Вулкан под снегом

7 мая 1975 года в вечернем выпуске новостей компании ABC был показан репортаж о том, как северные вьетнамцы праздновали победу над Южным Вьетнамом. С трибуны, установленной перед президентским дворцом в Сайгоне, северовьетнамский премьер Фам Ван Донг произнес, указывая на министра обороны и главнокомандующего вооруженными силами Северного Вьетнама старшего генерала Во Нгуен Зиапа: “Перед вами архитектор нашей победы”. И сказанное Донгом вовсе не являлось обычным праздничным славословием. Зиап вполне заслуживал оценки, данной ему премьером, поскольку возглавлял вооруженные силы Северного Вьетнама с 1944-го, когда они состояли из одного взвода, насчитывавшего в своем составе тридцать четыре человека, и вплоть до 1972 или 1973 года, когда армия Вьетнама стала третьей по численности в мире. Зиап сражался с врагами своей страны в течение тридцати лет и сумел разбить французов, южных вьетнамцев и, судя по тому, чем закончилось вмешательство США, также и американцев. Самое удивительное в данном случае заключается в том, что при всем этом Зиап не получил никакого специального образования или военной подготовки, благодаря которым мог бы сделаться столь выдающимся полководцем.

Во Зиап родился в 1912 году в деревне Ан-Кса в провинции Куанг-Бинь, расположенной немного к северу от демилитаризованной зоны (ДМЗ). Куанг-Бинь и еще две соседствующие с ней на севере провинции, Ха-Тинь и Нгье-Ан, образовывали северовьетнамскую “загогулину” и являлись самыми нищими территориями Вьетнама. Исторически сложилось так, что жители этих трех провинций выказывали мало почтения в отношении своих правителей, кем бы те ни были, китайцами, французами или вьетнамцами. Население не раз восставало против китайского господства. В восьмидесятые годы девятнадцатого столетия жители трех свободолюбивых провинций подняли мятеж против французов, а спустя полвека, в 1930-м, взбунтовались вновь. Не менее бурно отреагировали они и на попытку северовьетнамского правительства провести в 1956-м земельную реформу. Нет ничего удивительного в том, что именно этот регион дал миру, помимо Зиапа, также Фам Ван Донга и самого Хо Ши Мина.

О родителях Зиапа известно немногое. Согласно одним источникам, отец будущего “архитектора победы” Северного Вьетнама был человеком ученым, по другим данным – простым бедным крестьянином. Одно можно сказать с уверенностью – старший Зиап являлся революционером и принимал активное участие в восстаниях против французского владычества в 1885 и 1888 гг. Таким образом, атмосфера, в которой рос Зиап, была пропитана революционным духом и проникнута ненавистью к захватчикам‹1›.

В 1924-м Зиап поступил в Государственный лицей в Хюэ. По иронии судьбы, это необычное для своего времени учебное заведение основал Нго Динь Ха, отец Нго Динь Дьема, человека, которого судьба сделала руководителем Южного Вьетнама, а значит, одним из главных врагов Нгуен Зиапа. Цель, которую ставил себе старший Нго, чиновник высокого ранга, состояла в том, чтобы дать части лучших молодых людей Вьетнама получить образование, западное по уровню и качеству, но вместе с тем свободное от французского влияния. Нго Динь Ха имел бы все основания гордиться Государственным лицеем, поскольку из дверей этого учебного заведения вышли не только Нго Динь Дьем и его братья, но также Зиап, Хо Ши Мин и Фам Ван Донг.

На путь революции Зиап вступил в довольно раннем возрасте, примерно в четырнадцать лет. В мрачный и полный опасностей мир подпольщиков юношу привел Фан Бой Чау. Последний потратил немало времени и сил, агитируя народ Вьетнама против французского владычества, так что французская Сюрте{1} вынудила Чау покинуть родину и искать убежища на территории Китая. Там-то неутомимый Чау и познакомился с Хо Ши Мином, скрывавшимся тогда под именем Ли Туи – одним из множества своих конспиративных прозвищ. Каждый из них возглавлял собственную группу сторонников, и потому они соперничали между собой. Как уверяют французские источники, в июне 1925 года в Шанхае Хо “сдал” Чау Сюрте за 100 000 пиастров. Позднее, по прошествии многих лет, Хо в свое оправдание привел два веских аргумента. Во-первых, арест Чау и суд над ним были необходимы, чтобы всколыхнуть застоявшееся болото вьетнамского общества, без чего оказалось бы сложно подвигнуть народ на революционную борьбу. Во-вторых, в тот момент сам Хо остро нуждался в средствах для финансирования своей коммунистической организации в Кантоне‹2›.

Фан Бой Чау был отправлен в Ханой, где суд приговорил его к каторжным работам пожизненно, однако спустя несколько недель французские власти изменили решение. Теперь остаток жизни Чау предстояло провести под домашним арестом в Хюэ. Мало того что французы, образно выражаясь, позволили головешке вывалиться из печки, они даже резрешили Чау принимать гостей, преимущественно школьников. Вот как описывал эти визиты Зиап в своей книге “Искусство ведения народной войны”: “Часто он (Чау) рассказывал нам о событиях, происходивших в мире. На стенах его дома были развешаны портреты Сунь Ятсена, Ленина и Шакьямуни. Мы же были теми молодыми людьми, в ком жило острое желание познать истину”‹3›. Конечно, Чау не просто просвещал молодежь относительно того, что делалось в различных уголках земного шара, он учил молодых людей тому, о чем писал в одной из своих книг, – тому, что “…однажды угнетенные поднимутся с колен и станут сражаться за свою свободу и независимость. И когда такой день настанет, французам придется пролить немало слез!”‹4›. Позднее Зиап сделал следующий шаг на долгом пути великого революционера. Юноша прочитал памфлет, написанный другим сторонником самоопределения Вьетнама в изгнании, Нгуеном Аи Куоком, или Нгуеном Патриотом. Это прозвище являлось одним из имен вездесущего Хо Ши Мина (Хо Ши Мин – тоже кличка). Как пишет сам Зиап, памфлетом “Суд над колониализмом” зачитывались молодые вольнодумцы, он переходил из рук в руки и “…заставлял нас дрожать от негодования и наполнял сердца наши благородным гневом”‹5›.

В 1927 году Зиап в знак протеста против несправедливостей, чинимых (или якобы чинимых) властями, вместе с остальными учащимися лицея принял участие в акции неповиновения “долой школу”. Затея школьников представляла собой “детский крестовый поход” и, как и то давнее мероприятие более чем семисотлетней давности, быстро сошла на нет. Зиапа выгнали из лицея, и молодому человеку пришлось отправиться домой, в родную деревню. Как-то навестить Зиапа в Ан-Кса заехал один его товарищ из Хюэ. Они долго беседовали о политике и о революции. Прежде чем друзья простились, Зиап стал членом партии Таи-Вьет, созданной для того, чтобы “…осуществить сначала революцию в своей стране, а затем понести ее за пределы Вьетнама всему миру”‹6›. Хотя Тан-Вьет не являлась коммунистической организацией, члены ее в значительной степени сочувствовали идеям марксизма.

Вскоре после того разговора Зиап, которому на тот момент исполнилось уже шестнадцать, вернулся в Хюэ, активно включился в подпольную работу и оставался в рядах Тан-Вьет до 1930 года. Весной Тан-Вьет вместе с другой группой сторонников самоопределения, называвшейся Вьет-Нам-Куок-Дан-Данг, приняла участие в закончившемся поражением восстании против французского владычества. Зиап был арестован, предан суду и приговорен к трем годам лишения свободы. Сколько времени он провел за решеткой в действительности, неизвестно. Как уверяет сам Зиап, он находился в заключении в течение двух лет. Согласно же другим сведениям, он вышел из тюрьмы уже через несколько месяцев. В любом случае Зиап всегда избегал публичного обсуждения своей жизни и деятельности в период с 1930 по 1932 год. Так или иначе, время это не было потрачено Зиапом впустую, ибо в тюрьме его ждало приятное романтическое приключение. В заключении он познакомился с молодой революционеркой по имени Минь Тай, ставшей впоследствии его первой женой.

Так или иначе, к 1932 году французы по тем или иным причинам сочли Зиапа исправившимся. Ему было позволено закончить образование в Хюэ, после чего он перебрался в Ханой, где находился лучший из университетов страны, куда Зиап и поступил в 1933-м. В 1937-м он закончил университет и стал дипломированным юристом. Однако в следующем году ему не удалось получить разрешение на занятие административным правом, равно как, согласно многим источникам, он также не смог стать доктором юридических наук. В имеющейся в распоряжении американских военных биографии Зиапа говорится, будто бы он добился аналогичной степени в области обществоведения, между тем другими источниками данный факт не подтверждается.

В наличии у Зиапа способностей к различным наукам сомневаться не приходится – учился он прекрасно. Один из профессоров отзывается о нем как о “самом способном студенте университета”, однако добавляет, что “он был жадным до знаний молодым человеком, но вместе с тем излишне замкнутым”. В годы, проведенные на студенческой скамье, Зиап прочитал все имевшиеся в наличии книги по истории и все, что смог достать о коммунизме. В то время он познакомился с Фам Ван Донгом, теперешним{2} премьер-министром Вьетнама, и Труонг Чинем, главным теоретиком партии. Чинь наставил Зиапа на путь коммунизма, и в 1937-м тот вступил в компартию.

В 1938 году Зиап все еще продолжал посещать лекции в университете, где изучал политэкономию, однако уже без прежнего усердия и прилежания. Теперь ему приходилось тратить больше времени на “земные” дела – на добывание хлеба насущного и сочинение статей для четырех подпольных газет, две из которых издавались на вьетнамском, а две другие – на французском языке. В период 1937 – 1938 гг. вместе с Труонг Чинем Зиап работал над созданием двухтомника под названием “Крестьянская проблема”. Уилфред Берчет, коммунистический проповедник в Азии, отзывается о вышеназванном опусе с обычным для него, когда речь идет коммунистах, чрезмерным пиететом: “Зиап вместе с Труонг Чинем превосходным образом проанализировали положение дел во вьетнамской деревне… “Крестьянская проблема”, глубокое исследование Зиапа и Труонг Чиня, посвященное жизни вьетнамского общества, послужило основой для выработки политики Вьетминя по отношению к крестьянству”‹7›.

Чтобы добыть средства к существованию, Зиап (примерно в 1938 году) преподавал историю в частной ханойской школе, лицее Танг-Лонг. Жил он у одного из профессоров, Данг Тай Мая, дочь которого стала второй женой Зиапа. Его репутация как преподавателя в лицее была очень высока, так, бывший ученик Зиапа, в 1954-м сбежавший из Ханоя в Южный Вьетнам, с благоговением описывал, как Зиап “…подойдя к доске, мог в мельчайших деталях набросать на ней план любой кампании Наполеона”. Ученики дразнили Зиапа, называя его между собой “генералом”, и их детские шутки оказались пророческими.

Где-то в 1937 или в 1938 году он женился на Минь Тай (настоящее имя Ти Куан Тан), той самой девушке, с которой познакомился, когда сидел в тюрьме в начале тридцатых. Минь Тай, как и ее сестра Минь Кай, были ярыми коммунистками. Последняя училась в Советском Союзе и являлась членом Центрального комитета Коммунистической партии Вьетнама. И в книгах, и в интервью Зиап всегда обходил молчанием свою жизнь с Минь Тай. Единственное, что известно о их браке, это то, что то ли в 1938-м, то ли в начале 1939-го Минь Тай родила мужу дочь.

26 сентября 1939 года французское правительство объявило коммунистическую деятельность незаконной как в самой Франции, так и в колониях. Только в одном Вьетнаме сотрудники Сюрте арестовали более тысячи членов партии, чем вынудили коммунистов принять ответные меры. По приказу Центрального комитета, Нгуен Зиапу и Фам Ван Донгу предстояло перебраться в Китай и начать проходить там подготовку к ведению партизанской войны. Супруге Зиапа, Минь Тай, и ее сестре, Минь Кай, было приказано остаться на территории Вьетнама и выступать в роли связных и курьеров. Спустя годы Зиап с болью вспоминает о том, как судьба разлучила его с молодой женой. Вот что он пишет: “3 мая 1940 года в 5.00 пополудни, после занятий в школе я пошел прямо к Великому озеру. Я вел себя так, словно отправился на прогулку. Товарищ Тай с маленькой Хонг Ань (дочь Зиапа) на руках уже ждала меня на дороге Ко-Нгу… оба мы даже и не подозревали, что эта наша встреча станет последней”‹8›.

Преследуемые французской полицией, жена Зиапа и ее сестра бежали из Ханоя в Минь. В мае 1941 года обе женщины вместе с дочерью Зиапа очутились в руках колониальных властей. Минь Кай отправили на гильотину, а Минь Тай, жену Зиапа, приговорили к пятнадцати годам тюремного заключения. Согласно донесениям американской разведки, в 1943-м французы подвесили ее за большие пальцы рук и забили до смерти. Примерно в то же время дочь Зиапа умерла в неволе, возможно, из-за отсутствия ухода. По другим сведениям, пострадали не только жена и дочь Зиапа. Вся его семья – отец, две сестры и зять – были убиты французами в период с 1941 по 1943 год, однако факты их казни не находят подтверждения.

Так или иначе, в мае 1940 года Зиап, направлявшийся в Китай, не мог знать о скорой гибели близких. Они с Фам Ван Донгом на поезде отправились из Ханоя в Лао-Кай, город в северо-западной части Вьетнама на самой границе с Китаем. В ходе этой поездки французские службы безопасности дважды обыскивали состав, и Зиапу с Донгом едва удалось ускользнуть, спрыгнув с поезда подобно “зайцам”. В конечном итоге оба революционера добрались до Лао-Кая, переправились через Красную реку и оказались в соседней стране, где вошли в контакт с членами китайской компартии, с помощью которых смогли укрыться от агентов Чан Кайши. Другие вьетнамские коммунисты, нашедшие убежище в Китае еще до приезда Зиапа и Фам Ван Донга, просветили новичков, сказав им, что они должны ждать приезда некоего вьетнамского товарища по имени Вуонг, который и объяснит им, чем им предстоит заниматься. Однажды июньским днем 1940 года состоялась встреча Зиапа и Донга с Вуонгом. Надо ли говорить, что им был Хо Ши Мин. Хо сообщил молодым людям, что они должны будут отправиться в штаб-квартиру китайских коммунистов в Юньнане для прохождения боевой и политической подготовки. Им не было суждено добраться до цели, потому что в том самом июне части вермахта сломили сопротивление французских войск, завершив победоносный блицкриг в Париже. Хо тут же осознал, что поражение французов коренным образом меняет расстановку сил в Индокитае. Он немедленно распорядился, чтобы Зиап и Донг (вместе с прочими вьетнамскими коммунистами, обосновавшимися в Китае) вернулись на родину.

Вскоре все профессиональные вьетнамские революционеры, количеством примерно в тридцать человек, возвратились во Вьетнам и создали импровизированную базу в горах поблизости от вьетнамско-китайской границы. В лагере они занимались тем, что обучали, готовили к боевым действиям представителей обитавших в округе полудиких племен и вели с ними пропагандистскую работу. Так, Зиап создал свое первое подразделение “сил самообороны”, состоявшее всего из нескольких человек, вооруженных чем попало. В 1942-м, когда таких частей было уже несколько, Вьетминь (так Хо назвал движение вьетнамских коммунистов) начал продвигаться на юг. Революционеры нападали на французские дозоры, убивали “реакционных” вьетнамских чиновников и вели пропаганду среди местного населения. В период 1943 и 1944 гг. численность партизанских подразделений Зиапа постоянно росла, однако занимались они практически исключительно террористической деятельностью и откровенным бандитизмом. Если рассматривать то, что происходило во Вьетнаме в 1943 – 1944 гг., через призму общемировых событий, таких, как сражение за остров Мидуэй, Сталинградская битва и высадка союзников в Нормандии, нельзя не отметить смехотворности масштабов деятельности Вьетминя. Даже в самом Вьетнаме как французы, так и японцы считали Вьетминь меньшим из зол, хотя французские власти и предприняли некоторые попытки искоренить явление. Попытки эти, однако, были вялыми, и в обстановке попустительства Вьетминь продолжал наращивать свое влияние и увеличивать численность вооруженных банд.

В июле 1944 года, когда Хо находился в Китае, Зиап созвал специальную конференцию коммунистических вождей и убедил их начать широкомасштабную партизанскую войну в северовьетнамских провинциях Као-Банг, Ланг-Сон и Бак-Тай. Это было первое стратегическое решение, принятое Зиапом самостоятельно, – “первый блин”, получившийся комом. Немедленно возвратившийся из Китая Хо осудил намерение Зиапа, указав на то, что плохо подготовленное восстание может обернуться плачевными последствиями для дела революции.

19 декабря 1944 года Хо приказал Зиапу создать первые подразделения пропаганды и освобождения Вьетнама, ставшие предтечей Народной Армии Вьетнама (НАВ), регулярных вооруженных сил Северного Вьетнама. Важно обратить внимание на тот факт, что даже в названии создаваемых коммунистами частей недвусмысленно соединены война и политика – это сочетание стало впоследствии “фирменным знаком” северовьетнамской армии. От создания вышеназванных подразделений начинается отсчет полководческой карьеры Зиапа. Военные кампании, которые пришлось вести Вьетминю во время Второй мировой войны, не отличались особой жестокостью. Так, в августе 1945 года предводительствуемым Зиапом вооруженным силам почти без крови удалось захватить власть на территории Северного Вьетнама. Так называемая Августовская революция оказала сильнейшее влияние на Зиапа и его стратегию ведения войны.

В те годы молодому Зиапу не приходилось сидеть сложа руки. В 1945-м он сделался министром внутренних дел во временном правительстве Хо Ши Мина. В марте 1946 года Зиап получил назначение на пост председателя Верховного совета государственной обороны, что помогло ему крепче взять в свои руки бразды управления НАВ. В 1946 или 1947 году Зиап женился вторично. Его супругой стала Данг Тай Хай, дочь профессора из школы Танг-Лонг.

В 1946-м во Вьетнам вернулись колониальные власти Французской империи и армия. Хо приказал Зиапу, как командующему НАВ, отправиться в аэропорт и приветствовать знаменитого генерала Жака Леклерка{3}. Зиап категорически отказался и заявил, что никогда не пожмет руки французу. Хо, в котором за внешностью добродушного старичка скрывался жесткий и жестокий лидер, ответил с усмешкой: “Можешь выплакать свои глаза, Зиап, но через два часа ты будешь в аэропорту”. Встречая Леклерка на летном поле, Зиап пожал ему руку и разразился высокопарной тирадой: “Первый боец сопротивления Вьетнама приветствует первого бойца сопротивления Франции”. Как отреагировал Леклерк в ответ на наглую попытку Зиапа встать с ним “на одну доску”, неизвестно.

В 1946-м Зиап выступал в роли вице-председателя северовьетнамской делегации во время переговоров с французами. Последние отзывались о нем как о человеке крайне эмоциональном, но вместе с тем и как о выдающемся члене делегации ДРВ. Зиап не доверял французам и надеялся сорвать переговоры. Случилось то, чего он добивался, и 19 декабря 1946 года со стычек между вьетнамскими и французскими силами в Ханое для Вьетнама началась Первая Индокитайская война.

В период между Первой Индокитайской войной против французов и Второй Индокитайской войной против американцев и южных вьетнамцев Зиап постоянно ссорился с кем-нибудь из партийного руководства Северного Вьетнама. Часто предметом спора становились основополагающие вопросы идеологии и политики. Так, например, в течение многих лет он принимал участие в спорах между сторонниками развития экономики Северного Вьетнама и теми, кто считал главной задачей революции установление коммунистической власти на юге страны. Вместе с тем за спорами о приоритетах политики скрывались подчас попытки высокопоставленных руководителей захватить ключевые посты в Политбюро и подмять под себя те или иные институты власти. Поскольку те, кто проигрывал, в значительной мере теряли влияние и престиж, а иногда просто выбывали из игры, победители же, напротив, усиливали позиции, борьба велась не на жизнь, а на смерть. Вместе с тем до крайностей все же не доходило, поскольку проигравший терял работу и доступ к кормушке (иногда лишь временно), но все же в отличие от практики, принятой другими коммунистическими режимами, не сильно рисковал угодить в тюрьму или оказаться перед дулами винтовок расстрельной команды.

В 1954-м, еще не рассеялся дым над полем сражения в Дьен-Бьен-Фу, как Зиап “скрестил мечи” с человеком, ставшим его коммунистическим “крестным отцом”, Труонг Чинем. Война между ними шла несколько лет. Обоих отличали амбициозность, энергия и взрывной характер, обоим хотелось занять место почившего в бозе “дядюшки” Хо{4}. Пока вьетнамцы воевали с французами, Зиапа постоянно выводили из себя назойливые попытки Чиня вмешиваться в вопросы военной стратегии, особенно когда в 1949-м тому вздумалось привлечь на помощь китайских добровольцев. Конфликт между двумя бонзами лишь усилился, когда в 1950-м Чинь развернул “подковерную игру”, с тем чтобы добиться назначения своего протеже, генерала Нгуен Ши Таня, на должность главы политотдела армии Северного Вьетнама. Зиап рассматривал данный шаг как стремление ограничить его собственное влияние в армии и открыто выступил против затеи Чиня.

В 1956-м Чинь представил программу земельной реформы. Целью этого сложного плана, в котором теснейшим образом переплелись экономика и идеология, было наделение крестьян землей и установление непререкаемого главенства партии Лаодонг, то есть партии коммунистов. Проведение в жизнь своих намерений Чинь начал с неукротимым энтузиазмом. Необоснованные обвинения, пытки и массовые казни – неприкрытый террор, вот чем на деле обернулось реформирование страны, стоившее жизней 100 000 крестьян. Все это не могло самым плачевным образом не сказаться на производстве сельхозпродукции. Разумеется, Хо Ши Мин и его коммунистический режим не могли взять на себя ответственность за провал программы, вследствие чего Хо превратил Чиня в козла отпущения, а Зиапу отвел роль “палача”, поручив ему произвести “публичную порку” соперника. На десятом партийном конгрессе, состоявшемся в октябре 1956 года, Зиап подверг резкой критике Чиня и его программу. В результате Чинь лишился ключевого поста секретаря партии. Потом, правда, Чиня реабилитировали, однако 1956-й стал триумфальным годом для Зиапа. В сентябре 1957-го Зиап вступил со своим старинным товарищем по прыжкам с поезда, Фам Ван Донгом, в прения относительно объединения Вьетнама. Зиап занимал жесткую позицию – никаких уступок правительству Южного Вьетнама, в то время как Донг отстаивал применение более гибкого подхода. На сей раз победа досталась Донгу, а Зиап на несколько месяцев исчез из публичной политики. По всей видимости, он страдал от тяжелых мигреней.

В 1959 году начался новый раунд внутрипартийной борьбы. На сей раз споры разгорелись вокруг роли армии Северного Вьетнама. Чинь уже вернулся “ко двору”, в то время как Ле Зуан, самый могущественный южанин в Политбюро, рассматривал солдат как промышленных рабочих, способных увеличить объем выпуска продукции. Зиап попробовал отстоять армию, но снова проиграл. Нгуен Ши Тань, примкнувший к Чиню и Зуану, получил звание старшего генерала, что уравняло его с Зиапом и тем самым превратило в серьезного соперника последнего в армии. В 1960-м, как это уже случалось в прошлом, Зиап на некоторое время исчез из виду по причине ухудшения состояния здоровья. Вскоре Зиап вернул себе расположение Хо, а генералу Таню пришлось “слезть с коня” и отправиться поднимать сельское хозяйство – проводить в жизнь программу коллективизации. Перемещение “музыкантов в оркестре”, которым умело дирижировал “дядюшка” Хо, продолжалось.

В 1964-м Зиап и снова обретший милость генерал Тань опять “изломали копья на ристалище”. На сей раз суть спора состояла в том, какую стратегию избрать в отношении военного вмешательства США в дела Южного Вьетнама. Поскольку политические трудности и военные поражения сделали положение правительства этого государства весьма шатким, Тань и Ле Зуан настаивали на усилении активности армии Северного Вьетнама на юге. Зиап и Труонг Чинь возражали, считая, что первостепенной задачей для них является укрепление экономики своей страны. Верх взяли Тань и Ле Зуан, и на сей раз поражение во внутриполитической борьбе едва не стоило Зиапу его карьеры.

К концу 1965-го Зиап, непотопляемый как резиновый мячик, вновь заручился поддержкой Хо и включился в борьбу с Танем за проведение в жизнь своей стратегии ведения боевых действий на территории Южного Вьетнама. Суть ее состояла в том, чтобы вести “затяжную” партизанскую войну. Тань же отстаивал идею “большого удара” – то есть фактически предлагал начать широкомасштабные военные действия, нанести мощный удар по американским силам для уничтожения живой силы и техники противника как на передовой, так и в тылу. Споры продолжались весь 1966-й и первую половину 1967-го до тех пор, пока в июле этого года генерал Тань не умер в своей южновьетнамской штаб-квартире, по официальной версии, от инфаркта{5}.

Оставшийся период карьеры Зиапа теснейшим образом связан с войной против Южного Вьетнама и США и с событиями, приведшими в итоге к завершению Третьей Индокитайской войны в 1975 году. После 1975-го (а возможно, и чуть раньше) Зиап постепенно стал принимать все меньше участия в военной и политической жизни Северного Вьетнама. В феврале 1980 года он покинул последний из занимаемых им высоких постов – пост министра обороны. В 1982-м Зиап был выведен из состава Политбюро и в настоящее время{6} находится в отставке.

На фотографии Зиапа, сделанной в начале семидесятых, бросается в глаза жабье лицо с толстыми губами, приплюснутым носом, большим выпуклым лбом и глубокими залысинами. Шеи словно бы нет вовсе. Внешностью своей выдающийся вьетнамский полководец напоминает американского актера Эдварда Дж. Робинсона в старости. Черно-белый снимок не позволяет рассмотреть пурпурных сеток сосудов, покрывающих нос и щеки Зиапа, не видно и того, насколько холоден пронизывающий взгляд начинающего заметно полнеть военачальника. Фото не дает представления о его малом росте – в Зиапе не больше, а может, и меньше полутора метров. В общем, он – коротышка, даже по скромным вьетнамским меркам, и, возможно, в недостатке роста нужно искать объяснение малоприятным чертам характера Во Нгуен Зиапа, которого никак не назовешь “симпатягой”.

Согласно мнению журналистов, которым доводилось встречаться с ним, а также по материалам отчетов работников американских спецслужб можно сделать вывод, что в Зиапе сосредоточились все самые худшие свойства, присущие таким одиозным личностям, как Адольф Гитлер и Бенито Муссолини. Во-первых, Зиап заносчив и высокомерен. Так, во времена наивысшего процветания он получал удовольствие от того, что разрешал своей молодой жене присутствовать на собраниях, где не имели права находиться супруги других официальных лиц. Глупая выходка в аэропорту, которую позволил себе Зиап при встрече генерала Леклерка в 1945-м, есть не что иное, как свидетельство вопиющей наглости, граничащей с глупостью. Общения с интервьюерами и подчиненными обычно превращались в непрерывные монологи, при этом Зиап брал на себя роль профессора, вынужденного втолковывать прописные истины неразумным ученикам. Когда же журналисты пытались вставить слово, задать вопрос, он не терпящим возражений тоном приказывал им не прерывать его или вовсе “заткнуться”. Один американский репортер отозвался о Зиапе как о “тупом и неотесанном крестьянине”.

Подобно германскому фюреру, этот видный вьетнамский военачальник был импульсивен и порой иррационален в своих поступках. Так, дважды во время официальных обедов, даваемых в Ханое китайскими коммунистами, Зиап, который считал, что ему отведено место, не соответствующее его высокому положению, покидал собрания. Возглавляя делегацию Вьетминя на переговорах с французами в 1946 году, он часто позволял себе кричать на представителей противоположной стороны и подрывал процесс достижения согласия. Вообще же Зиапу было свойственно почти каменное спокойствие, нарушаемое короткими вспышками безудержной ярости, из-за чего современники и соплеменники – северовьетнамцы – прозвали генерала Нуе Лау, или “Вулкан под снегом”. Подобно Муссолини, коммунистический полководец отличался склонностью к показухе и не чуждался роскоши. Трудно поверить в это, но, согласно сведениям из отчета сотрудников разведки, в конце сороковых годов Зиап являлся единственным человеком в Северном Вьетнаме, носившим штиблеты. Позднее он не раз щеголял в сшитых на заказ западных костюмах и обожал ярко украшенную форму. Во времена расцвета своего влияния Зиап проповедовал самопожертвование во имя родины, призывал народ терпеть лишения, но при этом жил на роскошной французской вилле и ездил по Ханою на лимузине.

Зиапу были в полной мере свойственны хитрость и даже лживость. Так, давая интервью известной итальянской журналистке и биографу Ориане Фаллачи, он отрицал свою роль в Новогоднем наступлении и уверял, что ответственность за операцию лежала на руководстве Национального фронта освобождения Южного Вьетнама (Вьетконга)‹9›. В той же беседе он заявлял, что не имел понятия о целях наступления. В обоих случаях Зиап лгал. После интервью, в ходе которого он позволил себе немало наносивших ущерб его репутации откровений, Зиап, однако, попытался дезавуировать собственные заявления и направил Фаллачи старательно отредактированный текст, в котором отсутствовали сделанные в разговоре противоречивые признания. Зиап предупредил журналистку о том, что дает разрешение на публикацию лишь этого, нового текста интервью. Госпожа Фаллачи отказалась следовать указаниям Зиапа и предала гласности подлинное содержание их беседы.

Зиапа также отличали задиристость, мстительность и жестокость. Среди “шишек” у него не было друзей, своих высокопоставленных коллег он рассматривал как потенциальных противников в борьбе за власть. В течение многих лет он вел борьбу с Труонг Чинем. Фам Ван Донгом, Нгуен Ши Танем, Ле Зуаном и Ле Дук Тхо. Зиап был совершенно безжалостным командиром. Он неоднократно заявлял о том, что “во всем мире каждую минуту умирают сотни тысяч человек, а потому гибель десятков тысяч в бою, даже если речь идет о жизни или смерти твоих товарищей по борьбе, не значит почти ничего”. Несмотря на нежелание Зиапа признавать тот факт, что он произносил такие слова, сути дела это не меняет. Важно то, что во время кампаний, которые он вел, Зиап практически не считался с размерами потерь, которые несли его войска.

Психологи, занимавшиеся изучением личности выдающегося вьетнамского полководца, уверяют, что все негативные свойства его характера есть следствие тяжелого голодного детства и юности, во время которой он перенес глубокую утрату – потерю близких. К тому же важным фактором оказался маленький рост, из-за чего Зиап постоянно испытывал гипертрофированный и почти панический страх подвергнуться унижению. В общем, виноват был “комплекс коротышки”. Таким образом, согласно выводам психологов, Зиап ощущал острую потребность главенствовать в отношениях со всеми, с кем его сталкивала судьба. В результате он неуютно чувствовал себя с равными и потому позволял себе “расслабляться” с подчиненными.

Когда Зиап “получал тумаков” на политическом Олимпе, он мгновенно ретировался со сцены. Его исчезновения неизменно объяснялись “ухудшением здоровья”, что, возможно, не являлось лишь отговоркой. С 1954 года он страдал от повышенного кровяного давления, а с 1957-го его мучили головные боли; лимфоретикулома преследовала Зиапа в течение многих лет. Хотя его исчезновения могли быть стремлением “сохранить лицо”, психологи усматривают в них сильную психосоматическую составляющую. Специалисты предполагают, что поражения на поле политической битвы отзывались унижением, вызывавшим у Зиапа ярость. Вместе с тем ярость эту ему приходилось всячески сдерживать. В результате она как бы изливалась внутрь, что сказывалось на ухудшении состояния его здоровья.

Так что же, получается, о Зиапе нельзя сказать ничего хорошего? Конечно, можно. Он обладал выдающимся умом и талантом военного, был предан своей стране и верен коммунистической идеологии, демонстрировал последовательность в проведении в жизнь планов военных кампаний. Сверх того, он обладал самым важным для полководца качеством – умением побеждать. Последнее заслуживает особо пристального внимания и неминуемо порождает вопрос: “Что же сделало из школьного учителя истории победоносного военачальника?”

Как и большинство сведений о молодых годах Зиапа, данные, касающиеся получения им военного образования, отрывочны и противоречивы. Согласно донесениям агентов ЦРУ, Зиап проходил обучение в военном училище на территории СССР, а также, возможно, посещал военную академию в Китае. В соответствии сданными Разведывательного управления обороны, Зиап получил соответствующую подготовку у китайских коммунистов. Обе вышеназванные солидные организации ошибаются. Точку зрения военных разведчиков опровергает сам Зиап в своей книге “Искусство ведения народной войны”‹10›. Хоанг Ван Чи, северный вьетнамец, уверяющий, что близко знал Хо Ши Мина, Труонг Чиня, Фам Ван Донга и Нгуен Зиапа, на страницах своего труда утверждает: “У Зиапа не было никакого военного образования, если не считать короткого периода подготовки, которую он получил во время Второй мировой войны, находясь в американском лагере в Цзинь-Цзи”‹11›. Сам Зиап ни о чем таком в своих опубликованных трудах не упоминает. Он не говорит о том, что он или кто-то из первых профессиональных революционеров Вьетминя побывал в конце сороковых годов в Цзинь-Цзи. Согласно Зиапу, там проходили подготовку вьетнамцы из племенной группы Нунг‹12›. Возможно, это правда, но лишь отчасти. Так или иначе, нигде у него не говорится о том, что обучение в Цзинь-Цзи вели американцы.

Овладеть мастерством полководца можно не только в Вест-Пойнте, Сен-Сире или Сэндхерсте{7}. Не кто иной, как Наполеон, говорил: “Читайте и перечитывайте написанное о кампаниях Александра, Ганнибала, Цезаря, Густава, Евгения и Фридриха{8}; учитесь у них – вот единственный способ стать великим воителем и познать все премудрости войны”‹13›. В отношении вышеприведенного совета Наполеона современный “великий воитель”, виконт Бернард Монтгомери Аламейнский, написал следующее: “Никто и никогда не давал будущему военачальнику лучшего совета”‹14›. Именно так и действовал Зиап, школьный учитель истории, способный в мельчайших подробностях описать любую кампанию Наполеона.

Вместе с тем Зиап учился не только у великого корсиканца. Среди примеров, которым он следовал, были и легендарные герои Вьетнама, малоизвестные на Западе, но, несомненно, заслуживающие права быть причисленными к “великим воителям” прошлого. Одним из наставников стал для будущего “архитектора вьетнамской победы” народный вождь Хо Ши Мин, которого Зиап считает не только искусным политиком, но и замечательным военным стратегом. В своих трудах Зиап воздает хвалу двум другим “гигантам” коммунизма, Ленину и Мао Цзэдуну, а как бы через них – любимому Лениным Клаузевицу и китайскому теоретику войны Сунь-Цзы (400 – 320 до н.э.).

Несмотря ни на что, Зиап в своих воспоминаниях никогда не говорит о том, что учился у Наполеона. Как обходит он молчанием и другого своего учителя, Томаса Лоуренса, прославленного Лоуренса Аравийского. Тем не менее в 1946-м Зиап признался французскому генералу Раулю Салану: “"Семь столпов мудрости" Т. Э. Лоуренса – мое священное писание военачальника. Книга эта всегда при мне”. Вот они, бессмертные гении войны и политики, выучившие Во Нгуен Зиапа: Наполеон Бонапарт, Т. Э. Лоуренс, Карл фон Клаузевиц, Владимир Ленин, Мао Цзэдун, Сунь-Цзы, Хо Ши Мин и бесчисленные герои Вьетнама, сражавшиеся с китайскими и монгольскими захватчиками.

Какая пестрая палитра! С идеологической точки зрения спектр очень широк – от крайне правого Наполеона до “леваков”, Ленина, Хо и Мао. Однако всех их связывает одно общее качество – все они были в той или иной степени теоретиками войны. Некоторые, такие, как Хо и Ленин, никогда не водили полков. Клаузевиц обладал весьма ограниченным боевым опытом. С другой стороны, Наполеон, Лоуренс, Мао и легендарные герои вьетнамской старины не раз предводительствовали людьми, бросаясь вместе с ними в жаркие схватки. Вместе с тем и они являлись теоретиками и многому научили Зиапа.

Конечно, особое место отводит он учителям из числа соплеменников – патриотов и героев седой старины Вьетнама. В книге “Знамя народной войны” он пишет: “Партия лишь взяла на вооружение, развила и применила на практике искусство войны, которым славились наши предки”. Далее в той же работе Зиап превозносит “военную линию” партии и марксистскую теорию, не забывая, однако, отдать должное “…уму и талантам стратегов, которыми обладали древние вьетнамцы”‹15›.

Если рассматривать данную историческую линию в хронологическом порядке, первыми учителями Зиапа из числа соплеменников являются сестры Трунг. В 39 году новой эры китайцы, тогда владевшие Вьетнамом, казнили одного строптивого феодала в назидание другим местным вождям. Китайские власти были поражены реакцией жены казненного, Трунг Трак, и ее сестры Трунг Ньи, которые собрали войско и, возглавив его, нанесли ряд поражений не чуявшим беды китайским гарнизонам. Неожиданный успех ошеломил не только оккупантов, но и самих вьетнамцев, которые после 150 лет иноземного ига вдруг оказались свободными. В благодарность народ избрал сестер Трунг своими правительницами.

Ответный удар империя нанесла в 43 году. Решающая битва состоялась на берегу реки Дай, где вьетнамское войско понесло тягчайшее поражение. С остатками своих бойцов сестры Трунг заняли позицию перед скалой, где более опытные в военном деле китайцы довершили разгром противника. Сестры Трунг покончили с собой, бросившись в воду. Зиап указывает на то, что постоянные наступательные действия, которые вели сестры Трунг против иноземных захватчиков, принесли им успех. В то же время пример сестер трудно назвать ободряющим. Так или иначе, дальнейшие события должны были научить Зиапа тому, сколь неразумно выбирать негибкую тактику пассивной обороны в сражении с превосходящими силами неприятеля.

Величайшим из легендарных героев Вьетнама был Ле Лой и его советник, великий ученый Нгуен Чай. В 1418 году Ле Лой и Нгуен Чай подняли восстание против китайцев в провинции Тань-Хоа. Очистив Тань-Хоа от неприятеля, они превратили ее территорию в свою базу, благодаря чему освободили также и соседнюю Нгхе-Ан. В 1426-м Ле Лой атаковал китайцев в дельте Красной реки. Население встало под его знамена, и ему удалось отрезать противника в Ханое. В 1427-м в засаду на перевале Чи-Лан попало китайское войско, посланное на помощь осажденному в Ханое гарнизону. Подобную тактику с успехом применяли вьетнамцы и в войне с французами в современных условиях. Когда осажденные китайцы начали переговоры о мире, Ле Лой по совету Нгуен Чая предложил врагу провизию и коней, если они покинут территорию Вьетнама. Зиап высоко отзывается о Ле Лое, считая последнего практиком так называемой “затяжной” войны, суть которой в том, чтобы, используя время, изматывать неприятеля. Зиап пишет: “Революционно-освободительная война, которую вели Ле Лой и Нгуен Чай, завершилась победой после десяти лет изнурительной борьбы. Таким образом, в традициях нашего народа оказывать врагу упорное сопротивление и побеждать неприятеля в затяжных войнах”‹16›.

Что должно быть особенно интересно для американцев, так это то, что в истории Вьетнама имелся прямой прецедент Новогоднего наступления 1968 года. Один из трех сыновей Тай Сона, Нгуен Хюэ, известный также как Куанг Трунг, зимой 1789 года разбил китайскую армию в окрестностях Ханоя благодаря неожиданной атаке. предпринятой в самый разгар празднования Тета{9}.

Изучая подвиги предков, Зиап прочно усвоил одно: для того чтобы разбить захватчика, необходимо мобилизовать на войну с ним весь народ. Так поступали вьетнамцы на протяжении многих веков. Зиап постоянно говорит об этом, описывая кампании, которые приходилось вести Вьетнаму в прежние времена, как “народные войны”‹17›. Он упирает на то, что “идеология стратегии наступления”, свойственная вьетнамцам в современной войне, во многом базируется на опыте героев прошлого. Он пишет: “Сегодняшняя наступательная концепция нашей партии, вооруженных сил и народа неотделима от традиционной национальной концепции военных действий. В нашей истории вооруженные восстания, которыми руководили сестры Трунг, Ли Бон, Триеу Куанг, Ле Лой и Нгуен Трай, оказались успешными потому, что строились на идее использования стратегии постоянного наступления, направленного на свержение ига иностранных феодалов”‹18›.

Предки преподали Зиапу по крайней мере два фундаментальных закона народной войны и помогли ему развить собственную концепцию ее ведения. Первое, для победы в вооруженной освободительной борьбе необходимо не просто собрать людей и раздать им оружие, надо очертить перед ними ясную политическую цель. Второе, боевой дух и стойкость вьетнамского народа должны стать залогом успешного претворения в жизнь идеи “затяжной войны”. Оба урока прилежный ученик превосходно усвоил.

Второе место среди своих наставников Зиап отводит Хо Ши Мину. Вот что пишет “архитектор победы вьетнамского народа”: “С полным на то правом можно сказать, что наша армия – плоть от плоти народа – была воспитана в духе идей партии и дядюшки Хо”‹19›. Вместе с тем Хо как бы держится особняком в группе учителей Зиапа. Главная сила “дядюшки” заключалась все же не в теории, а в практике – именно практика помогла ему завоевать место в истории. Хо являлся коммунистом-прагматиком, наделенным широчайшим опытом революционера. Именно этому прагматизму он и научил Зиапа.

Хо Ши Мин демонстрировал практичность и дальновидность в политике и на войне. Так, в 1944-м Хо отменил намеченное Зиапом вооруженное выступление, которое считал преждевременным. В 1945-м он быстро разрешил споры между тремя типами сил Вьетминя – регулярными, региональными и партизанскими, – создав властный орган, поставленный над всеми тремя. Хо лучше, чем Зиап, понимал, что, прежде чем поднимать народ на вооруженную борьбу, необходимо создать прочную политическую платформу для революции. Прагматик Хо указывал, что базы революционеров по всей стране должны быть рассчитаны на то, чтобы служить не только в качестве трамплинов для наступательных операций, но и как “опорные пункты на случай отлива”‹20›.

Зиап усвоил несколько ценных уроков, преподанных ему Хо. Например, то, как важна идеологическая обработка народных масс, а также то, насколько жизненно необходимо создание надежных опорных пунктов. И наконец, благодаря Хо Зиап усвоил, что главное для полководца – решительность в достижении поставленной цели. Зиап пишет (и это абсолютная правда): “Основное напутствие, данное нам им (Хо) перед битвой, главная заповедь, которую он не уставал повторять для нас: "Решительность, решительность и еще раз решительность. Обладающий этим качеством непременно добьется успеха"”‹21›.

Среди столпов коммунистической идеологии на первом месте для Зиапа находились даже не отцы-основатели, Маркс и Энгельс, а двое других теоретиков борьбы, Ленин и Мао. Личность вождя революции в России, вне сомнения, привлекала Зиапа потому, что он видел сходство между собой и Лениным, которого в юные годы также изгоняли из учебного заведения за антиправительственную деятельность. Зиап, как и Ленин, был отличным студентом и получил диплом правоведа. Как и Ленин, Зиап никогда не практиковал{10}‹22›. Ленинские уроки вполне вписывались в курс, “уже прослушанный” Зиапом, – в то, чему его научили местные вьетнамские борцы за свободу. Во-первых, Ленин подчеркивал важность достижения результата, который оправдывает средства. Главным для Ленина являлось дело революции, и ради нее он был готов идти на все. Зиап четко усвоил урок: какими бы чудовищными ни оказались жертвы их собственного народа (русского или вьетнамского), вожди не должны считаться с этим на пути к достижению цели. Так, Ленин жестоко подавлял гражданские свободы, организовывал массовый террор и редко вмешивался для того, чтобы спасти старых товарищей от пуль расстрельной команды ЧК. Прилежный ученик Зиап, в свою очередь, как-то проронил (хотя позднее и отрекся от собственных слов), что “гибель десятков тысяч” ничего не значила для него. Вооруженный такой теорией, он посылал на смерть сотни тысяч вьетнамцев с одной лишь целью – изгнать с родной земли французов, а потом и американцев.

Благодаря Ленину Зиап открыл для себя теоретика войны, Клаузевица. Ленин внимательно изучил труды прусского философа и не уставал повторять, что война есть продолжение политики другими средствами. Клаузевиц сделал очевидной для Зиапа тесную взаимосвязь между политикой и военными действиями. Многие, если не все, кампании (по крайней мере, последние) Зиап вел, руководствуясь основополагающим тезисом Клаузевица. Заключался он в том, что политическая цель, являющаяся побудительным мотивом для начала войны, должна служить критерием для определения задач военных и способа применения вооруженных сил.

Зиап изучал труды не только Ленина, но и Мао Цзэдуна, который в те времена, когда Зиап был студентом, являлся самым выдающимся теоретиком “революционной войны”. Так же как Зиап усматривал связь между Лениным и собой, видел он и параллели между собой и Мао. Первая жена Мао, так же как и первая жена Зиапа, пала жертвой политических противников мужа. Подобно Мао, Зиап сам овладевал приемами стратегии и тактики народной борьбы и подобно лидеру китайской революции восхвалял своего главного учителя – историю. Мао было чему научить последователей, и работы Зиапа свидетельствуют о том, что он не пренебрегал уроками великого кормчего.

Концепция стратегии Мао основывалась на базовом коммунистическом постулате непреложности законов, которым подчиняется вся общественная, политическая и военная деятельность. Как-то Мао разоткровенничался: “В войне нет ничего непознаваемого, она есть процесс, протекающий в соответствии с определенными законами”‹23›. В других высказываниях Мао касается темы “научного” и “ненаучного” подхода к ведению войны. И Зиап принял сентенцию Мао, согласно которой война, по крайней мере война революционно-освободительная, ведется “в соответствии с определенными законами”. Зиап цитирует Мао на страницах своего труда: “Вооруженная борьба в любой стране подчиняется фундаментальным законам. Но вооруженная борьба в каждой отдельной стране имеет также присущие ей отличия и свои собственные законы”‹24›.

Еще одна максима, которую Зиап вынес из работ Мао, состояла в необходимости уделять внимание “человеческому материалу”. И тот и другой осознавали важность постоянной психологической и политической обработки как отдельного солдата, так и масс в целом. В 1938-м, в серии лекций на общую тему “О затяжной войне”, Мао говорил: “Существует теория, согласно которой оружие решает все. Такой взгляд на войну является однобоким. Мы в отличие от сторонников подобных подходов видим важность как оружия, так и человека. Оружие является безусловно значимым, но не решающим фактором в войне, исход которой зависит не от техники, а от солдат. Определяющими обстоятельствами в вооруженном конфликте служат не только военная и экономическая мощь государств, но также моральное состояние и боевой дух народов”‹25›. Зиап очень прочно усвоил психологические и политические уроки Мао и придавал огромное значение идеологической обработке армии и народа Вьетнама. Были, однако, и другие уроки, которые Зиапу преподал Мао. Самые важные из тех, что взял на вооружение ученик, следующие. Полководец должен заботиться о создании баз и тыловых (районов, должен обладать умением перехватывать инициативу и лести наступательные операции. Ему надлежит использовать личный боевой опыт и помнить о необходимости концентрировать превосходящие силы на поле сражения, а кроме того, не забывать об экономии войск и важности сохранения резервов.

Между тем кое-какие постулаты ученик отверг. Так обстояло дело с теорией великого кормчего относительно того, что для победы революционная война должна пройти через три обязательные фазы, а именно: партизанская война, позиционная война и война маневра. Зиап же считал, что стратегию стоит строить в соответствии с насущными требованиями того или иного момента. Зиап также “подкорректировал” для себя выводы Мао о “соотношении значения человека и оружия”. Если для кормчего основополагающей являлась воля человека, то Зиап считал, что хорошее оружие не менее важно, чем моральный дух солдата. Существовали и иные концептуальные различия в теориях обоих видных революционеров, обусловленные размерами стран, характером борьбы, которую их народам приходилось вести с врагом, и многими другими факторами. Вообще же Зиап в своих трудах, похоже, не отводит Мао роль своего наставника и стремится по возможности принизить влияние, которое оказал на него китайский лидер. Внутренняя политика Северного Вьетнама была в основном просоветской и антикитайской, что не могло не отразиться на отношении Зиапа к великому кормчему. Вместе с тем влияние, которое Мао Цзэдун оказал на Зиапа, вне сомнения, огромно.

В числе наставников “архитектора вьетнамской победы” занимает место и Лоуренс Аравийский. В 1946 году Зиап, тогда еще являвшийся только “генералом в коротких штанишках”, отзывался о “Семи столпах мудрости” Т. Э. Лоуренса как о своем “священном писании полководца”. Для Зиапа Лоуренс открыл некоторые основополагающие истины войны. Именно Лоуренс, одаренный богатым воображением и проницательным умом, сделал многие концепции ведения революционно-освободительной войны такими, какими они известны нам сегодня. Главная ценность Лоуренса для Зиапа заключалась в том, что британец превосходно изучил стратегию и тактику боевых действий нерегулярных воинских формирований. Лоуренс упирал на то, что целью арабов не являлось уничтожение турецкой армии на поле битвы, их задача заключалась в том, чтобы заставить колонизаторов уйти с арабских земель. Согласно Лоуренсу, для того чтобы достигнуть желаемого, надлежало заставить противника разделить войска и постепенно измотать его. Необходимо было постоянно создавать угрозу для турок в разных местах, что вынудило бы их рассредоточить части по гарнизонам, которым приходилось постоянно обороняться. Кроме того, у арабов существовал естественный союзник – время. Чем дольше продлился бы период нестабильности, тем явственнее выявилась бы неспособность турок держать арабов в узде. Такое положение непременно начало бы оказывать разрушающее действие на моральное состояние солдат, командиров и в конечном итоге самого правительства.

Лоуренс очень глубоко заглянул в суть проблем ведения революционно-освободительных войн. Он, наверное, первым из современных теоретиков войны указал на то, что во время такого рода конфликтов обе участвующие в них стороны борются за “сердца и умы народа”. Несмотря на негативную реакцию, которую вызывало и вызывает это высказывание Лоуренса, она не умаляет правдивости его слов. Вот что он пишет: “Когда нам удастся убедить жителей той или иной провинции в необходимости отдать свои жизни за наши идеалы свободы, мы станем хозяевами этой территории”‹26›.

И последним, что Зиап почерпнул у Лоуренса. стало понимание важности психологической составляющей в войне, особенно в смысле укрепления и поддержания морального духа войск. Вот как описывает Лоуренс свое понимание “прикладной” психологии: “Существовала необходимость в приведении в надлежащую форму психологической составляющей. Обратимся к Ксенофонту и украдем у него слово diathetics{11}. Это есть то, без чего победы арабов оказались бы невозможными. Нас редко волновало то, что делают наши люди, но всегда заботило то, о чем они думают”‹27›. К diathetics Лоуренса Зиап добавил современные методы воздействия на умы – технику “промывания мозгов”, которой прекрасно владели коммунисты. Используя ее, “архитектор вьетнамской победы” смог добиться от своих солдат редкого в двадцатом столетии фанатизма. Данное достижение являлось главным ключом к успеху Зиапа.

Можно оставить в стороне всех прочих “великих воителей” и обратиться к Наполеону, поскольку он и в одиночку способен сделать из талантливого “кадета” превосходного генерала. Именно Наполеон, кроме всего прочего, предоставляет наглядный и печальный пример того, к чему приводит полководца и политика нежелание считаться с обстоятельствами и склонность к самообману. Можно сказать о Зиа-пе: если что ему и следовало позаимствовать у Наполеона, так это умение смотреть фактам в лиио. Великий французский воитель говорил о себе, что “был вынужден подчиняться бездушным господам – диктату суммы складывающихся условий и природы вещей”‹28›. Карлайл говорил о Наполеоне: “Человек этот обладал неискоренимым даром чувствовать реальность и поступал в соответствии с фактически складывавшимися обстоятельствами”‹29›. В конечном итоге Наполеон, однако, начал позволять себе не считаться с фактами, и тогда действительность стала для него не тем, чем являлась на самом деле, а тем, что ему было угодно в ней видеть. Все это закономерным образом привело его к катастрофе – провалу кампании в России, поражению под Лейпцигом и в конечном итоге под Ватерлоо.

Верховенство факта признавали практически все бессмертные наставники Зиапа. Изучение кампаний Зиапа позволяет сделать вывод, что из всех уроков, которые преподали ему его учителя, в меньшей степени он усвоил необходимость считаться с фактами на войне. Он вводил себя в заблуждение в 1951-м, в 1968-м и еще раз в 1972-м. Его солдатам приходилось дорогой ценой оплачивать нежелание командира осознавать реальность.

И все же большинство уроков пошли ему на пользу. Так, он прекрасно осознавал связь между достижением политических целей и использованием военной силы, понимал необходимость указывать восставшему народу ясные политические цели. Он весьма ценил важность идеологической обработки народа и солдат. А кроме всего прочего, делал ставку на применение стратегии “затяжной войны” как средства подавить волю врага и в долгосрочной перспективе разгромить более сильного противника.

Помимо того что будущий полководец может получить знания в военном училище или занимаясь изучением трудов великих воителей прошлого, существуют и другие пути стать воином и предводителем воинов. Мао как-то заметил, что два самых лучших военачальника в китайской истории были неграмотными, и заключил: “Тот, кто не имел возможности посещать школу, тоже может научиться воевать. Для этого нужно только одно – воевать”‹30›. Говоря о важности личного боевого опыта, Мао был абсолютно прав. Ведь в конечном итоге именно так в стародавние времена и учились древние стратеги. По этой доктрине, лучший учитель – опыт, а потом, вне зависимости о того, какое образование получил командир вначале, настоящего военного из него делает практика. Зиап признавал важность боевого опыта. В 1945-м он сказал генералу Леклерку: “Я посещал особое военное училище. Моей академией стала школа партизанской войны против японцев”‹31›. Хотя в данном случае заявление Зиапа есть не что иное, как грубая попытка возвысить себя в глазах Леклерка, все же оно показывает, насколько понимал будущий “архитектор вьетнамской победы” образовательную ценность личного боевого опыта.

Нужно между тем заметить, что в 1946-м, к моменту начала войны между французами и членами Вьетминя, этот самый опыт у Зиапа был минимальным. В 1941 году, когда Хо Ши Мин приказал Зиапу, Фам Ван Донгу и другим профессиональным вьетнамским революционерам, скрывавшимся на территории Китая, вернуться в северные пограничные районы своей страны, Зиап и начал, по выражению Мао, “учиться воевать воюя”. Быт будущего “архитектора вьетнамской победы” и его товарищей по борьбе был спартанским – им приходилось жить в пещерах, голодать, терпеть лишения. Рисковавшие в любой момент угодить под пули французских дозоров, они страдали от холода и вызванных им болезней. И все же, несмотря ни на что, Зиап создавал и готовил к войне маленькие группы “сил местной самообороны”. Оружия не хватало, точнее, оно практически отсутствовало, как не было у “бойцов самообороны” и настоящей военной выучки. Все, что они могли, – устраивать засады и строить примитивные западни. Когда французские власти решили навести порядок, они отправили в джунгли карательные отряды, которые быстро загнали голоштанных партизан Зиапа в горы. В 1942-м и 1943-м, по мере того как численность банд Вьетминя постепенно возрастала, французы расширяли свою антипартизанскую деятельность, которая, как это почти всегда бывает, оказалась контрпродуктивной. Французам удавалось поймать и наказать лишь незначительное число партизан, в то время как обстановка террора способствовала тому, что оппозиционные европейцам силы консолидировались. Таким образом, время с 1941 года по середину 1944-го являлось периодом медленного, но неуклонного роста мощи нерегулярного ополчения Зиапа.

22 декабря 1944 года стало днем возникновения подразделений пропаганды и освобождения Вьетнама. В Сочельник, то есть уже через два дня после создания вышеназванных частей, Зиап со своими людьми напал на два маленьких французских аванпоста, Фай-Кат и На-Нган, и полностью уничтожил их. Согласно одному источнику, Зиап применил хитрость. Он выдал свой отряд, состоявший из тридцати четырех человек, за сторонников французов, что позволило им войти в форты через главные ворота.

Эта успешная операция дала Зиапу возможность увеличить свой отряд до размеров роты. С ней он намеревался атаковать важный аванпост, Донг-Му. Согласно одному источнику, увидев, что французы готовы к нападению, Зиап отступил без боя‹32›. Между тем “архитектор вьетнамской победы” пишет, что рота атаковала Донг-Му, асам он при этом “получил повреждение ноги”‹33›. Несколько витиеватый оборот дает пищу для предположений относительно того, что повреждение или же ранение Зиапа не относилось к числу тех, которыми обычно гордятся герои. Так или иначе, вскоре Зиап вновь оказался в строю. К началу весны 1945 года в его распоряжении находилась уже не одна рота, а целых пять. Количество новобранцев увеличивалось с каждым днем, и вскоре с этими силами Зиап начал инфильтрацию на юг.

Час Вьетминя пробил 9 марта 1945 года, когда японцы, находившиеся во Вьетнаме на правах “гостей” французов, внезапно лишили власти хозяев. Произошло то, что частенько происходит, когда двое противников заключают мир, который не собираются соблюдать. В таких случаях каждый ждет возможности нарушить перемирие и опасается, как бы соперник не выхватил оружие первым. Первыми стали японцы. Сделав этот шаг, они предоставили Хо и Зиапу возможность, которой те так ждали. Японцы ликвидировали французскую администрацию, а с ней и налаженную систему безопасности. В то же время сами новые хозяева контролировали только главные города, бросив всю остальную часть страны на произвол судьбы. Данный факт позволил Вьетминю развернуть широкомасштабную деятельность на оставленных “бесхозными” территориях и привлечь в свои ряды новых сторонников. Зиап не терял времени, и к середине 1945-го под рукой у него находилась целая дивизия численностью в 10 000 человек, которая контролировала территорию к северу от города Тай-Нгуен до Красной реки. Единственное столкновение между силами Вьетминя и японцами во время Второй мировой войны состоялось в Тиан-Дао, на маленьком аванпосте, расположенном километрах в шестидесяти пяти к северу от Ханоя. В начале августа 1945 года пять сотен партизан Вьетминя атаковали тридцать японцев, восьми из которых данная акция стоила жизни‹34›.

Как раз в августе 1945-го Соединенные Штаты сбросили атомные бомбы на города Хиросиму и Нагасаки, что и привело к завершению Второй мировой войны. Хо поспешил воспользоваться моментом для укрепления собственных позиций накануне возвращения в Индокитай французов. 16 августа “дядюшка” призвал народ Вьетнама к “Всеобщему восстанию”, и Зиап повел свою Армию Освобождения к Тай-Нгуену, ключевому городу на севере Вьетнама. Однако, пока он развивал наступление на Тай-Нгуен, возникла возможность “выиграть лучший приз”. В ночь на 18 августа Зиап узнал, что столица, Ханой, уже находится в руках повстанцев Вьетминя. Часть своих войск Зиап оставил в Тай-Нгуене, сам же с остальными ускоренным маршем двинулся на Ханой. 19 августа Зиап взял город под свой контроль. Это был триумф Вьетминя, которому принадлежал теперь не только Ханой, но также и фактическая власть на большинстве территорий Центрального и Южного Вьетнама.

Надо заметить, что кампании, которые вел Зиап, начиная с атаки на два форта в Сочельник 1944 года и заканчивая вступлением в Ханой 19 августа 1945 года, были практически бескровными. В большинстве случаев бойцы Вьетминя просто входили в город и принимали власть, которую отдавали им растерянные французы и полные замешательства и даже готовые к сотрудничеству японцы. При этом Зиап и его люди приобрели минимальный боевой опыт и фактически не вкусили настоящей науки воевать.

Так называемая Августовская революция, в ходе которой Вьетминь взял Ханой, произвела глубокое и буквально неизгладимое впечатление на Зиапа и его товарищей. Осмыслив успех, они сделали соответствующие выводы, заложив основу для будущий своих стратегических концепций. Зиап рассматривал достижения Августовской революции 1945 года как исключительно вьетнамскую победу, состоявшуюся благодаря действию двух важных факторов‹35›. Таким образом, как заключал для себя Зиап, города и сельские районы одинаково важны для успешного развития освободительной борьбы во Вьетнаме. Базируясь в сельской местности, повстанцы должны освобождать города как бы двойным ударом: одни – атакуя город, а другие – поднимая в нем восстание. Именно это и произошло в Ханое в 1945-м.

Другой вывод, не менее, а даже более важный, который Зиап сделал из Августовской революции, состоял в необходимости постоянной координации военных и политических действий. По представлениям Зиапа, политические действия должны перерастать во “Всеобщее восстание”. Военные же действия – во “Всеобщее наступление”. Эти две составляющие должны привести к уничтожению противника и кардинальной смене политического режима. В 1968-м, во время Новогоднего наступления, Зиап попытался проверить работу этих двух факторов в практических условиях. Соответственно, северные вьетнамцы и вьетконговцы называли данную акцию – фактически попытку проведения в жизнь второй Августовской революции – “Великим наступлением и Великим восстанием”.

Благодаря тому, что почерпнул будущий “архитектор вьетнамской победы” из книг и на основе его пока весьма скудного боевого опыта, Зиап, Хо и Чинь создали стратегию ведения революционно-освободительной войны. Осознание опыта, полученного Северным Вьетнамом, начиная с 1940 года и по сегодняшний день, помогает понять, что же наделило руководителей этой страны стратегией, которой, по выражению Дугласа Пайка, самого авторитетного специалиста в области вьетнамского коммунизма, “невозможно противопоставить никакую встречную стратегию”‹36›.

Чтобы понять суть стратегии ведения революционно-освободительной (или народной) войны по Зиапу, нужно сначала определиться с тем, что же это такое. Революционно-освободительная война есть политическая война, с помощью которой некая группа лиц стремится захватить власть в рамках национального государства‹37›. Это – тотальная война, для ведения которой необходимо мобилизовать весь народ. Такая война предполагает использование всего спектра различных средств – военных, политических, дипломатических, экономических и психологических. Все они применяются вместе для достижения одной-единственной цели – свержения существующего режима.

Есть еще способ определить, что же такое революционно-освободительная война, – сказать то, чем она не является. Революционно-освободительная война не есть обычная, или правильная, война, хотя на заключительных стадиях она иногда мало чем отличается от войны, которая ведется традиционными средствами. Подобное явление не является даже правильной войной с “примесью” психологической войны – то есть тем, во что страны – участницы конфликта пытались превратить (преимущественно неудачно) Первую и Вторую мировые войны. Но опять-таки на определенном этапе народная война может принять вышеназванную форму. Революционно-освободительная война не есть в чистом виде повстанческая или партизанская война, хотя и они могут стать средствами ведения революционно-освободительной войны. Это также и не война террористов с государством, хотя политические убийства, похищения и прочие акции устрашения входят в арсенал революционно-освободительной войны.

В стратегию ведения революционно-освободительной войны, по Зиапу, полностью вписывались две важнейшие составляющие – применение военной и политической силы, которые у вьетнамцев назывались, соответственно, вооруженной дay транъ (борьбой) и политической дay трань. Война велась одновременно на нескольких фронтах, но не в географическом, а в программном смысле. При этом направлялись действия из одного центра, а составляющие тесно переплетались между собой. Все акции – политического, военного, экономического и дипломатического характера – оценивались с точки зрения воздействия на прочие составляющие дay трань и роли в деле продвижения к главной цели – захвату государственной власти.

В понятие вооруженной дay трань входили все формы силовых акций, начиная от убийства политического деятеля террористом-одиночкой, кончая применением сухопутных войск, авиации и флота в массированных боевых операциях. Однако природа революционно-освободительной войны переменчива. В теории вооруженная дay трань проходит через три различные стадии. На первой из них, когда противники тех, кто ведет такую борьбу, сильны, революционные организации, как правило, избегают решающих схваток и принимают тактику партизанской войны (стремительные рейды и мелкомасштабные наступления). Когда силы противоборствующих сторон примерно уравниваются, революция переходит в стадию “войны маневров”, сочетающей в себе признаки обычной и партизанской войны. И наконец, третья ступень, на которой силы революционеров превосходят правительственные. Здесь война входит в “наступательную” фазу, одним словом, вчерашние партизаны выходят из лесов, спускаются с гор и дают противнику серию открытых сражений. Кульминацией вооруженной дay трань по Зиапу является “Всеобщее контрнаступление, во время которого революционеры наносят решительное поражение правительственным войскам и свергают правящий режим”. Революционно-освободительная война по природе своей война затяжная. Революционерам требуется время на создание собственных вооруженных сил. В то же время затяжная война подрывает мораль противника и ослабляет его решимость к продолжению борьбы.

Хотя в теории революционно-освободительная война должна проходить одну за другой последовательно все три фазы, на практике этого может и не происходить. В случае необходимости революционные силы могут поступить вразрез с “правилами” и отказаться от ведения традиционной войны, например вернуться к партизанской тактике действий после крупного поражения. Операции, проводимые Зиапом, также демонстрируют как поступательное движение процесса революционно-освободительной войны по всем фазам, так и отступления от “правил”. В 1944 году он начал вести партизанскую войну в удаленных районах страны на китайско-вьетнамской границе. К 1945-му ему удалось собрать в кулак довольно крупные нерегулярные части. Затем партизанские части стали обычными регулярными армейскими подразделениями, с которыми “архитектор вьетнамской победы” в 1954-м выиграл сражение за Дьен-Бьен-Фу, в то время как в других регионах страны продолжалась партизанская война и война маневров. Во время кампаний против американцев и южных вьетнамцев (Вторая Индокитайская война) северные вьетнамцы и вьетконговцы изначально (1957 – 1960гг.) вели против неприятеля ограниченную партизанскую войну, в начале шестидесятых стали постепенно переходить к обычным боевым операциям, а в 1964-1968 гг. развернули широкомасштабные военные действия против войск США и Республики Вьетнам. Поступательный процесс “надломился”, когда в 1968-м “Всеобщее наступление” северных вьетнамцев потерпело сокрушительное поражение. В результате Зиапу пришлось вернуться к методам ведения партизанской войны, осуществлявшейся, однако, регулярными подразделениями десантно-диверсионного типа. К1972 году Зиапу удалось вернуть себе прежние позиции и начать новую военную кампанию, вновь закончившуюся для него поражением. После очередной передышки, в конце 1974 года, Зиап приступил к развертыванию заключительного “Всеобщего наступления”, бросив в бой против врага одну за другой двадцать две дивизии, которым удалось свергнуть правительство Тхиеу и принести Северному Вьетнаму долгожданную победу.

Политическая дay трань включает в себя гораздо более широкий набор невоенных способов борьбы, чем может представлять себе европеец или американец. Под политической дay трань подразумеваются не только чисто политические и дипломатические средства, но также средства психологические, идеологические, социологические и экономические. Политическая дay трань включает в себя три отдельные программы. Первая подразумевает деятельность среди населения и военнослужащих на контролируемых коммунистами территориях. Суть второй заключается в проведении разъяснительной работы среди солдат противника – так называемое распропагандирование военнослужащих, или бинь ван. Третья подразумевает перетягивание на свою строну гражданских лиц в стане противника. Все три способа борьбы включают в себя методы террора, шантажа, пропаганды, дезинформации, дипломатии, разжигания недовольства и даже организацию мятежей, нацеленных на ослабление морального духа противника и укрепление воли к победе у революционных сил.

Первая линия дay трань, работа с людьми на территориях, контролируемых коммунистами, называется дaн ван. Главная задача этой программы – организовать массы и создать иерархическую организацию, призванную контролировать население и манипулировать его настроениями. Дуглас Пайк считает, что секрет успеха дaн ван заключается в умении коммунистов мобилизовать людей и использовать их как орудие политической борьбы‹38›. Все рычаги пропаганды, включая агитацию, просвещение, обучение и даже запугивание, служат тому, чтобы делать людей послушными коммунистам, воспитывать их в духе преданности идеалам революции. Дaн ван подразумевает особо углубленную работу в вооруженных силах, в армии Северного Вьетнама (АСВ), где она дает наилучшие результаты.

Второе направление политической борьбы – бинь ван (распропагандирование вражеских военнослужащих). Те, кто работает в рамках этой программы, призваны убеждать солдат противника дезертировать и даже переходить на сторону коммунистов. Таким образом, последние должны добиваться снижения боеспособности неприятельских войск. Во время Второй Индокитайской войны коммунисты задействовали 12 000 специально подготовленных агентов, задачей которых было разлагать южновьетнамские войска‹39›. Эти агенты использовали в своих целях панические слухи, родственные и дружеские связи и даже обещали награды тем, кто покинет армию противника, и особенно тем, кто перейдет на сторону Северного Вьетнама.

Последнее из направлений политической дay трань носит название дич ван (работа с гражданскими лицами на стороне противника). Задача здесь состоит в том, чтобы сеять недовольство, вызывать пораженческие настроения и подбивать живущее на вражеской территории население к неповиновению властям. Для этого используются пропагандистские листовки, плакаты, карикатуры, радиопередачи, слухи, даже театральные постановки. Были широко распространены зарекомендовавшие себя как весьма эффектные средства в арсенале дay трань “митинги борьбы”, на которых специальные лекторы на тайных собраниях проводили разъяснительную работу с крестьянами на контролируемых противником территориях. С тем чтобы показать крестьянам силу и действенность массовых акций, агенты Северного Вьетнама устраивали демонстрации, иногда используя подворачивавшиеся ситуации, иногда создавая их самостоятельно. Таким образом, деятельность в рамках дич ван следовала политике разжигания недовольства. Предполагалось, что посеянное на начальном этапе недовольство затем выльется в невооруженное выступление, а невооруженное выступление перерастет в восстание населения на вражеской территории. Восстание же, в свою очередь, должно было завершиться “Всеобщим восстанием”, в ходе которого народные массы свергнут реакционное правительство.

Северовьетнамская программа дич ван (работа с населением на территории врага) по мере того, как развивались события, претерпевала изменения. До весны 1968 года усилия агентов, работавших в дич ван, концентрировались исключительно на населении Южного Вьетнама. После поражения во время Новогоднего наступления Политбюро ПТВ (Партии трудящихся Вьетнама) в Ханое решило перенести психологическую войну на территорию Соединенных Штатов, где дич ван нашла благодатную почву. Таких результатов в Ханое даже и не ожидали. Между тем скоро стало ясно, что Вторая Индокитайская война может быть выиграна в США путем использования новостных программ, образовательных институтов, Диссидентов-пацифистов и даже конгресса. В середине 1968 года Ханой начал проводить в жизнь строго выверенную интенсивную программу, призванную лишить правительство Соединенных Штатов поддержки общества в том, что касалось войны во Вьетнаме.

После подписания Парижского соглашения 1973 года северные вьетнамцы и их союзники в Америке с еще большим успехом продолжали действовать все в том же направлении. Им удалось добиться снижения поддержки американцами правительства Тхиеу и воспрепятствовать новому вводу сил США в регион, несмотря на то что Соединенные Штаты выступали в роли гаранта послевоенного устройства Вьетнама.

Дич ван прекрасно работает во время “затяжной войны”. Слова превращаются в оружие, а двусмысленность сбивает с толку даже целеустремленных людей. Они перестают надеяться на то, что война когда-нибудь закончится, а убийства прекратятся. Сражения выигрываются, но кровопролитие не стихает, и население не видит улучшения ситуации. Они начинают задумываться над причинами, которые привели к войне, ставить под сомнение правдивость и компетентность военных и политиков своей страны. Затем они спрашивают: “А нравственна ли такая война?” С этого момента война становится не простой войной, которой нет конца, но и войной, наносящей удар по морали. Для прекращения такой войны хороши все средства – можно даже во имя неких высших целей сложить оружие и капитулировать перед врагом.

На раннем этапе народной войны особый упор революционеры делают на политической дay трань не только потому, что их вооруженные силы еще слабы, но и по той причине, что первое необходимое условие для революции – создание твердой политической платформы в сознании народа. По мере того как события развиваются, приоритеты меняются и вместо дay трань политической на первый план выходит вооруженная дay трань. И снова события могут заставить революционеров сосредоточить основные усилия на политических методах борьбы. Определение необходимой степени концентрации усилий на военной и политической дay трань породило немало яростных споров в Политбюро ПТВ и стало неизбывной проблемой стратегического подхода Зиапа к революционно-освободительной войне.

Реализация единой стратегии, выработанной Зиапом, Хо и Чинем, требовала огромного напряжения сил и лидера особого типа, сочетавшего в себе качества солдата, государственного мужа, политика и психолога. Такой лидер, а вернее, лидеры в Северном Вьетнаме нашлись. Одним из них был Хо, другим Ле Зуан. Ле Зуан, человек, “державший шлейф королевской мантии” Хо, в течение двух десятилетий принимал как военные, так и политические решения. Труонг Чинь, никогда не отличавшийся полководческими способностями, сочетал в себе качества теоретика войны и политического руководителя. В 1986 году он появился на трибуне в Ханое в форме северовьетнамского генерала. Генерал Нгуен Ши Тань во время Первой Индокитайской войны был политическим лидером в провинции Тхуа-Тхиен на юге Вьетнама, а позднее стал командовать вооруженным формированием (также на юге). Генерал Во Нгуен Зиап являлся превосходным политиком, членом совета министров, а также дипломатом, который в 1946 году вел переговоры с французами.

Двойственность взглядов и действий пронизывала сверху донизу армию Северного Вьетнама и ее политическую инфраструктуру. Рядовым АСВ постоянно внушали правильную модель поведения в отношениях с гражданскими лицами, обязанность помогать людям, объясняли, как нужно вести пропагандистскую работу с массами.

Политработники в армии считались лучшими солдатами тех подразделений, где служили, и принимали участие в обсуждении планов военных действий. Штатские политработники являлись не только партийными функционерами, но часто были лидерами партизанских формирований.

Подготовительный период для Зиапа как для полководца закончился в августе 1945 года. Судьба (или, вернее, революция) отвела ему примерно год жизни гражданского государственного служащего (в роли министра внутренних дел), прежде чем заставила его вновь “вынуть меч из ножен” и отправиться воевать против французов.

Как же так случилось, что он стал полководцем, генералом? Зиапу не довелось получить традиционного офицерского образования, но, несмотря на это, он многому научился сам, читая труды революционеров, политиков и военачальников. Он приобрел некоторый боевой опыт, когда сражался в качестве командира небольшого партизанского отряда. То, насколько незначительным являлся боевой опыт будущего “архитектора вьетнамской победы” в 1945 году, особенно бросается в глаза, если ознакомиться с биографиями четырех его будущих противников: двух французских генералов – де Латтра и Наварра (оба они были гораздо старше Зиапа) – и двух американских – Вестморленда и Абрамса (ровесников Зиапа).

В 1945-м Жан де Тассиньи де Латтр достиг пика своей военной карьеры. Во время Первой мировой войны он служил сначала младшим, а потом старшим офицером и прекрасно себя зарекомендовал. В 1940-м он являлся одним из немногих французских генералов, успешно командовавших своими дивизиями среди всеобщего разгрома. Во Францию он вернулся в 1944-м во главе 1-й французской армии, самого большого воинского соединения, которое его страна выставляла в поле после поражения в 1940 году. Родившийся в 1889-м, он был ровесником Монтгомери и Паттона и военачальником, равным этим двум “суперзвездам”, причем не только в том, что касалось возраста и звания, но также и полководческого таланта.

Генерал Анри Наварр закончил Вторую мировую войну в звании полковника, командуя бронетанковым полком в составе французской 5-й бронетанковой дивизии{12}. Он был выпускником Сен-Сира и Французского штабного училища, признанным специалистом в области разведки и великолепным штабным офицером.

В 1945 году окончание Второй мировой войны застало генерала Уильяма Чайлдса Вестморленда в звании полковника и в должности начальника штаба 9-й пехотной дивизии США. В 1936-м он закончил Вест-Пойнт и позднее приобрел огромный боевой опыт, сражаясь на Североафриканском и Европейском ТВД. Многие высокопоставленные лица в американской армии уже поговаривали о нем, как о перспективном молодом военном, которому самой судьбой назначено достичь высших командных должностей.

И наконец, генерал Крейтон У. Абрамс, как и Вестморленд являвшийся питомцем Вест-Пойнта выпуска того же 1936 года. Вторую мировую он закончил в звании полковника и считался превосходным командиром бронетанковых войск. Он возглавлял бронетанковое боевое командование (бригаду), которое пришло на помощь оборонявшим Бастонь парашютистам{13}. К концу войны его храбрость и боевая выучка стали легендой в американской армии.

В сравнении с ними Зиап был совершеннейшим новичком. В своей книге “Генерал Зиап, политик и стратег” Роберт О'Нилл так отзывается об “архитекторе вьетнамской победы”: “В 1945-м мы находим Зиапа офицером уровня майора, не более, который собирается взять на себя функции по меньшей мере генерал-майора”‹40›. В действительности же О'Нилл “присваивает” Зиапу слишком высокое звание и в то же время “занижает планку” в том, что касается ответственности, которую предстояло принять на себя будущему “архитектору вьетнамской победы”. Вне зависимости от того, каким боевым опытом обладал Зиап в 1945-м, в 1946-м он вполне справлялся с задачами, решать которые было бы впору не генерал-майору, а полному четырехзвездному генералу, командующему фронтом. Каким бы подразделением ни командовал офицер на войне – ротой, полком или даже армией, – уроки, которые преподает ему противник, подчас бывают горькими. И Зиап учился побеждать, не считаясь с ударами, которые преподносила ему судьба.

1. Robert J. O'Neill, General Giap, Politician and Strategist (New York-Frederick A. Praeger, 1969), p. 1.

2. Hoang Van Chi, From Colonialism to Communism: A Case History of North Vietnam (New York: Frederick A. Praeger, 1964), p. 18.

3. Vo Nguyen Giap, The Military Art of People 's War, ed. Russell Stetler (New York: Monthly Review Press, 1970), p. 42.

4. Joseph Buttinger, Vietnam: A Dragon Embattled, 2 vols. (New York: Frederick A. Praeger, 1967), 1:227.

5. Giap, Military Art, p. 42.

6. Ibid.

7. Wilfred G. Burchett, Vietnam Will Win (New York: Monthly Review Press, 1970), p. 173.

8. Giap, Military Art, p. 40.

9. Oriana Fallaci, Interview with History (Milan: Rizzoli, 1974; tfans. by John Shepley, Liveright Publishing Corp., 1976), p. 79.

10. Giap, Military Art, p. 48.

11. Chi, Colonialism, p. 125.

12. Giap, Military Art, p. 52.

13. Napoleon Bonaparte, Maxims (LXXVIII), collected by the USMA in a pamphlet, Jomini, Clausewitz, and Schlieffen, 1951, p. 92.

14. Bernard Montgomery, Paths of Leadership (New York: G. P. Putnam, 1961), p. 28.

15. Vo Nguyen Giap, Banner of People 's War, The Party 's Military Line (New York: Frederick A. Praeger, 1970), pp. 3 and 26.

16. Ibid., p. 68.

17. Ibid., Banner, p. 6.

18. Ibid., p. 66.

19. Giap, Military Art, p. 77.

20. Ibid., p. 74.

21. Ibid., p. 78.

22. David Shub, Lenin, A Biography (Baltimore, MD: Penguin Books, 1966), pp. 37-39.

23. Mao Tse-tung, On the Protracted War, Eng. trans. (Peking: People's Publishing House, 1960), p. 88.

24. Vo Nguyen Giap, People's War, People's Army. The Viet Cong Insurrection Manual for Underdeveloped Countries (New York: FredencK A. Praeger,1962),p. 68.

25. Mao, Protracted War, p. 53. 782

26. T. E. Lawrence, Seven Pillars of Wisdom (New York: Dell Publishing,1966), p. 200.

27. Ibid., p. 198.

28. Theodore Ayrault Dodge, Great Captains (New York: Houghton Mifflin, 1889), p. 213.

29. Ibid.

30. Mao Tse-tung, Mao Tse-Tung, An Anthology of his Writings, ed. Anne Freemantle (New York: The New American Library of Literature, 1962), p. 82.

31. Jules Roy, The Battle of Dien Bien Phu, trans, by Robert Baldick (New York: Harper amp; Row, 1965), p. 315.

32. O'Neill, Giap, p. 32.

33. Giap, Military Art, p. 70.

34. Buttinger, Dragon Embattled, 1:299; and O'Neill, Giap, p. 35.

35. Giap, Banner, p. 47.

36. Douglas Pike, PAVN: People's Army of Vietnam (Novato, CA: Presidio Press, 1986), p. 213. Much of what follows is taken from Pike's works on Vietnamese communism.

37. John Shy and Thomas W. Collier, “Revolutionary War” in Makers of Modern Strategy, ed. Peter Paret (Princeton, NJ: Princeton University Press, 1968), p. 817.

38. Pike, PA VN, pp. 215 and 247.

39. Ibid., p. 244. 40. O'Neill, Giap, p. 33.

Французская кампания 1946-1947 гг.

Особенности условий Вьетнама и соседних с ним стран оказывали значительное влияние на характер боевых операций на протяжении всего периода индокитайских войн. География, топография, климат, транспортные пути, растительность и демография диктовали военным места и время сражений, способы их ведения и методы организации снабжения и поддержки боевых операций. Любой, кто хочет понять, почему так долго шла война на Индокитайском полуострове и почему она велась так, а не иначе, должен принимать во внимание вышеназванные соображения.

Вьетнам расположен на востоке Индокитайского полуострова между 9° и 23° северной широты. С севера на юг он тянется приблизительно на 1350 км, а с запада на восток ширина его территории колеблется от 80 до 550 км‹1›. Площадь составляет примерно 850 000 кв. км. Вьетнам на карте описан Зиапом как “изогнувшаяся вдоль берега Тихого океана длинная буква "S", на которой помещается Бакбо, или Северный Вьетнам. Благодаря дельте Красной реки земля его плодородна, и сам регион весьма перспективен с точки зрения развития сельского хозяйства и промышленности. Ниже расположен Намбо, или Южный Вьетнам, лежащий на огромной наносной равнине, изборожденной рукавами Меконга. Этот район особенно привлекателен с точки зрения ведения сельского хозяйства. Кроме того, выделяется еще и Трунгбо, или Центральный Вьетнам, представляющий собой на карте узкую полоску земли, соединяющую Бакбо и Намбо”{14}.

На севере Вьетнам граничит с Китаем, а на западе с Лаосом и Камбоджей. Географическое положение страны дает вьетнамцам огромные военные преимущества. Так, в начале сороковых годов Зиап и его товарищи могли легко найти убежище от преследователей, французов и японцев, на территории северного соседа. Там Зиап создавал вооруженные силы коммунистической партии, сумевшие в 1945-м установить временный контроль над Вьетнамом. После 1949 года Китай превратился в гигантский “тыловой район”, откуда бойцам Вьетминя удавалось черпать постоянную поддержку. Не будь на севере дружественного Китая, едва ли Вьетминю удалось бы победить французов, а позднее американцев и южных вьетнамцев. Расположенные к западу Лаос и Камбоджа также давали Зиапу определенные преимущества. Во время конфликта между Вьетминем и Францией французам приходилось по политическим соображениям защищать эти две сопредельные с Вьетнамом страны. Создавая угрозу для Лаоса, Зиап вынуждал французов разделять силы и переводить часть войск из Вьетнама в Лаос, что приводило к ослаблению гарнизонов, подвергавшихся атакам Зиапа. Во время Второй Индокитайской войны соседство с Лаосом и Камбоджей также давало Зиапу немало преимуществ. Поскольку руководство этих стран не желало или не могло воспрепятствовать деятельности северных вьетнамцев на своей территории, они служили для них базами, на которых можно было найти убежище в случае неудачи, и каналами, через которые Вьетконг получал оружие, продовольствие и пополнения.

Топография Вьетнама создает трудности для проведения обычных наземных операций. Более половины территории страны, вообще мало подходящей для жизни человека, покрыто горами и густыми зарослями. Поросшие джунглями горы хотя и невысоки, по европейским или американским меркам, но круты. Дороги и тропы, в большинстве случаев труднопроходимые, предоставляют прекрасную возможность для того, чтобы устраивать на них засады. Вести на такой местности широкомасштабные операции с применением бронетехники крайне затруднительно, а в большинстве мест и вовсе невозможно. В то же время в бесчисленных пещерах, имеющихся повсюду в карстовых отложениях, можно хранить оружие, боеприпасы и продовольствие, можно также устраивать штаб-квартиры, что неоднократно и делал Зиап.

Дельты Меконга и Красной реки представляют собой весьма привлекательные с сельскохозяйственной точки зрения районы. Территории эти считаются одними из самых густонаселенных во всем мире. Особенностью Красной реки являются строившиеся на протяжении многих веков дамбы, благодаря которым река по уровню находится выше близлежащей равнины. С военной точки зрения эти сооружения наиболее опасны для Северного Вьетнама. Несмотря на основательность конструкций, толщина которых доходит до двенадцати метров, офицеры разведки США, изучавшие дамбы, уверяли, что есть возможность проделать в них бреши с помощью “железных бомб”{15}. Если бы такое случилось, и сам Ханой, и прилегающие районы оказались бы затопленными, что создало бы значительные трудности для властей Северного Вьетнама.

Дельта Меконга в Южном Вьетнаме изрезана рукавами реки, каналами, канальчиками и рвами. В период юго-западных муссонов (с середины мая до середины октября) земля здесь практически полностью покрыта водой. В такое время операции с применением техники крайне затруднены, а проведение их на бездорожье практически полностью исключено. Когда сезон дождей заканчивается и устанавливается сухая погода (с середины октября до середины мая), местность все равно оказывается труднопроходимой для техники из-за огромного количества рвов, оврагов и рытвин. Таким образом, естественные условия диктуют использование амфибийной техники и вертолетов при проведении боевых операций. Передвижение по Меконгу осуществляется на маленьких лодках и небольших речных судах. В структуре ВМФ США были созданы Речные силы, задачей которых стали противодействие вражеским судам и обеспечение наступательной подвижности вооруженных сил Соединенных Штатов в дельте. Как в сезон дождей, так и в сухой период основным средством обеспечения стратегического и тактического маневра для американцев служили вертолеты. На Камышовой равнине, в период сезона дождей представлявшей собой огромное озеро, Силами специального назначения США из бочек для горючего были построены настоящие плавучие базы, а также и вертолетные площадки.

Во Вьетнаме субтропический климат, а потому весь год здесь очень высокая влажность. Погоду в данном регионе делают сменяющие друг друга юго-западный и северо-восточный муссоны. Юго-западный муссон дует со стороны Таиландского залива, начиная примерно с середины мая. Он приносит дожди в долину Меконга и на остальную территорию Вьетнама. Преградой на его пути встают лишь Аннамские горы. проходящие через Трунгбо. Отсюда муссон поворачивает к Тонкинскому заливу, а затем в дельту Красной реки, оказывая свое доминирующее влияние на формирование климатической карты в данном регионе. Влажное дыхание его окончательно затихает только к середине октября. Северо-восточный муссон (значительно более слабый, чем юго-западный) начинает дуть примерно в середине сентября и заканчивает – в конце декабря. Его влиянию подвержено побережье на участке от города Винь до Нья-Транга. Следствием северо-восточного муссона становится не только дождь, но изморось и туман – то, что французы называли crachin, то есть “мокрота”.

