Хочу рассказать об одной неофициальной встрече, на которой между советским и английским делегатами произошло серьёзное столкновение. То был совместный обед трёх лидеров и их ближайших соратников, который поначалу проходил очень мирно. Тостов было много: за здоровье участников конференции, за успехи разных родов войск, за победу над общим врагом, за послевоенное сотрудничество. Были и весьма конкретные политические тосты. Например, с советской стороны среди других был провозглашён такой тост:

— Предлагаю тост за будущие поставки по ленд-лизу. Пусть они прибывают вовремя, не запаздывая, как сейчас!

К концу обеда Сталин поднялся с места и стал говорить о нацистских военных преступниках.

— Я предлагаю поднять тост за то, — сказал он, — чтобы над всеми германскими военными преступниками как можно скорее свершилось правосудие и чтобы они все были сурово наказаны. Мы должны, действуя совместно, покарать их, как только они попадут в наши руки. Пусть ни один из них не избежит кары, пусть ни один из них не спрячется даже на краю света. Думаю, что таких нацистских преступников наберётся немало…

Едва закончился перевод этой речи на английский язык, как Черчилль, словно ужаленный, вскочил с места. После каждого из ранее произнесённых тостов он добросовестно осушал по рюмке коньяку и был уже в весьма возбуждённом состоянии. Теперь британский премьер резким жестом отодвинул рюмку, она опрокинулась и коньяк разлился большим жёлтым пятном по скатерти. Черчилль не заметил этого — он уже едва владел собой. Его лицо и шея побагровели, глаза налились кровью. Размахивая руками, он выкрикнул:

— Подобный взгляд коренным образом противоречит нашему английскому чувству справедливости! Англичане никогда не потерпят такого массового наказания. Я решительно убеждён в том, что ни одного человека, будь он нацист или кто угодно, нельзя казнить без суда, какие бы доказательства и улики против него не имелись!

Все посмотрели в сторону Сталина. Он совершенно спокойно реагировал на бурную речь английского премьера. Его, казалось, даже забавляла нервозность Черчилля. Его глаза чуть-чуть посмеивались.

Сталин принялся невозмутимо и весьма обстоятельно опровергать доводы Черчилля, чем приводил последнего в ещё большее бешенство. Советский представитель подчеркнул, что никто не собирается наказывать нацистских преступников без суда. Дело каждого должно быть тщательно разобрано. Но уже сейчас очевидно, что при массовых зверствах, совершаемых гитлеровцами, среди них должны быть десятки тысяч преступников, закончил Сталин. Потом, обратившись к Рузвельту, который молча наблюдал за этой сценой, Сталин осведомился о его мнении.

— Как обычно, — сказал президент, — мне, очевидно, придётся выступить в качестве посредника в этом споре. Совершенно ясно, что необходимо найти какой-то компромисс между вашей позицией, маршал Сталин, и позицией моего доброго друга, премьер-министра.

Советские представители и американцы, оценив ответ президента, рассмеялись. Но англичане, поглядывая на своего лидера, сидели молча, с мрачными лицами. Черчилль опустился в кресло, но чувствовалось, что в нём все ещё клокочет ярость.

— Давайте прекратим эту дискуссию, — сказал Гопкинс. — До Германии ещё много миль, а до победы над нацистами ещё много месяцев…

Но Сталин продолжал опрашивать каждого из присутствующих о его мнении. Наконец, очередь дошла до сына президента Эллиота Рузвельта, который также присутствовал на обеде. Он поднялся с места и несколько смущаясь, но довольно твёрдо сказал:

— Не слишком ли академичен этот вопрос? Ведь когда наши армии двинутся с запада, а русские будут продолжать наступление с востока, вся проблема и разрешится, не так ли? Русские, американские и английские солдаты разделаются с большинством из этих преступников в бою… Сталину понравился этот ответ. Обойдя с бокалом вокруг стола, он остановился около Эллиота, обнял его, улыбаясь, воскликнул:

— Превосходный ответ! Предлагаю тост за ваше здоровье, Эллиот!

Тут Черчилль снова взорвался. Перегнувшись через стол и грозя Эллиоту пальцем, он прорычал:

— Вы что же, хотите испортить отношения между союзниками? Вы понимаете, что вы сказали? Как вы осмелились произнести подобную вещь?..

Эллиот плюхнулся в кресло с растерянным видом и так забавно прикрыл лицо руками, что все присутствующие разразились смехом. Напряжение было снято.

Вскоре все перешли в соседнюю комнату пить кофе. Но Черчилль в этот вечер не подходил к советским делегатам. Его помрачневшее лицо покрылось красными пятнами, и он ещё более энергично, чем всегда, дымил сигарой.

Бурная реакция Черчилля на предложение покарать нацистских военных преступников была не случайна. Само по себе это требование не могло быть неожиданным для английского премьера. Его подпись стояла под Декларацией глав правительств трёх держав антигитлеровской коалиции, опубликованной 3 ноября 1943 года во время происходившего в Москве совещания министров иностранных дел трёх держав.

