под контролем самим, без Троцкого. Аесли бы не удалось, то рушащийся партийный режим не смог бы оттолкнуть руку, протянутую старым революционером-коммунистом. Каменев не учел, что Сталин позаботится о том, чтобы массовое недовольство не обрело вождей.

Оппозиционеры внимательно следили за начавшейся борьбой между правыми и Сталиным, и их симпатии были на стороне последнего. По существу, он превращался в троцкиста. «Если Сталин капитулирует (в решительную) перед правыми, то движение пройдет мимо него, и Троцкий скажется вождем партииБ»⁴³, - комментировали левые борьбу на июльском пленуме. Они понимали - кризис НЭПа породил мощный социальный процесс, направленный против имущественных элит. Его может возглавить или Сталин, или Троцкий. Иесли они потерпят поражение, рухнет сама большевистская диктатура. Всловах Каменева о «поезде» хорошо видно различие его позиции с линией Троцкого. Троцкисты готовы вернуться в партию после того, как ее лидеры признают правоту левых. Зиновьев и Каменев считают, что ждать нельзя, нужно поддержать наметившийся левый поворот изнутри. Пока Зиновьев и Каменев ждали ответа на их просьбу о восстановлении в партии, зиновьевцы вели подготовительную работу в парторганизациях: «Кнам относятся хорошо. Упреков, что потеряли лицо и т.п., нет. Внимательно присматриваются. Где возможно, стараются выдвигать наших ребят в бюро ячеек, бюро коллективов… Вместе с этим нужно отметить, что когда выступает наш парень, то сейчас же водворяется тишина, и аудитория слушает весьма с большим вниманием»,⁴⁴ - сообщалось в одном из писем Каменеву. Это значит, что группа Зиновьева и Каменева не распалась, а просто превратилась в подпольную фракцию. Маневры Бухарина показывают, что он считал позиции фракции Каменева-Зиновьева все еще сильными.

Переход Сталина на полутроцкистские позиции породил у Бухарина опасение, что «левые» могут объединиться со Сталиным в борьбе против «правых». Бухарин, как и левые оппозиционеры, недооценивал способности Сталина и думал, что он не сможет управлять страной сам, без сильных идеологов и опытных политиков. Раз речь идет о разрыве Сталина с Бухариным и Рыковым, их нужно кем-то заменить. А таких же крупных фигур в окружении Сталина не было. Не собирается ли Сталин привлечь к работе вождей левой оппозиции, с которыми он сблизился идейно? Желая предотвратить этот гипотетический поворот, Бухарин 11 июля встретился с Каменевым и довольно откровенно изложил ему подноготную борьбы в Политбюро. Каменев тщательно зафиксировал все сказанное. Бухарин говорил, что «разногласия между нами и Сталиным во много раз серьезнее всех бывших разногласий с Вами»⁴⁵. Он считал, что в условиях возникшего равновесия обе стороны будут апеллировать к оппозиции. Но это возможно при равенстве сил, а Бухарин признает, что Ворошилов, Орджоникидзе и Калинин уже «изменили» ему. Бухарин обвинял Сталина в том, что он - «беспринципный интриган, который все подчиняет сохранению своей власти». Они к этому времени уже разругались с ним до обвинений друг друга во лжи («до врешь и лжешь»).

Бухарин то утверждал, что линия Сталина будет бита, то признавался, что он в трагическом положении, за ним ходит ГПУ. На Каменева еще формально полновластный коммунистический лидер произвел «впечатление обреченности»⁴⁶. Обращение Бухарина к Каменеву уже само по себе было жестом отчаяния, так как по своим взглядам в это время левые были гораздо ближе к Сталину. Жизнь снова сблизит левых и правых оппозиционеров только после того, как сталинские преобразования дадут результаты - в 30-е годы. Апока и левые, и правые боролись за место под солнцем рядом со Сталиным.

Запись разговора Каменев послал Зиновьеву, но через секретаря Каменева Швальбе она в октябре попала к Троцкому. Троцкисты сделали из сенсационного материала листовку и стали ждать удобного момента для ее опубликования. Эта бомба могла взорвать любое соглашение между Сталиным и Бухариным, так как содержала все самое обидное, что мог сказать Бухарин о Сталине и его союзниках.

Вусловиях «полевения» Сталина вожди оппозиции, причем уже не только Зиновьев и Каменев, но и Преображенский, Радек и

Пятаков, были готовы к примирению с ним. 15 июня 1929 года Преображенский писал, что оппозиция - это «организация, смысл существования которой утерянБ армия после войны, которая не желает распускаться»⁴⁷. После того как партия по сути приняла троцкистскую экономическую программу, оппозиционеры думали вернуться в партию торжественно, с развернутыми знаменами. Но нет, Сталину не нужна была «союзная армия» в партии. Он был готов принять троцкистов назад в партию только через покаяние (как все понимали, весьма неискреннее). Лишь бы они не претендовали на авторство новой политики и, следовательно,- высшую власть. Виюне 1928 года начали принимать в партию зиновьевцев, которые, впрочем, продолжали «просить совета» у Зиновьева. 16 ноября 1928 года Каменеву разрешили напечатать статью о реконструкции промышленности в «Правде». Азимой, когда в борьбе между Сталиным и Бухариным наметилось затишье, увидела свет листовка с бухаринскими откровениями.

За это Сталин мог сказать оппозиции только спасибо. Оппозиционеров восстанавливали в партии, возвращали в Москву. Каменев был восстановлен в июне и затем назначен начальником Научно-технического управления ВСНХ. Зиновьев, восстановленный в партии, стал ректором Казанского университета, а затем введен в редакцию теоретического органа ВКП(б) «Большевик», сотрудничал в «Правде». Пятаков стал заместителем председателя, а с 1929 года - председателем Госбанка. Преображенский, Радек и Смилга готовили «разрыв с троцкизмом», о котором объявили 10 июля 1929 года. И. Смирнов и его сторонники сначала попытались отделаться заявлением об общности взглядов с нынешним руководством. Не прошло, пришлось переписывать заявление несколько раз в духе покаяния, и только в октябре оно было признано приемлемым Политбюро. Стали возвращать раскаявшихся троцкистов из ссылок, предоставлять им работу в соответствии с квалификацией. Радек говорил одному троцкисту, вернувшись из ссылки в ноябре 1929 года: «ВМоскве нет хлеба. Недовольство массБ Мы накануне крестьянских восстаний. Это положение вынуждает нас во что бы то ни стало вернуться в партиюБ СТроц-ким мы совершенно порвали»⁴⁸. Не желавший каяться Троцкий в этих условиях становился лишней фигурой- 10 февраля 1929 года его выслали из СССР. Абывшие троцкисты стали верхушкой слоя спецов. Но только те, кто покаялся. Остальных продолжали арестовывать.

Сталин не доверял вернувшимся в партию оппозиционерам. Идейно они теперь были ближе. Но что будет завтра, когда потребуется новый крутой поворот. Их фракция будет решать - поддерживать Сталина или голосовать против него. Они каются, но это неискренне. В 1928 году Сталин говорил Зиновьеву: «ВамБ вредят даже не столько принципиальные ошибки, сколькоБ непрямоду-шиеБ»⁴⁹ Сталин уже понял, что ошибки совершал Бухарин, а не Зиновьев. Но вот «непрямодушие», фракционная интрига, исходящая от Зиновьева, мешала его возвращению в руководящую группу, которая теперь должна была строго подчиняться именно Сталину, а не аргументам в споре.

Еще меньшее значение Сталин придавал теперь аргументам непартийных специалистов. Если для левой оппозиции поворот Сталина к троцкистской программе был идейной победой, то для спецов- поражением. Форсирование темпов индустриализации, по их мнению, вело к экономической катастрофе, и они продолжали по привычке убеждать своих начальников в недопустимости темпов роста промышленности, предлагавшихся сторонниками Сталина. «Затухающая кривая», на которую были рассчитаны предложения спецов, была отвергнута, темпы роста, предлагавшиеся прежде, осуждены как «плюгавенькие». Сложные подсчеты оптимального экономического роста, произведенные бывшими меньшевиками А. Гинзбургом и Я. Гринцером, были отклонены.

