Глава шестая.

Эти четверо

Именно так назывался охотничий домик под Веной, где 30 января 1889 г. произошло…

Собственно говоря, мы до сегодняшнего дня не можем точно ответить, что же там произошло. И, кажется, никогда не узнаем. Это одна из тех исторических загадок, что никогда не будет разгадана до конца. Что не возбраняет строить гипотезы и выдвигать версии…

Утром этого дня в доме раздались выстрелы и перепуганные слуги нашли в спальне два трупа: наследника австро-венгерского престола кронпринца Рудольфа (тридцать один год, единственный сын) и его любовницы, баронессы Марии Вечера (семнадцать лет, возможно беременна). Рудольф предсмертные письма оставил. Баронесса вроде бы нет. Судя по обстоятельствам, наследник престола сначала застрелил девушку, потом застрелился сам…

Дело вроде бы выглядело ясным: молодой эрцгерцог был человеком нервным, впечатлительным, пьющим, с расстроенной психикой, пристрастием к морфию. Депрессия, сложные отношения с женой и любовницей — вот любовники и решили в стиле эпохи покончить с собой, поняв наконец, что супруга наследника не даст ему развода, и им никогда не быть вместе…

Это - то, что лежит на поверхности. Так сказать, вершина айсберга. Но под темной водой еще немало всякого…

Начнем с того, что Рудольф довольно долго поддерживал тесные отношения с австрийскими либералами - слишком долгие и тесные, чтобы это сошло за простое хобби скучающего принца. К славянам он никакой любви не питал - но еще больше не любил Германию. Форменным образом ненавидел. И был ярым противником наметившегося тесного союза двух монархий.

У него самого были какие-то другие планы. Какие именно, так и осталось неизвестным. Другие, и все тут. Совершенно не предусматривавшие дружбы с Германией в каком бы то ни было виде.

Зато известно, что, будучи с женой в Константинополе, он ей сказал загадочные слова: «Здесь будет наша империя». Примерно так. О чем шла речь, никто сегодня не в состоянии внятно объяснить.

Предсмертные письма изобилуют опять-таки предельно загадочными местами. Например, что только смерть может спасти «его доброе имя». Такое, согласитесь, пишут, когда человек кем-то или чем-то принужден шарахнуть себе в висок.

Другие строчки еще более загадочны: «Однажды, когда папа закроет глаза, в Австрии станет очень неуютно. Я слишком хорошо знаю, что произойдет, и советую вам после этого уехать».

И это еще цветочки…

Кайзер Вильгельм терпеть Рудольфа не мог и за несколько месяцев до выстрелов в Майерлинге Рудольф, когда кайзер заехал к венценосному соседу поохотиться… подробно разрабатывает в одном из писем идею «элегантно обставленного несчастного случая на охоте». «Несчастный случай», как легко догадаться, должен приключиться с Вильгельмом. Чтобы европейская история, уже без Вильгельма, повернула ход в новом и более благоприятном направлении. По мнению современных исследователей, письмо написано достаточно серьезно, и как-то не напоминает шутку…

Интересные дела, не правда ли?

Особенно если учесть, что, по воспоминаниями современников, Рудольфа чертовски интересовали итоги выборов во Франции - где к власти мог прийти генерал Буланже, о котором только дебилы не знали, что он намерен устроить переворот, ввести нечто вроде личной диктатуры и немедленно начать войну с Германией.

Потом, после выстрелов в Майерлинге, будут даже втихомолку говорить о замышлявшемся наследником перевороте. Никаких точных доказательств нет, но слухи ходили упорные и долгие. Достоверно известно, по крайней мере, что Рудольф представлял отцу некие достаточно проработанные «проекты национальной обороны», опять-таки решительно расходившиеся с курсом на австро-германскую дружбу…

А главное, вокруг самого Майерлинга немало тайн. По округе опять-таки слишком долго и слишком упорно кружили слухи о загадочных незнакомцах, болтавшихся возле Майерлинга перед случившимся. Достоверных свидетельств того, что же все-таки в охотничьем домике происходило непосредственно перед трагедией, не существует. Камердинер наследника Лошек столько раз менял показания, что верить ему перестали уже тогда. Сначала он говорил, что не слышал выстрелов вообще. Потом стал уверять, будто все же слышал два подряд. Бросился в дом, но, увидев, что дверь спальни заперта, еще час ничего не предпринимал. Вообще-то это уже само по себе странно, но главное, врачи установили, что юная баронесса умерла несколькими часами позже Рудольфа, а выстрелов сделано всего два, так что «подряд» прозвучать они никак не могли…

Мрак совершеннейший! Револьвер загадочным образом исчез вскоре после событий в недрах «соответствующих органов» - а заодно в книге рецептов придворной аптеки кто-то (кто-то из своих, имеющих доступ!) вырвал все страницы, касающиеся Рудольфа, и вклеил на их место другие, несомненно содержащие список лекарств, полученных наследником, не имеющий ничего общего с реальностью.

Но самое интересное начинается гораздо позже. Тогда, в 1889-м, историю постарались замять быстро и решительно: о баронессе не упоминали вообще, будто ее и не бывало, смерть наследника сначала официально объясняют сердечным приступом, но уже через сутки объявляют все же о самоубийстве, совершенным «под влиянием минутного умопомрачения». И делают всё, чтобы все, абсолютно все забыли не только об этой истории, но и о самом Рудольфе - будто и не жил…

Проходят годы, десятилетия. Давным-давно не существует и Австро-Венгерской империи, и охотничьего домика Майерлинг, сразу же после трагедии перестроенного и отданного под женский монастырь…

1938 год. Гитлеровские войска входят в Австрию, присоединяя ее к рейху. И в институте патологии при венском Университете объявляется эсесовец Иозеф Фитцхум, штандартенфюрер из Главного управления СД, только что назначенный заместителем начальника полиции Вены. И требует немедленно отыскать для него протокол вскрытия Рудольфа. Сотрудники института в совершеннейшей растерянности - они про эти бумаги уже и забыли, в жизни в руках не держали, даже не знают, где они могут валяться…

Штандартенфюрер настаивает. После долгих поисков документы все же находят где-то в дальних уголках подвала, где они валяются под толстенным слоем пыли чуть ли не пятьдесят лет. И немец их увозит в Берлин.

В 1941 г. в Аугсбурге в богадельне умирает нищая старушка, когда-то в другой жизни, блиставшая при венском дворе. Это - графиня Лариш-Валлерзее, личность в свое время известная одна из тех пронырливых кумушек, что обычно посвящены во все мыслимые секреты, между прочим, родственница Рудольфа. В свое время, вскоре после его смерти, графиня выпустила обширные мемуары, больше похожие на дешевый авантюрный роман. Решительно все тогда же признали их неприкрытой туфтой. Но десятилетия спустя, незадолго до смерти, графиня решила написать другие мемуары, уже настоящие. Как оно все было на самом деле, и что она об этом знает - а знала она, все историки сходятся, ох как немало…

Старушка успела поставить последнюю точку и завещала рукопись одному из служителей богадельни, который к ней относился особенно заботливо: мол, озолотишься, сынок, если грамотно продашь издателям…

Так вот, едва старушка умерла, а наследник не успел еще полистать мемуары, в богадельне объявился эсесовский чин по фамилии Фитцхум. Никаких совпадений, это тот же самый. И отбирает рукопись у растерянного санитара…

Знаете, что самое интересное? Я проверил по справочникам: в то время Иозеф Фитцхум уже не имел никакого отношения ни к полиции, ни к главному управлению СД. Занимал чисто строевую должность командира батальона одного из полков войск СС. И тем не менее именно он выполняет несвойственные простому комбату функции. Полное впечатление, что, несмотря на все перемещения по службе, он продолжал курировать именно это дело…

Но главное - а что за дело, собственно? Почему руководство СД (ведь не по собственной же инициативе Фитцхум собирал относящиеся к смерти Рудольфа документы!?) даже сорок девять лет спустя охотилось за бумагами, имевшими прямое отношение к смерти эрцгерцога? О котором никто уже, собственно, и не помнил? Что в них было такого интересного… или опасного для Германии даже по прошествии полусотни лет?

Увы, не похоже, что мы когда-нибудь найдем ответ и на эти вопросы. И протокол вскрытия, и мемуары графини, попав в Берлин, исчезли бесследно и до сего времени никогда не всплыли. Быть может, погибли при бомбежках Берлина, а то и лежат до сих пор среди загадочного содержимого загадочных «кладов нацистов» — которые не все еще разысканы…

Но что же там все-таки было, в этих бумагах, заставлявшее нервничать чинов СД и через полсотни лет - хотя они, собственно, не имели к трагедии в Майерлинге никакого отношения, как и весь Третий рейх?

В чистое любопытство я нисколечко не верю, я не романтик…

Тогда?

Быть может, все-таки некие недвусмысленные доказательства того, что это все же было убийство? Или, по крайней мере, принуждение к самоубийству? Провернутое как раз германскими тайными агентами, поскольку замыслы и планы Рудольфа решительным образом противоречили замыслам и планам германских «ястребов»?

Я не знаю. И никто не знает. Но история крайне темная. И есть все же некоторые основания думать, что впервые появился след, отпечаток когтистой лапы «ястреба».

