В начале XVII века никто еще не осмеливался предсказать упадок Испании, и тем более было далеко от этой мысли правительство регентши Марии Медичи, изменившее внешнюю политику Генриха IV. Регентша женила своего сына Людовика XIII ни дочери испанского короля - знамени той Анне Австрийской, названной так в честь матери, австрийской принцессы. Анна Австрийская была, таким образом, в равной мере представительницей и испанской, и австрийской ветвей династии Габсбургов. Общепризнанные в литературе мнения о повороте в политике Франции после убийства Генриха IV недавно подверглись критике со стороны Дж. М. Хейдена. Однако для доказательства своего тезиса этот канадский историк должен был переставить акценты в трактовке политики Генриха IV в последние годы, утверждая, что король главным образом стремился к сохранению, пусть непрочному, европейского мира, а не к нанесению сокрушительного удара по господству Габсбургов в Европе1. Когда началась Тридцатилетняя война, молодой Людовик XIII, избавив-шийся от материнской опеки, и его советники рассматривали вспыхнувший конфликт как борьбу императора против заговора его протестантских подданных (подобную той, которую самому Людовику пришлось вести протип французских гугенотов). Ришелье, начавший карьеру фаворитом Марии Медичи, предполагал вести совсем другую линию. Предав свою покровительницу и заручившись доверием короля, Ришелье с 1624 года стал фактическим правителем Франции. Он сразу же круто изменил направление и цели французской политики.
Ришелье был прямым продолжателем внешнеполитического курса Генриха IV. Еще в 1616 году он писал: «Исповедуя разную веру, мы остаемся едиными под властью одного монарха, находясь на службе которого ни один католик не будет настолько слеп, чтобы считать испанца лучше французского гугенота». Придя к власти, Ришелье решительно взялся за уничтожение политической самостоятельности гугенотов, образовавших своего рода государство в государстве. Дело завершилось осадой и занятием в 1628 году главной крепости французских протестантов Ла-Рошели. Руководитель секретной службы кардинала капуцин Жозеф де Трембле недаром с торжеством писал Ришелье, что падение гугенотской твердыни позволит французскому королю приобрести «с большим правом, чем кому-либо, роль арбитра христианского мира» . Взятие Ла-Рошели являлось мерой, направленной не на вовлечение Франции в вековой конфликт, а, напротив, на извлечение ею - точнее, монархией - максимальных выгод из этого конфликта. Добиваясь консолидации королевской власти и с этой целью ликвидировав политическую автономию гугенотов, Ришелье одновременно активно поддерживал протестантский лагерь против императора в Тридцатилетней войне. Ришелье принадлежит характерное замечание: «Различие религиозных верований может создавать раскол на том свете, но не на этом»3.
На протяжении тех без малого двух десятилетий, когда Ришелье являлся первым министром, не прекращались попытки свергнуть его путем ли придворной интриги, дворцового заговора или мятежа вельмож, нередко стремившихся воспользоваться в своих интересах недовольством народа, который нес бремя быстро увеличивавшихся налогов. Однако, какую бы форму ни принимали действия врагов кардинала, они, как магнитная стрелка к северу, были сориентированы в сторону Габсбургов.
В течение всей второй половины 20-х годов партия «благочестивых», поддерживаемая двумя королевами: матерью и женой Людовика XIII - Марией Медичи и Анной Австрийской, - требовала сосредоточения всех сил на борьбе против гугенотов во Франции и отказа от активной антигабсбурской политики за рубежом. Эта программа служила удобным предлогом для сплочения противников Ришелье, для организации заговоров против становившегося все более могущественным первого министра. Но эта же программа встречала поддержку и некоторых важных сторонников кардинала, например капуцина Жо-зефа де Трембле, ставшего главой секретной службы кардинала. Отец Жозеф даже написал латинским гекзаметром эпическую поэму по случаю взятия твердыни гугенотов Ла-Рошели в октябре 1628 года. Успехи габсбургского лагеря ободряли «благочестивых», доказывавших опасность для Франции вступления в борьбу с победоносным лагерем контрреформации. Сомнения на этот счет порой одолевали и самого Ришелье, путь к проведению последовательной антигабсбургской политики оказался далеко не прямым. В то же время помощь габсбургского блока представлялась непременным условием успеха для всех противников Ришелье. В этом убеждении их только укрепляли неудачи предшествовавших заговоров и мятежей, когда заручиться такой поддержкой не удавалось. А реальная цена за действительно активную и широкую помощь испанского короля и императора могла быть лишь одна - разрыв Франции с антигабсбургскими силами и в той или иной форме переход на сторону их противников. Иными словами, речь шла не только об отказе от использования Францией векового конфликта в собственных государственных интересах, но и о повороте фронта - в полном противоречии с этими интересами.