В «Декларации об ответственности гитлеровцев за совершаемые зверства», которая была также скреплена подписями Рузвельта и Сталина, говорилось: «…немцы, которые принимали участие в массовых расстрелах итальянских офицеров, или в казнях французских, нидерландских, бельгийских и норвежских заложников, или критских крестьян, или же те, которые принимали участие в истреблении, которому был подвергнут народ Польши, или истреблении населения на территориях Советского Союза, которые сейчас очищаются от врага, должны знать, что они будут отправлены обратно в места их преступлений и будут судимы на месте народами, над которыми они совершали насилия. Пусть те, кто ещё не обагрил своих рук невинной кровью, учтут это, чтобы не оказаться в числе виновных, ибо три союзные державы, наверняка, найдут их даже на краю света и передадут их в руки их обвинителей с тем, чтобы смогло совершиться правосудие…» Казалось бы, после этой Декларации предложение покарать гитлеровских военных преступников не могло вызвать возражений. Ведь речь шла именно о наказании нацистских преступников, а не о мести по отношению к невинным. Но, по-видимому, Черчилль рассматривал Декларацию трёх держав лишь как пропагандистский жест, а в душе думал совсем другое. К тому же, по мере того как советские войска продвигались дальше на запад и все ближе подходили к территории третьего рейха, Черчилль стал задумываться о том, как бы использовать гитлеровских разбойников при осуществлении уже бродивших у него в голове планов создания нового «санитарного кордона» вокруг Советской страны.

От тегеранской встречи до победы над гитлеровской Германией было ещё очень далеко. Советским армиям предстояло в тяжёлых боях пройти сотни километров, форсировать крупные водные рубежи, взять штурмом множество городов. И ещё многие тысячи советских, американских, английских воинов, борцов Сопротивления должны были отдать жизнь в этой титанической схватке. Предстояли тяжёлые бои на Восточном фронте, высадка в Нормандии, кровопролитные бои в Арденнах, освобождение Франции и других стран, оккупированных нацистами.

В Тегеране все понимали, что до того момента, когда с востока, запада, севера и юга войска союзников пересекут германские границы и пойдут на последний штурм общего врага, пройдёт немало времени. Но то, что этот момент наступит, ни у кого не вызывало сомнения. Все были уверены в конечной победе антигитлеровской коалиции.

Естественно поэтому, что на Тегеранской конференции встал вопрос о том, как следует союзникам поступить с Германией после победы. То, что державы фашистской «оси» должны безоговорочно капитулировать, не вызывало разногласий: тут царило единодушие. Но надо было думать и о том, что предпринять, чтобы Германия, которая на протяжении жизни одного поколения дважды ввергла человечество в мировую войну, никогда больше не смогла развязать новую агрессию.

Впервые этот вопрос подвергся обсуждению после позднего обеда 28 ноября. День был довольно напряжённый, и Рузвельт, который выглядел усталым, попросив у своих коллег прощения, отправился к себе сразу же после того, как все встали из-за стола. Черчилль, Сталин, Идеи и Молотов перешли в соседнюю комнату, где был подан кофе.

Раскуривая сигару, Черчилль заметил, что союзники должны нанести такой сокрушительный удар по Германии, чтобы она никогда больше не могла угрожать другим народам. Сталин согласился с этим, но добавил, что, если не будут приняты особые меры, Германия скоро восстановит свой потенциал и будет снова представлять угрозу для мира. Черчилль не согласился с этой точкой зрения. Он сказал, что уже сейчас в результате огромных потерь на советском фронте, а также бомбардировок, которым подвергает Германию авиация союзников, её людские резервы и военно-промышленный потенциал в значительной мере истощены, а к концу войны Германия подвергнется таким ударам и будет настолько разрушена, что никак не сможет скоро восстановиться.

— Вы, я вижу, большой оптимист, — улыбнулся Сталин. Поставив чашку с недопитым кофе на столик, он провёл белым платком по усам и более серьёзно добавил: — К сожалению, я не могу разделить этого оптимизма. Специфические условия Германии с её юнкерством и крупными военными концернами таковы, что она может ещё не раз представлять угрозу для мира. Но мы, конечно, могли бы попытаться изменить эти условия…

Черчилль, почувствовав, что Сталин коснулся вопроса об общественном строе послевоенной Германии, резко перевёл разговор на другую тему. Больше в этот вечер к германскому вопросу не возвращались.

Когда на следующий день Сталин встретился с Рузвельтом один на один, он рассказал ему о разговоре с Черчиллем.

— Когда вы ушли, — сказал Сталин, — я имел разговор с Черчиллем относительно сохранения мира в будущем. Черчилль очень легко смотрит на это дело. Он считает, что Германия не сможет скоро восстановиться. Я с этим не согласен и думаю, что это может скоро произойти. Для этого ей потребуется всего 15–20 лет. Если Германию ничего не будет сдерживать, то я опасаюсь, что она скоро сможет восстановить свою силу. Первая большая война, начатая Германией в 70-м году прошлого столетия, закончилась в 1871 году. Всего через 42 года после этой войны, то есть в 1914 году, немцы начали новую войну, а ещё через 21 год, в 1939 году, они вновь начали войну. Как видно, срок, необходимый для восстановления Германии, сокращается. Он и в дальнейшем, очевидно, будет сокращаться.

