…Земля почиталась священной, и правилом для всего народа было: живи так, словно ты умрешь завтра, землей пользуйся так, словно тебе предстоит жить вечно… Индейцу представлялось, что пришелец ненавидит все в природе: живые леса с их птицами и четвероногими обитателями, чистые струи текучих вод, землю и даже сам воздух над ней.

(Ральф Эдберг. Писатель. XX век)

…От рева его в страхе разлетались птицы и разбегались звери… От поступи его сотрясалась земля, а по озеру пробегала рябь…

(Предание индейцев Аляски о Мамонте. Предположительно XVIII в.)

Прославленный мореплаватель, географ, полярный исследователь Фердинанд Петрович Врангель в 1830–1835 годах являлся правителем Русской Америки. В своих записках он отмечал, что русские колонии в Новом Свете во многом обязаны своим возникновением и существованием морским и земным животным и растениям, и каждый житель Русской Америки постоянно был зависим от них.

Открывая новые земли, человек, как правило, сталкивался с непривычными для него средой обитания и климатом. Для того чтобы выжить, покорителям неизведанного мира надо подстраиваться под новые природные условия, перенимать опыт у аборигенов, изучать повадки местных животных и свойства растений.

Прежде всего русских колонистов в Америке интересовали обладатели ценного меха: каланы, котики, сивучи, песцы, лисицы, бобры, выдры и другие — те, что приносили выгоду. Но также важны были для колонистов и животные, идущие на пропитание.

Многие звери, птицы, рыбы были им знакомы. И все же находились отличия и во внешнем виде, и в повадках медведей, волков, лисиц, бобров, росомах, рысей, оленей Старого и Нового Света. Для поморов киты, моржи, тюлени были давними объектами охоты. Но в Тихом океане требовалось приноравливаться к другим условиям промысла.

Как заметил Врангель, русский человек в Северной Америке встретился и со знакомым, и с неизвестным миром природы.

О важности тех или иных представителей фауны и флоры для местных жителей можно судить по наименованиям на картах.

На Алеутских островах и на Аляске сотни географических объектов получили названия животных и растений. Многие были даны русскими путешественниками, учеными, колонистами.

Варшавский в книге «Увековеченная слава России» писал: «Кулички дали свое имя небольшим островкам и скалам… Название только трех объектов связаны с русским названием полярной гагары…

Окружающие Аляску воды славились прежде бобрами (имеются в виду каланы) настолько, что даже Берингово море называли Бобровым… На Алеутских островах видим остров Бобровый… Хищнический промысел сократил поголовье моржей, а русским географическим названиям, данным в честь этого ластоногого, на Аляске нанесен урон переводами. Сейчас из множества названий сохранились только залив Моржовый, у оконечности полуострова Аляска…»

Варшавский также отмечал, что русские названия рыб проникли в языки народов северо-западной Америки. «На карте Аляски мы встречаем русские названия гольца, сельди и кижуча… Из млекопитающих, обитающих в водной среде, отражены на карте Аляски китообразные (белуха, касатка и кит)…».

Немало географических объектов и континентальной части северо-западной Америки и близких к ней островов получили наименования, производные от волка, лисицы, рыси, речного бобра, медведя и других.

С этими животными, обитающими в Новом Свете и во времена Русской Америки и сегодня, понятно. Вызывает удивление, что ручей, впадающий в Юкон, озеро на севере от горы Врангель (Аляска), холм западнее Клондайка, небольшая речка на границе США и Канады у Северного Полярного круга в конце XIX века назывались мамонтовыми. Почему давно умерший исполин попал на географическую карту?

Точного ответа нет.

В часы отдыха и охотники, и рыбаки любят поговорить о таинственных животных, обитающих на суше, в море, в реках, озерах. Подобная традиция существует с древних времен у разных народов.

Промысловики Русской Америки не были исключением. О мамонтах они слышали от туземцев Аляски. Находились индейцы, уверявшие, что сами встречали их — вроде бы давно уже вымерших животных.

По мнению палеонтологов, мамонты исчезли более 10 тысяч лет назад. Однако в XVIII–XX веках и в Сибири, и в Северной Америке объявлялись свидетели, которые наблюдали гигантов с огромными бивнями в труднодоступной тундре и в диких лесах. Некоторые верили в подобные встречи и сами отправлялись на поиски мамонтов. В Северной Америке искали их в долинах рек Юкон и Макензи, в районе канадского Большого Медвежьего озера, но убедительных доказательств существования живых исполинов не находили.

Жителям Русской Америки иногда попадались ценные мамонтовые бивни, которые в те времена почему-то называли рогами.

В своих записках Иннокентий Вениаминов сообщал: «Мамонтовы рога, находимые в Америке, попадаются всегда в песке и на низких местах и в разных положениях (точно так же на острове Павле найден в песке и подле берега). Откуда здесь мамонтовы рога? И почему они попадаются только в песке? И почему попадаются одни только рога, а не кости?

…Мамонтовы рога выброшены сюда со дна Берингова моря вместе с песком (где, может быть, находятся и целые остовы самих мамонтов), потому-то они и попадаются в низких местах и в песке. А каким образом они попали в море? Предположите, что часть Берингова моря или все море было сушею; а что попадаются одни только рога, это потому, что они скорее прочих частей могут отделиться от остова».

Находки мамонтовых бивней в хорошем состоянии наводили на мысль, что животное погибло совсем недавно. А шаманы с Алеутских островов и Аляски объясняли русским колонистам: «Гора-Зверь обронил свои рога… Скоро вернется и потопчет всех, кто прикасался к ним…»

Может быть, шаманы сами верили в это. А может, просто запугивали чужеземцев, чтобы завладеть ценными бивнями.

В 1823 году Василий Берх писал: «…я видел у одного Сибирского старожила разные изображения идолов, зверей и людей из мамонтовой кости Алеутами сделанные, которые меня весьма удивили, и заставили заключить, что Алеуты были прежде не то, что они теперь».

В первой половине XIX века русские замечали, что коренные жители Аляски тайком поклоняются изваяниям мамонтов из бивня. В те годы колонисты уже смогли познакомиться со многими обрядами аборигенов, видели их ритуальные маски, идолов и другие предметы культа. Но мамонтов, вырезанных из бивней, индейцы от них скрывали. Однако русским все же попадались эти изваяния. Размером они были примерно с ладонь взрослого человека.

Однажды у подножия горы Логан, севернее Якутата, двое промысловиков наткнулись на растерзанного медведем шамана. В кулаке он сжимал изваяние мамонта из бивня.

О находке русских каким-то образом тут же узнали индейцы из ближнего селения. Ночью полсотни воинов окружили шалаш бледнолицых. Но грабить и убивать чужаков не стали. Туземцы лишь потребовали отдать им костяного «Гору-Зверя».

Русские повиновались, но полюбопытствовали, почему такая тревога из-за какой-то костяной фигурки. Вождь индейцев нехотя все же пояснил, что мамонта из бивня вырезали «совсем-совсем древние люди». Явились они из-за Ледяного моря, однако «не водой, а посуху», и не «пеши, а верхом на мамонтах». Пришельцы были настолько умными и сильными, что любой «Гора-Зверь» покорялся им. Эти люди спали и умирали в подвесных зыбках (колыбелях) из кожи. Могущественные чужеземцы на лохматых исполинах не порабощали местные племена и даже старались не общаться с ними. Земель и охотничьих угодий в те времена хватало всем.

В предании не упоминается, почему покорители мамонтов вдруг покинули обжитые места. Был некий небесный знак — то ли «упавшая звезда», то ли «пролетевшая мимо земли и озарившая все небо». И таинственный народ на своих лохматых гигантах отправился куда-то вглубь «большого острова» (предположительно на северо-восток Америки).

Загадочные люди не оставили на прежнем месте ни утвари, ни орудий труда. Лишь сохранились их рисунки мамонтов на камнях и деревьях да в пещерах — покойники в подвесных зыбках.

Иннокентий Вениаминов писал о Кагамиляке (один из Алеутских островов): «Остров этот примечателен еще тем, что на западной стороне его, в пещере, и поныне еще видны мертвые тела каких-то людей, висящих в зыбках; подле них находится все их имущество: перлы (рогожки из трав), парки (верхняя зимняя одежда), бобры, стрелки, какие-то тюки и проч., и сказывают, что как самые трупы, так и все находящееся при них кажутся совершенно целыми; но прикоснуться к ним никто не смеет, потому что, говорят, прикоснувшиеся даже к стрелкам были поражаемы открытыми ранами по всему телу, и после долгаго страдания умирали».

Имели какое-то отношение «висящие в зыбках» покойники, упомянутые Вениаминовым, к загадочному народу — покорителю мамонтов? Пока установить не удалось.

Исследователь северных просторов Тихого океана Александр Филиппович Кашеваров в 1838 году на бриге «Полифем» достиг самой северной точки Аляски — мыса Барроу, открыл ряд заливов и островов. Один из участников его экспедиции матрос Степан (фамилия неизвестна), из-за болезни или ранения, не смог продолжить плавание с Кашеваровым и каким-то образом оказался в Михайловском редуте, построенном на западе Аляски, южнее полуострова Сьюард.

Однажды отправился Степан на ближние холмы за морошкой и наткнулся на плоский камень овальной формы, величиной чуть больше ладони. Очистил он камень ото мха и увидел на нем изображение мамонта и человечка, сидящего верхом.

Степан прихватил находку в форт и показал ее товарищам. Никто из них не встречал существа с хоботом и бивнями. Зато один креол заявил, что слышал от стариков о «Горе-Звере» и о таинственном древнем племени — покорителе лохматых гигантов.

Видимо, был Степан романтической и деятельной натурой. И каменная находка, и рассказ креола взбудоражили его. Начал матрос подбивать товарищей отправиться на поиски неизвестного племени и мамонтов. Никто не поддался на уговоры. Убеждали Степана оставить безумную затею. Но тому уже так втемяшилась в голову прихоть, что огромные звери с бивнями стали сниться. Даже строгое предостережение начальника форта не помогло.

Несколько дней обхаживал Степан креола, расспрашивал, в какой стороне искать зверей-великанов и их повелителей. Но креол толком ничего не знал. Лишь пояснил, что много веков назад тот народ с мамонтами отправился на восток, вглубь материка. Больше Степан ничего не смог разузнать. Собрал он в дорогу скудные припасы и покинул Михайловский редут.

Ждали товарищи, что пройдет неделя-другая — блажь Степана выветрится. И если не погибнет он от рук индейцев, от голода или болезни, то вернется назад.

Но шли недели, месяцы, а от взбалмошного искателя мамонтов — никаких вестей. Сослуживцы поняли: погиб матрос. Искать его даже не пытались. Так и затерялся он в просторах Северной Америки — утонул в глубинах человеческой памяти…

Однако через пару лет о нем внезапно заговорили не только в Михайловском редуте, но и в других фортах и селениях Русской колонии. Двое креолов с берегов Якутатского залива добрались по торговым делам до верховья реки Юкон. Местные индейцы захватили их и приготовились принести якутатчан в жертву своим духам-покровительницам.

В ночь перед кровавым обрядом к несчастным незаметно подкралась маленькая индианка. Она сунула одному из торговцев костяное изваяние мамонта и прошептала: просите «Гору-Зверя», и он придет на помощь… Только хорошенько просите…

Почему маленькая индианка пожелала спасти чужаков, так и осталось тайной. Может, в другой ситуации попавшие в беду якутатчане, принявшие христианство, не стали бы обращаться к языческому костяному идолу. Но коль смерть подошла вплотную, решили они использовать самый невероятный шанс. А вдруг, да повезет?!

Принялись креолы поглаживать ладонями изваяние и просить о спасении. Сколько прошло времени, никто из них не помнил. Внезапно из ночной темноты послышался рев. Да такой громкий — будто одновременно тысячи сивучей ринулись друг на друга, защищая свои гаремы.

От ужасного звука пленники мгновенно оглохли и повалились без сознания. Пришли в себя, когда утренний туман окутал индейское селение, да такой густой — даже собственную вытянутую руку едва разглядишь. Но все же креолы увидели «Гору-Зверя» и восседающего на нем русского матроса. Тот улыбался им и что-то говорил. Однако оглохшие пленники ничего не расслышали.

Наконец всадник махнул рукой, зверь-исполин развернулся, и через мгновение оба скрылись в тумане. Ошарашенные торговцы несмело поднялись на ноги. Один из них по-прежнему сжимал в руке изваяние мамонта.

Осторожно якутатчане прошлись по селению индейцев. Ни одной живой души!.. Догорали ночные дозорные костры, всюду валялись продукты, шкуры животных, одежды, посуда.

Не стали освобожденные пленники искать свой товар, а стремглав кинулись прочь из селения.

Когда торговцы вернулись домой, конечно же, поведали и о своих злоключениях, и о загадочном спасении. Нашлись такие, кто поверил в эту историю и в само существование мамонта. Некоторые интересовались: как оглохшие торговцы определили, что на «Горе-Звере» восседал именно русский моряк? Вразумительного объяснения не последовало.

Предъявленное костяное изваяние подкрепило доверие к рассказу креолов. Весть об их чудесном спасении разнеслась по Русской Америке. Молва не всегда поддается логике. Обитатели Михайловского форта, услышав историю о таинственном всаднике на мамонте, почему-то пришли к выводу: это пропавший без вести матрос Степан.

Среди жителей Русской Америки и спустя годы еще долго ходили слухи о его приключениях и подвигах. Изредка эти слухи подкреплялись рассказами о новых нечаянных встречах со Степаном в безлюдных уголках Северной Америки. Как всегда, он являлся в трагические минуты в роли спасителя, и обязательно — верхом на мамонте.

В конце XIX века в северо-западной Америке снова вспомнили об ископаемых гигантах. В прессе появились сообщения охотников и старателей о том, что они видели следы мамонтов в труднодоступных лесах Канады и в заболоченной тундре Аляски. Вскоре этого показалось мало, и в газеты стали обращаться сомнительные личности, утверждавшие, что встречали живых исполинов на просторах между рекой Юкон и верховьем Макензи.

В 1901 году из городка Доусон, расположенного в устье реки Клондайк на северо-западе Канады, в британские газеты и журналы поступила ошеломляющая весть. Клондайкские золотоискатели сообщали, что в один поселок старателей ворвался взбесившийся мамонт. Он сокрушил множество домов и хозяйственных построек, растоптал не одну сотню людей, но вскоре погиб, запутавшись в телеграфных проводах. Подобные сообщения вскоре пришли в редакции Санкт-Петербурга, Вены, Парижа. Нашлись газеты, опубликовавшие сенсацию.

Информаторы из северо-западной Канады приводили данные: высота в холке ископаемого великана — 15 футов (т. е. более 4,5 метра), длина от головы до хвоста — 22 фута (более 6,6 метра).

Даже среди бывалых людей оказались те, кто воспринял сообщение о мамонте всерьез. Уже известный к тому времени писатель Джек Лондон собрался отправиться на берега Клондайка, чтобы лично увидеть скелет исполина. Поездка писателя сорвалась. Зато появился его рассказ о живом гигантском звере.

В 1915 году, несмотря на трудности военного времени, в редакцию петроградской газеты пришло письмо из Америки от охотника Ивана Устюгова. Он промышлял где-то в восточной части Аляскинского хребта. Как сообщал охотник, ему дважды пришлось встречаться с мамонтами. Первый раз он увидел вдалеке стадо исполинов. Их было четверо. Подобраться поближе не удалось. Устюгова отделяла от животных река с неокрепшим льдом. Перебраться через нее Иван не решился.

А через пару месяцев охотник встретил мамонтенка, застрявшего в глубоком снегу. Его окружили волки. Устюгов решил отогнать голодных хищников, взялся за ружье, но тут на помощь малышу подоспела мамонтиха. Волки мигом разбежались.

Иван понял, что в такую минуту не стоит попадаться на глаза обозленной великанше, и затаился в сугробе. Мамонтиха протоптала в снегу дорожку для малыша, и семейство удалилось в лесную чащу. Охотник отыскал на месте, где попал в беду мамонтенок, клок волос, то ли — малыша, то ли — его матери, и прихватил его с собой. Это было единственное подтверждение рассказа Ивана о необычной встрече.

Бывалые охотники из селений Юго-Восточной Аляски определили, что волосы принадлежали неизвестному им зверю. Осталось слово за наукой. Находку Устюгова отправили в Сиэтл. Какими были результаты экспертизы и что ответили ученые — неизвестно.

В начале двадцатых годов прошлого века, несмотря на послевоенную разруху в Советском Союзе, трое русских студентов каким-то образом смогли отправиться из Москвы на Аляску. Цель путешествия — поиск живых мамонтов!..

Можно лишь догадываться о трудностях, поджидавших этих романтиков на сибирских тропах. Голод, болезни, бездорожье, холода, многочисленные таежные банды… И все же студенты добрались до Чукотки и сумели договориться с местными жителями. Их не сдали представителю «ЧК», а тайком переправили на американский берег. Какова дальнейшая судьба этих романтиков, — точно не известно.

В шестидесятых годах прошлого века в городке Талкитна, расположенном примерно в сотне километров южнее знаменитой горы Мак-Кинли, иногда появлялся приметный старик. Его называли «Игор — неисправимый бродяга».

Старик неустанно поправлял жителей Талкитна:

— Когда же вы наконец запомните?.. Зовут меня Игорь. Не ленитесь добавлять мягкий знак. И я вовсе не бродяга, а отшельник-мечтатель. То есть — истинный философ…

Но к его замечаниям не прислушивались: «Игор-бродяга» легче было выговаривать. К тому же обитатели Талкитны не знали, что такое мягкий знак.

В эпоху битников и хиппи бродячие мыслители были в почете среди американской молодежи. А потому интересны прессе. Услышал об Игоре один нью-йоркский журналист, шатавшийся по Аляске в поисках сенсаций, и решил встретиться со стариком.

Вот тогда и услышал журналист о русских студентах, прибывших на Аляску в двадцатых годах. Узнал он также, что из троих в живых остался только Игорь. Один студент сошел с ума и бросился в озеро. Другой исчез таинственным образом: вышел однажды ночью из шалаша и не вернулся…

После щедрого угощения Игорь доверительно сообщил журналисту о своих встречах с мамонтами.

Вначале нью-йоркский охотник за сенсациями отнесся к этому с недоверием. Но слишком бесхитростным был рассказ старика, и он вовсе не желал, чтобы его имя появилось в прессе.

Зачем тогда бродяге сочинять фантастические истории? Журналист поразмыслил и пришел к выводу: есть вероятность «сшибить стоящую сенсацию»!..

И он принялся уговаривать старика показать места обитания мамонтов.

Денег за информацию бродяга не требовал. Бутылка виски на двоих и задушевный разговор до полуночи — вот и все вознаграждение, которое пожелал старик.

Игорь оценил физические возможности журналиста и заявил:

— Вряд ли ты выдержишь переход по тундре, по горам, через лес. Наверняка спустя пару дней свалишься и проклянешь свою затею и меня заодно. Подыщи-ка лучше среди тех, кому доверяешь, тренированных парней, кто уже хаживал по диким местам Аляски. Из них и составишь экспедицию. А я готов подрядиться проводником.

В подтверждение своих добрых намерений, Игорь вручил нью-йоркскому репортеру крупномасштабную карту Аляски. На ней отшельник обозначил места, где сам встречал мамонтов и где, по его мнению, они могут обитать.

Журналист, в свою очередь, заверил, что столь важный документ будет храниться в секрете и не станет достоянием общественности, пока экспедиция не вернется с вескими доказательствами существования живых мамонтов.

Все же на прощание отшельник предупредил:

— Не сдержишь слова, раззвонишь о моей карте — большую беду на себя накличешь… И не сносить тебе тогда головы…

Почему ушлый нью-йоркский репортер поверил бродяге, — неизвестно. Может, слишком жаждал сенсации?..

Посмотрев карту, он лишь поинтересовался:

— Что это за странные знаки на ней: «U₃0₈»?..

Собеседник в ответ пожал плечами и, едва сдерживая усмешку, пояснил:

— Этими произвольными буквами и цифрами я умышленно обозначил на карте места появления мамонтов. С виду вроде бы химическая формула. Поди, догадайся, что речь идет о «живых допотопных тварях».

Приезжий одобрил хитроумную выдумку старика:

— Действительно, знаки похожи на какую-то химическую формулу…

Что произошло потом с этим журналистом, — в деталях неизвестно. Слово свое он не сдержал и, вместо организации экспедиции, подготовил большой очерк о живых мамонтах для журнала «Кольерс». К нему прилагалась карта, купленная у аляскинского бродяги…

Однако сенсация не состоялась. Весть о готовящейся публикации вышла за пределы редакции. В офис журнала нагрянула целая орава неулыбчивых деловитых парней. И сам очерк о живых ископаемых гигантах, и карта с пометками были изъяты.

Деловитые парни строго предупредили:

— Всем, кто видел карту, — навсегда забыть, где водятся мамонты!.. Иначе сами отправитесь на их поиски в аляскинскую стужу!..

С автором очерка у них состоялся долгий разговор. От журналиста требовали признания, откуда он знает о залежах низкотемпературных гидротермальных урановых руд на Аляске. В Северной Америке в то время уже были известны месторождения урана в районе Большого Медвежьего озера, в провинции Саскачеван, в районе озера Атабаска и в штатах Колорадо и Юта. Предположение о том, что на Аляске есть руда с высоким содержанием U₃0₈, хранилось в строжайшем секрете!..

Перепуганный журналист тут же сообщил о русском бродяге.

Это известие потрясло деловитых парней, но еще больше — их высокопоставленных начальников:

— Скандал!.. Раскрыта государственная тайна!.. Русские знают об урановых залежах на Аляске!.. И не просто знают, а точно указали на карте места, где можно добывать бесценный U₃0₈!.. Пока Соединенные Штаты лишь готовились к тайному поиску урановых руд на своем Крайнем Севере, Россия уже все разведала!..

Лепет журналиста о живых мамонтах посчитали самым идиотским прикрытием, какое можно было придумать. Из него стали «выжимать правду».

Пока незадачливого любителя сенсаций пичкали психотропными препаратами, на секретную военную базу в районе Анкориджа уже вылетели самолеты с десятками спецагентов. Приказ Вашингтона был лаконичен и непонятен для несведущих: «Расческа и грабли!».

Но опытные агенты прекрасно знали: чем короче приказ, тем дольше им придется прозябать в студеном, неприветливом крае. Операция «расческа» предусматривала нудные и малоэффективные допросы жителей десятков селений Аляски с выяснением, что они слышали о русском бродяге по имени «Игор».

А «грабли» означали прочесывание тундры, гор, лесов в поисках таинственного «мамонтоведа».

Люди, живущие в суровых северных условиях, недолюбливают «пришлых с южных земель». Особенно когда выросшие в «тепличном» комфортном мире начинают поучать, требовать, угрожать, вносить сумятицу в налаженный ритм жизни.

Прытким и дотошным агентам аляскинские старожилы охотно рассказывали о мамонтах и о не ведомых науке зверях, о самоцветах и золоте, которыми богат их северный край. Но мест расположения урановых руд, а тем более, где искать русского по имени «Игор», они «не знали».

На Севере своих не сдают, и бродяга бродягу там не выдает. Поиски спецслужб ни к чему не привели. Хитроумные «грабли» и «расчески» обломались о студеный дух Аляски.

Затерявшегося в северных просторах «мамонтоведа» в отчете назвали психически больным, выдающим себя за русского. На карте он якобы случайно изобразил U₃O₈ в тех местах, где предполагаются богатые залежи урана.

И не такие бывают совпадения!..

Знанию северным скитальцем химической формулы тоже нашлось объяснение: по дорогам США бродяжничают тысячи бывших студентов, битников, хиппи — последователей учения Генри Торо. А свихнувшийся старик по имени «Игор» — наверняка один из них.

Наверное, во всей этой истории пострадал лишь журналист — любитель сенсаций. То ли ему предложили убраться подальше от Нью-Йорка, то ли сам смекнул, что так будет лучше для него. Даже вездесущие нью-йоркские репортеры не смогли узнать, куда он подевался.

О русском отшельнике с той поры тоже ничего не известно. Хотя, может быть, кто-то из аляскинских охотников и знает о его судьбе, но — помалкивает.

До сих пор в этой истории непонятно, зачем бывшему студенту — северному бродяге — понадобилось обозначить на карте залежи урановой руды. Что за этим: желание пошутить, причуда оригинала или иной повод?.. Объяснить это мог лишь сам Игорь…

В девяностых годах прошлого столетия один исследователь всевозможных тайн заявил, что о живых мамонтах на Аляске и на севере Канады стало известно от русских колонистов. Туземцы поклонялись мамонтам и скрывали факт их существования от белых пришельцев.

Можно ли воспринимать всерьез подобное заявление?.. Пока нет ему ни достойного опровержения, ни подтверждения. А существование живых мамонтов в Новом Свете остается пока лишь частицей фольклора жителей Русской Америки.

Может быть, в этом разберутся будущие исследователи.

…Объявят, что к отходу любой корабль готов,

И мы через полгода забьем пятьсот китов.

……………………………

Полезли мы на ванты, и слышен голос нам,

«Поглядывай на реи, не то пойдешь к чертям!»

Наш капитан на мостике, мы забрались на ют,

Кричит впередсмотрящий: «Китов фонтаны бьют!»

«Спускайте, парни, шлюпки, за ними вслед пойдем,

Да будьте осторожны: перешибут хвостом!»

Забили, потащили, настал разделки час,

Для отдыха минутки нет никому из нас…

(Песня китобоев. XIX век)

Если бы не существовало этих гигантов-океанов, освоение человеком северных земель и морей совершалось бы несколько иначе.

Мясо, жир, усы, кости китов — издавна использовались народами Заполярной Европы, Азии, Гренландии, Америки. Жители Русской Америки из поморов уже имели опыт охоты на морских гигантов в водах Северно-Ледовитого океана. В новых условиях они перенимали опыт алеутов, чукчей, эскимосов.

Петр Тихменев писал: «Промысел китов составлял необходимую статью в продовольствии, как для русских, так и для алеутов, тем более что последние при всякого рода пище не могли обойтись без китового жира, и вдобавок употребляли его для смазки байдар по несколько раз в год…»

Тихменев отмечал, как отважно алеуты со своим примитивным вооружением вели промысел в океане: «Окруженный иногда не одною сотнею сивучей или моржей, алеут смело преграждал им путь к морю… часто с единственным оружием палкою или копьем, и с тем нередко без всякой помощи бросается один в своей байдарке на огромную касатку или подплывает к большому киту и подстреливает его, тогда как лучшие американские китобои выезжают на эту ловлю в вельботе, в числе не менее пяти человек.

Если бы алеут мог бросить в кита гарпун и преследовать его, как это делают обыкновенно в этом промысле, а не ограничиваться ожиданием выкида раненного стрелою на берег, то и в таком деле он, может быть, не уступил бы другому, но байдарка, незаменимая ничем для него в море, не представляет, по устройству своему, никаких удобств и даже возможности для правильной китовой ловли…»

Алеуты и эскимосы обучали детей с пяти-семи лет ремеслу охоты на морских гигантов. Вначале мальчикам рассказывали о различных видах китов, об их повадках и особенностях, показывали, как правильно бросать копье и пользоваться байдаркой, привлекали к разделке туш морских животных на берегу.

В четырнадцать-пятнадцать лет алеуты и эскимосы уже самостоятельно выходили на промысел. Русские колонисты, перенимая опыт американских народов, все же охотились на китов не в одиночку, а артелью, на нескольких лодках, применяя гарпуны.

Иностранные китобои были опасными соперниками для русских колонистов в Северной Америке. Писатель и историк Сергей Марков отмечал, что в 1849 году известный в те времена капитан Райс привел в северную часть Тихого океана 154 китобойных корабля. За шесть или семь месяцев эта армада сумела добыть 2 481 600 фунтов (почти тысячу тонн) китового уса и 206 850 бочек китового жира.

Год спустя на американском побережье Берингова моря было обнаружено несколько сот убитых кашалотов, дельфинов, белух, касаток и других китообразных. Видимо, их забили так много, что у охотников не хватило времени и сил разделать животных.

Иностранные китобои не только уничтожали в неимоверном количестве морских гигантов, но и совершали разбойничьи набеги на колонии Русской Америки и селения туземцев. Они захватывали продукты, вырубали леса, разрушали и жгли постройки, захватывали в плен людей.

