Глава четвертая

Повій, вітре, на Вкраїну

«ВЫСШЕМУ РУКОВОДИТЕЛЮ ВОЙСК СС И ПОЛИЦИИ НА УКРАИНЕ

Дорогой Прюцман!

Генерал пехоты Штапф имеет особые указания относительно Донецкой области. Немедленно свяжитесь с ним. Я возлагаю на вас задачу всеми силами содействовать ему. Необходимо добиться того, чтобы при отходе из районов Украины не оставалось ни одного человека, ни одной головы скота, ни одного центнера зерна, ни одного рельса, чтобы не остались в сохранности ни один дом, ни одна шахта, которая бы не была выведена на долгие годы из строя; чтобы не осталось ни одного колодца, который бы не был отравлен. Противник должен найти действительно тотально сожженную и разрушенную страну. Немедленно обсудите эти вопросы со Штапфом и сделайте все, что в человеческих силах, для выполнения этого.

(Ваш Гиммлер»[30].)

Все, что было в человеческих, вернее — бесчеловечных, сатанинских силах, было сделано гитлеровцами. Все, что было в человеческих силах, было сделано советскими войсками, чтобы стремительным наступлением помешать гитлеровцам осуществить свои варварские замыслы.

Но многие заранее запланированные злодеяния враг все-таки успел совершить: он уходил, оставляя после себя разрушения, пепелища — выжженную дотла землю.

Такой была и сумская земля, на которой дислоцировались выведенные на доукомплектование и учебу части нашей 1-й танковой армии.

Стояла на диво теплая и ласковая осень. С утра до ночи гомонили перелетные птицы. Возвращалась жизнь, и было ощущение, что возвращаются и птицы, распуганные войной, хотя им приспело время улетать в теплые страны. Багрянец осени вызолотил сумские леса, укрывшие боевую технику 1-й танковой, которую чинили, чистили, драили — готовили к новым сражениям.

А в города и села области возвращались жители, спасавшиеся от гитлеровской неволи… Военный совет армии принял решение помочь населению в восстановлении разрушенного народного хозяйства. Особенно активны в этом были армейские комсомольские организации.

Появились комсомольские бригады плотников, каменщиков, столяров. Была проделана огромная работа по устройству жилья для населения.

Я глядел на трудовой энтузиазм моих молодых ветеранов и думал о том, что не только боевой, но и трудовой их комсомольский подвиг достоин пера нового Николая Островского.

В лесах, тем временем ронявших багряный свой убор, шли упорные, регулярные занятия, боевые учения. Ряды ветеранов пополняли новички, такие же, впрочем, безусые, как и ветераны. Я уж говорил, что по возрастному составу танковые части были в основном молодежные. Но новички есть новички, и их нужно готовить к войне, приобщать к боевым традициям армии.

Торжественно вручалось новичкам боевое оружие. Представьте себе поляну, окруженную тонкими кленами. Застыл в праздничной тишине строй молодых автоматчиков механизированной бригады. Тихо так, что кажется — слышно биение сердец.

— Красноармеец Мосалов! — выкликает ротный командир, старший лейтенант И. М. Шампоро.

Четко печатая шаг, вышел и встал перед строем комсомолец Сергей Мосалов. Косится взглядом на автомат, который держит в руках ротный.

— Этот автомат, номер 2837, принадлежал… — голос ротного чуть дрогнул, — лучшему воину нашего подразделения сержанту Щербине. Сержант Щербина из этого автомата уничтожил гитлеровцев больше, чем помещается патронов в его двух дисках. В последнем бою, освобождая землю родной Украины, Щербина из этого автомата сразил 25 фашистов, был тяжело ранен и отправлен в госпиталь. Из госпиталя пришло письмо, которое Щербина продиктовал медсестре. Просит бить врага без пощады, до полной победы. А его оружие передать достойному молодому бойцу.

— Красноармеец Мосалов! — Старший лейтенант протянул автомат молодому воину. — Вручая вам этот боевой автомат, надеюсь — выполните наказ сержанта Щербины. Наказ Родины.

Мосалов бережно принимает оружие из рук командира, несколько минут не может совладать с волнением. Наконец произносит звонким юношеским голосом:

— Товарищ старший лейтенант! Я клянусь… перед всей ротой… оправдаю доверие Родины. И еще… прошу написать в госпиталь сержанту Щербине: его автомат попал в надежные руки…

Ротный, улыбаясь, доканчивает за него:

— …которые умножат боевой счет этого славного оружия. Напишем, товарищ Мосалов, обещаю…

Красноармеец Мосалов подносит автомат к губам и целует боевое оружие.

Церемония эта проходит повсеместно — у танкистов, артиллеристов, минометчиков, везде пробуждая высокий боевой дух и патриотический порыв.

Враг не мог смириться с потерей Киева, под Коростенем и Житомиром он перешел в контрнаступление, которое, однако, захлебнулось, наткнувшись на сопротивление Воронежского фронта, переименованного теперь в 1-й Украинский.

1-му и 2-му Украинским фронтам предстояло перейти в наступление между Житомиром и Кировоградом, развивать наступление в глубину.

1-я танковая армия была передана в состав 1-го Украинского фронта и начала перегруппировку в район Киева.

Один из эшелонов 20-й гвардейской Краснознаменной, как теперь стала называться наша механизированная бригада, в ночь на 10 декабря прибыл к станции Дарница, что под Киевом, и остановился перед закрытым семафором. В этот момент на станцию набросились вражеские бомбардировщики.

Наши зенитчики открыли заградительный огонь. Есть такой у них способ ведения огня — расчертят небо на квадраты батарей, и каждая из них бьет в свой квадрат как в копеечку. Делается это одновременно всеми батареями, и в небе возникает огневая завеса, через которую довольно трудновато прорваться вражеским самолетам.

Трудновато, впрочем, еще не означает, что невозможно. И вот бомбы падают, осколки своих зенитных снарядов градом сыплются на землю. Ад кромешный, того и гляди, падешь жертвой своего же осколка.

Людей из эшелонов мы давно вывели, а сами с начальником оперативного отделения майором А. П. Коваленко перебежками, под падающими осколками, пробираемся на станцию в поисках железнодорожного начальства, чтобы узнать, до каких пор будут держать нас перед закрытым семафором, оставляя на съедение вражеским коршунам.

Осколки падают то справа, то слева, а мы с Коваленко знай ползем себе.

— Тут, наверное, они, голубчики, станционное начальство, — говорит Коваленко, указывая на двухэтажное станционное строение. — Там, наверху, обычно кабинет начальника станции.

— Да какой же дурак заберется на второй этаж во время бомбежки! — возражаю я.

— Можете поверить мне — я ж старый железнодорожник, — обижается Коваленко.

Счастливо увернувшись от осколков, добираемся до этого строения, взбегаем наверх. Действительно, сидят двое в форме железнодорожников, отвечают почему-то шепотом: нету, дескать, самого, а они люди маленькие. А где же сам? Не знают, да и, мол, время ли сейчас его искать… Может, в бомбоубежище? Где бомбоубежище? Показали. Но туда не пробраться — бомбы рвутся прямо по дороге, одна за другой.

Делать нечего. Пришлось ждать, пока воздушный налет утихнет.

Идем к бомбоубежищу.

Торкнулись было к двери. Она вдруг распахивается, вырывается оттуда клуб не то дыму, не то пару, а из него — голый человек. Пожар? Вслед за первым — второй человек в чем мать родила, за ним третий. Целый взвод нагишом — и один за другим кидаются головой в сугроб.

— Да это ж не бомбоубежище, это ж парная! — кричит Коваленко, и оба мы принимаемся без удержу хохотать. Смеемся долго, утираем слезы и снова хохочем.

— А бомбоубежище, оно вот, наверное, — наконец выговаривает Коваленко и показывает рукой в другую сторону. Бог ты мой: бетонная узкая яма, сверху покрыта тоненьким слоем рубероида. Угоди туда одна-единственная бомбочка — это же готовая братская могила! Действительно, лучше уж в бане укрываться. Выходит, практичные жители решили совместить приятное с полезным — после ночных страхов попариться…

Наконец семафор поднят, мы спешим в Киев.

Киев… Отсюда я начал свою фронтовую дорогу, и вот она снова привела меня сюда, в Киев — мать городов русских.

В моем родном армянском языке нет грамматической категории рода, но, освоив русский, ставший мне за годы службы в армии вторым родным языком, я все-таки никак не мог принять этого русского выражения: Киев — слово мужского рода, мужественное слово, и вдруг — «мать городов»… И только вот теперь, в войну, я вдруг ощутимо и явственно понял, что если самое дорогое на свете понятие по-русски звучит «Отчизна», по-украински — «Вітчизна», то в озадачившем меня выражении нет ничего противоестественного.

Он, Киев, — мать городов и государственности русских и украинских братьев — вставал из руин. Несмотря на близость фронта, киевляне — и стар и млад, — радостные и возбужденные, очищали улицы и парки от развалин и обломков. Особенно злобствовали отступающие гитлеровцы на Крещатике — здесь буквально не осталось ни единого целого здания.

Долго и медленно ехали мы с А. П. Коваленко по Киеву. Я знал, что Коваленко киевлянин, и старался не бередить его сердце праздными вопросами. И Александр Пантелеймонович молчал, только неотрывно всматривался в дома, мимо которых, петляя по закоулкам, двигалась наша машина, потому что по главным магистралям в город входили танки — части 1-й танковой армии шли на запад. Готовилась новая крупная наступательная операция с целью разгромить большую группировку врага на житомирско-бердичевском направлении. Войска 1-го Украинского фронта наносили главный удар на Бердичев, Жмеринка, где использовались три общевойсковые и две танковые армии.

Какая роль отводилась в этой операции танковым армиям, находившимся в составе 1-го Украинского фронта?

Задача по прорыву тактической глубины обороны противника была возложена на общевойсковые армии — 1-ю гвардейскую, 18-ю и 38-ю. Танковым же армиям, 1-й и 3-й гвардейской, как подвижной группе фронта, предстояло развивать прорыв в оперативную глубину обороны противника.

В предыдущей главе я отмечал, что Советские Вооруженные Силы накопили уже определенный опыт по применению крупных танковых масс. Множество положительных примеров давала наступательная фаза Курской битвы, уроком послужили и недостатки, имевшие место при использовании танковых армий в Белгородско-Харьковской операции.

Этот опыт привел к следующим выводам. Во-первых, наибольший эффект приносило массированное использование крупных танковых сил на направлениях главных ударов. Во-вторых, с целью сохранения и экономного использования сил и средств танковых армий для действий в оперативной глубине вражеской обороны общевойсковые армии прорывали самостоятельно всю тактическую зону обороны противника и обеспечивали условия для ввода в прорыв танковых армий. Последние, введенные в прорыв, стремительно развивали успех наступления, выходили навстречу подходящим резервам противника, громили их поодиночке, захватывали в глубине обороны противника важные объекты, рубежи и удерживали их до подхода главных сил фронта.

Когда же, пусть и в силу необходимости, танковые армии привлекались для совместного с общевойсковиками допрорыва тактической зоны вражеской обороны, они, как правило, преждевременно растрачивали свои силы, несли потери в людях и технике, теряли свою ударную мощь. Тем самым сокращалась возможная глубина их последующего, основного удара. Противник, не полностью расходуя свои оперативные резервы, оказывался еще способным затормозить развитие наступательной операции в целом.

При наступлении 1-го Украинского на Бердичев, Казатин, когда замедлился темп наступления общевойсковых армий, были введены в действие танковые. Они понесли потери, но ускорили здесь прорыв главной полосы обороны противника.

Планируя операцию, командование фронта наметило действия имевшихся в его распоряжении двух танковых армий на несколько удаленных друг от друга направлениях. Разобщенные действия танковых армий вместо крепко сжатого кулака — не лучший вариант их использования. Но нельзя не отметить, что такой вариант был здесь вынужденным: использование 3-й гвардейской танковой диктовалось наличием крупной группировки противника в районе Брусилова, угрожавшей левому флангу ударной группировки 1-го Украинского фронта. Следовало в первую очередь покончить с этой группировкой, снять угрозу флангу.

