В 1944 году начался новый этап операции, известной под названием «Монастырь».

4 апреля в Кремле состоялось очередное заседание Государственного Комитета Обороны (ГКО). В его состав входили все члены Политбюро ЦК ВКП(б), но на это заседание были приглашены только военные. Его, как обычно, вел председатель и Верховный главнокомандующий Иосиф Виссарионович Сталин. За длинным столом просторного кабинета Верховного главнокомандующего расположились нарком государственной безопасности Всеволод Николаевич Меркулов, начальник контрразведки Красной Армии «Смерш» [12] Виктор Семенович Абакумов, начальник Главного разведывательного управления ГРУ Генштаба Красной Армии Федор Федорович Кузнецов и начальник 4-го Диверсионно-разведывательного управления НКГБ Павел Анатольевич Судоплатов.

Перед началом летнего наступления советских войск в Белоруссии Сталин был озабочен продолжением операции «Монастырь», которая позволила бы ввести в заблуждение противника и оказать помощь частям Красной Армии. Сталин предложил посмотреть на радиоигру с немецким командованием с точки зрения достижения стратегических целей на заключительном этапе Великой Отечественной войны. Раскуривая трубку и медленно шагая по ковровой дорожке, Иосиф Виссарионович дошел до конца своего кабинета и еще раз внимательно посмотрел на сидящих за столом.

— У кого есть соображения на этот счет? — спросил он.

— Можно использовать имеющийся канал и подбросить через «Гейне»-«Макса» дезинформацию для немцев о якобы планирующейся наступательной операции на Украине, а не в Белоруссии, — предложил генерал Кузнецов.

Но генерал Судоплатов, ответственный за операцию «Монастырь» и всего за месяц до совещания получивший за ее проведение орден Суворова, молчал. Абакумов же начал доказывать Сталину, что операция «Монастырь» теснее связана с Генштабом, чем с НКГБ.

Назрела необходимость расширить операцию «Монастырь», используя ее в стратегических целях, влияющих на размещение на фронте сил с обеих сторон. План предписывал дезинформировать немецкое командование, создав впечатление, что германские войска, окруженные частями Красной Армии в Белоруссии, способны нарушить советские коммуникации и линии снабжения.

Замысел Сталина состоял в том, чтобы, обманув немцев, заставить их направить основные свои ресурсы на поддержку окруженных войск и на попытки их прорыва. Поставленная Верховным главнокомандующим задача выходила за рамки проводившихся до сих пор информационных мероприятий, поэтому традиционные формы дезинформации не годились. Следовало выяснить действительное положение немецких войск в Белоруссии. Установив, что окруженные немецкие части и группы выходили из леса на Минское шоссе и другие дороги, складывали оружие и ожидали появления Красной Армии, чтобы сдаться в плен, радиоигру с германским командованием решили продолжать. 18 августа 1944 года через московскую радиостанцию все той же легендированной церковно-монархической организации «Престол» противнику было сообщено, что в районе реки Березины в Белоруссии скрывается крупная немецкая воинская часть численностью до 2500 человек, потерявшая связь с командованием, нуждающаяся в продовольствии, медикаментах и боеприпасах.

Так началась операция «Березино» — продолжение радиоигры «Монастырь».

Вернувшись из Кремля на Лубянку, Павел Анатольевич Судоплатов вызвал своего заместителя генерал-майора Эйтингона и участников операции «Монастырь», чтобы сообщить им о решении вождя. Необходимо было выработать план предстоящей операции. Организация нового этапа дезинформационной игры с немцами была возложена на Наума Исааковича Эйтингона[13].

Встретиться с «Гейне» и сообщить ему о продолжении операции предстояло Игорю Александровичу Щорсу, поддерживающему с Алексадром Демьяновым постоянную связь. Оставалось найти на территории Белоруссии место, где будет находиться «затерявшаяся» в нашем тылу немецкая часть. Выбор пал на бывшую партизанскую базу у деревни Глухое на берегу озера Песочное. В Червенский район Минской области вскоре выехала небольшая группа сотрудников 4-го Управления, хорошо знавших эти места по опыту партизанской работы. Михаил Борисович Маклярский, в это время возглавлявший 3-й отдел в 4-м Управлении НКГБ, засел за составление плана операции «Березино». Предстояло тщательно продумать мероприятия по организации ложной базы для якобы действовавшей в нашем тылу немецкой части.

Теперь «Гейне» выходил в эфир как «Александр» (т. е. под своим именем).

Через московскую радиостанцию «Престола» немцам было сообщено, что «Александр» («Гейне» — «Макс») случайно вышел на контакт с попавшей в окружение в Белоруссии воинской частью. Немцев уведомили, как и было решено по плану, что окруженцы испытывают нужду в продовольствии, а главное — в оружии и боеприпасах. Также было сообщено, что продвижение немецкой части затруднено из-за множества раненых. «Александр» в это время находился во Львове. Он получил задание помочь украинским чекистам в борьбе с националистическим подпольем. Из Львова «Александр» направлял немцам подготовленные 5-м спецотделом УНКГБ по Львовской области дезинформационные материалы о положении во Львове и о передвижениях войск по железной дороге, так как здесь располагался крупный железнодорожный узел. В это же время из Москвы от имени «Престола» немцам также периодически направлялись телеграммы. Так что обстановка для новой игры складывалась как нельзя более удачно.

11 августа 1944 года «Александр» телеграфировал: «Сообщаю, что я по-прежнему служу в 5-м запасном полку связи и в настоящее время прикомандирован к 51-му отдельному дорожно-строительному отряду, находящемуся в 100 километрах от Могилева». Спустя некоторое время немцы получили сообщение от «Престола»: «В Москву приехал „Александр“. Его часть сейчас находится в местечке Березино, что в 100 километрах западнее Могилева. „Александр“ рассказывает, что в районе Березино в лесах скрывается крупная германская часть, полк или более, не желающая сдаваться большевикам. „Александр“ беседовал с пленным обер-ефрейтором из этой части, захваченным во время разведки на шоссе, который сообщил ему, что часть намерена пробиваться на запад. Однако в связи с большим количеством раненых (более 150 человек только тяжелораненых) и отсутствием вооружения, боеприпасов и продовольствия ее дальнейшее продвижение невозможно. Немцы в настоящее время скрываются в глубине лесного массива, в одном из оставленных советскими партизанами лагерей. Небольшие группы офицеров и солдат из этой части, по словам пленного, изредка нападают на отдельные автомашины и конные обозы, в основном для захвата продовольствия. Пленный также сообщил „Александру“, что на допросе он ничего о месте нахождения своей части не сказал. Получив эти сведения, он специально добился командировки в Москву, чтобы сообщить об этом вам. „Александр“ считает, что, если вы проявите заинтересованность, он через своих людей в Березино сможет наладить связь с этой частью.

Срок его пребывания в Москве заканчивается 28 августа».

«Престол»

18 августа телеграмма была передана в Берлин. Подлинник заверил Маклярский.

25 августа 1944 года по делу «Монастырь» пришла ответная телеграмма: «Благодарим Вас за Ваши сообщения. Просим Агександра связаться с этой немецкой частью. Мы намерены сбросить для них различный груз. Мы также могли бы дослать радиста, который мог бы оттуда связаться с нашими руководящими органами. Для этого мы должны знать место нахождения этой части, где наш радист может найти ее и где место сброса багажа.

Этой части нужно было бы сообщить о прибытии к ним радиста, чтобы он не был задержан, так как радист придет в обмундировании Красной Армии.

Пароль будет «Ганновер».

Слово «Ганновер» было написано нечетко, в дальнейшем будет использовано чекистами.

События разворачивались стремительно, поэтому уже 20 августа заместитель наркома госбезопасности комиссар 2-го ранга Кобулов красным карандашом поставил свою подпись под планом «мероприятий по организации ложной базы якобы действующей в нашем тылу немецкой воинской части и обеспечению приема груза, курьеров, радистов, которые должны быть направлены немецкой разведкой на данную базу», тем самым план был утвержден высшим руководством НКГБ. Документ гласил:

«Совершенно секретно.

Поделу «Монастырь» было получено очередное сообщение германского Центра о его готовности срочно прислать радиста с радиостанцией и сбросить необходимую помощь для легендируемой нами немецкой воинской части, оперируемой якобы в районе Березино.