Русским колонистам вместе с алеутами и другими жителями Нового Света не раз приходилось сражаться с морскими налетчиками. Английские и испанские китобои к тому же часто продавали туземцам оружие и спиртное и подбивали их восставать против русских.

Варварское истребление китообразных в северных водах Тихого океана уже к середине XIX века привели к резкому сокращению морских животных. Царское правительство понимало, что необходимо создавать крейсерскую службу, отлавливать китобоев-браконьеров, регулировать промысел, искать способы защиты от незаконной добычи китообразных. Меры принимались, но существенно исправить положение они не могли.

В 1842 году царское правительство получило тревожное письмо от руководства Российско-американской компании: «…жители Алеутских и других островов, лежащих в Беринговом или Камчатском море, существуют и питаются исключительно, можно сказать, добываемыми в том море китами. А потому американские суда, промышляющие китов в российско-американских морях, не только нарушают тем неприкосновенность российских владений, но и угрожают, по мере истребления китов, лишить туземцев того края империи главного и почти единственного средства пропитания».

Мудрый зверь, могучий зверь, прости, что поднял на тебя руку…

Я не могу смотреть тебе в глаза, самому близкому для меня существу в море, и все же смертоносное копье брошено.

(Заклинание алеутов. XIX век)

В справочной литературе об этих великолепных хищниках говорится: «Касатка — морское млекопитающее подотряда зубатых китов. Самцы достигают 10 метров длины… Окраска спины и боков — черная; над глазами касаток и у основания спинного плавника имеются белые полосы. Распространена в морях и океанах Северного и Южного полушарий до кромки полярных льдов…

Питаются касатки рыбой, головоногими моллюсками, охотятся на тюленей, сивучей, котиков, моржей, белух, дельфинов, акул. Иногда нападают на крупных китов».

У народов тихоокеанского побережья Северной Америки и у русских колонистов издавна сложилось почтительное отношение к касаткам. Даже у тех, кто охотился на этих самых грозных и могучих хищников планеты.

Существует мнение, что касатки не нападают на людей и даже помогают терпящим бедствие в океане. А по отношению к человеку — становятся агрессивными лишь когда ранены. Случалось, они переворачивали и крушили китобойные суда, но подобное происходило, если в трюмах находились туши этих животных. Ведь кровь сородичей хищник чует за десять и более миль.

Так считали тихоокеанские китобои и в прошлые века, и в наше время.

В старину существовал обычай: за каждую убитую касатку охотники резали себе палец, а окровавленный нож кидали после этого за борт. «Не гневайся, могучая зверь-рыба, теперь мы квиты… Моя и твоя кровь досталась море-океану…» — произносили китобои.

В первой половине XIX века у алеутов и эскимосов еще сохранялась традиция: мазать младенцев жиром касатки, чтобы ребенок стал сильным, бесстрашным и мудрым, как этот зверь. Алеуты вырезали из моржового бивня или из камня обереги в виде касатки. Лишь когда охотник умирал, его оберег родственники выбрасывали в море и произносили: «Хозяин освободился от земли, теперь и ты свободен, зверь-рыба… Помоги его сыновьям и внукам…»

История эта произошла на одном из островов архипелага Александра. После землетрясения у берега того острова образовалась крохотная лагуна. Когда стихия угомонилась и прекратились подземные толчки, промысловик Силантий обнаружил в лагуне детеныша касатки.

Малыш попал в плен. Путь в океан ему преграждала узкая полоса из песка и камней, появившаяся в результате землетрясения. Вода в лагуне лишь едва прикрывала спину зверя. Он бился, елозил по дну, взмахивал хвостом, покачивался с боку на бок, однако все его действия ни к чему не приводили.

Неподалеку от берега медленно плавала стая касаток. Хищники то приближались к острову, то уходили в открытый океан, и снова возвращались. Лишь одна касатка оставалась на месте и кружила возле запертой песком и камнями лагуны.

Наверное, мать детеныша, — догадался Силантий. Он подошел к воде и стал прикидывать, можно ли помочь пленнику. Заметив человека, мать-касатка на какое-то время замерла у самой полоски, отделявшей океан от лагуны. Над водой тревожно покачивался ее высокий спинной плавник.

Силантию показалось, что огромная хищница смотрит на него жалостливо и с надеждой. От такого взгляда стало не по себе. Человек, сам не зная зачем, передвинул топор за поясом к спине, а ружье положил на камни.

«Был бы этот малыш раза в три поменьше… А такого, в две сажени длиной, разве перетащишь через преграду в океан?..» — сокрушенно подумал Силантий.

Оглядел еще раз лагуну… И все же решил спасти детеныша касатки.

— За пару деньков можно прокопать ему выход в океан, — прикинул он.

На глаза ему попался выброшенный на берег после землетрясения огромный палтус:

— Вот и утощеньице для узника!.. Хотя любая тварь, коль попала в беду, о еде не помышляет.

Все же промысловик подобрал палтуса и отнес к касатке. Пленник лагуны даже не взглянул на рыбу. Наверное, появление человека напутало его, и он заметался на мелководье с новой силой.

Всполошилась и мать пленника. Она стала бить хвостом так яростно, что брызги воды долетали до берега.

Чтобы пробить выход в океан и освободить детеныша касатки, нужна была кирка и лопата. Силантий отправился за инструментами в лагерь. Двое крещеных индейцев увязались за ним. Они помогали русскому выбирать и метить деревья на острове, пригодные для постройки судов. Работа давно была выполнена, и туземцы изнывали от безделья в ожидании галиота, чтобы вернуться на остров Ситка.

Увидев в лагуне детеныша касатки, индейцы тут же схватились за ножи.

Но Силантий остановил их:

— Рыбу-зверя не трогать!.. Надобно его на волю выпустить.

Туземцы удивились: добыча сама пришла в руки!.. Чудной какой-то этот русский… Зачем упускать дар большой воды?..

По правде говоря, Силантий не мог объяснить даже себе, зачем спасает детеныша касатки. Ни слова не говоря помощникам, принялся за дело — пробивать выход к океану.

А тем временем индейцы уселись на берегу лагуны и задымили трубками.

Изредка они отпускали насмешливые замечания:

— Зря трудишься… Все равно белобрюхий к вечеру сдохнет…

— Иль не видишь, что он едва шевелится?..

— Давай-ка мы его побыстрей разделаем, пока не пришла большая вода…

Но упрямый Силантий продолжал орудовать лопатой и киркой.

— Раз бедолага слопал рыбу, значит, еще не помирает… А вы бы, дымоглоты, не болтали попусту, а подмогли мне…

— Ты знаешь, Сил, мы всегда с тобой заодно, — ответил один из индейцев. — Но духи белобрюхих издавна убивали наших предков. Нам нельзя спасать белобрюхого детеныша. Иначе предки нас проклянут с того света…

Силантий спорить не стал. Гнев предков — дело не шуточное. Особенно в этой, диковинной для русского человека, земле.

Два дня Силантий пробивал дорогу из лагуны в океан. Детеныш касатки уже спокойно воспринимал приближение человека. Он даже не отказывался принимать из его рук рыбу и кальмаров.

Добывать пищу для пленника не представляло трудностей. Мертвых кальмаров, скатов, палтусов и даже небольшую акулу Силантий находил на отмели рядом с лагуной. Сам он не видел, но догадывался, что их убивает и доставляет мать-касатка.

Грозная хищница тоже стала относиться спокойней к появлению в лагуне человека.

— Видно, поняла царица моря-океана, что я хочу освободить ее царевича, — заявил Силантий индейцам.

Те по-прежнему не желали помогать ему и лишь наблюдали за работой бледнолицего да отпускали ехидные замечания в адрес странного русского.

На третий день, когда проход из лагуны в океан был почти завершен, Силантий проснулся раньше обычного. Огляделся и не увидел в шалаше своих помощников. Тут же мелькнула тревожная мысль: «царевич»!..

Схватив ружье, он кинулся к лагуне. Успел… Один индеец уже занес над детенышем касатки пешню, другой нацелил в морского зверя копье.

Не раздумывая, Силантий выстрелил поверх голов «помощников».

От неожиданности оба отскочили от края лагуны и заорали:

— Сил, дурак!..

— Из-за белобрюхого чудовища нас вздумал убить?! Все начальнику расскажем!..

— Человека на тварь морскую променял?!

К этому они добавили немало крепких словечек, которым недавно обучил их сам Силантий.

Промысловик остался доволен учениками: ухмыльнулся и ответил им в том же духе:

— …………………………. и чтоб на версту не подходили к лагуне!..…………….

На том ссора угасла. Индейцы немного поворчали и отправились прочь от берега, а Силантий снова принялся за работу.

К полудню выход в океан был пробит. Но человеку еще пришлось поднапрячься, чтобы вытащить детеныша касатки из лагуны. Еще какое-то время он тянул за хвост пленника по мелководью.

И наконец — свобода!.. Океан!..

Силантий, не обращая внимания на холод, долго стоял по колено в воде.

— Прощай, царевич!.. Авось, когда-нибудь свидимся… А лучше — не стоит!.. Кровью заканчиваются встречи людей с твоими сородичами…

Несколько мгновений освобожденный детеныш касатки оставался неподвижным, словно не верил, что оказался в родной стихии.

Вдалеке над спокойной водой показался высокий плавник. Мать-касатка устремилась к детенышу.

— Прощай, царевич!.. — повторил Силантий и вернулся на берег.

Он почему-то решил не оборачиваться и не смотреть на спасенного малыша касатки. Но когда поднялся на холм, не сдержался… В открытый океан, все дальше от берега, мчались черные плавники, один — побольше, другой — поменьше, а за ними по воде тянулись едва приметные серебристые следы…

После спасения пленника лагуны вроде бы ничего не изменилось в жизни Силантия. Вот только перестал он ходить на китовый промысел. А когда однажды шторм выбросил на берег мертвую касатку, отказался с другими колонистами ее разделывать. Никакие увещевания товарищей не помогли.

Обиду никто на него не затаил: вдали от родимых мест, даже на самой доброй чужбине, у каждого появляются свои причуды.

Иногда Силантий по вечерам, а то и ночью, оставался на берегу океана. Что он высматривал или пытался услышать в темноте? Свою сторонку, покинутую много лет назад, близких и подзабытых людей?..

О том бывалый промысловик молчал, а расспрашивать даже самые бесшабашные и зубоскалистые не решались. Но однажды он сам рассказал, что видел в ночи, как на него смотрел «Рыба-Зверь», прозванный «Царевичем». И взгляд тот был предостережением от большой опасности.

Многие не поверили тогда Силантию, но вскоре беда и в самом деле случилась. С десяток колонистов возвращались от Дионисиевского редута на Ситху. Был с ними на корабле и спаситель детеныша касатки. Лишь только отчалили, как вдруг, в считанные минуты, отступила от берега вода. Не успела команда сообразить, в чем дело, как судно оказалось на мели.

— Братцы, за борт!.. Валите во всю прыть на горочку!.. — заорал Силантий, спрыгнул с корабля и, высоко подпрыгивая, чтобы не запутаться ногами в водорослях обмелевшего дна, ринулся на берег.

Не оборачиваясь, он еще раз крикнул:

— За мной, братцы!.. «Убой-волна» идет!..

Так в XIX веке жители Русской Америки называли «цунами».

Лишь когда удалось ему подняться на горочку, Силантий посмотрел назад. Горизонт от края до края уже затянула черная пелена. Нарастал гул, а океан отступал все дальше от берега. С большим опозданием люди на корабле осознали предостережение и тоже кинулись к берегу.

Опоздали… Черная стена «убой-волны» с ревом поглотила брошенное судно, а затем настигла команду. Никто из них не успел добежать до укрытия…

Силантий уверовал, что именно «Царевич» спас его от «убой-волны», и частенько рассказывал об этом товарищам.

Как-то раз он снова почувствовал из темноты ночного океана взгляд касатки. И снова произошла беда. Силантий в составе отряда русских исследователей находился тогда на берегу залива Скагуэй, расположенного в юго-восточной части Аляски.

Первопроходцы поставили там первую избу, стали возводить частокол. Наладились у них добрые отношения с местными жителями. Завязалась торговля и выгодный обмен.

Однажды ночью Силантий вдруг принялся тормошить товарищей:

— Эй, проснитесь!.. Хватайте оружие, и за мной!.. Да встрепенитесь, квёлые!.. Смерть на подступах!..

Никто не послушался. Лишь брань и сонное ворчание в ответ. Но упрямый Силантий не отставал. Наконец ему удалось вывести людей из новенькой избы и уговорить спрятаться за ближними деревьями.

На расспросы товарищей виновник этой кутерьмы заявил:

— Готовьтесь к драке… Дикие подбираются…

И в самом деле, не прошло и четверти часа, как на другом конце поляны, где стояла изба, появились огни, раздалось многоголосье, похожее на волчье завывание, и послышались треск сучьев, непонятные крики.

Жилище колонистов было внезапно окружено индейцами. На крышу избы полетели зажженные факелы. Прозвучало несколько выстрелов.

— Всего три ружья у диких, — определил кто-то из русских.

— Сладим, — уверенно отозвался другой. — Пороху у нас хватает, да и славны сабельки под рукой…

Колонисты заняли удобную позицию и открыли огонь. На фоне горящей избы нападавшие оказались легкой целью. Бой длился считанные минуты. Потеряв с десяток убитыми, индейцы бежали.

Среди русских лишь двое получили незначительные ранения. Подожженное жилище удалось быстро погасить.

В ответ на слова благодарности товарищей за счастливый исход дела, Силантий лишь пожал плечами и заявил:

— «Царевичу» спасибо… Он предостерег…

Спорить никто не стал. А слух о необычной дружбе человека и касатки прокатился по всем селениям Русской Америки.

Среди людей, живущих в суровых условиях, вдали от родины, всегда находились способные рассказчики былей и небылиц. Любая правдивая история ими частенько приукрашивалась, так что слушателям трудно было понять, где реальность, а где вымысел.

Когда последнему главному правителю Русской Америки, капитану 1-го ранга, князю Дмитрию Петровичу Максутову сообщили о дружбе человека и касатки, он отнесся к рассказу с недоверием.

— Много раз наблюдал в морских походах за этими самыми грозными хищниками океанов… Не могу представить, что у них может появиться привязанность к людям, — ответил Максутов, но все же попросил секретаря записать для него необычную историю дружбы и гибели человека и морского зверя.

Не только русским военным морякам приходилось пресекать бесчинства китобоев в северных водах Тихого океана. Против опасных браконьеров выходили и гражданские служащие Русской Америки. На утлых суденышках, без пушек, имея лишь ружья и пистолеты, они противостояли хорошо вооруженным иностранным китобоям. Случались перестрелки и рукопашные схватки. Гибли и жители Русской Америки, и браконьеры.

Последний бой Силантия произошел, когда он с товарищами остановил то ли английское, то ли испанское китобойное судно. Русские подошли с берега на яле и потребовали прекратить незаконный промысел. В ответ с иностранного корабля раздались хохот и брань. Китобои навели пушки на ял.

Силы были неравными. Силантий приказал повернуть к берегу за подмогой. Но с корабля прогремели пушки, и русские открыли ответный ружейный огонь. Несмотря на короткое расстояние между противниками, браконьеры не сразу смогли попасть на маленькое суденышко. Наверное, помешал начавшийся шторм.

Силантий дал знак товарищам налечь на весла, а сам продолжал стрелять. Бой длился до тех пор, пока пушечное ядро не пробило борт яла. Вода быстро залила шлюпку. Гибель экипажа была неминуема. В холодных водах Алеутского залива человек может продержаться лишь несколько минут.

Наверное, последнее, что увидел в своей жизни Силантий, — огромную касатку, ринувшуюся на китобойное судно.

«Царевич» (а рассказчики легенды не сомневаются, что это именно он) опоздал… С корабля заметили стремительную атаку гигантского хищника и открыли огонь. Смертельно раненный «Царевич» все же сумел первым ударом проломить деревянную обшивку судна. У него хватило сил нанести и второй сокрушительный удар. Корабль и китобои были обречены.

«Царевич» повернул к месту гибели ялика, но доплыть туда уже не смог…

Когда на следующий день шторм закончился, русские колонисты увидели на берегу тела Силантия и огромной касатки. Поскольку многие жители Русской Америки слыхали рассказы о необычной дружбе человека и морского зверя, ни у кого не вызвало сомнений, что рядом с их погибшим товарищем — именно «Царевич».

На берегу, но чуть поодаль, находились обломки русской шлюпки и иностранного судна…

Никто из колонистов не предложил разделать, как водится, труп касатки. Решили вернуть мертвого зверя океану. Наверняка Силантий одобрил бы это. Его похоронили на прибрежном холме, откуда хорошо просматривался океанский простор. А «Царевича» с превеликим трудом стащили в воду и отбуксировали на глубину.

«Человеку свое место, морскому зверю свое, — заключил кто-то из колонистов. — Зато они не далече друг от друга. И душа зверя, если она у него есть, будет, как и в земной жизни, предупреждать душу Силантия об опасностях…».

Старый кит чует свою смерть за двое суток. Вначале он исполняет для сородичей прощальный танец. А затем в ночной темноте подплывает к берегу и затягивает последнюю песню. Кит поет лишь один раз — в самом конце жизни. И мало кто из людей догадывается, что непонятные звуки тоски и скорби издает могучий зверь… Так хозяин морей и океанов прощается с главным своим соперником — человеком…

…И с той поры, как морские великаны забрали к себе русского музыканта, мы перестали на них охотиться и уходить далеко от земли…

(Из предания индейцев квакиутль)

К середине XIX века многие племена тихоокеанского побережья Америки прекратили охотиться на китов. Не выдержали конкуренции. Китобойные корабли Англии, Америки, Испании и России были лучше приспособлены к массовой охоте на морских гигантов, чем легкие лодочки туземцев. Да и бледнолицые промысловики всячески старались мешать добывать китов алеутам, эскимосам, индейцам. Бывали случаи, когда их лодки уничтожались огнем корабельных пушек.

В начале существования Русской Америки племена индейцев квакиутль заселяли тихоокеанское побережье от земли, где сегодня расположен город Сиэтл, и далее на север, от устья реки Фрейзер, а также остров Ванкувер. Еще в XVIII веке индейцы квакиутль не только добывали тюленей и ловили рыбу, но и охотились на китов. Но, как и другие племена, они также были вынуждены прекратить промысел морских гигантов.

В предании этого народа не говорится о жестокой конкуренции с бледнолицыми китобоями: «…Настал день, когда вождь „великоголовых“ (так квакиутль называли кашалотов) сказал своим собратьям: „я устал плавать по холодным и теплым морям и отныне буду островом… И поселится на острове народ, почитающий нас, „великоголовых“, который станет совершать для нас жертвоприношения и исполнять особую песню. А если племя не исполнит это, я проснусь и сам пропою людям прощальную песню и уничтожу их…“»

Когда-то остров Ванкувер индейцы квакиутль называли «Землей уснувшего кашалота». Бледнолицым они рассказывали, что перед смертью «великоголовые» исполняют свою прощальную песню. «Их голосами поет сама погибель», и любой человек, услышав ее, исчезает из мира живых, но не объявляется среди покойников. Где он существует, знают лишь мертвые «великоголовые». Но их никто не может спросить…

Однажды в селение индейцев квакиутль на севере Ванкувера прибыл на кожаной алеутской байдаре бледнолицый. Как выяснилось, это был русский беглец с острова Баранова. За какое-то преступление правитель колонии посадил его под замок и собирался отправить на Камчатку или в Охотск для судебного следствия.

Видимо, грозило ему суровое наказание, раз он решился на отчаянный поступок: бежать в неведомые земли, к неизвестным племенам. А преодолеть беглецу пришлось несколько сот миль. Сколько времени он скитался, где и как добывал пропитание, в какие передряги попадал — осталось загадкой.

Индейцы встретили его настороженно. Расспросы длились много дней. Незваный гость не знал местного языка, а туземцы селения не владели русским.

С помощью нарисованных на земле знаков, мимики, жестов беглец попытался объяснить, кто он, откуда и почему прибыл. Его настоящее имя так и осталось не раскрытым и для индейцев квакиутль XIX века, и для современных исследователей тайн Русской Америки.

Поскольку беглец частенько повторял фразу «Эх, Москва!.. Куды ж тя занесло?!», аборигены стали называть его «Эхмосква».

Долгие расспросы бледнолицего чередовались с совещаниями старейшин племени. Как поступить с пришельцем? Оставить на положении невольника? Обменять на товар в соседнем селении? Принести в жертву «великоголовым»?.. Старейшины спорили, но не могли прийти к единому мнению.

Русский беглец, видимо, обладал большим опытом и смекалкой. От вынужденного безделья на Ванкувере не маялся, а заучивал слова туземцев, наблюдал за их бытом и обычаями, а потом стал выходить с ними добывать тюленей.

Несмотря на его неопределенное положение и будущее, индейцы все же пригласили русского на свой главный праздник — потлач. Обычно на это знаменательное событие иноплеменники не приглашались. Квакиутль считали, что чужак испортит веселье, украдет посвященные духам племени песни, пляски, подарки и отдаст своим идолам.

Потлач устраивали многие народы севера тихоокеанского побережья: тлинкиты, нутка, хайда, сэлиш, чинуки. В XIX веке тлинкиты приглашали на этот праздник жителей Русской Америки. Потлач длился несколько дней и сопровождался обильным угощением, плясками, пением, раздачей подарков и жертвоприношениями духам племени.

Квакиутль также делали подношения океану, морским зверям и, конечно же, кашалотам. В воду бросались ценные, по мнению индейцев, предметы: украшения, костяные и деревянные фигурки животных и даже оружие.

Если во время потлача вблизи острова появлялись кашалоты, квакиутль дырявили днище одной байдары так, чтобы она вскоре затонула. В нее бросали сломанное оружие, с которым они охотились на морских зверей. Лодку с жертвоприношениями привязывали к другой и доставляли как можно ближе к кашалоту. Пока она не затонула, индейцы пели песни, прославляя «великоголового», и просили помогать им в охоте.

Во время праздника туземцы велели бледнолицему исполнить танцы и песни своего народа.

— Покажи, Эхмосква, как ты благодарен «великоголовому» и нашим духам за то, что живым и невредимым добрался до нашей земли!.. — приказали старейшины.

Русский не стал ломаться и от души принялся плясать и петь. Туземцы покатывались от смеха: так необычны были движения и песни чужеземца. Но его выступление прервал и омрачил праздник новый гость — шаман с островов, расположенных севернее Ванкувера.

Взглянул он недобрым глазом на русского и заявил:

— Беда пришла… Неподалеку от вашего берега «великоголовый» исполнил прощальный танец и запел голосом погибели… Сам видел, сам слышал… На севере бледнолицые все море залили кровью его собратьев. Даже штормы не могут разогнать красную пелену на воде. «Великоголовые» не могут плавать в крови. Они идут к нашим берегам и собираются мстить нам за дела бледнолицых…

Квакиутль встревожились: как отвести беду? Как умилостивить морских гигантов?..

Приезжий шаман тут же указал пальцем на русского:

— Надобно его отдать «великоголовому», который уже поет голосом погибели у берега…

И чего только не придумает человек, когда ему грозит смертельная опасность!..

Понял Эхмосква, к чему склоняет индейцев приезжий шаман, и стал лихорадочно соображать, как в живых остаться. Через многое прошел он на своем веку: сражения, остроги, пытки, тяжелые ранения… Ко всему был готов, но — стать жертвой, принесенной кашалоту!.. Такого конца Эхмосква не мог предвидеть даже в запойном бреду.

И заговорил он со старейшинами так страстно, что на время забыли они о празднике. Даже проклятый изверг-шаман заслушался. Хотя большая часть сказанного бледнолицым была непонятна индейцам, никто его не перебивал.

Перемешивая слова русские и племени квакиутль, нес он околесицу о том, что на его родине по Москве-реке плавают кашалоты, и что живут в стольном белокаменном граде не бывалые в других землях игрецы на дудках. И могут они своей игрой кашалотов зачаровывать, к берегу подманивать или уводить прочь от города. Но дудки у тех умельцев — особенные, сделанные не из бузинной трости, не из камыша и не из весенней коры ивового прута. Мастерят их из китового уса!..

Заявил также Эхмосква, будто сам умеет делать такие дудки и играть на них, да так, что любой «великоголовый» прекращает «погибельную песню» и забывает о мести людям.

Бесшабашные поступки и речи иногда творят чудеса. Не все поняли индейцы, но поверили бледнолицему. Дали ему китовый ус и велели делать необычную дудку. Может, в самом деле Эхмосква был чудо-мастером, а может, страх смерти двигал его руками. Словом, на следующий день удалось изготовить нечто похожее на дудку.

Старейшины тут же приказали опробовать инструмент. Но русский умелец принялся убеждать, что играть на ней надо только «великоголовым». Поскольку человек от такой музыки может лишиться разума и броситься в океан.

Понимал Эхмосква: стоит дунуть в инструмент из китового уса — и обман его будет раскрыт. Шансов на успешный побег почти не было, но все же он рискнул. Старейшинам русский беглец поставил условие: к «великоголовому», который, по словам шамана, исполняет неподалеку от острова «погибельную песню», он отправится один в байдаре. А квакиутль должны оставаться в своих лодках от него на расстоянии двух полетов стрелы из лука.

В этом требовании старейшины не почувствовали подвоха. Однако предупредили бледнолицего: если игра на дудке не подействует на «великоголового», то на теле Эхмосквы они сделают ножами четырнадцать надрезов и бросят в океан. Так полагалось приносить человеческую жертву кашалотам.

Вскоре настало время испытать необыкновенную дудку. Неподалеку от берега оказался не один, а целое стадо «великоголовых». Как и уговорились, бледнолицый на своей байдаре подплыл к ним вплотную, а индейцы остались на расстоянии двух полетов стрелы.

Отложил весло Эхмосква и принялся озираться. В какую сторону сподручней от индейцев плыть?..

Пока прикидывал, для отвода глаз поднес к губам дудку. Хоть и далеко находились индейцы в своих байдарах, а за пленником следили зорко.

Дунул раз-другой Эхмосква, и разнеслись над водой громкий свист и шипение. Удивился мастер, что его инструмент издает какие-то звуки. На острове, при индейцах, он опасался опробовать дудку.

Кашалоты, хоть и громко плескались и пускали фонтаны, тут же услышали непривычные звуки. Что-то в них заинтересовало гигантов. Киты перестали пускать фонтаны и, казалось, стали внимательно прислушиваться.

Хоть мысли Эхмосквы и сосредоточились на побеге, но поведение животных весьма удивило его, и он продолжил дудеть.

Кашалоты окружили байдару. Однако вели себя миролюбиво. Затем один из них стал слегка подталкивать лодку. Эхмосква отложил дудку и взялся за весло, чтобы вырваться из опасного окружения. Но это вызвало недовольство гигантов. Они принялись бить хвостами так, что едва не перевернули байдару.

— Вырвался из одной неволи, да попал в другую… Эх, Москва!.. Куда ж тя занесло?! Помирать — так с музыкой!.. — отчаянно крикнул пленник кашалотов, перекрестился и снова схватил необычный инструмент.

Теперь он дул с такой силой, словно уверовал, что от этого зависит его жизнь. Кашалоты успокоились, но тем не менее полегоньку подталкивали байдару с незадачливым музыкантом.

Индейцы ликовали. Им было хорошо видно, как стая «великоголовых» уводит неизвестно куда лодку с бледнолицым.

Не обманул Эхмосква: по душе пришлась кашалотам его музыка!..

Индейцы повернули байдары к берегу. Праздник потлач разгорелся с новой силой. Об одном только сожалели квакиутль: не догадались заставить бледнолицего изготовить еще одну волшебную дудку.

Но в разгар праздника одному из старейшин пришла мудрая идея: раз приезжий шаман такой умный, пусть сам сделает такой же музыкальный инструмент. А не сможет — четырнадцать надрезов и… Океан всегда рядом…

Яростно запричитал шаман, принялся угрожать, когда услышал решение старейшин. Но вынужден был повиноваться.

Конечно, ничего у него не получилось. Изготовленная им дудка вообще не издавала никаких звуков. Наказывать шамана из чужого племени, да еще явившегося на праздник потлач, индейцы не решились. Отпустили его восвояси, с миром. А себе оставили непригодную для игры дудку.

