XIII: Княгиня Вишневская

Читатель, не удивляйтесь: речь пойдет об истории княгини, француженки, рожденной от «не названных» отца и матери, бывшей замужем за итальянским натурализованным поляком, признанной русским, и побывавшей любовницей египтянина, аргентинца, серба, англичанина, итальянца, немца, и, теперь, обвиненной в убийстве канадца!

Я начинаю. Мы накануне войны.

Бульвар Бертье, напротив укреплений, которые окружают Ворота Шампере, дом номер 25, кокетливый особняк.

Молодой рабочий потянул за шнур звонка.

– Здесь ли проживает княгиня Вишневская?

– Да, – ответил вышколенный дворецкий, открывший дверь.

– Я принес образцы из типографии Рираховского.

Хозяйка жилища, предупрежденная, тотчас же схватила большой конверт, и вынув еще влажные листки, принялась покрывать поля типографскими значками, а затем обратилась к подмастерью:

– Вы возвращаетесь на Бульвар Сен-Жак?… Не забудьте сказать господину Рираховскому, чтобы использовал самую лучшую бумагу, все самое красивое, самое лучшее!

Затем, повернувшись к странному персонажу в черной бородке и в золотых очках, который за всем этим наблюдал, она произнесла:

– Это «Etudes diplomatiques» – «Дипломатические исследования», роскошный журнал, о котором я вам говорила, и который нам поможет открыть все двери. Первый номер произведет впечатление. Статьи о военно-морских флотах великих держав, оригинальная хроника о короле Альфонсе, и куча маленьких новостей о внешней политике, которые произведут шум в правительственных канцеляриях.

Этот номер, – продолжала красивая дама, – очень важен. Здесь есть работа «Военно-морской флот Испании как фактор средиземноморской проблемы», статья самого высокого уровня, полная цифровых данных по военно-морским флотам. Держитесь, вот один абзац: «Давайте рассмотрим, как, в настоящее время, в 1914 году, представляется нам оценка материальных элементов флотов, которые могли бы завтра вступить в войну…» Неплохо, не правда ли? Затем полная статистика дредноутов в строю и в постройке, и количество пушек на них, которыми могут располагать Франция, Италия, Англия и Австро-Венгрия.

– Но, княгиня, откуда вы взяли все эти сведения?

– Амальто Гимено, это он мне их послал… Тсс! Не нужно, чтобы об этом знали.

– Вы действительно верите в силу этого журнала? Вы думаете, что ее будет достаточно, чтобы внушить к нам почтение?

– Так вы об этом ничего не знаете, дорогой доктор. Чтобы иметь успех в Париже, достаточно иметь салон или журнал. Когда есть и то, и другое, можно быть уверенным в успехе.

Говорившая это была женщиной примерно 33 лет от роду, немного рыжеватой, с изысканной элегантностью, с несколько высокомерной речью, властными и уверенными жестами – какой и должна быть подлинная княгиня.

Настоящей княгиней она и была, хотя после рождения в роддоме больницы 4 ноября 1884 года, ее внесли в книгу записи актов гражданского состояния восьмого округа под именем Жанны-Мари-Соланж и с «не названными» отцом и матерью.

Подкидыш, она была поручена службе государственного призрения. Но в пятнадцать лет она ускользнула от своей опеки и начала бродячую жизнь. В 1896 году, по требованию префектуры полиции, она была заключена в департаментскую тюрьму Нантера.

Двадцатью годами позже мы находим бывшую воспитанницу сиротского приюта, устроившейся в великолепном отеле, и называвшейся именами графини Жаннин Мерри, графини де Мюсси, графини де Соланж, графини де Гренье, и т.д… и т.д… Она царила, окруженная изысканностью и любезными ухаживаниями, проживая вначале на Рю-де-ла-Тур-Марбур, 42 бис, и вскоре уже в замке Гастин близ Бонньер, затем в Нёйи, потом на Проспекте Ваграм, 165 (в 1903 году), и, наконец, на Бульваре Бертье, 25, где мы с ней только что познакомились.

1 августа 1908 года она пожелала выбрать себе окончательное имя и получить дворянский титул, более высокий, чем титул графини. Как раз тогда в ее распоряжении оказался восьмидесятилетний старик Адам де Вишневский, родившийся в 1826 году в русской Польше, но натурализованный итальянец, бедный, зато настоящий князь. Она с ним сочеталась браком, став, таким образом, княгиней Вишневской и теперь уже никто не смог бы оспорить ее дворянство. Этот союз был благословлен Папой Римским, но остался бесплодным, к счастью. [Автор книги на соседних страницах дает два написания фамилии князя (или принца?) – «Вишневский» и «Висневский». Как известно, французы для обозначения и князя, и принца пользуются одним и тем же словом.]

