МОЖНО ЛИ УЙТИ ОТ СУДЬБЫ?

Потомок знатного рода Ивик променял богатство и власть на беспокойную жизнь странствующего поэта. В стихах своих он славил подвиги героев (а не богов!), воспевал красоту и любовь. Судьба забросила его однажды на остров Самос, где встретился он с другим знаменитым лириком — Анакреонтом. Обоих поэтов обласкал самосский тиран Поликрат. Беспечно проводили они дни в пирах и увеселениях при дворе могущественного правителя. Но, странное дело, редко кто из греческих поэтов подолгу задерживался у высоких покровителей. Одними просто овладевала «охота к перемене мест», другие стремились как можно больше увидеть и узнать, чтобы поведать об этом в своих песнях. Были и такие, которых охватывала тревожная тоска в пышных дворцах. Сего дня — ода, завтра хвалебная песнь, послезавтра… Так ведь в конце концов можно и загубить поэтический дар. Не зря баснописец Эзоп предостерегал:

«С царями надо говорить или как можно меньше, или как можно слаще».

Но разве сладким панегирикам суждено бессмертие? Наиболее проницательные и дальновидные поэты понимали, что тираны приходят и уходят, а руководствоваться лишь их вкусами и настроениями — значит не только обречь себя на забвение, но и поступать вопреки своей совести.

Пройдет совсем немного времени, в греческих полисах восторжествует демократия, и свободные граждане решительным образом не допустят появления произведений, восхваляющих правителей. Не они, а народ и его дела будут считаться достойными увековечивания. И когда величайший скульптор античности Фидий изваяет грандиозную статую Афины, а на щите ее осмелится изобразить (под видом легендарного героя Тесея) руководителя Афинского государства Перикла самого популярного государственного деятеля в истории Эллады (чье правление называли «золотым веком», «веком Перикла»), то его привлекут к суду. И хотя, как сообщает Плутарх, «рука Перикла, державшая поднятое копье перед лицом, была сделана так мастерски, будто он хотел прикрыть сходство, оно, однако, видно было с обеих сторон». И Фидия осудят и бросят в тюрьму, где он умрет от болезни. Греческая демократия ревниво оберегала равенство граждан разумеется, только свободных, ибо демократия оставалась рабовладельческой, — и главную опасность для себя видела в возвеличивании отдельных лиц, которые, получив в руки власть, редко когда удерживались от искушения стать тиранами и самолично вершить судьбы государства, не считаясь с теми, кто выдвинул их. Приговор Фидию, конечно, был несправедлив и бесчеловечен. Но афинян можно понять: ведь, по их мнению, именно художники и поэты несут, так сказать, моральную ответственность за подготовку тирании, именно их славословие расчищает дорогу властолюбцам и одурачивает народ.

Но вернемся к Ивику. Погостил он у Поликрата и вновь отправился блуждать по свету. Путь его вел на Истмийский перешеек, где раз в два года происходили Истмийские игры — праздник в честь Посейдона.

К Коринфу, где во время оно
Справляли праздник Посейдона,
На состязание певцов
Шел кроткий Ивик, друг богов.

Но, видно, в тот час Аполлон и Музы заняты были более важными делами и забыли о своем избраннике. И случилось непредвиденное (вероятно, так предопределил рок!) — на Ивика напали разбойники и убили его. Лишь стая журавлей в высоком небе стала свидетельницей этого преступления.

Уверенные в своей безнаказанности, убийцы пришли в Коринф и безмятежно веселились на празднике. Но если и можно обмануть богов, то никому не укрыться от гневного взора Эриний — богинь мщения. И однажды над городом проплыла длинная стая серебристых птиц.

«Гляди-ка, это же Ивиковы журавли!» — в тревоге воскликнул один из злодеев. Зашумела толпа, услышав невольно сорвавшееся с уст имя поэта.

И вдруг, как молния, средь гула
В сердцах догадка промелькнула…

«Убийца кроткого поэта,
Себя нам выдал самого.
К суду того, кто молвил это,
И с ним — приспешника его!»

И так всего одно лишь слово
Убийцу уличило злого,
И два злодея, смущены,
Не отрекались от вины.

И тут же, схваченные вместе
И усмиренные с трудом,
Добыча праведная мести
Они предстали пред судом.

«Добыча праведная мести». Это, конечно, строка Н. Заболоцкого, который перевел известную балладу Шиллера «Ивиковы журавли». Но в мифах действительно идея возмездия очень популярна. Ни один проступок не может остаться без последствий! Уйти от всевышнего суда невозможно, хотя и удается иногда получить отсрочку.

Греческий баснописец II века Бабрий рассказывает:

«Приказал Зевс Гермесу: „Запиши-ка на черепках все пороки и прегрешенья смертных и сложи в ящик, чтобы мог я за каждый грех назначить кару“. И вот заполнился ящик доверху и перемешались черепки. Один сразу попадется в руки царя богов, а до иного — ох, как трудно добраться! Вот и получается, что иные люди подолгу ходят безнаказанными».