Хранилась она у ванкуверских квакиатль аж до середины XX века. К тому времени это племя оказалось в резервации. Многие индейцы забросили промысел тюленей и рыбы и трудились чернорабочими на консервных заводах Ванкувера. Некоторые из них рассказывали приезжим на острове историю и предания своего народа. Иногда упоминали и русского, прозванного «Эхмосква». Правда, о его судьбе после пленения кашалотами у рассказчиков были противоречивые версии. Одни говорили, что бледнолицый музыкант навсегда остался в стае «великоголовых» и до сих пор бороздит с ними океан, другие утверждали, что его отпустили на берег, и он до конца своих дней обитал в местности, где возник город Сиэтл.

…по словам промышленников, кровь в морже так горяча, что копья, которыми их колют в сердце, после нескольких оборотов в ране разгорячаются до того, что железо свертывается в кольцо…

(Петр Тихменев)

В Русской Америке моржей добывали не так много, как сивучей, каланов, котиков. И все же этот могучий зверь играл важную роль в жизни колонистов, эскимосов и алеутов.

В «Историческом обозрении образования Российско-Американской Компании», изданной в 1863 году, Петр Тихменев писал: «Моржовый зуб или моржовые клыки промышляются в настоящее время преимущественно на берегах залива Моллера (на северной стороне полуострова Аляска), где находятся значительнейшие, против других мест, лежбища этих животных. Некоторое количество клыков также приобретается от жителей прибрежного залива Бристоль (севернее полуострова Аляска). Плата туземцам за моржовый зуб увеличена ныне почти вдвое против прежних лет».

Русские, эскимосы, чукчи и алеуты добывали этого морского зверя для собственного пропитания и для ездовых собак. Кожа моржа шла на изготовление байдар, обуви, одежды, на строительство яранг, а из бивней вырезались рукоятки ножей, скульптуры, обереги, идолы северных народов.

Шаманы и знахари из толченого моржового клыка приготавливали различные снадобья. Но секрет его хранили от белых пришельцев. Для заживления ран и от простуды жители Русской Америки использовали жир этого морского зверя.

В справочной литературе говорится, что длина тела моржа самца иногда доходит до 5 метров, а вес — до 2 тонн. Толщина кожи достигает 5 сантиметров. Клыки верхней челюсти у моржей, превращенные в бивни, порой вырастают до 80 сантиметров.

Такому зверю без труда удается перевернуть лодку с охотниками или пробить обшивку небольшого судна. Поэтому их добыча была опасным занятием.

Даже матерые белые медведи нападают лишь на молодых моржей.

Эти, на первый взгляд, неповоротливые звери считаются самыми крупными животными отряда ластоногих.

Большую часть времени они проводят на льдах. В случае опасности моржи ныряют в воду и поднимают громкий рев. Нередко матерые самцы кидаются в атаку на источник угрозы. В ярости их трудно остановить даже ружейными выстрелами.

Обычно моржи питаются в основном рыбой и моллюсками. Пищу они, как правило, достают со дна.

У жителей Аляски и северных тихоокеанских островов во времена Русской Америки существовало поверье: надо опасаться и избегать встреч с моржом, у которого не два, как обычно, клыка, а три или более.

Существуют ли на самом деле такие особи? В справочнике «Млекопитающие Советского Союза» (1976 г.) есть упоминание: «Известны случаи находок более одной пары клыков. У моржа, добытого приблизительно в 1915 г., было по 2 хорошо развитых клыка с каждой стороны, все они имели почти нормальную длину. Клыки правой стороны росли параллельно друг другу, левые были перекручены между собой…

Описано 4 черепа (моржей), имевших по 3 клыка, и 5 черепов с 5 клыками».

Далее в этом справочнике говорится, что среди моржей встречаются хищники, которые питаются тюленями, а иногда и птицами: «Существует две категории хищных моржей — одни питаются несвойственной им пищей случайно, когда нет беспозвоночных или они почему-либо недоступны, другие хищничают постоянно. Последние имеют длинные тонкие остроконечные клыки; это одиночные самцы…»

Туземцы рассказывали поселенцам Русской Америки, что такие моржи — мстители-убийцы. Они как бы приговорены стадом сородичей расправляться с теми, кто уничтожал моржей.

Убийцы ведут одиночный образ жизни и лишь изредка появляются среди сородичей. От них «веет смертью», поэтому другие животные стараются держаться подальше от мстителей.

В давние времена охотники Чукотского полуострова и Аляски, завидев моржа с тремя и более клыками, прекращали промысел и уплывали прочь.

Считалось, у таких зверей кровь настолько горячая, что под ними таял лед. Поэтому в преданиях столь необычных моржей иногда называли «Кипящая кровь — безжалостный трезубец».

В первые годы существования Российско-американской компании в заливе Кускокуим на Аляске располагалось огромное лежбище моржей. На нем собиралось несколько тысяч зверей. Как и на других лежбищах, здесь происходило постоянное движение. Одни моржи выходили из воды и выбирали удобное место на берегу, другие покидали сушу. Молодые занимали места поближе к воде, матерые самцы располагались подальше от береговой кромки.

Жители Аляски и островов Берингова моря, промышлявшие в заливе Кускокуим, по-особому относились к этому лежбищу. Здесь не забивали моржей, а лишь собирали клыки мертвых животных. Туши умерших от старости, болезней или ран моржей на Кускокуимском лежбище не использовали, а стаскивали в воду. Русским колонистам туземцы объясняли, что поступают так, поскольку здесь чаще, чем в других местах, рождаются звери с тремя и более клыками.

Кускокуимское лежбище алеуты и эскимосы называли «Черным берегом». По преданию, именно тут люди совершили первое в истории убийство моржа. Когда-то этот зверь дружил с человеком, помогал ему в охоте и на рыбалке, предсказывал погоду и нередко спасал в море.

Но как-то в голодную пору люди убили доверчивое животное. От такого подлого поступка в том месте даже растаял лед, а сам берег сделался черным. Племя, убившее первого моржа, вскоре вымерло от неизвестной болезни. А на «Черном берегу» появилось лежбище.

С интересом слушали русские промысловики предания туземцев, а сами нередко поступали, как им заблагорассудится.

В первые годы XIX века нагрянули они в Кускокуимский залив, и началась безоглядная бойня. Убивали и детенышей, и матерых моржей. С корабля били по лежбищу картечью, а на берегу промысловики закалывали зверей пиками. Большинство животных не погибали на месте. Раненные и увечные, они кидались в море. Лежбище вскоре залилось кровью, а прибрежная полоска воды стала красной. Над участком суши, где беззаботно обитали когда-то моржи, от их туш поднялся зловещий пар. Рев, стон, хрипы гибнущих животных разносились на несколько миль.

Звуки побоища услыхали охотники племени, обитавшего в устье реки Кускокуим. Примчались они на «Черный берег», но остановить бойню не смогли.

Старейшина указал на истекающих кровью животных и сказал: из пара от кипящей крови скоро возникнет безжалостный трезубец. И бледнолицые надолго запомнят этот ужас «Черного берега». Впрочем, скоро помнить о нем некому будет: ужас «Черного берега» воплотится в могучего зверя…

Большинство убитых моржей на лежбище Кускокуимского залива остались нетронутыми. У промысловиков не было возможности разделать все туши животных.

На вопросы туземцев, зачем тогда понадобилось убивать столько моржей, бледнолицые беспечно отвечали: вошли в раж… Охмелели от кровушки… Авось, простится…

Старики — алеуты и эскимосы — сомневались: простится ли такое?..

Увидев «Черный берег», они беззвучно шептали обращения к своим духам: то ли просили наказать бледнолицых, то ли вразумить охмелевших от крови.

Кускокуимское лежбище после бойни перестало существовать. Моржи больше не появлялись на нем. Да и другие животные — и морские, и земные — обходили стороной «Черный берег». Даже наглые пронырливые песцы не шныряли там в поисках пропитания.

«Мертвое затишье — предвестник страшных бед…» — говорили русским туземцы.

Вскоре после бойни на Кускокуимском лежбище берег залива буквально усеялся погибшими чайками. У всех из них на перьях виднелись пятнышки запекшейся крови.

И снова старики-туземцы толковали о страшных бедах. Ведь, согласно их приметам, если у чайки, после ее трапезы падалью, море не смывает с перьев кровь, значит, беда уже прилетела за людьми.

Через несколько лет среди русских промысловиков прошел слух, что на «Черном берегу» Кускокуимского залива можно собрать богатую добычу моржовых клыков.

Почему до этого скопище дорогой кости не заинтересовало охотников? Поговаривали, будто попытки отыскать «Черный берег» заканчивались неудачей. Промысловики частенько гибли или бесследно исчезали в Кускокуимском заливе, так и не добравшись до легендарных залежей моржовых клыков.

Где точно располагалось уничтоженное лежбище? С этим вопросом охотники решили обратиться к тем, кто устроил бойню на «Черном берегу».

Времени прошло после того события немного, а в живых из лихих зверобоев остался лишь один. Остальные пропали в океане. Какая беда погубила их, о том по Русской Америке ходили разные слухи. Упоминался и огромный морж-убийца с тремя клыками.

Появился он на свет на Кускокуимском лежбище. Во время бойни на «Черном берегу» его зацепило пулей. «Трехклыкий» молодой зверь сумел спастись, но глубокий шрам на голове остался. А еще на всю жизнь сохранилась в нем лютая ненависть к людям.

Стал «Трехклыкий» одиноким скитальцем Берингова моря и при любой возможности нападал на охотников и рыболовов. Народная молва любит преувеличивать размеры опасных хищников, вот и об этом звере сохранилось предание жителей Русской Америки: «…а в длину чудище в три морские сажени (примерно 5,5 метра), а три клыка у него в три фута (около 91 сантиметра)».

Что ж, подобные гигантские моржи, хоть изредка, но встречаются в природе и отмечены в записках исследователей. Зверю таких размеров не трудно перевернуть не только байдару, но и небольшое промысловое судно.

Молва приписывала ему даже людоедство. Возможно ли: морж — людоед?! Некоторые исследователи считают: раз среди этих животных встречаются хищники, поедающие тюленей, то, вероятно, жертвой такого зверя может стать и человек.

Разыскали упорные промысловики оставшегося в живых зверобоя. Того, что с товарищами бесчинствовал на Кускокуимском лежбище. Жил он в землянке неподалеку от Ново-Александровского редута. С людьми почти не общался, промышлял рыбу и зверя на реках и озерах, а к морскому берегу и близко не подходил. Иногда его навещали соотечественники, чтобы выменять лисьи шкуры.

Подолгу не задерживались: не о чем было разговаривать с отшельником. Чаще всего он молчал, глядя угрюмо под ноги, ну а если открывал рот, то нес какую-то околесицу: «Опять окаянный Трехклык меня к морю призывает… Мечется по „Черному берегу“, будто не морж, а куличок юркий. Под каждый камушек заглядывает — меня ищет… Товарищей моих он-то давно отыскал — на клыки нанизал да в море-океян уволок… А скажи-ка, вразуми, любезный, как мне, недомыке, отвязаться от Трехклыка?.. Даже во сне окаянный не дает покоя, дышит тяжко мне в ухо и шипит: заждались тебя товариши, пора к ним в море-окиян!..»

Выслушав несусветные жалобы, гости старались побыстрей покинуть землянку-отшибиху. От ее хозяина с затуманенными речами и мыслями чего угодно ждать можно!..

А когда по селениям Русской Америки прошел слух, что отшельник перестал брать за лисьи шкуры табак, самогон и отказался есть мясо, к нему еще реже стали наведываться. К тому же от такой перемены в жизни — отказа от спиртного, табака и мяса — открылся в нем дар прорицателя.

Только предсказывал он лишь недоброе и с Трехклыким моржом связанное. От слов своих хмелел — как от великой радости. Начинал улыбаться полубеззубым ртом, а в глазах бесовские огоньки зажигались.

«На Ильин день поведет Тимофей ватагу моржовать, да только сами добычей Трехклыкого станут… На Агафену Купальницу Матвей с сыновьями пойидет в море, а на Петров день шитик его, разбитый Трехклыким, на берегу обнаружится…».

Такими предсказаниями и делился недобрый вещун. Конечно, на слова умопомраченного никто бы не обращал внимания, да вот беда: сбывались пророчества!..

Нашлись среди русских и туземцев поверившие в Трехклыкого людоеда-мстителя. Некоторые охотники утверждали, что сами видели, как огромный морж со шрамом на голове разбивал своими тремя огромными клыками зверобойные суда, переворачивал байдары, а людей топил или пожирал.

Прибыли к вещуну четыре охотника, желавшие выяснить, где точно в Кускокуимском заливе находится печально известный «Черный берег». К тому времени моржовые клыки за год выросли в цене в два с половиной раза. Так что их добыча сулила большую выгоду.

Вещун принял охотников с радостью. Наверное, давно его не навещали. Некому было пожаловаться на козни Трехклыкого и предсказать грядущие беды.

Но едва гости заикнулись о погубленном лежбище в Кускокуимском заливе, он сразу помрачнел и стал жаловаться:

— Теперь не курю, не пью, мясо не ем, а Трехклыкий не отстает. Каждую ночь является, к морю подзывает, уговаривает взглянуть в него…

Пытались охотники перевести разговор на нужную им тему, да неуемный вещун из своей словесной колеи — ни в какую:

— А еще упырь водяной требует подсобить ему. Не угомонится он, пока не загубит столько людишек, сколько моржей было убито на «Черном берегу»…

От этих слов гостям стало не по себе. Хоть мозглявым стал вещун после того, как прекратил выпивать, курить и есть мясо, а в глазах кровавые змейки суетились по-прежнему, да пальцы отчаянно плясали на рукоятке палаша.

Откуда офицерский палаш? Видимо, снят с покойника…

Переглянулись четыре охотника и шепнули друг другу:

— Надо бы отваливать, не мешкая, прочь из отшибихи — от ее хозяина, помешанного на байках о морже-мстителе…

— Не приведи, Господи, с таким под одним кровом оставаться…

Покряхтели, поворчали зверобои, что в такую глушь притащились и зря уйму времени потеряли, и собрались в обратный путь. Вышли из землянки-отшибихи и попали в ночь кромешную. Как не хотелось им, а пришлось оставаться до рассвета в обиталище предсказателя.

Расположились на ночлег.

Хозяин с недоброй усмешкой пожелал добрых сновидений и посоветовал:

— Если привидится вам, гости дорогие, Трехклыкий, зовите на помощь…

Что дальше произошло со зверобоями, — неизвестно. Домой они не вернулись.

Через несколько недель в поселении всполошились: куда вдруг бесследно пропали четверо бывалых охотников?

От начальства Русской Америки прибыли к недоброму вещуну служивые — разузнать, что и как.

А тот встретил их с ухмылочкой:

— Были соколики, гостили, ретивые, да от меня прямиком к морю на «Черный берег» отправились — добывать моржовые клыки. Остерегал их, — так не послушались, разудалые… Коль на Симеона Столпника-Летопроводца не вернутся, — значит, прибрал их Трехклыкий…

Оглядели служивые обитель вещуна, осмотрели берег реки, где находилась землянка, — ничего подозрительного.

Лишь на входном порожке убогого жилища обратили они внимание на свежие зарубки.

— Зачем приступок тесаком метил? — поинтересовался один из них.

Вещун снова ухмыльнулся и отстраненно пояснил:

— Так издавна повелось на Руси: в притолоку молитву заделывают, под порог заговоры кладут. А я, горемычный, отмечаю зарубками, сколько бед вошло в мой приют и сколько из них удалось отвадить…

Ничего не поняли служивые. Пожали плечами и в обратный путь отправились. Что докладывать начальству о пропавшей четверке? Слова вещуна-отщепенца, конечно, вызывали подозрение, но как докопаться до истины?..

Выслушав путаный рапорт служивых, руководство русских колоний в Америке тоже не сумело найти ответ. Пропавшая четверка не вернулась ни на Симеона Столпника, ни на Никиту Гусятника, ни на Саватия Пчельника. Так пролетел сентябрь, а о промысловиках — никаких вестей.

Начальство русских колоний расспрашивало зверобоев, побывавших потом в Кускокуимском заливе, но никто не встречал пропавшую четверку.

Когда власти не могут найти правильное объяснение какому-то событию, молва рождает самые невероятные домыслы. По селениям Русской Америки снова разнеслась весть о нападениях гигантского моржа с тремя клыками на суда охотников. С каждым промысловым сезоном появлялось все больше и больше свидетелей расправы морского чудовища над людьми.

Но среди колонистов витали и другие слухи: чтобы спасти себя от мести «Трехклыкого» моржа, вещун сговорился с ним и подло убивал русских охотников. Тела несчастных он сбрасывал в реку, а течение выносило их в море. Очумелый отшельник должен был продолжать свои расправы до тех пор, пока число загубленных людей не сравняется с количеством уничтоженных моржей на Кускокуимском лежбище.

Нашлось немало в русской колонии, поверивших в эту мистическую версию.

Отыскались и буйные головы, которые заявили:

— Хватит терпеть бесчинства проклятого колдуна!..

— Сколько ему еще губить невиновных?..

— Пора сволоте-горибесу ответ держать!..

Задумано — сделано. Отправилась разгневанная ватага к вещуну. Не поленились охотники проделать долгий путь. Однако обнаружили они только давно опустелую землянку. Сразу было видно, что хозяин много месяцев назад покинул ее. Даже зарубки на приступке потемнели.

— Обманул, ирод!..

— Увильнул от расправы!..

— Видать, укрылся в такой глухомани, где нога человека не ступала!.. — рассудила ватага и ни с чем возвратилась домой.

Что произошло с так называемым «вещуном-отшельником», упоминалось в записках путешественника Ивана Лукина. Он приобрел известность в 1863 году своими исследованиями самой большой реки Аляски Юкон. Лукин встречал этого странного, одичавшего старика во время своего путешествия.

Писатель и исследователь Сергей Марков в сороковых годах прошлого века отмечал, что дневники Ивана Лукина не были опубликованы. Они «сгинули в архивах, как исчезли и многие другие записки русских людей Аляски».

Не только в архивах терялись документы, связанные с историей Русской Америки. Они гибли в огне случайных и организованных пожаров, при кораблекрушениях во время перевозок в Россию, попадали в руки иностранцев, а затем оседали в частных коллекциях.

Предание о гигантском Трехклыковом морже-убийце не забывалось и спустя полвека после ликвидации Русской Америки.

«Легко на безмолвного зверя человеческие грехи сваливать…» — так обычно завершали это предание рассказчики.

Медведи водятся в колониях на полуострове Аляске и в некоторых других местах. Меха таких медведей принадлежат, за немногими исключениями, к числу невысоких сортов. Большая часть медвежин, равно как и шкур волков, рысей, росомах, норок, еврашек и выхухолей… приобретаются от туземцев, населяющих берега р. Кускоквима и Квихпака и окрестности Нортонова залива. Низовья реки Квихпака в особенности изобилуют медведями.

(Петр Тихменев. 1861 г.)

Служащий Российско-американской компании и исследователь Аляски Лаврентий Алексеевич Загоскин в 40-х годах XIX века писал: «Ладно, что на тихоокеанском Севере Америки оказалось для русского человека много давних знакомцев — зверей и птиц, известных по Сибири и Камчатке».

Медведи, волки, соболя, рыси, лисицы, росомахи обитали и в европейских губерниях России, и в Сибири, и в Новом Свете. Отношения к некоторым животным у индейцев и народов Российской империи были схожими.

В начале XIX века Вениаминов отмечал, что жители Северной Америки «медведя почитают оборотнем, или, иначе сказать думают, что он был некогда человеком, и что он и ныне есть человек, но только в виде медведя. Говорят, что известно стало от какой-то тоэнской (вождя племени) дочери, которая будто бы за то, что смеялась над медведем, попалась к нему в лапы».

Издавна, повсюду на Руси, у народов Сибири и Дальнего Востока, строжайше запрещалось смеяться над косолапым. Даже если убивали медведя-людоеда, хоть и устраивали праздник, но никто не высказывал в его адрес обидных слов и шуток.

«…в Сибири, между промышленниками есть поверье, — писал Вениаминов, — …если смеяться над убитым медведем, или, как говорится, галиться, то он может ожить и разделаться со своими насмешниками.

И потому многие прежде, нежели начинают сдирать с него шкуру, отрубают ему лапы, выкалывают глаза или подрезают жилы, дабы он в случае неосторожности их, оживши, не мог бегать и видеть».

Так же поступали народы Америки. Подобная традиция существовала на Крайнем Севере Старого и Нового Света по отношению к белому медведю.

О жителях Аляски и островов Берингова моря Вениаминов писал: «…ныне женщины, увидев след медведя в лесу или какие-либо его признаки, заочно хвалят его, уговаривают и умоляют, чтобы он не разсердился и не увел к себе. А мужчины у убитого медведя по содрании шкуры отнимают голову, и украсив оную перьями, подобно шаманской головы, ставят к огню и поют особенные песни, для того, чтобы и впредь им было такое же счастье в промыслах, и отнюдь не смеют смеяться или говорить какие-либо худые слова (что называется вообще тликас), насчет его».

Подобная традиция существовала у народов Алтая, Забайкалья, Камчатки, побережья Охотского моря.

В Америке ареал семейства медведей охватывает остров Св. Матфея, Св. Лаврентия, Нунивак, острова Прибылова, Королевы Шарлотты, Аляску.

На Дальнем Востоке, на Аляске и на Алеутских островах в XIX веке было известно предание о «Вечном шатуне» с необычной для медведя красной отметиной на груди.

Конечно, слышали об этом звере и жители Русской Америки. Возможно, кто-то из них даже встречался с редкостным и необычным медведем. По крайней мере, так утверждали некоторые русские охотники. Но к рассказам охотников во все времена относились с недоверием.

У жителей Русской Америки были свои предания о «Вечном шатуне» с красной отметиной. Одно из них связывали с экспедицией штурмана Руфа Серебренникова. В 40-х годах XIX века он с небольшим отрядом совершил путешествия в бассейне реки Медная и в окрестностях Плавежного озера.

В 1847 году главный правитель Русской Америки, капитан-лейтенант Михаил Дмитриевич Тебеньков приказал Серебренникову с небольшим отрядом отправиться из Константиновского редута вверх по реке Коппер. Перед экспедицией была поставлена задача: добраться до истока реки, а оттуда преодолеть водораздел и спуститься в долину Юкон.

В то же время вверх по этой самой большой реке Аляски, навстречу Серебренникову, двинулся экспедиционный отряд Ивана Захарова.

В мае 1847 года главный правитель Русской Америки писал Захарову: «…C реки Медной навстречу тебе, я устраиваю экспедицию к вам на Квихпак под начальством Руфа Серебренникова. Дай Бог, чтоб вы сошлись и рассказали друг другу про дорогу и доставили бы мне удовольствие благодарить вас…»

В августе 1847 года Серебренников и пять его спутников прибыли к устью реки Медной и к ее западному рукаву. Индейцы называли его Ани.

Именно там, согласно рассказам туземцев, путешественники встретили «Вечного шатуна» с красной отметиной. По нему открыли ружейный огонь. Однако зверю удалось уйти от людей невредимым. Но с той поры он шел по следу экспедиции.

Путешествие было трудным. В конце сентября на Медной и ее притоках появился лед, а в середине октября река встала.

В те дни Серебренников писал в дневнике: «…C этой поры, наступило однообразие, нарушаемое только состоянием атмосферы.

Снега выпадали довольно часто, и в большом обилии. Морозы, при северных ветрах, в январе месяце, доходили до 40 градусов…

С усиливающимся ветром или падением снега всегда уменьшались морозы, особенно при юго-восточных ветрах приносивших дождь даже среди зимы. Во время жестоких морозов, над рекою почти всегда стоит пар, поднимающийся из незамерзших полыней в реке.

В ночь на новый год, была особенно замечательна, по Северному сиянию, подобного какому я не видел потом всю зиму. Трудно описать красоту этого великолепного явления: почти все небо было объято пламенным переливом цветов: красного, багрового, желтого, голубого и других, образуя безпрерывно струящиеся во все стороны столбы, движение которых производило шум, вроде какого-то легкого треска, а над головой образовался блестящий купол».

Согласно преданиям племен Аляски, в такие ночи, охваченные Северным сиянием, можно встретить «Вечного шатуна», который зачарованно следит за игрой небесных огней.

Весной экспедиция продолжила свой путь.

16 мая 1848 года Серебренников писал: «…взяв одну байдару, проводников и небольшой запас провизии — 100 юкол, 4 пуда сухарей, 4 диких барана, несколько чаю и сахару — с благословениями от управляющего, отправились в дальнейший путь, вверх по реке.

17-го, около полудня, в правой руке, миновали реку Щечитну, и другую называющуюся Дикая. Обе впадают в Медную от востока.

18-го, вечером, остановились ночевать у селения, жителей в котором 12 душ. По-видимому, все претерпевали страшную нищету и голод. Термометр показывал 10 градусов тепла.

19-го, ввечеру, приехали в селение по сию сторону переноса, жителей в котором тоже только 12 душ, 6 женщин и 6 детей, а все мущины, 5 человек, уехали в Константиновский редут. На другой стороне реки барабора (шалаш), в которой живет еще одно семейство, 7 душ. В селении жители угощали кореньями и заплесневелыми рыбьими костями. Им роздано до 2 фунтов табаку…

20-го, отправившись рано поутру, с погодою тихою и ясною, вечером также остановились у селения, в котором однакож не нашли никого жителей…

21-го, простояв на месте почти до вечера, за дурною погодою, вечером отправились в дальнейший путь и вскоре опять увидели селение, в котором также не нашли жителей. Поискав однакож в соседнем лесу, отыскали слепого старика и женщину с тремя детьми. Они сказывали, что приняли приезжих за кхыльтшан-дальные (индейское племя), которых очень боятся. Для успокоения подарено им полфунта табаку…

22-го, отправились в путь с восхождением солнца. Баранье мясо кончилось, и стали производить команде по одной юколе в день…

23-го, поутру починивали байдару, которая во многих местах прорвалась…

24-го, приехали к реке Тлышитне (р. Тазлина), выпадающей с запада, из Плавежного озера. Запасы рыбы значительно уменьшились и стали выдавать по половине юколы в день.

Река Тлышитна мелка, камениста и быстра, почему подъем по ней чрезвычайно затруднителен… на другое утро отправились на Плавежное озеро берегом. Из провизии оставалось только по одной юколе и по одному фунту сухарей; питались кореньями, выкапываемыми по дороге.

Шли лесом, не теряя реку из виду, чтобы не сбиться, и прокладывая дорогу, продвигались вперед очень медленно. В первый день застрелили двух белок и одного зайца…

Миновали шесть довольно больших озер, и не встречая ни сухого места, ни кореньев на пищу, не останавливаясь шли всю ночь, и только на разсвете 28-го, остановились у небольшой речки. Отдохнув, с полудня опять пустились в дорогу, опять лесом, но уже более сухими и ровными местами, и вскоре вышли на р. Тлышитну, где встретили два семейства Медновцев (индейцев с реки Медная — р. Коппер), возвращавшихся с оленьего промысла.

Они угостили свежим оленным мясом, и были одарены за это двумя фунтами табаку…»

В предании говорится, что именно медновские охотники предупредили Серебренникова и его товарищей об идущем за ними «Вечном шатуне» с красной отметиной.

Как индейцы определили это?.. Видели следы медведя или почуяли близость страшного зверя по иным приметам?..

Истинные охотники до конца не раскрывают свои тайны.

Вероятно, русских путешественников не очень впечатлило предостережение туземцев.

«…29-го (мая), перед заходом солнца, пустились в дальний путь, взяв с собою в проводники одного из встреченных туземцев…». (Впоследствии медновские заявили, что из их рода он один не боялся «Вечного шатуна», поскольку в свое время оказал этому зверю какую-то услугу.)

«…30-го, поднявшись на довольно высокую гору, увидели Плавежное озеро…

Следуя отсюда к северу, невдалеке встретили два семейства жителей, у которых остановились на ночлег…

Жители, встреченные нами на Плавежном озере, тоже Медновцы, тот же язык, та же нищета и то же постоянное страдание — голод, почти без исключения начинающийся с половины зимы, как бы ни был обилен летний лов… Обыкновенно, зимою питаются зайцами.

Построив, при помощи жителей байдару, и запасаясь несколько провизиею, 3-го июня поехали осматривать озеро, которое и было обойдено крутом, в течение следующих двух дней».

Серебренников составил подробное его описание и определил точное географическое положение. Он пришел к выводу, что по течению речки Нельчан, впадающей в Плавежное озеро, можно за 11–12 дней добраться до залива Кука на юге Аляски.

