В гостях у австралийцев

Прилетели в «Мирный». Я перелистал радиограммы и удивился: большинство из них — переписка между Большой землей и руководством 29-й САЭ о вывозе с «Моусона» австралийского ученого, который должен идти с нашими исследователями на купол «С». Непонятно почему, дважды пришли запреты на этот полет от командира МОАО Борисова со ссылкой на начальника УГАЦ. Дело дошло до двух заместителей министров — из Госкомгидромета Е. И. Толстикова и из МГА — И. Ф. Васина. Наконец я получаю сразу две радиограммы — от командира МОАО и начальника УГАЦ: «В порядке исключения разрешено начальником управления выполнить полет на самолете Ил-14 на аэродром Румдоут на станцию «Моусон» с целью доставки австралийского специалиста на станцию «Мирный».

Я только пожал плечами, читая эти радиограммы. Зачем нужно специальное разрешение на полет, если в плане работ 29-й САЭ совместная работа с австралийцами утверждена давным-давно. По-моему, наше авиационное начальство никогда не держало в руках Договор об Антарктиде. Ну, да ладно...

Тем более, днем раньше я получил сообщение Е. И. Толстикова, что И. Ф. Васин подтвердил прежний порядок работ авиации в экспедиции.

Телеграммы-радиограммы... Только в адрес командира авиаотряда за сезон их приходит, в среднем, более трехсот. И над каждой надо думать, искать ответ на нее, хотя штатных штабных работников у меня нет, а летаем мы с моим заместителем Женей Скляровым почти каждый день. Да, благо, были бы в них все запросы по уму-разуму, а то, случается, придет такой вопрос, над которым не то что смеяться — плакать хочется в расстройстве из-за некомпетентности того, кто ее нам прислал...

16 декабря, наконец, пошли на «Моусон». С нами полетели Валерий Сердюков и Володя Татиташвили — начальник санно-гусеничного поезда, который должен идти на купол «С». Он же — переводчик, а попутно собирается провести какие-то магнитные исследования...

Подошли к «Моусону». Садиться решили в море, на голый лед, весь изрезанный термическими трещинами — здесь он мягче, чем пресный, поэтому меньше вероятности сорвать «подошвы» лыж.

Встречал нас весь личный состав станции, скатившийся к самолету на вездеходах, автомобилях, каких-то «картингах». Посторонний человеку, увидев эту картину, мог бы подумать, что на «Моусоне» происходит празднование международного масштаба. Всем дал два часа времени на визит в гости. Осмотрели станцию — она строится, причем умно и с размахом. Попили кофе, проштамповали почтовые конверты, получили приглашение посмотреть фильм, но пришлось вежливо отказаться — светлого времени осталось только на то, чтобы дойти до своего аэродрома. Бурные проводы товарища, улетающего с нами, проникнутые искренней доброжелательностью речи, милейший подарок для «Мирного» — щенок канадской лайки... Я смотрел на всю эту прекрасную по своей сути суету из пилотского кресла и думал: «Мне повезло... Я живу сейчас на материке, где нет никаких вооружений, маневров, пальбы, войны... Все ходят без оружия, летают, куда зовут дела, никто никого не боится, а если нужно — приходят на помощь друг другу. Почему же на всех других пяти материках жизнь строится по своим, совершенно сумасшедшим правилам и законам? Почему пример и опыт Антарктиды не востребован всем человечеством? Здесь что, живут другие люди? Нет. Тогда почему мир сходит с ума?!»

Я вспомнил, как наши авиаторы вывезли японского моряка, который упал в трюм ледокола «Фудзи» и получил тяжелейшие травмы. Ему нужен был кислород, у нас его почти не осталось, и тогда прилетели американцы и сбросили кислородные баллоны на парашютах. Кто заставляет одних бросать бомбы, а других — кислород?!

— Командир, — вывел меня из задумчивости Скляров, — дверь закрыта, можем лететь.

Взлетели быстро, развернулись, покачали австралийцам крыльями и пошли домой.