Я не сделаю такой ошибки, как Наполеон. Когда я пойду на Москву, то выступлю достаточно рано, чтобы достичь ее до зимы.

(Адольф Гитлер)

На советской границе— 84 германские дивизии!

В апреле 1941 г. даже веселая и звонкая весенняя капель, обычно радующая человека, напоминала звон железа. Через всю Европу, с Запада на Восток, к советской границе двигалась многомиллионная гитлеровская армия. Передвижение такой армады не могло остаться незамеченным, и в Кремль буквально ежедневно поступали сообщения разведки:

ОБ УСИЛЕНИИ ГРУППИРОВКИ НЕМЕЦКИХ ВОЙСК

4.04.1941 № 660370-сс

В течение всего марта немецким командованием осуществлялись усиленные переброски войск в пограничную полосу СССР… Общее количество германских войск на границе с СССР: пехотных дивизий — 61, моторизованных — 6, танковых — 6—7. Всего 72—73 дивизии. К этому составу немецких войск нужно добавить немецкие войска в Молдавии и Северной Добрудже в общем количестве около 9 пехотных и одной моторизованной дивизии.

Общее количество немецких дивизий всех типов в приграничной полосе с СССР достигает 83—84 дивизий, не считая войск, сосредоточенных в Чехии, Моравии и в центре Румынии.

Голиков

В приложении к спецсообщению приведена «Схема» и указана рассылка: Сталину, Ворошилову, Молотову, Тимошенко, Берия, Кузнецову, Буденному, Кулику, Шапошникову, Мерецкову, Жукову, Жданову, Запорожцу, Ватутину.

Война нервов

Каждой германской военной кампании всегда предшествовал особый этап — психологическая подготовка, так называемая Война нервов.

Этому этапу своей агрессии Гитлер придавал большое значение и неоднократно, в различное время, объяснял необходимость и важность Войны нервов: «Раньше, чем армии вступят в бой, необходимо, чтобы вражеская нация была деморализована, чтобы она была подготовлена к капитуляции и приведена к пассивности…»

Одной из составляющих Войны нервов должна была быть пропагандистская кампания, направленная против жертвы будущей агрессии. Так было перед аншлюсом Австрии и перед захватом Чехословакии. Так было перед нападением на Польшу.

В августе 1939 г. не проходило дня, чтобы немецкие газеты не поднимали вопля о «преследованиях», которым, якобы, подвергается немецкое национальное меньшинство в Польше. С каждым днем газетные статьи становились все более сенсационными, все более провокационными и не оставляли сомнения в том, что Германия готовится к решительным действиям.

За два месяца до нападения Германии на Францию, в марте 1940 г., в Париж по долгу службы прибыл заместитель госсекретаря США Сэмнер Уэллес. Он был поражен атмосферой, царящей в этом, обычно искрящемся весельем, городе. Вспоминает Уэллес: «Казалось, даже на зданиях лежала печать той же угрюмой апатии, которую можно было прочесть на лицах большинства прохожих, встречавшихся на малолюдных улицах. Всех охватило предчувствие ужасного бедствия.

Я имел возможность беседовать со множеством парижан… Как это ни трагично, у большинства из них отсутствовало даже желание быть мужественными».

В начале апреля 1941 г. подготовка к операции «Барбаросса» уже входила в решающую фазу, и скрывать ее практически уже не было возможности. Это, однако, не смущало Гитлера и не могло помешать осуществлению операции, так как для принятия адекватных мер Сталину все равно уже не хватало времени.

Но поскольку подготовка к нападению становилась явной, Гитлер, по своему обыкновению, приказывает начать Войну нервов, целью которой было, с одной стороны, подготовить немецкий народ к будущей войне, а, с другой, устрашить и деморализовать Россию. Война нервов должна была вывести Сталина из равновесия и спровоцировать его на действия, которые могли бы оправдать будущее нападение Германии необходимостью Превентивного удара.

В апреле 1941 г. все гитлеровские средства массовой информации почти одновременно начали целенаправленную пропаганду против большевистской России. И если у кого-либо в мире еще оставались сомнения относительно намерений Гитлера, то развернувшаяся Война нервов явно указывала на жертву будущей агрессии.

Советский полпред в Берлине Деканозов, докладывая Сталину об усиливающейся с каждым днем подготовке Германии к нападению, сообщал и о начавшейся открытой Войне нервов.

ШИФРОТЕЛЕГРАММА ОСОБАЯ

Из Берлина, 4.04.1941

Только лично Молотову

1 апреля по линии соседа послана в Москву телеграмма о результатах последней беседы соседского работника с источниками «К» [Корсиканец] и «С» [Старшина]. Телеграмма эта, наряду с предыдущими сообщениями «К», имеет важное значение, так как в более определенной форме говорит о готовящейся антисоветской акции немцев, как о ближайшей перспективе.

Из моих предыдущих разовых сообщений по разным поводам Вам также известно об усилении за последнее время сведений по поводу антисоветских намерений немцев…

Что касается слухов и всякого рода сведений о предстоящем столкновении СССР с Германией, о готовящемся германском нападении на СССР, то эти слухи и сведения сейчас идут к нам ежедневно по разным каналам. В настоящее время в Германии, особенно здесь, в Берлине, немцы ведут по отношению к нам настоящую, как они говорят в подобных случаях, Войну нервов, внедряя во все слои населения слухи о неизбежной войне с СССР…

Далее Деканозов приводит многочисленные примеры высказываний различных лиц, из различных кругов немецкого общества, о неизбежности войны и факты, явно свидетельствующие о приближающемся нападении Германии: «Особого нашего внимания заслуживает продолжающаяся в Германии мобилизация запасных и призыв 1922 года рождения…

По моему предложению Тупиков направил в Кенигсберг своего помощника Бажанова и одного своего спецработника из торгпредства. Вернувшись на днях, Бажанов сообщил мне, что и в Мемеле, и в самом Кенигсберге освобождены все клубы и школы и заняты войсками… Я посылал Вам недавно «пособие» по изучению русского языка, распространяемое среди германских солдат… Обычно не проходит дня, чтобы в полпредство не поступила какая-нибудь анонимка с предупреждением о грозящей СССР опасности со стороны Германии…

Во всем этом одно мне представляется несомненным: немцы ведут против нас эту Войну нервов и по всем данным намереваются ее продолжать и углублять, чтобы запугать нас войной, подготовить наше моральное подавление и тем самым оказать давление на нашу политику.

В начале апреля 1941 г. гитлеровская Война нервов была уже в полном разгаре. Но достигла ли она желаемых результатов? Повлияла ли на моральное состояние граждан Страны Советов, так же как в свое время повлияла на чехов, поляков, французов?

Нет, и по очень простой причине. Граждане Страны Советов не могли быть деморализованы, не могли быть в панике, потому что они об этой Войне нервов и не подозревали! По приказу Сталина советские средства массовой информации — газеты, журналы, радио — не только хранили молчание о приближающейся войне, но продолжали, на удивление всему миру, «прославлять» существующие дружеские отношения с Германией.

Все мероприятия, проводимые Сталиным по подготовке к войне, тщательно скрывались не только от врага, но и от собственного народа. Вся переписка наркоматов иностранных дел, обороны, госбезопасности, касающаяся приближающегося нападения Германии, зашифровывалась. Это касалось не только материалов, поступавших из-за рубежа, но и внутренней переписки. Так, например, сегодня, 4 апреля 1941 г., заместитель начальника внешней разведки полковник Судоплатов требует от наркоматов союзных республик, в целях сохранения секретности сведений о сосредоточении германских войск на советской границе, все материалы, касающиеся этого вопроса, направлять в Москву по внутренней почте зашифрованными: «т. Журавлеву. Дайте указание наркомам — приказать, чтобы такого рода материалы присылать только шифром. Судоплатов».

Создается впечатление, что гитлеровский план «внезапного» нападения на Россию сохранялся в Москве в гораздо большей секретности, чем в Берлине!

До«внезапного»нападенияосталось78дней.4апреля1941.Москва

Момент может быть упущен

Сегодня в Москву поступило сообщение, которое можно считать одним из самых важных агентурных сообщений на это время. Источниками этого сообщения были Шульце-Бойзен и Харнак.

№ 885/м, 4 апреля 1941

Источник, работающий в Главном штабе германской авиации, сообщает: главный штаб авиации подготовил и окончательно разработал план нападения на Советский Союз…

Так как советская промышленность разбросана на огромной территории и бомбардировкой ее не удастся в короткий срок нарушить нормальную военно-хозяйственную жизнь страны, то оперативный план немецкой авиации основан на концентрированном ударе по узловым железнодорожным пунктам центральной полосы Европейской части СССР и Украины… По сведениям, полученным тем же источником от сотрудника министерства авиации, работающего в отделе по разработке оперативных инструкций для личного состава, выступление Германии против Советского Союза решено окончательно и последует в скором времени…»

Источник, работающий в Германском Министерстве Хозяйства, сообщает: «С 15 апреля должна будет начаться якобы антисоветская кампания в прессе. Будет опубликовано распоряжение о прекращении с 10 апреля всех частных перевозок по немецким железным дорогам. Ввоз в Германию каучука с Востока решено направлять уже не транзитом через СССР, как раньше, а морским путем, не считаясь с риском, вызываемым действиями Английской морской блокады».

Источник, работающий в главном штабе германской авиации, сообщил: «Югославские события чрезвычайно серьезно восприняты в руководящих германских кругах…

В штабе авиации полагают, что операции против Югославии могут занять 3—4 недели; это вызовет отсрочку действий против СССР, и благоприятный момент может быть упущен».

Сообщения Шульце-Бойзена и Харнака касаются всех самых важных вопросов, интересующих в эти дни Кремль.

Прежде всего, в них приводится полное подтверждение факта нападения Германии на Россию весной 1941 г. Далее раскрывается план Главного штаба авиации по организации бомбардировок военных и хозяйственных объектов Советского Союза. Приводятся сведения о начинающейся с 10 апреля концентрации германских войск у советских границ и о начале кампании Войны нервов.

Очень важен намек на «югославские события», могущие вызвать отсрочку нападения… По оценке штаба авиации, отсрочка нападения на три-четыре недели переносит планируемое «внезапное» нападение Германии с весны на лето — с середины мая на середину июня 1941 г., а в этом случае благоприятный момент для нападения может быть упущен!

«Огня не открывать!»

Первая информация Шульце-Бойзена о том, что штаб германской авиации дал распоряжение о проведении разведывательных полетов над территорией России, поступила в Москву в конце января 1941 г. В те дни Сталин дал приказ о принятии немедленных мер по охране воздушного пространства страны, и Совет народных комиссаров принял специальное постановление «Об организации противовоздушной обороны». Но несмотря на все принятые меры, самолеты германской разведывательной «Эскадрильи Ровель», оснащенные первоклассным фотооборудованием, продолжали совершать полеты над советской территорией, и с каждым днем эти полеты становились все более наглыми. Вспоминает нарком Военно-морского флота адмирал Николай Кузнецов: «В конце февраля — начале марта немецкие самолеты снова несколько раз грубо нарушили советское воздушное пространство. Они летали с поразительной дерзостью, уже не скрывая, что фотографируют наши военные объекты».

Адмирал Николай Кузнецов славился своей исключительной честностью и прямотой. Мальчишка из глухой деревушки Медведка, с детства мечтавший о путешествиях и подвигах, он еще в 1919 г. добровольцем пошел на флот. Потом — учеба в Ленинградском военно-морском училище, нелегкая морская служба на боевых кораблях Черноморского флота, Испания, Тихоокеанский флот и, наконец, в 1939 г. тридцатисемилетний Кузнецов становится наркомом.

Сталин благоволил к Кузнецову. Да и, казалось, нельзя было не чувствовать расположения к этому статному красавцу, обладавшему обворожительной улыбкой и, вместе с тем, стальной волей.

В начале марта 1941 г., когда нарушения воздушных границ германскими самолетами стали почти ежедневными, адмирал Кузнецов отдал однозначное указание флотам: «Открывать огонь по нарушителям без всякого предупреждения!» Директива наркома поступила на флоты 3 марта 1941 г. и, в соответствии с ней, германские самолеты-нарушители были несколько раз обстреляны. Сталин, конечно, знал об этих инцидентах, но никак на них не реагировал и стрельбу по самолетам не запрещал.

Вспоминает адмирал Кузнецов: «Кстати говоря, Сталин, узнав о моем распоряжении, ничего не возразил, так что, фактически, в эти дни на флотах уже шла война в воздухе: зенитчики отгоняли огнем немецкие самолеты, а наши летчики вступали с ними в схватки на своих устаревших „Чайках"».

Война в воздухе шла весь март 1941 г. Как известно, и 17, и 18 марта 1941 г. советские зенитчики еще обстреливали германские самолеты над Либавой.

И вдруг, сразу после того, как 20 марта 1941 г., в Кремле, прошло то знаменитое совещание, на котором вся агентурная информация, сообщавшая о подготовке Германии к нападению, была признана «дезинформацией», отношение Сталина к обстрелу самолетов-нарушителей неожиданно изменилось.

К удивлению Кузнецова, он был срочно вызван к Сталину.

Вспоминает Кузнецов: «Меня спросили, на каком основании я отдал распоряжение открывать огонь по самолетам-нарушителям. Я пробовал объяснить, но Сталин оборвал меня. Мне был сделан строгий выговор и приказано немедленно отменить распоряжение».

По приказу Сталина, 1 апреля 1941 г. главный морской штаб отдал флотам новую директиву:

«Огня не открывать, а высылать свои истребители для посадки самолетов противника на аэродромы».

Этот странный, с точки зрения адмирала Кузнецова, приказ не изменился и после того, как вчера, 4 апреля 1941 г., тот же обер-лейтенант люфтваффе Харро Шульце-Бойзен сообщил, что Главный штаб германской авиации уже разработал план бомбардировок территории России, целью которых будет нарушение народнохозяйственной жизни страны. Для осуществления этого плана гитлеровцам были необходимы сведения о расположении наиболее важных военных и хозяйственных объектов — электростанций, заводов, железнодорожных узлов. Разведывательные полеты должны были усилиться. И для России жизненно важно было эти полеты не допустить. Сталинский приказ шел в противоречие со всей существующей информацией и со всей сложившейся обстановкой.

Но сталинские приказы не подлежали обсуждению!

