Обострение тайной войны



Постепенно усиление освободительной борьбы в Нидерландах против Испании поставило английское правительство перед необходимостью принятия важных политических решений. Давая возможность добровольцам из Англии вступить в ряды «морских гезов» и войска Вильгельма Оранского, в Лондоне вместе с тем опасались, что успехи повстанцев будут способствовать вторжению французских войск в южные Нидерланды -во Фландрию. А это, как считало английское правительство, было еще более нежелательным, чем даже победы герцога Альбы.

В начале июня 1572 года Берли составил меморандум по фландрскому вопросу, возможно предназначенный для его коллег по Тайному совету. Этот меморандум показывает, между прочим, насколько непосредственно разведка ставилась на службу текущим задачам дипломатии. В меморандуме предусматривались такие меры, как засылка агентов во Флессинген и Бриль для выяснения настроений населения и обследования оборонных сооружений, направление доверенных лиц к графу Людвигу Насаускому и в Кёльн - для определения намерений немецких князей. Одновременно фиксировалась задача определить, в состоянии ли Альба противиться натиску французов. Если бы ото было так, то обеим сторонам предоставлялось право самим решать свои споры, если нет, то для избежания перехода во французские руки фландрских портов надлежало секретно сообщить испанскому наместнику о намерении Англии прийти к нему на помощь. От «кровавого герцога» следовало лишь попросить заверения, что он освободит жителей Фландрии от невыносимого угнетения и щ введет инквизицию. Вскоре пришло известие о кровавой Варфоломеевской ночи в Париже, вызвавшее большое возбуждение среди английских протестантов. Разъяснения французского посла Ламота Фенелона о том, что гугеноты понесли наказание за заговор против законной власти, а не за свою веру, и его призывы к сохранению союзных отношений были встречены Елизаветой и лордом Берли очень холодно. Фенелон протестовал против тайной английской помощи бунтовщикам-протестантам Ла-Рошели.

Осенью 1572 года Берли явно стал считать желательным частичное соглашение с Филиппом II. Еще в 1568 году английские пираты захватили испанские корабли, груженные драгоценными металлами. Испанцы ответили конфискацией британского имущества в Нидерландах, а правительство Елизаветы, в свою очередь, присвоило испанскую собственность в Англии. Баланс этих обоюдных мероприятий был сведен в целом с большим дефицитом для Испании, даже если не считать «дополнительного» захвата британскими пиратами в Ла-Манше и Па-де-Кале еще многих испанских кораблей. За счет этой добычи Елизавета смогла возместить ущерб, понесенный английскими купцами, товары которых были потеряны в Нидерландах, при этом отнюдь не была забыта и королевская казна. Альба, вечно нуждавшийся в деньгах для оплаты наемных войск, распродал изъятые британские товары. Короче говоря, в результате этих операций в убытке остались лишь испанские купцы, а обе высокие грабящие стороны не видели причин для особого неудовольствия. Англичане поначалу не спешили с соглашением, которое могло бы помешать дальнейшему прибыльному промыслу их пиратских судов. Но в конце концов желание восстановить прерванную традиционную торговлю с Нидерландами взяло верх и привело к подписанию Нимегенской конвенции по этому вопросу в апреле 1573 года. Замена Альбы на посту наместника более осторожным Рекесенсом еще больше ослабила напряженность в англо-испанских отношениях, правда, только временно - слишком непримиримы были политические цели обеих держав.

Все же после заключения Нимегенской конвенции казалось, что английская политика приобретает явно проис-панский крен. В июле 1574 года в Лондон прибыл в качестве посланца доброй воли испанский дипломат Бернарди-но де Мендоса. Мендосу ожидал пышный прием; он вел долгие переговоры с главными советниками королевы - ерли, Лейстером, Хэттоном. Его одаривали богатыми по-арками - золотыми цепями, лошадьми и охотничьими обаками.