«…Чрезвычайно бедное население страны около Плавежного озера, ведет к заключению, что значительного количества пушных промыслов здесь не может быть, и все, что добывается здесь, поступает в Медновскую одиночку и в Кенайский залив», — писал Серебренников.

Он собирался информировать Тебенькова, что не выгодно создавать в районе Плавежного озера торговую факторию Российско-американской компании.

5 июля в дневнике была сделана запись, в которой сообщалось, как участники экспедиции распростились «с добрыми приятелями, оказавшими нам гостеприимство и помощь в построении байдары».

А спустя двадцать дней Серебренников отметил, что отрядом достигнута широта 62 градусов 48 минут 43 секунд. Это была его последняя запись.

В селении индейцев племени колчан (верховных атна) он и двое русских участников экспедиции были убиты. Еще одного помощника Серебренникова, креола Пестрякова, туземцы ранили. Но он погиб, когда возвращался в Русское укрепление (Медновская одиночка). По мнению военного инженера Петра Дорошина и других исследователей Русской Америки, путешественников убили не ради грабежа. Почти все имущество экспедиции, в том числе и записки Серебренникова, индейцы доставили в Константиновский редут.

Горный инженер и путешественник Петр Дорошин в 50-х годах XIX века изучал полезные ископаемые Аляски и посетил большинство селений Русской Америки. Он также записывал были и предания, услышанные в Новом Свете и от соотечественников, и от туземцев.

В 1866 году в «Горном журнале» в Санкт-Петербурге были опубликованы записки Дорошина. В них приводился рассказ индейцев о гибели Серебренникова и его товарищей.

В селении индейцев, куда прибыла экспедиция, произошла размолвка местного вождя с русскими. Как писал Дорошин, туземцы решили убить пришельцев. «Всю ночь они следили за нашими, которые, впрочем, были настороже: часовые сменялись у палаток… При восходе солнца часовой, креол Пестряков, разбудив русского Гордеева, поставил на огонь медный чайник, прилег в палатке и задремал. Гордеев же, разбуженный Пестряковым, как коренной русский человек, зевая и почесываясь, не подымался с места».

Индейцы заметили отсутствие часового и подкрались к палаткам. «В обеих, на фут от земли, были прорезаны отверстия, чтобы можно было наблюдать за окрестностью… эти отверстия послужили во вред нашим…».

Нападавшие разглядели спящих русских и нанесли им удары копьями.

«Спящие были поражены одновременно. Одно копье положило на месте крепко спящего креола, другое поразило руку Алексея Пестрякова, лежавшую на его лице, третье вонзилось в живот Гордеева. Больной угаленец (проводник-туземец), спавший в той же палатке, остался нетронутым. В то же мгновение копье поразило и самого Серебренникова, пройдя ему под ребра. Этим сильным ударом несчастный Серебренников был вытолкнут из палатки, где добит топориком по переносью и по лбу, не успев и вскрикнуть.

Но Гордеев и Пестряков были еще живы. Первый из них, почувствовав в животе копье, схватил его за древко и, желая переломить, страшно увеличил свою рану, из которой показались внутренности. Он сгоряча положил свою подушку на живот и, подвязав полотенцем, выбежал с ружьем, выстрелил и упал мертвым».

Раненный в руку Пестряков еще находился в палатке. Выстрелом из пистолета он ранил одного нападавшего. Затем, схватив два ружья, выскочил из палатки. Ударом приклада уложил еще одного индейца и открыл огонь по остальным. Видимо, контратака оказалась настолько успешной, что нападающие кинулись в лес.

А дальше действия отважного Алексея не поддаются здравому смыслу. Как записал Дорошин: «Отогнав врага, он взял два сухаря, два ружья, два пистолета и боевых зарядов и бросив остальные патроны в реку, сел у огня и, перевязав рану, стал пить чай…»

Индейцы с изумлением следили из-за деревьев, как раненый чужак, окруженный трупами, невозмутимо завтракал, зная, что за ним наблюдают враги.

После обильного чаепития единственный оставшийся в живых участник экспедиции неторопливо скрылся в лесу. Его поведение весьма поразило индейцев. Вначале они даже не решились напасть на Пестрякова. Лишь спустя какое-то время отправились по его следу.

Племя, которое уничтожило экспедицию Серебренникова, туземцы с реки Медной называли «гольцане». Русским сообщили, что гольцане — людоеды и поклоняются неизвестным существам, в том числе и зверю с красной отметиной.

И в России, и в Америке нередко попадаются не залегшие в зимнюю спячку медведи. Много бед приносят эти шатуны людям. Зимой они питаются в основном мясом, а значит, нападают и на домашнюю скотину, и на человека.

О «Вечном шатуне» с красной отметиной мало что известно. Бывалые охотники и в России и в Америке не любили вспоминать о нем. А если дотошный слушатель приставал с вопросом, отвечали однозначно: «Проклятый зверь… Такого лучше не тревожить словами… Одни беды от таких разговоров…»

Спустя несколько месяцев после нападения на экспедицию Серебренникова один из индейцев-гольцан рассказал:

— «Вечный шатун» был недоволен, что одному русскому удалось скрыться от расправы в лесу, и за это он наказал всех гольцан, участвовавших в нападении…

В своем дневнике Дорошин писал о гибели убийц Серебренникова и его товарищей: «…об этом я слышал летом 1850 года, будучи в горах Кенайского полуострова, от медновца Тойона (старшины) Озерновского селения на Плавежном озере…

Тойон упомянул и о том, что сделали гольцане с патронами, брошенными Пестряковым в реку. Вынув их из воды, гольцане разсыпали порох на доске и стали сушить на солнце.

Несколько раз брали они его по щепотке и пробовали зажигать: порох не горел. Эта неудача сделала их неосторожными: они отделили небольшую кучку пороха и старались зажечь его на той же доске, где разсыпан был и весь остальной порох. Пробная кучка наконец вспыхнула и передала огонь остальному пороху».

От взрыва погибло несколько индейцев. И старики-гольцане объявили соплеменникам: так «Вечный шатун» с красной отметиной наказал нерадивых, и надобно во что бы то ни стало настигнуть оставшегося в живых бледнолицего…

В Русской Америке о гибели Пестрякова узнали от разных индейцев. Их сообщения во многом отличались. Но все же картину последних дней Алексея можно представить.

Гольцане шли неотступно за раненым. После его яростного отпора днем нападать на русского не решались. На вторую или третью ночь, когда Алексей сидел у костра, преследователи снова попытались убить его. Стреляли из ружья и луков. Пуля попала Пестрякову в ногу, а стрела зацепила грудь. Путешественник не растерялся и открыл ответный огонь. Гольцане отступили.

Алексей кое-как перевязал раны и покинул место ночевки. Он стонал от боли, а чтобы противники не услыхали его, — стискивал зубами обрывок кожаного ремня.

Петр Дорошин писал, что гольцане продолжали преследование, «…охотясь за человеком как за зверем. Их собаки каждую ночь открывали его ночлег. Дикари находили убитых оленей, от которых была взята лишь печень, которую можно есть сырою, что, вероятно, и делал Пестряков, боясь разводить огонь».

Неизвестно, сколько суток шло преследование. Наконец гольцане решили вернуться домой — посчитали, что раненый и так скоро умрет или попадет в лапы «Вечному шатуну».

Все лето Пестряков пробирался лесом, по горам к своим. В последней стычке с гольцанами он получил еще несколько ранений. Боль, голод, большая потеря крови не позволяли двигаться в полную меру.

В сентябре Алексей наткнулся на индейцев с Плавежного озера, которые говорили на знакомом ему языке. К тому времени вся одежда на Пестрякове превратилась в лохмотья. Как потом рассказывали индейцы, бледнолицый был почти голый, весь в крови, но не выпускал из рук два ружья, на веревке, через плечо, были привязаны пистолеты.

Туземцы поделились с Алексеем одеждой. Взамен он отдал им ружье.

Как отмечал Петр Дорошин, один из индейцев стал проводником Алексея. Вскоре они вышли к реке Медной. Там они встретились с двумя гольцанами. Вчетвером соорудили плот, чтобы на нем продолжить путь по реке, «…оставалось весло; за деревом для весла пошли дикари в лес, а Пестряков остался у огня и заснул.

К сонному подошел один из гольцан, неся на плече лесину, которую и сбросил на голову Пестрякову. Видя, что русский лежит без дыхания, дикарь присел к огоньку. Но Пестряков очнулся и с яростью бросился на убийцу».

Завязалась борьба. Но обессиленный от ран Алексей не мог противостоять врагу. Гольцану удалось столкнуть его с кручи в реку. Быстрое течение подхватило Пестрякова. «Утопавший хватался за береговой кустарник, но убийца бежал за ним берегом и бил топориком по рукам Пестрякова, который наконец исчез в воде».

Прибежал из лесу проводник Алексея и спросил у гольцана, «за что он погубил русского?

Да так! — был ответ».

Эту же фразу убийца повторил через несколько дней русскому байдарщику.

Петр Дорошин приводит рассказ тойона о гибели Пестрякова: «Проворный парень был этот русский… но тут промахнулся: в дорогу с незнакомым не пускайся. Ему бы следовало всех троих положить из ружья, тогда безопаснее было бы.

Тойон говорил от чистого сердца; на нем, считают, более десяти убийств, вследствие которых он и пришел к нам, чтобы избежать мщения».

Явились к русским и соплеменники тойона. Они утверждали, что Алексей Пестряков, как и другие участники экспедиции Серебренникова, были убиты по велению «Вечного шатуна» с красной отметиной. Принцип — вали грех на безмолвного зверя, — видимо, и тут сказался.

А еще индейцы разных родов и племен сообщили русским, что когда Пестряков погиб, то «Вечный шатун» тоскливо ревел три ночи. Зверь уважал достойных врагов.

Известно, что и в Америке, и в России излюбленная тема разговоров у лесного костра — медведь. Каких только баек и правдивых историй не услышишь об этом звере у ночного огня!

Вот только и в Сибири, и на Аляске даже те, кто что-то слышал о «Вечном шатуне», и в наши дни не станут о нем говорить.

С древних времен люди, жизнь и труд которых связаны с морем, верили, что в морской пучине живут странные и огромные существа, не похожие ни на рыб, ни на медуз, ни на других обитателей океана. Правда, в легендарном облике этих созданий, в чертах необычного телосложения и поведения, которыми их наделил миф, чувствовалось что-то неуловимо общее с осьминогами. Но эти несуразные и химерические чудовища были несравненно более огромные и опасные твари. Почти у всех приморских народов, живущих по берегам океанов и открытых морей, есть свои мифы об этих загадочных животных.

(Игорь Акимушкин, писатель, биолог)

С первых лет основания Российско-американской компании ее руководители стремились создать свой морской флот. Необходимо было постоянное снабжение русской колонии в Новом Свете, вывоз оттуда мехов и добыча морского зверя на хорошо оснащенных судах. Кроме того, Русская Америка нуждалась в военных кораблях для защиты своих поселений.

Александр Баранов не только покупал суда для компании, но и организовал их строительство в колонии. Так, в 1809 году в Ново-Архангельске сошли со стапелей шхуна «Чириков» и бригантин «Открытие». Спустя двенадцать лет флотилия Русской Америки имела бриги «Ильмень», «Булдаков», «Финляндия», бригантин «Открытие», галиот «Румянцев», шхуны «Фортуна», «Чириков», шлюпы «Баранов», «Константин», «Платов».

По данным Петра Тихменева, с 1799 по 1821 год Российско-американской компанией было приобретено 5 иностранных судов для кругосветных экспедиций, 8 — для плавания в колониальных водах. На верфях русской колонии в Новом Свете и в Охотске построено 15 судов. Как отмечал Тихменев, за указанный период потерпело крушение 16 кораблей Российско-американской компании.

Дело Баранова продолжил капитан-лейтенант Петр Егорович Чистяков. Он управлял русской колонией в 1825–1830 годах. Под его руководством в Ново-Архангельске были спущены на воду парусные боты «Уналашка», «Бобр», «Сивуч», трехмачтовый корабль «Уруп».

Но опасный для судоходства Тихий океан продолжал собирать свою дань. Едва ли не каждый год гибли в его водах большие и малые суда. Кораблекрушения во все времена окутывались тайнами. Явные причины — шторма, рифы, вражеские нападения и т. д. — дополнялись загадочными. Народная молва делала виновниками трагедий: корабли-призраки, неразгаданные природные явления, неизвестных морских чудовищ. Впрочем, в уничтожении судов и людей обвинялись и известные существа: киты, акулы, гигантские спруты. Этим животным-убийцам неизменно приписывались огромные размеры, невероятная сила и различные фантастические свойства.

Рассказы о нападениях огромных спрутов на корабли и лодки были известны и в Русской Америке.

В 1823-м или в 1824 году в районе островов Прибылова на промысловое судно напал гигантский осьминог. Вначале он утащил за борт двоих моряков, а затем перевернул и потопил судно. Об этом сообщил русским колонистам алеут. Он наблюдал за трагедией, проплывая на байдаре.

Сохранился рассказ о нападении огромного спрута на шхуну, которая доставляла шкуры котиков и сивучей из русской колонии на Камчатку. Случилось это в 30-х годах XIX века. Чудовище ухватилось двумя щупальцами за борт, а еще одним потянулось к капитану судна. Однако экипаж не растерялся и с топорами, ножами и саблями кинулся на чудовище. Морякам удалось отсечь пару кусков от щупалец спрута. После этого чудовище скрылось под водой и больше не появлялось.

Трофеи были доставлены на Камчатку. Но передать ученым отрубленные части тела хищника моряки не смогли. Кто-то из них скормил мясо осьминога собакам.

Петр Дорошин упоминал, что индейцы — чугачи и креолы — охотно употребляют в пищу моллюсков. В том числе и спрута, которого туземцы называли «Пуговичным раком».

«О последнем здесь можно услышать рассказы, подтверждающие существование гигантского спрута, который увлекал в бездну океана не только байдарки, но и байдары. Таков был, по преданию, — около входа в Воскресенскую бухту».

Со слов туземцев Дорошин сообщал об огромных размерах этого осьминога: «…его восемь щупальцов подымались из воды наподобие мачт; присасывательные бородавки, двумя рядами покрывающие щупальцы, были величиною в средний люк трехлючной байдарки (около 3/4 аршина в диаметре — примерно 56 сантиметров).

Для истребления этого чудовища, чугачи сплотили несколько байдар, и когда щупальцы спрута появились из воды и обхватили сплаченные в одно целое байдары, то чугачи принялись рубить, пилить, колоть копьями эти мачтовидные щупальцы, и чудовище было побеждено. Рассказов более вероятных о пуговичном раке я слышал несколько. Мне указывали даже на одну креолку, которая была схвачена спрутом в то время, когда собирала ракушки и морскую капусту на каменьях, во время отлива. Сколько ни старалась она освободиться от канату — подобных щупальцов спрута, но оторвать их от себя не могла. А море пошло на прибыль, и набегающие волны все более и более покрывали ее. Крик заглушался прибоем…

Но она была замечена чугачами, случайно плывшими в байдарках мимо, и освобождена из объятий этого самого хищного из головоногих животных. Небольших пуговичных раков находят чугачи между каменьями, во время отлива и часто вместе с костями морских птиц, которые, по словам чугачей, служили пищей животному».

Русские колонисты первое время отказывались есть осьминогов, когда их угощали туземцы. Но постепенно, особенно в голодные годы, стали употреблять в пищу и «пуговичных раков».

В научной литературе весьма настороженно относятся к сообщениям о гигантских спрутах, нападавших на корабли и в далеком прошлом, и в наше время.

О гигантских моллюсках в справочниках говорится, что обитают они и на больших глубинах, и на мелководье. Обладают эти существа коротким телом без боковых плавников и имеют восемь «рук» — щупальцев.

Спруты нападают на добычу, в несколько раз превышающую их по размерам. Но и сами являются пищей кашалотов, касаток, акул.

Это животное было хорошо известно поморам — русским ловцам морского зверя в Северно-Ледовитом океане. В изданном в Москве в 1778 году «Словаре ручной натуральной истории» есть упоминание о морском животном — краке: «…величины непонятной, обитающий в Северном море; он занимает ужасное место, и северные рыбаки бывают рады, когда на оное место наедут, ибо над ним всегда множество рыб вьется. Познают пребывание его по мели в море: когда известное место, бывшее глубиною до ста сажень, по мере гирьки окажется только сажен в тридцать, заключают тогда, что на дне крак находится. И если отмель сия отчасу становится мельче, заключают, что крак вверх поднимается, тогда спешат отъехать и, достигнув до настоящей глубины, останавливаются.

Тогда видят оказывающуюся из воды поверхность сего ужасного животного, ибо всего его никто не видывал».

Под легендарным чудовищем «краке», «кракен», «краббен» средневековые авторы подразумевали спрута фантастических размеров. Согласно описаниям этих авторов, длина щупальцев морских чудовищ достигала сотни метров, а толщина превышала ствол двухсотлетнего дуба.

Аборигены тихоокеанского побережья Нового Света и жители Русской Америки в преданиях о гигантских спрутах называли более скромные размеры. В рассказах алеутов, эскимосов и русских промысловиков и мореходов о встречах с подобными великанами редко сообщалось о длине щупалец более шестидесяти метров.

Но разве могут не впечатлять и такие размеры?..

Биолог и литератор Игорь Иванович Акимушкин посвятил свою диссертацию осьминогам Тихого океана. В течение многих лет он занимался исследованиями в этом регионе. Помимо научно-биологических изысканий, еще записывал рассказы очевидцев встреч с гигантскими спрутами.

Не раз ему доводилось осматривать добытых в северных водах Тихого океана китов. Игорь Иванович обратил внимание, что на коже почти каждого взрослого кашалота, в особенности в углах губ и на голове, заметны были отчетливые отпечатки присосок спрута, а у иных китов даже змеевидные вмятины — отпечатки целых щупалец. Можно представить себе, с какой колоссальной силой был стиснут кит, если на его многотонной голове остались такие следы после объятий чудовищного жителя глубин.

Акимушкин пришел к заключению: «схватки кашалотов с огромными осьминогами — явление обычное, но они редко даются китам».

Игорь Иванович допускал, что в глубинах океана живут осьминоги длиной в 30–40 метров. Подтверждением этому являются отпечатки огромных присосок на коже китов и куски гигантских щупалец, обнаруженных в желудках кашалотов.

У народов Аляски, северных тихоокеанских островов, Камчатки и Чукотки существовало предание, в котором гигантского спрута называли «Восемь сил — восемь жизней».

Первой рукой (щупальцем) это чудовище получало живительную силу от не доступного людям мира, который находится глубоко под морским дном; второй — от обитателей морского дна; третьей — от подводного мира; четвертой — от поверхности морей и океанов; пятой — от того, что плавало по волнам; шестой — от прибрежных камней; седьмой — от наземного мира. Ну а восьмой рукой чудовище получало жизненную силу от звезд.

Вот почему, согласно преданию, смертельно раненный спрут тянет одно щупальце высоко вверх, обращаясь за помощью к звездам.

В городе Сиэтл, на северо-западе США, в 80-х годах прошлого века у одного коллекционера, потомка русских колонистов Аляски, сохранилась лубочная картинка. На ней были изображены спрут и шхуна. Несколько щупальцев чудовища обхватили судно. Люди бьют по спруту из пушек и ружей. Видно, что гигантское животное смертельно ранено, однако врага не отпускает. Его кровь, голубого цвета, забрызгала шхуну. Одно щупальце спрута тянулось вверх к звездам, словно чудовище просило дать ему живительную силу…

По словам коллекционера, этот лубок был изготовлен в середине XIX века неизвестным мастером из Русской Америки.

В рассказах о Русской Америке ее жителей частенько изображают то хваткими промышленниками, готовыми за шкуру калана или котика убить ближнего, то благостными героями-первопроходцами. Но колония в Новом Свете была лишь каплей Великой России, в которой также обитали праведники и грешники, замечательные личности и подлецы, бессребреники и стяжатели, законопослушные и разбойники, смиренные и ухари, трудяги и бездельники, деловитые, практичные и несуразные, чудаковатые, с простыми и с запутанными биографиями.

В конце 50-х годов XIX века из Русской Америки в Охотск направилась очередная шхуна, груженная шкурами котиков, сивучей и каланов. Судно до места назначения не дошло. Рыбаки обнаружили в океане его обломки. По селениям Русской Америки прошел слух, что перегруженная шхуна утонула во время шторма.

Так посчитало начальство колонии и рядовые жители русских поселений в Новом Свете.

Не верил в такую причину гибели судна лишь один человек — младший брат капитана погибшей шхуны.

Фамилия его позабыта. Сохранилось лишь прозвище — «Колготной Фаддей». В Русской Америке многие люди, знаменитые и неприметные, имели прозвища.

Знакомых и незнакомых колонистов Колготной Фаддей убеждал, что судно его брата захватило чудище «Восемь сил — восемь жизней» и уволокло в глубины океана. Такое было ему видение во сне.

Хоть и любили жители Русской Америки страшные истории и байки, но Фаддею не верили. Разве можно воспринимать всерьез человека, никчемного в любом деле? И в промысле зверя, и в заготовке леса, и в старательных работах давно он проявил свою никчемность. В небольших поселениях человеку трудно скрыть свои качества. Струсил, загулял, совершил преступление, не выполнил приказ — весть об этом, несмотря на огромные расстояния между населенными пунктами, стремительно разлеталась по всей Русской Америке.

Почему начальство терпело никчемность Фаддея, неизвестно. Может, оттого, что дальше уже некуда было ссылать за провинности? Но, вероятно, выручало его умение рисовать. Соотечественники не очень почитали творения Фаддея, а вот туземцы, — и островные, и с материкового берега, — всегда подолгу любовались рисунками самородного художника.

Ни холстов, ни настоящих красок у него не было. Использовал он доски и исписанные с одной стороны листы бумаги. Рисовал вначале углем, а потом научился сам изготавливать краски. Как он их делал и из чего, — никому не рассказывал. Впрочем, народ этим не интересовался.

Соотечественники, хоть и называли Колготного Фаддея дармоедом и никчемой, были довольны, что он нашел занятие. К тому же туземцы из близких и далеких селений, прослышав о доморощенном художнике, все чаще стали приезжать к нему и заказывать рисунки. Расплачивались в основном пушниной и китовым жиром.

Как правило, индейцы просили изобразить зверей и птиц, а иногда — портрет «злого человека».

Фаддей, конечно же, интересовался, почему заказывали портреты лишь каких-то неизвестных «злых людей», которых он никогда не видел.

Туземцы отвечали туманно: дескать, увидит человек свое страшное нарисованное обличие — и тут же сделается добрым. Художник, хоть и недолго жил в Новом Свете, но знал: у каждого народа свои поверья, приметы, причуды. Наивный ответ не настораживал Фаддея.

Он лишь ворчал, принимаясь за новый портрет:

— Ну как я могу изобразить человека, если никогда его не видел?!

Каждый раз заказчики охотно поясняли, что вовсе не обязательно сходство портрета с оригиналом. Достаточно нарисовать на голове «злого человека» перья определенной птицы, шрамы на лице или украшения, о которых они подробно рассказывали. Вот в этих деталях туземцы требовали точности изображения.

Удача недолго балует творческого человека, зато быстро кружит голову и толкает на необдуманные поступки. Однажды похвастался Фаддей: заявил промысловикам, что он получает от туземцев шкур котиков и лисиц больше, чем добывает каждый из охотников.

Конечно, это вызвало обиду.

Кто-то из бывалых охотников предостерег:

— Не больно колготись, Фаддейка. Фарт громких и бахвальных слов не любит!..

Художник не прислушался к совету и заявил в ответ, что дикари лучше разбираются в искусстве, чем его соотечественники, и умеют ценить прекрасные творения.

На это промысловики ничего не ответили — только хитровато перемигнулись.

Вскоре Фаддей, в составе исследовательской экспедиции, был направлен в устье реки Стикин. Нехватка людей заставляла руководство колонии привлекать к научным изысканиям и самых никчемных соотечественников.

Там, на реке Стикин, и постигло художника разочарование в своем творчестве. Он надеялся, что индейцы развешивают его работы в вигвамах и любуются ими. Оказалось по-другому.

Когда туземцы отправлялись на охоту на какого-то зверя, они швыряли в костер изображение этого животного, созданное Колготным Фаддеем. А «злым человеком» являлся для них вождь враждебного племени. Сожгли его портрет — и враги остались без предводителя. После подобного ритуала вождь либо внезапно умирал, либо уже не мог управлять воинами от какой-то напасти.

Довелось самолично увидеть художнику, как сгорают его творения и как совершают индейцы вокруг ритуального костра свой боевой танец. Будь Фаддей степенным человеком, наверняка свихнулся бы с горя от увиденного. Но у колготного человека и так с рассудком неполадки. Куда ж дальше катиться?..

Погоревал немного Фаддей да и забросил художество. Даже самые зубоскалистые колонисты, и те сочувствовали ему.

Коль утратил колготной человек свой стожар, — жди неудачи, беды и очумелых запоев — так говаривали на Руси в старину.

Чтобы Фаддей от кручины не свалился в запой, колонисты подарили ему балалайку. Пускай бренчит, — авось, тоску развеет.

Пока Фаддей бездумно щипал струны, новая беда объявилась: бесследно пропала шхуна, которой командовал его брат. Несостоявшийся художник, может, и в самом деле увидел вещий сон. В виновность гигантского спрута он поверил безоговорочно и сразу решил отомстить морскому чудовищу.

За дело принялся ретиво. И снова — удивил народ. Готовился со знанием дела к походу на восьмирукого супостата — так, будто уже не раз сражался с этой гигантской тварью.

Сперва-наперво принялся Фаддей мастерить из дерева и порченых шкур сивучей и котиков чучело кита. К работе он привлек лишь одного человека — старого, слепого алеута. Вместе наловили они на отмели несколько ведер мелких осьминогов, бросили их в бочку и залили кровью кита. Выдерживали несколько дней. До тех пор, пока не пошел от бочки такой дух, что собаки за полверсты ее обходили.

Ни туземцы, ни самые бывалые русские даже не слыхали о подобном месиве из осьминогов и китовой крови. С расспросами и ехидными замечаниями приставать к Фаддею не стали. Родной брат погиб — мало что Колготной еще начудит с горя!

А бывший художник со своим помощником принялся обмазывать жутким месивом чучело кита. Хватило обоим ума делать это подальше от селения, а то бы уморили всех жителей.

Слепой алеут предоставил для охоты на спрута свою байдару. Фаддею он объяснил, что выходить на «Восемь сил — восемь жизней» надо только в безлунную, но звездную ночь. Гигантский спрут охотится, лишь когда воспринимает одним из щупальцев животворную силу звезд. А запах приготовленного месива обязательно почует из любых океанских глубин.

Знакомые понимали, что отговаривать Фаддея от безумной затеи бесполезно: Колготной он и есть колготной! Тут и начальство колонии не поможет.

Наконец настала заветная безлунная и яснозвездная ночь. И отправился Фаддей на байдаре с привязанным чучелом кита. Провожал его на подвиг лишь слепой алеут.

До рассвета старик колотил в бубен, приплясывал и кричал нараспев:

«Восемь сил — восемь жизней»,
Выходи из глубин!
Знатное угощение ждет тебя!..
Волнуются все твари морские,
На то угощение зарятся,
Тебя хотят опередить!..

От шума проснулись в селении. Несколько промысловиков пришли на берег разобраться с виновником происшествия. Но слепой алеут словно и не слышал их вопросов. Знай себе горланит:

«Восемь сил — восемь жизней»,
Выходи из глубин!..
Покажи свою силу и отвагу!..

Поняли охотники, что ничего от убогого не добьются, присели на камни, трубочками запыхтели и стали наблюдать, чем сумасбродство Фаддея закончится. Никто не верил в его победу над чудовищем, но всем было интересно, чем собирался Колготной убить гигантского спрута. Пуля, копье, гарпун — все это пустяковина для такой огромной твари, да еще в неумелых руках Фаддея.

Без пушки в таком деле не обойтись, а коль нет ее, тут и каюк настанет Колготному, если восьмирукое чудовище позарится на приманку, — единодушно решили промысловики.

С первыми лучами солнца выдохся алеут. Положил на камни бубен и сам примостился рядом.

Еще немного посудачили охотники и собрались по домам. Но тут вдруг встрепенулся убогий. Вскочил, снова подхватил бубен и заголосил так, что перекрыл гомон чаек:

Пропал «Восемь сил — восемь жизней»!..
Синей кровью забрызгал байдару!..