Патриот своего рода войск, сейчас, с дистанции прошедших лет, рассматривая вновь значительные сражения Великой Отечественной, хочу взглянуть на них глазами танкиста сегодняшнего дня. И думаю, что поступаю справедливо, стараясь увидеть в них неиспользованные возможности, сделать выводы, которые могут быть полезны на будущее.

Отдавая должное всем родам войск, безусловно поддерживая бесспорную истину, лежащую в основе советской доктрины, о том, что лишь совместными усилиями всех родов войск достигается полная победа над врагом, я все-таки убежден, что крупные массы подвижных войск способны решающим образом повлиять на ход и исход любых крупных наступательных операций…

Положено, чтобы танковый начальник перед баталией посетил того общевойскового, в полосе действия частей которого будут сражаться танковые части. Посетил для организации взаимодействия.

Так, во второй половине декабря 1943 года прибыл я в одну стрелковую дивизию 38-й армии. Командир этой дивизии — генерал-майор, из-за давности лет, к сожалению, забыл его фамилию, — принял нас очень приветливо. Потому особенно контрастно этому радушию прозвучали его слова:

— Знаете, полковник, мы всегда рады появлению танкистов. Но ненадежный вы народ…

Ничего себе приветствие! Заметив мои расширенные от удивления глаза, генерал похлопал меня по руке:

— Ну-ну, полковник! Не такой уж я невежа, как вам показалось. Сейчас разъясню свою мысль. Просто я вот о чем: сегодня вы с нами, а завтра вы, задрав хвост, уматываете совсем в другие края. Вот сегодня вы с нами. А где будете завтра?

Буквально на следующий день я получил распоряжение явиться на согласование к другому общевойсковому начальнику, части которого действовали уже на ином участке…

Утром 24 декабря, после мощной артиллерийской и авиационной подготовки, общевойсковые соединения ударной группировки фронта перешли в наступление. Сломив сопротивление врага, стрелковые соединения 38-й армии генерал-полковника К. С. Москаленко продвинулись в глубь его обороны на 3–4 километра.

По мере продвижения в глубь обороны противника темп наступления стал замедляться, и тогда, как я уж говорил, командующий фронтом для ускорения прорыва тактической зоны обороны ввел в бой сначала передовые отряды, а затем и главные силы обеих танковых армий.

Развернувшись в боевые порядки, соединения 1-й танковой армии атаковали противника, сломили его отчаянное сопротивление и проникли в глубь его обороны на 10–15 километров. С ходу форсировали реку Ирпень, перерезали железную дорогу между Житомиром и Фастовом, овладели населенными пунктами Вербов, Попельня, Корнин, Липки.

Передовые отряды танковой армии появлялись в населенных пунктах, где гнездились гитлеровцы, настолько внезапно, что те лишь наутек пускались. Не удалось им спокойно отпраздновать Рождество, помешали советские танкисты.

К исходу 25 декабря танковая армия продвинулась километров на 50, хотя темп наступления мог бы быть и выше. Стояла сквернейшая погода. Здешние старожилы говорили, что не помнят такого резкого изменения погоды в середине зимы.

Действительно, когда началось наступление, все вокруг было покрыто белым саваном, снег от мороза поскрипывал под ногами. И вдруг 25-го подул ветер с юга — снег растаял, дороги быстро превратились в клейкое месиво, сразу стали недоступны для всех видов колесных машин. На десятки километров застряла артиллерия, мотопехота, штабы, обозы с горючим, боеприпасами, продовольствием. К тому же на дорогах, отведенных для продвижения танковой армии, увязла артиллерия 38-й армии. На всех дорогах пробки, пробки… Слава богу, такая погода нелетная, а то бы худо пришлось нам от авиации противника.

Несмотря на то что ветер с юга, он все-таки декабрьский — пронизывает до костей. На солдатах насквозь промокшие, вспухшие от влаги шинели, сапог не выдернуть из липкой грязи. А идут, идут не останавливаясь. «На запад, вперед на запад, только на запад» — этот лозунг можно уже не произносить, все и так неостановимо идут вперед, подгоняемые страстным желанием поскорее вышвырнуть с родной земли последнего оккупанта.

От старых ветеранов не отстают юнцы из недавно прибывшего пополнения. Пока стояли в резерве, ветераны добродушно посмеивались над новобранцами — «пионерлагерь»! Теперь молодежь квитается: «Скользко, папаша, может, песочку подсыпать? А то на буксир взять?» И смеются. Идут по этой грязи, в которой, кажется, вот-вот останутся, не отлипнут подметки, а шутят, балагурят. Вот уж, ей-богу, правда: погибнет солдат без юмора. Терпка солдатская шутка, верно. Только коробит меня, когда выражение «солдатская шутка» употребляют как нарицательное обозначение юмора, ну, что ли, второго сорта. Пусть записные остряки позаимствуют у нее остроту наблюдательности и меткость удара, что всегда буквально не в бровь, а в глаз.

В ночь на 26 декабря снова дохнул холодом север. Землю прихватил мороз, дороги затвердели. А движение нашей колонны вдруг почему-то застопорилось.

Оставив свой «виллис», я решил пешком добраться до головы колонны, выяснить причину.

Пробираюсь мимо машин артиллерийского дивизиона. Стоит какая-то мертвецкая тишина. Что это значит?

Вдруг слышу — чья-то громкая брань, а вслед за этим звон промерзлого железа. Подхожу поближе: командир артиллеристов майор В. А. Варфоломеев кричит на шоферов: «Черти драповые! Не спать за баранкой, не спать! Сейчас двинемся!» — и стучит палкой по кабинам автомашин.

— И танкисты тоже спят, товарищ полковник, — говорит он мне, — вот идемте вперед, увидите сами.

Подходим мы с ним к танку, стучит Варфоломеев палкой по броне — никакого впечатления. Действительно, спят экипажи, начисто выбились люди из сил.

Вдруг вижу, перед танками какие-то две фигуры, как привидения, в белых балахонах. Хотел было шагнуть к ним, но Варфоломеев резко крикнул: «За танк!» — и рванул меня за руку. «Привидения» выпустили по нас две длинные очереди из автоматов. Мы с Варфоломеевым ответили им из пистолетов — те бежать, одна фигура в белом исчезла в снежной мгле, вторая упала.

Подходим — на земле распростертый человек. Сняли с него балахон, под ним оказалась немецкая военная форма, к поясу привязан небольшой мешочек со взрывчаткой — килограммов пять. А больше ни документов, ни чего-либо другого нет, чтоб установить земное происхождение «привидений».

Оставалось только гадать — не то немецкие диверсанты, не то бандеровцы — бандиты-националисты, о которых нас уже предупреждали перед вступлением на Украину…

Пробка впереди рассосалась — приказал танкистам двигаться с зажженными фарами вперед на большой скорости, в направлении Чернорузки.

19-я и 21-я гвардейские механизированные бригады нашего корпуса, преследуя отходящие части 25-й танковой дивизии противника, в течение ночи продвинулись на 30–35 километров и вышли к подступам Казатина, важного узла железных и шоссейных дорог. 20-я механизированная, 1-я танковая гвардейские бригады, наступая на пятки отходящей 19-й немецкой танковой дивизии, успешно продолжали продвигаться к Чернорузке.

Утром у Чернорузки произошло встречное сражение бригад нашего корпуса с колоннами вновь подошедшей сюда 20-й мотодивизии противника. В ходе короткого, но стремительного боя наши 1-я танковая и 20-я механизированная гвардейские бригады наголову разбили два вражеских мотополка, захватили большое количество техники, артиллерии, минометов, автомашин, самоходных орудий. Основные силы бригад выскочили к южной окраине Казатина.

У села Чернорузка я остановил свой танк, потому что дорогу ему преградила большая группа немецких военнопленных. Вглядевшись, я разинул рот от изумления — вся колонна, человек 300, двигалась в сопровождении всего лишь одного нашего бойца.

Остановив колонну, ко мне подошел совсем молодой автоматчик, вполне из того самого «пионерского лагеря», и четко доложил:

— Красноармеец Пигарев сопровождает военнопленных в количестве 273 человек!

— И вы — один — не боитесь, что эта орава может разбежаться?

— Да куда им деваться, товарищ полковник, — улыбнулся солдат. — Они нынче смирные стали…

Действительно, иные нынче времена…

При освобождении Казатина враг понес колоссальные потери, помимо техники и вооружения наши войска захватили множество складов продовольствия, горючего. В этих боях немеркнущей славой покрыли себя командир 69-го гвардейского танкового полка подполковник И. Н. Бойко, старший лейтенант В. Н. Подгорбунский, лейтенант П. Ф. Гриболев, старшина М. И. Бушилов — всем им присвоено было звание Героя Советского Союза.

И. Н. Бойко был назначен военным комендантом Казатина. Бойко явился ко мне и с порога заявил:

— Обращаюсь к вам как к начальнику гарнизона города Казатина. Я танкист. Могу танк водить, могу немцев бить, могу, наконец, полком командовать, а не со старушками дело иметь. «Сынок, у меня хату разбило, где мне жить теперь?» А другая тоже: «А где мне теперь свою скотину отыскать?..» А третья… тьфу, прости господи… Товарищ полковник! Официально заявляю: не справлюсь я с обязанностями коменданта. Освободите.

— Слушай, Иван Никифорович, ты же знаешь, что твое назначение — приказ командарма!

— Знаю, потому и обращаюсь по команде. Я строевой командир.

— А я, по-твоему, из интендантов?

Бойко смутился. Не дав ему опомниться, я продолжал:

— Ты знаешь, что Подгорбунского и Бушилова к Герою представили?

— Знаю… — непонимающе протянул Бойко. — Они эшелон с военнопленными, которых немцы живьем сжечь хотели, отбили…

— Не все знаешь. Еще в этом эшелоне было много мирных жителей, которых должны были отправить в Германию, в неволю. Теперь понял, к чему я? Не понял. Так вот, кто, по-твоему, ими сейчас заняться должен — кров им дать и хлеб? А кто порядок в городе наводить будет? По-твоему, если танкист, так тебе, кроме танков, ни до чего дела нет? Понял или нет?

Иван Никифорович понял. А дел у нас с ним было в Казатине по горло. Кроме всего, противник в бессильной злобе из-за потери Казатина решил смести его с лица земли дальнобойной артиллерией, которая остервенело била прямо в центр города. Пришлось срочно выводить войска, эвакуировать часть населения, вывозить захваченные трофеи.

Вскоре 11-й гвардейский танковый корпус далеко отбросил противника, артобстрел прекратился. Жизнь в городе входила в нормальную колею.

Однако противник не успокаивался. Он вновь 30 декабря при поддержке массированных ударов авиации перешел к контратакам. Пока главные силы 1-й танковой армии вели бои в районе Казатина, 44-я гвардейская танковая бригада полковника И. И. Гусаковского колонной подошла к восточной окраине Бердичева.

В это время гарнизон противника, оборонявший город, пропускал через минные поля и противотанковые рвы свои отступавшие войска. Воспользовавшись темнотой, два танковых батальона бригады Гусаковского с десантами автоматчиков на бортах пристроились к фашистским танкам и вместе с ними вошли в город.

А затем, устремившись по улицам города, сея огнем и гусеницами страх и панику в стане врага, овладели центром Бердичева.

Пять суток отважные батальоны танкистов А. А. Карабанова и П. И. Орехова с автоматчиками геройски сражались, окруженные врагами со всех сторон, и выстояли до подхода главных сил фронта. Здесь, в окружении, партийные и комсомольские организации батальонов получили 89 заявлений с просьбой принять в ряды партии и комсомола.

Один из командиров батальонов, ворвавшихся в Бердичев, майор П. И. Орехов и лейтенант Г. С. Петровский были удостоены звания Героя Советского Союза.

В конце декабря 1943-го — начале января 1944 года войска 1-го Украинского фронта, прорвав оборону противника на фронте более 300 километров, освободили помимо Казатина и Бердичева Радомышль, Коростень, Новоград-Волынский, Житомир, Белую Церковь.

5 января на кировоградском направлении перешли в наступление войска 2-го Украинского фронта. Над 8-й германской армией, оборонявшейся в районе Корсунь-Шевченковский, Звенигородка, Шпола, нависла угроза окружения.