Своей судьбы не могут избежать даже потомки богов. Через всю греческую мифологию постоянно проходит один удивительный мотив: и люди и боги — все подчиняются чему-то более грозному, неведомому и непреклонному, какой-то высшей силе, управляющей миром. Эта сила — рок. Никто не знает его велений, ничто — даже воля Зевса — не может предотвратить его. Все предопределено заранее, и лишь неумолимым мойрам, живущим на Олимпе, открыта судьба каждого.

Клото (то есть «Прядущая») сидит за веретеном и прядет жизненную нить человека. Лахесис (то есть «Определяющая участь»), не глядя, вынимает жребий и записывает, что суждено смертному. Атропа (буквально — «Неотвратимая») перерезает ножницами нить жизни.

И самое страшное то, что тайну рока нельзя постигнуть. Сегодня удача завтра несчастье. Как говорил Эзоп:

«Если случится
Радость кому испытать, — следом отмщенье идет».

Правда, на Олимпе есть еще одна богиня судьбы — Тиха. Из рога божественной козы, вскормившей самого Зевса, она сыплет дары людям. Кому достанутся плоды из ее «рога изобилия» — дело случая (слово «тихе» по-гречески означает «случай»). Эта капризная богиня ветрена и непостоянна, и полагаться на нее не следует. Римский поэт I века Федр с грустью писал о ней:

Бегун летящий, мчащийся по лезвию,
С затылка лысый, волосатый спереди
(Схвати за гриву — будет твой, а выскользнет
И даже сам Юпитер не вернет его),
Вот образ мимолетности всего, что есть.

Как узнать, что ждет человека? Как умолить непреклонный рок? Как среди тысячи случайностей отыскать единственную верную дорогу в жизни (да и есть ли она, эта дорога?)? На протяжении всей античности — и в мифах, и в философских трактатах, и в поэзии — ставились эти вопросы. Ответа на них найти не удалось.

Нет, не дало божество ничего непреложного людям,
Даже пути для того, чтоб угодить божеству, —

утверждал греческий поэт Феогнид, живший в эпоху, когда люди осмеливались задавать вопросы богам и даже упрекать их в несправедливости. «Неисповедимы пути Господни», — будут позднее уныло повторять христианские проповедники, приучавшие верующих безоговорочно принимать божественные откровения раз и навсегда сформулированные и не допускающие кривотолков. «Верно не потому, что убедительно и доказательно, а потому что изречено свыше», — таков был принцип фанатиков христианской религии. Средневековый догматик не искал истины — он знал ее заранее. На все случаи жизни имелись цитаты из священного писания. Ими подкреплялись любые доводы. А уж если доводы казались абсолютно нелепыми, то тогда… Оставалось только верить — не рассуждая, не пытаясь понять. «Верю, потому что нелепо», — так исчерпывающе разрешит все сомнения богослов Тертуллиан.

Греки смотрели на мир иначе. Гейне заметил как-то, что эллины ценили жизнь и изображали ее светлой, цветущей, загробный же мир рисовался им мрачным царством теней. У христиан наоборот: земля — обитель скорби и печали, жизнь мрачна и призрачна, подлинное блаженство ожидает людей лишь в будущем, за порогом смерти.

Жизнерадостные, неугомонно-любознательные греки не могли удовлетвориться застывшими догмами.

Трезвым будь, умей не верить
В этом смысл науки всей, —

призывал в VI веке до нашей эры комедиограф и философ Эпихарм.

«Подвергай все сомнению», — провозгласит в 1865 году в известной «Исповеди» свой любимый девиз Маркс. И если Маркс считал, что «греки навсегда останутся нашими учителями», то, кроме всего прочего, и потому, что их отличала безграничная смелость мысли. Философ искал истину, не зная заранее, куда это приведет его.

Греческая наука искала первооснову вещей, причину событий и явлений, она пыталась объяснить их смысл.

В наивной, поэтически-сказочной форме те же вопросы вставали в мифах: что движет людьми и богами, кто ответствен за все происходящее в мире?

И, привыкнув сомневаться, греки, в конце концов, усомнились в собственных богах. Одно из двух: либо боги поощряют зло и приносят несчастье людям. Но тогда они коварны, жестоки и несправедливы. Можно ли в таком случае поклоняться им? Либо они бессильны перед роком. Но тогда что же это за боги?

Человек смертей, и краток его век. Так установлено судьбой.

Человек бессмертен в делах своих и памяти потомков. Так бросали вызов судьбе непокорные греки. Слава героев живет в их подвигах, слава певцов — в их песнях. Величайшим же певцом Эллады считался сын Музы Каллиопы — Орфей.