Рузвельт слушал, не перебивая. Его заинтересовал ход мыслей Сталина. Лишь изредка в знак согласия он кивал головой и легонько постукивал пальцами правой руки по подлокотнику коляски.

Между тем Сталин продолжал говорить о том, как трудно добиться того, чтобы Германия не стала снова угрожать другим народам. Какие бы запреты мы ни налагали, сказал он, немцы будут иметь возможность их обойти. Если мы запретим строительство самолётов, то мы не можем закрыть мебельные фабрики, а известно, что мебельные фабрики можно быстро перестроить на производство самолётов. Если мы запретим Германии производить снаряды и торпеды, то мы не можем закрыть её часовых заводов, а каждый часовой завод может быть быстро перестроен на производство самых важных частей снарядов и торпед. Поэтому Германия может снова восстановиться и начать агрессию.

На этот раз Сталин не упомянул о социальных условиях Германии. Возможно, резкая реакция Черчилля подсказала ему, что в вопросе о социальной структуре Германии он может встретить лишь сопротивление англо-американцев. Во всяком случае, теперь он говорил только о стратегических мерах, которые могли бы помочь союзникам держать побеждённую Германию в определённых рамках.

— Для того чтобы предотвратить агрессию, — пояснял свою мысль Сталин, — тех органов, которые намечается создать, будет недостаточно. Необходимо иметь возможность занять наиболее важные стратегические пункты с тем, чтобы Германия не могла их захватить. Такие пункты нужно занять не только в Европе, но и на Дальнем Востоке, чтобы Япония не смогла начать новой агрессии. Должен быть создан специальный орган, который имел бы право занимать стратегически важные пункты. В случае угрозы агрессии со стороны Германии или Японии эти пункты должны быть немедленно заняты с тем, чтобы окружить Германию и Японию и подавить их…

— Я согласен с вами на 100 процентов, — сказал Рузвельт. — Я могу быть так же твёрд, как маршал Сталин. Конечно, немцы могут перестроить свои заводы на военное производство, но в этом случае необходимо будет действовать быстро, и если будут приняты решительные меры, то Германия не будет иметь достаточно времени для того, чтобы вооружиться.

— В таком случае все обеспечено, — улыбнулся Сталин.

Во время пленарного заседания 1 декабря участники конференции вновь вернулись к вопросу о Германии. Рузвельт сказал, что имеется предложение о расчленении Германии и что этот вопрос следует обсудить подробнее.

Вслед за американским президентом слово взял Черчилль, который, видимо, уже был подготовлен к такой постановке вопроса. Он энергично поддержал Рузвельта:

— Я за расчленение Германии. Но я хотел бы обдумать вопрос относительно расчленения Пруссии. Я также за отделение Баварии и других провинций от Германии.

Предложение Черчилля прозвучало несколько неожиданно, и в зале воцарилось молчание. Снова заговорил Рузвельт.

— Чтобы стимулировать нашу дискуссию, — заявил он, — я хотел бы изложить составленный мною лично два месяца тому назад план расчленения Германии на пять государств.

— Я хотел бы подчеркнуть, — перебил Черчилль, — что корень зла Германии — Пруссия.

Рузвельт одобрительно кивнул и продолжал:

— Желательно, чтобы мы сначала имели перед собой картину в целом, а потом уже говорили об отдельных компонентах. По моему мнению, Пруссия должна быть, по возможности, ослаблена и уменьшена в своих размерах. Она должна составлять первую самостоятельную часть Германии. Во вторую самостоятельную часть должны быть включены Ганновер и северо-западные районы Германии. Третья часть — Саксония и район Лейпцига. Четвёртая часть — Гессенская провинция, Дармштадт, Кассель и районы, расположенные к югу от Рейна, а также старые города Вестфалии. Пятая часть — Бавария, Баден и Вюртемберг. Каждая из этих пяти частей будет представлять собой независимое государство. Кроме того, из состава Германии должны быть выделены районы Кильского канала и Гамбурга. Этими районами должны будут управлять Объединённые нации или четыре державы. Рурская и Саарская области должны быть поставлены под контроль либо Объединённых наций, либо попечителей всей Европы. Вот моё предложение. Я должен предупредить, что оно является лишь ориентировочным…

В обстановке тех дней, когда ещё почти вся Европа находилась под фашистской пятой, предложение Рузвельта о расчленении Германии звучало как-то нереально. К тому же сразу возникло сомнение — можно ли в середине XX века заставить немецкий народ примириться с возрождением карликовых государств времён курфюрстов? Не слишком ли смело решил перекроить карту Германии американский президент?

Но Черчилль, этот опытный и хитрый политик, как будто поддерживал идею Рузвельта.