Муссоны, и особенно юго-западный, оказывали значительное влияние на проведение боевых операций. Вьетминь, а позднее Вьетконг и северовьетнамцы предпочитали сворачивать широкомасштабные операции во время юго-западного муссона. Несмотря на то что в такую погоду было легче укрываться от французской и американской авиации, затяжные дожди отрицательным образом сказывались на здоровье и моральном духе даже местных жителей, а потому северные вьетнамцы предпочитали в такие периоды сводить боевую активность к минимуму.

Вьетнамские коммунисты планировали наступательные операции как против французов, так и против американцев по “сезонному принципу”, называя время ведения войны “зимне-весенним” сезоном, продолжавшимся примерно с середины октября до середины мая. Изучение наступательных мероприятий, проводимых бойцами Вьетминя против французов с сентября 1952-го по июль 1954 года, показывает, что девятнадцать из двадцати шести атак вьетнамцы предприняли в сухой “зимне-весенний сезон”. Из семи наступлений. развертывавшихся в период дождей, четыре, по сути дела, являлись продолжениями других операций, начатых еще во время сухого сезона, таких, например, как сражение под Дьен-Бьен-Фу‹2›. Ознакомление с характером климатических условий в данном регионе приводит к осознанию того факта, что единственным периодом, по-настоящему подходящим для ведения боевых действий, является время с 1 января по 15 мая. Именно на этом временном отрезке северовьетнамцы и Вьетконг (АСВ/ВК) развертывали Новогоднее наступление 1968 года и так называемое Пасхальное наступление 1972-го, а также и заключительную операцию в 1975-м.

Муссоны ограничивали действия французов и американцев в еще большей степени, чем активность вьетнамских коммунистов. Дожди, туманы и облачность затрудняли работу боевой и разведывательной авиации и делали сложным, а иногда невозможным использование бронетехники. Мокрядь и грязь оказывали столь же разрушительное влияние на здоровье и настроение французов и американцев, правда, и те и другие в отличие от вьетнамцев жили в относительно комфортных условиях и имели специальное обмундирование.

Третьим по значимости фактором ведения войны во Вьетнаме является растительность. Около 80% территории покрыто джунглями различной степени проходимости, предоставлявшими отличные убежища для бойцов Вьетминя, Вьетконга и северовьетнамцев. Растительность помогала им скрывать свои позиции и передвижения отрядов, прятать склады и т. д. С другой стороны, все эти бамбуковые рощи и заросли кустарника ограничивали видимость и делали местность идеальной для засад. Болота и мангровые леса к юго-востоку от Сайгона и на полуострове Камо превращались в превосходные “заповедники”, где десятилетиями могли отсиживаться партизаны.

И последним фактором, оказывавшим серьезное влияние на характер боевых действий во Вьетнаме, являлась система транспортных артерий страны, которая имела несколько хороших портов, таких, как Сайгон, Да-Нанг, Куи-Нгон и бухта Кам-Рань на юге. Последняя являлась одной из лучших естественных гаваней в мире, в ней во время Второй мировой войны укрывалось основное ядро японского флота. На севере были Хайфон, Хон-Гай и Кам-Фа, позволявшие французам во время Первой Индокитайской войны получать все необходимое по морю. Позднее, во время Второй Индокитайской войны, через эту систему портов русские осуществляли поставки вооружения и других предметов снабжения режиму Северного Вьетнама. С военной точки зрения зависимость вьетнамских коммунистов от Хайфона являлась их “узким местом”. В то время как китайцы осуществляли поставки во Вьетнам по суше, русским приходилось задействовать Хайфон. В 1972-м американцам удалось заминировать подступы к порту и преградить доступ туда советских кораблей, что сделало Ханой более сговорчивым и привело к подписанию Парижского соглашения в том же году{16}.

Сухопутная транспортная система была и остается примитивной. Несмотря на то что американцы привели в порядок некоторые из основных дорог, назвать хотя бы одну из них магистралью ни у кого не повернулся бы язык. По сути, большинство дорог представляли собой чуть более широкие тропы, которые в горах довольно быстро уничтожались оползнями. Те, которые сохранились, находились в ужасном состоянии, а мосты на них почти повсеместно отсутствовали. Единственная железная дорога, соединявшая Сайгон с Ханоем и уходившая дальше на север, в Китай, была построена еще французами в колониальные времена. Несмотря на все усилия французов и американцев, железная дорога в Южном Вьетнаме оказывалась неспособной справиться с задачей обеспечения поставок для действующей армии. Виной тому становились проблемы с обслуживанием и саботаж. Железную дорогу в Северном Вьетнаме постоянно выводили из строя бомбардировки американской авиации.

Ввиду неудовлетворительного состояния наземной транспортной системы Вьетнама значительная часть тылового снабжения на юге осуществлялась по воздуху. Сначала французы, а потом и американцы построили большое количество маленьких летных полей, а также несколько крупных аэропортов. Американцы развили и довели до совершенства технику вертолетных атак и методы осуществления поддержки и снабжения. Без авиации эффективность действий Соединенных Штатов во Вьетнаме оказалась бы в значительной мере снижена. Если бы не маневренность, которую обеспечивало американцам применение самолетов и вертолетов, контингента войск США (достигшего в 1968 – 1969 гг. максимальной численности в 550 000 чел.) хватило бы лишь на выполнение задач по охране баз и на мелкомасштабные наступательные операции.

В результате, принимая во внимание все вышеприведенные характерные особенности страны, Зиап по большей части предпочитал брать на вооружение тактику использования засад и стремительных наскоков. Она давала преимущество легковооруженным, преимущественно пехотным армейским частям и подразделениям партизан над механизированными и моторизованными европейскими и американскими войсками. Рельеф местности, климат, растительность и нехватка дорог ограничивали применение боевой авиации, бронетехники и мобильных наземных сил, но вместе с тем из-за неразвитости сети автомобильных и железнодорожных артерий американцы, широко задействовавшие транспортные самолеты и вертолеты, выигрывали в стратегическом плане. Географическое положение Вьетнама позволяло коммунистам получать из соседнего Китая предметы снабжения, а также использовать расположенные на его территории лагеря для подготовки солдат. Лаос и Камбоджа не только предоставляли безопасные убежища для партизан (до 1970 года), но служили для переброски вооруженных формирований из Северного Вьетнама в Южный.

Прежде чем определить численность вооруженных сил Вьетминя в 1947 году, следует также внимательно рассмотреть их состав и структуру, заметно отличавшиеся от организации армий Запада. Начиная с 1945-го и вплоть до победного 1975 года, военная машина вьетнамских коммунистов подразделялась на три группы, боевые качества которых очень сильно разнились между собой. На протяжении тридцатилетнего периода происходили серьезные перемены, однако принцип разделения вооруженных сил на три части оставался незыблемым.

Первой из групп необходимо назвать Главные силы. Во время Первой Индокитайской войны они представляли собой регулярные части Вьетминя, сражавшиеся с французами. Во время Второй Индокитайской войны это были регулярные подразделения армии Северного Вьетнама и Вьетконга, воевавшие с американцами и южными вьетнамцами. Такие войска действовали крупными формированиями. Размер, снаряжение и организация частей Главных сил менялись. В 1944-м они были представлены плохо вооруженным взводом Зиапа, но позднее, в 1954 – 1975 гг., “архитектор вьетнамской победы” привычно оперировал такими понятиями, как дивизия, корпус и даже “фронт”, при этом Главные силы имели в своем составе бронетехнику, артиллерию, авиацию и современные средства ПВО. Вне зависимости от своих размеров Главные силы всегда действовали под непосредственным руководством главнокомандующего или назначенного командующего фронтом или территорией. Бойцов Главных сил отличали отменная выучка, профессионализм, храбрость и высокий боевой дух.

Второй по значению группой в вооруженных силах коммунистов являлись Региональные, или Местные, силы, представлявшие собой полурегулярные тыловые формирования, укомплектованные за счет местного населения той или иной провинции или уезда. Тут можно провести некоторое сравнение с Национальной гвардией США. Региональные силы, в свою очередь, подразделялись на две группы. В первую входили хорошо вооруженные и подготовленные части (обычно численно равные батальонам), состоявшие из бойцов, набранных в той или иной провинции (примерно сравнимой с американским штатом) и действовавших в ее пределах. Во второй Разряд попадали формирования, созданные в уездах (эквивалентных округам американских штатов) и в них же действовавшие. По своему вооружению и организации они уступали силам провинций.

Главнокомандующий в Ханое осуществлял руководство Местными силами через межзональные управления, которым подчинялись несколько провинций. Межзональные управления занимались не только проведением боевых операций, но и ведали набором новобранцев, вопросами снабжения, решали политические и экономические проблемы, такие, как выборы, ликвидация неугодных, промывка мозгов, поставки продовольствия и налогообложение. Во время войны с французами у Вьетминя имелось пять таких межзональных управлений, позднее названных военными районами (ВР). Четыре из них располагались на территории Северного Вьетнама, а пятый, ВР V, на севере Южного Вьетнама. Во время войны с американцами количество ВР возросло до десяти, из которых половина приходилась на Южный Вьетнам.

По своим боевым качествам подразделения Региональных сил отличались друг от друга. Некоторые, такие, как те, которые действовали в районе Да-Нанга, зарекомендовали себя очень неплохо. Другие же ничем особенным не отличились. Вооруженные винтовками, гранатами и пулеметами, они не могли долго продержаться в настоящем бою и, кроме того, не имели возможности совершать дальние рейды. Основной их задачей являлась защита определенной территории, разведка перед подходом Главных сил и их прикрытие. Если на вверенный “регионалам” участок вторгался неприятель, они должны были нападать на его колонны и устраивать на их пути засады.

К третьей категории относились партизанские, или Народные, силы, создававшиеся в селах и деревнях. В свою очередь, партизаны делились на две подгруппы: дан куап, в которую входили лица обоего пола и всех возрастов, и дан куап ду кич, которая состояла из мужчин от восемнадцати до сорока пяти лет. Дан куан не являлись собственно боевыми подразделениями. Ду кич участвовали в военных операциях. Вместе с тем они не имели хорошего вооружения и не носили формы. Днем люди из ду кич работали на рисовых полях, а ночью иногда совершали нападения на вражеские аванпосты. Они устраивали примитивные ловушки или, как это называлось, “подготавливали поле боя” перед началом наступления Главных сил, занимались сбором информации и служили в качестве носильщиков в частях Главных и Региональных сил. Партизаны также получали приказы из Ханоя через цепочку: межзональное управление – провинция – уезд‹3›.

Уникальной особенностью военной организации вьетнамских коммунистов являлась система набора новобранцев, или, как это у них называлось, “продвижение”. Свою карьеру солдат начинал как партизан. Из партизанских формирований лучшие люди отправлялись служить в Региональные силы. По прошествии какого-то времени бойца “повышали”, то есть направляли в состав Главных сил. Благодаря такой системе отбора Главные силы получали в виде новобранцев подготовленных, а порой и очень опытных солдат. Без сомнения, подобный подход имеет определенные преимущества, однако и свои недостатки ему тоже свойственны. Если случалось, что Региональные и Главные силы несли серьезные потери, на их восполнение уходили лучшие силы партизанских формирований. Так, например, когда части всех трех групп были значительно потрепаны в результате провала Новогоднего наступления 1968 года, вследствие оттока бойцов “наверх” из партизанских подразделений, последние оказались заметно ослабленными.

Вопрос о том, каков был количественный состав войск Вьетминя в период 1946 – 1947 гг., остается открытым. То же самое можно сказать в отношении всего периода Первой Индокитайской войны, а позже и Второй Индокитайской войны. Роберт Дж. О'Нилл считает, что в 1947-м в распоряжении военного командования Вьетминя находилось примерно 60 000 человек‹4›. Бернард Б. Фэлл утверждает, что их число не превышало 50 000, при этом большинство составляли партизаны‹5›. Баттинджер настаивает на том, что размеры армии Вьетминя достигали 60 000 бойцов только в частях Главных сил, общее же их количество, включая формирования Региональных сил и партизан, достигало 100 000 человек‹6›. Подытожив все эти выкладки, мы можем заключить, что Вьетминь имел около 50 000 солдат в составе Главных сил и точно не установленное число бойцов – предположительно от 30 000 до 50 000 – в Региональных силах и партизанских формированиях.

В начале 1947 года французы во всем Индокитае имели приблизительно 115000 военнослужащих. Эти войска были хорошо вооружены, поддержаны средствами бронетехники и авиации‹7›. Их командиры прошли суровую школу Второй мировой войны, а солдаты обладали опытом и профессиональной подготовкой. Несмотря на все эти плюсы, у французов в Индокитае имелись и серьезные минусы. С самого начала Франция вела войну вяло и непоследовательно. В 1946 и 1947 гг. народ ее все еще переживал тяжелые последствия поражения 1940 года, а потому для ведения войны в Индокитае у Франции не хватало средств, людей и решимости.

Располагая численным превосходством над противником в Северном Вьетнаме, Вьетминь практически не имел опытных, по-настоящему подготовленных офицеров и генералов – все они, включая самого Зиапа, не обладали необходимым образованием и навыками. Кроме того, вьетнамцам не хватало оружия, у них отсутствовали бронетехника, артиллерия и поддержка с воздуха, а система обеспечения тылов и связи совершенно не соответствовала своему назначению. Личный состав не имел опыта ведения широкомасштабных сражений. Самыми крупными подразделениями являлись батальоны численностью около 1000 человек. Вместе с тем у Вьетминя имелся ряд преимуществ. Во-первых, вьетнамцы сражались на своей территории за свою независимость, при этом большинство населения их поддерживало. Эффективная пропаганда идеи национального освобождения дала в руки Вьетминя бесценное оружие – высокий моральный дух бойцов. Во-вторых, природные и климатические условия благоприятствовали по большей части оборонительной, партизанской тактике Вьетминя. Его солдаты знали страну и были привычны к ее тяжелому климату. В-третьих, значительные размеры территории, на которой велись боевые действия, в сочетании с нехваткой сил у французов затрудняли борьбу с партизанами. Если бы французы решили контролировать всю территорию, они рисковали бы поставить под удар превосходящих сил противника и обречь на гибель свои маленькие отряды. Если бы они предпочли сконцентрировать силы вокруг основных населенных пунктов, то таким образом отдали бы сельские районы в руки Вьетминя. Существовало еще и четвертое преимущество для коммунистов – то, что Вьет-Бак (территории, где находились базы Вьетминя) располагалась в ближайшем соседстве с китайской границей. Данное обстоятельство, как уже говорилось, позволяло вьетнамцам в случае надобности находить убежище в соседней стране, где, кроме того, можно было готовить пополнение; оттуда же поступали к ним оружие и предметы снабжения.

Анализ сильных и слабых сторон участников конфликта позволяет понять, что стратегию как тех, так и других определял фактор времени. Разбить войска Вьетминя французам надлежало как можно скорее, прежде чем против них заработают все негативные политические, психологические и финансовые аспекты, традиционно включающиеся в борьбу на стороне противника во время продолжительных кампаний. В интересах же Вьетминя было, напротив, как можно дольше затянуть войну, чтобы использовать вышеназванные моменты и постепенно сократить разрыв в качестве вооружения между их собственными войсками и силами неприятеля, а также “нагулять” боевой опыт. Таким образом, противники рассматривали фактор времени по-разному: французам требовалась быстрая победа, вьетнамским коммунистам – затяжная война.

Хотя оперативная концепция французов время от времени менялась, в целом они стремились к одному – к решительному сражению, в котором они могли бы разгромить Главные силы Вьетминя. Выполнение данной задачи оставалось основополагающей целью на протяжении всей войны, начиная от кампании генерала Валлюи в 1947-м и кончая спланированными генералом Наварром операциями 1953 и 1954 гг.

Со своей стороны, в первые годы – с 1947 по 1950 гг. – военное и политическое руководство Вьетминя старательно избегало крупных боев, стремясь выиграть время для завершения создания боеспособных Главных сил и превращения их в настоящую регулярную армию. Тем временем ополченцы и партизаны Вьетминя постоянно нападали на французов, изматывая их и по возможности стараясь не допускать в важные для коммунистов регионы.

С самого начала Первой Индокитайской войны главной ареной боев стал Северный Вьетнам, особенно Красная река и территории к северу и к западу от нее. Там жило от шести до семи миллионов человек, там находилась столица, Ханой, там сосредотачивались представлявшие интерес для обеих сторон мощности по производству продуктов сельского хозяйства и промышленности. Там же в основном концентрировались силы Вьетминя, и там же сосредотачивалась вся военная мощь французов. В силу всех этих причин в Северном Вьетнаме одному противнику предстояло выиграть, а другому проиграть Первую Индокитайскую войну.

Военные действия в период 19 декабря 1946 – 31 января 1947 гг.

Войны, терзавшие Индокитай на протяжении тридцати лет, полны до сих пор не проясненных деталей. Не является исключением и первый конфликт. Так, нет абсолютной ясности в том, кто же начал его, французы или Вьетминь, и когда он, собственно, начался. По заявлению представителей Вьетминя, первый шаг сделали французы 20 ноября 1946 года, когда в порту Хайфона обстреляли джонку в которой, как они считали, перевозилось оружие для Вьетминя Происшествие вылилось в настоящий бой. После прекращения огня 21 ноября французское командование направило руководству Вьетминя ультиматум с требованием очистить от своего присутствия Хайфон. Получив отказ, французы 23 ноября обстреляли вьетнамские кварталы города из танков, орудий полевой артиллерии и боевых кораблей, для того чтобы, как сказал главнокомандующий, генерал Жан Этьен Валлюи, отдавая по рации приказ местному командиру, “преподать Вьетминю хороший урок”‹8›. Вьетнамцы понесли серьезный урон. По французским данным, 6000 человек, по заявлению Вьетминя, 20 000. Неоднократно прерывавшиеся и малоуспешные переговоры о прекращении огня между двумя сторонами продолжались и в декабре. Согласно сведениям из французских источников, война началась 19 декабря 1946 года, когда власти потребовали разоружения сосредоточенных в Ханое сил самообороны Вьетминя. Вместо этого вьетнамцы в восемь часов вечера атаковали французов, после чего в девять тридцать Зиап обратился к народу по радио с призывом взяться за оружие. Так или иначе, Первая Индокитайская война началась.

Правда состоит в том, что после провала конференций в Далате и Фонтенбло в середине 1946 года, когда сторонам не удалось прийти к соглашению, и французы и вьетнамцы поняли, что война неизбежна. Первые не были готовы дать вторым полную независимость, которой те добивались, а ни на какие другие условия руководство Вьетминя не соглашалось. Оставалось решить спор с помощью оружия.

Бои, начавшиеся в Ханое 19 декабря 1946 года, велись ожесточенно и не прекращались и в январе 1947-го. Вспыхивали стычки по всему Вьетнаму, причем некоторые из них отличались кровопролитностью. Вскоре французы “выдавили” борцов Вьетминя из городов и деревень и загнали их в горы и труднопроходимые джунгли. К концу марта 1947-го французы контролировали основные города, а также дороги, связывавшие их между собой. Кроме того, в руках их находились морское побережье и устья рек как на севере Вьетнама (Тонкий), так и в центральной его части (Аннам). Контроль французов над населенными пунктами Южного Вьетнама (старой Французской Кохинхины), прежде незначительный, теперь стал более прочным.

К концу января 1947 года силы Вьетминя и его правительственная штаб-квартира переместились из Ханоя севернее, во Вьет-Бак, поближе к границе с Китаем. Местность эту Зиап очень хорошо знал, поскольку ему вместе с “дядюшкой” Хо уже доводилось скрываться здесь во время Второй мировой войны. В этих гористых районах, подверженных действию северо-западного муссона, выпадали обильные осадки – до ста пятидесяти сантиметров в период с мая по октябрь – и имелось множество пещер. Дорог, которые могли бы использоваться при ведении обычных боевых действий, там практически вообще не существовало, хотя тропы, пригодные для того, чтобы перевозить по ним грузы на телегах, встречались довольно часто. Вместе с тем даже национальная трасса № 3, главная транспортная артерия в регионе, представляла собой однорядную дорогу с ненадежными мостами. Она являлась весьма удобным местом для устройства засад.

Итак, французы подчинили себе главные города и низину, заставив Зиапа и Вьетминь “зарываться в землю” – искать прибежища в естественном “редуте” в горах. На этом первый акт Первой Индокитайской войны завершился.

Военные действия с марта 1947 по 31 декабря 1947 гг.

К началу марта 1947 года французы очистили от присутствия коммунистов Ханой, Хайфон, Хюэ и другие важные населенные пункты, а также в той или иной степени взяли под контроль дельту Красной реки, побережье Аннама и большую часть Кохинхины. К моменту завершения этого процесса до начала сезона дождей оставалось всего чуть более двух месяцев. Поэтому весной 1947-го французы решили воздержаться от военных действий. Таким образом, Зиап и Вьетминь получили пять месяцев или даже полгода, чтобы подготовиться к наступлению противника в октябре – ноябре 1947 года.

Принимая во внимание сложившиеся обстоятельства, можно сделать вывод, что на данном этапе победа осталась за французами. Их промедление – отказ от боевых действий в марте – мае 1947-го – сбивает с толку некоторых аналитиков. Французы не объясняли причину, однако она и без того очевидна. Во-первых, у них все еще оставались дела в городах, в селениях в густонаселенной низине и на дорогах, соединявших все эти пункты между собой. Словом, пользуясь любимым выражением Монтгомери, им надо было кое-что “подчистить”. Во-вторых, на подготовку новой операции уходит совсем не так мало времени, как может показаться стратегу-любителю. Вероятно, французы полагали, что существует риск не успеть завершить разгром противника до наступления сезона дождей. Третьим фактором, обусловившим промедление, являлось презрение, которое испытывали французы к воякам Вьетминя и к их вождю, Зиапу. Они отказывались называть Зиапа генералом, а если и упоминали его воинское звание, то только иронически. Французы легкомысленно решили, что Зиап с его силами в Вьет-Баке не представляет серьезной угрозы, а потому вполне можно подождать до октября. Недооценка Зиапа и Вьетминя стала серьезной ошибкой главнокомандующего, генерала Валлюи, которому пришлось дорого поплатиться за промедление.

Генерал Жан Этьен Валлюи стал первым французским полководцем, пытавшимся разгромить Зиапа. Самое интересное, что ошибки Валлюи упорно повторяли все его наследники на этом посту, за одним лишь единственным исключением. Как и все те, кто пришел после него, Валлюи был специалистом своего дела, имел массу наград и заслуженно считался талантливым командиром. Когда Валлюи, восходящая звезда французской армии, впервые появился в Индокитае, ему было сорок шесть. В 1917-м, в возрасте восемнадцати лет он поступил на военную службу рядовым солдатом. После нескольких месяцев на фронте Первой мировой войны молодой боец был отправлен на учебу в Сен-Сир, из которого в 1918-м был выпущен офицером. Возвратившись в окопы, он успел до окончания военных действий получить нашивку за ранение и высокую награду – Croix de Guerre (Военный крест). В промежутке между двумя мировыми войнами Валлюи нес рутинную службу в штабах или занимал командные должности в строевых частях, главным образом в сенегальских и марокканских.

Начало Второй мировой войны Валлюи встретил в звании батальонного шефа{17} и в должности начальника оперативного отдела штаба французского XXI армейского корпуса. В 1940 году он попал в плен, а в 1941-м вернулся назад во Францию. К 1944-му он дослужился до бригадного генерала и занимал должность начальника штаба 1-й французской армии де Латтра в Европе. В 1945-м – принял командование 9-й колониальной пехотной дивизией, во главе которой проявил себя как храбрый и напористый командир, способный со своим соединением преодолевать самое упорное сопротивление немцев. В Индокитай Валлюи прибыл в 1946 году как командующий французскими войсками, направленными в Тонкий, а позднее в Лаос. 20 февраля 1947-го он был произведен в корпусные генералы и назначен главнокомандующим французскими войсками в Индокитае. Валлюи предстояло стать первым французским генералом, над которым одержал победу Зиап.

Впрочем, летом 1947 года Валлюи и не подозревал, что его в скором времени ожидает. Ему предстояла работа, и он собирался не ударить в грязь лицом, тем более что в Париже ждали “результатов” – быстрой победы над Вьетминем. Валлюи готовился сделать это осенью 1947-го. Он и сам понимал, что время работает на руку Зиапу, который использует предоставленную ему передышку для усиления вооруженных отрядов Вьетминя. Кроме того, существовал другой стимул. К северу от границы с Вьетнамом разворачивались малоприятные события – в Китае к власти прорывались коммунисты. Валлюи понимал: это грозит ему тем, что у Вьетминя появится “ближняя база”, где вьетнамские коммунисты всегда смогут найти действенную поддержку у своих китайских товарищей.

В предстоящем наступлении, которое получило кодовое название операция “LEA”, Валлюи собирался задействовать воздушные и амфибийные десанты в сочетании с сухопутными силами для атаки на штаб-квартиру политического и военного руководства Вьетминя, расположенную около грязного селения Бак-Кан на территории Вьет-Бака. Имея в распоряжении шестнадцать батальонов, Валлюи намеревался окружить силы Зиапа. О'Нилл пишет, что под рукой у Валлюи насчитывалось 15 000 солдат и офицеров‹9›.Согласно Баттинджеру, сил у командующего было вдвое больше, 30 000 человек‹10›. Одной тактической группе, состоявшей из десяти батальонов и дивизионов (трех пехотных и трех бронетанковых батальонов{18}, трех артиллерийских дивизионов{19} и одного инженерного батальона), надлежало для охвата противника выйти из Ланг-Сона и направиться по дороге в Као-Банг, оттуда повернуть на запад на Нгуен-Бинь, а затем спускаться на юг к Бак-Кану, поблизости от которого и скрывались коммунисты. Согласно плану, первой тактической группировке предстояло покрыть по дороге расстояние примерно в 220 км. Вторая тактическая группа, состоявшая из трех пехотных и одного артиллерийского батальонов, должна была отправиться по Прозрачной реке на десантных судах к Туйен-Куангу и, пройдя какое-то расстояние по реке Сонгам, в конечном итоге атаковать с запада и с юга партизан, засевших в окрестностях Бак-Кана. Двум парашютным батальонам (1100 человек) отводилась задача высадиться непосредственно в Бак-Кане, в Чо-Доне (в двадцати километрах к западу от Бак-Кана) и в Чо-Мой (в двадцати километрах южнее главного пункта назначения). Парашютистов, которым предстояло начать операцию, должны были сменить на позициях тактические группы, наступавшие с севера и с юго-запада.

Операция “LEA” началась 7 октября с выброски парашютного десанта в Бак-Кане и его окрестностях. Французы были невероятно близки к цели. Зиап и Хо оказались не готовы к тому, что французы свалятся им на голову, и преспокойно сидели в своей штаб-квартире. Однако десантникам достались только бумаги со стола “дядюшки”. Оба коммунистических лидера успели юркнуть в замаскированное укрытие, в то время как французские солдаты обшаривали кусты в поисках ускользнувшей добычи. Счастливое бегство Хо и Зиапа лишь подчеркивает тот факт, насколько сильно порой зависят от случайностей судьбы наций (как и отдельных личностей). Что было бы, если бы французам тогда удалось захватить этих двоих? Может статься, Вьетнам не погрузился бы на тридцать лет в пучину кровопролитных войн? Может быть, Франция и США не испытали бы социальных потрясений и не пережили бы горечь поражений? К несчастью, история не дает ответов на вопросы вроде: “Что было бы, если бы?…”

Успешная выброска парашютистов, едва не закончившаяся захватом главарей Вьетминя, стала пиком достижений французов в ходе их октябрьского наступления. Вскоре все покатилось под уклон. Сумев избежать встречи с десантниками, Хо и Зиап собрали силы Вьетминя и начали теснить противника. Через два дня парашютисты очутились в окружении и были вынуждены сражаться уже не за победу, а за свою жизнь. Те, кто должен был прийти им на помощь, увязли в стычках с противником и едва продвигались. Путь северной тактической группе преграждали засады, взорванные мосты, поваленные деревья, уничтоженные дороги. Французы оказались в положении пехотной дивизии, лишенной возможности развернуться в зарослях и вынужденной сражаться с противником на позиции, где могли действовать одновременно не более десяти человек. Пехотное отделение, поддерживаемое танком или двумя, как бы превращалось в “острие ножа”, лезвием которого служили тысячи товарищей. Едва услышав выстрелы бойцов Вьетминя, отделение рассредоточивалось по сторонам дороги, а танк принимался поливать пулеметным и орудийным огнем местность перед собой. Пехота крадучись подбиралась к противнику. Если он больше не стрелял, французы возвращались обратно на дорогу и продолжали продвижение. Вместе с тем время, сто. 11. ценное на войне, было уже потеряно. Когда колонна преодолевала еще несколько сотен метров или даже километр-другой, картина повторялась. В качестве “освежающего штриха” бойцы Вьетминя могли на сей раз вывести из строя мост. В таком случае пехоте приходилось переправляться на другую сторону реки, рассыпаться на противоположном берегу и создавать плацдарм. Затем подходили саперы и наводили мост. В таком варианте потеря времени оказывалась еще более ощутимой. И так километр за километром французы прошли все 220 км, пока наконец 13 октября силы Вьетминя не отважились преградить дорогу колонне в пятнадцати километрах к северу от Бак-Кана. 16 октября, после нескольких дней ожесточенных боев, первой тактической группе удалось все-таки прорвать блокаду противника и прийти на помощь окруженным парашютистам.

Южной стороне “клещей”, в которые Валлюи намеревался зажать войска коммунистов, досталось ничуть не меньше, чем северной. Отмели и прочие препятствия задержали продвижение десантных судов. В конце концов французские войска высадились на берег в Туйен-Куанге и начали продвижение к заданной точке по суше. Однако прежде чем им удалось войти в контакт с противником, бойцы Вьетминя прекратили сражение с первой тактической группой и, преспокойно снявшись с места, растворились в джунглях в северо-западном направлении. 19 октября, когда “клещи” сомкнулись за спиной благополучно выскользнувших из них вьетнамцев, французы двинулись из Бак-Кана на юг. Операция “LEA” завершилась, не достигнув цели.

В 1947-м были предприняты еще две попытки разделаться с Вьетминем. В ноябре Валлюи начал проведение в жизнь операции “CEINTURE”{20}. Удар нацеливался в точку южнее Вьет-Бака между Туйен-Куангом и Тай-Нгуеном. На сей раз французам удалось очистить заданный район от Главных сил противника и захватить большое количество предметов снабжения. Однако сразу после того, как 22 декабря французы ушли, бойцы Вьетминя принялись просачиваться обратно. Последняя операция 1947 года проводилась силами двух батальонов, состоявших из представителей горного племени тайцев под командованием французских офицеров. В результате этой атаки удалось очистить от сторонников Вьетминя горный хребет Фан-Си-Пан, расположенный между реками Красная и Черная. Сражавшиеся в родных горах тайцы имели значительное преимущество перед солдатами Вьетминя. В данной местности все работало против коммунистов, и в результате они покинули ее на несколько лет.

По заявлению французской стороны, по итогам всех трех операций ей удалось уничтожить 9500 бойцов Вьетминя. Данная сводка потерь, что вообще традиционно для индокитайских войн, вызывает сомнения. Учитывая низкий уровень медицинского обслуживания, характерный для Вьетминя, а позднее и для северных вьетнамцев и Вьетконга, американские аналитики пришли к выводу, что соотношение убитых и раненых у коммунистов составляет примерно один к трем. Даже если считать таким образом, все равно получается, что при 9500 убитых общая сумма потерь Вьетминя равняется примерно от 25 000 до 30 000 человек, что составляет половину всех сил, имевшихся в распоряжении Зиапа и Хо. В это верится с трудом. Бои не были такими масштабными и кровопролитными, чтобы привести к столь значительным потерям.

Если оценивать операции 1947 года по тем целям, которые ставило себе французское командование, то приходится признать результаты военных действий неудовлетворительными. Французам не удалось захватить главарей Вьетминя, не смогли они и навязать противнику решающего сражения “не на жизнь, а на смерть”. Они не сумели “быстро атаковать и быстро победить” врага, которого считали всего лишь невежественным и плохо вооруженным сбродом.

Оценивая постфактум ситуацию, следует признать, что сам по себе план операции “LEA” был весьма смелым, однако при этом Валлюи недооценил противника и не принял во внимание естественных условий страны, где велись боевые действия. Исторический опыт показывает, что у французов есть склонность приступать к новой войне, используя методы, которые брались ими на вооружение в конце предыдущего конфликта. Взять хотя бы линию Мажино. То же самое произошло и с Валлюи. Его план вполне подходил для Европейского ТВД Второй мировой войны. Воздушный десант, поддержанный амфибийной операцией и подкрепленный наступающими наземными силами, все это, несомненно, навеяно высадкой в Нормандии, а также порывом Монтгомери к “слишком далекому мосту” при Ниймегене{21}. План Валлюи провалился, потому что претворялся в жизнь в другой стране и в войне с другим противником. Бойцы Вьетминя превосходно чувствовали себя в родных джунглях и поэтому были опаснее полчищ Гитлера. Во Вьетнаме отсутствовали автобаны, зато за каждым кустом вдоль узенькой грязной дорожки мог притаиться в засаде неуловимый враг. Кроме всего прочего, территория, на которой Валлюи собирался окружить силы Зиапа, была очень большой, 20 000 кв. км, для чего потребовалось бы расставить части на окружности длиной почти в 500 км. В таких условиях было весьма сложно надеяться на то, что Валлюи удалось бы помешать вьетминьцам вырваться из кольца, после того как они отказались от продолжения сражения.

И все же главный просчет Валлюи заключался в серьезнейшей недооценке возможностей сил Вьетминя. В сентябре 1947-го Вал люи с уверенностью заявлял, что “сможет покончить с организованным сопротивлением за три месяца”‹12›, и это лучше, чем что-либо иное, свидетельствует о его презрении к Зиапу и вьетнамским коммунистам. Как казалось в 1947 году французам, всего и дел для них – окружить несколько тысяч не знающих, зачем и с какой целью они взяли в руки винтовки и ружья крестьян, плохо вооруженных, скверно экипированных, неподготовленных и лишенных опытных в военном деле вожаков. Вместо этого Вьетминь выставил против завоевателей 50 000 бойцов Главных сил, еще не очень хорошо обученных и вооруженных, но готовых и, главное, способных сражаться с врагом смело и решительно. Такое пренебрежение к врагу и нежелание воздавать ему должное оказалось свойственно и тем французским командирам, которые пришли во Вьетнам после Валлюи.

Впрочем, спустя годы легко делать правильные выводы относительно недостатков и даже утопичности планов Валлюи. Вместе с тем куда труднее предложить такое решение, которое могло бы привести французов к победе – то есть к полному уничтожению организованного сопротивления вьетнамских коммунистов в течение одной “сезонной кампании” 1947 года (то есть с октября 1947 по май 1948 гг.). Ограниченные временные рамки являлись источником возникновения затруднительного положения, в котором оказался французский командующий. К тому же он не располагал не только временем, но и достаточными силами, чтобы позволить себе продолжительную серию поступательных шагов, суть которых выражается формулой: “очищать, удерживать, умиротворять”. Такая кампания потребовала бы нескольких месяцев, а то и года напряженной работы. Вместо этого Валлюи оказался вынужден предпринять стремительный бросок, чтобы одним ударом “прихлопнуть” всю верхушку Вьетминя. Все это напоминает отчаянную попытку завладевшего мячом защитника прорваться к воротом соперника и забить гол на последней секунде матча. Принимая во внимание все трудности, с которыми пришлось столкнуться французам в ходе операции “LEA”, естественные и рукотворные препятствия, вставшие на их пути, поневоле приходишь к выводу, что единственным выходом для Валлюи было бы добиться… помощи Зиапа. Уничтожение Главных сил Вьетминя в 1947-м могло сделаться возможным только в том случае, если бы Зиап решился напасть на французов в Тонкинской дельте. Но Зиап не стал бы делать противнику такого одолжения, а, следовательно, у Валлюи отсутствовали пути к выполнению задачи.

Валлюи судьба уготовила не только роль первого командующего, проигравшего кампанию Зиапу, но также и “лавры” жертвы правительства своего собственного государства. А ведь это франция не пожелала поставить перед генералом достижимую, реалистичную цель, это Франция не соизволила дать ему достаточное для выполнения задачи количество солдат и техники, это Франция, отправляя его на войну, не позаботилась об общественном мнении, которое то ли хотело, то ли не хотело победы французского оружия на другом конце света. Пройдет время, сменится поколение, и тот же самый путь пройдут американцы.

Тем временем по крайней мере один француз осознавал неразрешимость индокитайской дилеммы. Перед тем как Валлюи получил назначение в Индокитай, пост командующего силами Франции в регионе занимал генерал Леклерк, прославленный герой Второй мировой войны. Он ушел с должности, отказавшись от совмещения функций главнокомандующего и верховного комиссара. Свой отказ он мотивировал тем, что ни одно правительство во Франции не даст ему 500 000 солдат, необходимых, по его мнению, для достижения успеха. Кроме всего прочего, Леклерк даже и в 1946 году сомневался, что выиграть войну в Индокитае можно одними лишь “штыками и саблями”. Так, 30 апреля 1946 года он заявил следующее: “Главная проблема – политическая”‹13›. Таким образом, существовал человек, может быть, действительно всего один-единственный человек, который, очевидно, понимал, в чем суть стратегии революционно-освободительной войны по Зиапу.

Один из уроков, которые можно извлечь из истории обеих индокитайских войн, состоит в том, что печальный опыт ничему не учит воюющих. В данном случае явное доказательство того, что французам не под силу уничтожить Вьетминь, упорно игнорировалось в Париже в течение более пяти лет. Французские политики продолжали действовать все в том же духе. Они все так же считали сантимы, которые предстоит потратить на военные действия за океаном, все так же прикидывали возможные политические дивиденды, все так же “давали одной и отнимали другой рукой”, при этом требуя “радикальных решений”. Тем временем в Индокитае генералы, пытаясь “радикально” решать задачи, проигрывали битвы, теряли территории и людей и постепенно становились все слабее и слабее, в то время как противник их неизменно усиливался.

Генерал Валлюи вернулся во Францию в 1948-м и впоследствии занимал многие престижные посты, в том числе в Верховной штаб-квартире вооруженных сил союзников в Европе. В 1955-м он получил четвертую генеральскую звездочку и вскоре после этого ушел на покой. И вновь он стал примером, на который “равнялись” те, кто приходил во Вьетнам после него, как французы, так и американцы. Неудачи во Вьетнаме не шли во вред их карьерам военных, в чем как бы содержится скрытое признание того факта, что не они являлись главными “грешниками” в этой мистерии.

Проигрыш Валлюи был победой Зиапа, сумевшего выдержать первый настоящий “экзамен на генерала”. Прежде чем дело дошло до открытых вооруженных столкновений в декабре 1946 года, Зиап принял меры, во многом лишившие французов шансов одержать быструю победу. Во-первых, начиная с июня 1946-го он нарастил количественный состав Главных сил с 30 000 до 50 000 – 60 000 человек‹14›. В то же время он сформировал Региональные силы и партизанские отряды. Во-вторых, в конце ноября, после серьезных событий в Хайфоне, он начал выводить части Главных сил из Ханоя и прочих городов Тонкинской дельты к Вьет-Баку. Сделав так, Зиап вынудил французов идти к нему и сражаться с ним на удобных для него позициях.

То, как Зиап построил оборону и как ловко использовал тактику наскока, если и не было само по себе демонстрацией качеств гениального полководца, то, вне сомнения, принесло свои плоды. В чем очень крупно просчитался Зиап и что едва не стоило ему и Хо свободы, а то и жизни, так это в том, что не смог предугадать высадки воздушного десанта прямо в расположении штаб-квартиры политического и военного руководства Вьетминя. Однако данная ошибка только лишний раз свидетельствует о недостатке у Зиапа боевого опыта и о его незнакомстве с некоторыми современными способами ведения войны. В дальнейшем он больше не повторял таких ошибок. Воюя с французами, а потом и с американцами, он всегда заботился об обеспечении ключевых штаб-квартир организации надежными средствами ПВО. Он не позволял сосредотачивать службы центров управления в одном месте. Если же речь шла о полевом штабе, то Зиап следил за тем, чтобы сделать его подвижным, и постоянно перемещал с места на место.

Думается, Зиап и Хо испытали величайшее удовлетворение, видя, с каким остервенением кидаются на окруженных под Бак-Каном французских парашютистов бойцы Вьетминя. То была первая битва, в которой Вьетминю довелось проявить высокие боевые качества и не менее, а может, и более высокий, чем у противника, воинский дух. Эта демонстрация боеспособности произвела сильное впечатление на обе сражавшиеся стороны и способствовала огромному моральному подъему в рядах вьетнамских коммунистов.

Если оценивать достижения Зиапа в соответствии с тем, насколько полно удалось ему справиться с поставленной задачей – испытать в бою и сохранить вооруженные отряды Вьетминя, – можно с уверенностью сказать: он достиг желаемого. Практика доказал а основательность разработанной им стратегии революционно-освободительной войны, а кроме того, показала, что при наличии верной стратегии даже допущенные тактические просчеты не приведут к катастрофе. Однако Зиапу еще было чему учиться, и ему еще предстояло совершать ошибки. Так или иначе, в 1947-м он начал постигать генеральскую науку в самой лучшей академии – на поле боя.

1. Giap, Military Art, p. 79.

2. W. Scott Thompson and Donaldson D. Frizzell, eds., The Lessons of Vietnam (New York: Crane, Russak amp; Co., 1977), p. 25.

3. George K. Tanham, Communist Revolutionary Warfare. The Vietminh in Indochina (New York: Frederick A. Praeger, 1961), pp. 45A6.

4. O'Neill, Giap, p. 53.

5. Bernard B. Fall, Viet-Nam Witness 1953-66 (New York: Frederick A. Praeger, 1966), p. 13.

6. Buttinger, Dragon Embattled, 1:421.

7. O'Neill, Giap, p. 53.

8. Philippe Devillers and Jean Lacouture, End of a War: Indochina, 1954. trans, by Alexander Lieven and Adam Roberts (New York: Frederick A. Praeger, 1969), p. II.

9. O'Neill, Giap, p. 53.

10. Joseph Buttinger, The Smaller Dragon. A Political History of Vietnam (New York: Frederick A. Praeger, 1968), p. 320.

11. Bernard B. Fall, Street Without Joy (Harrison. PA: The Stacknole Co., 1967), p. 28.

12. Buttinger, Dragon Embattled, 2:1023.

13. Ibid., 2:684; also David Halberstam, The Best and the Brightest (Greenwich, CT: Fawcett, 1969), p. 106.

14. Buttinger, Dragon Embattled, 1:421.

Французская кампания 1948-1949 гг.

После неудачи, постигшей Валлюи в 1947-м, в военной и политической жизни Вьетнама словно бы наступил мертвый сезон. Основные силы французов отступили в Тонкинскую дельту. Вместе с тем они оставили на границе с Китаем ряд сильных аванпостов и фортов. Французы какое-то время удерживали в своих руках Бак-Кан, но к августу 1948-го окончательно убедились в бессмысленности своего присутствия там. Сидя посреди рассадника мятежа, они не могли решительно ничего изменить, поскольку более или менее уверенно контролировали лишь ту территорию, куда долетали пули их винтовок и снаряды пушек. В общем, содержание воинского контингента в данном регионе обходилось слишком дорого с любой точки зрения.

Зиапу и частям Главных сил вновь удалось ускользнуть, словно бы растаяв в поросших труднопроходимыми джунглями горах Вьет-Бака. Партизаны Вьетминя продолжали беспокоящие действия, нападая на французов в Тонкинской дельте. Они вели беспрестанную кампанию пропаганды и террора, стараясь заручиться поддержкой населения на оккупированных территориях.

В центральной части Вьетнама французы удерживали фактически только ключевые города. На юге страны их положение, однако, отличалось большей прочностью, но даже и здесь они с трудом могли контролировать ситуацию. В 1948-м на смену Валлюи прислали генерала Блэзо, который ничем не способствовал улучшению ситуации. В то же время Зиап не сидел сложа руки.

Именно в период затишья, в 1948 – 1950гг., когда не велись крупные кампании, Зиап занимался тем, что совершенствовал орудие своего триумфа – части Главных сил вьетнамских коммунистов. Хотя солдаты формирований Вьетминя хорошо зарекомендовали себя во время осенних боев 1947 года под Бак-Каном, Зиап осознавал, что в плане организации, вооружения, тылового обеспечения и руководства они лишь ненамного превосходят обычные партизанские отряды. Если он собирался когда-нибудь перейти в наступление, ему нужно было реорганизовать их.

К счастью для Вьетминя, Зиап обладал даром администратора в военной области. Основополагающей задачей он сделал усиление частей Главных сил. Используя систему “продвижения”, он отбирал лучших бойцов из Региональных и Народных сил и отправлял их “наверх” – в Главные силы, в которых число батальонов с 1948 по 1951 гг. увеличилось с 32 до 117‹1›. Естественно, этот процесс не мог не отразиться на частях Региональных и Народных сил, где количество батальонов сократилось со 137 до 37. Кроме того, Зиап провел реорганизацию частей Главных сил. Под Бак-Каном они сражались подразделениями уровня батальона, теперь Зиап сформировал полки, каждый из которых состоял из трех-четырех батальонов и примерно насчитывал около 2000 человек.

Однако не одни лишь части Главных сил сделались объектом реформистской деятельности будущего “архитектора вьетнамской победы”. В тот же период Зиап создал межзональные управления, или управления Военных районов (ВР), что дало в его руки инструмент для руководства разбросанными во всей стране Региональными и Народными силами. Но еще более важным шагом Зиапа стала реорганизация главного штаба Вьетминя. В 1947-м едва ли не единственной заботой этого примитивного органа было руководство боевыми операциями, действиями партизан и подготовкой личного состава. В западных армиях всем этим занимается третий, он же оперативный, отдел главного штаба, сокращенно обозначаемый как G-3. В 1950-м, когда операции приобрели больший размах и в значительной степени усложнились, Зиап реорганизовал главный штаб по образу и подобию французского (и американского). Теперь этот орган военного управления разделялся на четыре части: отдел по работе с личным составом (G-1), разведотдел (G-2), оперативный отдел (G-3) и тыловой отдел (G-4). Такой порядок сохранялся до 1953 года, когда из-за роста китайского влияния и в связи с изменением общей ситуации Зиап провел очередную реорганизацию‹2›.

Тыловая поддержка для военной машины – все равно что горючее для автомобиля. Никакое усиление частей Главных сил и реформирование системы командования не могло бы принести продолжительных результатов без улучшения качества работы служб тыла. Зиапу пришлось отойти от традиционной для Вьетминя системы “огородного снабжения”, вполне адекватного для действий в условиях партизанской войны, к более сложной, способной обеспечивать потребности традиционных воинских формирований. Однако среди всех проблем, вставших перед Зиапом в 1948 – 1950 гг., существовала одна, перед которой будущий “архитектор вьетнамской победы” выглядел как Давид перед Голиафом. Вооружение и амуниция, имевшиеся в распоряжении Вьетминя до 1948 года, были не просто не соответствовавшими поставленным задачам, а никуда не годными. Материальная часть, которой располагали вьетнамцы, представляла собой причудливую мешанину из того, что досталось им от французов и японцев, и даже того, что сбрасывали с парашютов американцы во время Второй мировой войны. На всю армию Зиапа имелось лишь несколько трофейных грузовиков, при этом не было ни запчастей, ни автомехаников.

Чтобы искоренить нехватку оружия и боеприпасов, Зиап создал мастерские в непроходимых районах Вьет-Бака. Сначала они изготавливали только гранаты, мины, винтовочные патроны и ограниченное количество ручных пулеметов. Однако уже в 1949-м подпольные производства поставляли армии кое-что посущественнее: среди ассортимента выпускаемой продукции появились даже 120-миллиметровые минометы‹3›. Вместе с тем ни один из этих “заводов” не мог снабдить военных тяжелым вооружением, а потому, не будь помощи извне, вьетнамские коммунисты серьезно отставали бы от противника в плане обеспеченности материальной части. Только появление на политической сцене в Юго-Восточной Азии “китайских товарищей” и их помощь позволили разрешить проблемы снабжения сил Вьетминя необходимым оружием.

Проблема доставки решалась просто – руководство Вьетминя имело под рукой “народ”, а значит, не страдало от отсутствия дисциплинированных и идейно подкованных “кули”. Этот невиданный подвиг “тружеников тыла” так никогда и не нашел по-настоящему заслуженной оценки на Западе. Использование людей вместо ослов продолжалось на всем протяжении индокитайских войн, оно “не вышло из моды” даже после 1953-го, когда в распоряжении вьетнамских коммунистов имелись тысячи грузовиков. В 1954-м, при Дьен-Бьен-Фу, именно такие носильщики перетаскали на своих спинах огромное количество продовольствия для нужд Вьетминя, что среди прочего позволило Зиапу принудить французов к капитуляции. В 1968-м, во время Новогоднего наступления, все те же “кули” несли поклажу северовьетнамских солдат и бойцов Вьетконга, незаметно подбиравшихся к главным городам Южного Вьетнама. Система снабжения с помощью носильщиков была организована тщательнейшим образом.

Штабу Зиапа приходилось точно рассчитывать, сколько и каких предметов снабжения потребуется армии в том или ином случае. Учитывались возможности человека и условия, в которых ему приходилось работать. Вот некоторые выкладки:“…25 кг риса или 15 – 20 кг военного имущества (оружие/боеприпасы) на расстояние 25 км по хорошо проходимой местности в дневное время или на 20 км ночью; 12,5 кг риса или 10 – 15 кг военного имущества на расстояние 15 км в гористой местности днем или на 12 км ночью. На запряженной волом повозке 350 кг груза на расстояние в 12 км в день. На телеге, запряженной лошадью, – 215 кг на расстояние 20 км в день”‹4›.

Носильщиков приходилось призывать на военную службу как солдат, давать им каждому отдельное задание, кормить, наконец. Масштабы этой работы были поистине огромны, поскольку войскам Вьетминя для транспортировки боеприпасов, продовольствия и других предметов снабжения требовалось, по меньшей мере, вдвое больше носильщиков, чем солдат‹5›. В действительности и этот расчет занижен. Насколько можно судить по имеющейся информации, многое зависело от конкретных условий – рельефа местности, погоды, характера боевых операций и т.д. Так или иначе, соотношение четыре носильщика на одного солдата будет, вероятно, наиболее соответствующим истине. Помимо того что носильщиков приходилось призывать на службу, контролировать их работу и так далее, их еще надо было кормить. Вот здесь и проявлялась слабость системы. Хоанг, дезертировавший из Вьетминя северный вьетнамец, прекрасно ориентировался в том, как функционировали тыловые службы коммунистов. По его мнению, во время длительных переходов носильщики поедали до 90 процентов продуктов, которые несли‹6›. Вместе с тем, несмотря на недостатки системы, она работала.

Зиапу приходилось думать о том, как научить бойцов разросшихся численно Главных сил новой тактике боя, иной, чем знакомая им партизанская техника “ударь и беги”. Тут на помощь вьетнамцам опять пришли “китайские товарищи”. Они развернули специальные школы, где учили вчерашних крестьян становиться сапе рами, связистами и даже танкистами. Вьетминь отчаянно нуждался в командирах и штабных офицерах. Китайцы охотно взялись за обучение молодых вьетнамцев, которым предстояло в будущем носить генеральские звезды. Во Вьетнаме и Китае сержантов, младших и штабных офицеров стали обучать китайской тактике и технике ведения боя.

В непролазных зарослях Вьет-Бака руководители Вьетминя натаскивали новобранцев, заставляя их зубрить военную науку как таблицу умножения. Основной упор делался на умение воевать в общем строю, маскироваться и пользоваться главным оружием пехоты – винтовкой и штыком. Все нехитрые движения повторялись до тех пор, пока солдат не начинал выполнять их автоматически. От техники обучения западных военнослужащих подготовка личного состава сил Вьетминя отличалась в целом лишь деталями и несколько иным принципом выбора приоритетных направлений, не говоря, конечно, о политическом воспитании и идеологической обработке, которым коммунисты отводили главную роль.

Программа политического просвещения и воспитания стала невидимым, но наиболее действенным оружием Зиапа, которое ни разу на протяжении двадцати пяти лет боев не давало осечки. Зиап осознавал: воюя с французами (а позднее и с американцами), главное, что смогут противопоставить его солдаты армиям технически несравнимо более развитых государств, – это высокая воинская мораль, революционное рвение и готовность принести себя в жертву на алтарь коммунизма. В 1959 году он писал: “Глубокое понимание целей Партии, безграничная верность делу народа и рабочего класса, готовность к беззаветному самопожертвованию – фундамент, на котором стоит армия… Следовательно, политическая работа с личным составом – вещь первостепенной важности. Это есть душа армии”‹7›. (Курсив Зиапа.) Цитируя Ленина, Зиап добавлял: “…в конечном счете, победа в войне определяется готовностью масс проливать кровь на поле боя”‹8›.

Не будет большим преувеличением назвать программу политического просвещения и воспитания солдат Зиапа “невидимым оружием”. На протяжении обеих индокитайских войн ни французы, ни американцы так и не поняли, каким образом командованию противника удается поддерживать у своих бойцов такой высокий боевой дух, добиваться от них фанатизма и бесстрашия самоубийц. Самый частый вопрос, которым задавались “окопные реалисты” времен Второй Индокитайской войны, звучал так: “Почему их "желтопузые" не идут ни в какое сравнение с нашими "желтопузыми"?” Как-то я слышал тот же самый вопрос, правда высказанный в более деликатных выражениях, от министра обороны Кларка Клиффорда и председателя Объединенного комитета начальников штабов Соединенных Штатов генерала Эрла Уилера. В ходе войны ни солдатам, ни этим двум высокопоставленным чиновникам не удалось получить удовлетворительного ответа. Только теперь до западных аналитиков начинает потихоньку доходить, каким образом Зиапу удалось создать столь совершенных солдат – бойцов, сумевших заслужить уважение своих противников.

Создавая армию фанатиков, Зиап имел в качестве “строительного материала” кучку неграмотных крестьян, побаивавшихся и недолюбливавших чужаков, особенно тех чужаков, которые заседали во властных кабинетах, начальников. Новобранцы Зиапа не осознавали такой категории, как время. Они не знали, что такое спорт, а стало быть, не понимали, что такое работать в команде, и не испытывали коллективного чувства гордости или разочарования. С самого раннего детства центром их вселенной была собственная хижина, а весь мир для них умещался в границах грязной деревушки. Их сознание не оперировало таким категориями, как вьетнамский народ и служение обществу. Не каждый мастер возьмется ковать меч из такого малообещающего материала.

Но у Зиапа имелся подходящий инструмент – программа политического просвещения и воспитания, отчасти позаимствованная у “китайских товарищей”, отчасти доморощенная. Она представляла собой “микстуру” – средство для промывания мозгов, замешанное на пропаганде, отеческой опеке, оболванивании и контроле за мыслями и чувствами подопечных. По настоянию Зиапа политическое просвещение и воспитание занимало половину курса подготовки молодого вьетнамского солдата‹9›. Идеологической работой в частях занимались лучшие армейские кадры, политработники, иначе комиссары. Им принадлежала огромная власть в подразделениях, в которых они служили. От пристального взгляда комиссара простой солдат не мог скрыть даже самых своих потаенных мыслей.

Политработник имел право аннулировать любой приказ командира части, даже чисто военного характера‹10›. Короче говоря, комиссар, по словам одного коммунистического ренегата, “являлся хозяином воинской части”‹11›.

Главной задачей Зиапа как “кузнеца нового человека” было коренное изменение установок – смена приоритетов. Новобранцу предстояло забыть о своей деревушке и о своей семье, на смену им в его жизнь навсегда приходили армия и коммунизм. Начинать следовало с простого – с того, что могло воздействовать на разум и чувства. Так, многие рекруты слышали или даже испытали на себе, как французы притесняли вьетнамцев, почти все на собственном опыте познали, что такое тяжкий труд за гроши на алчного вьетнамского землевладельца. Кроме того, несмотря на всеобщую неграмотность, новобранцы слышали будоражащие воображение истории о подвигах легендарных героев, сражавшихся в старину за независимость Вьетнама. Они гордились тем, что они вьетнамцы, и презирали и ненавидели иностранцев. И наконец, у всех новичков было общее прошлое – почти все они происходили из одной среды, потому легко начинали доверять друг другу. Для них казалось естественным делить хлеб и чаяния с такими же, как они сами.

Начиналось все с малого – с “классового самосознания”. На простых и доступных примерах, с помощью песенок, рассказов и даже шуток, комиссары разъясняли молодым людям цели революции, начатой Вьетминем. Каждый новобранец должен был поведать личную историю того, каким несправедливостям и гонениям он подвергся со стороны землевладельцев или французов. Если же у него отсутствовал негативной опыт в данной области, новичок мог рассказать о ком-то другом, кто пострадал от действий богатеев и иностранцев. Комиссары усердно скармливали бойцам щедро приправленное “вкусовыми добавками” ксенофобии идеологическое блюдо с гарниром из патриотизма.

Так постепенно молодой человек понимал, что окружающий мир нуждается в переустройстве. Тогда наставник объяснял, что необходимо делать для того, чтобы все изменить – чтобы страна стала свободной, а крестьяне получили землю, чтобы он, вчерашний бедняк и сегодняшний новобранец, завтра сделался достойным и уважаемым членом общества. Прежде такие мысли и не посещали голову неграмотного крестьянина, теперь же наставления политработника воспринимались как самые настоящие откровения.

Далее надлежало перейти ко второму этапу воспитания – отлучению новичка от семьи, отучению от мыслей о родных и близких, оставшихся в прошлом. Чтобы помочь новобранцу обрести новую семью внутри армии, бойцов разделяли на тройки. Члены тройки заботились друг о друге, помогали один другому как братья. С течением времени члены тройки становились друзьями и, если можно так сказать, наперсниками. Затем под чутким руководством наставников молодые солдаты приучались воспринимать свою роту как “братство людей, связанных одной нитью”, а себя членами некоего элитного подразделения, способными вынести все испытания во имя простого народа, из которого они вышли. Так новобранец достигал ступени, на которой вместо заботы о благе своей семьи начинал служение “делу”, а политработник мог писать отчет о том, что подготовительный этап пройден.

Именно подготовительный, поскольку всю свою дальнейшую жизнь в армии вчерашний новичок оказывался окружен неусыпной заботой работников идеологического фронта. Тут вот и открывалась глубинная польза тройки, помогавшей новобранцу на первом этапе вживаться в коллектив. Каждый вечер члены такой “ячейки” встречались и обсуждали свои дела, а потому все трое всегда находились в курсе того, чем жил, о чем думал каждый из них. Если один из трех испытывал какие-то колебания, если у него возникали сомнения в правильности общего дела, двое других всегда были начеку. Они – каждый в отдельности, не полагаясь на товарища, – немедленно информировали политработника, который тут же принимал меры, чтобы помочь “сбившемуся с пути”. Тройка в значительной мере гарантировала командование от дезертирства или предательства. Поскольку о намерениях отступника почти неминуемо узнавали двое, хотя бы один из них мог расстроить его планы. Таким образом эффективный механизм коммунистической службы безопасности пронизывал армию на всех уровнях до самого низа. Вот как высказывается по этому поводу специалист: это “…один из самых действенных инструментов (предотвращения дезертирства и предательства) в современной истории”‹12›.

У комиссаров имелись и другие средства для того, чтобы держать солдат в узде, такие, например, как самокритика и товарищеская критика – технология, позаимствованная у китайцев. Такие мероприятия проводились на собрании роты, где были обязаны присутствовать все. Каждый солдат имел право высказаться как о своих неправильных действиях, так и об ошибках других, вне зависимости от воинского звания. Затем начиналось обсуждение, и тому, кого критиковали, полагалось прислушаться к мнению товарищей или возразить, если он считал, что их точка зрения неверна. Выводы западных аналитиков о действенности подобных методов разнятся, однако, что бы и кто бы ни говорил, на уровне подразделения такой подход срабатывал. Во-первых, он давал каждому солдату ощущение сопричастности к процессам принятия решений. Так они превращались из обычного пушечного мяса в членов команды, имеющих собственное мнение. Во-вторых, данный прием помогал бойцам высказываться о том, что их волновало, без опасения подвергнуться наказанию и давал выход чувствам. Если бы солдат, отягощенный мыслями о допущенных по отношению к нему несправедливостях, продолжал “вариться в собственном котле”, это могло бы в итоге привести к дезертирству. В-третьих, такая практика служила для политработников индикатором состояния морального уровня подразделения и позволяла вовремя обратить внимание на то, что революционное рвение личного состава части начинает ослабевать.

На заключительной стадии программы политического просвещения и воспитания уже сам полностью политически подкованный и постоянно опекаемый комиссарами солдат должен был осознать свою высокую миссию по отношению к гражданскому населению, которое также было необходимо просвещать и воспитывать. Именно в роли воспитателей и просветителей и выступали военнослужащие, поскольку им часто приходилось жить бок о бок с гражданскими лицами. Солдаты не только вели пропагандистские занятия, но также строили дороги и мосты, они даже помогали крестьянам выращивать урожаи.

Итак, программа Зиапа работала, она помогла ему создать превосходное оружие из казавшегося на первый взгляд непригодным материала. Коммунистические руководители получили таким образом преданных солдат и политических агентов, действовавших на самом низком уровне вооруженной и политической дay трань. “Невидимое оружие” Зиапа оказалось самым действенным из всего имевшегося в его распоряжении арсенала.

Пока Зиап занимался “военным строительством”, реорганизовывая части Главных сил, а французы – мышиной возней, закончился 1948-й и наступил 1949 год. Пламя революции все жарче разгоралось во Вьетнаме, лилась кровь вьетнамцев и французов, а разрешения конфликта не наступало. В мае 1949-го французское правительство, недовольное отсутствием видимых изменений к лучшему и по-прежнему неспособное понять, что главная причина неудач военных кроется в нерешительности и непоследовательности политиков, вздумало отправить во Вьетнам некую заметную фигуру – нового человека с “новым взглядом”. Таким человеком стал начальник главного штаба армии генерал Жорж Ревер, весьма примечательная личность, высокопоставленный военный, нетипичный для Франции. Он не являлся выпускником Сен-Сира и был офицером запаса, сумевшим подняться до высоких командных постов во французском Сопротивлении во время Второй мировой войны. Таким образом, он отличался от большинства кадровых генералов французской армии и был не просто солдатом, но в не меньшей степени и политиком. Вероятно, это обстоятельство и стало причиной его назначения.

Так или иначе, Ревер смог поставить клинический диагноз “больному”, в роли которого оказались французы во Вьетнаме, и “выписал рецепт” – дал рекомендации относительно того, как можно исправить ситуацию. Для этого, как считал Ревер, надлежало немедленно эвакуировать гарнизоны из изолированных фортов и аванпостов у китайско-вьетнамской границы. Затем заручиться военной помощью Соединенных Штатов и одновременно немедленно начать создание вьетнамской армии. Далее, с помощью этой армии добиться умиротворения в Тонкинской дельте и лишь потом предпринимать крупномасштабное наступление на Вьет-Бак. Но главное, Ревер советовал делать упор на дипломатию, предпочитая использовать переговоры и только потом оружие. Рекомендации Ревера выглядели вполне разумными в 1949-м. С небольшими изменениями они годились бы и в 1952-м, и в 1964-1965 гг., и в 1967-1968 гг., и даже в 1972-м. Однако один француз как-то заметил: “Чем больше вещи меняются, тем больше они остаются такими же, как были”.

Никто и пальцем не пошевелил, чтобы последовать рекомендациям Ревера. С самого начала все пошло не так. Содержание доклада генерала каким-то образом стало известно руководству Вьетминя, которое распорядилось передать некоторые выдержки из него по своему радио. В Париже вьетнамские националисты получили полный текст доклада. Вокруг Ревера и его злополучного доклада закрутился настоящий водоворот событий. Когда осела пыль, “в осадок выпали” некоторые политические фигуры среднего уровня и несколько генералов, включая и Ревера. Но самое главное, иссякла вера в разумность предложенных им мер. Многие из высокопоставленных французских военных тех дней и сегодня уверены: “утечку” доклада организовали французские политики, чтобы саботировать принятие соответствующих решений. Французские политики не могли последовать рекомендациям Ревера. Сделать так, как он советовал, означало предоставить Вьетнаму независимость в той или иной форме и, соответственно, открыто признать, что предыдущие решения были ошибочными. Кроме того, предоставление независимости Вьетнаму могло обернуться потерей источников поступления средств и сырья, рынков сбыта и престижа. Деньги и престиж – без них Вьетнам остался бы только точкой на географической карте, за которую нет никакого смысла сражаться.

Кроме политиков во Франции, существовали еще французские высокопоставленные военные и чиновники в самом Вьетнаме. Их также не устраивали выводы Ревера. Ради поддержания собственного имиджа они – как и те, кто приходил до и после них, – отправляли в метрополию ободряющие отчеты об успешности процесса умиротворения колонии. Признать, что все обстоит так, как написано в докладе Ревера, означало для них расписаться в собственной неспособности что-либо изменить и, даже более того, сознаться в том, что они намеренно втирали очки руководству в Париже своими полными оптимизма отчетами.

Приводились разные причины – как разумные, так и совершенно вздорные – того, почему французы не могут эвакуировать гарнизоны из пограничных аванпостов. Среди объяснений было и одно сентиментальное. Штаб французских сил не хочет-де оставлять без присмотра кладбище в Као-Банге, где захоронены тела французских солдат. Существовал и еще один, не менее тонкий аспект проблемы. Французский штаб упорно не желал поднимать вопрос относительно эвакуации, чтобы не быть обвиненным командирами и штабными офицерами в пораженческих настроениях. Такое клеймо было нелегко смыть, и оно могло стать обратным билетом во Францию и концом карьеры военного. Таким образом, штаб вместо того, чтобы возражать начальству – а это жизненно важная функция любого нормально работающего штаба, – поддерживал его и выдвигал свои причины, почему необходимо держаться за удаленные форты.

Существовали и резонные соображения против эвакуации гарнизонов аванпостов. Любому офицеру понятно, что задача эта сама по себе крайне сложная и сопряженная с большими трудностями. Уходя, солдатам придется бросить огромное количество военного снаряжения, кроме того, на дорогах колонны станут подвергаться нападениям, а за каждым кустом их непременно будут ждать засады. Все это станет причиной серьезных потерь. Даже в 1949-м эвакуация оказалась бы сопряженной со значительными проблемами, а в 1950-м она почти наверняка обернулась бы катастрофой.

И последнее. Тяжелая “болезнь”, которой страдали все французские командующие в регионе, начиная от Валлюи и кончая Наварром под Дьен-Бьен-Фу, – неспособность верно оценивать силы Вьетминя, – мешала им признать очевидные вещи, содержавшиеся в докладе Ревера. Командиры и штаб французских войск полагали, что, несмотря на заметное усиление Вьетминя, у Зиапа все равно не хватит оружия и техники для того, чтобы одержать победу над большим гарнизоном. Французы продолжали хранить эти иллюзии, даже несмотря на события апреля – июня 1949 года, когда Зиап произвел серию нападений на мелкие аванпосты в окрестностях Лао-Кая, одного из самых крупных фортов на севере близ границы. Французов сбило с толку то обстоятельство, что коммунистам не удалось оваладеть этими небольшими аванпостами. Они не понимали, что он и не собирался захватывать их, а нападения осуществлялись по другой причине. Однако те атаки, хотя и предпринимались в 1949-м, в действительности являлись частью наступления, запланированного Зиапом в 1950-м.

Так или иначе, французы, оказавшись перед дилеммой, когда надлежало либо усиливать гарнизоны северных аванпостов, либо приступать к их эвакуации, сидели сложа руки. Оставив все как есть, они сделали катастрофу неотвратимой.

И все же кое-что Франция сделала. В Париже приняли решение заменить Блэзо корпусным генералом Марселем Морисом Карпантье. Французский журналист Люсьен Бодар имел беседу с Карпантье в 1950-м и отзывался о нем как о человеке “с глубоким уверенным голосом… преисполненным самых благих намерений… человеке, которому веришь”‹13›. Карпантье был “старым солдатом”, притом столь же хорошим солдатом, как Валлюи, предшествовавший ему, и как де Латтр, Салан и Наварр, его преемники на посту главнокомандующего.

Он закончил Сен-Сир в 1914 году вторым лейтенантом и отправился на фронт Первой мировой войны. Служил в пехоте и едва выжил, получив десять ранений, четыре из них – серьезные. Он быстро продвигался по служебной лестнице. Когда в марте 1915-го он в свои двадцать получил звание капитана, то стал самым молодым капитаном во французской армии. Карпантье был награжден орденом Почетного легиона и Военным крестом, удостоившись также пяти особых упоминаний в приказах, где неизменно отмечалась его личная храбрость и “беспримерная отвага”.

К началу Второй мировой войны Карпантье служил майором в должности начальника оперативного отдела при штабе генерала Вейгана, главнокомандующего французскими силами в Леванте, и в том же качестве отправился с Вейганом в Северную Африку{24}. Там, будучи уже полковником, Карпантье в мае 1942-го возглавил 7-й марокканский полк{25} и с честью командовал им во время Тунисской кампании. В июле 1943 года Карпантье стал бригадным генералом И начальником штаба Французского экспедиционного корпуса генерала Жюэна в Италии. В июне 1944-го Карпантье был назначен начальником штаба французской армии генерала де Латтра. В этом качестве он участвовал в высадке на юге Франции и последующем марше к Бельфорскому проходу. В ноябре 1944 года, произведенный в дивизионные генералы, он принял 2-ю марокканскую пехотную дивизию, которой командовал во время тяжелых боев в Бельфорском проходе, под Страсбургом и при форсировании Верхнего Рейна{26}. Судя по тому, как часто эта дивизия упоминалась в приказах за боевые отличия, свое дело Карпантье делал превосходно. В 1946-м, получив звание корпусного генерала, он был направлен в Рабат как командующий всеми французскими войсками в Марокко, а в 1949-м переведен на такую же должность в Индокитай.

Прибыв в Сайгон в конце лета 1949 года, Карпантье сразу же разобрался в том, что взятая на вооружение стратегия Валлюи – планомерное сражение по европейскому образцу – не принесет успеха. Вместе с тем он понимал, что надо было что-то делать, причем немедленно. Поскольку прежде Карпантье никогда не служил на Дальнем Востоке, он нуждался в помощниках. Такой помощник сразу же нашелся. Генерал Марсель Алессандри являлся одним из нескольких “персонажей”, обретавшихся вокруг и около Индокитая до, во время и после Второй мировой войны и стяжал там некоторую известность. 9 марта 1945 года, когда оккупировавшие Вьетнам японцы, выступив против французских “хозяев”, убили или заключили под стражу многих из них, Алессандри, вовремя предупрежденный о японском предательстве, маршем выступил из Тонкина (из своей штаб-квартиры) и прошел через джунгли Северного Вьетнама в тогда еще некоммунистический Китай. Ему удалось спасти большую часть французских войск, переживших мартовский удар японцев.

Алессандри вполне мог бы стать верховным главнокомандующим сил в Индокитае, если бы не некоторые “облачка” на его небосклоне. В Париже на Алессандри смотрели как на назначенца Филиппа Петэна, то есть почти как на коллаборациониста. Несмотря на героический рейд в Китай, – или, возможно, именно вследствие этого, – на генерала косились, а его подвиг, как казалось многим, отдавал предательством и пораженчеством. Французы же с 1940-го весьма болезненно относились к таким вещам. В соответствии с представлениями, сложившимися на Кэ д'Орсе{27}, в 1949-м в Индокитае требовался “победитель”, то есть одна из ярких звезд, воссиявших во время победоносной кампании союзников в Европе. Кроме всего прочего, корсиканец по крови, Алессандри казался неприятным типом, склонным к раздражительности, высохшим, злобным аскетом. Он постоянно во всеуслышание заявлял о том, что, по его мнению, необходимо сделать для решения индокитайского вопроса. Более того, он умел “продавливать” свою точку зрения и навязывать ее вышестоящему начальству, короче, он был этаким провинциальным Шарлем де Голлем с комплексом Моисея.

Через несколько дней после своего вступления в должность Кар-пантье вызвал Алессандри в Сайгон. Старый битый волк, Алессандри вел себя осторожно. Он не знал, чего ждать от Карпантье. Может быть, он собирается выступить в роли “новой метлы”? Кто он? Полный химерических идей сумасброд, мнящий себя Ганнибалом перед Каннами? Если так, Алессандри, пожалуй, “вбросил бы саблю в ножны” и попросился в отставку. Однако встреча с главнокомандующим приятно удивила маленького корсиканца. Не собираясь навязывать своего мнения ветерану, Карпантье ударился в другую крайность – фактически сложил с себя обязанности командующего. Карпантье признался изумленному Алессандри, что он (Карпантье) ничего не смыслит в делах Индокитая и хотел бы, чтобы Алессандри принял командование войсками в Тонкинской дельте и действовал бы там по своему усмотрению. Алессандри проглотил удивление, пробормотал какие-то подходящие случаю слова, отсалютовал и, окрьшенныи, выпорхнул из комнаты. Он получил то, о чем мечтает каждый уважающий себя командир, – полную свободу действий. Теперь он, Алессандри, мог проверить на практике обоснованность своих теорий и спасти дело Французской империи в Индокитае.

Алессандри не питал иллюзий относительно возможности решить проблему одним сокрушительным ударом. Печальный опыт Валлюи убедил его в том, что подвигнуть или соблазнить руководителей Вьетминя на принятие самоубийственного генерального сражения никому не удастся. Он понимал также, что избранная на тот момент стратегия, а именно окружение Тонкинской дельты, являвшейся одновременно и наградой будущему победителю, и полем главного сражения, была, по его собственному выражению, “абсурдной”‹14›. Французы контролировали периметр, но все то, что находилось внутри него – многомиллионное население, производящее тысячи тонн риса, – принадлежало партизанским частям и политическим структурам Вьетминя. Алессандри предлагал захватить дельту и умиротворить население. Сделав это, он рассчитывал лишить Вьетминь притока новобранцев, источников поступления денежных средств и, самое главное, риса. Длительный голод, как уверял Алессандри, заставит Зиапа либо сложить оружие, либо выйти из Вьет-Бака и принять сражение.

Тактически Алессандри действовал как человек, который осушает затопленное водой поле. Он выбирал небольшой участок, строил там “насосную станцию” и “откачивал воду”, затем перемещался на соседнюю территорию, где делал то же самое. В качестве дамбы ему служили французские войска, тогда как не воспринявшие коммунистических идей вьетнамцы должны были выполнять роль насоса, откачивающего “воду”, то есть партизан и прочих представителей Вьетминя. Алессандри стал, таким образом, первым в длинной – протяженностью в двадцать пять лет – цепи “миротворцев”, последним звеном которой был американец Уильям Колби.

Однако на войне каждый ход предполагает ответное действие, и руководство Вьетминя ответило на попытки Алессандри замирить дельту тем, что развернуло в ней партизанскую войну. Зиап так описывал тактику Вьетминя: “Мы действовали в маленьких зонах силами отдельных рот, которые проникали в глубь занятой врагом территории и вели партизанскую войну, обустраивали базы и отстаивали народную власть на местах. Это борьба была чрезвычайно трудной и велась во всех направлениях и всеми средствами – военными, экономическими и политическими. Противник производил зачистку территории, а мы нападали на тех, кто занимался этим. Враг создавал дополнительные местные части и насаждал на местах марионеточных правителей, а мы поддерживали народную власть, сбрасывали "соломенных чучел", ликвидировали предателей и вели активную пропаганду… Постепенно мы создали сеть партизанских баз”‹15›. Но, невзирая ни на что, шаг за шагом, поле за полем, Алессандри расширял подконтрольную ему зону усилиями французских солдат, а его союзники-вьетнамцы проводили там политику умиротворения. Стороны сталкивались в ближнем бою – в ход шли винтовки и гранаты. Все страдали от грязи, жары и паразитов, однако на картах в командных пунктах синяя линия, очерчивавшая оккупационную зону французов, перемещалась все дальше и дальше. В какой-то момент начало казаться, что стратегия Алессандри способна привести к долгожданному результату.

Однако, как на горьком опыте узнали два поколения солдат, во Вьетнаме внешне благоприятная ситуация почти всегда оказывается обманчивой. Большая часть сил Вьетминя была представлена партизанами, днем крестьянствовавшими, а ночью бравшими в руки оружие. Когда давление французов возрастало, такие “оборотни” сливались с населением, ожидая, когда представится подходящий момент для новой засады и нового внезапного наскока на неприятеля. Тактика непринятия боя солдатами Вьетминя до поры до времени скрывала еще один недостаток метода Алессандри, у которого недоставало войск для затяжной борьбы. Французам хватало сил для очистки той или иной территории, но они не могли оставить там гарнизоны и тем воспрепятствовать инфильтрации партизан в “зачищенные” зоны, где вновь организовывались элементы подпольной управленческой инфраструктуры коммунистов. Хотя местные антикоммунисты и уничтожали многих активистов Вьетминя, у профранцузски настроенных вьетнамцев отсутствовало должное рвение к искоренению коммунизма и к тому же они не были так хорошо организованы, как их противник. Колониальные власти могли сколько угодно “выпалывать сорняки”, все равно, если оставался хоть один корешок, ростки революции вновь поднимались и зацветали пышным цветом в “садах” умиротворенной французами земли.

Подход Алессандри не дал результатов и по другой, пожалуй, более основательной причине: французы не сделали ни одной попытки повести политическую войну – войну за обретение поддержки вьетнамского народа. Для французов низкорослые, грязные обитатели дельты являлись не более чем пешками, неодушевленными предметами. Они годились для использования в качестве солдат, прекрасно исполняли роль плательщиков податей и, конечно, производителей риса – не более того. Французы не стремились приохотить вьетнамцев к ценностям собственной цивилизации, они просто не считали это нужным, в отличие от руководителей Вьетминя, которые уделяли борьбе за души и умы жителей Тонкинской дельты немало времени и сил. Пропагандистская коммунистическая машина задействовала все возможные мощности – радио, листовки и устную агитацию. Кроме того, идеологически подкованные солдаты Вьетминя устраивали “день помощи военных” – помогали крестьянам в уборке урожая и в борьбе с наводнениями. Если не срабатывала политика пряника, Вьетминь обращался к политике кнута – “черной магии” угроз, шантажа, подкупа, похищений и убийств.

К тому же появился еще один фактор, бороться с действием которого Алессандри ни коим образом не мог. В Китае победили коммунисты, а это означало, что в 1949-м на северной границе Вьетнама у Вьетминя появился могущественный друг. Вот как пишет Зиап о победе “китайских товарищей”: “Великое историческое событие, изменившее ход истории Азии и всего мира, оказало значительное влияние на освободительную борьбу вьетнамского народа. Закончилась изоляция Вьетнама, окруженного кольцом врагов. Таким образом, страна оказалась связана с социалистическим блоком географически”‹16›. Теперь Вьетминь получал из Китая оружие и продовольствие – все то, чего собирался лишить коммунистов Алессандри. Французы, естественно, тоже поняли, чем грозило им изменение ситуации на севере. Как Алессандри, так и Карпантье видели необходимость в сохранении фортов и аванпостов на китайско-вьетнамской границе, чтобы блокировать артерии, по которым Вьетминю поступала разного рода помощь. Самообман продолжался, несмотря на то что немногочисленные и изолированные друг от друга форты не могли сколь-нибудь существенным образом повлиять на ситуацию.

Невзирая на все недостатки концепции Алессандри, в какой-то момент действия французов оказались весьма чувствительны для Вьетминя. Поток, которым вливались в ряды войск Зиапа новобранцы из густонаселенной дельты, почти совсем пересох. Ситуация с пополнениями в конце 1949 года сделалась настолько критической, что Хо Ши Мину пришлось объявить “национальную мобилизацию”, чтобы спасти положение. Кроме того, следствием политики французов стало значительное (в два раза) уменьшение поставок риса для Вьетминя. Этот удар пришелся в самое больное место, едва не парализовав армию и коммунистическое правительство. Сокращение поступления риса не только делало реальной перспективу голода, но также лишало коммунистов возможности рассчитываться с солдатами и покупать военное снаряжение. Эмбарго Алессандри выбивало у Вьетминя почву из-под ног – паек риса для бойцов Вьетминя приходилось урезать снова и снова.

Голод все сильнее сжимал холодные пальцы на шее Вьетминя. Нехватка риса даже заставила Хо и Зиапа подумать о “невообразимом” – о том, чтобы начать контрнаступление против Алессандри в Тонкинской дельте. Но оба знали, что в 1949-м почти не было надежд на успех такой акции. Им пришлось сжать зубы и ждать перемен к лучшему в 1950-м. Однако кое-что – нечто оставшееся неосознанным французами до конца – произошло уже в 1949-м. “Приливная волна” достигла апогея, и начался откат. С установлением в Китае коммунистического режима Зиап и его части Главных сил смогли начиная с 1950 года постепенно перейти к наступлению. Французам еще удастся одерживать победы в Индокитае, но отныне их действия постепенно утрачивают наступательный характер.

1. O'Neill, Giap, p. 66.

2. Tanham, Warfare, p. 38.

3. Ibid., p. 68.

4. O'Neill, Giap, p. 72.

5. Buttinger, Dragon Embattled,2:753

6. Chi, Colonialism, p. 66.

7. Giap, Military Art, p. III.

8. Giap, Banner, p. 97

9. Tanham, Warfare, p. 63; and Fall, Witness, p. 246.

10. O'Neill, Giap, p. 66; and Fall, Witness, p. 227.

11. Jon M. Van Dyke, North Vietnam 's Strategy for Survival (Palo Alto, CA: Pacific Books, 1972), p. 1 17.

12. Herman Kahn and Gastil Armbruster, Can We Win in Vietnam (New York: Frederick A. Praeger, 1968), p. 101.

13. Lucien Bodard, The Quicksand War: Prelude to Vietnam 1950 to the Present, trans, by Patrick O'Brian (Boston, MA: Little, Brown amp; Co., 1967), p. 204.

14. Ibid., p. 206.

15. Giap, Military Art, pp. 87-88.

16. Ibid., p. 88.

Первая наступательная кампания Зиапа. 1950 г.

В начале 1950 года Зиап закончил разработку многостороннего плана победоносной кампании. В этом аналитическом труде Зиап рассматривал три фазы войны. В фазе номер один (к тому моменту завершенной) надлежало действовать осторожно и избегать решительных схваток с противником. На втором этапе, благодаря поставкам снаряжения, вооружения и притоку подготовленных кадров из Китая, появлялась возможность перейти к наступлению и один за другим уничтожить северные аванпосты французов. В настоящий момент Вьетминь находился на второй фазе, которую Зиап считал самой насущной. В начале 1950-го для Зиапа представлялось важным, кто одержит верх в своеобразном соревновании между китайцами, помогавшими Вьетминю, и американцами, оказывавшими поддержку французам. В начале 1950 года Зиап считал, что пока гонку выигрывают китайцы, и хотел использовать создавшееся преимущество, прежде чем американская помощь французам примет широкомасштабный характер. Как виделось Зиапу, в третьей фазе (в будущем), начав генеральное наступление, войска Вьетминя опрокинут французов и выбросят их вон из страны.

Сам Зиап, похоже, не составил окончательного мнения относительно того, когда точно заканчивается одна и начинается другая фаза. Оба источника, где говорится относительно планов наступления, сообщают, что Зиап предполагал изгнать французов из Вьетнама в течение полугода, то есть к концу 1950-го или к началу 1951-го‹1›. С другой стороны, Зиап не мог не понимать, что даже при наличии массированной китайской помощи установленные им сроки нереалистичны. Он постоянно говорил о “продолжительной войне” и о “вой не, которая протянется долго”‹2›. Вероятно, следует понимать все это так: Зиап надеялся одержать победу в течение нескольких месяцев, но готовился к затяжной борьбе.

Выбор пограничных аванпостов в качестве первых точек приложения сил был стратегически оправдан. Во-первых, в случае успеха Вьетминю удалось бы ликвидировать помехи на пути поступления помощи от “китайских товарищей”. Во-вторых, уничтожение французских фортов позволило бы расширить “район тыловых баз”, распространив его не только на Вьет-Бак, но также и на Китай. В-третьих, очистив пограничные территории от присутствия противника, Зиап сможет, по крайней мере теоретически, не опасаться удара сзади, когда, покинув Вьет-Бак, войска Вьетминя двинутся на юг, чтобы атаковать французов в Тонкинской дельте.

Кроме стратегических, существовали, впрочем, и психологические причины. Необходимость выигрывать сражения, особенно первые, – императив войны. У солдат должны исчезнуть сомнения относительно их способности побеждать врага. На уверенности в победе зиждется воинский дух, который питает победу. Поражения, напротив, поглощают его. А атака на французские аванпосты у границы почти наверняка должна была принести Зиапу победу, поскольку форты эти, расположенные на значительном удалении один от другого, являлись чем-то вроде привязанных баранов в стране, где живут тигры. У гарнизона одного аванпоста практически отсутствовала возможность прийти на помощь другому, что позволяло коммунистам щелкать их как орешки один за другим. Единственным способом доставлять пополнения в форты оставались парашютные десанты, но даже в таком случае французы могли лишь незначительно усилить свои гарнизоны. И что хуже всего, инициатива здесь полностью принадлежала Зиапу. Он мог выбирать время и место для атаки и к тому же не беспокоиться, что французы сорвут его планы, предприняв крупное контрнаступление.

Перед кампанией 1950 года Зиап осуществил последние реформаторские приготовления – в конце 1949-го он организовал части Главных сил в дивизии. Он располагал необходимыми для этого шага материальными и людскими ресурсами: тяжелым вооружением, аппаратурой связи, штабными офицерами, подготовленными командирами, способными выполнять сложные боевые задачи во взаимодействии с другими родами войск. В любой современной армии дивизия является базовым оперативным подразделением, самым меньшим формированием, обладающим всеми средствами наземных вооружений и способным в случае необходимости сражаться самостоятельно, обходясь без чьей-либо поддержки. Создание в армии дивизий ознаменовывает ее переход из категории “любителей” в “главную лигу профессионалов”.

Дивизия северных вьетнамцев численностью в 12 000 человек состояла из четырех пехотных полков, по три батальона в каждом. В каждом полку имелись штаб, небольшое подразделение связи и батарея поддержки, оснащенная 120-миллиметровыми минометами. На дивизионном уровне кроме штаба действовали рота связи и инженерно-саперный батальон. По меркам западных стратегов, организация дивизий Вьетминя образца 1950 года, главным образом из-за отсутствия в структуре артиллерии, казалась устаревшей, так же как вышедшие из моды высокие штиблеты, которые, как поговаривают, носил и сам Зиап. Из-за недостаточной механизации в дивизиях Вьетминя соотношение живой силы и огневой мощи бьшо значительно ниже принятого на Западе уровня. Так, например, в батарее 120-миллиметровых минометов на 200 человек личного состава приходилось всего два миномета‹3›.