Аргументы спецов с доверием воспринимались Рыковым, который привык опираться на их знания при решении сложных экономических вопросов. Председатель ВСНХ В. Куйбышев, близкий Сталину, относился к предложениям спецов скептически. Что касается самого Сталина, то, как говорил М. Владимиров, «по мнению товарища Сталина, все наши специалисты, и военные, и штатские, воняют как хорьки, и чтоб их вонь не заражала и не отравляла партию, нужно их всегда держать на приличном от себя расстоянии»⁵⁰. Сквозь сталинскую грубость проступает реальное опасение: воздействие спецов заразительно, они могут «заразить» большевиков своими социал-демократическими взглядами.

В 1928 году по спецам был нанесен сильный удар. ГПУ «разоблачил» в г. Шахты (Донбасса) заговор специалистов-«вредителей›. На публичном процессе многие обвиняемые сознались во «вредительстве». Это зловещее слово ассоциировалось с организацией катастроф, следствию же не удалось найти жертв. Шахтинское дело получило широкое освещение, хотя было далеко не первым в своем

роде. Вредителей время от времени разоблачали и при Дзержинском.

Обвиняемые признавались в том, что получали деньги от бывших хозяев за информацию о положении дел на предприятиях, признавались также в сотрудничестве с белыми во время гражданской войны, в том, что после прихода красных поддерживали связи с бывшими хозяевами и в их интересах стремились сдерживать расходование запасов полезных ископаемых и даже затапливали шахты с целью их консервации. Кто-то не доглядел за рабочими - разворовали имущество. Кто-то не там прорыл шурф. Укого-то сломалась лебедка. Ничего невероятного для советских людей в этих показаниях не было. Шахтинское дело выделялось лишь масштабом. ОГПУобъединило, амальгамировало разных людей с похожими «грехами» в единую «организацию». Суду были преданы 53 человека. 23 подсудимых не признали себя виновными, другие поддакивали прокурору Н. Крыленко с разной степенью активности.

Судья А. Вышинский, бывший меньшевик, демонстрировал объективность. Впоследствии он даже гордился, что в одном из зарубежных комментариев приговор, вынесенный Вышинским, назвали «поражением Крыленко»⁵¹.

Вышинский Андрей Януарьевич (1883-1954). В студенческие годы примкнул к революционному движению и за это был исключен из института. Во время Первой русской революции вступил в социал-демократическую партию, был меньшевиком. Вышинский организовал террористическую группу, которая занималась убийствами людей, которых считали провокаторами полиции. Был арестован и осужден на тюремное заключение, но только по обвинению в антиправительственной агитации. Доказать его вину в более тяжких преступлениях не удалось. Отсидев в тюрьме, Вышинский закончил юридическое образование и занялся адвокатской практикой. В 1917 году Вышинский занимал руководящие должности в районных органах власти Петрограда, боролся против большевиков. После Октябрьского переворота уехал из столицы и в провинции «начал новую жизнь», вступив в партию большевиков. Работал в наркомпроде и других хозяйственных органах. Затем Вышинского направили руководить наукой - он был «избран» ректором Московского университета. Начиная с Шахтинского дела 1928 года «ученый юрист» стал привлекаться Сталиным для участия в громких политических процессах. Красноречие и высокая юридическая квалификация Вышинского позволяла

сделать обвинение более убедительным и избежать серьезных накладок и неувязок, почти неизбежных при фабрикации процессов.

В зависимости от готовности сотрудничать с обвинением и наличия хоть каких-то свидетельств «вредительства» наказание оказались очень различными. Четырех обвиняемых даже оправдали, так как предъявленные им обвинения были основаны на вопиющей некомпетентности свидетельствовавших рабочих. Одиннадцать подсудимых были приговорены к расстрелу, причем шестерым из них, активно сотрудничавшим со следствием, была сохранена жизнь. Так отрабатывались методы процессов 30-х годов: уличить обвиняемого в чем-либо наказуемом, а затем, в обмен на жизнь, добиться показаний, значительно усугубляющих его вину в глазах общества. Затем с помощью нескольких сотрудничавших со следствием обвиняемых доказать остальным, что они, совершая незначительные политические преступления, на самом деле участвовали в разветвленной вредительской организации. Чтобы спасти себя в этих условиях, нужно каяться. Таким методом удавалось превратить противника в союзника, скомпрометировать не только того, кто признавался во «вредительстве», но и «идейное руководство»- людей, способных предложить альтернативную стратегию развития России. Компрометация и изоляция этих людей стала важнейшей задачей сталинской группы.

Шахтинское дело не вызвало возражений ни у кого из большевистских лидеров. То, что старые специалисты недолюбливали советскую власть и ждали реставрации - не было секретом. При этом граница между ошибками в работе, разгильдяйством и вредительством была размытой. Побывавший в Донбассе Томский отвечал Ворошилову, спросившему, нет ли в этом деле перегибов со стороны ОГПУ: «Картина ясная. Главные персонажи в сознании. Мое мнение таково, что не мешало бы еще полдюжины коммунистов посадить»⁵². Но это еще не входило в планы Сталина.

Столкновение стратегий

Активизация «левых» настроений происходила в условиях, когда кризис старой политики становился все более очевидным. Иэто усиливало споры в руководящем ядре ВКП(б).

В сентябре 1928 года были опубликованы контрольные цифры на грядущий хозяйственный год. Основные затраты должны были

быть направлены на развитие тяжелой промышленности, на «производство средств производства». Госплан готовил пятилетний план на 1928-1933 годы, в котором проводилась та же идея, но с разными темпами роста - отправным и «оптимальным» (рассчитанным на благоприятные условия). Член президиума Госплана разъяснял: «Мы должны в артиллерийскую вилку поймать действительность, следовательно, отправной вариант должен давать недолет, оптимальный вариант должен давать перелет»⁵³. Эти планы намечали не только общий рост тяжелой промышленности, но и ликвидацию диспропорций, из которых буквально состояла советская экономика. Председатель Госплана Г. Кржижановский объяснял, что нехватка техники была связана с нехваткой машиностроительных предприятий, которые не могли строиться и работать из-за дефицита металла, который, в свою очередь, нельзя было произвести из-за недостаточного количества электроэнергии (план ГОЭЛРОбыл почти выполнен, но ее объема все равно не хватало). Бухарин язвительно замечал, что фабрики планируется строить из кирпича, который еще не произведен. Началом всей цепочки были энергетика и чугун. Дальше следовали машиностроительные предприятия и транспорт. До рядового потребителя было далеко. Осторожное планирование ведомства Кржижановского не решало проблему индустриализации, так как превращало длинную промышленную цепочку в долгострой. Параллельно с Госпланом свой, но только «оптимальный» план разрабатывал ВСНХ (так называемые «Контрольные цифры»). Именно он и был принят за основу ноябрьским пленумом ЦКс учетом достижений Госплана. Методика Куйбышева была хороша тем, что отказывалась от комплексного моделирования экономики. Можно было проставить любую цифру, не просчитывая последствий для других отраслей. Так потом и будут делать.

План ВСНХ подминал легкую промышленность. Выбор между тяжелой и легкой промышленностью был стратегическим.

Каков был план Бухарина и его сторонников? Легкая промышленность производила товары, покупавшиеся населением, прежде всего крестьянами. Развитие легкой промышленности должно было предоставить товары, которые крестьяне купят, дав, таким образом, средства для развития тяжелой промышленности, производящей технику и оборудование. Эта техника позволит модернизировать пока крайне отсталую легкую промышленность, не говоря уже о сельском хозяйстве. Но в 1927-1928 годах стало ясно,

с‹-

что крестьянское хозяйство не дает достаточного количества товарного хлеба, чтобы решить все стоящие перед государством задачи. Нужно было выбирать - или продолжать распылять средства между отраслями, или вложить львиную долю средств в тяжелую промышленность, то есть в базу, которая потом, позднее, позволит модернизировать все отрасли. Но лишение средств легкой промышленности в пользу тяжелой означало, что у крестьян будут не выкупать продовольствие в обмен на продукцию, а просто отбирать его. 30 сентября Бухарин выступил в «Правде» со статьей «Заметки экономиста». В ней под видом троцкизма Бухарин критиковал политику Сталина-Куйбышева и защищал легкую промышленность, которая быстрее дает прибыль.