Вспоминает Кузнецов: «Результаты нетрудно было предвидеть. Немцы, чувствуя, что мы осторожничаем, стали вести себя еще более вызывающе. 5 апреля очередной фашистский разведчик появился над Либавой. В воздух поднялись наши истребители. Они начали „приглашать“ фашиста на посадку. Фашист, конечно, не подчинился.

Наши батареи дали, как требовало предписание, двадцать предупредительных выстрелов. Разведчик ушел, а германское посольство в Москве заявило протест: дескать, обстреляли мирный самолет, летавший «для метеорологических наблюдений».

С этого дня, и до самого «внезапного» нападения, в течение двух с половиной месяцев, германские самолеты будут проникать вглубь советской территории совершенно беспрепятственно.

«Рука Москвы» смешала карты

Уже несколько дней Сталин знал о том, что Германия готовится к нападению на Югославию. Эти сведения не могли удивить его. О происходящем в Югославии в Москве знали, наверное, гораздо лучше, чем в Берлине. Сегодня, в полночь, раздался телефонный звонок Деканозова — нападение завтра, на рассвете.

Получив это сообщение, Сталин срочно вызвал к себе находившихся в эти дни в Москве представителей правительства Югославии — доктора Милана Гавриловича, полковника Драгутина Савича и Божина Симича. Для югославов поздний вызов в Кремль был неожиданным. В течение нескольких последних дней они вели безуспешные переговоры с Вышинским о подписании договора о взаимодействии с Россией, и за все это время ни разу не были приняты Молотовым.

Но сегодня, в Кремле, в кабинете Молотова, югославов встретил сам Сталин и сразу же предложил им подписать готовый проект договора.

Переговоры не заняли много времени, и около 3 часов ночи между Королевством Югославия и Советским Союзом был подписан Договор о дружбе и ненападении. Договор был подписан, несмотря на то, что Сталин знал, что этот Договор уже ничем не сможет помочь маленькой стране — очередной жертве гитлеровской агрессии. Так зачем он разыгрывал эту комедию?

Тайная встреча в Перловке

Еще в конце 1940 г., в самом начале подготовки к Русскому походу, Гитлер начал оказывать активное давление на Балканские страны, заставляя их различными способами присоединиться к Трехстороннему пакту. После Болгарии, подписавшей пакт 1 марта 1941 г., фюрер взялся за Югославию. Весной 1941 г. Югославия была единственной страной на Балканах, которой удавалось все еще вести сложную политическую игру и не портить отношения ни с Берлином, ни с Москвой, ни с Лондоном. Но 1 марта 1941 г. ситуация изменилась.

Вошедшие в Болгарию моторизированные части 12-й германской армии достигли границ Югославии, и страна оказалась окруженной со всех сторон. Настал час, когда необходимо было сделать выбор.

Между тем, Гитлер действовал в своей обычной манере — он пригласил югославского регента принца Павла посетить «Бергхоф». 4 марта 1941 г. Павел тайно выехал из Белграда на встречу с Гитлером.

А дальше все уже шло, как по нотам. Запугав Павла, Гитлер посулил ему, в обмен на сотрудничество, югославскую корону и, вдобавок к ней, еще и город Салоники. Югославская корона, по праву, принадлежала наследнику престола — юному принцу Петру, сыну убитого в октябре 1934 г. короля Александра, а город Салоники принадлежал Греции. Но такие мелочи никогда не смущали Гитлера. И он широким жестом обещал подарить все это Павлу. Павел не смог устоять и в свою очередь обещал последовать примеру болгарского царя Бориса.

Но, несмотря на обещание регента, формальное присоединение Югославии к Трехстороннему пакту переносилось со дня на день. А Великобритания и Россия делали все возможное, чтобы этому помешать. Уинстон Черчилль даже направил своему коллеге — премьер-министру Югославии Драгише Цветковичу — личную телеграмму:

«22 марта 1941

Ваше превосходительство!

Полный разгром Гитлера и Муссолини в конечном счете неизбежен. Ни один разумный и дальновидный человек не может сомневаться в этом, после того, как английская и американская демократии выразили свою решимость добиться этого разгрома.

В мире всего 65 миллионов злобных гуннов, и большинство их занято теперь подавлением австрийцев, чехов, поляков и многих других древних народов, которые они терроризируют и грабят. Численность населения Британской империи и Соединенных Штатов достигает почти 200миллионов человек, даже если считать одни только метрополии и Британские доминионы.

Британская империя и Соединенные Штаты обладают большими богатствами и большими техническими ресурсами, они производят больше стали, чем все остальные страны мира, взятые вместе. Они полны решимости не допустить, чтобы преступные диктаторы — один из которых уже понес невосполнимый урон — растоптали своими сапогами дело свободы или повернули вспять колесо мирового прогресса…

Я надеюсь, что Вы, Ваше превосходительство, учтете ход мировых событий и окажетесь на высоте».

Но ничто уже, казалось, не могло помешать Гитлеру подчинить себе и эту, последнюю оставшуюся нейтральной балканскую страну.

24 марта 1941 г. премьер-министр Драгиша Цветкович и министр иностранных дел Александр Цинцар-Маркович выехали в Австрию на церемонию присоединения Югославии к Трехстороннему пакту. Для сохранения секретности «операции» министры сели в Белграде на пригородный поезд, как будто отправляясь на загородную прогулку, а затем уже, на одной из маленьких станций, пересели на экспресс, идущий в Вену. На следующий день, 25 марта 1941 г., ровно в 12 часов пополудни, в замке Бельведер, в присутствии всех заинтересованных сторон — Гитлера, Риббентропа, Чиано и Осима — состоялось, наконец, торжественное подписание протокола присоединения Югославии к пакту.

После окончания церемонии подписания Гитлер вызвал к себе сопровождавшего его в Вену фельдмаршала Кейтеля. Вспоминает Вильгельм Кейтель: «Он [фюрер] пребывал в благостном настроении и был вполне удовлетворен развитием политических событий. «Думаю, что больше никаких неожиданностей на Балканах не предвидится», — сказал он с видимым удовольствием. Ночью мы выехали в Берлин».

О том, что Югославия готова заключить формальный союз с Гитлером, в Москве узнали задолго до его подписания. Есть свидетельства, что еще 20 марта 1941 г., в Перловке под Москвой, на вилле британского посла Стаффорда Криппса, состоялась тайная встреча между Андреем Вышинским и главой Сербской аграрной партии доктором Миланом Гавриловичем. Гаврилович, бывший, кроме всего, еще и агентом советской внешней разведки, сообщил участникам встречи «новости», привезенные им только вчера из Белграда. Агент рассказал о том, что правительство Югославии приняло решение присоединиться к Трехстороннему пакту, а также о том, что группа сербских патриотов-антигитлеровцев, во главе с командующим военно-воздушных сил генералом Душаном Симовичем, готовится свергнуть это правительство.

И Криппс, и Вышинский выразили готовность, от лица Великобритании и России, поддержать путчистов и заключить договор с новым правительством Югославии, как только оно будет создано.

Удивительной была эта тайная встреча в Перловке! В тот самый день, 20 марта 1941 г., когда на совещании в Кремле все агентурные сообщения, говорящие о готовящемся нападении Германии на Советскую Россию, были названы дезинформацией, в Перловке под Москвой уже, фактически, действовала Антигитлеровская коалиция! Как будто бы, «внезапное» нападение уже совершилось! Как будто бы, Москва и Лондон уже по одну сторону баррикад против Берлина!

«Да здравствуют Сталин и Молотов!»

А в Югославии все произошло именно так, как и предполагалось на встрече в Перловке. 25 марта 1941 г. в полдень Югославия стала формальной союзницей Германии, а еще через несколько часов, в ночь с 26 на 27 марта 1941 г., группа офицеров, во главе с генералом Душаном Симовичем, захватила власть. Незадачливый регент Павел пытался бежать в Загреб, но был задержан путчистами и возвращен в Белград. Здесь, в штабе генерала Симовича, он подписал акт отречения и в ту же ночь покинул страну. Арестован был и доктор Цветкович. Он также был доставлен в штаб Симовича, где его заставили объявить об отставке.

Премьер-министром нового правительства стал Симович, а семнадцатилетний наследник престола был провозглашен королем Петром II. Говорят, что за день до этого отчаянный мальчишка Петр спустился из окна королевского дворца по водосточной трубе и удрал из-под стражи, приставленной к нему регентом.

Военный переворот в Югославии готовился, конечно, не один день, и в его осуществлении явно чувствовалась «Рука Москвы». Еще за несколько месяцев до этого рокового для Гитлера дня Сталин принял решение задействовать план военного переворота в Югославии, который он вынашивал еще с 1938 г. Тогда по ряду причин от этого плана пришлось отказаться. Теперь его время пришло.

Для организации переворота в Белград из Москвы были посланы опытнейшие в «таких делах» сталинские эмиссары. Один из них, полковник Михаил Мильштейн, которого специально вызвали из Нью-Йорка, где он, числясь секретарем полпредства Михаилом Мильским, фактически, исполнял секретные задания Сталина. Другой эмиссар — человек Лаврентия Берия, чекист с 20-летним стажем, капитан госбезопасности Михаил Аллахвердов, успел уже побывать нелегальным резидентом внешней разведки во многих странах мира и выполнил не одно секретное задание.

Вспоминает генерал Павел Судоплатов:

«Между тем, по словам Берия, Сталин и Молотов решили, по крайней мере, оттянуть военный конфликт и постараться улучшить положение, применив тот план, от которого отказались в 1938 г. План этот предусматривал свержение югославского правительства, подписавшего договор о сотрудничестве с Гитлером.

И вот, в марте 1941 г. военная разведка и НКВД, через свои резидентуры активно поддержали заговор против прогерманского правительства в Белграде…Полковник Мильштейн, заместитель начальника военной разведки, был послан в Белград, чтобы оказать помощь в военном свержении прогерманского правительства. С нашей стороны в этой акции участвовал Аллахвердов.

К этому моменту, с помощью МИДа в Москве нам удалось завербовать югославского посла в Советском Союзе Гавриловича. Его совместно разрабатывали Федотов, начальник контрразведки и я».

Мильштейн и Аллахвердов, видимо, постарались. Иначе, как возможно объяснить тот факт, что уже на следующее утро после переворота во всех городах Югославии начались просоветские демонстрации. В Белграде перед советским полпредством уже в 7 часов утра празднично разодетая толпа скандировала: «Да здравствуют Сталин и Молотов! Долой Гитлера!» Несколько легковых машин, украшенных нацистской свастикой, были перевернуты. Германский военно-воздушный атташе был избит до такой степени, что ему пришлось лечь в больницу. А когда германский посланник приехал в белградский собор, чтобы присутствовать на торжественном богослужении в честь молодого короля Петра II, толпа, собравшаяся перед собором, плевала ему в лицо. Для Гитлера югославский переворот явился громом среди ясного неба. Он воспринял все, что произошло, как пощечину, как личное оскорбление, полученное им на глазах всего мира не только от Югославии и Великобритании, но и от СССР! Не было никаких сомнений, что, сговорившись за его спиной, переворот организовали Черчилль и Сталин! В порыве ярости, Гитлер принимает решение, на которое, возможно, и рассчитывали вдохновители и организаторы переворота.

В стратегическом плане это решение будет иметь для Германии, и лично для Гитлера, трагические последствия.

Начало операции «Барбаросса» отодвигается

В то утро, 27 марта 1941 г., когда в Белграде ликующая толпа кричала «Да здравствуют Сталин и Молотов!», Гитлер вызвал своих генералов в Рейхсканцелярию. Этот вызов был настолько неожиданным и срочным, что Риббентроп и Гальдер даже несколько опоздали, что совершенно не было в их привычках.

Гитлер вошел в зал совещаний, потрясая телеграммой, полученной из Белграда, и уже с порога, брызгая слюной, закричал: «Немедленно атаковать Югославию!»

Дело, однако, обстояло не так просто. Сосредоточение германских войск на границе с Россией уже шло полным ходом, и нападение на Югославию могло сорвать график подготовки операции «Барбаросса».

Вспоминает Кейтель: «Язаметил, что дату начала войны на Востоке переносить нельзя, так как сосредоточение войск по максимально уплотненному графику уже идет полным ходом, и мы не сможем взять оттуда никаких сил…

Именно поэтому [ответил Гитлер] он и вызвал Браухича и Гальдера: выход должен быть найден! Он, как говорится, вошел в раж…»

Гитлер действительно «вошел в раж» и, как записано в секретном протоколе штаба Верховного Командования, громогласно объявил об одном из самых роковых своих решений: «Начало операции по плану „Барбаросса“ придется отодвинуть на более поздний срок, в пределах четырех недель».

По приказу Гитлера в оперативном отделе штаба Верховного главнокомандования и в Генеральном штабе Сухопутных войск началась срочная переработка уже готового плана вторжения в Грецию и подготовка нового плана уничтожения Югославии. Эти планы должны были быть увязаны с планом «Барбаросса» и учитывать перенос принятой даты нападения на Россию с мая на июнь 1941 г.

А пока начальник оперативного отдела ОКБ майор Альфред Йодль не спит ночами, готовя военные планы, вокруг Югославии идет большая политическая игра. Эмиссары Черчилля, срочно прибывшие в Белград с целью заключить договор с новым правительством Югославии, разочарованно сообщают в Лондон: «Оказалось совершенно невозможным заставить Симовича подписать какое бы то ни было соглашение».

Переговоры о подписании Договора с Советским Союзом также продвигались медленно, но это, видимо, происходило как раз по вине Москвы. Андрей Вышинский ежедневно, а иногда и по несколько раз в день, встречался с посланником Югославии Гавриловичем, ставшим уже министром без портфеля в новом югославском правительстве. С 3 апреля 1941 г. в переговорах участвовали и специально направленные в Москву полномочные представители — Драгутин Савич и Божин Симич. Но Москва не торопилась…

И вдруг, 5 апреля 1941 г., глубокой ночью, Договор подписан. Правда, не Договор о взаимопомощи, на котором настаивала Югославия и который обязывал бы Советский Союз, в случае нападения Германии на Югославию, предпринять немедленные военные действия, а гораздо менее конкретный — Договор о дружбе и ненападении. По иронии судьбы, этот договор, так же как и протокол об участии Югославии в пакте, просуществует всего несколько часов.

После подписания Договора, Милан Гаврилович и его соратники оставались в Кремле до 7 часов утра, обсуждая со Сталиным за празднично накрытым столом размеры помощи, которую Россия сможет оказать Югославии. Их оживленная беседа еще не была окончена, когда Гитлер нанес свой обещанный жестокий удар по Белграду. Как всегда, в воскресенье, на рассвете… На этот раз фюрер действовал особенно грубо, без обычных провокаций. На этот раз ему уже, видимо, было наплевать, кого назовут агрессором.

