Над хаосом

В общем, 22-я САЭ ушла без меня. А когда настало время формировать летный отряд для 23-й САЭ, мне уже в УГАЦ предложили написать рапорт о желании поработать в ней. Сам я решил не проситься, помня все те «штучки», с которыми пришлось столкнуться в прошлом году, но Толокнов свое слово сдержал.

Командиром летного отряда назначили Бориса Георгиевича Шляхова, с которым мне здесь, на материке, удалось полетать, но ни в Арктике, ни в Антарктиде он никогда не работал. Он был командиром эскадрильи у нас, в Мячково, прекрасный аэрофотосъемщик, занимался разведкой нефти с воздуха... Чтобы поближе познакомиться, мы с ним слетали на Печорское море, где у Нарьян-Мара работали по заданию поисковиков, ведущих изыскания новых месторождений нефти. Потом занимались изучением гроз... И как-то пришлись друг другу по душе.

Мы с ним удачно провели подбор летного и технического состава, организовали обучение, тренировки. Без сучка и задоринки прошли все этапы, которые предшествуют прибытию в Антарктиду, хотя на меня, как на заместителя командира ЛО, пришлась львиная доля всех организационных работ. Но я уже был далеко не новичком, отлично знал всю технологию формирования и подготовки отряда, и потому мне эти работы не были в тягость.

Пришли в Антарктиду. Естественно, как командир отряда, Шляхов должен был находиться на основной базе, где размещалось наибольшее количество авиатехники и костяк летно-технического состава. Заместитель, то есть я, как мы решили, пойдет в «Мирный», откуда нужно обеспечивать завоз грузов и людей на «Восток», что требует опыта и знаний. В общем, мой сектор ответственности располагался от «Мирного» до «Новолазаревской», остальное рабочее пространство контролировал и обеспечивал над ним полеты — Б. Г. Шляхов. К этому времени уже открыли «Дружную-1», «Дружную-2», увеличилась активность «науки», расширялись работы в западном секторе Антарктиды, то есть район авиационных работ оказался обширнейшим.

Я с несколькими экипажами шел на судне «Капитан Кондратьев» в «Молодежную». Шляхов же — на другом пассажирском корабле с основной массой авиационного народа. Со мной были также два экипажа вертолетов Ми-8 — Толи Куканоса и Бориса Лялина.

Казалось бы, ну что стоит выгрузить на лед вертолет? Места для него нужно совсем немного, взлететь он может с любой мало-мальски пригодной ледовой площадки. Но не тут-то было. Мы вошли в тяжелые льды, изломанные, вздыбленные... Стало ясно, что к припаю корабль не пробьется. Начали искать хоть какую-нибудь «линзочку» из тех, что неизбежно образуются в любом хаосе из льдин. Но поиски велись только с корабля, поэтому побродить по этим льдам пришлось немало. Наконец, нашли! Эта линза была сжата торосами со всех сторон, то есть, по всем признакам подходила для выгрузки вертолета. Но как подойти к ней, чтобы всей массой корабля не разрушить хрупкое создание природы? Тут уж, пришлось проявить все свое мастерство капитану корабля Льву Борисовичу Вертинскому, который «огранил» ее так бережно и тонко, как ювелир алмаз. И сделал он это не резцом, а огромным океанским судном ледового класса.

Спустились мы по штормтрапу на лед, быстро забурили лунки, чтобы определить толщину льда. Годится. Линза же оказалась настолько идеально гладкой, что по ней было невозможно ходить — самый натуральный каток. Выгрузили несколько бочек, чтобы керосин отстоялся, стали спускать вертолет. Спустили, а оттащить его от судна не можем — у всех ноги скользят и Ми-8 — ни с места.

Что делать? Я позвал авиатехника Сашу Соловьева:

— Есть идея. Иди к боцману и выпроси ящик гвоздей.

— Зачем? — удивился он.

— Иди и тащи.

Принесли ящик гвоздей, собрали доски «сепарации» и до половины вколотили в них эти гвозди, загнули, а потом вогнали их в лед. Стали на доски и перетащили машину к месту взлета. По инструкции надо было «отбить» конусы у новых винтов, погонять, проверяя двигатели, но Борис Лялин решил обойтись без всех этих формальностей, учитывая хрупкость льдинки — «линзы», он хотел перегнать машину на соседнюю подходящую площадку, которая нашлась неподалеку. На той, где мы вели сборочные работы, уже плескалась вода, и при малейшем движении судна, лед мог легко расколоться. Когда Лялин включил двигатели, винтами с торосов подняло снег, и «вертушка» сразу исчезла в снежном вихре. У меня «оборвалось» сердце: снежный вихрь — очень неприятное явление в вертолетном деле, которое становилось причиной множества катастроф и аварий, а тут еще у экипажа был вынужденный перерыв в полетах, пока шли по морям и океанам, да и конуса не «отбиты»... Но я не успел опомниться, как вдруг наступила тишина. Снег осел, и мы увидели Ми-8 спокойно стоящим уже на новой «линзе», подальше от судна.