У князя был хороший вкус, и он не докучал ей слишком долго. Он скончался через несколько лет после заключения брака, в Монте-Карло, где решил испытать свою удачу, и, слабоумный, умер на руках верного слуги, такого же бедного, как его хозяин, но честного.

Княгиня, не имевшая родителей, когда запаслась мужем, посчитала полезным запастись еще и отцом. Она нашла его в лице некоего Чуковского, тоже поляка из России, который признал ее в качестве своей дочери в 1910 году официальным актом, полученным в мэрии восьмого округа.

Она также пожелала омолодиться на одиннадцать лет самым легким способом: в 1915 году она добилась от консульства Италии паспорта на имя княгини Вишневской, родившейся в Варшаве 10 ноября 1892 года, у отца Чуковского и матери Элизабет Золеской.

Именно под этим фальшивым гражданским состоянием она и подала в 1915 году заявление в службу по контролю над иностранцами и получила свой вид на жительство.

Вот какой была эта дама с Бульвара Бертье.

Господин в золотых очках, который жил совместно с нею, называл себя доктором эмиром д'Астеком, египетским графом, родившимся в Александрии в 1873 году, и считал себя английским подданным.

Он женился в Мадриде на испанке, которая принесла ему в качестве приданого несколько миллионов. В 1913 году он переехал в Париж с женой, которая не захотела остаться в Мадриде, где ее муж содержал любовниц и тратил на них ее состояние.

Смена города не изменила поведения д'Астека. Он оставил супружеский дом и вначале завел себе в качестве любовницы актрису Грен Бойе, затем княгиню Вишневскую. Но, будучи лишен субсидий своей законной супруги, он вскоре стал пользоваться деньгами своих подруг и прибегать к мошенничеству.

Он случайно оказался вдруг ученым, химиком. Он выдавал себя за доктора наук с берлинского факультета, доктора медицинских наук с парижского факультета и устроил себе загадочную лабораторию под крышей отеля «Иена» на Площади Иена.

Там он предавался дьявольским опытам в обществе банды сомнительных типов, среди которых наиболее значительными были маркиз Кастелучча, инженер (?) Гарше, изобретатель Патера, Эчепар, и т.д…

Гарше намеревался создать аппарат беспроволочного телеграфирования, предназначенный для обнаружения подводных лодок. Он вел переговоры с английским посольством. Патера хвастался тем, что разработал самолет, которым управлял знаменитый летчик Жюль Ведрин.

Гости графини Кастельбальжак, все эти благородные дворяне, нашли средство вымогать значительные суммы у своей благодетельницы, которая, в конечном счете, решилась подать жалобу. Банда рассеялась тотчас же, как стая ворон.

Что касается д'Астека, то любые «великие открытия» его благородных друзей давали ему повод посещать кабинет министра флота и крутиться по управлению разработки вооружений, находящемся в здании на Рю-Сен-Тома-д’Акен. «Это, это так интересно!» – говорил он. У этой странной пары было, следовательно, двойное прикрытие: женщина работала среди дворянства, высшего света и дипломатии; доктор вертелся вокруг тайн национальной обороны.

Вот тут и появился новый персонаж. Это был некий Данилович, никуда не годный журналист, дослужившийся до должности очень близкого секретаря княгини Вишневской, которому было поручено помогать графу д'Астеку, очевидно, сильно утомленному. Давидович прибыл прямо от банкира Рафаловича, друга и секретаря Мигеля Альмерейды.

Теперь уже нас больше ничего не удивляет.

Когда правительство думало, что ему, вероятно, придется оставить Париж и переехать в Бордо, княгиня последовала за этим движением и уехала на берега Жиронды.

На следующий день ее заметили в ночных кабачках, где некий министр привык отвлекаться от тягостей войны; она вела веселую жизнь и расходовала много денег.

Между тем дипломатические увертки княгини заставляли ее постоянно перемещаться. В начале войны она находилась в Швейцарии. Затем сообщалось об ее переезде в Испанию, в Италию. В конце концов, ее непрерывные отбытия и прибытия, ее постоянные визиты в консульства, дипломатические миссии, посольства привлекли внимание наших агентов.

Так обнаружилось, что княгиня поддерживает непосредственные отношения с прогерманской польской организацией в Берне.

Было также обнаружено, что д'Астек часто и прилежно посещал немца фон Треека, которого считали шпионом-любителем, субсидирующего частное разведывательное агентство.

Это был очень богатый немец с состоянием, оцениваемым в сотню миллионов франков. Естественно, княгиня Вишневская стала его любовницей: она не могла выбрать лучше.

