«ПИНДАРА ЗОВЕТ БОГ!»

Родился он у подножия горы Геликон, где Музы водили свои хороводы. Мальчиком любил бродить среди полей, окружавших неприступные Фивы. Однажды, утомившись, он прилег отдохнуть в тени деревьев и заснул. А пробудившись, увидел, как пчелы порхают над его головой, и почувствовал вкус меда на устах. Отец его, обучавший сына игре на флейте, понял, что Музы подарили мальчику сладкопенье. И отправил его к лучшим музыкантам Греции — пусть каждый из них раскроет перед ним тайны своего искусства. И стал Пиндар самым знаменитым певцом в Элладе.

Был этот муж согражданам мил и пришельцам любезен.
Музам он верно служил. Пиндаром звали его.

Он сочинял гимны и оды и славил тех, кто совершал выдающиеся деяния, полководцев, царей, героев, победителей на праздниках и играх. Наперебой приглашали его к себе могущественные правители, как самого дорогого гостя встречали его на Олимпийских играх, где лучшей наградой победителю считалась ода в его честь, составленная Пиндаром.

Его пением наслаждались люди и боги. Сам козлоногий весельчак Пан выучил песни Пиндара и танцевал с нимфами под их мелодии. Муза Полигимния могла гордиться своим избранником не меньше, чем Каллиопа Гомером. Но особенно благосклонен к поэту был Аполлон.

Однажды в Дельфах на праздник лучезарного бога пришло много граждан с богатыми дарами. Насмешками встретили они певца: «Что ж ты являешься к богу с пустыми руками? Или тебе нечего принести ему в жертву?» — «Я спою ему благодарственную песнь, — гордо отвечал Пиндар. — Ведь без песен поэта всякая доблесть погибает в безмолвии».

И Аполлон оценил столь необычный дар. Он приказал жрецам каждый раз во время его праздника провозглашать перед закрытием храма; «Пусть придет Пиндар! Пиндара зовет бог!» И поэт пировал вместе с дельфийскими жрецами (ему позволялось отведать жертвенное мясо!), сидя на троне, на который никто, кроме него, не имел права всходить.

Странствуя по городам, он до глубокой старости продолжал участвовать в состязаниях певцов и почти всегда выходил победителем. Лишь пять раз пришлось уступить ему пальму первенства. Правда, его соперником была женщина, славившаяся не только своими стихами, но и необыкновенной красотой. Звали ее Коринна. Благодарные жители Танагры на самом видном месте в городе воздвигли в ее честь статую и выставили картину, где изображалась поэтесса, надевающая на голову повязку после победы в Фивах над Пиндаром. Через 600 лет Павсаний увидел эту картину и был потрясен красотой Коринны.

Всех богов прославил Пиндар в своих песнях. Лишь одного имени не произносили его уста — имени Персефоны. Обидно было царице подземного мира. И вот когда поэт завершал свой жизненный путь — ему уже исполнилось 80 лет, — она явилась ему во сне и, горько упрекнув, предупредила: «Еще не поздно исправить ошибку — торопись, пока ты не вступил в мои владения».

Через десять дней Пиндар умер. Его сожгли на погребальном костре в Аргосе, где он участвовал в праздничных состязаниях, а затем дочери перенесли урну с прахом в Фивы. Там встретилась им старая родственница и рассказала: во сне перед ней предстал Пиндар и спел ей последний свой гимн, посвященный владыкам царства теней. Проснувшись, она записала его и поведала людям, на долгие годы сохранившим в памяти имя великого поэта. Одна из его од была даже вырезана на камне в Дельфах, другая — на острове Родосе. В Элладе, Египте, а позднее в Византии звучали его стихи — яркие, напряженные, стремительные, подобные горному потоку. Это о них римский поэт Гораций говорил:

Как с горы поток, напоенный ливнем,
Сверх своих брегов устремляет воды,
Рвется так, кипит глубиной безмерной
Пиндара слово…

После смерти поэта дом его стали считать священным, и фиванцы написали на нем: «Пусть никто не сжигает дома поэта Пиндара». Что ж удивляться, если этот призыв был услышан Александром Македонским. Все-таки величайший полководец древности получил воспитание у величайшего философа античности — Аристотеля.

