В свое время, классе в шестом, когда писали сочинение на избитую тему вроде «Кто-ты-будешь-такой?», я несколько опрометчиво заверил милейших педагогов, что собираюсь стать историком и непременно раскрыть парочку исторических загадок (уж и не помню, каких именно).

Первую часть обещания, грешен, так и не выполнил. Зато теперь, спустя тридцать лет, настало время выполнить вторую - я имею в виду раскрытие исторических загадок. Путь к этой цели был сложен, прихотлив и, пожалуй что, зигзагообразен (я имею в виду не траекторию физического тела под наименованием хомо сапиенс, а прихотливые зигзаги писательского вдохновения). Хотя, если подвергнуть все тщательному анализу, возможно, и выяснится, что случайностей здесь гораздо меньше, чем может показаться мне самому.

Своим рождением эта книга обязана трем немаловажным факторам: любви к истории, любви к логике и любви к детективам. Три этих привязанности, как пресловутые три кита, во многом и определили саму жизнь автора этих строк.

В школе он был жутким двоечником (особенно преуспев на сем поприще в том, что казенно именуется «изучение литературы»), за одним немаловажным исключением: школьный учебник истории я обычно еще до начала нового учебного года прочитывал за день - а потом весь год, ничуть не напрягаясь, получал пятерки.

Развитием логического мышления обязан Станиславу Лему, чьи книги впервые открыл тридцать с лишним лет назад и по сей день с ними не расстаюсь, перечитывая и в переводах, и в оригинале. Лучшего учебника логики найти невозможно. Вообще, Лем - наверное, единственный автор, которого я не только беззаветно люблю, но и временами побаиваюсь. Его холодная, убийственная, безукоризненная логика настолько совершенна, что временами кажется прямо-таки нечеловеческой. Под «нечеловеческим» я имею в виду не «стоящее вне человеческого опыта», а скорее - «находящееся над неким пределом человеческих возможностей». И если уж пытаться в самопознании достичь предельно возможных глубин - пожалуй, могу сказать о себе, что вся моя творческая биография есть бесконечная попытка хотя бы приблизиться к Лему во владении логикой. Именно так - не подражать стилю, не разрабатывать схожие темы, а стараться овладеть логикой елико возможно мастерски.

Занятие в наш век, конечно, неблагодарное - если вспомнить, что отшумевшая «перестройка» была, собственно, жутчайшей вакханалией абсолютно нелогичного мышления. Впрочем, ситуация меняется, так что не все еще потеряно…

Наконец, любовь к детективам. Что до этого пункта, питаю наглую мысль: связь между мною и детективом вряд ли стоит сопровождать долгими комментариями, поскольку тот, кто читает эти строки, наверняка читал мои детективы, а кое-кто, хочется верить, даже дочитал до конца…

Словом, однажды все сплелось воедино - любовь к истории, кое-какие навыки логического мышления и страсть к детективным расследованиям. Именно эти три компонента и породили данную книгу. Рожденную, особо подчеркну, не из желания в очередной раз шокировать нашего утомленного сенсациями читателя, а вполне серьезно разобрать некоторые исторические загадки, исследовать события, которые (теперь я в этом свято убежден) происходили немного не так, точнее говоря, совсем не так, как нам об этом рассказывает официальная историография.

Как справедливо заметил сэр Исаак Ньютон, мы все стоим на плечах гигантов. В моем случае предшественниками, укрепившими в убеждении не сходить с избранного пути, послужили, пожалуй, два человека: блестящий историк Натан Эйдельман, не пугавшийся исследовать альтернативные варианты истории («Не было. Могло быть»), и английская писательница Джозефина Тей, в романе «Дочь времени» продемонстрировавшая великолепный пример логичного и вдумчивого расследования исторической загадки - и вдобавок показавшая, как рожденный сотни лет назад миф может заслонить реальные события, как переживает своих создателей клевета, как недостаток логики прочно укореняет чьи-то корыстные выдумки в качестве официально признанной, канонизированной версии истории.

Появившиеся в последнее время работы академика Фоменко, посвященные «Новой хронологии», лишь подхлестнули давнее желание испробовать свои силы на поприще частного сыщика, разгадывающего исторические загадки. В этой книге, то и дело переплетаясь, будут присутствовать обе линии: развенчание некоторых крайне устойчивых мифов и попытка дать собственное истолкование давным-давно отгремевшим событиям. Ну, а попутно в меру сил и возможностей я попытаюсь справиться с иными загадками прошедших столетий.

Те, кто привык механически принимать на веру все, о чем гласят толстые, умные, написанные ученым языком книги, могут сразу же выбросить сей труд в мусорное ведро. «Россия, которой не было» рассчитана на другую породу людей - тех, кто не чурается дерзкого полета фантазии, тех, кто старается доискаться до всего своим умом и рабскому следованию «авторитетам» предпочтет здравый смысл и логику. История не есть нечто застывшее, окостеневшее. Совсем недавно, на нашей памяти, с грохотом рушились авторитеты, не столь уж давние события получали совершенно иное толкование, а штампы и ярлыки опадали, как осенние листья в грозу. Процесс далеко не закончен - и потом, не стоит забывать: если событие или документ допускают двойное (а то и тройное) толкование, право на жизнь имеют все версии. По крайней мере, именно такова практика: хороший сыщик и в романе, и в жизни обязан отработать все версии, а не следовать политической конъюнктуре или каким-то своим шкурным соображениям.

Увы, в последние годы этот принцип нарушался самым вульгарным образом. Достаточно вспомнить сонм перестроечных публицистов, вбивавших в сознание читателя, как гвоздь, одну-единственную версию: виновник загадочной смерти М. В. Фрунзе на операционном столе - злодей Сталин. Потому что больше некому. Потому что Сталин, просыпаясь утром, чувствовал жгучее желание сотворить до заката уйму злодейств и, не успев натянуть штаны, начинал прикидывать: «А кого же мне сегодня зарезать?»

Между тем такой ход рассуждений противоречит самой природе детективного расследования. Обнаружив в гостиной труп миллионера Джона Смита и узнав, что наследниками скончавшегося от пули в затылок богача были господа Икс, Игрек и Зет, самый тупой полицейский не успокоится, пока не проверит алиби всей троицы. Применительно к нашему случаю это означает, что кроме Сталина под подозрением с равным успехом могут находиться и Троцкий, и Тухачевский. Именно Троцкого Фрунзе сменил на высших армейских постах (вспомните железный принцип римской юриспруденции «Кому выгодно?»), а склонность Тухачевского в самом прямом смысле убирать тех, в ком он видел соперников и конкурентов, давно уже не является секретом… Взять хотя бы недоброй памяти операцию «Весна», когда в конце двадцатых - начале тридцатых годов (Сталин был еще не всевластен) по инициативе Тухачевского было физически уничтожено около трех тысяч командиров армии и флота (в основном бывших царских офицеров, имевших несчастье превосходить в чем-то бывшего поручика, преуспевшего, главным образом, в уничтожении бунтующих крестьян).

Этот пример я привожу, чтобы проиллюстрировать свой главный принцип: подвергая сомнению, следуй строгой логике и незыблемым законам детективного расследования. Именно поэтому лично я уверен, что Виктор Суворов, ругаемый и оплевываемый иными ревнителями идеи коммунизма, был всецело прав: Сталин и в самом деле готовил операцию «Гроза» - сиречь неожиданный удар по Германии с выходом в Европу. Убеждает меня в этом не «любовь к Сталину» (к ушедшим в небытие до нашего рождения историческим деятелям, строго говоря, нельзя испытывать ни любви, ни неприязни), а холодная логика. Совершенно нелепая череда странностей, приведшая к форменному краху 22 июня 1941 г., может иметь только это единственное объяснение. В противном случае придется признать, что Сталин, гений упорства и недоверия, на несколько предвоенных месяцев словно бы сошел с ума - а потом, после удара немцев, столь же стремительно выздоровел, обретя прежнюю железную волю и недоверие решительно ко всем. Истории медицины подобные примеры неизвестны. Следовательно, Гитлер и в самом деле сорвал своим ударом операцию «Гроза» - мне, кстати, без особого труда удалось отыскать в открытых источниках немало примеров, работающих на версию Суворова, это не так уж трудно, если искать усидчиво…

Допускаю, кого-то эта книга форменным образом разозлит - особенно в той ее части, где отрицается само существование «татаро-монгольского ига» или делается попытка доказать, что первоначальное крещение Русь получила вовсе не от Византии. В свое оправдание могу сказать одно: изучая то, что именуется «достоверными свидетельствами», я не делал никаких натяжек. Ничего не притягивал за уши, не выдергивал фразы из контекста и не перевирал смысла. Просто-напросто пытался в меру сил и умения дать другое толкование кое-каким «общеизвестным истинам». Не моя вина, что эти истины допускают двойное толкование. Отнюдь не моя.

Что очень важно, я не хотел никого обидеть, прошу иметь это в виду. И очень надеюсь, что в некоторых главах никто не усмотрит глумления над православием, равно как не заподозрит автора в русофобии и тому подобных грехах. Мною двигали не «фобии» и не «филии», а скорее уж слова Сенеки: «Да, я преклоняюсь перед всем, что создала мудрость, и перед самими создателями; мне отрадно видеть в ней наследие многих, накопленное и добытое их трудами для меня. Но будем и мы поступать, как честные отцы семейства: умножим полученное, чтобы это наследие обогащенным перешло от нас к потомкам… Но пусть даже все открыто древними - всегда будет ново и применение открытого другими, и его познание и упорядоченье».

Одним словом, я не могу знать заранее, какие чувства будет испытывать читатель этой книги, но могу, думается, гарантировать одно: скучать ему не придется…

Примечательно, что к мифам чаще всего прилагают эпитет «устоявшиеся». Здесь-то и таится корень зла: мифы укореняются в сознании в результате нехитрого процесса - механического повторения. Никто не дает себе труда вернуться к первоисточнику, и ошибочное утверждение кочует из книги в книгу, из статьи в статью. А потом к нему привыкают настолько, что иная точка зрения представляется вовсе уж злодейским покушением на устои…

Рассмотрим несколько примеров.

Вы и в самом деле полагаете, что институт комиссаров в армии - изобретение большевиков? Зря. Комиссары впервые появились… в армии Соединенных Штатов Америки. В первой половине XIX века. «Комиссар - назначенный правительством в воинскую часть чиновник, в чьи обязанности входит следить за моральным и политическим духом военных». Знакомая формулировочка, не правда ли? Главное отличие в том, что американские комиссары не имели такой власти, как большевистские, но крови из военных, пусть и в переносном смысле, попили изрядно, можете не сомневаться… Нужно же было отрабатывать жалованье и доказывать свою полезность. При случае перечитайте роман Майн Рида «Оцеола, вождь семинолов» и уделите внимание изображенному там «господину правительственному агенту Уайли Томпсону». Сию фигуру Майн Рид, бывший офицер, списал с натуры. Без всякой симпатии, понятно…

Вы и в самом деле полагаете, что уничтожение памятников архитектуры - злодейская выдумка большевиков? Зря…

Давайте посмотрим хотя бы, как обстояли дела в святая святых России, московском Кремле при правлении отнюдь не проникнутых идеями Маркса самодержцев всероссийских.

«Век золотой Екатерины». Екатерина Великая, в начале своего царствования отдавшая приказ «охранять и содержать в исправности кремлевские покои», со временем увлеклась мыслью создать новый грандиозный кремлевский дворец. Архитектор Баженов подготовил соответствующий проект, однако его воплощению в жизнь помешала Русско-турецкая война с ее огромными расходами. От всей затеи осталась лишь деревянная модель - но при очистке площади под будущий дворец успели-таки снести многие старинные постройки, в том числе каменные здания приказов эпохи Федора Алексеевича…

Первые годы XIX столетия. А. П. Валуев, тогдашний начальник дворцового управления, поставил себе задачей «очистить Кремль». Был уничтожен ряд зданий, в том числе знаменитые Колымажные ворота, по определению изданной до революции книги о Кремле - «прелестный образец каменной кладки эпохи расцвета национального искусства XVII века».