Первый заговор возглавил брат короля Гастон Орлеанский, в нем участвовали Анна Австрийская, побочные братья короля принцы Вандом. Им была обещана поддержка Веной и Мадридом. В планы заговорщиков входило похищение Людовика XIII и Ришелье, а в случае неудачи - вооруженное восстание. Заговор иногда называют по имени его активного участника графа Шале, принадлежавшего к знатному роду Талеиранов-Перигоров. Шале был очень заурядной личностью, и им вертела придворная интригантка госпожа де Шеврез. Разведка Ришелье, возглавляемая Жозефом де Трембле, проследила вес нити заговора, добыла письма, в которых его участники обсуждали планы убийства не только Ришелье, но и самого Людовика XIII, корреспонденцию, получаемую Шале из Мадрида и Брюсселя. Гастон Орлеанский, предатель по натуре, чтобы спасти себя, выдал своих сообщников. После ареста Шале валялся в ногах Ришелье, умоляя о пощаде. Но кардинал был неумолим - примерное наказание графа Шале призвано было устрашить недовольных. Шале кончил жизнь под топором палача.
Наряду с отцом Жозефом, одним из главных деятелей секретной дипломатии в течение первых 10 лет, был также аббат Фанкан. Ришелье ежедневно проводил многочасовые совещания с Фанканом, который неоднократно выполнял роль секретного агента и в различных германских государствах. Однако если начальник разведки отец Жо-зеф тянул Ришелье к союзу с папой, аббат Фанкан был представителем совсем другой политической школы. Получая взятки от германских католических князей, Фанкан вместе с тем настаивал на том, чтобы Франция поддерживала немецких протестанов более решительно, чем считал полезным кардинал. Впоследствии скрытое разногласие между Ришелье и Фанканом обострилось, и аббат, чрезмерно отстаивавший вольности французского духовенства от власти Рима, призывавший к расторжению конкордата между Францией и папой и даже завязавший контакты с Англией, германскими князьями и лидерами гугенотов, в 1627 году угодил в Бастилию.
Главой нового заговора была Мария Медичи. Воспользовавшись болезнью короля, она вместе с Анной Австрийской слезами и мольбами выманила у Людовика согласие расстаться с кардиналом. Королева-мать торжествовала победу и грубо выгнала вон Ришелье, явившегося к ней на прием. Толпы придворных лизоблюдов уже сочли своевременным перекочевать из передней кардинала в прихожую королевы-матери. Но они слишком поторопились. Людовик XIII выздоровел и, забыв о своем обещании, немедля вызвал к себе кардинала, который снова стал всемогущим правителем страны. Недаром этот день - 10 ноября 1630 г. - вошел в историю под названием «день одураченных»4. Многие из «одураченных» были удалены от двора, а Мария Медичи после неудачной попытки поднять восстание в крепости Каппель, неподалеку от испанской Фландрии, была выслана за границу.
«День одураченных» был поражением не только партии «благочестивых». Он нанес сильнейший удар по шансам военной победы габсбургского блока. Ришелье мог начать, теперь уже бесповоротно, проводить антигабсбургскую политику. Однако ему пришлось вести борьбу против все новых заговорщиков, которые все, какие бы личные цели они ни преследовали, неизменно выдвигали программу перемены внешнеполитического курса Франции в сторону союза с габсбургскими державами.