— Вы изложили полный короб всякой всячины, — сказал он, обращаясь к президенту. — Я считаю, что существуют два вопроса: один — разрушительный, а другой — конструктивный. У меня две идеи: первая — это изоляция Пруссии от остальной Германии; вторая — это отделение южных провинций Германии — Баварии, Бадена, Вюртемберга, Палатината,[4] от Саара до Саксонии включительно. Я держал бы Пруссию в жёстких условиях. Я считаю, что южные провинции легко оторвать от Пруссии и включить в дунайскую федерацию. Люди, живущие в дунайском бассейне, не являются причиной войны. Во всяком случае, с пруссаками я поступил бы гораздо более сурово, чем с остальными немцами. Южные немцы не начнут новой войны.

Эти рассуждения Черчилля вносили новый элемент в вопрос о судьбе Германии. Выступая за расчленение Германии и подавление Пруссии, он в то же время клонил дело к созданию некоего нового образования, наподобие лоскутной габсбургской монархии. Именно так можно было понять смысл его рассуждений насчёт дунайской федерации. Само собой разумеется, что, по мысли британского премьера, такая федерация должна была находиться под контролем западных держав и изолировать Советский Союз от Западной Европы. Этот план явно перекликался с идеей самого Черчилля о высадке англо-американских войск на Балканах с целью «опередить» русских в Юго-Восточной Европе.

Сталин весьма отрицательно воспринял этот план.

— Мне не нравится план новых объединений государств, — сказал он ледяным тоном. — Если будет решено разделить Германию, то не надо создавать новых объединений. Будь то пять или шесть государств и два района, как предполагает Рузвельт, этот план может быть рассмотрен. Что же касается предложений английской стороны, то надо иметь в виду следующее. Черчиллю скоро придётся иметь дело с большими массами немцев, как приходится сейчас нам. Он увидит тогда, что в германской армии сражаются не только пруссаки, но и немцы из остальных провинций Германии. Лишь австрийцы, сдаваясь в плен, кричат: «Я — австриец!» — и наши солдаты их принимают. Что касается немцев из отдельных провинций Германии, то они дерутся с одинаковым ожесточением. Как бы мы ни подходили к вопросу о расчленении Германии, не нужно создавать какого-то нового нежизнеспособного объединения дунайских государств. Венгрия и Австрия должны существовать отдельно друг от друга. Австрия существовала как самостоятельное государство до тех пор, пока она не была захвачена Гитлером.

Рузвельт согласился со Сталиным в том, что между немцами, происходящими из разных германских провинций, не существует разницы. Пятьдесят лет тому назад эта разница существовала, сказал президент, но сейчас все немецкие солдаты одинаковы.

После этого снова выступил Черчилль.

— Я не хочу, чтобы меня истолковали так, будто бы я не за расчленение Германии, — заявил он. — Но я хотел бы сказать, что если раздробить Германию на несколько частей и не создать комбинации из этих частей, тогда, как это говорил маршал Сталин, наступит время, когда немцы объединятся.

— Нет никаких мер, которые могли бы исключить возможность объединения Германии, — возразил глава советской делегации.

— Маршал Сталин предпочитает раздроблённую Европу? — язвительно спросил Черчилль.

— Причём здесь Европа? — отпарировал Сталин. — Просто я не знаю, нужно ли создавать четыре, пять или шесть самостоятельных германских государств. Этот вопрос нужно обсудить…

Рузвельт спросил, не следует ли создать для изучения вопроса о Германии специальную комиссию или, быть может, передать этот вопрос в Лондонскую комиссию представителей трёх держав. Сталин согласился передать этот вопрос в Лондонскую комиссию.

Эта проблема была вновь поднята западными державами на Крымской конференции в феврале 1945 года. Но и там их идея расчленения Германии не встретила поддержки с советской стороны. Советский делегат в трёхсторонней комиссии отклонил предложения англо-американцев о расчленении Германии. Тем временем позиция Советского правительства в этом вопросе была чётко определена. Выступая 9 мая 1945 года в День Победы над гитлеровской Германией, глава Советского правительства заявил, что Советский Союз «не собирается ни расчленять, ни уничтожать Германию».

Западные пропагандисты любят разыгрывать фальшивую карту, утверждая, будто Советский Союз повинен в расколе Германии. Это злобная выдумка. Наоборот, именно благодаря принципиальной позиции Советского правительства англо-американские планы расчленения Германии, впервые выдвинутые на Тегеранской конференции, не были претворены в жизнь.

На проходившей летом 1945 года Потсдамской конференции трёх держав были приняты важные решения о денацификации, демократизации и демилитаризации Германии как единого целого. Если бы эти решения была выполнены полностью, то и сейчас Германия существовала бы как единое государство. Но решения Потсдамской конференции не были выполнены в западных зонах оккупации, и западные державы, не добившись раздробления Германии, раскололи её явочным порядком. В Западной Германии начался процесс ремилитаризации. Военные монополии вновь набрали силу. Были созданы так называемая «бизония», а затем «тризония». Наконец, была провозглашена Федеративная Республика Германии, в которой пышным цветом расцвели милитаризм и реваншизм.

В этих условиях демократические силы немецкого народа на востоке страны создали государство рабочих и крестьян — Германскую Демократическую Республику.

Так появились два германских государства, которые в наши дни идут различными историческими путями. ГДР идёт по дороге социализма и мира. В ФРГ, где по-прежнему господствуют старьте правящие классы, создана благоприятная почва для возрождения реваншизма, милитаризма, неофашизма, что чревато опасностью новой войны.

