Город, который никогда не тонул

Вот уже более ста лет ученым не дает покоя секрет небольшого «отростка» размером около 1800 гектаров — Маячного полуострова. Он и в самом деле на карте напоминает формой аппендикс, готовый к удалению. Но «удалить» его тайну, которую оставил географ I века н. э. Страбон, никак не получается. Страбон написал:

"Если плыть вдоль берега, к югу выдается большой мыс (то есть Гераклейский полуостров), составляющий часть целого Херсонеса (то есть Крыма). На нем расположен город гераклеотов, называемый также Херсонес (букв, полуостров). В этом городе есть святилище Девы, какой-то богини, имя которой носит и находящийся перед городом на расстоянии 100 стадиев (18 километров) мыс, называемый Парфением (Девичьим). Между городом и мысом есть три гавани; затем следует Древний Херсонес, лежащий в развалинах, а за ним бухта с узким входом, возле которой преимущественно устраивали свои разбойничьи притоны тавры, скифское племя, нападавшее на тех, которые спасались в эту бухту; называется она бухтой Символов".

Тут вроде бы все понятно: мыс Парфений — это оконечность Маячного полуострова; три гавани — это нынешние бухты Стрелецкая, Казачья и Камы-шевая; наконец, бухта Символов — безусловно, Балаклава, пиратский притон там был еще во время Троянской войны. Тавры на утлых суденышках неожиданно выскакивали из узкой и незаметной с моря Балаклавской бухты и нападали на шедшие вдоль берега торговые корабли греков. Добро тавры забирали себе, а пленников приносили в жертву истукану богини-девы на мысе Фиолент, где стоял то ли алтарь, то ли подобие храма. По аналогии с собственным мировоззрением греки посчитали эту деву Артемидой. Эта милая охотница была не менее кровожадной, чем тавры, а последние отрубали пленникам головы, насаживали на шест и выставляли перед собственными домами. У кого было больше шестов — тот и вождь. Истукана Артемиды выкрали Орест, Пилад и Ифигения и увезли в Спарту, где ему тоже приносились кровавые жертвы: на его «глазах» секли спартанских юношей перед тем, как записать в воины. Некоторые умирали, остальные — выносливые — отходили.

Чтобы лучше представить размеры описанного Страбоном района, скажем, что от Фиолента до Маячного полуострова можно дойти часа за два с половиной, а от Маячного полуострова до Херсонеса — за три.

До начала каких-либо археологических исследований это место знаменитого географа трактовалось так: сначала греческие переселенцы высадились на Маячном полуострове, а спустя какое-то время увидели, что рядом (возле Карантинной бухты) есть более удобное место для постройки города, и переселились туда. Там-то и возник классический Херсонес, остатки которого можно видеть и сейчас, а Старый Херсонес оказался заброшенным, и его либо растащили на камень, либо он сам со временем рухнул, подмытый морем.

В сороковых годах XJX века лейтенант флота Барятинский попытался раскопать в устье Казачьей бухты маленький (и единственный) остров. Из «Жизни» римского папы Климента, сосланного Траяном в Херсонес и принявшего здесь мученическую смерть, было известно, что на этот остров за мощами святого Климента в средневековье приезжал некий философ Константин. Барятинский нашел мраморную плиту с крестом и монеты Романа I (X век н. э.). Он же установил, что на островке располагался византийский монастырь, что полы в помещениях были каменные, а в монастырском храме состояли из небольших мраморных плиток квадратной формы. Таких он нашел три. Столь скудный материал Барятинского, видимо, не устроил, и на острове он в археолога играть перестал. Через сорок лет о его играх вспомнил военный инженер и известный крымовед А. Бертье-Делагард в связи с другим фрагментом у Страбона, где упоминалась древняя линия оборонительных стен:

"На расстоянии около 15 стадиев (2,7 километра) от стены херсонесцев есть мыс, образующий залив порядочной величины, направляющийся к городу. Выше его лежит морское болото с солеварней. Здесь был и порт Ктенунт (букв, гребень, расческа). Для того, чтобы бороться со скифами, царские полководцы во время осады поставили на упомянутом мысе гарнизон, оградивши это место стеной, и засыпали вход в залив до самого города, так что можно было без затруднения переправляться сухим путем, и из двух городов сделали как бы один. С этих пор они легче отражали скифов. Когда же последние напали и на укрепление перешейка при Ктенунте и стали заваливать ров тростником, то царские солдаты ночью сжигали часть плотины, выстроенную днем, и таким образом сопротивлялись до тех пор, пока не победили".