Гастону Орлеанскому все же удалось поднять восстание в Лотарингии и заключить тайный договор с Испанией, обещавшей помощь противникам Ришелье. Чтобы навести страх на мятежников, по приказу кардинала суд вынес смертный приговор их стороннику маршалу Ма-рильяку, который 10 мая 1632 г. был казнен на Гревской площади5. Королевская армия вступила в Лотарингию и разбила войска восставших. Один из руководителей мятежа - герцог Монморанси - был обезглавлен на эшафоте. Гастон Орлеанский опять «раскаялся», предал своих сообщников, со слезами уверял кардинала в вечной любви… и снова начал плести интриги против Ришелье.
Вскоре после казни Монморанси Ришелье сам попал в ловушку. В начале ноября 1632 года, расставшись с королем на пути из Тулузы, больной Ришелье прибыл в замок Кадайяк. Он принадлежал губернатору Гиени герцогу д'Эпернону (одному из возможных участников заговора, приведшего к убийству Генриха IV). Ришелье сопровождала лишь небольшая группа придворных. Ночь прошла в тревоге, быть может, кардинала спасла лишь уверенность окружавших в том, что больному остались считанные дни до смерти. Наутро кардинал поспешил уехать в Бордо, но и там он, по существу, оставался во власти д'Эпернона. Королева и герцогиня де Шеврез, путешествовавшие вместе со двором, торжествовали. Они поспешили покинуть прикованного к постели врага в городе, где герцог должен был стать орудием их мести. Их сообщник канцлер Шатнеф - креатура герцогини - уже примерял костюм первого министра короля. Д'Эпернон решил, если болезнь не унесет Ришелье в могилу, заточить кардинала в неприступном замке Тромпет. Однажды герцог явился к дому Ришелье в сопровождении 200 своих приверженцев, чтобы, по его словам, осведомиться о здоровье кардинала. Не надо было быть Ришелье, чтобы разгадать намерения д'Эпернона. Все это происходило в самый напряженный момент Тридцатилетней войны, когда предстояла решительная схватка между армией шведского короля Густава Адольфа и войсками императора, возглавлявшимися Валленштейном. От исхода битвы зависели судьбы Германии и вместе с тем судьбы всей внешней политики Ришелье…
13 ноября Ришелье была сделана операция, устранившая опасность для жизни. Дворецкий королевы Лапорт, явившийся, чтобы узнать, не унес ли с собой наконец дьявол неудобного министра, возвратился с печальным известием, что больной поправляется. Оставалась надежда на д'Эпернона… 20 декабря из дома, где остановился министр, несколько человек из его свиты вынесли какой-то тюфяк, покрытый шелковым ковром. Под ковром лежал Ришелье, которого так и доставили на корабль, сразу же поднявший паруса.
Заговор Монморанси нашел без перерыва продолжение в заговоре наперсницы королевы герцогини де Шеврез и канцлера Шатнефа, опиравшихся на полную поддержку Анны Австрийской, принца Гастона Орлеанского и других врагов кардинала. Разведка Ришелье раскрыла и этот заговор. Шатнеф в 1633 году был отправлен в Ангулем-скую тюрьму, где провел 10 лет. Герцогиня де Шеврез, высланная в свой замок Дампьер, неподалеку от Парижа, тайно по ночам посещала Лувр для совещаний с Анной Австрийской. После этого неутомимую заговорщицу выслали в угрюмый замок Кузьер в Турени. Оттуда потекли письма к Анне Австрийской, к английской королеве - сестре Людовика XIII, к испанскому двору, к герцогу Ло-тарингскому. «Шевретта» завербовала в число своих воздыхателей 80-летнего архиепископа Турского, а также юного князя Марсийяка, будущего герцога Ларошфуко, автора знаменитых «Максим». Разведке кардинала приходилось наблюдать и за другими поклонниками герцогини. Один из них, шевалье де Жар, связанный с английским двором, был схвачен, подвергнут пыткам и приговорен к смерти, но помилован уже на эшафоте6. Ришелье получал важную информацию от жившего в Париже португальского ювелира Альфонса Лопеса, который был связан со многими купцами в Испании. Однако Лопес был шпионом-двойником, и правительству в Мадриде также поступали от него сведения о действиях кардинала7.