Участники тегеранской встречи лишь в общих чертах коснулись проблемы послевоенного устройства мира. Несмотря на противоречивость интересов держав, представленных на конференции, уже на этом этапе войны делались попытки найти общий язык в отношении обеспечения сохранности мира после победы антигитлеровской коалиции. Лидеры западных держав видели, что народы всего мира, прилагавшие титанические усилия для разгрома фашизма, для избавления человечества от угрозы порабощения, кровно заинтересованы в том, чтобы больше никогда не повторилась мировая бойня. Эти настроения широких кругов общественности оказывали сильное давление на лидеров капиталистических государств, воевавших против держав «оси». Особенно чувствителен к этому давлению был Рузвельт. Он, несомненно, много думал над будущим устройством мира.

В беседе со Сталиным 29 ноября Рузвельт сказал, что хотел бы обсудить вопрос о будущем устройстве мира ещё до отъезда из Тегерана. По мнению американского президента, следует создать такую организацию, которая действительно обеспечила бы длительный мир после войны. Встретив положительный отклик с советской стороны, Рузвельт сказал, что, как он себе представляет, после окончания войны должна быть создана мировая организация, которая будет основана на принципах Объединённых наций. Эта организация не будет заниматься военными вопросами. Она не должна быть похожа на Лигу наций. В неё войдут 35, а может быть, 50 Объединённых наций, и она будет лишь давать рекомендации. Никакой другой власти эта организация не должна иметь.

Рузвельт высказал мнение, что такая организация должна заседать не в одном определённом месте, а в разных местах. На вопрос, идёт ли речь о европейской или о мировой организации, президент ответил, что это должна быть мировая организация.

Сталин спросил, из кого должен состоять исполнительный орган этой организации. Рузвельт ответил, что, как он полагает, Исполнительный комитет должен включать Советский Союз, Великобританию, Соединённые Штаты, Китай, две европейские страны, одну южноамериканскую, одну страну Среднего Востока, одну страну Азии (кроме Китая), один из британских доминионов. Рузвельт сказал, что Черчилль согласен с этим предложением, поскольку в данном случае англичане будут иметь два голоса — от Великобритании и от одного из доминионов. Далее Рузвельт предложил, чтобы Исполнительный комитет занимался бы сельскохозяйственными, продовольственными, экономическими проблемами, а также вопросами здравоохранения.

По мысли Рузвельта, должен также существовать Полицейский комитет, состоящий из стран, которые следили бы за сохранением мира и за тем, чтобы не допустить новой агрессии со стороны Германии.

Советская сторона не выдвигала в Тегеране конкретных предложений по вопросам послевоенного устройства. Сталин в беседе с Рузвельтом ограничился тем, что ставил уточняющие вопросы и высказывал лишь самые общие соображения.

Когда Рузвельт упомянул о Полицейском комитете, советский представитель поинтересовался, будет ли этот комитет принимать решения, обязательные для других стран?

— Что было бы, если бы какая-то страна отказалась выполнять принятое этим комитетом решение? — поинтересовался Сталин.

— В таком случае страна, отказавшаяся выполнить решение, была бы лишена возможности в дальнейшем участвовать в решениях этого комитета, — ответил президент.

— Будут ли Исполнительный комитет и Полицейский комитет частью общей организации или же это будут самостоятельные органы?

— Это будут три отдельных органа. Общая организация из 35 Объединённых наций. Исполнительный комитет из 10 или 11 стран. Полицейский комитет — из четырёх держав. Если возникнет опасность агрессии или же нарушения мира каким-либо иным образом, то необходимо иметь такой орган, который мог бы действовать быстро, так как тогда не будет времени для обсуждения даже в таком органе, как Исполнительный комитет.

— Следовательно, — уточнил Сталин, — это будет такой орган, который принуждает.

Не давая прямого ответа, Рузвельт сказал, что он хотел бы привести такой пример: когда в 1935 году Италия без предупреждения напала на Абиссинию, он, Рузвельт, просил Францию и Англию закрыть Суэцкий канал, чтобы не позволить Италии продолжать эту войну. Однако ни Англия, ни Франция ничего не предприняли, а передали этот вопрос на разрешение Лиги наций. Таким образом, Италии была предоставлена возможность продолжать агрессию. Предлагаемый сейчас орган, в который входили бы только четыре державы, будет иметь возможность действовать быстро, и в такого рода ситуациях он мог бы, не мешкая, принять решение о закрытии Суэцкого канала.

На замечание Сталина, что он понимает это, Рузвельт выразил удовлетворение тем, что ему удалось познакомить советского премьера со своими соображениями. Эти намётки, пояснил он, носят ещё общий характер и нуждаются в дальнейшей разработке. Но суть их в том, чтобы избежать ошибок прошлого.