На Ивановской площади Кремля стояло когда-то несколько церквей, из которых особенно достопримечателен был по древности, по судьбе своей и по значению в истории русского просвещения собор Николы Гостунского. Именно в этом соборе был дьяконом первопечатник Иван Федоров. Построен собор в 1506 г. на месте старой деревянной церкви, именно в нем приносили присягу при восшествии на престол Петр III и Екатерина II. Почитаемый москвичами наряду с другими кремлевскими соборами, храм Николы Гостунского уцелел при нашествии французов… но был уничтожен в 1817 г. В Москву должен был приехать император Александр, сопровождая прибывшего с визитом прусского короля. Чья-то чиновная голова рассудила, что следует снести старинный храм, как «делающий безобразие Кремлю», - и собор, чтобы не возбудить народного ропота, снесли за одну ночь, а на его месте устроили плац-парад…

Царствование Николая I. При постройке Большого Кремлевского дворца снесены старинная церковь Николая Предтечи, царские хоромы XVII века, сооруженный Растрелли дворец Елизаветы. Этот печальный список, не имеющий никакого отношения к большевикам, можно продолжать и продолжать…

Пример из другой оперы. Мы привыкли считать, что теория «белокурой бестии» и «превосходства арийской расы над всеми прочими недочеловеками» создана некими безымянными «нацистскими идеологами». Вновь ошибка, кочующая из книги в книгу. Все это придумал чистокровный британец Х. С. Чемберлен (1855-1927), социолог и культуролог. Сей субъект в конце прошлого века переселился в Германию, принял германское подданство, возлюбил дух Нибелунгов настолько, что все свои труды отныне писал исключительно по-немецки. Именно из-под его блудливого пера и появились «белокурые бестии», «примат арийской расы» и «высшая германская нация». Нацисты лишь творчески развили поганое наследство Чемберлена…

Еще о блудливых перьях. В последние годы отчего-то вдруг объявил себя матерущим антикоммунистом писатель Виктор Астафьев. Да-да, тот самый - Герой Социалистического Труда, кавалер ордена Ленина, лауреат совдеповских премий и собутыльник парочки генсеков. Что поделать - года после 1991-го многие разуверились в коммунистической идее, в том числе члены Политбюро ЦК КПСС и генералы КГБ… Но суть не в том. Последнее время Астафьев (прозванный красноярскими ветеранами войны «злобственным старичком») усиленно внедряет в сознание читателя простую, как мычание, идею: во время Великой Отечественной комиссары отсиживались в землянках на безопасном удалении от передовой, а солдаты войск НКВД только тем и занимались, что палили из пулеметов в спину простой пехоте.

Я не питаю любви ни к комиссарам, ни к войскам НКВД. Однако вспомнил поговорку об истине и Платоне - благо Астафьев мне и не друг. И вспомнил еще о муже сестры моей бабушки, офицере КБВ (Корпус Беспеченьства Войсковего - аналог СМЕРШа в Войске Польском). Насколько я знал, эти парни стреляли не в спины собственным солдатам, а в лоб всякой нечисти вроде «лесных братьев», бандеровцев и власовцев. Задумался. Полез в первоисточники.

Были, конечно, и заградительные отряды (к слову, впервые в русской истории изобретенные Петром I для Полтавской битвы). Однако основная масса дивизии НКВД не охраняла концлагеря, а шла на немецкие танки бок о бок с армейской пехотой. В сорок первом под Москвой немцев останавливали и войска НКВД - однако впоследствии они как-то выпали из военной истории, их подвиг забылся, а ветераны стыдились даже упоминать, где служили. Виной всему, конечно, порнографическое шоу под названием «XX съезд КПСС» (к подробному рассмотрению коего я обращусь в одной из последующих глав).

Вернемся к комиссарам. Свидетельствует писатель Иван Стаднюк, повоевавший даже малость поболее Астафьева - с первого дня войны. «Из училища нас выпустили в конце мая 1941 г. полторы тысячи человек (три батальона политработников). А после войны по картотеке партучета Политуправления сухопутных войск я выяснил, что из них уцелело всего лишь около двух десятков…».

А ведь училище, которое закончил Стаднюк, было отнюдь не единственным… Двадцать уцелевших из полутора тысяч - как вам процент потерь? Не похоже на «блиндажи в глубоком тылу»…

Можно быть антикоммунистом, коли это модно и безопасно. Когда это модно и безопасно. Вот только не надо гадить на солдатские могилы. Это святое. Даже душегуб Малюта Скуратов, заклейменный всеми мыслимыми эпитетами еще при жизни, заслуживает свечки, поставленной в церкви за его душу, потому что погиб честной солдатской смертью, командуя русскими войсками при осаде литовской крепости Пайда в Ливонской войне.

Солдатские могилы… С чьей-то легкой руки внедрился и не собирается умирать один из самых живучих мифов, сопровождающих Вторую мировую войну, - миф о том, что в сентябре 1939 г. Польша под натиском гитлеровцев хрупнула, как гнилой орех. Что никакой войны, там, собственно, и не было - если не считать дурацких атак на немецкие танки в конном строю.

Однако факты - вещь упрямая. Не было никаких «конных атак на танки». Давным-давно доказано, что это геббельсовская кинофальшивка, исполненная к тому же крайне примитивно, - на мнимых уланах собранные с бору по сосенке мундиры, вовсе не имевшие отношения к кавалерии…

1 сентября 1939 г. возле деревни Кроянты 18-й уланский полк польской кавалерии под командованием полковника Маштелажа пошел в атаку не на танки, а на 20-ю дивизию немецкой мотопехоты, чье продвижение остановил и какое-то время успешно сдерживал. Другие кавалерийские атаки проходили опять-таки не против танков, вдобавок по всем правилам войны - при поддержке бронетехники и артиллерии. Кроме того, следует помнить: слова «атака польской кавалерии» еще не обязательно означают несущуюся в чистом поле кавалерийскую лаву. В составе знаменитой Десятой кавалерийской бригады кроме 10-го конно-стрелкового и 24-го уланского полков были еще подразделения танков, бронеавтомобилей, противотанковая и зенитная артиллерия, саперные батальоны и даже эскадрилья штурмовиков огневой поддержки, однако при описании боевых действий сплошь и рядом упоминалась просто «Десятая кавалерийская бригада», что само по себе могло порождать недоразумения…

Вернемся к определению польских конных атак как «дурацких». Точнее, к описанию другой кавалерийской атаки на пушки и пулеметы. Речь идет об одной из операций Кубанской казачьей дивизии.

«Лето 1916 года. Бои на Стоходе. От командира пехотной бригады телефонный звонок к начальнику казачьей дивизии: „Не поможете ли своими казаками поднять наши цепи? Наша атака захлебнулась“.

Кубанцы - две сотни, и с ними пулеметы на вьюках. Серые черкески, за спинами алые башлыки, черные бараньи шапки с красными тумаками, алые бешметы и погоны - ничего „защитного“. Развернулись широкою лавою, целый полк прикрыли. Впереди на нарядном сером коне командир сотни, еще дальше впереди на гнедом коне командир дивизиона. Как на смотру - чисто равнение. Легко по луговой мокрой траве спорою рысью идут горские кони, не колышутся в седлах казаки. Им навстречу немецкие батареи открыли ураганный огонь, застрочили кровавую строчку пулеметы, котлом кипит огонь винтовок - чистый ад с Любашевского берега. По брюхо в воде бредут кони через главное русло, стих огонь немцев, в их рядах замешательство, слишком непонятно-дерзновенна казачья атака.

Наша пехота встала и с громовым „ура“ бросилась за казаками в воду. Стоходненский плацдарм был занят».

Любопытно, отчего же конная атака на пушки и пулеметы в 1916 г. по праву именуется отважной, а подобная ей (вполне возможно, и в самом деле имевшая где-то место в сентябре 1939-го) объявляется смешной, нелепой и дурацкой? С этакой точки зрения глупцом предстает и солдат, бросающийся с гранатой на танк, - поскольку силы представляются очень уж неравными…

Солдат, защищающий свою землю, не может быть ни смешным, ни нелепым.

Еще о «гнилом орехе». У нас как-то не принято было прежде упоминать маршала Юзефа Пилсудского без приставки «фашистский диктатор». Меж тем этот яркий и неординарный политик если и был диктатором, то в первую очередь - национальным. После переворота 1926 г. (к тому времени в парламенте и вокруг увлеченно баловались политикой аж двести партий, а президент страны был убит правым экстремистом) Пилсудский среди прочего наладил и производство современного вооружения. Польские танки 7-ТР как минимум не уступали немецким, а военная авиация была представлена самолетами всех видов, собственной разработки и постройки: двухмоторные бомбардировщики ЛВС-6 «3убр» и ПЗЛ-37Б «Лось», штурмовики ПЗЛ-23А «Карась» и ПЗЛ-46 «Сом», истребитель ПЗЛ-Р-50 «Ястреб». Другое дело, что техники порой катастрофически не хватало…

И все же… Достаточно полистать любую популярную книжку о Второй мировой войне, сверить даты и сроки, чтобы убедиться: Польша продержалась дольше любой европейской страны, подвергшейся гитлеровскому вторжению, - и это при том, что на некоторых участках немцы имели пятнадцатикратное превосходство в бронетехнике. К Варшаве немцы вышли 15 сентября, через две недели боев. Иными словами, чтобы преодолеть двести пятьдесят километров, отделявших польскую столицу от германской границы, вермахту потребовалось две недели (и еще примерно столько же длились последние бои). Вы, случайно, не помните, на каких рубежах находились германские войска числа восьмого июля 1941-го? При том, что Красная Армия была, скажем так, немножко побольше польской?

Между прочим, сражение на реке Бзуре, где поляки нанесли мощный контрудар, было во всех деталях описано немецкой «Фелькишер беобахтер» - причем геббельсовские журналисты, отнюдь не склонные расточать похвалы славянским недочеловекам, все же сквозь зубы признали за поляками и воинское мастерство, и героизм.

Можно еще упомянуть и о героической обороне Вестерплятте - когда горсточка солдат и курсантов неделю держалась против немецких десантников, поддержанных с моря орудиями главного калибра крейсера «Шлезвиг-Гольштейн». О героическом рейде подводной лодки «Орел», прорвавшейся из Балтики в Великобританию. О дивизионе майора Генрика Добжаньского, который до весны 1940 г. партизанил в лесах в качестве кавалерийской части - и лишь впоследствии расстался с лошадьми, уходя из облавы. Рассказать можно о многом, но это потребовало бы отдельной книги…

Чтобы понять, откуда взялась сказочка о «гнилом орехе» и дебилах-конниках, несущихся с шашками наголо на танки, следует вспомнить об одном немаловажном факторе: 17 сентября 1939 г. на территорию Польши вторглась и Красная Армия - по подсчетам историков, 30 пехотных, 20 кавалерийских дивизий и 12 моторизованных бригад. Против этой армады на восточных границах стояли лишь пограничные части и несколько маршевых батальонов с легким стрелковым вооружением. Через пару недель состоялся советско-германский военный парад, а весной 1940-го гестапо и НКВД начали совместные операции против польского подполья в Кракове…

Сказка о «гнилом орехе» была выгодна всем. Немцам - как лишнее доказательство неполноценности славян. Советские военные наконец-то рассчитались за позорно битого в двадцатом «великого полководца» Тухачевского. (Кстати, я не могу отделаться от впечатления, что разбитый Пилсудским Тухачевский тихонько повредился в уме на почве Польши. Сохранилась подробная стенограмма совещания высшего командования РККА 1935 г., где Тухачевский, словно шаманское заклинание, повторяет с пеной у рта: «Все зло от Польши, если кто-то на нас и нападет, то это, несомненно, будет Польша…»[1])

И, наконец, каким бы диким это ни показалось иным нашим либералам, легенда о «гнилом орехе» оказалась полезна той самой «западной демократии», в которой деятели розлива Новодворской все еще видят некий рай…

Увы, все так и обстояло. Проинформировав своих союзников Англию и Францию о вооруженном вторжении Советов, польский министр иностранных дел Бек заявил, что ожидает от них «занятия решительной позиции в отношении советского правительства». Вам интересно знать, как отреагировали страны, имевшие с Польшей договор о совместной обороне?