Русский Медведь отлично соображает!

Страшную картину нападения Германии на Югославию рисует Черчилль:

«Утром 6 апреля над Белградом появились германские бомбардировщики. Летя волнами с оккупированных аэродромов в Румынии, они в течение трех дней методически сбрасывали бомбы на югославскую столицу. На бреющем полете, не опасаясь сопротивления, они беспощадно разрушали город. Эта операция получила название „Кара“. 8 апреля, когда настала, наконец, тишина, свыше 17тысяч жителей Белграда лежали мертвыми на улицах города и под развалинами».

Балканская кампания Гитлера была встречена в Москве почти с нескрываемым удовлетворением, хотя и не вызвала никакой официальной реакции. Только 7 апреля 1941 г. газета «Правда» на последней странице напечатала небольшое сообщение ТАСС из Берлина о том, что германские войска начали военные операции против Югославии и Греции. О массированной бомбардировке Белграда — мести Гитлера за «неслыханное оскорбление» — газета умолчала.

Как и рассчитывал Сталин, Балканская кампания затянулась.

Несмотря на то, что Гитлер, понимая необходимость быстрейшего окончания кампании, задействовал громадные воинские силы, греки и югославы сражались отчаянно, и победы германским войскам давались нелегко. Только 17 апреля 1941 г. последние югославские части капитулировали у Сараево, и только 27 апреля 1941 г. над древним афинским Акрополем взвился нацистский флаг.

К этому времени англичане, перебросившие вначале на помощь Греции из Египта экспедиционный корпус в 60 000 человек, уже успели эвакуировать остатки этих войск из маленьких гаваней Аттики и Пелопоннеса в Англию. Король Петр II и генерал Душан Си-мович тоже бежали в Англию — там они сформируют югославское правительство в изгнании.

В итоге «победоносной» Балканской кампании гитлеровская Германия еще раз перед всем миром продемонстрировала мощь своей военной машины и улучшила свое стратегическое положение. Но это была, конечно, пиррова победа.

«Рука Москвы» смешала карты Гитлера и отодвинула день начала операции «Барбаросса» на целых пять недель!

Теперь Гитлер вынужден будет начать Русский поход не во второй половине мая 1941 г., как он планировал, а во второй половине июня, всего на два дня раньше, чем это сделал его кумир Наполеон в 1812 г.

Гитлер хорошо понимал, чем это может ему грозить — ведь недаром еще в ноябре 1940 г. он произнес свою знаменитую фразу: «Я не сделаю такой ошибки, как Наполеон. Когда я пойду на Москву, то выступлю достаточно рано, чтобы достичь ее до зимы».

«Пусть придут!»

Еще вчера, на импровизированном небольшом банкете по случаю подписания советско-югославского Договора о дружбе и ненападении, Сталин неожиданно получил еще одно предупреждение о приближающемся нападении Германии.

Югославский посол Милан Гаврилович рассказал Сталину, что еще месяц назад, в начале марта 1941 г., во время переговоров с югославским регентом Павлом в «Бергхофе», Гитлер счел нужным уведомить Павла о своем грандиозном плане «Барбаросса» и о том, что дни большевистской России сочтены.

Сведения о ночном разговоре Сталина с Гавриловичем немедленно стали достоянием дипломатического корпуса Москвы. Сталин тоже смог узнать о «своем разговоре» из… агентурного сообщения контрразведки! Контрразведка уже сегодня, 7 апреля 1941 г., перехватила телеграмму посла Турции в Москве Хайдара Актая, сообщавшую эти важнейшие сведения в Стамбул.

ИЗ ТЕЛЕГРАММЫ ТУРЕЦКОГО ПОСЛА

Из тех же источников поступают сведения о том, что немцы готовятсяк нападению на Россию.Югославский посол позавчера в Кремле после подписания договора о дружбе беседовал со Сталиным и сделал ему некоторые заявления в духе тех, о которых я сообщал… Сталин выслушал его заявление с большим интересом и, дважды поблагодарив посла за информацию о сроках возможного нападения, сказал: «Мы готовы, если им угодно — пусть придут!»

Английский посол, узнав из белградских источников о том, что месяца два назад во время свидания принца Павла с Гитлером последний сказал Павлу, что собирается напасть на Советский Союз, по телеграфу из Афин попросил Идена проверить эти слухи.

Иден в своем ответе указал, что он через короля Георга навел справки у принца Павла, который подтвердил, что Гитлер ему действительно сказал о своем решении начать наступление на Россию в середине июня.

Скорее всего, что и Сталин знал о разговоре Гитлера с Павлом значительно раньше — ведь Милан Гаврилович, агент внешней разведки НКВД, несомненно, уже успел еще до встречи со Сталиным сообщить эти сведения своему начальству.

Танки перекрашены в зеленый цвет

Еще одним источником информации о намерениях и действиях Германии в отношении России были задержанные органами госбезопасности гитлеровские шпионы. За последние четыре месяца, с декабря 1940 г., в западных областях Украины, в Белоруссии и в Прибалтийских республиках были раскрыты 67 шпионских баз абвера и задержано 1596 шпионов.

Шпионы абвера, допрошенные «с пристрастием» сталинскими следователями, сообщили немало важнейших сведений о происходящем по ту сторону Западной границы.

ИЗ СООБЩЕНИЯ ВНЕШНЕЙ РАЗВЕДКИ НКГБ СССР

10 апреля 1941, № 2/ 7/2575

Данными закордонной агентуры и показаниями нарушителей границы устанавливается, что концентрация частей германской армии на границе с Советским Союзом продолжается. Одновременно идет форсированное строительство оборонных сооружений, аэродромов, стратегических железнодорожных веток, шоссейных и грунтовых дорог.

Город Сувалки. В бывших казармах 41-го пехотного полка польской армии (ул. Костюшки) и бывшей гимназии расквартирована пехота. На этой же улице в казармах бывшего 2-го полка польских уланов и на ул. 3 Мая, в казармах бывшего 3-го полка уланов — кавалерийские части. В казармах на Филипповской ул. — артиллерийская часть, во дворе 25—30 пушек. В казармах на Августовской ул. расположен военный госпиталь, во дворе грузовых машин.

Деревня Турово — расквартирован один полк пехоты.

Местечко Хотылово — в лесу расположена танковая часть, имеющая в своем составе до 100 танков. Танки этой части зимой были выкрашены в белый цвет, а теперь — в зеленый…

Огромное число шпионов, засылаемых абвером на советскую территорию, имело, как это ни странно, и положительную сторону. Допросы пойманных шпионов позволяли получить подробную информацию о каждом городе, местечке, селе, о каждом полке, о каждой танковой части, вплоть до числа танков. Показания пойманных шпионов абвера еще и еще раз подтверждали непреложный факт — Гитлер готовится к нападению!

Кому был нужен Пакт о нейтралитете?

Сегодня, 13 апреля 1941 г., в Москве произошло одно из самых невероятных событий в истории дипломатии.

Шестидесятилетний благообразный японец, эмиссар императора Хирохито, министр иностранных дел Страны восходящего солнца, уважаемый кавалер ордена Священного сокровища первой степени, напившись, как говорится, до положения риз… пел в Кремле по-русски «Шумел камыш»!

Этот странный факт подтверждают многочисленные свидетели. И даже Вячеслав Молотов говорит: «Было, было дело…» Йосукэ Мацуока действительно был пьян и действительно пел эту знаменитую русскую песню, но у него были для этого вполне «уважительные» причины.

Прошел уже целый месяц с тех пор, как Мацуока покинул Японию и, по поручению премьер-министра принца Фумимаро Коноэ, отправился в Европу. И вот сегодня, наконец, его вояж окончен — Мацуока возвращается на родину, возвращается победителем — он выполнил миссию, возложенную на него принцем Коноэ, — подписал со Сталиным Пакт о нейтралитете.

Принц Фумимаро Коноэ был для Иосукэ Мацуока не только уважаемым главой правительства, он был его единомышленником и другом. Мацуока принадлежал к тому самому узкому кружку близких людей Коноэ, к которому принадлежал… агент советской разведки Ходзуми Одзаки и его друзья — Кинкадзу Сайондзи и Кэн Инукаи. Душой этого кружка, его политическим и нравственным главой был премьер-министр Фумимаро Коноэ, прозванный «Меланхолическим принцем», — одна из самых загадочных фигур Японии времен Второй мировой войны.

Потомок древней аристократической фамилии, фантазер, романтик и гуманист, Коноэ обладал необычным глобальным мировидением, и делом всей его жизни был некий, можно сказать, утопический геостратегический проект создания «Сферы процветания Великой Восточной Азии».

Мацуока познакомился с Коноэ много лет назад, в январе 1919 г., на Парижской мирной конференции, на которую они оба прибыли в составе делегации, возглавляемой их патроном — Ким-моти Сайондзи. С тех пор и началась их дружба.

В июле 1940 г., когда принц Коноэ вторично стал премьер-министром, он сделал Йосукэ Мацуока министром иностранных дел — Коноэ хотел иметь рядом с собой преданного человека, единомышленника, способного принять участие в осуществлении его великого геостратегического проекта. И не случайно понятие «Сфера процветания Великой Восточной Азии» впервые прозвучало 1 августа 1940 г. в декларации нового министра иностранных дел — Иосукэ Мацуока, а одним из составителей этой декларации был советник принца Коноэ и советский шпион Ходзуми Одзаки. Идея «процветания Азии», как это ни странно, вошла и в преамбулу к Трехстороннему пакту, подписанному Коноэ с Гитлером и Муссолини 27 сентября 1940 г.: «Создание и поддержание нового порядка, необходимого для того, чтобы народы в соответствующих районах Великой Восточной Азии и Европы могли пожинать плоды сосуществования и взаимного процветания».

Вряд ли эти слова выражали сущность «нового порядка», который готовил Бесноватый фюрер для Европы и Азии, но говорят, что мечтатель принц Коноэ действительно думал о мире и желал мира.

Правда, не все в милитаристской Японии и даже не все в правительстве Коноэ думали так же. Одним из противников политики принца был военный министр генерал Хидэки Тодзио, по прозвищу «Бритва». Жестокий и честолюбивый человек, пользующийся большим влиянием в агрессивных кругах Японии, Тодзио во многом определял внешнюю политику страны. В октябре 1941 г. генерал Тодзио осуществит свою мечту и станет премьер-министром и втянет Страну восходящего солнца в Мировую войну, которая завершится страшной атомной трагедией.

Мацуока и Сталин

В марте 1941 г. Мировая война уже, фактически, была в разгаре. В эти дни гитлеровская Германия почти закончила приготовления к нападению на Россию, и в Японии знали об этом. В окружении императора Хирохито непрерывно шли тайные дискуссии по вопросу возможного участия Японии в войне. По мнению многих агрессивно настроенных политиков, будущая война открывала перед Японией весьма привлекательные перспективы. В то время как более осторожные и здравомыслящие люди, в их числе был и принц Коноэ, считали, что эта война может закончиться для Японии катастрофой.

Ситуация была достаточно сложной. Япония уже много лет вела войну в Китае, в начале 1941 г. она оккупировала Индокитай, принадлежавший разгромленной Гитлером Франции. Соблазнительным было бы прибрать к рукам и азиатские колонии Британской империи, которая, как казалось, стояла на пороге гибели. Советский Дальний Восток в этом плане был гораздо более трудным орешком — даже в том случае, если Россия вынуждена будет воевать на западе с Гитлером. Позорное поражение Квантунской армии в 1939 г. на Халхин-Голе еще не забылось! Нет, начинать войну с Россией на этом этапе явно не имело смысла.

Ну, а как же тогда обязательства по Трехстороннему пакту? Гитлер может потребовать участия Японии в войне, и тогда страна должна будет воевать одновременно на нескольких фронтах. Сможет ли Япония это выдержать?

В этой сложной ситуации Коноэ принял решение направить в Европу Йосукэ Мацуока. Задачей Мацуока было посетить Берлин и Рим и в личных беседах с союзниками — Гитлером и Муссолини — выяснить возможность неучастияЯпонии в войне против России.

Путь японского министра в Европу лежал через Москву. И в Москве Мацуока должен был выполнить еще одну, самую главную — тайную миссию. В Москве Мацуока должен был встретиться с главой большевистской России. Мацуока должен был убедить его подписать с Японией Пакт о нейтралитете, закрепив неучастие Японии в войне формальным актом и обезопасив этим страну от войны с Россией.

12 марта 1941 г. Иосукэ Мацуока покинул Токио и, проехав поездом через всю Сибирь, 23 марта прибыл в Москву.

Это был не первый визит Мацуока в Россию. В 1912-1913 гг. он даже жил в Петербурге и, занимая пост секретаря посольства, с интересом изучал русскую культуру и русский язык. Мацуока бывал в России и в последующие годы, уже после революции. В 1932 г., проездом из Токио в Женеву, где он должен был представлять Японию в Лиге Наций, он остановился в Москве и даже видел Сталина — на трибуне Мавзолея на Красной площади во время Первомайского парада.

Теперь Мацуока встретится с большевистским вождем лицом к лицу.

Охваченный волнением 24 марта 1941 г. Йосукэ Мацуока прибыл в Кремль. Сталин произвел на японского министра огромное впечатление — именно то впечатление, которое Тиран хотел произвести и всегда производил на зарубежных гостей. Беседа велась в присутствии Молотова и посла Японии генерал-лейтенанта Иосицугу Татекава и носила неформальный, даже несколько дружеский характер. Говорил, в основном, Мацуока. Он рассказывал Сталину о Тэннэ — императоре Японии Хирохито, которого японцы любят и почитают как Бога, о премьер-министре принце Коноэ, о его друзьях-соратниках и о его необычных геостратегических идеях, которые японец, объясняя Сталину, называл «моральным коммунизмом». Говорил о политике принца, ориентированной на добрососедские отношения с Россией.

Сталин слушал японца внимательно, не перебивал его и ничем не показывал, что прекрасно осведомлен об идеях Коноэ, которые доктор философии Рихард Зорге с таким талантом освещал в своих аналитических обзорах. Но японцу пока незачем было знать об этом. Да и, вообще, на этот раз в Кремле ни о чем конкретном говорено не было.