Выслушав американского президента, советский представитель высказал некоторые общие соображения. Он заметил, что, как ему кажется, малые страны Европы будут недовольны такого рода организацией. Может быть, было бы целесообразно создать европейскую организацию, в которую входили бы три страны: Соединённые Штаты, Англия и Россия и, быть может, ещё какая-либо из европейских стран. Кроме того, существовала бы вторая организация, например по Дальнему Востоку. Сама схема, предложенная президентом, по мнению советской стороны, хорошая. Но может быть, следует создать не одну организацию, а две организации: одну — европейскую, а вторую — дальневосточную, или, может быть, мировую. Таким образом могли бы быть либо европейская и дальневосточная, либо европейская и мировая организации. Каково мнение президента?

Рузвельт ответил, что это предложение до некоторой степени совпадает с предложением Черчилля. Разница только в том, что Черчилль предложил одну европейскую, одну дальневосточную и одну американскую организацию. Но дело в том, что Соединённые Штаты не могут быть членом европейской организации. Рузвельт пояснил, что нужно только такое огромное потрясение, как нынешняя война, чтобы заставить американцев направить свои войска за океан.

— Если бы, — сказал Рузвельт, — Япония в 1941 году не напала на Соединённые Штаты, то я никогда не смог бы заставить конгресс послать американские войска в Европу…

В то время в этой фразе как будто нельзя было усмотреть ничего особенного: простое объяснение причин, побудивших конгресс дать президенту необходимые полномочия. Но подобного рода высказывания Рузвельта, которые он делал неоднократно, позже дали повод ко всякого рода домыслам. Ещё и сейчас многие в США придерживаются мнения, что Белый дом в 1941 году сознательно игнорировал поступавшие из разных источников сигналы о готовившейся японской атаке на Пирл-Харбор. За послевоенные годы опубликовано много документов и мемуаров, свидетельствующих о том, что в Вашингтоне было известно о намерениях японцев. Американцам, в частности, удалось раскрыть японский дипломатический код и расшифровать важные телеграммы, поступавшие японскому послу в Соединённых Штатах: они свидетельствовали о том, что атака готовится в районе Тихого океана. Об этом точно знали в Вашингтоне за несколько часов до нападения на Гавайские острова, но по какому-то странному стечению обстоятельств гарнизоны американских баз в районе Тихоокеанского театра, в том числе и в Пирл-Харборе, не были предупреждены и не подготовились к отражению атаки. Японские самолёты, поднявшиеся с подкравшихся почти вплотную к Гавайским островам авианосцев, нанесли сокрушительный удар по крупнейшей американской военно-морской базе Пирл-Харбор, уничтожив или выведя из строя стоявший там тихоокеанский флот США.

До сих пор тайна катастрофы в Пирл-Харборе не разгадана. Но так или иначе, после этого шока конгресс США проголосовал за вступление в войну.

…На замечание Рузвельта об условиях, при которых американское правительство смогло послать войска за океан, Сталин реагировал вопросом:

— В случае создания мировой организации, которую предлагают Соединённые Штаты, придётся ли американцам посылать свои войска в Европу?

— Это не обязательно, — ответил Рузвельт. — В случае, если бы возникла необходимость применения силы против возможной агрессии, Соединённые Штаты могли бы предоставить свои самолёты и суда, а ввести войска в Европу должны были бы Англия и Россия.

Для применения силы против агрессии, продолжал президент, имеются два метода. Если создастся опасность революции или агрессии, или другого рода опасность нарушения мира, то страна, о которой идёт речь, может быть подвергнута карантину с тем, чтобы разгоревшееся там пламя не распространилось на другие территории. Второй метод заключается в том, что четыре нации, составляющие комитет, могут предъявить данной стране ультиматум прекратить действия, угрожающие миру, указав, что в противном случае эта страна подвергнется бомбардировке или даже оккупации.

На этом, собственно, и закончилось обсуждение проблем послевоенного устройства в Тегеране. Этот вопрос в дальнейшем явился предметом переписки между тремя лидерами, а потом уже практически разрабатывался на конференции в Думбартон-Оксе летом 1944 года.

Любопытно сделанное Рузвельтом замечание насчёт «опасности революции» как «нарушения мира», а также предложение установить «карантин» в отношении стран, в которых создастся революционная ситуация. Несомненно, американский президент отражал тут позицию определённых англо-американских кругов, опасавшихся, как бы победоносная антифашистская война не привела к подъёму революционных сил, к борьбе народов за социальные преобразования.

Сталин оставил без внимания все эти замечания Рузвельта и, мне кажется, сделал это не случайно.

Известно, что накануне войны, да и в военные годы западная пропаганда не уставала твердить, будто Советский Союз преследует цели «мировой революции» и намерен «экспортировать революцию» в другие страны, особенно в те, куда войдёт Красная Армия. Эта пропагандистская кампания, подогревавшаяся ведомством Геббельса, была направлена на то, чтобы вбить клин между союзниками, вызвать подозрения, осложнить их единство в борьбе против гитлеровской Германии. Учитывая все это, Сталин старался не давать повода для подобного рода обвинений и подозрений.

2 декабря утро было серое и хмурое. Внезапно похолодало. Порывистый ветер кружил по парку жёлтые листья. У подъезда главного здания советского посольства стояло три военных «виллиса». Вокруг сновали американские детективы. Их пиджаки оттопыривали спрятанные под мышкой автоматические пистолеты. Всё было готово к отъезду президента Соединённых Штатов.