Бухарин признал, что лидеры партии запаздывали с осознанием новых задач, которые поставил перед страной «реконструктивный период» (то есть модернизация промышленности). Нужно быстрее готовить своих спецов (шахтинское дело, результаты которого Бухарин не подвергал сомнению, показало опасность использования старых спецов), нужно ускорить коллективизацию и создание совхозов, нужно организовать техническую базу не хуже, чем у американцев. Рассказав о первых успехах «реконструктивного периода», Бухарин с тревогой обнаруживает, что советское хозяйство в «вогнутом зеркале» повторяет кризисы капитализма: «там - перепроизводство, здесь - товарный голод; там спрос со стороны масс гораздо меньше предложения, здесь - этот спрос больше предложения»⁵⁴. Преодолеть кризис можно, установив правильные пропорции хозяйственного развития. Эту задачу должен решить план. Но Бухарин напоминает, что еще в своей полемике с Преображенским предупреждал: «Нельзя переоценивать планового начала и не видеть очень значительных элементов стихийно-сти»⁵⁵. Приходится подстраиваться под стихию, направляя ее в нужное государству русло. «Всвоей наивности идеологи троцкизма полагают, что максимум годовой перекачки из крестьянского хозяйства в индустрию обеспечивает максимальный темп развития индустрии вообще. Но это явно неверно. Наивысший длительно темп получается при таком сочетании, когда индустрия поднимается на быстро растущем сельском хозяйстве»⁵⁶. Так прямо «наивные» троцкисты не формулировали мысль, с которой спорит Бухарин. Но теперь именно эту идею отстаивает Сталин. На практике не получается быстрого роста сельского хозяйства. Не выходит на крестьянской телеге быстро догнать США. Придется

пожертвовать телегой, чтобы уцепиться за подножку уходящего вперед технологического поезда ХХвека.

Бухарин не может открыто спорить со Сталиным, поэтому он спорит с Троцким (благо, тот не может ответить в прессе). Приводя оптимистические цифры быстрого роста советской промышленности за последние годы (этот рост был преувеличен, так как не учитывал качества советских товаров и искусственности ценообразования) и сравнивая их с цифрами, указывающими на стагнацию сельского хозяйства, Бухарин делает вывод: «при бурном росте индустрии… количество хлеба в стране не растет»⁵⁷, из чего вытекает задача выправить эту диспропорцию, поднимать индивидуальное крестьянское хозяйство параллельно со строительством колхозов и совхозов. Но если партия облегчит развитие индивидуального крестьянского хозяйства, то с крестьян нужно меньше брать на индустриализацию, которая, как пишет Бухарин, «есть для нас закон»⁵⁸. Выход один - промышленность должна зарабатывать сама, выпуская товары, нужные потребителю. Это может сделать только легкая промышленность. Бухарин критикует контрольные цифры будущей пятилетки за нехватку и потребительских товаров, и строительных материалов. Может быть, он предлагает сэкономить на тяжелой промышленности? Ничуть не бывало! Его возмущает нарастание дефицита продукции тяжелой промышленности. «Таким образом, дефицит (дефицит!!) быстро возрастает (возрастает!!) по всем решительно категориям потребителей!»⁵⁹ Эти кричащие строки не могли не вызвать вопрос к Бухарину: раз все запросы удовлетворить нельзя, а тяжелую промышленность строить нужно, то на ком экономить или где взять средства? Даже троцкисты давали свой ответ на этот вопрос. Но Бухарин повторяет все те же предложения, которые не удалось выполнить со времен писем Ленина: экономить, строить быстрее, не планировать того, что не построим, управлять культурно. Но не умеет бюрократия СССР управлять культурно и экономить, не умеют российские рабочие строить быстрее и притом качественнее, чем в США! Ине скоро научатся.

Вконкретной обстановке дефицита ресурсов одновременная защита сельского хозяйства и легкой промышленности на деле была нападением на промышленность тяжелую. Это означало, что Бухарин действительно выдвигает новую стратегию по сравнению с линией XV съезда, оптимистично провозглашавшего курс на модернизацию промышленности и всего хозяйства. Ведь модерниза-

ция была невозможна без строительства машиностроительных, металлургических и других предприятий именно тяжелой промышленности.

То, что планировали осуществить большевики - и Сталин, и Рыков, и Бухарин, - затем делалось во многих странах «третьего мира». Это была импортзамещающая индустриализация. Считалось, что экономика страны будет более устойчива, если она будет менее зависима от импорта. В этом предположении было много справедливого. Колебания мирового рынка могут быть весьма разрушительными, и споры с правыми заканчивались в 1929 году под первые аккорды Великой депрессии, которая больно ударила по всем странам мира. Защититься от разрушительных волн кризиса с помощью своей промышленности, которая позволит создавать собственные технологии и повысить производительность труда хозяйства - это ли не благая цель. Даже правый председатель Совнаркома А. И. Рыков говорил на ноябрьском пленуме ЦК: «Уклон получится в том случае, если мы пятилетний план составим так, что его характерной чертой будет являться импорт готовых товаров из-за границы вместо развития промышленности нашей страны»⁶⁰.

Перед ноябрьским пленумом ЦК, который должен был обсуждать планы экономического развития, Бухарин составил проект резолюции, в котором говорилось: «Основной коренной задачей партии, ее генеральной линией, является линия на дальнейшую индустриализацию страны, на возможно более быстрый рост социалистического ее сектора, на кооперирование крестьянства, рост коллективных форм сельскохозяйственного производства и т. дб Отметая все предложения, направленные к сокращению нашего промышленного строительства, и твердо проводя курс на индустриализацию страны, не снижая темпов роста капитальных вложений, необходимо в то же время принять меры к тому, чтобы подтянуть сельское хозяйствоБ»⁶¹

Как видим, правые коммунисты также считали, что отказ от импортзамещающей индустриализации был недопустим. Они были категорическими противниками той модели развития страны, к которой объективно вела их политика (выражаясь современным языком, ее можно назвать «латиноамериканской», учитывая, как в Западном полушарии проводились подобные НЭПу эксперименты). Правые считали, что можно относительно быстро изыскать ресурсы для модернизации всей экономики. Но во второй полови-

не ХХв. импортзамещающая индустриализация осуществлялась в Латинской Америке, Азии и Африке либо с помощью других стран, либо частично. Витоге создавалась индустрия, способная обеспечить лишь некоторые нужды страны и достойно конкурировать на мировом рынке лишь в узком секторе. Вэтом случае страна встраивалась в мировое разделение труда уже как индустриально-аграрная держава, а не сырьевой придаток. Для СССР эти варианты не подходили. Индустриализация должна была быть проведена с опорой исключительно на собственные ресурсы, а поставки техники из-за рубежа должны были быть оплачены до копейки. При этом зависимость от зарубежной промышленности должна была быть ликвидирована полностью - советских лидеров не устраивала роль страны как части мирового капиталистического рынка, притом зависимой.

Но в условиях мирового экономического кризиса даже низкие темпы накопления, которые обеспечивал НЭП, стали бы невозможными. Бухаринская альтернатива не давала реальных оснований надеяться на преодоление отсталости сельского хозяйства и легкой промышленности. Вусловиях стагнации СССР эволюционировал бы к положению страны с отсталым сельским хозяйством и среднеразвитой промышленностью. Примеров такой модели было немало в Латинской Америке. Сравнение итогов развития СССР и крупных относительно успешных латиноамериканских стран (Мексика, Чили, Бразилия, Аргентина, Венесуэла) показывает, что при сопоставимых социально-экономических результатах (на душу населения) ХХвек обошелся им и нам в несопоставимых жертвах.