И только прощаясь и благодаря за любезный прием, Мацуока попросил разрешения Сталина, после своего возвращения из Германии, остановиться на несколько дней в Москве и провести переговоры относительно улучшения отношений между Японией и Россией.

Мацуока и Гитлер

Через два дня Мацуока был уже в Берлине, и 27 марта 1941 г., вечером, состоялась его встреча с Гитлером. На встрече кроме Риббентропа присутствовал и специально прибывший с этой целью из Токио хорошо знакомый Мацуока германский посол Отт.

В этот вечер Гитлер выглядел изнуренным и был в ужасном настроении — ведь только сегодня утром он получил телеграмму из Белграда с уведомлением о состоявшемся в Югославии перевороте. И, может быть, именно поэтому фюрер начал свой обычный многочасовый монолог с перечисления военных побед Германии — с начала войны уничтожено 60 польских, 6 норвежских, 18 голландских, 22 бельгийских и 138 французских дивизий, англичане окончательно изгнаны с Континента и так далее, и так далее…

Беседа Мацуока с Гитлером существенно отличалась от его беседы со Сталиным. И если в Кремле в основном говорил японец, а Сталин слушал, то в Рейхсканцелярии говорил Гитлер, а Мацуока вынужден был выслушивать его разглагольствования. Хвастливые речи Гитлера о военной мощи Германии не убедили умного японца. Понял он и то, что Гитлер не искренен со своими союзниками. Мацуока был отлично осведомлен о планах Германии в отношении России, а Гитлер ни словом не обмолвился о готовящейся операции «Барбаросса».

В эти дни фюрер не был заинтересован в участии Японии в войне.

Русский поход — это его Поход! Гитлер не сомневался в том, что Россия будет разгромлена в течение двух-трех месяцев, и не собирался делить с японцами ни лавры победителя, ни «шкуру Русского Медведя»! Еще 5 марта 1941 г. Гитлер подписал «Директиву № 24», предписывающую заставить Японию предпринять активные действия против Великобритании и Америки на Дальнем Востоке.

В пятом пункте «Директивы № 24» указывалось: «Японцам не следует делать никаких намеков касательно операции Барбаросса».

В свете принятого им решения, Гитлер в течение двух часов упрямо убеждал японского министра в необходимости для его страны действовать в направлении Сингапура. Учтиво выслушав Гитлера, старейший японский дипломат ничем не обнаружил своей радости, не сказал ни одного лишнего слова и не обещал ничего определенного. Но, в принципе, обе стороны поняли друг друга и, не говоря об этом, согласились — в войне с Россией Япония на данном этапе не участвует!

Из Берлина Мацуока отправился в Рим, где встретился с Муссолини, с графом Чиано и с Папой Пием XII. Затем снова Берлин — и в Москву!

«Дипломатический блицкриг»

Теперь Мацуока должен был выполнить самую трудную часть своей тайной миссии — закрепить неформальную договоренность с Гитлером формальным договором со Сталиным!

Мацуока вернулся в Москву 8 апреля 1941 г. До возвращения в Японию оставалось всего несколько дней, и он постарался использовать их с наибольшей пользой и удовольствием — Бог знает, когда ему еще придется побывать в России! Мацуока посетил несколько московских музеев, сходил во МХАТ на чеховские «Три сестры» и даже съездил на один день в милый его сердцу Петербург, который теперь стал называться «Ленинград». А еще, с разрешения Сталина, Мацуока встретился с генералом Георгием Жуковым. Любознательному японцу просто захотелось своими глазами увидеть человека, имя которого после разгрома 6-й японской армии было «так хорошо знакомо» японцам.

Дни, проведенные Йосукэ Мацуока в России, были счастливыми и интересными для него. Но основная цель его поездки все еще не была достигнута. Почти ежедневные встречи с Молотовым были безрезультатными.

И вот, наконец, в последний день своего пребывания в Москве Мацуока прибыл в Кремль засвидетельствовать перед отъездом свое почтение Сталину. Японец был настроен решительно. Сталин, со своей стороны, уже знал, чем закончились переговоры в Берлине. Рихард Зорге уже успел передать в Москву все, что сообщил ему возвратившийся в Токио Отт. Времени для дипломатической игры уже не оставалось — завтра вечером ночным Транссибирским экспрессом Мацуока уезжал в Японию, и Сталин был, так же как и японец, готов к «завершению сделки».

Инициативу взял на себя Мацуока. Без всяких хитростей и уловок, напрямик, японец заявил Сталину, что он желал бы заключить с Москвой Пакт о нейтралитете. Причем он заинтересован заключить этот пакт немедленно, осуществив «дипломатический блицкриг».

Такая ассоциация пришла на ум японцу, возвратившемуся из Германии, которая готовила России «военный блицкриг»!

ИЗ ПРОТОКОЛА БЕСЕДЫ СТАЛИНА С МАЦУОКА

Сов. секретно, 12 апреля 1941

Мацуока считает подписание «Пакта о нейтралитете» полезным и целесообразным не только для Японии, но и для СССР, и полагает, что было бы эффективным подписать такой пакт именно в данный момент. Однако его желание не увенчалось успехом. Завтра он покидает столицу СССР, хотя ему и досадно, что пакт не подписан. Тем не менее его пребывание в СССР дало ему многое…

Двукратная встреча с т. Сталиным породила в нем такое чувство, что он стал считать себя близким знакомым для т. Сталина…

На этом этапе, неожиданно, как это часто бывало во время дипломатических переговоров, которые вел Сталин, невозможное стало возможным. Великий Лицедей Сталин сделал широкий жест и, «только ради уважаемого гостя», согласился подписать Пакт о нейтралитете.

«Только ради уважаемого гостя» Сталин согласился подписать акт, который, в преддверии приближающейся смертельной схватки с Германией, нужен был ему самому, как воздух.

ПРОДОЛЖЕНИЕ БЕСЕДЫ СТАЛИНА С МАЦУОКА Тов. Сталин говорит, что все беседы, которые вел Мацуока т. Молотовым, и сегодняшняя вторая беседа с Мацуока убедили его в том, что в переговорах о пакте нет дипломатической игры и что действительно Япония хочет серьезно и честно улучшить отношения с СССР… Далее т. Сталин говорит, что он с удовольствием слушал Мацуока, который честно и прямо говорит о том, чего он хочет. С удовольствием слушал, потому что, в наше время и не только в наше время, не часто встретишь дипломата, который откровенно говорил бы, что у него на душе. Как известно, еще Талей-ран говорил при Наполеоне, что язык дан дипломату для того, чтобы скрывать свои мысли. Мы, русские большевики, смотрим иначе и думаем, что и на дипломатической арене можно быть искренними и честными.

Тов. Сталин говорит, что он не хотел бы затруднять положение Мацуока, который вынужден довести до конца борьбу со своими противниками в Японии, и готов облегчить его положение, чтобы он, Мацуока, добился здесь «дипломатического блицкрига».

Итак, обе высокие договаривающиеся стороны пошли на уступки друг другу в спорном вопросе об острове Сахалин; Мацуока, с помощью Молотова через московский Центральный телеграф, добился срочного телефонного разговора с Токио и получил «добро» от принца Коноэ, и от самого Великого Тэннэ, и…

Неожиданно для всего мира, 13 марта 1941 г., в 2 часа пополудни, Пакт о нейтралитете был подписан и «дипломатический блицкриг» завершен.

«Шумел камыш»

Подписание Пакта о нейтралитете с Японией стало большой дипломатической победой Сталина. Перед самым нападением Германии на Россию он, фактически, лишил Гитлера одного из его сильнейших союзников в будущей войне!

О значении пакта свидетельствует Генри Киссинджер: «13 апреля 1941г. он [Сталин] заключил в Москве договор о ненападении [о нейтралитете], следуя, в основном, той же самой тактике в отношении роста напряженности в Азии, какую он применил в отношении Польского кризиса восемнадцатью месяцами ранее. В каждом из этих случаев он устранял для агрессора риск борьбы на два фронта и отводил войну от советской территории, подстрекая, как он считал, капиталистическую гражданскую войну в других местах.

Пакт Гитлера—Сталина дал ему двухлетнюю передышку, а договор о ненападении с Японией позволил через шесть месяцев перебросить армейские части с Дальнего Востока для участия в битве под Москвой, битве, которая решила исход войны в его пользу».

Такая важная дипломатическая победа должна была быть «отмечена», и, после подписания пакта, в Кремле, в кабинете Молотова была организована грандиозная выпивка. Иосукэ Мацуока, привыкший к миниатюрным чашечкам японской сакэ, не выдержал сталинского застолья. К концу пиршества он еле стоял на ногах и вместе со Сталиным и Молотовым даже пел «Шумел камыш».

В таком непрезентабельном виде японского министра вечером привезли на Ярославский вокзал к стоящему под парами Транссибирскому экспрессу. И тут, на перроне, на глазах иностранных дипломатов, пришедших проводить коллегу, на глазах иностранных журналистов, падких на сенсации, и произошла очередная, умело срежиссированная Сталиным «комедия».

Когда до отхода экспресса оставалось несколько минут, на перроне неожиданно появился Сталин. Он был в необычайно приподнятом настроении. Говорил громким голосом. Расхаживал по перрону под руку с Мацуока, обнимал иностранных послов, пожимал руки железнодорожным служащим, улыбался пассажирам. Как и надеялся Великий Режиссер, эффект был достигнут — об этой «комедии» писали все газеты мира, о ней оставили свои свидетельства современники и очевидцы.

Уинстон Черчилль: «Шуленбург рассказал о демонстрации единства и товарищества, устроенной Сталиным на вокзале перед отъездом Мацуока в Японию.

Поезд задержался на час из-за приветствий и церемоний, которых явно не ожидали ни японцы, ни немцы. Появились Сталин и Молотов, которые удивительно дружелюбно приветствовали Мацуока и других японцев и пожелали им счастливого пути.

Затем Сталин публично спросил о германском после. «А найдя меня, — заявил Шулленбург, — он подошел и обнял меня за плечи и сказал: «Мы должны оставаться друзьями, вы должны сейчас сделать все, все ради этой цели».

Позже Сталин обратился к германскому военному атташе, удостоверившись сперва, что он говорит именно с ним, и сказал: «Мы останемся с вами друзьями в любом случае».

«Сталин, — добавляет Шуленбург, — несомненно, обратился с эти приветствием к полковнику Кребсу и ко мне умышленно и тем самым сознательно привлек внимание большого числа присутствовавших».

Эти объятия были напрасным притворством. Сталин, несомненно, должен был знать из своих собственных источников о колоссальном развертывании германских сил вдоль всей русской границы, которое сейчас начала замечать английская разведка.

Это было всего за 10 недель до начала ужасающего наступления Гитлера на Россию. До него оставалось бы всего 5 недель, если бы не задержка, вызванная боями в Греции и в Югославии».

О том же вспоминает Хасегава — личный секретарь Йосукэ Мацуока, сопровождавший его в поездке:

«Сталин и Мацуока… которые только что подписали пакт о нейтралитете между Японией и Советским Союзом, очевидно, охваченные волнением, обнялись „по русскому обычаю“. Это изумило иностранных дипломатов, которые собрались на платформе для проводов Мацуока. Не менее изумлены были также работники комиссариата иностранных дел, один из которых что-то шепнул Сталину на ухо.

Сказав: «Ничего!», Сталин вошел в роскошный вагон и в вагон-ресторан, предоставленный в распоряжение Мацуока, где он пожал всем руки…»

О том же пишет американский корреспондент Джон Скотт, участвовавший в проводах Мацуока: «Наверное, в третий раз обменявшись рукопожатием, они обнялись… В вагоне Сталин сказал Мацуока: „Вы азиат, и я азиат“. Он показал рукой на платформу, где стояли дипломаты, и произнес: „А они европейцы“. Оба азиата снова рассмеялись».

О том же Вячеслав Молотов: «Сталин был крупнейший тактик… Большое значение имели переговоры с японским министром иностранных дел Мацуокой.

В завершение его визита Сталин сделал один жест, на который весь мир обратил внимание: сам приехал на вокзал проводить японского министра. Этого не ожидал никто, потому что Сталин никогда никого не встречал и не провожал. Японцы, да и немцы, были потрясены. Поезд задержали на час. Мы со Сталиным крепко напоили Мацуо-ку и чуть ли не внесли его в вагон. Эти проводы стоили того, что Япония не стала с нами воевать. Мацуока у себя потом поплатился за этот визит к нам».

Мацуока едет в Токио. Он в эйфории — на каждом полустанке он шлет приветственные телеграммы — в газету «Правда», Вячеславу Молотову и своему «новому другу» Иосифу Сталину:

«…Прошу разрешить мне заверить Вас, что я уношу с собой самые приятные воспоминания о своем временном, явившимся наиболее долгим в течение моей нынешней поездки, пребывании в Вашей великой стране, где я был удостоен сердечного приема, и где я с восторгом и пониманием увидел прогресс, достигнутый в жизни народов СССР.

Сцена нецеремонных, но сердечных, поздравлений по случаю подписания Пакта останется, без сомнения, одним из счастливейших моментов моей жизни, а любезность Вашего Превосходительства, выразившаяся в Вашем личном присутствии на вокзале при моем отъезде, всегда будет оцениваться мною, как знак подлинной доброй воли, не только по отношению ко мне одному, но также и к нашему народу.

Я могу также добавить, что девизом всей моей жизни было и будет всегда быть верным своим словам…»

Ирония судьбы

В конце апреля 1941 г. Иосукэ Мацуока прибыл в Токио.

На вокзале его встречал принц Коноэ и по дороге в город рассказал другу о недовольстве, с которым встретили милитаристские круги Японии подписанный в Москве пакт. Это недовольство превратилось в открытое возмущение после «внезапного» нападения Германии на Россию и первых, потрясающих воображение побед Гитлера.

Через три недели после начала войны между Германией и Россией, 16 июля 1941 г., политическая карьера Мацуока закончилась — свое новое третье правительство Коноэ сформировал без него.

Принц Фумимаро Коноэ все еще пытался удержать Страну восходящего солнца от активного вмешательства в бойню Второй мировой войны. Пытался ценой вывода японских войск из Китая достичь соглашения с западными странами. Но 17 октября 1941 г. милитаристы Японии вынудили Коноэ уйти в отставку.

И это была не просто отставка — это было крушение! За два дня до отставки, 15 октября 1941, был арестован советник и друг Коноэ — Хадзуми Одзаки. Его обвинили в шпионаже и измене родине.