Но тайная война против Испании не прекращалась, орд Берли, несмотря на участившиеся припадки подагры, родолжал даже лично руководить английскими разведчи-ами, посланными за рубеж. Среди них заслуживает собого упоминания некий Джон Ли, отчеты которого сохранились в английском государственном архиве. Если верить свидетельству самого Ли, он был выходцем из среднего дворянства, солидным купцом, эмигрировавшим ' Антверпен в конце 60-х годов после какого-то скандального столкновения с родственниками жены. Ли был католиком и именно поэтомуЧ}ыл избран для «работы» среди английской католической эмиграции в Нидерландах. Там находились вожди недавнего католического восстания - граф Уэстморленд, Фрэнсис Нортон и другие, кто мог стать орудием испанской интервенции против Англии. Главным заданием, полученным Джоном Ли, было убедить наиболее влиятельных людей среди эмигрантов просить прощения у Елизаветы и вернуться на родину. Разумеется, все это не могло прийтись по вкусу испанским властям, которые, по мнению самого Ли, были поставлены в известность о его усилиях. В октябре 1572 года разведчик был схвачен, но успел в последний момент перед арестом уничтожить наиболее компрометирующие бумаги. В апреле 1573 года Ли предстал перед судом. В качестве доказательства его шпионских занятий фигурировали копии писем к Берли. Английское правительство проявило на этот раз большое рвение, чтобы спасти своего агента, воспользовавшись благоприятным поворотом в отношениях с Испанией. Лейстер написал личное письмо герцогу Альбе, в результате чего Ли был освобожден. Дальнейшая судьба разведчика неизвестна - молчание архивов может означать, что Берли потерял интерес к своему агенту после его разоблачения. Не исключено, что в последующие годы Ли фигурировал в секретных бумагах под вымышленным именем.

Действия своей агентуры Берли дополнил установлением личной переписки с графом Уэстморлендом, лордом Генри Морли, Фрэнсисом Энгфилдом, Томасом Копли. С помощью писем и отдельных услуг хитроумный министр Елизаветы пытался убедить своих корреспондентов в том, что он их лучший друг среди приближенных королевы. Но этим отнюдь не ограничивалась активность английской разведки.

Восстановление внешне нормальных, если не дружественных, отношений с Испанией очень затрудняло связи Англии с голландцами. Были отозваны сражавшиеся на их стороне английские добровольцы. Елизавета даже обещала, что, если Альба вышлет английских эмигрантов, она прикажет голландским «мятежникам» покинуть Англию. Королева неоднократно предлагала свое посредничество с целью добиться прекращения вооруженной борьбы на условиях восстановления власти Филиппа II и признания им старинных вольностей Нидерландов. Аналогичное посредничество германского императора привело к созыву конференции в Бреда (март 1575 г.), которая окончилась неудачей и вряд ли могла окончиться иначе. А от английских услуг испанские власти вообще вежливо отказались. Война продолжалась, и положение повстанцев, казалось, становилось критическим. Поэтому в случае отказа Елизаветы от помощи восставшим возникали почти в равной степени неприятные для Англии перспективы - либо установление абсолютной власти Филиппа II над всеми Нидерландами, либо обращение голландцев за помощью к французам.

Между тем поддерживать контакты с гезами через обычные дипломатические каналы было сложно - английский посол при испанском наместнике Томас Вильсон сообщал Берли, что постоянно находится под «бдительным оком» Рекесенса. Оставались поэтому только методы тайной дипломатии и секретной службы.

Еще не были поставлены подписи под Нимегенским соглашением, как в Голландии появился некий Уильям Герли, сменивший «пост» тюремного провокатора на должность тайного дипломатического агента. В мае 1573 года Герли вернулся с письмом Вильгельма Оранского к лорду Берли, содержавшим просьбу о финансовой помощи. Одним из активных агентов Берли в лагере повстанцев в 1574 году был некий капитан Честер, который ранее командовал группой английских волонтеров.

В конце января 1576 года в Лондон прибыл посол Рекесенса де Шампаньи, губернатор Антверпена. Его целью было настоять на прекращении помощи голландцам. Шампаньи вел долгие переговоры с Берли, каждый раз меняя мнение о намерениях Англии. Посла приняла сама королева, неожиданно разразившаяся тирадой против нидерландских кальвинистов, стремившихся упразднить монархию, и добавившая, что Филипп II - старый друг и что она не забыла его заступничества за нее во время правления королевы Марии. После этой аудиенции Шампаньи уже не знал, что думать, - это, видимо, и было целью его царственной собеседницы. В марте он уехал с пустыми руками1.