Вскоре Лялин с гидрологами с воздуха нашли уже ледовое поле, к которому подошли корабли, и мы быстро наладили «воздушный мост» с Антарктидой. Перелетев на берег в «Молодежную», расконсервировали Ил-14, облетали их и началась работа. Шляхов ушел в «Дружную». Мы с ним обменивались телеграммами, но ни от него, ни от меня никаких экстраординарных решений не потребовалось: все экипажи работали на редкость слаженно и успешно, без предпосылок к авиационным происшествиям и самих АН.

Наша работа в «Мирном» началась не совсем обычно. До сих пор во все экспедиции отмечали, что припайный лед возле станции взламывается во второй половине января. Но в том, 1977 году, он разрушился почему-то на месяц раньше, его обломки течением вынесло в море Дейвиса, и там, в районе острова Дригальского возникла широкая полоса спрессованных льдин. Когда начальник экспедиции Валерий Иннокентьевич Сердюков стал подходить к «Мирному», он дал указание найти подходящее место для причаливания и выгрузки кораблей. Мы ответили, что припая нет, кругом — чистая вода...

Вначале это сообщение на судне восприняли как шутку, а потом, как розыгрыш. Когда же мы убедили Сердюкова, что и не собирались шутить, он встревожился по-настоящему. Дело в том, что, помимо обычных грузов, судно доставило в «Мирный» несколько новых тягачей. Что с ними делать, как и куда теперь выгружать?

Он попросил нас провести на Ил-14 ледовую разведку в бухте Депо, бухте Фарр и в районе Восточного шельфового ледника. Мы быстро подготовили машину, взяли с собой опытнейшего гидролога Бортникова и взлетели.

Низкая сырая облачность сразу же придавила нас к морю. Сильные, грубые порывы ветра начали трепать машину. Не заставило себя ждать и обледенение — Ил-14 стал быстро тяжелеть, плохо слушаться рулей, и нам со вторым пилотом пришлось работать в очень тяжелых условиях, Я даже не мог припомнить, когда в последний раз попадал в такую неприятную передрягу. Временами облачность падала на воду и приходилось на свой страх и риск пробивать ее, моля об одном — только бы по курсу полета не подвернулся какой-нибудь шальной айсберг.

В бухтах припая тоже не было. Решили пробиваться к берегу Восточного шельфового ледника, но в тумане, круто замешанном на падающем с неба дожде пополам со снегом, рассмотреть детально ничего не смогли и пошли дальше на восток к острову Победа.

Я держал машину на высоте пятьдесят метров и все же мне казалось, что волны — черная, угрюмая, бушующая масса воды, сплошь покрытая пеной, — вот-вот захлестнут кабину. Мне иногда чудилось, что я слышу сквозь гул двигателей рев ветра, который нещадно хлещет море. Каким шестым чувством я почувствовал опасность впереди, не знаю, но почему-то, чисто инстинктивно, взял штурвал чуть на себя. Машина слегка «вспухла», и вдруг мы увидели под собой рождение Хаоса. Айсберги, огромные льдины ворочались в кипящей воде, как живые. Какая-то чудовищная мельница перемалывала горы льда, и если бы я не увидел ее работу собственными глазами, никогда бы не поверил, что в природе существуют силы, обладающие такой мощью, вообразить которую человек не может. Миллионы тонн льда уходили под воду, вырывались из ее глубин, рушились, взрывались... Ни до этого, ни после ничего похожего мне больше видеть не довелось — грозная, злая, взбешенная Антарктида играла своими мускулами, словно демонстрируя нам, людям, свое беспредельное могущество, о котором мы даже не подозревали.

— Командир, — окликнул меня штурман, и я уловил в его голосе удивление, — а, ведь, до острова Победы нам еще лететь минут шесть...

— По-моему, мужики, на наших глазах кто-то пережевывает этот остров.

И действительно, когда мы подошли к месту, где привыкли видеть широко раскинувшуюся ледовую равнину, вместо нее нас ждал одиноко лежащий невысокий айсберг шириной около пяти километров. А за ним снова море, свободное от льда.

— По моим наблюдениям остров разломало, — доложил Бортников начальнику экспедиции, — и здесь сейчас творится такое, что ни одному судну я бы не посоветовал сюда и близко подходить. Обломки острова выносит к северо-западу...

Нам удалось сделать еще один «разрез» с востока на запад, и снова — пусто. Мы пошли на посадку в «Мирный».

А через два дня циклон отошел, и Антарктида снова засияла, затихла и лежала под синим-синим небом, наслаждаясь покоем. Сердюков перебрался на берег, и мы уже с ним повторили полет к острову Победа. Наши предположения подтвердились — от огромного ледового массива осталась лишь узкая полоска длиной около 20 километров. Вопрос о выгрузке тягачей оставался открытым...