А тем временем на горизонте появилось какое-то суденышко. Оно быстро приближалось к берегу. Вскоре промысловики разглядели байдару Колготного Фаддея. Еще не причалив, он помахал собравшимся землякам.

— Отыскал-то чудище?! — насмешливо поинтересовался один из охотников.

— А куды ж ему от меня скрыться!.. — весело отозвался Фаддей.

— Ну и как?.. Сладил с восьмируким?.. — все так же насмешливо прозвучал вопрос.

— Одолел проклятого… Помотал он меня изрядно, да все «восемь сил — восемь жизней» я из него вышиб, — охотно пояснил Фаддей.

Он с помощью слепого алеута вытащил байдару на берег, присел на борт и задорно подмигнул землякам:

— Чего рты разинули?.. Поглядите-ка: вон доказательство в лодке…

Подошли к байдаре промысловики и застыли от удивления. На дне и в самом деле находилось весомое доказательство сражения с гигантским спрутом. Кончик щупальца морского зверя был с человека — и по длине, и по толщине.

— По всему видать, это лишь десятая часть руки чудовища, — прикинул один из промысловиков.

— Такой зверюга и шхуну потопить мог!..

— Да как же ты его без пушки одолел?.. — загалдели разом охотники.

А Фаддей пожал плечами и скромно ответил:

— Ружьецо, копьецо да топорик — вот и все мое оружие. Главное — знать, когда и куда бить…

— Может, эту тварь кашалот порвал, а Колготной у дохлого чудища отрубил кончик щупальца?.. Или китобой прикончили спрута, а наш-то и купил у них часть туши… — послышались сомнения.

Но кто-то из бывалых промысловиков прервал:

— Нет, по всему видно: это Фаддейкина добыча. Поглядите на борт байдары, да на копье и топор. Ясное дело: нешуточная драка была…

Категоричный вывод опытного охотника приняли остальные. Так непутевый «неумеха» стал героем. И стар и млад в селении еще долго допытывались, как все же ему удалось победить морское чудовище, и просили показать, как он орудовал копьем и топором.

Отвечал на расспросы Фаддей незамысловато и скромно. А вот оружие брать в руки отказывался. Что ж, и у героев случаются причуды.

О дальнейшей судьбе победителя гигантского спрута ни в документах Русской Америки, ни в преданиях русских колонистов больше не упоминалось. Как известно, легенды забываются, документы пропадают, а с ними теряются в прошлом интересные судьбы, деяния, имена.

Но таинственные гигантские спруты волнуют человечество и в наше время. В XX и XXI веках появилось немало сообщений об этих животных, о сражениях великанов-осьминогов с кашалотами, об их атаках на рыболовецкие и китобойные суда, на танкеры и сухогрузы, на яхты и катера в северной акватории Тихого океана.

В часы гнева духи наградили этих зверей ненавистью друг к другу. Никогда раненая рысь не убежит на дерево, если ее противник — росомаха;…и самая неуклюжая росомаха будет сражаться до последнего вздоха, если схватилась с рысью.

(Из преданий народов Северной Америки и Дальнего Востока)

Во второй половине XIX столетия немало жителей Русской Америки отправились искать золотую удачу вглубь Нового Света. В одиночку и небольшими группами русские осваивали берега Юкона, Фрейзер, Колумбии и десятков более мелких рек запада Северной Америки. Они вливались в интернациональные ряды старателей и добытчиков пушнины, прибывших из разных штатов и стран.

Стремительно возникали новые поселения, куда возвращались после трудного и опасного сезона искатели золота и зверобои, где постоянно вертелись торговцы. Из южных и восточных городов в эти селения доставлялись провизия, оружие, одежда, инструменты, а вывозились золото, мех, кожа.

С окончанием сезонных работ часть старателей и добытчиков пушнины возвращались в родные места. Но были и те, кто не смог заработать денег на обратную дорогу или не имел ни дома, ни семьи. Эти самые отчаянные парни оставались зимовать в некомфортных, наспех сколоченных жилищах золотоискателей и охотников. Надежду на удачу в следующем году они ежедневно сдабривали виски, водкой, ромом. Гуляли в долг или закладывали свои нехитрые пожитки, оружие, ездовых собак. Владельцы питейных заведений аккуратно вели списки должников и наметанным глазом определяли, кому из клиентов повезет в следующем сезоне, а кто — сопьется или погибнет.

В пору межсезонья людям особенно требовались развлечения. А их так не хватало в суровом краю! Беседы за выпивкой, скандалы, драки, заключение самых безумных пари… Все это быстро приедалось. Среди старателей и охотников встречались самодеятельные музыканты, песенники, хорошие рассказчики веселых, печальных и поучительных историй, но таких было слишком мало — для заполнения досуга бесшабашного, мающегося от безделья народа.

Поэтому особенно популярными у них стали собачьи бои, а иногда и бои между пойманными зверями. Но схватки лесных хищников были редкостью. Отлов диких животных, их содержание в неволе, обустройство специально оборудованного места для сражения требовали много времени и затрат.

Медведи, росомахи, волки, рыси, попавшие живыми в руки охотников, содержались впроголодь в тесных клетках, но чаще — в ямах. Хищникам бросали старых больных собак и раненых животных.

Теплая кровь обязательно должна входить в рацион диких бойцов, — считали организаторы боев.

Однажды в селение старателей и охотников доставили рысь, а спустя немного времени — росомаху. Оба еще были слишком малы для боев, и организаторы кровавых развлечений решили содержать их до следующего сезона. Для зверей соорудили клетки и поставили рядом. Наверное, устроители боев думали, что такая близость пропитает рысь и росомаху еще большей ненавистью друг к другу.

Многие охотники в России и в Америке знали о необычных взаимоотношениях этих животных. Рысь и росомаха — непримиримые враги. И если они встречались в лесу, то всегда яростно кидались друг на друга и сражались до последнего.

Но в чем необычность их взаимоотношений? Мало ли враждующих хищников на свете!

Природа устроила так, что более слабый зверь чувствует более сильного противника другого зоологического вида и старается избежать столкновения с ним. Гиена в одиночку не станет противостоять льву, волк — медведю. Лишь приближение голодной смерти или защита детенышей изредка ломает эти природные устои. Болезнь бешенства может заставить шакала кинуться на леопарда, лисицу — на волка. Но подобные случаи — исключения.

Рысь и росомаха — примерно равные по силе хищники. Оба зверя обитают в Старом и Новом Свете и приспособлены жить в суровых условиях северных лесов. У росомахи туловище массивное и короткое. Издали она напоминает медведя, хотя относится к семейству куньих. Это сильный и ловкий зверь, хотя производит впечатление неуклюжего существа. Мощные лапы с большими когтями, острые клыки делают росомаху опасным хищником. При длине тела около метра, высоте в плечах не более 45 сантиметров, а весе не более 35 килограммов она смело нападает даже на таких крупных животных, как олени и молодые лоси.

Охотники и в Старом, и в Новом Свете сообщают, что росомаха часто уничтожает попавшую в капкан добычу, ворует съестные припасы у людей. Настигнутый собаками, этот зверь сражается яростно, несмотря на многочисленные раны.

В случае опасности росомаха может вскарабкиваться на дерево. Конечно, делает она это не так ловко и быстро, как ее извечный враг — рысь.

В преданиях народов Сибири и Северной Америки лесные духи наделили хищников навыками избегать друг друга, делить охотничью территорию. Но о рыси и росомахе духи почему-то сказали: пусть эти твари сами решают, как им поступать при встречах.

Природа наградила рысь и росомаху возможностью охотиться и днем, и ночью, убивать животных во много раз больше и сильнее, чем они. И рысь, и росомаха прыгают на оленей, кабаргу, лосей и вгрызаются им в загривок, пока обеспокоенная жертва не свалится.

Присматривать за молодыми хищниками, а также кормить их устроители боев поручили Николке. Отец его, выходец из русской колонии, отправился на поиски золота в верховья Юкана и пропал без вести. С той поры мальчику самому пришлось зарабатывать на жизнь.

Наверное, окажись на свободе, рысь и росомаха немедленно сцепились бы и сражались насмерть. Особенно бесновались они, когда Николка приносил еду. Мальчик кормил зверей по очереди. Входил в клетку к росомахе, давал мясо и долго что-то нашептывал. Рысь видела это и не находила себе места от злости и начинала метаться по клетке.

Через какое-то время Николка переходил к ней. Тут начинала злобствовать росомаха. Однако оба зверя по-своему любили мальчика и принимали у него пищу из рук. Наверное, для них он был единственным существом, которому они доверяли.

Пролетел год, рысь и росомаха, по мнению владельца, достигли необходимых размеров и силы, чтобы потешить кровавой дракой публику.

В селении никто еще не видел, как сражаются росомаха с рысью, поэтому предвкушали небывалое зрелище. Устроители боев решили не обманывать ожидание публики и вначале поднатаскать молодых хищников в драках с собаками.

Против рыси выставили неповоротливого от старости пса. Лесная кошка расправилась с ним в несколько минут. Так же быстро прикончила своего противника и росомаха.

Владелец зверей был доволен: не зря откармливал их целый год. Радовались и другие устроители боев. Слух о предстоящей кровавой потехе уже разлетелся по многим селениям старателей и охотников. Ожидался небывалый наплыв зрителей и чрезвычайно высокие денежные ставки.

За несколько недель до знаменательного сражения для тренировки против рыси и росомахи выставлялись уже крепкие и опытные псы. Оба зверя, хоть и получали ранения, но все же побеждали.

Николка понимал, что в предстоящей схватке один из его любимцев станет убийцей другого, или погибнут оба. Сколько ни размышлял мальчуган, так и не смог придумать, как помешать смертельному поединку своих питомцев.

В день перед сражением владелец запретил кормить и поить зверей. Сам он с утра отправился обходить прибывших в поселок зрителей, чтобы собрать деньги. Едва хозяин покинул дом, Николка решился на отчаянный поступок. Вначале прихватил хозяйский кольт и жменю патронов к нему, затем отрезал куски мяса от оленьей туши и, наконец, выпустил из клеток своих питомцев.

Он боялся, что звери тут же накинутся друг на друга. Но этого не произошло. Рысь и росомаха поспешно съели по куску мяса и стали озираться. Возможно, они чувствовали какой-то важный перелом в жизни. Но к лучшему или к худшему? Этого зверям не дано было понять. Некоторое время они стояли на месте, задирали головы, втягивая воздух, и снова озирались. Друг друга — будто не замечали.

Николка поманил рысь и росомаху олениной и двинулся от дома хозяина в сторону леса. Он опасался встретиться с людьми, а еще того, что непримиримые хищники все же сцепятся.

Однако на пути никто не попадался, а его подопечные спокойно-бежали следом. Снег едва покрывал мерзлую землю, поэтому Николка и звери легко и быстро преодолели безлесное пространство. Добрались до опушки. Мальчик швырнул оставшиеся два куска оленины в разные стороны, чтобы рысь и росомаха не затеяли ссору.

Внезапно со стороны селения послышались крики и лай собак. Николка увидел, как погоня вышла на след. Собаки почуяли запах ненавистных зверей и рванулись к опушке.

Рысь и росомаха одновременно встрепенулись и, мгновенно оценив обстановку, повернули к ближайшим деревьям. А разъяренная свора была уже рядом. Звери все-таки успели вскарабкаться на невысокие черные ели.

Николка выхватил кольт и выстрелил в устремившихся на него псов. Раздались визги раненых, но это не остановило свору. Собаки окружили два дерева и стали прыгать, надеясь достать клыками зверей.

Николка хотел было вставить новые патроны в барабан кольта, но прозвучали выстрелы преследователей. Мальчик схватился за грудь, опустился на колено, а потом ткнулся лицом в землю и затих.

Что произошло дальше? Северные рассказчики былей и небылиц нередко наделяют животных человеческими качествами и разумом. Вот и слушателей этой истории они уверяли, что росомаха и рысь, увидев гибель друга, соскочили с деревьев на своих врагов.

Бой был не равный. Когда примчались люди, они увидели несколько собак с перерезанными глотками. А оставшиеся в живых псы терзали мертвых зверей. Рысь и росомаха сражались и погибли рядом.

О застреленном Николке властям сообщили, что он перезаряжал кольт и по неосторожности выстрелил в себя. Сообщению поверили, и расследование не проводилось.

Необычный случай вскоре превратился в предание, а над преданием, как известно, никто не властен. Весть о том, как на самом деле погиб мальчик, утаить не удалось. Но что стало с виновниками убийства, — неизвестно.

Иногда природа ломает свои правила. Случалось и такое: встретятся в лесу рысь и росомаха и разойдутся без кровопролития. И тогда старые охотники северо-западной Америки заявляют: «Это Никола зверей с миром развел…»

Вот только не всегда они объясняют, кого имели в виду: святого Николая или погибшего в давние времена мальчишку.

Нелегко достигнуть и пройти моря студеные, еще труднее постичь их тайны…

Не всякому они откроются и поведают, какие земли сокрыли, какие племена и народы навсегда затерялись в их ледяных водах…

(Предание о Морях Студеных)

…слыхал я еще бывши в Анадырске, от предков моих, что в давние годы вышло из устья реки Лена… семь кочей, и поворотя Северным морем, шли благополучно до реки Колымы и оттель тем же Северным морем вокруг Чукоцкой нос, поровнясь против самого носу и тут зделался шторм и тем штормом те кочи разнесло, из которых четыре известны, а о трех неизвестно, и те народы где ныне находятся не знатно також…

(Из журнала казачьего сотника Ивана Кобелева)

К полудню шторм прекратился. Небо заяснело голубизной. Словно кончились внезапно буйные силы океана. И только ветер завывал от обиды, что не смог как следует разгуляться, и теперь лишь уныло закручивал пенные гребешки волн.

Я поднялся на верхнюю палубу. Двое матросов что-то высматривали прямо по курсу. Неожиданно один из них вытянул руку вперед и негромко произнес:

— Остров Беринга…

Мне показалось, что сказал он это слишком равнодушно.

— Где?.. — не сдержался я.

— А во-он, — снова устремил вперед руку матрос. — Да не туда смотрите, чуть левее. Видите?

Теперь я разглядел над темной полосой горизонта неясные очертания заснеженных сопок. Сказочные хрустальные дворцы в холодном океане!..

Вот он — главный остров Командор! Вот она, заветная точка на карте. Со школьной скамьи она манила меня своей загадочной отдаленностью. Даже в ее названии угадывались таинственные истории, морские походы, победы и трагедии, великие и негромкие открытия.

После продажи в 1867 году русских колоний Соединенным Штатам моряки и охотники на морского зверя неофициально называли Командорские острова «Непроданной частицей Русской Америки».

Конечно, и до прибытия сюда я уже знал, что Командоры — западное ответвление Алеутской островной гряды. Омываются они с севера Беринговым морем, с юга — Тихим океаном. Состоят из двух больших островов — Беринга и Медного, и двух малых — Топорков и Сивучий. А неподалеку от них еще имеется множество торчащих из воды скал.

По геологическим меркам, Командоры возникли недавно, благодаря вулканическим силам. Но образованный этими силами хребет стал разрушаться ветрами и водой.

Наверное, тысячи лет назад стихия в этих местах не пощадила легендарную Землю Синей звезды, и она исчезла как географический объект. И лишь неясные предания, отголоски прошедших веков, вызывают споры современных исследователей, любителей древних тайн.

О ней упоминается в преданиях разных народов. «Все, что произошло, происходит и произойдет с человечеством, знает Синяя звезда…»

Не всякому дано увидеть ее в миллиардно-звездном небе. Но «…тот, кто сможет в Египте взобраться на Большого Сфинкса, не потревожив его покой, сразу отыщет ее». Так говорят знатоки древних тайн.

«…Синяя звезда сама притянет взгляд того человека. Ибо она покровительствует Сфинксу».

Возможно, потомки оставшихся в живых после катастрофы представителей легендарной цивилизации создали предания о Земле Синей звезды. Пройдя через тысячелетия, их рассказы о прародине могли сильно исказиться. И ныне живущим пока еще не дано разобраться, где правда, а где вымысел в легенде о Синей звезде и о погибшей цивилизации.

Идущие к морям и землям студеным, к берегам Северного Ледовитого и Тихого океанов… Откликались ли они на зов легендарного, затерянного в космической бездне, светила, или только стремление познать и открыть неведомое, научный, экономический и политический интересы заставляли их отправляться в рискованные путешествия?..

Не знаю, как называли ее астрономы в древности. К каким созвездиям или туманностям она принадлежит? И занесена ли вообще в звездный каталог?

Спрашивал у специалистов. Ответа не получил.

В преданиях говорится, что Синяя звезда едва заметна в ночном небе. Не каждый может ее отыскать, как и постичь и разгадать тайны прошлого, настоящего, будущего.

Хранители древних знаний из разных стран и сегодня поклоняются ей и вопрошают, надеясь познать неизведанное.

Она то ярче горит, то бледнеет. Кажется то ближе к земле, то дальше. Порой возникает предчувствие, что ее тайна вот-вот раскроется. Вроде бы искомый ответ уже совсем рядом… Но и верные ответы заветной звезды частенько теряются в потоках неясной информации, многочисленных версиях, догадках, сомнениях.

От индейцев штата Орегон, от жителей Аляски и Скандинавии, Таймыра и Сахалина, от бурят и чукчей, алеутов и эвенков я слышал ответ: «Спроси у Синей звезды…»

Однако большинство из произносивших магические слова ничего не знали об этой хранительнице древних тайн. Для многих ответ «Спроси у Синей звезды…» являлся лишь привычной фразой, пришедшей из давних времен.

В 60-х годах XVIII века русский мореход Андреян Толстых во время своих походов по Тихому океану пытался отыскать мифическую «Землю Гамма», которую некоторые называли Землей Синей звезды.

Нередко поиск не существующих или исчезнувших географических объектов приводил к важным открытиям.

Толстых не нашел легендарного острова, зато открыл часть Алеутской гряды, получившей название Андреяновских островов. Эта гряда вошла в состав Русской Америки.

В августе 1761 года его судно «Андреян и Наталия» подошло к одному из Алеутских островов, прозванному туземцами Атту. Местные жители выделили русскому путешественнику двух алеутов-проводников. Поход Толстых и его товарищей длился три года.

Экспедиции удалось исследовать шесть островов: Амля, Атка, Аях (Адак), Большой Ситкин, Канага, Тагалак. Путешественники собрали сведения о животном мире этих северных тихоокеанских земель. С алеутами — жителями островов — наладились добрые отношения, и они, после предложения Андреяна Толстых, приняли подданство Российской империи.

В своей книге «Русские мореплавания на Тихом океане в XVIII веке» Василий Афанасьевич Дивин писал: «Толстых и его спутники сделали географическое описание островов, собрали материалы о занятиях, нравах и обычаях алеутов. Живут они на низменности в неотапливаемых земляных юртах; одежду — парки выделывают из кож морских птиц, а также из кишок морских зверей — сивучей и нерп, питаются сырой рыбой, морской капустой, морскими зверями…»

Андреян Толстых интересовался у местных жителей о том, что они слышали о Земле Синей звезды. Согласно преданию, алеуты отвечали: «Часть ее забрали подводные духи, а часть осталась в наших снах…».

Никаких конкретных сведений о легендарной земле русский путешественник вроде бы не получил. Как отмечал Дивин: «…14 июня 1764 года корабль «Андреян и Наталия» оставил берега острова Адак. На обратном пути судно несколько раз получало пробоины, а 17 сентября, когда оно вошло уже в устье Камчатки, разбилось. Значительная часть грузов была спасена, но коллекции, собранные Андрияном Толстых, и многие составленные им описания погибли».

Возможно, среди пропавших документов были и записи о Земле Синей звезды.

Но это — лишь предположение любителей древних тайн.

Может, на Командорских островах остались хоть какие-то следы существования Земли Синей звезды?

Увы, пока безответность… Даже вопрос о посещении людьми Командорских островов, до прихода сюда экспедиции Витуса Беринга, остается спорным.

Известно, что еще в конце XVII века русские переселенцы на Камчатке знали: неподалеку от их полуострова есть в океане какие-то неразведанные земли.

В 1710 году эта весть дошла до Якутска. В приказной избе держали ответ служилые люди.

Один из них, Михайло Наседкин, сообщил, что восемь лет назад вместе с приказчиком Многогрешным они отправились из Анадырского острога в Камчадальский.

На лыжах и нартах добрались до устья реки Камчатка, чтобы «усмирить немирных камчацких мужиков». «… И против Камчацкого де устья значится остров, а какие на том острову люди есть, того он, Михайло, не ведает, и преж сего на том острову русские люди бывали ль, того де он, Михайло Наседкин, ни от кого не слыхал…».

Примерно в те же дни, когда в Якутске был допрошен Михайло Наседкин, приказчику Осипу Миронову поручили обследовать остров, который находится «напротив устья реки Камчатка», и выяснить, что за люди живут там, какой они веры, какие водятся там звери и птицы, а также составить подробную карту этой неизвестной земли.

Добрался ли до острова и выполнил ли Осип Миронов приказ? Скорее всего, нет.

В 1698 году картограф Семен Ремезов составил «Чертеж всех сибирских городов и земель». На нем изображена река Камчатка. В работе Ремизова об этой реке сказано: «А живут по ней неясашные камчадалы, платье на них собачье и соболье и лисье, а луки у них маленькие усовые на жилах». Сведения о жителях Камчатки Семен Ремезов получил от казака Дмитрия Попова, побывавшего на полуострове в 1684 году. После возвращения с Камчатки в Якутск рассказывал он об исчезнувшей в океане много веков назад «дивной земле».

Механик и изобретатель Андрей Нартов вспоминал разговор Петра I с генерал-адмиралом Федором Апраксиным. Произошел этот разговор незадолго до смерти императора.

«Я, будучи тогда беспрестанно при государе, видел сам своими глазами то, как е.в. спешил сочинять наставление такого важного предприятия и будто бы предвидел скорую кончину свою и как он был спокоен и доволен, когда окончил.

Призванному к себе генерал-адмиралу… говорил следующее: „Худое здоровье заставило меня сидеть дома, вспомнил на сих днях то, о чем мыслил давно, и что другая дела предпринять мешали, т. е. о дороге через Ледовитое море в Китай и Индию…

В последнем путешествии моем в разговорах слышал я от ученых людей, что такое обретение возможно. Оградя отечество безопасностию от неприятеля, надлежит стараться находить славу государства через искусства и науки. Не будем ли мы в исследовании такого пути счастливее голландцев и англичан, которые многократно покушались обыскивать берегов американских…“»

Итак, конец 70-х годов XX века.

Теплоход «Петропавловск» замер на рейде в полумиле от берега.

Тихая бухта. Белые дюны. Приземистые сопки с плоскими вершинами.

На палубе собралось человек двадцать пассажиров с чемоданами, сумками, портфелями, рюкзаками. Ждали высадки на остров Беринга.

Несмотря на середину весны, вся видимая часть суши еще была покрыта снегом. И только в селе Никольском он лежал редкими пятнами.

Никольское — единственный населенный пункт на Командорских островах. С верхней палубы теплохода просматривались все его строения.

С берега подошла безымянная посудина — самоходная баржа, похожая на огромное, ржавое корыто. На ней перевозят людей и грузы с «Петропавловска» на берег. Спустить трап на это суденышко невозможно из-за его малых размеров, поэтому людей высаживают в корзине, сплетенной из толстых канатов.

Вместе с пятью пассажирами влезаю в нее. Заворчала грузовая стрела «Петропавловска», и мы медленно оторвались от палубы. Покачиваясь, на некоторое время повисли над водой, потом устремились вниз, к неказистому суденышку. Едва успели выйти из корзины, как снова заработала стрела.

Наконец, выгрузка закончилась. Мы отошли от борта теплохода.

На бревенчатом причале острова собралась толпа — встречающие и те, кто просто пришел поглазеть на приезжих. Ведь пассажирское судно у острова Беринга — всегда событие. Один раз в неделю заходит оно сюда, а длится навигация с мая по ноябрь. Примерно в конце октября пассажирское сообщение Командорских островов с материком прекращается почти на полгода…

Вместе с моим новым знакомым Михаилом Титеевым мы шли от причала по вязкой дороге. Михаил несколько лет прожил в Никольском и был знатоком истории Командор.

Тишина в селе. Только чайки жаловались океану на хлесткий ветер, да где-то за сараями урчал трактор.

Мы поднялись по уцепившейся за крутой холм шаткой деревянной лестнице и остановились у двухэтажного здания. Таких домов много в селе Никольском.

— Ну, вот и наш гранд-отель, — сказал Михаил.

Над одним из трех подъездов большими буквами гордо красовались два слова: гостиница «Чайка».

Маленькая комнатка в гостинице. В окна ломится ветер с океана. Ночь. На рейде, недалеко от берега, замерло судно.

Туман за окном то собирался в тяжелые клубы, то превращался в капли моросящего дождя. В разрывах тумана сверкающими тропинками разбежались по воде отражения судовых огней. Кажется, что в этих огоньках кроются загадки океанов, дальних стран, неведомых земель, прошлого и настоящего. Они — братья отраженным в море звездам.

Не спится. Из репродуктора доносится тихий голос: «В Москве сейчас 15 часов, в Красноярске — 19, Иркутске — 20, Хабаровске — 22, Южно-Сахалинске — 23, в Петропавловске-Камчатском — полночь». Девять часов разницы с Москвой.

Неодолимая бессонница… В который раз откладываю и снова раскрываю книгу Свена Вакселя, славного сподвижника командора. Неистовый, энергичный лейтенант возглавил экспедицию в самую трудную для нее годину, во время болезни и после смерти Витуса Беринга.

Ветер за окном гостиницы усиливался. Резкими и частыми становились его порывы. Того и гляди, высадит стекла. Наверное, и осенью 1741 года на острове так же бушевал штормовой ветер. Только не было этого уютного номера гостиницы, электрического фонаря за окном, тихой песни из репродуктора…

Лишь поздно ночью я смог оторваться от записок Свена Вакселя. Выключил свет. Утром рано вставать. А в эту ночь ко мне в гости придут, гремя сапогами, суровые мореходы, будут вспоминать страшную осень 1741 года, и лейтенант Ваксель простуженным голосом продолжит свой печальный рассказ…

«…Мы испытывали самые ужасные бедствия. Наш корабль плыл как кусок мертвого дерева, почти без всякого управления, и шел по воле волн и ветра, куда им только вздумалось его погнать…».

Оценивая заслуги русских первопроходцев «к морям студеным», известный немецкий историк Гельвальд писал: «В начале XVIII столетия уже почти все народы Европы имели свою долю участия в деле открытия Америки… Но истинным чудом представляется, что… предприимчивые русские казаки нашли путь в Америку, невзирая на бесконечные пустыни Сибири, и совершенно самостоятельно и своеобразно открыли эту новую часть света…»

Другой зарубежный ученый, английский географ Дж. Бейкер, также дал высокую оценку нашим первопроходцам: «Продвижение русских через Сибирь в течение XVII века шло с ошеломляющей быстротой.

Успех русских отчасти объясняется наличием таких удобств путей сообщения, какими являются речные системы Северной Азии, хотя преувеличивать значение этого фактора не следует, и если даже принять за расчет все природные преимущества для продвижения, то все же на долю этого безвестного воинства достается такой подвиг, который навсегда останется памятником его мужеству и предприимчивости и равного которому не свершил никакой другой европейский народ».

…Тихое, светлое утро. Солнца нет. В белесом небе кое-где проступают голубые клочки.

Неподалеку от гостиницы — невысокий холм. С него видно все Никольское — одно из старейших селений Русской Америки. Потемневшие избушки, двухэтажные дощатые домики: голубые, желтые, а за ними — квадратики огородов.

На околице села — торопливая речка Гаваньская впадает прямо в океан. Через нее перекинут бревенчатый мостик, за ним, до заснеженных сопок, — береговые дюны.

С холма спускаюсь на главную улицу Никольского. Немноголюдно — рабочий день. Строители ремонтируют двухэтажный дом. Пробегают мимо ребятишки — наверное, в школу торопятся. Женщины катят детские коляски.

Возле афиши нового фильма два старика о чем-то спорят. Увидели меня — замолчали. Два любопытных взгляда прощупали с ног до головы. Определяют: приезжий. Старики-алеуты здороваются первыми, я — в ответ. И снова между ними разгорается спор.