А еще через три дня был арестован советский шпион Рихард Зорге и еще несколько человек из ближайшего окружения Коноэ, и среди них особенно близкие принцу — Кэн Инукаи и Кинкадзу Сайондзи. Все они были обвинены в принадлежности к шпионской организации, действующей по приказу Коминтерна. Враги «Меланхоличного принца» открыто требовали и его ареста, называли его «суперпредателем» и обвиняли в передаче врагам военных и государственных тайн. Коноэ с помощью императора Хирохито избежал ареста, но не прекратил попыток «спасения нации». Уже после Перл-Харбора и за много дней до атомной катастрофы он выражал желание лететь в Москву. Надеялся, что «давняя дружба» Сталина с Мацуока поможет ему найти путь к мирным переговорам с американцами. Но у Сталина был свой взгляд на «дружбу», и встреча, которая, может быть, могла бы предотвратить атомную катастрофу, не состоялась.

6 августа 1945 г. американский бомбардировщик по имени «Энола Гей» сбросил атомную бомбу на Хиросиму. 9 августа 1945 г. вторая атомная бомба взорвалась над Нагасаки. И в тот же день было опубликовано заявление Советского правительства, что оно с 9 августа 1945 г. будет считать себя в состоянии войны с Японией.

Когда закончилась эта война, на процессе военных преступников в Токио, по иронии судьбы, на скамье подсудимых оказались рядом — генерал Хидэки Тодзио, по приказу которого японцы бомбили Перл-Харбор, и… Иосукэ Мацуока, заключивший с Россией Пакт о нейтралитете. Принц Фумимаро Коноэ тоже должен был сидеть рядом с ними, но он еще до ареста, по обычаю самураев, совершил акт «сепуко». Генерала Хидэки Тодзио повесили, а дело Мацуока было прекращено. Говорят, что он умер в тюрьме.

«Почему Москва не поверила?»

Бывший заместитель начальника внешней разведки НКВД генерал-лейтенант Павел Судоплатов пишет в своих воспоминаниях о том, что 18 апреля 1941 г. он поторопился направить во все страны Европы «Специальную директиву», в которой обязывал всех резидентов внешней разведки перейти на режим военного времени: «Всемерно активизировать работу агентурной сети и линий связи, приведя их в соответствие с условиями военного времени».

Судоплатов также утверждает, что и военная разведка направила в Европу аналогичную директиву.

В эти тревожные предвоенные дни вся советская разведка работала в исключительно напряженном режиме. И особенно это касалось берлинских легальных и нелегальных резидентур. Приближающаяся с каждым днем война и ожидаемое в связи с этим закрытие советских организаций в Германии и эвакуация их сотрудников требовала коренного изменения методов работы с агентурной сетью.

По приказу Центра, в целях конспирации, следовало расчленить нелегальные резидентуры на небольшие группы и перевести их на прямую радиосвязь с Москвой. Все необходимое — деньги, радиоаппаратура, шифры — должны были быть получены из Москвы уже в ближайшее время. В рамках этих мероприятий Александр Коротков выходит на личный контакт с человеком, входящим в группу Арвида Харнака и носящим кличку «Старик». Этот контакт, очень опасный для разведчика, стал возможным только после получения результатов специальной проверки агента, проведенной через генерального секретаря исполкома Коминтерна Георгия Димитрова.

ПИСЬМО № 48, БЕРЛИН, «ЗАХАРУ» 18 апреля 1941

Ваше письмо № бот 18.IV.41 г. со всеми приложениями получено.

Мы запрашивали тов. Д. о всех людях из группы «Корсиканца» и получили ответ, что «Корсиканец» им известен как коммунист, состоящий негласно в КПГ. По имеющимся у них сведениям, «Корсиканец» в 1936 г. был в Париже и пытался наладить связь с членами компартии. При случае выясните у него, так ли это…

«Старик» характеризуется следующим образом: был известным режиссером и писателем. По мотивам общего кризиса буржуазной культуры (который он сильно переживал) приблизился к союзу работников умственного труда, был человеком, который старался честно и правдиво уяснить себе ряд жизненных и общественных вопросов.

Что касается «Старика», то «Корсиканец» должен только свести Вас с ним, после чего сразу же взять курс на отрыв «Старика» от «Корсиканца». Нужно сделать так, чтобы «Корсиканец» сам объяснил «Старику» необходимость в целях конспирации прекратить их личную связь, а также прекратить всякую партийную работу…

«Старик»

Под кличкой «Старик» скрывался известный немецкий писатель драматург и философ, автор романа «Немец из Байенкура» и пьесы «Тиль Уленшпигель» — Адам Кукхоф. Это был тихий, застенчивый человек, обладавший громадными знаниями, глубоким умом и редким своеобразием мышления. В 1912 г. Кукхоф защитил докторскую диссертацию на тему «Шиллеровская теория трагического». В его облике, действительно, было нечто трагическое.

С приходом к власти Гитлера все мечты и надежды молодого доктора философии рухнули. И Адам Кукхоф, бывший и раньше противником нацизма, стал теперь в ряды борцов с Гитлером. С супругами Харнак Кукхоф познакомился в конце 20-х, в Америке, где его жена, журналистка Грета Лорке, училась в Висконсинском университете. Сегодня Грета вместе с мужем входит в группу Харнака и носит кличку «Кан».

Сегодня, 19 апреля 1941 г., вечером, на квартире Харнака, Александр Коротков встретился со «Стариком», который произвел на него очень благоприятное впечатление. Об этой встрече Коротков сообщил в Москву: «Старик» производит впечатление культурного, образованного человека, на взгляды которого оказало влияние чтение трудов Ленина. Он и сейчас хранит некоторые его произведения. Считает себя коммунистом, и поведение подтверждает его слова».

Отзыв Короткова подтвердил характеристику «Старика», полученную ранее из Коминтерна. И теперь Коротков будет передавать в Москву, кроме агентурных сообщений «Корсиканца» и «Старшины», еще и информацию, полученную от «Старика».

«Красное» и «Черное»

Группа «Старика» состояла примерно из 20 человек. Все они принадлежали к творческой интеллигенции Берлина, в которую ходил в свое время журналист и театральный критик Рудольф Рёсслер. Одним из членов этой группы был Адольф Гримме.

Адам Кукхоф и Адольф Гримме были друзьями еще со студенческих лет, когда они оба учились в Галльском университете и активно участвовали в студенческом «Литературном обществе». В 1930 г. Гримме, ставший министром просвещения Пруссии, пригласил Кукхофа на должность первого драматурга Берлинского государственного театра. А сегодня Гримме, потерявший по милости Гитлера министерский портфель, является одним из борцов против нацистского режима. Примыкая с одной стороны к группе Кукхофа, то есть к «Красной Капелле», Гримме также связан с Карлом Герделером и, через него, с «Черной Капеллой».

Карл Фридрих Герделер был одной из самых значимых фигур среди заговорщиков «Черной Капеллы». Но путь этого, несомненно, выдающегося человека к почти явной борьбе против главы государства был не легок и не прост. В 1933 г. Герделер, в то время влиятельный обер-бургомистр Лейпцига, считал себя приверженцем нацизма и приветствовал приход Гитлера к власти. В дальнейшем он был назначен фюрером комиссаром цен и приобрел еще большее влияние.

Но шли годы, и Гердлер, так же как и многие его друзья, понял преступную сущность нацизма. К чести обер-бургомистра Лейпцига нужно сказать, что почти больше всего его возмущало зверское отношение гитлеровского режима к евреям. В 1937 г. Карл Герделер ушел в отставку в знак протеста против того, что нацисты потребовали заменить статую основателя первой германской консерватории композитора Феликса Мендельсона, многие годы стоявшую перед Лейпцигским концертным залом, на памятник кумира Гитлера композитора Рихарда Вагнера. А в 1938 г. Герделер уже вошел в группу заговорщиков «Черной Капеллы», став одним из главных сторонников «физического уничтожения Гитлера». Именно Герделер в 1938 г., перед вторжением в Чехословакию, летал в Лондон, в 1939 г., перед нападением на Польшу, ездил в Цюрих, а в 1940 г., перед Походом на Запад, — в Брюссель, делая все для того, чтобы предупредить мир о планах Бесноватого. После запланированного заговорщиками убийства Гитлера в 1944 г. именно Гарделер должен был стать канцлером новой Германии.

Руководство внешней разведки было очень заинтересовано в «разработке» личности такого ранга, как Герделер. Ему даже была присвоена кличка «Голова», а его другу Гримме — кличка «Новый».

Сведения о том, что в Берлине существуют несколько группировок высших офицеров вермахта и высокопоставленных гражданских лиц, принявших решение устранить Гитлера, были не новы для Кремля. Сведения об этих группировках, которые в Москве называли «монархические антигитлеровские группировки», с января 1941 г. хранились в литерном деле «Затея». Удивительно, но советская разведка знала даже о секретных переговорах, которые вел в Ватикане эмиссар адмирала Канариса адвокат Йозеф Мюллер-Оксензепп с британским послом Френсисом Д'Арси Осборном. Эти переговоры в Москве называли «католической акцией» и считали, что во главе ее стоит Герделер.

«Разработка» Герделера в начале 1941 г. была поручена Арвиду Харнаку и его двоюродному брату, бывшему бургомистру одного из германских городов, Эрнсту Харнаку. Но сегодня контакты с Герделером Москва предпочитает осуществлять через «Старика», о чем и уведомляет резидента Амаяка Кабулова.

ПРОДОЛЖЕНИЕ ПИСЬМА № 48

В процессе Ваших разговоров со «Стариком» определите, имеется ли возможность установить через него контакт с группой «Головы» и целесообразно ли использовать «Старика» исключительно по линии разработки «монархических антигитлеровских группировок».

Неужели Кремль через Карла Герделера, по кличке «Голова», имел прямой контакт с заговорщиками «Черной Капеллы»?

Последняя просьба Харнака

Так же, как и все участники «Красной Капеллы», Адам Кукхоф будет арестован в 1942 г. Несмотря на свою кажущуюся интеллигентскую слабость, он сумеет выдержать все пытки гестапо и пойдет на смерть, не выдав друзей — Герделера и Гримме.

Но Карл Герделер все равно будет арестован, подвергнут нечеловеческим пыткам и повешен, а Адольф Гримме, по счастливой случайности, останется в живых. Избежит смерти и жена Кукхофа — Грета Лорке. В своих воспоминаниях Грета с горечью напишет о последней просьбе Арвида Харнака — советского шпиона по кличке «Корсиканец».

«Арвид Харнак был потрясен тем, что, несмотря на все пересланные им в Москву агентурные сообщения, за которые он сейчас расплачивается жизнью, нападение Германии оказалось для Кремля „внезапным“. Эта, совершенно необъяснимая для него трагедия настолько на него повлияла, что даже в последние дни своей жизни, в ожидании казни в тюрьме Плетцензее, он просил друзей, если кому-нибудь из них удастся остаться в живых, узнать: «Почему Москва не поверила сообщениям и почему не подготовилась к войне?»

На повестке дня— эвакуация Москвы

Приказ Сталина о прекращении обстрела германских самолетов, нарушающих воздушное пространство страны, увеличил число разведывательных полетов люфтваффе. Так, с начала апреля 1941 г. германские самолеты-разведчики 43 раза совершали полеты над территорией Советского Союза.

ИЗ СООБЩЕНИЯ НКВД СССР В ЦК ПАРТИИ. 21 АПРЕЛЯ 1941

За период с 1 по 19 апреля германские самолеты 43 раза нарушали государственную границу, совершая разведывательные полеты над нашей территорией на глубину 200 км. Большинство самолетов фиксировалось над районами: Рига, Кретинга, Таураге, Ломжа, Рава-Русская, Перемышль, Ровно.

Вопрос противовоздушной обороны, который рассматривался на Политбюро ЦК 25 января 1941 г., снова стал на повестку дня. Но теперь, по какой-то причине, речь шла исключительно о противовоздушной обороне Москвы.

Совет народных комиссаров вынес постановление. «О мерах по улучшению местной противовоздушной обороны г. Москвы». В соответствии с этим постановлением, был разработан беспрецедентный по своей эффективности план обороны столицы, по которому предусматривалось отражение воздушных ударов противника, осуществляемых с любого направления, в любое время суток, при любых погодных условиях и при любой высоте полета.

Параллельно с вопросом о противовоздушной обороне Москвы в Кремле рассматривался также и вопрос о необходимости, при определенных обстоятельствах, срочной эвакуации населения из столицы. Для заблаговременной подготовки эвакуации тогда же была создана специальная комиссия под названием: «Специальная комиссия по эвакуации населения из города Москвы в военное время».

Во главе комиссии был поставлен ответственный партийный функционер, организатор сталинских «чисток» в Москве, председатель Исполкома Моссовета Василий Пронин.

«Я знал, что война начнется, но…»

Где-то 19-го, а может быть, и 20 апреля 1941 г., Сталин получил короткую записку из Лондона, которую вот уже 60 лет принято называть — предупреждение Черчилля:

«Я располагаю достоверными сведениями от надежного агента, что, когда немцы сочли Югославию пойманной в свою сеть, то есть после 20 марта, они начали перебрасывать из Румынии в Южную Польшу три из своих пяти танковых дивизий.

Как только они узнали о Сербской революции, это движение было отменено. Ваше Превосходительство легко поймет значение этих фактов».

Премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль решил вмешаться в ход исторических событий и поделиться с будущим союзником «достоверными сведениями от надежного агента». «Надежный агент» Черчилля был действительно «абсолютно надежным», хотя бы потому, что он был не человеком, а был машиной, носившей название «Энигма».

«Энигма» представляла собой электромеханическую шифровально-дешифровальную машину, работающую в автономном режиме, с ручным вводом данных, которую Германия применяла во время Второй мировой войны для шифровки своей секретной информации.

К началу войны немцы уже использовали около 20000 таких машин и были убеждены, что закодированные с помощью «Энигмы» радиограммы не поддаются дешифровке, так как сменяющиеся диски машины обеспечивали кодирование, практически, неповторяющимся шифром.

Однако в ходе войны большинство шифров «Энигмы» были все-таки взломаны, и произошло это в Лондоне. Первый шаг в направлении разгадки тайны «Энигмы» был сделан в 1939 г. на базе материалов, полученных британской разведкой от польских криптологов — Мариана Раевски, Ежи Рожицки и Хенрика Зигальски. Эти талантливые молодые ученые сумели вовремя сбежать в Лондон и передать англичанам имеющуюся в их распоряжении документацию машины. Дальнейшая работа велась уже в британской Государственной кодо-шифровальной школе или в так называемом Блетчли-Парке.