Повысить эффективность экономики при отказе от тотальной импортзамещающей индустриализации и при перестройке всего общества на строго централизованной основе можно было бы только на основе компромисса со спецами. Вусловиях недовольства масс кризисом, сохранения различных течений в партии большевиков (а Бухарин выступал за относительную терпимость в этом вопросе) большевики имели мало шансов сохранить монополию на власть. Возможно, партия даже осталась бы правящей, но реальную власть в ней разделили бы правые коммунисты и выходцы из социалистических партий - спецы. Широким массам малокультурных партийцев угрожало вытеснение с руководящих постов. Хотя партийная масса не вникала в тонкости проблемы планирования, она чувствовала, куда ведет бухаринская альтернатива, да и оптимистические цифры плана Куйбышева вдохновляли ее.

Предложения Бухарина были заведомо нереализуемыми: ликвидировать товарный голод (то есть ускорение развития тяжелой и легкой промышленности одновременно) и снижение нагрузки на крестьянство. Ставя перед плановыми органами такие невероятные задачи, Бухарин замечает, что «чиновники «чего изволите?» готовы выработать какой угодно, хотя б и сверхиндустриали-стический план…»⁶². Это - уже прямой выпад против Куйбышева, за которым стоит Сталин. Это - отождествление сталинцев с троцкистами. Разумеется, статья вызвала возмущение большинства Политбюро. АБухарин, сделав свой выстрел, уехал в отпуск.

Выход «Заметок экономиста» был своего рода вызовом к открытой дискуссии, где Бухарин считал себя сильнее. Но Сталин считал сильнее свою позицию, понимая, что она ближе если не «спецам», то большинству партийных чиновников. Генсек лично собрался дать отпор идеям, изложенным в «Заметках экономиста». Он обратил внимание на «эклектизм» статьи Бухарина, которая, с одной стороны, призывает к «переносу центра тяжести на производство средств производства», а с другой - «обставляет капитальное строительство и капитальные вложения такими лимитами (решительное усиление легкой индустрии, предварительное устранение дефицитности строительной промышленности, ликвидация напряженности госбюджета и т. д., и т. п.), что так и напрашивается вывод: снизить нынешний темп развития индустрии, закрыть Днепрогэс, притушить Свирьстрой, прекратить строительство Турксиба, не начинать строительство автомобильного завода»⁶³.

Но рукопись Сталина осталась неоконченной. По мнению В.П. Данилова, О.В. Хлевнюка и А.Ю. Ватлина, «ответ на уровне конкретного анализа экономических проблем не получился, оказался Сталину не по плечу»⁶⁴. Это сомнительно. Позднее Сталин будет развернуто спорить с Бухариным, в том числе и по конкретным экономическим проблемам. Его аргументы будут лучше убеждать членов ЦК, чем аргументы Бухарина (а это - основные судьи в споре). Свои аргументы Сталин изложил в развернутой речи на ноябрьском пленуме ЦК. Но именно в этой речи он «заступился» за Бухарина, противопоставив взгляды, изложенные в «Заметках экономиста», идеям «правого уклониста» М. Фрумкина: «Товарищ Фрумкин любит вообще хватать за фалды тех или иных членов Политбюро для обоснования своей точки зрения. Вполне возможно, что он и в данном случае постарается схватить за фал-

ды тов. Бухарина, чтобы сказать, что тов. Бухарин говорит «то же самое» в своей статье «Заметки экономиста». Но тов. Бухарин говорит далеко не «то же самое». Тов. Бухарин поставил в своей статье отвлеченный, теоретический вопрос о возможности или об опасности деградации. Говоря отвлеченно, такая постановка вопроса вполне возможна и закономерна. Ачто делает тов. Фрумкин? Он превращает абстрактный вопрос о возможности деградации в факт деградации сельского хозяйства»⁶⁵.

Сталин не считал целесообразным осенью 1928 года разворачивать открытую дискуссию, и не потому, что не имел аргументов, а в связи с неготовностью кадровых позиций. Сталин прекрасно понимал, что в компартии побеждает не тот, кто скажет больше, а тот, за кем останется последнее слово. Наступление на правых началось не с прямой атаки, а с длительной артподготовки, с организационного разгрома тех структур, на которые опирались правые.

Аппаратное наступление и политика отставок

8 октября Политбюро осудило редакцию «Правды» за публикацию столь спорной статьи без ведома ЦК. Это был важный сигнал. Бухарин все еще считался одним из лидеров партии, но на партсобраниях стали происходить странные вещи. Так, например, на активе Петроградского района Ленинграда официальный лектор раскритиковал «Заметки экономиста». «Хотя все это не помешало ему заявить, что есть сплетники, говорящие о расколе в ЦК»⁶⁶. После такой критики члена Политбюро, идеолога партии этот лектор должен был бы получить взыскание. Если бы, конечно, не выполнял указание своего руководства. Пропагандистская машина партии, раньше служившая инструментом в руках Бухарина, теперь была переналажена против него.

Завоевав на свою сторону большинство в Политбюро, Сталин развернул наступление на организации, в которых преобладали сторонники правых,- Институт красной профессуры, Московскую парторганизацию, наркоматы, профсоюзы, редакцию «Правды». Из редакции «Правды» вывели учеников Бухарина А. Слепко-ва и В. Астрова. Вместо них в «Правду» были направлены сталинцы Е. Ярославский, Г. Крумин и М. Савельев, которые стали публиковать статью за статьей о «правом уклоне» (не называя имен конкретных «правых»). Без их одобрения теперь не могли печататься даже статьи самого главного редактора Бухарина.

Началось наступление и на союзника Бухарина, первого секретаря Московской парторганизации Н. Угланова, который продолжал критиковать новую продовольственную политику, опровергая оптимистичные утверждения сталинской фракции: «Что касается улучшения снабжения городов продуктами сельского хозяйства, то, товарищи, тут нужно прямо сказать, что положение ухудшилось не только по линии снабжения хлебом, но и другими сельскохозяйственными продуктами». Главную задачу в области идеологической борьбы Угланов видел в борьбе «против проникновения отравленной философии оппозиции в наши ряды»⁶⁷. Аведь взгляды, подобные идеям левых, высказывали лидеры Политбюро, которые настаивали на приоритете борьбы с «правым уклоном»! «Разоблаченный» правый уклонист Мандельштам, выступая на пленуме МКи МГК, продолжал развивать идеи о длительности перехода к социализму: «Вся эта огромная масса трудностей, которую мы переживаем, есть длительная полоса»⁶⁸.

Битва за Москву стала решающим этапом борьбы между сталинской фракцией и правыми. На этот раз Сталин решил действовать с помощью демократии, натравив на Угланова партийные низы, недовольные НЭПом. Орджоникидзе писал Ворошилову: «По всем районам начались перевороты, «стали сбрасывать секретарей» районов и громить МК»⁶⁹.

16 октября, пока Бухарин был в отпуске, состоялось расширенное бюро Московского комитета партии. Пленум был «расширен» сталинистами. Накануне Политбюро приняло обращение от имени ЦКс резкой критикой примиренчества с правыми в Московской организации. На пленум явились члены Политбюро Сталин, Молотов и Каганович. Это не предвещало для руководителей Москвы ничего хорошего. Слово взял директор электрозавода Н. Булганин, который от имени группы членов ЦКи МКзаявил, что в Московской организации партии «орудуют правые оппорту-нисты»⁷⁰, которые стремятся свернуть страну на путь капиталистической реставрации. Сам Угланов потворствует правым. Булга-нина поддержал Каганович. Возмущенный Угланов заявил о своей отставке. Сталин как всегда выступил «примирителем»- не согласился с Булганиным в том, что Угланов - правый. Он виновен лишь в примиренчестве с правыми, и этот вопрос нужно обсудить на пленуме МК.

18-19 октября состоялся пленум МКи Московской контрольной комиссии. Организация была подвергнута чистке, из

МКвывели заведующего отделом агитации и пропаганды Н. Мандельштама и секретарей райкомов М. Рютина и М. Пеньковского. На конференции досталось и Бухарину за его статью «Заметки экономиста». Рыков и Томский не предприняли серьезных усилий, чтобы защитить своих союзников. 2 7 ноября сам Угланов «по просьбе партийного актива» был снят с поста и заменен Молотовым. Московская организация перешла под контроль Сталина.

