ВЗЛЕТЕВ НАД ГРЕШНОЮ ЗЕМЛЕЙ

Боги завистливы и честолюбивы. Они, не колеблясь, расправляются со своими соперниками. Люди же оказались восприимчивыми учениками и нередко забывали древнюю пословицу: «Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку».

Легендарный художник и строитель Дедал находился под особым покровительством Афины и, видимо, решил, что ему может все сойти с рук. Мастером он был непревзойденным. Именно он будто бы изобрел рубанок, отвес, клей. Он же создавал тончайшие изделия из дерева и металла, придумал инкрустацию из слоновой кости. Художник, скульптор, архитектор, изобретатель-это был какой-то Леонардо да Винчи древнейшей эпохи. Авторитет его долго оставался незыблемым, пока… Пока не подрос его племянник, обнаруживший явно нездоровую склонность превзойти своего наставника: он уже успел изобрести пилу, циркуль, гончарный круг.

Дедал своевременно оценил опасность со стороны любимого ученика и поступил с ним по-родственному: заманил на крышу храма на акрополе и столкнул его оттуда.

Афиняне не посчитались с былыми заслугами великого мастера. Они считали, что никакие достоинства не могут компенсировать пролитой крови, и потому Дедалу пришлось бежать из Афин. Он отправился на Крит, к царю Миносу. И тут его талант развернулся в полной мере.

Он построил невероятно запутанный дворец со множеством комнат и коридоров, в центре которого Минос скрывал своего чудовищного потомка получеловека-полубыка, прозванного Минотавром. Войти в этот дворец мог любой, но уж выбраться из него не удавалось никому. Одного этого здания-Лабиринта было достаточно, чтобы прославить его строителя. Но Дедал удивлял мир и своими скульптурами. Статуи других художников напоминали застывшие мумии — с закрытыми глазами, тесно прижатыми к телу руками, сдвинутыми ногами. Дедал же заставил свои статуи… двигаться, сделал их живыми.

Статуи Дедала считались вообще образцом в изобразительном искусстве античности. Греки классической поры отдавали предпочтение произведениям, абсолютно точно копировавшим жизнь. Наивысшей похвалы удостаивались те творения, которые можно было принять за подлинные предметы. Широко известен был рассказ о художниках, соревновавшихся между собой: один нарисовал виноград, и он получился настолько аппетитным, что у зрителей текли слюнки, а плохо разбирающиеся в искусстве птицы прилетали его клевать. Его соперник выставил картину с тем же виноградом, но, чтобы уберечь его от соблазнов, завесил его. Обман был раскрыт и принес художнику славу: завеса оказалась тоже нарисованной.

На афинской площади стояла «Телка» скульптора Мирона. Десятки поэтов описывали ее, не переставая удивляться тому, что она производила впечатление живой.

Мирон раз телку свою искал среди стада живого,
Смог он ее лишь узнать, телок прогнавши других, —

говорилось в одной эпиграмме.

Здесь меня Мирон поставил. Пастух же, считая живою,
Камнями гонит меня, будто бы я отстаю, —

сказано в другой. Интересно, что древние скульпторы, добиваясь идеального сходства, думали именно о том, чтобы произведение казалось живым. Самая точная внешняя копия — это муляж, мертвый манекен. Но греки понимали, что это далеко еще не искусство. Надо было находить способы оживлять дерево или мрамор.

«Попробуй сними гипсовую форму с руки… — ты увидишь ужасный труп без малейшего сходства, и тебе придется искать резец и художника, которые, не давая точной копии, передадут движение жизни». Эти слова принадлежат великому реалисту Бальзаку, отлично понимавшему, что самое сложное в искусстве не внешнее подобие, а именно дыхание жизни. Глядя на античную фигуру, Микеланджело как-то признался, оценивая мастерство скульптора: «Этот человек знал больше, чем сама природа». Любопытную особенность греческой пластики подметил французский художник Ренуар: «Скульпторы древности придавали своим статуям возможно меньше движения. Но если их статуи и не делают движений, создается впечатление, что они могли бы их сделать».

Статуи действительно казались живыми. Но в то же время они отнюдь не были двойниками человека. Каждая фигура была своего рода обобщением, она как бы поднималась над мелким, личным, индивидуальным. Потому-то античные статуи классической поры и кажутся чересчур спокойными, бесстрастными, даже холодноватыми. Но ведь не надо забывать, что главным образом статуи посвящались богам и мифическим героям, и лишь поздние стали довольно часто воплощать в мраморе облик реальных людей — политиков, полководцев, деятелей искусства, спортсменов, пока, наконец, не дошли до того, что начали увековечивать царей, сравнивая их с богами.