Блетчли-Парк представлял собой огромное красно-коричневое кирпичное здание, утыканное антеннами и окруженное множеством уродливых бараков, соединенных с главным зданием сетью темных переходов. В 1939 г. в Блетчли было около 1800 сотрудников, а к концу войны эта цифра доходила уже до 10000 человек.

Блетчли-Парк стал пристанищем множества криптологов, математиков, шахматистов, лингвистов и просто эксцентричных людей, обладавших острым умом и неординарным мышлением. Одним из них был гениальный английский математик Аллан Тьюринг. Говорят, что эксцентричность Тьюринга превосходила его гений. Так, опасаясь, что кто-нибудь из его коллег, по словам Тьюринга, «слямзит» его кофейную кружку, он приковал ее цепью к батарее центрального отопления.

На все заработанные деньги Тьюринг, опасаясь остаться нищим, покупал серебро и для сохранения закапывал его в лесу, неподалеку от Блетчли. Но, тщательно спрятав клад, странный человек сразу же забывал, где именно он это сделал! Жизнь талантливого ученого оборвалась трагически. Уволенный из Блетчли и привлеченный к ответственности за гомосексуализм, сорокадвухлетний Тьюринг покончил жизнь самоубийством. Благодарное человечество и по сей день чтит память Тьюринга — странного рассеянного человека, внесшего огромный вклад в создание современной вычислительной техники и вошедшего в историю как гений, взломавший код шифровальной машины «Энигма».

Тогда, в 1939 г., под руководством Тьюринга группа специалистов сконструировала так называемую Бронзовую богиню — первый в мире, достаточно примитивный, по современным представлениям, компьютер, позволивший имитировать работу «Энигмы» и расшифровывать закодированный ею текст. Получаемая в результате расшифровки германских радиограмм информация была настолько ценной и считалась настолько секретной, что ни один из существующих грифов — «Секретно», «Совершенно секретно» или «Сверхсекретно» — для нее, как казалось, не подходил. И тогда ответственный за сохранение тайны «Энигмы», сотрудник британской разведки МИ-6 Фред Уинтерботэм присвоил этой информации совершенно новый, особый, гриф — «Ультрасекретно».

Так родилась знаменитая разведывательная система «Ультра», включавшая перехват, дешифровку, перевод и анализ перехваченной секретной германской информации.

Первый успешный экзамен «Ультра» выдержала в 1940 г. — во время гитлеровского Похода на Запад. Перехваченная и расшифрованная радиограмма командующего Сухопутными войсками генерал-фельдмаршала Браухича послужила для Черчилля сигналом к ускорению эвакуации британских войск из Дюнкерка. Большую роль сыграла информация «Ультра» и во время битвы за Англию.

Черчилль, страстный любитель разведки и всяческих тайных операций, с большим интересом относился к информации «Ультра» и даже вместе с директором МИ-6 Стюартом Мензисом посетил однажды Блетчли и полюбовался созданной Тьюрингом Бронзовой богиней.

Задержавшаяся депеша

С тех пор, как апартаменты Черчилля на Даунинг-стрит пострадали от гитлеровской бомбежки, он перенес свой рабочий кабинет в подземное помещение, находящееся под зданием правительства. Рядом с кабинетом был небольшой секретный железобетонный бункер, а в нем — стол, кресло, походная кровать и… телефоны, телефоны, телефоны. Здесь, в этом секретном железобетонном бункере, в полном одиночестве Черчилль планировал свои военные и политические акции, здесь он писал письма в Америку — президенту Рузвельту, а с недавнего времени, и в Советский Союз — Сталину.

«Предупреждение Черчилля», посланное Сталину в апреле 1941 г., было написано именно здесь, в бункере, и составлено на основе информации «Ультра», полученной из Блетчли.

По свидетельству Черчилля, он придавал настолько большое значение разведке, что никогда не довольствовался «отобранными и обработанными» агентурными материалами, а также как и Сталин требовал предоставления ему «всей информации, всех подлинных документов в первоначальном виде».

С августа 1940 г. майор Десмонд Мортон ежедневно готовил специальную подборку агентурных сообщений, на базе которых Черчилль составлял собственное мнение, и это давало ему возможность «понимать грядущее значительно раньше других». Так в конце марта 1941 г. он получил информацию о переброске германских танковых войск из Бухареста в Краков. Вспоминает Черчилль:

«Для меня это было вспышкой молнии, осветившей все положение на Востоке. Внезапная переброска к Кракову столь больших танковых сил, нужных в районе Балкан, могла означать лишь намерение Гитлера вторгнуться в мае в Россию. Отныне это казалось мне его несомненной основной целью.

Тот факт, что революция в Белграде потребовала их возвращения в Румынию, мог означать, что сроки будут передвинуты с мая на июнь».

Черчилль был взволнован — в намерении Гитлера вторгнуться в Россию он вполне справедливо увидел спасение Англии. Испытывая чувство облегчения, он решает предупредить будущего союзника об опасности и посылает Сталину короткую телеграмму, надеясь, что она заставит Кремлевского Властителя задуматься и принять необходимые меры.

Телеграмма была отправлена в Москву на имя британского посла Криппса почти три недели тому назад, 3 апреля 1941 г., и снабжена припиской:

Премьер-министр — Стаффорду Криппсу, 3 апреля 1941 г.

Передайте от меня Сталину следующее письмо при условии, что оно может быть вручено лично Вами.

По странному стечению обстоятельств, телеграмма Черчилля попала к Сталину только в конце апреля 1941 г. За это время в мире произошло множество событий — 6 апреля 1941 г. Сталин заключил с Югославией Договор о дружбе, в тот же день Гитлер напал на Югославию и Грецию; 13 апреля 1941 г. пал Белград, и в тот же день Сталин заключил с Японией Пакт о нейтралитете… «Предупреждение Черчилля» с каждым днем теряло свою актуальность. Что же произошло? Чем была вызвана задержка в передаче телеграммы Сталину?

На этот счет существует объяснение самого Стаффорда Криппса, изложенное им в письме от 12 апреля 1941 г. По словам Криппса, еще до получения телеграммы Черчилля, то есть между 5 и 10 апреля 1941 г., он передал Вышинскому свое личное пространное письмо на ту же тему. И если бы теперь, писал Криппс, он передал бы Сталину через Молотова телеграмму Черчилля, выражающую ту же мысль в более краткой и менее энергичной форме, единственным результатом было бы ослабление впечатления. Тем более что о фактах, изложенных в телеграмме, Сталин, несомненно, был осведомлен.

Получив объяснение посла, Черчилль был возмущен. Стаффорд Криппс совершил непростительный и беспрецедентный в истории английской дипломатии поступок — он не выполнил указание премьер-министра.

Не обращаясь непосредственно к нарушившему свои обязанности послу, Черчилль шлет в Форин-офис один за другим запросы «по поводу письма к Сталину»:

Премьер-министр — министру иностранных дел, 16 апреля 1941 г.

Я придаю особое значение вручению этого личного послания Сталину. Я не могу понять, почему этому противятся. Посол не сознает военной значимости фактов. Прошу Вас выполнить мою просьбу.

И снова: «18 апреля 1941. Вручил ли сэр Стаффорд Криппс Сталину мое личное письмо с предостережением насчет германской опасности ?

Меня весьма удивляет такая задержка, учитывая то значение, которое я придаю этой крайне важной информации».

Прошло почти две недели дорогого времени, и только 30 апреля 1941 г. Черчилль получил сообщение министра иностранных дел Антони Идена о том, что его послание вручено Сталину: «Сэр Стаффорд Криппс направил послание Вышинскому 19 апреля, а Вышинский уведомил его письменно 23 апреля, что оно вручено Сталину…»

Итак, Сталин все-таки получил «Предупреждение Черчилля». На этом рассказ о том, как и почему он получил это «Предупреждение» с таким опозданием, можно было бы закончить, если бы не одна деталь. Дело в том, что уважаемый сэр Стаффорд Криппс в своем объяснении, мягко выражаясь, несколько «исказил» ход событий.

Вопреки утверждениям Криппса, телеграмма, посланная Черчиллем 3 апреля 1941 г., поступила в Москву 4 или, максимум, 5 апреля 1941 г. И, начиная с 5 апреля, Криппс, желая лично встретиться со Сталиным для передачи телеграммы, безрезультатно добивался аудиенции. Все эти дни Криппс не мог попасть на прием даже к Молотову — на все настойчивые просьбы о встрече с Молотовым из его секретариата поступал одинаковый ответ: «Нарком не может Вас принять».

Британский посол терялся в догадках. Он не знал, чем вызвано подобное неловкое положение — является ли этот отказ недоразумением или он имеет серьезную политическую подоплеку, направлен ли он против него, Криппса, лично, или против его страны. При таких обстоятельствах посол, естественно, не мог передать телеграмму Черчилля ни лично Сталину, ни Молотову. Да и свое письмо, которое, по его словам, он передал Вышинскому еще до получения телеграммы, он передать не мог.

И только 18 апреля 1941 г. Стаффорд Криппс попал, наконец, на прием к заместителю наркома Андрею Вышинскому. Разговор с Вышинским получился нелегким. На этот раз Криппс пренебрег всеми правилами этикета и выразил Вышинскому свое возмущение. Встреча продолжалась 1 час 15 минут. И только теперь Криппс сумел передать Вышинскому и свою подробную, на 14 листах, записку, и телеграмму Черчилля.

«Неловкое» положение Криппса, скорее всего, объяснялось тем, что в эти дни в Москве шли переговоры о подписании Пакта о нейтралитете с Японией, и официальные встречи с послом Великобритании были явно нежелательны.

«Предупреждения» были не нужны!

Но даже если бы телеграмма Черчилля попала к Сталину вовремя, в начале апреля 1941 г., она не могла бы произвести на вождя никакого впечатления. Кому, как не Сталину, были известны «планы и цели» Гитлера, кто, как не Сталин, видел опасность приближающейся войны, и у кого в эти дни были самые эффективные источники информации!

Правда, в отличие от «Энигмы» Черчилля, источниками информации Сталина служили люди, но зато какие люди! Харнак, Шульце-Бойзен, Кукхоф, Штебе, Радо, Зорге… Каждый из них готов был пожертвовать жизнью во имя победы над Гитлером! Нет, Сталину в конце апреля 1941 г., за два месяца до «внезапного» нападения, не нужны были никакие «предупреждения»!

Примечательный разговор по этому поводу состоялся между Черчиллем и «Дядюшкой Джо» во время визита британского премьер-министра в Москву в августе 1942 г. Черчилль настолько был горд своей телеграммой, предупредившей, как он считал, будущего союзника об опасности нападения Германии, что он даже упомянул об этой телеграмме в одной из своих речей в парламенте, а отправляясь в Москву, не забыл положить копию этой телеграммы в карман пиджака.

Сталин же вообще не придавал этой телеграмме никакого значения, и, когда ему доложили о выступлении Черчилля в парламенте, он не знал, или сделал вид, что не знал, о чем речь. Вспоминает Черчилль:

«Во время одной из моих последних бесед со Сталиным я сказал: „Лорд Бивербрук сообщил мне, что, во время его поездки в Москву в октябре 1941 г., Вы спросили его: «Что имел в виду Черчилль, когда заявил в парламенте, что он предупредил меня о готовящемся германском нападении ?“

«Да, я действительно заявил это, — сказал я, — имея в виду телеграмму, которую я отправил Вам в апреле 1941 г.».

И я достал телеграмму, которую сэр Стаффорд Криппс доставил с опозданием. Когда телеграмма была прочтена и переведена Сталину, тот пожал плечами: «Я помню ее. Мне не нужно было никаких предупреждений. Я знал, что война начнется, но я думал, что мне удастся выиграть еще месяцев шесть или около этого»».

На этот раз Сталин сказал Черчиллю правду, но, конечно, не всю правду. В апреле 1941 г., когда к нему поступило «Предупреждение Черчилля», он действительно знал, что война начнется и ему действительно не нужны были никакие предупреждения. Но неужели же в эти дни вождь надеялся, что ему удастся оттянуть нападение агрессора, уже изготовившегося к прыжку, до зимы?

Военный атташе «ломится в открытую дверь»

Генерал-майор Василий Тупиков, советский военный атташе и, одновременно, легальный резидент военной разведки по кличке «Арнольд», прибыл в Берлин в середине декабря 1940 г. Именно Тупиков тогда же, в декабре 1940 г., за 174 дня до «внезапного» нападения, первым информировал Центр о подписанной Гитлером «Директиве № 21» и переслал в Москву полученное им анонимное письмо с положениями этой сверхсекретной директивы.

Уже на следующий день информация, переданная Тупиковым, была подтверждена агентурными донесениями Рихарда Зорге и Ильзе Штебе.

В последующие месяцы — январе, феврале, марте 1941 г. — военный атташе почти ежедневно направлял телеграммы и донесения, свидетельствующие о подготовке Германии к войне. И сегодня в Москву снова поступила «Записка» Туликова, касающаяся этого важнейшего вопроса и адресованная его непосредственному начальнику Голикову:

ЗАПИСКА СОВЕТСКОЮ ВОЕННОГО АТТАШЕ В ГЕРМАНИИ

25/26 апреля 1941

За 3,5 месяца моего пребывания здесь я послал Вам до полутора сотен телеграмм и несколько десятков письменных донесений различных областей, различной достоверности и различной ценности. Но все они являются крупинками ответа на основной вопрос: стоит ли, не в качестве общей перспективы, а конкретной задачи, в планах германской политики и стратегии война с нами; каковы сроки начала возможного столкновения; как будет выглядеть германская сторона при этом ?

Я привел количество посланных донесений. Вы не заподозрите, что я плодовитость на донесения отождествляю с чем-то положительным в работе. Но изучение всего, что за три с половиной месяца оказалось допустимым, привело меня к определенному выводу, который и докладываю Вам. Если окажется, что с изложением этих моих выводов я ломлюсь в открытую дверь — меня это никак не обескуражит. Если я в них ошибаюсь, и Вы меня поправите — я буду очень благодарен.