А вот вторично - теперь я в этом совершенно уверен - другие «ястребы», из другой стаи отметились в древнем городе Киеве, двадцать два года спустя после смерти незадачливого эрцгерцога Рудольфа. Когда вместе с императором туда прибыл премьер-министр Столыпин…

Там, в Киеве, Столыпин и был убит 1 сентября 1911 г. в городском театре, на глазах многочисленной публики и самого императора. Давали спектакль «Сказка о царе Салтане». Началось второе действие. О том, что произошло потом, остались подробные воспоминания тогдашнего киевского губернатора Л. Ф. Гирса: «Простившись с министром, я медленно пошел по левому проходу к своему креслу, смотря на стоявшую передо мной фигуру П. А. Столыпина. Я был на линии 6-го или 7-го ряда, когда меня опередил высокий человек в штатском фраке. На линии второго ряда он внезапно остановился. В то же время в его протянутой руке блеснул револьвер, и я услышал два коротких сухих выстрела… В театре громко говорили, и выстрелы слыхали немногие, но когда в зале раздались крики, все взоры устремились на П. А. Столыпина и на несколько секунд все замолкло. П. А. как будто не сразу понял, что случилось. Он наклонил голову и посмотрел на свой белый сюртук, который с правой стороны, под грудной клеткой, уже заливался кровью…»

Дальнейшее нет смысла описывать детально. Слишком много написано о личности убийцы, поэтому можно вкратце: стрелявший - Дмитрий Григорьевич Богров, сын киевского адвоката не из самых бедных (один его киевский дом стоит 400 000 рублей). Богрова иные исследователи упорно именуют «Мордка» или «Мордехай», что с истиной несколько не согласуется: поскольку он был хотя и евреем, но крещеным, с момента приобщения к христианству никаким таким Мордехаем уже не был.

Зато был давним сотрудником Киевского охранного отделения. Освещал анархистов-коммунистов (была такая разновидность революционной фауны), народу за решетку упрятал немало и безусловно был среди «источников» фигурой немаловажной: получал в месяц от ста до ста пятидесяти рублей, да вдобавок «премиальные» - рублей тридцать сорок. По тем временам - очень приличный заработок, превышавший ежемесячное жалованье пехотного капитана.

С какого перепугу агенту охранного понадобилось стрелять в премьера, как он вообще попал в строжайше охраняемый театр, и кто его туда пустил? История интереснейшая - и до сих пор таящая немало загадок и темных мест…

Общее руководство охраной высокопоставленных гостей, царя и Столыпина, осуществлял товарищ министра внутренних дел, начальник Департамента полиции и командир отдельного корпуса жандармов генерал Курлов. Деталями ведали его подчиненные: заведующий Киевским охранным отделением подполковник Кулябко и его шурин, начальник дворцовой охраны полковник Спиридович.

Согласно последующим объяснениям двух нижестоящих Кулябко и Спиридовича, история выглядела так. К Кулябко явился взволнованный Богров и сообщил, что в Киев нагрянула группа опасных и злобных террористов, намеренных покуситься на Столыпина и министра просвещения Кассо. Естественно, спецслужбы взвились. Поскольку единственным, кто знал об их перемещениях, оказался Богров (к которому бомбисты, не подозревая о его службе в охранном, запросто приходили на квартиру), Богрову быстренько выдали один из предназначенных для тайных билет в театр. Дальше начинается откровенная путаница. По одной версии, Богров должен был опознать заявившихся в театр террористов. По второй оперативно доносить Кулябко об их перемещениях и планах. Кстати, самому Столыпину моментально донесли о прибывших по его душу злодеях, и он был в курсе…

Таким вот образом Богров и оказался в театре с помощью сказочки о террористах. И выстрелил в Столыпина - хоть в этом факте сомнений нет.

А вот что касается многого другого - сомнений, подозрений и версий возникает множество.

Первый вопрос: с какого, собственно, перепугу вполне благополучный молодой человек, никоим образом не упертый революционер, вдруг взял да и шарахнул в премьера?

Сначала на допросах Богров заявил, что совершил теракт исключительно «по идейным соображениям». На правду это нисколечко не похоже: прежде всего оттого, что Богров на «идейного» не тянул. В меру циничен, в меру корыстолюбив - в агенты завербовался исключительно ради денег на красивую жизнь. Ни капли в нем не было от жертвенности…

Должно быть, то же самое пришло в голову следователям, уже достаточно осведомленным об этой персоне. И Богров резко изменил показания: теперь он не ради идеи пошел на такое - его, изволите ли видеть, вынудили. 16 августа к нему на квартиру неожиданно явился некто по кличке «Степа», из тех самых анархистов-коммунистов, и…

«„Степа“ заявил мне, что моя провокация безусловно и окончательно установлена… мне в ближайшем будущем угрожает смерть, реабилитировать себя я могу одним способом, а именно - путем совершения какого-либо террористического акта, причем намекал мне, что наиболее желательным актом является убийство начальника охранного отделения Н. Н. Кулябко, но что во время торжеств в августе я имею богатый выбор… Буду ли я стрелять в Столыпина или в кого-либо другого, я не знал, но окончательно остановился на Столыпине уже в театре, ибо, с одной стороны, он был одним из немногих лиц, которых я раньше знал, отчасти же потому, что на нем было сосредоточено общее внимание публики».

Вообще-то подобные случаи известны когда разоблаченного агента заставляли «во искупление» убить какого-нибудь жандармского чина. Однако тут далеко не все просто…

Начнем с того, что существование грозного «Степы», собственно говоря, ничем не подтверждено, о нем знали исключительно со слов Богрова. Да и выглядит «Степа» как-то придурковато: зная, что в Киев прибыли великолепные мишени вроде царя и премьера, он почему-то сосредоточивается на ничтожной по сравнению с ними фигуре подполковника Кулябко.

Кстати, шлепнуть Кулябко Богрову было проще простого, не устраивая спектакль в театре как-никак до приезда высоких гостей (о котором уже 16-го должен был прекрасно знать «Степа»), сто раз можно было встретиться с Кулябко где-нибудь на явочной квартире и пристрелить его там, не подвергаясь ни малейшему риску. Анархисты довольны, Богров прощен…

Кстати, почему Богров просто-напросто не ударился в бега? Подобно попавшему в подобную ситуацию, разоблаченному Азефу? Денег у него было достаточно, да вдобавок можно было нацелить кураторов из охранного на означенного «Степу»…

Одним словом, есть огромные сомнения в реальном существовании «Степы», так никогда впоследствии и не всплывшего в полицейских документах.

И есть повсеместная уверенность, высказывавшаяся практически открытым текстом в высшем обществе, а заодно и с трибуны Государственной Думы: смерть Столыпина - результат заговора спецслужб… В этом мало кто тогда сомневался. Об этом говорили даже не понижая голоса… И обвиняли в первую очередь генерала Курлова. На него «переводили стрелки» так беззастенчиво, открыто, не утруждаясь соблюдать видимость законности, что это опять-таки вызывает сильнейшее недоверие.

Начнем с того, что никакие террористы, будь они символом пронырливости и коварства, не могли бы попасть в театр. Тот же губернатор Гире подробно повествует о принятых мерах безопасности: «В зале, блиставшем огнями и роскошно убранном, собралось избранное общество. Я ЛИЧНО РУКОВОДИЛ РАССЫЛКОЙ приглашений и распределением мест в театре. Фамилии всех сидевших в театре мне были лично известны, и только 36 мест партера, начиная с 12 ряда, были отправлены в распоряжение заведовавшего охраной генерала Курлова, для чинов охраны, по его письменному требованию».

И один из этих билетов взял Кулябко для Богрова…

Вход в театр контролировался плотно. Билеты проверяли со всем тщанием - а также, никаких сомнений, следили, соответствует ли личность обладателя билета фамилии в списке Гирса. В таких условиях никакой террорист со стороны попасть в театр ни за что не мог.

Тогда?

Против Курлова выдвинули два взаимоисключающих обвинения (не следствие, а позднейшие исследователи). Согласно первому, он (и Спиридович с Кулябко) хотел инсценировать покушение на царя прямо в театре, чтобы потом эффективно его предотвратить в самый последний миг, сцапать виновника, получить награды, ордена и прочие блага…

А Богров, стало быть, вышел из отведенной ему роли…

Плохо верится в этакий авантюрный роман. Точнее, не верится вообще. Курлов за время службы — в армии, в прокуратуре, в губернаторах - не замечен ни в чем предосудительном, ни в каких таких провокациях, инсценировках. Так что не будем забывать о презумпции невиновности. И потом, авторы такой инсценировки безусловно должны были отдавать себе отчет в том, что риск громаден - и «террорист» может взбрыкнуть, и кто-нибудь из замешанных в инсценировке может потом проболтаться, а то и умышленно заложить остальных, после чего им придется несладко…

А потому родилась вторая версия, не менее авантюрная. Курлов устроил убийство Столыпина по насущнейшим шкурным мотивам - он якобы прикарманил немалые деньги из секретных фондов департамента полиции, а Столыпин об этом узнал, решил провести расследование, вот Курлов, спасаясь, и организовал убийство…

Эта версия кружила сразу после убийства. Однако в нее тоже плохо верится, не верится вообще…

Прежде всего оттого, что подробности прессовки Курлова, начатой после смерти Столыпина, слишком хорошо известны.

Дело против него возбудили с откровенным нарушением закона. Согласно тогдашним порядкам, для сенаторского расследования (а именно эту процедуру против Курлова инициировали) требовалось личное разрешение министра внутренних дел, т. е. Столыпина. А поскольку Столыпин находился на больничной койке, распоряжение должен был дать «временно управляющий министерством» С. Е. Крыжановский. Но его никто не спрашивал. Расследование начали по устному указанию новоявленного премьера Коковцова и поручили не кому иному, как ярому врагу Курлова сенатору Трусевичу (в свое время тоже служившему по департаменту полиции, где они из-за чего-то и стали врагами).