В этой связи считаем необходимым провести следующие мероприятия:

1. Командировать в район Березино (БССР) специальную оперативную группу в составе 20 автоматчиков отдельного отряда особого назначения НКГБ СССР под командованием офицера капитана Гусева; в качестве старших оперативных начальников, ответственных за оперативную сторону проведения операции, старшего оперуполномоченого 4-го Управления НКГБ СССР капитана госбезопасности тов. Леонова и старшего оперуполномоченного 4-го Управления НКГБ СССР майора госбезопасности тов. Борисова.

Перед группой поставить следующие задачи: А. Из числа баз, действовавших в свое время в данном районе во время оккупации немцами, партизанских отрядов подобрать подходящее место, где якобы укрывается легендируемая немецкая часть, а также пригодные площадки для приема груза и парашютистов, как и на случай возможного приземления немецких самолетов.

Б. После того как противнику будут сообщены координаты подходящих площадок, оперативная группа принимает меры по обеспечению встреч немецких десантников, в том числе и радистов, приема сброшенных немцами грузов, приземлившихся немецких самолетов и осуществляет другие мероприятия, связанные с проведением данной комбинации.

2. В зависимости от обстоятельств руководителю оперативной группы разрешается, если в этом будет оперативная необходимость, организовать «встречу» прибывшего немецкого радиста или других агентов противника с командованием легендируемой части, а также использовать втемную немецкого радиста (с предварительной санкции НКГБ СССР для осуществления связи с германским разведцентром).

3. Вне зависимости от того, как будет организован «прием» прибывших агентов противника, т. е. будут они сразу арестованы или будет устроена «встреча» с командованием «части», начальник оперативной группы принимает меры по обеспечению гласной или негласной охраны, полностью исключающей какие-либо возможности побега прибывших агентов.

В случае получения указаний Центра об аресте прибывших немецких парашютистов-радистов начальник оперативной группы осуществляет это мероприятие немедленно.

4. Для возможного легендирования наличия в намеченном районе немецкой воинской части, а также на случай необходимости организации встреч втемную с прибывшими немецкими агентами оперативной группе придается для использования военнопленный немецкой армии подполковник Шерхорн, фигурирующий в наших сообщениях противнику как командир легендируемой части, который содержится на базе под соответствующим конвоем. Подполковник в курс дела не вводится и используется исключительно втемную[14], и следующие агенты — немцы, обмундированные в форму германской армии: «Георг» [15], «Вальтер», «Жак». Агенты «Георг», «Вальтер» и «Жак» передаются 4-му Управлению НКГБ СССР для использования в специальных операциях с немцами.

(Справки на этих агентов прилагаются.) [16]

5. Агент «Георг» намечается для осуществления переговоров от имени немецкой воинской части с прибывшими немецкими агентами, если в этом будет соответствующая оперативная необходимость.

6. Для связи с НКГБ СССР в распоряжение начальника оперативной группы выделяются два радиста, а для поддержания регулярной связи с Минском и Могилевом — мотоциклист с мотоциклом.

7. Группа отправляется из Москвы на 2 автомашинах АХФУ НКГБ СССР.

8. Для питания агентуры, радистов и оперативных работников на время нахождения в лесу выделить 10 пайков 1-й категории из фондов 4-го Управления и выдать под отчет начальнику оперативной группы тов. Леонову 10 000 рублей на оперативные расходы.

9. Для маскировочных целей выделить в распоряжение начальника оперативной группы как «НЗ» трофейные продукты германского происхождения.

Начальник 3-го отдела 4-го Управления НКГБ СССР М. Маклярский.

Согласен: начальник 4-го Управления НКГБ СССР комиссар госбезопасности 3-го ранга П. Судоплатов».

Возглавлять комплекс операций «Березино», включая координацию работы с белорусскими чекистами, поручили заместителю П.А. Судоплатова генерал-майору Н.И. Эйтингону. Наум Исаакович (Леонид Александрович) Эйтингон еще в 1921 году поступил на работу в ВЧК по личной рекомендации Ф.Э. Дзержинского, который знал его как члена партии эсеров. В 30-е годы Эйтингон по указанию Сталина руководил операцией по ликвидации Л.Д. Троцкого.

Развивая дальше радиоигру, чекисты разработали в Москве, а Нарком государственной безопасности В.Н. Меркулов утвердил к плану «Березино» следующие дополнительные мероприятия:

« 1. Поскольку немцы продолжают настаивать на посадке самолетов для вывоза раненых, НКГБ СССР намерен инсценировать разгром одной какой-либо группы, тем самым облегчив продвижение остальных групп в западном направлении, и снять вопрос о необходимости посадки самолетов.

2. Сосредоточить боевую группу Шерхорна в двух районах: одну в районе Вильно, другую — в районе Налибекской пущи.

3. Учитывая, что немцы сбрасывают значительное количество парашютистов с заданием организации восстания в Белоруссии, развития антисоветской деятельности, опираясь на националистические элементы, использовать одну из легендируемых групп для легализации перед противником, создать якобы «Белорусский комитет», добиться получения для этого комитета средств, оружия, разведчиков и радистов из числа обучавшихся в немецких разведывательных школах.

4. Учитывая проявленный интерес противника к организации разведывательной работы в тылу Красной Армии, получить путем игры одного крупного разведчика и через него начать дезинформацию немецкого командования.

5. В процессе радиоигры добиваться открытия немецким командованием одного из участков фронта для перехода части Шерхорна и ввести в переход под этим предлогом заранее подготовленное и соответствующим образом экипированное соединение Красной Армии для прорыва немецкого фронта.

6. В целях дезинформации немецкого командования легендировать захват частью Шерхорна в прифронтовой полосе советской штабной машины с документами, среди которых будут обнаружены важные «оперативные планы» советского командования. Прошу Ваших указаний. Меркулов».

В лесу вместе с Н.И. Эйтингоном по указанию Судоплатова находился и начальник 3-го отдела 4-го Управления НКГБ подполковник органов государственной безопасности Михаил Борисович Маклярский, который как начальник отдела через своего старшего оперативного уполномоченного майора И.А. Щорса руководил работой «Гейне». Сам «Гейне» и Щорс находились в Москве и в Белоруссию не выезжали. Михаил Маклярский был инициатором операции «Березино», составлял все планы проведения этой операции, был главным «теоретиком» Диверсионно-разведывательного управления, которым руководили Судоплатов и Эйтингон.

Эйтингон, Маклярский и Мордвинов писали все дезинформационные материалы, которые затем передавались немцам как сообщения о «диверсиях» в тылу Красной Армии, так же как раньше передавались сообщения о «диверсиях» на железной дороге при проведении операции «Монастырь». Авторы были одни и те же, кроме Мордвинова, который в тот период откомандировывался в Турцию.

Георгий Иванович Мордвинов — легендарный, мужественный и отважный чекист, бывший командир крупного партизанского соединения в Приамурье. Он окончил Институт востоковедения, по специальности был китаистом. Дважды приговаривался к смертной казни. Первый раз — попав в плен к японцам. Второй раз, уже будучи профессиональным разведчиком, «провалился», находясь в одной из европейских стран. Оба раза сумел выскользнуть из рук контрразведки.

В операцию «Березино» Георгий Иванович, как говорится, попал «с корабля на бал», так как только 2 августа 1944 года турецкий меджлис принял закон о разрыве дипломатических отношений с Германией. На том же заседании меджлис принял закон, по которому из тюрьмы были освобождены Павлов и Корнилов, просидевшие там два года и пять месяцев в связи с провокацией покушения на немецкого посла фон Папена в Анкаре. «Павлов» был псевдоним Г.И. Мордвинова.

Следует сказать, что во время проведения операции «Березино» еще один сотрудник 4-го Диверсионно-разведывательного управления НКГБ СССР — Николай Иванович Кузнецов — вел другую игру с немцами и Организацией украинских националистов (ОУН) на территории Западной Украины, в районе города Ровно.

За свой подвиг Николай Иванович Кузнецов еще до окончания Великой Отечественной войны Указом Президиума Верховного Совета СССР от 5 ноября 1944 года был удостоен звания Героя Советского Союза (посмертно), во Львове ему был установлен памятник, который затем перевезли на его родину — в город Талицк.

Летом 1944 года на улицах Москвы царило приподнятое настроение. Этому способствовали победы на фронтах, известия об освобожденных городах и селах. В парках Москвы зазвучала музыка, в кинотеатрах стали крутить трофейные фильмы. Люди с удовольствием ходили смотреть на красивые лица, необычные наряды, отвлекаясь на время от своих повседневных забот. Особой популярностью пользовался фильм «Большой вальс» с чарующей музыкой Иоганна Штрауса и замечательной оперной певицей в главной роли.