Франция промолчала вообще. Британское правительство в сообщении от 18 сентября заявило, что, вообще-то, нападение на Польшу «не может быть оправдано выдвигаемыми Москвой аргументами», однако поторопилось уточнить: «…полное значение этих событий нам еще не вполне ясно, но НИЧЕГО ИЗ ТОГО, ЧТО ПРОИЗОШЛО, не может повлиять на отношение Великобритании к России и войне».

Ларчик открывался просто. Черчилль, в то время первый лорд Адмиралтейства (военно-морской министр), и Галифакс[2] были одержимы одной-единственной конкретной задачей: направить советские войска против Германии, дабы агонизирующая Британия выстояла. В свете такой задачи все призывы польского руководства и напоминания о гарантиях были для британских джентльменов чем-то сродни зудению назойливого комара…

Закончить рассказ о сентябре 1939 г. хочется одной тайной, до сих пор остающейся неразгаданной. Согласно воспоминаниям польских старших офицеров, во время боев с советскими войсками захваченные в плен красноармейцы (командир и несколько десятков солдат) выразили желание… совместно с поляками воевать против немцев. На счету был каждый штык, и поляки решили рискнуть. Пленные получили свободу и оружие, влились в состав одной из частей, пытавшихся прорваться из окружения, и, согласно тем же воспоминаниям, «показали себя храбрыми солдатами и хорошими товарищами».

Дальнейшая судьба наших земляков, вступивших в войну с Гитлером за два года до его нападения на СССР, покрыта мраком неизвестности. Согласно тому же польскому источнику, в конце сентября красноармейцы вместе с поляками оказались в немецком плену. После чего их следы теряются. Быть может, имело бы смысл покопаться в архивах НКВД - но кто же нас туда пустит…

Еще о «демократическом Западе, рае земном». В сочетании с «еврейским вопросом». Особо нервных просят не беспокоиться - речь идет не о России. По моему глубочайшему убеждению, так называемый «еврейский вопрос в России» прекратил свое существование одновременно с уходом в небытие невежественного и горластого племени, именовавшегося «советской интеллигенцией». Равно как и с возникновением нормальных (ну, почти что нормальных) рыночных отношений.

История вопроса проста, как мычание. Все баталии и сшибки, вся вялотекущая борьба «патриотов» с «сионистами» были вызваны примитивнейшим фактором: теснотой жизненного пространства (поскольку «борцы» из обоих лагерей практически все наперечет принадлежали к интеллигенции, жизненное пространство сужалось еще более). Лучший язык для общения - говяжий…

А его-то как раз и не было. Вернее, имелся, но в мизерных количествах. Меж тем любой, кто хоть однажды давился в очереди за дефицитом, знает: пробиваться к прилавку тесной сплоченной группой не в пример легче. Вот и формировались ударные отряды «борцов с жидомасонством» и «борцов с черносотенством». Слишком многих записных борцов с той и с другой стороны я знал лично, чтобы ошибаться в суждениях…

Потом объявили капитализм. Капитализм был хиленький, сюрреалистический и нелепый, но кое-какие возможности появились, они есть до сих пор. Те, кто мог заработать, ушли на заработки (я имею в виду активистов обоих, конечно же, лагерей). Те, кто заработать не мог ни при каких властях и укладах, либо эмигрировали (и на американском вэлфере, и в израильском кибуце прожить, в принципе, можно, даже не особенно напрягаясь), либо стали политиками. Окопы заросли бурьяном и осыпались. Правда, до сих пор ходят слухи, по обветшавшим ходам сообщения и полузатопленным блиндажам шатаются печальными призраками особо стойкие мушкетеры и гвардейцы кардинала… Болтают, что редакция журнала «Наш современник» отправила поисковую группу в Курск для отыскания жидомасонских корней Руцкого. Болтают, будто детский писатель Кир Булычев отправил послание в Кремль, где требовал, чтобы в целях борьбы с антисемитизмом французский беллетрист Андре Жид отныне писался повсюду «Андре Еврей». Но, как выражались братья Стругацкие, мало ли что болтают про страну варваров…

Речь пойдет не о нашем многострадальном отечестве, а об Америке - по мнению убогоньких, светоче демократии. О ее позиции во времена Холокоста - массового уничтожения нацистами евреев. К превеликому нашему удивлению, можно обнаружить нечто, категорически опровергающее детски наивные суждения наших либералов…

Слово израильскому журналисту Авигдору Эскину: «…в годы Катастрофы великая Америка отказывалась принять еврейских беженцев. Государственный департамент США оказался глух к просьбам принять в разгар войны восемь тысяч еврейских сирот из Европы. Помнится и решение американского правительства в 1939 г. отправить обратно в Германию корабль с еврейскими беженцами на борту. Президент Рузвельт сказал тогда, что квота на иммиграцию уже исчерпана»[3].

Речь идет о корабле «Сент-Луис», на борту которого было девятьсот еврейских беженцев. После того как их отказались принять и США, и Куба, двести человек удалось пристроить в Англии, а остальных высадили во Франции, Бельгии и Голландии. С приходом немцев большинство из них погибло в газовых камерах.

К вопросу о «безоговорочной поддержке Соединенными Штатами Израиля». Продолжаю цитировать Эскина:

«Когда арабы грозили в 1948 г. повторить эксперимент Гитлера, американцы наложили эмбарго на поставку оружия в тогдашнюю Палестину. Не стоит забывать и открыто враждебную позицию США по отношению к нам во время Синайской кампании 1956 г.».

Добавлю от себя: оружие в 1948 г. в Палестину поставила Чехословакия (разумеется, после разрешения из Москвы), а позиция США в отношении Израиля в 1956 г. была настолько жесткой, что в Средиземном море крейсировали американские военные корабли с атомным оружием на борту…

«…с конца шестидесятых годов в Вашингтоне поняли, что Израиль может служить незаменимым препятствием советской экспансии на Ближнем Востоке. Именно тогда началась массированная помощь США. Только тогда подняла Америка свой голос за право советских евреев на репатриацию. Это произошло не благодаря моральным принципам власть имущих в Вашингтоне. Наше сближение с Америкой нельзя также приписать доказавшему недавно свою немощь еврейскому лобби. Политические интересы склонили Никсона, Форда и их преемников протянуть Израилю руку помощи. А поскольку политическая фортуна изменчива, то настало время отторжения и расставания».

К вопросу об американской помощи Израилю:

«…утрата американской помощи ошибочно кажется катастрофической для Израиля. Не стоит только забывать, что она, эта помощь, никогда не превышала десяти процентов нашего государственного бюджета, и что уже сегодня американцы оказывают арабскому миру большую помощь, чем нам… Вместе с ежегодными тремя миллиардами долларов американцы принесли нам свою массовую культуру с ее безвкусием и развратом. Американский образ жизни, проникший в дома многих израильтян, был проводником материализма и бездуховности. Экономическая помощь была всегда сладкой пилюлей, но только помогала правительству Израиля откладывать подлинное решение проблем, началом которого должно стать расформирование социалистических государственных и профсоюзных структур».

Не правда ли, все вышеприведенное полностью противоречит иным устоявшимся штампам? Причем, мне почему-то кажется, что материалы, подобные статье Эскина, будут вызывать обиженный визг как раз тех, кто именует себя «демократами». Бывали, знаете ли, прецеденты…

Уверен, многие и представления не имеют, что в годы Второй мировой войны, вплоть до изгнания вермахта из Франции, в Пиренеях действовал устроенный по личному указанию Франко так называемый «красный коридор» - переход, по которому в Испанию уходили из оккупированной нацистами Европы евреи.

Мелькнувшее выше слово «социализм» позволяет ненавязчиво перекинуть мостик к очередному историческому примеру, связанному с Лениным. Многие, наверное, еще помнят, сколько шума в свое время было поднято вокруг «завещания Ленина», скрытого злодеем Сталиным от партии и народа. Был даже толстенный роман (забыл название, что-то насчет Арбата), где на этом построена вся нехитрая интрига.

Недавно мне удалось откопать любопытнейший материал, по моему глубокому убеждению, способный раз и навсегда покончить с возней вокруг «завещания». Прошу прощения за обильное цитирование, но я обязан придать своей книге наукообразность. Да и читателю, смею думать, будет интересно. Итак…

«В нескольких местах книжки Истмен говорит о том, что ЦК „скрыл“ от партии ряд исключительно важных документов, написанных Лениным в последний период его жизни (дело касается писем по национальному вопросу, так называемого „завещания“ и т. д.), это нельзя назвать иначе, как клеветой на ЦК нашей партии. Из слов Истмена можно сделать тот вывод, будто Владимир Ильич предназначал эти письма, имевшие характер внутриорганизационных советов, для печати. На самом деле это совершенно неверно. Владимир Ильич со времени своей болезни не раз обращался к руководящим учреждениям партии и ее съезду с предложениями, письмами и пр. Все эти письма и предложения, само собою разумеется, всегда доставлялись по назначению, доводились до сведения делегатов XII и XIII съездов партии и всегда, разумеется, оказывали надлежащее влияние на решения партии, и если не все эти письма напечатаны, то потому, что они не предназначались их автором для печати. Никакого „завещания“ Владимир Ильич не оставлял, и самый характер его отношения к партии, как и характер самой партии, исключали возможность такого „завещания“. Под видом „завещания“ в иностранной буржуазной и меньшевистской печати упоминается обычно (в искаженном до неузнаваемости виде) одно из писем Владимира Ильича, заключавшее в себе советы организационного порядка. XIII сьезд партии внимательнейшим образом отнесся и к этому письму, как ко всем другим, и сделал из него выводы применительно к условиям и обстоятельствам момента. Всякие разговоры о скрытом и нарушенном „завещании“ представляют собою злостный вымысел и целиком направлены против фактической воли Владимира Ильича и интересов созданной им партии».

Нет, дорогой читатель, это не Сталин. Цитировался отрывок из статьи Л. Д. Троцкого «По поводу книги Истмена „После смерти Ленина“», напечатанной в № 16 журнала «Большевик» от 1 сентября 1925 г. Правда, через несколько лет, оказавшись в принудительной турпоездке за границей, Троцкий начал писать нечто совершенно противоположное, но это уже другая история…

Опасаясь, что читатель может немного заскучать после столь длинных и сухих цитат, спешу его немножечко развеселить.

Известно ли вам, как было раскрыто имя первого польского книгопечатника? В начале нашего века польские историки потратили массу времени и сил, копаясь в сохранившихся архивах и летописях XV столетия. Было достоверно известно, что польский первопечатник - не поляк, а немец, приехавший из какого-то германского государства (которых тогда насчитывалось, крохотулек, несметное количество). Было известно, что работал он в Кракове, тогдашней польской столице. Были известны годы, когда это происходило. Не хватало одного - имени. Сохранившиеся книги не были снабжены, как сказали бы мы теперь, «выходными данными».

Нашли неожиданно. И оказалось, что просто-напросто искали не там… В покрытых вековой пылью бумагах Краковского суда обнаружилось относящееся к 1476 г. дело, довольно обычное как для того времени, так и для нашего века. Некая Марта из Черной Веси слезно била челом господам королевским судьям, жалуясь на некоего ветреного молодца, каковой ее обольстил, но после рождения дитяти категорически отказался не то что жениться, но дать хотя бы грошик на содержание крошки. И звался этот повеса - «печатник книг Каспар из Баварии»!