Но дело тогда усложнилось из-за женского соперничества.

Фон Треек хотел сочетаться браком с дочерью графа Франкенберга. Это не могло удовлетворить ни княгиню, ни графа.

Видя, что она может потерять своего любовника и субсидии, которые она получала, Вишневская сделала все, чтобы его удержать. А когда это ей не удалось, она прибегла к радикальным средствам. За два дня до заключения брака, она выманила фон Треека в Женеву, под предлогом обсуждения какого-то дела. Там она попыталась устранить его с помощью хлороформа. Но фон Треек, который был высоким и сильным, не поддался хлороформу и сумел отбиться от двух нападающих, расположившихся в соседней комнате и ожидавших момента, чтобы вмешиваться.

После этого первого провала авантюристка замыслила против фон Треека настоящий макиавеллевский план, который привел к его аресту. Она предоставила судебным властям досье, содержащее многочисленные документы и фотографии, якобы подлинные, о большевистской пропаганде. Эти документы представляли фон Треека главой коммунистической пропаганды во Франции, в Англии и в Швейцарии. Начатое расследование позволило установить, что документы, предоставленные княгиней Вишневской, были только подделками; потому было начато и расследование действий этой авантюристки, которая была арестована.

Судьи Женевы расследовали ее причастность к некоторым шпионским делам, но она очень недолго оставалась в тюрьме и вскоре продолжила свое пребывание на берегах Женевского озера.

Княгиня часто пересекала озеро и любила останавливаться иногда в Эвиане, а иногда в Лозанне, где ей наносили многочисленные визиты, которые очень беспокоили нашего превосходного консула, господина барона де Фужера.

Что касается комиссара полиции Эвиана, некоего A., назначенного и поддерживаемого на этом посту министром внутренних дел Мальви, то он находил все это естественным, и думал только о том, чтобы бороться против французов, которые казались ему чересчур информированными.

Но жизнь в Швейцарии становилась суматошной, и княгиня решила возвратиться в Париж, где возобновила свои подозрительные связи.

Авантюристка заметила, что за нею следят.

Чтобы не быть арестованной – и внезапно – она сделала то, что делают все шпионы, которые чувствуют себя в опасности: она решила предложить свои услуги бюро контрразведки, вначале намереваясь этим получить себе защиту, а потом, чтобы из этого извлечь выгоду.

Действительно ее доходы стали ненадежными, и пятнадцать тысяч франков, которые стоил отель на Бульваре Бертье, стали слишком тяжелым грузом для красавицы.

И вот к апрелю 1915 года Вишневская предложила Разведывательной службе, при помощи одного из ее друзей, уже фигурирующих в штатных сотрудниках службы, свои услуги в форме предоставления сведений о махинациях испанских франкофобских кругов. Она просила, чтобы взамен Разведывательная служба взяла на себя ее оплату за отель – те самые 15000 франков.

Представитель Второго бюро, которому поручили беседу с нею, заметил, что эти ее претензии чрезмерны. После довольно продолжительных тайных встреч, они пришли к разумному компромиссу. Разведывательная служба согласилась платить ей по 20 франков в день и на каждого завербованного ею человека, с гарантированным минимумом.

Первый отчет, который Анна-Мари-Соланж предоставила Второму бюро, датируется началом мая. Это был довольно бессвязный документ, с кучей орфографических ошибок, и после тщательного анализа он был признан образцом плодотворного воображения, но мало точным с точки зрения фактов.

Второе, затем третье донесения не содержали уже никаких интересных сведений. Легко было догадаться, что эти отчеты полностью выдуманы. Глава Второго бюро, введенный в курс дела, уведомил княгиню, что впредь Центральная Разведывательная служба не будет пользоваться ее услугами.

Но авантюристка вовсе не отчаялась. Благодаря высоким связям, которыми она, как хвасталась, имела в политических кругах, она снова связалась со Вторым бюро, которое поручило ей личную миссию в Испании.

Княгиня в течение ноября уехала в Мадрид, где ее уже ждал знаменитый д'Астек. Тремя неделями позже она послала в Париж длинное сообщение, которое произвело некоторое впечатление. Содержащиеся в нем сведения были действительно очень значительны, но были ли они точны?

Незамедлительно была осуществлена проверка информации. Агент, ответственный за это важное поручение, собрал удручающие свидетельства против авантюристки. Не только ее сведения были ошибочны, но казалось бесспорным, что отчет был послан в Париж по заказу немецких агентов.

Военные власти были предупреждены, и так как княгиня в первый раз оказалась подозреваемой в том, что она была на службе Германии, арест ее был решен.