В то же время нехватка тяжелого вооружения давала и некоторые преимущества. Дивизия могла передвигаться по бездорожью и сражаться в джунглях, на что оказывались неспособными французские части, зависевшие от танков, грузовиков и доставляемых по дорогам предметов снабжения. Структуру организации дивизий Зиапу диктовала реальность – нехватка у Вьетминя технических средств и тяжелого вооружения. Созданным им пяти дивизиям Зиап присвоил номера: 304-я, 308-я, 312-я, 316-я и 320-я. В следующую четверть века наименования этих частей будут ассоциироваться со всеми крупными сражениями всех трех индокитайских войн, а 308-й, или “Железной дивизии”, судьбой будет уготовано встать в один ряд с лучшими соединениями армий мира.

В свете событий 1950 года следует внимательнее присмотреться к французским пограничным фортам, избранным Зиапом в качестве объектов приложения сил. Ключевыми опорными пунктами северной линии являлись (с востока на запад) Ланг-Сон, Као-Банг и Лао-Кай, примерная суммарная численность гарнизонов которых достигала 10 000 человек. Лао-Кай, занятый гарнизоном численностью от 2000 до 3000 солдат и офицеров, прикрывали четыре поста – Муонг-Куонг, Па-Ка, Нгья-До и Фо-Лу, в каждом из которых находилось по одной роте. Као-Банг также имел посты-“сателлиты” Донг-Ке и Тат-Ке, в которых было размещено по одному батальону Иностранного легиона. Сам Као-Банг занимали два-три пехотных батальона, не считая нескольких сотен различных представителей тыловой и административной служб. Таким образом, Као-Бангский участок обороняло приблизительно 4000 человек. Ланг-Сон являлся главной базой северного периметра французских постов и располагал гарнизоном в 4000 человек, включая вспомогательные службы.

Подготовку наступления 1950 года Зиап начал в 1949-м. С приближением сезона дождей в 1949-м Зиап атаковал французские форты в окрестностях Лао-Кая. Форты выдержали штурмы, но Зиап и не собирался захватывать их. Он провел атаки по двум причинам – поскольку хотел поучить своих бойцов ведению осады и выяснить, как поведут себя во время приступов французы. Зиап превосходно выбрал момент. Начавший дуть с юго-запада муссон не позволял французской авиации принять участие в боях, а последовавшие затем традиционные “летне-осенние каникулы”, на которые приходилось уходить воюющим сторонам во время сезона дождей, предоставили Зиапу время для анализа опыта, полученного во время кратковременной осады фортов.

Наступление 1950 года стартовало в феврале, целью его стали “сателлиты” Лао-Кая, на захват которых Зиап отправил 308-ю дивизию Вьетминя. Для нее эта операция стала боевым крещением, а Для всей армии Зиапа – первой репетицией большого наступления, запланированного на октябрь. Зиап избрал в качестве объекта на падения Фо-Лу, маленький, расположенный среди густых джунглей деревянный форт с гарнизоном в одну роту. Обстреляв крепость из минометов, базук и безоткатных орудий, 308-я дивизия бросилась на штурм и овладела укреплениями. Соотношение сил было примерно сорок к одному. Девять или десять батальонов Вьетминя (всего от 5 000 до 6 000 человек) “живым валом” устремились на 150 защитников. Главное французское командование осуществило выброску парашютной роты, но она приземлилась в двадцати километрах от цели. Двигаясь на выручку гарнизону Фо-Лу, эта рота подверглась атаке двух батальонов Вьетминя. Завязалась ожесточенная схватка, и “пара”{28} были вынуждены отступать под напором значительно превосходящих сил Вьетминя. Казалось, десантники обречены, но тут им улыбнулась удача. В воздухе появились шесть французских штурмовиков, которые принялись осыпать вьетнамцев бомбами и поливать огнем из пушек и пулеметов. Те из парашютистов, что еще оставались в живых, были спасены. Французы отступили, но при этом им пришлось оставить в джунглях тела убитых товарищей. Во французской армии подобные поступки всегда считались недостойными, порочащими честь солдата. Сам генерал Карпантье бросил лейтенанту Плане, командовавшему парашютистами, обвинение в трусости.

Маленькому гарнизону Нгья-До, деревянного форта, расположенного в тридцати с небольшим километрах от Красной реки на участке Лао-Кая, повезло больше, чем защитникам Фо-Лу. В марте он подвергся атаке 308-й дивизии, но французы выбросили прямо на пост целый 5-й парашютный батальон и еще одну роту парашютистов. Прибытие десантников расстроило планы нападавших, и, хотя 308-я дивизия вполне могла бы захватить пост, Зиап решил отступить во избежание больших потерь. Как оказалось, он был прав, поскольку спустя несколько дней французы эвакуировали весь гарнизон форта.

В апреле 1950-го 308-я дивизия и приданные ей части поддержки с тысячами “кули”, перетаскивавшими на спинах военное снаряжение и продовольствие, ушла из района Лао-Кая к Вьет-Баку. Зиапу требовалось провести последнюю проверку, генеральную репетицию перед тем, как поднять занавес и “открыть сезон” осенью 1950 года. Он выбрал Донг-Ке, хорошо укрепленный форт, охраняемый батальоном французов. И снова “первую скрипку” играла 308-я дивизия, пять батальонов которой 25 мая поднялись на окрестные холмы и начали минометную и артиллерийскую подготовку. После двух дней непрерывных обстрелов 308-я пошла на штурм и ворвалась в руины Донг-Ке. 28 мая все было кончено.

Однако триумф Вьетминя оказался непродолжительным. 28 мая небо прояснилось, и 3-й колониальный парашютный батальон в полном составе приземлился возле руин крепости. Французский десант застал врасплох бойцов Зиапа, занятых грабежом Донг-Ке. Парашютисты атаковали противника и после ожесточенной рукопашной схватки отбили Донг-Ке. Вьетминь потерял 300 человек, две гаубицы, три пулемета и большое количество легкого стрелкового оружия. Французы потеряли батальон, составлявший гарнизон Донг-Ке (за исключением примерно ста человек, сумевших выбраться из-под огня 308-й), и все снаряжение. Бойцы Вьетминя приобрели ценный опыт и веру в свои силы. Поле первого сражения при Донг-Ке осталось за французами, но с обеих сторон в солдатских умах – а именно там, часто еще не начавшись, выигрываются и проигрываются битвы – сложилось убеждение, что это был триумф Вьетминя. Все поняли – когда в конце сентября завершится сезон дождей, форту не выстоять. Генералы в Ханое и в Сайгоне еще не осознали того неумолимого факта, что ситуация изменилась и время для французов во Вьетнаме начало обратный отсчет.

Когда в конце сентября 1950 года у юго-западного муссона истощились наконец запасы влаги, Зиап был готов начать свое первое контрнаступление. План его не отличался особой сложностью. Вьетнамский главнокомандующий собирался окружить Као-Банг и Тат-Ке, привлечь тем самым внимание противника к этим крепостям и нанести одновременно удар по Донг-Ке. Захватом этой крепости Зиап перерезал дорожное сообщение между Као-Бангом и Тат-Ке, в результате чего у французов оставалось три сценария, все трудноосуществимые и, вполне возможно, чреватые катастрофическими последствиями. Следуя первому из них, французы могли бы попытаться эвакуировать гарнизоны по дорогам. Во-вторых, они могли бы попробовать наладить снабжение защитников крепостей по воздуху, что было бы крайне затруднительно реализовать на практике. В-третьих, они могли бы усилить гарнизоны оказавшихся под угрозой фортов.

Как показали последующие события, попытки вывести гарнизоны из крепостей неминуемо оказывались сопряженными с потерями из-за засад и непрерывных наскоков Вьетминя на колонны. Не более обнадеживающие перспективы сулила и организация снабжения защитников воздушным путем. Французской транспортной авиации в регионе и без того не хватало личного состава и самолетов, и она уже и так работала на пределе возможностей. Кроме того, находившиеся под угрозой пункты располагались в горной и лесистой местности. Используя ее рельеф, коммунисты легко имели возможность нарушить, а то и вовсе сделать невозможным воздушное сообщение с гарнизонами фортов. Такая попытка могла дорого обойтись французам, которые неминуемо стали бы терять самолеты и экипажи. Воплощение в жизнь плана усиления гарнизонов, скорее всего, лишь увеличило бы масштабы катастрофы, поскольку в таком случае при эвакуации, которой было так или иначе не избежать, потери в живой силе только бы возросли. К тому же чем большее число людей оказалось бы запертым в приграничных крепостях, тем больше боеприпасов и продовольствия им пришлось бы доставлять. Таким образом, для французов складывался самый настоящий замкнутый круг.

Зиап же даром времени не терял. Чтобы не позволить противнику подтянуть в Северный Вьетнам свежие силы с юга страны, где французам удалось добиться больших успехов в акциях умиротворения, Зиап приказал Нгуен Биню, командовавшему силами Вьетминя в Южном Вьетнаме, развернуть там широкомасштабные наступательные операции.

Нгуен Бинь являлся еще одним удивительным и загадочным персонажем, оставившим свой след в истории индокитайских войн. Родившийся в 1904-м где-то в дельте Красной реки в Северном Вьетнаме, он, подобно Зиапу, Хо и многим другим героям революции, вступил на путь борьбы за свободу Вьетнама в раннем возрасте. Школой жизни стали для него неудачные мятежи и казематы французских тюрем. Однако Бинь не походил на прочих вьетнамских коммунистов. Во-первых, он был среди них единственным, кто получил традиционное военное образование, закончив военное училище в Китае. Во-вторых, всех вьетнамских революционеров, за исключением, может быть, Зиапа, отличало пуританство и почти ханжеский аскетизм, в то время как Нгуен Бинь не чуждался женского общества, любил выпить и покутить. В-третьих, Бинь очень поздно вступил в коммунистическую партию, и тогда (как мы еще убедимся) вступление его заставило Политбюро засуетиться.

В первые годы, проведенные им на юге Вьетнама, “одиночка” Бинь все еще не принадлежавший к компартии и не “повязанный” делами с севером, записал себе в актив серию выдающихся достижений. В нем сочетались черты борца против засилья французов и обычного бандита. Ему удалось набрать войско, численность которого на первых порах составляла пятнадцать батальонов, а позднее достигла двадцати двух полков. Он создал и обучил свой главный штаб еще задолго до того, как штабная организация появилась у Зиапа. Кроме того, для координации действий и управления контролируемыми им территориями Бинь основал политэкономический комитет.

Солнце Биня восходило, ярко сияя. Однако в 1947-м оно померкло, по крайней мере на время. Некоему немного запутавшемуся члену одной из бесчисленных организаций борцов за свободу в Южном Вьетнаме показалось, что Бинь слишком уж сблизился с коммунистами, и он решил устранить изъян, ликвидировав отважного революционера. Хотя цели своей одиночка не достиг, он все же сумел серьезно ранить Биня. Сестра, следившая за выздоровлением южного лидера, оказалась не только красивой женщиной, но и истовой коммунисткой. В общем, в лучших традициях скверных мыльных опер, она обратила ослабевшего Биня в марксистскую “веру”. Желая укрепить в ней прозелита, в январе 1948-го Хо Ши Мин присвоил Биню звание генерал-майора. Однако новообращенного коммуниста ждали на новом пути не только “пироги и пышки”, но и “синяки и шишки” – действия прежде независимого борца за свободу народа теперь направляла железная рука партии.

Революционная карьера Биня достигла пика в начале 1950-го, когда он получил повышение и стал генерал-лейтенантом. С помощью пропаганды, агитации и серии акций неповиновения и мятежей, а более того, посредством кровавых расправ и террора Бинь стал “царствовать” в Сайгоне посреди им самим устроенного хаоса. В тот момент, когда казалось, что ничто не может помешать ему править, случилось нечто. Человеком, победившим Биня, стал маленький старый, засушенный как финик полицейский по имени Там, известный еще под кличками Палач и Тигр Кайлая. В течение нескольких недель Там разрушил шпионскую сеть Нгуен Биня. Необходимую информацию Палач черпал от бывших агентов коммунистического генерала, которым развязывал языки жестокими пытками. Камеры тюрем переполнились сторонниками Биня. К середине 1950 года Там вернул жителям Сайгона солнце, которое им заслонила зловещая тень Нгуен Биня.

Однако для Хо и Зиапа изрядно общипанный Бинь продолжал представлять определенный интерес как средство для отвлечения сил французов от событий на севере. В августе – сентябре 1950-го, когда Зиап завершал последние приготовления к нападению на при граничные аванпосты, Нгуен Бинь развернул тотальное наступление в Кохинхине. Войска Биня не могли противостоять французам в открытом сражении и были сметены огнем противника. То, что осталось от армии Биня и военно-политического коммунистического руководства, французы загнали на Камышовую равнину, почти в Камбоджу. Самоубийственное наступление, на которое толкнули Биня его хозяева с севера, дорого обошлось коммунистам на юге, и прежде всего Нгуен Биню, заплатившему за это в конце концов собственной жизнью.

В 1951-м Зиап приказал Биню “разведать новые пути сообщения с Тонкином через Камбоджу”‹4›. То был фактически смертный приговор, и все, кто находился в курсе дел, понимали это. Зиап знал, что генерал-лейтенант Бинь серьезно болен и, вполне возможно, не вынесет путешествия через ад джунглей. Однако, чтобы не случилось осечки, Ле Зуан подобрал в компанию Биню двух политработников. На пути в Северный Вьетнам, когда путешественников почти уже настиг возглавляемый французами отряд камбоджийцев, комиссары Ле Зуана вышибли Биню мозги выстрелом из американского армейского “кольта” сорок пятого калибра. Один из двух политработников попал в руки камбоджийцев и сказал им, что обнаруженное ими тело является телом генерал-лейтенанта Нгуен Биня, главнокомандующего силами Вьетминя в Кохинхине. Французский офицер отрубил одну из кистей рук убитого и отправил в Сайгон, где экспертиза, сверив отпечатки пальцев, дала заключение, что рука действительно принадлежала Биню. Так умер в камбоджийских джунглях всеми брошенный и преданный Нгуен Бинь, дорого заплативший по счетам Зиапа, Хо и Ле Зуана.

Первое наступление Зиапа на севере началось 16 сентября 1950 года. Под прикрытием тумана, характерного для завершающего этапа сезона дождей, силы Зиапа овладели Донг-Ке (что стало образцом для будущих сражений) за шестьдесят часов.

Войска Зиапа превосходили французов в численности по крайней мере в восемь раз‹5›. Бой начался с артиллерийской дуэли между французами в форте{29} и вьетминьцами на окружающих его высотах. Когда Вьетминю удалось артиллерийским и минометным огнем заставить замолчать французские орудия в крепости, вперед волна за волной устремилась пехота. После ожесточенной рукопашной схватки наступила тишина{30}. На сей раз, захватив форт, бойцы Вьетминя немедленно заняли позицию, с которой могли отразить контратаку парашютистов. Никакого грабежа, никакого беспорядка и неразберихи как в прошлый раз. Контратаки десантников не последовало, поскольку главное французское командование осознало наконец во всей полноте уязвимость приграничных форпостов.

Донг-Ке стал первой “фишкой домино”, падение которой предопределило участь других гарнизонов у трассы № 4. Зиап очень тщательно спланировал кампанию, однако и он не мог предвидеть неожиданной помощи, которую окажет ему французский командующий Карпантье. Относительно приграничных постов у Карпантье тоже имелись соображения, которые он и озвучил как раз 16 сентября, когда Зиап начал свое контрнаступление на Донг-Ке. Теперь, когда было уже слишком поздно, Карпантье решился все-таки на эвакуацию гарнизонов. Согласно приказу № 46, надлежало не позднее 1 октября овладеть Тай-Нгуеном и, как только это произойдет, немедленно вывести части из Као-Банга‹6›.

Даже в войне, в которой французы то и дело пытались претворить в жизнь один утопичный план за другим, приказ № 46, что называется, стоит особняком. Захват Тай-Нгуена совершенно не согласовывался с эвакуацией солдат из Као-Банга. По плану Карпантье, гарнизону Као-Банга предстояло следовать из форта не по Route Coloniale 3 (R.C. 3), или колониальной трассе № 3, соединявшей Као-Банг и Тай-Нгуен, а по R.C. 4 через Донг-Ке. В то время как захват Тай-Нгуена никак не способствовал процессу эвакуации гарнизона из Као-Банга, Карпантье видел в своем плане другие привлекательные стороны. Взять Тай-Нгуен не представлялось сложным, такая операция не была сопряжена с большим риском, но зато могла вызвать положительный резонанс в средствах массовой информации. Подав захват Тай-Нгуена прессе под правильным “соусом”, удалось бы прикрыть оставление Као-Банга, что, на взгляд французов, выглядело серьезным поражением. Для Зиапа не имело смысла защищать Тай-Нгуен, где находились только службы, которые могли быть выведены, и оборудование, которое могло быть брошено без особого ущерба для Вьетминя.

Если бы овладение Тай-Нгуеном являлось единственным иррациональным элементом плана, можно было бы даже оправдать затею командующего как уловку пресс-агента, направленную на сбивание цен акций. Катастрофическим просчетом Карпантье стала его техника эвакуации Као-Банга, зависевшая от двух факторов – неожиданности и стремительности. Приготовления к эвакуации велись так, словно бы французы не собирались уходить из Као-Банга, а, напротив, намеревались держаться в нем до конца. По замыслу Карпантье, когда французам удастся таким образом обхитрить Зиапа, гарнизону надлежало, быстро уничтожив все ценное, покинуть Као-Банг и с максимальной скоростью направиться по магистрали № 4 в Донг-Ке. Там солдаты должны были встретиться с высланной им на помощь колонной из Ланг-Сона. После оставления Као-Банга судьба гарнизона, как считал Карпантье, будет целиком и полностью зависеть от темпа его движения.

Построенный на иллюзорных фантазиях, план командующего был обречен с самого начала. Начать с того, что он совершенно устарел, поскольку разрабатывался год назад, когда Донг-Ке находился в руках французов. Теперь же, прежде чем они приступили к осуществлению задуманного, оказалось, что Донг-Ке взят Зиапом и вернуть форт нет никакой возможности. Кроме того, французы не могли двигаться по трассе № 4 скрытно и быстро. Коммунисты контролировали дорогу, где имелось множество удобных мест для засад. Но даже и при отсутствии засад скорость продвижения по частично уничтоженной оползнями дороге не могла быть высокой. Достаточно было заминировать ее и взорвать мосты, чтобы задержать продвижение воинской колонны на часы и даже дни.

Однако и это еще не все. Секретность, жизненно необходимая для реализации плана Карпантье, почти наверняка оказалась бы нарушена еще до начала операции. Вездесущие агенты Зиапа могли узнать о намерениях руководства противника раньше, чем многие из французских командиров на местах получили приказ начать действовать. Система управления войсками у французов была организована так, что никто и никогда не знал, кто кем командует. Полковник Лепаж, возглавлявший колонну, выступившую из Ланг-Сона, совершенно не подходил для решения возложенных на него задач. Он был артиллеристом, больным человеком, совершенно не разбиравшимся в особенностях ведения войны в джунглях, более того, он не понимал сути задания, не чувствовал уверенности в своих подчиненных и сомневался в собственной способности руководить ими. Но кроме всего прочего, учитывая то, как заметно усилились части Главных сил Зиапа, у французов просто не хватало солдат для реализации плана командующего.

Большинство высших французских офицеров считали, что затея провалится. Алессандри бурно протестовал, он даже грозился подать в отставку, но не сделал этого. Все понимали, что план – порождение отчаяния, потому что к сентябрю 1950 года уже не существовало четкого решения проблемы по спасению фортов, расположенных по R.C. 4. За глупость и нерешительность французского командования в 1949-м теперь, в 1950-м, приходилось платить кровью солдат.

В конце сентября Карпантье атаковал Тай-Нгуен силами, равными по численности примерно двум пехотным дивизиям, при мощной поддержке танков, артиллерии и штурмовой авиации. Наступление не встретило серьезного сопротивления, однако у атакующей стороны возникли серьезные проблемы с перемещением тяжелого вооружения под проливным дождем, которым их поливал муссон, необычно долго загостившийся на севере Вьетнама. В конечном итоге в середине октября французам удалось завершить эту операцию. С военной точки зрения никаких дивидендов данная акция не принесла, и, проведя в Тай-Нгуене около десяти дней, французы оставили его.

Настоящее сражение разыгралось на трассе № 4. 16 сентября злополучный полковник Лепаж и его отряд, состоявший преимущественно из североафриканцев, выступили из Ланг-Сона к Тат-Ке, промежуточному пункту на пути к Донг-Ке, где и предполагалась встреча с колонной из Као-Банга. В целях сохранения секретности никто не проинформировал Лепажа о том, в чем в действительности состоит суть предпринимаемых им действий и какова его цель. Таким образом, он и его отряд двигались на северо-запад к Тат-Ке словно бы с завязанными глазами. Всю дорогу бойцы Вьетминя неустанно нападали на французов – засадам, минам, завалам и ловушкам не было конца, так что в итоге Лепажу пришлось отослать артиллерию, грузовики и тяжелое саперное снаряжение обратно в Ланг-Сон, чем он только еще больше снизил шансы своего и без того не слишком боеспособного отряда.

19 сентября группа Лепажа добралась-таки наконец до Тат-Ке. Здесь они встретились с весьма и весьма желательным подкреплени ем, 1-м парашютным батальоном Иностранного легиона, выброшенным в Тат-Ке 18 сентября. 1-й иностранный парашютный батальон, Bataillon Etranger de Parachutistes (ВЕР), комплектовался почти исключительно из немцев и среди французских войск в Индокитае имел репутацию самого свирепого боевого формирования. Это была ударная часть, которая могла бы стать большим подспорьем для Лепа-жа и его отряда. Однако элитные “пара” всегда с презрением относились к другим французским солдатам, не отличавшимся столь же высоким уровнем профессионализма. Немцы, по большей части бывшие эсэсовцы, с недоверием смотрели на североафриканцев из Ланг-Сона. Офицеры из 1-го ВЕР быстро учуяли нерешительность Лепажа и поняли, что он не уверенный в себе человек. Сделанное открытие их насторожило. Таким образом, посланные Лепажу подкрепления вместо того, чтобы усилить его отряд, только еще больше ослабили его. Нет ничего более разрушительного для морального состояния подразделения, чем недоверие к командиру и презрение к части, бок о бок с которой предстоит окунуться в сражение.

Когда войско Лепажа добралось до Тат-Ке, для французов складывалась плохая ситуация, однако она стала еще хуже, причем очень быстро. Во-первых, никто (включая и Лепажа) не знал, зачем они прибыли в этот пункт и какие задачи им предстоит решать. Какой-то офицер из штаба Алессандри или Карпантье прилепил к “разномастному” контингенту Лепажа прозвище “тактические силы Байяр”. Во время Первой Индокитайской войны французы постоянно давали забавные кодовые имена как отрадам, так и операциям, которые проводили. Тот, кто назвал так группу Лепажа, несомненно, обладал тонким чувством юмора, поскольку “Байяр” вызывает ассоциацию со “слепотой и самоуверенностью невежества”{31}. Вместе с тем в том, что касалось слепоты, он был прав, а вот с уверенностью все обстояло несколько иначе.

Вторым фактором, способствовавшим снижению морального духа отряда Лепажа, стали приказы командира предпринять серию небольших рейдов в радиусе нескольких километров от Тат-Ке. Метод, который взял на вооружение полковник, опирался на теорию, владевшую умами штабистов в ставке главнокомандующего. Суть ее заключалась в том, что солдатам нельзя давать расхолаживаться и позволять “мечам ржаветь в ножнах”, пусть-де личный состав упраж няется, пока нет большого дела. Такие вылазки не приносили ровно никакой пользы, а людей в них погибало ничуть не меньше, чем в крупных сражениях. Спросите на передовой любого солдата любой армии, и он скажет, что все они искренне ненавидят подобные акции. ho рейды Лепажа помимо потерь приводили и к другим негативным последствиям. Они еще больше увеличивали “пропасть недоверия” между парашютистами и североафриканцами. Так, один раз марокканцы отправились на “зачистку” вместе с “пара”, следовавшими в голове отряда. Легионеры застали врасплох группу бойцов Вьетминя и задали им жару, но одновременно другие вьетминьцы обошли французский отряд и набросились на марокканцев. Марокканцы не устояли, и десантники внезапно оказались атакованными со всех сторон. После ожесточенной схватки легионеры все же прорвались, однако эпизод лишь усилил в них недоверие к североафриканцам.

Наконец 30 сентября Лепаж получил закодированный приказ полковника Констана, коменданта Ланг-Сона, где частично сообщалось о том, что тактическим силам “Байяр” надлежит делать. Лепажу было приказано ко 2 октября захватить обратно форт Донг-Ке, находившийся от него в восемнадцати километрах. При этом.командира отряда никто так и не поставил в известность относительно того, по какой причине ему надлежит наступать на Донг-Ке. Лепажа продолжали держать в неведении относительно истинных целей его миссии. Впрочем, та часть задания, о которой его поставили в известность, ничуть не обрадовала полковника, и он тут же отослал Констану депешу, в которой высказал довольно здравые соображения касательно трудности поставленной задачи. Лепаж сообщил Констану, что не имеет точных сведений относительно положения дел вокруг Донг-Ке, а знает лишь только то, что значительные силы Вьетминя либо находятся в самом форте, либо где-то поблизости. Из-за отвратительного состояния, в котором находилась трасса № 4, ни артиллерия, ни грузовой транспорт не могли продвигаться вместе с колонной, а моросящий дождик и низкая облачность не позволили бы использовать авиацию.

Ответ к Лепажу пришел быстро: выступайте на Донг-Ке немедленно.

Во второй половине дня 30 сентября Лепаж приказал трем батальонам марокканцев{32} и 1-му ВЕР приготовиться к выполнению задания. Сделав это, полковник исповедался и причастился, после чего сказал своему старому другу: “Назад мы не вернемся”‹7›. Колонна сил “Байяр” численностью от 2 500 до 3 500 человек в ночь на 30 сентября выступила к Донг-Ке‹8›. Не встречая сопротивления, Лепаж со своими людьми в пять часов пополудни 1 октября достиг высот к востоку от Донг-Ке, и тогда из руин форта вьетнамцы открыли по ним минометный и пулеметный огонь. Лепаж отложил атаку на следующий день, решив применить двойной охват, отправив одно крыло (Иностранный легион) с востока, а другое, состоявшее из марокканцев, с запада. Известняковые пики, густые джунгли и мощные контратаки Вьетминя не позволили ни одной из групп добиться успеха.

Уже после полудня 2 октября Лепажу наконец сообщили, что его задача – встретить эвакуированный гарнизон Као-Банга и помочь ему добраться до Ланг-Сона по трассе № 4. Поскольку взять Донг-Ке не удалось, согласно сброшенному с самолета приказу, Лепажу предписывалось обойти Донг-Ке, пробраться через непроходимые джунгли к западу от разрушенного форта, затем, описав полукруг, вернуться на трассу № 4 и 3 октября встретиться с гарнизоном Као-Банга в Нам-Нанге.

Лепажа и его людей, не имевших ни проводников, ни детальных карт, просто посылали на смерть. Все, даже воду приходилось нести с собой. Мало того, со всех сторон их окружали тысячи бойцов Вьетминя, отлично знавших местность и благодаря наличию у них носильщиков не отягощенных ничем, кроме личного оружия. Услышав о приказе, который получил Лепаж, Алессандри немедленно связался с Карпантье и сказал: “Отмените все. Если вы этого не сделаете, вы совершите преступление”‹9›. Но даже этот отчаянный, нарушавший субординацию призыв Алессандри остался неуслышанным.

С того момента, как в ночь со 2 на 3 октября Лепаж, сойдя с трассы № 4, углубился в джунгли, “прожекторы” на сцене театра военных высветили Као-Банг. Часом “Ч” и днем “Д” для гарнизона стала полночь 2 – 3 октября. В соответствии с планом Карпантье, личный состав должен был уйти без шума, бросив все тяжелое вооружение, и не мешкая спешить на встречу с Лепажем. Считая, что наивные расчеты ни в коем случае не оправдаются, комендант Као-Банга полковник Шартон, прославленный в боях легионер, решил изыскать “дополнительные гарантии провала”. Не выполнив приказа, он приказал одним мощным взрывом поднять на воздух все боеприпасы (150 тонн) вместе с прочим имуществом. Шартон не сомневался, что командирам Вьетмиия все равно известно о предстоящей эвакуации от своих агентов. Он, конечно, был прав, но взрыв помог Вьетминю определиться с точным временем начала операции.

Колонна гарнизона Као-Банга, имевшая в своем составе 1 600 солдат{33}, тысячу вооруженных туземцев (сторонников французов) и 500 гражданских лиц (включая местных проституток), выступила не в ночь со 2-го на 3 октября, как планировалось, а в полдень 3 октября. Ее движение вовсе не походило на стремительный марш налегке. Это была эвакуация, и колонне, отягощенной грузовиками и двумя пушками, а также плетущимися ранеными, женщинами и детьми, приходилось постоянно останавливаться.

Первый день (3 октября) прошел для колонны из Као-Банга сравнительно гладко. Неприятности начались только на следующий День. Когда колонна добралась до Нам-Нанга, места встречи с отрядом Лепажа, то никого там не застала. Затем поступили радиосообщения из Ланг-Сона. В первом говорилось о том, что Лепаж ок-ружен в джунглях к югу от Донг-Ке и принимает неравный бой. Во втором содержался приказ Шартону со всей поспешностью выступать на выручку колонны Лепажа. В этом присутствовала какая-то дьявольская ирония. По замыслу начальства, Лепажу отводилась задача поддержки Шартона, а вот теперь роли внезапно поменялись. Шартон был хорошим солдатом и потому немедленно приступил к выполнению приказа. Он знал, что пробраться к Лепажу по трассе № 4 ему не удастся, а придется идти по теряющимся в джунглях тропам. Пушки и грузовики были взорваны, а ноша солдат облегчена. Сложностей возникала масса, но самой главной проблемой стало то, что никто не знал, где точно искать тропу Куанг-Льет, единственную дорожку, которая могла привести Шартона к Лепажу.

Наконец, после долгих поисков, аборигены из отряда Шартона нашли тропу, ведущую в нужном направлении. Длинная колонна тонкой змейкой заструилась по ней через густые джунгли. Скоро, однако, тропа кончилась, и людям пришлось проделывать себе путь прямо сквозь заросли. Движение стало не просто медленным, а едва заметным. В довершение всего французы скоро заблудились. 4 и 5 октября Шартон упорно прорубался в южном направлении. К вечеру 6 октября его колонна оказалась вблизи от места, где находились остатки частей Лепажа.

Теперь вернемся к Лепажу, который 2 октября получил приказ обойти Донг-Ке и идти навстречу Шартону через джунгли. С того момента, как колонна свернула в заросли, она подвергалась беспрерывным атакам Вьетминя. Вскоре французские подразделения перестали существовать как единое целое, а люди в них превратились в зверей, окруженных охотниками. Наконец бойцы Вьетминя загнали наиболее крупную группу во главе с больным и едва способным передвигаться Лепажем в глубокую лощину, называемую ущельем Кокс-Кса. Поливая противника огнем с соседних высот, вьетнамцы безжалостно уничтожали французов. В отчаянии Лепаж приказал легионерам в 03.00 7 октября атаковать и прорываться на соединение с находившимися уже рядом силами Шартона. Неся серьезные потери, с беспримерным мужеством легионеры прорвались через кольцо вьетнамцев и вскоре после рассвета проложили путь команде Шартона.

У Шартона тем утром обнаружились свои проблемы – коммунисты впервые за все время ударили на него большими силами. Началось все с артподготовки, а затем тысячи и тысячи бойцов Вьетминя волнами устремились в атаку. Положение французов быстро ухудшалось. Скоро в панике побежали марокканцы, а сподвижники-туземцы, не выстояв, потеряли ключевую высоту. Позиция французов начала “просе дать”. Шартон со своими легионерами контратаковал, отчасти успешно, и его отряд продолжал драться, несмотря на серьезные потери.

Гибель группе Шартона принесло, как ни странно, прибытие уцелевших остатков колонны Лепажа. Охваченные паникой северо-африканцы из этого отряда были настолько испуганы и деморализованы, что практически лишились человеческого облика. Страх и паника быстро распространились от них на войска Шартона. Только легионеры продолжали действовать как эффективная боевая воинская часть, однако их было очень мало. Тысячи вьетнамцев были повсюду, и скоро все закончилось. Спастись удалось лишь немногим, остальные либо погибли, либо попали в плен{34}.

Гибель французских подразделений около Донг-Ке перепугала Кар-пантье и прочих старших командиров. Теперь они не думали уже ни о чем, кроме того, чтобы немедленно убрать войска из приграничной зоны – увести любой ценой. Тат-Ке был оставлен 10 октября. Гарнизон ушел в направлении Ланг-Сона, сопровождаемый уцелевшими, но полностью деморализованными солдатами из отрядов Шартона и Лепажа и гражданским населением Тат-Ке. Замыкал колонну 3-й колониальный парашютный батальон (3-й ВРС), высадившийся у Тат-Ке 6 октября с целью помочь тем, кому удалось вырваться из окружения после бойни у трассы № 4. Бойцы Вьетминя нападали на французов почти с самого начала марша, разбивая колонну и охотясь за отбившимися группами. Потери были почти стопроцентными, так, от всего 3-го ВРС осталось только пять человек. Но худшее ждало французов впереди. 17 – 18 октября началась эвакуация гарнизона из Ланг-Сона, бастиона приграничной оборонительной линии. В отличие от Као-Банга и Тат-Ке, Ланг-Сон был оставлен прежде, чем Зиап подошел к нему. Катастрофические потери, которые понесли французы в джунглях поблизости от Донг-Ке, самым негативным образом отражались на боевом духе экспедиционного корпуса, но командование нанесло по моральному состоянию своих войск еще один сокрушительный удар. Позор бегства отягощался и тем, что, уходя, гарнизон бросил в Ланг-Соне огромное количество всевозможных запасов: продовольствие, обмундирование, медикаменты и оборудование, но самое худшее – тонны боеприпасов, тринадцать гаубиц, 940 пулеметов, 450 единиц транспортных средств, 4 000 новеньких автоматов, свыше 8 000 винтовок и сотни бочек с бензином‹10›. Всего этого армии Зиапа могло хватить не на один месяц.

К концу октября в руках французов находился только один пограничный форпост, Лао-Кай, и Карпантье вознамерился эвакуировать его гарнизон. Ошеломленный катастрофой, разыгравшейся под Донг-Ке, обескураженный обвинениями в том, что отдал преждевременный приказ о выводе войск из Ланг-Сона, Карпантье предоставил принять деликатное решение о сроках эвакуации полковнику Косту, коменданту Лао-Кая. Кост превосходно справился с заданием. Оставив форт 3 ноября, он с боями провел колонну через джунгли и благополучно вывел ее к Лай-Чау. Карпантье поздравлял Коста точно победителя. Хотя и это, конечно, было не что иное, как очередное поражение.

Все, что случилось неподалеку от китайско-вьетнамской границы осенью 1950-го, являлось поражением. Высокомерие, глупость и небрежность французов стоили жизни 6 000 из 10 000 защитников приграничных постов, не говоря уже о потере огромных запасов оружия, снаряжения и продовольствия. Бернард Фэлл с горечью заметил: “Когда развеялся дым, французы обнаружили, что потерпели самое сокрушительное поражение в колониях с тех пор, как умер в Квебеке Монкальм{35}…”‹11›

Ближе к концу 1950 года Зиап выдвинул свои дивизии к Тонкинской дельте. Часть сил он сконцентрировал к северу от Ханоя, другую – к западу от дельты, а третью, преимущественно отряды партизан, – к югу от дельты. По всему становилось понятно, что Зиап собирался начать широкомасштабное наступление на французские позиции в Тонкине. Подобная перспектива так напугала Карпантье, что он даже собирался оставить весь Вьетнам к северу от 18-й параллели. Однако в ноябре ожидавшейся атаки Вьетминя не последовало, не произошло этого и в декабре. Тыловая система Зиапа, основанная преимущественно на использовании труда носильщиков, оказалась недостаточно гибкой и мощной, чтобы справиться с задачами снабжения в условиях новой диспозиции. Вьетнамцы попросту не смогли создать нужного количества новых складов, способных обеспечить тыловую поддержку во время наступления. Новую атаку Вьетминю приходилось перенести на 1951 год.

Зиап мог испытывать законное удовлетворение тем, как сложились события 1950-го. Ему удалось наглядно продемонстрировать высокую боеспособность частей Главных сил. Он смог перехватить инициативу и нагнать страха на французское командование. Наконец, он заставил зашевелиться правительство Франции, которое осознало, что выиграть индокитайскую войну малой кровью и без особых затрат не удастся. В конце 1950-го Зиап мог с уверенностью смотреть в будущее, планируя на 1951 год новое, еще более широкомасштабное наступление – наступление, которое поможет изгнать французов из Тонкинской дельты, а может быть, даже из всего Индокитая. Но, к досаде Зиапа, в начале января 1951 года “раскалад сил” вновь изменился, и не в его пользу. Наконец-то французы во Вьетнаме обрели долгожданного лидера – генерала Жана де Латтра де Тассиньи, Дугласа Макартура французской армии.

1. Bodard, Quicksand War, pp. 246-247; Fall, Street, pp. 34-55.

2. Fall, Street, p. 34.

3. Tanham, Warfare, p. 42.

4. Bodard, Quicksand War, p. 197.

5. Edgar O'Ballance, The Indo-China War 1945-1954: A Study in Guerrilla Warfare (London: Faber amp; Faber, 1964), p. 1 15.

6. Bodard, Quicksand War, p. 273.

7. Ibid., p. 278.

8. Bodard says 2,000 plus (p. 278) while O'Ballance reports 3,500 (p. 1 15).

9. Bodard, Quicksand War, p. 282.

10. O'Ballance, Indo-China War, p. 118.

11. Fall, Street, p. 30.

Жан де Латтр де Тассиньи

Жан де Латтр де Тассиньи был современником американского генерала Джорджа С. Паттона и британского фельдмаршала Бернарда Монтгомери. Существует примечательное сходство в карьерах этих трех выдающихся людей. Все они родились в восьмидесятых годах девятнадцатого столетия, примерно в одно время закончили военные училища. Монтгомери стал выпускником Сэндхерста в 1908-м, Паттон – Вест-Пойнта в 1909-м, а де Латтр – Сен-Сира в 1910-м. Каждый в период обучения сталкивался с серьезными трудностями. У де Латтра возникли трения с преподавателем, и он отстал от своего курса. У Монтгомери не все ладилось с дисциплиной, вплоть до того, что его едва не исключили из училища, ему также пришлось пробыть курсантом на два месяца дольше, чем другим. Паттон завалил математику и “остался на второй год”, в результате проучился пять лет вместо положенных четырех. Все трое были спортсменами в молодые годы, и все трое прекрасно показали себя во время Первой мировой войны. Каждый из них имел серьезные ранения: де Латтр и Монтгомери в грудь, а Паттон в бедро, и каждый удостаивался наград за личное мужество, проявленное в бою.

Так же как Монтгомери и Паттон, де Латтр отличался сложным, взрывным характером, служить под его началом, равно как и командовать им, было делом не из легких. Де Латтра могли привести в бешенство самые неожиданные вещи: часовой в солнцезащитных очках, летчик с бородой, нехватка звезды на личном самолете. Иногда раздражение, впрочем, бывало наигранным и демонстрировалось с целью произвести тот или иной эффект, но иной раз и вполне искренним и происходило от неумения и нежелания держать себя в руках.

Подчиненным служилось с ним несладко. Он отдавал порой невыполнимые приказания, а если они все же выполнялись, бывал скуп на похвалы. Во время Второй мировой он созывал к себе корпусных и дивизионных командиров, генералов, заставляя их являться к нему в любой час, проделав порой многие километры по изрытым воронками, иногда обледеневшим дорогам. Он изводил подчиненных длительными заседаниями, на которых мог разглагольствовать часами, иной раз с полуночи до самого рассвета. Он отстранял от командования офицеров без колебаний и без малейших угрызений совести, его штаб жил в атмосфере постоянного страха перед командующим. И при всем этом те, кто служил с ним, не только восхищались им, но даже любили его. Этот “трудный” человек хорошо знал дело, которым занимался, был предан ему всей душой и последователен в действиях, он мог быть привлекательным и, случалось, обаятельным. Подчиненных воодушевляли его энтузиазм и стремление выполнять свою работу только на отлично.

Будучи командующим 1-й французской армией во время Второй мировой войны, де Латтр то и дело спорил с американским командованием, отказывался подчиняться приказам, решал вопросы через голову руководства, используя политические каналы. Постоянно требовал присылки большего количества войск, поставок большего количества предметов снабжения и лучших заданий. После Второй мировой де Латтр служил под началом Монтгомери, председательствовавшего в Объединенном союзническом комитете начальников штабов, а потом в качестве командующего сухопутными силами в Западной Европе, где Монтгомери был заместителем Эйзенхауэра. Де Латтр продолжал грызться с этими двумя так же. как и во время Второй мировой войны. В конце концов они даже подружились, хотя спорить и ссориться не перестали.

Де Латтр родился в 1889 году в семье представителя верхушки среднего класса из “глубинки” Вандеи – французской области, расположенной на Атлантическом побережье к югу от Луары. Закончив Сен-Сир, он пошел служить в кавалерию, в то время являвшуюся элитным родом войск в западных армиях. Первую мировую де Латтр встретил, являясь командиром взвода в 12-м драгунском полку. Вскоре после начала боевых действий де Латтр был ранен в колено осколками снаряда. Спустя несколько недель в стычке с немецким разъездом он зарубил саблей двух улан, однако третий пронзил его грудь пикой. Рана оказалась настолько серьезной, что де Латтр едва выжил. За этот подвиг он удостоился чести стать кавалером ордена Почетного легиона. Когда де Латтр выписался из госпиталя, на фронте шла окопная война, в которой не находилось достойного места кавалерии. Тогда де Латтр добровольно перешел в пехоту.

В конце 1914 года де Латтр был зачислен капитаном и командиром роты в 93-й полк 21-й пехотной дивизии, где быстро проявил себя. Вместе со своей частью он сражался в самой кровопролитной битве истории, под Верденом. Там он получил еще три ранения и в 1916-м возглавил батальон, которым командовал вплоть до 1917 года, когда из-за ран и нажитых в окопах болезней угодил в госпиталь. На этом его карьера пехотинца на передовой закончилась. Войну де Латтр завершил как офицер разведки при штабе 21-й дивизии, с которой принимал участие в сражениях вплоть до прекращения боевых действий. Во время Первой мировой он снискал себе славу героя и от кавалера дорос до офицера ордена Почетного легиона. Пять раз он был ранен и восемь раз отмечен в приказах за свои боевые отличия.

В период между двумя войнами де Латтр, как и его современники Монтгомери и Паттон, продолжал службу в армии. Он посещал лекции в высшем штабном и высшем командном училище, командовал батальоном, полком, занимал штабные должности, работал за границей. И в мирные времена для де Латтра нашлась “маленькая война” – с рифами в Марокко{36}. В ходе кампаний в пустыне де Латтр получил еще два ранения. Когда началась Вторая мировая война, де Латтр, подобно Монтгомери и Паттону, был повышен в звании до дивизионного генерала и назначен командиром дивизии.

В январе 1940 года де Латтр принял 14-ю пехотную дивизию, считавшуюся лучшей во французской армии. В действительности Дивизия представляла собой сборище деморализованных и расхлябанных людей, уступавшее немцам в позиционной борьбе на “ничейной земле”. Используя смесь из личных качеств вождя и “неприкрытого террора”, де Латтр “оздоровил” личный состав 14-й дивизии и превратил ее в агрессивное соединение, полное боевого задора. Он сделал это очень своевременно, потому что дивизии скоро пришлось выдержать тяжелое испытание – отчаянно сражаться в безнадежной войне, изведать хаос отступления и горечь поражения. Когда 10 мая 1940 года на Западном фронте германская военная машина начала свой знаменитый блицкриг, 14-я дивизия находилась в тылу. 13 мая она, погрузившись в эшелоны, отправилась на фронт, где уже творилась полнейшая неразбериха. Армия не могла сдержать напора немцев и отступала, дороги же были запружены гражданским населением, в панике бежавшим в глубь страны. Разведка (как с той, так и с другой стороны) практически не могла работать. Связь между дивизиями и командованием то появлялась, то исчезала, приказы сверху зачастую поступали с опозданием, а иногда не приходили вовсе. К 18 мая, совместно с командирами других французских частей, де Латтру удалось временно стабилизировать положение на фронте.

Однако передышка продлилась недолго. 5 июня немцы атаковали, а к 9 июня 14-я дивизия уже глубоко увязла в боях с противником. Сражалась она хорошо, однако другая французская дивизия, находившаяся слева, не выстояла и оголила фланг 14-й. Несмотря на угрожающую ситуацию, дивизия де Латтра не дрогнула, она продолжала биться сразу с тремя немецкими дивизиями. Когда же 10 июня французские части на правом фланге 14-й утратили способность к сопротивлению, отступление сделалось неотвратимым.

До конца кампании 14-й дивизии приходилось уже только маневрировать и вести арьергардные бои, теряя людей и технику под воздушными налетами “Штукас”{37} и напором немецких танков. Так 14-я дивизия лишилась двух третей своего состава, однако когда 24 июня военные действия закончились, оставшаяся часть сохраняла боеспособность. В то время как многие командиры утратили контроль над подчиненными, когда другие подразделения французской армии в панике бежали, 14-я дивизия де Латтра держалась стойко. За службу в 1940-м де Латтр был пожалован в гранд-офицеры ордена Почетного легиона. В приказе он характеризовался “…как молодой дивизионный командир первого класса, чьи храбрость и воинское мастерство сыграли ведущую роль в укреплении обороноспособности всей армии…”.

После окончания кампании летом 1940-го профессиональная карьера де Латтра пошла непростым, извилистым путем. Сначала правительство Виши вверило под его начало войска, дислоцированные в Центральном горном массиве, а позднее он принял командование французскими силами у Монпелье, в Средиземноморском регионе к западу от Марселя. Когда 11 ноября 1942 года немцы вторглись в неоккупированную зону Франции, де Латтр отказался выполнять приказы вишистского правительства и попытался оказать сопротивление. Двое подчиненных предали его, и 9 января 1943-го де Латтр предстал перед судом за измену и самовольное оставление командования. Трибунал признал его виновным только по второму пункту обвинения и приговорил к десяти годам тюремного заключения в Рионе. С помощью своего сына Бернара де Латтр 3 сентября 1943-го бежал из тюрьмы, а 16 октября в тылу у немцев приземлился легкий самолет, на котором его переправили в Англию.

В середине декабря 1943-го беглец вылетел в Северную Африку, двадцатого числа он имел встречу с генералом де Голлем и почти сразу же после этого – с генералом Жиро, который хорошо знал де Латтра по предшествующей совместной службе и высоко ценил его способности. Через день или два последний получил под свое командование общевойсковую армию, позднее известную как армия “Б”, затем как 1-я французская армия и, наконец, как Рейнская и Дунайская армия{38}.

То, что вверили под командование де Латтра, только называлось армией. На самом деле он начинал на пустом месте. Под вопли и стенания “обобранных” командиров он “похищал” ведущих штабных офицеров из других французских соединений. Его дивизии, ранее действовавшие в Италии и Северной Африке, различались по своему составу, и задачей де Латтра было сплотить разношерстный человеческий материал в единое целое. Де Латтр настаивал на том, что все в его армии – будь то представители Свободной Франции, беженцы, туземцы или же военнослужащие регулярной французской армии – должны быть равны и никому нельзя пенять на его прошлое. Он создал центр учебы и подготовки, обожаемое им заведение, и придирчиво относился к форме, церемониям, военным традициям. Де Латтр сделал все возможное и невозможное, чтобы превратить своих солдат в “крестоносцев”, готовых отправиться в великий поход за освобождение Франции.

16 августа 1944 года французская армия начала высадку на средиземноморском побережье Франции примерно в 40 километрах к востоку от укрепленного города Тулон, а 18 августа де Латтр уже штурмовал его рубежи, на которых держали оборону 25 000 немецких солдат и офицеров. Выйдя 21 августа на окраину Тулона, французы к 24 августа овладели большей частью города, и через три дня де Латтр принимал в нем парад победителей.

Еще прежде окончания штурма Тулона де Латтр наметил другой объект приложения сил – морскую базу в Марселе. Здесь он вновь продемонстрировал “любовь к риску”, поскольку, избрав себе вторую цель, должен был разбить силы на две группы, отделенные друг от друга расстоянием в пятьдесят километров. При этом обеим группам приходилось выбивать неприятеля, закрепившегося на заранее подготовленных оборонительных рубежах. Затея окупилась, поскольку 26 августа де Латтр подтянул к Марселю большую часть войск, с которыми брал Тулон. С этого момента сражение за базу разгорелось с новой силой. Несмотря на то что в пригородах Марселя еще шли ожесточенные бои, продлившиеся несколько дней, основные опорные пункты неприятеля пали уже 27 августа.

Покончив с сопротивлением противника в двух крупнейших портах на юге, де Латтр вместе с американскими союзниками устремился на север, нигде не встречая серьезного противодействия. Немцы, изрядно деморализованные, страдающие от нехватки топлива и постоянных налетов американской авиации, поспешно отступали, опасаясь оказаться отрезанными глубоко вклинившейся в их оборону 3-й армией США, наступавшей из Нормандии под командой генерала Паттона. 12 сентября франко-американские войска встретились с частями Паттона, и армия де Латтра вместе с остальными соединениями 6-й группы армий генерала Деверса поступила под командование генерала Эйзенхауэра{39}.

С этого момента и до окончания войны де Латтр потратил на сражения со своими американскими начальниками ничуть не меньше сил и энергии, чем ушло у него на то, чтобы громить немцев. Едва успел де Латтр со своей армией войти в Эльзас, как в Декабре 1944 года, в связи с возникновением серьезной угрозы со стороны противника, генерал Девере, командующий 6-й группой армий и непосредственный начальник французского генерала, приказал ему покинуть Страсбург и отступить в Вогезы. Де Латтр отказался подчиниться, а поступок свой объяснил тем, что боевой дух французов и их воинская честь не позволяют ему оставить ключевой город Эльзаса в руках врага. “Кипящий пар” страстей быстро распространился на высшие политические круги, где де Латтра поддержали де Голль и Черчилль. Приказ Деверса был аннулирован, вместе с тем вполне реальная угроза со стороны немцев в Вогезах осталась. Выигравшему политический раунд де Латтру предстояло теперь одержать верх в схватке с противником. Француз не подкачал, однако для того, чтобы удержать Страсбург, пришлось пролить немало крови. Понадобилась помощь Деверса и всей имевшейся в его распоряжении американской авиации, чтобы отстоять город.

Затем армия де Латтра с боями переправилась через Рейн и, обогнув с юга Шварцвальд, взяла Штуттгарт, несмотря на то что этот город находился в зоне наступления американских сил. Последовало еще одно столкновение. Девере приказал де Латтру оставить Штуттгарт, де Латтр вновь не подчинился. И опять де Голль и теперь Эйзенхауэр поддержали задиру, а Деверсу в очередной раз пришлось отменять свой приказ. Через несколько дней де Латтр захватил Ульм, где разыгралось одно из важных сражений в эпоху Наполеоновских войн. Ульм тоже находился в американской зоне. На сей раз долготерпеливый Девере не выдержал и взорвался. После бурных объяснений французам все же пришлось убраться из Уль-ма. Через несколько дней после окончания войны Девере, подводя итог своим взаимоотношениям с де Латтром, полушутя-полусерьезно заметил: “Не один месяц нам приходилось сражаться вместе, по большей части на одной стороне!”‹1›

В 1944-м и 1945-м де Латтр “сдал последний экзамен”. Во время Первой мировой войны он являл чудеса героизма и храбрости на полях кровавых сражений как ротный и батальонный командир. В 1940-м он прекрасно проявил себя во главе дивизии, а к 1945-му сделался первым среди французских командующих. Он мог с оптимизмом смотреть в будущее, ожидая заслуженных почестей и престижных должностей.

В 1948 году де Латтр получил назначение на пост генерального инспектора вооруженных сил. Должность в общем и целом не давала особой власти, однако скоро положение прославленного генерала изменилось. Напуганные ростом советской угрозы, страны Западной Европы начали объединяться, и де Латтр сделался французским представителем в Объединенном комитете начальников штабов сил союзников, где председательствовал фельдмаршал Монтгомери. Разумеется, два таких человека, как де Латтр и Монтгомери, два эгоцентриста, исполненных сознания своего мессианского долга, уверенных в непогрешимости собственных мнений, не могли не столкнуться лбами. Тем не менее со временем они научились уважать друг друга и, хотя при случае принимались размахивать кулаками и сотрясать воздух, стали хорошими друзьями. После смерти де Латтра Монтгомери отзывался о нем как об “очаровательном человеке”. Такие вот странные слова об этой, вероятно, самой “неудобоваримой” личности своего времени.

В 1948-м де Латтр сделался главнокомандующим союзными сухопутными силами в Западной Европе и достиг высшей славы и почета, о которых только мог мечтать французский офицер. После создания НАТО он являлся третьим лицом после Эйзенхауэра и ставшего его заместителем Монтгомери. И вот в такой момент “труба” позвала генерала в дорогу. Произошло это в конце 1950 года, сразу после катастрофы, постигшей французов у китайско-вьетнамской границы. Французское правительство обратилось к де Латтру с просьбой занять сразу два поста, верховного комиссара в Индокитае и главнокомандующего французскими войсками в регионе. Даже де Латтра, несмотря ни на какую “любовь к риску”, охватили сомнения. Ему исполнился шестьдесят один год, он занимал один из высших военных постов в Европе и понимал, с какими трудностями предстоит столкнуться, причем не только в самом Индокитае, но и в Париже. Впрочем, колебался он недолго. 13 декабря 1950 года де Латтр сел в самолет в парижском аэропорту Орли и отправился в Сайгон. Самый выдающийся из французских генералов летел, чтобы решать величайшую для послевоенной Франции проблему.

Слова “величайшая проблема” – не преувеличение. В самые кратчайшие сроки де Латтру предстояло вдохнуть жизнь и заставить действовать полностью деморализованные французские войска в Индокитае. Боевой дух уцелевших солдат и офицеров находился на нулевой отметке – товарищи их погибли или пропадали в плену. Но хуже всего было то, что поражение, которое потерпели с французы, нанесли им представители презренного племени, способного лишь гнуть спину на рисовых полях. Прежние лидеры французов своими неумелыми действиями, непродуманными приказами и наплевательским отношением к солдатам довели дело до катастрофы и в итоге в декабре дошли до того, что решили вывезти из Тонкинской дельты детей и женщин, собираясь и вовсе оставить Северный Вьетнам.

Вот в такое болото и угодил де Латтр, которому предстояло заставить водоворот событий крутиться в обратную сторону. За решение крайне непростой задачи де Латтр взялся, вооружившись хорошо испытанными методами – использовал старую “смесь” из личного обаяния, безграничной энергии и безудержной ярости. Когда 17 декабря 1950 года он прибыл в Сайгон, у трапа самолета оркестр встретил его “Марсельезой”, при этом один из музыкантов взял неверную ноту. С музыкантов де Латтр и начал. Он вызвал тех, кто отвечал за встречу, и пропесочил их так, точно они сорвали ему боевую операцию. Прибыв в Ханой двумя днями позже, де Латтр в первые пять минут своего там пребывания снял с должности коменданта за то, что, как показалось генералу, бойцы почетного караула не выглядели должным образом. После торжественной церемонии де Латтр обратился ко всем собравшимся офицерам, однако слова его адресовались преимущественно молодым (включая его сына, Бернара). Он сказал: “Капитаны и лейтенанты, из-за вас я согласился принять на себя это тяжелое бремя. Я обещаю вам, что отныне вы узнаете, что такое командир”‹2›. Его слова разлетелись по всему Индокитаю по “казарменному телеграфу”. Отныне не будет грубых просчетов, неоправданных потерь и панических акций по скороспелой эвакуации. К французам начал возвращаться утраченный боевой дух.

Однако разбитую армию нельзя привести в норму одними разговорами и выволочками. Необходимо устранить причины понесенных поражений, изменить реальную ситуацию. В первую очередь де Латтр “разорвал в клочки” все планы по оставлению Тонкинской дельты и отменил предполагавшую эвакуацию женщин и детей. Он сказал им, что французская армия будет сражаться и, если придется, умрет в дельте. Он велел доставить во Вьетнам супругу, вдвоем с которой поселился в Ханое. Де Латтр “прошерстил” старших офицеров, отослав тех, кого считал неподходящими, во Францию. При каждом удобном случае он не забывал указать солдатам, что им пришлось сражаться с численно значительно превосходящим их противником без подкреплений и без новой техники, и твердил им, что теперь они победят. Де Латтр разработал программу укрепления аванпостов и оборонительных рубежей в дельте. Для участия в будущих боевых действиях он задействовал авиацию и проследил, чтобы летные части были снабжены новым американским изобретением, напалмом – вязкой горючей жидкостью, воспламеняющейся при ударе. К середине января 1951 года словами и делами де Латтру удалось так воодушевить французские силы, что они с твердыми сердцами ждали начала генерального контрнаступления Зиапа. Теперь, в 1951-м, Зиапу предстояло пройти проверку на прочность, померившись силами с лучшим французским полководцем.

1. Maj. Gen. Guy Salisbury-Jones, So Great A Glory (New York: Frederick A. Praeger, 1955), p. 197.

2. Ibid., p. 236.

Всеобщее контрнаступление Вьетминя.

Январь 1951 – май 1952 гг.

К началу декабря 1950 года Зиап со своими войсками подступил к Тонкинской дельте и принялся за организацию тыловой инфраструктуры для предстоящего наступления. Изначально он рассчитывал сокрушить противника мощной и быстрой атакой в дельте и к концу декабря взять Ханой‹1›. Между тем французы на оборонительных рубежах к северу от Ханоя оказали врагу серьезное сопротивление. Стойкость противника и вдобавок трудности с организацией тыла, а также с передвижением войск привели Зиапа к пониманию того, что быстрой победы не будет. В связи с этим он переиграл планы и занялся всеобъемлющими приготовлениями.

Китайцы поставили в распоряжение Вьетминя дополнительные партии минометов, артиллерийских орудий и зениток, и солдаты Зиапа приступили к освоению новой матчасти. Значительное количество бойцов Региональных сил получили “повышение” и, обретя статус профессионалов, заняли места в рядах частей Главных сил. К тому моменту, когда процесс подготовки завершался, под рукой у главнокомандующего сил Вьетминя находилось шестьдесят пять пехотных батальонов, двенадцать артиллерийских дивизионов и пять инженерно-саперных батальонов – то есть пять полностью укомплектованных дивизий регулярных войск. 308-я и 312-я дивизии дислоцировались к западу от дельты, около Винь-Ена, 316-я дивизия – к северу от Хайфона, возле побережья, 320-я находилась на своей обычной позиции к югу от дельты, а 304-я, которой изначально отводилась роль резерва, – во Вьет-Баке. Боевой дух войск Вьетминя находился на подъеме. Уничтожив французские части около китайско-вьетнамской границы, они с оптимизмом смотрели в будущее и чувствовали себя уверенными в том, что смогут изгнать ненавистных колонизаторов из Тонкинской дельты и Ханоя. Пришло время для начала долгожданного Всеобщего контрнаступления.

Для того чтобы понять ход событий 1951 года, необходимо уяснить себе то выдающееся положение, которое занимало Всеобщее (генеральное) контрнаступление в стратегии Вьетминя. Труонг Чинь, один из теоретиков революционно-освободительной борьбы Вьетминя, в 1947 году написал книгу под названием “Букварь революции”. На страницах своего труда Труонг предсказывал, что война Вьетминя с французами разделится на три фазы. На первом этапе войска французов окажутся сильнее отрядов Вьетминя, на втором – сложится некий шаткий баланс сил, на третьем – превосходство Вьетминя станет очевидным, и тогда его армия начнет Всеобщее контрнаступление, называемое коммунистами ТТК (аббревиатура от вьетнамского Тон Тан Кот – Всеобщее контрнаступление). Труонг рассматривал ТТК как кульминационный момент борьбы, последний акт перед великой победой.

Труонг Чинь описывает финальную фазу и обстоятельства, которые обусловят торжество вооруженной и политической дay трань, такими словами: “На стадии Всеобщего контрнаступления, когда баланс сил сложится в нашу пользу, в соответствии с выработанной нами стратегией, надлежит перейти к массированному наступлению, врагу же придется обороняться и отступать. Существуют два определяющих фактора нашей стратегии Всеобщего контрнаступления. Первый – мощь нашей армии и нашего народа, а второй – ослабление врага и полная деморализация его войск. Вероятно, окажется так, что наши материальные возможности будут некоторым образом уступать тем, которыми располагает неприятель, но вместе с тем, ввиду особых условий, сложившихся в Индокитае, во Франции, во французских колониях и во всем мире, а также принимая во внимание тенденции к дезорганизации противника и его моральному разложению, нам удастся вывести нашу борьбу на стадию Всеобщего контрнаступления. Так, например, вследствие затянувшейся войны неприятельские солдаты начнут терять боеспособность и утрачивать храбрость, их все сильнее будет охватывать тоска по дому. Экономика Франции ослаблена, снабжение армии затруднено (таким образом, французским солдатам придется терпеть нужду), а французский народ не хочет, чтобы война во Вьетнаме продолжалась… Что же касается нас, то, несмотря на то что материальные ресурсы наши пока еще относительно невелики, боевой дух наш неизменно крепнет… На этой стадии враг сдает многие позиции и укрепляется в крупных городах… Что же до нас, то мы всем народом должны подняться на войну и начать наступление на всех фронтах, чтобы окончательно разгромить противника и добиться полной независимости и объединения страны…”‹2›

Как явствует из вышесказанного Труонг Чинем, в 1951-м лидеры Вьетминя считали предпосылки для ТТК уже сложившимися. В Тонкинской дельте войска Зиапа не уступали мощью французским, а по боевому духу значительно превосходили их. Кроме того, достигнув успехов в 1950-м, вьетнамцы владели инициативой. В общем, по мнению Зиапа, “объективная реальность” предписывала коммунистам начало Всеобщего контрнаступления.

И наконец, существовали военные, политические и экономические императивы, подталкивавшие лидеров Вьетминя к широкомасштабному наступлению. Победы, одержанные Зиапом в 1950-м, не разрешили полностью наиболее жизненно важной проблемы – нехватки риса, а потому аппаратчики из правительства Хо и бойцы Вьетминя по-прежнему сидели на урезанном пайке. Не исчезли трудности, связанные с контролем населения. Коммунистам требовалось больше солдат и больше подвластных территорий, чтобы иметь возможность более обоснованно выступать от имени всего вьетнамского народа. Таким образом, Вьетминю надлежало овладеть если не всей Тонкинской дельтой, то хотя бы значительной ее частью.

И еще одной “шпорой”, больно втыкавшейся в бока “коня” Вьетминя, являлось время. Помощь, оказываемая французам Соединенными Штатами, становилась все более ощутимой. Так, до пятнадцати процентов оборудования и снаряжения, имевшегося в распоряжении французов в 1950 – 1951 гг., были американскими. Разумеется, США не собирались останавливаться на этом, а потому Зиап торопился нанести удар, пока поступление нового оружия и техники не усилили боеспособность войск противника‹3›. К тому же неприятель, боевой дух солдат которого постоянно возрастал, старательно укреплялся на оборонительных рубежах. И наконец, оттягивание сроков начала наступления могло привести к тому, что французы перехватили бы инициативу и сами нанесли удар по позициям Зиапа. Все тот же неутомимый Хо в декабре 1950-го критиковал тех, кто победил французов возле северной границы. “Дядюшка”, конечно, тоже указывал на важность фактора времени. Вот что он говорил: “Враг приходит в себя. Он не будет сидеть и ждать, но атакует снова. Неприятелю нужно выиграть время и приготовиться к ответному удару… Нам тоже нужно выиграть время на подготовку – это необходимое условие для победы над противником. В делах войны время – чрезвычайно важный аспект, который находится в числе трех основных составляющих победы… Только сумев выиграть время, мы сможем создать условия для одоления врага”‹4›. С другой стороны, Хо недвусмысленно и почти грубо давал понять своим товарищам по партии, сколь важно “выигрывать время”, то есть не давать французам ни отдыха, ни срока. Вот что он заявил собравшимся: “Ввиду необходимости выиграть время, наше собрание не должно быть продолжительным… Докладывать надлежит кратко, касаясь только главных проблем. Нечего разводить словеса. От болтовни никакого прока, только время теряем”‹5›.

Несмотря на то что все как будто бы указывало на целесообразность начала Всеобщего контрнаступления, у Хо, похоже, имелись какие-то сомнения. По крайней мере, так обстояло дело в декабре 1950-го. Он предупреждал руководителей Вьетминя: “Давайте-ка не будем… недооценивать врага. Нам предстоит одержать победы еще во многих битвах, прежде чем мы сможем перейти ко Всеобщему контрнаступлению”‹6›. И все же позднее Хо, по всей видимости, изменил свое мнение.

Со своей стороны, де Латтр быстро изыскал средство перехватить инициативу, утраченную французами в прошедшем году. Строго говоря, план главнокомандующего состоял в запоздалой попытке выполнить рекомендации, данные генералом Ревером в 1949-м. Стратегия де Латтра основывалась на одной главной концепции: он намеревался поднять наступательную мощь французских войск до такого уровня, чтобы получить возможность вырвать инициативу из рук Зиапа и атаковать. Генерал резонно полагал, что, если французам не удастся развернуть сколько-нибудь серьезных по масштабам наступательных действий в Северном Вьетнаме, войну можно будет считать проигранной. Во-первых, целью его стало уменьшение количества французских солдат, задействованных для защиты оборонительных рубежей. Для этого ему надо было возвести фортификационную линию по периметру дельты, провести в жизнь внутри “огороженной” территории программу умиротворения и передать оборонительные функции Национальной вьетнамской армии под командованием императора Вьетнама Бао-Дая. Во-вторых, он считал необходимым добиться увеличения получаемой из Соединенных Штатов помощи. Однако в начале января 1951 года его рассчитанная на длительную перспективу стратегия являлась в значительной степени теоретической, поскольку, прежде чем приступить к реализации своей долго-строчной программы, де Латтру предстояло отразить первые атаки в рамках Всеобщего контрнаступления Зиапа.

Зиап решил разыграть первый акт спектакля под названием ТТК 13 января у Винь-Ена, примерно в сорока километрах к северо-западу от Ханоя. Зиап дал этой кампании название “Трап Хуонг Дао” – так звали легендарного вьетнамского героя, которому в течение XIII века дважды удалось отразить вторжение монголов. Ни сам Зиап, ни кто-либо из остальных руководителей Вьетминя не объясняет, почему Зиап избрал в качестве первого объекта наступления именно Винь-Ен. Вообще-то вьетнамские коммунисты никогда не касались публично закончившейся для них катастрофой кампании 1951 года, однако путем логических выкладок можно выявить причину, по которой выбор пал на Винь-Ен – ключевой пункт на пути к Ханою с северо-запада и запада. Местность благоприятствовала атакам Вьетминя. Овладение районом Винь-Ена позволяло вьетнамцам скрытно пройти южнее Вьет-Бака вниз по хребту Там-Дао и подобраться к городу на расстояние в пятнадцать километров. Кроме того, позади французских позиций в Винь-Ене тянулось на несколько километров заболоченное озерцо шириной в несколько сотен метров. Если бы вьетнамцам удалось заставить противника отступать, он неминуемо угодил бы в эту естественную западню. И наконец, победа Вьетминя в Винь-Ене означала бы, что французские позиции в дельте к западу от города и к северу от Красной реки оказались бы отрезанными. В особенности это касалось поста в Вьет-Три. Как, вероятно, рассчитывал Зиап, захват Винь-Ена привел бы к еще одной катастрофической для противника эвакуации – на сей раз к выводу войск из западных фортов. По некоторым сведениям можно предположить, что, покончив с Винь-Еном, коммунисты атаковали бы Вьет-Три‹7›. В любом случае выбор Винь-Ена в качестве первого объекта для Всеобщего контрнаступления представлялся разумным.

Изначально французы вели оборону Винь-Ена силами двух мобильных групп, каждая из которых состояла из трех пехотных батальонов и одного артиллерийского дивизиона. Обе они, с учетом подразделений поддержки, насчитывали около 6000 человек. Одна группа, 3-я, располагалась в Винь-Ене, а другая, 1 -я, в нескольких километрах к востоку от города. Небольшие пехотные части занимали передовые посты в горах к северу. Против шеститысячного контингента французов Зиап выставил две дивизии, 308-ю и 312-ю, всего около 20 000 бойцов. Он намеревался разделить мобильные группы противника и разбить их поодиночке. Первым делом он собирался выманить 3-ю группу из Винь-Ена, атаковав форпост Бао-Чук, который защищали всего пятьдесят человек. Затем Зиап окружил бы отряд, отправившийся на выручку гарнизона Бао-Чука. Уничтожив или серьезно потрепав 3-ю мобильную группу, Зиап предполагал затем двинуть две свои дивизии на охват города, при этом 308-я наступала бы на него с севера, а 312-я – с запада.

План Зиапа едва не удался. На исходе дня 13 января 308-я дивизия атаковала и захватила Бао-Чук. Как и предполагал Зиап, на следующий день (14 января) 3-я мобильная группа выдвинулась на север и угодила в засаду, расставленную 312-й дивизией Вьетминя. Французам досталось. Они потеряли почти весь сенегальский батальон и большую часть 8-го алжирского полка спаги{40}. С наступлением темноты 3-я группа под прикрытием огня артиллерии и тактической авиации “уползла” обратно в Винь-Ен. К вечеру французам пришлось отойти к заболоченному озеру, а вьетминьцы заняли нахолившиеся на севере холмы, с которых просматривался Винь-Ен. Своими атаками силы Вьетминя проделали между позициями 3-й и 1-й групп проход шириной примерно в пять километров. Итак, операция развивалась в точном соответствии с планами Зиапа, а перспективы французов выглядели весьма мрачно.

В тот самый день в Винь-Ен на легком самолете прилетел де Латтр и взял рычаги управления боевыми действиями в собственные руки. Он немедленно приказал 2-й мобильной группе выступать из Ханоя к месту сражения. Он велел командиру 1-й группы доставить потрепанной 3-й группе дополнительное количество боеприпасов и очистить высоты к востоку от Винь-Ена. Кроме того, де Латтр распорядился о переброске подкреплений по воздуху из Южного Вьетнама. 15 января, когда Зиап по непонятным причинам не проявлял активности, в бой вступила 1-я мобильная группа, которая после полудня взяла высоту 157. На следующий день, 16 января, французы повели контратаку с целью захвата господствующих высот. Противник не оказал серьезного сопротивления, и ближе к вечеру французы возвратили себе высоты 101, 210 и 47.

Внезапно после полуторадневного бездействия Зиап нанес удар. В 17.00 16 января вся 308-я дивизия численностью 10 000 человек устремилась со склонов поросшего джунглями хребта Там-Дао на спешно окопавшихся французов. Все это чем-то напоминало знаменитую атаку Пикетта при Геттисберге{41}. Наступление продолжалось и ночью, и на следующий день. В результате ожесточенных боев французы потеряли холмы в центре своей оборонительной позиции, но смогли удержать прикрывавшие фланги высоты 210 и 157. Используя все самолеты, даже транспортные, французская авиация с опустошительным эффектом обрушила пушечно-пулеметный огонь, бомбы и напалм на скопления атакующих войск Вьетминя. Горящий напалм вызвал среди вьетминьцев панику, и они бежали обратно в лес, из которого вышли.

К утру 17 января сложилась критическая ситуация, причем для обеих сторон. Де Латтр, чтобы отбить у врага центральные высоты, ввел в дело свой резерв – три батальона, прибывшие из Ханоя и организованные во 2-ю мобильную группу. Командование Вьетми-ня на рассвете бросило на последний штурм 308-ю дивизию, однако атака ее довольно быстро захлебнулась. Снова исход дела решили французские самолеты-штурмовики. Наконец, 312-я дивизия провела запоздалую атаку с северо-запада. Она не удалась, и сражение стало затихать. Вскоре после полудня вьетнамцы отступили на север в джунгли Там-Дао. Французы, слишком измотанные битвой, позволили им уйти. Зиап не просто проиграл свое первое тщательно спланированное наступление, он еще оставил на поле значительную часть бойцов своих лучших дивизий. Потери коммунистов составили от 6 000 до 9 000 убитыми, 500 пленными и предположительно около 6 000 ранеными. Для Зиапа и всего Вьетминя Винь-Ен стал местом катастрофы.

Как и полагается у коммунистов, Зиап поспешно (23 января) собрал комиссию для расследования причин поражения. Пытаясь переложить вину с больной головы на здоровую, Зиап обвинил свои войска в недостатке боевого рвения и трусости‹8›, что, конечно, было совершеннейшей ложью. Вовсе не бойцы Вьетминя проиграли сражение под Винь-Еном, проиграл его сам Зиап. Во-первых, он недооценил эффективность поддержки авиации, тех преимуществ, которые заключает в себе возможность быстрой переброски подкреплений воздушным путем, а также роста потерь и страха – неминуемых следствий применения напалма. Допущенные им тактические просчеты и без того вели к поражению, однако исход битвы в пользу французов решили авиационная поддержка и применение напалма. При этом Зиап знал, что такое напалм и какое воздействие он оказывает, так как 22 декабря 1950 года французские ВВС уже использовали это средство против скоплений войск Вьетминя. Во-вторых, Зиап упустил несколько тактических возможностей. 14 – 15 января ему удалось разделить французские силы, заставить их пятиться к заболоченному озерцу. Если бы тогда им была проведена скоординированная решительная атака силами 308-й и 312-й дивизий, он вполне мог нанести поражение обеим мобильным группам французов и захватить Винь-Ен.

Третья ошибка Зиапа заключается в том, что 16 января он легко отдал противнику холмы к северу от Винь-Ена, которые его солдаты за день до того отбивали в ожесточенном сражении. Ему следовало приказать им окопаться на удобных для обороны позициях и вынудить французов отвоевывать их у него метр за метром. Сам Зиап никак не объясняет собственных промашек – он никогда и нигде не говорил и не писал о них. Очевидно, он решил увести войска с относительно открытых холмов под прикрытие джунглей, где вьетнамцы несли меньшие потери от действий неприятельской артиллерии и авиации. Вместе с тем хотя его отход на естественным образом защищенные позиции утром 16 января еще можно считать разумным шагом, то, принимая во внимание все те же факторы – огневую поддержку авиации и артиллерии, – массированная атака ближе к вечеру того же дня была не просто неразумной, а самоубийственной.

И наконец, Зиап не сумел правильно координировать действия двух своих пехотных дивизий. Он смог удачно распорядиться ими 13 января, когда 308-я дивизия взяла Бао-Чук, а 312-я устроила засаду 3-й мобильной группе. Вместе с тем в критический момент, когда 308-я предприняла развернутую атаку 17 января, вьетнамский командующий не ввел в дело 312-ю дивизию, хотя имел возможность выдвинуть ее с северо-запада и атаковать участок между занятыми французами высотами и Винь-Енем. Бездействие 312-й дивизии позволило противнику сосредоточить авиацию и артиллерию против 308-й дивизии. Затем 312-я начала свою атаку, но слишком поздно, когда потрепанная 308-я уже была не в состоянии ее поддержать. В итоге получилась классическая “атака по частям” – то, от чего предостерегают боевые уставы всех армий. Так что упрекать в поражении под Винь-Еном следовало не войска Вьетминя, а Зиапа, принявшего необоснованное решение и совершившего тактическую ошибку.

Ограниченный результат победы над Зиапом под Винь-Еном вынудил де Латтра поторопиться с проведением в жизнь своего стратегического плана, призванного увеличить наступательные возможности французских войск. Он немедленно приказал приступить к возведению вокруг дельты цепи укреплений, получившей название “линии де Латтра”. Эта оборонительная полоса протянулась от морского побережья севернее Хайфона на запад к Вьет-Три, а оттуда шла на юго-восток и снова упиралась в море возле Фат-Дьема. “Линия” состояла преимущественно из небольших укрепленных позиций пехоты, сооруженных таким образом, чтобы защитники каждой из них могли поддерживать своих соседей. К середине лета 1951 -го французы завершили строительство шестисот подобных постов, и еще столько же было сдано до конца года.

Вопрос о военной значимости этой тонкой линии укреплений является спорным. Для ее обороны требовалось двадцать пехотных батальонов (свыше двух пехотных дивизий), но при этом она не могла предотвратить просачивания в дельту партизан Вьетминя. “Линия” не очень мешала проходить внутрь периметра даже сравнительно крупным частям Главных сил. Позднее Анри Наварр, один из преемников де Латтра на посту главнокомандующего, назвал ее “чем-то вроде линии Мажино”‹9›. Она оправдала бы свое предназначение, если бы французам удалось со временем организовать ее оборону силами вьетнамских войск. В этом заключалась часть плана де Латтра, и французский главнокомандующий нажимал на Бао-Дая, с тем чтобы тот поспешил с созданием и обучением Национальной вьетнамской армии. Де Латтр даже основал военное училище для подготовки вьетнамских офицеров и в июле 1951-го потребовал от Бао-Дая начать мобилизацию. К сожалению, идея создания боеспособной Национальной вьетнамской армии так толком и не осуществилась.

Согласно стратегическому замыслу де Латтра, строительство “линии” и формирование Национальной вьетнамской армии затевалось с одной единственной целью – высвободить как можно больше французских войск для активного противодействия силам Зиапа, пытающимся проникнуть в дельту, а впоследствии для того, чтобы развернуть планомерное наступление на Вьетминь. Во многом именно из-за того, что Национальная вьетнамская армия так и не стала тем, на что рассчитывал де Латтр, ни ему, ни кому-либо из его преемников на посту главнокомандующего не удалось увеличить наступательную мощь французов в регионе до такой степени, чтобы те оказались способными сокрушить армию Зиапа.

Пока де Латтр строил блокгаузы и принуждал вьетнамское правительство Бао-Дая поспешить с формированием национальной армии, Зиап изучал причины поражения под Винь-Еном и планировал новую операцию, целью которой оставался захват Тонкинской дельты. Он передвинул свои базы снабжения в восточном направлении, заново укомплектовал 308-ю и 312-ю дивизии и к концу марта был готов возобновить активные действия. В ночь с 23 на 24 марта Зиап начал вторую фазу своего Всеобщего контрнаступления, избрав ее объектом небольшую деревушку Мао-Ке, расположенную на северо-восточном участке оборонительного рубежа французов. Эту боевую операцию он назвал кампанией “Хонг Хоа Там” в честь лидера вьетнамского сопротивления, сражавшегося с французами в начале двадцатого века именно в окрестностях Мао-Ке. Выбор Мао-Ке был удачен с нескольких точек зрения. Располагалась она всего в тридцати километрах к северу от Хайфона, ключевого пункта французской “линии жизни” в дельте. Потеря Хайфона или даже создание серьезной угрозы ему могло вынудить противника покинуть дельту. Кроме того, местность позволяла коммунистам скрытно подобраться к Мао-Ке из Вьет-Бака. Туда вело много троп и дорог, по которым вьетнамские носильщики могли бы осуществлять снабжение своих войск из баз Вьетминя во Вьет-Баке и Китае, расположенных достаточно близко от места предстоящей операции. Небольшой гарнизон Мао-Ке состоял из 400 вьетнамцев и африканцев, сломить сопротивление которых, как рассчитывал Зиап, будет несложно. Существовало всего одно соображение, говорившее не в пользу Мао-Ке, однако до поры до времени оно оставалось скрытым для Зиапа.

Он поручил проведение атаки свежей 316-й дивизии, а также выдвинул в район Мао-Ке частично восстановленные 308-ю и 312-ю дивизии, с тем чтобы они могли поддержать необстрелянную 316-ю и развить ее успех. Зиап отдал приказ 304-й дивизии (которую он передислоцировал из Вьет-Бака на позиции к юго-западу от дельты) и 320-й дивизии, находившейся южнее дельты, предпринять отвлекающие атаки и оттянуть на себя резервы французов.

Между ночью с 23 на 24 марта, ставшей началом атаки, и 26 марта вьетминьцам в ходе упорных боев удалось овладеть всеми французскими аванпостами за исключением одного – угольной шахты, где держали оборону девяносто пять воинов-партизан из местного племени то{42}. Как и в Винь-Ене, на начальной стадии операция развивалась вполне удовлетворительно для Зиапа. 26 марта Зиап развернул 316-ю дивизию для решающего штурма. Вот тут и сделался вдруг очевидным негативный момент, не учтенный вьетнамским главнокомандующим при выборе Мао-Ке. Три эсминца и два десантных судна французского военно-морского флота поднялись вверх по течению реки Да-Бак и открыли сильный орудийный огонь по скоплению живой силы 316-й дивизии. Этот обстрел с кораблей, а также налет авиации привели к огромным потерям среди личного состава 316-й и сорвали ее атаку еще до того, как она началась. 27 марта Зиап перегруппировал 316-ю для новой атаки.

Де Латтр на первой стадии наступления противника к Мао-Ке реагировал медленно и осторожно. Даже 26 марта он все еще полагал, что активизация сил Зиапа у Мао-Ке может быть лишь диверсией. Де Латтра беспокоило, что ему никак не удается установить местонахождение 308-й и 312-й дивизий Вьетминя. Он не знал, что им отведена роль поддержки 316-й при Мао-Ке, и опасался их внезапного удара на каком-нибудь участке обороны с северной стороны периметра. Вследствие этого 26 марта де Латтр, наряду с морскими судами, послал к Мао-Ке только один батальон парашютистов и несколько артиллерийских батарей. Рано утром 27 марта, в 4.00 перегруппированная 316-я дивизия со всей яростью бросилась в атаку на бойцов то, оборонявших угольную шахту. Схватка была ожесточенной, но защитникам удалось продержаться до утра, когда в дело вступили французские самолеты, обрушившие на головы коммунистов бомбы и напалм. В 14.00 27 марта французский парашютный батальон выдвинулся из деревушки Мао-Ке, чтобы выручить подразделение, защищавшее шахту, но вскоре натолкнулся на мощный артиллерийский, минометный и пулеметный огонь противника. Весь остаток дня парашютисты были буквально прижаты к земле и лишь ночью смогли вернуться обратно в Мао-Ке.

Двадцать седьмое марта принесло Зиапу и его измотанным войскам еще один сюрприз. С наступлением темноты партизаны то, так храбро оборонявшие шахту от подавляющих сил противника, искусным маневром обошли позиции осаждавших их вьетминьцев и благополучно отступили к деревне. При этом они забрали с собой не только своих раненых, но и семьи соплеменников, жившие при шахте.

Теперь, когда все французские аванпосты были уничтожены, 28 марта Зиап мог начать решающий штурм. В 02.00 артиллерия Вьетминя обрушила на Мао-Ке шквал огня, затем в атаку “живыми волнами” ринулась пехота. В охваченной пожарами и взрывами деревне разгорелся ожесточенный бой. С ближайших подступов французская артиллерия вела заградительный огонь, в то время как парашютисты и уцелевшие солдаты гарнизона сходились с вьетминь-цами в рукопашных схватках, сражаясь за каждую улицу, каждый дом. Второй полк Вьетминя получил приказ поддержать своих товарищей в Мао-Ке, но угодил под артиллерийский огонь французов в заранее пристрелянной зоне и был полностью рассеян. К середине утра штурм прекратился и атакующие начали отходить. Провал очередной тщательно спланированной операции стоил Зиапу более 3 000 человек. Кроме того, он проиграл де Латтру уже второе сражение, хотя заслуга в том последнего и не была особенно велика.

Выявить и “разложить по полочкам” ошибки, допущенные Зиа-пом в сражении при Мао-Ке, довольно легко. Во-первых, он не воспользовался промедлением де Латтра, не сразу пославшего подкрепления к Мао-Ке. Зиапу следовало захватить деревню до появления там парашютного батальона, а также предвидеть вероятность вмешательства французских военно-морских сил, сорвавших атаку вьетминьцев. На протяжении всей операции Зиап проявлял нерешительность, кроме того, он оказался настолько близорук, что не учел возможностей флота противника, как раньше, при Винь-Ене, не рассчитал, сколь губительными для его армии окажутся действия французской авиации.

Несмотря на кровавые неудачи при Винь-Ене и Мао-Ке, Зиап и прочие руководители Вьетминя решили осуществить еще одну попытку Всеобщего контрнаступления и пробиться в дельту до того, как задует муссон. На сей раз Зиап выбрал для нанесения главного удара район реки Дай (Сонгдай) на юго-западном участке линии де Латтра, назвав операцию “Куанг Трунг” по имени легендарного вьетнамского героя, сумевшего в 1789 году разбить китайцев под Ханоем. Критики кампаний, которые вел Зиап в 1951-м, неизменно задаются вопросом: а стоило ли затевать еще одну операцию после поражений при Винь-Ене и Мао-Ке? На первый взгляд их доводы выглядят разумными, однако на решения вьетнамского главнокомандующего все же оказывали влияние факторы, заставившие его вообще начать наступательные действия в том году. Как считал Зиап, время работало на французов, сила которых по мере поступления военной помощи из Соединенных Штатов возрастала. Кроме того, вьетминьцы рассчитывали расширить свои людские ресурсы, а также решить продовольственную проблему, по-прежнему остро стоявшую перед ними. Победа в кампании на реке Дай могла дать коммунистам контроль над провинциями Нинь-Бинь и Нам-Ха, где в год собирали три урожая риса и где жило большое количество потенциальных солдат.

Учитывая все политические, экономические и военные соображения, выбор в качестве объекта для третьего наступления Вьетминя участка на реке Дай можно назвать вполне разумным. Во-первых, объект этой атаки представлялся более скромным, чем конечные цели двух предыдущих кампаний, в первом случае Ханой и во втором – Хайфон. Разработчик операции “Куанг Трунг” был готов в случае успеха удовлетвориться лишь южной окраиной дельты, провинциями Нинь-Бинь и Нам-Ха. Захватив эти провинции, Вьетминь мог бы не только контролировать густонаселенные и богатые рисом территории, но и нанести чувствительный удар по своим врагам католикам, наиболее многочисленным именно в этой части Северного Вьетнама.

