Там, где никто не летал

Мы приняли необычное решение — выполнить этот санрейс с полевой базы «Дружная-4», где оставалось топливо. Вот когда мое твердое требование о его жесткой экономии должно было сыграть свою спасительную роль.

На «Дружную-4» ушли на двух Ил-14. Заправились горючим «под пробки», и я решил идти на «Восток» с экипажем Валерия Радюка. В него вместо штатного штурмана был включен старший штурман отряда Владимир Плешков — по его же просьбе. Он летел на «Восток» в первый раз, но в его профессиональной подготовке у меня сомнений не было, а о здоровье беспокоиться тоже особо не стоило — началось лето и морозы на полюсе холода стояли «всего» в 35-40 градусов.

Второй экипаж — Игоря Шубина — оставался на страховке. Он должен обеспечивать нас информацией о состоянии погоды на «Дружной-4», вести с нами связь и быть готовым в любой момент вылететь нам на помощь, если возникнут непредвиденные обстоятельства, вплоть до вынужденной посадки.

Расстояние от «Мирного» и «Дружной-4» до «Востока» почти одинаковое, но... Санно-гусеничные поезда по выбранному нами маршруту никогда не ходили, а значит, и исследований местности никто не делал. Самолеты по нему тоже не летали. Поэтому карты, которыми нам пришлось пользоваться, были весьма неточными, не говоря уже о том, что мы не имели и достоверных метеоданных о состоянии погоды по маршруту. Фотографии, сделанные со спутников, нам помочь не могли — на них облачный покров сливался с подстилающей белой поверхностью, а снимков в инфракрасном спектре мы не получали, хотя они помогли бы судить о распространении облачности в глубине материка. Никаких ориентиров и наземных радиолокационных средств, которыми можно воспользоваться, естественно, тоже не было. Образно говоря, мы летели в пустоту.

Ледник, если все же верить картам, здесь поднимался круче и выше, чем по трассе от «Мирного». Это означало, что лететь придется в зоне длительного кислородного голодания, но пришлось идти на риск — ничем помочь себе мы все равно не могли. Дело в том, что от кислородных подушек мы давно отказались — пользы от них не было, а вот определенную опасность в себе они таили, поскольку при наборе высоты кислород из них приходилось стравливать через аварийные люки за борт, чтобы подушки не лопнули. Об индивидуальных кислородных баллончиках мы тоже давно забыли. Для этого рейса врачи выделили нам большой баллон с кислородом, но штуцеры наших масок, каким-то чудом сохранившихся в самолете, не подходили к нему по резьбе, а изготовить новые в мастерских не позволил недостаток времени. И хотя этот баллон мы взяли с собой, воспользоваться им могли бы только при самой крайней необходимости и с огромными предосторожностями, поскольку открытый кислород способен привести к самовозгоранию промасленных частей машины.

Мы спешили. Радиограммы с «Востока» шли все тревожнее, и потому, когда взлетели, я почувствовал даже какое-то облегчение, хотя полет предстоял крайне трудный. Чистое небо радовало нас недолго. Вскоре над Ил-14 стала натекать облачность, снежные заструги под нами начали терять свои очертания, ледник поднимался все круче, «выдавливая» нас выше и выше в небо. Двигатели натужно ревели, но машина шла вверх намного медленнее, чем нам бы хотелось. Влезли в облака. Поднырнуть под них нельзя — рядом ледник, а чтобы пробить облачность не хватает мощности моторов. Идем «в молоке». Дышать становится все труднее — мы поднялись выше 4000 метров, а по парциальному давлению — выше 5000... Думать ни о чем не хочется. Мозг отказывается что-либо считать, все силы отдаем тому, чтобы как можно точнее выдерживать курс, скорость и высоту, заданные штурманом. Время словно застыло, каждый час превращается в вечность, кажется, что мы замурованы в каком-то склепе и висим неподвижно.

Наконец облачность редеет, в ее разрывах начинают просматриваться высокие снежные заструги. Облака остаются позади, и мы медленно снижаемся. Куда ни глянешь — всюду белая вымороженная целина... По нашим расчетам выходило, что облачность затащило на ледник на 850-900 километров. В эфире — тишина. Следов от тягачей в этом районе нет и быть не может, поэтому «уцепиться» нам не за что. «Восток» кажется затерянным оазисом в безбрежной морозной пустыне, которая укрыла его в своих глубинах, чтобы никто не смог найти. Ищем... Точный штурманский расчет и наше упорство дают свои результаты — впереди замечаем едва видимую черную точку. Она растет, увеличивается, и вскоре мы узнаем в ней трубу буровой установки. Следом показалась электростанция, домики поселка.