Все совпадало. Правда, дальнейшие изыскания так и не определили фамилию означенного Каспара - более-менее точно удалось установить: либо Гофедер, либо Штраубе. Но главное, имя удалось извлечь из небытия…

Мне до сих пор любопытно: как выпутался повеса Каспар из этой истории? Увы, подробностей отыскать пока не удалось…

О политике. Недавно российский журнал «Махаон» привел любопытные факты некоего полумистического совпадения фамилий нынешних «демократов» с фамилиями из списка лиц, «кои с 1910 г. разыскивались Департаментом полиции как проводившие подрывную работу против Российской империи»: несколько Заславских, Иосиф Собчак, Лихачев, К. Ф. Старовойтов, несколько Станкевичей, Д. Р. Басилашвили, два Лаврова, А. Б. Гамсахурдия, А. Н. Калугин, И. Г. Ландсберг. А также - матрос с «Авроры» Курков…

Самостоятельно дополняя этот список однофамильцев, я наткнулся на Александра Политковского, крупного сановника, во времена Николая I ведавшего инвалидными капиталами. (В те времена инвалидами именовались в первую очередь не увечные, а отставные военнослужащие.) Капиталы, которые должны были идти на пенсионы и иные выплаты инвалидам, означенный Политковский разворовывал годами в поразительных масштабах. А казначеем в этом же богоугодном заведении состоял… И. Ф. Рыбкин!

В конце концов хищения вскрылись, император разгневался и назначил строжайшее следствие. Политковский как нельзя более кстати принял яд и преставился (а может, помогли, в точности как в анекдоте про безвременно усопшую тещу и мухоморы). Зато на Рыбкине власть предержащие отыгрались сполна - его погнали на каторгу, в Сибирь, после чего из российской писаной истории он исчез навсегда.

Погрузившись в «век золотой Екатерины», нежданно-негаданно удалось обнаружить еще одного Гавриила Попова, одержимого столь же непреодолимой тягой к изящной словесности…

В 1792 г. Тайная экспедиция (думаю, нет нужды подробно объяснять, что это было за жутковатое учреждение) сграбастала под арест купца Гавриила Попова за его сочинение, в котором он под псевдонимом «Ливитов» писал о равенстве всех людей независимо от сословия, осуждал порабощение человека человеком, то есть крепостное право, выступал против торговли людьми, предупреждал «вельмож» о возможности восстания «ожесточившихся земледельцев». Купца, чтобы впредь не умничал и не писал лишнего, сослали в Спасо-Евфимьевский монастырь. Что по меркам того жестокого времени было форменным актом гуманности.

Зато со студентом Невзоровым, примерно в то же самое время оказавшимся в лапах той же милой конторы, церемонились меньше: когда гонористый студент заявил было, что на вопросы отвечать не будет, ему пригрозили, что начнут охаживать поленом по хребту…

О «гнилой интеллигенции». Отчего-то этот термин принято считать выдумкой то ли Ленина, то ли Сталина, в общем, большевистским хамством. Однако все обстояло несколько иначе. В 1881 г., после убийства народовольцами Александра II, изрядное количество прекраснодушных русских либералов (издавна страдавших вывихами интеллекта) начало шумную кампанию, призывая нового императора простить и помиловать убийц его отца. Логика была проста, как мычание: узнав, что государь их помиловал, кровавые террористы умилятся, раскаются и во мгновение ока станут мирными ягнятами, занявшись каким-нибудь полезным делом. Свою лепту в эту шизофрению внес и Лев Толстой, всю жизнь критиковавший российских императоров из своего комфортного поместья.

Сегодня, обогащенные историческим опытом, мы с полной уверенностью можем сказать, что рассчитывать на превращение террористов вроде Степняка-Кравчинского или Веры Засулич в полезных членов общества было по меньшей мере наивно. Впрочем, Александр III уже тогда понимал, что лучший метод убеждения народовольческой сволочи[4] - петля или в крайнем случае солидный тюремный срок (что блестяще подтвердилось на примере Н. А. Морозова, после двадцатипятилетней отсидки и в самом деле ставшего полезным членом общества, крупным ученым). Именно он, однажды в сердцах отшвырнув стопу либеральных газет, воскликнул: «Гнилая интеллигенция!» Источник надежный - одна из фрейлин императорского двора, дочь поэта Федора Тютчева.

О гримасах юстиции. Бессилие юстиции с ее «сто сорок четвертым последним предупреждением» - изобретение не нашего времени. В Польше, в буйном ХVII веке, суд двадцать восемь раз приговаривал к «баниции», то есть изгнанию за пределы королевства, легендарного пана Ляша, ставшего чуть ли не синонимом шляхетского буйства. Хотите знать, как реагировал этот обормот? Подшил означенными двадцатью восемью приговорами свою бекешу и нагло разгуливал по столице, вслух сетуя, что на подкладке есть еще свободное место, да вот беда, приговоров не хватает… Полиции тогда в стране практически не существовало, и заставить шляхтича подчиниться приговору суда было делом безнадежным. Это и называлось «вольностями дворянскими». Справедливости ради следует отметить, что Ляш выглядел ангелом кротости по сравнению с паном Потоцким, жившим столетие спустя, - сей магнат, когда суд вынес ему приговор «за бесчинства», ворвался в зал, где творилось правосудие, во главе своей вольницы, велел гайдукам положить судей на пергамент с только что записанным приговором, спустить штаны и высечь. И положили. И высекли. Прямо на приговоре.

Тот же пан Потоцкий обожал игру в «ку-ку», заключавшуюся в том, что деревенских баб загоняли на деревья и велели со всем прилежанием кричать «ку-ку!», а Потоцкий и его гости палили по бедолажным «кукушкам» мелкой дробью, норовя попасть пониже спины.

Впрочем, как выражались те же Стругацкие, - не воротите нос, ваши собственные предки были не лучше… по крайней мере, у Потоцкого стреляли мелкой дробью. Зато в домашнем тире российского помещика Струйского господа развлекались тем, что заставляли крепостных мужиков бегать на ограниченном пространстве и стреляли по ним из ружей и пистолетов пулями. Убивая насмерть.

Струйский считается яркой достопримечательностью екатерининского времени. У себя в имении он оборудовал типографию, где издавал в роскошнейшем оформлении собственные бездарные стихи, - Екатерина любила демонстрировать эти книги европейским гостям, словно бы мимоходом упоминая, что эти роскошные фолианты изданы в глухой провинции, что, легко догадаться, символизирует просвещенность ее царствования.

О домашнем тире Струйского, понятно, в обществе вслух не говорилось. Как и о его жуткой коллекции орудий пыток, старательно скопированных со средневековых образцов. Была у поэта-типографщика еще одна страстишка… Иногда он устраивал над кем-нибудь из своих крестьян суд по всей форме, а приговор был всегда одинаков: «запытать до смерти». За беднягу тут же принимались палачи, обученные обращению с «коллекцией», и останавливались, лишь когда жертва испускала дух.

Доклад императору Александру I о положении дел с крепостными крестьянами, откуда взяты вышеприведенные факты, до сих пор не издан полностью - даже в наши беспредельные времена следует беречь нервы читателя…

Насколько же невинно по сравнению с этим выглядит одна из статей договора меж Русью и Византией, заключенного в X веке после очередной войны! Византийцы, с одной стороны, соглашались беспрепятственно допускать в Константинополь русских, с другой же, потребовали занести на пергамент торжественное обещание русских «впредь не разбойничать на улицах Константинополя и в его окрестностях». Для такого уточнения должны были быть веские причины, основанные, надо полагать, на многочисленных печальных прецедентах…

Кстати, о грабежах…

Сейчас, когда вновь поднялся страшный шум вокруг «проблемы реституции перемещенных культурных ценностей» (означающей, что Россия должна передать Германии свои законные трофеи в обмен на ядреный шиш с германской стороны), поневоле вспоминается анекдотическая, но невымышленная история, связанная с «церковными вратами». В Новгороде, в соборе Святой Софии, до сих пор радуют глаз старинные литые двери, изготовленные в Западной Европе, в веке, кажется, десятом. История их весьма примечательна - на фоне воплей о реституции…

Однажды древние новгородцы собрались в Швецию по совершенно житейским делам - нужно было немного пограбить шведскую столицу Сигтуну. Такие уж тогда были обычаи: когда обитатели какой-нибудь страны замечали, что немного поиздержались, они со спокойной совестью отправлялись грабить ближних или дальних соседей. Сами ограбленные, подсчитав синяки и убытки, долго не горевали, в свою очередь начиная поглядывать по сторонам в поисках слабого соседа, к которому стоило бы наведаться в гости. Словом, такое поведение считалось вполне светским, я бы сказал, комильфотным. Стало уже хрестоматийным упоминание о некоем французском бароне, который построил замок близ Парижа и нахально грабил королевские обозы. Бывали случаи и похлеще: скажем, в августе 1248 г. два немецких рыцаря Пильгерин и Вейнольт заявились в гости к своему знакомому, рыцарю и поэту Ульриху фон Лихтенштейну, однако вместо дружеского застолья разграбили драгоценности хозяйки дома, а самого Ульриха уволокли с собой и больше года держали в подвале, пока не получили выкуп…

Вернемся к новгородцам. Итак, они прихватили побольше пустых мешков, сели в крутобокие ладьи и поплыли в Швецию. Но где-то на полпути встретились с ладьями эстов (предков древних эстонцев), каковые не без самодовольства сообщили, что новгородцы старались зря и могут поворачивать оглобли - ибо они, эсты, как раз и плывут из Сигтуны, где грабить уже совершенно нечего, и вообще, Сигтуна, откровенно говоря, давно уже догорает…

Новгородцы, как любой на их месте, прежестоко оскорбились - готовились, предвкушали, ладьи конопатили, топоры точили, мешки запасали! - и, недолго думая, предложили эстам поделиться награбленным.

Теперь уже оскорбились эсты, усмотрев в столь наглом требовании извечную тягу русских к халяве. И заявили нечто вроде: в конце-то концов, все добро они честно награбили, трудясь в поте лица. Разграбить и сжечь шведскую столицу - это вам не на гуслях тренькать у себя в Новгороде, былины про Садко распевая! Если хотите разбогатеть - плывите дальше и сами кого-нибудь ограбьте, как приличным людям и полагается! Мигранты, мать вашу…

«Ах так, чудь белоглазая?! - взревели новгородцы некормлеными ведмедями. - Ну, тогда все отымем!»

Неизвестно, насколько этот диалог соответствовал истине, зато достоверно известно другое: последовало морское сражение, в результате которого эстов чувствительно потрепали и отобрали у них кучу добра, в том числе и вышеупомянутые врата, которые торжественно установили в Новгороде (в конце-то концов, утешали свою совесть, должно быть, новгородцы, эсты все равно язычники, и церковные двери им ни к чему).

По логике отечественных либералов данные двери, надо полагать, следует вернуть Швеции. Реституировать, извините за выражение. Однако есть небольшая загвоздка. Врата эти шведы самым беззастенчивым образом сперли в германских землях, когда подожгли и ограбили то ли Аахен, то ли Бремен. Так кому же прикажете возвращать произведение искусства - Германии, Швеции или Эстонии? Пожалуй, гораздо проще будет оставить все как есть. Занеся «реституцию» в разряд неприличных слов. А нынешние немцы, требующие вернуть им «награбленное», право же, чрезвычайно напоминают итальянцев, которые в свое время зело сокрушались и ругали наполеоновских грабителей, безжалостно уволокших во Францию четверку бронзовых коней, столетиями украшавших венецианскую площадь святого Марка. При этом итальянцы как-то упускали немаловажную деталь: кони эти некогда украшали Константинополь, откуда их и сперли итальянские рыцари, принимавшие участие в разграблении города в 1206 г…

Нечто подобное произошло четыре столетия спустя опять-таки на Балтике, когда шла затяжная морская война меж Ганзейским союзом и его противниками. Известный капер Пауль Бенеке, перехватывавший все корабли, идущие в стороны Англии, захватил два парусника нейтральной Бургундии, не принимавшей участия в сваре. На борту одного из них обнаружился расписной алтарь работы известнейшего мастера того времени Ханса Мемлинга.