Естественно, Трусевич из кожи вон лез, чтобы закопать старого неприятеля. Трудился полгода, набивая пухлые тома совершеннейшей чепухой. Например, всерьез заносил в протоколы такие животрепещущие вопросы: ел ли Курлов в Киеве икру и пил ли шампанское? А также, неведомо с какого перепугу, ставил Курлову в вину… незнание того факта, что кухарка Богрова находилась в амурных отношениях с одним из филеров Киевского охранного отделения (вот уж ценнейшая информация, которую глава полиции и жандармерии империи непременно обязан знать!).

Так вот, что характерно: ненавистник Курлова Трусевич ничегошеньки не накопал о финансовых злоупотреблениях генерала! Ни единой казенной копеечки Курлов не присваивал! Так что «мотив» на глазах превращается в чушь собачью…

И тем не менее! С чьей-то подачи эта история уже после тщательнейшей ревизии, доказавшей честность Курлова, перекочевала в Государственную Думу. Профессор Милюков (очередной «прогрессивно настроенный либерал») чуть ли не в истерике бьется, вопя с трибуны, что генерал Курлов, мот и транжира, истратил на чрезвычайные меры охраны в Киеве девятьсот тысяч рублей - а премьера, мол, все равно убили…

Тут же, в зале, присутствует Коковцов, не только премьер, но и министр финансов. Который уже прекрасно знает, что на указанные цели Курлов потратил втрое меньше, триста тысяч, и давно отчитался в них до копеечки, представив ворох документов.

Но Коковцов промолчал, и эта цифра девятьсот тысяч, подхваченная прессой, начинает странствовать по страницам газет…

Трусевич не унимается он предъявляет Курлову престранное обвинение: «превышение власти, а также бездействие власти». Именно так: превышение, а равно бездействие. Курлов задает участвующему в «расследовании» сенатору Шульгину резонный вопрос: милостивый государь, объясните, собственно, в чем пределы моей власти? Поскольку для решения вопроса это необходимо, объясните мне, дураку, за какие пределы я вышел? И в каких пределах бездействовал?

Сенатор молчит и сидит с таким лицом, словно мысленно чешет в затылке. Подключается еще один «спец», обер-прокурор Кемпе, авторитетно заявивший: пределы власти вашей, господин Курлов, указаны в инструкции заведующему полицией, так что не стройте тут из себя дурачка…

Курлов не моргнув глазом отвечает: так ведь эта инструкция государем императором шесть лет как отменена! Обер-прокурор, ничего не ответив, уходит и более в допросах не участвует…

Профессионалы, блин! Следствие ведут знатоки…

Короче говоря, ничегошеньки Курлову пришить так и не смогли - и доверительно посоветовали самому подать в отставку. Он и подал…

А между прочим, поведение Курлова во всей этой истории выдает не заговорщика, а как раз озабоченного недочетами профессионала. Именно он настойчиво требует, чтобы к Столыпину приставили в качестве персонального телохранителя жандармского ротмистра Дексбаха, знающего в этом ремесле толк. Но от этого отказывается сам Столыпин, считающий меры предосторожности «чрезмерными». И при нем остается один-единственный офицер, обыкновенный армейский капитан Есаулов. Который в момент покушения вообще ушел от подопечного и болтался где-то в фойе…

Есть много лестных отзывов о Курлове, но приведу только один. «Ни малейшего намека на правильность такого обвинения (в организации убийства Столыпина. - А. Б.) никогда найдено не было». Это свидетельство тем более ценно, что оно принадлежит бывшему начальнику Петербургского охранного отделения генералу Герасимову, который к друзьям Курлова не принадлежал. Наоборот, отношения у них были настолько своеобразные, что Курлов ранее всерьез обвинил Герасимова в подготовке покушения на него, Курлова.

Герасимов, правда, пишет о «дилетантизме» трех главных фигур то бишь Курлова, Спиридовича и Кулябко. Ничего они, мол, не задумывали коварного, но все же были дилетантами, вот и проморгали.

Крутит что-то умнейший и хитрейший генерал Герасимов… Уж ему-то, старому волку политической полиции (в жандармах с 1889 г.), прекрасно должно быть известно, что дилетант в этой троице один-единственный как раз Курлов, до 1909 г. трудившийся то прокурором, то губернатором.

А вот остальные двое никакие не дилетанты! Спиридович в органах политического сыска с 1899 г. Двенадцать лет службы в жандармерии и на посту заведующего дворцовой охраной - дилетантизм?! Побойтесь бога, ваше высокопревосходительство! Нашли дилетанта…

Подполковник Кулябко в полиции с 1897-го, начальствует над киевским охранным с 1907-го. И более того! В 1910 г. он побывал в командировке в Риге как раз для того, чтобы создать с нуля не существовавшее там прежде охранное отделение (хорошее поручение для дилетанта!) Но и это еще не главное! В 1909 г. во время поездки императора в Полтаву именно Кулябко как раз и обеспечивал охрану высокого гостя!

Как вам парочка «дилетантов»? Да это же волчары политического сыска! Это для Курлова, всего два года служившего по жандармерии, дело было новым

Между прочим, как раз Кулябко позже попал под следствие за присвоение казенных денег из секретных фондов, все обвинения подтвердились, но благодаря связям (один Спиридович чего стоит) Кулябко тихонько спровадили в отставку, тем все и кончилось…

Так что никаких сомнений: главная вина лежит на Спиридовиче с Кулябко. Однако как-то так получилось, что их вывели из-под огня критики, а козлом отпущения сделали Курлова не по разгильдяйству, а по сознательному умыслу (вспомните поведение Коковцова в Думе). И не кто иной, как Курлов, настойчиво требовал не спешить с судом над Богровым, а провести тщательное расследование, выяснить до конца мотивы преступления и всех возможных сообщников. Однако к нему отчего-то не прислушались - допросили Богрова наспех, собрали военный суд и быстренько вздернули уж шестнадцатого сентября (а по другим данным, даже девятого). Вот и убедите меня, что Богрову никто не стремился заткнуть рот…

Короче говоря, подводя некоторые итоги… Нет уже ни малейших сомнений в том, что убийство Столыпина — не дурацкая выходка одиночки по фамилии Богров, а результат заговора, в котором замешаны спецслужбы. Спиридович с Кулябко, тоже совершенно ясно — пешки.

Кому выгодно?

Ну, вообще-то, всем. Революционеры, ленивые и прочие либералы Столыпина терпеть не могли. Социалистам он стоял поперек горла, потому что, разрушая общину, создавал (или пытался создать) крепкого хозяина, который к революционной пропаганде любого рода был бы глух. Да вдобавок развернул беспощадный террор против бомбистов, с помощью военно-полевых судов вздергивая их гирляндами. И Думу однажды распускал что обозлило не только левых (чьих депутатов и вовсе загнали на каторгу), но и всю поголовно «прогрессивную оппозицию».

Высшую государственную бюрократию Столыпин тоже не на шутку достал проектами чересчур уж масштабных реформ. И вызывал откровенную неприязнь у императрицы, которая считала, что чересчур сильный и энергичный премьер «заслоняет» Николая II.

А потому давным-давно выдвинута достаточно обоснованная версия о том, что в случае с убийством Столыпина за ниточки дергали с самого верха.

Это гораздо более похоже на правду, чем обвинения Курлова в несуществующем казнокрадстве.

И все же… Зачем «дворцовой камарилье» было убивать не устраивающего ее премьера?

Ведь это, в конце концов, не более чем премьер… На дворе у нас, несмотря на отдельные либеральные поползновения вроде Государственной Думы, стоит неприкрытое самодержавие. И достаточно было государю императору отправить неудобного премьера в почетную отставку, как вопрос был бы снят в одночасье.

Технически это не представляло ни малейших трудностей. Всего-то навсего начертать собственной рукой: мол, пребывая в неизменном к вам благоволении, тем не менее объявляю с болью в сердце…

И это все! Примеры общеизвестны. В мгновение ока опасный реформатор превращается из предмета беспокойства в заурядного пенсионера. В таких случаях отставника обычно награждали внешне почетным титулом члена Государственного Совета… который ничего фактически не решал. Почета немеряно, мундир расшит золотом от ушей до пяток, а вот влиять на какие бы то ни было государственные дела, даже самые мелкие, никак невозможно…

Так какого же лешего огород городить с пальбой в упор, с «идейным» юношей во фраке? Неминуемо придется посвятить если не во все, то в главное кучу народа, а это, ежу понятно, нешуточный риск…

Зачем устраивать убийство, если можно попросту снять!

Нет, и царственная чета вкупе с особо приближенными не вполне годится на роль подозреваемых. Нет мотива. Того же самого можно было добиться гораздо проще, не тратя ни усилий, ни крови - в отставку высочайшим рескриптом. Благо Столыпин был настолько неудобен превеликому множеству народа, что никто не стал бы особенно протестовать…

Да, вот что еще интересно… и многозначительно. Тот же Курлов, впоследствии усиленно размышлявший над загадкой смерти Столыпина, подметил интереснейшее обстоятельство на свой счет вопреки сложившейся практике. Тогда, как и теперь, было в большой моде публично объявлять о причастности той или иной радикальной организации к очередному политическому убийству. Это, помимо прочего, прибавляло всегда в глазах публики. Однако…

«Убийство это было встречено молчанием, хотя в революционной печати появлялись обыкновенно хвалебные гимны по поводу всякого, даже незначительного политического убийства» (Курлов).