Для Зиапа район реки Дай представлялся привлекательным еще и с тактической точки зрения, поскольку хорошо подходил для нанесения неожиданного удара. Оба предыдущих удара были нацелены на северный фланг линии де Латтра, находившийся недалеко от Вьет-Бака и китайской границы – мест концентрации войск и центров снабжения Вьетминя. Именно на этом направлении французы должны были ожидать очередного нападения, так что скрытно подготовленная атака на каком-либо другом участке застигла бы их врасплох. Кроме того, сама местность вдоль реки Дай благоприятствовала проведению внезапной атаки. Западный берег реки, контролируемый вьетминьцами, был выше восточного, где находились французские оборонительные сооружения, и представлял собой обширный и поросший густыми джунглями карст (известковые отложения), изрезанный множеством расщелин, глубоких оврагов и пещер. По нему нападающие могли незаметно выйти на позиции для атаки. На такой местности можно было легко спрятаться от французской авиации. В то же время река Дай, проходимая только для легких речных и десантных судов французов, была слишком мелководной для эсминцев, сыгравших решающую роль при Мао-Ке, и те не имели возможности достичь предполагаемого района боевых действий. Еще одно преимущество Зиап видел в том, что в этой части страны размещалась свежая, еще не изведавшая поражений 320-я дивизия Вьетминя. Столь же важным обстоятельством было наличие в районе предстоящей операции двух ранее просочившихся туда локальных частей Главных сил, 42-го отдельного полка и 64-го полка из 320-й дивизии. Во время своей третьей атаки Зиап собирался использовать эти полки особым образом.

Хотя стратегическая цель Зиапа была ограниченной, тактический план его кампании на реке Дай являлся наиболее впечатляющим по сравнению с планами других операций Всеобщего контрнаступления 1951 года. В течение апреля 312-я дивизия должна была отвлекать внимание французов боевой активностью в секторе Винь-Ена, создав угрозу этому городу и проникнув в глубь тайской территории, лежащей далее к западу. Под прикрытием этой диверсии Зиап. предполагал снять 308-ю дивизию с занимаемой ею позиции на севере дельты и перевести вокруг западной оконечности линии де Латтра для атаки вражеских позиций с юга. Это было монументальное предприятие, предполагавшее не только передислокацию 10 000 – 15 000 солдат, но и использование 40 000 носильщиков. Со своих позиций в карстовом районе, прилегающем к реке Дай, 304-я дивизия должна была наступать на Фу-Ли, а 308-я дивизия – штурмовать Нинь-Бинь. Обе эти атаки планировались как второстепенные и были предназначены для того, чтобы сковать французские резервы. Главный удар предстояло наносить 320-й дивизии, исходная позиция которой находилась далее к юго-востоку. Перед ней стояла задача овладеть южным краем дельты и соединиться со своим 64-м полком около Тай-Биня. Одновременно 42-й отдельный и 64-й полки должны были атаковать французов позади оборонительных рубежей линии де Латтра, чтобы вызвать беспорядок в тылу противника и помешать выдвижению его резервов против 320-й дивизии.

Время поджимало Зиапа. Выбирая момент – конец апреля или самое начало мая, – Зиап рассчитывал на то, что в случае успеха юго-западный муссон, который обычно приходит в середине мая, лишит французов возможности использовать авиацию и ограничит действия их наземных войск. Все это помогло бы ему за время сезона дождей закрепиться на завоеванных позициях. В случае неудачи тот же муссон с его туманами и дождями должен был прикрыть отступление сил Вьетминя.

Однако на войне негибкие планы и схемы часто остаются нереализованными, так вышло и с расчетами Зиапа. Ему приходилось передислоцировать войска, сопровождаемые армией носильщиков, ночью по труднопроходимым джунглям, так, чтобы французская авиация не засекла их передвижений. Тут потребовалась бы напряженная и чрезвычайно слаженная организационная работа, на что неопытный штаб Зиапа был просто не способен. Согласно плану, добывать рис колоннам предстояло на пути их следования, но надежды на это оказались слишком оптимистичными. Крестьяне безо всякого восторга встречали продотряды Вьетминя. К тому же в том году муссон поспешил и принес непогоду на север Вьетнама на несколько дней раньше, в начале мая, что тоже не замедлило сказаться на скорости продвижения войск. В общем, вместо того, чтобы начать наступление в конце апреля, Зиап смог сделать это лишь 29 мая.

Место и время проведения операции оказались полной неожиданностью для французов. Они не предполагали, что коммунисты нанесут удар с южной стороны дельты, а карстовые отложения помогли силам Вьетминя надежно маскироваться в процессе выхода на исходные позиции. Благодаря верному расчету Зиапа вьетнамцам удалось на начальной стадии операции получить необходимые преимущества. Но более всего противника застал врасплох именно момент, выбранный для наступления. Прежде ни одна из сторон не начинала военных действий в период сезона дождей. Таким образом, сложности, связанные с переброской большой группы войск и подготовкой тыловых коммуникаций, подарили коммунистам главное преимущество – внезапность.

Как и раньше под Винь-Еном и Мао-Ке, наступление сначала развивалось успешно для Зиапа. 29 мая 304-я дивизия без проблем форсировала реку Дай в районе Фу-Ли и захватила французские аванпосты. 308-я смяла позиции французов около Нинь-Биня и глубоко проникла в город. В стычке с ними погиб лейтенант Бернар де Латтр, единственный сын главнокомандующего. В этот же самый день в засаду, устроенную коммунистами на реке Дай, угодило несколько лишенных броневой защиты французских речных судов, спешивших на выручку гарнизону Нинь-Биня. Позднее, в ночь с 29 на 30 мая, 320-я дивизия Вьетминя переправилась на французский берег, где сокрушила ряд укрепленных позиций к югу от Нинь-Биня. Де Латтр отреагировал на вражеское вторжение весьма решительно. В течение сорока восьми часов он отправил в район боев три мобильные группы, четыре артиллерийских группы, одну бронетанковую группу и парашютный батальон – силы, эквивалентные примерно двум дивизиям.

1 июня военное счастье начало отворачиваться от Вьетминя. Наступление коммунистов все больше и больше увязало в муссонной грязи и тормозилось стойкой обороной французов. Поскольку части Зиапа оказались на открытых со всех сторон рисовых полях к востоку от реки, французская авиация и артиллерия причиняли им тяжелый урон. В зоне наступления 320-й дивизии возникло дополнительное препятствие – католическое ополчение. Военизированные формирования местных жителей замедлили продвижение 320-й до прибытия французов с их подавляющей огневой мощью. 42-му и 64-му полкам не удалось помешать усилению противника. Здесь опять свою роль сыграли католики, которые предупреждали французов о приготовленных для них засадах и сдерживали продвижение вьетминьских полков. И наконец, французские речные суда из так называемых ди-нассо (dinassauts- сокращение от Division Navale d'Assaut, то есть штурмовой водный дивизион) перегруппировались и возвратились в район боевых действий. Совместно с французской авиацией они принялись топить вьетнамские лодки и сампаны, с помощью которых Зиап попытался организовать доставку боеприпасов и подкреплений трем своим дивизиям, находившимся на восточном берегу реки.

К 6 июня французы стали хозяевами положения. Линии снабжения Вьетминя через реку Дай удалось полностью перерезать, нехватка продовольствия и патронов поначалу ослабила натиск коммунистов, а потом и вовсе остановила продвижение их частей. Зиап осознал, что кампания проиграна, и 10 июня начал вывод своих войск на западный берег реки. Штурм оборонительной линии на реке Дай, последняя операция в рамках Всеобщего контрнаступления, закончился 18 июня. Какие потери понес Вьетминь в этом сражении, в точности неизвестно. Большинство заслуживающих доверия источников сходятся на том, что они составили около 10 000 человек, из которых 1000 попали в плен‹10›.

Провал кампании на реке Дай был обусловлен двумя просчетами, допущенными Зиапом. Во-первых, он не предусмотрел того, какой большой урон нанесут ему дипассо, перерезав и без того тонкие артерии снабжения, пролегавшие через реку. Во-вторых, он не принял в расчет католическое ополчение, которому, с одной стороны, удалось замедлить продвижение его наступающих соединений, а с Другой стороны, свести к нулю все усилия 42-го и 64-го полков по предотвращению переброски французских подкреплений. Зиап проиграл сражение на реке Дай по тем же основным причинам, по которым он не смог одержать верх в боях за Винь-Ен и Мао-Ке, – из-за неверных расчетов и неумения оценить возможности авиации, военно-морского флота и динассо.

Его закончившиеся фиаско кампании 1951 года стоили Вьетминю примерно 20 000 человек, а также инициативы, на время им утраченной. У де Латтра не хватало войск, чтобы воспользоваться промахами Зиапа, иначе бы будущему “архитектору вьетнамской победы” не поздоровилось. Так или иначе, счет по итогам трех кампаний начала 1951 года был таков: три ноль в пользу де Латтра.

Аналитики, занимавшиеся изучением операций Зиапа 1951 года, порицают его не только за то, что он вообще начал ТТК в начале года, но и за грубые тактические просчеты. Несмотря на то что в целом он вполне заслуживает жесточайшей критики, многие из обвинений ему предъявляют незаслуженно. Они не берут в расчет настоящих ошибок Зиапа, допущенных в этом “военном сезоне” – сезоне, изрядно подпортившем его реноме. Из всех специалистов, анализировавших промахи Зиапа, лишь один О'Нилл ставит ему в вину сам факт того, что наступление Вьетминя вообще началось в 1951 году. О'Нилл считает, что Зиапу следовало оценить и правильно использовать “пристрастие французов к атакам”, он уверен, что Зиап поступил бы правильнее, если бы попытался добиться того, чтобы противник атаковал его (Зиапа) на удобной для Вьетминя позиции‹11›. Там (место, правда, не называется) Зиап смог бы использовать преимущества, которых у него не было в дельте. При этом О'Нилл забывает о роли военных и политических факторов. С военной точки зрения Зиап рисковал (последовав совету О'Нилла) добровольно вручить инициативу де Латтру и поколебать боевой дух своих войск. К тому же, промедлив, он, несомненно, предоставил бы французам необходимое для усиления их оборонительных позиций время, дал бы возможность создать Национальную вьетнамскую армию и получить более значительную по объемам помощь из Соединенных Штатов. С точки зрения политики и экономики промедление и ожидание французского наступления только ухудшило бы положение со снабжением рисом и уменьшило бы базу, из которой руководство Вьетминя черпало пополнения. О'Нилл ошибается, Зиап должен был наступать в дельте в начале 1951-го.

В основном критики Зиапа упирают на то, что он начал злополучное Всеобщее контрнаступление слишком рано. Преждевременность – это вообще самая фундаментальная проблема, с которой только сталкивается любой руководитель революционно-освободительной войны. Если он правильно оценит, в какой фазе находится борьба, ведущаяся им и его сподвижниками, то практически неминуемо изберет наиболее целесообразную линию поведения, верными окажутся его политическая и военная стратегия и тактика. Если же он ошибется с выбором момента, то почти наверняка возьмет на вооружение неподходящую стратегию и тактику, а следовательно, потерпит поражение.

Зиап и Труонг Чинь считали, что в 1951 -м военная и политическая ситуация подошли к фазе III – Всеобщему контрнаступлению. В Политбюро высказывались сомнения (в том числе колебался и сам Хо), однако, оценивая обстановку, сложившуюся в конце 1950 года, Зиап пришел к выводу, что “плод созрел” и пора переходить в решительное наступление. По распространенному мнению, войска Вьетминя должны были захватить Тонкинскую дельту в считанные дни, самое большее, недели. Зиап считал, что положение французов так безнадежно, что едва не начал скороспелую и неподготовленную атаку в декабре 1950-го. В то же время французский главнокомандующий находил ситуацию настолько безнадежной, что готовился начать эвакуацию гражданского населения (колонистов) и собирался отдать врагу весь Северный Вьетнам. В этих оценках и намерениях двух противоборствующих военачальников точно отражается различие в боеспособности войск обеих сторон.

Силы сторон были приблизительно равны, не считая, конечно, французских ВВС и флота, которые вплоть до декабря 1950 года широкого участия в сражениях не принимали. Что касается морального состояния солдат, совершенно очевидно, что после боев на трассе № 4 и вокруг нее перевес находился на стороне Вьетминя. То, как направляли действия своих войск французы, свидетельствовало о безответственности, слабости и даже глупости командования. В то время как руководители Вьетминя, напротив, явно оказались на высоте. Осень 1950-го помогла Зиапу крепко-накрепко усвоить прописные истины военного дела – инициативу ни в коем случае нельзя упускать, и еще – ее необходимо развивать. И вьетнамский главнокомандующий крепко удерживал ее в своих руках. Он являлся хозяином положения и мог наступать когда, где и как хотел. Все, что оставалось французам, – реагировать на его действия и надеяться, что им вовремя удастся распознать его планы и не допустить фатального прорыва. Если бы Зиап не попытался использовать всех вышеназванных преимуществ, отложив наступление на конец 1951 года, он, вполне возможно, всего этого лишился. Таким образом, Зиапа, несомненно, следовало бы осуждать, если бы он не нанес удара по противнику. Дело было не в том, что действия вьетнамского командующего оказались преждевременными, дело было в генерале Жане де Латтр де Тассиньи, а также – и, пожалуй, в большей степени – в допущенных Зиапом просчетах.

Основных промахов насчитывалось три. Первый и главный обусловливался неверной стратегической концепцией ведения Всеобщего контрнаступления. Расстановка сил в Тонкинской дельте и диспозиция в январе 1951 года вынуждали Зиапа действовать “на внешней операционной линии”. Говоря понятым гражданским людям языком, перед силами Вьетминя находилась повернутая внутрь “лошадиная подкова” оборонительной линии французов, которые действовали “на внутренней операционной линии”. Открытая сторона этой “подковы” была замкнута береговой линией. Существует набор простых правил, которым надлежит следовать командующему, если он хочет, чтобы его армия успешно действовала, находясь как с внешней, так и с внутренней стороны операционной линии. Прежде всего, тому, кто находится с внешней стороны, желательно (хотя и не обязательно) располагать численным преимуществом над противником, находящимся с внутренней стороны. Находящемуся “снаружи” необходимо добиться четкой координации и взаимосвязи между отдельными атакующими частями. Естественно, нужно, чтобы ими руководили опытные и одаренные командиры, поскольку какие-то решения им придется принимать на местах без оглядки на начальство, то есть импровизировать. Сверх всего прочего, полководцу, которому досталась внешняя часть рубежа, необходимо лишить своего противника возможности перемещать части по внутренней территории “подковы”, чтобы они не могли в нужный момент прибыть к месту прорыва атакующих. Находящийся снаружи командующий должен для этого наступать одновременно со всех сторон, чтобы неприятель не мог снять подразделение со спокойного участка и перебросить туда, где для обороны складывается угрожающее положение. Тут нужно заметить, что Зиап имел другое, нетрадиционное средство затруднить перемещение французских подкреплений по периметру обороны – а именно партизан Вьетминя и части Региональных сил, действовавшие за спиной у противника, внутри самой “подковы”.

Теоретически, чтобы добиться успеха, Зиапу следовало атаковать неприятеля одновременно всеми пятью дивизиями с внешней стороны периметра, в то время как партизанам и прочим подразделениям (включая и части Главных сил), находившимся с внутренней стороны операционной линии, было необходимо оказывать им помощь, нанося удары по неприятелю с тыла. Почему же Зиапа не привлек такой путь? Все дело было во времени – в нехватке времени, – о чем, кстати, и предупреждал товарищей Хо в декабре 1950-го. Надлежало как можно быстрее воспользоваться плодами побед в районе трассы № 4.

Возникает, естественно, следующий вопрос: сколько времени потребовалось бы, чтобы начать наступление силами всех пяти дивизий? Чтобы ответить на него, надо проанализировать фактор, сковывавший действия войск Вьетминя, – систему организации тыла. Мы можем сделать вывод: для подготовки атаки на Винь-Ен Зиапу понадобилось два месяца, отделявших начало этого наступления от предшествующего триумфа коммунистов у трассы № 4. Между сражением у Винь-Ена и операцией против Мао-Ке прошло два с половиной месяца и еще столько же от Мао-Ке до атаки французских позиций на реке Дай. Таким образом, получается, что на подготовку тыловых районов для наступления силами одной дивизии уходил примерно месяц. Итак, одновременный удар всеми пятью дивизиями мог быть нанесен никак не раньше середины апреля или первых чисел мая. В таких условиях Зиапу пришлось бы, вероятно, отправить в бой самую удаленную 320-ю дивизию при минимальной тыловой поддержке. Если бы Зиап решил ждать до середины апреля и даже до начала мая, он не только рисковал уступить инициативу де Латтру, но также и имел все шансы на то, что его наступление утопит в грязи юго-западный муссон. Конечно, Зиап мог потерять разом очень многое, однако на войне великая дерзость часто приводит к великим победам.

Могло ли оказаться успешным наступление одновременно пятью дивизиями? Возможно. В конце концов, сражения при Винь-Ене, Мао-Ке и на реке Дай развивались очень похожим образом. Атаки регулярных воинских частей, скоординированные с действиями партизан в тылу у французов, вполне могли привести к желаемому результату. В последнем случае коммунистическим отрядам, действовавшим с внутренней стороны операционной линии, очень помешали католики, однако там, где население испытывало больше симпатий к Вьетминю и его представителям – на западе и на севере дельты, – подобные препятствия не сорвали бы намерений партизан. Конечно, одновременная атака всеми силами, пусть и отложенная на несколько месяцев, имела больше шансов на успех, чем отдельные удары Зиапа. Избранный же им подход, выразившийся в проведении трех последовательных атак, сыграл на руку де Латтру, так как позволил французам поочередно перебрасывать подкрепления в подвергшиеся нападению районы.

Но наиболее пагубным для Зиапа оказался даже не фактор времени, а недооценка противника – характерная “болезнь”, приступы которой в период индокитайских войн то и дело охватывали командующих силами обеих сторон. Зиап считал, что поражение на шоссе № 4 сильно поколебало боевой дух французов и ему будет достаточно нанести еще один удар, даже не в полную силу, чтобы сломить их сопротивление. Он не принял в расчет также личность генерала де Латтра, энергия и магнетизм которого сумели в короткий срок вернуть боеспособность деморализованным французским частям.

Вторым серьезнейшим просчетом Зиапа в 1951-м стала недооценка возможностей французских ВВС и флота. В каждой из трех наступательных операциях Вьетминя эти виды вооруженных сил обращали возможную победу коммунистов в кровавое поражение. Авиация французов, эффективно используя напалм, расстроила массированные атаки вьетминьцев на Винь-Ен. Корабельная артиллерия эсминцев смешала все карты стратегов Вьетминя при Мао-Ке, а дииассо нанесли коммунистам удар в спину и перерезали их линии снабжения во время кампании на реке Дай. Во всех случаях Зиапа явно заставали врасплох. Он даже не пытался принять какие-то встречные меры, причем как пассивные (маскировка, отвод войск за пределы зоны досягаемости вражеского огня), так и активные (стрельба из зенитных пулеметов по самолетам, ответный артиллерийский огонь по эсминцам или применение пушек и базук против дииассо). Аналитики склонны относить промахи Зиапа на счет его неопытности, незнания того, как работают авиация и флот. Мол, у него самого не было ни самолетов, ни боевых кораблей, и он просто не знал, как можно использовать возможности этих видов оружия. Однако подобный фундаментальный просчет Зиапа нельзя списывать только на неопытность. Во всяком случае, он и раньше мог убедиться в эффективности вражеской авиации – ведь еще в 1947 году французские парашютисты, сброшенные с самолетов, едва не захватили его в плен, а в мае 1950-го такой же десант лишил его победы в Донг-Ке. Надо отметить, что аналогичную ошибку Зиап будет делать и значительно позднее, уже во время войны с американцами.

Третьей крупной ошибкой Зиапа во время Всеобщего контрнаступления 1951 года с полным правом может считаться неуклюжее развертывание войск на поле битвы. Во всех трех кампаниях вьетнамский главнокомандующий продемонстрировал неумение организовать четкое взаимодействие своих соединений, негибкость и нерешительность. При Винь-Ене 16 января, когда 308-я дивизия решительно атаковала противника, 312-я бездействовала. 17 января, когда 312-я дивизия наконец устремилась вперед, 308-я, напротив, уже совершенно выдохлась, понесла большие потери и не могла поддержать товарищей. Оставление удобных для обороны позиций на высотах перед Винь-Енем, а затем попытка вернуть их, после того как французы успели закрепиться там, есть знак либо нерешительности, либо неспособности быстро оценивать обстановку и, соответственно, верно реагировать. При Мао-Ке Зиап, имея под рукой две свежие дивизии (308-ю и 312-ю), не смог воспользоваться промедлением де Латтра, с запозданием пославшего подкрепления защитникам оборонительного рубежа. Когда 26 марта огонь корабельной артиллерии французов рассеял готовые броситься на врага вьетминьские части, Зиап отреагировал на ситуацию медленно и негибко: он отложил атаку, хотя и располагал большими незадействованными резервами.

Неумение Зиапа грамотно распорядиться имеющимися в наличии силами стало главной причиной провала кампании на реке Дай. Ему следовало попридержать 320-ю дивизию, которой он отвел основную задачу, до тех пор, пока 304-я и 308-я дивизии не связали бы силы французов и не заставили бы де Латтра бросить немногочисленные резервы на север. Вообще же Зиапу надлежало использовать 320-ю как мобильный резерв и ввести ее в действие для закрепления успехов 304-й и 308-й дивизий или даже передвинуть в северном или южном направлении от района боев, которые вели те два соединения, для осуществления флангового обходного маневра. Однако все три его дивизии наступали против мощных оборонительных сил противника одним эшелоном, к тому же в лоб.

Ко всем военным просчетам Зиапа следует добавить и еще один, иного характера, это – неумение признавать свои собственные ошибки. Так, после поражения при Винь-Ене он обвинил в том, что произошло, бойцов Вьетминя, совершенно несправедливо упрекнув их в недостатке боевого пыла и в трусости. В военной истории не так уж много подобных прецедентов. Это все равно как если бы генерал Роберт Э. Ли{43} после Геттисберга заклеймил клеймом трусов Пикетта и его виргинцев. Несмотря на очень сложное положение, в котором оказался Зиап в результате срыва наступления, нет никаких оправданий его отвратительной лжи и попытке переложить ответственность за поражение на ни в чем не повинные войска. Как известно, Ли повел себя совершенно иначе. Когда немногие уцелевшие бойцы из дивизии Пикетта вернулись в расположение южан, он встретил их со слезами на глазах и со словами: “Один лишь я виноват во всем”. Поступок же Зиапа не только не достоин человека, мечтавшего встать в один ряд с “великими воителями”, но и просто наделенной волей личности. То, что солдаты Зиапа продолжали отлично сражаться после всех перенесенных испытаний и после несправедливых обвинений командующего, говорит об огромной роли политико-воспитательной обработки, которой они подвергались. Немногие армии смогли бы в аналогичных условиях зарекомендовать себя аналогичным образом.

Первая половина 1951 года стала для Зиапа временем поражений и самым черным временем на протяжении всей карьеры. Он не выдержал испытания на звание “великого воителя”, даже на звание человека с твердым характером. Совершенно непостижимо, как ему удалось удержаться на плаву после такого крупного провала, даже учитывая его колоссальное политическое влияние. В любой другой армии мира на нем бы поставили крест как на профессионале. Но, вне зависимости от причин, он уцелел и даже сохранил свой пост. Но самое главное, Зиап умел учиться, и уроки весны 1951-го пошли ему на пользу. Он продолжал борьбу. Редко кому из полководцев жизнь столь незаслуженно предоставляла возможность совершить вторую попытку, и ни один не сделал столь же много, чтобы оправдать доверие судьбы.

После боев на реке Дай в мае – июне 1951 года юго-западный муссон заставил командующих вооруженными силами обеих воюющих сторон прекратить активные операции до конца сентября. Военная ситуация оставалась неопределенной. Зиап, задававший темп боевым действиям в первую половину 1951-го, зализывал раны. Со своей стороны, победитель де Латтр не располагал достаточным количеством войск, чтобы воспользоваться поражением Зиапа. Когда наступил сентябрь, Зиап и де Латтр напоминали двух дуэлянтов, ожидавших с пистолетами наготове, когда секундант даст отмашку платком. Кто выстрелит первым?

Первым был Зиап. Он нанес удар по небольшому населенному пункту Нгья-Ло, расположенному в ста пятидесяти километрах к западу от Ханоя и в восьмидесяти пяти от западного рубежа линии де Латтра. Важность этого городка для де Латтра заключалась в том, что он был местной “столицей” тайцев, постоянных союзников французов. В ночь со 2 на 3 октября два полка 312-й дивизии напали на прикрывавший его пост, однако в ходе ожесточенного боя маленький гарнизон отразил атаку противника. На следующий день генерал Салан, замещавший де Латтра, пока тот находился в Париже, поддержал защитников Нгья-Ло, выбросив на их оборонительные позиции французский парашютный батальон. Столь скорое прибытие подкрепления спасло гарнизон города, и вторая атака двух полков 312-й дивизии, проведенная ночью, была отбита. 4 октября Салан осуществил выброску еще двух парашютных батальонов в самом осажденном пункте и его окрестностях{44}. Это второе подкрепление, а также мощная поддержка с воздуха, которую оказывала защитникам Нгья-Ло французская авиация, вынудили Зиапа отозвать атакующие части и отвести их за Красную реку. Попытка Вьетминя отыграться и перехватить инициативу провалилась, теперь ход предстояло сделать де Латтру.

Хотя большого значения эпизод при Нгья-Ло не имел, сражение это определило дальнейшее течение событий. Зиапу оно показало, что он сделал верные выводы из недавних поражений. Первым делом он отказался, по крайней мере временно, от попыток атаковать в лоб укрепленные рубежи линии де Латтра и решил, что на нынешнем этапе правильнее будет выманивать неприятеля с его оборонительных позиций и навязывать бой там, где это будет выгодно Вьетминю. Для этого следовало создавать угрозу сравнительно далеким от дельты городам, областям или союзникам французов (например, тайцам), на помощь которым де Латтру придется отправлять войска. Кроме того, Зиап понял, что бросать солдат в кровавую мясорубку стоит лишь тогда, когда есть твердая надежда на успех.

Де Латтр же, в свою очередь, недооценил значение боев при Нгья-Ло. Сравнительно легко доставшаяся победа создала ощущение того, что моральное состояние бойцов Вьетминя и их боевые качества значительно ухудшились, кроме того, французы убедились в том, что в любой момент смогут легко подать воздушным путем помощь любому подвергшемуся нападению противника гарнизону. Если де Латтр так думал, то он ошибался, причем в обоих случаях. Между тем он верно определил, что при первой же представившейся возможности Зиап попытается перехватить инициативу. Все это означало, что де Латтру надлежит действовать, если он не хочет раз и навсегда перейти к обороне. Такая позиция – даже если забыть о ее опасности – была решительно неприемлемой для жесткого и привыкшего побеждать француза.

Кроме нежелания упускать инициативу, существовали и другие причины, подталкивавшие де Латтра к активным действиям. Во-первых, надлежало использовать высокий боевой дух французов, обусловленный их победами над войсками Вьетминя, моральное состояние которых, как считал де Латтр, напротив, находилось на очень невысокой отметке. Во-вторых, он по-прежнему нуждался в увеличении поставок снаряжения и присылке пополнений из Франции. Чтобы заставить Национальное Собрание шевелиться, нужно было продемонстрировать ему и французскому народу способность экспедиционного корпуса атаковать и, как следствие, в конечном итоге выиграть войну. В-третьих, успешные наступательные действия явились бы залогом гарантий предоставления дополнительной американской помощи, поскольку в тот момент многие официальные лица в Соединенных Штатах сомневались в способности французов одержать победу в Индокитае и, соответственно, в целесообразности оказывать им поддержку. И наконец, Девийер и Ла-кутюр выдвигают еще одно соображение в отношении того, почему де Латтр должен был развернуть наступление. По их мнению, де Латтр считал, что у французов нет шансов одолеть коммунистов и рано или поздно сторонам придется садиться за стол переговоров. Главнокомандующий хотел дать Франции возможность действовать на таких переговорах с позиции силы, а для этого ему требовалось показать противнику способность французов не только обороняться, но и успешно наступать‹12›.

Де Латтру предстояло подыскать цель для атаки, помня о трех необходимых условиях. Во-первых, этот объект должен был иметь некоторую политическую, стратегическую или тактическую ценность для обеих сторон. Во-вторых, выбирать его следовало вблизи оборонительных рубежей французов (не более чем в сорока – пятидесяти километрах). И наконец, по причинам психологического характера было бы предпочтительнее, чтобы французы могли находиться в завоеванном пункте сколь угодно долго.

В конце 1951 года существовало три населенных пукнта, отвечавших требованиям де Латтра (см. карту на с. 113). Тань-Хоа, крупный город, лежащий в пятидесяти километрах к югу от линии де Латтра, являлся центром региона, откуда коммунисты получали значительную часть риса, питавшего их армию. Второй потенциальной целью мог стать Тай-Нгуен, расположенный в сорока километрах севернее французских позиций. Он был воротами во Вьет-Бак – центр мятежа и место, где действовало правительство Вьетминя. Тай-Нгуен являлся важной базой снабжения и промышленным центром вьетминьцев. Наконец, существовал еще Хоа-Бинь, находившийся в тридцати километрах юго-западнее французской “подковы”. Привлекательность его для де Латтра обуславливалась двумя причинами: Хоа-Бинь представлял собой ключевое звено в протянувшейся с севера на юг цепи коммуникаций Вьетминя, поскольку стоял как раз между “хлебной корзиной”, находившейся в Тань-Хоа, и Вьет-Баком. Кроме того, Хоа-Бинь являлся центром муонгов – традиционно лояльной к французам народности.

Де Латтр выбрал Хоа-Бинь. Кроме вышеназванных причин, говоривших в пользу такого выбора, наличествовала и еще одна. Во-первых, он находился ближе к французским позициям, чем Тань-Хоа или Тай-Нгуен. Во-вторых, его захват позволил бы расширить площадь “подковы”, подвинув оборонительные рубежи в юго-западном направлении. В-третьих, при наступлении на Хоа-Бинь французы могли рассчитывать на помощь племени муонг, тогда как население в окрестностях Тань-Хоа и Тай-Нгуен и в самих этих городах поддерживало Вьетминь. И последнее, наступать на Хоа-Бинь можно было как по дороге, так по реке и по воздуху, хотя на каждом из этих трех путей французы могли столкнуться с серьезными трудностями. Наземная дорога из Ксюан-Мая на Хоа-Бинь, так называемая Route Coloniale 6 (колониальная трасса № 6), являлась на деле всего лишь тропой, ведущей через джунгли. На протяжении многих лет бойцы Вьетминя взрывали имевшиеся на ней мосты и разрушали дорожное покрытие воронками от мин и снарядов, а то, что не удалось испортить вьетнамцам, взрыхлили своими бомбами французские самолеты. Благодаря густым джунглям, плотной стеной окаймлявшим трассу с обеих сторон, она идеально подходила для устройства засад, в чем вьетминьцы были большими специалистами. По Черной реке из Трунг-Ха можно было наладить снабжение войск, ведущих боевые действия в районе Хоа-Биня, с помощью небольших судов и динассо. Однако и тут джунгли подступали вплотную к воде, в них вполне могли спрятаться группы вьетминьцев с базуками и безоткатными пушками. И наконец, над взлетно-посадочной полосой у Хоа-Биня доминировали две высоты, с которых летное поле прекрасно простреливалось огнем зенитных средств, минометов и орудий полевой артиллерии.

Де Латтр начал наступление на Хоа-Бинь 14 ноября с выброски трех французских парашютных батальонов на летное поле у Хоа-Биня, после чего десантники, почти не встречая сопротивления, овладели городом. В тот же день французы приступили к выполнению еще двух отдельных операций по зачистке берегов Черной реки и окрестностей колониальной трассы № 6 на участке между рубежами линии де Латтра до Хоа-Биня. Сухопутные тактические силы, имевшие в своем составе около пятнадцати батальонов, устремились в западном направлении по Route Coloniale 6 и на исходе второго дня операции вышли к Хоа-Биню. Французы немного привели в порядок дорогу, однако густые джунгли по обочинам остались нетронутыми. Также в течение двух дней французами на примерно двадцати десантных судах было открыто сообщение по Черной реке. Нигде при этом не отмечалось организованного сопротивления со стороны вьетминьцев. Таким образом, началась операция вполне успешно.

Для перехода к ответным действиям Зиапу понадобился почти месяц. Прежде всего, ему было необходимо понять, какова истинная цель де Латтра. Затем ему предстояло переместить в регион Хоа-Биня три дивизии с севера и с запада. В целях организации тыловой поддержки надлежало создать довольно крупную базу снабжения к западу от Хоа-Биня, что традиционно являлось для Вьетминя трудной и требовавшей значительного времени задачей. И наконец, Зиапу нужно было разработать план своей операции. Французы воспользовались передышкой для оборудования серии небольших укрепленных пунктов па западном берегу Черной реки и вдоль колониальной дороги № 6 от Ксюан-Мая до Хоа-Биня.

Зиап решил не атаковать всеми силами крупное сосредоточение противника в Хоа-Бине, а сконцентрировать усилия на коммуникационных артериях, каковыми являлись Route Coloniale 6, Черная река и взлетно-посадочная полоса в Хоа-Бине. В соответствии с этим он приказал 312-й дивизии атаковать посты на западном берегу Черной реки. 308-я дивизия должна была содействовать наступлению 312-й дивизии вдоль реки, а также оказывать давление на сам Хоа-Бинь. 304-й дивизии предстояло нападать с юга на французов вдоль колониальной трассы № 6. Чтобы выманить французские резервы из Хоа-Биня, 316-й и 320-й дивизиям надлежало, просочившись в дельту соответственно с севера и юга, развернуть там партизанскую войну и всячески мешать снабжению гарнизона Хоа-Биня. 9 декабря Зиап нанес удар по Ту-Ву, одному из постов, обеспечивавших нормальное судоходство по Черной реке. Два вьетминь-ских полка из состава 312-й дивизии атаковали две роты марокканцев, находившихся в данном укреплении. Завязался отчаянный и жестокий бой. Вьетминьцы атаковали “живыми волнами”. Не считаясь с огромными потерями, они с криками бросались вперед через минные поля и заграждения из колючей проволоки навстречу убий-ственныму огню стрелкового оружия, танковых пушек и полевых орудий, бивших по ним прямой наводкой. Они уничтожили танки и пушки, разрушили фортификационные сооружения и, в конце концов, загнали марокканцев на маленький островок на реке. Дальше вьетминьцы не пошли. Покончив с опорным пунктом, они удалились на рассвете, оставив на месте боя 400 трупов своих товарищей. Сложился определенный стереотип действий Вьетминя – атака, уничтожение укрепленного поста и отход. Так поступали коммунисты, нападая на форты французов по берегу Черной реки на протяжении всего декабря. На колониальной дороге № 6 французы постоянно несли потери из-за засад, устраиваемых там вьетминьцами. Моральный дух войск заметно поколебался. В довершение всего 20 ноября место умиравшего во Франции от рака генерала де Латтра занял генерал Салан.

В начале января 1952 года Зиап приступил ко второй фазе операции. Он интенсифицировал атаки на малые укрепленные пункты вдоль реки и усилил нажим на противника на колониальной трассе № 6 частями 304-й дивизии. В результате Салан был вынужден ликвидировать все форпосты на западном берегу Черной реки, после чего его линия снабжения осталась без прикрытия. Чтобы довершить свой успех на данном участке, 12 января вьетминыды устроили на реке крупную засаду, благодаря чему сумели пустить на дно шесть речных судов и повредить остальные.

Одновременно Зиап развернул широкомасштабную операцию по взятию под контроль колониальной трассы № 6 и по пресечению воздушного сообщения с Хоа-Бинем. 8 января 304-я дивизия, усиленная одним полком из состава 308-й, атаковала цепочку укрепленных позиций вдоль колониальной трассы № 6. В ожесточенных боях обе стороны несли значительные потери. Так, например, при Ксом-Фео 88-й полк 308-й дивизии в ночной атаке против батальона Иностранного легиона вывел из строя одну роту французов и потрепал остальные, но в то же время оставил на поле боя 700 человек{45}. Вместе с тем к середине января Вьетминю удалось прекратить сообщение между Ксюан-Маем и Хоа-Бинем по колониальной дороге № 6.

Во время проведения этой операции 304-я и 308-я дивизии приступили к действиям по пресечению воздушных поставок в Хоа-Бинь. Артиллерийским обстрелом с господствующих высот и неожиданно плотным огнем средств ПВО вдоль взлетно-посадочной полосы вьетминьцы уничтожили, по меньшей мере, шесть самолетов. Таким образом, к середине января Зиапу удалось добиться почти полной изоляции французов в Хоа-Бине.

Салан решил не просто возобновить сообщение по колониальной трассе № 6, но и очистить заросли вдоль нее. Для выполнения этих задач французы задействовали двенадцать пехотных батальонов и три артиллерийских группы. Даже располагая столь значительными силами, они потратили одиннадцать дней (с 18 по 29 января) для того, чтобы очистить сорокакилометровый участок пути, причем каждый из километров дороги был полит французскими кровью и потом. К концу января Салан осознал, что не может держать большой контингент французов буквально запертым в Хоа-Бине, как в ловушке. Он продолжал терять людей, необходимых для пресечения партизанской деятельности, которую развернули в Тонкинской дельте 316-я и 320-я дивизии. Операция не удалась, теперь оставалось только сделать все, чтобы закончить ее с возможно меньшими потерями.

В начале февраля Салан принял официальное решение о выводе войск из Хоа-Биня. Для прикрытия отхода он разработал операцию “AMARANTH”, раскладывавшуюся на три этапа. Осуществлять ее предполагалось методом “лягушачьих прыжков”, суть которого заключалась в следующем. Одна группа удерживала какую-то ключевую точку (например, перевал), обеспечивая отход остальных. Затем первую группу прикрытия сменяла вторая, и в итоге все войска отступали за линию де Латтра. Чтобы осуществить эту сложную операцию, Салан приказал бросить в бой все имевшиеся в распоряжении французов резервы. Для прикрытия отхода наземных сил с максимальной отдачей должна была работать и авиация.

Операция началась в 19.00 22 февраля. Ход Салана застал Зиапа врасплох, и французский гарнизон Хоа-Биня с 1000 гражданских лиц (представителей племени муонг) перешел Черную реку без всякого противодействия со стороны Вьетминя{46}. Зиап нанес удар следующим утром, и на колониальной трассе № 6 разгорелось ожесточенное сражение. Первую блокирующую позицию французы заняли на высотах при Ксом-Фео, где 8 января 88-й полк 308-й дивизии Вьетминя потерял 700 человек. Бойцы Иностранного легиона держались на данном участке до тех пор, пока мимо них не проследовал весь гарнизон Хоа-Биня{47}. Затем они, в свою очередь, начали отходить по колониальной трассе № 6 к перевалу Кем, расположенному километрах в пятнадцати ближе к Ксюан-Маю. 23 февраля французы с боем пробились к перевалу и сменили находившуюся там воинскую часть. На следующий день легионеры (последнее подразделение) прорвались к линии де Латтра в Ксюан-Мае. Эти бои были очень упорными. Французские артиллеристы сделали по врагу свыше 30 000 выстрелов, операцию поддерживало 20 000 солдат и офицеров наземных сил, а французская авиация наносила по противнику непрерывные удары с воздуха.

Обе стороны понесли серьезные потери. Французы потеряли 5 000 человек, и силы Вьетминя, учитывая их тактику атак “живыми волнами”, – никак не меньше. Обе стороны приписывали победу себе, но в действительности верх взял конечно же Зиап. Хоа-Бинь-ская кампания еще раз обнаружила слабость французов, которые оказались почти неспособны наступать и могли чувствовать себя хозяевами положения лишь в Тонкинской дельте.

Для грозного француза, генерала Жана де Латтра де Тасси-ньи, война в Индокитае стала последней войной. Он прибыл в Париж ближе к концу ноября 1951 года, а менее чем через два месяца, 11 января 1952-го, умер от рака простаты. За несколько часов до своей кончины он получил последнее в своей жизни повышение, став маршалом Франции. Он надолго останется в памяти солдат как высококлассный профессионал, сумевший поднять упавший моральный дух Французского экспедиционного корпуса и возвратить ему боеспособность, утраченную после катастрофы на китайско-вьетнамской границе. Его достижения в течение многих лет будут изучать в военных академиях и училищах стран свободного мира. Кроме всего прочего, герой трех войн оставил после себя в Индокитае так называемую “линию де Латтра”. Несмотря на то что генерал Наварр, один из его преемников на посту главнокомандующего французскими силами в регионе, отзывался о ней с пренебрежением, укрепленная линия, сооруженная по инициативе де Латтра, выполнила свое предназначение – войскам Вьетми-ня так никогда и не удалось прорвать ее рубежей силой. Де Латтру принадлежит значительная роль в создании Национальной вьетнамской армии. К несчастью для Франции, эта армия так никогда и не смогла оправдать возлагавшихся на нее надежд. Если бы случилось иначе, местные вьетнамские силы развязали бы руки французам и позволили бы им перейти к решительным наступательным действиям. Этого не произошло, однако не де Латтр тому виной. Кроме всего прочего, “король Жан” имел вес и влияние, позволявшие ему получать американскую помощь. Именно благодаря содействию американцев удалось создать и вооружить Национальную вьетнамскую армию, из США поступало к Французскому экспедиционному корпусу оружие и снаряжение. Кроме материальной помощи, де Латтру удалось заручиться политической поддержкой дела французов со стороны Соединенных Штатов. Впоследствии вмешательство США приобрело такие формы, которых ни сам де Латтр, ни кто-либо другой не мог предвидеть.

Вместе с тем, несмотря на все заслуги де Латтра за время его непродолжительного пребывания на посту главнокомандующего, именно он начал Хоа-Биньскую кампанию, и потому именно он должен разделять ответственность за ее неудовлетворительное завершение. Невзирая на все приведенные выше причины, побудившие де Латтра во второй половине 1951 года предпринять данный шаг, захват Хоа-Биня нельзя назвать разумным решением. В ретроспективе хорошо видно, как недооценка Зиапом мощи де Латтра весной 1951-го обернулась тем, что осенью французский главнокомандующий, в свою очередь, недооценил своего врага. На стороне Зиапа имелась целая комбинация преимуществ в виде трех ударных дивизий, джунглей, негодных дорог, узкой реки с зарослями по берегам и господствующих высот вблизи летного поля под Хоа-Бинем. Располагая для наступления войсками, эквивалентными двум усиленным дивизиям, де Латтр был не в состоянии нейтрализовать все эти преимущества. К тому же де Латтра поразил тот самый недуг, от которого в разное время страдали все командующие в Индокитае, как французские, американские и южновьетнамские, так и северовьетнамские. Он недооценил противника.

Со своей стороны, Зиап заслуживает хорошей оценки за то, как он провел Хоа-Биньскую операцию. Он быстро разобрался в том, насколько уязвимы вражеские линии коммуникаций, чем весьма разумно воспользовался. Отказавшись от тактики, лишившей Вьет-минь многих тысяч бойцов во время неудачного ТТК, Зиап избежал лобовых атак против оборонительной позиции французов при Хоа-Бине. Он показал на деле, что научился противостоять французским ВВС и ВМС. Используя маскировку, укрытия и средства ПВО, вьетминьцы, руководимые Зиапом, свели к нулю французское превосходство в воздухе, а дипассо они вытеснили с Черной реки, расставляя засады по ее заросшим джунглями берегам и обстреливая вражеские суда с близкого расстояния из безоткатных орудий.

Некоторые аналитики критикуют Зиапа за то, что он не смог определить время начала отступления французов из Хоа-Биня и их переправы через Черную реку, а потому пропустил самый удачный момент для нападения. Зиапа подвела разведка. Вьетминьцам приходилось действовать на территории враждебно настроенных к ним муонгов, а потому они не могли, как обычно, рассчитывать на помощь местного населения. Существовала и другая причина. Французы все тщательно подготовили и тронулись в путь после наступления темноты 22 февраля, а к восходу солнца следующего дня уже переправились через реку. Застигнутые таким маневром врасплох, войска Вьетминя, как это часто с ними случалось, не сумели быстро отреагировать на неожиданно изменившуюся ситуацию. Они испытывали недостаток в надежных средствах связи, при том что подготовка их кадров предусматривала четкое действие командиров лишь в соответствии с заранее спланированными схемами, а система тылового снабжения отличалась неповоротливостью.

Хоа-Биньская кампания завершила крупномасштабные операции начала 1952 года. Вьетминьцы продолжали партизанскую войну в тылу французских войск. Французы вели борьбу против партизан с внутренней стороны оборонительных рубежей, и к марту им пришлось создать несколько мобильных групп, чтобы обеспечить функционирование своих тыловых коммуникаций. Еще одна кампания Первой Индокитайской войны закончилась, не принеся определенности в раскладе сил никому, за исключением, конечно, тысяч людей, отдавших свои жизни в сражениях. Для них военный сезон завершился более чем определенно.

1. O'Ballance, Indo-China War, p. 121.

2. Truong Chinh, Primer for Revolt: The Communist Takeover in Vietnam (New York: Frederick A. Praeger, 1963), pp. 152-153.

3. O'Ballance, Indo-China War, p. 122.

4. Ho Chi Minh, On Revolution (New York: Frederick A. Praeger 1967) pp. 203-205.

5. Ibid.

6. Ibid.

7. Fall, Street, p. 34.

8. O'Neill, Giap, p. 90.

9. Henri Navarre, Agonie de L' Indochine (Paris: Plon, 1958), p. 22.

10. O'Ballance, Indo-China War, p. 138; O'Neill, Giap, p. 99 (by indirection).

11. O'Neill, Giap, pp. 85-86.

12. Devillers and Lacouture, End of a War, p. 30.

Зимне-весенняя кампания.

Сентябрь 1952 – май 1953 гг.

В сентябре 1952 года дожди, принесенные юго-западным муссоном, пошли на убыль, сигнализируя о том, что в Индокитае наступает новый сезон войны. Пора было начинать “зимне-весеннюю кампанию” 1952 – 1953 гг. Главные силы Вьетминя, насчитывавшие тогда от 110 000 до 125 000 человек, имели в своем составе шесть пехотных дивизий (325-я дивизия была сформирована в Аннаме в конце 1951 года), четыре отдельных пехотных полка и пять-шесть отдельных пехотных батальонов. К 1952 году “китайские товарищи” поставили вьетнамским коммунистам такое количество пулеметов и минометов, что те смогли обеспечить ими все свои части. Для оказания поддержки пехоте Зиап сформировал седьмую дивизию, 351-ю тяжелую (то есть дивизию тяжелого вооружения), состоявшую из двух артиллерийских полков, одного инженерно-саперного полка и нескольких легких зенитных частей. В распоряжении артиллерийских полков находились 120-миллиметровые минометы и 105-миллиметровые гаубицы, части ПВО были вооружены 20-миллиметровыми и 40-миллиметровыми зенитными пушками. Функции поддержки частей Главных сил исполняли 60 000 – 75 000 бойцов Региональных сил, а также от 120 000 до 200 000 ополченцев и партизан, в большинстве своем плохо вооруженных, необученных и неорганизованных‹1›.

В середине 1952 года Французский экспедиционный корпус (включая контингенты ВВС и ВМС) насчитывал 90 000 человек. Из них примерно 50 000 составляли французы. Остальные – бойцы Иностранного легиона, североафриканцы и находившиеся на французской службе вьетнамцы‹2›. Все эти части были хорошо обучены и экипированы, ими руководили опытные командиры, в частности на уровнях от капрала до подполковника. Для обеспечения поддержки экспедиционного корпуса создавалась Национальная вьетнамская армия численностью в 100 000 человек. Однако не оказывала ощутимой помощи французским войскам из-за плохо налаженной системы комплектования, постоянного дезертирства, нехватки командных кадров, а также вследствие борьбы, которую американцы и вьетнамское правительство, с одной стороны, и французы – с другой, вели за контроль над этими туземными частями. Таким образом, в сентябре 1952 года сопоставление реальных сил, которыми располагали стороны, дает основание сделать вывод, что в предстоящем наступлении Зиап мог выставить в поле практически все 120 000 человек, тогда как у французов для ведения активных действий имелось около 50 000 солдат и офицеров. Остальным приходилось защищать оборонительные рубежи линии де Латтра или гоняться за неуловимыми партизанами у себя в тылу.

У французов теперь был новый командующий, генерал Рауль Салан – весьма примечательная фигура. Интересен он не столько своими заслугами на поприще войны в Индокитае, сколько личными качествами и той ролью, которую позднее сыграл как лидер военного мятежа против де Голля во Франции. Этот генерал имел большое количество наград, причем среди его многочисленных медалей был и американский Крест за отличную службу, полученный за “беспримерный героизм”, когда в последние дни Второй мировой войны Салан командовал 14-й дивизией, той самой, которую де Латтр возглавлял в 1940-м{48}. Салан не был новичком в Индокитае. Еще молодым капитаном он служил в отдаленном районе Лаоса, где выучился бегло говорить на лаотянском языке. Он вернулся в Индокитай в начале 1946 года как командующий французскими войсками на Дальнем Востоке и покинул этот пост в начале 1947-го, чтобы вновь оказаться здесь в 1950 году в должности заместителя де Латтра. Когда последний, терзаемый неизлечимой болезнью, вернулся во Францию, верховным комиссаром и главнокомандующим французскими силами в Индокитае стал Салан.

За свою любовь к культуре и обычаям Востока, а также за атмосферу таинственности, которой он окружал свою деятельность, Салан получил во французской армии прозвище Мандарин. Де Голль отзывался о нем так: “Было в этом способном, умном и в чем-то даже приятном человеке нечто непонятное, неуловимое и непостижимое”‹3›. Если забыть о личных качествах Салана, в операциях, которые он проводил в Индокитае в 1952 году, не было ничего не понятного или не постижимого, исход их был вполне предсказуем и малоутешителен.

На протяжении всего сезона дождей – с мая по сентябрь 1952 года – Зиап усиленно трудился над выработкой стратегического курса, который помог бы ему одолеть французов. В первую очередь вьетнамский главнокомандующий внимательно проанализировал итоги предыдущих кампаний, взвесил все слабые и сильные стороны – как свои, так и противника. Сильными сторонами французов являлись: (1) оборонительная мощь линии де Латтра, (2) способность перебрасывать подкрепления на любой участок периметра этой линии и, наконец, (3) поддержка авиации, военно-морского флота, дипассо и артиллерии, в тех случаях, когда позволяли расстояние, местность и погода. Теперь Зиап точно знал, чего ему не следует делать – он не должен атаковать французские укрепленные позиции вдоль линии де Латтра.

К счастью для Зиапа, у французов хватало слабых мест. Во-первых, сражение при Хоа-Бине показало, что на сколько-нибудь заметном удалении от линии де Латтра войска Французского экспедиционного корпуса становятся весьма уязвимыми. В условиях активного противодействия со стороны вьетминьцев, плохих дорог, неудобной местности и густых джунглей французам, испытывавшим недостаток в транспортной авиации, было очень трудно наладить бесперебойное снабжение своих сухопутных сил наземным или речным путем. Во-вторых, из политических соображений французам приходится оказывать помощь дружественным народностям (таким, как тайцы и муонги), религиозным группам (например, католикам под Нам-Динем) и той части старой французской Индокитайской империи (Лаосу), власти которой сохранили тесные политические связи с Францией. В-третьих, у французов было меньше солдат, которых они могли бы использовать для наступательных операций, чем у Вьетминя. В-четвертых, французская авиация привязана к взлетно-посадочным площадкам, расположенным в Тонкинской дельте, а потому чем дальше от “подковы” находятся французы, тем меньшую помощь могут оказать им их самолеты. Таким образом, сама ситуация подталкивала Зиапа к тому, чтобы нанести удар по тайцам, католикам и Лаосу. Так и только так коммунисты могли заставить противника отдалиться на максимальное расстояние от линии де Латтра. Там их главное преимущество, авиация, окажется не таким эффективным, причем как в чисто тактическом смысле, так и с точки зрения организации снабжения.

Намереваясь воплотить в жизнь свою стратегическую концепцию, Зиап избрал ближайшей целью зимне-весенней кампании 1952 – 1953 гг. французские посты, расположенные цепью вдоль хребта Фан-Си-Пан, между реками Красной и Черной, и прикрывавшие долину Черной реки. Самым важным опорным пунктом среди них был Нгья-Ло, племенной центр тайцев, который Зиап неудачно атаковал в 1951 году, на хребте имелось также несколько маленьких фортов, гарнизоны которых состояли из вьетнамцев, возглавляемых французскими офицерами. К юго-западу от Черной реки в руках французов находилась цепь более мощных фортов, начинавшаяся с Лай-Чау на северо-западе и тянувшаяся на юго-восток через Сон-Ла и На-Сан до Мок-Чау. Выбор этих объектов был мудрым. Крупное наступление в данном направлении могло угрожать не только тайцам, но и Лаосу. Чтобы отреагировать на него, французам пришлось бы отправиться в горные джунгли и отдалиться на значительное расстояние от своих баз в дельте. Все в этом плане благоприятствовало Вьетминю и работало против французов.

Как и большинство других полководцев, Зиап имел тенденцию прибегать к тактическим приемам, приносившим ему успех ранее. Он решил начать с Нгья-Ло, действуя при этом так же, как в 1950-м, когда атаковал Донг-Ке. 11 октября он развернул три штурмовых дивизии и перешел Красную реку к северу от Йен-Бая на участке шириной в шестьдесят пять километров. В центре находилась “Железная дивизия” (308-я), удар которой был нацелен на Нгья-Ло. На правом (западном) фланге 312-я дивизия наступала на небольшой пост Гиа-Хой, расположенный в пятнадцати километрах к северо-западу от Нгья-Ло. Целью действовавшей на левом (восточном) фланге 316-й дивизии являлся Ван-Ен. 148-й отдельный полк выдвигался к северу от основного направления наступления по широкой дуге вдоль оси Тан-Уэн – Дьен-Бьен-Фу. По одному полку от 308-й и 316-й дивизий Зиап оставил для прикрытия переправы и в качестве резервов. Мудрость такого решения вскоре оказалась более чем очевидной.

В начале октября французы отдавали себе отчет в том, что Зиап что-то замышляет, но, поскольку войска Вьетминя передвигались в ночное время, нельзя было определить ни силы, ни направления удара. Они узнали об этом 15 октября, когда полк из состава 312-й дивизии окружил маленький французский гарнизон в Гиа-Хой. Салан понял, какой опасности подвергаются части в горных фортах, и 16 октября произвел выброску 6-го колониального парашютного батальона в Ту-Ле, в двадцати пяти километрах к северо-западу от Гиа-Хой и в сорока к северо-западу от Нгья-Ло. Задачей его было прикрыть отступление французов к долине Черной реки. В 17.00 17 октября на Нгья-Ло обрушился шквал минометного огня. После интенсивной подготовки бросилась на штурм пехота Вьетминя. Сопротивление защитников форта было подавлено в течение часа, хотя отдельные перестрелки шли всю ночь. Французы потеряли в Нгья-Ло 700 человек, но что еще важнее, они лишились ключевой позиции в данной зоне. Линия постов в междуречье перестала существовать. Под прикрытием парашютистов все французские отряды спасались бегством в форты на Черной реке. 6-й колониальный парашютный батальон сражался с присущей ему отвагой и мастерством. Это позволило выиграть время, однако ничто не могло сдержать натиска превосходящих сил Вьетминя, и храбрый батальон был практически уничтожен. К началу ноября колонны Зиапа достигли Черной реки, но трудности со снабжением замедлили продвижение дивизий Вьетминя к фортам на ее западном берегу. Только в середине ноября коммунисты вышли на линию Лай-Чау – Сон-Ла – На-Сан – Мок-Чау. Поскольку все припасы были на исходе, Зиап отважился только на один последний удар. Его войска обошли французские укрепленные позиции, не тронув их, и подавили сопротивление маленького гарнизона Дьен-Бьен-Фу.

Французы отреагировали на удачный выпад Зиапа тем, что, во-первых, усилили гарнизоны Лай-Чау, На-Сана и Мок-Чау и. во-вторых, начали операцию “LORRAINE” – наступление на базы снабжения Зиапа во Вьет-Баке. Для ее осуществления были привлечены все имеющиеся подвижные силы, насчитывавшие около 30 000 человек и состоявшие из четырех мобильных групп (как правило, каждая такая группа включала три пехотных батальона, один артиллерийский дивизион и подразделения поддержки), одной парашютной группы, а также отдельных бронетанковых и артиллерийских частей. В целом вся эта группировка равнялась по численности примерно двум полноценным дивизиям.

Операция “LORRAINE” представлялась верным делом тем, кто планировал ее за картой в штабе. По мнению разработчиков, реализация их замысла не оставляла Зиапу ни одного шанса на победу и заставляла выбирать между “плохим” и “очень плохим”. Если он не прекратит наступление и не уведет три своих дивизии с Черной реки для прикрытия баз во Вьет-Баке, французы не только получат возможность лишить атакующие соединения Вьетминя источников снабжения, но и смогут разрушить всю тыловую систему противника. Если Зиап отведет свои дивизии для защиты Вьет-Бака, тогда натиск вьетминьцев на форты у Черной реки прекратится и угроза Лаосу будет ликвидирована. При этом Зиап в любом случае проигрывает. Однако по прихоти судьбы на войне, выбирающей своим орудием против опытных и удачливых полководцев еще более умных и расчетливых воителей, даже самые безупречные планы порой приводят не к верным победам, а к сокрушительным поражениям. Замысел операции “LORRAINE” отличался значительной сложностью. Одним мобильным силам предстояло перейти Красную реку около Трунг-Ха, вблизи от места ее слияния с Черной рекой, и двинуться на северо-запад к Фу-То. После того как эта группировка создаст береговой плацдарм, вслед за ней из Вьет-Три выступит вторая колонна, соединение которой с первой предполагалось осуществить около Фу-То. Затем вместе обе колонны будут наступать на Фу-Доан, известный центр снабжения Вьетминя. Когда они достигнут Фу-Доана, парашютная группа в составе трех батальонов должна десантироваться на противоположном от города берегу Прозрачной реки, где на помощь к ней подтянутся динассо. Этим военным судам предстояло перевезти парашютистов через реку, эвакуировать раненых и воспрепятствовать бегству противника по воде. После взятия Фу-Доана объединенным силам предстояло или вернуться к исходным позициям на линии де Латтра, или же развивать успех, атакуя объекты, расположенные далее к западу и северу.

29 октября французы начали операцию с форсирования Красной реки около Трунг-Ха. Они выдвинулись в северо-западном направлении, почти не встречая сопротивления, и к 4 ноября создали три довольно крупных плацдарма на северном берегу реки. В тот же день из Вьет-Три вышла вторая колонна и устремилась к Фу-То по шоссе № 2. Однако ее продвижение замедлилось из-за плохой погоды, скверного состояния дороги и отсутствия исправных мостов, а также из-за противодействия со стороны 176-го полка 316-й дивизии (той самой части, которую Зиап, выдвигаясь к Черной реке, оставил у себя в тылу). В результате обе колонны достигли сборного пункта у Фу-То не ранее 7 ноября.

Зиап почти сразу понял, куда тянутся щупальца французского контрнаступления. Он знал, что колонна противника велика, неповоротлива и привязана к дорогам, что многочисленность войск и вытекающие из этого проблемы с их тыловым обеспечением ограничивают глубину наносимого ими удара. Зиап рассудил, что французы вряд ли смогут добраться до Тай-Нгуена и Йен-Бая, двух жизненно важных баз Вьетминя. Он мог без серьезного ущерба для боеспособности своих соединений позволить себе лишиться поставок из менее крупных центров снабжения, но только не из двух вышеупомянутых мест‹4›. К тому же существовали политические соображения в пользу того, чтобы не уходить из земли тайцев. Зиап намеревался тем или иным способом сделать этот народ союзником коммунистов, а заодно хотел очистить от французского присутствия территорию, с которой он в дальнейшем собирался разворачивать операции против Лаоса‹5›.

Взвесив все “за” и “против”, Зиап решил не отказываться от своих планов перед лицом угрозы со стороны противника, рассудив, что для противодействия атаке Салана будет достаточно двух резервных полков. Соответственно, он приказал командирам этих полков любыми средствами не допустить того, чтобы французы добрались до Йен-Бая или Тай-Нгуена. Зиап сказал им прямо, что на помощь с его стороны им надеяться нечего‹6›.

9 ноября французские мобильные группы выступили из сборного пункта в направлении Фу-Доана. В этот же день воздушно-десантные силы, погруженные на транспортные С-47 и гражданские самолеты, поднялись с аэродромов неподалеку от Ханоя, а в 10.30 первые подразделения парашютистов приземлились в зоне выброски на противоположном от цели берегу реки. Никакого противодействия они не встретили, и к 15.00 был высажен уже весь личный состав парашютных батальонов. Как раз в этот момент рядом с местом высадки десанта причалило первое судно из состава динассо, которое немедленно начало перевозку парашютистов на другой берег к Фу-Доану. Примерно в 17.00 прибыли головные танки из состава наземных мобильных сил. Как ни удивительно, хитроумная схема работала, несмотря на то что требовала высочайшим образом скоординированных действий трех различных родов войск и нескольких отдельных командований. Тому, что все получалось, поражались сами французы, поскольку планировщики безбожно нарушили святое правило войны – не мудри. Его можно иногда проигнорировать, если операцией руководит штаб профессионалов, частями командуют опытные офицеры и, кроме всего прочего, необычайно везет. В этот раз у французов имелись в наличии все три вышеуказанных условия.

Тщательный осмотр всех домов в Фу-Доане не особенно порадовал – добыча оказалась скромной. Французам досталось 1400 винтовок, 100 автоматов, двадцать два пулемета, восемь минометов и 200 тонн боеприпасов. В близлежащих зарослях молодой французский офицер обнаружил два советских грузовика и один американский джип. Все эти трофеи были приемлемы в качестве начального приза, но не в качестве итогового результата операции, в которой участвовало 30 000 человек.

Не зная, что же лучше, попытаться захватить еще где-нибудь более солидный арсенал или же атаковать Зиапа на Черной реке, Салан решил двинуть силы, задействованные в операции, дальше на северо-запад. 13 ноября он отправил смешанную группу танков, пехоты и артиллерии – всего четыре или пять батальонов – по шоссе № 157 в направлении пересечения с шоссе № 13А. Одновременно другой отряд был послан им по шоссе № 2 к Туйен-Куангу с тем только, чтобы блокировать дорогу примерно в двадцати километрах от Фу-Доана. Колонна, двигавшаяся по шоссе № 157, почти не встречала преград. Она смела на своем пути несколько блокпостов противника, понеся лишь самые незначительные потери от огня вражеских снайперов.

Ключевой момент в операции “LORRAINE” наступил, когда ближе к вечеру 13 ноября головные подразделения тактических сил достигли пересечения шоссе № 157 с дорогой № 1 ЗА, ведущей к Йен-Баю, одному из двух главных тыловых центров войск Вьетминя. Французский командующий отправил смешанный батальон, состоявший из пехоты и танков, на юго-запад от шоссе № 13А, чтобы захватить вражеский блокпост. Остальная часть группировки продолжала продвигаться на северо-запад. Это имело решающее значение.

То, что делали французы на перекрестке дорог, одна из которых вела к Йен-Баю, было очень важно для всей операции. Если они действительно хотели заставить Зиапа уйти с Черной реки, им следовало наступать на Йен-Бай, в противном случае становилось ясно, что весь их маневр – всего лишь демонстрация. Таким образом, когда французы проследовали мимо Йен-Бая, они как бы дали понять всем – и друзьям и врагам, – что, вне зависимости от того, каковы были изначальные цели операции “LORRAINE”, с этого момента она есть не что иное, как всего лишь пустой трюк.

На войне можно найти подходящие причины для объяснения малодушных поступков, и у Салана имелись свои разумные причины для того, чтобы обойти Йен-Бай стороной. Захват его оказался бы нелегким делом. Населенный пункт располагался в каких-нибудь двадцати километрах от перекрестка шоссе № 157 и № 13А. Местность там была довольно ровная, но на пути у наступающих войск вырастали естественные препятствия в виде невысокой горной гряды, пролегавшей между рекой Чау и Красной рекой. Город и подступы к нему защищал 176-й полк 316-й дивизии – воинская часть Главных сил, доказавшая свою боеспособность. Взять Йен-Бай наскоком не представлялось возможным, вероятно, такая задача была бы вообще не под силу тактическим силам французов на шоссе № 157. Для овладения этой базой снабжения Салану потребовалось бы послать в район Йен-Бая больше войск, а вот именно этого-то он делать и не собирался. Он не стремился увязнуть в сражениях, а, напротив, хотел выйти из грязи, не запачкавшись. Было уже ясно, что в целом операция “LORRAINE” провалилась. Зиап не увел войск с Черной реки, а французы не сумели (и уже не смогли бы) нанести сокрушительного или даже чувствительного удара по узлам снабжения Вьетминя. С другой стороны, учитывая, какое количество войск участвовало в операции и на каком расстоянии от рубежей линии де Латтра они действовали, возможности тыла Салана находились на пределе. Зиап сохранил свои силы и возможность начать крупное наступление. Салан понимал, что войска нужно срочно возвращать в дельту или же перебрасывать их в землю тайцев для отражения атаки коммунистов. Он не мог дать им увязнуть в кровопролитных боях за Йен-Бай.

На следующий день (14 ноября) задействованные в операции силы достигли населенного пункта Фу-Йен-Бинь, расположенного в тридцати с небольшим километрах к северо-западу от Фу-Доана и примерно в восьмидесяти километрах от линии де Латтра. Данный маневр ничего не дал французам. В тот же самый день они получили от Салана приказ остановить продвижение и вернуться в дельту.

Французы хорошо знали, что отступление всегда более опасно, чем наступление, и потому надеялись осуществить отход как можно быстрее. Они тронулись в обратный путь 15 ноября и не встречали трудностей до тех пор, пока не достигли Чан-Муонга. Деревушка эта расположена в узкой лощине длиной километра четыре, пролегающей между двумя поросшими джунглями холмами. Эта местность идеально подходила для устройства засады, и 17 ноября коммунисты использовали Чан-Муонг соответствующим образом. Роль засадной части была возложена на 36-й полк 308-й дивизии, являвшийся, наверное, самым лучшим полком Главных сил Вьетминя. Пехоту поддерживали артиллерия и минометы, размещенные на господствующих высотах. Некоторые орудия вьетнамцы установили так, чтобы вести огонь по дороге прямой наводкой.

Передовые подразделения французской колонны уже почти достигли южной оконечности лощины, когда бойцы Вьетминя атаковали их из засады. Уничтожив несколько грузовиков и один танк и, таким образом, заблокировав дорогу, пехотинцы Зиапа со всех сторон бросились на французов, стрелявших по ним с грузовиков и из придорожных канав. Началась ожесточенная схватка. За автоматами и винтовками в ход пошли гранаты, штыки и ножи. Сначала положением владели вьетминьцы, французы же несли потери в живой силе и технике. Однако потом они пришли в себя и контратаковали, а с появлением в полдень авиации смогли сбросить вьетнамцев с дороги. К 14.00 французским командирам удалось привести свои части в порядок и составить план по зачистке местности. В 15.30 легионеры и BMI (Bataillon de Marche Indochinois- Индокитайский маршевый батальон) начали прочесывание холмов по обеим сторонам дороги. Легионеры, которым достался более легкий участок (с западной стороны), продвигались быстро. А вот на долю BMI – закаленной в боях профессиональной части, состоявшей из европейцев, камбоджийцев и вьетнамцев, – выпала трудная работа. То и дело батальон залегал под шквальным минометным и пулеметным огнем. В 16.30 по цепям BMI разнеслось: “Штыки примкнуть!”, после чего в кустах раздались холодящие звуки металла – это бойцы маршевого батальона быстро и без лишней суеты выполняли приказ. Прозвучало грозное стаккато рожка, и батальон (или, вернее, то, что от него осталось) разом поднялся и, стреляя на бегу, бросился в штыковую атаку. Не выдержав этого зрелища, коммунисты скрылись в джунглях. Вражеская засада была сломлена. Бой у деревни Чан-Муонг явился самым крупным за все время отступления французов к линии де Латтра, хотя бойцы Вьетминя продолжали “кусать” ретирующуюся колонну на всем пути до Вьет-Три.

Операция “LORRAINE” обошлась французам примерно в 1200 человек, и это была высокая цена за сравнительно небольшое количество захваченного оружия. Центры снабжения Вьетминя не пострадали, Зиап не отменил наступления на Черной реке, отказавшись играть отведенную ему Саланом роль в “беспроигрышной” операции “LORRAINE”. На землях тайцев оставались основные силы трех дивизий Вьетминя, готовые к выполнению возложенных на них задач.

В середине ноября, когда всем стало уже совершенно очевидно, что операция “LORRAINE” зашла в тупик, Зиап приступил ко второй стадии кампании против французских постов на Черной реке. В конце ноября 316-я дивизия быстрой атакой захватила Мок-Чау. 23 ноября Зиап подтянул 308-ю дивизию к На-Сану, уверенный, что решительный штурм позволит ему взять этот пункт. К его удивлению, атака, проведенная силами одного полка 308-й, была отражена, причем вьетнамцы понесли серьезные потери. Тем не менее коммунисты не ослабляли нажима. Аванпосты несколько раз переходили из рук в руки, и ожесточенный бой шел прямо посреди заграждений из колючей проволоки. Наконец Зиап отступил, “потирая расквашенный нос” и пытаясь понять, что же произошло. Неделю спустя, в ночь на 30 ноября, он повторил попытку, но уже силами другого полка. И этот штурм был отбит с большим уроном для вьет-миньцев. Зиап, забывший кровавые уроки первой половины 1951-го, упорно гнал своих людей на убой. В ночь с 1 на 2 декабря он бросил на защитников На-Сана уже два полка (вероятно, то, что оставалось от 308-й дивизии, плюс полк из состава 316-й). И снова результат для коммунистов оказался малоутешительным. Французы отбили атаку, а на земле перед укреплениями осталась лежать тысяча убитых бойцов Вьетминя. Теперь, когда суммарные потери атакующих составляли уже 7000 человек убитыми и ранеными, Зиап наконец отступился от На-Сана.

Зиап недоумевал. Ему казалось, все уже наладилось. Что же случилось? О'Бэллинс уверяет, что все дело было в ошибке разведчиков, которые и ввели в заблуждение главнокомандующего‹7›. Он ожидал, что гарнизон На-Сана состоит из пяти недоукомплектованных батальонов и насчитывает примерно 2000 человек. Но его полкам пришлось иметь дело с десятью полноценными, по всем правилам закрепившимися на позициях батальонами{50}, располагавшими поддержкой артиллерии и штурмовой авиации. При таком раскладе сил у бойцов Зиапа не было шансов. Их командир забыл, что в местах с враждебным населением – а на территории вокруг На-Сана проживали в основном тайцы – гораздо труднее добывать верные сведения о противнике.

После неудачи под На-Саном Зиап вернулся к уже оправдавшей себя тактике выманивания французов в удобные для него районы. В начале декабря войска коммунистов, обойдя сильно укрепленные посты Сон-Ла и На-Сан, направились в Лаос, где быстро смяли череду маленьких фортов, расположенных вдоль вьетнамско-лаосской границы. Главной целью Зиап избрал Сам-Нёа, ключевой населенный пункт на северо-востоке Лаоса, столицу провинции Хоуа-Фан. Несмотря на практически полное отсутствие сопротивления, цели своей Зиап не достиг – ахиллесова пята вооруженных сил Вьетминя, система тылового обеспечения, вновь подвела командующего. На сей раз виноватыми оказались непокорные тайцы. Носильщиков, которых Зиап привел с собой из равнинного Вьетнама, не хватало, и коммунисты попробовали превратить в “кули” местных жителей. Те, однако, либо разбегались при приближении вьетнамцев, либо, если скрыться вовремя не удавалось, соглашались на роль носильщиков, но при первой же представившейся возможности бросали грузы и растворялись в густых джунглях. В результате нехватка продовольствия вынудила Зиапа в конце декабря вернуться на север Вьетнама. Несмотря на мизерные результаты, у него все же были поводы для оптимизма. Поход позволил ему кое-чему научиться, а до прихода муссона все еще оставалось четыре или пять месяцев. Хотя Зиапу пришлось отказаться от похода в Лаос весной 1953-го, он имел возможность вернуться к этой затее осенью.

С декабря по апрель Зиап оставался на землях тайцев, занимаясь приведением в порядок трех штурмовых дивизий (308-й, 312-й и 316-й). Однако все это вовсе не означало, что в других местах французы получили передышку. В декабре 1952 года 320-я дивизия атаковала главный населенный пункт католиков, Фат-Дьем, в самой южной оконечности Тонкинской дельты. Французы быстро послали туда подкрепления и отбили штурм (см. карту на с. 140‹оригинала›). Более серьезными оказались наступательные действия Вьетминя в новом регионе – Центральном Аннаме. В январе 1953 года два отдельных полка Главных сил, 84-й и 95-й, нанесли удар по форту Ан-Ке, а также по городам Контум и Плейку, находящимся дальше к западу (карта на с. 217). Впервые французы обнаружили, что части Главных сил Вьетминя способны создать угрозу Центральному Вьетнаму и, что еще хуже, посредством захвата Контума и Плейку отрезать сообщение с южной частью страны, осуществлявшееся по шоссе № 19. Эти атаки удалось отбить, но лишь ценой больших усилий и благодаря переброске в угрожаемые пункты трех парашютных батальонов. В целом период с января по март 1953 года выдался одним из самых спокойных за всю историю войны между французами и Вьетминем. Коммунисты пошаливали па дорогах в тылу линии де Латтра, французы гонялись за ними по всей Тонкинской дельте и зачищали район за районом, чтобы вскоре после своего ухода обнаружить там вновь просочившегося противника. Конечно, люди продолжали получать ранения и погибать, однако серьезных изменений положения не происходило.

С приближением апреля у Салана и его штаба появилась надежда, что до прихода муссона Зиап уже не станет разворачивать широкомасштабных военных действий. Французам требовалось время на формирование и подготовку Национальной вьетнамской армии и на то, чтобы оправиться после потерь, понесенных экспедиционным корпусом на землях тайцев и в ходе операции “LORRAINE”. Однако у Зиапа были свои планы. Неудача под На-Саном убедила его в том, что расстояние в 150 – 200 км, отделявшее район злополучного форта от летных полей под Ханоем, все же не очень велико для авиации противника и следует перенести свою активность еще дальше от Тонкинской дельты. Стало быть, надо штурмовать форт Лай-Чау, что в 300 с лишним километрах от Ханоя, или же начинать широкомасштабное наступление на еще более удаленный Лаос. Зиап выбрал последнее.

Для этого имелся ряд вполне резонных соображений. Вторгнувшись в соседнюю страну, он мог оказать поддержку находившейся еще в зачаточном состоянии коммунистической организации Лаоса. Кроме того, такая акция взбаламутит политиков в Париже, когда они увидят, что война не только не идет к концу, но еще больше разгорается и, что самое страшное, охватывает самую лояльную колонию в Индокитае. В то же время рейд в Лаос не был сопряжен для вьетнамцев с большим риском. Главному командованию противника оказалось бы непросто перебросить подкрепления в помощь незначительным французским силам, дислоцированным в данном регионе. Между тем приближавшийся сезон дождей помог бы вьет-миньцам безопасно отступить. Кроме того, вторжение коммунистов в Лаос могло вызвать большой политический резонанс. Оно должно было произвести впечатление на французов, лаосцев и вьетнамцев, заставив их обратить внимание не на то обстоятельство, что Зиапу не удалось пока добиться победы в крупном сражении, а на угрозу, которую он создал Лаосу. Наконец, эта операция предоставляла Зиапу и его войскам возможность набраться опыта – научиться организовывать и проводить дальние рейды.

Единственным изъяном оставались трудности со снабжением. Зиап не забыл, что остановило продвижение его армии на Черной реке в декабре 1952-го. Предстоящая операция по вторжению в Лаос требовала немедленного улучшения работы тыла. Задачка из новой “контрольной работы” содержала в себе, по меньшей мере, три вопроса, на которые надлежало дать правильные ответы. Чтобы сократить расстояние, которое придется преодолевать носильщикам, Зиап в январе приступил к созданию передовой базы в Мок-Чау. Он вступил в секретные сношения с лаосскими коммунистами и попросил их скрытно подготовить запасы продовольствия на направлении будущего наступления. Что было еще важнее, главнокомандующий войсками Вьетминя решил набрать нужное количество “кули” не на тайских землях, а в других районах Вьетнама. Он отказался использовать в качестве носильщиков непокорных и ненадежных тайцев, поскольку те могли предупредить французов о вторжении в Лаос.

Согласно плану Зиапа, вторжение осуществлялось силами сразу трех дивизий, развернутых на одной линии. Фланговые дивизии при этом должны были следовать на расстоянии поддержки от центральной дивизии. В зависимости от сложившейся ситуации, любая из этих дивизий или все они вместе могли повернуть фронт вправо или влево. 316-й дивизии, находившейся на левом (восточном) фланге, предстояло наступать от Мок-Чау напрямик к Сам-Нёа. Центральная 308-я дивизия должна была, оставив один полк для сковы-вания гарнизона На-Сана, следовать вниз по реке Намсуонг в направлении расположенной на ее западном берегу королевской столицы Луанг-Прабанг. На этот же город была нацелена и правофланговая 312-я дивизия, наступавшая с исходной позиции в окрестностях Дьен-Бьен-Фу вниз по реке Намху. Как 316-я дивизия на востоке, так и 308-я в центре могли без труда выдвинуться в направлении равнины Плэн-де-Жарр, где находилась главная база французов{51}. В другом варианте одна или обе вышеназванные дивизии могли обойти этот военный лагерь и проследовать дальше на юго-запад к Вьентьяну, административной столице Лаоса.

Зиап начал вторжение 9 апреля 1953 года. Когда на следую щий день стало ясно, что 316-я дивизия двигается на Сам-Нёа, Салан принял решение перебросить туда подкрепление по воздуху. Однако окруженное господствующими высотами летное поле у Сам-Нёа отличалось очень короткой посадочной полосой, а потому Салан отказался от своего намерения и оставил город без защиты. 12 апреля Салан отдал приказ гарнизону отойти в Сиенг-Куанг. Промедление обошлось французам в три батальона, защищавших Сам-Нёа. Они покинули населенный пункт на следующий день и пешком двинулись в путь, преследуемые по пятам 316-й дивизией. 14 апреля вьетминьцы нагнали арьергард – батальон лаосских парашютистов под командованием французских офицеров. Первую атаку парашютисты отразили, но 15 апреля 316-я дивизия выдвинулась вдоль колонны противника и 16-го числа ударила по ней на всей ее протяженности. Строй французских сил распался, каждая группа пыталась оторваться и пробиться в Сиенг-Куанг самостоятельно. Из 2500 солдат и офицеров смогли достигнуть цели только 235 человек.

На западном фланге 312-я дивизия выступила из Дьен-Бьен-Фу 9 апреля к истоку реки Намху и к деревне Муонг-Куа, гарнизон которой насчитывал около 300 человек, преимущественно лаосцев. Части Вьетминя подошли к этому населенному пункту 11 апреля и спустя два дня начали штурм. Защитники храбро отразили атаку, и коммунисты, понеся незначительные потери, отошли. 14 апреля Зиап приказал командиру 312-й отделить отряд для обложения деревни, а самому с остальными силами двигаться вниз по реке Намху в направлении Луанг-Прабанга.

В центре “Железная” 308-я дивизия (без одного полка) 9 апреля выступила из окрестностей На-Сана на юго-запад в направлении долины реки Намсуонг. Из всех трех штурмовых дивизий 308-й достался самый легкий участок – она не встретила почти никакого сопротивления. 13 апреля, в тот самый день, когда 312-я штурмовала Муонг-Куа, а 316-я достигла Сам-Нёа, 308-я дивизия вошла в долину и двинулась в южном направлении к Луанг-Прабангу. 18 апреля 308-я и 312-я дивизии на короткое время соединились у Пак-Тена, примерно в семидесяти километрах к северо-востоку от королевской столицы. Далее 312-я продолжила наступление на Луанг-Прабанг, а 308-я устремилась на юг к Вьентьяну. На тот момент 316-я дивизия на восточном фланге находилась в сорока – пятидесяти километрах к северу от Сиенг-Куанга и следовала к нему быстрым маршем.

19 апреля Салан, озабоченный наступлением 308-й на Вьентьян, принял разумное решение оставить Сиенг-Куанг и перевести его гарнизон, состоявший из пяти батальонов, в укрепленный лагерь в Плэн-де-Жарр. Благодаря предпринятому Саланом шагу, французы получили возможность за счет вылазок из лагеря перерезать линии коммуникаций 308-й дивизии на ее пути к Вьентьяну. Оставшись в Си-енг-Куанге, батальоны были бы лишены такой возможности.

В соответствии с этой реакцией Салана Зиап осуществил первый крупный ход в рамках начавшейся кампании. Он приказал 312-й дивизии (за исключением сил сдерживания у Муонг-Куа) наступать на Луанг-Прабанг, а 308-й дивизии – двинуться на юг и обложить с запада французскую базу в Плэн-де-Жарр. 316-й предстояло подступить к лагерю врага с востока. К 23 апреля войска Вьетминя достигли Плэн-де-Жарр и к 26 апреля завершили окружение французского лагеря. Теперь оставался один путь для снабжения осажденного гарнизона – по воздуху, что требовало от авиации французов максимально напряженной работы.

Тем временем 312-я дивизия, наступавшая на Луанг-Прабанг, столкнулась с трудностями. Во-первых, она не получила необходимых предметов снабжения, во-вторых, сбилась с пути, так что к королевской столице подошла не ранее 28 апреля. Если бы она передвигалась с той же скоростью, что и другие две дивизии, у нее появился бы шанс занять Луанг-Прабанг. Французы сначала предполагали оставить город без боя, но король Сисаванг Вонг не пожелал покинуть свою столицу, и французам пришлось изменить намерения. Между 28 и 30 апреля в Луанг-Прабанг были переброшены воздушным путем три батальона марокканцев и легионеров, усиленных артиллерией, а также доставлены колючая проволока и другие материалы, необходимые для организации обороны. 30 апреля 312-я дивизия окружила Луанг-Прабанг вместе с засевшими в нем марокканцами, легионерами и королем Лаоса. Таким образом, на конец апреля Зиапу удалось блокировать крупный гарнизон противника в лагере в Плэн-де-Жарр, обложить Луанг-Прабанг и изолировать небольшую группу защитников Муонг-Куа. В результате коммунисты полностью переиграли противника. Северная часть Лаоса оказалась под полным контролем Зиапа.

Однако столь быстрое триумфальное шествие войск создало для Зиапа проблемы с тыловым обеспечением. Углубившись в Лаос, он не мог набирать носильщиков среди лаосцев, испытывавших отвращение к тяжелому физическому труду и еще в большей степени – чувство ненависти к вьетнамцам. Ко всему прочему приближался юго-западный муссон, во время которого снабжение войск могло и совсем прекратиться, а здоровье бойцов, застигнутых сезоном дождей в полевых условиях, – ухудшиться. 7 мая 312-я и 316-я дивизии начали отоходить в направлении Вьетнама. В Лаосе, с целью проведения диверсий, вербовки проводников и агентов среди местного населения и создания запасов продовольствия, остались только части 308-й дивизии. Закончился еще один сезон войны. В мае 1953 года на место генерала Салана назначили генерала Анри Наварра. Салан же, отбыв на родину, получил за “достижения” в Индокитае четвертую генеральскую звезду, как в свое время Валлюи и Карпантье.

То, как Зиап спланировал и провел “зимне-весеннюю” кампанию 1952 – 1953 гг., свидетельствовало о том, что он становился зрелым полководцем. Он наконец усвоил первый принцип стратегии – использовать собственную силу против слабых мест неприятеля, одновременно сводя на нет усилия противника и не подставляя под его удар своих слабых мест. Выманивание французов с сильной позиции в Тонкинской дельте за счет угрозы их союзникам ставило врагов Зиапа перед выбором. Французам приходилось либо с большой опасностью для себя защищать союзников и принадлежащую им территорию, либо позволить себе потерять и то и другое без борьбы.

Изучение кампании 1952 – 1953 гг. дает возможность отметить рост Зиапа как стратега. Прежде всего, строя планы боевых действий на военный сезон 1952 – 1953 гг., он заглядывал вперед, прикидывая, что предстоит осуществить в 1953 – 1954гг. и даже позднее. Цель операций, проводимых им в 1952 – 1953 гг. – захвата Нгья-Ло, наступления на Черной реке, вторжения в Лаос, – состояла в том, чтобы отторгнуть от французов их сторонников, тайцев и лаосцев, и использовать их земли в качестве плацдарма для предстоящих кампаний – кампаний на истощение сил противника. В обеих операциях по вторжению в Лаос чувствуется выдержка стратега, нацеленного на долгосрочную перспективу, чего совершенно не ощущалось в Зиапе прежде. А ведь именно то, что Зиап нашел силы сказать себе: “А я подожду”, именно “непрямой подход”, избранный им в борьбе с противником, в наибольшей степени всполошил французов и стал косвенной причиной их окончательного поражения при Дьен-Бьен-Фу.

В кампании 1952 – 1953 гг. стратегии Зиапа оказалась свойственна определенная утонченность – его атаки на Фат-Дьем и в Анна-ме в декабре 1952-го и январе 1953-го. При этом Зиап не преследовал цели захватить города, которые атаковали его бойцы. Угрозой Фат-Дьему и Ан-Ке, созданной как раз накануне широкомасштабного вторжения в соседнюю страну, он как бы предупреждал французов, что они не могут воспользоваться всеми имеющимися у них резервами для отражения его наступления на Лаос. И они правильно поняли адресованное им “послание”. Вне зависимости от масштабов вторжения, у французов отсутствовала возможность сосредоточить все силы в Лаосе, поскольку противник сохранил способность в любой момент атаковать на каком угодно другом участке их обороны. Из всех имевшихся в распоряжении Салана двадцати пяти или даже тридцати батальонов он не мог направить для защиты Лаоса более половины. Так или иначе, французский командующий не посмел оголить оборонительные рубежи в дельте и в других критических точках, лишив себя резервов.

Отвлекающие атаки коммунистов обладали для них еще одной, дополнительной ценностью, поскольку служили чем-то вроде “упреждающих маневров”, еще сильнее сковывавших инициативу неприятеля. Наступления на Фат-Дьем и Ан-Ке оказались вполне успешными “упреждающими маневрами”. Теперь-то уже известно, что 30 декабря 1952-го, сразу же после атаки на Фат-Дьем и до нападения вьетминьцев на Ан-Ке, Салан издал директиву № 40. Ею предписывался захват Дьен-Бьен-Фу 10 января 1953-го, что должно было стать перавым шагом на пути к восстановлению французского контроля над территорией тайцев‹8›. Атака Зиапа на Ан-Ке сорвала планы противника. Силы, которые в ином случае отправились бы на овладение Дьен-Бьен-Фу, пришлось посылать в Аннам.