Городской совет Гданьска, принадлежавшего тогда ганзейским немцам, принял решение установить алтарь в одной из церквей. Протестовал герцог Бургундский, протестовали флорентийцы, которым и предназначался алтарь. Римский папа Сикст XVI отправил в Гданьск личного посланца - но и он ничего не добился.

Давно исчезла Ганза, Гданьск перешел к полякам. Алтарь работы Ханса Мемлинга до сих пор находится в Мариацком костеле, никто за давностью лет и не думает его возвращать.

Так что скользкая это тема - реституция…

В некоторых последующих главах этой книги будет уделено немало внимания роли случая в истории. Случая, способного направить историю по иному, новому пути, ничуть не похожему на тот, что мы привыкли считать единственно возможным.

С одной стороны, занятие это сугубо неблагодарное - поскольку ничего нельзя проверить точно, любые умозаключения останутся красивой игрой ума. С другой же - стоит попытаться создать конструкцию, которая все же окажется близка к правде. Тем более, что роль случая в истории - тема крайне увлекательная.

А потому, как водится, умы привлекает давно. Еще и оттого, что настрадались вдоволь под гнетом дубоватой «марксистско-ленинской» историографии, сводящей все, когда-либо на этом свете происходившее, к борьбе «классов и производительных сил». Хватит, накушались досыта…

Правда, не стоит выплескивать с водой и ребенка. Классы и производительные силы, их борьба и столкновение интересов выдуманы отнюдь не большевиками. Крайности тут возможны с любой стороны: скажем, Станислав Лем с присущей ему гениальностью довел отрицание марксистских догм до абсурда - в своем двухтомном труде «Философия случая» он провозгласил, что Его Величество Случай лежит в основе всего и вся. По Лему, и искусство, и человеческое общество, и сама эволюция - продукт слепого случая. «Случай - поворотный фактор всякого эволюционного процесса, уклад, возникший в результате данного процесса, создает собственные системные законы, не имеющие ничего общего с первоначальным поворотным фактором»[5].

Правда, спустя несколько лет Лем самокритично признал, что был не вполне прав. Что ж, истина, как ей и полагается, лежит всегда посередине. Есть у нее этакая милая привычка - всегда лежать посередине…

Скажем, распространение протестантского учения в Германии было следствием не «чаяний народных масс», а вполне меркантильных желаний тамошних баронов и герцогов, сделавших из проповедей Лютера простой и недвусмысленный вывод: появилась теоретическая база, которая позволяет как бы и на законном основании отобрать у католической церкви все движимое и недвижимое имущество. И отбирать бросились со всем усердием.

Правда, тут же обозначает свое присутствие насмешник-случай. Во многих странах господа дворяне облизывались на церковное имущество. Но не во всех хватило духу претворить мечты в жизнь. И остается открытым вопрос: случайностью или закономерностью было поражение католицизма в Англии? Будь король английский Генрих VIII не столь любвеобилен, не разобидься он на папу римского за отказ освятить очередной королевский брак… Простор для версий открывается необозримый.

И поневоле заставляющий вернуться к старому спору о роли личности в истории. Александр Дюма трактовал этот вопрос с исконно галльской легкостью: «Европа едва не погрузилась в огонь и кровь оттого, что герцог Икс принял маршала Игрека, сидя на сломанном стуле…»

Насчет стула - явный перебор. Стул здесь выполняет роль той самой коробки из романа Азимова «Конец вечности». Помните? Достаточно путешественнику во времени переставить коробку не на ту полку, чтобы никогда не появились в данной реальности сверхбыстрые космические корабли…

И, конечно, классическая бабочка Рэя Брэдбери, о которой помнит всякий любитель фантастики…

Пожалуй, это тоже - доведение до абсурда. Можно было убить Гитлера, можно было убить десяток Гитлеров, но вряд ли это остановило бы грохот подкованных сапог по германской брусчатке. Чересчур сильно была унижена Германия после Первой мировой войны, чересчур ограблена, слишком много горючего материала накопилось, чтобы надеяться на мирный исход. Хаос рождает чудовищ - и чудовище пришло…

И наоборот. Порой одна-единственная сильная личность способна справиться с хаосом (конечно, если дело не зашло слишком далеко). Классическим экспериментом на тему «роли личности в истории» можно считать шведские события второй половины XVIII века, точнее - переворот, совершенный молодым королем Густавом III Адольфом.

Сейчас об этом помнят плохо, но в те времена Швеция представляла собой практически полный аналог Польши. Точно так, как в Польше, разгул «вольностей дворянских» достиг немыслимых пределов. Страна стояла на пороге беззастенчивого раздела - в риксдаге, шведском парламенте, совершенно открыто действовали «прусская», «датская» и «русская» партии, за солидное денежное вознаграждение от соответствующих держав интриговавшие в их пользу. У короля была одна-единственная привилегия: второй, дополнительный голос в парламенте. И только. И все. Крах стоял на пороге.

В это время вспыхнули крестьянские восстания, и риксдаг (полностью выражавший интересы дворянства, и только дворянства) перед лицом несомненной угрозы сделал опрометчивый шаг: доверил молодому королю командование армией (каковой привилегии после смерти Карла XII[6] шведские монархи были лишены)…

Господа дворяне и подозревать не могли, что данные крестьянские восстания подготовлены агентами короля на его же деньги. Ради незатейливой цели: получить в свое распоряжение вооруженную силу. Когда спохватились, было уже поздно: молодой Густав сумел завоевать расположение армии, и в одно прекрасное утро здание парламента окружила гвардия с пушками, нехорошо посверкивали граненые багинеты, дымились фитили, а третье сословие, моментально смекнувшее, что к чему, шумно выражало одобрение столь радикальным реформам.

Реформы, в самом деле, последовали радикальные. Дворянству основательно прищемили хвост и навели в стране порядок. Планы по разделу Швеции так и остались нереализованными и потраченные на это денежки - рубли, кроны и талеры - пропали зря. Королю Густаву так и не простили столь крутых реформ - в 1792 г. граф Анкерстром выстрелил в него на дворцовом балу, нанеся смертельную рану, но возврата к прежним вольностям шведское дворянство так и не дождалось, процесс оказался необратимым. Ну, а окажись на месте Густава более вялая и нерешительная личность? Швеция могла исчезнуть с географической карты, как в том же XVIII веке исчезла Польша, где сильного человека не нашлось…

Разумеется, в умозрительных гипотезах на тему «параллельной истории» следует придерживаться строгой логики, а не произвольных фантазий. Любители творчества английского юмориста Джером Джерома должны помнить те строчки из «Троих в лодке», где Джером (гораздо раньше многих фантастов) пытается создать «альтернативную историю».

Герои попадают в городок, где некогда под нажимом баронов король Иоанн (тот самый незадачливый «принц Джон» из романа «Айвенго») подписал Великую хартию вольностей. И один из них, фантазер и мечтатель, невольно начинает размышлять: а возможен ли был другой исход?

«…он бросает быстрый взгляд на своих французских наемников, выстроенных сзади, и на угрюмое войско баронов, окружившее его.

Может быть, еще не поздно? Один сильный, неожиданный удар по рядом стоящему всаднику, один призыв к его французским войскам, отчаянный натиск на готовые к отпору ряды впереди - и эти мятежные бароны еще пожалеют о том дне, когда они посмели расстроить его планы! Более смелая рука могла бы изменить ход игры даже в таком положении. Будь на его месте Ричард, чаша свободы, чего доброго, была бы выбита из рук Англии, и она еще сотню лет не узнала бы, какова эта свобода на вкус!»

Ситуация смоделирована великолепно - и наверняка послужила образцом для многих писателей, интересовавшихся альтернативной историей. Здесь допущен, увы, один-единственный логический изъян…

Король Ричард Львиное Сердце просто-напросто не смог бы оказаться на месте жалкого и ничтожного Иоанна, навсегда припечатанного в английской истории кличкой Безземельный. Слабый, нерешительный, чуть ли не самый ничтожный среди британских королей, Иоанн как раз и позволил загнать себя в столь унизительную ловушку. Но не Ричард. Человек, который однажды после взятия одной из сарацинских крепостей приказал распороть животы нескольким сотням пленников[7], чтобы проверить, не проглотили ли они драгоценности, развесил бы баронов по деревьям и воротам при первом же намеке на непокорность… Какие, к черту, вольности?!

Иногда случайности проявляют себя в истории столь замысловато и неожиданно, что требуют какого-то иного имени - быть может, следует дополнить историю неким подразделом, которому лично я не в силах подобрать названия…

Открытие Америки и завоевание Америки - разные вещи. Вполне возможно, завоевание и не последовало бы столь быстро вслед за открытием, не будь в Испании столь многочисленных деклассированных элементов, оставшихся не у дел после окончания многовековой войны с маврами. Вся эта разномастная орда умела лишь воевать, ничего другого не знала и не хотела - а потому как нельзя более кстати оказалась под рукой. Вместо того чтобы тратить массу денег и времени, ликвидируя и рассаживая по королевским тюрьмам буйную вольницу, ее отправили за океан, где она вдребезги разнесла индейские государства и обеспечила поток золота в метрополию. Увязни Кастилия и Леон в Реконкисте еще лет на полсотни - история обеих Америк могла бы стать совершенно другой. Примером тому - Франция, у которой так и не нашлось избыточных людских ресурсов, которые можно было бы перебросить в Америку. А потому своих заокеанских владений французская корона лишилась так жалко и бездарно, как пьяница теряет на улице кошелек…

Наверное, навсегда останется нерешенным вопрос: какую роль в крахе Бориса Годунова, далеко не самого худшего русского царя, сыграли обрушившиеся на Россию природные катаклизмы 1601-1602 гг.? Вполне возможно, не случись этих стихийных бедствий (к которым мы вернемся в одной из последующих глав), династия Годуновых могла и не прерваться - а это, в свою очередь, влекло несомненное изменение истории…

Кстати, о климате и природе. Много язвительных слов было написано о «нечистоплотности» западных европейцев, отроду не ведавших такого удовольствия, как русская банька, вообще мывшихся едва ли не раз в жизни. В общем, насмешки эти вполне справедливы - Западная Европа и в самом деле не грешила регулярным мытьем лица и тела. Однако причины тому лежат не в области морали и нравов, а связаны со вполне конкретными природными условиями…

Своим многовековым банным традициям Русь обязана, как легко догадаться, превеликому обилию лесов, сиречь - неограниченному потоку дров. Самое естественное дело на Руси - пойти в лес и невозбранно нарубить дровишек, сколько сможешь унести (были, правда, ограничения на порубку, но уж на баньку-то дрова всегда находились).

В Западной Европе обстояло иначе. Письменные источники средневековья свидетельствуют, что мылись там столь же часто и охотно, как на Руси, - до определенного времени. Примерно к концу XV века, однако, густые некогда европейские леса были чуть ли не сведены под корень, и наступила первая, пожалуй, в писаной европейской истории экологическая катастрофа. Уже тогда пришлось поневоле понять: если уничтожение лесов будет продолжаться теми же темпами, Европа будет напоминать сарацинские пустыни.

Тут-то и берет начало драконовское законодательство, направленное на охрану лесов, - вплоть до того, что у виновного в самовольной порубке вытягивали кишки и прибивали их гвоздем к дереву… Дрова стали нешуточной роскошью. Простой дворянин (не говоря уж о третьем сословии) уже не мог позволить себе такой роскоши, как теплая ванна, ставшей привилегией особо зажиточных аристократов. Угля тогда еще не добывали в значительных количествах.