Позвольте, а как же загадочный «Степа»? Если он и в самом деле существовал, если «анархисты-коммунисты» и взаправду предъявили Богрову ультиматум, то они должны были вскоре же после покушения в голос орать: это мы, мы, мы. Не кто-нибудь, а мы, великие и могучие анархисты-коммунисты рукой героического Димы Богрова покарали одного из главнейших царских сатрапов, вешателя Столыпина! Все вострили ножики и пули лили, но только мы оказались такие проворные и решительные! Срочно уважайте нас!

Но промолчали анархисты-коммунисты. И все прочие партии террористического толка тоже. А значит, все они прекрасно знали: не их рук это дело, и наверняка «Степа» вымышлен точно так же, как зверь единорог или дерево-людоед с острова Борнео…

Так кто стоял за Богровым? Если предположить - а предполагать имеет смысл - что Спиридович и Кулябко, то напрашивается закономерный вопрос номер два: а за ними кто стоял? Ведь устраивать такое по собственной инициативе им совершенно ни к чему.

Революционеры отпадают. Курлов отпадает. Императорская чета с приближенными… в общем, отпадает тоже. Но ведь на этом список подозреваемых вовсе не исчерпывается, господа присяжные заседатели! С чего мы решили, что он исчерпывается?

Не будем тянуть кота… за хвост. Не будем чрезмерно интриговать читателя. Поставим вопрос в лоб: а не было ли весомых мотивов и серьезных причин для устранения Столыпина у нашей так и оставшейся в тени военщины! У тех самых «ястребов», которые видели ближайшее будущее для России в какой-нибудь большой войне?

Так ведь - масса! И поводов, и причин!

Не есть ли «ястребы» той «иной, неведомой нам силой», о которой всерьез писал Курлов, жалуясь, что «следствию ее обнаружить не удалось, да, по-видимому, оно к этому и не очень стремилось»?

Есть серьезнейшие основания именно так думать. Потому что самое беглое изучение биографии Столыпина как государственного деятеля и его дальнейших планов позволяет сделать вывод: не было другого деятеля такого масштаба, чьи планы столь решительно противоречили бы целям и задачам «ястребов».

Начнем, как принято, издалека. С начала века.

Военных планов у Николая II было громадье. О чем свидетельствует столь осведомленная персона, как бывший премьер Витте: «У нас в России в высших сферах существует страсть к завоеваниям, или, вернее, к захватам того, что, по мнению правительства, плохо лежит… Когда молодой цесаревич сделался императором, то естественно полагать, что в душе его неоднократно рождалась мысль о дальнейшем расширении великой Российской империи, о подчинении китайского богдыхана, подобно бухарскому эмиру, и чуть ли не о приобщении к титулу русского императора дальнейших титулов, например: богдыхан китайский, микадо японский и пр. и пр.»

Его прекрасно дополняет военный министр Куропаткин: «У нашего государя грандиозные в голове планы: взять для России Маньчжурию, идти к присоединению к России Кореи. Мечтает под свою державу взять и Тибет. Хочет взять Персию, захватить не только Босфор, но и Дарданеллы… Мы, министры, по местным обстоятельствам задерживаем государя в осуществлении его мечтаний, но все разочаровываем: он все же думает, что он прав, что лучше нас понимает вопросы славы и пользы России».

Это написано в 1903-м. Следует внести весьма существенные дополнения: и Витте, и Куропаткин совершенно правы касаемо замыслов императора. Вот только при всей амбициозности планов он все же был достаточно осторожен и в явные авантюры не впутывался - особенно после русско-японской войны, которая наглядно показала трагическое несовпадение желаний и возможностей (причем поражение никак нельзя было свалить ни на жидов, ни на масонов, ни на революционеров, да и английская помощь японцам вовсе не объясняет сути дела, т. е. бездарнейшего управления русскими войсками при безусловной отваге солдат и офицеров).

К тому же на протяжении первого десятилетия XX века рядом с Николаем были в основном те государственные деятели, что выступали против не только большой войны, но против любой войны с участием России вообще. Это и премьер Витте, а после него - Столыпин, это и Григорий Распутин, никаких официальных постов не занимавший, но тем не менее имевший на царскую чету известное влияние. Он тоже был категорически против военных авантюр по типичному крестьянскому, мужицкому складу ума, нацеленному на мировой труд, а не на героическое галопирование по полю с блестящей сабелькой наперевес…

Между прочим, в иные критические моменты истории позиции Столыпина и Распутина совпадают до мелочей при том, что Столыпин Распутина откровенно ненавидел и все время порывался что-нибудь такое придумать, чтобы убрать Григория Ефимыча от царя…

1909 г. Австро-Венгрия, как принято выражаться, «аннексировала» Боснию и Герцеговину. Заключалось это в следующем: с 1878 г., как мы помним, эти территории находились под управлением Австрии, но юридически в ее состав не входили. С одной стороны, под полным контролем Вены, с другой статус какой-то не вполне понятный. Вот австрийцы и объявили: отныне эти провинции являются нашей неотъемлемой частью, и точка.

В мои задачи не входит комментировать сам этот факт - в конце-то концов, Австрия эти земли заняла с согласия России, в обмен на нейтралитет в Балканской кампании. Да и тамошнее население, не считая стычек в 1878 г., было самым спокойным из всех принадлежавших Вене славянских земель, ни о какой независимости не помышляло и за помощью к «русским братьям» никогда не обращалось.

(Интересно, что в 1916 г., после кончины императора Франции Иосифа, вовсе не наблюдалось никакой такой повсеместной радости - наоборот, зафиксировано среди простого народа самое настоящее горе и выражения типа: «Неста Фране неста бране» («Нету Франца нету еды»), «Оде швабо, оде бабо» («Ушел шваб ушел отец»). Эти данные взяты не из какой-нибудь клеветнической статьи австрийских шовинистов, а из серьезного издания, выпущенного Институтом славяноведения Российской академии наук…)

В России это решение Вены встретила в штыки та самая специфическая публика, что мечтала о проливах и воссоединении «славянских братьев». Интеллигенция (как правая, так и левая) на короткий миг слилась в приступе небывалого единения, устраивая демонстрации, митинги и собрания «в защиту славян». При этом мнением самих босняков с герцеговинцами никто как-то и не поинтересовался - подразумевалось, что они «стенают» под австрийским игом, и этого было достаточно.

Дело оборачивалось вовсе уж скверно Россия готова была броситься в кровавую авантюру. Кто-то уговорил царя дать согласие на мобилизацию войск трех военных округов, граничивших с Австрией. А мобилизация, как известно — это война…

Положение спас Столыпин. Генерал Герасимов вспоминал: «После одной из очередных поездок в Царское Село для доклада Столыпин на обратном пути сказал мне: „Сегодня мне удалось спасти Россию от гибели“ - и рассказал, что во время доклада Царь сообщил ему о своем решении… (мобилизации. А. Б.) „С большим трудом, говорил Столыпин, - мне удалось убедить его величество, что этот шаг неизбежно повлечет за собой войну с Германией и что эта война грозит самому существованию династии и империи“».

К серьезной войне Россия и в самом деле была не готова (а потому со Столыпиным был совершенно согласен и военный министр Ридигер). Кто именно пытался уговорить Николая кинуться в очередную балканскую авантюру, догадаться нетрудно: великий князь Николай Николаевич со своей «черногоркой», Сазонов и прочие «ястребы».

Но не в этом дело. Главное, независимо от Столыпина царя убеждал отказаться от этой идеи и Распутин. О чем вспоминал не кто иной, как самый, пожалуй, яростный враг Распутина иеромонах Илиодор, которому Распутин изложил историю так: «Вот, брат, при дворе-то было охотников много воевать с Австрией из-за каких-то там земель. Но я, дружок, отговорил Папу, потому не время, нужно дома все в порядок приводить».

Илиодору можно верить, потому что он эту сцену вспоминает с осуждением: мол, вот каков супостат Гришка, помешал России-матушке выступить на защиту славянских братушек…

В 1912 г. как раз началась Первая Балканская война, развязанная с подачи Черногории, осадившей турецкую крепость Скутари. На сей раз все обстояло даже гораздо серьезнее, чем три года назад…

Очень уж серьезный завязался узелок. В войну, как мы помним, ввязалась и Сербия (подстрекаемая Сазоновым, обещавшим всяческое содействие). Австро-Венгрия объявила мобилизацию и потребовала от Сербии отвести войска с побережья Адриатики, заявив, что не допустит ее выхода к означенному морю-океану. За спиной Вены, разумеется, стояла Германия, готовая оказать союзничку военную помощь.

И Россию опять потянули в большую войну. Великий князь Николай Николаевич убедил царя подписать Указ о частичной мобилизации, начали готовить военные и санитарные поезда. Вторая «черногорка», Милица Николаевна, супруга великого князя Петра Николаевича, заявилась к премьер-министру Коковцову и вручила ему форменный ультиматум, состоявший из четырех пунктов: Россия должна добиться, чтобы крепость Скутари осталась за Черногорией; Россия обязана сделать так, чтобы к Черногории отошли кое-какие, конкретно перечисленные, албанские территории; Россия должна взять Черногорию на полное продовольственное обеспечение; Россия должна передать Черногории восемнадцать скорострельных орудий новейшего образца, с тысячей снарядов на каждое, а также по тысяче снарядов к каждому орудию, которое у Черногории уже есть, и 20 миллионов винтовочных патронов.

Как ни пытался Коковцов ей объяснить, что выполнение трех из четырех пунктов вызовет нешуточный конфликт России с другими великими державами, великая княгиня напирала. Однако премьер сумел ее вежливо выпроводить, за что она на него разобиделась на всю оставшуюся жизнь.