И наконец, по тому, как строил свою стратегию Зиап в 1952 – 1953 гг., становится понятно: он осознал, до какой степени изменилось в его пользу “соотношение сил”, убедился, что долгожданная третья фаза революционно-освободительной войны наступила и пора переходить к Всеобщему контрнаступлению. Французы утратили инициативу. Они еще сохранили способность осуществлять вылазки из-за периметра линии де Латтра, но теперь, в 1952-м, любые операции с внешней стороны укрепленного рубежа оказывались сопряженными для них с большой опасностью. Поражение французов стало лишь вопросом времени. В ретроспективе любая ситуация всегда понятнее и проще, гораздо труднее разобраться в том, что происходит здесь и сейчас. Поскольку Зиапу удалось сделать это, он вполне заслуживает права считаться зрелым командующим.

Однако задачи полководца не ограничиваются одной лишь выработкой стратегии и составлением планов. Нужно уметь воплощать свои идеи в жизнь – то есть быть еще и тактиком. Одним из признаков хорошего тактика является умение передвигаться быстро и появляться в нужном месте неожиданно, постоянно опережая противника, не давая ему возможности грамотно выстраивать оборону и наносить ответные удары. И как тактик Зиап во время кампании 1952 – 1953 гг. вполне заслужил отличной оценки. Скрытностью и стремительностью его части обескураживали командование неприятеля. В октябре Салан потерял Нгья-Ло, ключевой населенный пункт между Красной и Черной рекой, поскольку не успевал адекватно среагировать на действия коммунистов. В конце октября в жертву стремлению французского военного руководства замедлить продвижение войск Зиапа на Черной реке был принесен 6-й колониальный парашютный батальон. В декабре, во время марша на Лаос, равно как и на обратном пути, вьетминьцы почти не встретили сопротивления, поскольку французы постоянно опаздывали. То, с какой скоростью продвигались войска Зиапа во время второго вторжения в Лаос, заслуживает всяческих похвал. Полки Вьетминя преодолевали в день по тридцать – тридцать пять километров по извилистым горным тропам Лаоса, и это с учетом примитивной и неуклюжей организации тыла, при которой для снабжения войск приходилось использовать 200 000 “кули”. Интересно, что, когда 300 защитников Муонг-Куа оказали неожиданное сопротивление 312-й дивизии, Зиап, в лучших традициях Джорджа Паттона, оставил у форта группу сдерживания, приказав остальным частям дивизии незамедлительно продолжать марш на Луанг-Прабанг.

Быстрота передвижения сил Зиапа внесла сумятицу в действия французского командования, которое не успевало контролировать быстро менявшуюся ситуацию и принимать сообразные меры для ее исправления. Как мы помним, сначала Салан собирался оборонять Сам-Нёа и только потом, явно с опозданием, приказал гарнизону отступать. Затем он намеревался защищать Сиенг-Куанг и лишь в самый последний момент отказался от своего плана и отвел батальоны на базу в Плэн-де-Жарр. Такую же нерешительность проявили французы в Луанг-Прабанге. Вторжение в Лаос представляло собой настоящий блицкриг, правда на индокитайский манер. Здесь не было тысяч танков и сотен самолетов штурмовой авиации – только тысячи неутомимо шагавших вперед пехотинцев, за которыми следовали десятки тысяч носильщиков, сгорбившихся под тяжестью поклажи.

Другим аспектом Лаосской операции, показывающим в Зиапе качества умелого тактика, является продемонстрированная им гибкость, умение грамотно расположить свои войска, а затем управлять ими, корректируя их действия в зависимости от изменения ситуации. Благодаря этому Зиап получил возможность нацелить удар 312-й дивизии на Луанг-Прабанг, 316-й – на Сам-Нёа, а 308-ю направить либо на базу в Плэн-де-Жарр, либо – в зависимости от реакции противника и от результатов первых боев – на Вьентьян. “Железная дивизия”, 308-я, была в этом плане “гибкой” дивизией, которую можно было использовать как для атаки на объекты на центральном направлении наступления, так и для оказания помощи подкреплениями двум фланговым дивизиям. Зиап принял окончательное решение о том, как следует распорядиться силами 308-й дивизии, только тогда, когда 19 апреля французский гарнизон Сиенг-Куанга передислоцировался в лагерь на Плэн-де-Жарр. Салан пошел на такой шаг ввиду угрозы, которую создавала 308-я Вьентьяну. Только тут Зиап сделал завершающий тактический ход. Он увидел, что 312-я дивизия, за исключением отряда, оставленного для блокирования Муонг-Куа, может окружить и связать действия трех французских батальонов в Луанг-Прабанге, хотя последних и поддерживали многочисленные лаосские части. С другой стороны, осада гарнизона базы в Плэн-де-Жарр, состоявшего из десяти – двенадцати батальонов, потребовала бы привлечения в дополнение к 316-й также частей 308-й дивизии. В результате основные силы французов в Лаосе оказались заперты превосходящими их войсками Вьетминя в двух точках, в Луанг-Прабанге и в укрепленном лагере на Плэн-де-Жарр.

Ничуть не хуже вел себя Зиап как полководец и во время операции “LORRAINE”. Прекрасно работавшая в дельте разведка коммунистов помогла Зиапу предусмотреть, каким будет шаг противника в ответ на выдвижение трех ударных дивизий Вьетминя к Черной реке. Таким образом, он ожидал вылазки французов во Вьет-Бак. Чтобы враг не мог захватить Йен-Бай и Тай-Нгуен, Зиап оставил в тылу два полка, приказав им любой ценой не допустить прорыва противника в главные центры снабжения сил Вьетминя. Таким образом, когда началась операция “LORRAINE”, Зиапу не пришлось отводить своих войск с Черной реки. Благодаря донесениям разведки (или же просто вследствие точного расчета) Зиап сумел предвидеть, что французы не станут пробиваться в жизненно важные для коммунистов районы и что все действия противника направлены на то, чтобы заставить дивизии Вьетминя уйти с Черной реки. Зиап хорошо понимал, что тыловые службы французов не смогут оказывать длительную поддержку своим боевым частям, сражавшимся на более или менее значительном удалении от рубежей линии де Латтра. Зиап рассуждал так: даже если французы и доберутся до Йен-Бая, что произойдет вовсе не обязательно, с ходу взять его им не удастся, а на ведение планомерной осады не хватит боеприпасов, продовольствия и всего остального. Разгадав намерения противника, Зиап позволил ему беспрепятственно достигнуть Фу-Ен-Биня и проделать часть пути назад, до Чан-Муонга.

Принимая во внимание то, с каким блеском Зиап провел кампанию в Лаосе, и то, как верно он повел себя в ходе операции “LORRAINE”, поневоле задаешься вопросом: “Как он мог допустить столь серьезный просчет с На-Саном?” Проще всего списать промах на ошибку разведки. Однако на этот счет можно отнести лишь первый штурм, который чуть не привел к победе. Данное соображение в какой-то мере объясняет то, что был предпринят второй приступ. Но что же заставило Зиапа бросить своих бойцов в третью, явно самоубийственную для них атаку? О'Бэллинс мотивирует решение о третьем штурме На-Сана упрямством Зиапа, не желавшего принимать очевидного‹9›, но и это объяснение представляется слишком упрощенным, особенно на фоне кампании в Лаосе и операции “LORRAINE”. Зиап не выглядит человеком, посылающим людей на убой только потому, что у него “взыграла кровь”.

Сам Зиап никогда не говорил о том, какие соображения руководили им во время битвы за На-Сан, но распознать их не так уж сложно. Он остро нуждался не столько в На-Сане, сколько в контроле над районом, в котором этот французский форт занимал доминирующую позицию. Без На-Сана Зиап не мог создать надежную тыловую базу, что осложнило бы предстоящее наступление на противника в Лаосе. Как показали события, ему удалось организовать обеспечение сил вторжения с базы в Мок-Чау, однако проблемы со снабжением все же возникли. С позиции стратегии стремление Зиапа взять На-Сан любой ценой можно оправдать, но с тактической точки зрения это была ошибка.

Когда дожди, принесенные муссоном в мае 1953-го, положили конец очередному боевому сезону, французское командование занялось оценкой сложившейся ситуации. Как и обычно, по результатам предыдущих восьми месяцев оно сделало как верные, так и неверные выводы. Французы не питали иллюзий относительно намерений Зиапа и понимали, что минувшая кампания лишь прелюдия к новому вторжению в Лаос. Для предотвращения нежелательных последствий они считали важным сделать две вещи. Первое – создать на пути Вьетминя в Лаос крупную базу. Второе – сформировать из имеющихся под рукой французских войск мобильные силы, способные во всех отношениях противостоять подвижным войскам Вьетминя. Это подразумевало увеличение численности и повышение боеспособности Национальной вьетнамской армии, так как ее усиление позволяло высвободить для ведения активных операций больше французских частей.

Среди мер, принятых французами на основе выводов, сделанных по итогам боев сезона 1952 – 1953 гг., оказались и такие, которые привели в конечном итоге к фатальным последствиям. Опыт обороны На-Сана, а также – правда, в меньшей степени – события, развернувшиеся вокруг Луанг-Прабанга и базы на Плэн-де-Жарр, способствовали принятию решения о создании на вражеской территории большого укрепленного лагеря, неприступного для противника. Снабжение гарнизона всем необходимым предполагалось организовать по воздуху. Они рассудили так: желая разом покончить с крупным вражеским контингентом, Зиап, как это случилось при На-Сане, нападет на базу. Вот тут-то и состоится большая битва, в которой Зиап погубит свои штурмовые дивизии в атаках против французской укрепленной позиции. Именно это решение в конечном счете привело к сражению при Дьен-Бьен-Фу и поражению французов в Индокитае.

1. Buttinger, Dragon Embattled, 1:759.

2. O'Ballance, Indo-China War, note, p. 174.

3. Alistair Home, A Savage War of Peace, Algeria 1954-1962 (New York: Viking Press, 1977), p. 180.

4. Fall, Street, p. 78.

5. O'Ballance, Indo-China War, p. 182.

6. Fall, Street, p. 79.

7. O'Ballance, Indo-China War, p. 185.

8. O'Neill, Giap, p. 122.

9. O'Ballance, Indo-China War, p. 185.

Предыстория событий при Дьен-Бьен-Фу.

21 мая – 20 ноября 1953 г.

Генерал Анри Наварр, сменивший генерала Рауля Салана в мае 1953 года, всегда казался наименее подходящей кандидатурой на роль главнокомандующего французскими силами в Индокитае. В молодости он провел два с половиной года в окопах Первой мировой, сначала солдатом, а потом младшим офицером. В начале Второй мировой войны он возглавлял Германский отдел французской военной разведки. В 1940-м Наварр покинул Францию вместе с Вей-ганом, но в 1942-м вернулся и вступил в ряды Сопротивления. После высадки союзников летом 1944 года он командовал бронетанковым полком во французской армии{52}, а к 1950-му дослужился до командира 5-й французской бронетанковой дивизии, дислоцированной на территории оккупированной Германии. Назначение на пост командующего в Индокитае застигло пятидесятипятилетнего Наварра в должности начальника штаба сухопутных сил НАТО в Западной Европе.

Наварр имел неплохой послужной список, но, вне сомнения, во Франции имелось, по меньшей мере, два десятка генералов, лучше, чем он, подходивших для уготованной ему роли. Причиной назначения являлись, безусловно, не личные качества Наварра, бесцветного, холодного интеллектуала, “одиночки”, ни в коем случае не способного “вдохнуть душу” в потрепанные части экспедиционного корпуса. Опыт работы в Индокитае? Отсутствовал. Устремления? Желание занять пост? Наварр стремился куда угодно, только не в Индокитай. Свое назначение он воспринял с тяжелым сердцем и с дурными предчувствиями.

Должен же был быть хоть какой-то мотив, обусловивший выбор правительства Франции? Разумеется, такой мотив наличествовал. Премьер-министр Рене Майер лично руководил назначением Наварра. В 1946 году в Германии Наварр занимал должность главного секретаря при французском главнокомандующем, тогда как Майер служил там же французским верховным комиссаром. В 1948-м Майер был мэром алжирского города Константина, а Наварр командовал дислоцированной там же дивизией. По всей видимости, Майер хорошо знал Наварра и доверял ему. По мнению Майера, холодный ум Наварра и отсутствие у него напускной бравады делали генерала как нельзя более подходящим для предстоящей миссии. Майер, как видно, надеялся, что такой человек отыщет, а если надо и создаст возможность сесгь с противником за стол переговоров и выторговать для Франции почетный мир в Индокитае. Имея такое малоперспективное и довольно трудное задание, Наварр и отправился во Вьетнам.

Приняв командование 21 мая, Наварр в тот же день выпустил свой первый приказ. В этом исполненном личной скромности документе говорилось: “Я рассчитываю на то, что ваша помощь, прежде всего помощь тех, кто сражается на переднем крае, поможет мне как можно быстрее войти в курс дела”‹1›. Тогда это прозвучало, как неуверенный сигнал “атака”, сыгранный запинающейся трубой. Однако есть в этом полном самоуничижения заявлении главнокомандующего нечто, что заставляет опытных военных наблюдателей не спешить с вынесением окончательного вердикта этому человеку. Слишком уж много скромности. Только очень уверенный и даже самоуверенный генерал способен на то, чтобы “подавать себя” так робко, почти униженно. Лишь тот руководитель, который ценит только собственное мнение, готов издать полное притворства обращение, где не чувствуется и тени практически традиционной в таких случаях попытки громогласно и по-фельдфебельски незатейливо “воодушевлять войска”.

Назначая Наварра главнокомандующим, его политические хозяева в Париже рекомендовали ему первым делом оценить военную ситуацию, сложившуюся в Индокитае. Они попросили его составить план операции, прикинуть, сколько войск и средств потребуется для его воплощения в жизнь, и со всеми предложениями вернуться в Париж. После чего правительство одобрит или отклонит план и, соответственно, выделит или не выделит средства на его реализацию. В соответствии с полученными инструкциями Наварр провел первые три недели в Индокитае, занимаясь анализом ситуации. Он много путешествовал, нередко с риском для себя объезжал гарнизоны, беседовал с военными и гражданскими чиновниками.

Состояние дел не вызывало оптимизма. Ситуация в 1952-м и в начале 1953 года явно складывалась в пользу Вьетминя. Старшие командиры французских войск и офицеры штаба выражали единодушное мнение относительно того, что осенью 1953-го Зиап развернет широкомасштабное наступление либо в Лаосе, либо в Тонкинской дельте. Силы у Зиапа для этого имелись. Вокруг дельты Вьет-минь имел 125 000 бойцов Главных сил, организованных в семь дивизий, шесть отдельных полков и несколько отдельных батальонов. Шесть из вышеназванных дивизий дислоцировались на севере, одна (325-я) в районе Виня, и части, по численности соответствующие дивизии, действовали в Аннаме‹2›. В целом Зиап мог использовать для наступления силы, эквивалентные восьми или девяти дивизиям. Моральный дух армии Вьетминя находился на самом высоком уровне, она имела опытных командиров и была хорошо вооружена. В частности, коммунистический Китай передал частям Главных сил Вьетминя военные трофеи, захваченные китайскими “добровольцами” у американцев и южных корейцев в Корее. По количеству и качеству это вооружение и снаряжение превосходило все то, чем располагали французские войска в Индокитае.

Поддержку регулярным частям Главных сил могли оказать примерно 75 000 бойцов Региональных сил, не говоря уже об ополченцах и партизанах, численность которых колебалась от 150 000 до 350 000 (в основном необученных и плохо вооруженных мужчин, женщин и детей). Региональные силы и ополчение вносили весомый вклад в дело коммунистов, еще больше смещая баланс сил в их пользу. Действуя совместно с тремя отдельными полками и двумя батальонами Главных сил, некоторые из которых находились с внутренней стороны линии де Латтра, иррегулярные отряды Вьетминя полностью или частично контролировали от 5 000 до 7 000 деревень в Тонкинской дельте. Их активность (плюс угроза со стороны Главных сил) заставляла французское командование постоянно держать в Тонкинской дельте половину экспедиционного корпуса.

Анализ положения французов в регионе ничуть не обрадовал Наварра. Французский экспедиционный корпус насчитывал 175 000 солдат и офицеров сухопутных войск – французов, африканцев, иностранных легионеров и вьетнамцев, кроме того, в Индокитае имелись военно-морские силы численностью в 5 000 человек, а также 10-тысячный контингент ВВС. Самой основной проблемой, как виделось Наварру, было то, что 100 000 человек из общего числа (эквивалент четырех или пяти полных дивизий) выполняли чисто оборонительные функции или вели борьбу с партизанами‹3›. В активных боевых действиях как наступательного, так и оборонительного характера Наварр мог использовать не более 75 000 солдат и офицеров. Эти силы, состоявшие из семи мобильных групп и восьми парашютных батальонов, по численности были примерно равны трем дивизиям. Таким образом, в 1953 году для проведения наземных операций на севере Вьетнама французы имели вдвое меньше подвижных войск, чем их противники-вьетминьцы.

Однако в таких грубых подсчетах присутствует некоторое лукавство, поскольку Наварр располагал поддержкой авиации и флота, в то время как у Зиапа отсутствовало и то и другое. По крайней мере, теоретически наличие самолетов, морских кораблей и десантных судов давало французам серьезное преимущество, поскольку авиация предоставляла им возможность перебрасывать живую силу и предметы снабжения быстро и на значительное расстояние. При этом они не зависели от сети дорог, по большей части находившихся в неудовлетворительном состоянии. Однако самолетов не хватало, и радиус их действия был ограничен. Во время кампаний 1951 года как самолеты, так и корабли нанесли большой ущерб соединениям Вьетминя. Между тем кампании 1952 – 1953 гг. продемонстрировали, что Зиап осознал не только преимущества, которые предоставляет противнику поддержка авиации и флота, но и пределы возможностей этих родов войск применительно к ситуации в Индокитае. В результате тактический выигрыш от использования французами самолетов и кораблей оказывался в значительной степени иллюзорным. Идея положиться на воздушные перевозки как на средство обеспечения стратегической подвижности войск и вовсе являлась пагубным заблуждением.

Национальная вьетнамская армия, все еще находившаяся в процессе формирования, насчитывала примерно 150 000 человек, но, несмотря на это, не могла оказать действенной помощи французам. Самой большой бедой ее оставался низкий уровень морального духа. У солдат НВА отсутствовали стимулы. В то время как бойцы Вьетминя знали, что сражаются за независимость, личный состав Национальной вьетнамской армии понимал, что ему предстоит отдавать жизни в боях за Бао-Дай и французов. Подобная перспектива, естественно, не слишком прельщала вьетнамцев.

Помимо ситуации в Северном Вьетнаме и Тонкинской дельте обстановка, складывавшаяся во вьетнамском “брюшке”, в Аннаме, также не внушала французам оптимизма. В 1952 году там объявились силы противника, состоявшие из трех отдельных полков, и теперь, в 1953-м, французы удерживали в своих руках только крупные города на побережье, Хюэ, Да-Нанг и Нья-Транг. Сообщение между тремя этими населенными пунктами, осуществлявшееся в спокойные времена по шоссе № 1 и по железной дороге, стало настолько опасным, что французы предпочитали использовать прибрежный морской путь. На юге Вьетнама дела французов обстояли лучше всего. Они контролировали Сайгон и значительную часть сельской местности, хотя партизаны утвердились в фортах вдоль камбоджийской границы, в дельте Меконга и провинциях Куанг-Най и Бинь-Динь. Ситуация в Камбодже не вызывала у французов тревоги. Местные повстанцы были настолько плохо организованы и вооружены, что даже камбоджийская армия, представлявшая собой сборище из 10 000 слабо обученных и скудно оснащенных людей, вполне справлялась с поддержанием порядка в стране.

Положение дел в Лаосе, особенно в Северном, или Верхнем, волновало французов куда больше. Лаосская армия численностью 15 000 человек имела достаточно сил, чтобы держать в узде коммунистическую организацию Патет-Лао, но не могла оказать серьезного сопротивления вьетминьцам в случае их крупномасштабного вторжения в страну. Французские гарнизоны были немногочисленны и разбросаны по территории всего Лаоса. Они, как убедительно показала кампания 1952 – 1953 гг., были не в состоянии остановить или хотя бы временно задержать войска Вьетминя. В общем, как считал Наварр, наиболее вероятными объектами ударов коммунистов являлись Тонкинская дельта и Верхний Лаос. Активность вьетминь-цев в Аннаме, хотя и доставляла беспокойство, все же не могла стать источником больших неприятностей для французов. Кохинхину и Камбоджу Наварр мог и вовсе не принимать в расчет.

Помимо внушающей тревогу военной ситуации, Наварр обнаружил неприятные тенденции в самом французском командовании. Са-лан накануне приезда Наварра подготовил оперативный план, однако новый главнокомандующий быстро понял, что этот документ плохо продуман и составлен лишь для проформы. Фактически с тех пор, как из Индокитая отбыл де Латгр, никаких долгосрочных планов в штабе экспедиционного корпуса не разрабатывалось. Теперь французам все больше приходилось решать сиюминутные задачи и проводить боевые операции в ответ на передвижения и удары противника. Не существовало также сколько-нибудь внятного плана по усовершенствованию организации и укреплению материально-технической базы экспедиционного корпуса. И наконец, Наварра, интеллектуала, холодного профессионала, буквально шокировали настроения Салана, его штаба и старших командиров – они жили с сознанием того, что “лавочка” вот-вот закроется. По крайней мере, для них. Они уже паковали чемоданы, их ждал дом, куда они вернутся не победителями и героями, но еще хотя бы не окончательно битыми. В общем, главным для них было то, что возвращаются они хоть и “с бельмом в глазу”, но кое-как сохранив лицо. В то же время Салана и его окружение мало волновали трудности тех, кто приходил им на смену.

Таким образом, почти без чьей-либо помощи Наварр приступил к выработке плана, с которым ему предстояло отправиться в Париж. Главнокомандующего смущала среди прочего и вот какая вещь – он задавался вопросом: в чем же все-таки состоит его миссия? Единственная задача, которую поставил перед генералом его патрон Рене Майер, заключалась в том, чтобы создать во Вьетнаме военные условия, способствующие “ипе solution politique honorable” (“почетному политическому разрешению вопроса”)‹4›. Наварр знал, что ему надо защищать Вьетнам, и предполагал, что придется также защищать Северный Лаос, но не был уверен, что его полномочия распространяются на последнюю территорию.

В основу своего плана Наварр положил соображения о военных перспективах Зиапа в сезоне 1953 – 1954 гг. Наварр видел, что Зиап имеет возможность развернуть полномасштабное наступление в Тонкинской дельте. Несмотря на всю опасность подобного шага противника для французов, Наварр оценивал свою позицию как достаточно прочную для того, чтобы удержать Ханой, Хайфон и прочие ключевые позиции в дельте. Вторым вариантом развития событий Наварр считал наступление Зиапа в Аннаме и на юге Лаоса. И в этом случае Наварр полагал, что, невзирая на всю серьезность угрозы, у него еще хватит сил обуздать коммунистов. К тому же Аннам и юг Лаоса находились все-таки далековато от баз Зиапа в Северном Вьетнаме. Третью возможность, по мнению Наварра, предоставляла для неприятеля попытка вторжения на север Лаоса и наступление на обе столицы, Луанг-Прабанг и Вьентьян. Наварр считал, что справиться с последствиями такого хода вьетминьцев ему будет труднее всего. Он быстро осознал, что защита Верхнего Лаоса окажется “непростой задачей, принимая во внимание силу противника, погодные условия, рельеф местности, нехватку дорог и расстояние от Ханоя до северных областей Лаоса”‹5›.

Эти опасения тем не менее нашли слабое отражение в оперативной концепции плана Наварра, с которым генерал отправился в Париж. Фактически у этого плана было несколько отцов: Салан, наскоро набросавший свою оперативную схему перед прибытием Наварра, де Латтр, видевший и пытавшийся разрешить большинство тех же самых проблем, и даже Ревер, чей доклад 1948 года все еще оставался основой стратегии Франции в Индокитае. Но и сам Наварр, конечно, добавил к этой картине некоторые новые, собственные штрихи.

План Наварра, даже принимая во внимание последующие события, представлялся довольно разумным. Разработчик признавал факт того, что в ходе кампании 1953 – 1954 гг. на севере Вьетнама и в Лаосе преимущество находилось на стороне Вьетминя, и учитывал слабость противника в остальных районах. Схемы Наварра содержали набор средств, употребив которые французы и их союзники могли, по меньшей мере, сравнять силы к сезону 1954 – 1955 гг. и, соответственно, попытаться перехватить инициативу.

Суть “Плана Наварра” заключалась в следующем:

1. Индокитай разделяется по 18-й параллели на два ТВД – Северный и Южный.

2. На северном ТВД (Северный Вьетнам и северные территории Лаоса) французы в сезоне 1953 – 1954 гг. должны принять за основу оборонительную стратегию и по возможности не вступать в крупномасштабное сражение с превосходящими силами Вьетминя. В своем плане Наварр учитывал, что в 1953 – 1954 гг. Зиап может развернуть на севере Лаоса или в Тонкинской дельте генеральное наступление, которое будет представлять серьезную угрозу власти французов в регионе.

3. Ввиду наличия у Зиапа превосходящих сил, с которыми он мог вести наступательные действия в сезоне 1953-1954гг., план Наварра предусматривал, что до октября 1953-го из состава французской армии в Европе будут отправлены в Индокитай двенадцать пехотных батальонов, инженерный батальон и артиллерийская группа (три дивизиона). После их прибытия подвижные наземные силы Наварра станут равными по численности примерно пяти дивизиям. Кроме того, предполагалось усилить контингента! ВВС и ВМФ.

4. Находясь в обороне. Наварр собирался организовать на севере серию рейдов, вылазок и “упреждающих ударов”, способных помешать процессу подготовки коммунистами большого наступления.

5. В Тонкинской дельте надлежало развернуть широкую программу умиротворения.

6. Следовало ускорить процесс формирования и подготовки Национальной вьетнамской армии.

7. Благодаря выполнению пунктов 5 и 6 Наварр намеревался к осени 1954 года высвободить как можно больше частей экспедиционного корпуса, ранее несших пассивную службу на оборонительных рубежах, и, таким образом, сформировать шесть или семь мобильных дивизий – силы, равные наступательным войскам Вьет-миня или немного превосходящие их.

8. Располагая столь мощными силами, Наварр планировал дать Зиапу решающую битву в сезоне 1954 – 1955 гг. По замыслу генерала, победа в ней или в худшем случае ничья, то есть патовая ситуация для обеих сторон, помогла бы французам с честью выйти из войны.

9. На южном ТВД, где ситуация выглядела более благоприятной, французские войска в сезоне 1953 – 1954 гг. должны были начать наступление в Аннаме и на Центральном плоскогорье (Контум/Плейку){53}.

16 июня 1953 года в Сайгоне Наварр представил вышеизложенный план вниманию старших командиров и ведущих офицеров штаба. Он ожидал предложений, но после вялой дискуссии обсуждение завершилось без внесения каких-либо существенных поправок. В начале июля Наварр отправился в Париж.

Есть одно малоизвестное обстоятельство, связанное с “Планом Наварра” и касающееся Соединенных Штатов. В конце марта 1953 года французский премьер Рене Майер позвонил президенту Эйзенхауэру и попросил его оказать дополнительную помощь для ведения войны во Вьетнаме в размерах от 400 до 500 миллионов долларов. Когда президент США поинтересовался у собеседника, как протекают военные действия во Вьетнаме, Майер заявил, что приветствовал бы приезд в страну американской миссии, которая бы оценила перспективы французского плана. Эйзенхауэр согласился, и его администрация, проконсультировавшись с французской стороной, решила в начале июня направить во Вьетнам группу экспертов.

Главой небольшой миссии (всего семь основных членов) Объединенный комитет начальников штабов назначил генерал-лейтенанта Джона У. О'Дэниэла (“Железного Майка”) – обладателя многих боевых наград и первоклассного командира дивизии времен Второй мировой войны. 10 июня 1953 года ОКНШ дал О'Дэниэлу директивы, после чего генерал со своей командой отбыл в Сайгон. Свой доклад относительно французских планов руководитель миссии должен был представить через тридцать дней после своего прибытия в Индокитай. До сих пор непонятно, как кому-то в США могла прийти столь дикая, столь нелепая мысль – отправить в качестве главы группы экспертов О'Дэниэла{54}. О'Дэниэл уже приезжал ненадолго в Индокитай в 1952-м, однако он не владел ситуацией, плохо знал культуру населяющих регион народов и имел смутное представление об участниках конфликта. Теперь за один месяц ему предстояло решить, хорош или плох план французов, воевавших в Индокитае в течение многих лет. Французским военным во Вьетнаме пришлось “наступить” на свою гордость, ведь от одного слова американца, ничего не понимавшего в делах региона, зависели многие миллионы долларов помощи.

Вышло же так, что американцы вообще опоздали. Они прибыли 14 июня, так что не могли как-то повлиять на план Наварра, даже изучить и оценить документ у них уже не осталось времени. К 16 июня Наварр не только закончил разработку, но уже и провел совещание со своими подчиненными. Он рассчитывал на одобрение О'Дэниэлом своей схемы действий или, по меньшей мере, надеялся, что тот не станет слишком придирчиво редактировать план. Французскому главнокомандующему приходилось улещивать О'Дэниэла и его комиссию в надежде получить столь необходимую военную и экономическую помощь. Наварр должен был “скормить” О'Дэниэлу большую часть плана, при этом так, чтобы высокий гость “не подавился”. Поэтому на словах Наварр готовился принять любые предложения и поправки О'Дэниэла, в том числе и такие, которые высокомерный француз на самом деле принимать не собирался.

Отчет О'Дэниэла от 14 июля (сделанный ровно через месяц после прибытия миссии в Сайгон) наглядно демонстрирует, насколько Наварр преуспел в своих намерениях. О'Дэниэл в целом одобрил план Наварра, но сообщил о готовности французов последовать двум его (О'Дэниэла) рекомендациям. Первая состояла в том, чтобы организовать мобильные группы и некоторые отдельные батальоны в дивизии (что так никогда и не осуществилось). Далее О'Дэниэл указывал, что Наварр согласился с предложением американцев к 15 сентября развернуть широкомасштабное наступление в Тон-кине силами трех дивизий. И в этом случае Наварр не собирался предпринимать ничего подобного в указанные сроки, ведь его план совершенно определенно указывал, что в Тонкинском регионе французы будут действовать оборонительно.

То, как Наварр “натянул нос” О'Дэниэлу, видно по наивному замечанию последнего. Американец не без гордости сообщает: “Свидетельством искреннего стремления французов последовать (нашим указаниям) является то, что… генерал Наварр и прочие французские офицеры неоднократно просили меня приехать через несколько месяцев и "убедиться в том, каких успехов мы добились"”‹6›. В истории индокитайских войн нет более вопиющего примера демонстрации американской спеси и французской двуличности. Между тем мотивы поведения французов, по крайней мере, можно понять. Так или иначе, помощь они все-таки получили, хотя Объединенный комитет начальников штабов и отмечал 28 августа, что “соглашения, достигнутые между генералом О'Дэниэлом и генералом Наварром”, так и остались невыполненными‹7›.

17 июля, в отсутствие Наварра, французы начали одну из своих атак, направленных на дестабилизацию положения Зиапа и подрыв его наступательных возможностей. Они назвали эту операцию “HIRONDELLE”, то есть “Ласточка”. Кодовое обозначение было дано со смыслом, поскольку “Ласточке” предстояло спикировать на голову Вьетминю, ударить и улететь. Именно так и произошло. В день “Д” три парашютных батальона осуществили выброску в Ланг-Соне на китайско-вьетнамской границе и уничтожили склады с более чем 5000 тоннами снаряжения и горючего{55}. Затем парашютисты быстро ушли к побережью, где их подобрал французский флот. Акция была прекрасно спланирована и столь же превосходно проведена.

Следующий удар Наварр нанес 28 июля в рамках операции “CAMARGUE” (“Камарг”), получившей свое кодовое наименование от названия болотистого прибрежного района к западу от Марселя. И вновь обозначение оказалось вполне подходящим. Задача заключалась в том, чтобы уничтожить в Аннаме 95-й полк Вьетминя, занимавший доминирующее положение вокруг шоссе № 1 и действовавший в прибрежных песчаных солончаках между городами Хюэ и Куанг-Три. Тут свирепствовала партизанская война. Население было настроено враждебно, противник, исчезавший при приближении французских войск, пользовался туннелями, прорытыми в земле, расставлял на дорогах и тропах мины, а также различные ловушки. Солдаты экспедиционного корпуса с горечью прозвали данный участок шоссе № 1 “улицей без радости”.

Французы начали комбинированную наземно-амфибийную операцию, в которой участвовали тридцать батальонов (эквивалент трех дивизий), с целью загнать 95-й полк в капкан между шоссе № 1 и морем. Французские силы намного превосходили по численности вражеский полк, но не смогли справиться с поставленной задачей. После нескольких дней разрозненных боев и стычек операция была прекращена. Французы убили 182 вьетнамских коммуниста, взяли 387 пленных и захватили небольшое количество военного снаряжения. Впрочем, даже такой скромный результат можно оспорить, поскольку никто точно не знал, кто из убитых и пленных действительно являлся бойцом 95-го полка Вьетминя, а кто принадлежал к ополченцам или просто был ни в чем не повинным земледельцем. Во всяком случае, 95-й полк пережил не только эти бои, но продолжал сражаться на протяжении еще двух декад.

8 августа за операцией “CAMARGUE” последовала эвакуация по воздуху гарнизона укрепленного лагеря На-Сан. Для упрощения процесса отвода войск, непременно сопряженного с трудностями и опасностями, французы провели искусную подготовку. В предшествующие эвакуации недели численность защитников На-Сана была поэтапно сокращена с 12 000 до 5 000 человек. В целях “прикрытия” своих истинных намерений французы предприняли хитрый ход. Зная, что службы радиоперехвата Вьетминя отслеживают сеансы связи из На-Сана, командир гарнизона послал в ставку запрос о присылке дополнительных войск. Поэтому, когда в На-Сан стали прибывать самолеты, разведка Вьетминя сочла, что они осуществляют переброску подкреплений. Коммунисты слишком поздно обнаружили, что французский гарнизон покинул лагерь. Жюль Руа в своей прекрасной работе “Битва при Дьен-Бьен-Фу” уверяет, что вьетминьцы поняли, что происходит, еще до того, как эвакуация завершилась, но не смогли связаться с Зиапом из-за неполадок в радиопередатчике. Возможно, и так. Однако, скорее всего, коммунисты просто оказались не готовы быстро организовать нападение на противника в сезон дождей. Вместе с тем пример удачной эвакуации На-Сана произвел на Наварра впечатление, которое в итоге оказалось чревато самыми пагубными последствиями. Командующий решил, что дальние плацдармы с взлетно-посадочными полосами оправдают себя и в будущем, а личный состав можно будет доставлять в них и эвакуировать по своему желанию и без потерь. Так французы зачерпнули полный ковш земли из могильной ямы, в которую им предстояло свалиться при Дьен-Бьен-Фу.

Гарнизон На-Сана был эвакуирован не только с целью вывода людей с подвергающейся опасности позиции, но и для усиления французских войск в дельте. В начале августа разведка французов донесла о планах Зиапа на предстоящий батальный сезон 1953 – 1954 гг. Согласно Наварру, руководство Вьетминя намеревалось начать двух-этапное наступление с целью изоляции Ханоя и Хайфона. В первой фазе операции 320-й дивизии предстояло просочиться внутрь французской “подковы” и занять позиции вдоль линии Фу-Ли – Хунг-Ен – Хай-Дуонг, соединившись с 42-м отдельным полком позади линии де Латтра. Там эти части смогут осуществлять диверсии и подрыв коммуникаций французов. Спустя несколько недель 308-я и 312-я дивизии при поддержке 351-й (тяжелой) дивизии атакуют на юг на направлении Винь-Ен – Бак-Нинь. На южном периметре линии де Латтра 304-я дивизия и часть 316-й будут наступать на Фат-Дьем‹8›.

Такой план не мог не встревожить французов. Наварр приказал перевести в дельту все возможные войска из Аннама и из Кохинхины и незамедлительно начал подготовку к наступлению Зиапа. 22 сентября 1953 года силы, состоявшие из двадцати французских батальонов, осуществили попытку окружить и уничтожить 42-й отдельный полк Вьетминя. Одновременно французы начали зачистку в окрестностях Тай-Биня, где прослеживалась активность 64-го отдельного полка, а партизаны контролировали многие деревни. В обоих случаях бойцы Вьетминя после короткой схватки растворялись в джунглях. Затем Наварр в рамках начавшейся 14 октября операции “MOUETTE” (“Чайка”) нанес удар по 320-й дивизии. Шесть мобильных групп заняли направление инфильтрации коммунистов – Фу-Ли – Хунг-Ен – Хай-Дуонг. 320-я дивизия держалась стойко, однако французам удалось расстроить план Зиапа, и 7 ноября Наварр приказал завершить операцию. Он объявил, что потери 320-й дивизии составили 3000 человек, из-за чего она два месяца не могла вести боевые действия. Первое из этих утверждений, по всей видимости, соответствовало действительности, но второе было ошибочным‹9›.

Наварр мог испытывать удовлетворение от итогов первых пяти месяцев своего пребывания на посту главнокомандующего. Он разработал разумный план. Ему удалось захватить инициативу, проведя в сезон дождей ряд операций, одна из которых была успешной (Ланг-Сон), а результаты остальных можно было расценить как ничейные. Достижения Наварра по сравнению с тем, чего удалось добиться его предшественнику Салану, выглядели более значительными.

Как же после такого обнадеживающего начала Наварру удалось угодить в западню в Дьен-Бьен-Фу? Отчасти виновато тут нерешительное, непоследовательное, а точнее, подлое и трусливое французское руководство и его позиция в отношении того, должен или не должен Наварр защищать Северный Лаос. Отчасти причиной служит донкихотство Наварра и его идеалистическое понимание таких вещей, как честь французской армии и Франции. Значительную роль сыграли грубые военные просчеты, отсутствие взаимопонимания между основными фигурами командной верхушки французов, нереалистичная стратегия и неверная оценка возможностей авиации по оказанию поддержки сухопутным войскам в Дьен-Бьен-Фу. Ну и, наконец, “болезнь”, от которой страдали все французские командующие в Индокитае, – фатальная недооценка Зиа-па и вооруженных сил Вьетминя.

Корни катастрофы при Дьен-Бьен-Фу можно отследить “на глубину” вплоть до 30 ноября 1952 года. В тот день в результате наступления 316-й дивизии Вьетминя под угрозой оказался маленький гарнизон Дьен-Бьен-Фу. Французы эвакуировали этот пункт без боя. Генерал Салан считал потерю серьезной и 30 декабря направил Тонкинскому командованию директиву номер 40. В соответствии с этим документом 10 января 1953-го должна была начаться операция по возвращению Дьен-Бьен-Фу. Приказ так и остался невыполненным, поскольку в тот момент французам понадобились все наличествовавшие у них силы для предотвращения захвата Зиапом Лаоса и ликвидации угрозы в Аннаме.

Вместе с тем потеря Дьен-Бьен-Фу по-прежнему заботила Салана. Он направил министру по делам ассоциированных государств{56}. Жану Летурно два письма, в которых указывал на стратегическую важность Дьен-Бьен-Фу. В первом послании, датированном 28 февраля 1953 года, Салан выступал за то, чтобы организовать защиту населенных тайца-ми горных районов, опираясь на базы, начиная от Лай-Чау и На-Сана и заканчивая Дьен-Бьен-Фу‹10›. Во втором письме, от 25 мая 1953-го, генерал предлагал захватить Дьен-Бьен-Фу, чтобы ослабить натиск коммунистов на На-Сан. Хотя в короткий период, когда их туры во Вьетнаме пересеклись, Салан и Наварр общались мало и без какой-либо искренности, в своем плане, предложенном новому главнокомандующему, Салан продолжал отстаивать идею необходимости возвращения Дьен-Бьен-Фу для защиты Верхнего Лаоса.

В то же самое время (в конце мая – июне 1953-го) Наварра подтолкнул к идее использования Дьен-Бьен-Фу полковник Луи Бер-тей, командир 7-й мобильной группы в На-Сане, беседовавший с главнокомандующим, когда тот в конце мая посетил гарнизон этого укрепленного пункта. Бертей являлся весьма специфической личностью. Это был военный теоретик, почти мистик, переполненный сложными и не проверенными практикой стратегическими концепциями. В итоге два интеллектуала, два одиноких островка среди “моря мускулов” Французского экспедиционного корпуса, нашли взаимопонимание. Наварр искал способ защитить Северный Лаос, а Бертей мог предложить подходящее средство, концепцию herisson (“ежа”), предусматривавшую создание дальнего плацдарма с взлетно-посадочной полосой посреди ключевых путей снабжения войск Вьетминя в Лаосе. В начале июня Наварр перевел Бертея в штаб на должность начальника оперативного отдела, то есть сделал его ответственным за выработку и представление на рассмотрение командующего тактических и стратегических концепций.

Некоторые авторы (Фэлл, О'Нилл и Руа) представляют Берте-ля неким Свенгали, загипнотизировавшим податливого Наварра и внушившим ему идею возвращения Дьен-Бьен-Фу. Однако опытные военные не склонны слишком выпячивать роль Бертея. Типичный начоперод обычно фонтанирует всякими концепциями и идеями. Некоторые из них бывают удачными, другие – нет. Предложения рассматриваются затем прочими специалистами, а уж потом командующий решает, взять ли ему ту или иную идею на вооружение. В американской армии существует старая поговорка, что командир сам для себя офицер по оперативным вопросам, и в этом смысле во французской армии дела обстоят сходным образом. Если Бертею удалось убедить Наварра в необходимости создания в Дьен-Бьен-Фу дальнего плацдарма с взлетно-посадочной полосой, то, значит, Наварр сам склонялся к этому.

16 июня 1953 года на совещании со старшими офицерами в Сайгоне Наварр обрисовал им в деталях свой план, однако при этом и словом не обмолвился ни о концепции “ежа”, ни о Дьен-Бьен-Фу. Сомнительно, чтобы к 16 июня Наварр остановил выбор на той или иной концепции построения защиты Верхнего Лаоса. Закончив представление схемы предстоящих действий собравшимся, Наварр поинтересовался их мнением. Тогда дивизионный генерал Репе Коньи, командующий войсками в Тонкинской дельте, высказал свое соображение относительно наступательных действий в Аннаме. Коньи сказал, что такая операция предполагает отвод части сил из Тонкина, а в дельте лишних сил нет. Коньи предложил два других варианта вместо наступления в Аннаме. Первое, он советовал сконцентрировать войска против вьетминьцев, просочившихся в дельту, а второе, употребить мобильные силы для нанесения беспокоящих ударов по тыловым базам и линиям снабжения противника в горах на западе Северного Вьетнама и вдоль подступов к Лаосу.

Во время совещания Коньи упомянул Дьен-Бьен-Фу в качестве базы, или, как он выразился, “бухты”, из которой диверсионные части могли бы развернуть подрывную деятельность против тыловой инфраструктуры армии Зиапа. Коньи имел в виду, что безопасность базы и ее подвижного гарнизона будет обеспечиваться за счет дальних дозоров. В тот день (16 июня 1953 г.) Наварр никак не отреагировал на рекомендации относительно возвращения Дьен-Бьен-Фу, однако позже это случайно высказанное предложение Коньи сделалось предметом жаркого спора между обоими генералами. Наварр утверждал, что именно командующий войсками в дельте советовал захватить Дьен-Бьен-Фу, тогда как Коньи, не отрицая самого факта, резонно возражал, что рассматривал деревню как базу действующих во вражеском тьшу диверсантов, а не как дальний плацдарм с аэродромом, способный выдержать полномасштабную осаду. Можно считать данный эпизод первым, но не самым разрушительным примером демонстрации “большого недопонимания”, ставшего при Дьен-Бьен-Фу настоящим бедствием для французов.

Хотя 16 июня Наварр еще не принял окончательного решения в отношении Лаоса, он начал склоняться к этому в конце июня или в начале июля. Прежде чем отправиться в Париж 13 июля, главнокомандующий озадачил штаб подготовкой оперативной директивы номер 563. Данный документ предусматривал схему действий французов по захвату Дьен-Бьен-Фу, на случай если бы возникла угроза выдвижения сил Зиапа из Северного Вьетнама на северо-запад, в Лаос. Поскольку в начале июля Наварр все еще имел большие сомнения касательно своих обязанностей по защите Лаоса, он запретил штабу доводить ориентировку до сведения командиров, пока сам не прояснит ситуацию в Париже.

Вопрос защиты Лаоса стал решающим фактором “большого недопонимания”. 17 июля, выступая перед Комитетом начальников штабов, Наварр доложил о тех трудностях, с которыми будет сопряжена оборона Северного Лаоса. Начальники сказали Наварру, что, по их мнению, он не должен защищать Верхний Лаос. Далее они предложили обратиться к Соединенным Штатам и Соединенному Королевству за помощью в обеспечении гарантий территориальной целостности Лаоса, а также предупредить СССР и Китай об опасности экспортирования конфликта из Вьетнама в Лаос. Нетрудно представить, как высокомерный Наварр усмехался про себя, слушая эти малодушные и химерические проекты переваливания проблем на чужие плечи. В своей книге он, с пренебрежением отзываясь о Комитете начальников штабов, говорит о том, что “долг военных советников правительства смотреть в глаза реальности, какой бы жестокой она ни была, а не предлагать легкие решения”‹11›.

Мнение советников не являлось руководством к немедленному действию. Окончательное решение предстояло принять Национальному комитету обороны. В состав этого “августейшего совета”, председателем которого являлся президент республики, входили премьер-министр, министры иностранных и внутренних дел, национальной обороны и французских заморских территорий, министры по делам армии, ВМФ и ВВС, один маршал Франции и начальники штабов вооруженных сил. 24 июля комитет собрался, и Наварр задал вопрос относительно Лаоса. Начальники штабов высказали уже известную точку зрения относительно Верхнего Лаоса. В ходе продолжительной дискуссии некоторые из ее участников поддержали начальников штабов, другие возражали, считая, что по политическим и дипломатическим соображениям Лаос нужно защищать. Наварр честно признался, что сомневается в способности экспедиционного корпуса предотвратить вторжение коммунистов в эту страну, предупредил и о серьезных потерях, которые неминуемо повлечет за собой такая попытка. В итоге собрание так и не пришло к решению вопроса, более всего волновавшего Наварра, хотя некоторый туманный намек касательно того, чем ему заниматься, он все же получил. Комитет дал Наварру наказ любой ценой сохранить в целости экспедиционный корпус и, планируя операции, исходить из соображений необходимости‹12›. В действительности подобные инструкции ничего не значили, потому что под “соображениями необходимости” можно было подразумевать что угодно, в то же время ответственности за происходящее в Индокитае, и в том числе в Лаосе, с Наварра никто не снимал.

В ходе дискуссии Наварр упомянул о возможности создания в Дьен-Бьен-Фу дальнего плацдарма с аэродромом и использования его Для прикрытия севера Лаоса. Министр ВВС генерал Корнильон-Мо-Лине, в прошлом военный пилот, летавший в 1946-м в Дьен-Бьен-Фу, выразил сомнения относительно целесообразности такого решения. Он сообщил собравшимся о том, что поблизости от долины, где расположена деревня, возвышается горная гряда, в то же время расстояние от Ханоя до Дьен-Бьен-Фу серьезно осложнит перспективы оказания воздушной поддержки гарнизону. Наварр холодно заметил, что министр рассуждает только как летчик, он же, главнокомандующий, считает, что операция вполне по силам французам. За столом воцарилась неловкая пауза, и в дальнейшем тему не обсуждали.

Так все-таки должен ли был Наварр оборонять Верхний Лаос или же мог забыть о нем? Многие годы Наварр не уставал повторять, что на заседании 24 июля Национальный комитет обороны так и не пришел к решению по данному вопросу. Генерал говорил даже, что когда он получил четкие инструкции и мог отказаться от невыполнимой задачи, время уже ушло, момент был упущен и не осталось возможности предотвратить катастрофу в Дьен-Бьен-Фу. Со своей стороны, премьер-министр Жозеф Ланьель настаивает на том, что утверждение Наварра не соответствует действительности и что на самом деле главнокомандующему войсками в Индокитае 24 июля дали полномочия в случае необходимости оставить Лаос. Выяснив, какое из этих двух противоречивых высказываний является верным, можно установить, кто же все-таки несет ответственность за катастрофу при Дьен-Бьен-Фу. Если Наварр имел предписание оказаться от обороны Лаоса, тогда, отдавая распоряжение о возвращении Дьен-Бьен-Фу с целью сорвать наступление противника в соседней стране, он просто превышал полномочия. Но в том случае, если политическое руководство Франции не приняло решение о защите Лаоса, доля вины Наварра гораздо скромнее.

Факты говорят в пользу Наварра, поскольку в споре с ним Лань-ель не смог предоставить ни одного письменного свидетельства в защиту своего утверждения о том, что Наварр имел указания в случае необходимости отказаться от защиты Лаоса‹13›. Самой убедительной поддержкой позиции Наварра являются выводы генерала Жоржа Катру, председателя специальной комиссии, расследовавшей в 1955 году обстоятельства и причины поражения при Дьен-Бьен-Фу. Катру не делал никаких попыток “обелить” Наварра, даже, напротив, часто и резко критиковал его. Но тот же самый Катру заявил, что все имеющиеся в его распоряжении данные позволяют ему сделать вывод о том, что директива, освобождавшая Наварра от ответственности за оборону Верхнего Лаоса, появилась не ранее 13 ноября 1953 года. К Наварру же этот приказ поступил только 4 декабря, через две недели после того, как началось сражение за Дьен-Бьен-Фу‹14›.

Французское правительство проявило трусость и малодушие. Руководители Франции не могли не знать о том, что Наварр не получил четкого и понятного ответа на жизненно важный вопрос о Лаосе. Правда состояла в том, что правительство не собиралось защищать эту страну, однако по политическим и дипломатическим причинам не решалось озвучить свою позицию даже на заседании самого представительного органа государственной власти. Руководство Французской республики знало, что содержание бесед на собраниях комитета то и дело “просачивается” в прессу. Не прошло и недели, как в одной парижской газете появился подробный отчет о комитетской дискуссии 24 июля, в котором было отмечено и заявление Наварра о трудностях, связанных с обороной Северного Лаоса. Вот именно поэтому Наварр и не получил вразумительного ответа на животрепещущий вопрос. Политики не хотели ясности, а что там себе будет думать Наварр, это – его дело.

Наварр ожидал подобной “нулевой” реакции комитета и поспешил принять меры. Как только в заседании был сделан перерыв, главнокомандующий радировал замещавшему его адмиралу Обуа-но и приказал подписать директиву номер 563. Таким образом, механизм приведения в действие плана возвращения Дьен-Бьен-Фу был запущен 25 июля по сайгонскому времени, менее чем через двадцать четыре часа после того, как Национальный комитет обороны в Париже прервал свою работу.

22 октября 1953 года французское и лаосское правительства подписали так называемое Матиньонское соглашение, при этом вопрос о том, должна или не должна Франция защищать Лаос, еще больше запутывался. В соответствии с подписанным документом Лаос получал независимость и членство во Французском Союзе. В соглашении не говорилось буквально, что французские войска должны оборонять Лаос, однако данная обязанность подразумевалась. Статья 2 гласила: “Королевство Лаос добровольно подтверждает свое членство во Французском Союзе… где все участники соединяют ресурсы в деле защиты Союза как единого целого”‹15›. Наварр полагал, что договор обязывает французское правительство оборонять Лаос, и мнение генерала подтвердили министр (по делам) ассоциированных государств Марк Жаке и верховный комиссар в Индокитае Морис Дежан‹16›. Тем не менее, несмотря ни на какие соглашения, правительство Франции не собиралось защищать Лаос. Договор представлял собой не более чем “клочок бумаги”. Но опять же никто не позаботился о том, чтобы поставить в известность Наварра.

Пока французы играли в бюрократические игры, Зиап готовил войска Вьетминя для той роли, которая отводилась им в предстоящей драме. Летом 1953 года, одновременно наращивая активность партизан в дельте, он всецело озаботился проблемой увеличения численности и повышения боеспособности частей Главных сил. В распоряжение 351-й (тяжелой) дивизии поступили дополнительные артиллерийские орудия и тяжелые минометы. Были сформированы новые зенитные подразделения, бойцы которых проходили подготовку под руководством китайских инструкторов. Росло количество пулеметов, минометов и автоматов, которыми вооружались батальоны в составе дивизий. При подготовке подразделений больше времени стало уделяться практике, особый упор был сделан на повышении дисциплины и на интенсификации политического воспитания. Потрудился Зиап и над задачей улучшения работы тыла. Коммунисты занялись приведением в порядок дорог, в то же время из Китая поступило 600 грузовиков, преимущественно с китайскими водителями. Что наиболее важно, были мобилизованы сотни тысяч носильщиков‹17›. С помощью китайцев Зиап создавал мощную, хорошо снаряженную, опытную и преданную делу революционно-освободительной войны армию – превосходный инструмент для искусного ремесленника.

Наварр уверяет, что во время сезона 1953 – 1954 гг. смог расстроить изначальный план коммунистов, заключавшийся в том, чтобы начать крупное наступление в Тонкинской дельте, и что Зиап и Хо изменили намерения только в конце октября. Указывая на операцию “MOUETTE” как на причину срыва замыслов Вьетминя, Наварр в то же время пишет, что Зиап принял за основу другую схему действий главным образом по политическим соображениям. Согласно Наварру, в конце октября Хо собирался вести мирные переговоры, а потому для усиления на них позиции вьетнамских коммунистов ему требовалась быстрая и крупная военная победа. Зиап не мог гарантировать скорого успеха в дельте, но предвидел возможность в короткие сроки добиться желаемого в Лаосе‹18›.

Хотя Наварр уверенно заявляет, что французы имели верные сведения о намерении Зиапа изменить план наступления, в своей книге Зиап утверждает, что у руководства Вьетминя и в мыслях не было развертывать широкую кампанию против французов в дельте. Здесь, пожалуй, Зиап прав. Наварр, как можно предположить, принял небольшие отвлекающие маневры противника за начало крупного наступления. В долгосрочной перспективе стратегия Вьетминя на сезон 1953 – 1954 гг. (Зиап говорит, что разработкой ее ЦК ПТВ занимался в начале 1953-го) базировалась на четырех “фундаментальных принципах” (его слова): “Первое, наиболее фундаментальным принципом в освободительной войне, которую вел наш народ, являлось ослабление результативности действий врага и увеличение эффективности наших собственных войск (курсив Зиапа)… Все помыслы, все действия направлялись на достижение основополагающей цели, которая состояла в ослаблении войск врага”.

“Второе, мы должны были нанести победоносный удар, нанести его с уверенностью в успехе, так, чтобы наверняка смести врага с лица нашей земли”.

“Третье, поскольку мы хотели добиться снижения эффективности действий врага и нанести победоносный удар… наше стратегическое направление (курсив Зиапа) следовало выбрать только там, где противник был слабее всего и где бы для нас складывались самые подходящие условия… способные принести нам победу в решающей битве”.

“Четвертое. Итак, цель наша состояла в том, чтобы снизить эффективность действий врага, атаковать его там, где он наиболее уязвим, где у нас есть возможность создать благоприятные условия для его уничтожения. В настоящее время, когда главные силы противника сосредоточились в Бакбо (Тонкий), нам ни в коем случае не следует развертывать широкомасштабное наступление на врага здесь, где он наиболее силен (выделено автором), но надо искать способа вынудить его разделить свои силы… разбросать их в разных направлениях, а потом выбрать наиболее предпочтительное, на котором мы смогли бы уничтожить противника”‹19›.

Из этих “фундаментальных принципов” стратегии Вьетминя Зиап выводит глобальную концепцию военного сезона 1953 – 1954 гг. Вот что пишет коммунистический главнокомандующий: “Итак, обобщим. Что касается фронта в дельте Бакбо, кроме того, что наша насущная задача всемерно расширять партизанскую войну в данном районе, мы можем также использовать тут часть наших регулярных сил в небольших сражениях. В отношении же крупных кампаний, надо сказать, что они должны разворачиваться на ином направлении”‹20›.

Затем Зиап от стратегической идеи переходит к оперативному плану, излагая его следующим образом:

“(а) Задействовать часть наших регулярных сил для наступления на северо-западном направлении, уничтожить врага, все еще занимающего Лай-Чау, и таким образом освободить северо-запад”.

“(b) Постараться скоординировать выступления войск освободительного движения Патет-Лао (коммунистов) с действиями частей вьетнамских добровольцев{57}, с тем чтобы начать наступление на направлении Среднего Лаоса…” (курсив автора).

“(с) Поскольку еще не вполне ясно, как будет действовать противник, пока наша задача дислоцировать значительную часть войск в определенном месте, спрятать их и находиться в боевой готовности. Поскольку мы планируем наступать в северо-западном направлении, возможно, враг постарается укрепить свои позиции в том районе. При этих обстоятельствах, чтобы свести на нет эффективность его действий, нам надо иметь на данном направлении больше регулярных частей. Противник также может атаковать глубоко на том или ином участке Вьет-Бака, ставя перед собой целью перерезать наши линии коммуникаций и прервать нашу связь с базами снабжения… и тем заставить нас отвести регулярные силы с северо-западного направления. В этом случае мы должны найти способ заманить врага как можно глубже в наш тыл, а затем ударить на него регулярными частями и совершенно лишить его войска боеспособности”.

“(d) В дельте нам следует расширить и активизировать партизанскую войну в тылу врага”.

“Выше изложен выработанный для нашей армии оперативный план главного сражения – сражения на Севере”‹21›.

Во время сезона 1953 – 1954 гг. у коммунистического руководства наличествовала достоверная информация относительно планов французов развернуть крупное наступление на юге против пятой зоны Вьетминя, или военного района (ВР) V, включавшего в себя часть Аннама от Да-Нанга до Нья-Транга. Здесь вьетминьцы мериться силами с французами не собирались, а вместо этого готовились вести против них активные боевые действия в горах вокруг Контума и Плейку. Зиап считал, что Вьетминь может позволить себе оставить некоторые территории, однако в конечном итоге французам придется уйти из временно захваченных районов. Что же касается Кохинхины, Зиап осознавал свою слабость в том районе и предписывал товарищам на юге лишь неослабное продолжение партизанской войны. В целом избранная им стратегия была вполне разумна, имея ее на вооружении, Зиап мог смело вступать в военный сезон 1953 – 1954гг.

Первый ход Зиап сделал 27 октября, послав 316-ю дивизию Вьетминя из Вьет-Бака к Лай-Чау, лежащему на пути в Лаос. Французы вскоре узнали об этом движении противника (см. карту на с. 149). Поскольку сезон дождей завершился, шаг Зиапа означал начало нового наступления вьетминьцев на Лаос. Именно на сей случай французское командование ранее подготовило директиву номер 563. В соответствии с этим 2 ноября ставка Наварра директивой номер 852 довела до сведения Коньи, что ему надлежит захватить Дьен-Бьен-Фу силами шести парашютных батальонов, предпочтительно в период с 15 по 20 ноября, но не позднее 1 декабря.

Коньи попытался опротестовать директиву, однако то был не единственный приказ, против которого восставал этот поразительный, противоречивый человек, ставший главным действующим лицом трагедии в Дьен-Бьен-Фу. Широкоплечий, огромного роста – за метр девяносто – Коньи производил неизгладимое впечатление на всех, кто его видел. В 1953-м он являлся самым молодым и, возможно, самым образованным дивизионным генералом во Франции. У него имелся диплом выпускника самого лучшего французского учебного заведения, где готовили инженеров, еще свидетельство специалиста в области политических наук и, так же как у Зиапа, степень доктора юриспруденции. Во время Второй мировой войны он руководил подпольем, попал в руки гестапо, его пытали, а потом отправили в Бухенвальд. Коньи уцелел и после войны стал выдвиженцем де Латтра, подобно которому не чуждался позы, любил пускать пыль в глаза и испытывал пристрастие к церемониям. Подчиненные любили Коньи, некоторые даже обожали, однако начальство он, как правило, раздражал своей привычкой постоянно спорить и не соглашаться с полученными приказами. Обладая физической мощью, Коньи в то же время был очень чувствительным эмоционально. Резкое слово, отвергнутое предложение – все это могло задеть и глубоко ранить его. А когда задевали его гордость, он зло огрызался, не думая о последствиях. С таким подчиненным было нелегко поладить. Де Латтр умел управляться с ним, у Наварра это не получалось.

В общем, командующему едва ли стоило удивляться, когда Коньи не захотел выполнять приказ и захватывать Дьен-Бьен-Фу, если не считать того, что на сей раз возмутитель спокойствия избрал несколько витиеватый и, вне сомнения, странный способ спорить с начальством. Получив 2 ноября директиву, Коньи велел своему штабу подготовить докладную в адрес Наварра за его (Коньи) подписью. В документе в довольно жесткой форме выдвигалось несколько соображений против планов операции. Во-первых, там говорилось, что в Индокитае нельзя надежно блокировать дорогу так, как это делается в Европе. Во-вторых, возвращение Дьен-Бьен-Фу потребует отправки туда все новых и новых подкреплений. В-третьих, сколько бы войск французы ни послали на захваченный плацдарм, все равно у Зиапа оставалось бы немало способов, чтобы запереть их там и лишить возможности совершать рейды против тыловых коммуникаций Вьетминя. (Тут Коньи, по меньшей мере, ставил себя в двусмысленное положение. Обо всем этом ему следовало подумать раньше, когда он же сам и предлагал использовать Дьен-Бьен-Фу в качестве “бухты” для совершения “набегов” на противника, действовавшего на северо-западе Вьетнама.) В-четвертых, французских частей, которые придется отправлять в Дьен-Бьен-Фу, будет остро не хватать в Тонкинской дельте. И наконец, в докладной указывалось, что задуманная операция оттянет на себя силы всей авиации как боевой, так и транспортной.

Доводы, выдвинутые Коньи в его меморандуме, нельзя не признать обоснованными. Что важно, при этом в документе не содержалось возражений против операции в целом, поскольку предлагалось создание другого дальнего плацдарма с взлетно-посадочной полосой, в На-Сане. По всей видимости, ни Коньи, ни кто-либо в его штабе не предполагал, что Наварр и не думает использовать идею “бухты”, намереваясь вместо нее применить концепцию “ежа”. Но вполне возможно, Наварр в тот момент еще и сам не знал, что ему делать с Дьен-Бьен-Фу.

Несмотря на враждебное отношение к операции самого Коньи и его штаба, он не отправил меморандум Наварру. Вместо того 6 ноября командующий французскими войсками в дельте написал главнокомандующему французскими войсками в регионе двусмысленное письмо, в котором высказывался скорее за, чем против возвращения Дьен-Бьен-Фу. Коньи в конечном итоге соглашался пойти на это, но выражал серьезные опасения по поводу больших потерь, которые сулит операция, и того, что в результате французам может не хватить сил для удержания позиций в дельте. Коньи фактически организовывал себе “прикрытие”. Ему не хотелось продемонстрировать недостаток желания драться, особенно если операция удастся. С другой стороны, он желал обезопасить себя от нападок критиков в случае провала затеи с Дьен-Бьен-Фу или прорыва коммунистов в Тонкинскую дельту. Когда офицеры штаба Коньи увидели это послание своего начальника, они едва смогли скрыть презрительные усмешки, поскольку сразу поняли, что их генерал решил “сесть сразу на два стула”. Штабные всегда более открыты и смелы, чем их начальники, так как находятся за их спинами, ведь в случае чего влетит не штабным, а их командиру. Тот же, напротив, рискует очень многим, подписывая те или иные документы. Коньи, конечно, понимал, что неловкий шаг может привести к неприятным последствиям и отразиться на его карьере.

11 ноября ставка Коньи направила оперативные инструкции армейским и авиационнным частям, задействованным в операции “CASTOR” – высадке воздушного десанта на Дьеи-Бьен-Фу{58}. В приказе Коньи, отданном командующему парашютными частями, бригадному генералу Жиллю, подчеркивалось его (Коньи) понимание операции как средства по созданию “бухты” для ведения дивер-сионно-подрывной деятельности. В указаниях, которые Коньи дает Жиллю относительно обороны летного поля в Дьен-Бьен-Фу, говорится, что нужно “исключить любую схему, направленную на возведение пояса укреплений вокруг аэродрома”‹22›. Ситуация экстраординарная. Через девять дней им предстоит выбрасывать десант, а Коньи и Наварр до сих пор еще не пришли к единому мнению по поводу целей операции. Но хуже того, ни тот, ни другой не осознают, что трещина во взаимоотношениях между ними расширяется.

Когда полковник Жан Нико, командир воздушной военно-транспортной флотилии, получил оперативные инструкции, он немедленно возразил Коньи и Наварру. В письменной форме Нико убедительно доказывал начальству, что транспортная авиация не сможет в течение длительного времени осуществлять поставки всего необходимого в Дьен-Бьен-Фу ввиду плохих погодных условий в долине и из-за зенитного противодействия неприятеля. Бригадный генерал Дешо, командующий ВВС на севере Вьетнама, поддержал Нико. Он, со своей стороны, не только озвучил все опасения, высказанные Нико, но и указал на то, что ввиду расстояния (не менее 300 км), отделявшего сеть аэродромов под Ханоем от Дьен-Бьен-Фу, время, которое сможет провести в небе над зоной боев каждая машина штурмовой авиации за один боевой вылет, сократится до нескольких минут. Поддержка авиации, таким образом, будет минимальной, а расход горючего, усталость экипажей и износ материальной части, прежде всего двигателей, – максимальными.

Ввиду возражений летного начальства Коньи заколебался и сменил позицию в отношении возвращения Дьен-Бьен-Фу. Полковнику Бертею, прибывшему в Ханой для обсуждения деталей и координации действий в рамках операции “CASTOR”, Коньи вручил адресованное Наварру письмо, в котором впервые ясно высказался против планов руководства. В результате к вечеру 13 ноября или рано утром 14 ноября Наварр уже знал, что Коньи (ответственный за проведение операции “CASTOR”), командующий ВВС и командир транспортной флотилии (на которых возлагались обязанности по поддержке наземных частей) возражали против захвата Дьен-Бьен-Фу. Наварр не стал принимать в расчет их точку зрения и 14 ноября отдал последние распоряжения относительно предстоящего воздушного десанта. Фактически главнокомандующий лишь подтвердил прежние инструкции, не прояснив основного вопроса: чем станет Дьен-Бьен-Фу, “бухтой” или “ежом”.

У Коньи и подчиненных ему авиационных начальников остался один последний шанс заявить протест против операции “CASTOR”. 17 ноября Наварр и генеральный комиссар по Индокитаю Дежан, прибывший во Вьетнам из Парижа, прилетели в Ханой на небольшое совещание, касающееся будущей операции. Там в присутствии Дежана генералы обсуждали операцию в общих словах, используя специальные термины, малопонятные гражданскому лицу. Подлинная конфронтация произошла перед совещанием, когда Наварр встретился с Коньи в его кабинете. Такое общение с глазу на глаз – нормальное явление во всех армиях, оно дает возможность генералам говорить друг с другом более или менее открыто. Традиционно один генерал старается не выставлять в дурном свете при подчиненных другого, даже если тот ниже его по званию.

Оказавшись наедине с начальством, Коньи впервые предъявил ему меморандум от 4 ноября и сказал Наварру, что согласен с каждым словом этого документа, подготовленного его штабом. Что именно Наварр ответил Коньи, неизвестно. Однако или в тот же день (семнадцатого), или на следующий Наварр, говоря с адъютантом об операции “CASTOR”, сказал, что он “не в состоянии понять, что на уме у генерала Коньи”‹23›. Ни тогда, ни впоследствии Наварр не прояснил, что подразумевалось под этим туманным заявлением. Возможно, он даже ничего такого не говорил. Или же между двумя генералами была уже такая непреодолимая бездна непонимания, что доводы Коньи против операции “CASTOR” не имели значения для Наварра, или же главнокомандующий закрыл уши для любых возражений.

В тот же день, но позднее, на совещании, где присутствовало лишь ограниченное количество военных, Наварр прямо спросил генералов Жилля и Дешо, если ли у них соображения против операции “CASTOR”. И командир десантников, и командующий ВВС ответили утвердительно. Жилль высказал незначительные возражения, касавшиеся тактики одновременной высадки всех парашютных частей в деревне, где, по имевшимся данным разведки, находился 148-й полк Вьетминя. Жилль считал, что выброску следует произвести в разных точках вокруг Дьен-Бьен-Фу, после чего атаковать противника на его позициях. Дешо повторил то, что уже говорил относительно погоды, заградительного огня ПВО и т.д. Наварр выслушал и почти ничего не ответил. Под конец главнокомандующий спокойно выразил уверенность в том, что воздушные силы могут выполнить поставленную задачу, несмотря на все сложности, а затем подвел итог совещанию, объявив, что операция “CASTOR” начнется 20 ноября, то есть через три дня.

Тут неминуемо возникает другой глобальный вопрос: почему же Наварр так упорствовал, ведь все говорило против проведения операции? Жилль, Коньи и Дешо были смелыми и опытными офицерами и не стали бы так настойчиво спорить с начальством, не имея на то очень веских оснований. Возражая против проведения операции, все трое рисковали навлечь на себя обвинения в нежелании сражаться, что дало бы право главнокомандующему отстранить каждого из них от занимаемой должности. Командующий может, конечно, и не принимать в расчет мнений подчиненных. Однако в таких случаях, начиная операцию, он берет на себя двойную ответственность и не может не осознавать, что в случае провала всерьез рискует должностью, карьерой и репутацией.

Наличие у Наварра четкого приказа правительства о защите Лаоса могло объяснить причину, почему главнокомандующий шел наперекор мнениям своих главных помощников. Возвращение Дьен-Бьен-Фу давало ему самый лучший шанс выполнить трудную, а вполне возможно, невыполнимую задачу. Но Наварр не получал ясного указания оборонять Лаос. Наоборот, все, что происходило 24 июля на заседании Национального комитета обороны, неминуемо наводило на мысль о том, каково истинное отношение Франции к своим обязанностям защищать соседнюю с Вьетнамом страну. И наконец, Наварр осознавал, что, как он и заявил членам комитета 24 июля и как позднее писал в своей книге, не существовало простого способа остановить наступление коммунистов в Лаосе. Наварр знал, в каком невыгодном положении окажутся французские войска и каким опасностям они подвергнутся в ходе операции “CASTOR”, и все же начал ее.

Так что толкнуло Наварра на это? Его самоуверенность и высокомерие. Он презирал французское правительство за трусость в принятии трудного решения и считал, что своими действиями Национальный комитет обороны фактически переложил всю ответственность на него. Что ж, если они трусы – он не трус, если они не могут решать – он может. Ему нравились и высокая ответственность, и свобода действий, которую она предполагала. Так или иначе, какими бы недостатками ни обладал Наварр, он никогда не прятался за спину начальства. Он действовал.

Есть еще один мотив, побуждавший Наварра предпринять попытку защиты Лаоса. Французский главнокомандующий полагал, что в противном случае война будет проиграна, а тогда виноват во всем окажется не кто иной, как он сам. Наварр пишет, что Марк Жаке, упомянутый ранее министр по делам ассоциированных государств, сказал ему в середине ноября 1953 года, что, по его (Жаке) мнению, потеря Северного Лаоса, особенно Луанг-Прабанга, до такой степени шокирует общественное мнение во Франции, что продолжать войну в Индокитае окажется совершенно невозможно‹24›. Хотя в книге сам Наварр открыто не высказывается в поддержку мнения министра, он и не оспаривает точку зрения Жаке. Несомненно, данный фактор принимался Наварром во внимание при принятии судьбоносного решения. Спустя годы Наварр подтвердил влияние такого мотива, хотя и в несколько иной форме. В своем письме от 1959 года в одну французскую газету бывший главнокомандующий говорил о том, что позволить руководству Вьетминя “укрепиться на Меконге – все равно что самим распахнуть двери в Центральный и Южный Индокитай”‹25›, или, иными словами, проиграть войну. В 1963-м Наварр подтверждал вышесказанное другим заявлением: “Предположим, я бы оставил Лаос по собственному усмотрению и открыл Вьетминю путь к победе. Сегодня на меня показывали бы пальцами как на человека, наплевавшего на честь своей страны”‹26›.

Вот именно в этом и суть. По мнению Наварра, честь французской армии и самой Франции предписывала ему выступить на защиту Лаоса. Французские военные всегда рассматривали себя как гарантов чести Франции и, таким образом, ставили себя выше правительства, выше политиков, которым никогда не доверяли. Только армия, как считали французские офицеры, способна отстоять славу и честь их страны. Если штатские, которые контролируют правительство, ведут себя трусливым и постыдным образом, ответственность надлежит принять на себя военным.

Французская армия делала героями генералов, которые, чтобы принести Франции победу и сохранить честь страны, не подчинялись правительственным приказам. Шарль де Голль в своей книге “На острие меча”, написанной еще до Второй мировой войны, говорит: “Тем, кто совершал великие деяния, нередко приходилось рисковать и нарушать общепринятые нормы дисциплины. Примеров множество. Это и Пелиссье в Крыму с грозными императорскими депешами в кармане, которые он прочитал только после того, как был взят Севастополь, и Ланрезак, нарушивший приказ и тем спасший свою армию после Шарлеруа, и Лиоте, наперекор полученным сверху инструкциям установивший протекторат над Марокко{59}. После Ютландского сражения, когда англичане не смогли воспользоваться возможностью и разгромить германский флот, адмирал Фишер, тогдашний первый морской лорд, прочитав донесение от Джеллико, в ярости воскликнул: "У него есть все качества Нельсона, кроме одного: он не умеет не подчиняться!"”‹27›

После падения Франции в 1940-м, генерал де Голль продолжил войну, тогда как законное правительство, возглавляемое маршалом Петэном, подписало мирный договор с Германией. За неподчинение правительство Виши in absentia (заочно) приговорило генерала к смерти. Принимая во внимание данного рода традиции, мог ли Наварр, высший офицер французской армии, генерал, не выбрать путь, который он считал дорогой, ведущей к чести, тем более что ее не преграждали трусливые политики?

Поскольку Наварр решил выступить на защиту Верхнего Лаоса, возникал вопрос: как? Сначала Наварр предполагал осуществить задачу путем ведения подвижной, или маневренной, войны, атаковав вражеские колонны, наступающие на Лаос, но быстро отказался, от подобной затеи. Он правильно рассудил, что войска экспедиционного корпуса со всеми их грузовиками, танками и прочим тяжелым снаряжением увязнут в джунглях, где французы практически не умели вести боевые действия, поскольку не были психологически готовы сражаться взводами и отделениями, вооруженными лишь стрелковым оружием и минометами.

Затем Наварр решил построить для прикрытия Лаоса линейную оборону, но тут же отказался от такого шага, поскольку не имел достаточного количества войск. Не говоря уже о том, что части Вьет-миня все равно смогли бы просачиваться в тыл французам, как это наблюдалось в дельте. Как третий вариант Наварр рассмотрел перспективу защиты только столиц, Луанг-Прабанга и Вьентьяна, но и от нее он отказался главным образом из-за того, что большая дистанция между аэродромами под Ханоем и обеими столицами Лаоса делала практически невозможным авиационную поддержку и воздушное снабжение войск, занимавших оборонительные рубежи вокруг лаосских городов. Имелись и тактические соображения. Луанг-Прабанг окружали горы, а оба летных поля находились на таком удалении от города, что с одной оборонительной позиции нельзя было защитить и столицу, и аэродромы.

Четвертой схемой действий могла стать крупная отвлекающая атака на Вьет-Бак, проведенная как раз тогда, когда Зиап выступит на Лаос (или же чуть раньше). Теоретически таким ходом французы поставили бы под угрозу правительство Вьетминя и артерии снабжения частей Главных сил, вынуждая Зиапа спешить во Вьет-Бак. Однако к подобным мерам французы прибегали уже дважды, и оба раза без какого-либо успеха. В первый раз, в 1947-м, парашютисты, десантировавшиеся во Вьет-Баке по приказу Валлюи, едва не схватили Хо и Зиапа, но даже тогда, несмотря на всю слабость Вьетминя, операция в конечном итоге провалилась. В 1952-м Салан испробовал аналогичный прием во время операции “LORRAINE” и тоже поставленных целей не достиг. Теперь, в 1953-м, на фоне невиданного прежде усиления Вьетминя, для подобной акции потребовалось бы людей больше, чем имел Наварр во всем Вьетнаме. Кроме того, в ходе такой вылазки оказалась бы опасно оголена дельта. Наварр отказался от этого варианта, в чем с ним был согласен и Коньи.

Итак, у французского главнокомандующего оставалась только концепция “ежа”, предусматривавшая устройство дальнего укрепленного плацдарма с взлетно-посадочной полосой. Этот вариант действий Наварр называет “ипе solution mediocre” (посредственным решением), однако, как пишет он сам, иного он фактически и не имел‹28›. По замыслу Наварра, дальнему укрепленному плацдарму отводилось выполнение двух функций. Первое, главнокомандующий считал, что так ему удастся блокировать один из ключевых маршрутов поступления оружия, снаряжения и продовольствия из Китая и Вьет-Бака в Лаос. Наварр совершенно забыл, что французам предстоит действовать не в Европе, а в горных джунглях Северо-Западного Вьетнама, где артериями снабжения служат не шоссе и железные дороги, а многочисленные ручьи и тропы. Один плацдарм не мог бы перекрыть коммунистам всех путей в Лаос. Второе, Наварр видел в дальнем плацдарме базу для атак на тыловые коммуникации Зиапа, при условии, что тот послал бы одну или две дивизии к Луанг-Прабангу. И в этой части плану Наварра явно не хватало обоснованности. Во время прошлой Лаосской кампании На-Сан представлял для вьетминьцев точно такую же угрозу, однако Зиап подтянул к этому укрепленному лагерю крупные силы и надежно запер его защитников. В таком положении французы не могли “осуществлять набеги”, а Зиапу оставалось выбирать – пойти ли ему дальше или предпринять широкомасштабный штурм плацдарма. Глядя на проблему в ретроспективе, убеждаешься в том, что идея Наварра обеспечить оборону Верхнего Лаоса посредством создания дальнего плацдарма с взлетно-посадочной полосой в действительности не тянула даже на “ипе solution mediocre”.

Коль скоро французский главнокомандующий остановился на концепции “ежа”, оставалось только выбрать место. Луанг-Прабанг и Вьентьян он уже отверг. Далее шли Лай-Чау или Дьен-Бьен-Фу. От Лай-Чау Наварр отказался. Взлетно-посадочная полоса там была очень короткой, причем ее нередко затапливало, а погода слишком часто оказывалась нелетной. Из-за того, что аэродром размещался в лощине, французские летчики жаловались, что вражеские зенитки бьют по ним даже не снизу, а сверху. В таком случае оставалась только Дьен-Бьен-Фу. Стратегические плюсы этой позиции признавал не кто иной, как сам Зиап. В своей книге он пишет: “Дьен-Бьен-Фу расположена в горном районе на северо-западе и находится в долине протяженностью 18 километров и от шести до восьми километров в ширину. Это самая большая и самая богатая из четырех равнин в этом гористом регионе поблизости от вьетнамско-лаосской границы. Деревня стоит на стыке важных дорог, ведущих на северо-восток к Лай-Чау, на восток и на юго-восток к Туан-Гиао, Сон-Ла, На-Сану, на запад к Луанг-Прабангу и на юг к Сам-Нёа. На театре военных действий в Бакбо (то есть в Тонкине) и Верхнем Лаосе Дьен-Бьен-Фу является стратегической позицией первостатейной важности, способной стать чрезвычайно удобной базой для пехоты и авиации противника, осуществляющего агрессию в Юго-Восточной Азии”‹29›.

Вместе с тем существовали два существенных противопоказания для создания там дальнего плацдарма с взлетно-посадочной полосой. Первое, войска, занимавшие Дьен-Бьен-Фу, невозможно было пополнять и снабжать по дорогам, и второе, плацдарм находился в 295 километрах от французских аэродромов под Ханоем, Такая дистанция являлась предельной для действенного применения авиации. В результате французские истребители, используемые как штурмовики (для воздушной огневой поддержки наземных частей), могли находиться в небе над Дьен-Бьен-Фу не более четверти часа. К тому же у французов имелось всего от 70 до 100 транспортных самолетов, которые из-за большого расстояния могли перебрасывать на отдаленный плацдарм лишь ограниченное количество живой силы и необходимых грузов. Наварр прекрасно знал об этом.

И наконец, Наварр подчеркивает, что месторасположение Дьен-Бьен-Фу создавало стратегические проблемы для Вьетминя точно так же, как и для французов. Этот пункт находился в 200 километрах от дельты и в 300 километрах от китайско-вьетнамской границы, через которую силам Вьетминя поступало все необходимое от “китайских товарищей”. Наварр считал, что нехватка грузовиков и значительное расстояние не позволят Зиапу доставить в район Дьен-Бьен-Фу большое количество боеприпасов и продовольствия, вследствие чего численность войск Вьетминя там окажется ограниченной‹30›.

Наварр думал, что долина будет в безопасности от артиллерийского огня неприятеля с окружающих гор. Он замечает, что высоты, с которых артиллерия Вьетминя могла бы обстреливать аэродром, находились от него на удалении в десять-двенадцать километров. Затем, ловко перекидывая вину на других, он пишет, будто французские артиллеристы сказали ему, что коммунистам придется выдвигать свои орудия на передние склоны, иначе снаряды не долетят до летного поля. Когда же артиллерия Вьетминя выйдет на эти позиции, как говорили главнокомандующему специалисты, французы накроют ее контрбатарейным огнем или же уничтожат с воздуха‹31›. Бернард Фэлл замечает, что оценки Наварра представляются спорными. Фактически аэродром мог простреливаться прямым артогнем с высот, находившихся от него всего в пяти километрах‹32›.

Мы выяснили, почему Наварр решил защищать Северный Лаос, почему остановился на концепции “ежа” и почему выбрал именно Дьен-Бьен-Фу. И тем не менее всего этого мало для того, чтобы отправить тысячи людей на задание, сопряженное с большой опасностью, да к тому же еще, вполне возможно, бесперспективное. Должно быть что-то еще.

Должно быть и, конечно, есть. Одним из основных факторов, повлиявших на решение Наварра, была оценка разведывательного отдела штаба, считавшего, что операция будет сопряжена с небольшим или вовсе ни с каким риском. Эксперты говорили главнокомандующему, что врагу не удастся сконцентрировать под Дьен-Бьен-Фу значительной группировки войск. Поверив им, он писал, что возвращение Дьен-Бьен-Фу было бы “…вполне целесообразным, при условии того, что нам придется иметь дело с такими вражескими силами, какие мы можем ожидать встретить там”‹33›. Наварр пребывал в убеждении, что Зиапу понадобится несколько недель для передислокации к Дьен-Бьен-Фу даже одной дивизии и что противнику не удастся на протяжении сколько-нибудь длительного времени держать там силы, равные двум дивизиям. Разведка доносила Наварру вновь и вновь, что коммунисты не смогут подтянуть к деревне большого количества орудий и что артиллеристы Вьетминя будут страдать от нехватки боеприпасов. Данную оптимистическую точку зрения ранее разделял и Салан, который в мае 1953-го указывал на то, что большое расстояние, отвратительное состояние дорог и нехватка у коммунистов грузовиков не позволят Зиапу широко применять артиллерию и прочее тяжелое снаряжение.

По мере того как события во Вьетнаме разворачивались своим чередом, в Париже разыгрывался другой эпизод трагедии. 13 ноября Национальный комитет обороны собрался в столице Франции для обсуждения вопроса, связанного с Дьен-Бьен-Фу. Премьер-министр Ланьель при поддержке комитета решил сесть за стол переговоров с Хо и Вьетминем. Главным вопросом было, когда обратиться с этим к Хо Ши Мину. Сделать это сейчас или, может, подождать, когда позиция французов станет сильнее? Большинство членов комитета высказалось за безотлагательные переговоры. Перемирие, недавно подписанное воюющими сторонами на Корейском полуострове, развязывало руки китайцам и позволяло им направить еще более значительную помощь Вьетминю. К тому же успех операций “HIRONDELLE” и “MOUETTE” как будто бы повышал шансы на успех в переговорах для французов.

На совещании решили направить во Вьетнам секретаря Национального комитета обороны контр-адмирала Кабанье, которому было поручено узнать мнение Наварра относительно того, когда лучше “подступиться” к Хо. Поскольку проблемы с “утечками” по-прежнему не позволяли давать секретные приказы в письменной форме, Кабанье получил наказ передать кое-что Наварру на словах. Адмиралу предстояло сообщить главнокомандующему в Индокитае, что дополнительной помощи из Франции не будет и что ему придется “выкраивать” планы в соответствии с имеющимися людскими и материальными ресурсами, а также то, что он может ограничиться лишь сдерживанием неприятеля. Но важнее всего то, что комитет опять не соблаговолил дать Наварру точных распоряжений относительно Лаоса. 15 ноября Кабанье убыл из Парижа во Вьетнам.

19 ноября, по прибытии в Сайгон, адмирал Кабанье немедленно связался с Наварром, в тот день находившимся на севере Вьетнама, и испросил разрешения прибыть в Ханой, чтобы лично передать главнокомандующему послание комитета. В ответ Наварр попросил адмирала оставаться на месте и сообщил, что их встреча состоится в Сайгоне утром 20-го числа.

В 09.00 20 ноября Кабанье и Наварр встретились в кабинете последнего в Сайгоне. После краткого обмена любезностями Кабанье задал Наварру вопрос, ради которого преодолел 8000 километров: как считает главнокомандующий, когда лучше начать переговоры с руководством Вьетминя, сейчас или следует подождать новых достижений военных в Индокитае? Наварр показал Кабанье сообщение, где говорилось о том, что как раз сейчас, пока они тут беседуют, парашютисты находятся на пути к Дьен-Бьен-Фу. Затем Наварр ответил, что, по его мнению, к весне ситуация улучшится и потому с переговорами надо подождать. Кабанье получил ответ, а сражение за Дьен-Бьен-Фу должно было вот-вот начаться.

1. Donald Lancaster, The Emancipation of French Indochina (London: I Oxford University Press, 1961), p. 264.

2. Navarre, Agonie, p. 159.

3. Ibid., p. 76.

4. Ibid., p. 72.

5. Ibid., p. 85.

6. Gareth Porter, Vietnam: The Definitive Documentation of Human Decisions 2 vols. (Stanfordville, NY: Earl M. Coleman Enterprises, 1979), 1:452-453.