Сели. Зарулили на стоянку. Подъехал тягач, к нам поднялся начальник станции Арнольд Богданович Будрецкий, пригласил зайти в гости, но мы с Радюком вынуждены были отказаться. Странное ощущение охватило меня в этот раз на «Востоке» — будто прилетел на побережье. Дышать легко, светит солнце, по «восточным» меркам — тепло. Но я понимал, что Антарктида нас обманывает, пытаясь выманить из пилотской кабины. Независимо от времени года и состояния погоды, человек на «Востоке» быстро теряет силы, а нам ведь надо было их сохранить, чтобы дойти обратно. Поэтому мы с Радюком и остались в пилотских креслах. Володя Плешков, пользуясь случаем, все же пошел посмотреть, что это такое — станция «Восток». К счастью, невидимые, не осязаемые опасности, которые поджидают здесь каждого новичка — гипоксия, обморожение и т.д., — обошли его стороной.

Тяжелее пришлось бортмеханику Юре Изотову, второму пилоту Георгию Филину и бортрадисту Виктору Степанову. В этом тяжелом перелете мы израсходовали больше половины топлива, и его нужно было пополнить из бочек, заготовленных на такой вот случай запасливым Будрецким. Вездеходчики подвезли эти бочки, дали отстояться бензину, и наши ребята приступили к заправке Ил-14. Пока она шла, подвезли больного. Я попытался вспомнить, сколько раз я вывозил отсюда людей, приговоренных Антарктидой к смерти, и не смог. Много... Каждый такой полет заслоняет собой все предыдущие, и кажется, что он — самый нужный и самый главный.

Попрощались с «восточниками». В «Мирном» по-прежнему бушует пурга, значит, лететь придется назад — «на точку» к Игорю Шубину. Взлетели, как обычно, и пошли в набор высоты. Пока видно солнце, решили выставить расчетные данные на астрокомпасе, чтобы сверить его показания с основным компасом ГIIК-52 и скорректировать его естественный «уход» по времени.

На расчет данных по астрономическому ежегоднику в нормальных условиях штурману требуется всего 30-40 секунд. Мы же шли на большой высоте, где человеку не хватает кислорода, поэтому Плешкову на эту операцию понадобилось гораздо больше времени. Впрочем, самые простые арифметические действия, в том числе пользование таблицей умножения, в условиях кислородного голодания забирают времени на порядок больше, чем на уровне моря. На высоте мозг снижает свою производительность, вероятность ошибок увеличивается. Мы же на них не имеем права...

Вскоре опять влезли в облачность, и чем ближе подходили к району посадки, тем плотнее она становилась. Началась болтанка, обледенение. Наш больной чувствовал себя очень плохо, но снизиться мы не могли, поскольку не знали, что лежит под нами. А вдруг машину ветром снесло к горам Принс-Чарльз или на восток — к Дейвису?! Не видя «земли», снижаться нельзя, а радиовысотомер над ледником дает большую погрешность.

Я снова бросил взгляд на приборы — топлива остается все меньше, а где мы летим, Бог знает. Но вот наш бортрадист услышал Шубина. Он сообщил, что в районе «Дружной-4» погода пока хорошая, но где она — эта база? Наконец увидели небольшое «окно» в облаках и по спирали начали осторожно в нем снижаться. Вышли под облака, осмотрелись... Слева увидели горы. Нас снесло к западу, но теперь мы почти «дома», поскольку район знакомый. Больному стало лучше, на лице появился румянец, и все же я видел, что надо спешить — с горной болезнью шутки плохи. Еще час шли на небольшой высоте, пока не увидели Ил-14 Шубина. Посадка. Быстро перегрузили больного к нему, и Шубин улетел на «Молодежную». После небольшой передышки и дозаправки топливом мы тоже пойдем следом. Я встал с кресла, прошел через самолет к входной двери...

И вдруг дверной проем исчез в плотной серой пелене, а вместе с ним — и весь окружающий мир. Резкая боль тугим жгутом охватила голову — я понял, что ничего не вижу. Держась за панель, присел на пол. «Только не поддавайся панике, — сказал я самому себе. — Передохни, может эта слепота уйдет так же, как и пришла». В самолете кроме меня никого не было, я слышал голоса ребят, которые доносились словно откуда-то издалека. Многочасовое напряжение всего существа и кислородное голодание сделали свое черное дело. На какое-то мгновение меня охватил страх — только человек, который теряет зрение, может понять, что это такое. Я постарался успокоить себя, закрыл глаза. Сколько так сидел, не знаю — скорее всего, несколько минут, но мне они показались годами. Когда снова взглянул на мир, он начал выплывать, как из тумана, — проем двери, бочки с топливом, люди, копошащиеся у них... «Врачи правы, когда говорят, что такие полеты лежат за гранью человеческих возможностей, — подумал я. — Жаль только, что в Антарктиде без них не обходится ни одна экспедиция». Я поднялся и стал осторожно спускаться по стремянке. После заправки вернулись в «Молодежную». Еще на подходе к ней нам сообщили, что больного мы выхватили у Антарктиды у самой грани, за которой — небытие. Но теперь он будет жить.

Когда приземлились, зарулили на стоянку и выключили моторы, ко мне повернулся Радюк:

— Командир, а мы ведь открыли новый маршрут на «Восток». По-моему, у нас это неплохо получилось, а?

— Неплохо, — улыбнулся я, — только лучше по нему больше не летать.

— Это верно. — засмеялся Радюк. — Поехали домой...