Важнейшее политическое событие произошло в Москве тем летом. Оно навсегда останется в памяти тех, кто был его очевидцем. По улице Горького — центральной улице столицы — провели колонну пленных офицеров и солдат, всего 62 000 человек. Это был «парад» всего германского вермахта, который Гитлер, дав обещание нации, собирался устроить в Москве осенью 1941 года. Расчет в проведении «парада» был психологически точен: немцы шли в рваной одежде, с понурым видом, пряча лица под осуждающими взглядами москвичей. Колонну возглавляли генералы, затем следовали офицеры и уже потом — солдаты. Их охраняла милиция, на случай, если на пленных выплеснутся эмоции людей, что могло привести к непредсказуемым результатам.

Подчиненных П.А. Судоплатова, тех, кто хорошо владел иностранными языками (прежде всего немецким), направили в места дислокации лагерей немецких военнопленных с заданием подобрать человека, который смог бы сыграть в операции «Березино» роль командира части.

В центральный лагерь военнопленных 27/1, находившийся под Москвой, в городе Красногорске, откомандировали двух сотрудников госбезопасности: Игоря Щорса и Михаила Леонова. Старшим был Щорс. Заранее оговорили, что вести беседу надо только с теми пленными, которые, по данным лагерной администрации, не принимали непосредственного участия в расстрелах советских людей на оккупированной немцами территории. Дела тех, кто был замечен в убийстве, направляли в суд для дальнейшего разбирательства и вынесения приговора. Обычно давали десять или пятнадцать лет тюремного заключения. В особо тяжелых случаях применялась высшая мера наказания — расстрел. Как раз в это время в печати появились статьи о зверствах фашистов по отношению к партизанам, о массовых казнях советских людей, об изощренных пытках в гестапо, в связи с чем последовало распоряжение И.В. Сталина не оставлять подобных преступников в живых.

Через Леонова и Щорса прошло немало военнопленных, но все они по тем или иным причинам не подходили на роль «командира». Помог случай. И.А. Щорс, окончивший разведывательную школу, знал два языка: немецкий и французский, причем французский язык он знал лучше немецкого. И немец, на которого он обратил внимание, прекрасно говорил по-французски. В разговоре пленный не выказывал приверженности фюреру и был настроен крайне пессимистично. Он с готовностью согласился сотрудничать, надеясь, что это смягчит приговор. У администрации лагеря Щорс узнал, что по документам пленный — подполковник Генрих Шерхорн.

В Москву возвращались уже втроем. Машины для оперативных целей начальство им не выделило, ссылаясь на отсутствие бензина. Пришлось добираться электричкой. Щорс и Леонов сидели молча напротив своего спутника. Их подопечный в немецкой форме сидел на скамейке один. Люди на остановках от Красногорска до Москвы входили в вагон и, завидев человека в немецкой форме, на какой-то миг цепенели, с недоумением глядя на него. За всю дорогу рядом с ним никто так и не сел. Те же самые чувства можно было прочитать на лицах москвичей, когда троица села в автобус по дороге с вокзала на Лубянку.

Шерхорна заключили в отдельную камеру внутренней тюрьмы на Лубянке, закрепив его за Щорсом.

Дальнейшая история с «командиром части» для операции «Березино» развивалась по следующему сценарию: пока Генрих Шерхорн находился в Москве, с ним несколько раз встречался Павел Судоплатов. Беседа велась на французском языке, переводчиком был Игорь Щорс. Надо сказать, что генерал был крайне недоволен процессом вербовки пленного. Он строго отчитал своего любимого сотрудника, и тот потом долго вспоминал этот разговор. Вечерами у себя в кабинете Щорс с санкции Судоплатова проводил с «командиром» психологические беседы. После тщательно проведенной работы Судоплатов утвердил кандидатуру Шерхорна на роль «командира». Основой сценария, сочиненного в НКГБ СССР, послужил следующий документ:

«Справка.

Военнопленный подполковник Шерхорн Генрих, 1897года рождения, уроженец города Аппелерен. Проживал в Шаумбурге по Вессералле. Здесь же проживает его семья. Кадровый офицер, по профессии администратор коммунального хозяйства, командир 36-го полка 286-й дивизии тыловой охраны. Взят в плен 9.07.1944 года в районе Минска, член НСДАП с 1933 года.

Настроен пессимистично. В победу Германии не верит.

Органами государственной безопасности подполковник Генрих Шерхорн был завербован, и ему присвоен псевдоним «Шубин».

Подписал ст. о/у 3-го отдела НКВД майор г/б И. Щорс».

Итак, подполковник Шерхорн по плану операции «Березино» был заброшен в Белоруссию как командир немецкой «части».

В ночь с 15 на 16 сентября 1944 года по указанным координатам приземлились три радиста. Их привели к Шерхорну. Во время беседы старший группы радистов Курт Киберт рассказал, что за несколько дней до его выброски было доложено Гитлеру и Герингу о части Шерхорна, находящейся в лесах Белоруссии. Они велели передать Шерхорну, что приложат все усилия для спасения этого соединения. Курт также сообщил, что немецкое командование решило послать к Шерхорну одного врача и одного офицера авиационной части, который должен будет подготовить площадку для посадки самолетов серии «Арадо» [17].

Эти самолеты должны были доставлять в часть Шерхорна вооружение, боеприпасы, обмундирование и продовольствие, а обратно — вывозить в Германию раненых. Таким образом немецкое командование решило оказать поддержку героической части, чтобы она, снабженная всем необходимым, смогла бы беспрепятственно продвигаться на запад для соединения с германской армией. От своего командования каждый немецкий радист получил задание — на следующий день . после приземления подтвердить по рации с условным использованием кодов существование немецкой войсковой части Шерхорна и свое нахождение именно в этой части.

Оперативникам довольно быстро удалось завербовать Курта Киберта и его помощника, они были тут же подключены к радиоиграм с немецким командованием.

О третьем же радисте — абверовце, который не соглашался на вербовку, было сообщено, что он пострадал при приземлении и находится без сознания. Немцы ожидали условного сигнала со всех раций, и, если одна из них молчала, это означало провал.

Получив подтверждение о действительно существующей в лесах Белоруссии воинской части, немецкое командование стало готовиться к заброске людей и транспортировке грузов.

Как ранее сообщил немецкий радист Курт Киберт, 27 октября 1944 года на площадку аэродрома «части Шерхорна» приземлились еще два парашютиста — врач Ешке и унтер-офицер авиации Гарри Вильд. Они, как и предыдущие парашютисты, были «приняты» Шерхорном, которому передали письма от командующего группой армий «Центр» генерал-полковника Рейнхарда и от начальника «Абверкоманды-103» фон Барренфельда, известного под псевдонимом «Рудольф».

В письме Рейнхарда говорилось: «Сердечно благодарю Вас и Ваших офицеров и солдат за выражение мне лучших пожеланий. В свою очередь заверяю Вас, что все мои наилучшие пожелания всегда с Вами. Надеюсь, что в новом году Ваша настойчивость найдет свои награды в соединении с нами. Я с гордостью слежу за движением Вашей части и всегда буду делать все возможное для оказания помощи Вам. Пусть Вашим паролем будет: „Германия превыше всего“. Хайль Гитлер. Рейнхард».

Кроме того, Вильд и Ешке сообщили, что Геринг отдал распоряжение послать в соединение Шерхорна четыре транспортных самолета «Арадо» для доставки грузов и вывоза раненых.

Арестованный Вильд на допросах показал, что они должны были по рациям ранее присланных радистов-немцев сообщить условными фразами немецкому командованию о благополучном прибытии. Немецкое командование доверяло, но проверяло. Поскольку поведение и показания Вильда сомнений не вызывали, он был перевербован, и его условная фраза о благополучном прибытии ушла в эфир к немцам. Вильд также сообщил своему начальству, что Ешке разбился при приземлении. На самом деле у сотрудников госбезопасности СССР возникли неожиданные трудности при вербовке Ешке. Он оказался фанатичным последователем Гитлера. Он твердо верил в победу Германии, несмотря на тяжелейшее ее положение в конце 1944 года, и категорически не хотел идти ни на какое сотрудничество, считая Вильда и Шерхорна предателями нации. Перевербовать его было невозможно, так как он отвергал все предложения. Его арестовали и на ночь поместили в блиндаж, приставив к нему охрану.