События, о которых пишет Страбон, по всей вероятности, относятся к концу II века до н. э. и связаны с мощной агрессией скифов на Херсонес. Последнему пришлось обратиться за помощью к понтийскому парю Митридату VI Евпатору. В Херсонес прибыл полководец Диофант и наголову разбил скифов, он даже захватил оба их города Неаполь и Ха-беи. Благодарные херсонесцы издали декрет в честь Диофанта, и декрет этот дошел до нас. Правда, никакой Ктенунт там не упомянут, равно как и описанные Страбоном события, но ведь херсонесцам тогда пришлось обороняться, а декрет прославляет победы понтийского полководца.

Так рассуждал А. Бертье-Делагард, и вот что можно прочитать в отчете из архива Херсонесского музея:

"В июне нынешнего года А. Бертье-Делагард указал на единственное, по его мнению, место, где, на основании чисто стратегических соображений, могла находиться "стена Страбона", а именно, на узкий перешеек, около 800 метров между верховьем Казачьей бухты и противоположным крутым берегом моря. Здесь, на гребне перешейка, на всем почти протяжении тянется низкий, едва приметный вал с круглыми возвышениями, в которых можно было предполагать остатки башен. От этого всего, на расстоянии около 170 метров (на самом деле 210 метров) по направлению к Херсонесскому маяку видны следы второго вала, параллельного первому, с возвышениями в 8 местах. С возвышенного места второго вала открывается обширный горизонт, и каждый, насколько бы он ни был профаном в военном Деле, получает ясное представление о важном, в смысле обороны, значении этого пункта, так как стена, протяжением менее версты, совершенно обеспечивала от внешних врагов обширное земельное пространство в 850 000 квадратных сажен, окруженное с остальных сторон морем. Непосредственное соседство соляного озера, о котором также упоминает Страбон, придает еще более вероятия предположениям А. Бертье-Делагарда, и 25 июня 1890 года было приступлено к археологическому исследованию этой местности, включая насыпной островок в Казачьей бухте. Последний сооружен для того, чтобы вывести здесь к морю один из флангов оборонительной стены, на который всегда обращали особое внимание, упирая в какие-нибудь естественные преграды".

Раскопки оправдали самые смелые и неожиданные предположения и задали еще больше загадок. Оказалось, что поперек перешейка сооружены две оборонительные стены. Внешняя (восточная) стена, обращенная в сторону Гераклейского полуострова, имела толщину 2,75 метра, внутренняя (западная) — 1,6 метра. Стены были сложены кое-как, почти по-скифски: из разнокалиберных плит известняка. Кладка была на глиняном растворе — самая дешевая. Это разительно отличало ее от всех оборонительных стен Херсонеса, где квадровые плиты подогнаны с точностью до 2–3 миллиметров. Судя по толщине, стены не могли быть выше 4–5 метров.

Не вызывало сомнений, что оборонительная система направлена в сторону Гераклейского полуострова, и это было совершенно логично. Но зачем понадобилась вторая, менее толстая, стена, обращенная в сторону Маячного полуострова? А. Бертье-Делагард ответил — "на всякий случай". Другие исследователи дали еще более нелепые ответы, обошедшиеся в большие деньги и жестокую мистификацию. Но об этом позже. (Сейчас уже никто не сомневается, что западная стена была построена для защиты против тавров, которые на лодках могли добираться до Маячного полуострова, грабить и убивать греков.) Стены были защищены 14-ю башнями, которые в среднем имели размеры 6x9 метров. Раскопали пять из них. В башнях нашли: медные наконечники стрел, метательные камни для пращи, половину каменного молотка, железный нож с костяной ручкой, точильные бруски, медные монеты эллинистического времени, кувшинчик с изображением на ручке мужской безбородой головы, пирамидальные и круглые грузила, массу обломков простой и чернолаковой посуды. Весь этот материал укладывался в период от первой половины IV века до н. э. до середины II века до н. э. и последней датой почти указывал на время скифского нашествия на Херсонес. Но как быть с первой? Если исследуемый Херсонес — старый, то в нем должны быть материалы, по крайней мере, первой половины V века до н. э., ведь известно, что «новый» Херсонес у Карантина основан в 422 году до н. э., а таких материалов нет. Да и города между стенами «старого» Херсонеса не нашли. На площади 18 гектаров проглядывались лишь какие-то отдельные строения вразброс, даже не соединенные улицами. Большинство из них было пристроено к оборонительным стенам (экономия одной стены дома). К тому же возле одной из башен обнаружили небольшое строение прямоугольной формы, перегороженное стенкой на две части: узкий пронаос и почти квадратную целлу. В стене строения нашлась нижняя часть каннелированной колонны, вделанной в профилированную базу. Перед ней стоял жертвенник из камней, перекрытый плитой со следами нескольких букв, которые удалось прочитать как DINUSI — посвящение Дионису, богу виноделия. Храм Диониса в городе — вещь, прямо скажем, не экстраординарная, но все-таки место ему на селе.