В первой половине 1634 года Гастон Орлеанский заключил тайный договор с Мадридом, дав обязательство в случае франко-испанской войны принять в ней участие (на стороне «августейшего Австрийского дома» (т. е. габсбургских держав) и с помощью субсидии, которая ему была предоставлена, набрать армию для действий против Франции. Текст этого договора был отправлен в Мадрид на испанском судне, которое, преследуемое голландскими кораблями, село на мель около французского побережья. Губернатор Кале изъял многие документы, находившиеся на этом судне, и переслал их Ришелье, получившему доказательство измены брата Людовика XIII. Но, поскольку речь шла о наследнике французского престола, Ришелье пришлось не карать Гастона, а попытаться перетянуть на свою сторону, задабривая крупными денежными подачками8. Ну, а в Мадриде своевременно вспомнили, что уже дважды бог устранял врага веры и испанской короны: в 1572 году во время Варфоломеевской ночи - адмирала Колиньи, а в 1610 году - Генриха IV. При этом длань господню - и руку убийцы - подкрепляли закулисные происки испанской секретной дипломатии и разведки. Одному убийце в последний момент помешали совершить покушение. Другой в осторожной форме осведомился у доминиканского монаха, будет ли умерщвление министра угодно небу, но получил (не в пример Равальяку) отрицательный ответ. Мария Медичи пыталась из Фландрии разжечь новую междоусобицу во Франции. Война стуча лась в двери Франции. Ришелье все еще выжидал, не желая ввязываться в конфликт в неблагоприятный момент. Он говорил Мазарини (уже тогда пользовавшемуся его доверием), что ухаживает за миром, как за возлюбленной. Когда война из-за поведения венского двора стала неизбежной, Ришелье, как писал Мазарини в марте 1635 года, беседуя с ним, «плакал, уверял, что он отдал бы свою руку, чтобы сохранить мир». В Мадриде глава правительства герцог Гаспар Оливарес не меньше кардинала опасался войны с Францией, того, что она и при удачном ходе дел приведет к «полному разорению Испании». В 1635 году, когда война все же началась, и Оливарес, и Ришелье надеялись, что она будет кратковременной9, но они оба ошибались.
После открытого разрыва Франции с габсбургскими державами на Париж двинулись имперские войска под командой Пиколомини и других опытных генералов. 5 августа имперцы пересекли Сомму. Поспешно отступавшая французская армия находилась под началом графа Суа-сонского, на верность которого, как показали события, никак нельзя было полагаться. Он вел тайные переговоры с испанцами и Марией Медичи. В Париже стали формировать ополчение, спешно сооружали и усиливали укрепления вокруг столицы.
Несколько важных крепостей было предательски сдано имперцам почти без боя. Казалось, Франции снова, как после битвы при Павии в 1525 году, после поражении при Сен-Канте не в 1557 году и во время гражданских войн, угрожала опасность быть низведенной до роли вассала Габсбургов. Ришелье пришлось мириться с частью противников, особенно с Гастоном Орлеанским10.
Людовик XIII и Ришелье с армией осадили важную крепость Корби, занятую неприятелем. Тогда, уверенные в своей безнаказанности, Гастон Орлеанский и граф Суасонский договорились с испанцами, что добьются снятия осады, убив кардинала. На этот раз, видимо, контрразведка кардинала упустила из виду подготовку покушения. И все же оно не удалось, так как Гастон по своему обыкновению струсил и не подал условного знака убийцам. Вскоре Ришелье получил все сведения об этом заговоре, а Гастон и граф Суасонский, проведав, что их планы открыты, поспешно бежали за границу. Лишь в 1637 году имперская угроза была устранена.