Столыпина уже не было в живых, хотя он, несомненно, как и в прошлый раз, был бы против войны. Но вот Распутин был здоровехонек и он вновь отговорил царя от войны. Витте был очевидцем: «Пришел Распутин, в пламенной речи, лишенной, конечно, красот присяжных ораторов, но проникнутой глубокой и пламенной искренностью, он доказал все гибельные результаты военного пожара - и стрелки истории передвинулись по другому направлению. Война была предотвращена».

О том же вспоминает Н. Дурново: «Распутин заявил, что „воевать вообще не стоит, лишать жизни друг друга, отнимать блага жизни, нарушать завет Христа и преждевременно убивать собственную душу. Пусть забирают друг друга немцы и турки это их несчастье и ослепление - а мы любовно и тихо, смотря в самого себя, выше всех станем“».

И, что интересно, мнение Распутина о развитии Сибири практически совпадало с той политикой, которую проводил Столыпин - курс на переселение крестьян и индустриализацию Зауралья.

Слова Распутина на этот счет приводит его дочь Матрена:

«Боятся железных дорог и путей сообщения. Боятся, что железные дороги испортят крестьян. Это пустой разговор. При железной дороге крестьянин имеет возможность искать себе лучшее существование. Без железной дороги сибирский крестьянин должен сидеть дома, не может же он пройти всю Сибирь пешком. Сибирский крестьянин ничего не знает и ничего не слышит. Разве это жизнь? Сибирь пространна, и сибирский крестьянин зажиточен…»

Кстати, эти слова совпадают и с позицией С. Ю. Витте, активно выступавшего как раз за освоение Сибири и Дальнего Востока. Быть может, этим и объясняются вполне дружеские меж ними отношения.

Одним словом, Столыпин и Распутин высказывали чертовски схожие взгляды и вели чертовски схожую политику - тем более печально то, что Столыпин был яростным противником Распутина (полное впечатление, исключительно из барской спеси).

Впоследствии, основываясь на этой взаимной неприязни, иные авторы стали утверждать, что как раз Распутин-де и был тем «мотором», что способствовал падению влияния премьера, его положению при дворе. Вот только свидетелями выступают личности крайне сомнительные, вроде Гучкова, о котором подробный разговор еще впереди…

Дальше - больше. Некоторые выстраивают лихой лубочный детектив якобы Распутин заранее знал о готовящемся убийстве Столыпина, замышлявшемся именно царской четой.

Основано это на широко известном, в общем, факте. Распутин тоже приехал в Киев в 1911 г. И, увидев экипаж Столыпина (сам он стоял в толпе народа) вдруг затрясся, закричал:

Смерть за ним! Смерть за ним едет! За Петром… за ним…

И ночью, остановившись на квартире того, кто все это потом рассказал, он не мог заснуть всю ночь, кряхтел, ворочался, стонал. В ответ на вопросы хозяина повторял: Ох, беда будет… Ох, смерть идет…

Возможно, иной материалист и усмотрит в этом осведомленность Распутина о предстоящей ликвидации. Но я, во-первых, нисколько не верю, что Столыпин убит по приказу престола, а во-вторых, не материалист, уж простите. Очень непростым человеком был Григорий Ефимович Распутин, так что речь безусловно идет не о знакомстве с заговором, а о некоторых, обтекаемо выражаясь, странных способностях Распутина, что далеко не всякому человеку доступны. Видел он «смерть за Петром», чуял он беду, чего уж там… Умел он видеть и чуять (уведите материалистов!)

И вообще… Где стопроцентная уверенность, что император непременно собирался уволить Столыпина в отставку? Что, если натянутые отношения меж ними - лишь временная размолвка?

И вообще, чем Столыпин, живой и здоровый, был опасен нашей военщине? Представлял ли он для них настолько серьезную угрозу, что именно с этой стороны и прозвучали выстрелы?

Столыпин и его долгосрочные планы - одна сплошная угроза для любителей лихих рейдов к проливам и прочих военных авантюр! Именно так, без сомнения, и обстояло.

С первоисточниками (составленными одним из ближайших сотрудников Распутина С. П. Палеологом) читатель может ознакомиться в Приложении. Изложу вкратце основные тезисы.

На ближайшие двадцать-тридцать лет - никакой войны. Более того - создание некоего общеевропейского парламента, а там и международного (совершеннейший аналог Совета Европы и ООН), опять-таки в первую очередь для того, чтобы полностью исключить все и всяческие войны.

Все усилия государства, все финансы на развитие экономики, торговли, промышленности. Военные расходы - исключительно на достижение равенства с другими великими державами.

Вполне вероятно, что кто-то из читателей, изучив Приложение, со мной согласится: после такого Столыпин, с точки зрения «ястребов», просто не мог остаться в живых. Они были прямо-таки физически несовместимы в одной точке пространства-времени, Столыпин и «ястребы».

Кстати, логика событий толкала «ястребов» Сазонова в лагерь противников Столыпина не только из-за разных взглядов на проблемы войны и мира. Были и другие причины…

До сих пор Сазонов, будучи министром иностранных дел, не подчинялся премьер-министру Столыпину вообще. Обо всем, что касалось большой политики, он докладывал исключительно царю, и получал инструкции непосредственно от царя.

В планы Столыпина, помимо прочего, входило и изменение этой системы. Он собирался «замкнуть» министра иностранных дел на себя, заставить отчитываться в первую очередь перед ним и подчиняться непосредственно ему. Теперь поставьте себя на место Сазонова — согласен ли он лишиться столь привилегированного положения, да вдобавок оказаться в полном подчинении человека, чьи взгляды на мир и войну диаметрально противоположны? Если только заговор «ястребов» был, в нем не мог не оказаться замешан Сазонов — вот уж у кого мотивов предостаточно.

Я прекрасно понимаю, что твердых доказательств тезиса «Заговор против Столыпина устроили „ястребы“» у меня нет. Но косвенных доказательств хватает. Как уже говорилось, ни у Богрова, ни у Курлова, ни у Спиридовича с Кулябко, ни у царя с царицей недостает веских мотивов. Зато их в избытке у «ястребов». А потому они должны стоять первыми в списке подозреваемых.

Быть может, кому-то со временем и удастся, работая в этом направлении, отыскать нечто более реальное. Тем более что примерно ясно, в какой стороне следует искать. Следовало бы взять «под колпак» и Спиридовича с Кулябко, и тех, кто вел себя в «деле Курлова» предельно странно, недвусмысленно слепив из него козла отпущения - Трусевича, Коковцова, Милюкова. Следовало бы поискать контакты. Если выяснится, что вышеназванные находились в дружеских, вообще близких отношениях с теми, кого смело можно зачислять в список «ястребов»: политики, думские деятели, дипломаты, военные.

Не нужно зацикливаться на том мнимом противоречии, что «ястребы» служили в армии, а те же Спиридович с Кулябко - в жандармах. Никакого противоречия тут нет. Они все были - армия. Это в советские времена военные, милицейские и госбезопасность происходили из разных гнезд, заканчивали разные учебные заведения. В царские времена все происходили из армейцев - и полицейские, и жандармы. То есть попросту «господа офицеры», члены касты. Сплошь и рядом процесс не носил необратимого характера жандарм, вышедший из армейских рядов, мог потом перейти в военную контрразведку (примеры известны), «брошенный» на полицейскую службу мог опять-таки вернуться в армию. Этакий круговорот воды в природе. Каста… Не существовало непреодолимой пропасти между разными «погонными» ведомствами. А если учесть, что в этой системе точно так же порой циркулировали и гражданские чиновники…

Столыпин был для «ястребов» смертельно опасен и категорически неугоден самим фактом своего существования и своими планами. И когда он при этом раскладе вдруг погибает при предельно загадочных обстоятельствах, предельно странных - ни в какое стечение обстоятельств уже не верится…

Кто-то подвел Богрова к Столыпину. Кто-то без особой дипломатии скомкал следствие, распорядившись побыстрее Богрова вздернуть. Кто-то (здесь вновь прослеживается хорошо организованная сила) провел масштабную и мастерскую кампанию по дискредитации Курлова и постарался представить его главным виновником. «Неведомая сила», о которой писал Курлов, похоже, и в самом деле существовала иначе придется согласиться с нагромождением нелепых совпадений выше Эвереста, а такого в серьезных делах не бывает.

Между прочим, совершенно неважно, могли ли столыпинские планы обширных реформ завершиться успехом, состояться наполовину или провалиться вовсе. Не в том соль. Главное, у Столыпина были совершенно недвусмысленные, четкие, хорошо проработанные намерения.

А убивают серьезных людей - и в нашем богоспасаемом Отечестве, и в других странах - сплошь и рядом не за дела, а как раз за намерения. Потому что сплошь и рядом уже одних намерений достаточно, чтобы вдруг вывернулся в проход меж креслами энергичный молодой человек во фраке и направился к «охраняемому лицу», на ходу доставая блестящий револьвер.

Впрочем, иногда молодой человек может щеголять не во фраке, а в поношенном пиджачишке, как это имело место быть в боснийском городе Сараево.

Туда мы сейчас и перенесемся, но напоследок - еще одни штришок к портретам Спиридовича и Кулябко.

Отрывок из документа от 2 июня 1911 г., проходившего под грифом «Совершенно секретно»:

«6) Если охраняемое лицо проследует в церковь, театр, клуб и т. п., то одному из филеров надлежит находиться возможно ближе к охраняемому лицу, чтобы иметь возможность наблюдать за всеми приближающимися к нему лицами, и, в случае покушения, предупредить таковое или защитить охраняемое лицо, другому же следует быть у входа как для наблюдения за входящей публикой, так и для задержания преступника, если бы, в случае покушения, он не был задержан на месте.