Германское командование принимало экстренные меры, чтобы заделать брешь в системе своей обороны. Спешно перебрасывались сюда с других участков новые дивизии, вводились в сражение — в первую очередь против танковых армий, поскольку они представляли наибольшую опасность.

В ночь на 5 января 1-я танковая армия получила задачу совместно с частью сил 38-й армии наступать в направлении Монастырище, Умань, имея в виду расчленить группировку противника и создать благоприятные условия для окружения его 8-й армии.

1-я танковая, начав наступать 5 января, за два дня продвинулась вперед на 50 километров, овладев населенными пунктами Липовец, Ильинцы, Дашев, Корытна. Путь на Умань, по существу, был открыт.

И вдруг 1-й танковой приказано приостановить наступление на Умань и повернуть на 90 градусов.

В войне, где участвуют массовые армии, далеко не всегда можно предугадать действия противника, хотя тщательный анализ возможностей врага, скрупулезный учет предшествующего опыта борьбы с ним сопутствуют деятельности полководца.

Стремясь выручить свою 8-ю армию, попадающую в окружение, противник попытался действовать извне, с оперативной быстротой перебросил сюда резервы с других участков — на Винницу, через Львов, Проскуров (ныне Хмельницкий). Стояла распутица, а для движения на Винницу у противника в распоряжении была разветвленная сеть железных и хороших шоссейных дорог.

Враг, сосредоточив здесь крупную группировку, нанес сильный контрудар во фланг нашим войскам. Вот почему 1-й танковой пришлось срочно поворачивать на Винницу под прямым углом…

С середины 1943 года Красная Армия накопила весьма значительный опыт борьбы с противником, переходящим под ее мощными ударами к обороне. С противником, однако, все еще сильным, коварным, умным. Лишь глубокое изучение методов его сопротивления приводило к победам с наименьшими потерями. Несмотря на пресловутое пристрастие прусской военщины к шаблонам, противник вынужден был искать новые методы сопротивления — переходил к удержанию рубежей обороны путем организации многочисленных контрударов по всей линии фронта. Это было необходимо ему, чтоб затянуть бои, выиграть время. С этой целью он создавал на разных участках мощные резервы, позволявшие парировать удары наступающих наших войск.

6 января, когда 1-й танковой было приказано повернуть на Винницу, в части нашего корпуса приехали командующий М. Е. Катуков, член Военного совета Н. К. Попель и новый командир корпуса генерал И. Ф. Дремов.

Я находился у своего друга, командира 1-й гвардейской танковой бригады полковника В. М. Горелова, когда ему доложили о прибытии начальства.

— Пойдем, Армо, встречать. Не иначе что-нибудь важное случилось, когда разом столько начальства к тебе грядет, — сказал Владимир Михайлович, на ходу натягивая на себя шинель.

— …Вот что, полководцы, — сказал в обычной своей полушутливой манере М. Е. Катуков. — Понимаете, армия неожиданно получила новую задачу, направление наступления меняется — теперь на Жмеринку. Там у противника обнаружилась крупная группировка.

— «Обнаружилась»? — вырвалось у меня.

— Да, обнаружилась, — настороженно повторил Михаил Ефимович. — А что ты хочешь сказать, Армо?

— Сказать нечего, товарищ командующий, только спросить хочу: а где была разведка?

— Любишь задавать лишние вопросы, — ответил Катуков. — Разведка это и обнаружила. Задача состоит в том, чтобы не вопросы ставить, а «уконтропупить» эту группировку… А там видно будет. Сейчас командир корпуса растолкует ваши задачи, благо вы оба вместе.

Немногословный И. Ф. Дремов нарисовал стрелы на наших картах.

— Поняли?

— Поняли, — дуэтом ответили мы с Гореловым.

— Еще будут вопросы? — спросил Катуков.

— Один, — сказал я. — Вчера разведка одно доложила, сегодня — другое. А завтра третье?

— А, чтоб тебя! — разозлился Михаил Ефимович. — Всегда в своем репертуаре. Задачу положено не обсуждать, а выполнять.

— Есть, не обсуждать. А я не задачу обсуждаю, задача будет выполнена.

— Вот это по-военному, по-командирски. Ну, мы дальше — к Бурде в бригаду.

Когда они уехали, В. М. Горелов сорвался с места и зашагал из угла в угол, так что половицы затрещали.

— Не обсуждай, Армо, а выполняй, Армо! — передразнивал он командарма. — Ясно?

— Ясно.

— Попугай ты, Армо, ясно?

— Да заткнись же ты, Володя! — не выдержал я. — И так тошно.

— Тошно?! — заорал Горелов. — Тошно, говоришь? — еще более грозно вопрошал своим басом Владимир Михайлович. — Ординарец!

Ординарец вырос перед ним.

— Видишь, нервничаю — дай глотку промочить, а то сейчас Армо укокошу или хату кверху ногами переверну! — И сам расхохотался во всю ширь своих легких.

Потом, за солдатской фронтовой кружкой, я, чтоб успокоить не в меру расходившегося Владимира Михайловича, рассказал ему восточную притчу.

Халифу Гарун аль-Рашиду однажды приснился сон, что у него разом выпали все зубы. Призвал Халиф толкователя снов.

— Да продлится жизнь повелителя правоверных! — отвечал тот. — Сон твой означает, что вся твоя родня умрет прежде тебя, никого не останется.

— Кому я нужен без родни! — вскричал Халиф и приказал всыпать толкователю сто палок.

Затем призван был другой толкователь.

— О повелитель, — сказал он, — сон твой означает, что ты будешь долговечнее всех своих сородичей.

Гарун аль-Рашид наградил его ста золотыми динарами…

— Понял, Володя, в чем была моя ошибка? — закончил я.

— Э, восточный ты мудрец, — отвечал Горелов. — А то понял, что самому Катукову все эти повороты тоже не очень по душе?

Я отдал должное его проницательности.

В середине 7 января, перегруппировавшись, войска 1-й танковой перешли в наступление в западном направлении, форсировали реку Соб и к вечеру 8 января перерезали железную дорогу Винница — Гайсин на участке Гуменное, Фердинандовка.

Всю армию облетело известие, что танковый полк И. Н. Бойко, освобождая родное село своего командира — Жорнище, освободил его родителей, оставшихся в оккупации, что сам Иван Никифорович на своем танке подкатил к родному дому и навстречу ему вышли отец с матерью. Редко, но случалось такое на войне. Я не рассказываю подробнее, сколь трогательна была эта встреча, потому что ее уже описал в одной из своих книг член Военного совета нашей танковой армии Н. К. Попель.

Бригада В. М. Горелова, так же как недавно танкисты И. И. Гусаковского в Бердичев, ворвалась в Жмеринку. Здесь поднялась такая паника, что со Жмеринского аэродрома стали подниматься самолеты и улетать на запад. Только во второй половине дня враг сообразил, что в город вошли довольно небольшие советские силы. Горелову под натиском во много раз превосходящего противника пришлось отступить на левый берег Южного Буга, присоединиться к нашей 20-й бригаде.

Нелегко пришлось здесь и 40-й гвардейской танковой бригаде полковника Н. Г. Веденичева. В боях у населенного пункта Гнивань полегло немало танкистов.

Нынче здесь им неизменный для танкистов памятник — тридцатьчетверка. И, как мне говорили, рассказом об истории этого памятника начинается традиционно каждый первый урок в первом классе первого сентября в здешней средней школе…

Далеко оторвались от главных сил отдельные бригады танковой армии. Противник мог ударить в тылы наших корпусов — он сосредоточил здесь крупные резервы.

Ослабленные две дивизии 38-й общевойсковой нашей армии находились тоже в опасном положении — они были растянуты на широком фронте и не могли оказывать серьезного сопротивления контрударам противника.

20-я механизированная и часть 1-й танковой гвардейских бригад заняли оборону по левому берегу Южного Буга. И хотя успешно отражали натиск врага, но над ними нависла серьезная угроза.

Тут, к полной для нас неожиданности, появился наш новый комкор И. Ф. Дремов. Как он невредимым к нам пробрался, один бог ведает — автоматчик, бывший в его машине, убит, адъютант ранен, а в самой машине мы насчитали 20 пулевых пробоин.

— Что же вы так неосторожно, Иван Федорович?..

— Не учи ученого, молод еще, — проворчал Иван Федорович. — Вот что: поскольку Горелова изрядно потрепали, принимай оставшиеся у него танки и прорывайся к главным силам. А то, не ровен час…

Он недоговорил, но я понял, что он имел в виду: ушли мы вперед километров на восемьдесят, и без поддержки недолго и в окружение угодить. Такой сильной группировки противника наша разведка здесь не предполагала.

Я бросил взгляд на Горелова.

— Ну, руководи, восточный мудрец, — ответил Горелов.

Гитлеровский генерал Йодль на допросе в 1945-м обронил: «В 1943-м существовало правило — кто атакует, тот выигрывает». Сейчас шел сорок четвертый, и промахи разведки обходились недешево.

В ходе боев 20-й гвардейской, принявшей танки от 1-й гвардейской танковой бригады, пришлось, обеспечивая отход частей 11-го гвардейского танкового корпуса, выдержать довольно тяжелые бои. Но 13 января она все-таки была окружена врагом. И лишь на следующий день, только сосредоточив танки на одном направлении — на населенный пункт Иванивка, удалось прорвать кольцо окружения и присоединиться к главным силам армии.

В эти дни как-то понадобилось мне встретиться с командиром 11-го гвардейского танкового корпуса генералом А. Л. Гетманом. Запрашиваю по радио, узнаю, что он ночью выехал в село Вороновицу, которое, дескать, уже освободила 45-я танковая бригада. А тут мне мой начальник штаба говорит, что не может этого быть — 45-я, по его сведениям, вышла не к Вороновице, а к Шендерову.

Но дела требовали — поколебавшись, я решил, чуть рассветет, проскочить на южную окраину Вороновицы.

По дороге ни души, и это очень подозрительно. Придерживаю водителя за руку: медленнее, медленнее — не угодить бы в лапы к гитлеровцам.

Вот и Вороновица. У околицы стоит тридцатьчетверка, около нее ковыряется экипаж.

— Чей танк? — спрашиваю.

Докладывают:

— Генерала Гетмана.

Обрадовался:

— Отлично! А сам он где?

— Во второй хате, где большой сад.

Хотел было уж трогать и вдруг на всякий случай спросил:

— Кто обороняет село?

Танкисты пожали плечами:

— Генералу говорили — 45-я бригада…

— А сами вы ее видели?

— Никак нет, товарищ полковник.

— Немедленно по местам! А ты, — кричу водителю, — жми ко второй хате вовсю!

Подскакиваем ко второй хате. Тишина. Распахиваю дверь и вижу: на полу, закутавшись в какую-то немыслимую огромную волчью шубу, спит генерал Гетман, рядом на скамье вдвоем примостились его адъютант и ординарец. Толкнул этих двоих — сразу вскочили. Схватил Гетмана за плечо, трясу — никакого впечатления, спит богатырским сном. Втроем нам еле-еле удалось Гетмана усадить.

Андрей Лаврентьевич, не размыкая век, поднялся на ноги и вдруг как размахнет обеими руками в разные стороны — мы, как котята, разлетелись. Все так же, не открывая глаз, он пробурчал: «Какого черта! Дайте ж поспать!» И вновь повалился на бок, натянув на голову шубу, только могучий храп раздался.

— Да проснитесь же, Андрей Лаврентьевич, беда может быть!

— Что? Беда? Какая беда? — Гетман открыл глаза и вскочил. — А, это ты, Армо… Чего тебе? Какая у тебя беда стряслась?

— Да со всеми нами может беда случиться…

Тут меня прервал влетевший в комнату автоматчик:

— Немецкие танки!

Все повскакали, вылетели из хаты, рассыпались по саду. Гляжу — действительно, напротив дома стоят два танка с крестами на броне, двигатели стучат на малом газу.

А где Гетман? Опять исчез.

— Та він же за шубой пішов, — шепчет мне автоматчик.

