"ТРАГЕДИЯ НАРОДОВ".

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ, также краткая, о трудной судьбе монумента, который профессиональная критика назвала самым лучшим произведением из всех, что создал Церетели на Поклонной горе

Спустя два года после 50-летия Победы на Поклонной горе снова состоялся праздник. На этот раз по случаю открытия композиции "Трагедия народов". Церемония прошла под звуки военного оркестра и речей по случаю 22 июня, начала Великой Отечественной войны. В тот день монумент был официально представлен народу, собравшемуся посмотреть то, о чем так неистово писала и говорила разгоряченная общественность.

В отличие от других монументов на Поклонной горе, Мамаевом кургане и им подобных комплексов, этот посвящался тем, кто нашел смерть во рвах, концлагерях, газовых камерах. Таких людей — миллионы.

В истории монументального искусства хорошо известна скульптурная композиция Огюста Родена, выполненная по заказу муниципалитета города Кале. Она посвящена шести героям — гражданам города. В дни Столетней войны эти люди вышли из крепостных стен навстречу врагу, чтобы принести себя в жертву и спасти всех осажденных.

Церетели заказа от муниципалитета города Москвы не получал, от государства тем более. Он выполнил эту большую многофигурную композицию, отлил ее за свой счет в бронзе по заказу своей души и собственной памяти. Войну он пережил ребенком, слушал рассказы фронтовиков, помнил тех, кто не вернулся домой. Он видел лагеря смерти, ставшие страшными музеями.

Мысль о композиции, как мы знаем, пришла давно, когда он работал в Бразилии. Там он узнал о трагедии одной семьи. Эта история дала импульс создать "Трагедию народов". Это реквием в честь убитых без оружия. Сколько их, замученных, сожженных заживо, удушенных, повешенных, расстрелянных во рвах и оврагах?! Счет невинным жертвам утрачен, их миллионы.

Поэтому так много фигур в его "Трагедии народов". Это сгустки страданий, отлитые в бронзе. Люди стоят, застигнутые бедой врасплох, они попали в западню, их ждет могила… Скорбный ряд начинает семья: отец, мать и мальчик. Родители прикрывают ребенку глаза перед гибелью. Это все, что они в силах сделать для него. За ними люди словно притягиваются землей и превращаются в надгробные камни.

На пятнадцати плитах значится одна и та же надпись на языках бывших республик Советского Союза: "Да будет память о них священна, да сохранится она в веках!" На шестнадцатой плите та же надпись сделана на иврите, в память народа, подвергнувшегося геноциду, катастрофе, тотальному уничтожению на захваченных землях разных стран Европы. Тогда погибло шесть миллионов евреев.

"Композиция талантливая", — говорил о ней мэр Москвы, принимая в дар городу работу главного художника на Поклонной горе.

В отличие от всех других изваяний Церетели она вдохновлялась не радостью, праздником жизни, красотой, как все прежние. Впервые он исполнил трагедию. Для профессионалов такая метаморфоза явилась полной неожиданностью, они привыкли к другим образам автора. "Трагедию народов" критики назвали самым сильным его произведением.

Первой высказалась в прессе тогда неизвестный автору кандидат искусствоведения Мария Чегодаева:

""Трагедия народов" лучшее из всего, что в завидном изобилии изваял Церетели для мемориала на Поклонной горе".

Доктор искусствоведения Никита Воронов сделал более решительное обобщение:

"Среди десятков других произведений, это, пожалуй, самое лучшее, самое сильное создание зрелого мужественного таланта. Здесь художник преодолел свою привязанность к яркой декоративности. В композиции он сумел соединить близкую ему трагедийность грузинских храмов с чертами мирового общечеловеческого искусства".

При всем при том судьба композиции, никого не оставлявшей равнодушным, сложилась трагически. Все началось весной, когда сошел снег. В начале марта 1996 года на Поклонной горе появилась первая мужская фигура композиции отца. В приподнятом настроении Церетели сфотографировался рядом с фигурой. Ни от кого секретов он не делал, строительную площадку не ограждал забор, фигуры не покрывал «тепляк». А надо бы было это сделать.