Лишь одна фраза долетела до меня из их эмоциональной беседы: «Спроси Синюю звезду…»

Я вздрогнул и остановился. Но потом подумал, что неудобно сейчас вмешиваться в разговор алеутов, и зашагал дальше.

Площадь в центре Никольского. Над кручей — памятник Ленину. Вдали виднеются чуть окутанные туманом сопки и два клочка суши в океане. Это Арий камень и остров Топорков.

Спускаюсь к берегу. Здесь почти не осталось жилых домов: магазины, складские помещения, мастерские, столовая, библиотека, музей. Старые дома да избы. Не то что в верхней части Никольского.

Откуда пошло название села?

Старожилы говорят, что названо оно в честь престольного праздника. Ведь первопоселенцы острова Беринга, как и большинство русских колонистов в Новом Свете, исповедовали православную веру. Об этом в 70-х годах прошлого века напоминало бывшее здание церквушки. После революции ее переоборудовали в районный Дом культуры. Долго служил он никольчанам, пока не построили новое здание.

Я хотел идти дальше за околицу вдоль речки. Но ворвался в село ветер, стремительно нагнал с океана непроглядный туман. Заморосило. Даже тропинка под ногами стала теперь еле видна.

Кончилась моя прогулка. Надо возвращаться в гостиницу.

Каждый день Свен Ваксель подолгу стоял на морском берегу. Шел снег, завывала пурга, но лейтенант не обращал на ненастье внимания. Казалось, ничто не может отвлечь его от тяжелых мыслей.

Что ждет впереди? Как продержаться до весны? Хватит ли сил и умения у оставшихся в живых построить из обломков пакетбота «Св. Петр» новое судно и добраться до Камчатки?

Главное — дожить до весны, а там…

Трудно было всем участникам экспедиции. Вакселю — вдвойне, как начальнику и… отцу. Ведь Свен взял в плавание своего малолетнего сына.

Главное — дожить до весны!..

О погодных условиях на острове он писал, что здесь ветер зимой достигает неимоверной силы: «Меня самого как-то раз перебросило ветром через крышу нашей землянки, которая была покрыта брезентом… Я ухватился изо всех сил за что-то и закричал во весь голос, призывая на помощь товарищей…»

Выброшенное на отмель судно под действием сильных приливов почти на девять футов погрузилось в рыхлый песок. Трюмы были залиты морской водой.

Люди смогли вырваться из смертельного штормового плена. Но дала ли спасение земля?

Спустя несколько лет в своей книге «Вторая Камчатская экспедиция Витуса Беринга» Ваксель напишет:

«Оказалось, что запасов продовольствия было так мало, что на каждого человека к выдаче пришлось ежемесячно вначале по тридцати, затем по пятнадцати фунтов ржаной муки, которая, однако, вскоре совсем окончилась…

…Решено было также, что с наступлением весны все должны перейти на питание травами и корнями диких растений, которые каждый должен был сам себе собирать, с тем чтобы сохранить восемьсот фунтов ржаной муки в качестве запаса для нашего морского путешествия — переезда с острова на материк. Было постановлено всем, без различия звания или чина, как высшим, так и низшим, выдавать одинаковый паек, не считаясь с лицами или положением…»

Дожить до весны!..

Зима на остров пришла рано. Утонули в снегах и тундра, и сопки. Труднее стало собирать травы и коренья. Все реже встретишь куропаток. Люди продолжали умирать. Вконец обнаглевшие песцы нападали на ослабевших. Разрывали могилы и выгрызали у мертвых щеки, нос, уши.

Иногда море выбрасывало на берег малопригодные в пищу туши каланов, сивучей, котиков. Люди разделывали их и ели жесткое сырое мясо.

Праздничные дни наступали, когда удавалось убить морскую корову. По свидетельству участников экспедиции, мясо этого безобидного животного не уступало по вкусу телятине. Однако удача не баловала людей. Несколько раз море прибивало к берегу мертвых китов. Чуть прогнившие туши тут же разделывались. Мясо и жир делились между всеми поровну.

Чтобы хоть немного согреть холодные ямы и сварить еду, приходилось целый день собирать на берегу выброшенные морем деревья и долго высушивать их.

Дожить до весны!.. Немногие дожили до нее.

Но весна пришла.

И остатки команды во главе с лейтенантом Вакселем в августе 1742 года вернулись на Камчатку…

На средиземноморском берегу Алжира, неподалеку от мыса Тенес, в одной из горных пещер есть древнее изображение сфинкса. Над головой сфинкса неведомый художник нарисовал, а вернее, процарапал на каменной стене восьмилучевую звезду.

— Это Синий сфинкс и Синяя звезда, его покровительница, — символы вечных тайн, — пояснил мой знакомый алжирец.

— Но почему ты называешь их синими? — удивился я.

В свете фонаря и сфинкс, и звезда были скорее темно-желтыми.

Знакомый пожал плечами:

— Не знаю. Так говорят старики…

Под сфинксом едва просматривалось изображение спирали и лабиринта — символов вечности, мироздания и человеческого бытия.

Считается, что спираль и лабиринт, построенные древними мастерами, помещены под Большим Сфинксом в Гизе, на севере Египта.

Когда, в каком веке или тысячелетии было сделано изображение в горной пещере близ мыса Тенес, я так и не смог выяснить.

А спустя несколько лет я путешествовал по Черногории.

На юго-западе этой республики находится известняковое плато. Множество пещер пронизывают Черногорское плато.

В одной из них, неподалеку от города Никшич, я увидел изображение сфинкса и восьмилучевой звезды. Очень похожее на то, что находится в пещере близ мыса Тенес, только меньшее по размеру. И не просматривались под сфинксом изображения спирали и лабиринта. Скорее всего, если они и были, то их за многие века размыло водой.

Мои белградские знакомые с уверенностью подтвердили, что на стене пещеры нарисована именно Синяя звезда — хранительница всех тайн мира. Но кто и когда это сделал — они не знали.

Командорские острова, Черногория, Алжир так далеки друг от друга. Возможно ли, что люди этих уголков земли в древности почитали одну и ту же звезду, слагали о ней легенды? Об этом пока можно лишь предполагать и строить гипотезы.

Российско-американская компания выработала свою особую градацию колониальных селений. В Новом Свете они подразделялись на 15 оседлостей.

К «Первой оседлости» относились Командоры (остров Беринга и остров Медный), на которых располагались артели добытчиков морских котиков, каланов, сивучей и песцов.

«Вторая оседлость» была на острове Атхе. Там русские колонисты тоже добывали морского зверя.

«Третья оседлость» располагалась на острове Уналашка. Здесь главное селение русских называлось «Доброе согласие».

«Четвертая» и «Пятая оседлости» находились на островах Прибылова, где шла добыча морских котиков и моржовых бивней.

«Шестая оседлость» включала русские селения на острове Кадьяк.

На Американском материке находились крепости Александровская, Воскресенская, Георгиевская, Павловская, поселения «Константин и Елена», Семеновское у мыса Св. Илии, Николаевское в Беринговом заливе. Все они входили в «Оседлости» — с 7-й по 13-ю.

«Четырнадцатая оседлость» была на острове Ситха.

«Пятнадцатая оседлость» располагалась в Калифорнии (Форт Росс).

Когда готовилась продажа Русской Америки Соединенным Штатам, управляющий Морским министерством Н. К. Краббе вручил императору Александру II секретную записку «Пограничная черта между владениями России в Азии и Северной Америкой».

В ней упоминались и Командорские острова: «… Основной точкой пограничной черты служит пересечение меридиана 169 градусов западной долготы от Гринвича с параллелью 65 градусов 30 минут северной широты. От этого пункта граница идет: к северу — и по меридиану 169 градусов W-й долготы, который разделяет пополам Беринговов пролив и проходит между островами Ратманова… и Крузенштерна…

Далее пограничная черта направляется на SW 41 градуса на середину пролива между Командорскими и Алеутскими островами, а именно на средину линии, соединяющей восточную оконечность острова Медный и западную острова Атту…»

В декабре 1866 года император одобрил проект.

Кто-то из приближенных Александра II с усмешкой заметил:

— Хоть два клочка суши от Нового Света остались за Россией!..

Было время отлива. Из моря уродливыми клыками торчали камни. Шевелились и блестели на солнце прибрежные луга. Ноги по колено утопали в коричневых и синих водорослях.

— Видал, какое богатство? И название красивое придумали — «дары моря». Вот только не научились мы еще разумно этими дарами пользоваться, — Михаил нагнулся и выдернул из воды пучок морских водорослей. — Нам не решить продовольственную проблему, если не сумеем грамотно использовать наши местные ресурсы. На Командорах — богатейшая водорослевая флора прибрежных участков. Ученые насчитали около 180 видов.

«А ведь прав Михаил, — подумал я, — сколько мне пришлось поездить, на скольких морях побывать, нигде не встречал такого обилия водорослей».

Современное освоение океанов и морей предусматривает интенсивное использование их зеленых ресурсов. Добыча и заготовка водорослей — важный вклад в развитие животноводства. В некоторых странах я видел, как скот выгоняли на берег во время отлива. С каким удовольствием животные поедали морскую зелень!..

— Знаешь, сколько преимуществ у кормовой муки из водорослей перед луговым сеном? — прервал мои размышления Михаил и, не дожидаясь ответа, начал загибать пальцы. — Во-первых, по сравнению с луговым сеном она содержит больше белков. Во-вторых, больше безазотистых и минеральных веществ. В-третьих, в водорослевой муке меньше клетчатки. И вообще, корм, дарованный морем, стимулирует жизнедеятельность животных и птиц. А благодаря витаминам, микроэлементам, ценным кислотам и солям, которых в водорослях предостаточно, их можно применять для предупреждения авитаминоза…

— Ну хорошо, в их пользе убеждать никого не надо. Об этом много пишут и говорят. Но как практически осуществить сбор и заготовку морских растений? Не окажется ли это слишком дорогим удовольствием?

— Нет, — покачал головой Михаил, — добывать и обрабатывать водоросли легче и выгоднее, чем выращивать, скажем, овес. Один гектар морского дна при научном подходе к добыче и заготовке в течение года прокормит стадо коров в 50 голов…

Долго еще стояли мы на берегу, смотрели, как суетятся среди камней кулички, как все дальше отступает к горизонту прибой и как медленно шевелятся коричневые луга — богатства, дарованные морем, но еще мало используемые человеком.

А потом ветер стих. И стало как-то непривычно тихо. До того тихо, что казалось: вокруг серебристо звенит мелкорослая тундровая травка. В небе легкими шелковистыми лоскутами замерли облака.

И вдруг откуда-то с вышины брызнула веселая песня крапивника. Эту маленькую коричневую птичку с бойко вздернутым хвостиком иногда называют «командорским соловьем».

Один орнитолог утверждал, что крапивник исполняет в день около двух тысяч песен. Не знаю, уж как ему удалось это подсчитать…

Я поднял вверх голову.

Крапивник то камнем падал вниз и протяжно посвистывал, то опять рвался вверх, превращаясь в черную точку, и тогда тише становилась его песня. Для кого он так старается? Кого хочет порадовать своим чудесным пением? Долго я наблюдал за его полетом и, наконец, понял: «командорский соловей» завлекал подругу.

Может быть, подзадоренные песней крапивника, на мелководье схватились два диких селезня. Раз-другой прикрикнул на них баклан. Ах-ах-ах! — зашумели, загалдели чайки. Всполошились от этой кутерьмы кулики и громко стали посвистывать.

Казалось, передо мной распахнулись невидимые ворота в мир природы, где свои законы и порядки, не всегда понятные и доступные человеку.

Неожиданно, шагах в десяти от меня, выскочил из норы взъерошенный песец. Зверек сердито несколько раз кашлянул, будто отчитал пернатых соседей: «Чего шумите? Что не поделили?..» Потом он замер, вытянув тощую облезлую шею.

Я сделал пару беззвучных шагов, но песец почуял меня. Вначале вздрогнули уши, потом он как-то сжался и резко повернул голову. «А это еще кто появился?!» — говорил весь его вид.

Я шагнул навстречу, но зверек не захотел познакомиться со мной поближе. Он резко и громко заворчал и потрусил прочь.

Наверное, его недовольство стало сигналом тревоги для птиц.

Смолк вдруг крапивник. Пронзительней запричитали на разные голоса чайки и полетели к морю. Следом за ними — баклан и кулики. Отпрянули друг от друга драчуны-селезни и с шумом рванулись прочь. И лишь вдали еще слышалось рассерженное тявканье песца, но и оно скоро стихло.

Все… Захлопнулись невидимые ворота в мир тундры острова Беринга.

В Никольском каждый знает, что в тридцати километрах от села, у северной оконечности острова, за болотистой, с черными торфяными озерами, кочковатой тундрой, заросшей ирисами и пушицей, на каменистых отмелях, расположено одно из двух беринговых лежбищ котиков. Морские котики считаются главным богатством Командор. Для жителей Русской Америки они также были важнейшим объектом промысла.

С грохотом на все Никольское к гостинице подъехал вездеход. Я влез в кузов, покрытый брезентом.

Поприветствовав меня, Федор Гаврилович Киселев сделал водителю знак: «Поехали!..» В ту пору Киселев занимал должность первого секретаря местного райкома КПСС (Коммунистической партии Советского Союза), и в народе его величали «главным командорцем».

Вездеход резко рванул вперед. Из-под гусениц полетели комья грязи, и мы затряслись на ухабах.

В кузове нас трое: охотовед Николай Мымрин, Федор Гаврилович и я.

— Далеко до лежбища? — спросил я, стараясь перекричать шум мотора.

— Около часа езды, — так же громко ответил мне Мымрин. — А вы первый раз на лежбище?

— Первый. Морских котиков видел только по телевизору.

Мне показалось, что Николай даже обрадовался этому.

Вездеход внезапно остановился.

— Кто хочет со мной на крыше ехать? — спросил Киселев.

Не дожидаясь ответа, он раздвинул брезент и перемахнул через борт кузова.

Я вопросительно посмотрел на Мымрина. Николай развел руками: не могу, насморк, на ветру простужусь еще больше.

Я спрыгнул в снег и провалился выше колен.

Киселев уже сидел на крыше кабины.

— Не боишься замерзнуть? А то можно сесть в кабину к водителю.

— Не замерзну, — ответил я, усаживаясь рядом с Федором Гавриловичем.

— Вообще-то правила техники безопасности запрещают ездить на крыше, — подмигнул Киселев. — Ну ничего. Нарушим. Только покрепче держись. У нас хоть и конец мая, а вся тундра под снегом. Летняя дорога не видна, так что придется по кочкам прыгать, а тут главное — не слететь с вездехода.

Из кабины выглянул водитель:

— Можно трогать, Федор Гаврилович?

— Давай, Вить! — махнул рукой Киселев.

Вездеход снова ринулся вперед. Казалось, маленький кораблик несся по молочному океану. Куда ни посмотришь — всюду белая снеговая гладь и не за что уцепиться взглядом. Лишь позади тянулся след вездехода, и далеко-далеко, в той стороне, где осталось Никольское, едва просматривались синеватые силуэты сопок.

Вездеход круто взял влево — и как-то неожиданно кончилось белое раздолье. Впереди показалась освободившаяся от снега желтая тундра. Кое-где пробивалась молодая травка, а дальше — сизая полоса океана. Мы словно одним прыжком перенеслись из зимы в весну. Чем ближе к воде, тем меньше снега. Береговая кромка была затянута морскими водорослями. Во время отлива они еще не успели высохнуть и блестели под солнечными лучами.

Киселев трижды стукнул по крыше кабины, и вездеход остановился.

— Прибыли!

Я удивленно огляделся по сторонам:

— Где же лежбище котиков? Кругом только птицы!..

Перехватив мой недоуменный взгляд, Киселев засмеялся:

— До лежбища надо еще пешком идти с полкилометра. Шум вездехода может напугать зверей и спровоцировать панику…

Мы поднялись на песчаный холм, затем спустились в лощину и снова стали взбираться вверх.

Тропинка поднималась все круче и круче. Последний кустарник. Каменная макушка скалы. И вдруг мир озарился внезапной синей вспышкой… Океан!..

Казалось, открывшийся простор взмахнул крыльями так, что съежились вдали сопки. Их испуг подхватили вздохи ветра. А простор величественно распрямил крылья и понесся раздвигать горизонт — все дальше и дальше…

Океан тем временем шел в наступление на землю. Он старался ухватить края неба, словно пытался сблизить горизонт с берегом острова.

Многотысячный крик морских котиков пронзительно врывался в этот простор. Захлебываясь от страсти, ревели могучие секачи. Они выходили на берег из океана и отбивали для себя клочки суши. Блеяли обиженные секачами годовалые самцы и собирались в небольшие стада. Фыркали самочки, присоединяясь к гаремам секачей.

По всему побережью — лоснящиеся черные и темно-коричневые тела котиков. А из океана выходили все новые и новые. Казалось, они рождались прямо здесь — из океанской пены, простора и буйного ветра.

— Вот оно — главное богатство Командор… — тихо произнес у меня за спиной Киселев.

До XVIII века на Руси о котиках почти ничего не было известно. Айны и камчадалы сообщали первым русским землепроходцам, что добывают у берегов зверей, похожих на тюленей. Мех этих животных красив, а шкуры очень крепкие. Однако где эти животные обитают, почему появляются у берегов лишь весной, — не говорили.

Участник Второй Камчатской экспедиции Георг Стеллер в ноябре 1741 года первым изучил и подробно описал их жизнь.

В отличие от своих сородичей-тюленей других видов, котики не ползают по суше, а ходят и даже бегают. Они прекрасно приспособлены к жизни в океане.

Новорожденные малыши — темного цвета. Поэтому их называют «черненькими». Мех у детенышей котиков легко намокает, и первые три месяца они почти не покидают берега.

В 70-х годах прошлого века в мире существовало четыре основных района обитания этих зверей: Командорские острова, остров Тюлений, некоторые острова Курильской гряды и острова Прибылова в США.

Как правило, расположение лежбищ не меняется много сезонов. Ведь большинство котиков каждый год возвращается из океана к месту своего рождения.

При появлении человека на лежбище они часто покидают берег и пережидают опасность в океане. Заняв участок для гарема, секачи становятся агрессивными и могут даже напасть на людей. Но такое случается редко.

Лишь осенью распадаются гаремы, и лежбища пустеют. Смолкают рев, блеяние, рыки, стоны, фырканье морских зверей.

В ноябре, когда на Командорах выпадает снег, затихают до следующего года птичьи базары, начинаются осенние штормы, и котики уходят в океан.

И только печальный крик чаек да сердитое покашливание песцов, шныряющих в поисках падали, можно услышать на опустевшем берегу.

Котики плывут на юг по ночам, а днем, как правило, спят, мирно покачиваясь на волне…

Эту короткую историю о жизни морских зверей мне поведал Николай Мымрин, когда мы пробирались вдоль лежбища.

Говорили вполголоса, чтобы не потревожить гаремных секачей, которые и без того уже косились в нашу сторону и недовольно ревели и фыркали.

Шагах в тридцати от нас «черненький» оторвался от материнского живота, поднял голову и застыл.

Казалось, ничто не заставит его шелохнуться: ни рев секачей, ни удалое насвистывание ветра, ни сутолока лежбища, ни радость солнечного луча, ни звонкие удары волн о камни.

— Малыш делает «первые глотки жизни»… — пояснил Николай.

Близился полдень. Океан разгулялся не на шутку. Он тащил километровые сети прибоя, набитые галькой. Бестолково и поспешно вываливал их на берег, швырял на скалы и тут же снова и снова утаскивал галечную массу в пучину.

Киселев долго смотрел в океан, а потом спросил у Мымрина:

— Не помешает шторм самкам выйти на берег?

— Такой?.. Нет, — быстро ответил Николай. — Только бы сильней не разгулялся…

Океан и ветер бились о скалы разорванными парусами. Сизые полотнища тумана хлестали друг друга и неслись к горизонту, где перемешивались с водой, небом и со всем, что попадалось им на пути.

Потом мы отъехали подальше от лежбища и разложили в тундре костер. Огонь был вялым, словно его только что разбудили и бросили на влажные поленья.

Деревянных обломков — плавуна — здесь, на побережье, много, их каждый день тоннами выбрасывает океан в подарок безлесным Командорам.

— Всего несколько десятилетий назад многие считали, что поголовье котиков уже невозможно восстановить, — продолжил разговор Киселев. — Но все же удалось спасти положение благодаря улучшению охраны животных и международным соглашениям об упорядочении промысла котиков. На забой теперь идет лишь определенное число молодых холостяков.

— А почему только холостяков? — поинтересовался я.

— Во-первых, у них самый ценный мех, а во-вторых, забой определенного процента молодняка не причиняет вреда стаду, — пояснил Мымрин. — А вот добыча самок запрещена уже много лет. Во время отгонов холостяков с лежбища к месту забоя запрещается распугивать самок и детенышей.

— А убивают таким же варварским способом, как и сто лет назад — дубинами?.. — спросил я, хотя знал ответ.

— Увы, пока не придумали ничего нового, — развел руками Николай.

— Проблем еще много, — добавил Киселев. — Необходимо улучшить охрану тридцатимильной запретной зоны вокруг Командорских островов. Не допускать здесь промыслового вылова рыбы и кальмаров — главной пищи котиков. Загрязнение океана — тоже большая проблема. Судовое топливо, бытовые отходы, обрывки рыболовных сетей — все это для них серьезный вред. Довольно часто любопытные котики попадают головой в ячейки сетей. С обрывками сети на шее животные теряют скорость и маневренность во время охоты или когда спасаются от своего страшного врага — касатки. Кроме того, по мере роста котика этот «ошейник» может его попросту задушить…

Долго мы еще сидели у неяркого тундрового костра. Изредка ветер с лежбища доносил многотысячный рев морских зверей. Пошел мелкий дождь, и костер совсем сник. Казалось, он вот-вот спрячется под поленья и уже никогда не разгорится.

Наконец, я решился спросить у Киселева и Мымрина, что они слышали о Земле Синей звезды, и правда ли, что на острове Беринга, на каком-то прибрежном камне, выбита карта легендарной страны. Об этом несколько дней назад мне поведал один камчатский журналист.

Вначале мои собеседники переглянулись. Потом Федор Гаврилович неожиданно громко рассмеялся:

— Карта на камне?.. А ты сам спроси у Синей звезды…

До чего знакомые слова!..

Лицо Киселева стало серьезным, и он добавил:

— Слыхать-то мы слыхали, да не за что в тех слухах зацепиться. Познакомлю я тебя с Иванычем — старейшим алеутом нашего острова, знатоком преданий Русской Америки. Вот с ним и потолкуй на эту тему…

Была ночь, и тревожно и загадочно светилась вода в бухте…

Отчаянно металась в тучах запутавшаяся луна.

Из океана вышли олени — два серебристых облачка поднялись над водой.

Что это?.. Как они оказались в океане? Может, решили искупаться? Или это моя фантазия, рожденная свечением воды?

Но я никогда не видел и не слышал, чтобы олени купались в океане.

Нет, это не сон и не фантазия. Явственно виделось, как два серебристых облачка плывут по воздуху от берега в тундру.

А вдруг они вышли из океана для меня? Чтобы я увидел чудо?..

Волны терлись о камни, и в их шуме не слышен был олений бег по ночному берегу…

А утром над тундрой полились странные звуки. Оу! О-о-оух! — затрубил рослый бык. Ох-ох-у-у! — принял вызов другой.

Мы с Николаем припали к высокой кочке, чтобы не спугнуть животных. Не всякому, даже выросшему на Командорах человеку удается хотя бы раз в жизни увидеть битву северных красавцев.

Сошлись наконец быки.

В отдалении от них стояла задумчивая оленуха. Она казалась равнодушной к происходящему и лишь изредка подергивала ушами и посматривала в сторону кавалеров.

Быки тем временем кружили по тундре, сталкивались рогами.

Соперники попеременно теснили друг друга. Они то расходились, то снова яростно кидались в бой. Белая пена клочьями разлеталась из их широко открытых ртов в разные стороны.

Накал битвы наконец заинтересовал оленуху. Сошло равнодушие, и она стала неотрывно следить за поединком.

Но вот один олень выдохся. Он все больше отступал, уклонялся от ударов, потом наконец отпрянул в сторону и бросился к сопкам. Второй преследовал его лишь метров тридцать — сорок.

А когда неудачливый соперник скрылся из виду, он высоко вытянул шею, протрубил победу и медленно направился к оленухе.

Об этих северных животных ученый и литератор Игорь Иванович Акимушкин в своей книге «Следы невиданных зверей» писал: «Современные северные олени представляют исключение среди других своих собратьев: большие развесистые рога у них носят и самцы и самки…

Северный олень — один из самых молодых видов животных… Он начал свое развитие в одно время с человеком. Северные олени около миллиона лет назад произошли от американских оленей, среди которых были виды, приспособившиеся к жизни на зыбкой почве болот…

Когда с севера материка поползли гигантские ледники, уничтожая на своем пути роскошные леса и сминая холмы и горы, северная заболоченная тундра, сопутствуя ледникам, завоевала огромные пространства… Оленям — типичным лесным жителям — пришлось привыкать к новым условиям. Лучше всех это удалось сделать болотным оленям, которые уже были приспособлены к жизни на зыбкой почве лесных болот. Они постепенно превратились в настоящих обитателей тундры — северных оленей…

Когда ледники отступили на север, в полярные страны, за ними ушли и северные олени… С Аляски они проникли на Чукотку (очевидно, во времена существования Берингии) и расселились дальше по всей Сибири. Северные олени заселяли новые для них страны и с запада: через Гренландию попали в Исландию, на Шпицберген и дальше в Западную Европу…»

На остров Беринга оленей завезли в 1882 году. Пятнадцать выходцев с Камчатки дали хорошее потомство.

Условия на новом месте оказались для них благоприятными, и в начале XX века стадо возросло до тысячи голов.

В зимнее время, когда трудно с кормом, буйные командорские ветры часто срывали снег, открывая пастбища. Так что у оленей было достаточно их основной еды — ягеля. Животные не требовали ухода. Их не надо было пасти и следить за ними. Куда убежишь с острова? На Командорах нет опасных врагов оленей — волков и медведей. Стадо быстро одичало.

Тогда-то появилась необходимость регулировать всё возрастающее поголовье и начать отстрел. Но администрация острова медлила.

С годами олени уничтожили главный свой корм — ягель и перешли на тундровые травы. Однако эта еда не обеспечивала должным образом энергию и силы для зимовки. Животные слабели, из поколения в поколение мельчали. Началась их массовая гибель.

Еще одной причиной катастрофического сокращения стада явилась островная изоляция. На протяжении многих лет у оленей здесь складывались близкородственные отношения. А это приводило к вырождению.

Через тридцать пять лет после завоза на острове Беринга не осталось ни одного оленя. Лишь кости, обглоданные песцами, да высохшие рога, разбросанные по тундре, напоминали об их прошлом существовании на этой земле.

Потом был новый завоз животных, но ошибка повторилась. И снова стали вымирать олени.

Так продолжалось до тех пор, пока люди не поняли, как важно для островного стада периодическое «обновление крови» и регуляция их численности.

И опять налетели студеные ветры с океана. Снова заледенели снега.

Хоть и конец мая, а как-то не верилось, что солнце сможет убрать с острова Беринга остатки зимы: сугробы, покрытые толстой прозрачной коркой.

Всю ночь шел снег и мела поземка. Совсем как в декабрьские дни где-нибудь в Подмосковье.

А хмурым утром сквозь тучи неожиданно прорвалось запоздавшее солнце, и угомонились буйные океанские ветры. К полудню закапало с крыш. Зажурчали по всему Никольскому ручьи. Вода перемешивалась со снегом в звонкую весеннюю кашу. Потемневший несколько часов назад снег исчезал буквально в считанные минуты.

Яростные, разрушительные морские ветры — бич Командорских островов. Особенно зимой.

По данным страховой компании Ллойд, в мире ежегодно гибнет около 160 судов. А всевозможные повреждения получают почти 8 тысяч. Основная причина этих бед — плохие гидрометеорологические условия: ураганы, шторма, туманы.

Как же уберечься от произвола стихии? Как предотвратить многочисленные человеческие жертвы и материальные потери?

Выход пока один — своевременное предупреждение о надвигающейся опасности.

Чем больше человек будет знать о факторах, влияющих на погоду, тем правильнее будет прогнозирование бед, которые она может преподнести. Постоянные гидрометеорологические наблюдения на острове Беринга начались в 1899 году.