Оставалась еще Анна Австрийская, выступавшая против внешней политики кардинала и поддерживавшая тайную переписку с Мадридом и Веной. Разведка Ришелье неустанно следила за каждым движением королевы. После осады Корби шпионы Ришелье сумели раздобыть целый ворох писем, собственноручно написанных Анной Австрийской и адресованных герцогине де Шеврез. Ришелье стремился окружить Анну Австрийскую своими шпионами, среди которых особо важная роль была отведена мадам де Лан-нуа. Однако у королевы сохранялись преданные слуги - конюший Пютанон и дворецкий Ла Порт, которые с помощью герцогини де Шеврез научились обходить ловушки, расставленные людьми кардинала. Ришелье не раз пытался очаровать Анну Австрийскую и герцогиню де Шеврез, памятуя, как ему некогда удалось с таким успехом покорить сердце Марии Медичи. Однако эксперимент, повторенный через два десятилетия, не увенчался успехом. Самолюбие кардинала было избавлено от совсем тяжелого удара только тем, что его разведка не сумела перехватить послание королевы к «Шевретте», в котором кардинал именовался «старой развалиной» (это еще очень смягченный перевод употребленного весьма энергичного французского выражения).
…Летом 1637 года разведка Ришелье - вероятно, через куртизанку мадемуазель Шемеро, известную под именем «прекрасной распутницы», - сумела завладеть письмом бывшего испанского посла во Франции маркиза Мирабела, являвшимся ответом на письмо королевы. В свою очередь, Анна Австрийская ответила на это письмо испанца, и людям Ришелье не удалось перехватить важный документ. Зато они установили, что главную роль в доставке корреспонденции играл Ла Порт. Опасаясь, что Анна Австрийская успеет уничтожить компрометирующие бумаги, кардинал добился разрешения Людовика XIII произвести обыск в апартаментах королевы в аббатстве Сент-Этьен. 13 августа посланные Ришелье парижский архиепископ и канцлер Сегье обнаружили там лишь ничего не значащие письма. Еще за день до этого Ла Порт был заключен в Бастилию, в темницу, которую занимал до него алхимик Дюбуа, несколько лет дурачивший министра надеждой на фабрикацию золота из неблагородных металлов. При аресте у Ла Порта нашли записку королевы к герцогине де Шеврез: «Податель сего письма сообщит Вам новости, о которых я не могу писать». Тогда же Сегье явился в комнату Ла Порта в отеле де Шеврез и приказал тщательно ее обыскать. Однако от внимания людей Сегье ускользнуло самое главное - скрытый гипсовой маской тайник в стене, в котором хранились наиболее важные бумаги и ключи к шифрованной переписке.
Анна Австрийская утверждала, что она в своем письме к Мирабелю и другим лицам в Мадриде просила передать выражение своих родственных симпатий и осведомлялась о состоянии здоровья членов испанской королевской семьи. Королева попыталась искусно разыграть комедию полного примирения с ненавистным кардиналом. Ей казалось, что она преуспела в этом, в действительности же дело было не столько в неотразимых чарах испанки, сколько в политической необходимости. Для упрочения абсолютизма - иначе говоря, для торжества политики Ришелье -4 было особенно важно появление на свет наследника престола. Ришелье понимал, что ему не удастся добиться от Рима согласия на развод короля, так что матерью дофина могла стать только Анна Австрийская.
«Я желаю, - написал Людовик XIII под диктовку Ришелье, - чтобы мадам Сеннесе отдавала мне отчет о всех письмах, которые королева будет отсылать и которые должны запечатываться в ее присутствии. Я желаю также, чтобы Филандр, первая фрейлина королевы, отдавала мне отчет о всех случаях, когда королева будет что-либо писать, и устроила так, чтобы это не происходило без ее ведома, поскольку в ее ведении находятся письменные принадлежности». Анна Австрийская написала внизу этого документа: «Я обещала королю свято выполнять содержание вышеизложенного». Обещание это стоило недорого.