7. Ibid., 1:463 (quoting a JCS report to the secretary of defense, 28 August 1953).

8. Navarre, Agonie, p. 159.

9. Ibid., p. 161.

10. Bernard B. Fall, Hell in a Very Small Place: The Siege ofDien Bien Phu (New York: J. B. Lippincott, 1967), p.

11. Navarre, Agonie, p. 86.

12. Fall, Street, p. 315.

13. Navarre, Agonie, pp. 337-338.

14. Fall, Hell, p. 33.

15. Treaty between France and the government of Laos, signed 22 October 1953.

16. Navarre, Agonie, p. 339 and 190.

17. Vo Nguyen Giap, Dien Bien Phu, (Hanoi: Foreign Languages Publishing House, 1964), p. 63.

18. Navarre, Agonie, p. 161.

19. Giap, Dien Bien Phu, pp. 57-59.

20. Ibid., p. 51.

21. Ibid., pp. 54-55. 22. Fall, Hell, p. 37.

23. Roy, Battle, p. 32.

24. Navarre, Agonie, p. 190.

25. Fall, Street, p. 315. Letter to Le Figaro, 25 May 1959.

26. Fall, Hell, p. 35.

27. Charles de Gaulle, The Edge of the Sword (New York: Criterion Books, 1960), p. 45.

28. Navarre, Agonie, pp. 191 and 199.

29. Giap, Dien Bien Phu, p. 77.

30. Navarre, Agonie, p. 195.

31. Ibid., p. 196.

32. Fall, Street, p. 317.

33. Navarre, Agonie, p. 196.

Дьен-Бьен-Фу. Период подготовки к сражению.

20 ноября 1953 – 13 марта 1954 гг.

Штурм Дьен-Бьен-Фу с воздуха начался в 10.35 20 ноября 1953 года, когда бойцы 6-го колониального парашютного батальона (6-го ВРС, BataiUon de Parachutistes Coloniaux) стали приземляться в зоне выброски “NATASHA”, расположенной в 200 метрах к северу от деревни{60}. Практически одновременно приступил к десантированию 2-й батальон 1-го егерского парашютного полка (II/1RCP, Chasseurs Parachutisles), район выброски которого, “SIMONE”, находился в 600 метрах к югу. Вместе с 1I/1RCP высаживалось командное звено тактических сил – управление 1-й воздушно-десантной группы. Задача этой группы состояла в том, чтобы очистить Дьен-Бьен-Фу от противника и установить контроль над небольшой грунтовой взлетно-посадочной полосой к северу от деревни. Оба штурмовых батальона были ударными частями экспедиционного корпуса, командовали десантниками два выдающихся старших офицера, батальонные шефы Бижар (6-й ВРС) и Брешиньяк (II/1RCP){61}. Итак, французы запустили “первую команду”.

Противник отреагировал быстро и эффективно. В Дьен-Бьен-Фу находился штаб элитного 148-го отдельного пехотного полка Вьетминя, закаленного в боях и в основном укомплектованного представителями горных племен. В день высадки французов в Дьен-Бьен-Фу находился только 910-й батальон из состава 148-го полка. Французы знали заранее, что у противника в деревне всего один батальон, однако не догадывались, что там же занимаются боевой подготовкой минометная рота, артиллерийская батарея из 351-й (тяжелой) дивизии и рота пехоты из 320-й дивизии.

Когда началась выброска, бойцы Вьетминя находились па полевых учениях поблизости от деревни. Коммунисты, немедленно открыв стрельбу по парашютистам 6-го ВРС, поразили нескольких из них в воздухе, а тех, кто приземлился, прижали к земле огнем. Ситуация для французов еще больше осложнилась из-за обычного при десантировании беспорядка. Части были разбросаны, две роты из батальона Бижара приземлились мимо цели, а рация разбилась. Однако 6-й ВРС состоял из закаленных ветеранов, и Бижар постепенно обрел контроль над батальоном. В 12.15 в воздухе появился маленький французский самолет-наблюдатель. Используя машину как радиорелейную станцию, Бижар начал вызывать на помощь кружившие над головой бомбардировщики В-26{62}. При содействии 1-го ВРС, высадившегося в зоне “NATASHA” во второй половине дня, 6-му ВРС удалось выбить с позиций коммунистов, которые отошли к югу. Предполагалось, что II/1RCP приземлится в районе выброски “SIMONE” и заблокирует Дьен-Бьен-Фу с юга, однако батальону не удалось справиться с задачей. Части его рассеялись и также утратили свои рации. В результате бойцам Въетмиия удалось ускользнуть, воспользовавшись для прикрытия густым кустарником, которым порос берег реки Намъюм. Первый день операции прошел для французов успешно. Им удалось выполнить задание, несмотря на хаос в начале операции – обычное дело при десантировании, – они понесли сравнительно небольшие потери: одиннадцать человек убитыми и пятьдесят два ранеными. Парашютисты захватили документы 148-го полка и насчитали в деревне и вокруг нее по крайней мере девяносто трупов коммунистов.

Вдень “Д” + 1 (21 ноября) французы выбросили на плацдарм воздушно-десантную группу, состоявшую из еще двух парашютных батальонов – 1-го иностранного (1-го ВЕР, Bataillon Etranger de Parachutistes) и 8-го ударного (8-го ВРС, Bataillon de Parachutistes de Choc), один артиллерийский дивизион, а также командование всей операции во главе с генералом Жиллем{63}. В этот же день французы начали сбрасывать тяжелое снаряжение в зоне “OCTAVIE”, находившейся в 300 метрах к юго-западу от Дьен-Бьен-Фу.

День “Д” + 1 заслуживает упоминания и еще по одной причине, одновременно и любопытной, и вызывающей разные толки. 21 ноября Коньи дал пресс-конференцию в Ханое, где говорил о многих вещах: о партизанах, о положении дел в дельте и, конечно, о воздушно-десантной операции в Дьен-Бьен-Фу. В отношении последней он заявил: “Если бы укрепленный лагерь в На-Сане был на колесиках, я бы перекатил его в Дьен-Бьен-Фу еще пять месяцев назад”‹1›. Обескураживающее заявление из уст человека, за несколько дней до операции бурно возражавшего против ее проведения. Странность и, если хотите, причудливость такого странного “разворота” в том, что изречение Коньи вовсе не означало, что теперь он за операцию. Просто он высказался так из необходимости заявить о своей солидарности с воинами, сражавшимися под Дьен-Бьен-Фу, а также в знак лояльности Наварру. Что, безусловно, странно, так это то, что теперь Коньи ратовал за создание дальнего плацдарма с взлетно-посадочной полосой в Дьен-Бьен-Фу – а как еще понимать слова о “перекатывании” лагеря из На-Сана? – хотя сам Наварр, по всей видимости, еще окончательно не свыкся с этой идеей. Наварр (и другие) припомнят заявления, сделанные 21 ноября Коньи, когда придет время делить ответственность за поражение.

Вдень “Д” + 2, то есть 22 ноября, в зоне выброски “NATASHA” приземлился шестой и последний парашютный батальон, 5-й вьетнамский (5-й BPVN, Bataillon de Parachutistes Vietnamiens){64}. Парашютисты привели в порядок полосу и подготовили ее к приему небольших воздушных судов, вырыли легкие полевые укрепления и отправили дозоры и аванпосты к первой линии на горной гряде Пока все шло хорошо{65}.

На исходе ноября, когда французы консолидировались в Дьен-Бьен-Фу, Зиап приступил к ответным действиям. Он ожидал от противника чего-то подобного, но из-за режима секретности, которая окружала приготовления к операции, не знал точного времени и места. Из-за утечек информации он тем не менее давно уже знал, что Наварр предпримет попытку защитить Лаос. Зиап предвидел, что предпринятое 27 октября движение 316-й дивизии Вьетминя к северо-западу заставит французов послать в данный район какие-то силы.

Зиап мог предполагать, что реакция Наварра на северо-западе Вьетнама будет зависеть от степени угрозы со стороны коммунистов. Если она окажется незначительной, Наварр попытается удержать и Дьен-Бьен-Фу и Лай-Чау, но с возрастанием опасности, как мог предвидеть Зиап, Наварр откажется от Лай-Чау и будет защищать Дьен-Бьен-Фу. Если же угроза Вьетминя станет максимальной, Наварр укрепится в Дьен-Бьен-Фу и примет решающий бой или же постарается отвести французские части назад в дельту. Как считал Зиап, первейшей его задачей становилось создание максимальной угрозы Дьен-Бьен-Фу и Лай-Чау. Соответственно, он приказал 148-му полку (находившемуся в том районе) и 316-й дивизии (уже двигавшейся в северо-западном направлении) атаковать Лай-Чау. В то же самое время (24 ноября) он приказал 308-й, 312-й и 351-й (тяжелой) дивизиям ускоренным маршем выступить из Вьет-Бака к Дьен-Бьен-Фу.

Благодаря радиоперехватам французских связистов, о содержании приказов Зиапа сразу же стало известно Коньи. Относительно того, какова была численность сил, продвигавшихся к Дьен-Бьен-Фу, возникли сомнения. Во-первых, целиком ли выступили дивизии, или же к деревне идут лишь некоторые части из их состава? Во-вторых, когда дивизии (или их части) прибудут в Дьен-Бьен-Фу? Дать ответ на последний вопрос было проще, чем на первый. Взяв в расчет время и расстояние, офицеры разведки Коньи сделали вывод, что 316-я дивизия может достигнуть Дьен-Бьен-Фу к 6 декабря, 308-я – к 24 декабря, 351-я – к 26 декабря, а 312-я – к 28 декабря. Между тем 25 ноября не существовало способа вычислить размеры направлявшихся к плацдарму сил противника. Коньи и его разведка считали, что Зиап двинул к Дьен-Бьен-Фу дивизии в полном составе, но Наварр и Бертей сходились на том, что туда посланы лишь их части. Коньи основывал свои выводы на перехваченном по радио прикаазе, предписывавшем вьетминьским инженерам подготовить мост и паромную переправу, с помощью которых за одну ночь Красную реку могли бы перейти 6 000 человек‹2›. Наварр, однако, полагался на более обоснованные, как представлялось ему, соображения относительно неспособности коммунистов осуществлять в районе Дьен-Бьен-Фу тыловую поддержку четырех полных дивизий, а потому считал, что Зиап не станет стягивать к деревне такие большие силы. В действительности же Наварр и его штаб тешили себя надеждой, что радиосообщения Вьетминя, по всей вероятности, являлись частью кампании дезинформации, направленной на прикрытие крупной атаки, запланированной Вьетминем в дельте, или были попыткой соблазнить французов идеей напасть на якобы оголенный Вьет-Бак, где их будет ждать засада.

29 ноября 1953 года произошли три события, в значительной мере определившие поражение французов в Дьен-Бьен-Фу. Первым стало появление статьи в шведской газете “Экспрессен”. В ней содержалось нечто вроде интервью с Хо Ши Мином, который в одном из своих ответов сообщил, что готов идти на переговоры о заключении перемирия с правительством Франции при условии, что оно проявит искреннюю готовность обсуждать подлинную независимость Вьетнама. Интервью ошеломило французов и лидеров прочих западных демократий, считавших (и небезосновательно), что время работает на Вьетминь.

Между тем Наварр держался противоположного мнения. Он догадывался, что Хо и Зиап знали о его планах, в результате реализации которых к концу 1954 года у французов могли появиться мобильные силы, не уступающие по численности подвижным войскам Вьетминя и плюс к тому способная наконец сражаться Национальная вьетнамская армия. Наварр, по всей видимости, переоценивал перспективы и то впечатление, которое производили на противников его замыслы. Конечно, в 1954-м Хо и Зиап не могли начисто сбрасывать со счетов возможность роста боеспособности французских войск, к тому же, Вьетминьцев подталкивали к переговорам СССР и Красный Китай. Они испытывали все возрастающую тревогу относительно путей решения корейской проблемы новым президентом США, Дуайтом Эйзенхауэром, и стремились к прекращению конфронтации в Азии вообще, в том числе и в Индокитае. Вне зависимости от мотивов, побуждавших руководителей Вьетминя договариваться с противником, заявление Хо говорило о появлении нового и довольно угрожающего фактора в том, что касалось баланса сил в Индокитае. Противоборствующие стороны понимали, что любые договоренности, которых удается достигнуть за столом переговоров, есть лишь отражение реального расклада сил на полях сражений, а потому тот, кто добьется больших результатов там, и будет диктовать условия.

Заявление Хо, кроме всего прочего, лишало смысла долгосрочные программы как коммунистов, так и французов. Если есть надежда к середине 1954-го достигнуть каких-то договоренностей, то ни Наварру, ни Зиапу нет нужды наращивать силы и создавать войска, которые предполагается использовать в будущем. У противников появлялся дополнительный стимул одержать решительную победу, в особенности у Зиапа, владевшего инициативой и могущего позволить себе не считаться с потерями из опасения настроить против себя общественное мнение. Сделанным заявлением Хо невольно или намеренно приоткрывал карты, лежавшие на покерном столе Индокитая.

В тот же день произошло второе событие, способствовавшее поражению французов. Наварр в сопровождении Коньи впервые посетил дальний плацдарм, вручив Croix de Guerre некоторым парашютистам, заслужившим награды в ходе высадки 20 ноября. Чем больше Наварр осматривал окрестности, тем больше ему там все нравилось. В долине было достаточно места для маневра, в частности для применения легких танков, которые предполагалось сбросить на парашютах по частям и собрать на месте. Дьен-Бьен-Фу позволял французам организовать “кавалерийские действия” – серию комбинированных ударов силами танков и пехоты по вьетминьцам, угрожавшим плацдарму со стороны предгорья. Конечно, окружающие долину высоты оказались господствующими над французской позицией, но артиллеристы не переставали убеждать Наварра в том, что смогут быстро нейтрализовать артогонь противника с гор. Кроме того, как продолжал думать Наварр, организация тыла не позволяла Зиапу сосредоточить вокруг Дьен-Бьен-Фу большого количества орудий и в достатке снабдить их необходимыми боеприпасами. Осматривая лагерь, французский главнокомандующий постепенно склонялся к мысли, что, имея дальний плацдарм в Дьен-Бьен-Фу, можно подумать и о чем-то более значительном, нежели простое сдерживание наступления Вьетминя на Лаос. Ведя подвижную оборону, тут можно одержать над противником решительную победу.

Сидя в транспортном самолете С-47 на обратном пути из Дьен-Бьен-Фу, Наварр и Коньи приняли важное решение. Они обсудили вопрос о том, кто сменит командующего штурмовыми силами Жиля страдавшего от хронической сердечной болезни. Коньи обещал генералу парашютистов, что найдет ему замену, как только закончится первая фаза операции. И Коньи и Наварр предполагали назначить на место Жилля полковника Кристиана де Кастри. Он, кавалерист, как и Наварр, был нужен главнокомандующему для претворения в жизнь его концепции подвижной защиты в Дьен-Бьен-Фу. К тому же Кастри отличался желанием драться, храбростью и лихостью, в общем, выглядел этаким Мюратом середины XX века.

И все же, останавливая выбор на Кастри, Наварр совершил непоправимую ошибку, неверно оценив характер будущих событий, центром которых становился Дьен-Бьен-Фу. Главнокомандующему плацдарм виделся базой, откуда будут совершаться стремительные “кавалерийские” рейды. На деле гарнизон ждала осада – кровопролитная, тягостная борьба за выживание. Здесь потребовался бы Улисс С. Грант, а не Джеб Стюарт{66}. Выбор Наварра диктовался и тем, что он очень давно знал своего протеже. Кастри всегда бы следовал за Наварром на две ступеньки позади по военной иерархической лестнице. Когда Наварр был лейтенантом, тот служил в его взводе сержантом. Когда Наварра повысили до капитана, Кастри стал у него лейтенантом. Когда во время Второй мировой войны полковник Наварр командовал полком, Кастри был у него эскадронным шефом. Наварр, вероятно, придерживался высокого:мнения о Кастри, и не без веских на то оснований.

Кастри, этот аристократ, спортсмен-конник международного класса, завзятый дамский угодник и игрок, этот жизнелюб в красном шарфе и в кепи офицера спаги, казался анахронизмом – человеком XVIII века, перенесенным в двадцатое столетие. Имея командорскую степень ордена Почетного легиона, он был трижды ранен в боях и шестнадцать раз отмечен в приказах за храбрость. Он окончил во Франции престижный Военный коллеж и отслужил уже два срока во Вьетнаме, где показал себя способным и деятельным командиром легких бронечастей. Де Латтр, еще один кавалерист, под начальством которого Кастри служил свой второй вьетнамский тур очень хорошо отзывался о нем. Де Латтру импонировали не только отвага и инициативность этого полковника, но и присущий ему боевой пыл. Получив назначение, соответствующее его способностям Кастри, при наличии военного счастья, мог бы хорошо или даже блестяще проявить себя и в своем третьем вьетнамском туре. Однако ему не повезло ни с должностью, ни с фортуной.

На следующий день после решения о назначении Кастри штаб Коньи направил командующему французскими войсками в деревне директиву номер 739. Этот документ, по-видимому, явился реакцией Коньи на радиоперехват переговоров Зиапа относительно выдвижения к Дьен-Бьен-Фу четырех дивизий или частей из их состава. Коньи предполагал, что противник может окружить и атаковать деревню и долину силами, по меньшей мере, одной дивизии, а возможно, целыми четырьмя дивизиями. Из опыта На-Сана Коньи знал: когда дивизии врага обложат Дьен-Бьен-Фу, дни “набегов” из “бухты” уйдут в прошлое и начнется осада.

Директивой 739 Коньи давал командующему в Дьен-Бьен-Фу три задания. Во-первых, тот обязан был “обеспечить, как минимум, полноценное функционирование аэродрома”. Для этого приказ специально оговаривал, что “оборонительную позицию в Дьен-Бьен-Фу необходимо удерживать без малейших мыслей об отступлении”. Во-вторых, командующему предписывалось “любыми средствами добывать необходимые сведения”, касательно положения дел на восточном и северо-восточном направлении, откуда ожидалось появление противника. В-третьих, силы, занимавшие плацдарм, должны были оказать содействие гарнизону Лай-Чау, когда штаб Коньи одаст последнему приказ об отходе к Дьен-Бьен-Фу‹3›. Суть директивы была простой и ясной – готовьтесь ко второму На-Сану.

Вероятно, Коньи хотя бы в общих чертах согласовал директиву с Наварром, когда тот посещал Ханой и Дьен-Бьен-Фу. Значит, у Коньи не могло вызвать особого удивления, когда 3 декабря На-варр издал личную и секретную инструкцию номер 949 (Insruction personnelle et secrete, сокращенно IPS 949), где, в частности, говорилось: “Я пришел к решению принять сражение на северо-западе при следующих основных условиях: 1) Центром обороны… должен стать Дьен-Бьен-Фу, удерживать который необходимо любой ценой”‹4›.

Большинство авторитетных специалистов, писавших о битве при Дьен-Бьен-Фу, указывают на IPS 949 как на главный фактор, определивший поражение французов. Считается, что, издав данную инструкцию, генерал Наварр, который изначально хотел избежать кульминационного сражения на севере в сезоне 1953 – 1954 гг., диаметральным образом изменил прежнее намерение. Такое мнение искажает истинную картину и не отражает значения IPS 949. Она вовсе не означает полной смены стратегической концепции. Наварр считал, что никакого “кульминационного сражения” под Дьен-Бьен-Фу не произойдет, поскольку пребывал в убеждении, что Зиап сможет действовать там только силами одной дивизии. Таким образом, французский главнокомандующий усматривал в Дьен-Бьен-Фу возможность повторения На-Сана. Бои за этот форт, в контексте событий всей войны, являлись не более чем эпизодом. В конце ноября 1953-го Наварр действовал в рамках прежней стратегии. Он старался избежать решающей битвы на севере, защитить Лаос, используя элементы концепции “ежа”, а тем временем готовился к крупному наступлению, операции “ATLANTE” (“Атлант”), в ВР V.

Примечателен тот факт, что нигде в своей книге Наварр не упоминает IPS 949 от 3 декабря, вероятно полагая, что документ не заслуживает специального комментария. Наварр отрицает то обстоятельство, что он будто бы намеренно избрал Дьен-Бьен-Фу, надеясь там “сокрушить” войска Вьетминя в решающей битве, но замечает, что стремление нанести поражение противнику – не есть нечто противозаконное для любого командующего. Он стоит на том, что возвратился в Дьен-Бьен-Фу и принял там бой, поскольку, принимая во внимание силы, находившиеся в его распоряжении, не видел иного способа защитить север Лаоса‹5›.

4 декабря Наварр получил письмо Национального комитета обороны, освобождавшее французского главнокомандующего от обязанности оборонять Лаос. Как и многие другие обстоятельства, касающиеся событий, приведших к поражению в Дьен-Бьен-Фу, этот факт также окутан туманом. Спор фактически является чисто академическим. Главное здесь то, что, когда Наварр получил новые указания, будь то послание, переданное адмиралом Кабанье 20 ноября, или же прямая директива, доставленная 4 декабря, операция “CASTOR” уже началась. Горькая правда состоит в том, что правительство Франции пожало то, что посеяло своей нерешительностью и неспособностью надежно хранить государственные тайны.

Однако ни у одних лишь французов работала военная канцелярия издававшая приказы и директивы. 6 декабря Зиап объявил повестку дня, обозначив задачи, сформулированные Центральным комитетом ПТВ, на предстоящую “Северо-Западную кампанию”. Вот что там говорилось:

ВОЗЗВАНИЕ К КОМАНДИРАМ И ВСЕМ БОЙЦАМ НА ФРОНТЕ ПОД ДЬЕН-БЬЕН-ФУ

Товарищи,

По приказу Центрального комитета партии, правительства и президента Хо Ши Мина этой зимой вы отправитесь на северо-запад, чтобы:

– ослабить войска врага,

– привлечь на свою сторону местное население,

– освободить районы, все еще находящиеся под властью противника.

Враг оккупирует регион возлюбленного нами Северо-Запада, стремясь посеять раздор между нашими соотечественниками и держать их под своей пятой, пытаясь вызвать смятение в нашем тылу.

Нам предстоит приводить в порядок дороги, бороться с трудностями, терпеть нужду, храбро сражаться, переносить голод и холод, взбираться на горы и спускаться в долины, преодолевать огромные расстояния и нести на себе тяжелые грузы, преследуя бегущего врага, уничтожая его и освобождая наших соотечественников.

Этой зимой, с ненавистью к империалистам и феодалам, которая укрепилась в наших сердцах во время недавних политических занятий в армии, с новыми техническими средствами и военными знаниями, приобретенными в последнее время, мы, несомненно, упрочим результаты нашей победы в Северо-Западной кампании зимы 1952 года, мы разовьем их и наверняка разгромим врага.

Идите же в бой и сражайтесь отважно.

6 декабря 1953 г. Генерал ВО НГУЕН ЗИАП

Это обычное увещевательное послание, одно из тех, с которыми иные военачальники, особенно коммунистические, считают необходимым обращаться к своим подчиненным. Если где-то в нем и есть какое-то практическое значение, так это в третьем абзаце. Там открыто говорится о том, что Вьетминь предпринимает серьезную попытку одолеть врага, к тому же постоянно повторяются слова “северо-запад”, которым упоминание Зиапа о зимней кампании 1952 года придает особое значение. Становится ясно, что направление действий сил Вьетминя – Лаос, а также и Дьен-Бьен-Фу. Важна ссылка на “недавние политические занятия” и “военные знания, приобретенные в последнее время” бойцами частей Главных сил Вьетминя. Это означает, что войска коммунистов не только занимались боевой учебой, но и подвергались сильнейшей психологической обработке. Готовя личный состав своей армии к военному сезону 1953 – 1954 гг., Зиап, как обычно, выдвигал на первый план политическое воспитание и идеологическую “накачку”.

Два дня спустя, 8 декабря, Кастри принял командование французскими силами в Дьен-Бьен-Фу. Данное событие осталось как бы в тени, поскольку в тот же день началась эвакуация гарнизона Лай-Чау в Дьен-Бьен-Фу. Коньи с самого начала кампании осознавал, что если Зиап всерьез вознамерится взять форт Лай-Чау, расположенный в шестидесяти пяти километрах к северу от Дьен-Бьен-Фу, то французам не удастся удержать его. С Дьеи-Бьен-Фу Лай-Чау связывала узкая тропа, пройти по которой могли только пешеходы и животные. Взлетно-посадочная полоса у Лай-Чау была короткой, к тому же она легко простреливалась с окрестных гор и часто оказывалась затопленной.

Причина, заставившая Коньи эвакуировать гарнизон Лай-Чау, заключалась в следующем. В начале декабря рота 1 -го ВРС из Дьен-Бьен-Фу напоролась на засаду в нескольких километрах к северу от этой деревни. После короткой, но ожесточенной схватки бойцы Вьетминя отступили, оставив на земле несколько трупов. У одного из убитых французы нашли документы, позволившие определить принадлежность погибшего к 178-му полку 316-й дивизии.

Факт нахождения 316-й дивизии в районе Лай-Чау – Дьен-Бьен-Фу убеждал Коньи в необходимости срочного вывода гарнизона из Лай-Чау. Генерал отдал приказ 7 декабря, а на следующий день эвакуация началась. Французские ВВС вывезли из Лай-Чау по воздуху большую часть подразделений, прихватив и наиболее важных тай-цев из числа гражданских лиц, включая и правителя Део Ван Лонга. Тайские партизаны остались в форте, чтобы уничтожить боеприпасы и прочие цепные предметы, а затем с тайским гражданским населением отправились пешком в Дьен-Бьен-Фу{67}. Из 2100 человек, вышедших из Лай-Чау 9 декабря, только 185 добрались до цели 22 декабря. Остальные погибли, попали в плен или дезертировали.

11 декабря французские войска в Дьен-Бьен-Фу предприняли серьезную попытку помочь партизанам, отходившим из Лай-Чау. 2-я воздушно-десантная группа, состоявшая из трех батальонов, устремилась на север на соединение с тайскими ротами, двигавшимися в южном направлении. Выполнить задачу группе не удалось, и она с потерями отступила в Дьен-Бьен-Фу.

21 декабря 2-я воздушно-десантная группа сделала еще одну вылазку из Дьен-Бьен-Фу. На сей раз парашютисты сумели соединиться с франко-лаосским контингентом, выступившим на север из Лаоса 3 декабря{68}. Отряд французов и лаосцев продвигался с боями и достиг лаосской деревни Соп-Нао, где встретился с подразделениями 2-й воздушно-десантной группы. Сама эта группа на своем пути не имела столкновений с противником, но испытала большие трудности во время марша через густые джунгли и известняковые скалы. После соединения оба контингента вернулись на исходные позиции.

Стратегически соединение не дало никакого выигрыша. Рейд являлся чисто пропагандистской уловкой с целью показать, что Дьен-Бьен-Фу можно использовать как “бухту” для “набегов”. В действительности французские командиры не могли не увидеть обратного – концепция превращения базы в Дьен-Бьен-Фу в грозное орудие против тыловых коммуникаций Вьетминя полностью провалилась. Враг был слишком сильным, джунгли – слишком густыми, а известняковые скалы – слишком высокими. Более того, теперь даже Наварр убедился в том, что для ведения боевых действий на подобной местности французские войска недостаточно обучены и вооружены, а также не имеют необходимой психологической подготовки. Оставалось два пути: как можно быстрее убраться из Дьен-Бьен-Фу или быть готовым выдержать долговременную осаду, которая будет осуществляться главными силами Вьетминя.

Только один Наварр, в характере которого удивительным образом сочетались холодная осторожность и ничем не подкрепленный оптимизм, усматривал два выхода. 29 декабря, через несколько дней после соединения боевых групп в Соп-Нао, Наварр приказал Коньи подготовить перспективный план, позволивший бы гарнизону в Дьен-Бьен-Фу отойти с боями. Считая подобную возможность нереальной, Коньи взялся за выполнение приказа начальства с прохладцей и представил Наварру схему действий не ранее 21 января 1954 года. К тому времени плацдарм уже находился в окружении, обложенный основными силами противника, а потому Коньи отметил, что привести в действие план вывода войск из Дьен-Бьен-Фу не представляется возможным. Наварр с ним согласился, поскольку и сам никогда всерьез не думал об осуществлении этого плана.

Со своей стороны, гарнизон не предпринял значительных усилий для того, чтобы подготовиться к осаде. Кастри все еще лелеял мечту осуществить возложенную на него миссию. Однако устраивать дальние рейды (“набеги”) с плацдарма стало практически невозможно. Район действий французов ограничивался долиной, где располагалась Дьен-Бьен-Фу, но даже и здесь каждая вылазка сопровождалась тяжелыми потерями. Вместе с тем в последних числах декабря Наварр все еще не выражал пессимизма в отношении судьбы контингента в Дьен-Бьен-Фу. В сообщении в Париж, датированном 1 января 1954 года, Наварр отмечал, что Зиап подтянул в район боевых действий тяжелую артиллерию, зенитные орудия и большое количество предметов снабжения, но что он (Наварр) “не склонен проявлять чрезмерную озабоченность”‹6›.

Для Наварра Дьен-Бьен-Фу продолжала оставаться второстепенным объектом, основные помыслы главнокомандующего сосредотачивались на задуманном им наступлении в Аннаме, операции “ATLANTE”. Именно на возможность добиться преимущества над противником в данном районе Наварр в 1954-м возлагал большие надежды. В Аннаме положение Вьетминя было куда более слабым, к тому же тамошний климат позволял вести войну в другое время года, чем в Тонкине или Кохинхине. 12 декабря Наварр издал директиву номер 964, в которой среди прочего говорилось: “Важнейшая задача на 1953 – 1954 гг. – пресечение активности Вьетминя в зоне от Да-Нанга до Нья-Транга и до Южного горного плато, а также уничтожение войск противника в Льен-Ку V (ВР V). Ввиду значительности стратегических и политических результатов, которые можно ожидать от этой операции, я решил подчинить ее интересам всю Индокитайскую кампанию первой половины 1954 года”‹7›. (Курсив Наварра.)

Под “значительными стратегическими и политическими результатами”, которых Наварр ожидал после очистки Аннама от присутствия коммунистов, подразумевалось следующее. Население данного региона составляло два с половиной миллиона человек, и он имел ценность как крупный поставщик риса и рыбы. Освобождение и передача данной территории под управление национального вьетнамского правительства способствовали бы подъему морального состояния как правящих кругов страны, так и народа.

Наварр собирался добиться политических результатов исключительно военными мероприятиями. На территории ВР V действовало двенадцать батальонов частей Главных сил Вьетминя и пять или шесть боеспособных батальонов Региональных сил. Всего войска коммунистов, включая и подразделения поддержки, насчитывали примерно 30 000 человек. Хотя по вооружению, уровню подготовки и организации силы Вьетминя в ВР V отставали от северовьетнамских дивизий Зиапа, боеспособность частей в центральных районах Вьетнама постоянно росла, а потому Наварр опасался, что во второй половине 1954-го, а тем более в 1955-м противник в Ан-наме будет представлять более серьезную опасность, чем теперь. Анализируя вероятную стратегическую значимость деятельности сил противника в ВР V, Наварр далее указывает, что их расположение на “внутренних линиях” и разбросанность сети складов позволяет коммунистам угрожать на севере Да-Нангу, на юге Нья-Трангу или же на западе – Контуму и Плейку. Для уничтожения всех этих разбросанных частей, по замыслу Наварра, требовалось пять или шесть французских мобильных групп. С его точки зрения, французские войска могут достичь более ощутимых результатов, ведя наступательные действия в Аннаме, чем сидя в обороне в Тонкине‹8›.

Тактически, по замыслу Наварра, операция “ATLANTE” разделялась на три фазы. На первом этапе, проводимом силами тридцати батальонов, планировалась высадка амфибийного десанта в Туй-Хоа, откуда французы затем должны были двигаться в северном направлении, чтобы очистить от противника и удержать прибрежную зону по шоссе № 19 от Куи-Нгона до Ан-Ке. Каковы задачи, которые предполагал решить главнокомандующий на второй и третьей фазе операции “ATLANTE”, теперь не вполне ясно. Но по всей видимости, далее французы атаковали бы противника в ВР V из Да-Нанга на севере и из Контума и Плейку на западе. Для проведения второго этапа наступления требовалось тридцать девять батальонов, а для третьего – пятьдесят три.

И Руа и Фэлл критикуют Наварра за концепцию, положенную им в основание операции “ATLANTE”. Они настаивают на том, что район ее проведения не имел сравнительно большого стратегического и политического значения, а потому во избежание потерь главнокомандующему следовало бы отказаться от наступления. Они также указывают, что правильнее было бы задействовать дополнительные силы французских наземных войск и авиации в других местах, в том же Дьеи-Бьен-Фу или, например, в Тонкинской дельте‹9›. Наварр отводит первый аргумент (касающийся важности ВР V), указывая на ущерб, который части Вьетминя нанесли французам в данном районе в период с января по май 1954-го. Он возражает и против второго довода критиков (в отношении того, что войска можно было бы с большей отдачей применить в других точках), обращая внимание на то, что четыре из шести мобильных групп в Аннаме состояли из туземных частей, набранных из жителей Центрального Вьетнама, а потому их нельзя было использовать вдали от родных мест‹10›. С этим Фэлл соглашается.

Такое положение сохранялось и во время войны Соединенных Штатов с Северным Вьетнамом. Семьи южновьетнамских солдат жили в казармах или в ближайших деревнях. Если бы войска ушли, семьи военнослужащих остались бы без защиты и без средств, что вызвало бы массовое дезертирство и возвращение в родные края. Кроме того, служа в родных и знакомых им местах, солдаты находились в привычных климатических условиях и общались с населением на родном диалекте. Здесь у них было за что сражаться, в то время как в других местах такие побудительные мотивы отсутствовали.

В отношении двух других мобильных групп, Наварр говорит, что 10-я группа, состоявшая из североафриканцев, могла действовать в любом районе. В то же время 100-ю группу, переброшенную в Индокитай из Кореи{69}, приходилось значительно доукомплектовывать за счет южных вьетнамцев, вследствие чего ее также не представлялось возможным использовать вне данной территории. Более того, Наварр (и, вероятно, небезосновательно) настаивает на том, что два вышеназванных формирования (10-я и 100-я группы) были нужны ему в регионе для поддержки остальных. Касательно утверждений Фэлла и Руа о том, что операция “ATLANTE” оттягивала на себя силы транспортной авиации, Наварр уверяет, что самолеты, поддерживавшие части в Аннаме, имели малый радиус действия и находились в таком плохом техническом состоянии, что все равно не могли быть использованы для обеспечения поставок в Дьен-Бьен-Фу‹11›.

Причина расхождения во мнении между Фэллом и Руа, с одной стороны, и Наварром – с другой, обуславливается временем, когда они делали свои выводы. Исследователи рассматривают Первую Индокитайскую войну в ретроспективе, когда катастрофа в Дьен-Бьен-Фу стала свершившимся фактом. Наварр же, принимая судьбоносные решения в декабре 1953-го, не имел такого ценного преимущества. 12 декабря он не предполагал, к каким последствиям приведет сражение за Дьен-Бьен-Фу, зато осознавал необходимость перехватить инициативу хоть на каком-то участке. Подобный подход уже принес ему некоторый успех летом и в начале осени. В декабре главнокомандующий также ощущал потребность вдохнуть в сердца бойцов хоть немного “наступательного духа”. Эти два соображения и определяли концепцию развертывания экспедиционного корпуса. Зиап точно оценил возможности противника, написав: “Наварр неоднократно заявлял, что должен поступать в соответствии с лозунгом: "всегда владеть инициативой… всегда наступать"”‹12›.

В начале декабря Зиап также активно действовал. 316-я дивизия преследовала отступавших из Лай-Чау тайцев, а три других ускоренным маршем спешили к Дьен-Бьен-Фу. 308-я дивизия, “непритупляющееся острие копья” Вьетминя, достигла окрестностей Дьен-Бьен-Фу 23 декабря, точно в тот день, когда и предсказывали офицеры разведки Коньи. 312-я дивизия подошла туда в последних числах декабря – начале января вместе с частями 351-й (тяжелой) дивизии. Последней удалось подтянуть к Дьен-Бьен-Фу всю свою артиллерию и средства ПВО не ранее конца января. И наконец, 57-й полк из состава 304-й дивизии выступил из южной зоны Тонкинской дельты на север в начале января и, двигаясь форсированным маршем, прибыл на заданные позиции к 23 января. Таким образом, к концу января Зиап сосредоточил под Дьен-Бьен-Фу армейский корпус, состоявший из трех дивизий, с подразделениями артиллерийской и противовоздушной поддержки, а также с подобающими корпусу тыловыми службами. То, как быстро и четко войска противника сконцентрировались вокруг Дьен-Бьен-Фу, должно было бы насторожить Наварра, Коньи и Кастри, поскольку становилось очевидным, что период “студенчества” для Зиапа и его подчиненных закончился. Такое перемещение войск требовало от Вьетминя скрупулезной работы профессионального штаба. Не говоря о том, что пришлось рассчитать маршруты следования, наметить места стоянок, предусмотреть меры для защиты колонн от атак с воздуха и с земли, нужно было еще обеспечивать тыловую поддержку 30 000 или 40 000 солдат и офицеров на их пути к Дьен-Бьен-Фу. Приходилось расширять дороги, ремонтировать мосты, чтобы ничто не мешало перевозить грузы на грузовиках, которые поступали к вьетнамским коммунистам от “китайских товарищей”. Надо было набрать подходящее количество носильщиков, организовать их работу и питание, а также провести с ними политико-воспитательную работу, чтобы патриотический дух помогал “кули” забывать о тяжести груза на их спинах, о тяготах пути и возможности расстаться с жизнью под бомбами французской авиации.

В конце декабря Зиап перенес свой командный пункт (или ставку) из Бакбо поближе к Туан-Гиао, расположенному примерно в пятидесяти километрах к северо-востоку от Дьен-Бьен-Фу. Теперь будущий “архитектор вьетнамской победы” знал, что Дьен-Бьен-Фу станет для Вьетминя местом решительного и решающего сражения.

Для понимания того, как развивались боевые действия под Дьен-Бьен-Фу в контексте войны в Индокитае в целом, необходимо проанализировать ситуацию, сложившуюся к 20 декабря 1953 года на всем ТВД.

Партизанская война, которую вели коммунисты в Тонкинской дельте, не ослабевала ни на день. В то же время, с уходом трех лучших дивизий на северо-запад, угроза со стороны частей Главных сил Зиапа в этом районе уменьшилась. Французы тоже отправили ударные части в Дьен-Бьен-Фу, но их положение на базовых позициях в дельте оставалось прочным, и Наварр считал дислоцированные там французские войска своим резервом на севере Вьетнама. В южном секторе Северного Вьетнама, вокруг города Винь, Зиап сосредоточил недавно сформированную 325-ю дивизию. Ее он усилил одним полком из состава 304-й дивизии, которая обычно занимала позиции напротив южного оборонительного рубежа французов в Тонкинской дельте. Усиленная 325-я дивизия могла двигаться в северном, южном или западном направлениях, в зависимости от развития ситуации. Фактически французам хватало сил удерживать лишь крупные города на юге Северного Вьетнама. В Аннаме и на Центральном плоскогорье (в ВР V Вьетминя) каждая из воюющих сторон располагала силами, примерно эквивалентными двум дивизиям. Наварр намеревался начать здесь операцию “ATLANTE”, у Зиапа также имелись свои планы относительного данного района. Оба знали (или написали о том позднее) о планах противника‹13›. В Южном Вьетнаме силы Вьетминя были представлены преимущественно партизанами. Они могли нападать на французских солдат, перерезать линии коммуникаций, но не обладали достаточным потенциалом для серьезных атак.

Центром военных действий на северо-западе Вьетнама оставался Дьен-Бьен-Фу. На плацдарме численность сил французов выросла с первоначальных шести батальонов до девяти или десяти батальонов, при этом большинство парашютных батальонов было заменено пехотными{70}. К 20 декабря коммунисты стянули и продолжали подтягивать части 316-й и 308-й дивизий. Зиап активно занимался организацией системы тылового снабжения, способной обеспечить потребности сосредотачивавшегося под Дьен-Бьен-Фу войскового соединения, численно равного корпусу. В сложившейся обстановке север Лаоса стратегически являлся как бы довеском к северо-западу Вьетнама. Наварр считал, что через создание дальнего плацдарма в Дьен-Бьен-Фу обеспечивает оборону Лаоса. Что же до Зиапа, то, сконцентрировав силы Вьетминя вокруг Дьен-Бьен-Фу, он мог выбрать направление удара – крупный лагерь противника здесь, или же Северный Лаос, или же, если позволит складывающееся положение, и вражеский плацдарм и Лаос.

Оба полководца полагали, что успех зависит от того, в чьих руках окажется инициатива. В статье, написанной им спустя десять лет (7 мая 1964 г.) для армейской газеты Северного Вьетнама “Ньян-Дан”, Зиап дает оценку стратегическим концепциям, своей и противника. В 1964-м, когда события остались далеко в прошлом, Зиап писал: “Победа в решающей битве на поле боя достается той армии, руководство которой смогло овладеть инициативой. Победа приходит к тому, кто заставляет врага сражаться на продиктованных ему условиях и там, где неприятелю воевать не выгодно”‹14›.

Планы обоих командующих не отличались сложностью. Наварр собирался обороняться везде, кроме ВР V, где намеревался нанести удар по позициям коммунистов. Зиап рассчитывал одержать решающую победу в Дьен-Бьен-Фу и одновременно развернуть партизанскую деятельность по всему Индокитаю, а также провести серию атак на противника в Лаосе и на Центральном плоскогорье (в Ан-наме). По замыслу Зиапа, активизация его сил в других районах не позволит французам послать оттуда подкрепления в Дьен-Бьен-Фу. Тяжелые потери на северо-западе и в других районах вынудят Наварра ослабить какой-нибудь другой важный участок (Тонкинскую дельту, например).

Перспективы воплощения в жизнь стратегических планов такими, какими они были 20 декабря, выявляли слабость французов. Наступление Наварра в ВР V могло принести успех, однако влияние, оказанное им на результаты войны в Индокитае в целом, было бы минимальным. Зиап мог позволить себе потерять ВР V (маловероятный вариант) – он все равно не проигрывал при этом войну. Ему не пришлось бы даже отдавать инициативу, снимая с более важного фронта части для спасения ВР V. С другой стороны, для Наварра потеря Тонкинской дельты, Дьен-Бьен-Фу, больших территорий на севере и в центре Лаоса или Кохинхины равнялась бы поражению. Решительная победа Зиапа в любом из вышеназванных районов означала конец французского владычества в Индокитае. Итак, Зиап имел шанс выиграть на нескольких направлениях, Наварр – ни на одном.

20 декабря Зиап сделал первый шаг на пути претворения в жизнь своего плана – атаковал неприятеля одновременно и в центре и на юге Лаоса. В тот же день 101-й полк 325-й дивизии в секторе города Винь, усиленный 66-м полком 304-й дивизии, выдвинувшись через перевал Му-Гиа, уничтожил несколько маленьких французских форпостов на границе Центрального Вьетнама и Лаоса. Затем 101-й полк продолжил движение в западном направлении по шоссе № 15 к городу Такек. Французы оставили его 25 – 26 декабря, отступив в южном направлении к Сено. Тем временем 66-й полк, наступая на юг, атаковал французские форпосты по шоссе № 9, чем заставил противника отходить на запад к Сено. 25 декабря Наварр перебросил туда по воздуху из Тонкинской дельты три парашютных батальона. Это было сделано своевременно, поскольку 4 – 5 января бойцы Вьетминя устремились на штурм города. К 9 января французам при помощи посланных подкреплений удалось отбить все атаки, хотя небольшим уроном для себя. После неудачного штурма 101-и полк “растворился” в зарослях на склонах известняковых гор Лаоса, а 66-й двинулся в долгий обратный путь к месту дислокации 304-й дивизии в Тонкинской дельте.

20 декабря Зиап дал старт нацеленному на юг Лаоса наступлению вьетнамских частей и сил Патет-Лао. Преодолев большое расстояние по горным тропам, эта группа разгромила французский батальон в предместьях Атгопё и овладела городом. Затем коммунисты повернули на север, где создали угрозу важным городам, Са-равану и Паксе, чем вынудили Наварра усилить гарнизон последнего пункта, занимавшего ключевое положение на реке Меконг.

20 января Наварр сделал свой ход (см. карту на с. 217). Он начал операцию “ATLANTE”, двинув из Нья-Транга в северном направлении пятнадцать батальонов, наступление которых поддержал амфибийный десант, высадившийся около Туй-Хоа в тылу у войск Вьетминя. Наземные силы состояли преимущественно из частей недавно сформированной и наскоро обученной Национальной вьетнамской армии. Атакующим предстояло наступать на север и выйти на линию Куи-Ньон – Ан-Ке, очистив на своем пути прибрежный участок ВР V. Зиап предвидел такое развитие событий и приказал командирам Вьетминя не принимать решительного боя, а только нападать на колонны неприятеля и замедлять их продвижение. Коммунисты так старательно выполняли приказ начальства, что скоро наступление противника захлебнулось. Солдатам вьетнамских национальных войск не очень-то хотелось сражаться, и они дезертировали группами (иногда целыми подразделениями) и поодиночке. В одном случае они взбунтовались и подвергли разграблению все, что только подвернулось им под руку. Некомпетентные и коррумпированные чиновники гражданской администрации, власть которых насаждалась по приказу Наварра на отвоеванных территориях, были еще хуже, чем неспособная драться Национальная вьетнамская армия. Наварр сам отозвался о вьетнамских чиновниках как о “absolute incapables” (совершенно никуда не годных)‹15›. Итак, первая фаза операции “ATLANTE” с треском провалилась. Высказываясь подобным образом о вьетнамских чиновниках и солдатах, Наварр сам это признавал.

Зиап не собирался проявлять пассивность в борьбе за обладание инициативой. 26 января он нанес удар на двух разных, довольно удаленных друг от друга направлениях, на Центральном плоскогорье и в Северном Лаосе. Воспользовавшись тем, что внимание Наварра отвлечено на операцию “ATLANTE” и на приморский участок ВР V, 26 января вьетминьцы атаковали французские форты к северу от Контума и к 2 февраля захватили ключевой пункт Дак-То (за него шла постоянная борьба на протяжении всех индокитайских войн). Наварр перебросил к Контуму 100-ю мобильную группу. Взяв Дак-То и обойдя Контум, 803-й отдельный полк Вьетминя 5 февраля бросился на штурм Дак-Доа, расположенного в двадцати восьми километрах к югу от Контума. Несмотря на большие потери, французы деревню удержали. В тот же день подрывники 803-го полка взорвали все мосты по шоссе № 14 к северу от Контума, и одновременно вьетминьцы начали окружение 100-й мобильной группы в этом городе.

Наварр принял разумное решение не принимать боя за Контум и 7 февраля эвакуировал войска, жителей-европейцев и вьетнамскую гражданскую администрацию в Плейку. 100-я мобильная группа окопалась вокруг этого города, а 803-й полк, проследовав за ней до Плейку, начал тревожить французов на их позиции. Вьетминьцы 11 февраля снова атаковали Дак-Доа и после кровопролитной атаки “живыми волнами” ворвались в населенный пункт, где уничтожили 103 его защитника. 20 февраля к Плейку в помощь 803-му полку подошел 108-й отдельный полк Вьетминя. Совместно они усилили натиск на 100-ю мобильную группу. 23 февраля 100-я мобильная группа осуществила бросок к Дак-Доа, но неприятеля там не обнаружила. Однако на обратном пути в Плейку ее арьергардный взвод подвергся нападению роты 108-го полка и был почти полностью истреблен.

Желая ослабить давление противника на 100-ю мобильную группу, Наварр 1 марта высадил в Плей-Боне, на шоссе № 19 к востоку от Плейку, 3-ю воздушно-десантную группу, состоявшую из трех парашютных батальонов. Эта группа отправилась на безуспешные поиски 803-го или 108-го полков. Но их и след простыл. В конечном итоге операцию пришлось свернуть.

Одновременно с наступлением в Аннаме Зиап развернул еще одну диверсионную операцию, на сей раз на севере Лаоса. 308-я “Железная” дивизия, усиленная 148-м отдельным полком, ушла из-под Дьен-Бьен-Фу и вместе с отрядами Патет-Лао ударила на Му-онг-Куа, где совместными усилиями коммунисты уничтожили оборонявший пост французский батальон (см. карту на с. 161). Затем части Вьетминя быстро выдвинулись на юг к долине реки Намху и в направлении Луанг-Прабанга. 3 февраля коммунисты достигли Муонг-Нгой, населенного пункта, расположенного примерно в ста пятидесяти километрах севернее лаосской столицы, а 8 февраля передовые подразделения вьетминьцев находились всего в тридцати километрах от Луанг-Прабанга. В этот момент Наварр по воздуху послал в столицу Лаоса пять батальонов. Коммунисты остановились и, как они делали это и прежде, занялись уборкой урожая опия, требовавшегося правительству Вьетминя для расчетов с “китайскими товарищами”. 23 февраля 308-я дивизия с приданными ей формированиями возвратилась к Дьен-Бьен-Фу.

Отвлекающие маневры Зиапа в Лаосе и в Аннаме заставили Наварра посылать подкрепления в угрожаемые районы, что привело к снижению численности войск в Тонкинской дельте с сорока четырех до двадцати батальонов. Воспользовавшись этим, в конце февраля Зиап нанес чувствительные удары по французам на юге и на западе дельты, “освободив” несколько деревень. Части Главных сил при поддержке партизан то и дело перерезали шоссе № 5, важнейшую дорогу между Ханоем и Хайфоном. Иногда она находилась в их руках несколько дней подряд.

В период с 20 ноября 1953-го по 1 марта 1954 года действия Зиапа можно назвать мастерскими. Он повсеместно владел инициативой, ему удалось нейтрализовать наступление Наварра и нанести французам чувствительный урон в живой силе. Он заставил Наварра рассеивать свои резервы и, как следствие, вынуждал французскую транспортную авиацию расточать и без того скудные ресурсы вместо того, чтобы сосредоточить все силы на снабжении гарнизона в Дьен-Бьен-Фу.

И Зиап и Наварр уловили главное – тот, кто выиграет “битву тылов” вокруг Дьен-Бьен-Фу, тот победит и на поле боя. Оба осознавали, что выигрыш в битве тылов складывается из двух составляющих. Первое, надо обеспечивать снабжение своих войск, а второе, нельзя позволить неприятелю организовывать бесперебойные поставки всего необходимого для его армии. Особенно важно было второе, и противники понимали это.

Тыловая система поддержки Вьетминя зависела от грузовиков И носильщиков. Первые доставляли под Дьен-Бьен-Фу артиллерию, большую часть боеприпасов и прочие тяжелые грузы. “Кули” перетаскивали на спинах более легкую поклажу, преимущественно продукты. Эти две основные службы снабжения помогли коммунистам одержать верх в битве тылов.

Грузовой автопарк Вьетминя включал в себя около 800 русских машин, грузоподъемностью две с половиной тонны каждая, а также около 200 американских грузовиков “Дженерал моторе”, также 2,5-тонных. Последние были либо отбиты вьетминьцами у французов, либо поступили от китайцев, которые, в свою очередь, захватили их у сил ООН в Корее. Около 350 машин было приписано к 16-му грузовому полку АСВ, задача которого заключалась в том, чтобы доставлять грузы с китайско-вьетнамской границы на главный склад под Дьен-Бьен-Фу. Полк состоял из девяти рот по 100 человек и по тридцать пять грузовиков в каждой‹16›. За каждой ротой закреплялся строго определенный участок маршрута. При этом отрезок начинался и заканчивался там, где имелись какие-то “узкие места” вроде перевалов или мостов, каковые могли быть блокированы противником или атакованы с воздуха. Если коммунисты находили мост разрушенным, а перевал перекрытым, то выгружали все из машин и на себе обходными путями перетаскивали туда, где начинался участок пути, закрепленный за другой ротой. Если не хватало собственных сил личного состава роты, “на подхвате” всегда имелась армия “кули”. Такая система имела и еще одно преимущество. Каждый водитель ездил по одному и тому же маршруту много раз и в конце концов так хорошо запоминал дорогу, что мог вести по ней машину даже ночью с потушенными фарами.

Линии коммуникаций (ЛК) делились на основную ветвь и на две дополнительные. Основная ЛК начиналась от двух разных пунктов у китайско-вьетнамской границы – перевала Нан-Куан (Донг-Данг) и Као-Банга. Пути, ведущие из них, соединялись в Туйен-Куанге, затем линия пересекала Красную реку у Ен-Бая, а уже оттуда шла по трассам № 1 ЗА и № 6 к Туан-Гиао, главной передовой базе снабжения. Одна дополнительная ЛК вела из Лао-Кая вниз по Красной реке к Ен-Баю, где соединялась с основной ЛК. Вторая дополнительная ЛК тянулась от Бан-Нам-Коума, населенного пункта на северо-западной границе Вьетнама, к Лай-Чау и оттуда до Туан-Гиао.

Коммунисты приложили гигантские усилия для того, чтобы частью привести в порядок, частью буквально воссоздать заново и замаскировать свои ЛК. Пятидесятипятикилометровый отрезок пути от главного склада в Туан-Гиао к Дьен-Бьен-Фу пришлось полностью перестроить. Зиап описывает дорогу в ее первоначальном виде как “тропу для мулов, пролегающую по горам и долинам с высокими скатами и крутыми подъемами, пересекаемую почти сотней больших и маленьких ручьев”‹17›. Работы по реконструкции дороги потребовали труда 10 000 “кули”, двух саперных полков частей Главных сил, пехотного полка и 7000 новобранцев. Зиап воздает должное рабочим, построившим дороги и осуществлявшим по ним доставку предметов снабжения. Он пишет: “Сотни тысяч мужчин и женщин дан кот, не боясь труда и не страшась опасности, полные энтузиазма отдавали свои силы фронту, вклад их составил три миллиона человеко-дней”‹18›.

Зиап заложил в основу системы функционирования дорожной службы тот же “сегментный” принцип, по которому действовал 16-й грузовой автотранспортный полк. Когда французская авиация перерезала ЛК, местное население на каждом из участков мгновенно принималось за починку пути. Когда французы стали действовать против этих коммуникаций с большей систематичностью и целенаправленностью, коммунисты выявили сорок точек, в которых неприятель мог предпринять попытку перерезать ЛК, и разместили рядом с ними большие бригады дан конг, которые приводили дорогу в порядок сразу же после бомбежки. Французы наносили удары по рабочим, сбрасывали на дорогу бомбы замедленного действия, и все равно в большинстве случаев через двадцать четыре часа вьетнамцам удавалось наладить движение на поврежденном участке. Не меньше делалось и для маскировки. На наиболее важных отрезках пути ЛК вьетнамцы сплетали ветки деревьев, в результате чего до-Рога превращалась в туннель, засечь который не могла воздушная разведка, и в том числе аэрофотосъемка. Наварр сам признавал, что маскировка совершенно сбивала с толку французов‹19›.

Важный вклад в победу Зиапа в тыловой войне внесли не только грузовики, перевозившие самые тяжелые грузы, но и носильщики, доставлявшие в лагерь коммунистов под Дьен-Бьен-Фу в основном рис. Семьдесят шесть процентов этого продукта поступало из провинции Тань-Хоа на юге Северного Вьетнама‹20›. Для его доставки руководство Вьетминя создало еще одну ЛК, по которой беспрестанно курсировали 260 000 “кули”. Пролегая из Тань-Хоа в Туан-Гиао вверх по долине реки Сонгма, этот путь составлял 400 километров по прямой дистанции, однако сильно пересеченная местность увеличивала его протяженность до 550-650 километров.

С помощью автотранспорта, носильщиков, вьючных животных и лодок коммунистам удалось бесперебойно снабжать 49 000 бойцов под Дьен-Бьен-Фу и еще 40 000 – 50 000 человек из тыловых подразделений, разбросанных вдоль различных ЛК. Система обеспечивала поступление сотен тысяч патронов для стрелкового оружия, тысяч снарядов для орудий ПВО и от 100 000 (по французским оценкам) до 350 000 (по сведениям Вьетминя) артиллерийских и реактивных снарядов, а также минометных мин. Снабженцы Вьетминя проделали огромную работу и внесли неоценимый вклад в победу коммунистов под Дьен-Бьен-Фу.

Достижение вьетнамских тыловиков особенно впечатляет, если учесть при этом, как много сделала французская авиация (в том числе морская) для того, чтобы прервать идущий к Дьен-Бьен-Фу поток снабженческих грузов. Французы проиграли сражение по нескольким причинам. Во-первых, неверной явилась сама концепция изоляции заданного района с воздуха. Уроки истории учат, что никакие воздушные силы не помешают противнику доставлять все необходимое на передовую. Немцам удавалось это во время Второй мировой, то же самое проделывали северокорейцы и китайцы в ходе войны в Корее, вьетминьцы и северовьетнамцы – соответственно в Первой и Второй Индокитайских войнах.

Авиация тут не виновата, просто предметы снабжения просачиваются через кольцо воздушной блокады, как вода через дырку в кастрюле. Всех дырок никогда не заткнешь, но можно свести протечки к минимуму. Просачиваясь, “вода” наполняет неприятельские “емкости”. Необходимо, чтобы наземные войска заставляли неприятеля тратить как можно большее количество боеприпасов. Французы не смогли помешать Вьетминю “наполнять емкости”, потому что не вынуждали коммунистов в большом количестве “тратить воду”.

Вторая причина провала французской программы по перекрытию с воздуха путей снабжения противника заключалась в неадекватности средств, которые задействовались при осуществлении соответствующих мероприятий. Для того чтобы не допустить бесперебойных поставок предметов снабжения коммунистам под Дьен-Бьен-Фу да и повсюду на севере Вьетнама, французы имели тридцать два истребителя, сорок пять штурмовиков и от тридцати до сорока семи средних бомбардировщиков В-26. Вдобавок у них было шесть транспортных самолетов С-119, приспособленных для проведения напалмовых бомбежек, и пять противолодочных дозорных самолетов-бомбардировщиков “Прайвэтир”{71}, каждый из которых мог нести в глубь вражеской территории от двух до четырех тонн бомб‹21›. Однако даже это скудное количество боевых машин являлось иллюзорным, поскольку французы могли задействовать разом не более 75 процентов своего самолетного парка. Их авиаремонтная служба была укомплектована личным составом только на две трети, так что в конце войны на ее усиление были тайно отправлены механики из ВВС США.

Помимо неработоспособной концепции и нехватки самолетов, существовала еще третья причина, не позволившая французам выполнить свою программу по пресечению снабжения сил противника под Дьен-Бьен-Фу. Ею оказалась система ПВО, прикрывавшая ЛК Вьетминя от налетов авиации. Основная ЛК превратилась в “коридор зениток”, и почти все французские самолеты, атаковавшие вьетминьские грузовики и войска на этом пути, получали попадания в результате огня зенитных орудий и пулеметов. Этот заградительный огонь вынуждал летчиков заходить на цели с более значительных высот, что снижало качество бомбометания. Начиная с 26 декабря 1953 года французам пришлось отряжать часть своего скудного летного парка на подавление средств ПВО противника, в результате чего количество машин, участвовавших в мероприятиях по отсечению неприятеля от источников снабжения, только уменьшилось.

Коммунисты выиграли “войну тылов” и в том, что касается срыва воздушных поставок оружия, боеприпасов и других необходимых грузов гарнизону французского укрепленного лагеря. Существовали две основные причины провала французов на этом направлении. Первая заключалась в том, что у них не хватало транспортных самолетов для полноценного снабжения войск в Дьен-Бьен-Фу. Есть разные данные относительно численности парка транспортной авиации, имевшегося в распоряжении экспедиционного корпуса. По сведениям Объединенного комитета начальников штабов, для поддержки операции в Дьен-Бьен-Фу у французов состояло в наличии сорок три С-119, двадцать девять С-47, а также несколько других транспортных самолетов разных типов‹22›. В анализе, проведенном специалистами из Командования США по оказанию военной помощи Южному Вьетнаму (КОВПЮВ) в 1968 году, говорится о 100 транспортных воздушных судах, “некоторые из которых С-119, но в основном С-47” (‹23›. Тэнхэм, ссылаясь на командующего французскими ВВС на Дальнем Востоке генерала Шассэна, говорит, что в марте 1954-го французы располагали 124 грузовыми самолетами на всем Индокитайском ТВД‹24›. Несмотря на некоторые расхождения в данных, можно сделать вывод, что для организации тыловой поддержки контингента в Дьен-Бьен-Фу французы имели от семидесяти пяти до ста легких транспортных самолетов. В оперативных условиях надо делать небольшую поправку на состояние материальной технической базы. Таким образом, по наиболее реальным прикидкам получается, что всего французская транспортная авиация могла использовать примерно от шестидесяти до семидесяти пяти исправных машин.

Кроме того, французам не хватало аэродромов, и все они находились в районе Ханоя “на пределе” радиуса действия самолетов{72}. Оборудовать летные поля на более близком расстоянии к Дьен-Бьен-Фу практически не представлялось возможным. В горах трудно было найти подходящую площадку, к тому же там почти безраздельно господствовали отряды Вьетминя. Почва на равнинах, как правило, отличалась слишком большой рыхлостью. В каждый квадратный метр взлетно-посадочной полосы приходилось утрамбовывать по тонне щебня.

Ко всему прочему, воздушные массы во Вьетнаме отличаются значительной подвижностью, погода меняется очень часто и большую часть года бывает нелетной. У французов же не имелось в наличии необходимого количества метеорологических станций, чтобы правильно предсказывать погоду. И наконец, у французских летчиков не было внушавших доверие карт. Высоты горных вершин проставлялись неточно, что в оперативных условиях представляло большую опасность. Наземная служба слежения не могла толком руководить действиями пилотов, даже если самолет был виден, не говоря уже о полетах в плохих погодных условиях или в ночное время.

Второй важнейшей причиной срыва французской программы по пресечению коммуникаций Вьетминя были умелые действия противника. Зиап быстро осознал, что ахиллесовой пятой укрепленного лагеря французов в Дьен-Бьен-Фу является система его снабжения. Первым делом он решил нанести удар по французской авиации на земле. 6 – 7 марта диверсанты просочились на территорию двух главных военно-воздушных баз в Тонкинской дельте, Гиа-Лам и Кат-Би, где уничтожили или вывели из строя семьдесят восемь самолетов, преимущественно транспортных. Диверсанты намеренно “охотились” за ними, поскольку Зиап осознавал всю важность таких воздушных судов для организации снабжения французского плацдарма. Во-вторых, коммунисты начали подвергать артиллерийским обстрелам аэродром в Дьен-Бьен-Фу. В результате летное поле покрылось воронками от снарядов, а некоторые из стоявших там машин были уничтожены, так что уже в середине марта французам приходилось сбрасывать все необходимые грузы с парашютами. Даже в идеальных условиях такой способ очень неэкономичен, условия же Дьен-Бьен-Фу были весьма далеки от идеала. Концентрация заградительного огня зенитной артиллерии Вьетминя вынуждала французов сбрасывать грузы с высоты 800 м, когда же потери самолетов возросли, “планку” подняли до 2 000 м, а затем почти до 3 000 м. Конечно, пропорционально увеличивались и потери грузов из-за рассеивания. Во время сражения при Дьен-Бьен-Фу (с 13 марта по 7 мая 1954 года) французы сбрасывали в день около 120 тонн различных предметов снабжения, из которых к защитникам плацдарма обычно попадало не более 100 тонн. Остальные грузы доставались врагу, в том числе и тысячи присылаемых из Соединенных Штатов 105-миллиметровых снарядов, которые подходили к гаубицам вьетминьцев, а потому применялись ими против защитников плацдарма.

Существовала еще “головная боль” со сбором грузов, приземлившихся в зоне обороны гарнизона. По мере того как артиллерия Вьетминя постепенно уничтожала немногие грузовики и Джипы, доставленные на плацдарм по воздуху, собирать все необходимое приходилось вручную, что было чрезвычайно утомительно и зачастую просто физически невозможно. Централизованная система снабжения в Дьен-Бьен-Фу рухнула, и защитники каждого французского опорного пункта пользовались только теми грузами, которые падали с неба прямо на их позицию или рядом с ней.

Размеры проигрыша французов в “войне тылов” можно продемонстрировать наглядно. Эксперты по вопросам снабжения из армии Соединенных Штатов подсчитали, что для поддержания боеспособности гарнизона в Дьен-Бьен-Фу требовалось минимум 200 тонн грузов в день, а получал он от силы половину. Коммунисты совершенно очевидно одержали верх в “битве тылов” под Дьен-Бьен-Фу. Эта “битва” больше, чем какой-либо из боев за траншеи или опорные пункты, повлияла на исход событий. Проиграв ее, французы проиграли сражение при Дьен-Бьен-Фу и в целом всю войну в Индокитае.

К 13 марта Зиап завершил приготовления к сражению. Французский гарнизон находился в плотном кольце закаленных в боях дивизий Вьетминя. В распоряжении этих соединений находилось большое количество артиллерийских орудий, обеспеченных боеприпасами. Зиап не позволил Наварру прислать подкрепление гарнизону и наладить ритмичное снабжение контингента всем необходимым. Войска Вьетминя были обучены тактике и технике уничтожения французских укрепленных пунктов – скоординированным действиям пехоты и артиллерии, атакам против зарывшегося в землю врага. Но самое главное, бойцы Зиапа получили отличную идеологическую подготовку, о которой сам главнокомандующий отзывается так: “…Политико-воспитательная работа играла огромную роль. (Курсив Зиапа.) В качестве ядра использовались партийные ячейки, где солдаты и командиры получали политическое образование и идеологическую подпитку, дававшую им силы во время боев за Дьен-Бьен-Фу. Благодаря политико-воспитательной работе все осознавали, что успеха в ходе кампании, как и во всей революционной борьбе, можно добиться, только отважно сражаясь и терпеливо перенося трудности. Все понимали, что для победы придется затратить громадные усилия и принести огромные жертвы, и осознание этого возбуждало в сердцах людей величайшую решимость сражаться – сражаться и победить. Не все бойцы и командиры поначалу принимали принцип: продвигаться осторожно и бить наверняка. Политическая работа наилучшим образом помогла нашим солдатам усвоить это правило и научила их не страшиться физического утомления и потерь. Благодаря идеологической закалке в них не гасла решимость сражаться без устали и так долго, как только потребуется”‹25›.

Зиап был готов к своей величайшей битве – к сражению, выиграв которое бывший школьный учитель станет знаменитым.

1. Navarre, Agonie, p. 198.

2. Fall, Hell, p. 41.

3. Ibid., p. 40.

4. Ibid., p. 44.

5. Navarre, Agonie, pp. 199-200.

6. Roy, Battle, p. 100.

7. Fall, Hell, pp. 45-46.

8. Navarre, Agonie, pp. 174-177.

9. Roy, Battle, p. 76; Fall, Hell, p. 46.

10. Navarre, Agonie, p. 176.

11. Ibid.

12. Giap, Dien Bien Phu, p. 44.

13. Giap, Dien Bien Phu, p. 56; Navarre, Agonie, pp. 163 and 171-172.

14. Giap, Nhan Dan, 1 May 1964, quoted in JCS Study, 31 January 1968.

15. Navarre, Agonie, p. III.

16. Tanham, Warfare, p. 71.

17. Giap, Dien Bien Phu, p. 100.

18. Ibid., p. 104.

19. Navarre, Agonie, p. 208.

20. Chi, Colonialism, p. 66.

21. Full, Hell, pp. 130-133.

22. JCS, Khe Sank Study, Annex B., p. 4.

23. MACV, Study of the Comparisons Between the Battle of Dienbienphu and the Analogous Khe Sanh Situation, March 1968.

24. Tanham, Warfare, pp. 105-106.

25. Giap, Dien Bien Phu, pp. 107-108.

Дьен-Бьен-Фу. Сражение

12 марта – 7 мая 1954 гг.

Ключ к пониманию любого боя дает анализ численности живой силы и техники сторон, их вооружения, занимаемых позиций и подготовки личного состава. 13 марта 1953 года Зиапу удалось стянуть к Дьен-Бьен-Фу 49 000 бойцов, а также 10 000 – 15 000 человек из частей тыловой поддержки. В состав боевых сил Вьетминя входили 308-я, 312-я и 316-я пехотные дивизии, два отдельных полка – 148-й и 57-й (последний принадлежал 304-й дивизии) и 351-я тяжелая дивизия. Если исчислять эти войска в пехотных батальонах (базовых штурмовых частях), то Зиап имел тридцать три батальона, из которых двадцать семь готовились атаковать французский лагерь, а шесть остальных располагались так, чтобы в случае необходимости блокировать части противника, пытающиеся прорваться к осажденному гарнизону из Лаоса. 351-ю тяжелую дивизию составляли: 151-й инженерно-саперный полк, 237-й полк тяжелого оружия (82-миллиметровых минометов), 45-й артиллерийский полк (105-миллиметровых гаубиц), 675-й артиллерийский полк (с 75-миллиметровыми гаубицами, перевозимыми на вьюках, и 120-миллиметровыми минометами), 367-й зенитный полк (с крупнокалиберными пулеметами и 37-мм орудиями радарного наведения) и, наконец, часть полевой реактивной артиллерии, оснащенная гвардейскими минометами “Катюша”. По сей день специалисты не имеют единого мнения по поводу подлинной численности артиллерии Вьетминя, сосредоточенной под Дьен-Бьен-Фу. Зиап нигде не указывает количества орудий и минометов и не называет калибра. Он даже никогда открыто не уточняет, какие именно крупные пехотные части участвовали в операции. Приведенная ниже таблица дает приблизительные оценки артиллерии Вьетминя, содержащиеся в различных американских и французских источниках.

105-мм гауб. 75-мм гауб. 120-м МИНОМ. 82-мм МИНОМ. 37-мм зенит. оруд. Зенитн. пулем. Реактивные минометы “Катюша” Наварр (Navarre, p.218) 20 20 80 100 ОКНШ США (US JCS, Annex В, р. 5) 48 48 48 36 80 12-16 КОВПЮВ (MACV, Annex A, p.7) 24 15 20 24 более 50 неизвестно Фэлл (Fall, Hell, p.486) 24 15 20 40 20 50 Pya (Roy, p. 1 54) 20 18 80 100

На основании имеющихся данных можно сделать вывод о том, что при Дьен-Бьен-Фу Зиап имел от двадцати до двадцати четырех 105-миллиметровых гаубиц, от пятнадцати до двадцати 75-миллиметровых гаубиц, двадцать 120-миллиметровых минометов, не менее сорока 82-миллиметровых минометов, восемьдесят 37-миллиметровых зенитных орудий (вероятно, с расчетами из китайцев), 100 зенитных пулеметов и от двенадцати до шестнадцати установок реактивных минометов “Катюша” (каждая с шестью направляющими).

Войска Вьетминя располагали хорошим вооружением, прошли всеобъемлющую подготовку, их действиями руководили профессиональные опытные командиры. Кроме того, с помощью политико-воспитательной работы комиссарам удалось поднять боевой дух личного состава до высочайшего уровня. Войска находились в полной готовности для выполнения поставленных перед ними задач.

Ко всему прочему, коммунистам благоприятствовала местность. Они занимали позиции на господствующих высотах, возвышавшихся над уровнем взлетно-посадочной полосы на 3000-4000 метров и над укреплениями противника – на 1500-2000 метров. Это давало артиллеристам возможность вести по позициям французов обзорный огонь, то есть использовать примитивный, но действенный способ “прицеливаться через ствол”. Покрывавшая горы густая растительность позволяла вьетминьцам маскировать артиллерийские орудия и средства ПВО, а также скрытно передислоцировать пехотные части из одной точки в другую.

Армии Зиапа французы могли противопоставить 10 800 человек, имевшихся у них в Дьен-Бьен-Фу и в долине вокруг деревни. Однако только 7 000 представляли боевой контингент, который состоял из двенадцати пехотных батальонов, оборонявших Дьен-Бьен-Фу и прилегающие укрепления. Пехоту поддерживали два артиллерийских дивизиона: двадцать четыре 105-мм гаубицы, четыре 122-мм миномета и батарея из 155-мм гаубиц (последние предназначались для подавления огня артиллерии противника){73}. Французы смогли доставить в укрепленный лагерь десять легких танков в разобранном виде и собрать их на месте{74}. В начале боевых действий в наличии у французов на летном поле в Дьен-Бьен-Фу имелись шесть истребителей и шесть самолетов-наблюдателей‹2›.

По своим боевым качествам французские войска были неоднородны. Некоторые формирования – парашютисты, легионеры и отдельные североафриканские части – являлись первоклассными. Другие, особенно тайские части и подразделения, совершенно никуда не годились. Чем дальше, тем все больше и больше множилось число “внутренних дезертиров” – тех, кто не принимал участия в боевых действиях и отсиживался в норах и пещерах около реки Намъюм. К концу осады таких “внутренних дезертиров” насчитывалось от 3 000 до 4 000 человек, и это на гарнизон численностью в 10 000 солдат и офицеров‹3›.

В целом при Дьен-Бьен-Фу силы Вьетминя по пехоте превосходили противника, по меньшей мере, в пять раз, имея при этом более высокий, чем у французских войск, уровень боеспособности и морального духа. Что касается артиллерии, то тут превосходство вьетминьцев выражалось не только в количестве орудий. Коммунисты сумели создать большие запасы всевозможных боеприпасов, прежде всего артиллерийских снарядов и минометных мин, тогда как французам постоянно не хватало всего, особенно боеприпасов. Ну и, наконец, как уже упоминалось, вьетминьцы имели заметное позиционное преимущество.

Оценив силы и позиции сторон, посмотрим на то, какими планами руководствовались противоборствующие полководцы. Концепция Зиапа и пути претворения ее в жизнь отличались простотой. По его замыслу, коммунистам надлежало сначала провести серию атак с целью уничтожения внешних форпостов, затем максимально затруднить процесс снабжения гарнизона и в конечном итоге лишить французов возможности получать все необходимое по воздуху, а “под занавес” нанести удар по главной оборонительной позиции на юге, называвшейся Изабель{75}. Тактические приготовления велись тщательно и, что называется, с дальним прицелом. Для выведения своих частей в зону перед французскими позициями Зиап использовал специальную технологию, позволявшую избежать излишних потерь. Это была известная тактика окопной борьбы времен Первой мировой войны – ходы сообщения, сапы, огневые ячейки и блиндажи.

Штурмовые части Вьетминя разделялись на четыре группы. Первая имела тяжелое вооружение поддержки (пулеметы, минометы, безоткатные орудия) и оказывала непосредственную огневую поддержку на поле боя другим группам. Кроме того, по возможности ее бойцы должны были уничтожать вражеские командные пункты, блиндажи, радиостанции и выводить из строя огневые точки и тяжелое вооружение. Бойцы второй группы, так называемые “саперы”, они же подрывники, являлись штурмовыми инженерами. Они занимались уничтожением проволочных заграждений и других препятствий с помощью “бангалорских торпед” и подрывных зарядов в подсумках, или же обвязывались взрывчаткой и ныряли под заграждения из колючей проволоки, или подбирались вплотную к брустверам и блокгаузам. В саперы брали добровольцев, из которых фактически формировали “команды самоубийц”. Если такой подрывник выживал, то присоединялся к атакующим пехотинцам. Третья группа – штурмовая пехота – устремлялась вперед, после того как первая подавляла огневые точки противника, а вторая проделывала бреши во вражеской обороне. Обычно штурмовые части атаковали массой на узком фронте. Четвертая группа являлась резервом. Она поддерживала огнем наступление третьей, а потом, если той удавалось достигнуть успеха, следовала за ней или, в случае неудачи, прикрывала отход.

Зиап и подчиненные ему командиры продумывали операции тщательно, учитывая все вплоть до мелочей. Для наглядности при объяснении задачи войскам почти всегда использовались ящики с песком, где макетировались местность и неприятельские позиции. В отдельных случаях возводились копии оборонительных сооружений противника. Каждую атаку “репетировали” по нескольку раз, по итогам такого прикидочного боя происходил разбор действий участников, которым указывали их ошибки, после чего учебный штурм повторялся снова. Ключевую роль в победе Вьетминя сыграла политико-воспитательная работа, превращавшая солдат в храбрецов или даже в фанатиков. Немногие сражения современной военной истории отмечены такими проявлениями героизма с обеих сторон, как Дьен-Бьен-Фу. Опытного военного, отдающего заслуженную дань доблести французских солдат, не может не восхищать, а порой и пугает тот жертвенный героизм, с которым бросались в схватку бойцы Вьетминя.

Однако храбрость и боевая выучка вьетминьской пехоты все же произвели меньшее впечатление на французов, чем количественное превосходство в артиллерии, которое обнаружилось у Зиапа, и то, как искусно он использовал этот род оружия. Прежде всего, французское командование считало, что при Дьен-Бьен-Фу неприятель выставит против них только 75-мм горные гаубицы и некоторое количество 82-мм минометов. В действительности же, Зиап смог подтянуть в зону боевых действий не только гораздо больше 75-мм орудий, чем ожидали французы, но сумел доставить туда также от двадцати до двадцати четырех 105-мм гаубиц, обладавших гораздо более сильным поражающим эффектом. Запасы артиллерийских снарядов, созданные противником, неприятно удивили французов, полагавших, что орудия Вьетминя замолчат через пять-шесть дней после начала боев. На самом деле, на протяжении 55-дневного сражения вьетминьцы выпустили по врагу, по меньшей мере, 93 000 артиллерийских снарядов‹4›.

Но более всего обескуражило французов то, что противник вел по ним огонь прямой наводкой, то есть расчеты видели цели и самостоятельно наводили на них орудия. Французы ждали, что вьетминь-Цы поставят четырех- или шестиорудийные батареи в укрытиях за горами и будут корректировать их стрельбу по укреплениям плацдарма в Дьен-Бьен-Фу с помощью выдвинутых вперед наблюдателей. Стрельба непрямой наводкой позволяла надежнее замаскировать артиллерию и концентрировать огонь сразу нескольких орудий на том или ином участке вражеской обороны, но при этом требовала хорошо налаженной связи и наличия опытных специалистов-корректировщиков и наводчиков. Все западные армии применяли именно этот способ.

У Зиапа же не было ни высококлассных артиллеристов, ни надежных средств связи, кроме того, если бы он разместил орудия за горами, снаряды бы не долетали до французских позиций. Поставив батареи на склонах, обращенных к Дьен-Бьен-Фу, Зиап получал возможность напрямую обстреливать французские укрепления, однако так орудия вьетминьцев оказывались открытыми для контрбатарейного огня противника и уязвимыми для налетов вражеской авиации.

Вот какое описание того, как Зиап применял артиллерию и зенитки, дает сам Наварр: “Мы знали, что противник подготовил большое количество позиций для артиллерийских орудий и средств ПВО, однако маскировка осуществлялась так искусно, что перед началом наступления нам удалось выявить лишь немногие из них”.

“Обученное китайскими советниками (коммунистами), командование Вьетминя использовало приемы, отличные от классических методов. Орудия устанавливались на позиции по одному… Они были размещены в защищенных от осколков блиндажах и стреляли через бойницы, или же прислуга для ведения огня выкатывала их из укрытия, а затем возвращала обратно, как только с нашей стороны начиналась ответная контрбатарейная стрельба. Такое применение артиллерии, возможное только благодаря наличию в горах, где размещались полевые и зенитные орудия Вьетминя, "муравьиных нор", опрокидывало все расчеты наших артиллеристов. Это была главная неожиданность, с которой мы столкнулись в ходе сражения”‹5›. (Курсив автора.)

В отличие от замыслов Зиапа, планы французского командования не отличались новизной и свежестью. Французам под Дьен-Бьен-Фу явно недоставало способности реально мыслить, к тому же они постоянно опаздывали. Поскольку Кастри не имел особого выбора, схема его действий также была проста. Главным для него становилось продержаться до середины мая, когда юго-западный муссон сделает невозможным любые бои в долине. К концу января Кастри полностью утратил способность наносить более или менее серьезные упреждающие удары, способные нарушать планы противника. С начала марта Кастри мог уже только защищаться, надеясь выиграть решительное сражение с помощью полевых укреплений, проволочных заграждении, минных полей, плотного заградительного огня и сверх того контратаками.

Кастри расположил свои силы классическим способом – в виде взаимосвязанных позиций, поддерживающих одна другую. Центром главной боевой позиции являлась деревня Дьен-Бьен-Фу, или то, что от нее осталось. Вокруг нее находились четыре узла обороны, занятых пятью пехотными батальонами, дивизионом 105-мм орудий и четырьмя 155-мм гаубицами{76}. В центре также располагался резерв, состоявший из двух батальонов, 8-го ВРС и 1-го парашютного батальона Иностранного легиона (1-го ВЕР). Кастри собирался использовать эти две части, а также семь легких танков в качестве контратакующих сил. В двух-трех километрах к северу, северо-западу и северо-востоку от основной позиции французы разместили вспомогательные опорные пункты, дав им имена: Ann-Мари, Габриель и Беатрис. Каждый из них защищал один батальон. Они предназначались для прикрытия центра обороны и противодействия силам противника, наступающим с северного направления, откуда, как верно рассчитали французы, Зиап должен был начать свою первую крупную атаку. В семи километрах к югу от деревни французы расположили другой узел сопротивления, названный ими Изабель. Там Кастри разместил два пехотных батальона, две батареи 105-мм орудий и три легких танка{77}. Важнейшей задачей опорного пункта Изабель являлась артиллерийская поддержка главной позиции. Кроме того, находившиеся там части должны были служить дополнительным резервом для проведения контратак. Военные аналитики критически оценивают месторасположение Изабель, указывая на то, что с такого расстояния пехота не могла быстро прийти на выручку защитникам основной позиции, а также на то, что артиллерийский огонь из Изабелъ не накрывал противника, атакующего с севера два северных опорных пункта, Габриель и Беатрис.

В долине французы оборудовали два аэродрома. Основная взлетно-посадочная полоса находилась внутри главного оборонительного рубежа. Там помещались шесть истребителей “Хеллкэт”{78}и шесть самолетов-наблюдателей. Аэродром мог принимать также транспортные самолеты С-47 и С-119 “Товарные вагоны”. Запасная взлетно-посадочная полоса находилась чуть севернее Изабелъ, однако никогда не использовалась.

Руководствуясь классическими правилами, французы предполагали встретить бойцов Вьетминя минометным и артиллерийским огнем в самом начале атаки или же еще при выходе коммунистов на исходные рубежи. При этом французская пехота оставалась бы за фортификационными сооружениями, прикрытая от огня поддерживающих наступление орудий Вьетминя. Когда вьетминьцы попытаются прорваться сквозь минные поля и проволочные заграждения, то попадут в зону пулеметного и ружейного обстрела. И наконец, если нападающим удастся пробиться к укреплениям и захватить какое-то из них, французские парашютисты силами одного или двух батальонов контратакуют неприятеля при поддержке танков.

Сами по себе замыслы Кастри были разумными, но ему, к сожалению, не удавалось претворять их в жизнь. Возможно, главной слабостью обороны являлась ненадежность полевых фортификационных сооружений. Прошло много времени, прежде чем в конце декабря французское руководство осознало, что Дьен-Бьен-Фу не может оставаться наскоро укрепленной “бухтой”, поскольку его защитникам придется пережидать артобстрелы и сдерживать массированные атаки вражеской пехоты. Но потерянное время стало не единственной проблемой. Прежде всего, в долине не хватало материала для строительства основательных оборонительных рубежей. Раскатав по бревнышку все постройки в округе, французы добыли лишь 5 процентов требовавшегося им дерева‹6›. Командам, которые отправлялись на заготовку леса к подножиям ближайших гор, не давали работать бойцы Вьетминя. Ограниченная пропускная способность французского воздушного моста, через который гарнизон получал все необходимое, не позволяла авиации осуществлять сверх того еще и крупномасштабные поставки строительных материалов.

Не имея крупных бревен, стальных конструкций и цемента, защитникам плацдарма приходилось поглубже закапываться в землю и надеяться на лучшее. Однако и тут существовали свои сложности. Почва в долине была настолько слабой и рыхлой, что гарнизону с трудом удавалось вырыть неглубокие траншеи и оборудовать огневые точки, а артиллерия противника быстро “перекапывала” всю эту грязь, сводя на нет усилия французов. И без всяких снарядов вода размывала земляные укрепления, когда же в апреле необычно рано пришел муссон, то, вопреки ожиданиям, он не смыл коммунистов с гор, но затопил защитников плацдарма в долине. Позиции их частично ушли под воду. Что же касается опорного пункта Изабель, то он оказался почти полностью затопленным.

Еще одним слабым местом французской обороны являлось отсутствие возможности маскироваться и прятаться. Все имевшиеся в округе деревья пришлось срубить на строительство укреплений, кустарник же пошел на дрова для костров. В результате французские рубежи отлично просматривались с гор, бойцы Зиапа видели все артиллерийские, минометные и пулеметные огневые точки, все окопы и заграждения из колючей проволоки. Благодаря этому вьетминь-цы могли создавать точные модели вражеских линий обороны и сколько угодно проигрывать предстоящие атаки. Почему французы не пользовались легкой и простой в транспортировке камуфляжной сеткой, остается так и не разгаданной загадкой.

Вдобавок ко всему французам не хватало артиллерийской поддержки. По американским меркам, французам следовало бы разместить в Дьен-Бьен-Фу втрое больше орудий. При этом корректировка огня находилась на таком низком уровне, что нередко снаряды французских гаубиц попадали по собственным войскам. Контрбатарейная борьба, для которой в долину по воздуху доставили 155-мм гаубицы, велась неэффективно. Причиной тому становились не только хитрости коммунистов, умело маскировавших и прятавших свои орудия в зарослях, но и неумение французов грамотно обнаруживать цели и выстраивать правильные схемы ведения огня. И наконец, французы размещали гаубицы в открытых орудийных окопах, без какой-либо защиты над головой, в результате чего во время сражения артиллеристы оказывались ранеными или убитыми, а обслуживаемые ими орудия получали повреждения и выходили из строя‹7›.

И последнее, самое главное – планирование контратак, этот важный элемент любой обороны. Все понимали, что рано или поздно упорный противник взломает рубежи. Потому в ретроспективе особенно удивительным представляется то, что Наварр, Коньи и Кастри, возлагавшие основные надежды на контратаки, так мало сделали для подготовки к ним. Ни один из немногих разработанных вариантов контратаки не был отрепетирован заранее. Генерал Катру, возглавлявший комиссию, расследовавшую причины поражения в сражении на северо-западе Вьетнама, обвинял Коньи в том, что тот вел лишь “бумажную” подготовку и не организовал никаких практических занятий, включавших перемещения войск на местности. Катру заявляет, что тренировочные учения выявили бы недочеты планов контратак‹8›. В марте 1968 года, когда аналогичная ситуация разворачивалась вокруг базы Ке-Сань, штаб Командования США по оказанию военной помощи Южному Вьетнаму (КОВПЮВ), тогда возглавляемого генералом Вестморлендом, провел детальное изучение сражения при Дьен-Бьен-Фу. По результатам исследования аналитики из этого штаба пришли к выводу, что недоработки при планировании контратак стали наиболее слабой стороной всей французской операции по обороне Дьен-Бьен-Фу. Помимо того что, как отмечал генерал Катру, французы пренебрегли тренировочными учениями, аналитики из американского штаба указали на то, что не была проведена разведка маршрутов и позиций атаки. Также специалисты из КОВПЮВ констатировали факт, что, хотя возглавлять контратаку предстояло танкам, французское командование не запланировало и не провело ни одного практического занятия по координации действий пехоты и бронетехники‹9›.