По предварительной договорённости конференция должна была работать на протяжении всего дня 2 декабря. Но снег, внезапно выпавший в горах Хузистана, вызвал резкое ухудшение метеорологических условий и вынудил Рузвельта поторопиться с отлётом. Поздно вечером 1 декабря в спешном порядке была согласована заключительная декларация. Уже не было времени ни начисто перепечатать её текст на русском и английском языках, ни устроить торжественную церемонию её подписания. Пришлось собирать подписи под этим важнейшим документом как бы методом «опроса». Каждый из главных участников конференции в отдельности наскоро поставил свою визу. У нас в руках остался изрядно помятый листок с подписями, сделанными карандашом. Внешний вид листка никак не гармонировал с торжественным содержанием этого документа, который вскоре стал известен всему миру как Тегеранская декларация трёх держав.

Вот её текст:

«Мы, Президент Соединённых Штатов, Премьер-Министр Великобритании и Премьер Советского Союза, встречались в течение последних четырёх дней в столице нашего союзника — Ирана и сформулировали и подтвердили нашу общую политику.

Мы выражаем нашу решимость в том, что наши страны будут работать совместно как во время войны, так и в последующее мирное время.

Что касается войны, представители наших военных штабов участвовали в наших переговорах за круглым столом, и мы согласовали наши планы уничтожения германских вооружённых сил. Мы пришли к полному соглашению относительно масштаба и сроков операций, которые будут предприняты с востока, запада и юга.

Взаимопонимание, достигнутое нами здесь, гарантирует нам победу.

Что касается мирного времени, то мы уверены, что существующее между нами согласие обеспечит прочный мир. Мы полностью признаем высокую ответственность, лежащую на нас и на всех Объединённых нациях, за осуществление такого мира, который получит одобрение подавляющей массы народов земного шара и который устранит бедствия и ужасы войны на многие поколения.

Совместно с нашими дипломатическими советниками мы рассмотрели проблемы будущего. Мы будем стремиться к сотрудничеству и активному участию всех стран, больших и малых, народы которых сердцем и разумом посвятили себя, подобно нашим народам, задаче устранения тирании, рабства, угнетения и нетерпимости. Мы будем приветствовать их вступление в мировую семью демократических стран, когда они пожелают это сделать.

Никакая сила в мире не сможет помешать нам уничтожить германские армии на суше, их подводные лодки на море и разрушать их военные заводы с воздуха.

Наше наступление будет беспощадным и нарастающим.

Закончив наши дружественные совещания, мы уверенно ждём того дня, когда все народы мира будут жить свободно, не подвергаясь действию тирании, и в соответствии со своими различными стремлениями и своей совестью.

Мы прибыли сюда с надеждой и решимостью. Мы уезжаем отсюда действительными друзьями по духу и цели.

(РУЗВЕЛЬТ) (СТАЛИН) (ЧЕРЧИЛЛЬ) (^{Подписано в Тегеране 1 декабря 1943 года».})

Среди других решений, связанных с ведением войны, была достигнута договорённость об оказании всесторонней помощи югославским партизанам.

Была также согласована Декларация трёх держав об Иране. Она гласила:

«Президент Соединённых Штатов, Премьер СССР и Премьер-Министр Соединённого Королевства, посоветовавшись друг с другом и с Премьер-Министром Ирана, желают заявить об общем согласии их трёх правительств относительно их взаимоотношений с Ираном.

Правительства Соединённых Штатов, СССР и Соединённого Королевства признают помощь, которую оказал Иран в деле ведения войны против общего врага, в особенности облегчая транспортировку грузов из-за границы в Советский Союз.

Эти три правительства сознают, что война вызвала специфические экономические трудности для Ирана, и они согласились, что они будут по-прежнему предоставлять Правительству Ирана такую экономическую помощь, какую возможно будет оказать, имея в виду те большие требования, которые налагают на них их военные операции по всему миру и существующий во всём мире недостаток транспортных средств, сырья и снабжения для гражданского потребления.

Имея в виду послевоенный период, Правительства Соединённых Штатов, СССР и Соединённого Королевства согласны с Правительством Ирана в том, что любые экономические проблемы, которые встанут перед Ираном после окончания военных действий, должны быть полностью рассмотрены наряду с экономическими проблемами, которые встанут перед другими членами Объединённых Наций, — конференциями или международными организациями, созванными или созданными для обсуждения международных экономических вопросов.

Правительства Соединённых Штатов, СССР и Соединённого Королевства едины с Правительством Ирана в своём желании сохранить полную независимость, суверенитет и территориальную неприкосновенность Ирана. Они рассчитывают на участие Ирана совместно с другими миролюбивыми нациями в установлении международного мира, безопасности и прогресса после войны в соответствии с принципами Атлантической хартии, которую подписали все четыре Правительства.