Но, может быть Старый Херсонес занимал территорию самого Маячного полуострова? Вся площадь его была покрыта многочисленными холмиками и ясными следами параллельных и перпендикулярных стен. В 1910 году бескорыстный энтузиаст отставной майор Н. Печенкин раскопал пять таких холмиков и повсюду обнаружил жилые комплексы IV–II веков до н. э. Сделал он и несколько разрезов древних дорог, окаймленных с обеих сторон каменными стенами, и составил общий план полуострова. Получилось, что вся территория разбита на квадратные (большей частью) участки размером 420 х 420 метров, а внутри на квадраты со стороной 210 метров. Большинство таких квадратов имело жилые постройки, в которых нетрудно было распознать античные усадьбы замкнутого плана: большой двор, который окружали хозяйственные и жилые постройки. Сам квадрат, вне всякого сомнения, являлся земельным наделом: внутри он тоже делился на участки, отведенные под сад, огород, поле и виноградник. Многочисленные каменные межевые стены появились из-за того, что при строительстве садово-виноградного плантажа высвободилось такое количество, что его пришлось сложить в стены. Всего Н. Печенкин насчитал около 100 усадеб, из чего следовало, что с наделов Маячного полуострова кормилось около ста семей херсонеситов. Такое число домовладельцев скорее подошло бы мелкому колхозу. Да и как они сумели провести столь масштабные мелиоративные работы? Кто строил оборонительные стены, а самое главное — кто их собирался защищать? И сам смысл постройки города между стен. Рассуждая здраво, зачем человеку строить дачу в пятистах метрах от городской квартиры?

Но, может быть, Страбон, проплывая мимо Маячного полуострова, принял руины усадеб и межевых стен за древний город, да так и написал, толком не разобравшись? Сомнительно. Труд Страбона именно потому и дошел до нас, что великий географ отличался чрезвычайной скрупулезностью: он специально ездил по свету, чтобы самому посмотреть, во всем разобраться, всех расспросить, и тогда уж брался за стило.

Примерно так и рассуждал будущий академик И. Бороздин. Раз между оборонительных стен города нет, а быть он должен, значит, искать его надо не на перешейке между Маячным и Гераклейским полуостровами, а на дальней оконечности Маячного, там, где теперь маяк. Поскольку на земной поверхности отчетливых следов города не наблюдалось, И. Бороздин решил, что город либо рухнул в море, либо был затоплен морем. Опыт в проведении подводных работ у исследователя был: он уже искал в Балаклавской бухте "Черного принца" (трюмы которого набиты золотом), но нашел лишь какое-то чугунное чудовище времен Первой мировой войны.

Все-таки для очистки совести И. Бороздин решил провести раскопки жилого комплекса, наиболее близкого (около 300 метров) к маяку. Этот комплекс состоял из шести помещений. Только два из них с некоторой неопределенностью можно отнести к жилым, остальные, вне всякого сомнения, — хозяйственного назначения. По материалам комплекс датировали от 380 до 110 года до н. э. Но и этот факт (сельская усадьба чуть ли не в черте предполагаемого города) не остановил И. Бороздина, и в 1931 году он полез в море. Надо отдать должное исследователю: место, где он собирался искать город — практически не знает, что такое штиль, потому что Маячный полуостров клином врезается между Черным морем и Инкерманом. Там даже купаться опасно. А И. Бороздин не только «нашел» город, он даже снял об этом первый в отечественной истории подводный фильм. Поскольку показать в книге фильм невозможно (да и вряд ли он сохранился), дадим слово самому И. Бороздину:

"Весь город окружен толстой, в 4 м толщиной, прекрасно построенной оборонительной стеной, снабженной круглыми башнями в среднем 6–8 метров. Почти все стены сложены из больших каменных массивов, такова же кладка и башен. Все это довольно хорошо зафиксировано кинематографическим аппаратом.