В сердцах чертыхаюсь: «Нашел время заботиться о какой-то дрянной шубе!»

Действительно, из хаты наконец выскакивает Гетман, по земле за ним волочится эта немыслимая шуба. Хоть бы немецкие танкисты не заметили его генеральских погон!

Тут начинается беспорядочная перестрелка. Мы перебежками двигаемся к своим машинам. Танк Гетмана прикрывает нас огнем пушки.

Наконец нам удается уйти от беды, которая чуть не стала фактом.

— Спасибо, Армо, — тихо произносит Андрей Лаврентьевич, — вовек не забуду.

Пересаживается в свой «виллис» — и был таков…

Повстречавшись спустя много лет, вспомнили мы былое с генералом армии А. Л. Гетманом.

— Разве ж можно было, Андрей Лаврентьевич, так рисковать из-за какой-то волчьей шубы?

— Не из-за «какой-то», дорогой ты мой Армо. Это подарок был — от правительства Монгольской Народной Республики… И вот что я еще тебе скажу… Какой это год?

— Сорок четвертый.

— Так в сорок четвертом, ты ж помнишь, уже и такого страха смерти не было, как в начале войны…

Я согласился. Все тогда уже воспринималось нами по-другому. Нет, не беспечность родилась, отнюдь. Но какая-то внутренняя спокойная убежденность. Ведь впереди была теперь уж вполне осязаемая победа.

Враг пытался сопротивляться, хитрил, изворачивался, чтоб как-нибудь под сокрушительными ударами Красной Армии затормозить развал своей оборонительной стратегии. Кое-где это ему удавалось.

Бои продолжались с неослабевающим ожесточением. На различных участках внезапно возникали сложнейшие ситуации.

24 января в районе Винницы противник снова атаковал крупными силами наши стрелковые войска, прорвал их оборону и устремился на Очеретню, Погребище.

Меня вызывает М. Е. Катуков:

— У Москаленко на правом фланге противник накостылял стрелковым дивизиям. (Командарм любил применять и сам выдумывать острые словечки.) Там вступил в дело генерал Григорьев — 31-й танковый корпус. Но ему одному трудненько приходится. Возьми танковый полк своей бригады, танков 25–30 мы тебе дадим дополнительно, и за ночь махни в район Погребища. Приказываю: остановить противника любыми средствами. Помни, за Погребище ты в ответе. Как только прибудешь на место, тотчас сообщи по радио.

В танковом 68-м гвардейском полку моей бригады оставалось всего 12 исправных машин, потому пополнение, которое давал командарм, было очень кстати.

С генералом В. Е. Григорьевым мы уточнили мою задачу. Григорьев просил усилить боевые порядки его бригад, которые занимают высоты западнее Очеретни. На мой вопрос, нет ли противника в самой Очеретне, В. Е. Григорьев оскорбленным тоном ответил:

— Как видите, даже штаб моего корпуса в Очеретне, откуда же здесь быть противнику!

На этом мы с Григорьевым расстались, и я поехал ставить задачу своим батальонам. Пока они выходили в-намеченные пункты, наш радист развернул рацию. Докладывает: «Вас вызывает армейская радиостанция». Беру наушники — там такое: «Сорока, Сорока, Сорока, я — Волга. Как слышите? Прием…»

— Кто это — Сорока? — спрашиваю радиста.

— Ваш позывной, товарищ полковник, — отвечает он и не подозревает, что ему повезло: веков этак с десяток назад у моих кавказских предков за такие шутки головы рубили.

Впрочем, что это я на радиста окрысился, он тут, бедняга, ни при чем, это шуточки начальника связи армии полковника Захарова.

— Не отвечай ему. Сам он, видишь ли, Волга…

Но, конечно, тут не до шуток, я беру микрофон, но удержаться не могу:

— Волга, Волга, скажите Захарову: сам он сорока.

— Армо, ты чего это в эфир пузыри пускаешь? — слышу голос М. Е. Катукова.

— Виноват… Однако какая я ему сорока…

— Ладно, ладно, уйми свою кавказскую кровь. Значит, прибыл?

— Все в порядке.

— Вот и хорошо. Выходит, делом доказал: не сорока ты. Разрешаю перейти на запасной позывной.

— Спасибо, Волга! — И я выключил микрофон.

— Товарищ полковник, — робко сказал радист, — а запасной ваш позывной — Суслик.

Мы не раз после войны весело смеялись над этой шуткой с начальником кафедры Военной академии связи профессором, доктором технических наук Г. П. Захаровым…

Оставив у рации одного офицера дежурить вместе с радистом, мы все улеглись на соломе подле танка, чтобы подремать часок: рассветет — сразу ведь в дело. Хоть и зябко, сон одолел нас.

Просыпаюсь от толчка в бок. Спросонок ничего в толк не возьму, только слышу — беспорядочная стрельба. Меня тормошит командир танка старший лейтенант Алексеев:

— Товарищ полковник, скорее за танк! — А сам прыгает внутрь машины.

Вижу, прямо перед нами медленно проползает немецкий «тигр».

Еле успел заскочить я за корму, как грянул выстрел. «Тигр» застыл на месте. Из него выпрыгнул водитель, но тут же упал, скошенный автоматной очередью.

Из люка нашей тридцатьчетверки вылез улыбающийся В. Н. Алексеев:

— Видали? — И показывает на рваную пробоину в борту «тигра».

Пальба все продолжалась до самого рассвета, только к утру мы поняли, что тут произошло.

Оказывается, в Очеретне вместе с нами ночевали танки дивизии СС «Адольф Гитлер». (Упрек по поводу недосмотров разведки я в первую очередь адресую себе: беспечность бригадной разведки — и моя вина.) С первыми лучами солнца наши танкисты их обнаружили, быстро разделались с несколькими из них. Но первые же выстрелы послужили обеим сторонам сигналом к началу огневого боя. Противник потерял 17 танков, но и мы оставили на поле боя 6 машин.

Как выяснилось, две бригады из корпуса В. Е. Григорьева, оставив высоты западнее Очеретни, отошли на восток, не дав знать об этом штабу своего корпуса. И только во второй половине дня, с приходом резервов фронта, удалось стабилизовать положение.

В ходе Житомирско-Бердичевской наступательной операции войска 1-го Украинского фронта продвинулись от 80 до 200 километров, освободили ряд областей и районов Правобережной Украины.

Участвуя в проведении этой знаменитой операции, вошедшей в историю Великой Отечественной как одна из операций Советских Вооруженных Сил по уничтожению большого количества вражеских войск, 1-я танковая армия продвигалась по 17–18 километров в сутки. Бывали дни, когда темп наступления достигал 50–60 километров.

Если сопоставить темп наступления советских танковых армий с темпами наступления германских танковых сил в самый благоприятный для них момент — в начале войны, — сопоставление это окажется явно не в пользу последних. Их среднесуточный темп равнялся всего 6–8 километрам и только в отдельные дни достигал 25–40 километров.

А ведь погодные условия, не в пример тому, что было жарким летом 1941 года, зимою сорок четвертого отнюдь не благоприятствовали советским танкистам.

И все-таки советские бронетанковые силы в числе других войск Украинских фронтов добились колоссальных успехов, подготовили в начале зимы 1944 года условия для начала весенней наступательной кампании Красной Армии.

Вместе с тем, говоря об уроках, которые были вынесены бронетанковыми войсками из сражений этого периода, следует отметить, что здесь, на мой взгляд, можно было такие крупные подвижные силы, как танковые армии, применять решительнее, что позволило бы проникать им в более глубокий оперативный тыл врага, то есть препятствовать врагу маневрировать резервами, не давать ему парировать удары наших Вооруженных Сил.

Я не историк, и из истории Великой Отечественной мое дело — извлекать практические уроки. Потому и книга моя не преследует цели дать исчерпывающей полноты картину баталий 1941–1945 годов, а только остановиться на тех боях и сражениях, участником которых мне довелось быть лично, или на тех, уроки которых могут быть использованы для дальнейшего совершенствования советского искусства вождения танковых войск.

Но если война — продолжение политики иными, насильственными средствами, то уроки хода и финала войны, боев и победы не просто военные, а всегда военно-политические.

Потому не могу пройти мимо того политического резонанса, который получали важнейшие события войны.

Мир был потрясен размахом советского наступления, Красная Армия преподносила ему урок за уроком — стройную систему аргументов, что фашизм, какими бы силами и резервами он ни обладал, неизбежно обречен на погибель в столкновении с силами социализма. Первый в этом столкновении растрачивает свои силы и ресурсы, второй — чем дальше, тем становится сильнее.

Судя по книгам и мемуарам бывших высоких представителей гитлеровского вермахта, в таком обширном количестве появившимся после войны, они не вынесли для себя этого урока. Или пытаются обвести вокруг пальца своих читателей. В поисках оправдания они, как Э. Манштейн, доходят до прямой фальсификации известных исторических фактов, утверждают, что, например, под Корсунь-Шевченковским в окружение попало лишь 40 тысяч немецких солдат и офицеров и больше чем 30 тысяч из них вышло из котла. Между тем при ликвидации советскими войсками окруженной группировки противник потерял более 73 тысяч солдат и офицеров, из них 18,2 тысячи сдались в плен.

«Война, — говорил К. Маркс, — подвергает нацию испытанию — в этом заключается ее искупительная сторона. Подобно тому, как мумии мгновенно распадаются, когда подвергаются воздействию атмосферы, так и война выносит окончательный приговор социальным учреждениям, которые утратили свою жизнеспособность»[31].

В схватке с фашизмом выходил победителем союз социалистических наций, руководимый и возглавляемый коммунистами. Восемьдесят процентов всей Коммунистической партии находилось в армии и в военном хозяйстве.

Кажется, все книги о Великой Отечественной войне, все фотовыставки обошел снимок советского военного корреспондента, изображающий политрука, поднимающего в атаку бойцов. Пистолет в протянутой вперед руке, рот полуоткрыт в призывном кличе, и, кажется, ты слышишь еще не переставшие звучать его слова: «Вперед, в атаку — за мной!» А сам — на бруствере, над окопом, открытый пулям врага, весь воплощение неотразимой воли, стремительности, убежденности — сама правда, за которой нельзя не броситься вслед.

Нам, советским людям, знаком этот образ, образ комиссара-большевика, коммуниста, еще со времен Гражданской. Великая Отечественная подтвердила его вновь и вновь.

В боях у населенного пункта Комсомольское сам поднимал в атаку бойцов 27-й гвардейской мотострелковой бригады начальник политотдела Ф. С. Потоцкий. Во главе десанта на танках 1-й гвардейской танковой бригады, рвавшейся к Попельне, был начальник политотдела подполковник А. Т. Ружин. Оба впоследствии героически сложили головы в боях на берлинском направлении.

Но время изменяет все, изменился и политрук в войсках. Время было такое, что только личного мужества и героизма было недостаточно, чтоб выиграть войну — войну иную, не такую, как Гражданская, войну моторов и техники, огромных людских масс, сложной тактики и стратегии. И овладения всеми премудростями военно-оперативного руководства война требовала уже не только от строевых командиров, но и от политработников.

Населенный пункт Иванивка в Винницкой области штурмовала 21-я гвардейская механизированная бригада под командованием подполковника Н. Т. Арутюняна, за неделю до этого боя перемещенного на командование соединением с должности начальника его политотдела.

Бригада успешно осуществила поставленную перед ней боевую задачу: овладела населенным пунктом, понеся при этом горькую утрату — погиб смертью храбрых ее командир Н. Т. Арутюнян, посмертно заслужив самую высокую награду Родины — орден Ленина.

В сражениях у города Немирова, когда 20-я гвардейская мехбригада с тяжелыми боями вырывалась из окружения, ее передовой отряд возглавил начальник политотдела А. И. Кортелев с автоматом в руках повел в атаку бойцов.

Когда бригада прорывала кольцо окружения, в адской свистопляске пуль и осколков появился член Военного совета нашей армии генерал-лейтенант Н. К. Попель.