Это была важная победа перед ноябрьским пленумом ЦК, где обсуждался вопрос о хозяйственных планах и правом уклоне. Вернувшись из отпуска, Бухарин шесть часов ругался со Сталиным, но в конце концов «сказал, что он не хочет драться, ибо драка вредна для партии, хотя для драки все уже готово. Если драка начнется, то вы нас объявите отщепенцами от ленинизма, а мы вас - организаторами голода»⁷¹. Обвинение Бухарина оказалось верным, но воли к проведению своей линии у него не было. Три правых члена Политбюро, Бухарин, Рыков и Томский, подали в отставку в знак протеста против проводимой большинством кадровой чистки. Они утверждали, что в таких условиях невозможно работать. Сталин успокаивал и в то же время убеждал, метод отставок - не большевистский. Нельзя шантажировать товарищей отставкой. Надо решить дело по-хорошему. Орджоникидзе, не понимавший принципиальности разногласий между Сталиным и Бухариным, пытался «сделать все возможное, чтобы их помирить»⁷². Врезультате Рыков и Томский взяли заявления назад. Открытая дискуссия между сторонниками Сталина и правыми не развернулась. Бухарин, не взявший заявление об отставке назад, счел за лучшее уклониться от участия в пленуме, но написал проект резолюции, который лег в основу проекта Политбюро. Как мы уже видели, в своем проекте Бухарин и поддержавший его Рыков выступали за форсированные темпы индустриализации. Проект лишь предлагает «сузить фронт» строительства тяжелой промышленности (уменьшить количество планируемых заводов), чтобы сэкономить средства и время строительства. Но уже в этом документе эта экономия сводится на нет, так как предлагается обратить особое внимание и на черную металлургию, и на сельскохозяйственное машиностроение, и о текстиле не забыть⁷³. «Фронт строительства» снова расширяется, а при обсуждении на пленуме, когда руководители ведомств и регионов стали лоббировать «свои» стройки, об экономии стало говорить и вовсе невозможно. Каждый делегат хотел «пробить» свой проект, а при экономии - все планы отложат на неопределенный срок.

с‹-

Ведомственные интересы, ажиотаж великих строек и связанного с ним почета, экономической власти и мощи - определяли настроение партийной элиты в это время.

На ноябрьском пленуме доклады о хозяйственных задачах читали сразу три человека: председатель Совнаркома А. Рыков, председатель Госплана М. Кржижановский и председатель ВСНХ В. Куйбышев. Резких различий между докладами не было, но сам факт выдвижения трех содокладчиков подтверждал - в большевистской партии идет борьба.

Рыков доказывал, что уровень промышленного производства впервые превзошел уровень сельскохозяйственного (он не учитывал завышение цен на промышленную продукцию и продукты, производимые и потреблявшиеся самими крестьянами). По Рыкову, страна превращалась в индустриально-аграрную, по плану промышленное производство должно за год возрасти еще на пятую часть. Успехи велики, и эти темпы роста вполне достаточны. Но, несмотря на столь радостную перспективу, положение остается тяжелым- хлеба не хватает, и из-за того, что его отбирают у крестьян, в городе хлеб дешевле, чем в деревне. Крестьяне не хотят работать на таких условиях, и уровень сбора хлеба не достигает планки 1913 года. Падает количество посевных площадей на душу населения. Виноват неурожай, чрезвычайные методы и общая отсталость сельского хозяйства. Рыков признает, что раздробленное малопродуктивное крестьянское хозяйство тормозит развитие промышленности, но все равно считает, что «продовольственно-сырьевой базой на ближайшие годы все-таки останется хозяйство индивидуального типа»⁷⁴. Сталин счел за лучшее пока не оспаривать эту привычную для партийцев мысль. Свою «революцию сверху»- массовый сгон крестьян в колхозы - он приберег до следующего года.

Выступление Сталина было «гвоздем» пленума. Он выдержал речь в примирительном тоне, одобрительно ссылался на Рыкова, подчеркивал единство в Политбюро и Совнаркоме. Но при этом, ссылаясь на Петра I и Ленина, Сталин убеждал, что необходимо срочно «догнать и перегнать передовые капиталистические страны в технико-экономическом отношении»⁷⁵, чтобы снять угрозу экономической зависимости от них.

Конфликт в Политбюро на пленуме снова не вырвался на авансцену. Рыкова критиковали чуть больше, чем других докладчиков, но достаточно корректно. Внекоторых вопросах его поддерживали

и «не правые» руководители. Так, руководитель украинской компартии С. Косиор считал, что Рыков «сгущает краски» и «пужа-ет», характеризуя экономическое положение, а глава правительства Украины В. Чубарь, напротив, был готов попасть в эту же категорию «пужателей», рассказывая об Украине⁷⁶.

Чубарь Влас Яковлевич (1891-1939). Большевик с 1907года. Участвовал в Октябрьском перевороте. В 1918-1919 годах возглавлял Государственное объединение машиностроительных заводов. Член ЦК РКП (б) с 1921 года. Руководил восстановлением шахт Донбасса. В 1923-1934 годах - глава правительства Украины, затем зампред СНК СССР. С 1935 года - член Политбюро.

Особенно жестко за Рыкова заступается Сталин: «Что касается тов. Серебровского, обвинявшего здесь тов. Рыкова в мандельшта-мовщине, то позвольте заявить, что из этой критики, по-моему, ничего кроме чепухи, не получилось»⁷⁷ (Н. Н. Мандельштам- только что снятый с должности завотделом агитации и пропаганды МКВКП(б), призывавший не бояться самого слова «уклон» и более свободно обсуждать вставшие перед партией проблемы).

Рыков еще ведет себя как один из хозяев партии, берет под защиту от обвинений в «правом уклоне» московскую организацию (там только «примиренчество», с этим и Сталин согласен), от обвинений во фракционной работе - Фрумкина (он ошибается, но хороший специалист, не надо его увольнять). Рыков уверенно отражает нападения. Он использует рассуждение критиковавшего его Косиора о нарастании классовой борьбы, чтобы подвергнуть критике сталинский тезис о нарастании классовой борьбы по мере продвижения к социализму (не называя автора). Показывая, что «чем дальше мы строим социализм, тем меньше классовая база у сторонников капиталистической реставрации», Рыков подводит мысль Косиора (а на самом деле Сталина) под троцкизм. «Косиор в троцкисты попал»,- выкрикнул кто-то из зала, на что Рыков тоном победителя отвечает: «ЯКосиора достаточно хорошо знаю, чтобы мог хоть сколько-нибудь подозревать его в том, что он попал в троцкисты. Нам в своей среде нельзя из-за отдельных ошибок в формулировках воссоздавать сразу целую идеологии» Здесь вовсе нельзя пользоваться тем методом, который применяется в области естественных наук, когда по одной кости восстанавливается целое животноеБ Иво всяком случае это не та кость, по

с‹-

которой можно восстановить всего тов. Косиора. (Смех)»⁷⁸. Вто время по этому диалогу, как «по кости», еще можно было восстановить скрытую полемику между сторонниками социально-политического компромисса (классовая борьба будет затихать, не нужно придираться к отдельным формулировкам) и массой партийных чиновников, готовых к новому витку борьбы. Партийные аппаратчики не очень разбирались в экономике и потому были настроены оптимистично. Но когда оптимизм не оправдается, предсказанная классовая борьба разразится с невиданной силой и поглотит и кости тов. Рыкова, и кости тов. Косиора.

Косиор Станислав Викентиевич (1889-1939). Большевик с 1907года. Рабочий. Участник Октябрьского переворота. Левый коммунист в 1918 году. Один из руководителей коммунистического подполья на Украине. С 1924 года - член ЦКВКП(б). В 1926-1928 годах - секретарь ЦКи член Оргбюро. В 1928-1938 годах - генеральный секретарь ЦККП Украины.