21 августа Ришелье лично в своем дворце допросил Ла Порта, тот заявил, что сможет давать показания, если получит приказ королевы. Людовик XIII потребовал от жены, чтобы она письменно повелела Ла Порту сообщить все ему известное, угрожая, что иначе ее дворецкий будет подвергнут пытке. Обеспокоенная королева поспешила сделать дополнительные признания: она действительно дала шифр Ла Порту для поддержания связи с Мирабе-лем, принимала переодетую герцогиню де Шеврез, но, по словам Анны Австрийской, корреспонденция носила сугубо невинный характер. Королева должна была написать Ла Порту, что она предписывает ему открыть все ее тайны. Весь вопрос заключался в том, примет ли Ла Порт, которого теперь допрашивал страшный Лафма, прозванный «кардинальским палачом», .за чистую монету предписание королевы.
Приближенная Анны Австрийской Мария д'Отфор, совмещавшая роли фрейлины королевы и фаворитки короля, переоделась в мужское платье и сумела проникнуть к одному из узников Бастилии, смертельному врагу кардинала, уже известному нам кавалеру де Жар. А тот ухитрился пробить отверстие в камеру Ла Порта и передать инструкции королевы. Ла Порт, как искусный актер, когда Лафма передал ему приказ королевы, сначала сделал вид, что сомневается в том, каковые действительные намерения его повелительницы, но потом, будто бы уступая угрозам «кардинальского палача», дал показания, в точности совпадающие с тем, что согласилась признать Анна Австрийская.
Мадемуазель д'Отфор отправила к герцогине де Шев-рез гонца с известием о благополучном окончании дела. Однако в спешке д'Отфор перепутала шифр и вместо часослова с переплетом из зеленого бархата послала томик в красной обложке - знак опасности. Переодевшись в мужской костюм, герцогиня де Шеврез бежала в Испанию.
Против Ришелье усердно интриговал исповедник Людовика XIII иезуит Коссен, действовавший с помощью королевской фаворитки, богомольной Луизы Лафайет. Натравливая короля на кардинала, Коссен упоминал о 6 тысячах церковных зданий, сожженных в Германии протестантами, которых Ришелье сделал союзниками Франции. Кардинал, со своей стороны, вновь и вновь доказывал Людовику, что нельзя осуждать договоры с протестантскими князьями, поскольку они направлены против габсбургских держав, угрожавших самому существованию Франции как независимого государства. Кроме [того, добавлял кардинал, эти договоры обеспечивают свободу отправления католического культа на всех территориях, завоеванных протестантами".
В декабре 1637 года Коссен с помощью Луизы Лафайет доставил письмо Марии Медичи. Через два часа кардинал получил известие об этом и сумел нанести контрудар. Назавтра Коссен узнал от короля, что в его услугах более не нуждаются; вскоре после этого иезуита выслали из столицы, на его бумаги был наложен арест.
В 1637 году вспыхнуло восстание, поднятое графом Суасонским и комендантом крепости Седан герцогом Бульонским. Как и прежде, заговорщикам была обещана помощь испанского короля и германского императора.
К войску- мятежников присоединился отряд в 7 тысяч имперских солдат. Королевская армия потерпела поражение в битве при Марсе.'Но в 1641 году пришло неожиданное известие - глава заговора граф Суасонский пал от руки неизвестного убийцы. После смерти графа Суасоп-ского герцог Бульонский предпочел договориться с Ришелье, остальные заговорщики скрылись за границей.
Однако уже в том же году начал формироваться еще более опасный для Ришелье заговор, в который удалось наполовину втянуть самого Людовика. Один из королевских фаворитов - Анри де Сен-Map, сын сторонника Ришелье маршала Эффиа, - стал душой этого заговора, в который опять были вовлечены неизменный Гастон Орлеанский, герцог Бульонский и, вероятно, Анна Австрийская. Заговорщики подписали тайный договор с первым министром Испании герцогом Оливаресом. Испанцы должны были напасть с севера на Францию, а герцог Бульонский - сдать им Седан, что помешало бы продвижению французской армии в Каталонии.