С тех времен и начинается «грязный» период истории Западной Европы. О регулярном мытье приходится забыть, дрова для кухонь стоят приличных денег, кропотливо подбирается каждая щепочка, как раз в те годы низшие классы вынуждены перейти на еду, не требующую приготовления на огне: солонина, хлеб с луком, всевозможные похлебки-затирухи. Жареное, вареное и печеное превращается в деликатес для благородных. Будь тамошние зимы похолоднее, Западная Европа, без преувеличений, могла вымерзнуть. Конечно, это не «случай», это должно называться как-то иначе, но ситуация не связана ни с политикой, ни с религией, ни с классовой борьбой…

К слову, эта «классовая борьба» иногда претерпевала под пером правоверных советских историков удивительные метаморфозы. Еще с двадцатых годов нашего грешного века было принято, описывая восстание Уота Тайлера 1380 г., отмечать «участие в крестьянском восстании пролетариата Лондона». К сожалению, в действительности мифический «лондонский пролетариат» (проще говоря, городские ремесленники) был движим не в пример более шкурными интересами. Дело в том, что в Лондоне тогда осело изрядное количество фламандских ремесленников, составивших нешуточную конкуренцию коренным мастерам. И вот, едва только в Лондон заявилась мужицкая вольница, городские ремесленники использовали короткий период полного безвластия для решения сугубо внутренних проблем - они быстренько, в хорошем темпе, перебили и перетопили в Темзе ненавистных фламандских конкурентов, после чего весь их бунтарский дух волшебным образом испарился, и они вновь стали лояльнейшими подданными британской короны, в доказательство чего стали отлавливать на улицах отставших от своих отрядов тайлеровских крестьян и с той же сноровкой бить по голове…

Еще о случайностях. Некоторые английские историки вполне серьезно считают, что в занятии английского престола династией Йорков в 1485 г. огромную роль сыграла примитивнейшая случайность, связанная с незнанием геральдики…

Как многие, возможно, помнят хотя бы из приключенческих романов, в конце XV столетия в Англии боролись за престол Йорки и Ланкастеры, именуемые еще Алой и Белой розами. И у тех, и у других имелись определенные права на королевскую корону, а потому решить дело можно было одним-единственным способом - войной, поскольку уступить никто не хотел. Сорок лет две ветви королевского дома Плантагенетов заядло истребляли друг друга, а заодно и тех, кто подворачивался под горячую руку…

В пасхальное воскресенье 14 апреля 1471 г. войска йоркского короля Эдварда IV неподалеку от Лондона, под Барнетом, стали сближаться с армией графа Варвика, одного из наиболее ярких и талантливых полководцев ланкастерцев. На равнине стоял туман, осторожный Варвик выслал разведку - последующие события недвусмысленно доказывают, что разведчики графа разбирались в геральдике примерно так, как нынешний интеллигент советского розлива - в логике и иностранных языках.

Дело в том, что среди множества геральдических эмблем того времени имелось две, во многом схожих. Так называемое «Солнце величия» (солнце с изогнутыми лучиками, чье количество колебалось от двенадцати до шестнадцати) и «эстуаль» (звезда с шестью лучами). Человек темный мог и перепутать…

Они и перепутали. Под знаменем с «солнцем величия» наступал король Эдвард. Под знаменем с «эстуалью» приближался верный союзник Варвика, Де Вер, граф Оксфордский. Именно знамя последнего и приняли за вражеский стяг незадачливые разведчики графа Варвика. И доложили соответственно.

Раздумывать было некогда, Варвик скомандовал атаку - и его солдаты со всем усердием врубились в ряды своих же союзников. Какой-то однотипной военной формы тогда не существовало, а в лицо знали друг друга только высшие командиры. Граф Оксфордский, в свою очередь, решил, что подвергся нападению йоркистов, и велел стоять насмерть. Пока союзники истребляли друг друга, их настоящий противник, король Эдвард, быстро разобрался в ситуации и, справедливо сочтя ее подарком судьбы, ударил на обоих. Ланкастерцы понесли страшное поражение, сам Варвик был убит. С той битвы фортуна бесповоротно склонилась на сторону Йорков, противники которых после этого удара оправиться уже не смогли… История не сохранила имен болванов, несведущих в геральдике.

И напоследок стоит рассказать об одной интереснейшей случайности, связанной на сей раз с техникой. В одной из советских лабораторий тщетно пытались получить новую разновидность электролита для гальванического покрытия корпусов наручных часов. Было известно, что для успеха необходимо добавить в исходную массу небольшое количество органической субстанции. Одна беда: к тому времени насчитывалось около миллиона подобных субстанций, и, чтобы испробовать их все, не хватило бы жизни человека.

Случай не замедлил о себе напомнить. Придя утром на работу, лаборант вынул из электролитической ванны сверкающую, как зеркало, металлическую пластинку - это было именно то, чего и добивались!

Срочно повторили эксперимент в той же ванне. Вторая плитка так же сверкала. Тогда в другой, гораздо большей ванне решили нанести покрытие на большую партию плиток, налив туда электролит того же состава…

Полный провал. Плитки оставались неприглядно матовыми. Один и тот же электролит в небольшой лабораторной ванне и в огромной заводской вел себя по-разному. Объяснение подворачивалось одно: в малой ванне, и только в ней, вдруг появился какой-то непонятный компонент…

Вскоре выяснилось, что компонентом этим была… слюна. Один из сотрудников, разозленный провалом очередного эксперимента, смачно плюнул в ту самую лабораторную ванну, уходя домой. В его слюне оказались некие микроскопические добавки, сработавшие на успех. «Виновника» заставили от души поплевать в заводскую ванну - и погруженные туда плитки вскоре покрылись столь же идеальной сверкающей полировкой.

Увы, продолжения эта история не получила, и состав слюны остался загадкой. Началась Великая Отечественная, лаборант ушел в ополчение и погиб под Москвой…

Незадачливый король Ежи

В этой книге читатель не раз встретится со случаями, когда чистейшей воды сказки попадали в историю и оставались в ней на правах реальных событий, а происшедшее на самом деле впоследствии бывало объявлено даже не сказкой - гнусным вымыслом. Чтобы лучше понять, отчего так происходит, рассмотрим два случая: правду, объявленную вымыслом, и вымысел, неумышленно объявленный правдой…

В двадцатых годах прошлого столетия во Франции вышла весьма любопытная книжечка. Ее автор пытался доказать, что Наполеона Бонапарта… никогда не существовало! Что «так называемый Бонапарт» - на самом деле нечто вроде массовой галлюцинации, отражение старинных народных поверий. Двенадцать маршалов Наполеона (которых на самом деле было вовсе не двенадцать. - А. Б.) объявлялись «преломлением в народном сознании двенадцати знаков зодиака». И так далее, и тому подобное. Читатель, решивший, что речь идет о шутке, о розыгрыше, ошибется. Розыгрышем здесь и не пахло. Книга была написана по заказу восстановленных на французском престоле Бурбонов и издана на их денежки из секретных полицейских фондов. Бурбоны абсолютно серьезно пытались вычеркнуть из истории корсиканского узурпатора, вбить в умы версию о «массовой галлюцинации» - при том, что еще были живы тысячи людей, видевших Наполеона, говоривших с ним, от простых солдат до коронованных особ. Заодно Бурбоны приказали датировать их указы годами, приходившимися на правление Наполеона, - опять-таки со всей серьезностью.

Все-таки на дворе стоял девятнадцатый век - и потому столь лихо вымарать из истории Наполеона не удалось. Однако в более ранние времена такие штучки, бывало, и удавались - с таким успехом, что мы лишь сегодня начинаем продираться к истине…

Рассмотрим второй случай - превращение мифа в «реальную историю», даже не по злому умыслу, а по недоразумению.

Дело происходит в Польше (заранее предупреждаю, что история эта вымышлена мною от начала и до конца). Год на дворе… Ну, пусть будет 1889-й - время относительно спокойное, восстания уже отшумели, террористы постреливают, но еще не набрали размаха, в общем, жизнь не так уж плоха, в особенности если один из наших героев, блестящий шляхтич Пшекшицюльский, политикой не интересуется совершенно - вертопрах, светский фат, завсегдатай салонов, раутов и гостиных, излишней образованностью, как и подобает ясновельможному пану, «шляхтичу с кости и крови», не обременен. Зато богат и гостеприимен - опять-таки в полном соответствии с исконной великопольской традицией.

Именно в имение пана Пшекшицюльского попадает его новый знакомый, встреченный у графини Н., - серьезный молодой человек в очках, гость из далекого экзотического Сиама, еще не переименованного в Таиланд. Гость завершает в Европе свое образование, а заодно и пишет книгу - в его родном Сиаме очень мало знают о столь экзотическом континенте, как Европа… А поскольку молодой ученый (пусть будет Чандранипат, что ли, имя не вполне таиландское, но сойдет…) честолюбив и прилежен, он предпочитает балам и попойкам многочасовые бдения над старыми бумагами. Он честолюбив, он хочет войти в историю как автор первого труда о загадочной Польше, написанного рукой сиамца…

– Все это к вашим услугам, пане Чандранипат! - широким жестом указывает пан Пшекшицюльский на покрытые паутиной и пылью шкафы с книгами и бумагами, которые не открывал отроду. - Батюшка мой, знаете ли, интересовался изящной словесностью, а мне все как-то недосуг… Копайтесь, коли охота, пока не надоест!

И, повязав модный галстук, со спокойной совестью бросает скучного гостя - у соседа званый вечер, у второго - очаровательная дочка, у третьего - великолепные наливки…

Гость, о котором, признаться, наш шляхтич скоро и забыл, дни напролет просиживает в библиотеке, с трепетом разворачивая пыльные свитки. Как истый ученый, он упрям в хорошем смысле слова - а потому польским уже более-менее овладел.

И вскоре натыкается на сущее сокровище. Из старой папки с потускневшим ярлыком «Бумаги пятнадцатого века» наш сиамец вытаскивает прелюбопытнейшее письмо. Начертано оно не на пергаменте, а на бумаге - что ж, это, надо полагать, копия, которую посчитали нужным сделать ввиду несомненной важности документа.

И вот наш усидчивый ученый, старательно шевеля губами, вчитывается…

«Приветствую, дружище Збышек, желаю всех благ!

Письмо твое получил. Сообщаю последние новости, тебе наверняка будет интересно.

Король Ежи Третий, и без того слабый умишком, растерял последние мозги, когда до него дошли вести об успехах мятежников. Королева Катажина помогать ему отказалась напрочь, бедняга просто извертелся, пытаясь хоть что-то придумать. Только в его дурную башку ничего умного и не приходит - а мятеж тем временем разрастается, и наш Тадеуш, будь уверен, показал себя с самой лучшей стороны, рад за него.

Встретил здесь князя Михала - он без особой охоты едет в Колонию нанимать солдат. Даже если у него что-то и получится, королю это поможет, как мертвому припарки… Я ему на это намекнул, после чего мы с князем поссорились напрочь.

Вот и все, пожалуй, устал я что-то скрести перышком. До встречи!»

Наш прилежный сиамец Чандранипат возвращается в Варшаву с копией сего интереснейшего документа. И, засев за книгу о Польше, старательно повествует о том, как в пятнадцатом столетии от Рождества Христова здесь вспыхнул мятеж, и недалекий умом король Ежи, которому отчего-то отказалась помогать даже королева, попал в жуткое положение, явно не в силах справиться с восставшими.