— Вот, оказывается, какой вы! — восторженно сказал он, обнимая Кортелева. — Я-то полагал вас глубоко штатским секретарем райкома. А вы — в самое пекло…

— У вас учусь, Николай Кириллович, — ответил Кортелев. — Вы же вот тоже пробрались на самый порог прорыва — «в самое пекло»…

^{Н. К. Попель и М. Е. Катуков награждают орденом Боевого Красного Знамени бригаду А. Х. Бабаджаняна}

Личный героизм политработников был, наверное, одним из первых стимулов, побуждавших в воинах, идущих в бой за Родину, стремление приобщиться к славной когорте коммунистов и комсомольцев. В 1944 году в Советских Вооруженных Силах было свыше 3 миллионов членов и кандидатов партии, 3,5 миллиона комсомольцев. В нагрудном кармане каждого второго советского воина лежал свято оберегаемый партийный или комсомольский билет…

Беззаветно дралась за социалистическую Родину юность нашей страны. Из более чем 11 с половиной тысяч Героев Советского Союза, удостоенных этого высокого звания за отвагу и мужество, проявленные в годы Великой Отечественной, около 7 тысяч — комсомольцы и воспитанники Ленинского комсомола.

Уже в начале 1944 года человечеству стало окончательно ясно, что дни гитлеровского рейха сочтены, и в этом заслуга Советского Союза, об этом свидетельствуют успехи войск всех советских фронтов.

Немалый вклад в эти успехи вносили Украинские фронты — они отбросили противника далеко от Днепра, освободили Житомир, Бердичев, Новоград-Волынский, Ровно, Луцк, Казатин, Белую Церковь, Кировоград, Кривой Рог, Никополь и много других больших и малых украинских городов.

Остервенело сопротивлялись здесь фашисты и, чуя свою погибель, их прихвостни — предатели и наемники, бандеровские бандиты. От их злобного выстрела погиб командующий 1-м Украинским фронтом генерал армии Н. Ф. Ватутин. Родина траурным салютом в столице отдала последнюю почесть своему верному сыну.

Командование фронтом принял на себя Маршал Советского Союза Г. К. Жуков. Во второй половине марта он приказал 1-й танковой армии перегруппироваться на новое направление — в район восточнее Тернополя для проведения новой наступательной операции.

С 6 по 15 марта танковая армия совершала ночные марши в новый район. Гусеничную и тяжелую технику перевозили по железной дороге. Наши железнодорожные войска совместно с героическими железнодорожниками в тяжелых условиях войны делали буквально невозможное возможным, восстанавливая разрушенные отступающим врагом пути и путевое хозяйство. При неблагоприятных погодных условиях весны и распутицы их вклад в военные наши мероприятия был неоценимым.

В новом районе войска танковой армии ремонтировались и пополнялись новой техникой. Часть новых танков была из танковой колонны, построенной на деньги, собранные трудящимися Полтавской области, часть — из колонны, созданной на средства из «доброхотных пожертвований верующих Российской Федерации».

В час грозных испытаний, выпавших на долю Отчизны, граждане нашей страны жертвовали на оборону Родины все, что имели. Выражение «народ как один человек встал на защиту своей страны» потому имело не фигуральный, а вполне буквальный смысл.

С выходом 1-й танковой в новый район ударная группировка 1-го Украинского фронта достигла рубежа Тернополь, Проскуров. Здесь ее встретило организованное сопротивление врага.

Между тем оперативно-стратегическая обстановка, сложившаяся на южном крыле советско-германского фронта, требовала как можно быстрее выйти к Карпатам, чтобы разобщить немецкие войска, расчленить надвое.

Выход к Карпатам позволял левому крылу 1-го Украинского фронта во взаимодействии с частями 2-го Украинского окружить и уничтожить 1-ю немецкую танковую армию восточнее Каменец-Подольска.

Впоследствии пленный Йодль показывал: «Мы предполагали, что удар со стороны русских последует на южном участке фронта, а именно: в направлении румынской нефти, поэтому основное число танковых дивизий было сосредоточено нами в районе южных групп армий. В это время Гитлер заявил на одном из оперативных совещаний: „Лучше я потеряю белорусские леса, чем румынскую нефть“»[32].

Верховное Главнокомандование торопило с проведением Проскуровско-Черновицкой операции. Торопило, чтобы не дать противнику возможности отвести свою 1-ю танковую армию из района Винницы в район Днестра, помешать ему перебросить свои резервы с северного крыла на южное.

Ставя задачу 1-й танковой армии, Г. К. Жуков сказал, обращаясь к командарму:

— Имеете шанс отличиться, Катуков. Окажитесь через недельку вот здесь. — Он показал на карте.

Задача ставилась такая: во взаимодействии с 60-й армией генерала И. Д. Черняховского сломить сопротивление противника, на третий день операции форсировать Днестр, главными силами овладеть рубежом Городенка, Залещики, Окно, а передовым отрядом освободить Черновицы.

Справа соседей не было. Слева наступала на Каменец-Подольск 4-я танковая армия Д. Д. Лелюшенко.

Обе танковые армии использовали часть своих сил в первом эшелоне фронта. В отличие от предыдущих операций, где прорыв тактической зоны вражеской обороны производился усилиями общевойсковых соединений, а танковые армии лишь после этого вводились в прорыв для его развития, здесь дело обстояло иначе. В ходе Проскуровско-Черновицкой операции танковые армии должны были прорвать оборону и развивать успех в оперативную глубину.

В данном случае такой метод использования крупных танковых объединений был вполне оправдан, ибо соответствовал обстановке, сложившейся на этом направлении. Здесь предстояло прорвать оборону слабую и неглубокую, здесь у противника не было ближайших резервов для парирования наших ударов, здесь была необходимость прорыва обороны, чтобы стремительно вырваться к Днестру.

И нет никакого противоречия такого использования крупных танковых масс с тем, что по этому поводу я говорил выше, — что тактическую зону обороны противника прорывали общевойсковые армии, а танковые действовали во втором эшелоне и использовались для последующего развития прорыва.

Советская военно-теоретическая школа танковождения предусматривала действия танковых армий и в первом эшелоне. Но лишь в следующих случаях: если оборона противника неглубокая и в противотанковом отношении слабая; если фронт не располагал достаточным количеством общевойсковых соединений, способных обеспечить прорыв и создать условия для ввода в прорыв танковых армий.

В отличие от теоретической концепции немецко-фашистского вермахта советская военная школа чуждалась какого бы то ни было шаблона. Абсолютных тактических приемов не может быть, каждому решению должен предшествовать глубокий и научный анализ всех обстоятельств, определяющий также и успех полководческого предвидения.

1-я танковая армия выдвигалась в район своего предназначения в ходе уже начавшейся Проскуровско-Черновицкой операции во все более ухудшавшихся погодных условиях. Бурное таяние снегов сочеталось с мокрым снегопадом, чередовавшимся с холодными дождями. Дороги настолько развезло, что даже танки по ним продвигались с огромным трудом. Что уж говорить об автотранспорте! Он застревал, и люди буквально руками двигали его вперед.

На «проталкивание» автотранспорта были брошены саперные части, целые мотострелковые подразделения, гусеничные бронетранспортеры, танки для буксировки.

^{САУ Cy-76 наступают по грязи}

^{Вброд через реку}

Дороги — сплошное месиво грязи. А по обочинам их двигается пехота. Солдаты промокли до нитки — сверху хлещет дождь, шинели, как губки, на сапогах пудовые комья грязи, а на плечах пулеметы и минометы. И еще время от времени нужно подсобить плечом застрявшему грузовику.

Но надо идти вперед. Надо. И это молчаливо понимают все, кому не удалось добыть для этого лошадь. Командиры делают вид, что не замечают комичного вида этой «мотокавалерии». Вместо седел — у кого подушка, у кого подаренный сердобольной старушкой половичок, а у кого и просто серо-зеленая трофейная шинель.

Вперед, вперед во что бы то ни стало, потому что наступление должно начаться вовремя, а оно не начнется, если вовремя не выйти на исходный рубеж.

21 марта, после мощной арт- и авиаподготовки, войска ударной группировки фронта возобновили наступление… В первой же половине дня прорвали вражескую оборону на всю тактическую глубину и устремились на юг.

Танковые армии шли в первом эшелоне. Правда, с нами вместе начинали прорыв и войска 1-й гвардейской армии А. А. Гречко и 60-й армии И. Д. Черняховского, но они сразу же после преодоления первой оборонительной позиции противника начали отставать, «охотно» предоставляя танкистам самостоятельно продолжать прорыв на юг.

И хотя танки погрязают по самое днище, их движение решает все. Мотопехота продвигается на них десантом. Опорные пункты врага громятся. Танки идут вперед.

Грязь, грязь… Ох, если б не эта грязь!

На одной высотке я остановил свой танк, чтобы понаблюдать за продвижением подразделений бригады — надо было торопиться, вскоре сюда должны были подойти танки бригады В. М. Горелова.

С моего возвышения видно, как, обтекая высотку, движутся на юг колонны танков. Впечатляющее зрелище!

И вдруг откуда ни возьмись несколько вражеских бомбардировщиков. Быстро перестраиваются один за другим и с пронзительным воем пикируют на мой танк.

Еле успеваю прыгнуть в люк. Бомбы рвутся прямо рядом с танком. О броню бьют осколки, комья земли, камни. Мы с водителем старшиной Л. А. Полтораком прижимаемся к дну танка. Танк трясет от взрывов. А бомбы рвутся и рвутся, может быть, вот сейчас какая-то угодит в нашу защитницу, в нашу машину прямым попаданием…

Но, видно, кончились у стервятников боеприпасы — взвыли в последний раз, и стало тихо.

Мы переглянулись с Полтораком, и я открыл крышку командирского люка: на танке не осталось ничего — ни бензобаков, ни брезента, а вокруг воронки, воронки. Моргая глазами от яркого света, я стал считать, сколько их. Тридцать девять, сорок, сорок две…

Со всех сторон к нам бегут люди, впереди всех, размахивая большими руками, В. М. Горелов. Подбежал, обхватил меня своими ручищами, чуть не задушил. Потом оттолкнул от себя, посмотрел пристально, с радостью выдохнул:

— Ох… а ты жив…

Мне самому было удивительно, что я жив. Сорок с лишним бомб на нас двоих с Л. А. Полтораком — не многовато ли? А еще В. М. Горелов рассказал, что бомбежка продолжалась 15 минут, и он насчитал 33 «Юнкерса-87».

Долго мне потом мерещились пикирующие самолеты, в ушах не прерывался их надсадный вой, вой, от которого противно сжимаются внутренности. Не раз я леживал под бомбежкой, но такое потрясение пережил впервые. Никак не мог избавиться от этого гнетущего ощущения, и только новые бои заставили позабыть о нем.

^{Наведение понтонного моста}

Прорвав оборону противника, танковые армии устремились на юг, с каждым часом наращивая наступление. Танкисты действовали дерзко, сея панику в тылах врага. Танки двигались по дорогам и бездорожью.

Поистине это был танковый рейд. Противник в ужасе бежал, бросая все. Танки возникали неожиданно, как смерч, давя на своем пути все, что сопротивлялось, и врывались как неуязвимая, непререкаемая сила в населенные пункты: Теребовля, Гримайлов, Буданов, Копычинцы…

Когда в ночь на 22 марта танки 20-й гвардейской мехбригады внезапно оказались в Копычинцах, здесь еще спокойно стояли немецкие регулировщики и, ничего не подозревая, педантично указывали путь нашим боевым машинам.

Не пропали уроки Белгорода и Харькова, Житомира и Винницы. Командиры всех степеней твердо усвоили тактику маневрирования, способы обхода опорных пунктов и узлов сопротивления врага. Пока первые эшелоны корпусов «свирепствовали» в глубоком тылу врага, вторые ликвидировали окруженные опорные пункты и очаги сопротивления фашистов.

^{На переправе}

Воодушевленные успехом, войска 1-й танковой решительно продвигались на юг. На всем пространстве наступления поля боев были усыпаны трупами вражеских солдат, разбитой боевой техникой противника, брошенными повозками, автомашинами с грузом. Было взято много пленных, масса трофеев.

Управление войсками у противника полностью дезорганизовано; уклоняясь от одного нашего удара, они тут же попадали под другой. Преодолевая трудности из-за вконец размокшей почвы, наши танки преследуют отходящие части противника и громят их на ходу.