7) Находящиеся в охране филеры, заметив приближение к охраняемому лицу подозрительных лиц, обязаны немедленно привести в готовность оружие и занять такое положение, чтобы быть готовым к защите охраняемого лица и предупреждению покушения».

Это циркуляр департамента полиции начальникам губернских жандармских управлений и охранных отделений «Об организации охраны должностных лиц». Вообще-то никаких Америк он не открывает - во многом повторяя прежние наработки и строгие правила.

Так вот, в театре, как мы помним из воспоминаний Гирса, было тридцать шесть человек, обязанных руководствоваться этим документом, который уж Спиридович-то с Кулябко должны были вызубрить как «Отче наш»…

И где они все были? Ни одного из них не оказалось достаточно близко к Столыпину, никто не «предупреждал», не защищал, никто не приводил в готовность личное оружие. Никто, добавляю, и не перекрывал выходов, не задерживал покушавшегося Богрова скрутили не телохранители, а простые зрители, и долго били от всей души. После чего тридцать шесть сыскарей опять-таки ничем себя не проявили, прибежал в конце концов Спиридович и самолично публику расталкивал…

А это уже - не Курлову в упрек. Курлов осуществлял лишь общее руководство. Странное бездействие тридцати шести агентов (чьего активного участия если не в предотвращении, то хотя бы в последующей свалке ни одна живая душа словно бы и не заметила) — это уже «заслуга» Спиридовича с Кулябко…

Сколько у меня к ним вопросов, кто бы знал… Но как их достать-то?

По моему глубокому убеждению, никто лучше не описал убийство в боснийском Сараево эрцгерцога Франца-Фердинанда, послужившее детонатором Первой мировой, чем Ярослав Гашек в «Похождениях бравого солдата Швейка».

«Убили, значит, Фердинанда-то нашего, - сказала Швейку его служанка.

Иисус-Мария! — вскричал Швейк. — Вот-те на! А где это с паном эрцгерцогом случилось?

Укокошили его в Сараево. Из револьвера. Ехал он там со своей эрцгерцогиней в автомобиле».

Я, конечно, опустил достаточно длинную (и смешную) сцену, рисующую, как Швейк поначалу не может понять, о каком, собственно, из лично знакомых ему Фердинандов идет речь. Не в том дело. Главное, что служанка пани Мюллер обрисовала происшедшее предельно лаконично, четко и вместе с тем чертовски информативно: в Сараево, из револьвера, ехал с супругой в автомобиле…

Именно так все и произошло.

Но давайте по порядку. Эрцгерцог Франц-Фердинанд, после смерти Рудольфа наследник австро-венгерского трона. Сын младшего брата императора Франца-Иосифа, генерал пехоты. Женат так называемым морганатическим браком на чешской графине Софии Хотек («морганатический брак» означал, что графиня законная супруга и не более того, дети от этого брака престол наследовать не могут). С 1906 г. принимал активное участие в решении внешнеполитических вопросов, расставлял на важные посты людей из своего окружения. Провел ряд реформ в армии, один из создателей австро-венгерского военно-морского флота. По отзывам близко знавшего его сановника: «Жестокий, властный, нетерпимый, однако, несмотря на все недостатки, это не был стремящийся к наслаждениям принц, прожигатель жизни. Франц-Фердинанд — ярко выраженная личность, он обладал большим политическим честолюбием». Был противником создания новых славянских государств на Балканах, но горячо отстаивал все ту же идею триализма превращения Австро-Венгрии в Австро-Венгро-Славию. Считал, что венгры забрали чересчур большую власть в империи, и их следует решительно ограничить в пользу славян. Поэтому находился в конфликте с премьер-министром империи Иштваном Тисой, мадьяром, который заявлял прямо: «Если престолонаследник, став императором, выступит против Венгрии, я подниму против него национальную революцию».

Это уже был не Рудольф. Тот все же оставался в значительной степени прожектором, одиночкой без серьезных единомышленников, подорвавшим здоровье пьянством и наркотиками, опасным главным образом тем, что мог оказаться на престоле.

Франц-Фердинанд - личность совсем другого полета: жесткий, волевой, а главное, лидер сформировавшейся и сильной команды. К осени 1913 года стал генеральным военным инспектором (высший чин в австро-венгерской армии мирного времени). Его военная канцелярия уже несколько лет считалась «параллельным» Генштабом. Тесные отношения с эрцгерцогом поддерживали лидеры славянских народов: словак Ходжа, румын Попович, хорват Сунарич. Планы предстоящих реформ были проработаны и особенно не скрывались: образовать Хорватское королевство, передав ему все земли империи, населенные славянами, и предоставить этой области равные политические права с Австрией и Венгрией. Если мадьяры станут артачиться, ввести там военное положение, поставить премьером кого-нибудь из надежных венгерских генералов, чтобы показал всем кузькину мать…

Что до войны с Сербией, то эрцгерцог считал ее «безумием». А касаемо России выражался недвусмысленно: «Война с Россией - это для нас конец… Неужели австрийский император и русский царь должны свергнуть друг друга и открыть путь революции?»

Гитлер Франца-Фердинанда форменным образом ненавидел и в «Майн кампф» исходил желчью: «Всеми возможными средствами… будущий правитель дуалистической монархии стремился к дегерманизации… Главной идеей этого нового Габсбурга, семья которого говорила только по-чешски, была постепенная подготовка к созданию в Центральной Европе славянского государства, которое для того, чтобы противостоять России православной, должно было стоять на фундаменте католицизма».

Герр ибн-Алоиз несколько сгустил краски, но ситуацию в целом обрисовал верно. Эрцгерцог Франц-Фердинанд был в политике реалистом, а потому всерьез намеревался дать славянам полное равноправие в империи - и вовсе не принадлежал к «ястребам», ищущим войны с Россией и славянскими балканскими государствами.

Однако в Сараево его уже собирались убивать. Дочерняя организация того самого «теневого правительства» Сербии, «Черной руки», именовавшаяся «Молодая Босния», уже назначила шестерку террористов. Оружие им переправили из Сербии с помощью своих людей среди пограничников (впоследствии, когда началась война, австрийцы захватили дневник одного из таких офицеров, где эта история была подробно описана).

Человек здравомыслящий непременно задает вопрос: а зачем, собственно, сербам понадобилось убивать государственного деятеля, не только не собиравшегося проводить антиславянскую политику, наоборот, способного принести славянам немалую пользу?

Так то здравомыслящий… Когда речь идет о сербских параноиках с их манией создать из своей крохотной свиноводческой республики великую державу, критерии здравого смысла не годятся.

Дмитриевич-Апис (что по-латыни значит «Пчела») и его подельники потому и собирались убить эрцгерцога, что он не был врагом славян. В этом качестве он и представлял нешуточную угрозу планам создания «Великой Сербии». Напомню, что сербы хотели присоединить Хорватию и другие населенные славянами австрийские территории как раз к своей «сверхдержаве». Завывая на все лады о «притеснении австрияками славян».

А если бы Австро-Венгро-Славия была создана? И оказалось бы, что именно такое федеративное государство вполне славян устраивает? Сербам оставалось бы и впредь пасти свиней и торговать маслом, оставив наполеоновские планы о владычестве над остальными славянами (гораздо более богатыми, развитыми промышленно, экономически и культурно)…

А потому эрцгерцог был приговорен.

И не только сербскими экстремистами, необходимо отметить…

Если в случае со Столыпиным странности таятся по темным углам, хоронясь в пыльном сумраке, то странности сараевского покушения, наоборот, прямо-таки демонстративно выставлены наружу, торчат, словно килограмм гвоздей, которые взялись переносить в авоське…

Гражданские политики Сербии, всерьез опасавшиеся настоящего, военного правительства, но бессильные перед ним, вышли на контакт с австро-венгерским министром финансов Билинским (онемечившимся чехом) и настойчиво намекали, что «визит эрцгерцога в Сараево нежелателен». Боялись сказать всю правду (а ведь что-то непременно прослышали, сукины коты!), но и делить в случае чего ответственность с военной хунтой определенно не хотели…

Билинский их предупреждения проигнорировал (то ли из простого легкомыслия, то ли движимый гораздо более худшими побуждениями).

Упоминавшийся Сунарич, хорватский политик, тоже явно что-то прослышал. За сутки до покушения он пытался уговорить Франца-Фердинанда не ездить в Сараево, поскольку это может быть опасно.

Разговор меж ними История зафиксировала.

Эрцгерцог: Дорогой Сунарич, вы, однако, ошиблись, все совсем не так, как вы утверждали… Мы побывали всюду, и везде сербское население принимает нас столь радушно и искренне, Что мы действительно счастливы.

Сунарич: Ваше высочество, я молю Бога, чтобы завтра вечером, когда я буду иметь честь увидеть вас снова, вы смогли бы повторить те же слова. Тогда у меня с сердца спадет камень, большой камень!

Вечером они уже не увиделись, потому что к полудню следующего дня Франц-Фердинанд был мертв…

Когда узнаешь подробности его визита в Сараево, становится жутковато - настолько недвусмысленно, открыто и цинично человека подставляли под пули и бомбы…

Австрийская тайная полиция была конторой серьезной, и прекрасно знала, что Босния вообще и Сараево в частности набиты опорными пунктами сербской разведки, не особенно искусно замаскированными под всевозможные культурные, спортивные, просветительские общества и прочие кружки вязания. Однако не предприняла никаких мер по зачистке и профилактике.