Немного смущает неувязка: в списках правивших в пятнадцатом столетии королей никакого Ежи Третьего нет. Должно же быть этому какое-то объяснение? Ага, кажется, дело и прояснилось…

Ежи Третьего нет, зато имеется Владислав Третий. Правивший подозрительно короткий срок - 1434-1444 гг. Всего десять лет. Меж тем его предшественник Владислав Ягелло и правивший после Владислава Третьего Казимир просидели на престоле больше сорока лет каждый. К тому же имеется какой-то странный разрыв: правление Владислава окончилось в 1444-м, а Казимир вступил на трон лишь три года спустя, в 1447-м…

Сиамец явственно ощущает холодок какой-то мрачной загадки. Правил короче всех в этом веке… И этот странный трехлетний перерыв… Подлинного ученого такие странности должны насторожить…

Вскоре готова парочка великолепных гипотез. Либо Ежи Третий и есть Владислав Третий, либо правление Ежи приходится на эти три «выпавших» из истории года, и потомки предпочитают умалчивать о безумном короле, потерпевшем поражение в борьбе с мятежниками, преданном собственной супругой Катажиной…

Впоследствии, уже в родном Сиаме, Чандранипат изложит в своем труде обе эти версии, с добросовестностью истинного ученого отметив, что доказать правдивость какой-либо из них пока не в состоянии. Однако его книга и без того производит впечатление на сиамский ученый мир: признание, лавры, перстень от короля…

Всё. Легенда зажила самостоятельной жизнью, утвердившись на страницах писаной истории в качестве реальности. Впоследствии, конечно, докопаются до истины, но с тех пор много воды утечет, наш Чандранипат так и умрет в преклонных годах, в блаженном неведении, и на его книгах долго будут учиться сиамские студенты…

А все оттого, что заезжий сиамец поверхностно выучил польский язык. Достаточно, чтобы читать и понимать написанное, но кое-какие тонкости так и не успел узнать…

Письмо написано не в пятнадцатом веке, а в конце восемнадцатого, и представляет собой не копию, а оригинал. В польском языке, как и в некоторых других славянских, иные иностранные имена пишутся так, как и на родине носителей этих имен, а иные, наоборот, переводятся согласно правилам польской грамматики…[8]

«Ежи Третий» - это Георг Третий, английский король, и в самом деле слабый на голову. «Мятежники», соответственно, - американские повстанцы. «Королева Катажина» - не супруга бедняги «Ежи», а русская императрица Екатерина Вторая, и в самом деле отказавшаяся помогать Англии в войне против восставших колонистов. «Князь Михал» - это какой-то английский герцог по имени Майкл - в польском языке слово «ксенже» с равным успехом может обозначать и «князя», и «герцога», что до сих пор создает помехи даже опытным переводчикам. Загадочная Колония, где набирает солдат герцог Майкл, - на самом деле немецкий город Кельн, по-польски «Коlоnia». «Тадеуш» - это, конечно же, польский генерал Тадеуш Косцюшко, участвовавший в войне американцев за независимость.

Как же письмо попало в папку, помеченную пятнадцатым веком? Аллах его ведает, это уже дело десятое. Кто-нибудь перепутал - не шибко прилежный слуга или папаша пана Пшекшицюльского. Такие мелочи нас уже не должны интересовать. Важнее другое: стало понятнее, как рождаются исторические ошибки, продиктованные не сознательным стремлением к обману, а добросовестным заблуждением, недостатком знаний. А ведь к этому может добавиться и вполне осознанная фальсификация, и заказное стремление переписать историю, густо разбавив ее мифами, а реальных людей превратив в сказочных персонажей…

В этой книге мы столкнемся и с первым, и со вторым…

На примере с «невезучим королем Ежи» я добросовестно пытался показать, как могут рождаться увлекательные, но совершенно ложные гипотезы. Имеет смысл коснуться и другой проблемы - рассмотреть, как недостаток информации о прошлых временах и явственные противоречия в сочетании с нелогичностями позволяют выдвигать гораздо более убедительные версии. Не обязательно соответствующие истине, стоит сразу оговориться, - но, как знать, быть может, и имеющие нечто общее с истиной…

Речь пойдет о Христофоре Колумбе и каноническом открытии им Америки в 1492 г. - быть может, представлявшем собой не более чем умышленную, грандиозную дезинформацию мирового «общественного мнения»…

Начнем с того, что к Колумбу всецело можно отнести слова, которыми Стругацкие характеризуют одного из своих героев. «Он никто. Он ниоткуда».

В самом деле, Колумб окутан полнейшим мраком неизвестности. Неизвестно его подлинное имя (испанизированный вариант его фамилии «Колон»=«Голубь» может оказаться либо прозвищем, либо, как считают некоторые историки, сокращением от слова «полковник», «колонель». По иным версиям, именно так уважительно обращались моряки к командирам кораблей, нечто вроде «шеф» или «босс». А «Колумб» - не особенно-то и итальянская фамилия…[9]).

Неизвестны его родители. Хоть и считается, что Колумб «был сыном генуэзского ткача Доминико Коломбо», но в сохранившихся списках мастеров цеха ткачей человека с таким именем нет, а дом в Генуе на площади Данте, где Колумб якобы родился, - не более чем бутафория для туристов, подобная «квартире Шерлока Холмса на Бейкер-стрит».

Неизвестно, в каком городе он все-таки родился. Только в итальянской провинции Лигурия за честь считаться родиной Колумба до сих пор спорят четыре прибрежных города - Генуя, Савона, Коголетто и Нерви. Плюс - еще десяток итальянских городов в других провинциях. Да что там города… Поскольку точно так же неизвестна национальность Колумба, на роль его отчизны претендуют восемь (!) стран, включая, естественно, Италию. Польский исследователь в свое время выдвинул версию, что Колумб - это гданьский мореплаватель Ян из Кольно (по-польски - Jan z Kolno). Согласно этой версии, Кольно - то ли забытая ныне и переименованная деревушка, то ли немецкий Кёльн (который, как мы помним, на польском языке до сих пор пишется Kolonia, а потому, по мысли пытливого исследователя, в старые времена вполне мог город Кёльн писаться Kolno. Польское слово голубь - «голомб» как-то очень уж подозрительно созвучно «Колумбу», а в Гданьске очень любили называть корабли именами птиц: «Голомб», «Ожел» («Орел»), «Ясколка» («Ласточка»). (О Яне из Кольно, реальной личности, подробнее поговорим чуть погодя.)

Восемь стран и полтора десятка городов… Само по себе такое обилие кандидатов заставляет думать, что истина так навсегда и останется неизвестной. Есть даже версия, что Колумб - еврей. Увы, аргументов маловато. А посему просто удивительно, что отечественные любители сенсации еще не записали Колумба в русичи - скажем, умного и любознательного паренька, Христина Голубка, сцапали татары и продали венецианцам, а потом он сбежал с галеры и выбился в люди…

А если серьезно, первые более-менее достоверные следы Колумба появляются лишь в 1473 г., когда ему было двадцать два года. Примерно к этому времени относится обнаруженный в прошлом веке документ, где «морской суд Венеции предостерегает относительно пирата Коломбо», состоящего на службе у анжуйского герцога Рене.

Речь, без сомнения, идет о «нашем» Колумбе - сам он в зрелые годы не раз вспоминал о службе у герцога Рене, к которому относился с симпатией. Правда, «пират» - понятие относительное и растяжимое. Во-первых, в те времена, как и много еще лет спустя, пиратство считалось «достойным джентльмена занятием». Во-вторых, речь тут идет скорее о капере - частном лице, с патентом того или иного властелина топящим суда страны, с которой этот властелин ведет войну или просто находится в скверных отношениях. Вообще, судьба Колумба богата перипетиями - после каперской службы у Рене вдруг отчего-то оказался простым матросом на фламандском «купце», торговал морскими картами, даже на короткое время уходил в монастырь (в те бурные времена так порой поступали многие, кому требовалось отсидеться в тиши и глуши, пока в большом мире позабудут об иных их художествах…).

История о том, как Колумб долгие годы обивал пороги королевских дворов Португалии и Испании, известна хорошо, и пересказывать ее нет смысла, поэтому перейду сразу к странностям, сопровождавшим эту одиссею. Не вполне понятно поначалу, почему португальский король отнесся к Колумбу столь равнодушно. И уж вовсе странными выглядят условия договора, который подписала с Колумбом испанская королевская чета, прежде чем он отплыл на поиски Америки.

Щедрость в Испании прежде неслыханная. Сказочная. Невероятная. Испанские короли всегда щедро рассчитывались с моряками, открывавшими для державы новые земли, - но такого прежде не бывало… Дворянство и наследственное звание адмирала моря-океана и всех островов и материков, которые он откроет, титул вице-короля и главного правителя этих земель с правом самому назначать губернаторов, десятая часть со всей добычи, взятой в новооткрытых колониях, причем сам Колумб оплачивает только одну восьмую расходов на снаряжение кораблей, а все остальное вносит королевская чета…

Достаточно известно также, что большая часть этих обещаний осталась невыполненной. Поневоле обе странности следует рассматривать в связке: Колумб оказался ЕДИНСТВЕННЫМ, кому посулили столь щедрое вознаграждение, - и ЕДИНСТВЕННЫМ из всех капитанов на испанской службе, в расчетах с которым не выполнили условий. У испанских монархов была масса недостатков, но вот в подобных случаях расплачивались они всегда честно… Почему же они так поступили с Колумбом?

Быть может, оттого, что «свершения Колумба» вовсе не были столь впечатляющими, какими мы их сегодня считаем? А то и оттого, что Америка была открыта несколько позже официальной даты (хотя все-таки при участии Колумба)?

Перейдем к вопросу о предшественниках. Стало общим местом повторять, что Колумб «был не первым». Но нас сейчас должны интересовать не викинги Лейва Счастливого, а более близкие по времени к Колумбу путешественники, о которых он мог знать, и немало…

Есть сведения, что в 1390 г. в Америку по поручению шотландского принца Синклера плавал венецианец Никколо Дзено - в сопровождении своего брата Антонио и самого принца. Некоторые исследователи горячо отстаивают подлинность так называемой «Книги Дзено» - путевых дневников, карт, писем. Эти материалы хранились в венецианских архивах, а Венеция и Генуя - близкие соседи…

Совершенно не подвергается сомнению подлинность письма флорентийского медика и космографа-любителя Паоло Тосканелли королю Португалии Аффонсу V Африканскому от 15 июня 1474 г. Король (племянник знаменитого Энрике Мореплавателя, получившего это прозвище не за собственные плавания, а за огромную работу по организации плаваний португальских капитанов) через своих придворных попросил у Тосканелли консультацию: можно ли достичь Индии, если плыть на запад? Тосканелли ответил: «существование такого пути может быть доказано на основании шарообразности формы Земли». И приложил собственноручно вычерченную карту.

Примерно в это же время (совпадение примечательное) король Аффонсу посылает экспедицию на поиски «северного морского пути» в Азию и Индию. Сначала берегов Северной Америки достигли два норвежских капитана, Дидрик Пайнинг и Ганс Пофорст, к которым в качестве наблюдателя был прикреплен португалец Жуан Ваш Кортириал. Есть письма и сообщения, не подвергающиеся сомнению, - экспедиция побывала у Ньюфаундленда и Лабрадора.

Чуть позже, в 1476 г., по тому же маршруту уходит вторая экспедиция, опять-таки скандинавско-португальская. Командует ею то ли Йенс Скульно, то ли Йенс Скольно, а на одном из кораблей плывет… Христофор Колумб! Историки давно отметили, что идеи «западного пути в Индию» стали волновать Колумба около 1479 г. - после окончания экспедиции. Разве что он решил плыть несколько южнее. Кстати, из скудных свидетельств об этих двух плаваниях вовсе не следует со всей неопровержимостью, что Йенс-Ян Скульно-Скольно и Христофор Колумб - два разных человека… Быть может, и один, и вышеупоминавшийся поляк не был таким уж сказочником… Становится понятно, почему в Португалии так прохладно отнеслись к планам Колумба, - были свои планы, не хуже, и свои капитаны…

Англия. Около двадцати лет назад профессор Фобе Тейлор проанализировал отчеты и списки грузов, которые корабли ввозили и вывозили в Бристоль. И заметил любопытные несуразности. Согласно заявленным декларациям, большинство капитанов вели торговлю с Ирландией - но этому не соответствовало проведенное в пути время. Некий капитан Морис Таргат сплавал в Ирландию и обратно за 115 дней. Этого хватило бы, чтобы совершить рейс туда и назад… трижды! Профессор сделал вывод, что на самом деле бравые морячки плавали вовсе не в Ирландию… Куда? Не исключено, что и в Америку. Именно из Бристоля весной 1498 г. отплыл в Америку Джон Кабот (он же - генуэзец Джованни Габото, обосновавшийся в Англии за восемь лет до того). А профессор географии Эксетерского университета Дэвис считает, что еще в 1477 г. в Гренландию регулярно наведывался известный валлийский контрабандист Джон Ллойд (то есть в те годы, когда в Англии бывал Колумб).