О скульптуре, изображавшей Александра Македонского, писали:

Полный отважности взор Александра и весь его облик
Вылил из меди Лисипп. Словно живет эта медь.
Кажется, глядя на Зевса, ему говорит изваянье:
«Землю беру я себе — ты же Олимпом владей».

В Афинах же первые статуи, изображавшие людей, были поставлены в начале V века до нашей эры и посвящены борцам против тирании, убившим одного из сыновей тирана Писистрата. В течение целого столетия подобных статуй больше не создавали, и специальный закон запрещал вообще кого бы то ни было устанавливать рядом с ними. Закон нарушили лишь через 400 лет, поместив по соседству изображения двух римских тираноубийц — Брута и Кассия, покончивших с Юлием Цезарем.

Греческие статуи всегда отличались величественностью. Да иначе и быть не могло: скульптура испокон веку изображала героическое, возвышенное, призвана была славить, воспевать, а не критиковать и разоблачать. И расцвет скульптуры (не только в Греции) всегда зависел от того, насколько героична была сама эпоха, насколько она давала материал для возвеличивания. Все остальное зависело от мастерства и честности художника.

Неизвестно, кого возвеличивал Дедал, но мифы рассказывают, что его статуи производили грозное впечатление, а, ожив, вели себя довольно буйно. Сам Гермес едва отбился от них, когда они стали преследовать его.

Имея под рукой такого уникального специалиста, царь Минос, естественно, весьма заботился о том, чтобы Дедал не вздумал покинуть его. Почетному гостю были предоставлены все земные блага и даже не менее почетное сопровождение недремлющих стражей. Дедал обзавелся семьей, вырастил сына Икара, и все же беспрестанно тосковал. Наконец, поняв, что ни на суше, ни на море путей спасения нет, он решился на самое дерзкое деяние, которое когда-либо приходило в голову смертным, — он вздумал улететь.

Но как? Фантазия людей всегда соответствует тому уровню техники, который ими достигнут. Она как бы совершенствует то, что уже существует. И Дедал не открыл принципиально нового способа передвижения: он использовал птичьи крылья, скрепив их воском и льняной нитью. И все же главное — это то, что человек дерзнул оторваться от земли, которая- единственная — давала силу людям. Миф о непобедимом великане Антее, который в минуту слабости прижимался к своей матери-земле и вновь становился мощным и неустрашимым, убедительно доказывал, что всякий потерявший почву под ногами обречен на гибель (что и продемонстрировал Геракл, задушивший в воздухе сына земли).

И вот беглецы над морем. Осторожный Дедал, видимо, проделавший все необходимые расчеты, дал четкое указание сыну держаться строго определенной линии — между небом и землей. Но выпорхнувший на волю Икар забыл о наставлениях, взлетел слишком высоко, и… солнечные лучи растопили воск, скреплявший перья.

О юноша! Презрев земное,
К орбите солнца взнесся ты.
Но крылья растопились в зное,
И в море, вечно голубое,
Безумец рухнул с высоты.

Единственное, чем мог утешиться потрясенный отец, — это слава сына, которая пережила века. Имя его, которым стало называться море (Икарийское), осталось в памяти людей символом дерзости и бесстрашия, того «безумства храбрых», которого всегда требуют неизведанные пути.

Дальнейшая судьба Дедала складывалась сравнительно спокойно-все-таки Афина не оставила без покровительства своего избранника. Он прибыл в Сицилию и скрылся там от Миноса, искавшего его повсюду. Правда, в конце концов, критский владыка разыскал мастера.

«По когтям узнают льва», — гласила древнегреческая пословица. Именно об этом, вероятно, и вспомнил Минос, пообещавший груду золота тому, кто, отломив острый конец раковины улитки, сумеет продеть нитку через все ее ходы. Несмотря на столь высокий приз, охотников все же не нашлось, кроме одного — царя Сицилии. Тот обратился к Дедалу и получил вполне квалифицированную консультацию: надо привязать нитку к муравью и пустить его в раковину, а уж дальше он проползет сам.

Сицилийский владыка получил желанную награду, а Минос таким образом смог, наконец, обнаружить беглеца, ибо ясно, что, кроме Дедала, до такого гениально-простого решения ни один смертный не додумался бы. Явившись в Сицилию, критский царь потребовал выдачи Дедала. Но его ждал сюрприз. В честь него устроили пышный пир, перед которым он принял ванну. И там, во время купания, на него вылили кипяток, немедленно открывший ему дорогу в подземное царство, где ему уже не суждено было никогда встретиться с Дедалом. Прославленного мастера позднее зачислили в ранг богов, и он стал ближайшим соратником Афины и Гефеста, покровителем ремесленников, зодчих и изобретателей.