(ЧЕРЧИЛЛЬ) (СТАЛИН) (РУЗВЕЛЬТ) (^{1 декабря 1943 года».})

…Я стоял напротив широкого крыльца с белыми колоннами. Вокруг толпились фоторепортёры и кинооператоры. Каждый из них старался протиснуться поближе к ступенькам сквозь кордон советской и американской военной охраны, чтобы не отстать от других, когда появится Рузвельт. Дверь открылась и на площадке показался президент. Его везли в коляске два филиппинца. Поверх чёрной накидки, схваченной вверху золотой цепочкой, закреплённой между двумя пряжками в виде львиных голов, на плечи Рузвельта был наброшен клеёнчатый плащ защитного цвета. Голову покрывала изрядно помятая старомодная шляпа. Лицо его было таким, каким его привыкли видеть на портретах: пенсне, длинный мундштук с сигаретой в крупных зубах, раскрытых в широкой улыбке. Но на его облике лежала печать усталости. Это неприветливое утро особенно подчёркивало болезненную бледность президента. Почти физически ощущалось, как трудно Рузвельту — тяжело больному человеку — нести лежащее на нём бремя. Но силы его поддерживались неукротимой волей и внутренней энергией.

К коляске подошли два дюжих американских сержанта, поднесли её поближе к «виллису» и пересадили Рузвельта на переднее сиденье автомашины. Ноги его накрыли толстым ковром, сверху натянули брезент. Тем временем к группе провожающих присоединились Сталин и Черчилль. Сталин подошёл к машине, крепко пожал президенту руку, пожелал ему счастливого пути.

— Я считаю, что мы проделали здесь хорошую работу, — сказал Рузвельт. — Согласованные решения обеспечат нам победу…

— Теперь уже никто не усомнится в том, что победа за нами, — ответил Сталин улыбаясь.

Черчилль также попрощался с Рузвельтом. Шофёр включил мотор, и тут же на подножки «виллиса» вскочили четыре детектива. Двое из них, выхватив из-под пиджаков автоматы, легли на передние крылья машины. Всё выглядело так, словно машина президента должна прорваться сквозь вражеское окружение. Я впервые видел, как организована охрана американского президента, и мне казалось, что нарочитая демонстрация, которую устраивают детективы, способна лишь привлечь внимание злоумышленников. Но Рузвельт, видимо, считал это близкое к опереточному представление в порядке вещей. Он спокойно улыбался, а когда «виллис» тронулся, поднял правую руку с расставленными указательным и средним пальцами — в виде буквы «v» — «виктория» — «победа». Вскоре «виллис» президента исчез за деревьями парка.

Тут же распрощался с советскими делегатами и Черчилль. Он отправился в своё посольство и вскоре выехал на аэродром.

Советская делегация покинула Тегеран в середине дня. На аэродроме нас ожидало несколько двухмоторных пассажирских самолётов. В первой машине отправилась группа военных, во второй улетел Сталин. Мы ждали, пока но поступило сообщение о том, что он благополучно приземлился в Баку. После этого, с интервалом в несколько минут, в воздух поднялись остальные машины.

Когда мы вышли из самолёта на бакинском аэродроме. Сталин ещё находился там. Он стоял перед аэровокзалом уже не в маршальском облачении, а в простой солдатской шинели и в фуражке, без знаков различия. Рядом с ним находился главный маршал авиации Голованов и ещё несколько военных. Вскоре на поле появилась вереница лимузинов. Сталин сел во вторую машину, рядом с шофёром. На заднем сидении поместилась его личная охрана. Все остальные быстро расселись по другим машинам, и кортеж на большой скорости направился в город, к железнодорожному вокзалу. Там стоял специальный поезд из длинных тяжёлых салон-вагонов.

На пути в Москву, помнится, была только одна длительная стоянка — в Сталинграде. Мы оставались в поезде. Но Сталин в сопровождении близких к нему лиц совершил поездку по городу. На четвёртый день рано утром наш поезд прибыл в Москву. Его подали к пустынному перрону электрички, курсирующей между Белорусским и Савёловским вокзалами. Как только состав остановился, Сталин вышел из вагона, сел в черный лимузин, поданный прямо на перрон, и уехал в Кремль.

Только на следующий день, 7 декабря, в советской печати было опубликовано сообщение о состоявшейся в Тегеране конференции трёх держав и были напечатаны тексты Декларации и других официальных сообщений.

До этого дня никто в Советском Союзе, кроме сравнительно небольшой группы посвящённых, не знал о том, что на протяжении четырёх дней Большая тройка совещалась в Тегеране.

Итоги Тегеранской конференции свидетельствуют о плодотворности военного и политического сотрудничества СССР, США и Великобритании в годы второй мировой войны. Решения конференции способствовали сплочению, укреплению антигитлеровской коалиции. Они могли также иметь большое значение для развития дружественных советско-англо-американских отношений в послевоенные годы. Однако вскоре после окончания второй мировой войны правящие круги США и Великобритании отошли от согласованных решений и стали на путь обострения международной обстановки, на путь холодной войны.

Тегеранская конференция была крупным успехом советской внешней политики. Возвращаясь сейчас, спустя четверть века, к дискуссиям, которые вели в Тегеране лидеры трёх держав, перечитывая решения, принятые на этой встрече, особенно ясно видишь её историческое значение.

Примечания:

4

Административный район «Оберпфальц» на границе с Чехословакией.