На пленуме сторонники Сталина еще позволяли себе шутить по поводу «правого уклона». Куйбышев говорил: «Думаю, что то обстоятельство, что я выступаю в защиту текстильной промышленности, вы не поймете как отклонение от линии на индустриализацию страны». Его перебивает А. Смирнов: «Погубишь свою репутацию». Впрочем, выступление «в защиту» сводится к тому, что объем капитальных вложений в текстильную промышленность явно недостаточный, но денег на ее реконструкцию нет: «Я не могу предложить уменьшить металлургию, химию или топливоБ»⁷⁹

Пленум утвердил напряженный бюджет, который должен был вырасти на 20% при росте национального дохода только на 10%. Темпы индустриального строительства должны были быть сохранены (речь не шла об их быстром росте). Резолюция пленума ставила задачу «борьбы на два фронта - как против правого, откровенно оппортунистического уклона, так и против социал-демократического, троцкистского, «левого», т. е. по существу тоже правого, но прикрывающегося левой фразой, уклона от ленинской линии»⁸⁰.

Резолюция, как казалось, свидетельствовала о компромиссе между Сталиным и правыми. Но ситуация не терпела компромиссов, должен был быть выбран или один путь развития страны, или другой. ИСталин продолжил наступление на своих противников.

На этот раз удар был нанесен по руководству профсоюзов, по Томскому. Томский был главой профсоюзной бюрократии, которая в годы НЭПа видела свой ведомственный долг в том, чтобы защищать рабочих против излишней нагрузки со стороны других ведомств. Томский выступал против кампании роста производительности труда даже при Дзержинском, и планы индустриального рывка, требовавшие от рабочих труда в экстремальных условиях, за пределами человеческих сил, вызывали у Томского опасение и несогласие. Сталину не нужен был такой «голос рабочего класса» в руководстве, профсоюзы должны были превратиться из защитников трудящихся в организатора трудовых подвигов.

На VIII съезде Всесоюзного центрального совета профессиональных союзов (ВЦСПС) был повторен сценарий, опробованный в Московской организации. Стали выступать «товарищи с мест», которые критиковали «оторвавшуюся от масс» профсоюзную верхушку. Томский воспринял это как дискредитацию руководства профсоюзов, но нанести удар по хулителям не мог - их правоту «во многом» признали члены Политбюро. Сталин добился избрания в ВЦСПСЛазаря Кагановича, который, по выражению Бухарина, стал играть«роль руководителя в руководстве»⁸¹. Но избрать Кагановича на место Томского так и не удалось, популярностью в профсоюзах он не пользовался. Томский в знак протеста против «двоевластия» в ВСЦСПСснова подал в отставку 23 декабря. 10 января 1929 года она была отклонена, но Томский, как и Бухарин, настаивал.

Сталин, изо дня в день наращивавший свои позиции, все еще не был уверен, что открытое, публичное столкновение принесет победу именно ему. Не дрогнет ли ЦКпод действием речей Бухарина и Рыкова - официально самого компетентного в экономике человека? Поэтому, по словам Бухарина, после ноябрьского пленума «были созданы две «линии»: одна - словесные резолюции, другая - это то, что проводилось на деле»⁸². Компромиссные резолюции не выполнялись, Сталин готовил индустриальный рывок. Бухарин же продолжил иносказательную критику Сталина, напомнив ему о ленинском «завещании». Свой доклад на траурном заседании 21 января 1929 года по поводу пятой годовщины со дня смерти Ленина Бухарин так и назвал - «Политическое завещание Ленина». Обобщая последние статьи Ленина (о его письме к съезду открыто речь не шла), Бухарин напоминает, что именно Ленин заложил основы стратегии, которую теперь отстаивает Буха-

рин. Необходимо «зацепить «наше дело» за частные интересы крестьянина»⁸³, а не наносить удары по этим интересам. Имея в виду сталинские планы, Бухарин цитирует Ленина: «Надо проникнуться спасительным недоверием к скоропалительно-быстрому движению вперед, ко всякому хвастовству и т.д.»⁸⁴.

Для Сталина Бухарин оставался опасным идеологическим противником. Против него нужен был сильный козырь, и тут Сталину помогли троцкисты, которые распространили запись разговора Бухарина с Каменевым.

Осуждение правых

Публикация разговора Бухарина с Каменевым, подлинность которой последний официально подтвердил 27 января, позволила Сталину и большинству ЦК перейти в открытую атаку против идеологов правых с позиций борьбы с фракционностью в партии. Бухарин был уличен в тяжком партийном преступлении - попытках создать фракционный блок против Сталина. При этом гласности были преданы его резкие высказывания о Сталине и других членах Политбюро «за глаза», что выглядело очень некрасиво.

От Бухарина потребовали объяснений. 30 января 1929 года он зачитал на заседании ЦККсвое заявление, в котором назвал запись Каменева с комментариями троцкистов «гнусной и провокационной прокламацией». Однако ему пришлось признать не только сам факт встречи, но и подлинность зафиксированных Каменевым слов. Бухарин утверждал, что эти фразы вырваны из контекста и поэтому их смысл искажен. Он признал встречу с Каменевым ошибкой и отверг обвинения во фракционной деятельности: «Уменя нет разногласий с партией, т.е. с ее коллективной мыслью и волей, выраженных в официальных партийных резолю-циях»⁸⁵. Такие же заявления в свое время делали и левые оппозиционеры. Но в устах Бухарина эта фраза была опасней. Ведь он был одним из авторов постановлений XV съезда и пленумов ЦК. Поэтому Бухарин мог толковать их ничем не хуже, чем Сталин.

Бухарин перешел в контрнаступление, в свою очередь обвиняя Сталина в дезорганизации работы подведомственных правым организаций: «Картина яркая: в Правде - два политкома, в ВЦСПС - «двоецентрие», в Коминтерне - предварительная политическая дискредитацияБ Документ - вернее, его рассылка и т. д.- уничтожает все и всяческие сомнения и колебания. Вто же

время трудности, стоящие перед страной, настолько велики, что прямым преступлением является трата времени и сил на внутреннюю верхушечную борьбу. Никто не загонит меня на путь фракционной борьбы, какие бы усилия ни прилагались к этому»⁸⁶.

Однако обсуждение документа Каменева и заявления Бухарина складывалось не в пользу правых. Многие лидеры партии были чисто по-человечески обижены. Так, Орджоникидзе, прочитав в документе слова о себе, говорил: «Как неприлично, как некрасиво лгать на товарищей»⁸⁷.

Для изучения троцкистской прокламации была создана комиссия ЦКК, в которую включили и Бухарина. Но на заседание комиссии его не позвали, а предложили внести свои поправки в подготовленный Сталиным проект решения по этому делу. Встреча Бухарина и Каменева была названа «фракционными переговорами», что считалось большим прегрешением перед партией. Бухарин не соглашался с этим, тем более, что «проект резолюции неоднократно ставит рядом т. Сталина и партию как равновеликие величины, или же прямо заменяет тов. Сталина Центральным Комитетом, а ЦК - тов. Сталиным. На этом «смешении» сроится обвинение тов. Бухарина в нападении на ЦК»⁸⁸,- говорилось в обращении Бухарина, Рыкова и Томского 9 февраля. Действительно, Бухарин критикует Сталина, а не Политбюро и ЦК, решения которых вырабатывались при их участии.

Взаявлении 9 февраля трое правых членов Политбюро не ограничились защитой Бухарина, а критиковали Сталина за то, что он «протаскивает лозунг дани», что приведет к новым трудностям при заготовках хлеба. Но выступая против отсечения несогласных с большинством от руководства, они призывали к примирению.

Тем не менее резолюция ЦККосудила поведение Бухарина «как акт фракционный» и «противоречащий к тому же элементарным требованиям добросовестности и простой порядочности». Резолюция утверждала, что «т. Бухарин сползает на позицию И. Фрумки-на», то есть становится правым оппортунистом. Призывы Бухарина к внутрипартийной демократии неотличимы от программы Троцкого. Протесты против контроля за работой правых со стороны ЦКведут к превращению партии в «бесформенный конгломерат, состоящий из феодальных княжеств, в числе которых мы имели бы княжество «Правда», княжество ВЦСПС, княжество секретариат ИККИ, княжество НКПС, княжество ВСНХ и т.д. и т.п. Это означало бы распад единой партии и торжество «партийного феодализма»⁸⁹.