Всеми перечисленными выше недостатками и недоработками, всеми слабостями обороны французы были, прежде всего, обязаны недооценке Зиапа и Вьетминя. Французское командование пребывало в пагубном убеждении, что коммунисты располагают лишь минометами и небольшим количеством 75-мм гаубиц, и тешило себя напрасной надеждой, что Зиапу не хватит боеприпасов даже для такого маленького артиллерийского арсенала. Французы рассчитывали на то, что им удастся подавить огонь противника с помощью контрбатарейной борьбы и атак с воздуха, и потому не озаботились проблемой строительства мощных оборонительных рубежей.

С самого начала кампании недоработки в концепции ведения боевых действий и просто недостаток элементарного понимания целей и задач операции помешали французскому командованию выработать верный план обороны. Со времени выброски воздушного десанта 20 ноября прошел целый месяц, прежде чем Наварр и Коньи отказались наконец от мысли превратить Дьен-Бьен-Фу в центр, откуда будут осуществляться дальние “лучевые рейды” по тыловым базам и линиям коммуникаций противника. Муссируя химерические идеи, французское руководство не сделало почти ничего для подготовки плацдарма к длительной и упорной борьбе. Даже когда войска Зиапа плотно обложили Дьен-Бьен-Фу, а концепция “бухты” приказала долго жить, Коньи продолжал строить оборону на серии контратак, удары которых будут направлены во все стороны.

По крайней мере, к началу марта Наварр яснее видел опасность ситуации, складывавшейся вокруг Дьен-Бьен-Фу. 4 марта главнокомандующий решил переправить в долину по воздуху два или три дополнительных батальона, чтобы дать возможность Кастри оборудовать еще одну оборонительную позицию между центральным узлом обороны и опорным пунктом Изабель. Коньи возразил, что в Дьен-Бьен-Фу и так уже слишком много народу, не хватает места для всех, а командование транспортной авиации не сможет обеспечить всем необходимым дополнительный воинский контингент. Энергичный генерал Коньи убедил Наварра, что находившиеся тогда в Дьен-Бьен-Фу двенадцать пехотных батальонов с приданными им подразделениями поддержки представляют собой вполне достаточную силу для того, чтобы одержать “крупную победу на оборонительных рубежах”.

После поражения при Дьен-Бьен-Фу, когда пришло время делить ответственность, неумеренный оптимизм командующего войсками в Тонкинской дельте стал причиной перепалки между Коньи и Навар-ром. Коньи никогда не отрицал сделанного им (в присутствии главнокомандующего и Кастри) заявления. Он объяснил свое высказывание стремлением поддержать Кастри, чтобы тот не падал духом, в то время как сам в действительности думал иначе. Жюль Руа замечает, что если у Коньи и были какие-то причины высказываться подобным образом, находясь в Дьен-Бьен-Фу, то свою озабоченность обстановкой и возможными последствиями он мог бы выразить в самолете, увозившем обоих генералов обратно в Ханой‹10›.

Поведение Коньи заслуживает в данном случае самого сурового осуждения. Он делал свое заявление не перед рядовыми и младшими офицерами – в подобном случае его паттоновская бравада была оправданна как средство поддержания морального духа личного состава. Коньи обращался к непосредственному начальнику и старшему из подчиненных, причем оба они являлись профессионалами военного дела. И Наварр, и Кастри имели полное право услышать от Коньи искреннее мнение о ситуации. В американской армии в таких случаях в общем-то справедливо говорят, что “у старших офицеров нет боевого духа”. Старшие начальники часто прибегают к попыткам морально поддержать военнослужащих более низкого ранга, в то время как сами остаются по большей части невосприимчивы к воздействиям подобного рода. Находясь среди равных по званию коллег, они ждут от них правдивого суждения о ситуации, даже когда эта ситуация безнадежна. Поведение Коньи 4 марта было, по меньшей мере, непрофессиональным, если не сказать больше – бесчестным.

Специалисты в области военной истории задаются вопросом, Почему Наварр, Коньи и Кастри не удосужились вывести два тайских батальона и одиннадцать рот тайской же мобильной группы из Дьен-Бьен-Фу и не заменили их частями, обученными сражаться в условиях изматывающей осады. Наварр считает данную оплошность одной из причин поражения‹11›.

Мы все больше говорили о стратегических ошибках и просчетах Наварра и Коньи, однако за катастрофу в Дьен-Бьен-Фу несет ответственность также и Кастри. Похоже, что с самого своего вступления в должность командующего войсками в Дьен-Бьен-Фу он по большей части занимал пассивную позицию, позволяя, так сказать, событиям управлять собой. Конечно, отсутствие надежных укреплений можно объяснить объективными факторами (главным образом физической неспособностью транспортной авиации справиться с поставками необходимых материалов), но Кастри следовало обеспечить маскировку позиций, чтобы иметь возможность спланировать контратаки и потренировать личный состав, а также позаботиться о том, чтобы поместить Изабель поближе к главным позициям. У полковника не существовало ни обоснованного плана, ни четко выстроенной схемы приоритетов. Поневоле приходишь к выводу: оборона не являлась стихией Кастри, а потому он не годился для решения возложенных на него задач.

Наверное, особенно наглядно разница между тем, как была организована подготовка к сражению у Зиапа и у его противника, просматривается в том, где командующие двумя противоборствующими армиями разместили свои ставки. Наварр направлял действия французских войск из огромного здания с кондиционерами в Сайгоне, Коньи из другого, не менее впечатляющего строения в Ханое, а Кастри из укрепленного блиндажа в Дьен-Бьен-Фу, где обедал на столе, застеленном чистейшей, без единого пятнышка, скатертью и заставленном серебряной посудой. Зиап же в декабре перенес свой командный пункт в пещеру около Туан-Гиао. Из своего личного бомбоубежища он руководил сложнейшей операцией, в итоге принесшей ему победу. Он находился в постоянном контакте с командирами, вместе с ними переносил нужду и воодушевлял их на великие свершения. Отличались, конечно, не только сами штаб-квартиры руководителей, отличались их стили жизни, культуры, к которым они принадлежали, но самое главное, не шли ни в какое сравнение преданность делу и воля к победе.

Фаза I – 13-28 марта

Фаза I штурма Дьен-Бьен-Фу началась в 17.00 13 марта 1954 года. Зиап тщательно подбирал и время и дату. Час позволял артиллерии Вьетминя обстреливать французские позиции при дневном свете, тогда как пехотную атаку прикрывали бы сумерки раннего вечера. 13 марта привлекало Зиапа тем, что на этот день приходилось новолуние, что делало ночь темной, но не настолько, чтобы атакующие не могли координировать свои действия. Спустя полтора десятка лет американцы назовут это время “луной Вьетконга”. В течение многих лет коммунисты будут разворачивать наступления под лунным серпиком, повернутым в ту или другую сторону.

Из радиоперехватов французы знали день и час вражеского штурма. Не являлось для них секретом и направление. Неделями защитники наблюдали за тем, как силы Вьетминя медленно концентрируются в районе Габриель и Беатрис. Эти опорные пункты находились на отшибе, артиллерия из Изабель не могла оказать им поддержку, а французским частям с центральной позиции было трудно выручить их своей контратакой. Словом, все говорило о том, что первым делом Зиап атакует здесь.

Зиап вполне разумно решил начать с Беатрис. И Беатрис и Габриель обороняли лучшие части, Беатрис – батальон Иностранного легиона, а Габриель – алжирский батальон, покрывший себя славой в предыдущих сражениях{79}. Габриель был более мощным опорным пунктом, единственным, имевшим вторую оборонительную линию. К тому же его легче было поддержать контратакующими силами с центральной позиции.

Зиап запланировал продолжительный штурм силами шести батальонов из 141-го и 219-го полков 312-й дивизии, сгруппированными в три колонны по два батальона. Каждая колонна нацеливалась на сектор, обороняемый одной неполной по численности французской ротой. Пехоту должны были поддержать огнем 105-мм и 75-мм гаубицы и 82-мм и 120-мм минометы. Зиап собирался начать артподготовку по Беатрис, Габриель и огневым точкам французской артиллерии в центре плацдарма в 16.00 13 марта. Но, как это часто бывает на войне, случилось непредвиденное. Обнаружив у себя под носом, всего в 200 метрах от Беатрис, позиции штурмовых частей Вьетминя, французы в 12.00 послали подразделение на зачистку, чем вынудили артиллерию коммунистов открыть огонь раньше намеченного часа. Артиллеристы Зиапа стреляли точно и снарядов де жалели. Восточные укрепления Беатрис обратились в прах, минометная батарея с Габриель умолкла. Противник накрыл французскую артиллерию также и на главной позиции, выведя из строя два орудия и убив и ранив несколько бойцов расчета. Артогонь вьетконговцев обрушился и на аэродром, отчего находившиеся там самолеты, склады горючего и боеприпасов начали взрываться и гореть. Тут же французов поджидал и другой сюрприз. Когда уцелевшие самолеты взлетели, чтобы нанести удар по вьетминьцам или же просто для того, чтобы спастись, они немедленно угодили под прицельный огонь 37-мм зениток. В итоге на летном поле и в воздухе было уничтожено несколько французских самолетов.

Ровно в 17.00 штурмовые пехотные части 312-й дивизии устремились вперед на ошеломленных легионеров – защитников опорного пункта Беатрис. В 18.15 батальонный шеф Пего, командовавший легионерами, вызвал огонь французской артиллерии прямо в зону перед последней линией обороны. В 18.30 снаряд, выпущенный из вьетминьского орудия, угодил в командный пост на Беатрис, где погиб Пего вместе со всем штабом. Через несколько минут другой снаряд сразил подполковника Гоше, командира северного сектора обороны, непосредственного начальника Пего{80}. Так, два выстрела лишили Беатрис обоих командиров и возможности корректировать огонь. Очень скоро каждая из трех рот легионеров стала вести свое отдельное сражение. В 22.30 перестала существовать 10-я рота. В 23.00 от 11-роты пришло радиосообщение о том, что бой идет возле ее командного бункера. В 00.15 14 марта вызвала огонь французской артиллерии на себя и ушла из эфира 9-я рота. Обе стороны понесли большие потери. Согласно одному источнику, погибло 400 из 500 защитников Беатрис‹12›, по другим данным, 550 из 750{81}. 312-я дивизия лишилась значительной части своих штурмовых сил, потеряв 600 человек убитыми и 1200 тяжелоранеными.

На следующее утро, в 07.30 14 марта французы попытались организовать контратаку в направлении Беатрис силами танков и парашютистов с центральной позиции. Интенсивным огнем вьетминьцы быстро “вогнали атаку в землю”. Пока парашютисты и танки перегруппировывались, к ним приковылял из Беатрис израненный лейтенант легионеров, который принес послание от генерала Ле Тронг Тана, командира 312-й дивизии Вьетминя. Тан предлагал на четыре часа прекратить боевые действия, чтобы стороны могли вынести раненых и убитых из разрушенных укреплений Беатрис. После некоторых колебаний, запросив разрешение из Сайгона, Кастри согласился. Он отложил контратаку на Беатрис, а позже, когда яснее разобрался в ситуации, и вовсе отказался от этой идеи.

Взятие Беатрис еще больше воодушевило коммунистов и произвело удручающее впечатление на французов. Зиап хорошо понимал важность первой победы в сражении за Дьен-Бьен-Фу для морального состояния бойцов Вьетминя. Руководители вновь и вновь не уставали повторять своим людям, что они могут бить французов и разобьют их. Зиап сам говорит о том, что он и другие командиры были готовы на все, чтобы воодушевить солдат и вселить в них веру в успех в первом бою‹14›. Зиап совершенно очевидно усвоил непреложный закон, известный каждому ветерану: “всегда побеждай в первом бою”.

14 марта 1954-го у обеих сторон хватало дел. Зиап перемещал живую силу и артиллерию для броска на Габриель. Часть орудий Вьетминя продолжала “утюжить” аэродром, уничтожая последние самолеты, полосу, диспетчерскую башню и радиомаяк. Так, уже на второй день сражения французы лишились возможности пользоваться летным полем. Отныне они должны были сбрасывать гарнизону подкрепления и все необходимые грузы только на парашютах, то есть применять самый неэффективный из всех способов обеспечения, используемых в современной войне. Уничтожив аэродром, Зиап окончательно одержал победу в “войне тылов”, жизненно важной борьбе, от исхода которой так сильно зависела судьба сражения за Дьен-Бьен-Фу.

14 марта французы готовились к вражескому штурму Габриель, Которого ожидали предстоящим вечером. В 14.45 с “Дакот”, косяком пролетевших над плацдармом, десантировался 5-й вьетнамский парашютный батальон (BPVN), приземлившийся в прежних зонах выброски около центрального узла обороны. По каким-то неведомым причинам транспортные самолеты избежали заградительного огня средств ПВО Вьетминя, но сами парашютисты понесли потери от вражеской полевой артиллерии, накрывшей место их приземления. Так или иначе, к 18.00 5-й BPVN закрепился на позиции Элиан.

В 17.00 14 марта орудия Зиапа открыли сильный огонь по форту Габриель и артиллерийским огневым позициям в центре французской обороны. В 20.00 на штурм Габриель с северо-запада и с северо-востока бросились 88-й и 102-й полки 308-й дивизии Вьетминя. Коммунисты продвигались медленно, неся серьезные потери. К 12.00 французам удалось остановить наступление противника. В 2.30, уже 15 марта, артиллерия вьетминьцев прекратила обстрел Габриель, а пехота окопалась на занятых позициях. Передышка оказалась непродолжительной. В 03.30 с новой силой заговорили гаубицы и минометы вьетминьцев, а их пехота вновь пошла вперед. Две французские роты с северной стороны Габриель лишились всех офицеров и понесли большие потери. Медленно, с боем, остатки обеих северных рот начали подаваться назад и отступать к остальным ротам, державшим оборону на вершине и южном склоне холма, возвышавшегося в центре опорного пункта.

В 04.00 вьетминьский артиллерийский снаряд попал в командный пункт батальона, тяжело ранив командира{82}, его заместителя и, большинство военнослужащих штаба. В результате этого попадания батальонный командный пункт утратил всякую радиосвязь со своими ротами, а также с Кастри. Защитники Габриель, подобно их товарищам в Беатрис накануне ночью, из-за одного выстрела лишились управления и возможности координировать собственные действия.

Кастри приказал полковнику Ланглэ, ранее командовавшему частями парашютистов, а теперь возглавлявшему резерв и отвечавшему за оборону главных позиций, контратаковать силами танков и пехоты. Ланглэ назначил головным подразделением роту 1-го парашютного батальона Иностранного легиона (1-го ВЕР), а затем выбрал в качестве основной группы атакующих прибывший накануне 5-й вьетнамский парашютный батальон (5-й BPVN). Тем самым он совершил крупную ошибку, обрекшую рейд на провал еще до начала. Солдаты и офицеры 5-го BPVN были измотаны тяготами предшествующего дня и не знали структуры сложного комплекса проволочных заграждений в Дьен-Бьен-Фу. Они находились в юго-восточном секторе главного участка обороны, а значит, чтобы выйти на позиции для контратаки, им предстояло пересечь весь центр укреп-района. Но что всего важнее, 5-й BPVN не обладал ни решимостью, ни опытом двух других имевшихся в наличии частей, 1-го ВЕР и 8-го ударного парашютного батальона (8-го ВРС). Ланглэ никогда и нигде не давал сколь-либо вразумительного объяснения сделанному выбору. Фэлл предполагает, что полковник стремился оберечь парашютистов, ранее бывших под его командой, от ненужных потерь в акции, которая, как он предвидел, могла закончиться неудачей‹15›.

Контратака началась в 05.30. К 07.00 части вышли к броду через небольшой ручей, протекавший между центральной позицией и Габриель. Здесь они попали под минометный и артиллерийский обстрел, а также под огонь пехотного батальона вьетминьцев, окопавшегося в нескольких сотнях метров к северо-западу. Танкисты и рота 1 -го ВЕР, хорошо знавшие местность, на скорости проскочили вперед и понесли лишь минимальные потери. Небольшая часть 5-го BPVN последовала за авангардом и тоже ушла из зоны обстрела. Остальные же залегли, скованные ужасом, не находя в себе сил подняться под градом мин, снарядов и пуль. В результате контратака была фактически сорвана. Остаткам алжирского батальона, защищавшего Габриель, удалось соединиться с танками и ротой 1-го ВЕР, напоровшимися на сильный огонь к югу от Габриель. В начале девятого часа утра все эти сильно потрепанные части начали трудное отступление к центру плацдарма, куда и добрались спустя примерно час.

Снова, как и в боях за Беатрис, обе стороны понесли серьезные потери. Оборона Габриель и неудачная контратака обошлись французам примерно в 1 000 человек. Урон коммунистов составил от 1000 до 2000 убитыми и, вероятно, вдвое больше ранеными. Зиап дорого заплатил за обладание Беатрис и Габриель.

Интересно, что ни Наварр, ни Зиап в своих книгах не посвятили большого места сражениям за Беатрис и Габриель. Наварру хватило страницы текста, Зиапу – приблизительно двух. Наварр. с его тенденцией все упрощать, списывает потерю обоих опорных пунктов на внезапную потерю управления, вызванную попаданиями снарядов в командные бункеры‹16›. В свою очередь, Зиап ни словом не упоминает о первоначальной атаке против Габриель, очевидно, потому, что французам удалось ее отбить. Зиап заявляет, что пехота Вьетминя пошла на штурм не ранее 02.00, – явная ложь, о чем говорят и большиe потери, понесенные вьетминьцами накануне вечером‹17›.

После падения Беатрис и Габриель на северной полуокружности обороны остался только опорный пункт Анн-Мари, занимаемый 3-м тайским батальоном{83}. Он пал 17 марта, став жертвой политической дay трань. На протяжении недель коммунисты забрасывали тайцев листовками. Работа налаженной пропагандистской машины в сочетании с падением Беатрис и Габриель способствовала полной деморализации тайской части. В ночь 15 марта тайцы начали дезертировать из Анн-Мари, а к утру 17 марта под прикрытием тумана 3-й тайский батальон практически целиком перебежал к противнику. Некоторые, устав воевать, подались к семьям в горы. Французы и немногие оставшиеся тайцы ушли к центру плацдарма, присоединившись там к защитникам опорного пункта Югетт.

Опытному солдату трудно упрекнуть тайцев. Прежде они хорошо сражались, даже во время осады На-Сана, но бои, происходившие при Дьен-Бьен-Фу, были не в их стиле. Отдел пропаганды армии Зиапа потрудился на славу, и если у тайцев еще оставалась какая-то воля к сопротивлению, то ее последние остатки улетучились, когда после падения Беатрис и Габриель они увидели, какая судьба их ожидает. Для того чтобы после этого остаться в Анн-Мари, требовались огромное мужество и крепкая дисциплина.

В том, что произошло, в первую очередь надо винить Кастри, Коньи и Наварра, разместивших тайскую часть в долине, да к тому же на ключевом форпосте.

С оставлением Анн-Мари закончилась фаза I сражения. Несмотря на потери, понесенные коммунистами, счет был, несомненно, в их пользу. Решение Зиапа начать боевые действия с уничтожения трех северных форпостов следует признать вполне обоснованным. Несколько удаленное от центра положение делало эти опорные пункты уязвимыми, а разбросанность позволяла штурмовать их поодиночке. Порядок, в котором осуществлялись атаки на укрепления, диктовался холодным расчетом, строившимся на оборонительном потенциале каждого отдельного пункта, начиная с самого слабого и кончая таким, где ситуация позволяла решить дело без боя. Зиап твердо усвоил главное – бойцам Вьетминя необходимо выиграть первые бои, чтобы показать и себе и противнику, что они могут захватывать хорошо укрепленные позиции.

Потери войск Зиапа были тяжелыми, особенно в атаках на Габриель, где они потеряли больше людей, чем при овладении любым другим опорным пунктом во время всего сражения. Знаменитая 308-я дивизия была настолько ослаблена понесенным там уроном, что не смогла оправиться до самого конца кампании. Однако, оценивая события в ретроспективе, поневоле приходишь к выводу: иного выхода, кроме развернутой атаки в лоб, у Зиапа не существовало, а потому ему приходилось оплачивать победы кровью своих солдат – большой кровью.

Затишье – 17-30 марта

Период с 17 по 30 марта отмечен ослаблением боевой активности, это – передышка между фазой I и фазой II. Обе стороны активно занимались подготовкой к новому этапу боев – сражению за опорные пункты на восточных холмах (Элиан и Доминик), господствовавших над центральной позицией, а также за Югетт 7 и 6 – укрепления, которые прикрывали аэродром с севера и северо-запада. За эти двенадцать дней солдаты Зиапа прорыли свыше 100 километров траншей. Коммунисты окружили форты в центре плацдарма, отрезали от главной позиции опорный пункт Изабель и приготовились штурмовать Элиан, Доминик и Югетт.

Для французов указанный период отмечался не только быстрым возвращением к ним утраченного наступательного духа, но и, что особенно важно, кризисом командования. Утрата Беатрис, Габриель и Анн-Мари сделала очевидным как для старших офицеров окруженного гарнизона, так и для генерала Коньи, находившегося в Ханое, некомпетентность полковника де Кастри в роли руководителя обороны Дьен-Бьен-Фу. Хуже того, после потери северных форпостов он самоизолировался в своем бункере, фактически перестав исполнять обязанности командующего.

17 марта, около полудня, Коньи попытался добраться в Дьен-Бьен-Фу, но артиллерийский и минометный огонь, который вели вьетминьцы по летному полю, не позволил самолету приземлиться, и генералу пришлось вернуться в Ханой. Совесть и чувство долга начали терзать Коньи. Он сознавал или, по крайней мере, чувствовал, что Кастри не может и не сможет должным образом организовать оборону Дьен-Бьен-Фу. Какое-то время – наверное, несколько дней – генерал мучительно спорил с собой относительно того, не стоит ли ему прыгнуть с парашютом, чтобы, приземлившись в Дьен-Бьен-Фу, лично взять на себя командование гарнизоном. Чувство персональной ответственности за Дьен-Бьен-Фу говорило командующему войсками в дельте, что так ему и следует поступить, но здравый смысл диктовал обратное. Штаб указывал начальнику, что круг его обязанностей не ограничивается Дьен-Бьен-Фу, а потому он не может, бросив все, добровольно запереть себя в стенах укреплений окруженного лагеря. Офицеры указывали командиру и на то, что в случае падения Дьен-Бьен-Фу сам он может оказаться ценным приобретением для противника. Во-первых, Коньи владел важнейшими военными тайнами, к тому же в роли заложника он, несомненно, превратился бы в руках коммунистов в удобный инструмент пропаганды и психологического давления. В конечном итоге штабисты убедили начальника, однако из-за решения отказаться от попытки десантироваться в Дьен-Бьен-Фу Коньи, человеку, безусловно, храброму, пришлось жить дальше с чувством неизбывной вины.

Главный вопрос, возникающий в данной ситуации в отношении Коньи (да и любого другого офицера, оказавшегося на его месте), звучит так: а могло ли его присутствие в Дьен-Бьен-Фу кардинальным образом все изменить? Учитывая то, какие силы стянул и сосредоточил Зиап вокруг долины, представляется крайне сомнительным, что даже Коньи, лично командуя контингентом в Дьен-Бьен-Фу, смог бы предотвратить или хотя бы в значительной степени оттянуть его падение. Жюль Руа утверждает, что, отказавшись в конце концов от идеи спуститься на парашюте в Дьен-Бьен-Фу, Коньи поступил правильно. Руа аргументирует это тем, что за Дьен-Бьен-Фу отвечал Наварр, а потому с моральной точки зрения Коньи поступил правильно, отказавшись от решения лично возглавить оборону плацдарма‹18›. Бернард Фэлл, комментируя мнение Руа, называет его оценку действий Коньи “благовидным предлогом” и указывает на то, что командующий войсками в Тонкинской дельте полностью разделял с Наварром ответственность за выброску десанта 20 ноября. Фэлл считает, что, если Коньи хотел избежать последствий, ему в знак протеста следовало подать в отставку. Как командующему ему в любом случае приходилось отвечать за организацию обороны плацдарма, а потому, десантировался бы он в Дьен-Бьен-Фу или нет, не имело ровным счетом никакого значения‹19›. И тут Фэлл, безусловно, прав.

Можно сочувствовать Коньи, но вместе с тем трудно понять, почему он не предпринял сам или не рекомендовал Наварру пойти на шаг, к которому совершенно очевидно подталкивала ситуация, – заменить Кастри. Вне сомнения, в Индокитае или во всей французской армии должен был найтись полковник, бригадный или даже дивизионный генерал (в конце концов силы в Дьен-Бьен-Фу достигали по размерам дивизии), способный принять на себя командование контингентом защитников плацдарма и воодушевить их. Наварр в своей книге вскользь касается данного вопроса, но лишь пишет, что Кастри являлся лучшим из имевшихся в наличии офицеров, а кроме всего прочего, в распоряжении у него (Наварра) было очень мало генералов‹20›. Из всего этого поневоле напрашивается вывод, что, хотя Наварр и думал о том, как исправить ситуацию, в конечном итоге его больше заботил поиск подходящего объяснения.

Неизбежно улаживать вопросы, от решения которых так или иначе отказались их начальники, приходилось подчиненным Кастри. Любые пустоты, в том числе и “вакуум командования”, заполняются. Кастри фактически сложил с себя полномочия, Коньи и Наварр не спешили заменить его, обязанность коменданта Дьен-Бьен-Фу предстояло принять на себя кому-то из старших офицеров на месте. В этом вопросе много неясностей. Бернард Фэлл пишет, что 24 марта полковник Ланглэ, руководивший войсками на центральных позициях, и его соратники – командиры парашютных частей, все в полном вооружении, явились к Кастри и прямо потребовали от него, чтобы тот передал Ланглэ фактические командные полномочия (при том, что формально Кастри останется на своем посту)‹21›. По всей видимости, Кастри не стал возражать. Начиная с того момента, по словам Ланглэ, дававшего показания перед комиссией Катру, главной функцией Кастри стало посредничество между Дьен-Бьен-Фу и Ханоем‹22›.

Вместе с тем сведение роли Кастри исключительно до некоего “почетного курьера” представляется попыткой упростить ситуацию. Вероятно, полковник все же продолжал исполнять какие-то обязанности командира. 27 марта, спустя три дня после того, как Ланглэ, по его собственным словам, принял фактическое руководство, Кастри вызвал батальонного шефа Бижара, командира одного из парашютных батальонов, и приказал ему сформировать тактические силы для уничтожения зенитных орудий, угрожавших аэродрому. Когда Бижар попросил увеличить время, отведенное на подготовку к выполнению задания, Кастри отказал и велел действовать. Все это заставляет усомниться в пассивной роли Кастри. С другой стороны, если бы организовать атаку приказал Коньи (из Ханоя), тогда Кастри поступил бы именно так, как поступил. Фэлл упоминает, что Кастри продолжал оказывать некоторое влияние на организацию обороны‹23›. Вероятно, правда заключается в том, что Ланглэ принял на себя фактическое руководство действиями защитников плацдарма, а Кастри превратился в “почетного командира”, передающего сообщения в Ханой и “дававшего советы” относительно того, что нужно делать в Дьен-Бьен-Фу. Очевидно и то, что по мере ухудшения ситуации на оборонительных рубежах Кастри все больше дистанцировался от реальных дел и все меньше влиял на события.

Любой опытный военный смотрит на любую узурпацию командования с большой настороженностью. При самом скверном раскладе, смещение командира в военной части чревато мятежом и развитием неуправляемой ситуации. Но даже если подобная узурпация власти предпринимается с благими намерениями и не влечет за собой самых пагубных последствий, такая акция не проходит даром Для офицеров, решившихся на столь трудный шаг из-за того, что их коллега, их товарищ не справился с задачей. Еще больнее бьет по Узурпаторам осознание того факта, что действиями своими они неминуемо наносят удар по самой системе военной иерархии, по фундаменту, на котором стоит здание дисциплины воинской части, по Тому, без чего немыслима никакая армия.

Период затишья с 17 по 30 марта был отмечен не только фактической сменой командира французского контингента в Дьен-Бьен-Фу, но и последней французской наступательной операцией в долине. Организовать ее французов побудило отчаяние, вызванное потерями их авиации от зенитного огня Вьетминя, который велся с позиций к западу от основного рубежа плацдарма. Утрата северных форпостов нанесла серьезный удар по французской системе воздушного снабжения войск и эвакуации раненых. Из-за огня артиллерии и зенитных пулеметов, простреливавших летное поле, 26 марта пришлось отказаться даже от таких “полетов милосердия”. Что же касается поставок всего необходимого, французы попытались сбрасывать грузы на парашютах с небольших высот. Однако при таком подходе транспортная авиация несла серьезные потери от огня средств ПВО Вьетминя – 37-мм зениток и крупнокалиберных пулеметов. 27 марта полковник Нико – тот самый офицер, который указывал Наварру на сложности, которые неминуемо возникнут у французов с организацией авиасообщения с Дьен-Бьен-Фу, – отдал приказ пилотам, до того осуществлявшим выброски грузов с 800 метров, в дальнейшем увеличить высоту до 2000 м. Но даже после принятия таких мер предосторожности все равно ожидалось, что потери будут большими. В общем, в тот же вечер Кастри, вероятно по настоянию Коньи и Нико, вызвал Бижара, приказав ему на следующий день сделать вылазку и уничтожить зенитные установки в районе деревень Бан-Бан и Бан-Онг-Пет, находящихся в трех километрах к западу от Дьен-Бьен-Фу. Бижар, сидя в блиндаже Кастри, за шесть часов разработал на карте комбинированную операцию, к проведению которой предполагалось привлечь три парашютных батальона (8-й ударный, 6-й ВРС и 1-й ВЕР), пехотный батальон Иностранного легиона, танковый эскадрон и всю артиллерию с центральной позиции. Наземным частям должна была оказать непосредственную поддержку с воздуха французская штурмовая авиация. В 02.00 28 марта Бижар, возглавлявший тактическую группу, отдал приказы подчиненным ему командирам и офицеру связи с ВВС. По собственным словам Бижара, действовать все должны были “точно, аккуратно и быстро”‹24›. Зенитчиков прикрывала закаленная в боях воинская часть, 36-й полк 308-й дивизии. Местность, по которой предстояло наступать французам, не давала им шанса скрытно подобраться к цели. Вместе с тем действовать надо было так, чтобы застать противника врасплох, в противном случае лучшие боевые части гарнизона понесли бы невосполнимые потери.

План Бижара был прост. Фактор внезапности предполагалось обеспечить быстротой проведения операции. Войска должны были ворваться на позиции противника, уничтожить зенитные пулеметы и уйти, прежде чем артиллерия Вьетминя сможет открыть по атакующим французам сосредоточенный огонь. Защитники плацдарма уже осознали недостатки метода, применяемого вражескими артиллеристами, всю неповоротливость их системы стрельбы прямой наводкой. Коммунисты не могли быстро переносить огонь большого количества орудий на тот или иной участок, и французы собирались воспользоваться этим. Рейд должен был предваряться непродолжительной, но интенсивной артподготовкой. Парашютистам и танкистам надлежало вступить в дело, следуя за “подвижным огневым валом”. 8-му ударному батальону предстояло атаковать Бан-Бан, а 6-му ВРС – Бан-Онг-Пет. Два батальона Иностранного легиона предполагалось использовать как резерв. Танки должны были сопровождать пехоту, а авиация – наносить удары по обеим деревням и возвышенностям между ними.

Старик Мольтке говорил: “План – всегда первая жертва боя”. Несмотря на справедливость этого замечания, в данном случае, как это ни странно, все прошло именно так, как планировалось. Операция стартовала практически сразу же после того, как Бижар закончил разработку схемы предстоящих действий. Штурмовые части устремились вперед в 06.00, а в 15.30 они уже возвращались обратно без заметных потерь, уничтожив или захватив семнадцать пулеметных зенитных установок, убив 350 бойцов Вьетминя и взяв десятерых в плен. Показания пленных свидетельствовали о том, что вьетминьцы были застигнуты врасплох атакой французского гарнизона, который они считали полностью деморализованным. Потери французов составили двадцать человек убитыми и девяносто ранеными. V Предпринятая гарнизоном вылазка означала конец затишья между фазами I и II.

Фаза II – 30 марта – 30 апреля

На данном этапе главными целями Зиапа стали форпосты на пяти небольших возвышенностях к востоку от центра плацдарма. Французами эти пять пунктов были обозначены как (с юга на север) Элиап 2, Элиан 1, Доминик 2, невысокий холм между Доминик 1 и 2{84} и Доминик 1. Зиап поручил их штурм двум дивизиям, 316-йи312-й. Он также предусматривал провести отвлекающую атаку силами 308-й дивизии, Которой предстояло наступать на позиции Югетт 1, 6 и 7, расположенные к северу, северо-западу и северо-востоку от летного поля.

Пять восточных позиций защищали смешанные силы из французов, легионеров, вьетнамцев, африканцев и тайцев, всего около четырех некомплектных батальонов. Парашютные части, также неполные, составляли резерв. Позиции Югетт обороняла еще одна смешанная группа, равная по численности одному небольшому батальону.

Знал собирался применить те же тактические приемы, которые обеспечили ему захват Беатрис и Габриель. Вьетминьцы должны были начать сражение с массированной артподготовки перед самым наступлением сумерек. Когда темнота сгустится, в дело вступит пехота (в этом роде войск Зиап имел пятикратное превосходство над защитниками укреплений), саперы-подрывники бросятся на французов всей массой и, не жалея ни своих, ни чужих жизней, проложат путь товарищам. Несмотря на цену, которую предстояло заплатить за победу, Знал не видел иного выхода. Принимая во внимание дух самопожертвования, насаждавшийся в штурмовых частях Вьетминя, такая тактика должна была принести успех.

В 17.00 30 марта Зиап, завершив тщательную подготовительную работу, приступил к операции в рамках второй фазы кампании. Бойцы 312-й дивизии Вьетминя с такой скоростью устремились к укреплениям Доминик 1 и Доминик 2, что почти все проскочили зону заградительного огня французов. Защищавшая позиции алжирская часть быстро смешалась и в беспорядке отступила. 312-я дивизия овладела Доминик 1 к 18.30, а Доминик 2 – к 19.00, в результате чего создалась крайне опасная ситуация для всей обороны. Если бы такая же участь постигла Доминик 3 и 5, для французских укреплений к востоку от реки создалась бы прямая угроза с фланга, зона главного штаба в центре плацдарма оказалась бы открытой. Доминик 3 обороняла рота алжирцев, соотечественники которых так легко отдали врагу Доминик 1 и 2. Как долго продержалась бы рота? Ответить на вопрос не представляется возможным, поскольку в бой вступило другое подразделение французов, занимавшее Доминик 3, – африканская батарея 4-го колониального артиллерийского полка. Когда через их позиции побежала алжирская пехота, артиллеристы спокойно опустили стволы 105-мм гаубиц{85} до минимального угла возвышения, командиры орудий отдали приказ: “трубка ноль”, а бойцы прислуги установили взрыватели снарядов в нулевое положение. Превратив свои гаубицы в пушки, батарея открыла по массам вьетминьских пехотинцев, накатывавшимся на ее позицию с холмов Доминик 1 и 2. Залпы пробили целые коридоры в боевые порядках 312-й дивизии, и “умывшиеся кровью” вьетминьцы в замешательстве попятились. Но тут на них обрушился смертоносный “свинцовый дождь”, которым их стали поливать зенитные установки 12,7-мм пулеметов, расположенных около аэродрома. Бойцы Вьетминя частью залегли, частью попытались отойти, чтобы избежать губительного огня. Тут-то они и напоролись на минное поле. Атака 312-й дивизии захлебнулась. Так неожиданное действие батареи 4-го колониального артиллерийского полка, ставшее одной из тех случайностей, которые весьма часто влияют на исход итого или иного боя, фактически спасло Дьен-Бьен-Фу.

Более успешно действовала 316-я дивизия Вьетминя против марокканцев, защищавших Элиан 1. Этот укрепленный пункт пал через сорок пять минут после начала атаки. Позиция Элиан 2 с 17.00 подвергалась мощному обстрелу из гаубиц и минометов, а вскоре после того, как стемнело, части 316-й дивизии массой ринулись на ее штурм. К полуночи коммунистам удалось захватить примерно половину позиции и вытеснить французов с высоты.

Пока 312-я и 316-я дивизии Вьетминя сражались на восточной стороне французского лагеря, 308-я атаковала очень уязвимую позицию Югетт 7. Приступ, предпринятый вскоре после наступления темноты, увенчался успехом – коммунистам удалось разрушить и захватить северный бункер. Когда пехота Вьетминя устремилась в образовавшуюся брешь, стало:видно, что падение Югетт 7 предрешено. Однако один французский сержант, возглавив уцелевших защитников, сумел выбить противника с оборонительного рубежа и исправить ситуацию. К полуночи 30 марта положение французов стало критическим. На востоке они потеряли Доминик 1 и 2, а также Элиан 1, самую важную из пяти имевшихся там позиций. Кроме того, в руках вьетминьцев находилось более половины позиции Элиан 2, а их 308-я дивизия овладела частью Югетт 7.

Потеря Беатрис и Габриель кое-чему научила французских командиров. Один из этих уроков заключался в том, что контратака может увенчаться успехом, если будет начата сразу, до того, как противник успеет закрепиться на захваченных им опорных пунктах. Вскоре после полуночи смешанная группа, состоявшая из парашютистов иностранного легиона, марокканцев и французов (всех тех, кого коммунистам удалось выбить из Элиан 2), устремилась на врага и сумела вернуть половину утраченной ранее позиции. Не вполне ясно, кто приказал провести контратаку. Это мог сделать лейтенант Люккиани, командир парашютной роты, ранее отступившей с Элиан 2. Возможно, приказ отдал батальонный шеф Никольс, возглавлявший оборону Элиан 2, или же Бижар, находившийся на Элиан 4 и никогда не колебавшийся, когда ему приходилось вступать в бой самому. В любом случае Бижар поддержал ответную атаку Люккиани на Элиан 2, послав лейтенанту одну из своих рот с Элиан 4. Несмотря на то что французам удалось временно вернуть большую часть Элиан 2, в целом обстановка на пяти восточных возвышенностях для них складывалась незавидная. Они лишились Доминик 1, Доминик 1 и Элиан 1, а эти позиции, особенно Доминик 2, доминировали над французскими оборонительными рубежами к востоку от реки. Поэтому Ланглэ решил во второй половине дня 31 марта контратаковать противника на Доминик 2 и Элиан 1.8-му ВРС предстояло наступать на Доминик 2, а 6-му ВРС, усиленному подразделениями 5-го BPVN, – на Элиап 1. Контратака должна была стать самым важным делом почти для всех бойцов гарнизона, еще сохранивших способность сражаться.

Акция началась в 13.30. После ожесточенной борьбы 8-й ВРС отбил у противника Доминик 2, а 6-й ВРС вместе с вьетнамскими парашютистами овладел Элиан 1. Однако эти успехи французских частей оказались недолговечными. Вьетминьцы, не желавшие смиряться с неудачей, готовились вновь штурмовать высоты, а у утомленных боем французов уже не осталось подкреплений.

Вскоре после 15 часов Бижар, руководивший всеми участвовавшими в контратаке силами, сказал командиру 8-го ВРС, что помощи не будет, и если он не сможет удержать Доминик 2 имеющимися силами, то пусть потихоньку отходит. В 15.30 8-й ВРС начал отступать с Доминик 2. Поскольку с оставлением Доминик 2 открывался фланг Элиан 1,6-й ВРС и 5-й BPVN, в свою очередь, отошли к Элиап 4. Первоначальные достижения обратились в прах.

По замыслу Ланглэ, 3-й батальон 3-го пехотного полка Иностранного легиона и несколько танков должны были утром 31 марта подтянуться из Изабель и поддержать контратаку, проводимую после полудня. Ничего не вышло. Легионеры и танкисты, встреченные к северу от Изабель 57-м полком 304-й дивизии Вьетминя, были вынуждены вернуться на свой опорный пункт, потеряв пятнадцать человек убитыми и пятьдесят ранеными. В результате Ланглэ лишился последних резервов и понял, что форт Изабель теперь полностью отрезан от центра.

В 11.30 31 марта французские командиры уже знали, что батальон Иностранного легиона в Изабель не сможет прорваться и поддержать контратаки на Доминик 2 и Элиан 1, и все же отдали приказ о начале акции. Они ожидали, что Коньи пришлет им парашютный батальон. Такая надежда на то, что в последний момент к ним придет помощь с неба, лучше, чем что-либо еще, характеризует отчаяние французов.

С этими не прибывшими подкреплениями связана странная история. В начале вечера 30 марта Кастри попросил штаб Коньи прислать 31 марта в помощь осажденному гарнизону еще один воздушно-десантный батальон. Ему отказали, но форма отказа все же оставляла надежду на то, что позднее решение будет пересмотрено. Однако ничего подобного не произошло. Причины же того, что случилось, показались бы любому американскому офицеру просто невероятными.

История берет свое начало в Сайгоне во второй половине дня 30 марта, когда Наварр прочитал подробное донесение о потере восточных позиций. Около 17.00 главнокомандующий решил отправиться в Ханой и лично обсудить положение с Коньи. В Ханой Наварр прибыл в 01.45 31 марта – усталый, полусонный и раздраженный. Встречал главнокомандующего начальник штаба Коньи полковник Бастиани. Он извинился за отсутствие генерала, сказав, что тот так утомился событиями истекшего дня, что лег спать. Наварр молча сел в машину и поехал в штаб Коньи, где офицеры ввели главнокомандующего в курс дела‹25›.

Наварр, по-видимому, так и не ложился. В 04.00 31 марта он послал за Коньи, но адъютант сказал, что генерал не велел будить его. После такого ответа Наварр, как можно предположить, принял руководство штабом Коньи на себя. Они вместе с Бастиани разработали набор подробных инструкций для Кастри. К сожалению, Наварр не отдал распоряжения относительно отправки парашютного батальона, ожидавшего команды в аэропорту Гиа-Лам около Ханоя.

Такова версия событий утра 31 марта у Руа. Однако он известен как апологет Коньи. У Фэлла свое видение ситуации – куда менее выигрышное для командующего войсками в дельте. Исследователь уверяет, что Коньи не спал, а присутствовал на “дружеской вечеринке”, почему и не встретил Наварра‹26›. В любом случае Коньи не явился ни на летное поле, ни на штабное совещание. И то и другое – нарушение законов военной этики и протокола.

В 07.00 Наварр вновь послал за Коньи. Тот появился в штабе примерно в 07.45 и доложил Наварру о ситуации по состоянию на минувшую полночь. Беда в том, что с тех пор обстановка существенно изменилась, и Наварр, находившийся в ставке всю ночь, об этом знал. Позднее Наварр признавался Руа: “Я взорвался и наорал на него. А он в ответ высказал мне прямо в лицо то, что говорил за спиной”‹27›.

Диалог вышел далеко за рамки объективной дискуссии по поводу разных взглядов на тактику и стратегию. Оба спорщика, что называется, “перешли на личности”, забыв о военных традициях и правилах вежливости. В ходе этой перепалки или во время другого диспута между двумя генералами, состоявшегося спустя день или два, белый от злости Коньи закричал: “Если бы вы не были четырехзвездным генералом, я бы съездил вам по физиономии”‹28›.

Американскому офицеру трудно представить, как эти двое могли вести себя подобным образом утром 31 марта. В армии Соединенных Штатов не встретить самолет начальника младший по званию может только в случае оперативной необходимости. Касательно кризиса 30 – 31 марта в Дьен-Бьен-Фу Коньи оправдывает себя тем, что занимался срочной работой. Однако ничем подобным он не занимался, так как его не было в ставке тогда, когда он должен был быть там, чтобы принимать решения в момент, когда французский контингент в Дьен-Бьен-Фу находился в критическом положении. Нежелание прибыть на командный пункт по первому вызову Наварра можно расценивать со стороны Коньи как проявление крайней невежливости по отношению к начальнику, как нарушение служебного долга.

Поведение Коньи, не явившегося на повторный вызов Наварра, когда тот посылал за ним в 04.00, и вовсе не поддается объяснению. Он проспал по меньшей мере три часа, и это уже немало, принимая во внимание гибель, грозившую гарнизону Дьен-Бьен-Фу. Не только главнокомандующий ждал Коньи, его ждали его подчиненные, его обязанности. Появление Коньи в 07.45 с устаревшим как минимум на восемь часов докладом могло расцениваться Наварром как очередной демарш. Кроме того, главнокомандующий имел полное право считать Коньи на какой-то период времени оставившим командование.

Самым большим нарушением дисциплины со стороны Коньи была его грубость во время спора и угроза рукоприкладства по отношению к старшему начальнику. Офицера Вооруженных сил США, позволившего себе подобную дерзость, ожидал бы военный суд, и, разумеется, его дальнейшая карьера оказалась бы перечеркнута.

О мотивах поведения Коньи можно только догадываться, поскольку нигде, в том числе у Фэлла и Руа, нет тому никаких объяснений. Попробуем все же дать их. Первое и наиболее извинительное для Коньи предполагает, что в ночь с 30 на 31 марта генерал пережил приступ помутнения рассудка. В течение многих дней его нервы находились на пределе. Он видел, что люди в Дьен-Бьен-Фу, скорее всего, обречены. В присутствии других Коньи упрекал в сложившемся положении Наварра, но в душе винил в надвигавшейся катастрофе и самого себя. Это он не выступил против планов Наварра, это он, артиллерист, не сумел предвидеть то, с какой чрезвычайной результативностью будет действовать артиллерия Зиапа. Это on согласился оставить в Дьен-Бьен-Фу тайские батальоны вместо того, чтобы заменить их более боеспособными частями, когда еще имелась возможность сделать это в начале декабря. Это он не возражал против идеи назначения Кастри командующим войсками в Дьен-Бьен-Фу, более того, это он так и не заменил полковника после падения Габриель и Беатрис, когда всем стало ясно, что у Кастри нет ни умения, ни решимости защищать укрепленный лагерь. Кроме того, Коньи, наверное, все еще терзал себя из-за того, что не отправился в Дьен-Бьен-Фу сражаться плечом к плечу со своими людьми и, если придется, сложить голову вместе с ними. Вместо этого он. практически беспомощный, в безопасности сидел в Ханое, когда они умирали там, в грязных окопах Дьен-Бьен-Фу. Коньи, человек храбрый и благородный, начинал сомневаться в собственной отваге и мужестве.

Временные, но очень тяжелые депрессии, охватывающие командующих перед лицом неминуемой военной катастрофы, не есть нечто невиданное. У всех такое состояние проявляется по-разному, однако от подобных неприятностей не застрахованы самые “великие воители” и самые замечательные полководцы. Наполеон, бросивший свои войска во время отступления от Москвы, несколько дней сидел молча без движения в карете, увозившей его в Париж. Величайший из американских генералов Роберт Э. Ли, выехав навстречу виргинцам, которые отходили назад после неудачной атаки Пикетга под Геттисбергом, поскакал прямо под огонь юнионистской артиллерии, стрелявшей по отступающим конфедератам. Увидев, куда направляется их командующий, подчиненные схватили его коня за поводья и закричали: “Назад, генерал Ли!” Так что, возможно, Коньи, терзаемый виной за судьбу Дьен-Бьен-Фу, временно утратил способность контролировать себя.

Есть и другое объяснение. Коньи мог намеренно добиваться отстранения. 30 марта он, должно быть, уже не сомневался в скором падении Дьен-Бьен-Фу, как и в том, что сразу же после этого начнется поиск козлов отпущения. Генерал мог стремиться к возможности обратиться к общественному мнению раньше, чем это сделает главнокомандующий. Если бы Наварр отстранил Коньи, тот получил бы полную свободу публично критиковать бывшего начальника. Кроме того, отстранение спасло бы Коньи от ответственности за окончательное поражение в Дьен-Бьен-Фу, которое, как мог предполагать генерал 31 марта, есть дело ближайших дней, в крайнем случае недель. Конечно, ни один офицер не станет добиваться, чтобы его сняли с должности. Но лучше уж отстранение, чем обвинения в гибели и пленении 10 000 соотечественников.

Действия Коньи, таким образом, поддаются тем или иным объяснениям, но позиция Наварра совершенно ставит в тупик. Ни один генерал, ни один офицер, ни в одной армии не стал бы сносить серию столь вызывающих оскорблений. Только представьте, что подобное позволил бы себе кто-то из подчиненных де Голля или де Латтра. И если Наварр еще мог снести личные оскорбления – а он не должен был, не мог! – то он просто не имел права оставить безнаказанным откровенное нарушение Коньи служебного долга в момент военного кризиса. За такой проступок генерала надо было с позором отстранить от должности. Когда Коньи не явился на вызов главнокомандующего в 04.00 31 марта, Наварру следовало бы сказать адъютанту Коньи о том, чтобы тот сообщил своему генералу по его пробуждении, что он (Коньи) может считать себя свободным от обязанностей с того момента, как проснулся, и потому должен немедленно покинуть Ханой. Затем Наварру надлежало бы информировать штаб о том, что он как главнокомандующий принимает на себя руководство Северным командованием впредь до назначения преемника Коньи.

Но Наварр не поступил так, как имел полное право поступить. Чтобы дать ответ на вопрос “Почему?”, нужно знать Наварра. Скорее всего, он не отстранил Коньи потому, что не хотел дать тому свободу действий критиковать себя за промахи в Индокитайской кампании и особенно за Дьен-Бьен-Фу. Пока Коньи оставался во Вьетнаме, Наварр еще сохранял способность как-то контролировать его заявления. Оказавшись в Париже, Коньи сделался бы центром внимания международной общественности. Если Наварром двигали именно эти соображения, то он расплачивался за возможность достигнуть цели ценой утраты самоуважения.

Тем временем в Дьен-Бьен-Фу события вечера 31 марта принесли офицерам, старавшимся поддержать оборону, ощущение почти полной беспомощности. Воздушно-десантные подкрепления так и не прибыли, и защитникам плацдарма пришлось сдать Доминик 2 и Элиан 1. У них отсутствовали резервы, а запасы снарядов и мин почти совсем истощились. Вьетминьцы готовились предпринять следующую атаку с наступлением ночи, а по данным радиоперехвата французы знали, что в долину прибыл сам Зиап, чтобы лично руководить войсками в бою‹29›. Вскоре после того, как стемнело, Ланглэ передал Бижару по радио, что тот может оставить Элиан 2 и Элиан 4 и отходить на западный берег реки. Бижар ответил ему: “Пока у меня останется хоть один живой солдат, я не уйду с Элиан. В противном случае с Дьен-Бьен-Фу будет покончено”‹30›.

Зиап оценивал ситуацию так же, как и Бижар, а потому ночью 31 марта приказал двум полкам 316-й дивизии атаковать Элиан 2.

Как раз тогда, когда уже казалось, что опорный пункт вот-вот падет, появилось несколько французских танков. Несмотря на то что четыре из них были подбиты, а один уничтожен, пехоте с их помощью удалось отстоять Элиан 2. Позиция Элиан 4, испытавшая меньший натиск со стороны противника, также осталась в руках защитников. Поздно вечером 31 марта коммунисты повторно атаковали Югетт 1. В 23.00 войска Вьетминя обстреляли северный участок рубежа из орудий и минометов и бросились на штурм. Французы тогда оставили северный бункер, вызвав на него массированный огонь артиллерии. С рассветом защитники Югетт 1 контратаковали не ожидавших нападения и деморализованных вьетминьцев и выбили их с позиции.

К утру 1 апреля французы удерживали Элиан 4, половину рубежа Элиан 2 и целиком Югетт 1. Тогда же, утром 1 апреля в Ханое состоялось совещание относительно подачи помощи лагерю в Дьен-Бьен-Фу. Как Нико (командующий транспортной авиацией), так и полковник Сованьяк (отвечавший за парашютные пополнения) в один голос заявили, что поскольку самолетам придется лететь на большое расстояние на малой высоте, то, принимая во внимание плотность заградительного огня противника, любая попытка выбросить целый воздушно-десантный батальон могла привести лишь к напрасной гибели летчиков и парашютистов. По рекомендации Нико и Сованьяка Коньи в конечном итоге решил осуществлять десантирование ночью с отдельных самолетов, которые появлялись бы над лагерем через неравные промежутки времени. Разумность такого подхода была продемонстрирована французам той же ночью, когда они осуществили попытку выброски 2-го батальона 1-го полка егерей-парашютистов (II/IRCP). Десантироваться удалось только одной роте, которая потеряла семь человек. Из-за крайне интенсивного зенитного противодействия самолеты с остальными тремя ротами батальона оказались вынуждены вернуться в Ханой.

В эту ночь коммунисты предприняли новый штурм Югетт 1 и Элиан 2. К 04.00 2 апреля бойцам Вьетминя удалось отбить у французов весь рубеж Югетт 1 за исключением одного бункера. Когда конец обороны этой укрепленной позиции казался уже предрешенным, 100 французских пехотинцев при поддержке трех танков контратаковали вьетминьцев и выбросили их с Югетт 1. Но отсутствие подкреплений вновь свело на нет усилия французов. Оборонительные сооружения были фактически разрушены, а потому пехоте не удалось бы выдержать там следующую атаку войск Вьетминя. Утром маленький французский отряд отступил.

В эту же ночь Элиан 2 подверглась новой атаке бойцов Вьетми-ня. Зиап описывает бои за позиции как “самые напряженные” на протяжении всей второй фазы операции. Он отводит штурму Элиап 2, предпринятому его войсками 1 апреля, всего одно предложение: “1 апреля мы начали третью атаку, превратившуюся в напряженное перетягивание каната”‹31›. Обе стороны несли большие потери, но продолжали упорно цепляться за каждый клочок земли на Элиан 2.

В ночь со 2 на 3 апреля силы Зиапа продолжили натиск на Элиап 2, а также “попробовали на зуб” Югетт 6 и Югетт 1. Тогда же на французский плацдарм прибыло еще одно небольшое подкрепление из состава II/IRCP, а прилетавшие спорадически транспортные самолеты сбросили несколько партий боеприпасов. Прибывшее пополнение не могло даже возместить потерь, понесенных французами за один день.

Следующей ночью войска Зиапа безуспешно штурмовали Элиан 2. Однако главной целью коммунисты избрали Югетт 6. Они пошли на приступ сразу после того, как стемнело, и, как обычно, поначалу продвигались быстро. Ланглэ бросил в бой резерв – неполную роту парашютистов и три танка. Им удалось застать бойцов Вьетминя врасплох на открытом месте. Огонь танковых пушек и пулеметов вынудил коммунистов обратиться в бегство. В эту ночь десантировалась основная часть II/IR.CP, причем самолеты сбрасывали парашютистов не в одном месте, а куда попало, над всем укрепленным лагерем. Такая высадка привела к потерям, но меньшим, чем следовало ожидать.

Утром 4 апреля новоприбывший II/IRCP занял позиции на Доминик 3. Вскоре после полудня французы с Элиан 2 сообщили, что на данном участке силы Вьетминя отходят. Зиап об этом ничего не говорит. Напротив, в отношении Элиан 2 он пишет: “4 апреля мы все еще сражались с врагом за каждую пядь земли…”‹32› Тем временем на юге коммунисты продолжали опутывать Изабелъ сетями траншей и окопов, подбираясь все ближе к позициям защитников. В ту ночь три французских танка сделали вылазку из Изабелъ и обстреляли траншеи и бункеры вьетминьцев.

Но главные события ночи с 4 на 5 апреля разворачивались вокруг Югетт 6, удерживаемой девятью десятками легионеров. Зиап послал против этой позиции целый 165-й пехотный полк 312-й дивизии. Далее разгорелся самый беспорядочный и, если воспользоваться термином из лексикона Зиапа, “напряженный” бой. Всего французы использовали для контратак четыре отдельных отряда. Последний из них, возглавляемый Бижаром, вступил в дело как раз тогда, когда коммунисты бросились на финальный приступ. Французы смяли противника, а на рассвете их артиллерия и штурмовики добили остатки 165-го полка, застигнутого на открытом пространстве. Только на Югетт 6 и вокруг нее французы насчитали 800 трупов. Но и французские потери оказались велики – 200 человек, которых, в отличие от выбывших из строя вьетминьцев, некем было заменить.

Этот бой положил конец второй фазе кампании. Зиапу требовалась пауза, чтобы оценить ситуацию. Ему удалось овладеть пятью укрепленными пунктами на восточной стороне реки, а также позицией Югетт 1. Но он не смог добиться всего того, что намечал на фазу II, не говоря уже о том, что коммунисты понесли огромные потери. 5 апреля французы перехватили радиообращение Зиапа к руководителям тыловых районов с приказом о присылке тысячных пополнений. Изучив положение, Зиап решил попробовать достигнуть целей, намеченных в рамках фазы II, но по возможности с менее тяжелыми потерями. Он предполагал добиться своего рытьем траншей и неуклонным окружением защитников плацдарма.

Следующий период, с 5 апреля по 1 мая, стал для Зиапа второй стадией фазы II, хотя сам он такого определения не применяет. На этот неполный месяц приходится крупная атака французов на Элиап 1, большая контратака Вьетминя на тот же укрепленный пост, а также падение Югетт 1 и Югетт 6. На данном этапе возможности тыловой поддержки французов заметно уменьшились из-за сужения площади, контролируемой гарнизоном, интенсификации заградительного огня ПВО Вьетминя и почти полного выхода из строя грузовиков и джипов, необходимых для того, чтобы собирать упавшие грузы. И наконец, в данный период времени у коммунистов появились серьезные сложности с поддержанием боевого духа в частях Вьетминя.

Идея штурма Элиан 1 возникла 6 апреля, когда Коньи пообещал прислать для усиления гарнизона 2-й парашютный батальон Иностранного легиона (2-й ВЕР). Бижар, надеясь на присылку обещанных подкреплений, решил возвратить Элиан 1. Укрепления на этой возвышенности, оставленной французами 31 марта, стали источником постоянной опасности для центральной позиции, а также наиболее серьезной угрозой для Элиан 4. По замыслу, штурму должна была предшествовать короткая, но яростная артподготовка (1 800 выстрелов за десять минут). Пехоте предстояло продвигаться маленькими группами, следуя сразу за огневым валом, обходя зоны сопротивления, прямо к главным позициям Вьетминя. Затем штурмовые колонны, как только те выполнят свою задачу, предполагалось заменить свежими силами. Бижар, не имевший правильного военного образования, даже не осознавал того, что он, правда на уровне небольших подразделений, взял на вооружение так называемую “тактику фон Хутьера”{86}. Применяя этот прием, немцы во время Первой мировой войны одержали победу в сражениях под Ригой и Капоретто, он же способствовал их стремительному продвижению в наступлении на Сомме в 1918-м. Откровенного говоря, сражение за Дьен-Бьен-Фу представляло собой военный анахронизм, оно как бы возвращало воюющие стороны (по крайней мере, одну из них) на сорок лет назад в окопы Западного фронта Первой мировой. Те же траншеи, блиндажи, минные поля, заграждения из колючей проволоки и массированный артиллерийский и пулеметный огонь. Глухая оборона. И наступления очень похожие. Сапы и галереи, короткие артиллерийские подготовки и атаки специально отобранных “штурмовых войск”. Даже танки французы применяли только для поддержки пехоты, точно как во время Первой мировой войны. Характерны для Дьен-Бьен-Фу и большие потери, как при Пашендейле{87} и под Верденом, только, если можно так сказать, в миниатюре, применительно к численности сражавшихся сил. Ну и, конечно, при Дьен-Бьен-Фу не использовались газы.

Атака Бижара на Элиан 1 началась в 05.50 10 апреля. Все шло почти по плану, и к 14.00 штурмовые роты находились на вершине холма. В 16.00 Бижар заменил их двумя свежими подразделениями. Не успели новые роты как следует обосноваться на занятой позиции, как коммунисты обрушились на них силами полка. К 21.00 вьетминь-цы начали выдавливать французов с возвышенности, а Бижар бросил в бой все имевшиеся у него резервы – легионеров и вьетнамских парашютистов – всего четыре некомплектных роты. Одновременно Зиап со своей стороны послал в атаку еще один батальон. После ожесточенной схватки бойцы Вьетминя отступили, оставив 400 трупов на укреплениях и на склонах вокруг форта Элиан 1. На этот раз действия французов увенчались успехом.

Зиап не заставил себя ждать с ответом. 12 апреля он послал против 300 французских и вьетнамских парашютистов, закрепившихся на рубеже Элиан 1, два батальона. Скоро нападающие сошлись с защитниками в ближнем бою, и всю ночь на позиции рвались ручные гранаты и происходили яростные рукопашные схватки. К утру немногочисленные “пара”, получившие ночью себе в помощь еще две неполных роты, очистили возвышенность от вьетминьцев. И снова обе стороны понесли значительные потери.

В этот критический момент среди солдат Вьетминя наметился упадок боевого духа. Французы перехватывали радиосообщения, из которых следовало, что у противника целые подразделения отказывались подчиняться приказам командования. Попадавшие в плен вьетминьцы показывали на допросах, что офицеры и сержанты гнали их в наступление, размахивая пистолетами и грозя в противном случае пристрелить. Зиап признавал, что у него возникли серьезные трудности с поддержанием дисциплины и морального состояния войск. Пользуясь напыщенными выражениями, характерными для коммунистических вождей, Зиап пишет: “Однако как раз в то время среди наших бойцов и командиров распространилась реакционная и негативная тенденция (курсив Зиапа), принимавшая различные формы. То это была боязнь потерь, усталости, трудностей и лишений, то склонность переоценивать силы противника, субъективизм и самомнение”‹33›.

Удивительно, что ничего подобного не случалось прежде. По состоянию на 13 апреля, общий урон войск Зиапа под Дьен-Бьен-Фу достигал 16 000 – 19 000 человек, из них 6 000 убитыми, вероятно, от 8 000 до 10 000 тяжелоранеными и 2 500 пленными. Эти потери были эквивалентны двум полнокровным дивизиям или, точнее, равнялись по численности всей пехоте (“острию копья”) трех дивизий Вьетминя, окружавших Дьен-Бьен-Фу.

На моральное состояние солдат Вьетминя оказывал влияние и еще один фактор: им, как и французам, приходилось жить по шею в грязи в окопах, которые теперь, кроме всего прочего, стали наполняться водой из-за преждевременного прихода муссона. С поставками продовольствия у них, опять же как и у французов, случались перебои, и они часто голодали. Но наверное, самым тяжелым было отсутствие нормальной медицинской помощи. Ничто так пагубно не влияет на моральное состояние солдат, как осознание того, что, получив рану, он фактически будет брошен на произвол судьбы. На всех 50 000 бойцов, согнанных под Дьен-Бьен-Фу, у вьетминьцев имелся один хирург и еще шесть его помощников. Сами по себе методы лечения сводились фактически к ампутации конечностей и пресечению инфекций. Конечно, никаких данных никто и никогда не обнародует, но можно с уверенностью говорить о том, что количество вынесенных с поля боя и умерших от ран равнялось числу убитых в боях или даже превосходило его.

Для борьбы с падением боевого духа Зиап собрал на партконференцию кадровых политработников и комиссаров из воинских частей. По словам Зиапа, он развернул “кампанию по повышению идейно-политического уровня и борьбу за идеологическое воспитание, проводимую сверху вниз от партийных комитетов к ячейкам, от офицеров к солдатам и так во всех боевых частях. Кампания эта имела большой успех… и помогла добиться самых больших достижений (курсив Зиапа), которых только удавалось добиться в сфере политико-воспитательной работы за всю историю борьбы нашей армии”‹34›.

14 апреля, вероятно вследствие падения боевого духа и размеров недавних потерь, Зиап приказал трем батальонам (двум из 148-го отдельного полка и одному из 176-го полка 316-й дивизии) вернуться из Лаоса к Дьен-Бьен-Фу. Он также распорядился подтянуть 9-й полк из 304-й дивизии на усиление другого, 57-го полка из ее состава.

Пока французы и коммунисты дрались за Элиан 1 в период с 10 по 12 апреля, с другой стороны от лагеря, вокруг Югетт 1 и Югетт 6, разыгрывался не менее важный эпизод сражения за Дьен-Бьен-Фу. С самого начала осады коммунисты постоянно рыли ходы и траншеи, которые теперь почти окружили и почти полностью изолировали друг от друга обе эти позиции. 11 апреля защитники Югетт 1 нанесли удар по системе окопов Вьетминя. Разгорелся ожесточенный бой. В дело вступили французская артиллерия с рубежа Клодип и два танка, но и это не помогло отбросить коммунистов. Обруч, которым Зиап сжимал Югетт 1 и 6, оказался слишком крепким.

Начиная с 14 апреля французы предприняли несколько попыток обеспечить защитников Югетт 6, питьевой водой и боеприпасами. Группа снабжения прорвалась на эту позицию в ночь с 14 на 15 апреля, но понесла серьезные потери. Примерно через сутки с боем и также с потерями прошла вторая команда, доставившая только сто литров воды. 16 – 17 апреля французам удалось снабдить гарнизон Югетт 6 необходимым количеством воды, но урон в живой силе, понесенный за четыре прошедших дня, убедил Ланглэ и Кастри в неизбежности оставления укрепленного пункта.

В 02.00 18 апреля Бижар предпринял атаку в направлении Югетт 6, с тем чтобы вывести защитников обреченного рубежа. Атака не удалась, и в 07.30 капитан Бизар, командовавший гарнизоном Югетт 6, оказался перед выбором – либо сдаться, либо попытаться прорваться. Бизар решил прорваться, причем немедленно. В 08.00 маленький отряд вышел из развалин Югетт 6 и ударил на вьетминьцев, совершенно не ожидавших этой атаки. Перескочив через вражеские траншеи, французы, поддерживаемые минометным огнем из центра укрепленного лагеря, устремились по направлению к главным позициям. Прорыв из окружения обошелся французам недешево – лишь немногим храбрецам посчастливилось добраться до своих.

Когда противник оставил Югетт 6, Зиап сосредоточил усилия на Югетт 1. Применяемая им тактика ничем не отличалась от той, которая использовалась против Югетт 6, – изоляция, прощупывание и постоянное давление. Французы попытались оказать помощь защитникам опорного пункта водой и боеприпасами. С 18 апреля до ночи с 21 на 22 апреля обороняющиеся предприняли серию вылазок, которые, так же как и в случае с Югетт 6, стоили больших потерь. Но на сей раз прорваться не удалось. Около часа ночи 22 апреля вьетминьцы устремились на штурм укрепленного пункта и к 02.30 взяли Югетт 1.

Главным итогом падения Югетт 1 и 6 стало еще большее уменьшение площади, на которую обороняющиеся могли принимать сбрасываемые с парашютом грузы. Район выброски “съежился” и не превышал теперь по площади двух квадратных километров. При этом все пространство над ним простреливалось средствами ПВО Вьетминя. Французские летчики, летавшие еще во время Второй мировой войны, утверждали, что заградительный зенитный огонь над Дьен-Бьен-Фу был плотнее, чем над Дюссельдорфом. В таких условиях как люди, так и грузы, спускавшиеся с парашютами, нередко попадали в руки вьетминьцев.

Падение Югетт 1 и “съеживание” района выброски собрало Кастри, Ланглэ и Бижара на “совет обреченных”. В отношении попытки возвращения Югетт 1 Ланглэ и Бижар сказали однозначное “нет”. В атаку пришлось бы бросить последний резерв, 2-й ВЕР, но даже если бы она увенчалась успехом, все равно у французов не хватило бы сил удержать Югетт 1. Полковник де Кастри, который всегда с особой заботой относился к обеспечению необходимых условий для снабжения и пополнения гарнизона по воздуху, настаивал на немедленном – До 16.00 того же дня – штурме Югетт 1. Ланглэ поручил планирование акции Бижару, своему “заму по контратакам”. Бижар строил операцию на артподготовке и поддержке с воздуха. Он проинструктировал подчиненных в отношении схемы предстоящих действий, но проведение атаки доверил батальонному шефу Лизенфельту, командиру 2-го ВЕР, единственной задействованной в ней боевой части.

Затея провалилась. Штурмовые роты быстро оказались прижатыми к земле на открытой местности и понесли потери, а командир батальона в сложившейся обстановке не сумел принять правильные меры. Когда Бижар, вмешавшись, восстановил контроль над ситуацией, все, что ему удалось сделать, – это отвести потрепанные части обратно к центру оборонительных позиций. Французы потеряли убитыми и ранеными 150 человек, а с ними вместе лишились последнего резерва. Лизенфельт был отстранен от командования.

Укрепленная позиция Изабель также испытывала постоянный нажим со стороны сил Вьетминя. Как Зиап, так и Кастри считали ее второстепенной по отношению к главному лагерю. Для французов это была обороняемая небольшим контингентом пехоты и несколькими танками артиллерийская база, способная поддерживать огнем гарнизон в центре плацдарма. Зиап предполагал, что отдельная позиция падет следом за главным лагерем, а пока делал все, чтобы изолировать Изабель от остального французского гарнизона, и старался по возможности нейтрализовать огонь размещенных там орудий.

Гарнизон Изабель изначально состоял из 3-го батальона 3-го пехотного полка Иностранного легиона{88}, 2-го батальона 1-го алжирского стрелкового полка, двух батарей 105-мм гаубиц и взвода легких танков из трех машин. Туда же Ланглэ отослал остатки частей, бежавших со своих позиций, – тайцев из Анн-Мари и алжирцев из Габриель. По состоянию на 30 марта численность защитников Изабель составляла около 1 700 человек.

Изоляцию и нейтрализацию Изабель Зиап поручил 57-му полку 304-й дивизии, усиленному одним батальоном из 176-го полка 316-й дивизии, а также артиллеристам и минометчикам. Всего в этих частях насчитывалось около 3500 человек. До 30 марта, когда Зиап перешел к операциям в рамках фазы II, боевые действия вокруг Изабель носили отрывочный характер. Вьетминьцы “пробовали на зуб” прочность позиций противника, вели нейтрализующий огонь по артиллерии опорного пункта, устраивали засады и проводили частные атаки, чтобы воспрепятствовать любым передвижениям французов между Изабель и главным лагерем.

30 марта коммунистам удалось не допустить прорыва из Изабель 3-го батальона 3-го полка Иностранного легиона, вызванного руководством обороны плацдарма для поддержки контратаки на Доминик. Начиная с того момента и до окончания сражения при Дьен-Бьен-Фу Изабель оставалась изолированной. Также 30 марта вьетминьцы сконцентрировали на Изабель, в первую очередь на ее артиллерии, мощный контрбатарейный огонь из орудий, выдвинутых ими на позиции вокруг опорного пункта.

В период с 4 по 24 апреля происходившее у Изабель напоминало то, что делалось возле центрального лагеря. То же рытье траншей со стороны коммунистов, такие же атаки французов, проводимые, чтобы очистить и разрушить эти окопы, и тот же интенсивный огонь артиллерии Вьетминя. Защитники Изабель испытывали те же самые трудности, что и их товарищи в главном лагере, и даже в большей степени. Так, например, грязи и воды в расположенном на болоте опорном пункте Изабель было больше, чем на центральных позициях, а из-за ограниченной площади, которую он занимал, возрастали и потери грузов, сбрасываемых над ним с самолетов. К концу апреля ситуация со снабжением в Изабель стала критической. У гарнизона кончились почти все продукты и артиллерийские боеприпасы.

В то же время интенсивность артиллерийских и минометных обстрелов бункеров и орудийных окопов Изабель все возрастала. Траншеи Вьетминя подходили все ближе к укреплениям опорного пункта, и это означало, что решающий штурм Изабель совпадет по срокам с мощной атакой Зиапа на французские позиции в центре плацдарма.

Фаза II завершилась, приходила пора играть финал.

Фаза III – 1-7 мая

Решающий удар коммунисты нанесли поздним вечером 1 мая 1954 года. К 02.00 2 мая пали Элиан 1 к Доминик 3, а защитники Элиан 2 сдерживали массированную атаку. На другой стороне плацдарма артиллерия Вьетминя в течение часа исступленно утюжила Югетт 5, после чего устремившаяся на штурм пехота овладела укреплениями. Силы французского гарнизона находились на пределе. Дожди и артиллерия Зиапа превратили французские окопы и блиндажи, и без того представлявшие собой неважные убежища, в сплошное месиво грязи и щепок. Солдаты и той и другой стороны часто сражались по пояс в воде. Раненые страдали от гангрены, недостатка медицинского ухода и от нечистоты полевых госпиталей. Кроме всего прочего, Дьен-Бьен-Фу стал для всех сражавшихся за него местом боли, страданий и величайшего героизма.

Позиция Элиан 2, за которую на протяжении долгого времени велись тяжелые бои, теперь вновь стала ареной кровавой борьбы. В начале вечера 6 мая лучший полк Зиапа, 102-й (Столичный) из 308-й дивизии, атаковал искореженные укрепления оборонительного рубежа, источавшие зловоние сотен гниющих трупов. Атаке предшествовала артподготовка из гаубиц и минометов. Добавилось и кое-что новенькое – завыли, выбрасывая огненные стрелы, советские реактивные установки “Катюша”. “Катюши” необходимо применять батареями и вести залповую стрельбу, поскольку для их неуправляемых снарядов характерно значительное рассеивание огня. Однако вой, который издают “Катюши”, крайне деморализующе действует на непривычных к нему солдат, к тому же, если ракетчикам удается накрыть залпом какое-то укрепление, эффект обычно оказывается впечатляющим.

Около 19 часов 6 мая 102-й полк, поддержанный другим ударным полком из состава 308-й дивизии, 88-м, “пошел на вершину”, где располагалось то, что осталось от Элиан 2. Французская артиллерия оказалась наготове и встретила находившуюся на открытом пространстве пехоту Вьетминя “огневым налетом” – сконцентрированным, четко скоординированным огнем различных батарей, открывающих стрельбу в разное время (в зависимости от расстояния до цели каждой из огневых позиций), чтобы все снаряды накрывали цель в один и тот же момент. Французские орудия затем повторили залпы несколько раз, после чего передовой артиллерийский наблюдатель на Элиан 2 попросил прекратить огонь, чтобы убедиться в произведенном эффекте. Когда дым и пыль рассеялись, волна штурмующих исчезла – от нее осталось только несколько сотен новых трупов. Первый раунд боя за обладание Элиан 2 остался за французами, но поединок был еще далек от завершения.

Зиап кое-что приготовил для Элиан 2. Это вновь был прием, используемый в Первую мировую войну или даже раньше, при осаде Питерсберга в ходе нашей собственной Гражданской войны{89}. Коммунисты подвели под Элиан 2 минную галерею и загрузили в подкоп полторы тонны тринитротолуола. В 23.00 саперы Вьетминя буквально подняли на воздух Элиан 2, после чего 102-й полк опять взошел на холм, или на то, что от него осталось. Невероятно, но немногие уцелевшие французы продолжали сражаться как герои. Тем не менее это отчаянное сопротивление уже ничего не могло изменить, и к 05.00 вьетминьцы окончательно подавили его.

Ближе к полудню 7 мая ситуация для французов стала безнадежной. Бои еще шли на западном фланге около Kiodun и на восточном берегу реки Намъюм, но сопротивление быстро ослабевало, и то там, то тут начали появляться белые флаги. В 15.00 Зиап отдал приказ о полно-j масштабном штурме центра плацдарма силами всех частей. К 17.30 7 мая 1954 года войска Вьетминя захватили центральный лагерь и взяли в: плен его защитников. Гарнизон Изабелъ продолжал еще какое-то время сопротивляться, затем почти безуспешно пытался вырваться из ловушки. Его судьба, однако, является частью другой истории.

В последующие дни сдавшиеся французские войска были собраны в одном месте и отправлены в лагеря для военнопленных{90}. Сражение при Дьен-Бьен-Фу завершилось. За многие века до него греческий историк Фукидид заготовил эпитафию, в данном случае вполне подходящую для французов, написав следующие слова: “Сделав все, что только могли, они вынесли все, что были должны”. Для Зиапа, по его собственным словам, 7 мая стало днем “великой победы”‹35›. Он выиграл битву, а вместе с ней и войну.

Отчет о событиях сражения за Дьен-Бьен-Фу оказался бы неполным без рассказа о трех планировавшихся операциях, получивших названия птиц, появление которых люди обычно считают дурным знаком, – “VULTURE” (“Гриф”), “CONDOR” (“Кондор”) и “ALBATROSS” (“Альбатрос”). Задачей всех этих порождений отчаяния было спасти осажденный гарнизон в Дьен-Бьен-Фу от Зиапа и Вьетминя. Названия говорят сами за себя – они отражают пессимизм французского командования. “VULTURE” была особым образом связана с Соединенными Штатами, а ее отголоски, ее “что могло бы быть” аукаются и по сей день.

“VULTURE” началась с визита в Вашингтон 20 марта 1954 года генерала Эли, начальника штаба Вооруженных сил Франции. Эли явился в роли просителя. Он хотел получить еще самолетов – бомбардировщиков В-26, истребителей F-8F и транспортных С-47. Он также ждал подтверждения намерений Соединенных Штатов вмешаться в войну в Индокитае, если в нее вступит коммунистический Китай. Самолеты Эли получил, как и косвенное обещание поддержки со стороны СИТА в случае китайской интервенции. Перед самым отъездом Эли, запланированным на 25 марта, председатель Объединенного комитета начальников штабов, адмирал Артур Рэдфорд, попросил своего французского коллегу задержаться еще на один день. Встретившись с Эли 26 марта, Рэдфорд предложил ему, чтобы 75 – 100 американских бомбардировщиков В-29{91}, размещенных на авиабазе Кларк на Филиппинах, провели три или четыре ночных рейда к Дьен-Бьен-Фу и нанесли удар по войскам Знала. Эскортировать бомбардировщики должны были 170 истребителей палубной авиации ВМФ США, которые имелись на двух авианосцах, находившихся в водах Южно-Китайского моря или вблизи от них. В разговоре с Эли Рэдфорд выразил уверенность, что правительства США и Франции одобрят план. Затем состоялось обсуждение перспектив применения трех атомных бомб, хотя сведения относительно того, кто и насколько серьезно рассматривал подобные варианты, туманны и противоречивы‹36›.

Так или иначе, когда смотришь на все происходившее тогда через “мутный кристалл” последующих событий во Вьетнаме, в которых США приняли самое активное участие, предложение Рэдфор-да, более чем экстраординарное даже в 1954-м, представляется совершенно невероятным. Во-первых, не существовало никакой уверенности в успехе операции “VULTURE”, то есть в том, что бомбардировки нанесут такой ущерб Вьетминю, что вынудят Зиапа прекратить осаду. Применение атомного оружия – еще более серьезная проблема. Не говоря уж о реакции в мире – о переполохе, который непременно вызвала бы повсеместно подобная акция, – возникли бы технические сложности. Тепловой эффект, ударная волна и радиация оказались бы практически в равной степени губительными как для коммунистов, так и для французских солдат. Производить бомбометание пришлось бы с ювелирной точностью, если, конечно, авторы идеи не хотели превратить в пыль вместе с осаждающими и осажденных. В ночное время потребовалось бы задействовать систему ближней радионавигации “SHORAN” (short range navigational radar), а в Индокитае такой установки не существовало. Как не было решительно никакой возможности разместить три необходимых комплекса такого оборудования (а работать с ним пришлось бы американцам) в горах вокруг Дьен-Бьен-Фу.

Однако возникал и более важный вопрос. Даже если удастся достигнуть требуемой точности, можно ли будет при помощи бомбардировок (атомными или обычными средствами) нанести силам Зиапа вокруг Дьен-Бьен-Фу смертельный удар? Если повезет и удар окажется точным, то пехота вьетминьцев, несомненно, пострадает, но укрытая под горами артиллерия Зиапа вполне может уцелеть. Как и средства ПВО Вьетминя, которые по-прежнему не позволили бы французам садиться и взлетать с аэродрома на плацдарме. Таким образом, даже при самых оптимистических прогнозах, максимум на что могли рассчитывать французы, – создание под Дьен-Бьен-Фу патовой ситуации. Осажденные не смогли бы прорваться через многокилометровые заросли джунглей, кишевшие бойцами Вьетминя, ни в Лаос, ни в дельту, а коммунисты лишились бы возможности одолеть защитников лагеря. Впрочем, пат означал бы победу французов.

Возникал и еще один фундаментальный вопрос, невольно возникавший у других американских начальников штабов. Вопрос выглядел так: а что будут делать Соединенные Штаты, если авиарейды не дадут результата и не помогут снять осаду? Что же тогда? Америка просто пожмет плечами и признает, что ее попытка “одноразовой интервенции” провалилась? Чувствовали ли себя США готовыми продолжить бомбардировки с воздуха более крупными силами? А ввести во Вьетнам наземные части? Даже и адмирал Рэдфорд должен был признать, что понадобится участие армии и морской пехоты США.

Генерал Мэттью Б. Риджуэй, начальник штаба сухопутных войск США, возглавил оппозицию “VULTURE”. Риджуэй обосновывал собственное мнение немалым опытом, приобретенным американцами во время войны в Корее. Он считал, что и в Индокитае силами авиации и флота не удастся достигнуть большего, чем удалось в Корее. Далее он резонно замечал, что народ Соединенных Штатов не поддержит ввод войск во Вьетнам, что было необходимо для закрепления успеха. Позиция Риджуэя оказалась неприступной, доводы разумными и, как показало время, зловеще пророческими. Генерал Натан Твининг, начальник штаба ВВС, и адмирал Роберт Карни, начальник управления морских операций, поддержали возражения, выдвинутые Риджуэем против схемы действий Рэдфорда. Они руководствовались и другими мотивами, помимо опасений Риджуэя в отношении военных действий на Азиатском континенте. Твининг и Карни заботились о “сохранении лица” своих родов войск. Они – первый больше, второй несколько меньше – имели веские основания предполагать, что неудача бомбового рейда на войска Зиапа под Дьен-Бьен-Фу нанесет сокрушительный удар по престижу ВВС США и поколеблет их позиции в борьбе соперничавших в ту пору между собой родов войск.

В то время как военные перспективы операции “VULTURE” не внушали большого оптимизма, дипломатические, политические и психологические последствия и вовсе выглядели малоутешительными. Что, если в результате авианалетов Рэдфорда в Индокитай хлынут миллионные массы китайских коммунистов? Не присоединится ли к Китаю Россия, особенно если придется применить против Китая ядерное оружие? Не встанут ли таким образом Соединенные Штаты на скользкую дорожку, которая в конечном итоге приведет к третьей мировой войне? А как насчет союзников? Готовы ли США и Франции сражаться с врагами “один на один”? Подобные вопросы ставили под сомнение само существование Соединенных Штатов, а ответа не знал никто. И вот еще как на все это посмотрит американский народ? Поддержит ли страна, насилу выпутавшись из Корейской войны, очередную азиатскую авантюру? Даст ли общественное мнение в США военным и политикам санкцию выступить на помощь французским “колониалистам” против “сражающихся за независимость Вьетнама” бойцов Вьетминя?

Как ни удивительно, несмотря на военный и политический риск предложенной им операции, адмирал Рэдфорд смог найти в Америке двух ее сторонников, или, вернее, квазисторонников. Ими оказались Джон Фостер Даллес, “непробиваемый” и “несгибаемый” борец с коммунизмом{92}, и вице-президент Ричард Никсон. Даллеса не только не пугала идея Рэдфорда о нанесении бомбардировщиками В-29 ударов по войскам Зиапа под Дьен-Бьен-Фу, он даже считал это полумерами и выдвигал долгосрочный план, предусматривавший создание международной организации по недопущению захвата Юго-Восточной Азии коммунистами. Вице-президент Никсон также поддерживал “VULTURE”, но проявлял больше “кровожадности”, откровенности и реализма, чем даже адмирал Рэдфорд. Он выражал готовность поддержать ввод американских сухопутных сил во Вьетнам в случае неудачи бомбового удара, тогда как Рэдфорд старательно избегал ответа на этот важный и очень щекотливый вопрос.

Президент Эйзенхауэр в характерной для себя манере то выказывал склонность оказать поддержку плану Рэдфорда, то проявлял тенденцию к обратному. Он дал указание Даллесу организовать собрание лидеров конгресса, на котором бы сам Эйзенхауэр как президент не присутствовал. Встреча конгрессменов произошла 3 апреля в Белом доме и стала “моментом истины” для “VULTURE”. Среди собравшихся находились сенаторы Ноуленд и Милликен (оба от республиканской партии) и сенаторы-демократы Рассел, Клементе и Линдон Бейнс Джонсон. Нижнюю палату представляли конгрессмены Мартин, Маккормак и Прист, а исполнительную власть – Даллес, министр обороны Роджер Кейес и министр ВМС Андерсон. Что очень важно, адмирал Рэдфорд был единственным военным из присутствовавших на заседании высокопоставленных лиц.

Рэдфорд прямо и без оговорок указал на три основных момента:

(1) Юго-Восточная Азия и Индокитай находились в сфере интересов национальной безопасности Соединенных Штатов; (2) французское правление во Вьетнаме со дня на день обещало рухнуть, и страна могла попасть в руки коммунистов; (3) США надлежало немедленно принять меры, если только потом Америка не собиралась заплатить еще большую цену. Затем Рэдфорд в общих чертах обрисовал план операции “VULTURE”.

Предложение Рэдфорда ошеломило представителей законодательной власти, один репортер, описывая их состояние, употребил выражение “долбанутые”‹37›. Затем собравшиеся принялись задавать вопросы. Означает ли эта акция вступление страны в войну? Рэдфорд ответил утвердительно. Вмешаются ли китайцы? Даллес сказал, что он не знает, но считает, что нет. Понадобится ли участие сухопутных сил? Рэдфорд признался, что не знает. Затем сенатор Клементе “выстрелил” первым ключевым вопросом: “Кто еще из Объединенного комитета начальников штабов поддерживает ваш план?” Рэдфорд ответил, что никто. “Как вы это объясните?” – поинтересовался сенатор. Рэдфорд сказал: “Я провел на Дальнем Востоке времени больше, чем любой из них, и лучше знаком с обстановкой”‹38›. Удивительно, но законодатели фактически позволили Рэд-форду уйти от ответа, сделав это, мягко говоря, не вполне соответствующее истине заявление. Затем Линдон Джонсон “обрушил” на сторонников плана следующий залп: “На союз с какими странами мы сможем рассчитывать и смогут ли они послать в регион сообразные по численности войска? Велись ли уже переговоры с союзниками?” Даллес ответил, что переговоров не было. После двухчасового заседания стало очевидно, что лидеры законодательного органа не намерены поддержать план Рэдфорда, по крайней мере, если участия в акции не примут “серьезные союзники”. Идея “VULTURE” получила смертельную рану, но ее сторонники не собирались легко сдаваться.

Вопрос, касавшийся союзников, стал самым труднопреодолимым препятствием на пути претворения в жизнь плана Рэдфорда. Британцы, в лице самого Уинстона Черчилля, этого мужественного старого бойца, и его министра иностранных дел Энтони Идена, выступили решительно против военных операций США в Индокитае. Они опасались вторжения в регион войск Китая, дальнейшей эскалации событий, вмешательства России и, как следствие, третьей мировой войны. Британцы не хотели каким-либо образом поставить под угрозу срыва Женевскую конференцию, намеченную на 26 апреля с целью урегулирования положения в Индокитае.