Центральная площадь оказалась немощеной скалистой площадкой, поднятой приблизительно на метр над поверхностью дна. Она похожа на Пникс — место народных собраний в Афинах. Любопытно далее, что возле этого возвышения водолазы констатировали два небольших подземелья, несомненно, искусетвенного происхождения. Почти все хрупкие стенки, стоящие параллельно берегу, разрушены морским прибоем, но все стенки, идущие от берега в море, довольно хорошо и полно сохранились. Можно с уверенностью сказать, что город имел, по крайней мере, две улицы, пересекающиеся под прямым углом возле центральной площади.

Судя по обнаруженной кладке боевой стены, башен и стен отдельных домов, мы не должны основание города относить далеко за пределы IV века до н. э. Правда, то обстоятельство, что город обнесен боевой стеной, в то время как имеется двойная линия обороны всего полуострова, говорит за более раннее сооружение города, чем заселение всего района. Именно город, будучи построен раньше, впоследствии заселил район, подчинив его себе политически и экономически. Морские работы дали нам ряд мелких предметов на дне: это — сильно обкатанные морем красноглиняные черепки амфор и куски белого мрамора. Дата подводного города должна быть (!) та же, что и сухопутного жилого комплекса: IV–II века до н. э., ни до, ни позже здесь мы не видим никакой культурной жизни, ни греческой, ни местной. Судя по прямолинейности улиц, архитектонике построения всего целого, мы должны наш подводный город считать произведением древних греков эпохи эллинизма".

Мне не удалось выяснить, кто и когда убедил И. Бороздина, что города в районе маяка нет, а есть игра морской стихии, встречаемая повсеместно, где разрушаются скальные породы, что он принимал желаемые стены и площади за действительные нагромождения камней. Вероятно, сами же водолазы. Но И. Бороздин уже опубликовал свои материалы (теперь, правда, это очень большая редкость).

Дальнейшие исследования на Маячном полуострове велись очень вяло, так как территория была «оккупирована» военными и закрыта для простого народа. Ее (как и Балаклаву) даже на карты не наносили.

И все-таки, почему Страбон назвал это место Древним Херсонесом, если археологически он моложе Херсонеса у Карантина и вовсе не город? По логике событий, всем известный Херсонес должен быть Новым. То есть сначала греческие поселенцы построили город на Маячном полуострове, а потом вследствие каких-то причин оставили его и построили другой, нам известный.

Собственно, такой ход событий естественен для древних греков. У того же Страбона можно насчитать, по крайней мере, еще 25 мест, где имеется подобное противопоставление "старый город — новый город". Среди них такие известные, как Локры Эпизефирские, Платеи, Фарсал, Проконнес, Илион, Смирна, Милет, Клазомены, Астипалея, Карфаген… Основными причинами перенесения полисного центра были: насильственное или вынужденное переселение граждан; разрушение старого города; переселение в более удобное для обороны место; переселение, связанное с ростом границ государства; переселение из-за прибытия новой группы колонистов и невозможности вместить всех в старых стенах. К этому можно добавить, что новые города основывались вблизи старых, иногда менялось название, старые и новые города могли существовать одновременно.

Но анализ этих же мест приводит к выводу: Страбон не допускает даже мысли, что древний город мог быть основан позже нового (пусть даже какой-то из этих городов лежит в развалинах), а чаще прямо указывает на первоначальное заселение древнего города. С точки зрения здравого смысла, со Страбоном трудно поспорить. Меня, например, давно удивляют исследователи Новгорода своими поисками Старгорода. Представим следующую картину. Люди основывают город, и кто-то говорит: давайте назовем его Старгород. Почему? — Потому что лет через двести наши потомки ниже по реке заложат другой город. И как же им его называть? А так у них будет предлог назвать его Новгород.

Следовательно, название Старгород может возникнуть только тогда, когда этот Старгород перестанет существовать. Если же оба города существуют одновременно, то названия у них будут разные или по схеме "город — новый город". Применительно к конкретной ситуации Херсонес на Маячном полуострове должен называться Херсонес, а Херсонес у Карантинной бухты — Новый Херсонес. Но у нас-то все наоборот. Попробуем разобраться.