Со времен грузинского дела 1922 года и сплоченного выступления ленинградской организации в 1925 году Сталин не забывал об опасности формирования в партии кланов, автономных от руководящего центра.

Сталина тревожила и возможная реакция общества на предстоящее разоблачение Бухарина. Его идеи, даже в искаженном пересказе, могли вызвать массовое сочувствие. Резолюция ЦКК осталась секретной. Но в своих публичных выступлениях лидеры большинства уже довольно грубо «проходились» по Бухарину. Прочитав речь Ворошилова в Ленинграде, Сталин писал ему, добродушно пародируя это выступление: «Мировой вождь, едри его мать. Читал твой доклад - попало всем, мать их тудаБ Хороший, принципиальный доклад. Всем гуверам, чемберленам и бухариным попало по заднице»⁹⁰.

На поле внепартийной борьбы у Бухарина было больше шансов на победу, чем у Троцкого, правых могло поддержать большинство крестьянства и спецов. Но публичная борьба, когда разногласия между партийными фракциями выносятся на суд общества, означала отказ от монополии на власть коммунистической партии. Аэто означало бы появление на политической арене новых сил, открытую политическую борьбу, в которой народ может выбирать уже не только среди последователей Ленина. Бухаринцы не решились на это. По мнению С. Коэна, «Бухарина сдерживало и другое соображение. Вглазах марксиста социальные группы, которые, по-видимому, были наиболее восприимчивы к его политике (а именно крестьянство и технические специалисты), являлись «мелкой буржуазией» и, следовательно, на них нельзя было ориентироваться большевику»⁹¹. Бухарин оставался большевиком до мозга костей. Доказав правым, что своей борьбой они могут привести к ликвидации диктатуры пролетариата, можно было добиться любой их капитуляции перед большинством ЦК. Первым дрогнул Рыков. 10 апреля он пишет в замечаниях по проекту постановления СНКо пятилетнем плане: «Из оптимального и отправного вариантов принять вариант оптимальный»⁹².

«Длительный выход из положения»

Бухарин, который еще не свыкся с новой ролью Сталина как ведущего стратега партии, был непримирим и атаковал его по каждому поводу, вызвав эмоциональную реакцию от внешне невоз-

мутимого генсека: «Ты меня не заставишь молчать, или прятать свое мнение выкриками о том, что я «всех хочу поучать». Будет ли когда-либо положен конец нападкам на меня?»⁹³

Наконец, на объединенном пленуме ЦКи ЦКК 16-23 апреля 192 9 года произошла решающая дискуссия между Бухариным и Сталиным. Накануне пленума все поправки правых к резолюции о пятилетке были отвергнуты. Бухарин не хотел, чтобы его выступление было воспринято как оппозиционное: «Вы новой оппозиции не получите! Вы ее иметь не будете!»⁹⁴ Вотличие от троцкистов, бухаринцы не создавали собственной организации, они придерживались принципов, которые были закреплены в решениях съездов. Вэтом была большая сложность для сталинской фракции.

Бухаринцам было важно доказать, что Сталин допустил политическую ошибку, нечто вроде осужденного раньше бухаринско-го лозунга «обогащайтесь».

Правые построили свою критику Сталина на нескольких его лозунгах. Первым пунктом стало неприятие тезиса о необходимости насильственного изъятия хлеба у крестьянства, «дани» в пользу индустриализации. Сталин объяснял, что имел в виду «нечто вроде дани» в кавычках. Сторонник правых Д. Розит продолжал настаивать: «Все-таки по отношению к середняку никогда не употреблялось понятие дань». Раздраженный Сталин ответил Розиту: «Много я видел на свете дубин, но таких еще не встречал»⁹⁵.

Другой идеологический тезис Сталина, который вызывал критику со стороны правых большевиков, был высказан им два года назад, но только сейчас приобрел свое зловещее звучание: «По мере нашего продвижения вперед сопротивление капиталистических элементов будет возрастать, классовая борьба будет обостряться, а Советская власть, силы которой будут возрастать все больше и больше, будет проводить политику изоляции этих элементов…»⁹⁶ Бухарин пытался возражать, что по этой теории классовая борьба «разгорится самым ярким пламенем тогда, когда никаких классов уже не будет!»⁹⁷.

Бухарин укорял своих противников за «полную идейную капитуляцию перед троцкистами» и напоминал, что еще недавно сталинцы стояли на его, Бухарина, позициях, а иногда были и правее: «Как на XV съезде Молотов критиковал меня справа за лозунг «форсированного наступления на кулака»? БТеперешний Молотов должен исключить из партии Молотова от XV съездаБ»⁹⁸ Но экономическая обстановка изменилась, и позиция Молотова, как и позиция Сталина, не могла остаться прежней.

Сталин говорил на пленуме: «Нам не всякий союз с крестьянством нужен, и нам нужен союз не со всем крестьянством, а только с его большинством, с бедняцкими и середняцкими массами, против кулака, который составляет тоже часть крестьянства»⁹⁹. Формально здесь не было разногласий с Бухариным. Но все понимали, что резкой границы между кулаком и середняком нет, и спорщики под одними и теми же словами понимают разные вещи. Как не расставляй слова «середняк», «крестьянство», «зажиточные», «бедняки», «кулаки», а все упирается в конкретные меры, которые нужно осуществлять в сложившейся критической экономической ситуации. Сталин был за продолжение и усиление чрезвычайных мер. Бухарин - против: «Наши экстраординарные меры (необходимые) идейно уже превратились, переросли в новую политическую линию, отличную от линии XV съездаБ»¹⁰⁰, - утверждал Бухарин, пытаясь отстоять свое право на ортодоксальность.

Бухарин показывает, что отказ от рынка выливается в новые колоссальные затраты на чиновничий аппарат, который будет выполнять работу, которую автоматически делает рынок: «Ав это же самое время «издержки аппарата» и издержки по выкачке хлеба чрезвычайно росли, параллельно уничтожению рыночной формы связи. Накладные расходы на каждый пуд собираемого хлеба гигантски возрастала»¹⁰¹ Но без бюрократии нельзя ни заменить рынок административно-распределительной системой, ни регулировать рынок, что Бухарин считал необходимым в будущем.

Понимая, что Сталин уже убедил в своей правоте большинство ЦК, Бухарин все же искал примирения на основе прежних официальных решений: «Сколько раз нужно сказать, что мы за индустриализацию, что мы за взятые темпы, что мы за представленный план?»¹⁰² «Заметки экономиста» были забыты, Бухарин был готов отступить, но только при условии, что Сталин не продолжит свое наступление на НЭП. «Сколько раз нужно сказать, что мы за колхозы, что мы за совхозы, что мы за великую реконструкцию, что мы за решительную борьбу против кулака, чтобы перестали на нас возводить поклепы?» ¹⁰³

Экономическая ситуация поставила партию перед выбором, и только Бухарин надеялся, что еще есть возможность усидеть на двух стульях: и сохранить рыночное развитие сельского хозяйства, и осуществить невиданный в мире рывок государственной промышленности. «Что нам нужно? Металл или хлеб? Вопрос нелепо так ставить. Акогда я говорю: и металл, и хлеб, тогда мне заявляют:

«это - эклектика», «это - дуализм», Бобязательно, что нужно: или металл или хлеб, иначе ты увиливаешь, иначе это фокусы»¹⁰⁴. Бухарин продолжал убеждать членов ЦК, что «дальнейший темп, такой, как мы взяли, а может быть, даже больший,- мы можем развивать, но при определенных условиях, а именно только при том условии, если мы будем иметь налицо подъем сельского хозяйства как базы индустриализации и быстрый хозяйственный оборот между городом и деревней»¹⁰⁵. Оказывается, можно развивать промышленность еще быстрее, чем планируют Сталин и Куйбышев. Но только при одном условии - при быстром подъеме сельского хозяйства. Но именно этот подъем не наблюдался. Трудно сказать, действительно ли Бухарин тешил себя этими иллюзиями, или пытался «купить» членов ЦКс помощью демагогии, подобной сталинской. При той аудитории, с которой имели дело Сталин и Бухарин, демагогические приемы давали призрачную надежду на победу. Но решение уже было оговорено в аппаратных кулуарах и принято.