Оставшись один, Ешке стал мерить шагами небольшой блиндаж, изредка присаживаясь на врытый в землю деревянный топчан.

Он все еще не мог прийти в себя от шока. Положение было ужасным. Вот уже скоро сутки, как он и Вильд в советском плену, и попали в него, как мыши в мышеловку. Никакой части Шерхорна не существует, русские просто устроили ловушку. Ешке понимал настойчивость русских. В Германии с нетерпением ждут зашифрованного сигнала. И Вильд наверняка уже передал свой сигнал, а также сообщил о трагической смерти Ешке. В его услугах уже нет нужды. Его вычеркнули из списка живых. Эта мысль гвоздем засела в сознании Ешке. В любом случае его должны расстрелять, не могут оставить в живых.

Ешке в очередной раз присел на нары в мучительном раздумье. И вдруг его рука, машинально опустившись к ножке топчана, почувствовала что-то деревянное рядом с ножкой. Нагнувшись, он увидел саперную лопатку, кем-то случайно забытую.

Ешке вскочил и заметался по блиндажу. Бежать! Как только часовой заснет, сделать подкоп и бежать к своим. Но, трезво оценив свой план, он понял, что бежать бесполезно. Один, без продовольствия и оружия, в чужом лесу, он не доберется до своих. Ну что же… Видно, богу угодно призвать его к себе и дать возможность достойно умереть. Он покажет этим русским, что такое настоящий офицер немецкой армии. Сжав в руке лопатку, Ешке подошел к двери…

Утро следующего дня было пасмурным. Возле блиндажа толпились бойцы. Срочно вызвали патрульный наряд. Дверь в землянку была открыта, на пороге лежал мертвый часовой. На его рассеченном виске запеклась кровь. Рядом лежала саперная лопатка. Труп Ешке находился чуть подальше от землянки. В руках Ешке сжимал автомат часового.

Следует отметить, что часовой был единственной жертвой с советской, стороны за всю операцию «Березино».

21 декабря для усиления «части Шерхорна» сбросили еще двух радистов-немцев и четырех разведчиков-белорусов, окончивших разведывательную школу в г. Инстенбурге (Восточная Пруссия).

Задержанные парашютисты дали о себе следующие показания:

— Войска Рудольф, 1920 года рождения, немец, уроженец г. Эссен, радиомеханик, прибыл к Шерхорну в качестве радиста.

— Саутер Вилли, 1924 года рождения, немец, уроженец г. Штутгарт, радист.

Парашютисты, закончившие немецкую разведшколу:

1. Шмаков, он же Соловьев Никита Григорьевич, 1907 года рождения, уроженец Калининской области. До войны работал бригадиром участка на железной дороге.

2. Филипович, он же Иванов Авенир Константинович, 1926 года рождения, уроженец Вилейской области, учащийся.

3. Галенчик, он же Орлов Николай Иванович, 1924 года рождения, уроженец Минской области, в период оккупации Белоруссии служил полицейским.

4. Сальников, он же Жуков Макар Иванович, 1925 года рождения. При немцах служил полицейским.

Радисты-немцы Войска и Саутер после приземления были, как обычно, доставлены к Шерхорну, а затем перевербованы и стали использоваться в радиоигре с немцами. А парашютистов (белорусов) арестовали, допросили и отправили для суда в Москву.

В это же время с пяти больших транспортных самолетов «Арадо» был выброшен в расположение «части» груз, причем самолеты вылетали по нескольку раз, как только устанавливалась летная погода.

В Москву, в Кремль, Сталину, Молотову и Берии была направлена докладная записка, в которой говорилось:

«В дополнение к № 4813/м от 4 декабря 1944 года НКГБ СССР докладывает, что игра с немцами по легендированию якобы скрывающейся в лесах Белоруссии немецкой воинской части под командованием подполковника германской армии Шерхорна продолжается».

В Белоруссии уже стояла весна. Земля покрылась первой зеленью. В лесах набухли почки вербы и ольхи. Вечерами по траве стелился густой туман, оседая в воронках и окопах. Туман словно зализывал раны, полученные заповедной землей во время войны.

Эйтингон, Маклярский, Фишер, Мордвинов собрались, чтобы обсудить план дальнейших действий. Еще в конце октября 1944 года немецкое командование все настойчивее стало требовать от Шерхорна подготовки условий для посадки самолетов. В Германии считали, что раненые, находящиеся в части Шерхорна, сковывают движение сил к фронту и снижают боеспособность. Поэтому германское командование приняло решение о срочной эвакуации раненых.

Перевербованный оперативной группой унтер-офицер авиации Гарри Вильд вскоре по указанию Эйтингона доложил в «Абвергруппу», что требуются дополнительные ресурсы для подготовки площадки, на которую смогли бы приземлиться тяжелые транспортные самолеты «Арадо-332». Следовало оттянуть время и принять решение.

— Наша операция рассчитана на перспективу. Конечно, мы и сейчас можем принять эти самолеты. Два транспортных самолета «Арадо» — это восемьдесят летчиков люфтваффе и груз, — Эйтингон нахмурил брови. — Хорошо, но не густо. После их приземления на операции «Березино» можно поставить крест.

— Можем пострадать не только мы, — вступил в разговор Маклярский, — подозрения могут дойти даже до Москвы, а там — «Гейне» и столь необходимая радия. Легендированная им организация «Престол» также потеряет доверие у немцев, и передаваемая дезинформация уже не достигнет желаемого эффекта. А это — сотни спасенных жизней…

— Но решительный отказ тоже может подорвать доверие абвера и армейского командования к части Шерхорна. — Мордвинов зашагал из угла в угол. — Все-таки думаю, нужно действовать по уже сложившейся схеме — под разными предлогами оттягивать приземление самолетов.

— Необходимо направить телеграмму со всеми предложениями в адрес Судоплатова, — заключил Эйтингон.

Присутствующие согласились. Эйтингон начал посылать Судоплатову одну телеграмму за другой. В результате этой переписки Наркомат госбезопасности подготовил и направил в ГКО докладную записку с изложением разных вариантов развития операции «Березино», в которой указал, что предпочтительным является последний вариант. И.В. Сталин и Л.П. Берия по телефону дали свое согласие, а В.М. Молотов написал на служебной записке: «По-моему, второй вариант (тянуть дальше) лучше».

Убедить немцев не направлять самолеты стоило большого труда. Для начала подготовили радиограмму за подписью «Шубина»: «Для обеспечения посадки необходимо предварительно прислать крупнокалиберные зенитные пулеметы, противотанковые ружья, гранаты и боеприпасы». С немецкой стороны ответили, что готовится большая партия груза. Когда германское командование доложило о готовности перебросить груз и следовало только назначить время вылета самолетов, по рации Шерхорна сообщили о неожиданном столкновении с частями Красной Армии и в связи с этим о возможности передислокации. После этого немцы согласились, что посадка самолетов в белорусских лесах чревата нежелательными последствиями и может послужить поводом для обнаружения войсками Красной Армии «части Шерхорна». Однако немцы продолжали поддерживать «части Шерхорна», сбрасывая обмундирование и продовольствие. «Абверкоманда» регулярно посылала в район дислокации части свою агентуру, не сообщая об этом Шерхорну. В основном это были солдаты и офицеры так называемой дивизии «Бранденбург» — диверсионно-разведывательной части, подчиненной непосредственно берлинскому аппарату абвера. Как выяснилось позднее, в этот период абвер сбросил в расположение части восемь агентов с целью прощупать «командира» и его соединение. К счастью, все восемь человек были выявлены и арестованы. Главное, они не успели передать в эфир ни одной радиограммы, кроме тех, что уже передавались под контролем чекистов. Судя по ответным телеграммам, абверовцы удовлетворились полученной информацией и окончательно поверили созданной в 4-м Управлении НКГБ легенде.