Генерал-майор Василий Тупиков, молодой талантливый генерал, выпускник Военной академии имени Фрунзе, на базе собранной им разведывательной информации анализирует сложившуюся опасную ситуацию. Тупиков сообщает о продолжающейся Войне нервов, о которой докладывал в Центр в начале апреля 1941 г. Владимир Деканозов. По словам Туликова, сегодня, в конце апреля 1941 г., разнузданная пропаганда войны достигла настоящего апогея. Как опасные «признаки» приближающегося нападения Германии Тупиков отмечает продолжающееся массированное сосредоточение германских войск на Востоке. По сути, как справедливо указывает военный атташе, огромную, еще небывалую в мире, 9-миллионную армию, которую держит под ружьем и кормит Германия, нигде, кроме русского театра войны, просто невозможно применить.

Вывод Туликова однозначен: «В германских планах сейчас ведущейся войны, СССР фигурирует как очередной противник. Сроки начала столкновения — возможно более короткие и, безусловно, в пределах текущего года…»

«Записка» Туликова поражает своей глубиной и точностью оценок. Сведения, приведенные в «Записке», лягут в основу «спецсообщения № 660477-сс», которое представит Голиков 5 мая 1941 г.

И все же, есть что-то странное в этой «Записке».

Весь тон ее свидетельствует о том, что Василий Тупиков знает — Москва не заинтересована в получении дополнительной информации о приближающемся нападении Германии!!!

Генерал даже «извиняется» за большое количество телеграмм и донесений, которые он переслал в Москву в течение последних месяцев. Он также выражает надежду на то, что если он «ошибается», то его только поправят, и что за всю проделанную им огромную работу он не понесет более страшного наказания.

Но, несмотря на опасения за свою судьбу, совершенно оправданную по тем временам, Тупиков все-таки не может не сообщить в Москву свой вывод. Военный атташе генерал-майор Василий Тупиков остается верным своему гражданскому долгу!

После «внезапного» нападения вместе с сотрудниками полпредства Василий Тупиков вернется на Родину, будет назначен начальником штаба Юго-Западного фронта и погибнет в бою при выходе из окружения, в роще Шумейково под Киевом.

«Соглашение о взаимодействии», или «Соглашение о соучастии в преступлениях»

Подготовка к операции «Барбаросса» входит в завершающую фазу. Заканчивается и формирование Эйнзатцгруппе СС. Как указывалось в «Инструкции об особых областях», выпущенной 13 марта 1941 г. гитлеровским Верховным главнокомандованием, специфика задач, поставленных перед Эйнзатцгруппе, вынуждает их к быстрому передвижению вслед за частями сухопутных войск, ведущих боевые действия, и к выполнению своих особых задачв оперативных зонах параллельно с войсками.

Впервые в истории боевые действия армий и запланированное заранее массовое убийство гражданского населения будут проходить одновременно! Цель этой новой, потрясающей воображение идеи — получение новых, более эффективных возможностей уничтожения миллионов людей!

Однако осуществление этой идеи создает целый ряд объективных трудностей, связанных, в первую очередь, с разделением ответственности между вермахтом и частями СС. Переговоры с вермахтом были поручены шефу гестапо группенфюреру СС Генриху Мюллеру, так как именно Мюллер должен будет осуществлять профессиональное руководство убийцами.

«Гестапо-Мюллер» начал переговоры с представителем вермахта главным квартирмейстером сухопутных войск генерал-майором Эдуардом Вагнером в марте 1941 года, вскоре после выхода в свет «Инструкции об особых областях». Переговоры продвигались туго.

Мюллер был упрям. А Вагнер, казалось, и не собирался подписывать какие-либо соглашения с гестапо. Для этого у маленького генерала были свои причины. Генерал-майор Вагнер, профессиональный военный, обычно спокойный и уравновешенный человек, был известен друзьям из «Черной Капеллы» своей ярой ненавистью к нацизму. В 1944 г. мужественный генерал примет участие в Июльском заговоре против Гитлера и, не желая быть повешенным, пустит себе пулю в висок.

К середине апреля 1941 г. стало ясно, что переговоры Мюллера с Вагнером зашли в тупик. Это было весьма неприятно для руководителей РСХА, так как времени для подготовки к убийствам было мало — до начала операции «Барбаросса» оставалось чуть больше двух месяцев.

Желая сдвинуть переговоры с мертвой точки, группенфюрер СС Рейнхард Гейдрих отстранил от переговоров Мюллера и поручил выполнить эту миссию его подчиненному — начальнику отдела IV гестапо бригадефюреру СС Вальтеру Шелленбергу.

Архитектор «Соглашения»

Мюллер был возмущен предпочтением, оказанным его подчиненному. Эти два преступника, Мюллер и Шелленберг, много лет до смерти ненавидели друг друга, и только покровительство Гиммлера и «симпатия» Гейдриха спасали Шелленберга от кровавых рук Мюллера.

«Блистательная» карьера Вальтера Шелленберга началась еще в 1933 г., когда после окончания юридического факультета Боннского университета он вступил в нацистскую партию и стал агентом СД, или, попросту говоря, «стукачем». Сегодня Шелленберг еще подчиненный Мюллера, но с июня 1941 г. бывший стукач будет назначен начальником престижного VI управления РСХА — внешней разведки рейха.

Вальтер Шелленберг, даже на фоне эсэсовских офицеров, выделялся своей подлостью и полным отсутствием каких-либо принципов морали. Сын обедневшего фабриканта, выскочка, получивший образование на деньги жены-прачки и упрятавший ее впоследствии в сумасшедший дом, маленький, болезненный и достаточно ничтожный человек, Шелленберг кичился своей принадлежностью к «элите», своей образованностью и своими, как он считал, выдающимися способностями.

В хитрости и изворотливости Шелленбергу, действительно, нельзя было отказать, как и в уникальной способности составлять противозаконные документы, носящие видимость законности.

Именно эти «выдающиеся» способности Шелленберга послужили причиной того, что Гейдрих поручил ему дальнейшие переговоры с Вагнером. Хотя немалую роль здесь сыграл и тот факт, что «особые задачи» Эйнзатцгруппе СС были хорошо известны Шелленбергу — в 1939 г. молодой гестаповец сопровождал Генриха Гиммлера в его поездке в оккупированную Польшу и принимал участие в «урегулировании конфликтов» между офицерами вермахта и эсэсовцами.

Сегодня от успеха миссии Шелленберга зависит успех всего задуманного Гитлером грандиозного плана массового уничтожения «недочеловеков» на будущих оккупированных территориях большевистской России.

«Соглашение о соучастии в преступлениях»

Бригадефюрер СС Шелленберг встретился с генерал-майором Вагнером и, со свойственной ему хитростью и изворотливостью, заставил Вагнера дать согласие на взаимодействие вермахта с СС.

Под нажимом Шелленберга, спекулировавшего «приказом фюрера», Вагнер понял, что тянуть время дальше опасно, и согласился не только на подписание официального соглашения, но даже на то, чтобы проект этого соглашения подготовил сам Шелленберг.

Свидетельствует Вальтер Шелленберг: «Проекту я предпослал своего рода преамбулу. В ней приводились выдержки из приказа фюрера об „Использовании мобильных подразделений полиции безопасности и СД в составе сухопутных частей вермахта для обеспечения безопасности войсковых тылов“. Выступая, таким образом, в роли исполнителя воли фюрера, я использовал эту преамбулу в качестве юридического обоснования всего проекта».

Гейдрих одобрил подготовленный Шелленбергом проект и отправился вместе с ним к Вагнеру на Бендлерштрассе для окончательного согласования и подписания «Соглашения о взаимодействии».

По свидетельству Шелленберга, Вагнер и Гейдрих поздоровались друг с другом довольно официально и натянуто, но в ходе беседы все же как-то наладили взаимный контакт и, после недолгих дебатов, «Соглашение о взаимодействии сухопутных частей вермахта и Эйнзатцгруппе СС» было, наконец, подписано.

Казалось, что теперь все проблемы улажены и все вопросы решены.

Но, к изумлению Шелленберга, Гейдрих, вместо того, чтобы распрощаться, попросил у Вагнера разрешения переговорить с ним наедине. Шелленберг:

«К изумлению моему и Вагнера, Гейдрих попросил генерала переговорить с ним наедине. В ответ на удивленный взгляд Вагнера, Гейдрих сказал: „Речь идет о приказе фюрера“. Вагнер кивнул и сказал: „Ах, вот как!“ Я, однако, видел, как изменилось его лицо. Взгляд его стал холодным и серьезным, он непроизвольно выпрямился в тяжелом кожаном кресле. Гейдрих ждал, пока я покину комнату».

По свидетельству Шелленберга, он вышел из кабинета Вагнера и довольно долго ходил по коридору. Сквозь массивные двойные дубовые двери кабинета он слышал голоса, которые поднимались порой до крика.

Прошло около получаса, и они вышли из кабинета — огромный нескладный эсэсовец Гейдрих и маленький полноватый генерал Вагнер. Рейнхард Гейдрих был, как обычно, невозмутим. Лицо Эдуарда Вагнера покраснело. Только сейчас, после циничного объяснения Гейдриха, Вагнер понял истинный смысл подписанного им чудовищного «Соглашения».

Почему покраснел генерал Вагнер?

«Соглашение о взаимодействии сухопутных частей вермахта с Эйнзатцгруппе СС» в войне против большевистской России было облечено в форму приказа и сегодня, 28 апреля 1941 г., подписано Главнокомандующим Сухопутных войск генерал-фельдмаршалом Вальтером фон Браухичем. Тем самым фон Браухичем, который всего месяц назад, после совещания у Гитлера 30 марта 1941 г., не мог поверить, что по вопросу «уничтожения» могут быть изданы какие либо официальные приказы.

Правда, документ, подписанный Браухичем, был сформулирован все еще на «языке убийц» и не давал ответа на вопрос, что же произошло за закрытой дверью кабинета Вагнера? О чем в течение получаса так громко спорили Гейдрих и Вагнер? В чем заключался «устный приказ фюрера»? Почему Вальтер Шелленберг после войны так упорно настаивал на том, что он, Шелленберг, не присутствовал при разговоре? Какие «секреты» могли быть у Гейдриха от Шелленберга, который по его поручению подготовил проект «Соглашения» на базе того же «устного приказа фюрера»? И, самое главное, в чем истинный смысл «Соглашения»?

Неужели же только в предоставлении Эйнзатцгруппе СС права самостоятельных действий в оперативной зоне? Неужели же только в снабжении убийц продовольствием, в предоставлении им транспорта, в организации связи или?..

Или солдаты вермахта должны были по «Соглашению» принимать прямое участие в массовых убийствах гражданского населения! И именно это требование фюрера вывело из себя генерала Вагнера. И именно это требование заставило Шелленберга в дальнейшем, спасая свою жизнь, сочинить сказку о том, что Гейдрих приказал ему покинуть кабинет генерала, и утверждать, что ему ничего не было известно об устном приказе фюрера.

Не имея возможности отрицать общеизвестные факты вопиющих преступлений, совершенных убийцами из Эйнзатцгруппе СС в тесном взаимодействии с солдатами вермахта, и пытаясь доказать свою непричастность к этим преступлениям, Шелленберг невольно подтверждает человеконенавистническую сущность «Соглашения».

ИЗ ЗАЯВЛЕНИЯ ПОД ПРИСЯГОЙ ВАЛЬТЕРА ШЕЛЛЕНБЕРГА

26 ноября 1945

…Сегодня я прочел «Отчет № 6 о деятельности Эйнзатцгруппе полиции безопасности и СД на оккупированной территории СССР» (за время с 1 по 31 октября 1941 г.), а также «Сводный отчет Эйнзатцгруппе А» за время с июня до 15 октября 1941 г. Из содержания этих отчетов следует, что деятельность Эйнзатцгрупп и Эйнзатцкоманд полиции безопасности и СД состояла, главным образом, в массовых убийствахевреев, коммунистов и других элементов сопротивления.

Из приложения к тому же отчету, которое озаглавлено «Сводка о числе казненных», и, в особенности, из цифр, приведенным по отдельным последовательно завоеванным районам, с очевидностью, следует, что полное введение в действие полиции безопасности и СД, сопровождавшееся массовыми убийствами (истреблением) всех элементов сопротивления во фронтовой полосе, начались немедленно после начала наступления против России.

Я признаю правдивость и достоверность обоих вышеупомянутых отчетов. Поэтому сегодня я должен выразить мое твердое убеждение, что во время своего секретного разговора наедине Вагнер и Гейдрих обсудили и наметили будущую широкую деятельность Эйнзатцгрупп и Эйнзатцкоманд в составе действующей армии, включая сюда планомерные массовые убийства.

Упомянутое выше, тесное сотрудничество между действующей армией и Эйнзатцгруппе с первых же дней русской кампании, приводит меня к непоколебимому заключению, что Верховное главнокомандование вооруженными силами еще до ее начала в обычном служебном порядке осведомило командующих группами армий и отдельных армий, предназначенных для участия в кампании, о предстоящей задаче Эйнзатцгруппе и Эйнзатцкоманд полиции безопасности и СД, включая планомерное, массовое уничтожение евреев, коммунистов и всех других элементов сопротивления.

Советский шпион в гестапо

Преступный характер «Соглашения о взаимодействии», который поневоле признает даже сам его архитектор Шелленберг, естественно, требовал сохранения этого документа в строгой секретности. Но действительность подчас превосходит самые невероятные фантастические идеи — чем секретнее был документ гестапо, тем скорее его фотокопия попадала в Москву. И кто бы мог заподозрить, что эти сверхсекретные документы выносил из гестапо и передавал советской разведке один из старейших и самых добросовестных сотрудников того же гестапо — инспектор Вилли Леман.

О том, как это происходило, рассказал непосредственный начальник хауптштурмфюрера СС Лемана — бригадефюрер СС Вальтер Шелленберг: «В нашем отделе, ведавшем этой работой, служил пожилой, тяжело больной сахарным диабетом инспектор Л., которого все на службе за его добродушие звали Дядюшкой Вилли… За время своего сотрудничества с русскими Л. передал им столько обширного и важного материала, что мы вынуждены были во многих областях провести серьезную реорганизацию.

На допросе он признался, что передавал своим партнерам не только устную информацию, но и важные документы. Бумаги он обычно носил за подкладкой шляпы. «Хозяин» [так Шелленберг называет связного советской разведки], имевший внешность преуспевающего человека, носил такую же шляпу. Когда он выходил из ресторана, где происходила встреча, они незаметно обменивались шляпами. Сведения в тот же вечер переправлялись в Москву…»

«Дядюшка Вилли», инспектор Л., или гауптштурмфюрер СС Вилли Леман, работал на внешнюю разведку НКВД… с 1929 г.! В те дни сорокалетний отставной флотский старшина и начинающий полицейский искал источники улучшения своего финансового положения. Леман был женат, бездетен, вел скромную жизнь немецкого бюргера, и все же мизерная зарплата полицейского, в 300 марок в месяц, не могла удовлетворить его потребности, так как большая ее часть уходила на маленькие радости его бесцветной жизни — игру на скачках и пиво.

