О пользе труда

... Циклоны налетали один за другим с точностью курьерских поездов. Сумерки все больше съеживались, словно смерзались и, наконец, к двадцатым числам мая ушли, убежали, отчалили куда-то, оставив нам на горизонте на память о лете, узкую щель тускло-красного цвета. Впрочем, какое, к черту, лето в этом гигантском морозильнике? Кровавая полоска — прорезь в мир, где существуют краски, запахи, где живут красивые женщины и смеются дети. Но мы прикованы к своим подледным скорлупкам крепче, чем цепями, и хода нам в эту прорезь нет. Добровольные узники Снежной Королевы.

Пурга сменяется пургой. Загнанные диким ветром, снегом и морозом в глубокие убежища, мы вынуждены не выходить на свет божий по три, шесть, а то и десять — двенадцать дней. Сознание словно раздваивается. В тебе начинают жить два рьяных и непримиримых «я». Одно, опираясь на память о прошлых полетах, о виденной красоте льдов, моря и неба, свидетельствует — вокруг тебя огромный мир. Второе «я» отметает эту память: какой мир?! Все, что осталось живого на планете, — твое тело и мозг, в котором и варится вся эта каша, названная кем-то зимовкой в Антарктиде. Больше — ничего. Под рев пурги начинает казаться, что кто-то сметает с купола все те миллионы тонн снега и льда, над которыми ты летал; что пространство, вихрясь и кувыркаясь, срывается с ледяного барьера и исчезает; что и твой собственный духовный мир, сотканный из воспоминаний, раздумий, надежд, планов, успехов, становится тусклым и куда-то отдаляется. Но даже такая потеря оставляет тебя равнодушным. И нужно напрягать всю свою волю, чтобы тоже не сорваться с какого-то внутреннего стержня, под которым вечная тьма.

Ни в Арктике, ни на материке, нигде на планете, кроме Антарктиды, человек не сталкивается с таким грозным, пугающим и манящим противоборством, противоречием двух пространств — огромного снежно-ледяного материка и столь хрупкого и нежного его внутреннего мира. Позже я научусь сравнивать: так меня прижало в девятой экспедиции, а так — в шестнадцатой... Больше не с чем — аналога этому чувству на Большой земле нет.

Но это будет потом, в будущем. А пока Миньков, сам того не подозревая, берет на себя заботы сонма специалистов психологической поддержки. Нет-нет, еще тайны подготовки и подбора космических экипажей спрятаны за семью печатями, еще отсутствуют в нашем словаре такие термины, как «психологическая совместимость», «человеческий фактор», «психологическая разгрузка», «стресс», «постстрессовое состояние»... Идет-то 1964 год. Но уже тогда этот «старый» (всего-то чуть за 50 лет) летчик, повидавший на своем веку и нужду, и хулу, и хвалу, без всяких ученых степеней и званий, дошел своим рабоче-крестьянским естеством до гениального в своей простоте рецепта, который единственный помогает выстоять, выжить в Антарктиде. Этот рецепт состоит всего из трех слов: «Артель, есть работа».

Мучает бессонница, кости ломит, вой ветра хуже зубной боли, тьма кругом, снег сечет... Какая тут работа? Но вот один поднялся, оделся, пошел на выход, второй, третий. Нужно кому-то сделать первый шаг, потом следующий. Остальные подтянутся. Но случалось, задувало так, что и Миньков оказывался бессилен.

Однако жизнь продолжалась. Своим чередом приходили радиограммы из дома, и тогда получатель чувствовал себя на седьмом небе. Праздновали дни рождения, а поскольку универмагов в Антарктиде нет, все подарки имениннику готовили собственными руками дарители. Случались и другие маленькие радости, но были и дела, от которых всех воротило. И основное из них — доставка горючего и масла для дизельэлектростанции. Склад ГСМ находится за торцем аэродрома. Когда приходил наш черед, артель, вооружась лопатами, ломами и тросами, выезжала на барьер, к складу. Впрочем, название это весьма условное. Просто сюда удобнее всего сгружать с кораблей бочки с горючим и маслом, сооружая из них своего рода «пирамиды». Летом, когда пригревало солнышко, бочки не спеша, но неизбежно погружались в тающий под ними лед. Потом наступали осень, зима, весна с их циклонами и пургами и заметали они наш будущий свет и тепло снегом, утрамбованным до плотности цемента марки 400. Всю работу, сделанную при завозе ГСМ, надо было проделать в обратном порядке, но теперь уже при стоковом ветре, сбивающем с ног, при активном сопротивлении среды, которую брал не всякий лом, и в глубокой тьме, из которой в свете фар набрасываются на тебя снежные заряды один за другим.

Но жажда жизни и молодость берет свое. Да, тяжело, но зато все вместе, зато ощущаешь плечо товарища. И вот уже, как шахтеры, мы роем траншеи, бьем шурфы, очищаем со всех сторон найденную бочку, чтобы накинуть на нее петлю. Звучит команда и трактор, как пробку из бутылки, извлекает бочку из-подо льда, а мы грузим ее в сани. Одна, вторая, седьмая, двадцатая — до одури надо таскать эти бочки, пока позволяет погода. Подвоз, выгрузка на ДЭС... Устаешь до чертиков в глазах, но лучшей разминки и телу, и уму не найти.

Зимой в Антарктиде каждый шаг требует дополнительных усилий. А тут работать грузчиками морского порта приходится всем, несмотря на чины, звания и заслуги. Восемь экспедиций, как говорится, на собственном горбу испытали, что значит поддерживать тепло и свет в «Мирном». Вот почему так экономило каждый киловатт электроэнергии руководство экспедиции и на любой вид работ, связанный с ее дополнительным расходом (как нам на подклейку лыж), требовалось особое разрешение. В Москве знали об этом, и, наконец, было принято решение положить конец рабской зависимости целого коллектива полярников от груды металла. Единственный выход — поставить на сопке Комсомольской емкости, подобные тем, что имеются на любом нефтехранилище. Сначала потребовалось выровнять площадку, что означало снести, к чертовой матери, вершину этой самой сопки.

Ладно, сопка есть. А чем сносить? Тоже есть, только за 2400 — 2450 км, на строящейся станции «Молодежная». Есть все — и специалисты взрывного дела, и шнуры, и электродетонаторы, и тонны взрывчатки... Но все — там, не здесь.

— Артель, — сказал Миньков, собрав нас, — на войне многим летчикам, которых и я, и вы хорошо знаете, приходилось на Ли-2 возить взрывчатку. Ничего страшного в этом нет, если соблюдать технику безопасности.

— По скольку возить будем? — спросил кто-то.

— По две тонны.

... Удивительно устроен человек, — подумал я. — Нам предлагают летать на огромных пороховых бочках ночью, по сути дела, по незнакомой трассе, по которой ни жилья, ни запасных аэродромов, ни метео нет, а мы сидим и радуемся. «Артель», действительно, оживилась. Появились карты, начались профессиональные разговоры, каждый стал готовиться к новой работе.