Эйтингон направил главнокомандующему группой армий «Центр» генерал-полковнику Рейнхарду дезинформацию о том, что численность части возросла за счет двухсот русских — бывших полицаев, скрывающихся от сотрудников госбезопасности и Красной Армии. Еще 12 декабря 1944 года немецкое командование предложило Шерхорну разделить свою часть на отдельные группы для повышения мобильности и маскировки действий и для их вывода под общим командованием к линии фронта. В связи с этим в целях развития радиоигры и тщательной подготовки НКГБ СССР ле-гендировал разделение «части Шерхорна» на несколько групп. Немцам были сообщены фамилии руководителей групп. Все они являлись офицерами германской армии, завербованными нашей разведкой:

1. Фолрат Гюнтер Мартин, 1914 года рождения, уроженец города Лейпциг, немец, военнопленный, обер-лейтенант германской армии, имеет высшее образование и звание доктора философии. До войны работал редактором газеты «Лейпциг». Последняя должность в германской армии — адъютант начальника штаба полка.

2. Шиффер Терт, 1920 года рождения, немец, сброшен немцами на площадку Шерхорна в районе Березино 11 ноября 1944 года.

3. Экгард Вилли-Альберт, 1915 года рождения, уроженец г. Кобург, немец, военнопленный, подполковник германской армии, бывший командир 519-го пехотного полка 296-й пехотной дивизии 35-го армейского корпуса. Взят в плен в июле 1944 года в районе г. Бобруйска.

4. Михоэлис Ганс-Иоганн, 1910 года рождения, уроженец г. Газедорф (Германия), немец, военнопленный, подполковник германской армии, бывший командир полка. Взят в плен в июле 1944 года в районе Витебска.

5. Шольц Эрих, 1916 года рождения, военнопленный, майор немецкой армии, взят в плен в августе 1944 года в районе Березино.

Ко всем названным немецким офицерам были прикреплены опытные сотрудники 4-го Управления НКГБ. У каждой группы имелась своя радиостанция с перевербованными абверовскими радистами. Таким образом, вместо одной радиостанции стало действовать несколько каналов «независимой» радиосвязи с «Абвер-командой-103» и штабом группы армий «Центр».

Вновь созданные группы двинулись в путь. Основную группу по-прежнему возглавлял Шерхорн. Были приняты меры, чтобы с воздуха передвижение «немцев» выглядело естественно, с соблюдением маскировки, так как они находились в тылу Красной Армии. После того как указанные группы двинулись по маршруту, предложенному немецким командованием, по пути они все равно продолжали получать значительное количество грузов, включая продовольствие. Продовольственный груз, сброшенный с самолетов, тут же на месте проходил лабораторное исследование, потом продукты давали на пробу собакам и лишь после этого разрешали их употреблять, тем не менее немцам сообщалось, что задержки в пути происходят исключительно из-за отсутствия продовольствия и боеприпасов. Те продолжали усиливать снабжение «части Шерхорна» всем необходимым для перебазирования во фронтовой тыл и последующего прорыва на соединение с частями вермахта.

Из сообщения НКГБ СССР в Государственный Комитет Обороны СССР от 30 апреля 1945 года:

«С сентября 1944 года немцами совершено на территорию легендируемой части 67 самолетовылетов и сброшено 25 германских разведчиков (все арестованы); 13 радиостанций, из которых 7 включены в игру с немцами; 644 места различного груза, в том числе 615 комплектов зимнего обмундирования; 20 пулеметов «МГ-42»; 100 винтовок и автоматов; 35 пистолетов; 2000 гранат; 142 000 патронов; более 2,5 тонны различных мясопродуктов; 370 кг шоколада, 4 тонны хлеба; 400 кг сахара; 100 бутылок вина и прочее. Кроме того, было прислано 2 258 330 рублей».

Вместе с дезинформацией передавались сообщения о «диверсиях» в тылу Красной Армии, которые сочиняли Эйтингон, Маклярский и Мордвинов.

Верховное командование германской армии в ноябре—декабре 1944 года и в январе—феврале 1945 года присылало лично Шерхорну, а также солдатам и офицерам его части поздравительные телеграммы с благодарностью за службу, пожеланием успехов и обещанием сделать все возможное для вывода части за линию фронта. Однажды с грузом боеприпасов прислали Железные кресты для награждения отличившихся.

Раннее утро. Лес слегка подернут дымкой, воздух прозрачен и свеж. Весь личный состав «части Шерхорна» выстроился на большой поляне. Полковник Мордвинов, мужественный и остроумный человек, только что закончил очередной инструктаж. Вдруг на его серьезном лице появилась легкая усмешка.

— От имени командующего армией генерал-полковника Рейнхарда, — торжественно произнес он, — объявляю вам благодарность за отличную службу отечеству в тылу врага. Наверное, мы действительно хорошо работаем, — сменив тон, добавил он, — раз даже немцы нас благодарят. — Смеясь, он раздал кресты и скомандовал: — Кругом! А теперь прицепите их себе на заднее место.

28 марта 1945 года Шерхорн получил радиограмму, подписанную начальником Генерального штаба, который поздравил его с присвоением звания полковника и награждением рыцарским крестом 1-й степени.

Наступил 1945 год — последний год Великой Отечественной войны. 28 марта Шерхорн получил от начальника германского Генерального штаба радиограмму следующего содержания:

«Телеграмма № 5 для полковника Шерхорна: «Приказом от 16 марта 1945 года фюрер произвел Вас в этот чин. Желаем успеха в Вашей дальнейшей работе. Гудериан».

Вслед за этой телеграммой пришла телеграмма № 6:

«Приказом от 23 марта в знак Ваших выдающихся достижений и выдержки фюрер наградил Вас Рыцарским крестом ордена Железный крест[18]. Это одновременно признание заслуг Ваших людей далеко в стане противника. Наши лучшие пожелания в Вашем дальнейшем марше».

Одновременно с поздравлениями Шерхорну было приказано прорваться со «своей частью» через линию фронта, приложив для этого все возможные силы, а затем следовать в Польшу и далее — в Восточную Пруссию.

За радиоперекличкой следили советские военные радисты, а руководство радиоигрой осуществлял Вилли Фишер — старший радиогруппы, специалист высочайшего класса. Вильям Генрихович Фишер родился 11 июля 1903 года в городе Ньюкасл-эпон-Тайн в Англии, в семье русских политэмигрантов. Его отец — уроженец Ярославской губернии из семьи обрусевших немцев. В 16 лет он приехал в Петербург в поисках работы и сразу же включился в революционную деятельность, за что попал под наблюдение полиции и был сослан в Саратовскую губернию. Там он познакомился с девушкой, коренной саратовчанкой, полюбил ее, и вскоре они поженились.

Молодую чету объединяло не только чувство, но и общность политических взглядов. В 1901 году супругов Фишер, преследуемых за революционную деятельность, вынудили покинуть Россию. Они эмигрировали в Англию.

С детских лет Вилли был настойчивым и упорным, всегда достигал намеченной цели. Учеба давалась ему легко, явное предпочтение мальчик отдавал естественным наукам. Незаурядные способности позволили ему в 16 лет сдать вступительный экзамен в Лондонский университет.

В 1920 году Фишеры, не прекращавшие заниматься революционной деятельностью и в Англии, возвратились в Россию и поселились в Москве. Все члены семьи стати советскими гражданами. В это время Вилли привлекли к работе переводчиком в отделе международных связей исполкома Коминтерна. В 1924 году Вилли Фишер поступил в Институт востоковедения в Москве на индостанское отделение и успешно закончил первый курс. Но дальше учиться ему не пришлось. Он был призван на военную службу и зачислен в 1-й радиотелеграфный полк Московскою военного округа. Здесь Вилли освоил профессию радиста, которая и предопределила его дальнейшую судьбу.

После демобилизации Фишер поступил на работу в Научно-исследовательский институт военно-воздушных сил РККА.

На работу в иностранный отдел ОГПУ Вилли Фишер был принят в 1927 году, его назначили на должность помощника оперативного уполномоченного центрального аппарата. Опыт работы, приобретенный в исполкоме Коминтерна, и хорошее знание иностранных языков позволили руководству ОГПУ доверить Фишеру выполнение важных поручений в двух европейских странах по линии нелегальной разведки. В оперативном плане Вилли Фишер выполнял обязанности радиста нелегальных резидентур, деятельность которых охватывала несколько европейских стран.

Работа Фишера в загранкомандировках была оценена положительно. По возвращении в Москву он получил повышение по службе и звание лейтенанта государственной безопасности. Будущее казалось безоблачным. И вдруг в последний день уходящего 1938 года ему сообщили, что руководство НКВД СССР без объяснения причин приняло решение об освобождении его от работы в органах. С позиций сегодняшнего дня ясно, что причиной увольнения Фишера послужило то, что он был наполовину немцем, родившимся в Англии и там же проведшим детские годы.