«Армия действует хорошо, — поздравляет комфронтом Маршал Советского Союза Г. К. Жуков. — Продолжайте быстрее выполнять поставленную задачу. К исходу 23 марта обязательно выйти в район Езыжаны, Борщев и Скала-Подольская. Не позднее 24 марта выйти на реку Днестр и с ходу форсировать ее…»

Мы с В. М. Гореловым торопились в Чертков. 23 марта на Чертков начали наступать части наших бригад. Наш «виллис» следовал за колонной наступающих подразделений.

По пути встречаем одиноко застрявшую тридцатьчетверку..

— Моя, — говорит Владимир Михайлович, — пойду гляну, что у ребят стряслось, а ты двигай себе вперед.

Не успел я немного отъехать, как наперерез «виллису» два немецких бронетранспортера. Шофер резко затормозил — мы все, кто был в машине, бросились в кювет.

Бронетранспортеры открыли по нам бешеный пулеметный огонь. И худо бы нам пришлось, если б в этот момент по ним не ударило орудие танка Горелова.

Это Горелов мчал к нам на той самой тридцатьчетверке. Танк его на ходу расстрелял вражеские бронетранспортеры. Вылезший из люка Володя, утирая взмокший лоб, снова поглядел на меня тем же пристальным взглядом, что и несколько дней назад:

— Да… А ты, наверное, Армо… как это говорят — в рубашке родился…

Я пошутил в ответ так, как принято было в те дни:

— Еще не отлиты в Германии те бомбы и пули, которые должны меня убить.

^{Перевозка танков через реку на пароме}

Вновь, второй раз за два дня, я выжил, хотя имелись все основания погибнуть. Что же это было — «ваше благородие, госпожа удача», как поется в модной песенке?

Да, удача, конечно. Но вместе с тем так хочется мне напомнить молодым старую истину, которой еще Суворов любил учить: удача — родная сестра умения. Особенно в военном деле. Ну не сумей мы все, находившиеся в тот момент в «виллисе», от солдата до полковника, верно использовать для укрытия возможности местности — и пришел бы нам каюк…

Под охраной спасшего нас танка продолжаем двигаться к Черткову. Чертков взят. Здесь еще гремит пальба, но бои уже перемещается на юго-запад от города.

Спешим. Нельзя позволить противнику отдышаться, организовать оборону на Днестре. Единственная дорога, связывающая Чертков с населенным пунктом Залещики, на десятки километров забита брошенным автотранспортом отступающего врага, конными повозками. Немецкие шоферы и хозяйственные команды разбрелись по лесам.

Маршал Г. К. Жуков предписывал 1-й танковой армии:

«В проводимой операции стремительный выход к Днестру и форсирование его с ходу имеет исключительно важное стратегическое значение, так как этим противник прижимается к Карпатам, теряя пути отхода. Кроме того, вся группировка противника, действующая на Украине, изолируется от сил, действующих севернее Полесья. Помните важность стоящих перед вами исторических задач. Обходите противника, окружайте его, не ввязываясь в длительные бои с его арьергардами».

Не ввязываемся. Обходим очаги сопротивления арьергардов противника. Стремимся вперед. Войска действуют дерзко, рвутся вперед танки. 68-й гвардейский танковый полк нашей бригады под командованием майора А. П. Петрова, взаимодействуя с танкистами 1-й гвардейской танковой бригады В. М. Горелова, к исходу 23 марта вышел на развилку шоссейных дорог Залещики — Устечко.

Впереди полка на бронетранспортерах действовала бригадная разведрота младшего лейтенанта С. Я. Устименко. К вечеру она вырвалась к северной окраине Залещиков.

Устименко радирует командиру полка и в штаб бригады: в городе остатки 11-й танковой немецкой дивизии бешено сопротивляются, мосты через Днестр взорваны.

К утру к Залещикам подошли главные силы бригады. Завязался ожесточенный бой. Храбро бились бойцы 2-го мотострелкового батальона капитана С. Д. Осинова, танкисты полка А. П. Петрова, артиллеристы майора В. А. Варфоломеева и другие.

Город взят. Но разведчики С. Я. Устименко, не дожидаясь окончания боев в городе, уже устремились в тыл противнику, чтобы отрезать ему пути отхода на правый берег Днестра.

В Залещиках оказался еще и полк королевской армии Румынии, в то время союзницы Германии. Привели командира этого полка. Переводчик перевел мне следующие его слова:

— Его полк с большим удовольствием сдался в плен русским, а сам он этого сделать не может — связан присягой королю Михаю.

— Скажите ему: он и так уже в плену.

— Он повторяет: связан присягой.

Тогда я подошел к упрямому полковнику и стал крестить его, произнося при этом нараспев, как священник:

— Именем господа освобождаю тебя, раб божий, от греха — смело отказывайся от присяги, которую давал королю Михаю, потому что песенка его спета. Аминь…

Полковник недоуменно поводил головой вслед за моей крестящей рукой, но при слове «аминь» расхохотался.

Переводчик перевел мое «отпущение» грехов, и румынский полковник рассказал, что половина его полка на другом берегу Днестра.

— Почему же другая не переправилась?

Оказывается, немецкие заградительные отряды расстреливали отступающие части своих союзников. Полковник сообщил также, что немцы взорвали мосты и закрепились на той стороне Днестра.

Крутизна того берега благоприятствовала немцам в организации обороны.

Надо форсировать Днестр. Нет понтонных подразделений. Но Устименко предусмотрителен как истый разведчик — его молодцы отбили у противника множество рыбацких лодок, которые в свое время были немцами отобраны у населения. Из невесть откуда добытых досок и бревен сколочено несколько паромчиков. Под прикрытием огня артиллерии и танковых пушек разведрота переправляется на другой берег, там разведчики быстро расползаются по местности и уже через полчаса захватывают несколько командных высот.

Ай да Устименко! Как всегда, молодчина этот бывший матрос, попавший в нашу бригаду после тяжелого ранения. Н. В. Богомолов, наш начштаба, сразу же облюбовал этого парня с усищами, делавшими его похожим на запорожского казака, выдвинул на должность командира взвода разведчиков. Потом Устименко получил офицерское звание и разведроту. В первых же боях, еще под Курском, он был награжден боевым орденом Красного Знамени.

Не ошибся Н. В. Богомолов, выбирая «бога разведки»!

Первыми другого берега достигли вместе с С. Я. Устименко старшие сержанты А. П. Синицын, О. Ф. Календюк.

Вслед за разведчиками на том берегу оказался мотострелковый батальон капитана С. Д. Осипова, и батарея 45-миллиметровых пушек старшего лейтенанта К. Я. Ильченко открыла огонь прямой наводкой по огневым точкам противника.

Еще издалека заметна высоченная фигура капитана Осипова впереди ведомых в атаку своих цепей. Он всегда был надежен и несгибаем — бойцы шли за ним, не раздумывая, на самое трудное дело.

Захваченный разведротой Устименко и батальоном Осипова плацдарм на том берегу позволял переправлять остальную технику, обеспечивая форсирование Днестра. Все это делалось под остервенелой бомбежкой вражеской авиации, ураганным огнем противника.

Сердито вздулся Днестр от таяния обильного снега и частых дождей. Вода какого-то темно-коричневого, недоброго цвета. Но люди отважно бросались в нее и, кто на чем мог, добирались до берега. И немало их осталось там, в этой злой и холодной воде.

Кому память,
Кому слава,
Кому темная вода,
Ни приметы, ни следа…

Нет, остался след героев в памяти людской, памяти благодарной и изумленной их подвигом.

Когда подразделения бригады вступили на занимаемый противником берег, откуда-то сбоку во фланг цепи застрочил вражеский пулемет. Атака вот-вот захлебнется. Падают как подкошенные бойцы. И тогда красноармеец разведроты, комсомолец, повторил подвиг Матросова — закрыл своим телом неприятельский дзот. Фамилия его была Пигарев. Тот самый Пигарев, который, как помнит внимательный читатель, в районе Казатина один конвоировал колонну пленных числом почти в триста человек.

Указом Президиума Верховного Совета СССР Н. Г. Пигареву было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Этой высокой чести были удостоены также С. Я. Устименко, С. Д. Осипов, О. Ф. Календюк. 20-й гвардейской мехбригаде приказом Верховного Главнокомандующего присваивалось почетное наименование Залещицкой.

Несколько лет назад, когда я командовал Одесским военным округом, пришло мне письмо. После подробного описания боев за Залещики, форсирования Днестра шли такие строки:

«…наш командир бригады полковник Бабаджанян — ваш однофамилец. А может быть, вы, товарищ генерал, и есть тот самый Бабаджанян, которого я и мои однополчане давно разыскиваем? Я для того и описал бои на берегах Днестра, чтобы, если это вы, вспомнили бы своих сослуживцев…»

И подпись: Календюк.

С Героем Советского Союза О. Ф. Календюком, в то время председателем исполкома одного из районов Кировоградской области УССР, мы встретились вскоре после этого письма на съезде Компартии Украины. Трудно было узнать того 19-летнего старшего сержанта. Годы берут свое. Но О. Ф. Календюк так же задиристо молод душой, как в те далекие времена. Не властны годы над его неистощимой энергией, целеустремленностью, самоотверженностью, он вновь на фронте — на фронте труда. Гвардейцы — всегда гвардейцы.

Войска нашей танковой армии продолжали успешное форсирование Днестра. 25 марта переправились танки 1-й и 20-й бригад и быстро перешли в наступление в указанных направлениях.

Стремительное наступление Украинских фронтов как магнит притягивало к себе оперативно-стратегические резервы противника, облегчая подготовку и проведение наступательных операций не только на других советских фронтах, но и нашим западным союзникам. Германское командование вынуждено было снять с Западного фронта и перебросить на Восток многие свои соединения. На участок, где действовала наша танковая армия, например, прибыли с запада 2-й корпус СС, пехотная дивизия и другие части. Однако отчаянные усилия Гитлера не могли остановить советского наступления.

^{Переправа орудий на плотах}

Тогда он издал приказ, согласно которому по всему Восточному фронту устанавливалась целая система так называемых крепостей и опорных пунктов, которые должны были «держаться до конца» даже в случае окружения. Приказ Гитлера гласил: «Только лично командующий группой армий может с моего разрешения отменить задачу коменданта крепости и поставить перед ним новую…»[33]

Но не та пора, чтоб воля фюрера почиталась чуть ли не за божий промысел, — окружаемые гарнизоны крепостей спасались бегством.

На севере вермахт потерпел поражение от войск Ленинградского, 2-го Прибалтийского и Волховского фронтов — наши войска вступили на территорию Эстонской ССР. На юге четыре Украинских фронта освободили Правобережную Украину, часть Молдавии, вышли к Карпатам. На центральном участке фронта действия войск противника тоже прочно скованы войсками Белорусских фронтов. Положение врага, прямо сказать, незавидное.

Но смертельно раненный фашистский зверь все еще огрызается. Бесноватый фюрер снова требует от германского народа новых и новых жертв: «Веление времени состоит в том, чтобы бросить в эту заключительную борьбу все резервы сил, которые может дать Великогерманская империя»[34].

И германский народ вновь приносит, понуждаемый своими авантюристическими руководителями, новые бессмысленные жертвы в войне, которая фактически уже проиграна.

С выходом 1-й танковой армии за Днестр, а 4-й танковой — в район Хотина была обойдена с запада немецко-фашистская группировка, оборонявшая район восточнее рубежа Проскуров, Винница, Жмеринка. С юго-востока эту группировку обошли войска 2-го Украинского фронта. В составе этой группировки противника было более 23 дивизий, из них 10 танковых и одна моторизованная.

Однако в первых числах апреля окруженный противник нанес внезапный удар по ослабленным частям нашей 4-й танковой армии, прорвал блокаду и начал выходить из окружения на широком фронте вдоль Днестра в направлении на Бучач. В кольце окружения образовались значительные бреши, а закрыть их оказалось нечем. Ни у 60-й армии, ни у 1-й танковой для этого не было достаточных сил. Не смогли создать надежного заслона и два стрелковых корпуса, брошенные командованием 1-го Украинского фронта с марша на пути отхода противника.

