Писатели о рабочем классе

— Такой терминологии нет нигде в определении поэзии. Я употребляю. Говорят: гражданская поэзия. Но это не выражает суть. Это во Франции, в буржуазной республике. А есть социально-классово-политические поэты, так, по-моему. Мне очень понравилось ваше стихотворение о памятнике в Берлине. Очень сильные, патриотические стихи! В конце книжечки есть стихотворение завещательное.

Такие стихотворения именно социально-политического характера. Я бы сказал еще, экологические. Я не специалист по литературе, тем более по поэзии, я заранее вам это говорю, но кое-что читал. Некоторые поэты очень увлекаются природой, девяносто девять процентов — о природе, и один — оценка человеку. А у вас — соединение природы и общественности, что ли. Человековедение.

— Я видел много интересных людей. Мне авиация многое дала. Летчики — удивительный народ.

— Но если уж быть критиком в поэзии, — замечает Каганович, — то можно кое-что посоветовать. Я считаю, что у нас очень мало поэзии о рабочем классе. О крестьянстве еще есть, а о рабочем классе очень мало. То ли потому, что машина с романтикой мало вяжется, то ли потому, что просто недоперло. Девятьсот пятый год. Героизм рабочего класса пятого года. У нас и прозы сильной нет на эту тему. Если строго говорить, то, кроме «Матери» Горького, ну, еще…

— Кочетов, «Журбины»…

— «Журбины» о рабочем классе, да. Но его смазали сильно, Кочетова. И до сих пор не вспоминают, а, между тем, это единственный хороший роман о революционном рабочем классе.

— А я вам скажу, почему не вспоминают: он сталинист был.

— Я с ним познакомился у Охлопкова в театре, — говорит Каганович.

— Он с женой был, — добавляет; Мая Лазаревна.

— Кое-что еще есть, — говорит Каганович, — а между тем, до революции искали и всегда находили. Был писатель Бибик, не большевик, но социал-демократ. «К широкой дороге» — его сочинение. Популярный был писатель. Он плехановец, кажется, был. И мы его читали, рабочие ребята, большевики, хотя знали, что Бибик не большевик. И другие были еще. У меня есть список, в библиотеке Ленина я взял — писатели о рабочей жизни. Сделали мне, когда я был у власти. Полный, я его весь прочитал. Много книг было, а сейчас у нас не пишут почему-то.

— Сейчас диктатура крестьянствующих писателей. Кулацкая идеология наружу выходит.

— Жалость к прежней романтике, деревенской. Писатели с именами довольно увлеклись. Я бы лично боялся так формулировать, я, так сказать, более политик, а вы правильно сказали.

— Люди, которые пишут о рабочем классе, или не проявили себя, либо их смазали, как Кочетова.

— Очень плохо, — констатирует Каганович.

— Это отражает общее настроение.

— И даже если взять современную литературу о молодежи, — во-первых, молодежь молодежи рознь, надо дифференцированно брать, — говорит Лазарь Моисеевич. — У нас сто тридцать миллионов членов профсоюзов. Ленин, когда писал о рабочем классе, он дифференцировал: металлургов — отдельно, шахтеров — отдельно. И мы все так привыкли, что в каждой прослойке рабочего класса есть разные элементы, есть мелкобуржуазные элементы. Хоть он и рабочий, а все-таки в нем нечто мелкобуржуазное.

Так вот, о молодежи — больше всего пишут об элементах чужих. Рабочий класс мало освещается. А если освещают его, то все-таки до психологии мало допирают. «Он пришел, он ушел, он взял, он принял. Они увиделись, понравились друг другу, пошли вместе туда-то и туда-то». Не добираются до психологии людей, в чем сила Толстого, Горького, Чехова. У них меньше действия, глаголов, чем психологического изыскания…