Если провести линию от Командорских островов вдоль Курильской дуги и дальше на юго-запад, то получится линия раздела двух воздушных масс: теплых — океанических и холодных — континентальных…

Поскольку скорость движения частиц в сталкивающихся массах воздуха неодинакова, образуется волна. Потом она превращается в вихрь, который несется по линии раздела с юга на север. Его называют циклоном.

Циклон переносит теплый и влажный воздух. Так доставляется тепло с юга на север. И тогда даже привыкшие к суровой непогоде командорцы говорят: «Заиграли настоящие ветра…»

Конечная остановка циклонов — Командорские и Алеутские острова. Над ними накапливается теплый и легкий воздух. Образуется область постоянного низкого давления. Держится она почти всю зиму. Метеорологи называют эту область алеутской депрессией.

Особенность ветрового и теплового режима Командорских островов объясняется не только влиянием циклонов, но и рельефом местности.

По подсчетам метеорологов, жители села Никольского видят солнце в среднем всего 881 час в году.

Но командорцы не унывают и редко жалуются на погоду. А если это делает кто-нибудь из приезжих, они только пожимают плечами и чуть пренебрежительно отвечают: «Погода как погода…»

Откуда они пришли? Где их прародина?

«Владыки студеных морей» — так называли алеутов первые на Тихом океане русские путешественники и промысловики. На своих юрких лодочках, в шторм, в непогоду алеуты смело выходили охотиться на китов, сивучей, моржей, котиков, вызывая уважение у пришельцев.

Происхождение, быт, культуру этого народа изучали участники Второй Камчатской экспедиции.

Много писал о них и ученый-путешественник Гавриил Сарычев, когда в 1785–1794 годах обследовал Берингов пролив и северо-западные берега Америки.

Живущих на острове Уналашка алеутов он охарактеризовал так: «Они среднего роста и еще несколько пониже… Все смугловаты с оттенком черноты. Лицо широковатое. Глаза по размеру лица маловаты, и углубленные в ямах, волосы на голове, в бровях и на теле черные и крепковатые; скуловые кости высоки; уста пропорциональные; нижняя губа имеет две скважины, в которые проделываются перья или обделанные косточки вместо украшения: уши у иных не проколоты, а у других украшаются бисером и родом янтаря, у некоторых мущин, однако таковых мало, я приметил, что носовая перегородка имеет на себе дырочку, подбородок мал и кругловат; а бороды очень мало.

Вообще сложение тела их хорошее: они статны, и весьма проворны на маленьких своих байдарах, которых они держат в великой чистоте. Никакими красками они тела своего не мажут и наблюдают около себя всевозможную опрятность. Женский пол у них крепкотел и плотен; главы своей никогда не покрывают; на каждой щеке имеют две чисто пунктированные черты, от ушей до носа; и самой подбородок у женщин пунктирован вдоль короткими, правильными и плотными черточками».

Историю, быт, воззрения алеутов изучали и участники первой русской кругосветной экспедиции на кораблях «Надежда» и «Нева». Эта экспедиция под командованием Ивана Крузенштерна и Юрия Лисянского проходила в самом начале XIX века.

Уделял внимание культуре и истории алеутов русский миссионер и естествоиспытатель, этнограф и лингвист Иван Вениаминов.

Русские путешественники и исследователи отмечали радушие, с каким алеуты принимали заморских гостей.

Интерес к этому малочисленному народу отчасти объясняется географическим положением Алеутской островной дуги. Ведь она является как бы мостом между Азией и Америкой.

Тысячи лет назад алеуты освоили суровую климатическую зону и создали своеобразную культуру. Многие считают, что изучение истории и быта этого северного народа поможет решать проблему взаимодействия и взаимозависимости человека и среды обитания.

С моим новым знакомым, стариком алеутом Иванычем, мы отправились к бухте Буян.

Там, по словам командорского старожила, в море, в нескольких метрах от берега, можно увидеть под водой развалины какой-то древней стены.

А вдруг это останки построек некогда могучей цивилизации — Земли Синей звезды?!

На полпути до заветной бухты мы с Иванычем устали так, что повалились на жесткий моховой ковер тундры, не снимая рюкзаков. Не было сил пошевелиться. Не хотелось ни о чем думать.

Над тундрой, пригретой солнцем, струилось легкое марево. Вдали, между сопками, виднелся клочок моря. До него оставался какой-нибудь час пути. Мы смотрели на него, молчали, и никто не решался произнести одну лишь фразу: «Пора подниматься!..»

Сверху послышались переливчатые звуки. Мы задрали головы. Над тундрой летела стая куликов. Маленькими стрелами птицы неслись в сторону моря.

Мы проводили их взглядом. Стремительный полет куликов взбодрил нас.

И тогда, не сговариваясь, мы неуклюже оторвались от пригревшего мохового ковра, поправили рюкзаки и молча зашагали вслед за улетевшими птицами.

В первой половине XVIII века мех котиков еще не очень ценился. Спрос на него появился после того, как известному русскому мореплавателю, купцу и исследователю Григорию Шелехову удалось организовать массовый вывоз шкур в Китай.

С того года на Командорских островах стали забивать ежегодно до 30 тысяч котиков. Не щадили даже беременных самок.

Неразумная погоня за наживой привела к перенасыщению пушного рынка. Сотни тысяч шкур ценного морского зверя гнили на складах. Для поддержания высоких цен их сжигали в печах, как дрова, и топили в море.

Массовый, неразумный забой, конечно, отразился на численности зверей. Их поголовье на Командорских островах стало резко сокращаться.

Зверопромышленники понимали, что разделку туш морских котиков и обработку шкур выгоднее производить неподалеку от мест забоя. Необходимо было создать постоянную базу на Командорских островах, но для этого нужны умелые забойщики зверя, люди, знающие толк в пушнине, способные выжить в суровых климатических условиях.

Кто же лучше алеутов отвечал этим требованиям!

В 1828 году группу алеутов с острова Атхи завезли на остров Беринга, а с острова Атту — на Медный.

С конца 40-х годов XIX века на Командорах стали селиться русские, эскимосы и представители других народностей.

Соперничая между собой, торговцы пушниной переманивали друг у друга алеутов-промысловиков. Платили им, как правило, не деньгами, а оружием, предметами быта, украшениями, водкой и табаком.

Пушная лихорадка заражала все новых и новых людей. К началу 70-х годов XIX века на Командорских островах ежегодно добывали уже 60–70 тысяч морских котиков.

После продажи царским правительством Аляски и Алеутских островов Соединенным Штатам промысел котиков на Командорских островах был передан в аренду компании «Гутчинсон, Кооль и Ко».

Так настал и долгое время продолжался час буйного промысла пушных сокровищ Командорских островов…

Мне попался рапорт, который свидетельствует о массовом браконьерстве в XIX веке. Написал его командированный к Управлению Командорскими островами Гребницкий.

«…М.В.Д., Управление Командорскими островами, 25 января 1882 года, № 19.

Его Высокопревосходительству Господину Генерал-Губернатору Восточной Сибири.

Имею честь донести Вашему Высокопревосходительству о новых нападениях иностранных шкун на котовыя лежбища на островах Беринга и Медном, причем на последнем истреблено шкунами большое по величине лежбище в Секачинской бухте и только оружием отражено нападение на главное лежбище котиков…

Шкуны переменили тактику: стали являться осенью, будучи уверены не встретить после половины сентября парохода «Александр II», тем более военного крейсера, который, как они хорошо знали, уже ушел.

Между шкунами существует какое-то соглашение: менее двух шкун не подходило к острову, чаще же более (до пяти).

Если принять во внимание, что на шкуне бывает от 20–30 человек команды, которая, как это было осенью 1881 года, всегда съезжала вооруженною скорострельными винтовками (системы Шарпса)…

И если правительство не придет на помощь — присылкою ли военного судна на время от июля до конца октября или учреждением военных постов — лежбищам на о. Медный будет нанесен серьезный ущерб, от которого трудно будет оправиться.

Достаточно припомнить уже изложенный ранее мною факт, что после истребления северного лежбища в сороковых годах на острове Беринга оно едва начинает поправляться, хотя условия местоположения лежбища таковы, что оно должно быть по числу зверя не менее лежбищ о. Медный…

…Часовых постоянных на западной стороне возможно иметь только в некоторых местах, что и было летом 1881 г., когда устроены были караулы из казаков камчатской команды и жителей…

При караулах имелся вельбот и байдарки, но выезжать к шкунам было более чем рискованным, так как наблюдения показали, что шкуны грузили шлюпки людьми и оружием и не задумались бы, как был уже пример, употребить его в дело; оставалось одно — где допускали условия местности, гнать с берега зверя в воду, что и делалось в местностях, где нельзя было спуститься — не допускать шлюпки к берегу стрельбою из ружей.

На объявления шкуны не обращали внимания. Но хуже всего то, что шкуны выбирали ночное время. Часовые на горах, окутанных почти ежедневно осенью туманом, не могли видеть шкун, которыя приходили к вечеру и становились где-нибудь за мысом.

Таким образом, ночью удалось шкунам истребить лежбище в Секачинской; те же, вероятно, шкуны в числе четырех намеревались сделать нападение на главное лежбище, но были отражены силою оружия…».

Приходилось ли вам просыпаться от птичьего крика в шалаше, палатке или просто под открытым небом? Готовить завтрак на костре в горах, в тундре, в тайге? Приходилось пить чай, слегка пропахший дымком?

А вытаскивать из догоревшего костра печеную картошку?

Если нет — вы себя обокрали…

Заспанное солнце едва показалось над сопками. Таинственные розовые туманы разливались вдали, там, где проходит невидимая граница между Тихим океаном и Беринговым морем.

По откосу я сбежал к безымянной речке. Некоторое время стоял завороженный, словно впервые увидел сопки в снеговых шапках, студеное небо и речку, что впадала в Берингово море.

Я зачерпнул ладонями воду и плеснул в лицо. Сна как не бывало. Сразу почувствовал удары сердца. И так радостно стало на душе, что захотелось крикнуть изо всех сил.

Это можно себе позволить: ведь я один. Вокруг ни души. До Никольского — десятки километров.

Разжег костер. Не хотелось в такое утро сидеть в старой алеутской юрташке и возиться с металлической печкой.

Пока грелась вода в котелке, доел остатки пойманного вчера кижуча. Потом выпил крепкого, почти черного, чая. Завтрак окончен.

Сегодня мне повезет, и я смогу дописать то, с чем не мог справиться вчера. Достал из рюкзака тетрадь и начал работать.

И пусть море швыряет от злости камешки, пусть удивленно таращит глаза осторожный калан, что притаился в камнях и наблюдает за мной… В это утро и безымянная речка, и любопытные черные бакланы, и цветущая тундра — все окажутся на страницах моих записей.

Солнце поднялось высоко, в глазах стало рябить. Я наконец спрятал тетрадь. На сегодня хватит. Отправляюсь бродить по берегу.

Часы отлива. Необычно молчаливо Берингово море. На береговой кромке валялись мертвые рыбки величиной с ладонь. Я нагнулся и поднял одну. Это была прилипала, или, как ее называют на Командорах, «мяконькая».

Похожа рыбка на бычка, только еще округлей сверху. На светлом брюшке у нее круглая присоска. Захочет — к камню пристанет, и так крепко, что океанская волна не сможет оторвать.

Командорские рыбаки рассказывали: эти рыбешки из-за своей лени во время отлива не уходят с водой, а забиваются под камни. Их с удовольствием ловят и поедают каланы, песцы, сивучи, морские котики.

За какие-нибудь пятнадцать минут я добыл голыми руками целый котелок «мяконьких». Рыбки не бились и не пробовали выскочить из котелка, а покорно ждали своей участи…

Уха получилась отличная. А может, мне показалось? Разве случалось, чтобы еда, приготовленная своими руками на костре, вдали от человеческого жилья, оказалась невкусной?

Вечер ласкал море. Едва слышался крик одинокой чайки.

Костер угасал и затягивался пеплом. Вместе с ним угасала последняя полоска вечерней зари…

Я еще долго следил, как менялось в сумерках море. Оно хмурилось, становилось холодным и чужим, и даже полная луна не могла отразиться в нем.

Я взглянул вверх. Звезды едва просматривались в небе. Есть ли среди них сейчас та самая таинственная Синяя звезда, которой поклонялись жители Берингии много тысяч лет назад?..

Медленно окуная в черную воду огоньки, вдали от берега прошло какое-то судно. Может быть, оттуда был виден угасающий огонек моего костра. Одинокий, крошечный огонек на темном берегу.

Судно вскоре исчезло. Со мной остались море и командорская ночь, а в душе — радость прошедшего дня.

Даже в самое благодатное для них время года — в июле и августе — песцы не отличаются скромностью. А в начале мая, когда только начинает сходить снег и худо с пропитанием, они особенно наглеют.

В поисках еды настырные, изголодавшиеся зверьки часто совершают воровские набеги даже в село Никольское. И страх перед людьми и свирепыми собаками не останавливает их.

Однажды ночью пробрался песец в село. Решил отыскать что-нибудь съестное среди мусорной кучи. Вдруг видит: старый валенок.

Может, с голода ему что-то померещилось, а может, любопытство разобрало: полез он в брошенную обувку.

Залезть-то залез песец в валенок, а вот назад выбраться не сумел. Испугался зверек, стал что есть мочи дергаться и хвостом вертеть, но так и не смог освободиться. Накрепко застрял.

Утром проходили мимо люди и ахнули от изумления. Рядом с мусорной кучей старый валенок сам собой дергается, будто в пляс хочет пуститься. Сказка, да и только!..

А когда подошли поближе, увидели: из валенка хвост песца торчит, — и догадались, в чем дело.

Хоть и вороватый зверек, а все же стало жалко, раз в беду попал. Вытащили его и отпустили на волю.

…Иваныч все не возвращался из тундры к юрташке. У меня появилось подозрение, что его рассказы о людях Синей звезды, о древней стене на дне моря — сплошная выдумка. Неужели старик решил пошутить над чересчур любопытным приезжим?

Может, от этих мыслей испортилось настроение. Все вокруг стало казаться не таким, как вчера. Прошел восторг и очарованность. Да и откуда им взяться?..

Море — холодная тупость. Скалы — серая бессмыслица. Любопытные песцы — ободранные пожиратели падали.

Ничего не хотелось делать.

Хандра…

Я долго бродил по берегу, а потом уселся на камень. Достал тетрадь, но не смог написать и строчки.

Берингово море, каланы, чайки, безымянная речка, тундра и сопки — все вы остались на свободе. Вы не уместились в клеточки моей тетрадки. Я не сумел превратить вас в холодные символы на бумаге.

Солнце угасало за синими складками сопок. Быстро темнело. Плоское облачко догорало вдали последним закатным светом. Но вот и оно померкло.

Погрустнел, пригорюнился вечер и поник головой уснувшего старика.

Тихо колыхалось море. Но в его мирном колыхании и вздохах чувствовалась сила громадного пространства ничем не скованной воды.

Сумерки были полны мудрости уставшей земли и моря. Слышалось только редкое попискивание куликов, словно разбрасывали они по камням звонкие серебристые горошины.

Вскоре все живое умолкло, растворилось в сонной темноте.

Лишь тихо колыхалось море…

А потом оно стало светиться от малейшего прикосновения. Брошенный камешек вспыхнул, коснувшись воды.

Он ушел в глубину большой искрой, а за ним потянулся сияющий след. Еще миг — и сияние угасло во мраке моря.

А потом я долго вглядывался в небо.

А есть ли на самом деле эта Синяя звезда — хранительница и покровительница тайн древнего народа?..

Почему вдруг возникло сомнение?

Хандра…

Ночью опять не спалось. Я видел, как набежал на берег короткий ливень. Слышал, как лупили по стеклу единственного оконца в юрташке тугие капли, как журчала за тонкой дощатой дверью вода.

Кончился ливень, а я продолжал сидеть, уставившись пустым взглядом в темноту.

Хандра…

Или тоска по дому?..

В первый день нашего знакомства Иваныч показал небольшое каменное изваяние мужской головы.

Иваныч пояснил, что она сделана из какого-то «мыльного камня». По его словам, несколько подобных древних творений находили на островах Беринга и Медном.

Я внимательно осмотрел старинную вещицу. Удлиненное лицо, большие глаза, широкие брови, орлиный нос, крупные черты напоминали американского индейца. Хотя и было в этих чертах нечто азиатское.

У меня вдруг сразу мелькнула мысль: а вдруг именно так выглядели жители таинственной Земли Синей звезды?

— Сколько же лет этому изваянию? — поинтересовался я.

Иваныч только развел руками:

— Кто его знает!.. Может — тысяча, может — и больше…

Специалисты, к которым я обратился впоследствии, тоже не могли определить возраст находки с острова Беринга. Но они были уверены в одном: изваяние сделано более восьми веков назад.

Мое робкое предположение о десятитысячелетнем возрасте не вызвало одобрения у историков. Лишь молчаливое пожимание плечами в ответ и скептическая улыбка: дескать, предполагай, как хочешь, а мы утверждать и поддерживать подобное не будем.

А мне, конечно же, хотелось, чтобы древнее изваяние, найденное на острове Беринга, оказалось творением мастера из легендарной Земли Синей звезды.

— Океан!..

Кеан-а-ан!..

— Ветер!..

Тер-тер!..

— Птицы!..

Тицы-тицы!..

— Почему вы умолкли?!

Олкли-олкли!..

— Слышите?..

Ите-ите!..

Эхо смолкло, передразнив вопрос, но не дав ответа. Человек тревожно обвел взглядом вершины скал. Ему показалось, будто угрюмые великаны замерли в ожидании чего-то.

Но что они предчувствовали?!

— Как странно, очень странно, — пробормотал человек и обернулся к океану. — Я никогда не видел здесь такого сильного отлива. А тишина? Здесь никогда не было такой тишины. Может, я оглох?! Я не слышу криков чаек… Чаек не слышу! Ведь их здесь сотни, нет, тысячи… Куда они подевались? Только что над океаном носились тысячи чаек. Где они?..

По каменистому склону человек сбежал вниз, остановился у береговой кромки и снова беспокойно заговорил сам с собой:

— Что с океаном? Он уходит все дальше от берега. Он сжимается… Как побелело солнце! Серебристые лучи вонзились в глаза, не дают рассмотреть, что делается на горизонте. А ведь там что-то происходит… Кажется, какая-то черная линия… Она движется, приближается… Да, так и есть. Но уже не линия, а широкая черная лента охватила часть горизонта…

На мгновение человек оцепенел:

— Неужели?.. Неужели это?!

Крик застрял в горле. Человек, задыхаясь, бросился к ближней скале.

— Сопки! Скалы! Спасите! Это идет оно!.. Страшное, беспощадное, неотвратимое… Цунами!!!

Грохот черной водяной стены поглотил последний крик человека. Даже могучие скалы не смогли остановить страшный удар смертоносной волны. Клыкастые каменные верхушки переломились, как обыкновенные ледяные сосульки…

«Цунами» в переводе с японского языка означает «волну в гавани». Среди русских колонистов это название почему-то считалось «ласковым словом». Наверное, до той поры, когда они сами не становились свидетелями грозного явления.

«Злые духи карают людей за их грехи» — так говорили о цунами жители Алеутских островов.

Порождается подобное бедствие в результате подводных землетрясений и извержений вулканов, при перемещении огромных пластов морского дна.

Вблизи очагов землетрясения гигантские волны могут подняться на десятки метров. Стена воды несется по океану почти со скоростью реактивного самолета — 700 километров в час.

Когда цунами приближается к более мелким участкам океана, нижние слои воды тормозятся сильнее верхних, и тогда образуется ревущий серповидный гребень.

Первый и самый верный признак этого стихийного бедствия — необычное и быстрое отступление воды от берега. Внезапно смолкает привычный шум прибоя. На сотни метров обнажается дно, исчезают птицы. А через несколько минут появляется почти вертикальная стена воды.

Одной волной цунами не ограничивается. Чаще их бывает от трех до десяти. Самая мощная — обычно третья или четвертая.

Человек пока не может активно бороться с этим грозным явлением. Он не в состоянии построить береговые защитные сооружения, способные сдержать удары миллионов тонн воды.

Осенью 1737 года от цунами пострадали Командорские острова. Высота волны была примерно 60 метров. Об этом спустя много лет «поведали» ученым останки китов и других обитателей океана, заброшенные на много километров в глубину острова Беринга и даже на высокие сопки.

В следующий раз цунами ворвалось на остров 16 сентября 1949 года. Оно было не таким сильным, как в 1737 году. Но все же многие дома в селе Никольском были разрушены, а жители едва спасались на вершинах сопок.

Приход цунами отмечался на острове Беринга и в 1923-м, и в 1952 году.

Неподалеку от берегов Чили 23 мая I960 года произошло мощное землетрясение. Примерно через 22 часа волна цунами достигла Командорских островов. Сначала океан отступил почти на 50 метров от берега, а через несколько минут появилась темная водяная стена.

Какой же силой обладала эта волна, если крепкий бревенчатый мост через речку Гаваньскую был вырван со своего места и заброшен почти на 600 метров вглубь острова!..

В первой половине XVIII века замечательный натуралист, участник Второй Камчатской экспедиции Георг Стеллер отмечал изобилие каланов на острове Беринга и называл их самыми доверчивыми зверями.

В те времена любопытные морские животные еще не боялись человека. Но вот начался на Командорских островах промысел котиков, а затем и массовая добыча каланов.

И лишь суровые условия плавания у скалистых берегов этих земель, частые штормы и отсутствие хороших якорных стоянок спасли каланов от полного истребления.

К 1924 году, когда вышел строжайший запрет на их промысел, животных сохранилось всего несколько десятков, и то лишь на острове Медный.

Над морским зверем с самым ценным мехом нависла угроза вымирания.

В справочной литературе сообщается, что калан — хищное млекопитающее семейства куньих, длина тела до полутора метров, хвоста — до 40 сантиметров, вес достигает 40 килограммов. Окраска чаще всего темно-бурая.

Когда-то они были широко распространены во всей северной части Тихого океана. Многие командорцы считают их самыми симпатичными и добрыми животными.

А с какой заботой и нежностью каланы выращивают детенышей! Пожалуй, такого отношения к своим малышам не встретишь у других животных.

Не случайно у алеутов есть много легенд, в которых этому зверю придаются человеческие черты.

Они хорошо приспособлены к воде, великолепно плавают и ныряют, ведут дневной образ жизни, ночью спят на прибрежных камнях. Правда, на берегу каланы беспомощны и неуклюжи.

Много раз я наблюдал за ними и всякий раз удивлялся их игривости, невероятному любопытству, какой-то шаловливой непосредственности и наивности.

Питаются они в основном рыбой, ракообразными, моллюсками. Но самое лакомое блюдо — морские ежи. Чтобы добраться до мидий, каланы разбивают раковины камнями.

Однажды на мысе Толстом острова Беринга я заприметил каланиху-мать с детенышем.

Утро едва отогрелось от прохлады и теперь нежилось на сопках и в долинах.

Звери плескались метрах в тридцати от берега, напротив небольшой коричневой скалы. Я поспешил спрятаться за камнями, чтобы осторожные животные не испугались меня.

Каланенок пытался взобраться на живот матери. Та лежала на спине, подставив брюшко солнечным лучам. Только он вскарабкивался на нее, как она поворачивалась на бок, и малыш падал в воду. Наверное, так приучала детеныша самостоятельно осваивать родную стихию…

На свет каланята появляются вполне самостоятельными существами. В суровой океанской стихии малышей поджидает множество опасностей, но их матери всегда рядом. Растут они быстро и через несколько дней после рождения уже отлично плавают и ныряют и вскоре начинают привыкать к пище взрослых.

Калань! — единственные морские млекопитающие, у которых нет защитного слоя жира. Но от переохлаждения в воде их спасает необыкновенно густой мех: на одном квадратном сантиметре тела растет около 120 тысяч волосинок.

Командорцы в шутку называют каланов самыми аристократичными животными. Никто так не заботится о своей шубе, как они — по нескольку часов в сутки чистят свой мех. Ведь даже от мазутного пятна этот зверь может погибнуть.

Говорят, они почти никогда не дерутся между собой — боятся за свою роскошную шубу. Незначительная ранка на теле — и нарушаются теплозащитные свойства меха, животное может быстро переохладиться в море.

Несмотря на мрачные прогнозы, предрекавшие им скорую гибель, каланы, к счастью, не вымерли.

У меня на ладони — командорские опалы. Миллионы лет, застывшие в прозрачно-матовых каплях. Кажется, в них сжались энергия моря и огня.

Есть на острове Беринга бухта Буян. Так же называется и речка, впадающая в Берингово море. Здесь, на небольшом, протяженностью в несколько десятков метров, отрезке берега обнаружены богатые россыпи агатов, опалов, яшмы и сердоликов.

Конечно, эти поделочные и полудрагоценные камни — не такая уж редкость и в других уголках земного шара. Но специалисты говорят, что командорские имеют лучшую форму и качество.

Агат, яшма, сердолик, опал образовались в лавах базальтов во время подводных извержений, которые сотрясали дно Тихого океана около 50 миллионов лет назад.

Камни с острова Беринга хорошо отполированы, поскольку попадают на морское побережье из базальтовых лав не сразу, а долгие годы перекатываются речкой Буян.

С центральных гор острова река выносит агаты, яшму и опалы. Восьмикилометровый путь к морю они преодолевают за многие века.

Иваныч утверждал, что именно здесь, в нескольких метрах от берега, в бухте Буян на небольшой глубине находятся остатки древней стены.

Еще в детстве он слышал от стариков алеутов о большом городе, который был построен неизвестным народом несколько тысяч лет назад.

Говорили старики: тот народ поклонялся мудрой и вещей Синей звезде. Она знала все, что происходило в далеком прошлом и что случится в будущем. Знала и подсказывала тем, кто ей поклонялся.

Но потом те древние люди придумали и научились делать дурманящий туман. И все чаще, вместо того чтобы работать и советоваться с мудрым светилом, они окутывали себя туманом.

И вскоре не стало видно заветной звезды на небосводе, и никто уже не мог предостеречь людей о надвигающейся катастрофе. Дурман победил. Он притупил в человеке волю к жизни, способность мыслить, преодолевать трудности и принимать верные решения.

После катастрофы древняя земля ушла под воду, и лишь немногим жителям удалось спастись. Но вскоре они растворились среди более молодых племен Азии и Америки.

Рассказывали старики, что остатки разрушенной стены в бухте Буян украшены агатами и синими опалами. Кто-то даже видел под водой изображения восьмилучевой синей звезды и каких-то диковинных зверей…

Много интересного довелось мне услышать от Иваныча. Но чувствовалось, он далеко не все поведал о загадочных руинах. Надоедать вопросами — бесполезно. Упрямый старик. Захочет сам рассказать — рассказывает, не захочет — слова не выдавишь, сколько бы не упрашивали его.

Начальник местного погранотряда, к моей радости, тоже оказался приверженцем идеи существования и Земли Синей звезды, и развалин древнего города на дне бухты Буян.

Поэтому для своих поисков я получил от него на несколько дней надувную лодку. При этом пограничник потребовал от меня клятвенного обещания: больше, чем на пятьдесят метров, не удаляться от берега, и чтобы лодка во время поисков была «на поводке», под надзором Иваныча, поскольку сильное течение может унести ее в открытое море.

К сожалению, даже на позорном «поводке» мне не удалось отойти от берега. Все четыре дня, которые я мог позволить себе находиться в бухте Буян, не утихал шторм. Не то что на лодке, даже на большом корабле нельзя было выйти в море.

Четверо суток мы с Иванычем засыпали и просыпались под грохот волн. Четыре дня я бродил по берегу мрачного моря в надежде, что шторм вот-вот ослабеет. Но признаков затишья так и не дождался.

Время истекло. Пора было возвращаться в Никольское. Таинственный подводный город «может спать спокойно». Десятки раз я повторил про себя утешительную в подобных случаях фразу: «Когда-нибудь я все же найду его…» С этой робкой надеждой я и покинул бухту.

А в память от неудачной попытки увидеть загадочные развалины Земли Синей звезды или какой-то другой цивилизации остался лишь целлофановый пакетик с агатами, опалами и сердоликами, собранными в бухте Буян.

Мальчишка сидел на высоком плоском камне и смотрел в сторону океана. Мальчишка был без шапки, и хлесткий ветер безжалостно трепал его длинные черные волосы.