Однажды меня вызвал начальник штаба армии генерал М. А. Шалин. Коротко информировал о положении в районе Скалы-Подольской.

— Положение очень серьезное, — сказал Михаил Алексеевич, — будет ведь очень обидно, если неприятелю удастся уйти из окружения. Все-таки больше двадцати дивизий. Хотя сравнение и не очень точное, но… сам подумай, под Сталинградом тоже ведь было столько немецких дивизий… В общем, выделяй усиленный артиллерией мотострелковый батальон и двигай его в распоряжение командира стрелкового корпуса. А сам — срочно в район Черткова. Разыщи там две танковые бригады из 4-й танковой армии. И еще два самоходных артиллерийских полка. Связи с ними нет. Организуй оборону наших тылов между Залещиками и Чертковом. Военный совет уполномочивает тебя действовать самостоятельно, сообразуясь с обстановкой.

— Что за противник? Где его передовые части?

— Никто ничего толком не знает.

— Какие номера частей, что я должен разыскать?

— Точных номеров тоже в моем распоряжении нет. Все, что встретишь, подчини себе, постарайся преградить путь противнику. Это требование самого комфронтом.

«Сейчас, анализируя всю эту операцию, — пишет Г. К. Жуков, — считаю, что 1-ю танковую армию следовало бы повернуть из района Черткова, Толстое на восток для удара по окруженной группировке. Но тогда мы имели основательные данные, полученные из различных источников, о решении окруженного противника прорываться на юг, через Днестр в район Залещиков. Такое решение казалось вполне возможным и логичным… Но когда командованию группы армий „Юг“ стало известно о перехвате советскими войсками путей отхода на юг, оно приказало окруженным войскам пробиваться не на юг, а на запад, через Бучач и Подгайцы… Сколько человек прорвались из окружения, ни я, ни штаб фронта точно установить так и не смогли. Назывались разные цифры. Видимо, все же вышли из окружения не десятки танков с десантом, как тогда доносили войска, а значительно больше»[35].

^{Танк с десантом переправляется через реку}

Усиленный батальон выступил ночью. Ночью же двинулся и я, взяв с собой разведроту бригады на десяти бронетранспортерах и двух автомашинах. На рассвете мы прибыли в Устечко. Оставив здесь взвод разведчиков, с остальной группой я двинулся к Черткову. По дороге нагнал колонну самоходок СУ-85.

Это был один из полков, о которых говорил М. А. Шалин. Приказал повернуть полк в село Толстое и занять там оборону. Розыск других бригад ни к чему не привел — их не было от Черткова до самых Залещиков. Оборону удалось организовать из отходящих подразделений стрелкового корпуса и обнаруженного полка самоходок. Вдобавок выпал обильный снег — движение противника затормозилось.

Однако он не дремал, его транспортные самолеты сбрасывали своим частям продовольствие, горючее в специальных контейнерах. Передовые его части подошли к главной шоссейной магистрали Толстое — Залещики. Тут его отбросил своим огнем полк самоходок. Тогда он стал обходить нас с севера и с юга.

Мы с боем отходили на запад, вплоть до Днестра. И наконец снова оказались среди своих, в соединениях 1-й танковой армии.

— Конечно, — сказал мне М. Е. Катуков, когда я доложил ему, что мне удалось сделать в районе Толстое, — где уж там одним батальоном да разведротой удержать столько частей противника… А сам же ты мог уйти на север, за Чертков, мы-то тут можем в окружение угодить.

— Что же вы мне предлагаете: самому на север, а бригада — она пускай тут остается?

— Гляди, какой прыткий, — сказал притворно-ворчливым тоном Михаил Ефимович. — Ладно, берись за бригаду — нам тут действительно жарковато придется.

В самом деле, мы вроде как поменялись с противником местами. Прорвавшись на Бучач, он соединился со своей Станиславской группировкой. Он был на восточном берегу Днестра, мы — на западном. «Заднестровская советская республика», — шутили солдаты.

Мне думается, что нашим военным историкам есть над чем поработать, рассматривая Проскуровско-Черновицкую операцию весны 1944 года. Ее, пожалуй, можно было бы назвать одной из самых блестящих наступательных операций, если бы не ложка дегтя — выход из окружения значительного количества войск противника. Правда, враг понес здесь колоссальные потери в живой силе и технике, но все же вырвался из нашей блокады. Подчеркну, что это все равно не помогло ему повлиять на дальнейшее разворачивание событий — оно происходило далеко не в пользу противника. Но с точки зрения военно-теоретической хочу отметить и тот, на мой взгляд, просчет, который был нами допущен здесь.

^{На переправе}

План наступательной операции был задуман превосходно. Войска со своими задачами справлялись отменно. Достаточно сказать, что за каких-то пять-шесть дней 1-я танковая армия, выйдя в тыл врага, на этом направлении, по существу, полностью разгромила противника, дезорганизовала ему управление и снабжение войск. Противник был ошеломлен и пребывал в полной растерянности. Уже 23 марта войска нашей 1-й танковой начали форсировать Днестр, а танкисты 4-й армии генерала Д. Д. Лелюшенко вышли в район Хотина, напрочь отрезав вражескую группировку от своих баз. Создались условия для ликвидации окруженного противника. При этом враг настолько растерялся, что вплоть до 1 апреля ничего не предпринимал для того, чтобы вырваться из окружения.

Но благоприятное это обстоятельство не оказалось использованным — общевойсковые соединения фронта вели длительные атаки опорных пунктов противника, таких, как, например, Тернополь, в бои за который была втянута почти вся 60-я армия.

Проблема же ликвидации окруженной группировки отошла как бы на второй план. Для создания внутреннего фронта окружения на пространстве в 120–130 километров на 1-м Украинском фронте не было достаточных сил, особенно танков. При этом они были растянуты длинной ниткой, не имея вторых эшелонов и резервов. Естественно, они не могли устоять против мощной группы противника — танковых дивизий СС и других вражеских войск.

Выйдя из окружения, противник начал наглеть. В районе нашей переправы, близ Устечка, несколько раз пытался форсировать Днестр, чтобы в сочетании с ударами своих войск из-под Станислава проникнуть в наш тыл в районе Городенки.

Но все его попытки форсировать Днестр разбились об упорное сопротивление прибывших от Черновиц частей 11-го гвардейского танкового корпуса.

Днестр, еще недавно бывший для нас препятствием, стал вдруг нашим прикрытием.

Обстановка между тем становилась все сложнее и запутаннее. Особенно в районе Станислава. Сюда подошли новые крупные резервы противника и при массированной поддержке своей авиации начали непрерывные атаки позиций 8-го гвардейского мехкорпуса.

На самом острие атак крупных моторизованных частей противника оказались 20-я механизированная и 64-я танковая гвардейские бригады. Для организации сплошной обороны не хватало сил и средств, пришлось создавать пункты и узлы сопротивления.

Пересеченная местность способствовала ведению обороны методом узлов сопротивления и опорных пунктов. Но это имело и оборотную сторону — глубокие овраги и лощины позволяли небольшим группкам автоматчиков противника пробираться в тыл нашей обороны. Противнику удалось, потеснив части 18-го гвардейского стрелкового корпуса, захватить железнодорожный мост, форсировать Днестр и таким образом выйти во фланг нашему 8-му мехкорпусу.

Командарм приказал мне объединить усилия 20-й и 64-й бригад, атаковать противника и вновь отбросить его на левый берег Днестра.

Приказ есть приказ. Мы с командиром 64-й, полковником И. Н. Бойко, оставив на рубеже обороны два моторизованных батальона, со всеми наличными танками ринулись к Днестру.

Танки с ходу отбросили противника до самого берега. Но его пехота засела на недоступных для танков высотах и продолжала оттуда безнаказанно лупить по боевым порядкам нашей малочисленной мотопехоты. И вдобавок противник с противоположного берега начал сильный артобстрел, а с воздуха непрерывно била его авиация.

У нас осталось всего 14 танков, и единственное, что можно было еще делать, — это засесть в засаду и оттуда вести танковый огонь. Мы с И. Н. Бойко от сильного артобстрела укрылись под пролетом небольшого моста через шоссейную дорогу.

В полдень под мост к нам пробрался командир нашего корпуса генерал И. Ф. Дремов. Мы едва узнали его, перепачканного в глине. Измученный, взмокший, Иван Федорович повалился прямо на землю, раскинув в стороны руки и ноги.

Отдышавшись, сказал:

— Ну так что у вас тут?

Стараясь перекричать грохот разрывов, я доложил ему обстановку.

— Ничего себе нашли тихое местечко, — пробурчал И. Ф. Дремов. — А что все-таки думаете делать?

— Думаем, что с наступлением вечера надо отвести отсюда остатки бригад, а то от них ничего не останется.

— «Отвести», «отвести», — передразнил меня Дремов. — Поди скажи это командарму. Требует, чтоб я сбросил противника на тот берег. А чем я его сброшу? Ну скажи мне, чем?

— Начальству виднее, — не удержался я.

— Виднее, — неопределенно отвечал Иван Федорович. — Вон вслед за мной ползут к вам по-пластунски армейский прокурор и председатель трибунала. Если доползут, будут вести расследование, почему вы с Бойко не обеспечили выполнение приказа. А за невыполнение приказа в боевой обстановке небось сами знаете, что полагается.

— Это нам-то полагается?! — вскипел И. Н. Бойко. — Нам?! Да я этих прокуроров!

— Успокойся, Иван Никифорович. Во-первых, они к нам не доползут по такой «безопасной» дороге. А во-вторых, это Катуков хочет на всякий случай нас подзадорить на ратный подвиг, — обиженно закончил я.

Дремов уловил мою обиду.

— Если вас судить, то и меня заодно. Чепуха все это, давайте лучше поглядим, что тут у вас творится.

Мы перебежали из-под моста метров на десять в, дорожный кювет. Рядом легла пулеметная очередь. Дремов упал, схватившись за грудь.

— Вы ранены, Иван Федорович?!

Посмотрели: две пули в грудь, одна в левую руку.

— Ай-ай-ай, Иван Федорович, ну зачем комкору лезть самому в такую перепалку?

Кое-как перевязали его, опять оттащили под мост, уложили там. Дремов хотел было подняться, но куда там!

Спустя час или два под мостом появились двое, с головы до ног измазанные землей. Мы с трудом признали армейского прокурора и председателя трибунала.

— Судить нас прибыли?! — грозно встретил их И. Н. Бойко.

— Вас обоих не судить нужно, а к наградам представлять, — устало ответил прокурор. — Обстановка — сама достаточный материал для выводов следствия. Лучше дайте нам по глотку чего-нибудь и покажите, как выбраться восвояси.

Такова была моя вторая встреча со служителями армейской Фемиды, которые на этот раз не поспешили с санкциями прежде выводов и выводы сделали на основании собственного опыта, почерпнутого под свист пуль и вой снарядов.

Хочу сказать, что и вспомогательные службы наших Вооруженных сил — и административная, и юридическая, и интендантская, и медицинская — только ведь формально второй эшелон. В действительности они в строю, в первой шеренге, на переднем крае, разделяя равно тяжкую судьбу фронтовиков в пороховом дыму атак.

Очень часто слышим, что современные танковые войска — потомки славной конницы: те и другие для придания бою и операции большего размаха и темпа.

Это истина, и возражать против нее не приходится. Все помнят неоценимую роль красной конницы в Гражданскую войну.

Конница тоже предназначалась для развития успеха прорыва. Но она это осуществляла на глубину в 50–100 километров, а современные бронетанковые силы, взаимодействуя с другими родами войск, углубляют прорыв на многократно большее расстояние, чем это было во времена конницы, значительно отрываясь, таким образом, от главных сил наступающих войск.

В войнах прошлого конница, свободно маневрируя, почти не подвергалась ударам с воздуха. Танки же ныне действуют при постоянной воздушной угрозе. Действуя в оперативной глубине, конница нуждалась в подвозе только боеприпасов, продовольствие и фураж она добывала из местных ресурсов. Танки же привязаны, как пуповиной, к своим базам снабжения. Причем горючее, боеприпасы, запасные части надо иметь в колоссальных количествах, и поэтому нужно множество транспорта для доставки этого в действующие войска.