Габсбургские державы к тому времени потеряли надежду добиться победы военным путем. «Остается, - писал испанский губернатор Южных Нидерландов и 1641 году, - единственная возможность - создать себе сторонников во Франции и пытался благодаря им побудить правительство в Париже стать благоразумным»12. От успеха или неудачи нового заговора против Ришелье зависел во многом дальнейший ход Тридцатилетней войны.
Наиболее ловким агентом Сен-Мара был его друг виконт де Фонтрай, калека, изуродованный двумя горбами. Переодетый монахом-капуцином, Фонтрай ездил в Мадрид для встречи с Оливаресом и вернулся, имея на руках подписанный договор. Ришелье был осведомлен своей разведкой, следившей за Фонтраем вплоть до границы, о поездке какого-то француза в Мадрид, но не был, по-видимому, еще посвящен в детали заговора. После возвращения в Париж Фонтрай имел смелость несколько раз появляться при дворе и даже в апартаментах кардинала с опасными бумагами, зашитыми в камзоле.
Однако даже переслать несколько экземпляров договора заговорщикам, находившимся в тот момент в разных местах, оказалось делом очень нелегким. Повсюду сновали шпионы кардинала. Сен-Map, например, подозревал аббата ла Ривьера, доверенного советника Гастона Орлеанского. И не без основания - ла Ривьер был агентом Ришелье. Пока шла пересылка договора, один экземпляр его очутился в руках кардинала! Уже современниками высказывались различные предположения, откуда Ришелье получил копию договора с Испанией. Одни называли находившуюся тогда в Брюсселе герцогиню де Шеврез как источник утечки информации. Может быть, это было и так, но Ришелье нисколько не смягчился в отношении заговорщицы, не раз пытавшейся сорвать его планы. И в своем политическом завещании отозвался о ней с явным презрением. Некоторые считали, что кардинал узнал о договоре Ща писем испанского губернатора Южных Нидерландов дона Франческо де Мельоса, перехваченных разведкой Ришелье. Согласно еще одному слуху, копию договора нашли на судне, которое во время шторма село на мель неподалеку от Перпиньяна3. Надо учесть, что с 1636 года Ришелье имел важного агента в Мадриде - провансальского барона, участника прежних заговоров против кардинала. В сохранившейся корреспонденции имеются намеки на то, что именно от него, по-видимому, исходили известия о договоре. Некоторые историки считают, что заговорщиков мог выдать сам Оливарес в обмен на определенные компенсации со стороны Ришелье. Если это так, Оливарес, вероятно, переслал договор через французского командующего в Каталонии де Брезе, шурина кардинала. Однако многое говорит против этой гипотезы. Предателем мог быть Гастон Орлеанский. Но выдать заговор могла и Анна Австрийская - ведь ее приближенным и любовником был кардинал Джулио Мазарини, ближайший советник и преемник Ришелье на посту первого министра Франции. Загадка так и не была решена.
Заговорщики тщетно надеялись на скрытую неприязнь, которую, по их мнению, питал Людовик XIII к своему министру. Сохранившаяся переписка свидетельствует о самом тесном сотрудничестве между королем и кардиналом, она доказывает, что внешние знаки неудовольствия и даже зависти монарха по отношению к Ришелье были со стороны Людовика XIII скорее игрой и симуляцией, в которых он проявил немалую ловкость. Такая симуляция и побудила многих современников считать - это общее убеждение отразили знаменитые «Мемуары» Ларошфуко, --что король будто ненавидел своего слишком проницательного и непогрешимого министра. Получив текст договора, тяжело больной Ришелье послал его Людовику XIII, и король согласился на арест Сен-Мара. Конечно, королеву и Гастона Орлеанского тронуть было нельзя. Герцога Бульонского спасла его жена. Герцогиня довела до сведения Ришелье, что, если ее мужа казнят, она сдаст крепость Седан испанцам. Герцог был помилован, но он заплатил за это отказом от Седана. Сен-Мар 12 сентября 1642 г. взошел на эшафот. Ему было тогда 22 года. Вместе с ним был казнен его лучший друг - де Ту. Он не учасit-bo вал в заговоре, но знал о нем и не донес кардиналу. Фонтрай успел бежать за границу. Он сразу же сообразил, что игра проиграна, когда получил известие о посещении короля посланцем от кардинала.