Голландским представителям в Лондоне не устраивали роскошных приемов, лорд Берли вообще не имел с ними никаких дел. Голландцы имели возможность беседовать с тем же Уильямом Герли, и их делом было принимать или нет советы, подаваемые столь красноречивым джентльменом. С другой стороны, кто мог запретить Уильяму Герли писать об этих встречах своему старому благодетелю лорду Берли? Справедливости ради стоит заметить, что и голландцы не сумели- добиться твердых обещаний о помощи вследствие нерешительности, которая обычно в таких случаях охватывала Елизавету. (Впрочем, по сведениям испанских дипломатов, в эти месяцы не прекращалась отправка английских кораблей, груженных вооружением и амуницией для голландских повстанцев.)

Последующие два-три года были временем крупных неудач испанцев в Нидерландах, и у Англии исчезли мотивы, побуждавшие ее скрывать свои отношения с Вильгельмом Оранским2. Однако установление дипломатических контактов, разумеется, не прекратило деятельность и английской, и испанской разведок. «Заговор Ридольфи» оказался только звеном в длинной цепи заговоров. Некоторые из них были, правда, спровоцированы английской разведкой, которую возглавлял в эти десятилетия - под общей эгидой лорда Берли - Фрэнсис Уолсингем, истовый пуританин, сторонник бескомпромиссной борьбы против католических недугов английской королевы. Замешанный в одном из таких заговоров («заговор Фрэнсиса Трокмортона») дон Мендоса был объявлен в январе 1584 года «персона нон грата» и покинул британскую землю с угрозой: «Бер-нардино де Мендоса рожден не нарушать спокойствие, а завоевывать чужие страны». Мендоса перебрался в Париж, где к нему, разумеется, тайно поступил на службу… его главный противник - английский посол сэр Эдвард Стаффорд. У лее с весны 1587 года сэр Эдвард стал передавать - точнее, продавать - испанцу секретную информацию. Историки так и не пришли к единому мнению о том, действовал ли Стаффорд по собственному почину или снабжал дона Мендосу фальшивыми сведениями по поручению своего шефа Фрэнсиса Уолсингема3.

В Англии в еще большей мере, чем в других странах, вековой конфликт побудил правительство приложить особые усилия, чтобы заручиться поддержкой общественного мнения. В пропагандистскую войну включился даже сам лорд Берли, опубликовавший в 1583 году памфлет «Осуществление правосудия в Англии, карающего не за религию, а за измену». В этом сочинении доказывалось, что Англия борется не с католицизмом, а с притязаниями папы на власть над светскими государями. Ни один суверен не может терпеть претензию правителя другого государства на осуществление наднациональной верховной власти. В Англии этому решительно воспротивилась даже королева-католичка Мария Тюдор. Отлучение папой Елизаветы от церкви было формой объявления войны Англии. Эмиссаров Рима, в частности иезуитов, преследуют вовсе не за то, что они отказываются давать удовлетворительные ответы на так называемые «кровавые вопросы» (верят ли они, что папа имеет право низлагать с престола королеву Англии, будут ли они в случае иноземного вторжения, имеющего целью осуществить это низложение, сражаться на стороне папы). Их преследуют как изменников в соответствии с существующими законами. При этом не имеет значения то, что римские эмиссары действуют не с мечом в руке,- ведь если рассуждать иначе, то можно «признать, что и Иуда не был предателем, поскольку он пришел к Христу невооруженным и скрыл свою измену с помощью поцелуя»4.

В ответ в 1584 году глава английских католических эмигрантов У. Аллен опубликовал памфлет, озаглавленный «Истинная, искренняя и умеренная защита английских католиков». Аллен заявлял в нем, что утверждения, будто католиков преследуют в Англии не за их веру, являются «заведомой неправдой». В памфлете доказывалось, что английские католики не добивались издания папской буллы, отлучавшей Елизавету. Вместе с тем автор этого сочинения отстаивал прерогативу папы смещать с престола государя-еретика, хотя она совершенно не затрагивает права католических монархов. Аллен требовал введении веротерпимости в Англии, умалчивая, разумеется, о преследовании протестантов в католических странах.

Обе стороны сильно отклонялись от истины: правительство Елизаветы - уверяя, что оно преследует католиков не за веру, а за государственную измену, а католические авторы - с негодованием отвергая обвинение своих единоверцев в предательстве. Все одинаково обходили молчанием неудобные факты. Английское правительство считало католиков своими врагами уже лишь потому, что I) их глазах низложенная папой и незаконнорожденная, по мнению Рима, Елизавета (она была дочерью второй жены Генриха VIII, развод которого с первой супругой не был признан Римом) не являлась законной государыней. А Аллен и его единомышленники ставили целью не столько проповедь католического вероучения, сколько низложение еретички, узурпировавшей английский престол5.