Он не слышал моих шагов.

— Ты почему здесь сидишь? Холодно и поздно уже!

Мальчишка вздрогнул, обернулся, окинул меня удивленным взглядом, но тут же приложил палец к губам:

— Тише! Он уже совсем рядом и может испугаться…

— Кто?

— Мой кит.

Я недоуменно посмотрел в ту сторону, куда указал мальчишка, но ничего, кроме волн и корабля на рейде, не увидел в океане.

— А ты не сочиняешь?

— Нет. Честное слово, не сочиняю.

— Но там же ничего нет!

— Вы не умеете смотреть. У меня кит не простой, а дрессированный и хитрый-прехитрый. Его Митькой зовут. Как посмотрит на него чужой человек, так он прыг — и в бабочку превращается и улетает высоко-высоко в небо.

— Вот это да! — восхитился я. — А когда он снова превратится в кита?

Мальчишка внимательно посмотрел мне в глаза, не смеюсь ли. Но, встретив мой серьезный взгляд, пригладил зачем-то взлохмаченные волосы и тихо сказал:

— Когда приплывут корабли с острова Синей звезды…

— Откуда?!

— Есть такой остров далеко-далеко, — пояснил он. — Там живут все знаменитые капитаны. Сегодня они придут на своих кораблях и заберут командора Беринга. Только я и кит Митька знаем, где он прячется. Хотите, покажу?

— Хочу…

— Только никому ни слова, — строго предупредил мой собеседник.

— Клянусь: никому ни слова! — поспешно заверил я.

— Смотрите: во-он, в океане — Арий камень. Видите? В нем есть подземелья с сокровищами древних людей с Синей Звезды. Там и спрятался командор Беринг.

Юный фантазер хотел еще что-то добавить, но с океана хлестнул брызгами ветер.

Мальчишка поежился, смахнул с лица капли и весело крикнул:

— Ох и поштормит сегодня!..

— Ты почему без шапки? — строго спросил я. — Потерял, наверное?

— Не-а, разбойники отняли. Ох, и здоровенные, черти! Как выскочили из тундры, как засвистели — аж мороз по коже! Треснули мне по шее и шапку отняли. Вот…

Мальчишка рассказывал о том, что хотел увидеть: кита Митьку, который может превращаться в бабочку, живого командора Беринга и корабли с острова Синей звезды… Ведь каждый ребенок — немного поэт.

Так стоит ли взрослым вмешиваться в его мечты, фантазии и приземлять их?..

Говорят, ничто так не объединяет людей разных национальностей, государств, верований, сословий, профессий, как совместное путешествие.

В экспедицию Беринга были включены не только офицеры, матросы, мастеровые, но и немало русских и иностранных ученых: Гмелин, де ла Кройер, Миллер, Степан Крашенинников, Лука Иванов, Федор Попов, Алексей Горланов, Василий Третьяков. Ее участниками также стали художники Люрсениус, Беркан, переводчик Илья Яхонтов, геодезисты Александр Иванов, Андрей Красильников, Моисей Ушаков, Никифор Чекин.

Входил в эту разнонациональную команду исследователей-первопроходцев и Георг Вильгельм Стеллер. Родился он в Германии в 1709 году. С детских лет его главным увлечением стала ботаника.

Преподаватели пророчили Георгу блестящее будущее, но за свой вспыльчивый характер и необузданные выходки он был исключен из университета. Стеллер пытался продолжить учебу в других европейских странах, но на это не было средств. Помогать своенравному студенту никто не желал. Георг умудрился поссориться и со своими родственниками, и с друзьями.

В XVIII столетии Россия предоставляла немалые возможности способным, энергичным специалистам из Западной Европы. Тем, кто не находил должного применения у себя на родине.

Решил попытать счастья в великой северной стране и Георг Стеллер.

В августе 1734 года он прибыл в Петербург, где, по рекомендации немецкого ученого Байера, стал личным врачом архиерея Феофана Прокоповича.

Этот известный в России просветитель, церковный и общественный деятель был сподвижником и твердым сторонником Петра I. В круг научных интересов Прокоповича входили: естествознание, физика, история, география и планы освоения Крайнего Севера, Сибири и Дальнего Востока.

По достоинству оценив способности Стеллера, Феофан Прокопович рекомендовал его в Академию наук.

Георг стал адъюнктом натуральной истории, а вскоре был направлен во Вторую Камчатскую экспедицию.

К сожалению, между Стеллером и Витусом Берингом с первой же встречи сложилось недопонимание. Потом оно переросло в открытое противостояние.

Но, несмотря на это, после смерти командора Георг писал о нем как о справедливом и честном человеке.

Во время Второй Камчатской экспедиции Стеллер находился на корабле «Святой Петр». Когда путешественники достигли Америки, Беринг не хотел отпускать Георга на сушу, поскольку считал, что задача экспедиции выполнена и надо спешно возвращаться на Камчатку, иначе вскоре из-за штормов и непогоды сделать это будет почти невозможно.

Однако ученый настоял на своем. Результатом кратковременного пребывания Стеллера на берегу стала его книга «Описание растений, собранных за 6 часов в Америке».

Именно за шесть часов он сумел собрать и описать 160 видов американской флоры!

Георг не прекращал своих зоологических и ботанических исследований даже после кораблекрушения пакетбота «Св. Петр».

В первый же день пребывания на неизвестном острове он понял, что земля эта — не Камчатка, и что она необитаема. Ведь животные и птицы здесь совершенно не боялись людей.

Кораблекрушение и смерть многих товарищей не выбило Стеллера из колеи. Он составил научное описание местной флоры и фауны, которое вошло в книгу «Описание острова Беринга».

Ученый обошел в одиночку весь остров. Впоследствии он писал об этом: «Я был один, под открытым небом, должен был сидеть на земле, мне мешали холод, дождь, снег, и часто беспокоили меня звери; у меня не было нужных инструментов, и притом я не надеялся, чтобы когда-нибудь моя работа сделалась известной и принесла кому-нибудь пользу…»

Георг считал, что цингу у участников экспедиции можно было предотвратить, если бы командор послушал его совета и разрешил на острове Шумагина собрать необходимые лекарственные растения. К сожалению, на острове Беринга нужных трав не оказалось.

Стеллер, очевидно, впервые из европейцев изучил морских котиков, каланов, сивучей и описал уникальное морское млекопитающее, которое водилось лишь у берегов Командор. Это животное потом назвали морской коровой Стеллера.

На острове Георг собрал 224 вида растений и дал научное описание множеству камней.

В 1742 году, после возвращения в Петропавловск, Стеллер продолжил исследование Камчатки. Своими силами он построил избу и прожил в ней два года. Занимался охотой, собирал растения, чертил карты, изучал языки, обычаи, культуру и историю камчадалов.

Он побывал во многих уголках полуострова. У местных жителей — ительменов и коряков — научился питаться сырой рыбой, кореньями, травами.

На свои скудные средства Стеллер открыл в Болыиерецке школу, где сам и преподавал.

Ученый писал в Санкт-Петербург и просил, чтобы ему разрешили с русскими промысловиками отправиться в Америку. Ответа не дождался.

Однажды он вступился за двенадцать ительменов, обвиненных в бунте. Враги, а их было у него немало, воспользовались этим. На Стеллера написали донос в Сенат, в котором сообщалось, что ученый освободил двенадцать государственных преступников и таким образом сам стал бунтовщиком.

Летом 1744 года Георг покинул Камчатку. Пора было возвращаться в Академию и представлять на суд ученых свои исследования и собранные в экспедиции материалы.

Он прибыл в Иркутск именно в тот день, когда губернатор получил распоряжение Сената об аресте «бунтовщика Стеллера».

Ученого арестовали, но вскоре отпустили, поскольку стало известно, что императрица Елизавета Петровна благосклонно отнеслась к участникам Второй Камчатской экспедиции.

Весной 1746 года Георг добрался до Соликамска. Здесь он стал жертвой издержки в работе почты. Местное начальство предъявило устаревшее постановление Сената о его аресте. Соликамские власти еще не знали, что путешественника уже оправдали.

Лишь спустя месяцы пришло сообщение: Стеллер не виновен…

Поздно… Он не выдержал тюремных пыток, побоев и скончался.

У писателя и ученого Игоря Забелина есть строки: «Трудно назвать другую науку, которой открытия доставались бы такой же дорогой ценой, как географии.

Тысячи и тысячи безымянных могил географов-исследователей разбросано по материкам и островам, скрыто в волнах океанов; прах этих скитальцев давно смешался с землей, изучению которой они посвятили свою жизнь. Эти люди шли на подвиги и совершали их незаметно, без шума, даже не сознавая, что проявляют героизм, потому что они делали любимое дело, потому что никогда не променяли бы тяготы и тревоги походной жизни на уют и спокойствие городского существования».

Слова Забелина можно отнести к большинству путешественников разных профессий и, конечно же, — к естествоиспытателю Георгу Стеллеру.

Его имя увековечено в названиях самой высокой вершины острова Беринга и уникального памятника природы — каменной арки. Именем Стеллера названы несколько видов растений и животных.

Десяток крупных терпугов шевелились на дне лодки. С таким уловом не стыдно возвращаться с рыбалки. Есть что показать и чем поделиться с другими.

Мы уже хотели поворачивать к берегу, как вдруг Иваныч тихо произнес:

— Гляди-ка: дельфины! Редкие гости в наших водах.

И правда, неподалеку, на спокойной воде, стремительно катились белые буруны. Животные быстро приблизились к нам и теперь почти касались темными лоснящимися спинами бортов нашего суденышка.

Казалось, что своими действиями дельфины стараются привлечь внимание людей.

Иваныч заглушил мотор, привстал и начал озираться.

— Что случилось? — поинтересовался я, но старик не ответил.

Он снова запустил мотор и развернул лодку.

— Дельфины волнуются. Неспроста это, — наконец пояснил Иваныч. — Видно, беда какая в океане случилась.

Теперь дельфины неслись впереди нас, будто указывали дорогу. Лодка едва поспевала за ними. Неожиданно мы увидели пляшущий на волнах рыбацкий буй. Вода вокруг него расходилась большими кругами.

Иваныч застопорил ход, перегнулся через борт и схватил буй двумя руками. Но тот не поддавался. Я кинулся помогать старику.

За буем потянулся длинный обрывок рыболовной сети. Кое-как вытащили сеть, а в ней — неожиданный улов: накрепко запутанный дельфиненок.

Быстрыми ударами ножа Иваныч распорол путы и положил попавшего в беду малыша на дно лодки. Тот тяжело дышал.

— Ничего, сейчас придешь в себя, и я тебя отпущу к своим, — пробормотал Иваныч. — Сколько ж ты без воздуха намучился, бедолага?

Старик, словно котенка, погладил дельфинчика, и тот шевельнул хвостом.

— Какой глупый и злой народ еще ходит по морям-океанам, — покачал головой Иваныч. — Ведь строго-настрого всем рыбакам наказано не швырять за борт обрывки сетей. Котики, дельфины, каланы, сивучи и даже могучие касатки гибнут от них. Эх-эх-эх, нельзя бездушных людей в океан выпускать…

Неожиданно дельфинчик рванулся из рук. Не успели мы опомниться, как он скользнул по борту лодки и плюхнулся в воду. Секунда, другая — и малыш уже плыл к своим сородичам. А те дружно покачивали головами: то ли приветствовали спасенного, то ли благодарили нас с Иванычем.

На севере, и нашей страны, на Аляске и на Алеутских островах, существуют легенды об удивительной птице, которая спасала попавших в беду мореходов. Называют ее Розовая чайка.

В одном предании говорится: «Когда корабль сжимают льды, и кажется, что студеные штормы вот-вот погубят его, когда морская пучина распахивает смертоносные объятия, чтобы уничтожить судно вместе с людьми, а губы и глотка уже не в состоянии прохрипеть ни молитву, ни проклятие, — взгляни в небо: на помощь летит маленькое чудо Севера.

Из штормовой непроглядной тьмы появится розовая чайка, похожая на частицу луча восходящего солнца. Птица будет кружить над кораблем с тревожным, но все же обнадеживающим криком до тех пор, пока ее не увидит самый отчаявшийся моряк.

Надежду, прилив новых сил приносит розовая чайка на своих крыльях.

Потом она снова исчезнет в штормовом мраке. Улетит на помощь другим мореходам. Но уже не так яростно будут биться льды о борт корабля. Стихнет вскоре шторм, и каждый отчаявшийся почувствует в себе неукротимую силу, которую не одолеть ни северной стуже, ни буре, ни морской пучине».

Еще в одном предании аляскинских эскимосов розовую чайку называют «дочерью солнца и снега». Чтобы путник увидел ее ночью, полярный день подарил чайке оперение из розовых лучей восхода. А чтобы ее видели днем, полярная ночь надела на шею птице черное ожерелье.

С тех пор летает розовая чайка днем и ночью над льдами, спасает путешественников и моряков.

Долгое время считалось, что эта птица существует лишь в легендах.

Осенью 1818 года английский полярный исследователь Джон Росс попытался на своем корабле обогнуть с севера Американский материк и выйти к Берингову проливу. Как отмечено в документах, он первым из европейцев описал розовую чайку. Но это не так. В первые годы XIX века эту прекрасную птицу видело немало жителей Русской Америки.

Через несколько лет после открытия Джона Росса участники британской полярной экспедиции добыли этих двух птиц. Но в те времена в научном мире еще никто не знал, где их родина.

Лишь в начале XX века русский орнитолог Сергей Александрович Бутурлин обнаружил гнездо розовых чаек в заболоченной тундре в устье Колымы. Там же собирались их небольшие колонии.

Примерно в конце июля и взрослые, и только вставшие на крыло птицы начинали перелет от низовья Колымы к Северному Ледовитому океану.

О жизни розовых чаек до сих пор известно очень мало. Уж очень редко попадают они людям на глаза.

Мне лишь однажды удалось увидеть розовую чайку. Произошло это недалеко от бухты Буян на острове Беринга.

Птица неслась вдоль побережья и, казалось, настолько увлечена полетом, что не замечала берега, где могла бы отдохнуть, не обращала внимания на шумную стаю своих серых сородичей, на штормовой ветер.

Я рассмотрел розовую чайку в бинокль. Спинка ее была жемчужно-серого цвета, голова, грудь, хвост — нежно-розовые, а вокруг шеи — черная отметина. И впрямь — будто ночь накинула на нее свое ожерелье.

Недолго длилась моя единственная встреча с крылатым чудом Севера.

Не больше минуты видел я легендарную птицу. Но это была та минута, что остается в памяти на всю жизнь.

Хозяева лежбищ — котики — не одиноки в своей просторной природной «квартире». Всегда рядом на побережье суетятся серокрылые чайки. В поисках падали шныряют песцы и совсем не обращают внимания на грозный недовольный рев секачей. Неподалеку от котиков на камнях отдыхают гигантские морские львы — сивучи.

Деловито попискивают длинноклювые кулики и лапландские подорожники. То тут, то там снуют юркие пуночки и овсянки.

Невозможно представить себе лежбище и без таких птиц, как топорки, бакланы, ипатки, глупыши… И все эти беспокойные соседи прямо или косвенно связаны друг с другом.

Серокрылые чайки — главные санитары лежбища. Питаясь отходами котиков, они очищают побережье.

Чайки начинают присматриваться к лежбищу еще до массового выхода морского зверя на сушу.

Когда у чаек появляются птенцы, им приходится постоянно курсировать между лежбищем и своими гнездами. В это — время птицы становятся особенно шумными и драчливыми. Более опытные и взрослые теснят молодых. Но агрессивность чаек не распространяется на котиков и других обитателей лежбища.

Остерегаются чайки лишь песцов. С опаской они отбегают или отлетают в сторону, как только рядом появляются эти пронырливые зверьки. Похожим на лисицу хищникам никто не доверяет на острове — ни птицы, ни морские звери.

Они тоже санитары лежбища. Но бывает, что особо обнаглевшие песцы нападают на маленьких котиков и загрызают их. Однако подобное случается редко.

Да, происходят иногда стычки и конфликты между соседями. Но все же чувствуется на лежбище мудрая рука хозяйки, которая заставляет жизнь обитателей этого дома двигаться в едином ритме. Имя хозяйки — Природа.

Несколько раз приглашали меня на утиную охоту, да все не было времени. Наконец выбрался вместе с Виктором, рабочим зверозавода.

Долго шли тундрой. Не торопились. До вечерней зорьки еще уйма времени. Иногда мы останавливались и любовались летним ковром тундры и разноцветьем сопок. Растительный мир наверстывал упущенное после затяжной северной зимы.

Есть в тундровых цветах острова Беринга особая, скромная красота.

В чем она?

Пожалуй, в контрасте с угрюмыми скалами, неумолкающим прибоем, частыми туманами, стремительными ветрами.

Цветов на острове много. Лиловые ирисы встречаются за околицей села и в огородах. Даже вдоль дороги пестрят их венчики, издали похожие на усталых бабочек. Разбежались во все стороны по тундре белые, с золотым солнышком в центре, веселые ромашки. А на склонах сопок уже распустились луговая герань, бледно-розовый анемон, синий колокольчик…

Встречались на острове Беринга еще какие-то цветы, но мне так и не удалось выяснить их названия.

Солнце уже коснулось краешком диска моря. Час вечерней зари…

Мы добрались наконец до места. Виктор оставил меня на одной «засидке», сооруженной из плавника и травы, а сам отправился к другой.

Я постелил на камнях штормовку и улегся. Ждал долго, а уток все не было и не было. От нечего делать начал мысленно представлять, что сочинит неуемный фантазер Витька по поводу нашей утиной охоты.

Мой товарищ по сегодняшней охоте славился в Никольском своими выдумками и странными, несуразными приключениями. Дня не проходило, чтобы он не попал в какую-нибудь историю или, по крайней мере, не сочинил ее.

То на его лодку напала гигантская белая касатка; то он вступил в поединок с матерым сивучом и, конечно, победил зверя; то предотвратил высадку на лежбище котиков каких-то браконьеров или становился свидетелем появления из океана неизвестных существ.

Трудно иногда было понять приезжим на острове Беринга, где в его рассказах — правда, а где — разгул неуемной фантазии. Местные жители, как правило, не верили ни одной Витькиной побасенке, но все же с удовольствием слушали его.

Что же он соврет сегодня? Особенно если охота будет неудачной. Наверное, скажет, что уток распугало доисторическое чудовище, выплывшее из моря, или неопознанные летающие посланцы далеких миров…

От солнца остался лишь рваный, чуть виднеющийся над водой, клочок, а утки так и не появились.

Конец охоте…

Пора искать Витьку и возвращаться в село.

Я прошел берегом метров пятьсот, но его нигде не было. Что за ерунда? Куда он мог подеваться на открытой местности? Небось, опять какой-нибудь фортель выкинул…

Хрустели под ногами ракушки. Усиливался рокот прибоя. Неподалеку, розовые от вечернего света, скалы напоминали покинутый всеми заколдованный древний город. Однако никаких признаков присутствия человека не слышно — не видно.

Вдруг я заметил среди камней ружейный ствол.

— Виктор!.. Вить!..

Тот не отозвался. Я подошел поближе и обомлел.

Чертовщина какая-то! Витька лежал прямо на камнях. Глаза его были закрыты, лицо зеленое, а одежда вся насквозь мокрая.

— Что случилось?! Слышишь?!

— Т-ты см-м-мерть видел к-когда-нибудь? — вдруг застучал зубами Витька и принялся, наконец, стаскивать куртку и сапоги.

— Всякое бывало, — настороженно ответил я.

— Вся-а-а-кое, — укоризненно протянул он. — А я видел только что. Совсем рядом…

Лишь когда мне удалось развести костер, Витька начал свою душещипательную историю.

— Подстрелил я здоровенную утку, а она в море упала. Прямо в одежде кинулся за ней. Дотянулся, схватил, а тут самого кто-то за ноги цап — и вниз, на дно. Рвусь к берегу, а меня опять — дерг! Волны, заразы, одна за другой шарашат по башке — вздохнуть не дают. Воды наглотался, одежда набухла. Ну, думаю, конец. Обидно так стало: до берега ведь рукой подать. Тут-то смерть и появилась собственной персоной… Суетная какая-то попалась, а может, припадочная. Рожа у нее разноцветная, и голова подергивается. Верещит, а чего — не поймешь. За руки и ноги хватает, будто я ее чем-то разозлил… Всегда мне не везет: даже смерть явилась — чокнутая.

«Во дела! Это уже похуже сочинений о гигантской касатке. Настоящий бред…», — сокрушенно подумал я и добавил вслух:

— Как же ты мог подстрелить утку?.. Что-то я не слышал выстрела…

Витька даже не обратил внимания на мой озадаченный взгляд и вопрос. Вдохновенно он продолжал гнуть свое.

— Честное слово, обидно ни за что ни про что концы отдать. Бросил я к чертовой матери утку и из последних сил рванул к берегу. Спасибо — волна громадная ка-ак поддаст сзади, так я кубарем на берег и вылетел. Чуть башку не расколотил о камни. До сих пор перед глазами смерть с разноцветной рожей мельтешит… Дура припадочная!.. Слушай, а может, это было какое-то подводное привидение? Ну, из того затопленного города… А что, в старинных замках их полным-полно, почему бы не водиться им и в океане?

— Час от часу не легче!.. — Я махнул рукой и не стал поддерживать разговор о смерти с разноцветной физиономией, о мифическом городе и подводных привидениях.

Вовсю полыхал костер. Одежда, развешанная вокруг него, почти высохла.

— Что-то не м-могу согреться, — снова затрясся Витька. — Н-надо согревающего внутрь. У т-тебя н-нет с собой?

— Нет, — развел я руками. — Если б знал…

— Если бы да кабы, — разочарованно протянул Витька и тут же перестал трястись. — Я б десять бутылок водки взял. После встречи со смертью и столько не грех пропустить…

— Ты, кажется, и без водки согрелся.

Витька ничего не ответил, только поближе придвинулся к костру.

Потом новая «светлая» мысль озарила его, и он мечтательно продолжил:

— А представляешь: приходишь ты сюда, а на берегу — только стреляная гильза да ружье… И — нет Витька!.. То ли в океане сгинул, то ли старшие братья по разуму в космос уволокли. А может быть, тебя обвинили: дескать, стукнул замечательного человека по башке прикладом и — в море забросил!.. Ух, и начались бы в Никольском пересуды!.. Вот бы послушать!..

— Хватит ерунду молоть, — не выдержал я. — Пора возвращаться.

— Пора, — согласился Витька и глубокомысленно изрек: — А жить все-таки лучше!..

Имена русских первопроходцев, моряков, ученых сохранились на карте острова Беринга. Так, расположенный на северо-востоке мыс назван в честь лейтенанта Свена Вакселя. Двум другим мысам на острове тоже даны имена участников Второй Камчатской экспедиции: корабельного мастера Софрона Хитрова и подштурмана Харлама Юшина.

Бухта, где был похоронен Витус Беринг, названа «Командорской». Еще одна бухта и мыс острова названы в честь промысловика Российско-американской компании Шипицына. Этот охотник на морского зверя пробыл на острове Беринга с 1800 по 1807 год.

Как уже отмечалось, имя ученого, участника Второй Камчатской экспедиции Георга Стеллера присвоено самой высокой сопке острова Беринга.

Взаимодействие человека и природы — постоянное и необходимое условие жизни и развития общества.

Командорские острова — суровый и в то же время хрупкий мир. Котиковые лежбища, нерестилища красной рыбы, каланы, сивучи, уникальные птицы и растения, бухта Буян — хранилище самоцветов… Что и говорить, неповторима природа Командор. В то же время она более уязвима, чем фауна, флора, ландшафт теплых краев. И нанесенные раны северной островной природе — будь то нарушение тундрового покрова, загрязнение воды и суши топливом или браконьерство — залечиваются намного дольше.

Очищение океанских вод здесь также протекает медленнее, чем в южных регионах планеты.

Освоение Командорских островов — отчасти пример необдуманного вторжения человека в природу. Стеллерова корова, крупное млекопитающее, достигавшее до десяти метров в длину и весившее до четырех тонн, в первой половине XVIII века в изобилии водилась здесь на мелководье. Вкусное мясо, доверчивость и медлительность животного погубили его.

Спустя всего двадцать семь лет после открытия острова Беринга заезжие промысловики убили последнюю морскую корову. Больше на земном шаре этого вида не существует.

Доживи до наших дней, может, стала бы она первым из обитателей океана одомашненным животным.

Печальная участь исчезновения постигла и стеллерова баклана, который водился только на острове Беринга.

На Командорах и сейчас встречаются птицы, находящиеся под угрозой исчезновения. К ним относится малый гоголь — птица настолько редкая, что образ ее жизни почти неизвестен специалистам.

Гнездится малый гоголь на севере Американского континента. На островах Беринга и Медном он — залетный гость.

Даже бескрайний, могучий океан сегодня под угрозой. Ведь в него бесконтрольно сбрасывают различные отходы, горюче-смазочные материалы, вредные вещества. Несмотря на международные соглашения, в океане порой промывают свои опорожненные емкости танкеры. В результате по воде на много километров расплываются маслянистые пятна нефти — зона смерти для растений, беспозвоночных, рыб, морских птиц и зверей. Еще больше бед приносят катастрофы нефтеналивных судов.

Наверное, не встретишь человека, назвавшего бы себя врагом природы. И все же не прекращается сброс в океан с кораблей отходов, продолжается гибель в обрывках рыболовецких сетей морских животных, по-прежнему орудуют браконьеры.

И сегодня все чаще звучат вопросы без определенного ответа: какой мы передаем природу в наследство потомкам?.. Мертвые воды и берега или цветущий и прекрасный мир?..

Если во время экспедиции не находишь то, что искал, к чему стремился, нередко тешишь себя мыслью: все еще впереди…

Тогда, в конце семидесятых, мой старший товарищ — высокопоставленный советский руководитель — с интересом отнесся к рассказу о ненайденных руинах на дне бухты Буян, о гипотезах, связанных с Землей Синей звезды, о тайнах Русской Америки. Выслушать-то он выслушал, но «добро» на публикацию не дал: «Повременим пока с загадочными звездами, мифическими землями, хранителями древних тайн… Сейчас не до этого… А там — как знать?..»

Мне пришлось много странствовать по свету. Я любовался остатками красоты древней Пальмиры, закатами над Средиземным морем, яростными красками Скалистых гор в Колорадо, ласковой тишью озера Балатон, отдыхал в прохладе оазисов азиатских и африканских пустынь, бороздил на различных судах десятки морей.

Я счастлив, что видел раскопки великого Вавилона, ходил по таежным тропам Забайкалья, купался в Мертвом море и в Мазурских озерах, поднимался на исполинскую Баальбекскую террасу в Ливане.

Но ничто не сможет заслонить в моей памяти серебристые водопады острова Беринга, игру каланов на мелководье, цветастый ковер летней тундры, студеный простор Тихого океана, сизые сопки, неброскую, застенчивую и суровую красоту Командорских островов и услышанные там легенды о Земле Синей звезды, предания Русской Америки…

Коснулись малиновых струн заката командорские «стынь-вечерницы». Под присмотром мудрой Синей звезды вызревала июльскими ночами зябкая тишина. Нарушали ее лишь далекий рокот прибоя да едва уловимые шорохи сонных трав.

В эти ночи молодое простоволосое лето сошло с дальних сопок и бродило босиком по берегу океана. Робкой дикаркой лето подолгу провожало взглядом огни кораблей у горизонта, всматривалось в небо, отыскивая там покровительницу всех тайн — Синюю звезду.

А мне слышалась в эти часы сказка старого алеута:

— …Как схватились два песца на высокой сопке. Один — белый, другой — огненный. Одолеет белый огненного — и начнет коченеть тундра в синих туманах, и стужа расправит свои крылья, и заведет свистящую песню поземка. А возьмет верх огненный — заговорят разом реки, поднимутся в тундре цветы и травы, заревут олени, выплывут из океана котики и сивучи. И пойдет по острову лето, раздавая всем тепло своей души. И станут добрее от того тепла люди и звери. И даже мудрая Синяя звезда поделится с ними своими тайнами…

Но уже не увидеть мне всех даров командорского лета. Пора возвращаться на Камчатку.

Удастся ли еще побывать на острове Беринга и приоткрыть хоть чуть-чуть тайну легендарной Синей звезды?

Не знаю…

Но убежден: невозвратимо лишь то, чему мы сами позволяем затеряться в глубинах своей памяти.