Можно было предположить, что военные поражения раскроют глаза испанскому правительству на недостижимость преследуемых им целей. Однако не только Филипп II, но и его преемник Филипп III (1598-1621) не могли осознать даже самое очевидное - необратимость процессов, приведших к созданию независимой голландской республики.
Постоянное вмешательство испанского правительства в междоусобицы и гражданские войны во Франции и других государствах породило ответное стремление этих стран связать руки Мадриду, подстрекая его к продолжению вооруженной борьбы против Голландии - тогда главной силы протестантизма в вековом конфликте. При этом пускалась в ход сознательная дезинформация - испанцев с помощью ложных слухов старались убедить, что голландцы обессилены раздорами между сторонниками и противниками войны1. Испания втягивалась в войну, которая явно превышала ее силы. В апреле 1619 года главный советник Филиппа III дон Бальтасар де Сунига писал: «Мы не в состоянии вооруженной силой вернуть эти провинции в их прежнее подчиненное положение. Тешиться надеждой, что мы сможем покорить голландцев, - значит стремиться к невозможному, обманывать самих себя»2. И тем не менее в политике Мадрида и во время 12-летнего перемирия (1609-1621 гг.) конфликт между Испанией и Голландией «оставался ключевым вопросом международных отношений»3.
К весне 1621 года окончилось перемирие между Испанией и Голландией. Испанское правительство и его наместники в Брюсселе долго колебались, прежде чем принять решение не возобновлять перемирие на новый срок. Причем явно агрессивные планы испанские власти мотивировали сугубо оборонительными мотивами - необходимостью положить конец нападениям голландцев на заморские владения короны, а также тем, что республика использовала перемирие для расширения своей посреднической торговли. Если не возобновить войну, то, мол, будут потеряны одна за другой колонии в Новом Свете, потом Фландрия, владения в Италии, в конце концов дойдет очередь и до самой Испании. Эти соображения перевешивали аргументы тех, кто доказывал непосильность войны для испанских финансов4.
В ходе войны в Мадриде уже не ставили целью полное подчинение Северных Нидерландов, а лишь - по словам герцога Гаспара Оливареса - стремились к тому, чтобы принудить голландцев к «дружбе» с Испанией5, то есть заставить их занять устраивающую ее позицию в отношении южной части Нидерландов, в вопросе о колониях в Новом Свете и т. д. И вместе с тем испанское правительство не желало отказаться от притязаний на верховную власть над своими навсегда потерянными провинциями. В августе 1574 года Филипп II, разрешив ведение переговоров с восставшими, предписывал ни на йоту не уступать в двух вопросах: позиция католической церкви И прерогативы монарха. Более чем полвека спустя, в 1628 году, первый испанский министр граф Оливарес сводил к тем же пунктам главные военные цели Испании. Настаивая на этих целях, Испания считала, что любое проявление слабости подорвет ее престиж как великой державы и даже будет способствовать распространению ереси в других ее владениях6. В правление Филиппа IV кастильский «агрессивный национализм» был одним из мотивов политики Оливареса7.
Для Голландии возобновление войны также было связано с большими экономическими потерями даже помимо роста военных расходов. Вероятно, до двух пятых всей морской торговли Голландии, если мерить тоннажем используемых в ней судов, приходилось на владения испанской монархии (включая присоединенные к ним колонии Португалии). Военные действия наносили урон судоходству и рыболовству. В апреле 1621 года голландские купцы были изгнаны из Испании и Италии, запрещен импорт голландских товаров. Эти меры были рассчитаны на то, чтобы вызвать застой в голландской торговле, и действительно первоначально привели к такому результату8. По крайней мере до конца 20-х годов XVII в. вооруженная борьба приносила Голландии больше убытков, чем прибыли, причем несомненно, что прибыль могла быть получена и без войны.
Постепенно борьба против голландской республики складывалась все более неудачно для Испании, и не только и даже не столько в Южных Нидерландах. Помимо армии, действовавшей в разных районах Европы, Мадриду приходилось постоянно думать о защите испанского побережья от голландских рейдов. Расходы на содержание отрядов береговой обороны и местного ополчения также ложились тяжелым бременем на казну.