Бывший идеолог партии вопрошал Сталина: «Ну хорошо: сегодня мы заготовили всеми способами нажима хлеб на один день, а завтра, послезавтра что будет? Что будет дальше? Нельзя же определять политику только на один день! Какой у вас длительный выход из положения?»¹⁰⁶

«Длительным выходом из положения» для Сталина были ускоренная индустриализация за счет коллективизированного крестьянства. Самостоятельное крестьянское хозяйство подлежало ликвидации, крестьяне должны были превратиться в работников коллективного предприятия, подчиненных вышестоящему руководству. Было принципиально важно, что колхоз, в отличие от крестьянской семьи, не сможет укрывать хлеб. Эта скрытая цель коллективизации не была замечена правыми, но Бухарин чувствовал, что что-то здесь не так: «Если все спасение в колхозах, то откуда деньги на их машинизацию?»¹⁰⁷ Денег не было, не было и достаточного количества тракторов, чтобы одарить каждый колхоз хотя бы одним трактором. Колхозу предстояло стать не сельскохозяйственной фабрикой, а мануфактурой, полурабским хозяйством. Именно оно давало возможность государственному центру контролировать все ресурсы.

Мастер остроумных фраз, Бухарин говорил: «Народное хозяйство не исполнительный секретарь. Ему не пригрозишь отдачей под суд, на него не накричишь»¹⁰⁸. Но Сталин нашел способ отдать кре-

с‹-

стьянское хозяйство под суд. Под суд можно было отдать начальника деревни - председателя колхоза, или любого, кто ему не подчиняется. Близился «страшный суд» деревни. Но сначала нужно было завершить разгром правого уклона и сделать победу явной.

Резолюции пленума означали полный разгром правых: «Политическая позиция правого уклона в ВКП означает капитуляцию перед трудностями Пролетарская диктатура на данном этапе означает продолжение и усиление (а не затухание) классовой борь-быв Как «Записки экономиста» т. Бухарина, так и в особенности платформа трех 9 февраля, а также выступления этих товарищей на пленуме ЦКи ЦККявно направлены к снижению темпов индустриализации». Обвинения со стороны правых в том, что партия «сползает к троцкизму» были названы «неслыханным поклепом на партию». Взгляды Бухарина, Рыкова и Томского были официально осуждены как «совпадающие в основном с позицией правого уклона»¹⁰⁹. Конференция приняла решение о снятии Бухарина и Томского с их постов. Они были предупреждены, что в случае нарушения постановлений ЦКбудут немедленно выведены из Политбюро (Томского отправили руководить химической промышленностью, в которой он слабо разбирался). Но характерно, что троица не была осуждена за правый уклон прямо, резолюция осталась секретной. Сталин все еще опасался выводить конфликт на поверхность. Пока информация должна была распространяться до-зированно.

Несмотря на поражение, аргументы Бухарина сохраняли значение для будущего. Сегодня они казались неубедительными, но завтрав Победа Сталина была не победой аргументов, а аппаратной технологией. Бывшие товарищи по партии были побеждены, но не убеждены. Их покаяния не были искренними. Теперь нужно было показать, какие чудеса способна творить новая политика, альтернативная изжившему себя НЭПу.

Апологеты НЭПа, продолжая уже в наше время защищать бу-харинские позиции, считают, что чисто политический фактор - «схватка за единовластие» - «причинила невосполнимый урон практике начинавшегося движения на рельсах нэпа, делу индустриального преобразования страны»¹¹⁰. Комментируя эту позицию историка В.С. Лельчука, М.М. Горинов иронизирует: «То есть экономическим аргументам оппонентов (об износе основного капитала, дороговизне нового строительства, низкой эффективности

производства и т.д.) исследователь противопоставляете свертывание внутрипартийной демократии»¹¹¹. Позиция Лельчука несколько сложнее. Он видит причины отказа от НЭПа в политической сфере, так как не находит для этого экономических причин, считает, что превращение российского общества в индустриальное было экономически возможно при сохранении НЭПа. Но не объясняет - как. Не сумел объяснить этого и Бухарин в своих «Заметках экономиста». Ни в 20-е, ни в 90-е годы апологеты НЭПа не сумели найти источник ресурсов для продолжения движения «на рельсах нэпа» в направлении индустриализации. Свертывание внутрипартийной демократии здесь не при чем, ведь победа Бухарина над Троцким была обеспечена недемократическими методами, а кризис НЭПа сопровождался отказом самого Бухарина от ряда правых позиций, которые он отстаивал в середине 20-х годов. Практика заставила даже Бухарина сдвигаться влево, в сторону предложений левой оппозиции. «Водной стране» оказалось недостаточно ресурсов, чтобы в условиях господства большевистской бюрократии построить не только социализм, но и индустриальное общество. В СССР были ресурсы для построения современной индустрии, но в конкретной ситуации НЭПа не было предпосылок для их рационального использования. Вусловиях господства малокультурной коммунистической бюрократии, плохо разбиравшейся в рыночной экономике и индустриальных технологиях, в условиях низкой технологической культуры работников индустриализация проводилась с большими потерями ресурсов, что без поддержки извне приводило к огромному их дефициту. Это обрекало модель индустриализации «на рельсах нэпа» на провал. Можно согласиться с И. Б. Орловым в том, что «принятый в конце 20-х гг. курс был следствием не только авторитарных наклонностей значительной части руководства. Он был актом отчаяния людей, поставленных перед выбором: медленная агония или отчаянная попытка вырваться из отсталости, несмотря на возможные жертвы населе-ния»¹¹².

Споры «экономистов» и «апологетов» во многом вызваны недостаточным учетом неразрывной связи экономических и политических процессов в условиях преобразований, проводившихся большевиками. Этатистская форсированная модернизация неизбежно предполагала концентрацию власти. Одно без другого было невозможно. «Рельсы НЭПа» не давали государству того, что оно провозгласило своей задачей, но ведь именно это государство с

этими задачами и составляло один из системообразующих элементов НЭПа. Уход с «рельсов нэпа» был неизбежен, но он мог произойти как в сталинском направлении, так и в прямо противоположном - небольшевистском. Издесь даже «правый уклон» оказался бы слишком этатистским, слишком связанным ленинскими догматами.

Развитие экономического и политического плюрализма означало отказ от большевистской стратегии. Вэтом случае стратегия развития страны могла сдвинуться в двух направлениях. Первое: к народнической стратегии «общинного социализма», где плюрализм и демократия увязаны с традиционными институтами страны и задачами социалистической трансформации, при которой индустриальная модернизация вторична по сравнению с задачами экономической демократии и социального государства. Второе: к либеральной (как вариант - умеренно социал-демократической) модели, которая подчиняет развитие страны нуждам более развитых индустриальных стран Запада. Возможные результаты такой альтернативы спорны, но одно несомненно: переход к индустриальному обществу в таких странах, как Мексика, потребовал гораздо меньших жертв, чем в России. При всей неизбежности отказа от «рельсов нэпа» вариантов развития было множество, но только модель Сталина давала реальный шанс на сохранение марксистской модели централизованного управления экономикой, на ускоренную индустриальную трансформацию общества, на спасение от размывания советской системы капиталистическим окружением. Платой за это было разрушение неиндустриального хозяйства и распространение на все общество индустриально-управленческих принципов, тоталитаризм и бюрократическое классовое господство. А«размывание» все же произошло несколько десятилетий спустя.

Правая альтернатива не могла не прийти в тупик, означавший конец коммунистической монополии на власть. Вэтом отношении Троцкий оказался мудрее Бухарина, а Сталин - прагматичнее их обоих. Но стоит ли радоваться победе прагматика, если его трезвый ум служит тоталитарной машине? Тупик и крах этой машины мог оказаться для общества полезнее, чем торжество государственности, достигнутое через голодомор и террор.