Советским разведчикам не пришлось даже прилагать особых усилий для вербовки Лемана — он сам нашел путь к сотрудничеству, подослав в полпредство своего приятеля, некоего Эрнеста Кура — пьяницу и мелкого афериста, уволенного из полиции за грязные делишки. Несмотря на свою непрезентабельную внешность и сомнительные предложения, Кур сумел договориться с сотрудниками полпредства, и в сентябре 1929 г. и он, и Вилли Леман стали агентами советской внешней разведки, получив кодовые номера — А/70 и А/201.

Неожиданно «новое приобретение» берлинской резидентуры оказалось очень ценным. В 1933 г. Леман был переведен из Баварской полиции в гестапо. По возрасту и по состоянию здоровья он уже не подходил для оперативной работы, но зато был незаменим в канцелярии — и это вполне устраивало Москву. Материалы, которые начал передавать Леман, носивший теперь кличку «Брайтен-бах», были настолько ценными, что в 1934 г. для связи с ним из Парижа в Берлин были переведены лучшие советские шпионы — супруги Лиза и Василий Зарубины.

«Брайтенбах» передал Зарубиным ряд совершенно уникальных сведений, касавшихся структуры, кадров и деятельности гестапо, включая секретные радиошифры. Контакт с Леманом продолжался в течение десяти лет. За это время, получая от советской разведки «постоянный оклад» в 580 марок, почти в два раза превышающий зарплату, которую платило ему гестапо, он сумел передать в Москву огромное количество агентурных сообщений и подлинных документов. Среди них сведения о местонахождении секретного завода по производству отравляющих веществ, информацию о закладке на верфях рейха семидесяти подводных лодок, информацию о новых типах истребителей и бомбардировщиков с цельнометаллическим фюзеляжем, об опытах по созданию синтетического бензина, о новом огнеметном оружии. Уже в начале 1937 г. Леман передал информацию о том, что в Германии начата работа по созданию нового вида оружия — ракет, способных поражать цели на расстоянии сотен километров. Речь шла о ракетах «Фау».

Материалы, переданные Вилли Леманом за все годы сотрудничества с Москвой, составили в общей сложности 14 томов! Достоверность и точность этой информации способствовали тому, что «Брайтенбах» как источник пользовался большим доверием руководства внешней разведки. Не меньшим доверием пользовался «Дядюшка Вилли» и в гестапо — так однажды он за свое усердие получил даже ценный подарок — портрет «обожаемого» фюрера.

В 1937 г. Зарубиных, как и многих других советских разведчиков, отозвали в Москву. Связь с «Брайтенбахом» осуществлялась еще некоторое время, а затем прервалась. «Дядюшка Вилли», нуждаясь в деньгах на тотализатор и пиво, пытался по собственной инициативе возобновить контакт, подбрасывая в полпредство записки туманного содержания. Но Москва молчала.

И только в сентябре 1940 г. связь с «Брайтенбахом» восстановил все тот же знаменитый Александр Короткое. Удостоверившись, что Вилли проживает по старому адресу и работает на том же месте, Ко-ротков позвонил по телефону, указанному в одной из подброшенных в полпредство записок, и условился о встрече со старым шпионом. Они встретились в маленькой пивнушке у вокзала, как-то сразу узнали друг друга и за кружкой пива быстро решили все организационные вопросы. С этого дня и до самого «внезапного» нападения «Дядюшка Вилли», стремившийся «отработать» свои 580 марок, передал советской разведке тысячи страниц важнейших секретных документов гестапо.

Но какие секретные документы гестапо мог передать «Брайтенбах» в предвоенные месяцы 1941 г.? В первую очередь это были документы, связанные с подготовкой нападения на Россию, которые разрабатывало гестапо в рамках операции «Барбаросса», и документы, касающиеся организации «Орудия уничтожения»!

Одним из таких документов было «Соглашение о взаимодействии частей вермахта с Эйнзатцгруппе СС», обязывающее восьмимиллионный вермахт участвовать в уничтожении евреев.

«Соглашение» не могло пройти мимо Лемана — оно готовилось здесь же, в том же самом отделе IV-E — гестапо, в котором служил Леман, а переговоры о подписании «Соглашения» вел прямой начальник Лемана — Вальтер Шелленберг.

С первых дней операции «Барбаросса» на оккупированных гитлеровцами территориях начнется заранее спланированное и хорошо подготовленное хладнокровное массовое убийство гражданского населения, и то, что это вскоре произойдет, и даже, как именно это произойдет, уже хорошо известно в Кремле.

Первая цель — приграничные аэродромы

Теперь агентурные сообщения из Берлина поступают почти каждый день, а иногда и по несколько раз в день. По большей части, в них содержится информация, полученная от «Корсиканца». «Старшины» и «Старика», или информация из гестапо, полученная от «Брайтенбаха». Иногда эта информация занимает несколько страниц, а иногда она содержит всего несколько строк.

Теперь в агентурных сообщениях речь уже не идет о том, что Германия готовится к нападению. Этот вопрос не вызывает сомнений и не нуждается в каком-либо подтверждении. Теперь речь идет уже о вполне конкретных будущих военных действиях.

СООБЩЕНИЕ БЕРЛИНСКОЙ РЕЗИДЕНТУРЫ НКГБ СССР

[Апрель 1941]

Источник «Старшина» сообщает: штаб германской авиации на случай войны с СССР наметил к бомбардировке первой очереди ряд пунктов на советской территории с целью дезорганизации подвоза резервов с востока на запад и нарушения путей снабжения, идущих с юга на север. В этот план включены следующие железнодорожные узлы: Киев, Харьков, Валуйки, Лиски, Львов, Курск, Касторное, Воронеж, Брянск, Елец, Грязи, Мичуринск, Тула, Вязьма, Сухиничи, Гомель.

Кроме этого, бомбардировке в первую очередь должны подвергнуться советские аэродромы, расположенные на западной границе СССР.

Немцы считают слабым местом обороны СССР наземную службу авиации и поэтому надеются путем интенсивной бомбардировки аэродромов сразу же дезорганизовать ее действие…

Информация «Старшины» не должна была удивить Кремль. Именно так Гитлер действовал всегда. Именно так Гитлер действовал при нападении на Польшу и Югославию. Именно так Гитлер будет действовать и при нападении на Россию.

«Внезапное» нападение Германии 22 июня 1941 г. начнется именно так, как сообщала берлинская резидентура советской внешней разведки сегодня — за 52 дня до нападения.

«Внезапное» нападение начнется с бомбовых ударов по 66-ти аэродромам приграничных округов. Расположение этих аэродромов уже установлено и выверено разведывательной «Эскадрильей Ровель» во время ее беспрепятственных полетов над советской территорией. В распоряжении люфтваффе имеются и панорамные фотоснимки, и крупномасштабные карты всей приграничной полосы на глубину до 250—300 км. На этих картах отмечены все аэродромы, все железнодорожные узлы, все порты, все главные дороги и все мосты. После «внезапного» нападения, к полудню первого дня войны, Советский Союз потеряет свыше 1200 самолетов, и 900 из них будут уничтожены первым бомбовым ударом по аэродромам. Прославленный советский авиаконструктор, создатель истребителей «Як» и бомбардировщиков «ББ» и «УТ» Александр Яковлев, вспоминая о катастрофе первых часов войны на аэродромах, скажет: «Все это говорило о том, что мы были застигнуты врасплох. С этой мыслью никак не хотелось мириться…»

«Жребий брошен!»

Из Берлина в Москву вернулся фон дер Шуленбург. Посол отправился в Германию недели две назад, якобы в отпуск.

В те дни в Москве уже шли упорные слухи о приближающейся войне, и фон дер Шуленбург, противник этой войны, решил сделать попытку убедить Гитлера отказаться от нападения на Россию, объяснив ему все опасности Русского похода.

С этой целью посол повез в Германию специально подготовленную сотрудниками посольства «Памятную записку», в которой шла речь об огромных пространствах России, о ее неисчерпаемых людских ресурсах, о способности народа переносить лишения и, наконец, о русской зиме. «Записка» Шуленбурга должна была напомнить Гитлеру, что за всю свою многовековую историю Россия не раз бывала бита, но никогда не была разбита, и предупредить, что война против России может стать катастрофой для Германии.

Встреча Шуленбурга с Гитлером состоялась 28 апреля 1941 г. Войдя в кабинет фюрера, Шуленбург сразу же обратил внимание на то, что на его письменном столе лежит присланная из Москвы «Памятная записка», но понять, прочел ли ее Гитлер, посол не смог. Беседа с Гитлером, запись которой впоследствии сделал сам посол, протекала совсем не так, как хотелось бы германскому дипломату. Гитлер был явно неискренен, и Шуленбургу не удалось ни в чем убедить или переубедить его:

«…Фюрер сказал, что еще не выяснено, кто именно является закулисным инспиратором переворота в Югославии — Англия или Россия! По его мнению, это были англичане, между тем как у Балканских народов сложилось впечатление, что это была Россия!..

Фюрер подчеркнул, что русские начали сосредоточение и развертывание войск, без всякой необходимости сконцентрировав в Прибалтике большое число дивизий.

Я ответил, что речь идет здесь о знакомом русском стремлении к 300-процентной безопасности. Если мы с какой-либо целью послали бы одну немецкую дивизию, они с той же целью перебросили бы туда десять дивизий, чтобы быть вполне уверенными в своей безопасности. Не могу поверить, что Россия когда-либо нападет на Германию. Фюрер сказал, что события в Сербии служат ему предостережением. То, что происходит там, является для него примером политической ненадежности этого государства…»

Беседа закончена. Разочарованный посол уходит.

И уже у самой двери его догоняет реплика Гитлера: «И еще одно, Шуленбург, — вести войну против России я не собираюсь!»

Но, несмотря на эту достаточно странную реплику, Шуленбург покидал Германию с твердым убеждением, что война на пороге. В Москве, на аэродроме, посла встречал советник германского посольства Густав Хильгер. Вспоминает Хильгер: «Когда 30 апреля посол вернулся в Москву, он отвел меня в сторону на аэродроме и прошептал: „Жребий брошен. Война — дело решенное!“

Только по дороге в посольство он сообщил мне о последней реплике Гитлера. На мой удивленный вопрос, как же это согласуется с его первыми словами, Шуленбург ответил: „Гитлер намеренно обманывал меня"».

Гитлер действительно намеренно обманывал Шуленбурга — он не доверял ему. В архивах советского комитета госбезопасности сохранились материалы, свидетельствующие о том, что «нацистское руководство было недовольно деятельностью Шуленбурга и рассматривало возможность акции против него со стороны гестапо».

Недоверие к Шуленбургу имело свои основания.

Граф Фридрих Вернер фон дер Шуленбург — представитель старинного аристократического рода, интеллектуал, получивший образование в Лозаннском, Мюнхенском и Берлинском университетах, доктор философии, служил в министерстве иностранных дел в течение 40 лет. За всю свою долгую дипломатическую карьеру Шуленбург успел объездить полмира — он был вице-консулом в Барселоне и Варшаве, консулом в Тифлисе и Дамаске, посланником в Тегеране и Бухаресте. Последние семь лет он занимал пост германского посла в Москве.

Люди, знавшие посла, свидетельствовали о том, что Шуленбург, наряду с обширными знаниями, обладал необыкновенным обаянием и сразу же завоевывал симпатию любого человека, вступавшего с ним в контакт. Патриот Германии, человек чести и долга, Шуленбург был противником Гитлера и нацистского режима — по своим взглядам он принадлежал к группе германских дипломатов, которых объединял статс-секретарь Эрнст фон Вайцзеккер. Эта группа, в которую входил бывший посол в Италии фон Хассель, советник посольства в Лондоне Кордт и его брат — начальник канцелярии Эрих Кордт и посол в Японии Отт, была тесно связана с «Черной Капеллой» и под самым носом ненавидимого ими Риббентропа по возможности старалась срывать планы Гитлера.

Шуленбург, в той или иной мере, все эти годы был причастен к заговорам против Гитлера — он приходился родным дядей Францу Дитлофу фон дер Шуленбургу — заместителю префекта берлинской полиции, по прозвищу «Красный граф», которому еще в 1938 г. был поручен арест и «физическое устранение Преступника и Авантюриста».

По плану заговорщиков, в случае успеха Июльского заговора, Шуленбург должен был занять пост министра иностранных дел в новом национальном правительстве Германии, главой которого должен был стать Герделер, а министром внутренних дел — Гизевиус. После провала заговора оба графа фон дер Шуленбург, сорокадвухлетний Франц и семидесятилетний Вернер, будут арестованы гестапо и в 1944 г. повешены в берлинской тюрьме Плетцензее.

Сегодня, 30 апреля 1941 г., граф фон дер Шуленбург все еще германский посол в Москве. За семь лет он «прижился» в Советском Союзе, любит Москву, знает немного русский. Среди подчиненных ему 200 сотрудников посольства у Шуленбурга много друзей и немало единомышленников. Один из них — советник Густав Хильгер.

Сын обрусевшего немца, Хильгер родился в царской России, как говорят, в Москве, или, по свидетельству Молотова, в Одессе. Он свободно владеет русским, и даже лицом и характером скорее похож на русского человека, чем на немца. Сотрудником германского посольства Хильгер стал еще в 1923 г., задолго до прихода к власти Гитлера. Но в Германии он бывает редко, так как, по собственным его словам, с отвращением относится к гитлеровскому режиму. В этом отвращении к нацистам он солидарен с Шуленбургом. Шуленбург доверяет Хильгеру, и поэтому он так открыто сказал ему сегодня на аэродроме:

«Жребий брошен! Война — дело решенное!»

Гитлер не сумел обмануть опытного дипломата и проницательного человека Вернера Шуленбурга. Ну, а кроме этого, у Шуленбурга в Берлине было достаточно друзей, принадлежавших к «Черной Капелле», — они и рассказали ему о новой, такой опасной гитлеровской авантюре.

Чувствуя свое полное бессилие предотвратить катастрофу, Шуленбург возвратился в Москву. И теперь последнее, что он еще может предпринять, — это предупредить Кремль: «Война — дело решенное!»