Нидерланды с успехом развернули боевые действия на территории испанских и португальских колоний в Америке и Юго-Восточной Азии. В 1621 году была создана Гол ландская Вест-Индская компания для контрабандной торговли и грабежа испанских владений. В 1628 году голландцы захватили испанский флот, перевозивший серебро из Нового Света. Уже к 1636 году в их руки попало 547 испанских судов. Интересно отметить, что даже транспортировка подкреплений и пересылка денег для испанской армии в Нидерландах стали возможными только при соблюдении строгой секретности на английских кораблях. (Правительство английского короля Карла I придерживалось в это время политики нейтралитета, нередко оказывавшегося благоприятным для Испании.) А золото и серебро для оплаты войск и покрытия других военных расходов после 1632 года тайно доставляли в Англию, где из них в британской столице чеканили звонкую монету, а уж из Лондона отправлялись векселя, подлежавшие оплате в Нидерландах9. Мадрид попытался прорвать голландскую блокаду, собрав все имеющиеся военные суда. 21 октября 1639 г. новая армада была разгромлена неподалеку от Дувра голландским адмиралом М. Тромпом. Испания окончательно лишилась своего некогда столь могущественного атлантического флота. Объективно продолжение векового конфликта, поскольку речь шла об испано-голландской войне, стало использоваться раннебур-жуазным государством - Голландией - для подрыва колониальной монополии феодальной Испании и захвата ее заморских владений. Некоторые нидерландские толстосумы-кальвинисты бойко торговали с врагом, например финансируя армию императора, возглавлявшуюся Вал-ленштейном. Испания не могла бы вести войну, не получая продовольствия, поставлявшегося голландцами. А Голландии было бы трудно покрывать военные расходы, если бы не было, кроме всего прочего, доходов от торговли с неприятелем10.
«У вас, испанцев, - заявил Ришелье испанскому послу, - с уст не сходят имена господа и святой богоматери, в руках всегда четки, но вы ничего не делаете иначе, чем для достижения мирских целей»". Однако логика вещей оказывалась сильнее логики людей. Нахождение страны в том или ином лагере предопределяло курс, проводимый государственными деятелями, порой вопреки их намере ниям, и, главное, итоги этого курса. Историки не раз обращались к параллели между Ришелье и «испанским Ришелье» - герцогом Оливаресом. В 1628 и 1629 годах Ришелье прямо объявил королю, что борьбе против габсбургского господства в Европе должно быть отдано предпочтение перед планами внутренних реформ и ограничения роста налогового бремени. Напротив, Олива-рес писал в «Великом меморандуме» 1624 года, что главное внимание надо уделить улучшению экономического положения Испании, ограничиваясь лишь обороной вне ее пределов. Ришелье привел в исполнение свою программу. Оливарес действовал в полном противоречии со своими долговременными планами. Политический курс обоих государственных деятелей привел к огромному росту фискального гнета и массовым народным выступлениям против правительств.
Однако при всем при том результаты внешнеполитической деятельности Ришелье и Оливареса оказались прямо противоположными, и это целиком определялось тем, к какому лагерю в вековом конфликте принадлежали Франция и Испания. Внешнеполитический курс Ришелье, несмотря на огромные жертвы, которые он потребовал от Франции, был направлен на решение объективно назревшей и прогрессивной задачи - нанести поражение планам утверждения вселенской габсбургской империи. Политика Оливареса в конечном счете свелась к мобилизации всех ресурсов и сил уже истощенной Испании на достижение гегемонистской цели, противоречащей коренным интересам народов Европы, законам прогрессивного развития общества. Итогом были ведущая роль Франции в Европе во второй половине XVII века и упадок Испании.
По мере втягивания страны в конфликт внешнеполитические цели приобретают в глазах правительства все более явный приоритет над целями внутриполитическими. Разумеется, так выглядело лишь на поверхности, поскольку концентрация внимания на внешнеполитических целях была в конечном счете следствием внутренних причин, то есть диктовалась интересами господствующего класса. Однако и эти интересы, по крайней мере на определенный срок, могли быть неправильно поняты правительством, являющимся представителем господствующего класса. Надо добавить, что такая сосредоточенность на внешнеполитических целях была характерна не только для стран, входивших в реакционный лагерь, но и для его противником, как это было во Франции во времена Ришелье и Мазари-ни12. Но итоги такого подчинения внутренней политики внешней для стран передового и консервативного лагерей были, естественно, различными.