Сообщения о том, что Колумб довольно хорошо знал, куда плыть, многочисленны.

Марокканский профессор Мохаммед эль-Фаси утверждает, что Колумб побывал в Марокко, где и узнал о древнейшей трансатлантической трассе берберов, плававших некогда в Америку. Так это или нет, в точности неизвестно, но в соседствующей с Марокко Гвинее Колумб в 1419 г. бывал, возможно, даже дважды…

Известный моряк и географ, автор знаменитых карт, турецкий адмирал Пири Реис прямо писал, что распространилась весть, будто «неверный по имени Колонбо» узнал из каких-то старых книг о существовании за морем обширной земли. Мало того, из тех же книг «Колонбо» узнал, что обитатели этих земель обожают стеклянные украшения и готовы менять их на золото, - потому и прихватил означенных украшений побольше…

С этим свидетельством перекликается книга Гарсиласо де ла Веги «О государстве инков», вышедшая в 1609 г. в Лиссабоне. Гарсиласо утверждает, что примерно в 1484 г. лоцман из Уэльвы Алонсо Санчес по пути на Мадейру угодил в жесточайший шторм, около месяца буря носила его суденышко, пока не прибила к неизвестному острову, предположительно Гаити. Санчес ухитрился вернуться в Европу, потеряв из семнадцати человек экипажа двенадцать. А далее…

«Они остановились в доме знаменитого Христофора Колумба, генуэзца, потому что знали его как великого лоцмана и картографа, который составлял карты для мореплавания… И так как прибыли они измученными перенесенным в прошлом трудом, сколько ни одаривал их Христофор Колумб, они не пришли в себя и умерли все у него дома, оставив ему в наследство труды, которые принесли им смерть и которые взялся завершить великий Колумб с таким энтузиазмом и силой, что, если бы ему пришлось перенести такие же страдания или даже большие, он все равно предпринял бы это дело, чтобы передать Испании Новый Свет и его богатства…»

Проще всего сослаться на извечную нелюбовь португальцев к давним военным противникам и конкурентам в захвате дальних земель - испанцам. Но, во-первых, Гарсиласо явно настроен к Колумбу доброжелательно (что плохого в том, что Колумб воспользовался картами и записями умерших?), во-вторых, это сообщение очень уж перекликается с теми, о которых я уже рассказал…

Можно упомянуть и о гораздо менее значительных, но все же интересных фактах. Кормчий Мартин Висенте и губернатор Порту-Санту Корреа находили в море и на берегу обработанные рукой человека непонятные деревянные предметы, странные деревья, растения и плоды, есть даже упоминания о двух необычного, не европейского вида утопленниках, выловленных у острова Флориш в Азорском архипелаге. Висенте был другом Колумба, Корреа - тестем Колумба…

Многие исследователи давно уже обращают внимание на странности путешествия Колумба - он и туда, и обратно плыл так, словно заранее знал приблизительное расстояние до «Индии», знал о существовании сильного океанского течения, помогавшего плывшим в западном направлении, о ветрах. Его маршрут, на соблюдении которого Колумб яростно настаивал, совпадает с этим течением и направлением постоянных ветров настолько, что об «удаче» говорить даже и стыдно…

Кстати, не осталось достоверных свидетельств о том, что кто-то вообще видел привезенные Колумбом из первого своего путешествия диковины. Подлинность значительной части его писем, отчетов и дневников оспаривается давно, не без оснований. Почему-то могила Колумба оказалась в полной безвестности, и очень быстро забыли, где она находится, так что место погребения Колумба навсегда останется тайной.

И наконец…

В конце семидесятых годов нашего столетия итальянский историк Маринелла Бонвина-Мадзанти обнаружила в архивах города Модены письмо неаполитанского посланника в Барселоне Аннибале ди Дженнаро, отправленное 9 марта 1493 г. брату, занимавшему такой же пост в Милане. Среди других испанских новостей Дженнаро сообщает (именно среди): «Несколько дней назад возвратился Колумб, который отправился в августе прошлого года с четырьмя кораблями в плавание по великому океану».

Начинаются странности! Во-первых, четыре корабля - в то время как традиция упорно приписывает Колумбу три. К тому же флагманский корабль Колумба «Санта-Мария» погиб у американских берегов, так что осталось только два…

Во-вторых, официальнейшей, утвержденной, канонической датой возвращения Колумба из трансатлантического рейса всегда считалось пятнадцатое марта 1493 г.! Мало того, 9 марта - это день, когда Аннибале узнал о прибытии кораблей Колумба в Палос. А от Палоса до Барселоны - целых девятьсот километров (если считать по прямой). Реки, горы, разбойники в лесах, ужасные тогдашние дороги… Один итальянский путешественник в 1419 г. хвастался, что проехал семьсот миль «всего» за шестнадцать дней. Хотя ехал по гораздо более удобным дорогам равнинной Германии и Италии, а не горной Испании.

Вывод? Если учитывать письмо Дженнаро, выходит, что Колумб возвратился в Палос гораздо раньше официальной даты, где-то в двадцатых числах февраля. Недели через две весть об этом и достигла Барселоны…

Отчего же возникла такая путаница с датами? Умышленно или случайно? Обратите внимание: Дженнаро отчего-то вовсе не упоминает о грандиознейшем событии, открытии новых земель за океаном. Можно представить, чтобы информация об этом до него не дошла? Маловероятно. Неужели те, кто принес известия о возвращении Колумба, не уточнили, что же именно он свершил?

А может, все известия как раз в том только и заключались, что Колумб вернулся? А об «открытии Америки» заговорили через пару недель? И Колумб попросту плавал в океане, но из-за бунта экипажа или нехватки воды вынужден был вернуться, не достигнувши «Индии»?

Мотивы испанской короны, решившейся на фальсификацию, лежат на поверхности. Меж Испанией и Португалией шло прямо-таки бешеное соперничество за новые земли - при том, что на запад, как мы видим, плавали и англичане, и скандинавы…

Формируем версию. Хотя плавание Колумба окончилось неудачей, в чью-то умную голову при испанском дворе пришло гениальное решение: считать победу поражением, а открытие - состоявшимся. О существовании за океаном новых земель знают слишком многие, известие о том, что Колумбу, наконец-то, удалось их достичь, особенного удивления не вызовет, зато проверить это утверждение крайне трудно. Испания получает возможность кричать на весь тогдашний «цивилизованный мир»: земли открыл наш капитан, отныне они - наши, наши, наши! Всякий, кто покусится, вызовет войну! За свои новые территории мы будем стоять до последнего, они наши, они открыты нами, руки прочь!

Примерно так и действовало испанское правительство после пятнадцатого марта 1493 г. В следующем году оно добивается от римского папы подтверждения исключительных прав испанской короны на все, что испанские капитаны уже открыли и еще откроют в западном полушарии, другими словами, испанцы берут «эксклюзив» на Америку. Папа проводит по глобусу (уже существовавшему в то время) разграничительную линию. Недобрые соседи-португальцы вынуждены довольствоваться Индией.

(Кстати, тем, кто любит упоминать об «отсталости» и «невежестве» церковников, следует напомнить, что Тордесильясский договор 1494 г. фактически узаконивает представления о шарообразности Земли.)

И только год-другой спустя начинаются настоящие плавания в Америку Колумба и молодого идальго Алонсо де Охеды - прекрасно документированные, закончившиеся доставкой в Испанию вполне реального золота и вполне реальных индейцев, о чем остались «акты приемки»… Никто так и не заподозрил, что первое путешествие Колумба было фикцией. В самом деле, проверить в сжатые сроки было попросту невозможно. Тогда же как-то очень уж кстати пропадает без вести португальский капитан Гашпар Кортириал со своим кораблем, столь же загадочно исчезает его брат - реальные соперники испанцев…

Быть может, этим и объясняется столь странная, не имеющая аналогий «неблагодарность» испанской королевской четы - Колумбу, собственно говоря, платить было не за что. А впоследствии, когда он, вульгарно выражаясь, пытается что-то «поиметь», его сажают в тюрьму - и выпускают, когда убеждаются, что урок пошел впрок и капитан не будет ни болтать, ни требовать незаработанного…

Я вовсе не утверждаю, что именно так было. Но так могло быть. Слишком много загадок, противоречий и прямых странностей.

Кстати, об Америке. Точнее, о ее названии, якобы данном в честь Америго Веспуччи. Веспуччи, конечно, был выдающимся ученым своего времени. В честь иных капитанов, конечно, и называли иногда часть новооткрытых земель - существовала одно время на картах Земля Жуана Ваша (Кортириала), а некий залив до сих пор именуется Гудзоновым. Но - целый необозримый континент? В честь человека, который совершил только одно плавание (в составе экспедиции Охеды 1499 г.) в уже открытые земли?

Существует более изящная гипотеза. Вторую экспедицию Джона Кабота к заокеанским землям финансировали бристольские негоцианты, и самый крупный вклад внес купец и таможенный старшина по имени Ричард и по фамилии… Америк! Мог Кабот назвать открытые им земли в честь спонсора? Почему бы и нет? Тем более, что автор «Хроники всего света», краковский историк Мартин Бельский, в 1554 г. писал: «Амъерикус (Веспуччи) прозван именем от великого острова Америка». Не континент назвали в честь Веспуччи, а Веспуччи в честь описанных им земель.

Неизвестно, как все происходило в те далекие столетия. Но фактом остается одно: Христофор Колумб - одна из загадочнейших фигур мировой истории…

Примечания:

1

Эти материалы вполне доступны. Рекомендуется для чтения тем, кто продолжает считать Тухачевского великим стратегом…

2

Эдвард Галифакс (1881-1959) - в то время британский министр иностранных дел.

3

Здесь и далее цитируется по: Авигдор Эскин. Гуд бай, Америка! Возвращение. № № 6-7. 1992. Иерусалим, Израиль.

4

Интересно, что к движению народовольцев был причастен один из предков В. Новодворской. Отсюда, надо полагать, и берет начало неукротимый большевизм Московской Девственницы - гены, увы…

5

S. Lem. Filozofia przypadku. W. L Krakow, 1988.

6

Есть интересная, довольно доказательная версия о том, что Карл XII не погиб от шальной пули при осаде неприятельской крепости, а был убит выстрелом из своего же окопа в результате заговора тех, кто хотел покончить с его военными авантюрами, губительно действовавшими на Швецию.

7

Некоторые историки оценивают число жертв этой резни в три тысячи.

8

Когда-то мне доставляло несказанное удовольствие чтение чешских журналов, где в международных новостях частенько фигурировала Малгожата Тэтчерова. Таковы уж правила чешского - «Маргарет» переводится как «Малгожата», а поскольку «Тэтчер» - не девичья фамилия, а фамилия по мужу, она соответствующим образом и склоняется…

9

Интересно, что прозвище «Колон» носил и современник Колумба - итальянский капер на французской службе Гийом Казанова. По стечению обстоятельств оба «Колона» встретились на море - в 1476 г. Казанова напал на фламандскую эскадру, где матросом на одном из кораблей плыл Колумб, и потопил как раз тот корабль, где находился Колумб… Колумб едва спасся вплавь, благо до берега было недалеко.