Уяснить, кто был инициатором главных сражений в тайной войне середины и второй половины 80-х годов XVI в., невозможно, не представляя всю картину развития векового конфликта в эти годы. А она всего за несколько лет изменилась коренным образом и притом как раз там, где решалась судьба этого конфликта. В Нидерландах чаша весов сильно склонилась в пользу испанцев. Благодаря перемене фронта дворянством южной, по преимуществу католической, части страны Фландрия снова оказалась под властью испанцев. Во Франции дон Мендоса превратился в закулисного советника и вдохновителя действий партии воинствующих католиков. Созданная ими Католическая лига стала, по существу, одной из организаций международного лагеря контрреформации. Поскольку Гизы оказались теснейшим образом связанными С Испанией, возможная замена на английском престоле Елизаветы их родственницей Марией Стюарт означала бы не усиление французского влияния, а превращение Англии и вассала испанской державы6.

Составленный в 1583 году меморандум, авторство которого приписывали Аллену, рисовал Англию страной, где две трети населения открыто или тайно симпатизируют католикам и только ждут удобного момента, чтобы сбросить ненавистное иго еретиков. В Англии вновь активи-чировались лазутчики «Общества Иисуса». Во время обсуждения в парламенте в 1584 и 1585 годах билля против иезуитов и других агентов международной контрреформации член палаты общин от Саутгемптона Томас Дигс назвал их «адскими псами, прикрывающимися славным именем Иисуса». Несколько позднее Аллен прямо призывал английских католиков, если они дорожат спасением души, не сражаться за «бесчестную, развратную, проклятую, отлученную от церкви еретичку, являющуюся помором для ее пола и монаршего сана, главным воплощением греховности и мерзостей нашего времени…» и т. п.

В отношении Англии планы католического лагеря сводились теперь к попытке одним ударом подорвать ее сопротивление власти контрреформации в лице вселенской монархии Габсбургов. А чтобы такая массированная фронтальная атака наверняка увенчалась успехом, ее должен был предварить удар в спину, каковым и был призван стать новый заговор с целью возведения на трон Марии Стюарт. Для английского правительства эти планы не были и не могли оставаться тайной и не только благодаря успешной деятельности британской разведки. О них нетрудно было догадаться по той простой причине, что аналогичные заговоры строились и ранее, на протяжении полутора десятилетий. Правда, прежде они так и не были осуществлены, хотя немалое число заговорщиков сложило головы на плахе при неудачных попытках приступить к действиям. Но в то время еще отсутствовало решающее условие успеха - готовность Мадрида ради низложения Елизаветы рискнуть своим флотом и закаленной в боях испанской армией во Фландрии. Теперь же, когда победа в Нидерландах казалась близкой, когда перспективы Католической лиги во Франции казались самыми радужными, положение становилось совершенно иным. Никакой риск не казался уже неоправданным, поскольку победа над Англией становилась возможной и достижение ее превратило бы Западную Европу в габсбургский протекторат. Таковы были объективная обстановка и настроения Филиппа II, когда ему доставили секретное послание шотландской королевы-католички, уже около 20 лет томившейся в плену в Англии.

Послание это было получено при посредстве дона Мен-досы, связи которого с Марией Стюарт были установлены через ее агентов Томаса Моргана в Париже и Джилберта Джифорда" в Англии, действовавшего в тесном контакте с французским посольством в Лондоне. Разумеется, при этом ни дон Мендоса, ни Томас Морган не подозревали, что учтивый джентльмен из Стаффордшира Джилберт Джифорд, несмотря на свою молодость, уже не первый год являлся двойным шпионом. И именно через него Уолсингему удалось сфабриковать знаменитый «заговор Бабингтона», участники которого поклялись убить Елизавету и, главное, сначала наладить тайную переписку с Марией Стюарт, что стало бы доказательством одобрения ею их планов. Агенты королевского министра не только снимали копии писем, но, обученные искусству подделывать почерки, вероятно, добавляли в текст то, что хотел видеть сэр Фрэнсис. А он желал иметь доказательства, что Мария Стюарт прямо и недвусмысленно одобряла намерение убить Елизавету. Это создало бы удобный предлог для казни опасной пленницы. И хотя именно поэтому кое-какие из писем Марии Стюарт вызывают серьезные сомнения в их подлинности, это вряд ли относится к посланиям, отправленным ею Филиппу II.