Каждый, останавливаясь из любопытства, видел группу обнаженных и безволосых людей, словно побритых пред казнью. Реальные образы упрощались и превращались в геометрическую форму, плоскость могильного камня. Пресса могла бы тогда многое сказать людям, разъяснить особенности композиции. Лица ее героев не напоминали лица прохожих. Нельзя было сказать, какой они национальности. В классическом искусстве этот прием используется, чтобы достичь "имперсональность образов". Таким способом монументалисты сознательно стирают различия между людьми и народами, достигая предельной обобщенности. Нагота, обнаженность в скульптуре допускается не только для того, чтобы показать красоту человеческого тела, но и для выражения мученичества во имя веры.

Месяц спустя, когда композиция еще далеко не была завершена, префект Западного административного округа, где расположена Поклонная гора, на первом попавшемся листке бумаги, очевидно во время заседания правительства, написал на имя мэра Москву записку:

Юрий Михайлович!

Может быть, пока окончательно не завершены работы, перенести скульптуры З. Церетели на аллею (любую уместную) Поклонной горы. Причины:

1. Население ворчит.

2. Площадка для гуляний округа в этом месте уже неуместна.

3. Со стороны Рублевского шоссе все будет заставлено торговыми точками.

С Уважением

А. Брячихин.

02. 04. 96.

На том месте, где появилась "Трагедия народов", стояли киоски, торговавшие всякой всячиной. Зимой возле них устраивались проводы зимы с блинами и музыкой.

С этого письма началась трагедия монумента.

Кроме записки на имя мэра префект предпринял другие акции, использовал так называемый административный ресурс. Чиновники префектуры подняли на ноги общественность округа, жилых домов, организации ветеранов войны, расположенные на их территории. Они дружно по команде сверху запротестовали, подписали составленные письма для редакций газет. Таким образом префект устроил "информационную поддержку" своей инициативе. Пресса начала охотно озвучивать "ворчание народа", публиковать негативные высказывания прохожих еще до того, как скульптурная группа приобрела завершенность.

Солдаты в увольнительной:

— Так себе памятник. Вот сфотографироваться хотели, но решили, уж лучше на другом фоне.

Кочетова, Татьяна Васильевна, ветеран:

— Не нравится. Больно уныло. В общем, не в нашем это стиле (смеется).

Московский школьник:

— Ничего памятник. Мрачный только. Серый. Надо покрасить.

Среди страдавших от безработицы московских скульпторов газеты быстро находили недовольных и давали им трибуну:

— Какая-то страшная скульптура, мрачная, и, главное, несовременная. Художников много ведь в Москве. И есть талантливые. Это не зависть, но я не понимаю, почему второй такой памятник делает тот же человек. Почему определяет лицо нашего города он, а не другой человек.

В печать запустили миф, что якобы в соседнем доме на Кутузовском проспекте, окна которого смотрят на «Трагедию» упали цены при продаже квартиры. Появился хлесткий фельетон, где покупатель якобы рассказывает:

— Я конечно сразу не 50, а 100 тысяч на цену скостил. Хозяева и не сопротивлялись. Им теперь самим хочется отсюда скорее убраться — кому охота видеть из окна то ли живых мертвецов, то ли мертвых жителей парка Победы.

Эту выдумку подхватил баллотировавшийся на выборах в президенты генерал Лебедь, решивший набрать предвыборные очки на критике "Трагедии народов":

— Вон Церетели уродов наваял, цены на квартиры в том районе в два раза упали. Встал с утра, посмотрел в окно — на весь день настроение испортилось. Я так понимаю, что это была специально направленная акция.

Не знавший Москвы, не живший на Поклонной горе боевой генерал включился в кампанию по совету «политтехнологов», что доказывает политический характер той шумной кампании в прессе.

На самом деле ничего подобного быть не могло. Цены на квартиры не могли упасть из-за соседства с "Трагедией народов". Потому что из окон ближайшего дома, расположенного на расстоянии метров двухсот, фигуры композиции сливаются и ничего конкретного, никаких «уродов» разглядеть при всем желании было невозможно, если не вооружиться биноклем.