Но то, перед чем отступила сила оружия, сделало время. Оно разрушило дом и постепенно стирало память о поэте, которого в Европе все меньше и меньше стали понимать. В XVIII веке Вольтер иронически назовет его «возвышенным певцом греческих наездников и кулачных боев» — его, славившего красоту и мужество человеческого духа и тела, смиренного перед богами, независимого перед правителями, поэта владык и владыку поэтов.

Времена меняются. Сейчас «доблесть мышц, рук и ног» снова в чести во многих странах. Но спортсмены, побеждающие на крупных соревнованиях, удостаиваются золотых медалей и… удивительно бездарных поделок, выдаваемых за стихи. Дождутся ли они своего Пиндара? Или Музы уже совсем состарились, обессилели, и потому так вольготно стало тем, кого еще в I веке до нашей эры высмеивал Гораций:

Кто не искусен в бою, — уклоняется с Марсова поля,
Тот не вступает в игру, чтоб не подняли зрители хохот.
Тот, кто ни в обруч, ни в мяч, ни в диск играть не искусен,
Только несведущий вовсе в стихах их писать не стыдится.

Древние греки были в этом отношении строгими ценителями. Они «божественным именем чтили поэтов», то есть тех, кто наделен особым даром — тем, что мы называем талантом. Полководец, законодатель, философ — ими можно было стать. Поэта греки безоговорочно ставили выше — ведь ему открыто нечто такое, что недоступно другим. Когда в середине VII века до нашей эры спартанцы, отчаявшись победить своих соседей, обратились за советом к Дельфийскому оракулу: что им делать, чтобы победить непокорных, — тот предложил им отправиться к афинянам и просить у них вождя. Афиняне охотно откликнулись на такую просьбу. Можно вообразить разочарование воинственных спартанцев, когда перед ними предстал не полководец, а… хромой школьный учитель поэт Тиртей. Однако своими песнями он так воодушевил воинов, что те в первом же сражении наголову разбили врагов.

Вперед, о сыны отцов-граждан,
Мужами прославленной Спарты! —

гремели слова его военного марша, с которым спартанцы шли в бой.

Вперед, сыны отчизны милой!
Мгновенье славы настает! —

прозвучит через 2400 лет набат «Марсельезы», которая поведет к победе революционных солдат. Как известно, автор песни, ставшей гимном французской революции, — капитан Руже де Лиль — покоится в парижском Доме инвалидов рядом со знаменитым маленьким капралом, ставшим императором.

Рядом! Как бы на равных правах! Вероятно, древних греков это бы не удивило. Для них само собой разумелось, что «кифары звук мечу не станет уступать». Эти слова принадлежат поэту Алкману, жившему в VII веке до нашей эры в Спарте — городе, где цари перед битвой приносили жертвы Музам в надежде, что воины не дрогнут в бою и совершат подвиги, достойные того, чтобы сохраниться в песнях.

«Там живет мужественная молодежь, там раздаются звуки музыки», — так описывал Спарту современник Алкмана поэт Терпандр, первый греческий музыкант, чье имя считается исторически достоверным (именно ему, а не мифическому Амфиону стали приписывать изобретение семиструнной лиры). А через 800 лет прославленный греческий писатель-сатирик Лукиан отмечал: «Во всех своих делах спартанцы прибегают к Музам, вплоть до того, что даже воюют под звуки флейт… И в битве первый знак у спартанцев подается флейтой». (Через много веков в цивилизованных странах авторитет флейты резко возрастет, и ей окажут великую честь — она будет аккомпанировать барабану во время наказания шпицрутенами. До такой изысканности отсталые спартанцы, жившие на заре человеческой истории, додуматься, конечно, не могли.)