Вилли устроился на работу во Всесоюзную торговую палату. Позже перешел на авиационный завод, где проработал до начала Великой Отечественной войны.

В сентябре 1941 года Фишеру предложили вернуться в НКВД СССР. Вильям Генрихович дал согласие и был зачислен во вновь созданное подразделение, занимавшееся организацией боевых разведывательно-диверсионных групп и партизанских отрядов. Это была особая группа во главе с П.А. Судоплатовым, которая уже 13 октября 1941 года в связи с расширением объема работ была реорганизована во 2-й отдел НКВД СССР, затем, в 1942 году, — в 4-е Управление НКВД—НКГБ СССР, а в 1943 году — НКГБ СССР.

Здесь уместно, забегая вперед, рассказать, как это произошло.

Вскоре после окончания войны, когда Вилли Фишер после завершения в Белорусских лесах операции «Березино», вместе с другими товарищами — сотрудниками 4-го Управления НКГБ СССР — вернулся в Москву, руководство внешней разведки, учитывая его личные и деловые качества, а также опыт оперативной работы, приняло решение направить его на самый ответственный участок работы — в США. В ноябре 1948 года Вилли Фишер, получивший оперативный псевдоним «Марк», выехал в командировку, которая продлилась 14 лет.

«Марк» быстро и уверенно вошел в местную среду. К концу мая 1949 года все организационные вопросы были решены и он доложил о готовности приступить к выполнению разведывательных задач. Началась кропотливая работа по сбору интересующей Центр политической информации, созданию устойчивых каналов связи с Москвой. Со временем круг задач «Марка» расширился. В августе 1949 года за успешную работу он был награжден орденом Красного Знамени.

Чтобы разгрузить «Марка», занятого выполнением большого объема текущей работы и многих специальных заданий, Центр в 1952 году направил ему в помощь Хейханена (псевдоним «Вик»), кадрового сотрудника внешней разведки, прошедшего подготовку радистом нелегальной резидентуры.

К сожалению, «Вик» оказался слабым человеком. Четыре года, проведенные в Америке, привели его к предательству. «Вик» выдал «Марка» американцам, и спустя некоторое время тот был арестован.

Провал не сломил «Марка». Надо было как можно скорее уведомить Центр о своем аресте. Он выдал себя за друга Рудольфа Ивановича Абеля, к этому времени уже скончавшегося. В Центре хорошо знати об их дружбе, и можно было не сомневаться, что, как только появится сообщение об аресте Абеля, коллеги сразу поймут, что речь идет о «Марке».

В ходе следствия «Марк» категорически отрицал свою принадлежность к разведке, отказался от дачи каких-либо показаний в суде и отклонил все попытки работников американских спецслужб склонить его к сотрудничеству.

После объявления приговора «Марк» сначала находился в одиночной камере следственной тюрьмы в Нью-Йорке, а затем был переведен в федеральную исправительную тюрьму в Атланте. Обладая уникальной способностью находить себе занятия в любой обстановке, в тюрьме он занимался решением математических задач, теорией искусства, графикой, писал картины маслом.

Родина не оставила «Марка» в беде. 10 февраля 1962 года на мосту Глинике, через который проходила граница между Западным Берлином и ГДР, был произведен обмен Рудольфа Абеля на осужденного в СССР американского летчика — шпиона Ф. Пауэрса.

После лечения и отдыха Фишер-Абель вернулся к работе в центральном аппарате внешней разведки и находился на боевом посту до конца своей жизни.

Заслуги «Марка», кадрового офицера, полковника, почетного сотрудника органов госбезопасности, были отмечены многими орденами и медалями. 15 ноября 1971 года Вильгельма Генриховича Фишера (Рудольфа Ивановича Абеля) не стало. Похоронен он на Донском кладбище в Москве. На его памятнике написано: «В.Г. Фишер — Р.И. Абель».

Действуя согласно утвержденному плану, который предусматривал возможность заманить «путем игры одного крупного разведчика», чекисты периодически подбрасывали гитлеровцам информацию о возможности развертывания подрывной и агитационной работы с целью создания фундамента Белорусского подпольного центра из числа немецких пособников.

Очевидно, подчиненные адмирала Канариса клюнули на приманку, потому что опергруппе, занимавшейся операцией «Березино», из радиоперехвата стало известно о том, что начальник «Абверкоманды-103», известный в литературе как «Сатурн» — старший лейтенант Рудольф фон Баренфельд, носивший псевдоним «Рудольф», — несколько раз лично вылетал в тыл Красной Армии на разведку местности для возможной посадки самолетов в район базы «части Шерхорна». Узнав об этом, чекисты уже предвкушали успех своей акции. Но, как гласит пословица: «Не говори „гоп“, пока не перепрыгнешь». Задержанные вскоре агенты-парашютисты показали на допросах, что самолет, на борту которого находился Баренфельд, обстреляли и подожгли наши зенитки. В момент посадки немецкий офицер попытался выпрыгнуть из самолета, но попал под винты «Арадо» и погиб. Немцы лишились одного из самых опытных разведчиков, который первым установил связь с «частью Шерхорна» и немало, как полагали в штабе группы армий «Центр», сделал для внедрения агентов и диверсантов в тыл Красной Армии. Но прекращать оперативные мероприятия, проведенные Баренфельдом, в связи с его гибелью шефы не захотели, и в конце декабря 1944 года советская опергруппа, находившаяся в белорусских лесах, задержала еще четверых посланцев «Абверкоманды-103». Все они прошли полный курс обучения, организованного немцами при самой активной помощи разведотдела Белорусской добровольческой армии в Восточной Пруссии. В задачи немецких агентов входила подготовка вооруженных выступлений и диверсии на железнодорожных коммуникациях для затруднения переброски на советско-германский фронт армейских резервов, техники и боеприпасов. Но в результате мероприятий, проведенных за линией фронта сотрудниками «Смерша», а также благодаря оперативной игре «Березино» такое важное подразделение немецкой разведки, как «Абверкоманда-103», оказалось практически парализованным и уже до самого конца войны не смогло принести ощутимой пользы германскому командованию.

Шел 1945 год. Красная Армия стремительно продвигалась на Запад, и «часть Шерхорна» никак не могла «догнать» все время отодвигающуюся линию фронта. Бои переместились на территорию Германии. 1 мая 1945 года немцы сообщили Шерхорну, что Гитлер погиб, а 5 мая по всем радиостанциям, участвовавшим в игре «Березино», немцы передали последнюю телеграмму:

«Превосходство сил противника одолело Германию. Готовое к отправлению снаряжение воздушным флотом доставлено быть не может. С тяжелым сердцем вынуждены прекратить оказание вам помощи. На основании создавшегося положения мы не можем больше поддерживать с вами радиосвязь. Что бы ни принесло нам будущее, наши мысли всегда будут с вами, которым в такой момент приходится разочаровываться в своих надеждах».

Это был конец игры. Советская разведка блестяще переиграла разведку фашистской Германии.

О масштабах этой радиоигры дает представление справка из архива Службы внешней разведки Российской Федерации по агентурному делу № 4/544 «Березино» от 8.03.1947 года:

«Агентурное дело „Березино“ заведено в сентябре 1944 года в целях радиоигры с немецкими разведорганами и верховным командованием германской армии о наличии якобы крупных соединений немецко-фашистских войск в районе Березино Белорусской ССР.

Для поддержания морального и боевого духа своих солдат и офицеров в советском тылу германское командование систематически перебрасывало в указанный район с самолетов свою агентуру и различные грузы…

Агентурное дело «Березино» состоит из 117 томов и двух альбомов, в которых сосредоточены материалы, относящиеся к этому делу».

Всего в операции «Березино» участвовало 32 оперативных сотрудника НКГБ СССР и 255 военнослужащих войск НКВД СССР.

На Западе до сих пор верят в успех своей оперативной работы и утверждают, что в годы войны немцы сумели внедрить своего глубоко законспирированного агента под псевдонимом «Макс» в советский Генеральный штаб. И до сих пор не знают о том, что «Макс» и «Гейне» — одно и то же лицо.

Визвестной на Западе книге «Секретные задания РСХА», написанной знаменитым диверсантом Третьего рейха № 1 Отто Скорцени, которого называли «человек со шрамом», дано подробное описание операции «Березино». Я позволю себе полностью привести выдержку из этой книги как оценку этой операции с другой стороны:

«Во второй половине августа мне приказали срочно явиться в ставку фюрера. По прибытии меня встретили два офицера из штаба генерала Йодля и объяснили причину вызова.