В который раз в нашей истории был использован давно испытанный прием, постоянно применявшейся советской пропагандой — "письма трудящихся", коллективные и индивидуальные.

— Считаю недопустимым расходование средств из нашей и без того скудной казны на подобные выдумки. Это письмо, за подписью одного ветерана, который не знал, что автор эту композицию дарил городу.

"За трагедии я денег не беру", — сказал он тогда.

— Мы, простые люди, не всегда можем до конца оценить замыслы архитектора, но все же главная аллея символизирует собой долгую и трудную дорогу от начала войны до Победы. Уместно ли размещать памятник "Трагедия народов" на ней? Не логичнее было бы установить его хотя бы рядом с аллей Памяти?

Это строчки из письма коллективного, подписанное ветеранами войны муниципального округа «Дорогомилово», где находится памятник Победы. Они повторяют высказанную в письме префекта мэру Москвы идею — перенести композицию на аллею подальше от главной площади. И шлют свой протест по адресу: "Москва, Кремль" — президенту России. Просят его "навести порядок на Поклонной горе".

Появился тогда и другой коллективный отзыв, подписанный членами президиума Российской академии художеств. Прежде чем ставить автографы под письмом в инстанции, академики вышли из автобуса, который подвез их к Поклонной горе. Они осмотрели со всех сторон композицию, стоявшую на видном месте перед главным входом в музей Отечественной войны. И дали "Трагедии народов" высокую оценку. Другую экскурсию на Поклонную гору провел президиум Академии архитектуры и строительства. И ее отзыв зазвучал в унисон с мнением Академии художеств.

"Произведение имеет большую силу эмоционального воздействия, передает глубокие идеи, заложенные в содержании памятника: темы страшной трагедии народов, скорби и вечной памяти. Поражает выраженная в нем боль за человека.

Памятник звучит как апофеоз человечества, прошедшего через ужасы войн, трагедий, насилия".

Отзывы двух академий остались в архивах. Никто не захотел их опубликовать. Даже государственные СМИ. Такое то было государство, такая гласность и плюрализм мнений, где высказывания случайного прохожего, домохозяйки и школьника оказались важнее писем народных художников СССР, лауреатов Ленинской и Государственной премий, Героев Социалистического Труда, академиков и профессоров.

Нападки в прессе все возрастали. Несмотря на это работа не прекращалась. К 9 мая 1996 года она закончилась. Еще до завершения композиции к подножью «Трагедии» люди понесли цветы. Накануне Дня Победы их возложили послы всех бывших республик СССР, ставших суверенными государствами.

Но официального открытия не последовало. Между правительствами города и России началась служебная переписка. Она удивительным образом появляется в прессе, развязавшей кампанию. Каким-то образом резолюция президента России в адрес мэра Москвы попадает в печать:

— Необходимо прислушаться к мнению москвичей, взвесить еще раз и принять окончательное решение.

Повторилась знакомая нам по истории с Колумбом картина. Служебная переписка между президентом и правительством Москвы попадает на страницы СМИ! Как это стало возможным? Может быть, мэр Москвы переправил копию резолюции главы государства в газету? Нет, этого он не делал. Тогда кто сему посодействовал? Произошла "утечка информации" из администрации президента, которую тогда возглавлял нам давно знакомый "член Попечительского совета и Совета директоров ОРТ".

Кампанию в прессе повели влиятельные газеты, одна новая, возникшая на волне «перестройки», другая давно известная. Одна открыто издавалась на деньги магната, владевшего контрольным пакетом акций ОРТ, злейшего недруга мэра Москвы. Другая, получившая "пакет документов" префекта Западного округа, того, кто отправил записку мэру со словами: "Народ ворчит", попала под пресс главы администрации президента.

В той информационной войне снаряды летели в художника таким образом, чтобы рикошетом попасть в мэра Москвы. В результате той политической борьбы "Трагедии народов" было определено другое место, за музеем Отечественной войны. Ее, не взирая на большие затраты, демонтировали и перенесли на другое место.

Там она и была открыта.

Конец десятой главы