26 мая 1586 г. шотландская королева посылает дону Мендосе крайне рискованный ответ на два его письма. В нем она выражает скорбь по поводу того, что правящий Шотландией ее сын Яков упорствует в приверженности к протестантской ереси. В письме Марии содержится важное заявление: «Я решила, что в случае, если мой сын до моей смерти не вернется в лоно католической церкви (а на это остается очень мало надежды, пока он находится в Шотландии), я уступаю и завещаю свои Права на наследование этой (английской. - Авт.) короны королю, Вашему господину, при условии, что он отныне возьмет под свою защиту как меня, так и государство, и дела этой страны. Следуя голосу собственной совести, я не могу наделить этой ответственностью государя, более ревностного в отстаивании нашей религии и более способного во всех отношениях восстановить ее в этой стране, как того требуют высшие интересы всего христианского мира»7. В заключение королева просит сохранить в строгой тайне ее письмо, поскольку, если о нем узнают еретики во Франции, это приведет к потере наследства, причитающегося Марии как вдове французского короля (Франциска II), а в Шотландии - к окончательному разрыву с ее сыном. Крайняя опасность, которой подвергала себя королева, отправив это письмо, и о которой прямо в нем говорится, заставила отдельных историков усомниться в подлинности этого послания8. Однако, было оно фальшивкой или нет, важным являлось то, как на него реагировала испанская сторона.

Мендоса поспешно уведомил Филиппа о письме Марии Стюарт и рекомендовал решительно выступить в ее пользу. И Филипп II, оставив прежние колебания, бросил жребий. 18 июля он пишет дону Мендосе: «Я был рад получить копию письма к Вам шотландской королевы вместе с Вашим письмом от 26 июня. Мое уважение к ней сильно возросло вследствие того, о чем она уведомляет меня в этом письме, и усилило мою преданность ее интересам, которую я всегда чувствовал. Все это не столько от того, что было ею сказано в мою пользу (хотя я очень признателен за ее слова), сколько потому, что она подчиняет свою любовь к сыну, которая могла бы отвратить ее от служения господу, общему благу христианского мира и Англии. Вы можете сообщить все это от моего имени и уверить ее, что если она будет следовать правильно избранному ею пути, то, как я надеюсь, господь вознаградит ее возвращением ей законных владений. Вы добавьте, что я буду очень рад взять под покровительство ее саму и ее интересы, как она того просит. Держите это дело в тайне в соответствии с ее желанием»9. Король предписал также доставить Марии значительную сумму денег. Изложение письма Филиппа было передано через Моргана (а следовательно, при любезном посредстве Джифорда и «компании») шотландской королеве.

В то же время, в июле 1586 года, дона Мендосу посетил английский католический священник Боллард, осведомивший посла о подготовке заговора с целью умерщвления Елизаветы и реставрации католицизма в Англии. Боллард, стремившийся выяснить, могут ли заговорщики рассчитывать на помощь Испании, был католическим фанатиком, а не наемным провокатором, как некоторые из его ближайших сообщников. Тогда же, 26 июля, уже будучи посвященной во все планы заговорщиков, Мария Стюарт посылает новое письмо дону Мендосе: «Мне особенно приятно убедиться в том, что католический (испанский. - Лет.) король, мой добрый брат, начинает противодействовать заговорам и покушениям со стороны королевы Англии, направленным против него, и не из-за благ, которые я ожидаю от этого для себя лично, но главным образом из-за поддержания королем его репутации в христианском мире, что затрагивает меня особенно сильно» °. Мария сообщала далее, что она перестала предаваться унынию, узнав о намерении Филиппа II, так как положение теперь в корне изменилось. Правда, для самой Марии это окончилось разоблачением ее роли в «заговоре Бабингтона» (являвшемся на деле в своей основе полицейской провокацией), за которым последовали суд и смерть на эшафоте.