Вскоре после чувствительного поражения в июньской кампании 1944 года на центральном участке Восточного фронта дал о себе знать один «резервный агент», иначе говоря, сотрудник одного из подразделений контрразведки, какие существуют во всякой армии, русский агент, еще в начале войны внедрившийся в тыл русских. (Имеется в виду «Гейне», или, как его называли немцы, «Макс». — Прим. авт.)

Наш связной перешел линию фронта и передал разведчику приказ о расконспирации и само задание. И вот наконец радиограмма: «В лесной глуши к северу от Минска стекаются группы уцелевших немецких солдат».

Около двух тысяч человек под командованием подполковника Шерхорна находились в районе, указанном весьма неопределенно.

Разведчику сразу же приказали наладить радиосвязь с затаившимся отрядом, сообщили соответствующие частоты и код, но до сих пор все попытки оставались тщетными — по-видимому, у Шерхорна не было передатчика. Главнокомандующий уже посчитал невозможным найти и вернуть отряд. Ему посоветовали обратиться за помощью к моим «специальным частям».

— В состоянии ли вы выполнить подобное задание? — спросили встретившиеся со мной офицеры.

Я с достаточным основанием дал утвердительный ответ, зная, что эти офицеры и их коллеги были бы счастливы вернуть своих друзей, затерявшихся в русском цунами. В тот же вечер я вернулся на самолете в Фриденталь, и мы принялись за дело.

Моей службой в считаные дни был разработан план под кодовым названием «Браконьер». Его реализация началась. Прежде всего предстояло решить многие технические проблемы. Проект предусматривал создание четырех групп, каждая из которых состояла из двух немцев и троих русских. Людей вооружили русскими пистолетами и снабдили запасом продовольствия на четыре недели. Кроме того, каждая группа была снабжена палаткой и портативной радиостанцией. Все члены группы были на всякий случай переодеты в русскую военную форму, обеспечены удостоверениями, пропусками и т. д. Всем пришлось привыкнуть к русским сигаретам, в вещмешке у каждого имелось несколько ломтиков «русского» черного хлеба и советских консервов.

Все были подстрижены почти наголо в соответствии с военной нормой советских солдат. В последние дни перед вылетом всем пришлось расстаться с привычными предметами гигиены, включая даже бритвы. Вот такая подготовка была проведена. Теперь двум группам предстояло прыгнуть с самолетов восточнее Минска, почти точно посредине между городами Борисов и Червень, продвинуться на запад и обследовать бескрайные леса в этом районе. Если не удастся обнаружить отряд Шерхорна, надлежало самостоятельно добираться к линии фронта. По замыслу две другие группы должны были десантироваться между Дзержинском и Витией, приблизиться к Минску и обшарить обширный сектор вплоть до самого города. Если поиски останутся бесплодными, им тоже следовало пробиваться к линии фронта. Мы отдавали себе отчет, что сей план является лишь теоретическим руководством, и предоставили всем группам достаточную свободу действий: изначальная неопределенность не позволяла предусмотреть все детали операции, и потому им было дано право действовать по собственному разумению в соответствии со сложившимися обстоятельствами. Нам же оставалось уповать на радиосвязь, которая в случае успеха позволяла передавать новые указания. После обнаружения отряда Шерхорна следовало соорудить в занятом им лесу взлетно-посадочную полосу. Тогда можно было бы постепенно эвакуировать солдат на самолетах.

Уже в последних числах августа первая группа поднялась в воздух на «Хейнкеле-111».

С лихорадочным нетерпением ждали мы возвращения самолета — ведь предстояло пролететь более 500 километров над вражеской территорией (к тому времени линия фронта проходила через Вистюль). Поскольку подобный полет мог состояться только ночью, истребители не могли сопровождать транспортный самолет. В ту же ночь состоялся сеанс радиосвязи между разведчиком и группой.

«Скверная высадка, — докладывали нам парашютисты, — попробуем разделиться. Находимся под пулеметным огнем».

Это было все сообщение. Видимо, группе пришлось отступить, бросив передатчик.

Между тем дни и ночи проходили, а из радиопередатчика доносился лишь негромкий треск атмосферных помех. Ничего больше, никаких вестей.

В начале сентября была отправлена вторая группа. По возвращении самолета было доложено, что парашютисты прыгнули точно в указанном месте и приземлились без происшествий. Однако следующие четыре дня и ночи радиопередатчик молчал.

…Оставалось единственное объяснение — еще один провал, еще одна катастрофа. Но на пятую ночь наше радио, от которого ждали хоть каких-нибудь признаков жизни, уловило ответ. Сначала пошел настроечный сигнал, затем особый сигнал, означавший, что наши люди вышли на связь без помех (нелишняя предосторожность: отсутствие сигнала означало бы, что радист взят в плен и его силой заставили выйти на связь). И еще великолепная новость: отряд Шерхорна существует и его удалось обнаружить! На следующую ночь подполковник Шерхорн сам сказал несколько слов — простых слов, но сколько в них было сдержанного чувства, глубокой благодарности! Вот прекраснейшая из наград за все наши усилия и тревоги!

Через сутки после принятого сообщения вылетела третья пятерка с унтер-офицером «М» во главе. О судьбе этой группы немцы так и не узнали никогда. И как ни пытались радисты искать их позывные в эфире, группа не объявилась. «М» исчезла в бескрайних русских просторах.

Ровно через двадцать четыре часа вслед за группой «М» на задание отправилась и четвертая группа «Р». С этой группой повезло, радисты четыре дня регулярно выходили на связь с ней. После приземления направилась в сторону Минска, но не могла держаться строго этого направления, поскольку то и дело натыкалась на военные патрули. Иногда группа встречала дезертиров, которые принимали шедших в ней людей за товарищей по несчастью. На пятый день сеанс связи с группой «Р» неожиданно прервался. Мы даже не успели сообщить им координаты отряда Шерхорна. Вновь потянулось тревожное, нестерпимое ожидание. Каждое утро Фолькерсам грустно объявлял: «Никаких вестей от групп „Р“, „М“. Наконец через три недели мы получили телефонограмму откуда-то из района литовской границы: „Группа „Р“ перешла линию фронта без потерь“. Как и следовало ожидать, отчет „Р“ чрезвычайно заинтересовал разведывательные службы. Ведь случаи возвращения германских солдат с занятых русскими территорий были крайне редки… Переодетому лейтенантом Красной Армии командиру „Р“ достало смелости проникнуть в офицерскую столовую и получить обед. Благодаря безукоризненному знанию русского языка он оказался вне подозрений. Несколькими днями позже „Р“ добралась до наших передовых частей…

Немецкое командование, все еще желая сохранить отряд Шерхорна, старалось удовлетворять наиболее насущные его нужды. Более трех месяцев отряд, находившийся в полной изоляции и лишенный буквально всего, требовал побольше медицинских препаратов, перевязочных средств и врача. Прыгнувший с парашютом врач при приземлении в темноте разбился, сломал обе ноги и через несколько дней скончался. …В течение двух-трех ночей 200-я эскадрилья высылала по нескольку самолетов для снабжения затерянного в лесу лагеря. К сожалению, ночная выброска материалов не могла быть точной: зачастую спускаемые на парашютах контейнеры опускались в недоступных местах или оставались ненайденными в лесных зарослях, хотя солдаты Шерхорна вели непрерывные поиски. Тем временем совместно со специалистами эскадрильи мы подготовили план эвакуации, решив использовать в качестве аэродрома обширную лесную поляну, обнаруженную невдалеке от лагеря Шерхорна. Операцию решили проводить в октябре, в период наиболее темных безлунных ночей, наметив в первую очередь вывезти на самолетах раненых и больных, а уж затем здоровых. К Шерхорну направили специалиста по быстрому развертыванию взлетно-посадочных полос в полевых условиях. Но едва начались подготовительные работы, как русские мощным ударом с воздуха сделали выбранное место непригодным. Пришлось изыскивать другой способ. После переговоров с Шерхорном решили, что отряду следует покинуть обнаруженный лагерь и совершить 250-километровый переход на север. Там в окрестностях Дювабурга, возле прежней русско-литовской границы, находилось несколько озер, которые замерзали в начале декабря. Когда лед достаточно окрепнет, озера превратятся в подходящие аэродромы для транспортных самолетов. Проделать столь долгий путь в тылу врага — дело непростое. Шерхорн предложил разделить отряд на две маршевые колонны. Первой, под командой моего офицера С, надлежало идти прямо на север. Вторая, под командованием Шерхорна, должна была идти параллельным курсом, но немного позади. Следовало снабдить людей теплой одеждой и прочими необходимыми материалами. (Хорошо еще, что Скорцени не написал о своем личном присутствии в лесу и о беседе с Шерхорном. — Э.Ш.) Для двух тысяч человек такая операция требовала огромного количества вылетов. Мы. послали им девять радиопередатчиков, чтобы при дроблении отряда каждая часть имела бы связь с другими и с нами.