Все это я вспоминаю для того, чтобы с сердечной признательностью отметить великую роль так называемой тыловой службы нашей армии в годы Великой Отечественной. Строевые командиры танковых и механизированных частей, мы искренне восхищались поистине героической работой тыловиков по организации снабжения в доставке боеприпасов и продовольствия нашим частям, когда мы далеко уходили в глубь обороны противника.

Причем все это осуществлялось ведь в условиях бездорожья или разрушенных путей сообщения, под авиационной бомбежкой врага, а подчас преодолевая сопротивления его наземных войск.

А ремонт техники в боевых условиях — когда тыловики организовывали непосредственно в районе сражений целые ремонтные заводы!

А наши славные медики — сколько жизней они спасли, сколько воинов вернули в строй, сохранив для армии ту самую «живую силу» — людей!

Ни одна армия в современной войне не сможет просуществовать, не то что уж добиться победы, без хорошо налаженной службы тыла. Не случайно, что уже в первые годы Великой Отечественной в Советских Вооруженных Силах появилась должность члена Военного совета фронта и армии по тылу. Такая же должность — начальник тыла — была введена во всех войсковых частях.

Не случайно, что работа тыловых подразделений была в центре внимания командования и политорганов.

Высокой оценкой работы тыла Красной Армии прозвучали слова приказа министра Вооруженных Сил СССР после окончания Великой Отечественной (№ 38 от 25 августа 1946 года):

«В Великой Отечественной войне личный состав органов тыла — интенданты, медицинские работники, автомобилисты, дорожники, работники военных сообщений, службы снабжения горючим и ветеринары успешно справились с поставленными перед ними задачами по обеспечению фронта.

Личный состав органов тыла достойно выполнил свой долг перед Родиной».

Танкисты и мотопехота вплоть до самой ночи не дали противнику продвинуться ни на шаг. С наступлением темноты мы отправили в тыл раненого комкора, с ним вместе уехали и наши юристы.

В День Победы в 1971 году получил я неожиданно письмо. Вот оно.

«…Пишет вам бывший командир танкового взвода танкового полка вашей бригады младший лейтенант И. П. Логвиненко. Возможно, вы меня не помните, но есть эпизоды, которые в памяти людей восстанавливают прошлое. Хочу напомнить эпизод, имевший место в районе Обертина Станиславской области.

Это было в середине апреля 1944 года. Наши войска вели тяжелые оборонительные бои недалеко от Днестра…»

Верно. Там очень тяжко приходилось нам. Тогда, после ранения комкора И. Ф. Дремова, 20-я механизированная и 64-я танковая гвардейские бригады под покровом темноты были отведены южнее, населенного пункта Нижней и поспешно перешли к обороне. С рассветом противник возобновил свое наступление, на некоторых участках ему удалось неглубоко вклиниться в нашу оборону. Отдельные его группы просачивались в наши тылы, оседали в населенных пунктах. Так случилось и на небольшом хуторке, который отбили две роты вражеских автоматчиков у мотострелков батальона капитана Калмыкова.

«…По приказанию командира нашего танкового полка я с двумя танками прибыл в ваше распоряжение. Вы стояли на бугре в черной бурке и шапке-ушанке. Когда я представился, вы спросили: „Сколько танков привели?“ Я ответил: „Два“. Вы сказали: „О, это большая сила!“»

Помню. На выручку мотострелкам капитана Калмыкова был послан танковый взвод, которым командовал совсем еще юный, с комсомольским значком, молодцеватого вида младший лейтенант.

«…Вы сказали: „Посмотрите на север. Видите небольшой хутор, семь-восемь домов? На хуторе немцы, около батальона. Танков противника на хуторе нет. За хутором обороняется мотострелковый батальон капитана Калмыкова. Вам нужно разбить хутор, уничтожить противника и действовать совместно с капитаном Калмыковым. За вашими действиями буду наблюдать отсюда“.

О действиях моего взвода на следующий день я доносил вам…»

Как же, помню. Отлично помню его донесение. Кажется, оно даже где-то хранится у меня… Вот оно:

«КОМАНДИРУ 20-й ГВАРДЕЙСКОЙ МЕХБРИГАДЫ

ПОЛКОВНИКУ БАБАДЖАНЯНУ А. Х.

ДОНЕСЕНИЕ

Докладываю, что к концу дня 13 апреля взводом достиг места боя. С ходу атаковал хутор, все дома, где засели автоматчики противника, огнем и гусеницами уничтожил. На хуторе много трупов солдат и офицеров противника.

Этой ночью отыскал командира мотострелкового батальона гвардии капитана Калмыкова и перешел в его подчинение.

Ваше приказание выполнено.

(Командир танкового взвода танкового полка) (гвардии младший лейтенант ЛОГВИНЕНКО.) (14. IV.44 года».)

Потому и сберег я это донесение, что танки Логвиненко действовали не просто геройски. Они действовали артистически. В коротком бою восемь его танкистов уничтожили до двух рот вражеской пехоты.

«…О действиях моего взвода на следующий день я доносил вам. Но в донесении я не стал писать о судьбе второго танка моего взвода.

Когда мы подошли к хутору, из одного дома в другой начались перебежки немцев. Я понял, что немцы, увидев нас, хотят укрыться в танконедоступных местах. Не теряя времени, оба танка на больших скоростях ворвались в хутор, на ходу из орудий и пулеметов стали уничтожать бегущих немцев.

Из одного дома в упор фаустпатроном был подбит наш танк. Тогда я решил действовать одним — давить дома гусеницами, расстреливать из пушки.

После боя противник оставил 108 трупов, только в одной хате было их 27…

Увидев наши танки, Калмыков и его люди воспрянули духом. Нам стало веселее, когда к нам прибыла рота ПТР в составе 16 человек… Утром к нам приехал ваш заместитель и передал вашу благодарность за работу на хуторе…

(С уважением к вам офицер запаса,) (ныне шахтер, ЛОГВИНЕНКО) (7 мая 1971 года».)

В последующих боях погиб и второй танк из взвода Логвиненко, погибли многие из членов его экипажа. Судьба оказалась милостивой к самому герою. Он невредим — ветеран и герой тех грозных битв, он жив — танкист и шахтер…

Танкист и шахтер. Какое удивительно емкое сочетание слов — другие слова здесь уже не нужны…

На Буковине шли не смолкающие ни днем ни ночью бои. 1-й танковой армии, потерявшей в боях много техники, разбросанной по широкому фронту, было уже тяжело сдерживать отчаянный натиск врага, стремившегося вырваться на оперативный простор.

В середине апреля стало прибывать пополнение — маршевые танковые роты, 399-й гвардейский тяжелый самоходный артиллерийский полк, 72-й танковый полк, на вооружении которого были танки ИС-2 со 122-миллиметровыми пушками. Эти части сыграли решающую роль в отражении контрударов врага — противник сворачивался в колонны, отступал на север.

Но, отступая, огрызался, и требовалась полная мобилизация сил всех участников борьбы с ним — от военачальников самого высшего звена до рядового солдата.

Как сейчас помню, было это 18 апреля 1944 года, севернее населенного пункта Герасимово. С небольшой высотки мы с бригадным разведчиком капитаном В. С. Бобровым и телефонистом сержантом Н. И. Васиным вели наблюдение за полем боя. Неожиданно прямо на нас выползли три немецких танка.

Что делать? Защищаться нечем — наши далеко. Бежать? Догонят, раздавят, подстрелят, как куропаток. «За мной! — крикнул я. — Укрыться за обратным скатом!»

В складках обратной стороны высотки мы укрылись от стрельбы немецких танкистов, которые нас заметили, но их отвлекло какое-то движение в рядом расположенной деревушке, и они двинулись к ней.

С другой стороны мимо нас к этой деревне мчался грузовик с прицепленной 76-миллиметровой пушкой.

— Стой! Куда лезете! Стой!

Из кабины показалось лицо совсем молодого лейтенанта.

— Следуем из ремонта в артполк, товарищ полковник!

— А где же ваш полк?

— Очевидно, там, где стреляют. Где же иначе быть артиллерийскому полку?

— Это правильно. Но нельзя же стремглав мчаться прямо на убой — впереди три немецких танка.

— Где они, товарищ полковник? — спросил, словно обрадовался, лейтенант.

— Чуть подниметесь на гребень — они тут как тут…

— Вперед! — скомандовал лейтенант водителю, и машина рванулась.

— Стой! Стой!

Но машина уже мчалась вперед.

— Убьют же молокососа! — в сердцах вскричал я, выругав себя, что не смог удержать этого отчаянного мальчишку.

— М-да, — только и произнес Бобров. — Убьют как пить дать…

Мы побежали к гребню высотки. Машина с орудием была уже там. Немецкие танки, увлеченные деревней, не сразу заметили машину. Она на полном ходу развернулась, лейтенант стал наводить пушку, шофер помогал ему заряжать.

Почти в упор, словно на полигоне, они поразили все три танка подряд. Причем после каждого выстрела лейтенант отрывался от прицела и взглядом как бы проверял, хорошо ли поразил цель его снаряд. Не удовлетворившись совершенно точными тремя попаданиями, он для надежности всадил в танки еще по снаряду.

Затем они с шофером снова уселись в машину, лихо подрулили к нам, ошеломленным этим зрелищем. Лейтенант выпрыгнул из кабины, вскинул руку к козырьку.

— Товарищ полковник, ваше задание выполнено — три танка противника орудийным расчетом уничтожены!

— Я такого задания вам не давал, — ответил я, крепко обнял обоих и расцеловал.

Память редко подводит меня, но не могу сейчас никак вспомнить фамилий этих смельчаков. Тогда я доложил по команде об их подвиге и надеюсь, что он был по достоинству оценен командованием.

Где вы сейчас, отважные герои? Тогда вам обоим было лет по девятнадцать. Почему-то верится, что пощадила вас война, вы живы и трудитесь на благо Отчизны, за которую готовы были самоотверженно сложить свои буйные головы.

С подходом стрелковых соединений 18-й и 38-й армий, появлением в небе «воздушных танков» Ил-2 положение на этом участке фронта постепенно стабилизовалось. 1-я танковая армия была выведена во второй эшелон фронта.

Весеннее наступление 1944 года привело к огромным военно-политическим успехам. Но, пожалуй, самым значительным был выход Советских Вооруженных Сил на западную государственную границу Родины. Тысячу дней и ночей ждал этого советский народ. И вот свершилось. Полосатый пограничный столб с гербом Союза Советских Социалистических Республик водружен на свое законное место. Водружен советскими воинами, сдвинувшими на минуту свои винтовки за спину, чтобы вкопать его поглубже.

Но миновал торжественный момент, а до победы еще путь. Он лежит по землям соседних стран, временно попавших под ярмо оккупантов. И чтоб достигнуть полной победы над германским фашизмом, надо пройти по этим землям, принести им освобождение, подарить им возможность разделить с советским народом радость победы над заклятым врагом человечества.

И снова солдаты шагают вперед, на запад. И снова неостановимо идут вперед танки, устремляются в небо боевые эскадрильи.

В бессильной ярости фюрер готов задушить своего клеврета, доносившего ему о русских резервах: «Вы осмеливаетесь заявлять мне, что я проигрываю мою войну?!»

Но он проигрывал. Ветер развевал победные красные стяги над Николаевом и Одессой, над Севастополем и Керчью… И не помогали уже ни пропагандистские трюки Геббельса, ни самолеты-снаряды «Фау-1», ни ракеты «Фау-2», ни медлительность союзников с открытием второго фронта. Тень виселицы, надо думать, уже являлась во сне ближайшим сподвижникам фюрера…

Примечания:

3

Горные летние пастбища.

30

Цит. по: Военно-исторический журнал. 1965. № 1. С. 83.

31

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 11. С. 551.

32

Цит. по: Военно-исторический журнал. 1961. № 4. С. 84.

33

Цит. по: «Совершенно секретно! Только для командования». М., 1967. С. 523.

34

Там же. С. 521.

35

Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. С. 543–544.