Музам и Аполлону молились в афинских школах перед началом занятий. После того как ученики овладевали грамотой (свое почтение к покровителям искусства и науки они выражали в том, что, прежде всего, обязаны были научиться склонять слово «Муза»!), все остальное время затрачивалось на чтение стихов, пение, игру на флейте и лире, ибо каждый афинский гражданин должен был уметь играть и петь, чтобы участвовать в музыкальных состязаниях на играх и празднествах. Кроме того, в этих общеобразовательных школах (они назывались «музически-ми») преподавались начала геометрии и арифметика, потому что, по мнению греков, знакомство с музыкой и математикой возвышает и облагораживает человека. Что же касается стихов, то их, естественно, при отсутствии книгопечатания и дороговизне рукописных книг приходилось заучивать наизусть.

Греческий историк Ксенофонт рассказывает, например, что однажды во время пира Сократ предложил присутствующим: пусть каждый признается, чем он гордится более всего. И один из гостей ответил:

«Отец мой, заботясь о том, чтобы из меня вышел хороший человек, заставлял меня учить все произведения Гомера, и теперь я мог бы прочесть наизусть всю „Илиаду“ и „Одиссею“». Заметим, между прочим, что это составляет в общей сложности 27 803 строки (!).

Многие столетия Гомер оставался своего рода энциклопедией для греков, кладезем исторических, мифологических знаний, источником мудрости и благочестия. «Гомер воспитал Элладу», — сказал философ Платон, и этого не оспаривали ни друзья, ни враги легендарного поэта. Кроме Гомера, афиняне заучивали поэмы Гесиода «Труды и дни» и «Теогония» (о происхождении богов) и много других произведений любимцев Муз. «Когда дети научились грамоте, сообщает Платон, — им кладут на скамейки стихотворения хороших поэтов — а там много и вразумлений, и назидательных рассказов, и прославлений древних доблестных мужей — и заставляют их выучивать, чтобы ребенок подражал и стремился стать таким же».

То, что стихам придавалось столь всеобъемлющее значение, не вызывает удивления. В конце концов, древнейшей формой литературы у многих народов мира была именно стихотворная форма, а самое понятие «литература» в период, когда еще не выделились многие отрасли знаний, было неизмеримо шире, чем сейчас. Поражает другое: даже произведения, которые бесконечно далеки от поэзии, а иногда и просто противоречат ей (к примеру, философские трактаты или, что уж совсем кажется недопустимым, юридические постановления), даже они облекались в форму величественного, торжественно-напевного гекзаметра.

Прежде молитвы свои вознесем владыке Крониду,
Чтобы он этим законам успех дал и добрую славу, —

так начал свою поэму, в которой формулировались новые законы, афинский реформатор Солон.

Кстати, своим возвышением Солон тоже обязан стихам, которые явились настоящей политической программой.

Афины вели длительную войну с мегарцами из-за острова Саламина. После многих безуспешных попыток отвоевать его они, отчаявшись, приняли закон, каравший смертной казнью всякого, кто осмелится устно или письменно предлагать вновь начать военные действия для захвата злополучного острова. Тогда Солон прикинулся сумасшедшим и попросил друзей поскорей распространить слух о его помешательстве. Выбрав удобный момент, он прибежал на городскую площадь, взобрался на камень, откуда говорили вестники, и прочитал элегию под названием «Саламин»:

С вестью я прибыл сюда от желанного всем Саламина
Стройную песню сложив, здесь вместо речи спою.

Он говорил, что если афиняне уступят и откажутся от острова, то

Скоро от края звучать будет слово такое;
«Это из Аттики муж, предал и он Саламин»
Элегия из 100 стихов заканчивалась призывом:
На Саламин! Как один человек, за остров желанный
Все ополчимся! С Афин смоем проклятый позор!

Умалишенного выслушали и последовали его совету. Афиняне отменили прежний закон и двинулись в поход, сделав военачальником принявшего нормальный облик Солона, который довел войну до победы.

Естественно, что поэтов ценили и почитали. Их наперебой приглашали к своим дворам цари и тираны. Перед ними заискивали и осыпали их милостями. Даже самые скупые правители становились щедрыми, лишь бы удостоиться хвалебной оды поэта. В особенности такого, как, например, Арион.