Военная полиция парижского лагеря не потеряла ее из виду: однажды она решила провести обыск у авантюристки, и комиссар появился на Бульваре Бертье.

Но накануне красивая птица, очевидно предупрежденная, улетела со всем своим багажом. Княгиня заявила, что отель, который она снимала за 15000 франков, стоил слишком дорого, и, одним мановением руки, она продала свою мебель старьевщику, собрала свои чемоданы и моментально исчезла.

В этот момент появился еще один новый столь же странный – и иностранный – персонаж, как и другие.

Княгиня не оставила квартал парка Монсо. Она воспользовалась гостеприимством аргентинца, называвшего себя Раулем, который жил на первом этаже дома по Рю-Демур. Этот аргентинец, достаточно красивый, с манерами старого дипломата, считался тестем министра иностранных дел Аргентины. Как и граф д’Астек, он занимался химией и тоже владел лабораторией, но в Барселоне, на Калле дель Пиньо, 5. К тому же он, как и д’Астек, говорил на всех языках: на английском, немецком, испанском, каталанском, французском, итальянском и других.

Именно в этом убежище на улице Рю-Демур специальный комиссар контрразведки одним прекрасным утром «застукал» все изысканное общество: Вишневскую, д’Астека, Даниловича и компанию.

Но тайные защитники тоже не спали. В результате оказалось, что Центральная служба разведки лишь безрезультатно пыталась добиться судебного расследования против Вишневской и ее единомышленников.

Перед тем, как приступить к аресту в отеле «Балтимор» комиссар получил приказ об ее… высылке!

Была ли законна эта мера? Вишневская родилась француженкой, следовательно, в этом качестве она никак не могла быть депортирована. Справедливо, что она утратила свое гражданство вследствие брака с поляком, натурализованным в Италии. Но когда муж умер, его жена могла снова рассматриваться как «восстановленная» француженка. Министерство внутренних дел этого не услышало.

В тот же день, 2 декабря 1916 года, княгиня была доставлена до границы Италии, а граф д’Астек – до границы Испании. Что касается Х., то его забыли на Рю-Демур.

Не было никаких сомнений, что депортация – защитная мера, в первую очередь – была предпринята по подстрекательству самой Вишневской, чтобы избежать более серьезного наказания. Накануне своей высылки высокомерная княгиня (рожденная от неизвестных отца и матери) цинично заявила в салоне отеля «Эдуард VII»:

– Нужно, чтобы я оставила Францию. Я тут не могу свободно выражать свое мнение о Германии… Я – прежде всего женщина, посещающая иностранные дворы (!), близкая к правителям, послам, наиболее значительным персонам дипломатического мира. Я собираюсь отправиться в Италию, затем в Швейцарию: там у меня было бы больше свободы, и я смогла бы там высказывать свое мысли так, как я пожелаю.

Речь тут шла явно о свободе высказываться в пользу Германии, а также, без сомнения, об облегчении ее связей с немцами. И получается, что как раз ради этого французское правительство того времени послало эту авантюристку в увеселительное путешествие в Италию вместо того, чтобы под конвоем отправить ее на маленькую и окончательную экскурсию в Венсен.

Первыми, чье внимание привлекла к себе Вишневская, были англичане. Она узнала – известно, каким образом – о подозрениях в свой адрес со стороны британской секретной службы, и решила сама навестить резидента британской разведки в Женеве:

– Меня обвиняют несправедливо, – сказала она. Я пришла протестовать. Это другая женщина использует мое имя. Она действительно шпионка, и вот ее фотография.

Глава разведслужбы посмотрел на нее:

– Да, а все-таки наглости вам не занимать! И, роясь в ящике:

– Вот фотография настоящей шпионки. Вы сами видите, что это – действительно вы!

Английский офицер не мог ничего сделать. Он был на швейцарской территории. Он ограничился тем, что предупредил своих французских коллег…

Добавим еще, что княгиня Вишневская, по совету своего любовника Даниловича, банкира Рафаловича, друга Альмерейды, основала «Пацифистское общество женщин для распространения мира путем просвещения», что позволило ей поддерживать постоянные связи с общеизвестными капитулянтами, среди которых был и депутат Бризон, один из «кинтальцев». [Это слово происходит от названия швейцарской деревни Кинталь, где (как и в Циммервальде) в 1915-1916 годы проходили конференции левых интернационалистских меньшинств.]

Что касается интернационалистки, то вот она – настоящая красивая интернационалистка. Она посещала только русских, поляков, аргентинцев, итальянцев или немцев. Она не была женщиной, она было обществом – «Лигой Наций».

Так она и вышла сухой из воды после всех своих приключений.