Даже французы, которые-по крайней мере, в военном отношении – более других выигрывали от операции “VULTURE”, колебались – то поддерживали план, то выступали против него, то вновь склонялись к его поддержке. 4 апреля они информировали правительство Соединенных Штатов о том, что одобряют американский замысел, если только будут предприняты немедленные и широкомасштабные действия. Американцы ответили уже на следующий день, 5 апреля. Соединенные Штаты не смогут ничего предпринять в том случае, если не будет сформирована коалиция, в которую войдет и Британское Содружество. По всей вероятности, сыграло свою роль мнение, выраженное конгрессменами 3 апреля. Затем 6 апреля французы внезапно высказались против плана Рэдфорда и создания коалиции для обороны Юго-Восточной Азии, поскольку, как значилось в заявлении французского кабинета министров, общественное мнение во Франции более не готово поддерживать войну. Страна желала развязаться с индокитайской проблемой, а предстоящая конференция в Женеве виделась самым быстрым средством достижения цели. Нельзя предпринимать каких-либо мер, вроде операции “VULTURE”, способных помешать принятию компромиссного решения в Женеве. Еще одно очко не в пользу “VULTURE”.

Однако 23 апреля, когда ситуация в Дьен-Бьен-Фу для французов ухудшилась, правительство вернулось к поддержке плана Рэдфорда. Оно обратилось к госсекретарю Даллесу с просьбой пересмотреть решение от 5 апреля и начать операцию “VULTURE”. Даллес отказался и привел несколько веских причин: надо получить согласие союзников, а для этого требуется время, военные Соединенных Штатов считают, что теперь уже слишком поздно и развертывание “VULTURE” не сможет спасти гарнизон, а кроме того, падение Дьен-Бьен-Фу вовсе не означает, что Франция должна капитулировать в Индокитае.

Но идея операции “VULTURE” не хотела умирать. 24 апреля французы в последний раз воззвали к заокеанскому союзнику. Американцы решили все же начать операцию, в том случае если британцы примут в ней пусть даже символическое участие вместе с США и Францией. Британцы отказались, и, подергавшись в агонии, “VULTURE” приказала долго жить.

Вглядываясь из настоящего в прошлое – в туманную дымку, все еще окутывающую некоторые аспекты “VULTURE”, – не перестаешь удивляться провидческим взглядам Никсона, Даллеса, Рэдфорда и Риджуэя. Первые трое пусть смутно, но смогли разглядеть через годы неизбежность американского вмешательства в дела Индокитая и понять, что если уж вступать в войну там, то скорее раньше, чем позже. Однако прославленный солдат, Мэтт Риджуэй, сумел увидеть нечто большее и более важное, чем просто военное вмешательство. Он сознавал, что воевать во Вьетнаме придется не только американской авиации и флоту, что это повлечет за собой длительную и кровопролитную кампанию на Азиатском континенте.

Пока “VULTURE” (Гриф) напрасно размахивал крыльями, курсируя между Вашингтоном, Лондоном и Парижем, “CONDOR” пытался подкрасться на помощь к Дьен-Бьен-Фу из Лаоса. Если американская импровизация, операция “VULTURE”, являлась порождением внезапно проснувшейся заботы о судьбах Индокитая и Юго-Восточной Азии, планы операции “CONDOR” появились на свет как попытки утишить неспокойную совесть и развеять глубокое отчаяние. Обладавший прекрасным чувством реальности, Зиап посвятил операции “CONDOR” абзац из четырех строк. Замысел “CONDOR” возник в штабе Наварра еще в декабре 1953-го и претерпел ряд изменений. С каждым разом суровая действительность – нехватка транспортных самолетов – вносила безжалостные коррективы в планы французов, сокращая масштабы задуманной акции. В итоге решили приступить к осуществлению мероприятия силами четырех батальонов пехоты, а также отряда партизан, состоявшего из дружественных туземцев{93}. Предполагалось, что вся эта группа выдвинется к Дьен-Бьен-Фу с линии реки Намху, от которой по прямой до плацдарма было около семидесяти километров. Примерно на полпути к цели основную группу должны были поддержать три или четыре батальона парашютистов. Таким образом, всего в операции “CONDOR” приняло бы участие примерно 5 000 – 6 000 человек.

Поневоле задаешься вопросом: что, Наварр и прочие французские командиры серьезно собирались проделать все это? В своей книге Наварр откровенно признает невыполнимость плана операции “CONDOR” в том виде, в котором он был в итоге принят. Наварр пишет, что для осуществления замысла “CONDOR” потребовалось бы от пятнадцати до двадцати батальонов, а транспортная авиация могла обеспечить поддержку только максимум семи. Как говорит далее Наварр. такие скромные силы не сумели бы помочь снять осаду с Дьен-Бьен-Фу, самое большее, чего удалось бы достигнуть, – это отвлечь Зиапа от атак на лагерь‹39›.

Когда 5 апреля стало очевидно, что Соединенные Штаты не начнут операции “VULTURE”, Наварр уже готовился дать старт операции “CONDOR”, но нехватка воздушного транспорта заблокировала ее реализацию. Отчаянное положение со снабжением в Дьен-Бьен-Фу требовало участия в рейдах к плацдарму каждого транспортного самолета, и Наварру вновь пришлось отложить акцию. В итоге Наварр решил послать к Дьен-Бьен-Фу только пехоту и дружественных партизан, а батальоны парашютистов направить в качестве подкреплений в Дьен-Бьен-Фу. При таком варианте количество самолетов, которое французы могли выделить для поддержки “CONDOR”, становилось еще меньше. Пехота и партизаны продвинулись на некоторое расстояние к северу, однако труднопроходимая местность, джунгли и сильная влажность замедляли ход колонны и становились причиной потерь. Около 2 мая она остановилась в каких-то тридцати километрах к югу от Дьен-Бьен-Фу, а затем ушла в обратном направлении. Таким образом, “CONDOR” разделил судьбу “VULTURE”.

Из всех трех самой химерической оказалась операция “ALBATROSS”. Согласно замыслам разработчиков “ALBATROSS”, предполагался прорыв французов с плацдарма тремя группами – на юго-запад, на юг и на юго-восток. Наварр направил соответствующие указания в штаб-квартиру Коньи 3 мая. План вызвал резкие возражения со стороны как самого Коньи, так и его штаба. Они считали, что, даже если произойдет чудо и французам удастся прорваться, все равно коммунисты настигнут их в джунглях и непременно уничтожат. Тем не менее 4 мая штаб Коньи направил Кастри директиву, предоставлявшую ему самому выбрать время для начала прорыва (или вообще отказаться от подобной акции). Тот счел план способным лишить последних крупиц мужества и без того упавших духом солдат, а потому Кастри, Ланглэ и Бижар решили пока повременить. Бижар назвал операцию “PERCEE DE SANG” – операция “Кровопускание”‹40›. Командиры в Дьен-Бьен-Фу понимали, что их люди чересчур измотаны и не смогут прорвать кольцо, а потом еще и вьщержать длительный марш через джунгли. Когда Кастри решил все же попытаться привести план в действие, войска Вьетминя захватили главный лагерь.

В Изабель все пошло немного по-другому. В ночь на 7 мая гарнизон этого опорного пункта осуществил попытку прорыва в южном направлении. Подавляющему большинству так и не удалось выбраться из долины. Тем не менее около семидесяти человек в конечном итоге смогли спастись и присоединиться к французским силам в Лаосе.

Сражение за Дьен-Бьен-Фу закончилось. В итоге французы потеряли империю, а коммунисты обрели свое государство. Мир же узнал о новом полководце-победителе – Во Нгуен Зиапе.

1. Navarre, Agonie, p. 128; Fall, Hell, Appendix D, p. 486.

2. Navarre, Agonie, p. 213; JCS Study, p. 4; Fall, Hell, Appendix A, pp. 480-481.

3. Fall, Hell, p. 453.

4. JCS, Study, Annex B., p. 5.

5. Navarre, Agonie, pp. 218-219.

6. Fall, Hell, p. 89.

7. O'Neill, Giap, p. 145.

8. Fan, Street, pp. 318-319.

9. MACV, Snwfy, p. 5.

10. Roy. Battle, pp. 151-152.

11. Navarre, Agonie, p. 251.

12. Roy, Battle, p. 171.

13. Fall, Hell. p. 148.

14. Giap, Dien Bien Phu, p. III.

15. Fall, Hell, p. 150.

16. Navarre, Agonie, p. 222.

17. Giap, Dien Bien Phu. p. 113.

18. Roy, Battle, p. 189.

19. Fall, Hell, p. 167.

20. Navarre, Agonie, p. 205.

21. Fall, Hell, p. III.

22. Roy, Battle, p. 195.

23. Fall, Hell, pp. 185 and 179.

24. Ibid., p. 186.

25. Roy, Battle, p. 206.

26. Fall, Hell, p. 204.

27. Roy, Battle, p. 207.

28. Ibid., p. 215.

29. Fall, Hell, pp. 205-206.

30. Roy, Battle, p. 210.

31. Giap, Dien Bien Phu, pp. 102-121.

32. Ibid.

33. Ibid., p. 130.

34. Ibid., pp. 131-132.

35. Ibid., p. 136.

36. Roy, Battle, pp. 203, 213, 225; Fall, Hell, p. 299; Devillers and Lacouture, End of a War, pp. 71-99; Richard Nixon, RN: The Memoirs of Richard Nixon (New York: Grosset amp; Dunlap, 1978), p. 150.

37. Fletcher Knebel, “We Nearly Went to War Three Times Last Year” Look, 8 February 1955.

38. Chalmers Roberts, “The Day We Didn't Go to War” The Reporter, 14 September 1954.

39. Navarre, Agonie, p. 247.

40. Fall, Hell, p. 399.

Дьен-Бьен-Фу. Критический анализ

В своих книгах, где говорится о сражении за Дьен-Бьен-Фу, оба главнокомандующих, Зиап и Наварр, приводят причины победы одного из них и поражения другого. Они признают, что резкий рост помощи со стороны Китая после прекращения Корейской войны в значительной мере помог коммунистам одержать победу в Северном Вьетнаме. Зиап отмечает еще два главных фактора, которые привели его к успеху: правильная стратегия и высокий боевой дух войск Вьетминя‹1›. Несмотря на тенденцию к упрощению ситуации, которое позволяет себе Зиап, в общем и целом он не ошибается.

Наварр приводит более сложные доводы, впрочем, проигравшему всегда приходится вдаваться в особенно пространные объяснения. Начинает Наварр с наименее существенных причин, к каковым относятся: (1) удаленность северных форпостов и южного опорного пункта Изабель на слишком значительное расстояние от центра обороны; (2) ошибка в том, что не была своевременно произведена замена тайского контингента; (3) раздробленность и разбросанность центральных рубежей, вынуждавшие французов постоянно контратаковать; (4) непрочность укреплений; (5) нецелесообразное использование резервов; (6) неспособность организовать эффективную контрбатарейную борьбу против артиллерии Зиапа; (7) недостаточная энергичность Коньи; и (8) плохая координация действий авиации и сухопутных сил.

Но, как замечает далее Наварр, не в этом заключалась настоящая причина падения Дьен-Бьен-Фу. Наварр считает causes profondes (глубинными причинами – его слова) этого рост китайской помощи и определяет это как второй фундаментальный фактор, сыгравший на руку противнику. Первым же он называет недостаточную численность и слабую оснащенность французских сухопутных сил и авиации‹2›.

Еще одной основной причиной случившегося Наварр называет недоработку разведки. Нет, в этом направлении его люди в Индокитае работали как надо, однако данные, поступавшие “от других организаций” (как можно предположить, из французских национальных разведывательных агентств), в том что касается участия китайцев и, прежде всего, замыслов главного командования Вьетминя, оказывались недостаточными. Он делает также упор на “утечки” из правительственных кругов Франции и прессы, которые помогали Зиапу быть в курсе планов французов.

Последней “глубинной” причиной Наварр считает решение французского правительства принять участие в Женевской конференции в поисках способа положить конец войне. Он настаивает на том, что решение это, о котором немедленно стало известно Хо и Зиапу, подтолкнуло последнего к усилению натиска на Дьен-Бьен-Фу, поскольку он (Зиап) понял, что после этого сражения “завтра не будет”. Данный довод не лишен смысла, но только отчасти. Обе стороны с самого начала кампании на северо-западе Вьетнама знали о возможности начала скорых переговоров. Обоим приходилось учитывать вышеназванный фактор, но Зиап сделал лучшие выводы, чем Наварр.

Как и следовало ожидать, ни одну из causes profondes Наварр не относит на свой счет, а ведь не кто иной, как он, руководил действиями войск в Индокитае. Лукавя, в подтексте он перебрасывает остывшие угли вьетнамского поражения “в огород” французского правительства в Париже. Именно французское правительство, как намекает Наварр, не дало ему достаточных средств для защиты Индокитая, а его (правительственные) разведывательные службы не поставили в известность его (главнокомандующего) о значительно возросшей помощи Китая вьетнамским коммунистам и о замыслах Зиапа. Вследствие “утечек” из французских правительственных кругов Вьетминю становились известными планы Наварра, а намерение официального Парижа искать мира с вьетнамскими коммунистами в Женеве подорвало основу, на которой он строил свою стратегию.

Наварр называет только часть причин поражения. Например, он не вносит в этот список собственных ошибок в отношении Коньи и Каст-ри, оба из которых показали свою неспособность справиться с возложенными на них обязанностями. Наличие решительных и энергичных руководителей в Дьен-Бьен-Фу и Ханое могло поправить положение.

Наварр не всегда с должной глубиной рассматривает и те причины, которые перечисляет. Так, например, он говорит о низкой боеспособности некоторых из частей в Дьен-Бьен-Фу. При этом он умалчивает о том, что незадолго до конца сражения 3000 – 4000 человек из десятитысячного гарнизона превратились во “внутренних дезертиров”, так называемых “намъюмских крыс”. Они не сражались, но поглощали изрядную часть невоенных грузов снабжения, прежде всего пищевых продуктов. Разве остальных 4000 храбрых солдат было достаточно, чтобы изменить исход боев за Дьен-Бьен-Фу? Бижар, единственный из всех французских командиров, способный верно оценивать суть сражения, понимал это. Спустя годы он заметил: “Если бы мне дали 10 000 эсэсовцев, мы бы выстояли”‹3›. Вполне возможно, хотя и спорно.

А вот что бесспорно, так это то, что одной из главных причин поражения являлась неспособность Наварра одержать верх в “войне тылов”. Он не смог “перекрыть краны” артерий снабжения войск Зиапа, тогда как тому удалось изрядно повредить “воздушный мост” французов. В конце концов даже самые стойкие гарнизоны вынуждены были сдаваться, когда у них кончалось все необходимое. В американской истории мы имеем такие примеры этого, как Виксберг и Коррехидор{94}. То же самое произошло и с французами в Дьен-Бьен-Фу. Однако, хотя проигрыш “войны тылов” стал ключом к поражению Наварра, это лишь следствие двух других глобальных промахов, приведших к столь печальным результатам.

На первую из фундаментальных причин Наварр намекает -хотя и упускает главное, – когда говорит в своей книге о “неадекватности средств”. Он дает понять, что не в его силах было исправить положение и устранить “неадекватность”, но Наварр снова лукавит. Проблема состояла не в “неадекватности средств”, а в iнеспособности строить планы в соответствии с возможностями (средствами). Наварр, и никто другой, своим решением оборонять север Лаоса чрезмерно “поднял планку”. Для того чтобы выполнить возложенную им на себя задачу, у французского главнокомандующего средств действительно не хватало, но так получилось лишь потому, что он нарушил первое правило военачальника. Знаменитый британский писатель Б. X. Ли-делл Харт, наверное самый выдающийся из современных стратегов-теоретиков, обосновал первый принцип полководческого искусства: “Ставьте перед собой цели, достичь которые вам позволяют имеющиеся средства. Мудрость командира на войне, – пишет он далее, – начинается с умения понимать, что возможно, а что нет”‹4›.

Но все же главная ошибка Наварра заключалась не в том, что он попытался совершить то, что было не по силам ему и Французскому экспедиционному корпусу. Роковой промах его заключается в том, что он не смог предусмотреть неожиданного и при этом значительного роста боеспособности армии Вьетминя, что и спутало все расчеты французского главнокомандующего. Иными словами, самой большой его ошибкой – и Наварр, хотя и не явно, признается в этом в нескольких местах своей книги – стала крупнейшая недооценка сил Вьетминя и талантов Зиапа. Наварр замечает, что французские командиры на протяжении всей войны постоянно совершали ту же самую пагубную ошибку. Наварр верно называет это “первейшим уроком на военном поприще”‹5›.

Зиап здесь вполне соглашается с главнокомандующим войсками противника и пишет, что “…наиглавнейшим промахом Наварра было то, что, как буржуазный генерал, он не мог предвидеть того, каковы возможности народной армии и всего народа, сражающегося за независимость и мир. Ему оказалось не под силу представить, какой прогресс произошел в жизни нашего народа и армии…”‹6›.

Если первая из важнейших причин поражения Наварра состояла в недооценке противника, то признать вторую куда труднее. Между тем факт остается фактом – Зиап переиграл французского главнокомандующего как полководец полководца.

Сражение за Дьен-Бьен-Фу, а с ним и Первая Индокитайская война были выиграны летом 1953 года за сколоченным из неструганых досок столом, за которым где-то в пещере в джунглях Вьет-Бака собрались на совещание Хо, Зиап, Фам Ван Донг и Труонг Чинь. Главное командование Вьетминя пришло к одному основополагающему выводу-войну с французами надлежит закончить победой в 1953 – 1954 гг., поскольку благоприятное для коммунистов “соотношение сил”, сложившееся в середине 1953-го, было хрупким и зыбким. Если французам удастся претворить в жизнь свои планы, в 1954-м такой удачный расклад может и не получиться, и уж точно не случится в 1955-м.

Зиап ясно представлял, как одержать победу в 1954 году. В первую очередь он считал оптимальным для Вьетминя сузить поле военных действий, ограничив его севером Северного Вьетнама и севером Лаоса, поскольку там сосредотачивались основные силы (штурмовые дивизии). Затем партийный комитет предлагал атаковать французов в Тонкинской дельте. Однако тень де Латтра и событий 1951-го, “замаячив на горизонте”, предостерегла главное командование коммунистов, и они мудро предпочли отказаться от затеи помериться силами с французами на главных рубежах обороны. Тогда Зиап решил поставить Наварра перед трудным стратегическим выбором – создать угрозу на северо-западе Вьетнама и на севере Лаоса и посмотреть, как Наварр отреагирует. Если он откажется от защиты данных территорий, коммунисты одержат легкую, но убедительную политическую и психологическую победу. Даже если вследствие этого французам и не придется отказаться от продолжения войны в регионе – хотя Наварр и другие считали, что придется, – все равно ситуация в Индокитае коренным образом изменится.

Если бы Наварр пошел на защиту севера Лаоса и северо-запада Вьетнама, французы оказались бы в невыгодном положении из-за труднопроходимой местности, больших расстояний, отделявших эти территории от центра обороны (Ханоя), и недостаточной подвижности их частей. Если бы Наварр попытался нанести удар по базам коммунистов во Вьет-Баке, Зиап, сражаясь с противником в данном районе, опять оказывался в выгодном положении, так как имел там превосходство в живой силе и хорошо знал местность. Для реализации своей концепции Зиап составил простой план. Одна дивизия, 316-я, выступит к Лай-Чау и Северному Лаосу, в то время как остальные дивизии останутся во Вьет-Баке до того, как станет ясно, что в ответ предпримет противник. Классическая, с позиции правильного военного образования, стратегическая концепция Зиапа позволяла ему овладеть инициативой и поставить Наварра, независимо от того, что тот будет делать, в положение полководца, вынужденного лишь реагировать на действия неприятеля. Одним словом, этот гибкий план позволял использовать как преимущества Зиапа, так и слабые стороны Наварра. В тот момент, должно быть глядя на землю из Вальхаллы{95}, великий Наполеон салютовал вьетнамскому ученику.

После высадки французского парашютного десанта в Дьен-Бьен-Фу 20 ноября 1953 года Зиап быстро сконцентрировал свои силы в заданном районе. Он опасался шага, о возможности которого французское военное руководство заговорило много позднее, – эвакуации контингента из Дьен-Бьен-Фу по воздуху. Между тем, хотя отвод войск лишил бы Зиапа “верной добычи”, это все равно не смогло бы спутать его планов. Зиап не ждал, а действовал. За счет быстрой переброски четырех дивизий к Дьен-Бьен-Фу – что само по себе являлось мастерской акцией в смысле задумки и организации – коммунисты заперли французов в удаленной от дельты долине.

Наибольшую опасность для Зиапа представляла возможная атака Наварра на базы и ЛК Вьетминя во Вьет-Баке. Но существовали и другие проблемы, хотя и не столь важные, но ожидавшие решительных действий со стороны Зиапа. Как ограничить размеры французского контингента в Дьен-Бьен-Фу? Как предотвратить наращивание там противником запасов предметов снабжения в месяцы, предшествующие началу активных боевых действий? Как свести на нет опасность, которую таила в себе задуманная Наварром операция “ATLANTE”?

Шаги, предпринимаемые коммунистами после 20 ноября, предусматривали нанесение ударов на широком фронте по объектам, наиболее уязвимым для французов с политической и военной точки зрения. Причем Зиап не ставил действующим на разных направлениях командирам задачу захвата того или иного населенного пункта или территории. Требовалось лишь создать угрозу там или здесь и вынудить противника послать в подвергшийся нападению район войска, чтобы он не мог использовать их в других местах – для нанесения удара по ЛК и для усиления контингента в Дьен-Бьен-Фу. Кроме того, такие упреждающие удары распыляли и истощали силы транспортной авиации французов. Самолеты приходилось задействовать для “тушения костров”, разожженных по всему Индокитаю, вместо того, чтобы максимально использовать их для создания запасов всего необходимого в Дьен-Бьен-Фу.

Нейтрализация операции “ATLANTE” требовала специальных мер. Отчасти задача решалась путем нанесения ложных ударов в различных точках региона. Обманные маневры не позволяли Наварру сконцентрировать в Аннаме большое количество войск, необходимое для развертывания широкомасштабного наступления на ВР V. Однако Зиап изучил проблему и убедился в том, что, по выражению любимого им Мао, затея французского главного командования есть не более чем “бумажный тигр”. Самое главное, в ВР V для Вьетминя не было ничего жизненно важного, ничего такого, что коммунистам пришлось бы отстаивать. Ситуация диктовала Зиапу схему действий: отвести силы коммунистов накануне предстоящего наступления французов, мешать продвижению войск противника, нападать на них из засад, контратаковать в Контуме и на центральных плоскогорьях. Реализация замысла вполне удалась.

Операция “ATLANTE” высвечивает глубинное понимание Зиа-пом фундаментальных основ стратегии в контрасте с поверхностным их видением Наварра. Чтобы ложная атака оказалась успешной – а “ATLANTE” и являлась не чем иным, как отвлекающим маневром, -.удар ее необходимо было нацеливать на объект или объекты, жизненно важные для неприятеля, чтобы ему пришлось защищать их. Так, французам приходилось реагировать на создаваемые вьетминьцами угрозы, в то время как операция “ATLANTE” оказалась неспособной поставить в такое же положение Зиапа. Фактически Наварр работал на план Зиапа, поскольку “ATLANTE” оттягивала на себя часть сухопутных сил и транспортной авиации французов. Зиап отзывался об “ATLANTE” как о “…стратегическом просчете… он (Наварр) рассеял главные свои силы, сделал то, чего следовало избегать…”‹7›. Не очень уж часто случается, чтобы ошибки полководца так удачно сочетались со стратегическими замыслами его оппонента. Если бы Зиап имел возможность приказывать Наварру, диктовать ему схему действий, то и тогда, наверное, не смог бы выдумать ничего более выгодного для Вьетминя, чем операция “ATLANTE”.

Некоторые историки склонны осуждать Зиапа за его тактику в сражении при Дьен-Бьен-Фу главным образом из-за потерь, понесенных там войсками Вьетминя. Однако Зиап был крайне ограничен в выборе средств, оказавшись перед необходимостью отбивать у противника один укрепленный рубеж за другим. Существовало только два пути достигнуть цели – уморить защитников плацдарма голодом или штурмовать их позиции “в лоб”. Для первого варианта Зиап не располагал временем в свете грядущих переговоров в рамках Женевской конференции. Учитывая данное соображение, критиковать тактический подход Зиапа в данном случае просто бессмысленно. Напротив, чем глубже погружаешься в изучение тактики, избранной им в сражении при Дьен-Бьен-Фу, тем больше убеждаешься в ее достоинствах.

Во-первых, в ситуации, не предполагавшей применения разного рода уловок и военных хитростей, Зиаггу удалось “поразить воображение” противника концентрацией артиллерийского и зенитного огня и технологией применения гаубиц, минометов и средства ПВО. Сам На-варр признавал сокрушительный и разрушительный эффект закопанных в землю орудий и неожиданного для французов плотного и меткого артиллерийского и зенитного огня. Другим тактическим триумфом Зиапа с полным правом можно считать использование осадных приемов из арсенала времен Первой мировой войны. Рытье траншей позволило войскам Вьетминя подвигать свои позиции как можно ближе к неприятелю, не оказываясь при этом без защиты перед губительным заградительным огнем. Операция Зиапа по минированию позиции Элиан 2 также производит впечатление, а при большей удаче и лучшем выборе времени она могла бы иметь решающее значение.

Зиап вполне заслуживает похвалы за то, в какой последовательности он выбирал для штурма три северных французских форпоста. Первой он атаковал Беатрис, поскольку Габриель имела лучшие укрепления и могла быстрее получить помощь с центральной позиции. Затем он послал войска на взятие Габриель, которая после потери французами Беатрис оказалась в более уязвимом положении. Он правильно рассчитал, что печальный пример соседей окажет деморализующее влияние на тайцев, защищавших Аил-Мари, что в сочетании с активной пропагандистской деятельностью помогло коммунистам овладеть этим опорным пунктом без боя.

Делает честь Зиапу и то, как он организовал штурмы первых двух форпостов. Для полной уверенности после проведения мощной артиллерийской и минометной подготовки он послал в атаку штурмовые силы пехоты, обладавшие подавляющим численным превосходством над противником. Если бы штурмы Беатрис и Габриель не удались, история сражения за Дьен-Бьен-Фу могла бы, вероятно, окончиться по-другому. Боевой дух – нежное растение, постоянно подверженное пагубным “ветрам просчетов” командования и “утренним заморозкам” неудач. Соки же, питающие такой цветок, есть не что иное, как глубокая и непоколебимая уверенность солдат в том, что они способны победить противника. Даже при благоприятных условиях поддерживать моральное состояние войск на должном уровне непросто, а уж если часть угодила в переделку, то порой на восстановление у ее бойцов желания драться может уйти несколько месяцев.

Зиап вступил на поприще военного стратега и тактика как любитель, а закончил свой путь как признанный профессионал. Он также показал себя прекрасным организатором работы тыла, настоящим гением в этой области.

Похоронный набат по французскому контингенту в Дьен-Бьен-Фу и вообще по владычеству Франции в Индокитае отдавался затем тревожным звоном на протяжении десятилетий. 27 апреля 1977 года в одной газете вышла статья с фотографией. В материале говорилось о встрече французского героя битвы при Дьен-Бьен-Фу Бижара и министра иностранных дел Северного Вьетнама Фам Ван Донга, приглашенных на официальный завтрак президентом Франции Валери Жискаром д'Эстеном. На снимке лысый толстяк Бижар – на тот момент уже четырехзвездный генерал и заместитель министра обороны -запечатлен во время рукопожатия с Донгом, причем последний выглядит чем-то озабоченным. Бижар признавался, что приглашение президента “заставило меня вспомнить о погибших”. Позднее он сказал: “Мне кажется, что все случившееся в Дьен-Бьен-Фу было вчера. Я словно бы все еще там”. Дух его, и верно, присутствует там поныне. Он всегда останется там вместе с тенями всех прочих храбрецов, сражавшихся при Дьен-Бьен-Фу с обеих сторон.

1. Giap, Dien Bien Phu, p. 146-147.

2. Navarre, Agonie, p. 252.

3. Fall, Hell. p. 453.

4. Basil. H. Liddell Hart, Strategy, 2d ed. (New York: Frederick A. Praeger, 1967), p. 348

5. Navarre, Agonie, p. 324.

6. Giap, Dien Bien Phu, p. 86.

7. Ibid., p. 160.

Interbella (Период между войнами).

1954 – 1964 гг.

Ученые-схоласты говорят, что в войнах не бывает победителей – только побежденные. В некоем отвлеченном философском смысле такое утверждение, возможно, и верно, однако солдаты и государственные мужи – практики и потому лучше разбираются в данном вопросе. Они знают, что есть победители и есть проигравшие, и по итогам Первой Индокитайской войны победителями оказались вьетнамские коммунисты, а побежденными – французы. Проиграв войну, они лишились своей империи в Азии.

Вьетминьцы стали праздновать победу в Ханое начиная с 9 октября 1954 года. Французы спустили трехцветный флаг, их войска в тишине покинули город, и туда с помпой вступила ставшая теперь знаменитой 308-я дивизия Вьетминя. На следующий день в увешанном кроваво-красными коммунистическими стягами городе состоялся грандиозный парад. Ни Зиап, ни кто-либо из других коммунистических лидеров не стоял на трибуне, чтобы принять парад победителей и разразиться по этому случаю “патентованной” трехчасовой речью. И ни Зиап, ни кто-либо из других руководителей Вьетминя никогда не объяснял причин своего отсутствия. Наверное, Хо велел им держаться в стороне. А как же скверно, должно быть, чувствовал себя эгоистичный Зиап, вьетнамский Наполеон, лишенный триумфа. Так или иначе, Зиап прибыл в Ханой 12 октября. И хотя празднество уже завершилось, он появился в городе первым из всех вождей как национальный герой, победитель французов, великий полководец.

Как и другим великим генералам до него, Зиапу предстояло узнать, что, когда стихают пушки, проблемы не исчезают, они лишь меняются. Первой задачей, которую предстояло решать Хо, Зиапу и прочим лидерам коммунистического руководства, стал “капитальный ремонт” Северного Вьетнама. Хотя скудная промышленность страны и не пострадала во время войны, французы и настроенные профранцузски вьетнамцы демонтировали почти все оборудование и увезли его в Южный Вьетнам. В отличие от промышленности, сельскому хозяйству боевые действия нанесли серьезный урон. Авто- и железные дороги, особенно вокруг Ханоя и в зоне Вьет-Бака, были почти полностью уничтожены.

За дело превращения Северного Вьетнама в полнокровное, индустриальное и самодостаточное государство под руководством коммунистических вождей взялся весь народ. Авангардом его стала армия, бойцы которой превратились в рабочих, трудившихся на строительстве дорог и домов, восстановлении плотин и на уборке урожаев. Солдаты сражались с паводками и помогали крестьянам бороться с прочими стихийными бедствиями. В соответствии с требованиями политической day трат, провозглашенной Хо и Зиапом, военные вели постоянную пропагандистскую работу по превращению крестьянских масс в твердых сторонников коммунистического правления и почитателей марксизма.

В 1958 году северовьетнамские лидеры решили расширить участие армии в делах гражданской экономики. Некоторые части Главных сил создали коллективные хозяйства, в которых сами же и трудились. К 1959-му в разных регионах страны насчитывалось уже сорок таких хозяйств, некоторые из которых только организовывались, а другие уже давали продукцию. Некоторые подразделения работали на фабриках, а другие добывали уголек на шахтах. В 1959 году Зиапа стало всерьез раздражать подобное положение Армии Северного Вьетнама (АСВ). Хотя в публичных выступлениях он поддерживал использование военных в качестве тружеников города и села, “за кулисами” он яростно оспаривал позиции Ле Зуана и Труонг Чиня (ярых сторонников такого подхода), указывая на то, что первая обязанность армии в мирное время – занятие военной подготовкой. По всей видимости, это сражение Зиап проиграл, так как вскоре его соперник, Нгуен Ши Тань, выдвиженец Ле Зуана, получил четвертую звезду старшего генерала и стал равен по званию Зиапу. Таким образом, Тань получил преимущество в политическом противоборстве с Зиапом.

Однако внимание Зиапа в пятидесятые годы привлекали и другие проблемы чисто военного характера. Он сознавал, что борьба за контроль над Индокитаем еще не закончилась, и начинал готовиться к будущим битвам, которые считал неизбежными. Зиап понимал, что части Главных сил, сумевшие победить французов, могут не выстоять в войне с другим, более грозным противником – американцами. Прежде всего, офицерский корпус АСВ получал свое образование в сражениях с французами и не имел четкого представления об иных аспектах своей профессии. Все командиры выдвинулись на занимаемые должности во время боев, и каждый знал и умел только то, чему научил его жестокий учитель – война.

Требовалось срочно заниматься повышением квалификации офицерского состава. Так в Ханое открылись пехотное, артиллерийское и штабное училища, преподавателями в которых стали китайские военные специалисты. Основываясь на опыте боев с французами, Зиап особо упирал на необходимость ввести в программу обучения методологию борьбы с самолетами противника. Хо нужна была и своя авиация, и, заглядывая в будущее, Зиап отправлял вьетнамцев в Китай обучаться летному делу. Не забыл он и о морской науке, открыв соответствующее училище в Донг-Хае. Поскольку в распоряжении ВМФ Северного Вьетнама находились только суда береговой охраны, в училище готовили офицеров патрульных катеров. Именно такие патрульные катера и обстреляли в 1964-м американский эсминец, спровоцировав открытое вмешательство Соединенных Штатов во Вторую Индокитайскую войну.

Училища решали вопрос подготовки командного состава, но оставались еще трудности, касавшиеся обучения воинских частей. Зиап устраивал небольшие маневры и комбинированные учения для отработки взаимодействия различных родов войск. Поскольку основой армии оставались пехотные формирования, Зиап создал множество стрельбищ и требовал от инструкторов добиваться от бойцов высокого уровня владения стрелковым оружием. Создавались также артиллерийские полигоны, где офицеры артиллерии овладевали навыками стрельбы с закрытых позиций и учились вести сосредоточенный огонь.

В конце пятидесятых Зиапу пришлось столкнуться с проблемами, касавшимися неоднородности материальной части армии. Части Главных сил имели в своем распоряжении разношерстную технику, вооружение и снаряжение, доставшиеся войскам Вьетминя от французов, китайцев, японцев и американцев. На вооружение частей Главных сил поступала и различная советская техника, в том числе ПТ-76 (устаревшие, очень легкие плавающие танки) и некоторое количество артиллерийских орудий калибра 122 мм. Зиап боролся, хотя по большей части безуспешно, с бессистемностью и неуклюжестью системы снабжения, часто задерживавшей продвижение частей Главных сил во время войны с французами. Главнокомандующий создавал постоянные склады, задействовал солдат на реконструкции дорог. Он приказал перестроить гавани Хайфона и Хон-Гая на севере и Бен-Туя, около Виня; также благодаря Зиапу в значительной мере была улучшена работа радио и телеграфа. Он расширял армейский парк автомобильного грузового транспорта, занимался подготовкой водителей и механиков. Несмотря на прогресс в решении проблем поддержки боевых частей, недостатки тыловой системы будут в течение многих лет сдерживать и ограничивать эффективность подразделений Армии Северного Вьетнама.

В середине пятидесятых Зиапу пришлось иметь дело с “бичом” всех армий – проблемой администрации. Западные армии, как правило, отличаются раздутыми штатами управленцев, что убедительно показала в армии США операция “Охота за бумажками”{96}. Однако у Зиапа было все наоборот – ему не хватало административного аппарата. Части Главных сил управлялись на манер партизанских отрядов. Все, что касается производства в очередные звания, выплаты жалованья, оставалось в полном беспорядке. Бойцов частей Главных сил надлежало снабдить военной формой и знаками различия. Руководство приобрело форму, однако многие ветераны войны с французами отказывались носить ее, даже находясь при исполнении служебных обязанностей. Похоже, в Армии Северного Вьетнама начальство сталкивалось с хорошо известным в других вооруженных силах упрямством старых солдат и их нежеланием “сдавать позиции”.

И наконец, ко всему прочему для Зиапа добавилась Программа земельного реформирования Северного Вьетнама и связанные с ней акты насилия. Недовольных бросали в тюрьму, убивали, и Зиапу пришлось выполнять работу, которая ненавистна любому солдату, – стрелять в своих сограждан. Недовольство северовьетнамских крестьян чудовищными методами земельной реформы Труонг Чиня привело 2 ноября 1956 года к взрыву и открытому выступлению народа в провинции Нге-Ан. Восстание, оказавшееся совершенно неожиданным как для Хо, так и для прочих коммунистических вождей, привело их в замешательство. Крестьянский бунт, да не где-нибудь, а в провинции Нге-Ан, на родине Хо, остававшейся на протяжении многих лет оплотом коммунистов. Очаг мятежа быстро расширялся, и местное ополчение уже не могло остановить процесс. Тогда Хо приказал Зиапу принять меры, и тот отправил на усмирение недовольных политикой партии дислоцированную поблизости, в Вине, 325-ю дивизию. Наверное, Зиап колебался, прежде чем принять решение послать именно это соединение, укомплектованное вчерашними крестьянами из той самой мятежной Нге-Ан и соседних с ней провинций. 325-я могла перейти на сторону восставших. Однако, как бывало не раз во время индокитайских войн, аспекты организации тыла превалировали над всеми прочими соображениями. 325-я могла быстро добраться в заданный район, тогда как другие части Главных сил располагались на большом расстоянии от цели. Мятеж же надлежало подавить как можно быстрее. Вне зависимости от личных симпатий и привязанностей 325-я прекрасно справилась с заданием, утопив в крови пожар восстания бывших земляков. Точных данных не знает никто. Некоторые авторитетные источники говорят о 1000 убитых и 6000 высланных крестьян‹1›. По данным Пентагона, погибли многие тысячи‹2›.

Величайшей проблемой, вставшей не только перед Зиапом, но и перед всем Политбюро, оказался вопрос о базовых приоритетах. Что важнее, поднять экономику Северного Вьетнама и наладить жизнь его народа или же направить все силы и средства на “освобождение” Южного Вьетнама и воссоединение его с Северным? Вопрос в действительности являлся лишь “верхушкой айсберга”. Подводной его частью были противоречия, заложенные в самом дуализме основ стратегии ведения борьбы, разделявшейся на вооруженную дay трань и политическую дay трань. Дело состояло не в том, какую из них предпочесть, а на какую сделать основной упор, на политическую дay трань или же на вооруженную? Отсюда вытекал другой вопрос: на каком этапе находится революция? Если она еще на первой стадии, тогда законы революционно-освободительной войны диктуют отдать предпочтение политической дay трань, чтобы создать опору для революции в народных массах. Если же процесс вступил в следующую фазу, тогда приоритет надо предоставить вооруженной дay трань Однако другие стратеги считали, что не всегда следует руководствоваться теориями, и настаивали на том, что складывающееся положение определяет необходимость выбрать вооруженную дay трань, несмотря на то даже, что работа по созданию политического фундамента для опоры на народ еще не закончена. Вот вокруг этого и шел спор между двумя фракциями – “сторонниками приоритета Северного Вьетнама” и “сторонниками приоритета Южного Вьетнама”.

“Сторонники приоритета Северного Вьетнама”, Труонг Чинь и Зиап (при умеренной поддержке Фам Ван Донга), усматривали серьезные различия между стадиями, на которых находится революция на Севере и на Юге. Север был освобожден, и основной задачей партии и народа здесь становилось “построение социализма” главным образом посредством подъема экономики страны. Юг же стоял перед необходимостью совершения “национальной народно-демократической” революции, то есть находился на первом этапе, и сделать этот шаг – совершить революцию – должны были сами южане. “Сторонники приоритета Южного Вьетнама”, возглавляемые Ле Зуаном, Нгуен Ши Танем и Ле Дук Тхо. считали концепцию Труонг Чиня, основанную на разграничении между различными стадиями революции, чисто теоретической и не имеющей практического значения. Для Ле Зуана и его единомышленников главной задачей, стоявшей на тот момент перед руководством Северного Вьетнама, являлось объединение всей страны под знаменами коммунизма. Если ради этого придется пожертвовать экономическим ростом Севера, что ж, путь будет так.

Концепция приоритетов руководства Северного Вьетнама отражалась, естественно, и на стратегии. Фракция “сторонников приоритета Северного Вьетнама” видела перспективы в затяжной борьбе народа Южного Вьетнама за свободу, где доминирующими рычагами станут партизанская война и политические действия. Ле Зуан и члены его когорты считали необходимым ускорить течение революционного процесса за счет вооруженного вмешательства сначала со стороны собственных сил Южного Вьетнама, а затем, если потребуется, и армейских частей Северного.

Разница точек зрения между двумя группами северовьетнамских вождей определялась их жизненными путями и ролью в предшествовавших победе событиях. Труонг Чинь, Зиап и Донг родились и в период войны с французами боролись с врагом в Северном Вьетнаме, тогда как представители фракции “сторонников приоритета Южного Вьетнама” появились на свет и служили делу революции на юге страны. Ле Зуан руководил действиями вьетминьцев в Южном Вьетнаме и оставался там после войны, по крайней мере, до 1957 года. Ле Дук Тхо во время войны являлся помощником Зуана, а Нгуен Ши Тань занимал пост секретаря партийной организации в провинции Туа-Тьен, расположенной на севере Южного Вьетнама.

Основные споры по поводу приоритетных задач партии можно разделить на несколько четко очерченных периодов. Первый начинает свой отсчет с подписания Женевских соглашений в 1954 году, заканчивается в январе 1959-го и знаменуется доминированием точки зрения Труонг Чиня и Зиапа. В 1954-м Хо, не без понуканий из Москвы, решил сосредоточиться на политической дay трань в Южном Вьетнаме при одновременной работе над подъемом экономики Северного Вьетнама. Резоны Хо для выбора именно такого варианта очевидны. Во-первых, казалось, что южновьетнамское правительство Нго Динь Дьема обречено. Дьему досталась в наследство от французов полная неразбериха – мешанина из конфликтующих между собой политических клик и религиозных фракций, неэффективные и почти не существующие органы государственной власти, полиция и армия. Вероятно, Хо рассчитывал, что власть Дьема рухнет сама собой, а ему останется только нагнуться и поднять ее. Это соображение стало еще одним фактором, побудившим Хо в 1954-м остановить выбор на “мирных политических действиях”. Так как по условиям Женевских соглашений многие бойцы Вьетминя были репатриированы из Южного Вьетнама на Север, боеспособность коммунистов на Юге в середине пятидесятых не позволяла организовать там вооруженную борьбу. Так или иначе, в 1954-м коммунисты с Севера дали указания товарищам с Юга развернуть агитацию за “личные права, свободу и пропаганду организации всеобщих выборов, во исполнение условий Женевских соглашений”‹3›.

Несмотря на некоторый ропот “южан”, политика “мирных политических действий” продержалась до середины 1957-го. Затем, после того как идея всеобщих выборов не осуществилась, а Дьем начал преследование коммунистических мятежников на Юге, волна критики со стороны “сторонников приоритета Южного Вьетнама” стала все больше нарастать. Запевалой в этом хоре был Ле Зуан, который принялся продвигать тезис относительно того, что политическую борьбу “иногда должно поддерживать вооруженными акциями”‹4›. Голос Ле Зуана приобрел еще большую силу, когда правоохранительные органы правительства Дьема стали еще результативнее бороться с коммунистами в Южном Вьетнаме. В 1957 и 1958 гг. коммунисты были вынуждены признать, что Дьем “последовательно и эффективно уничтожает нашу партию”‹5›. Партийные документы, захваченные спустя годы, позволяют сделать вывод, что количество коммунистов Южного Вьетнама, агитировавших за переход к вооруженной борьбе, неуклонно возрастало. В 1957-м Хо Ши Мин начал постепенно склоняться к мнению Ле Зуана, которого вызвал из Южного Вьетнама в Ханой, где вскоре, назначив на место Труонг Чиня, сделал вторым после себя человеком в Политбюро.

В 1958 году Политбюро ЦК ПТВ начало “дрейфовать” в направлении Ле Зуана и его фракции “южан”. Год ушел на подготовку руководства и народа к смене курса, после чего в январе 1959 года было решено поднять вооруженное восстание в Южном Вьетнаме. В мае 1959-го Пятнадцатый пленум ЦК официально одобрил избранный курс и направил соответствующие распоряжения в Южный Вьетнам. Захваченные в 1966-м документы и недавние заявления высокопоставленных особ из АСВ дают возможность считать май 1959 года началом северовьетнамской интервенции. В июле авангард из 4000 подготовленных боевиков начал просачиваться в Южный Вьетнам‹6›. В сентябре 1960 года правительство Северного Вьетнама официально признало свою поддержку повстанческому движению на Юге.

Решение Хо Ши Мина перейти от “мирных политических действий” к “вооруженному восстанию”, то есть перенести акцент с политической на вооруженную day трань, вызвало в Политбюро дебаты по поводу путей претворения в жизнь нового курса. Спорили о том, какие формы должно принять восстание в Южном Вьетнаме, будет ли оно развиваться по образу и подобию событий августа 1945-го, или же нужно взять на вооружение идеи и методы, приведшие к поражению французов в 1954 году. Расстановка фигур на доске осталась без изменений. Нет ничего удивительного в том, что Труонг Чинь, Зиап и “северяне” считали правильным путь, подсказываемый опытом антифранцузской войны. “Французская модель” предполагала минимальное вмешательство со стороны Северного Вьетнама. В то же время Ле Зуан и его сторонники-южане отдавали предпочтение варианту образца августа 1945 года. Эта концепция предусматривала широкомасштабные военные действия и быстрое решение южновьетнамской проблемы, не исключая использования частей Армии Северного Вьетнама. Этот сценарий действий, вызывавший опасность вмешательства Соединенных Штатов, чреватый прямой военной угрозой Северному Вьетнаму, пугал фракцию “северян”.

Хотя споры не прекратились, действия, предпринятые северными вьетнамцами в 1959 году, ясно демонстрируют, что Ле Зуан и его сторонники одержали верх. В том же году в составе АСВ была сформирована 559-я транспортная группа, предназначенная для осуществления тыловой поддержки операций в Южном Вьетнаме через “лаосский выступ”. В 1959-м южновьетнамские коммунисты создали центр по подготовке боевиков из числа людей, переехавших в 1954-м в Северный Вьетнам, и в том же 1959 году примерно 4500 таких подготовленных бойцов начали инфильтрацию на Юг, чтобы стать впоследствии ядром батальонов и полков Вьетконга.

Для Зиапа решение об изменении курса, принятое Хо в 1959-м, и события следующих двух лет являлись серьезным поражением. Хотя Зиап сохранил пост министра обороны и главнокомандующего Армией Северного Вьетнама, Хо освободил его от руководства боевыми действиями на Юге, поручив это дело секретариату, состоявшему из “южан” Ле Зуана, Нгуен Ши Таня и Ле Дук Тхо. Дальше – больше. В 1959 году давний соперник Зиапа, Тань, получивший звание старшего генерала, фактически возглавил командование операциями на Юге. Затем, в 1960-м, на Третьем съезде партии как Зиапа, так и Труонг Чиня передвинули немного вниз по иерархической лестнице. Вместо Чиня вторым человеком в Политбюро стал Ле Зуан, а Зиап переместился с четвертой на шестую ступеньку. “Побитый” Зиап исчез с политической сцены Ханоя и занялся “поправкой здоровья”. Все ключевые позиции теперь принадлежали Ле Зуану и его команде.

С принятием в 1959 году Политбюро ЦК ПТВ решения о переходе к “вооруженному восстанию” и о поддержке Северным Вьетнамом “южновьетнамских товарищей” война между Севером и Югом пошла, что называется, всерьез, и в 1960 году верх в ней одерживали Вьетконг и северные вьетнамцы. Вьетконговцы контролировали дельту Меконга, Центральное плоскогорье Аннама и прибрежные равнины. В ноябре 1960-го в результате заговора коммунистам чуть было не удалось свергнуть Дьема. Вьетконговцы силами батальонов и полков начали нападать на форпосты и форты АРВ (Армии Республики Вьетнам). К 1961 году, с ростом интенсивности и масштабов атак Вьетконга, ситуация для Дьема еще более ухудшилась, а в начале 1961-го стала почти критической.

Постоянное ухудшение положения правительства Южного Вьетнама в январе 1961-го произвело сильное впечатление на нового главу Белого дома, Джона Ф. Кеннеди. Не только Вьетнам, но и другие тучи омрачали ясный небосклон над челом президента, делая далекую южноазиатскую страну последней ставкой в покере сверхдержав. Началась эта игра еще до инаугурации Кеннеди, когда 6 января 1961 года Никита Хрущев заявил, что “войны за национальное освобождение” есть войны справедливые и потому мировой коммунизм поддержит их. Вскоре после этого Ханой признал Национальный фронт освобождения (НФО), фасад, которым прикрывали свою деятельность коммунисты Южного Вьетнама. В апреле 1961-го фиаско в заливе Свиней{97} стоило Кеннеди значительного числа очков в “покерной игре”. В июне 1961 года Хрущев попробовал блефовать с Кеннеди в Вене, пригрозив молодому президенту блокадой Берлина. Кеннеди отчаянно нуждался в каком-то козыре, в точке на карте, которая помогла бы ему набрать очки. Вьетнам подходил, хотя даже в 1961-м президент считал его политическим и дипломатическим минным полем. Вмешательство в дела Вьетнама могли создать трения не только с коммунистическим блоком, но и доставить президенту – особенно президенту демократической партии – немало неприятностей дома.

С того самого момента, когда США стали принимать то или иное участие в делах Вьетнама, политика их в отношении этой страны находилась под мощным влиянием двух мифов. С 1949-го, когда республиканцы заклеймили Гарри Трумэна клеймом “человека, потерявшего Китай”, сердца демократов замирали при мысли потерпеть еще одно поражение в Азии в период правления президента-демократа. Разумеется, Трумэн не “терял Китая”, поскольку нельзя потерять то, чем не владеешь. У Трумэна в 1949-м не было никаких действенных рычагов, способных помешать Китаю упасть в объятия коммунизма. Все это ничуть не мешало республиканцам “наживаться” на “потере” Китая, и они, несомненно, только выиграли бы от еще одного поражения демократов в Азии.

Вторым мифом являлось древнее и навязшее на зубах предостережение относительно опасности ведения широкомасштабных войн на Азиатском континенте. Между тем ни Дину Ачесону, ни Дугласу Макартуру, провозгласившим эту “аксиому”, ничто не помешало возглавить войну в Корее, как раз на Азиатском континенте. Конечно, такие мудрые и опытные люди, как эти двое, понимали, что при определенных обстоятельствах войну в Азии можно вести и выиграть, но для опереточных шутов от политики и “простых людей” подобная упрощенная сентенция являла собой откровение свыше, неоспоримую истину и весомое руководство к действию.

Третьим весомым фактором, оказывавшим влияние на мнение президента относительно Вьетнама, была предполагаемая реакция Советского Союза и Красного Китая. Хотя Вьетнам имел значение для Кеннеди, в 1961 году обстановка в этой стране все же не была столь угрожающей, чтобы из-за нее идти на риск развязать третью мировую войну. Таким образом, действия Соединенных Штатов во Вьетнаме следовало ограничить до такой степени, чтобы американская активность в регионе не повлекла за собой вступления в конфликт двух великих коммунистических держав.

Фактически все эти негативные моменты как бы сами собой вдалбливали президенту в голову: “Не потеряйте Вьетнам, но смотрите, не ввяжитесь в большую войну в Азии и не используйте оружия, сил и стратегических походов (например, не бомбите плотины в Северном Вьетнаме и не вводите войск на территорию этой страны), способных вовлечь в активные действия Россию и Китай”. Три вышеуказанных фактора создавали ловушку, на протяжении целого следующего десятилетия вынуждавшую президентов США прибегать к полумерам в отношении Вьетнама.

В таких вот кандалах президент Кеннеди в начале 1961-го нехотя ступил в бурные мутные воды политики Вьетнама. С самого начала камнем преткновения становилась отправка в эту страну американских войск. В начале шестидесятых Соединенные Штаты оказывали Дьему и его правительству щедрую финансовую помощь, направляли в Южный Вьетнам сотни советников, наращивали поставки оружия, но никак не решались послать туда воинский контингент. Первый шаг в данном направлении был сделан 20 апреля 1961 года, когда Кеннеди назначил межведомственную рабочую группу для определения путей спасения Южного Вьетнама. В качестве одной из рекомендаций группа предлагала “…послать небольшой контингент сухопутных сил Соединенных Штатов в Южный Вьетнам…”. Кеннеди оставил предложение без внимания, но неделю спустя дал указание Министерству обороны (МО) и Объединенному комитету начальников штабов (ОКНШ) подготовить докладную записку, касающуюся вопроса целесообразности отправки американских войск во Вьетнам, а также размера и состава предполагаемого контингента. Своим ответом, датированным 10 мая, ОКНШ отпасовал мячик президенту, рекомендовав ему послать войска во Вьетнам, “при условии наличия политического решения удержать Юго-Восточную Азию…”. Кеннеди опять никак не отреагировал, лишь распорядился продолжить проработку вопроса. 12 мая 1961 года вице-президент Линдон Б. Джонсон встретился с Дьемом в Сайгоне и спросил, готов ли тот к вводу войск Соединенных Штатов. Дьем ответил Джонсону, что хотел бы подобного шага с американской стороны не иначе как только в случае явного вторжения с Севера‹7›.

Все лето 1961 года бойцы Вьетконга продолжали фактическое завоевание Южного Вьетнама. Войска Дьема почти совсем ушли из сельских районов, а правительственные органы там оказались реально не способны что-либо предпринимать. В августе 1961-го Кеннеди одобрил (по-видимому, без долгих колебаний) предложение поддержать увеличение численности военнослужащих АРВ с 170 000 до 200 000 человек‹8›. Летом, по мере того как правительство и армия Дьема все больше и больше утрачивали контроль за положением в стране, вопрос об отправке воинского контингента Соединенных Штатов был поднят вновь. Объединенный комитет начальников штабов высказывался “за”, как и глава Консультативной группы по оказанию военной помощи Южному Вьетнаму (КГОВПЮВ) в Сайгоне генерал-лейтенант Лайонел Макгарр. Президент Дьем тоже уже как будто не возражал, хотя чего он в действительности хотел, понять трудно.

Правда состоит в том, что летом 1961 года никто ни в Вашингтоне, ни в Сайгоне, похоже, серьезно не думал, что американские войска станут сражаться с Вьетконгом. Скорее, по распространенному убеждению, силам США (если их вообще введут во Вьетнам) отводилась роль инструкторов по подготовке местных военных. Также американцы могли бы взять на себя функции обороны объектов, высвободив охранявших их бойцов АРВ для наступательных акций против Вьетконга. Но главное, присылка войск США во Вьетнам продемонстрировала бы коммунистам решимость Америки не допустить захвата Южного Вьетнама. Вопрос поднимался не только в мае, но и в июне и в июле, однако идея, облетев официальные кабинеты в Пентагоне и в Белом доме, так и не материализовалась в конкретные действия.

Сложилась уже своеобразная модель манипулирования этим “колючим” вопросом. Кто-нибудь – обычно ОКНШ – поднимал его, а затем с помощью бюрократических фокусов проблема – несомненно, с попустительства президента Кеннеди – как бы исчезала прежде, чем он успевал принять решение. Все это говорит о том, что в 1961-м президент в действительности не хотел отправки войск Соединенных Штатов во Вьетнам. Гипотеза? Да, но гипотеза, позднее получившая подтверждение.

Когда же наступила осень 1961-го и листья, как им и положено, стали опадать, президент Кеннеди убедился в необходимости принятия позитивных мер по предотвращению сползания режима Дьема в бездну коммунизма. На протяжении 1961 года организованные атаки на форпосты АРВ значительно участились. Количество убийств южновьетнамских чиновников возросло с 239 в 1959 году до более 1400 в 1961-м‹9›. В сентябре 1961 года вьетконговцы силами полка (атаковали и захватили Фуок-Бинь, столицу провинции, расположенную всего в шестидесяти пяти километрах к северу от Сайгона‹10›. Постоянно росло число ярых коммунистов, просачивавшихся на Юг из Северного Вьетнама, а силы Вьетконга увеличились с 5 500 человек в начале 1961-го до более чем 25 000 к концу года.

Кеннеди осознал, что ему нужен совет – очень хороший, очень дельный совет относительно того, что же все-таки делать. Президент выбрал из “колчана” советников самую острую и прямую стрелу – специального военного представителя генерала в отставке Максвелла Д. Тейлора. В 1961-м Максу Тейлору исполнилось шестьдесят. Он был генералом “прямо из Камелота”{98}, симпатичным, моложавым уверенным в себе интеллектуалом, владевшим, помимо английского языка, также корейским, японским и двумя или и тремя романскими языками. За плечами у генерала, занимавшего в свое время едва ли не все “престижные” посты, была прекрасная карьера. Во время Второй мировой он командовал знаменитой 101-й воздушно-десантной дивизией в момент ее выброски в Нормандии. После войны занимал должность директора Вест-Пойнта, возглавлял Берлинское командование (когда Берлин являлся горячей точкой), служил офицером по оперативным вопросам в управлении генштаба армии, командовал 8-й армией на заключительном этапе войны в Корее и, наконец, в 1955 – 1959 гг. возглавлял штаб Армии США.

Невзирая на все вышеперечисленное, Максу Тейлору кое в чем не везло – он все время опаздывал на “большую игру”. Во время Второй мировой он находился в Штатах, когда его 101-ю воздушно-десантную дивизию бросили в Бастонь, чтобы сдержать напор немцев во время “Битвы за Выступ”. Не он, а его заместитель, генерал Тони Маколифф, сделался национальным героем за свое “Nuts!”, брошенное в ответ на требование немцев сдаться{99}. Сразу же после Второй мировой Тейлор занял кресло директора Вест-Пойнта, точь-в-точь как Дуглас Макартур после Первой, но в отличие от Макартура, перестроившего всю работу училища в начале двадцатых годов, ничем особенным себя не проявил. 8-я армия досталась Тейлору в 1953-м, когда военные действия в Корее по большей части закончились. Героем этой войны стал Мэтт Риджуэй, а не Макс Тейлор.

На посту начальника штаба сухопутных войск США Тейлор запомнился введением зеленой “служебной” формы и как “шеф”, шумно, но безуспешно протестовавший против попытки Эйзенхауэра “кастрировать армию”. И тут Тейлору не подфартило. Героем стал генерал-лейтенант Прыгающий Джим{100} Гэвин, досрочно подавший в отставку в знак протеста против политики Эйзенхауэра. Вьетнаму не суждено было сделаться компенсацией для Тейлора за все упущенные шансы. Опять мимо. Приличный человек, он заслуживал лучшего.

В общем, Кеннеди отправил Тейлора во Вьетнам, чтобы тот мог придумать, как же все-таки спасти Дьема, а с ним вместе и престиж Америки. Вместе с генералом должен был лететь Уолт Ростоу, ведущий советник по вопросам обороны и международных отношений, а также подобающая им свита из “экспертов” и “людей с чемоданчиками”. Миссия Тейлора прибыла в Сайгон 18 октября 1961 года. К 24 октября в мозгу Тейлора стали выкристаллизовываться пути решения. Предварительное заключение его (как говорится в сообщении президенту от двадцать четвертого числа) было таково: (1) военно-политическая ситуация в Южном Вьетнаме критическая, (2) боевые операции АРВ против Вьетконга нерезультативны из-за плохой работы разведслужб и неэффективных рычагов руководства. Генерал Тейлор сказал, что собирается предложить ряд мер по улучшению положения дел с АРВ. Вдобавок ко всему он поднял щекотливый вопрос о вводе сухопутных сил США и предложил, по крайней мере на начальном этапе, “закамуфлировать” военных под силы по борьбе с последствиями паводков. Тейлор сознавал тонкость вопроса и в том же сообщении писал: “Я считаю, что мы должны ввести контингент, состоящий преимущественно из подразделений тыловой поддержки, с целью принять участие в борьбе с наводнениями, и в то же самое время обеспечить военное присутствие Соединенных Штатов во Вьетнаме… Если мы свяжем появление наших частей с борьбой с паводками… то обозначим необходимость оказания помощи в решении особой гуманитарной задачи как главную причину ввода наших войск… Ввиду особенностей поставленной задачи, после ее решения мы всегда сможем при желании вывести войска. Напротив, если мы захотим оставить их там на более длительный срок, у нас будет возможность найти им еще какое-то (подобное) применение. Касательно же количества военнослужащих, я предполагаю, что их должно быть от шести до восьми тысяч… Кроме тыловых подразделений необходимо будет включить в контингент и боевые части… При этом нужно помнить, что среди личного состава могут быть потери”‹11›.

Через несколько дней, однако, Тейлор подкорректировал свои выводы. В телеграмме на имя президента, датированной 1 ноября 1961 года, Тейлор развивает идею ввода американского воинского контингента. Тут уже нет и следа идеи борьбы с наводнениями. Теперь генерал предлагает задействовать американских военных на Центральном плоскогорье и на прибрежных равнинах, при этом оба региона не пострадали от паводков. Как хороший солдат Тейлор указывает верховному главнокомандующему на опасности, связанные с отправкой войск во Вьетнам. В своей пророческой телеграмме Тейлор приводит такие доводы: “(1) стратегические резервы Соединенных Штатов будут истощаться в течение периода времени неизвестной продолжительности; (2) хотя престиж США уже поставлен на южновьетнамскую карту, с вводом воинского контингента ставки возрастут; (3) если первая группа окажется не в состоянии добиться желаемых результатов, будет трудно отказаться от необходимости прислать подкрепления… сколько всего войск потребуется, сказать нельзя; (4) ввод сил Соединенных Штатов может… создать риск эскалации конфликта и возникновения большой войны в Азии”. Все предсказания генерала оправдались. Несмотря на все вышесказанное, Тейлор твердо высказывается за отправку американских войск в Южный Вьетнам. Далее следует: “…по сравнению с преимуществами, которые дает безотлагательный ввод воинского контингента США (во Вьетнам), риск и сложности невелики. Откровенного говоря, я не вижу способа спасти Южный Вьетнам, если мы не предпримем подобного шага”‹12›. Сейчас, когда война во Вьетнаме уже осталась в прошлом, поневоле удивляешься оптимизму генерала Тейлора. Ответ в общем-то прост. Для Тейлора вопрос стоял так: или ввести американские войска во Вьетнам, или потерять его без борьбы – сдаться, а Максвелл Тейлор никогда не сдавался.

Телеграмма генерала Тейлора и последующий отчет от 3 ноября содержали и другие рекомендации по спасению Южного Вьетнама. Вот наиболее важные: (1) улучшить совместную работу южновьетнамской и американской разведки; (2) силами вьетнамцев и американцев произвести анализ положения в каждой провинции, чтобы прийти к общему пониманию характера действий мятежников и выработать план по нейтрализации их активности; а также (3) усилить Консультативную группу по оказанию военной помощи Южному Вьетнаму (КГОВПЮВ) и превратить ее в “нечто более похожее на оперативный штаб ТВД”‹13›. Самым важным из советов Тейлора было предложение направить во Вьетнам три вертолетных эскадрильи, а также легкую авиацию с целью повышения подвижности частей АРВ.

Рекомендации Тейлора, даже та, которая касалась вертолетов, вызвали в Вашингтоне лишь незначительный интерес. Нечто подобное уже мыслилось и даже получило предварительное одобрение президента еще до отбытия Тейлора во Вьетнам. А от слов “послать во Вьетнам американский воинский контингент” у всей администрации разом поднималось давление – тут свое дело делали старые “принципы действий в Азии”. Кеннеди должен был предпринять нечто, чтобы остановить сползание Южного Вьетнама в объятия коммунизма, но перспектива войны на Азиатском континенте пугала его. В общем, он опять отложил решение. И снова сработала бюрократическая уловка: президент получил от Макнамары и Рас-ка рекомендацию: вопрос о вводе войск должен “быть изучен”.

Кеннеди может вызывать симпатию. Он и его советники осознавали даже в 1961 -м, что отправка войск во Вьетнам будет иметь далеко идущие последствия. Им приходилось выбирать из трех зол. Вариант I: Кеннеди ничего не делает и спокойно смотрит, как Дьем и с ним весь Южный Вьетнам погружается в пучину коммунизма. В США к 1964 году это привело бы к политической катастрофе (“демократы потеряли Вьетнам!”) и подтолкнуло бы Хрущева к расширению конфронтации и коммунистической агрессии по всему миру. Вариант II: президент решает ввести боевые части. Но и это политически рискованно, и к тому же может стать первым шагом к мифическому кошмару – войне на Азиатском континенте. В 1961-м мысль о вводе войск в Южный Вьетнам вызывала у Кеннеди отвращение. В разговоре со своим доверенным лицом, Артуром Шлезингером, президент сравнил отправку воинского контингента во Вьетнам с первым глотком алкоголика. Он сказал Шлезингеру, что “войска войдут туда… потом нам скажут: присылайте еще. Это как выпивка, сделал один глоток, сделаешь и второй”‹14›. Вариант III, хотя и самый неопределенный, казалось, смягчал риск с обоих флангов. Смысл его состоял в том, чтобы усилить команду советников (особенно за счет отправки во Вьетнам двух вертолетных рот вместо трех эскадрилий, как советовал Тейлор) и надеяться на лучшее. Вот на этом президент и остановился.

Годы спустя либералы и апологеты Кеннеди, авторы книги “Документы Пентагона”, выскажутся о последствиях решения, принятого президентом в 1961-м. Мнение их будет довольно двусмысленным. Вот что они написали: “Он (документ) говорит о том, что в 1961 году Кеннеди поступил неразумно. Многие люди согласятся с ним, но другие готовы поспорить, заявляя, что значительного ряда трудностей последних лет можно было бы избежать, если бы в 1961-м Соединенные Штаты в вопросе ввода войск действовали решительно”‹15›.

В то время как в 1961 году Кеннеди тщательно избегал принятия важного решения – отправки контингента сухопутных сил во Вьетнам? – Хо Ши Мин, несмотря на раскол в стане советников, отбросил колебания и выступил в поддержку одобренного им в 1959-м курса Ле Зуана и Нгуен Ши Таня. Невзирая на поражение, нанесенное им в 1959 и 1960 гг., Труонг Чинь, Зиап и их “фракция” продолжали бороться. В апреле 1961 года Чинь написал статью, в которой возвращался к базовой концепции относительно того, что на Севере и на Юге революция находится на разных этапах развития и что народ Южного Вьетнама должен обрести свой собственный путь в революционной борьбе. Также в 1961-м Зиап опубликовал свой знаменитый труд “Народная война, народная армия”, где рассказывал о том, как одержал победу в войне с французами. В качестве руководящих принципов организации действий на Юге в сложившейся там ситуации он предлагал разработанную им с Труонг Чинем стратегию. Зиап особенно предостерегал от стремления вывести на первый план боевые операции, отодвинув в тень политическую борьбу. Кроме того, он указывал, что для успеха в военной кампании требуется проведение серьезной подготовительной работы. В общем, Зиап завел “старую песню”, упирая на то, что в 1961-м в Южном Вьетнаме необходимо сделать упор на политической day трань, поддерживаемую вооруженными акциями. Ле Зуан и его “фракция” гнули свое, настаивая на том, что в равной мере важны и политические и военные меры.

Далее в той же книге Зиап дает Таню бесплатный совет относительно того, как и где использовать коммунистические части в Южном Вьетнаме. Он предлагает Таню создать базы в необитаемых и труднодоступных районах и ждать там момента, когда политические акции в густонаселенных районах потребуют военного вмешательства этих войск. Данная “подсказка” лишний раз отражает точку зрения Зиапа и Труонг Чиня относительно предпочтительности ведения политической day трапь в Южном Вьетнаме в 1961 году. Естественно, Ле Зуан и Нгуен Ши Тань расценили совет Зиапа как неприемлемый. По их мнению, осторожничая, невозможно было создать условия для осуществления успешного вооруженного восстания. И снова Хо выразил поддержку Зуану и Таню, звезда которых взошла как никогда высоко.

На фоне триумфа “южной фракции” Хо в 1961-м предпринял еще один шаг, причем на первый взгляд довольно странный. Он снял Нгу-ен Ши Таня с поста комиссара армии и сделал главой Управления сельского хозяйства при ЦК партии. Мало того, Хо лишил Таня звания старшего генерала. Некоторые специалисты в области изучения жизни и деятельности представителей правящей элиты Северного Вьетнама считают, что к понижению Таня приложил руку Зиап, одержавший победу в “подковерной” борьбе. Факты, однако, свидетельствуют о другом. В марте 1961-го на Юге Хо проводил курс Таня, а не Зиапа, причем акции в рамках этой политики себя оправдывали. Скорее всего, Тань ушел в тень, чтобы взять на себя лично командование силами Вьетконга (хотя и продолжал находиться в Ханое), а его понижение являло собой не что иное, как ширму, призванную скрыть истинное положение дел. Данная точка зрения находит подтверждение, поскольку в 1964-м Тань, открыто принявший на себя командование коммунистическими силами в Южном Вьетнаме, был восстановлен в звании.

Несмотря на “разжалование” Таня, критику и предостережения со стороны Зиапа и Чиня, Ле Зуан, по-прежнему поддерживаемый Хо, продолжал действовать в соответствии со стратегической линией “южан”. И к моменту окончания 1961-го коммунисты в Южном Вьетнаме уверенно наступали на всех фронтах.

В 1962 году маятник войны в Южном Вьетнаме качнулся в другую сторону. Поддержка, которую оказывали правительству и вооруженным силам страны США, стала приносить плоды. Более всего на расстановку сил в 1962-м повлияли присланные из Соединенных Штатов в 1961-м вертолетные роты. “Чопперы”{101} полностью изменили характер боевых действий, придав частям АРВ “аэромобильность”. Теперь правительственные дозоры могли настигать вьетконговцев даже на их отдаленных базах. Неожиданное появление новой техники застало Вьетконг врасплох. Во время стремительных рейдов вертолетчики выкашивали коммунистов сотнями. Действия вертолетных частей оказались настолько успешными, что в начале 1962-го помогли АРВ изрядно потрепать силы Вьетконга.

Оглядываясь назад, не перестаешь этому удивляться. Тридцать три старых “чоппера” (Н-21) задействовались исключительно для транспортировки подразделений АРВ, но и для этой роли были плохо приспособлены. Операции проводились без использования тяжелых транспортных вертолетов и боевых вертолетов огневой поддержки. Отсутствовали все необходимые для достижения успеха составляющие – единое руководство, специально подготовленный личный состав, соответствующая огневая мощь и разведка‹16›.

На этом проблемы “аэромобильных” групп не заканчивались, вертолетные десанты АРВ пользовались рациями, работавшими на низких частотах, и не могли держать связь с истребителями поддержки, где применялись высокочастотные рации. Американские инструкторы тратили уйму ценного времени на то, чтобы научить вьетнамцев организованно грузиться и высаживаться из машин, а также правильно вести себя в полете. При высадке солдаты АРВ часто демонстрировали нежелание прыгать из зависающей машины. Уже на земле они разбегались от вихревых потоков винта “чоппера”, бестолково толкались вокруг, что приводило к неоправданным потерям. Вдобавок оставляло желать лучшего качество работы разведки, а также то, с какой скоростью реагировали вертолетные части АРВ на рейды противника. Вместе с тем вертолетные операции оказывались успешными, поскольку, как когда-то давно, еще во время войны с французами, военные “инновации” застали Зиапа врасплох. Он не мог оценить возможностей нового, незнакомого ему вооружения противника, как некогда не брал в расчет эффекта напалма, огневую мощь морской артиллерии И штурмовой авиации. Даже после того, как налеты “чопперов” в Южном Вьетнаме стали обычным делом, Зиап и его штаб все никак не могли сориентироваться и выработать соответствующую технику противодействия вертолетным десантам. В начале 1962-го коммунисты разработали нечто вроде инструкций. В одном из наставлений с несвойственной им прямотой говорилось: “…на некоторых участках враг нанес нам большие потери. Поэтому нам надлежит разработать средства для борьбы с вертолетными атаками противника…”‹17›

Наконец Зиап и его штаб нашли выход. В случае налета бойцы Вьетконга, вместо того чтобы убегать, начали стрелять по вертолетам и их десантам. Они устраивали засады в местах высадки, прятались в неудобных для проведения вертолетных рейдов горных районах и далеко в джунглях. К началу 1963-го вьетконговцы постепенно научились нейтрализовать организованные на примитивном уровне операции. Но чаша весов в борьбе все равно склонялась на сторону Дьема. Отправка вертолетных частей, а также и другие события, начиная с декабря 1961-го, все глубже вовлекали США во Вьетнамскую и Вторую Индокитайскую войну. Американский контингент во Вьетнаме вырос с 900 человек в ноябре 1961-го до 11 326 – в конце 1962-го‹18›. Соединенные Штаты дали разрешение своим советникам и пилотам принимать непосредственное участие в боях против Вьетконга. В 1961 – 1962 гг. от рук противника погибло тридцать два американца. Консультативная группа по оказанию военной помощи Южному Вьетнаму (КГОВПЮВ) была переименована в Командование по оказанию военной помощи Южному Вьетнаму (КОВ-ПЮВ), оно взяло на себя решение многих оперативных вопросов, которыми организация-предшественница не занималась. К 31 декабря 1962 года США не просто посылали во Вьетнам пилотов и все большее количество советников, они ставили на карту государственный престиж и жизни своих солдат. Америка уже считала, что уйти, не одержав победы, она не может.

Коммунисты отметили возросшую боеспособность войск Южного Вьетнама. Фам Ван Донг в своей речи в начале 1963-го честно признавался, что в 1962-м “…южновьетнамский народ подвергся величайшим испытаниям”. Более того, Донг отмечал, что “…в 1962-м революционно-освободительные боевые действия развивались по неверному пути и стратегия их нуждалась в пересмотре”‹19›. Этот пересмотр привел к важным результатам.

В том, что касалось событий в Южном Вьетнаме, начало 1963 года американские официальные лица встречали с оптимизмом. Правительственные войска Дьема по-прежнему действовали не слишком эффективно, но все же при американском содействии определенного прогресса в сельской местности им достигнуть удалось. Террористическая деятельность Вьетконга в отношении представителей администрации пошла на убыль. У стратегической программы по умиротворению деревни появилось будущее.

К сожалению, при этом все шире становились противоречия в самом правительстве Южного Вьетнама. “Мандарин” Дьем – заносчивый, противоречивый аристократ, бывший, как говорится, себе на уме, – сам начинал превращаться в проблему. Он, никогда не умевший быть вождем своего народа, в сложной ситуации все менее подходил на роль лидера военного периода. Война с Вьетконгом являлась для Дьема чем-то второстепенным, главным же оставалось политическое выживание. Ради поддержки своей падающей популярности он постоянно давил на военное начальство, требуя от него избегать потерь. Командующего, допускавшего, по мнению Дьема, большие потери, вызывали “на ковер” в Сайгон. В южновьетнамской армии модным становилось словечко “благоразумие”.

Затворник Дьем жил в постоянном страхе перед заговором и главным качеством офицеров считал личную их преданность ему. Из опасения военного переворота он постоянно перемещал командующих с места на место и добивался того, чтобы никто из них не распоряжался всеми войсками в подконтрольном регионе. В результате такого подхода все высшие офицеры на ключевых постах были “благоразумными” политизированными придворными, а не бойцами, готовыми ринуться в драку с Вьетконгом. Американские советники пытались изменить пагубное положение, но коль скоро Дьема поддерживали в Вашингтоне, никакие старания не приводили к успеху.

К середине 1963-го в Южном Вьетнаме вновь возник серьезный кризис. Опять стала падать эффективность военных мер, а казавшаяся такой перспективной еще в 1962-м стратегическая программа по умиротворению деревни рушилась на глазах. Кроме всего прочего, на Дьема и его правительство свалилась “буддистская проблема”. Корни ее уходили в глубь вьетнамской истории. Между буддистами и католиками в этой стране существовали трения, чем пользовались агитаторы Вьетконга, подзуживая мечтавших о большей власти представителей буддистской верхушки против “оккупировавших” властные кабинеты католиков. Все эти силы объединились в 1963-м, чтобы потрясти до основания давший уже не одну трещину фундамент режима. Дьем слишком бурно отреагировал на “буддисткий кризис”, что привело к практически полной потере популярности правительства. Армия занялась буддистами, что позволило Вьетконгу начать активную “реконкисту” в сельских районах.

Мятеж буддистов добил Дьема, поскольку осенью 1963-го правительство Соединенных Штатов приняло тайное решение отказаться от его поддержки и начать поиск более подходящей кандидатуры. 1 ноября, с молчаливого согласия посла США в Южном Вьетнаме Генри Кэ-бота Лоджа, группа генералов АРВ низложила властителя, а на следующий день двое младших офицеров убили Дьема и его брата. Вскоре в Техасе погиб и президент Кеннеди. Так, в конце 1963 года Линдон Бэйнс Джонсон унаследовал Белый дом, а заодно и проблему полной хитросплетений политики Соединенных Штатов во Вьетнаме.

После убийства Дьема в результате разгоревшейся борьбы за власть, правительство Южного Вьетнама практически перестало существовать. Вдохновленные разбродом в стане противника, руководители Вьетконга бросили все силы на активизацию политической и вооруженной борьбы, что привело к полному провалу программы умиротворения деревни. В меморандуме от 21 декабря 1963-го министр обороны{102} Макнамара откровенно предостерег президента Джонсона: “Обстановка тревожная. Если все останется по-прежнему, при существующих тенденциях через два-три месяца контроль над ситуацией будет утрачен. И это в самом лучшем случае, вероятнее же всего власть в стране возьмут коммунисты”‹20›. Предчувствие не обманывало Макнамару. Никто в США и в Южном Вьетнаме не знал, насколько тревожно складывавшееся положение, поскольку и правительство Дьема, и правительство Кеннеди получало с мест массу чрезмерно оптимистических отчетов. Макнамара завершил обращение россыпью канцелярских банальностей: “Нам должно внимательно отслеживать ситуацию, надеясь на лучшее, но оставаясь начеку и готовясь к принятию силовых мер…”‹21›

Через два дня после убийства президента Кеннеди Джонсон имел длительную беседу о событиях во Вьетнаме с находившимся в Вашингтоне послом Лоджем, который вовсе не был склонен приукрашивать действительность. “Картина отвратительная, господин президент, – сказал посол. – Кроме вас, Вьетнам спасать некому”. Джонсон ответил без тени сомнений: “Я не собираюсь терять Вьетнам. Я не буду президентом, который позволит всей Юго-Восточ ной Азии пойти по пути Китая”‹22›. “Принципы действия в Азии” работали, по крайней мере один из них.

Итак, 1963 год, казавшийся таким многообещающим для Америки, закончился на очень тревожной ноте.

А каким стал 1963-й для коммунистов? Пересмотр стратегии, на необходимость чего указывал в 1963-м Фам Ван Донг, проходил но тому же сценарию, по которому развивались события, сотрясавшие Политбюро ЦК ПТВ в пятидесятых. Труонг Чинь и Зиап продолжали настаивать на том, что война в Южном Вьетнаме будет длительной и напряженной, поскольку революция на Юге еще не обрела необходимой поддержки в народе, а вооруженная дay трань в этом регионе осуществлялась слишком быстрыми темпами. Ле Зуан и Нгуен Ши Тань отвечали, что возможность одержать быструю победу по-прежнему существует, поскольку боевой дух частей АРВ низок, а правительство страны на грани коллапса.

Идеологические расхождения между СССР и Китаем, выбранный Хрущевым курс на “мирное сосуществование” с США расстраивали планы Ле Зуана и Нгуен Ши Таня по одержанию быстрой победы на Юге, поскольку наносили удар по “революционному рвению” профессиональных революционеров, сражавшихся на Юге. Как можно требовать самопожертвования от Вьетконга, когда лидер мирового коммунизма обсуждает с лидером мирового империализма проблемы процесса разрядки? Ле Зуан и его команда солидаризировались с Китаем, особенно после речи, сказанной Лью Шаоки в мае 1963-го в Ханое, где “председатель” указал на то, что борьба марксистов-ленинцев (китайцев) против ревизионистов (русских) “не мешает людям во всем мире сражаться за дело революции”.

Всю первую половину 1963 года “дядюшка” Хо держался дистанцированно от своих фракций и от трений России с Китаем. Ему, убежденному коммунисту, не могла не причинять боли идеологическая война, разгоревшаяся между двумя красными сверхдержавами, Вражда играла на руку врагам дела коммунизма во всем мире и неминуемо отражалась на размерах помощи, поступавших в Северный Вьетнам от главных доноров. Так или иначе, где-то в июле 1963-го Хо сделал выбор и вновь принял сторону Ле Зуана и Нгуен Ши Таня. Хо был прагматиком и, несмотря на все трения в советско-китайских отношениях, не хотел упустить шанс добить врага, предоставленный ситуацией в Южном Вьетнаме, где ширились выступления буддистов, а правительство Дьема утрачивало завоеванные позиции.

Кроме вышесказанного, Тань, Ле Зуан и Хо в значительной мере полагались на “неиссякаемый революционный дух” коммунистических войск в Южном Вьетнаме‹23›. Несмотря на угрозу вторжения Соединенных Штатов, члены “фракции южан” пребывали в убеждении, что с преданными делу солдатами они могут и должны выиграть на Юге. Здесь их мысли перекликались с сентенциями Мао Цзэдуна, любившего повторять, что “оружие является безусловно значимым, но не решающим фактором в войне, исход которой зависит не от техники, а от солдат”. Зиап думал иначе, но его снова обскакали.

Начиная с середины 1963-го, когда Хо поддержал Ле Зуана и Таня, в ханойской прессе развернулась кампания “антиревизионистской” пропаганды. Под “ревизионистами” понимались представители “северной фракции”, термин приобретал остро негативный оттенок, а борьба за власть в Лаодонг приняла ожесточенный характер. При поддержке Хо когорта Зуана и Таня развернула политическую риторику против “северян” и друзей советских “ревизионистов”. К концу 1963-го Зуан с компанией угрожали вычисткой из партии всем не желавшим поддержать войну с Югом‹24›. Зиапу и Труонг Чиню пришлось уйти в глухую оборону.

Нгуен Ши Тань заклеймил клеймом “ревизиониста” не только самого Зиапа, но и его жену. Спустя несколько лет один северовьет-йамский перебежчик на допросе показал американцам, что Тань обвинял жену Зиапа, уехавшую в начале шестидесятых в Москву на учебу, в том, что она, будучи лично знакома с Хрущевым, сослужила мужу скверную службу. Через нее, как следовало из обвинений Таня, Зиап сблизился с Хрущевым, и они “очень часто” сносились между собой. Тань уверял, что Хрущев оказывал “особенно сильное влияние на Зиапа”. Тот, разумеется, отрицал эти губительные для него “заведомо ложные и клеветнические измышления”.

Неприятности Зиапа только усугублялись из-за его собственной заносчивости и необдуманных поступков. Согласно сведениям разведки, в июне или в июле 1963-го Зиап с женой на вертолете вылетели из Ханоя в курортное место Ха-Лонг. По соображениям безопасности, охрана Зиапа очистила пляж от отдыхающих, чтобы хозяин с супругой могли плавать вдвоем. Соответствующая информация немедленно была направлена в Ханой. Люди выражали возмущением тем, что в то время как многие из них не могут позволить себе купить велосипед для езды на работу, Зиап с женой летают на вертолете купаться.

По данным разведки, Нгуен Ши Тань получил от Хо “милый сердцу” приказ навестить Зиапа и наставить его на путь истинный. В разговоре с женой генерала Тань пожаловался: “Из-за тебя Зиап все никак не избавится от буржуазных замашек. У него нет достоинств, присущих профессиональному революционеру”. О том, как Зиап отреагировал на “товарищескую критику”, в донесении ничего не говорится. Поскольку “достоинствами, присущими профессиональному революционеру” мог обладать только “антиревизионист”, обвинение было очень серьезным, практически оно являлось обвинением в “ревизионизме”. Для борьбы между своими становились хороши любые средства.

В конце 1963 года, когда погиб Дьем, подвергся критике Зиап, а над представителями “фракции северян” нависла угроза “вычистки” из рядов Лаодонг (ПТВ – Партии трудящихся Вьетнама), ЦК партии собрался на свой Девятый пленум. Собрание подтвердило, что целью революции являлась подготовка к всенародному восстанию и переходу во всеобщее наступление, которое представляло собой кульминационный момент вооруженной и политической day трапь и должно было завершиться полной победой. Для ее достижения, как говорил Труонг Чинь (именно он, как ни странно, зачитывал постановление пленума), требовалось следующее: “Главное в данный момент предпринять все усилия для быстрого усиления наших войск в Южном Вьетнаме, чтобы сместить баланс сил в нашу пользу. Пора Северу оказать более значительную помощь Югу и начать играть более важную роль в качестве базы революции в масштабах всей нации”‹25›.

Хо одобрил курс. Если убрать коммунистическую риторику, постановление означало: Вьетконгу предписывалось при активной помощи Северного Вьетнама, но без участия северовьетнамских боевых частей, развернуть широкомасштабное наступление на Юге. На этом и закончился 1963 год. Труонг Чинь и Зиап потерпели фиаско, Зиапу же пришлось перенести унижение. Но 1964-й сулил еще больше огорчений победителю французов.

1. O'Neill, Giap, p. 168.

2. Senator Mike Gravel, Ed., The Pentagon Papers, 5 vols. (Boston, MA: Beacon Press, 1971), 1:247.

3. Thomas Latimer, Hanoi's Leaders and Their South Vietnam Policies, 1954-68 (Washington, D.C.: Georgetown University: Unpublished Ph.D. thesis, 1972), p. 35.

4. Ibid., p. 41.

5. Ibid., p. 47.

6. Guenter Lewy, America in Vietnam (New York: Oxford University Press, 1978), p. 17.

7. Gravel, Pentagon Papers, 11:2,48,49, and 55.

8. Ibid., 11:64.

9. Adm. U. S. Grant Sharp and Gen. William C. Westmoreland, Report on the War in Vietnam (Washington, D.C.: U.S. Government Printing Office, 1968), p. 77.

10. Lt. Gen. Dave Richard Palmer, Summons of the Trumpet: U.S.Vietnam in Perspective (San Rafael, CA: Presidio Press, 1978), p. 20.

11. Gravel, Pentagon Papers, 11:87-88.

12. Ibid., 11:92.

13. Ibid., 11:653.

14. Ibid., 11:117.

15. Ibid., 11:68.

16. Lt. Gen. John J. Tolson, Airmobility 1961-1971, Vietnam Studies (Washington, D.C.: Department of the Army, 1973), p. 28.

17. Ibid., pp. 26-27.

18. Gravel, Pentagon Papers, 11:438.

19. Latimer, Hanoi's Leaders, p. 110.

20. Gravel, Pentagon Papers, 111:494.

21. Ibid., 111:496.

22. Halberstam, Best and Brightest, p. 364.

23. Latimer, Hanoi's Leaders, pp. 138-139.

24. Ibid., p. 144.

25. Lewy, America, pp. 29 and 39; Palmer, Summons, p. 48; U.S. Embassy, Saigon, Viet-Nam Documents and Research Notes, Doc. #96, July 1971, pp. 15,29,40.