Маячный полуостров является составной частью Гераклейского, который гораздо больше (в двадцать с лишним раз). Гераклейский полуостров греки тоже размежевали на наделы, причем провели те же самые мелиоративные работы. Но сделали это как минимум на 25 лет позднее и, вероятно, в несколько этапов. В IV–IЦ веках до н. э. Гераклейский полуостров представлял собой удивительное зрелище: все пространство было покрыто сетью параллельных и перпендикулярных стен высотой 1.5 метра и толщиной 1 метр. Стены эти окружали наделы херсонеситов (тех, что жили у Карантина). Внутри наделов стояли усадьбы, большинство из которых были укреплены мощными башнями-пиргами. Взять такую башню можно было только измором, или, как упоминал Страбон, обложив деревом, сжечь. (Недавно, пытаясь восстановить хотя бы частично одну из башен, археологам пришлось вызывать подъемный кран: своими силами они не обошлись.) Складывалось впечатление, что весь Гераклейский полуостров представлял собой каменный мешок, специально построенный для того, чтобы скифская конница оказалась в нем бессильной. Хотя на самом деле херсонеситы просто убили двух зайцев: во-первых, защитили себя от скифов; во-вторых, нашли применение вырубленной скальной породе, избыток которой и сейчас заметен. Все эти данные позволили представить следующую картину действий греков в Юго-Западном Крыму.

В 422 году колонисты высадились у Карантинной бухты, где и возник Херсонес. По всей видимости, они не могли пахать землю и растить виноград прямо за городом: силы их были ограничены, а тавры (хоть по силе и не скифы) новых соседей не жаловали, да и закон гостеприимства им был неизвестен. Возможно, по ночам они даже воровали с огородов. Что было делать херсонеситам? Они выбрали расположенный в 12 километрах Маячный полуостров, разделили его на наделы и отгородили от внешнего мира стеной. Но этого оказалось мало, ведь тавры могли напасть на них с моря. Поэтому потребовалась еще одна стена, чтобы в случае нападения можно было отсидеться между стенами. Защитив себя со всех сторон, херсонеситы размежевали полуостров и спокойно занялись сельским хозяйством. Через 25–50 лет они почувствовали себя настолько сильными, что размежевали и весь Гераклейский полуостров. К тому времени граждан было не менее тысячи, а во время сельскохозяйственного освоения Маячного полуострова их число не превышало 400 (по числу наделов). Тем не менее, живя во враждебном варварском окружении, надо быть готовым ко всему, в том числе и к внезапному нападению отрядов скифов или тавров. Именно поэтому и были сохранены стены на перешейке Маячного полуострова. Ведь в случае такого набега спасаться гражданскому населению с дальних наделов Гераклейского полуострова предстояло за 12 километров, где стоял Херсонес у Карантина. Понятно, что подобное не реально. Гораздо проще было временно укрыться между стен на перешейке и подождать корабля из Херсонеса.

Итак, основное более-менее ясно, но почему все-таки дотошный Страбон назвал первую хору колонистов Древним Херсонесом? Оказалось, за ответом далеко ходить не надо, достаточно открыть «Политику» Аристотеля и прочитать, что первоначальный надел колониста при дальнейшем росте сельскохозяйственной округи получал наименование "старого надела", чтобы отделить его от полученных позднее и подчеркнуть особые права потомка основателей, у которого, по сравнению с прибывшими уже после основания полиса переселенцами, всегда оказывалось на один надел больше. Чаще всего такой первый надел даже продать было нельзя, ибо с потерей земли гражданин лишался политических прав. (Вспомним классический пример Марафонской битвы, когда афиняне послали в бой только собственников земли, хотя последних было очень мало; но афиняне не доверили остальным защищать родину, считая их перекати-полем.)

К этому надо добавить, что Маячный полуостров (достаточно взглянуть на карту) в полном смысле слова представляет собой классический пример такового для урока географии. А полуостров по-древнегречески — Cerstnhsoj. Совместив "старые наделы" и слово «полуостров», уже нетрудно догадаться, почему вся эта местность получила название Древний Херсонес, хотя не являлась городом и была моложе самого Херсонеса…

В 1980-х годах я бродил по Маячному полуострову, остатки стен и усадеб там еще были видны, несмотря на то, что весь полуостров вдоль и поперек был исполосован мелкими траншеями. Это сделали не археологи, а солдаты, ежегодно проводящие здесь учения. В одной из траншей я заметил что-то круглое и зеленое. Так обычно выглядят древние монеты. На какое-то время я возликовал: в таких местах, как сельская округа, люди копают годами, и если находят хоть одну монету, то радуются как дети. Но когда я взял ее в руки и пальцами стер окисел, то меня ждало разочарование: это были пятнадцать копеек 1927 года. И это было все, что осталось от подводного города и от экспедиции И. Бороздина.