Через 10 дней после казни Марии Бернардино де Мендоса, перемежая лицемерные вздохи с явственным удовлетворением, писал: «Поскольку господь ради своих целей пожелал, чтобы эти проклятые люди совершили сие деяние, совершенно ясно, что его намерением является передать оба королевства (Англию и Шотландию. - Авт.) в руки Вашего величества»". К этому времени Филипп уже располагал письмом Марии, в котором она лишала права наследования своего сына Якова и назначала своим преемником испанского короля. В дополнение к этому притязания Филиппа II могли быть подкреплены И его правами как супруга королевы Марии Тюдор, скончавшейся почти за три десятилетия до этого…

Если «заговор Бабингтона», сыгравший на руку не только английскому, но и в известном смысле испанскому правительству, был сфабрикован агентами Фрэнсиса Уолсингема, то другие заговоры были несомненно подлинными, и нити от них неизменно тянулись в испанское посольство, в иезуитские семинарии в Бельгии или Италии, где обучались английские эмигранты-католики. Заговоры не прекращались до начала XVII века. Если Мария Стюарт и Филипп II - живые воплощения самого векового конфликта, то его секретная дипломатия столь же отчетливо отразилась в облике упомянутого выше дона Бернардино Мендосы. Посол в Англии (в первой половине 80-х годов), организатор заговоров (после неудачи очередного из которых ему пришлось покинуть Лондон), Мендоса с неменьшим рвением занялся разжиганием религиозных войн. Он - закулисный организатор Католической лиги во Франции; агенты дона Мендосы, главы английских иезуитов в Англии отца Парсонса и их коллеги активно подвизались в Амстердаме и Копенгагене, Стокгольме и Варшаве - повсюду, где плела свои сети контрреформация.

В центр ее внимания снова выдвигалась Германия, особенно по мере того, как становились все менее реальными планы победы в других странах. Преемники Карла V - Фердинанд (1558-1564) и Максимилиан II (1564-1576) пытались поддерживать Аугсбургский религиозный мир, считая это необходимым для сохранения «спокойствия», особо важного при турецкой угрозе.

Особенностью ситуации наряду с возрастанием влияния протестантских княжеств на Севере было быстрое распространение Реформации в наследственных владениях Габсбургов, особенно в Чехии и в той части Венгрии, которая оставалась под их властью. Таким образом, ересь проникла в те земли, опираясь на которые австрийские Габсбурги прежде всего могли рассчитывать возобновить борьбу за укрепление власти императора Германской империи. Это порождало попытки венского двора сохранять определенную степень религиозной терпимости в собственных владениях, чтобы использовать их ресурсы в интересах контрреформации в Германии и Европе в целом. «Зараза» коснулась даже императорского дома. Эрцгерцог и будущий император Максимилиан II серьезно склонялся в пользу Реформации. Он читал богословские сочинения лютеран, переписывался с герцогом Вюртембергским и другими протестантскими князьями. В числе его приближенных были лютеране, и он даже подумывал об отречении и переезде во владения протестантского курфюрста Палантината Фридиха III, если тот согласится предоставить ему убежище. Только в 1561 году он поклялся жить и умереть в лоне католической церкви. Впрочем, когда в 1576 году пришла ему пора умирать, он скончался, не приобщившись святых тайн, - чудовищный факт, с точки зрения верующих католиков. «Несчастный умер, как жил»12, - доносил испанский посол из Вены.

Линия австрийских Габсбургов вызывала явное неодобрение в Мадриде и серьезные размолвки с Римом. Она казалась губительной лагерю воинствующего католицизма, особенно иезуитам. Лихорадочно пытаясь расширить свое влияние, насаждая свои семинарии и колледжи, заполняя Германию пропагандистской литературой, иезуиты с тревогой наблюдали за успехами, которые одерживал протестантизм в Рейнских областях и даже в Баварии и Австрии, считавшихся опорами католической партии.

Вступление на императорский престол Рудольфа II (1576-1612) позволило иезуитам постепенно повернуть политику австрийских Габсбургов в сторону репрессий и прямого противоборства с Реформацией. Имевшие прежде местное значение, споры между германскими князьями рассматривались теперь через призму векового конфликта, принятие кем-либо из монархов протестантства или, напротив, возвращение в католичество - как нарушение баланса сил между обоими лагерями.

В 1582 году архиепископ Кёльнский объявил себя кальвинистом - присоединение его к протестантским курфюрстам давало им перевес в коллегии, избиравшей императора Священной Римской империи. Кроме того, переход Кёльна на сторону Реформации менял еще более резко соотношение сил в Северной Германии, примыкавшей к Северным Нидерландам в самый разгар их борьбы против Испании. Папа и император объявили о низложении архиепископа. Он не получил поддержки со стороны других протестантских князей, и кёльнское архиепископство было занято испанскими войсками, вторгшимися из Южных Нидерландов. В 80-е годы подобным путем удалось снова обратить в католическую веру значительную часть Северо-Западной Германии.










Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Вверх