Ни малейших мер по усилению сараевская полиция не ввела в действие, а ведь опыт таковых у нее имелся, хотя бы во время недавнего визита в Сараево императора Франца-Иосифа. Тогда и солдаты на улицах стояли, и подразделения жандармов прибыли, и агентов в штатском среди зрителей имелось немало.

Правда, вся наличная сараевская полиция была расставлена по улицам все сто двадцать человек обычных постовых. Но в подкрепление им не прислали ни одного человека, ни обмундированного, ни в штатском.

Личной охраны у эрцгерцога не было вообще. Точнее говоря, с ним прибыла группа телохранителей, но они все до единого остались на железнодорожном вокзале. Почему так произошло, никто никогда не сумел внятно ответить.

Маршрут, каким поедут автомобили кортежа, был заранее подробно расписан во всех газетах.

И наконец, визит высокого гостя был назначен на двадцать восьмое июня…

На Видов день, Видовдан! День поражения сербов на Косовом поле… Многие пишут, что это «оскорбляло национальные чувства сербов». Лично я никак не могу взять в толк, чем именно могли быть эти самые национальные чувства оскорблены: австрийцы ни с какого боку не причастны к Косовской битве, а Босния никогда не входила в состав Сербии. Но, повторяю, к сербам нельзя подходить с нормальной человеческой логикой…

И настал Видов день…

Кортеж из нескольких автомобилей (ни единого охранника, повторяю!) движется по набережной реки Милячка, мимо многочисленных горожан, отделенных от проезжей части редкими полицейскими. Местное население никаких таких антиавстрийских чувств не выказывает, наоборот, кричит «Ура!».

Машины поравнялись с первым террористом молодым мусульманином-босняком по имени Мухаммед Мехмедбашич. Он стоит с бомбой в кармане… да так и остается стоять. Бомбу он так и не бросил: то ли сробел, то ли задал себе резонный вопрос: какого шайтана мусульманину лезть в эти сербские игры?

Стоявший чуть поодаль серб Неделько Чабринович оказался решительнее - он размахивается, и бомба летит в машину, идущую со скоростью не более двадцати километров в час…

Сорвалось. По поводу происшедшего есть несколько версий. Пишут иногда, что бомба отскочила от поднятой крыши автомобиля. Это явная неточность: на фотографиях прекрасно видно, что верх у всех машин сложен. Гораздо более вероятно, что бомбу кто-то успел отбить рукой - то ли сам эрцгерцог, то ли кто-то из его спутников. В общем, она падает возле идущих следом машин и взрывается там. Несколько человек из свиты ранены осколками. Чабриновича хватают, эрцгерцог беспрепятственно достигает ратуши.

Оттуда он направляется в госпиталь навестить раненых. Однако как-то так случилось, что водителю никто не сообщил о перемене маршрута, о том, что ехать нужно в госпиталь - и он движется по заранее намеченному.

У Латинского моста сворачивает направо как первоначально и планировалось, генерал-губернатор Боснии Потиорек (тот, кто и обязан был принять меры предосторожности) кричит: не туда! Водитель в растерянности тормозит, спрашивает: так куда же?

Автомобиль останавливается… По очередной случайности (от которых меня уже мутит! - А. Б.) буквально в трех метрах третьего террориста, у которого бомбы нет, но есть револьвер. Это - девятнадцатилетний серб Гаврило Принцип, этакий мел кий чахоточный ублюдок. Или. пользуясь славянофильской лексикой, очередной романтический юноша с высокими идеями..

Принцип выпускает обойму буквально в упор. Первой погибает герцогиня София, через несколько минут умирает эрцгерцог. У них останется трое детей — София, Макс и Эрнст. Через двадцать лет по личному приказу Гитлера Макса с Эрнстом бросят в концлагерь Дахау…

Принципа хватают судя по фотографиям, в этом принимали участие не только полицейские, но и простые горожане. Сараево взрывается практически сразу — босняки-мусульмане и хорваты выхолят на улицы с портретами убитого эрцгерцога и наспех намалеванными плакатами: «Смерть сербам!» Славяне Австро-Венгерской империи ни малейшего одобрения убийству не выражают, наоборот: в Боснии и Герцеговине, в Хорватии и Воеводине начинаются сербские погромы. К сожалению, жертвами становятся совершенно невиновные — террористы и агенты, ясное дело, моментально легли на дно…

Правительственная комиссия очень быстро вынесла краткий вердикт: «Охрана организована из рук вон плохо. Правильнее сказать, ее вообще не было».

При детальном рассмотрении дела очень быстро выясняется, что «случайности» следует моментально закавычить.

Эрцгерцог Франц-Фердинанд мешал, как и Столыпин, всем. Я имею в виду, всем «ястребам», тем, кто хотел большой общеевропейской войны, тем, кто мечтал о «великой славянской империи»…

Безусловно, он мешал Вене. Той самой Вене, где вот-вот должен был взойти на престол (императору Францу-Иосифичу исполнилось 85 лет, все понимали - не жилец, он и в самом деле после сараевского покушения и двух лет не протянул). В Вене хватало своих «ястребов», мечтавших с развернутыми знаменами, под гром военных оркестров прогуляться и по Балканам, и по русским просторам — в компании с Германией.

Эрцгерцог мешал и Берлину - по тем же причинам.

О сербах мы уже говорили.

Франц-Фердинанд был категорически неудобен и российским «ястребам», руководствовавшимся теми же мотивами, что их духовные собратья в Берлине и Вене…

С. Кремлев, исследователь серьезный и не замеченный в фальсификациях, упоминает о провокационной депеше, в мае 14-го пришедшей в сербский Генштаб из русского. Русские сообщали «братушкам», что Австро-Венгрия якобы вот-вот нападет на Сербию, а маневры австрийской армии в Боснии — только прикрытие для концентрации войск на границе. Якобы об этом договорились кайзер Вильгельм и эрцгерцог Франц-Фердинанд.

А потому историк М. Покровский (к которому я лично отношусь со всем уважением) прямо писал: убийство эрцгерцога спровоцировано русским Генштабом…

Есть три немаленьких деятеля, по поводу которых не раз сокрушались: мол, «несправедливо забыты и советской историографией, и западными историками». Однако не исключено, их просто-напросто постаралась забыть отечественная историческая наука. Благолепия ради. Чтобы не портить образа России как безвинной жертвы злых тевтонов и коварных австрияков…

Первый из них - князь Г. Н. Трубецкой, российский посланник в Сербии, верный сподвижник Сазонова, большой сербофил. с серьезными связями в русском Генштабе и русских славянофильских кругах. Много знал и сыграл немаленькую роль в событиях, но его воспоминания (умер в эмиграции во Франции) До сих пор не переведены на русский.

Помощник Трубецкого Штрандтман, секретарь российской миссии. Еще одно доверенное лицо Сазонова на Балканах. В отличие от обоих начальников мемуаров не писал, но судьба его интересна: после Октября обосновался в Югославии, лишь с началом Второй мировой уехал в США.

Военный агент России (по-современному, военный атташе) Сербии. Генерального штаба полковник Артамонов. Вроде бы и сотрудничал ни с «Черной рукой», ни со спецслужбами как России, так и Сербии — но после революции опять-таки остался в Югославии, да не просто остался: до самого краха Югославии работал в иностранном отделе местного Генштаба. Чем занимаются отделы генеральных штабов с подобными названиями, объяснять, думаю, не стоит. Погиб при некоей «немецкой бомбардировке»… в 1942 году. Какие такие «немецкие бомбардировки» могли в этом году иметь место?

Так вот, отдельные циники и в России, и за рубежом давным-давно называют эту троицу (особенно Артамонова) организаторами сараевского убийства. В нашей литературе этих циников принято лишь голословно критиковать, не приводя их аргументов и выводов…

Еще в 1964 г. группа историков из Кёльна и Геттингена опубликовала обширную работу о «ястребах» в России, где на основе собственных исследований сделала вывод: была такая партия — партия войны! Великий князь Николай Николаевич, генерал Брусилов, Самсонов и их единомышленники как в форме, так и штатском и провернули через сербов сараевское убийство.

А я о чем толкую?! Легко догадаться, что на означенных немцев тут же обрушились со всем идеологическим запалом проверенные и благонадежные советские историки: мол, колбасники пытаются все свалить с больной головы на здоровую, представить агрессором Россию, а свою Германию - безвинной жертвой… Хотя немцы писали совершенно о другом: что Россия несет свою долю вины, что там были свои «ястребы»…

Эрцгерцог мешал и Будапешту, поскольку его восшествие на престол и реализация планов касаемо тройственной монархии вмиг лишила бы венгров власти над хорватами, румынами, словаками, которых они до того увлеченно эксплуатировали. При известии о сараевском убийстве в Венгрии началось откровенное ликование…

Эрцгерцог мешал Парижу, где, как мы помним, мечтали о реванше. В 1913 г. президентом Франции стал месье Пуанкаре, носивший многозначительное прозвище «Пуанкаре-война», уроженец Лотарингии. Деликатные историки пишут, что данный субъект «стремился» к войне с Германией - а менее трепетные называют это стремление попросту манией…

В общем, в интересах Франции было втянуть Россию в войну против Германии. И защита бедной пушистой Сербии была для этого отличным предлогом. А если добавить, что Сербия была зависима от Франции в финансовом отношении, что главари «Черной руки» с Францией водили шашни…

Франц-Фердинанд мешал и чехам. Чехи, единственный из населявших Австро-Венгрию славянских народов, к идее «тройственной монархии» относились отрицательно. У них были свои далеко идущие планы. Чешские влиятельные политики раскололись на два крыла. Одно, представленное Карелом Крамаржем. вдогонку русским панславистам мечтало о создании Славянского Союза, куда войдут Россия. Чехия. Польша. Болгария. Сербия и Черногория. Во главе Союза должен стоять русский император, правящий при помощи Имперской Думы и Имперского Совета.