Поздней осенью 1944 года колонны немцев медленно потянулись на север. Телег было мало, на них с трудом разместили больных и раненых. Кто мог, шел пешком. Переход оказался намного более длительным, чем предполагалось. В среднем за день преодолевали чуть более десяти километров. Шерхорн был вынужден то и дело останавливать отряд для отдыха на день-другой. Иногда за неделю не удавалось пройти и сорока километров. С другой стороны, не обходилось без кровопролитных схваток с русскими военными патрулями, число погибших и раненых росло с каждым днем, и темпы продвижения, естественно, снижались. Мало-помалу все мы, успевшие хорошо узнать русских, теряли последние надежды. Шансы Шерхорна на возвращение в Германию были до ужаса малы.

По мере продвижения отряда к линии фронта маршрут самолетов снабжения укорачивался, но определить место выброски становилось труднее. По радио мы старались уточнить их координаты на карте, испещренной различными значками. Несмотря на предосторожности, несметное число тюков и контейнеров попало в руки русской милиции, которая, надо отдать ей должное, справлялась со своей задачей. Но даже не это было нашей главной заботой. С каждой неделей количество горючего, выделяемого 200-й эскадрилье, неизменно сокращалось, тогда как наши потребности в нем отнюдь не уменьшались. Время от времени мне удавалось в виде исключения урвать дополнительно 45 тонн, но каждая новая просьба натыкалась на все большие трудности. Несмотря на отчаянные мольбы Шерхорна, пришлось сократить число вылетов самолетов снабжения. Думаю, ни Шерхорн, ни его солдаты, в невероятно сложных условиях пробивавшиеся через русские леса, не в состоянии понять наши проблемы. Чтобы поддержать их дух, их веру в наше стремление помочь им всеми имеющимися у нас средствами, я в каждом радиосеансе старался выказывать неизменный оптимизм. В феврале 1945 года мне самому пришлось командовать дивизией на Восточном фронте. Отбивая яростные атаки врага, я не упускал из виду наши особые миссии. Сообщения, все еще регулярно приходившие от Шерхорна, были полны отчаяния: «Высылайте самолеты… Помогите нам… Не забывайте нас…» Единственно хорошая весть: Шерхорн встретил группу «П», первую из четырех заброшенных групп, которую считали бесследно сгинувшей в августе 1944 года. Дальнейшее содержание радиосообщений стало для меня сплошной пыткой. Мы уже не в состоянии были посылать более одного самолета в неделю. Перелет туда и обратно превышал 800 километров. Да и количество отправляемых грузов таяло на глазах. День и ночь я ломал голову, изыскивая возможности помочь людям, которые не сломились, не сложили оружия. Но что было делать?

К концу февраля нам перестали выделять горючее, при одной лишь мысли об огромных его запасах, захваченных противником в ходе наступления, меня охватывало бешенство. На каждом из аэродромов Вартегау, занятых русскими, имелось по нескольку сотен тонн авиационного горючего.

27 февраля командир группы «Т» прислал нам следующее сообщение: «Отряд прибыл в намеченный район возле озер. Без немедленной поддержки умрем с голоду. Можете ли вы нас забрать?»

По мере расходования элементов питания передатчика призывы о помощи становились все более настойчивыми, а мы уже не в силах были помочь. В конце С. просил доставить хотя бы батареи питания: «Мы больше ничего не просим, только говорить с вами, только слышать вас».

Крах и невероятный хаос, поразивший многие службы, окончательно добили нас. Не могло быть и речи о вылете самолета с помощью для несчастных, тем более об их эвакуации.

И все равно наши радисты ночи напролет не снимали наушников. Порой им удавалось засечь переговоры групп Шерхорна между собой, порой до нас долетали их отчаянные мольбы. Затем, после 8 мая, ничто более не нарушало молчание в эфире. Шерхорн не отвечал. Операция «Браконьер» окончилась безрезультатно» [19].

Автор позволит себе не комментировать написанное Отто Скорцени в его «историческом» труде «Секретные задания РСХА», надеясь на то, что читатель сделает это лучше. Добавлю только, что после окончания войны генерал Гелен, возглавлявший вслед за адмиралом Канарисом немецкую разведку, стремясь завоевать доверие американцев, предлагал им «Макса» как надежного источника в Москве. Однако разведка США отнеслась с недоверием к предложению Гелена.

Закончилась Великая Отечественная война Советского Союза с фашистской Германией. Отгремели залпы салюта в честь воинов-победителей, тружеников тыла, всего советского народа.

Чекисты — сотрудники 4-го Управления НКГБ СССР, принимавшие участие в операции «Березино», вернулись из Белоруссии в Москву. Все участники операции были награждены орденами и медалями, все занялись мирным трудом.

В начале 50-х годов Генрих Шерхорн и его группа из числа немецких военнопленных были освобождены и уехали в ГДР, где жили и работали. О дальнейшей их судьбе сведений в архиве Службы внешней разведки РФ не сохранилось.

Что же касается Александра Петровича Демьянова, то он по-прежнему жил в Москве и, как до войны, вращался в артистических кругах — дружил с режиссерами и актерами театра и кино. Не забывал своего увлечения лошадьми — часто посещал манеж.

После войны была предпринята попытка задействовать его в одной из операций внешней разведки, для этого вместе с женой они выехали в Париж, но местные эмигранты не заинтересовались гостем из Москвы. Супруги вернулись домой.

Умер «Гейне» в октябре 1975 года от внезапного разрыва сердца во время прогулки по Москве-реке на моторной лодке. Похоронен на Немецком кладбище рядом со своим тестем, Борисом Александровичем Березанцевым, и женой Татьяной. У них общая могильная ограда. Летом на могилу отбрасывает тень одинокий клен. Осенью его узорчатые желто-багряные листья застилают ее ковром. Зимой снег, медленно кружась, падает на могилу, всю ее засыпая, вплоть до самой ограды.

Ничто не нарушает вечного покоя…

Эпилогом могут служить справедливые слова писателя Т.К. Гладкова о работе сотрудников органов государственной безопасности: «Они тоже на всем протяжении истории ВЧК-ОГПУ-НКВД-МГБ-КГБ играли двойственную роль, иногда героическую, иногда преступную. А чаще всего — одновременно.

С одной стороны, им вменялось в обязанности выполнять функции традиционной тайной полиции, всячески оберегать диктатуру партийной верхушки, а с какого-то момента единоличную власть всемогущего вождя Сталина, подавлять любое сопротивление, любое несогласие или даже подозрение на вольнодумство. И делать это самыми жестокими методами, вплоть до пыток арестованных, чудовищных лагерных сроков и расстрелов. Всякого усомнившегося в правоте своего дела чекиста ждал тот же подвал и пуля в затылок, выпущенная вчерашним сослуживцем. Регулярно расстреливались и не усомнившиеся ни в чем — лишь потому, что слишком много знали. Таких в общей сложности за годы сталинщины набралось свыше двадцати тысяч человек, в том числе — множество первоклассных, безусловно преданных Отечеству разведчиков и контрразведчиков.

С другой стороны, нужно было обеспечить подлинную безопасность страны, оберегать ее государственные и военные тайны, проникать в замыслы враждебных держав, выявлять настоящих шпионов и диверсантов.

Люди, которые честно и добросовестно занимались этой работой, зачастую сидели в соседних кабинетах с мастаками лепить фальсифицированные дела, костоломами и палачами. И те и другие одинаково назывались чекистами, носили одинаковые фуражки с голубым верхом, сидели рядом на партийных собраниях и ведомственных совещаниях, иногда даже вместе получали ордена из рук одного и того же благодушного старичка с козлиной бородкой и такими же наклонностями» [20].