Заговоры против Ришелье объективно были направлены на то, чтобы снова повернуть курс внешней политики Франции в сторону Мадрида и Вены. Их неудача означала победу линии на поддержку противников габсбургского лагеря. Формулируя цели своей внешней политики, Ришелье писал: «До предела, до какого простиралась Галлия, должна простираться Франция»14. Это была идея, восходившая ко времени Генриха IV. В «Географии», издававшейся с 1593 по 1643 год во Франции, доказывалось, что эта страна должна иметь такие же границы, как древняя Галлия 5. Идея естественных границ будет позднее подхвачена выдающимся французским военным инженером маршалом Вобаном, который, однако, рассматривал ее как довод против безудержных завоевательных планов. В написанном около 1700 года сочинении «Нынешние интересы христианских государств» Вобан писал: «Все честолюбивые притязания Франции ограничиваются вершинами Альп и Пиренеев, Швейцарией и двумя морями» . «Естественные границы» - эти слова еще не были в ходу в XVII веке, и они обосновывались и ссылками на языковые границы (их можно найти уже у Генриха IV, и их повторял его внук Людовик XIV). Когда же приходилось оправдывать «естественную границу», далеко выходившую за область господства французского языка - Рейн, идеологи монархии ссылались на древних авторов - Цезаря, Страбона, указывавших на эту реку как границу античной Галлии17.
Французские публицисты времен Ришелье выдвигали Францию на роль арбитра в спорах между европейскими державами, в частности между германскими князьями и императором, чтобы противодействовать при этом испанским планам господства18. Характерен пример Анри де Рогана, активного участника политической борьбы в первые годы правления Ришелье. Первоначально он, протестант, был противником кардинала, но после падения Ла-Рошели перешел на сторону всемогущего министра и стал ярым сторонником его внешней политики. Роган выполнял 'роль агента Ришелье в Венеции и других государствах, позднее снова рассорился с кардиналом и, поступив солдатом в армию Бернарда Веймарского, был смертельно ранен в сражении в 1638 году. Роган был автором ряда сочинений по политическим и военным вопросам. В трактате «Об интересах монархов и государств христианского мира», посвященном Ришелье, Роган подчеркивает, что государственные интересы должны определять действия государя. По мнению Рогана, судьба христианского мира определяется конфликтом между Испанией и Францией, который может окончиться только торжеством одной из этих держав. Однако этот результат может быть достигнут лишь в далеком будущем, а в настоящем неизбежно равновесие между этими державами.
В своих работах Роган на примере Испании анализирует использование религии как орудия внешней политики, как прикрытия завоевательных планов. Испанской дипломатии удалось убедить папу и итальянских князей, что Филипп II являлся защитником их веры. Испания пыталась использовать и французских протестантов против короля, и английских католиков против монархов-протестантов. Географическое положение определяет политику Франции - она призвана поставить преграду испанскому напору и вместе с тем убедить папу, что равновесие сил - единственная возможная гарантия его независимости. В 1641 году в Гааге был издан на французском языке трактат «Свободная война», доказывавший законность действий католиков, нанимающихся солдатами к государям, воюющим против католических монархов. «Государственный интерес может продиктовать подобные же действия и целым государствам»9.
Ришелье умер вскоре после раскрытия заговора Сен-Мара. Узнав о смерти кардинала-министра, римский папа Урбан VIII воскликнул: «Если существует бог, Ришелье за все заплатит. Если бога нет, ему повезло»20. Впрочем, казалось, что более всего повезло габсбургским державам, но это только казалось.