Обращает на себя внимание, насколько историческая репутация государственных деятелей, руководивших внешней политикой, зависела от их позиции в отношении векового конфликта. Достаточно напомнить о деятелях, втягивавших свои страны в реакционный лагерь и настаивавших на военном решении конфликта, - все они сыграли настолько негативную роль, что это редко оспаривается даже благоприятно настроенными к ним историками.
В 1640 году от Испании отпала Португалия. В январе 1641 года каталонцы объявили себя подданными короля Франции. Уже современники сочли, что это означало коренное изменение в соотношении сил в Европе13. Испанское правительство не могло примириться с потерей Каталонии, война продолжалась, но ее главный вдохновитель, вызывавший общую ненависть, герцог Оливарес был отправлен в ссылку, где впал в безумие от постигших его неудач и вскоре сошел в могилу.
Восемьдесят лет Испания стремилась вернуть власть над Нидерландами, пока в 1648 году не должна была наконец признать полный крах своих попыток. То, что в конечном счете Испания, истощенная войной, сумела выйти из нее, сохранив Бельгию, определялось рядом «посторонних» причин. Одна из них заключалась в том, что принц Фредерик Генрих Оранский желал мира, чтобы развязать руки для помощи своему родственнику - английскому королю Карлу I, который терпел поражения в войне против армии парламента. (О других причинах будет сказано ниже в другой связи.)
После отделения Португалии испанское правительство более четверти века безуспешно пыталось снова подчинить ее себе и только в 1668 году было вынуждено отказаться от продолжения бессмысленной борьбы. С трудом удалось в конце 40-х годов подавить восстания в Каталонии, Неаполе, Сицилии. Некоторые из принадлежавших Испании в Европе территорий пришлось уступить французам, а часть испанских владений в Карибском море перешла в руки англичан. За все XVII столетие для Испании только 28 лет пришлось на мирные годы. После 1620 года признаки хозяйственного упадка и истощения Испании множились из десятилетия в десятилетие. Непереносимая тя[жесть налогов душила промышленность и сельское хозяйство. Разорялось крестьянство, сокрандалось производство шерсти, которая была главным предметом испанского экспорта, торговый и военный флоты сохраняли только тень былого могущества. Контрабанда приняла повсеместный характер, уменьшая доходы казны14. Порча монеты подхлестывала инфляцию и ложилась дополнительным тяжким бременем на крестьян, ремесленников и торговцев15. Снизилась численность населения. Не меньшей была экономическая стагнация в колониях, к 1660 году поставки серебра из Нового Света составляли лишь десятую часть уровня 1595 года. То немногое, что сохранялось от внешней торговли колоний, все более переходило в руки голландских и английских купцов-контрабандистов. Контроль иезуитов над системой образования тоже принес горькие плоды. Некогда пользовавшиеся европейской славой испанские университеты либо закрылись, уступив место иезуитским колледжам и семинариям, как это произошло в Севилье, Валенсии и Алкале, либо потеряли прежнее значение. В знаменитом Саламанском университете, где в 1535 году было 7-8 тысяч студентов, через 100 лет профессор Диего Торрес констатировал «поголовное невежество учащихся»'6. Культурный упадок нарастал от поколения к поколению, он не отставал от усиливавшегося экономического упадка17.
На протяжении жизни одного поколения, в правление последнего короля из династии Габсбургов Карла II (1665- 1700) Испания теряет положение великой державы, и сам этот последний Габсбург на испанском престоле - умственно недоразвитый болезненный уродец, то погруженный в тупое безразличие, то обуреваемый дикими фантазиями, - как бы олицетворял этот упадок испанского государства. «Между тем как другие нации перестали [быть детьми, - писал (с некоторым преувеличением) известный английский либеральный историк Маколей, - испанец все еще и думал, и понимал, как дитя. Посреди людей XVII столетия он был человеком XV столетия или еще более темного периода, с восторгом смотрел на аутодафе и готов был отправиться в крестовый поход»18. В конце правления бездетного Карла II Испания, еще по-прежнему владевшая огромной колониальной империей, становится объектом борьбы других держав. После его смерти в 1700 году начинается война за «испанское наследство». А как обстояло дело с другой опорой контрреформации - австрийскими Габсбургами?