Другие, с Томашем Масариком во главе, стояли за независимую Великую Чехию, в состав которой предполагалось включить не только Словакию и Моравию, но и населенную русинами Западную Венгрию и Закарпатскую Русь. А в будущем создать нечто вроде федерации с Великой Сербией.

И тем и другим планы Франца-Фердинанда были решительно против шерсти…

А потому, учитывая наличие такого количества врагов, ничего удивительного в том, что Франц-Фердинанд еще за год до выстрелов в Сараево предвидел свою смерть. Жена будущего императора Карла Зита вспоминала, что, приехав как-то к ним в гости, Франц-Фердинанд вдруг ни с того ни с сего произнес без всякой связи с предыдущим: «Должен вам кое-что сказать. Меня… меня скоро убьют!» А по другим сведениям, заранее застраховал свою жизнь в пользу детей… от покушения.

Точно так же обстояло и со Столыпиным, прекрасно понимавшим, что в него целятся буквально со всех сторон. Когда вскрыли его завещание, увидели, что начинается оно со слов: «Похороните меня там, где меня убьют»…

И Распутин задолго до гибели знал, что его смерть будет непременно насильственной…

Теперь о Распутине. Буквально в те же самые дни на него в его родном селе Покровском бросилась с ножом очередная убийца-одиночка, возникшая на пути по чистой случайности.

Об этом покушении я расскажу подробно в главе о Распутине. А пока что исключительно о дате, совпадающей с сараевским покушением так плотно, что ни о каких случайностях не может быть и речи.

В определении точной даты до сих пор царит совершеннейший разнобой. Чаще всего приводятся два варианта. Двадцать седьмое - за день до Сараево. Двадцать девятое - на другой день. Матрена, дочь Распутина, в своих воспоминаниях приводит и третью: двадцать восьмое. Тот самый день!

Вообще-то ей стоит верить - как-никак личность заинтересованная. И потом, сама она даже не понимала, что указывает на совпадение - никак не связывала эту дату со смертью Франца-Фердинанда, вообще о сараевском покушении не упоминала.

Как бы там ни было, любой из трех вариантов даты заставляет послать к черту тех идеалистов-романтиков, что твердят о торжестве случая.

Ведь Распутин в 1914-м, как и в прошлые разы, пытался остановить «военный поезд». В июле он писал Николаю из больницы: «Милый друг, еще раз скажу: грозна туча над Россией, беда, горя много, темно и просвету нет: слез-то море и меры нет, а крови? Что скажу? Слов нет, неописуемый ужас. Знаю, все от тебя войны хотят, и верные, не зная, что ради погибели. Тяжко Божье наказанье, когда уж отымет путь - начало конца. Ты - царь, отец народа, не попусти безумным торжествовать и погубить себя и народ. Вот Германию победят, а Россия? Подумать, так все по-другому. Не было от веку горшей страдалицы, вся тонет в крови великой, погибель без конца, печаль. Григорий».

Даже те современники Распутина, кто терпеть его не мог и был его врагом, единодушны: не окажись Распутин на больничной койке, а будь он рядом с царем, войну, вполне вероятно, удалось бы остановить. Свидетельств столько, что и приводить их нет нужды.

Так какая тут может быть случайность? Случайность как раз в том, что Распутин все же выжил…

Вернемся к Сербии. Это кажется диким, неправдоподобным, но до сих пор находятся «исследователи», которые отрицают очевидное - роль «Черной руки», сербской разведки в сараевском убийстве. До сих пор порой пишут, что «романтичные и впечатлительные» юноши сами, собравшись вшестером, решили порешить эрцгерцога. И бомбы мастерили сами, и пистолеты сами раздобыли.

Аргумент один-единственный: «Они ж на допросах именно так и заявили!»

Ну, начнем с того, что была уже в истории масса случаев, когда опытные разведчики мастерски подводили к жертве именно таких вот романтических юношей, которые могли полагать, что действуют исключительно по собственной инициативе. Как это было с Леонидом Николаевым, которого подвели к Кирову (еще одно грязное дело, в котором «случайности» гуртуются табунами). Правда. Николаева к «мечтательным юношам» не отнесешь, но это детали…

А главное - Дмитриевич-Апис, когда в семнадцатом году решившийся разгромить «Черную руку» принц Александр посадил его в тюрьму, которая давно по Апису плакала, полковник написал председателю собравшегося по его душу военного трибунала подробнейшие показания о сараевском убийстве. О том, что именно он со сподвижниками все и организовал. Масса деталей, все совпадает с информацией, содержащейся в других источниках…

«Романтики» меж тем пытаются оспаривать и собственноручные показания Аписа: мол, его «вынудили» именно такую картину нарисовать, взять на себя клеветнические обвинения.

Интересно бы спросить, зачем следователям так поступать? Напоминаю: вся интрига на том была и основана, что Сербия себя позиционировала как невинную жертву коварных австрияков и злых тевтонов, подвергшуюся ничем не спровоцированной агрессии. Эта роль ей сулила громадные выгоды. Шел, подчеркиваю, семнадцатый год, война еще не кончилась… и вдруг сербские трибунальщики одурели настолько, что своими руками разносят в пух и прах жизненно необходимую им легенду о бедной жертве?! Они что, с ума сошли, пли на Германию работают? Да за такие изыскания принц их собственными руками удавил бы, возьмись они что-то фальсифицировать не в пользу Сербии!

Говорят еще: мол, принц «намеревался заключить сепаратный договор с Германией и Австро-Венгрией» и потому, фальсифицируя «признания Аписа», таким вот манером «наводил мосты»…

При этом как-то забывают, в каких условиях находился означенный принц. Точнее, где. А находился он со своей армией (точнее, ее жалкими остатками) на территории Греции, в городе Салоники, посреди неизмеримо превосходящих по численности антантовских войск. Ага, так бы ему антантовцы и позволили заключать сепаратный мир или хотя бы заикаться о таковом, когда он у них полностью в руках, и, чтобы принца повязать, достаточно парочки грубых британских унтеров…

А вот еще «аргумент»: показания Аписа фальшивка… потому что в 1953 г. Иосип Броз Тито распорядился провести новый процесс по делу Аписа и его сообщников. И судьи на сей раз полностью реабилитировали всех покойничков, заявив, что это были святые люди, никаких заговоров не устраивали и к убийству в Сараево отношения не имеют…

Другими словами, нам впаривают, что в 1953 г. от Рождества Христова на территории Югославии с ее тогдашними концлагерями, массовыми расстрелами «врагов сербского народа» и прочими прелестями титовской диктатуры существовали беспристрастные, зависящие только от закона судьи, которые руководствовались единственно желанием установить историческую истину…

Кстати, что послужило основой для посмертной реабилитации Аписа и его подельников? Да просто-напросто судьи откуда-то выкопали пожелтевшие бумажки, исписанные чуть ли не сорок лет назад одним из членов «Черной руки» (давным-давно помершим), который частично обелял Аписа. Именно что частично. Согласно этим воспоминаниям, сараевское покушение организовал не Алис, а один из его подчиненных. Апис же просто-напросто не отнесся к делу серьезно, решил, что охрана у эрцгерцога будет сильная, что юнцы несерьезные и все равно промахнутся…

Ну, знаете, если такими писульками пользуются как поводом для реабилитации… Диагноз, а?

Вернемся к 1914 году. До сих пор много и охотно пишут об ультиматуме, предъявленном австрийцами Сербии после убийства эрцгерцога. Одни твердят, что этот ультиматум был отклонен потому, что содержавшиеся там требования были невероятно унизительны для суверенного государства. Другие - что ультиматум в общем был Сербией принят, за исключением самого унизительного, самого неприемлемого пункта. Попадались в старое время и суждения вовсе уж циничные: «Австро-Венгрия предъявила Сербии требования, означавшие прямое вмешательство Австрии во внутренние дела Сербии, что вело к утрате Сербией политической самостоятельности. Сербия по совету России приняла все меры к урегулированию конфликта, проявив крайнюю уступчивость. Однако по настоянию Германии 28 июля Австро-Венгрия объявила Сербии войну» (примечания к воспоминаниям генерала Брусилова, Воениздат, 1983 г.)

В последнем случае, как видим, концепция уже совершенно другая: ультиматум был унизительный, но Сербия тем не менее «проявила крайнюю уступчивость», однако злыдни австрияки все равно напали, агрессоры поганые…

Что характерно, никто из пишущих на эту тему никогда не приводил текста австрийского ультиматума. Самое большее, цитировали один-единственный пункт, который сербы все же отклонили - да к тому же искажали его суть! Писали, будто Австрия требовала, чтобы Сербия «позволила австрийцам самим вести следствие на ее территории». А это, простите, брехня!

И я однажды поставил перед собой задачу: найти полный текст ультиматума. Через полгода интенсивных поисков раскопал-таки в одном из томов собрания сочинений академика Тарле, изданном аж в 1958 г. В его работе «Европа в эпоху империализма. 1871-1919», которая если и переиздавалась с той поры, то очень малозаметными тиражами (если переиздавалась вообще).

Даже у Тарле нет аутентичного текста, только пересказ, зато подробнейший, то есть то, что нам и необходимо. Итак!

«Этот ультиматум требовал от сербского правительства формального осуждения всякой пропаганды против Австрии, ведущейся в Сербии, осуждения всех сербских чиновников и офицеров, участвовавших в этой пропаганде (судя по построению фразы, речь никоим образом не идет об осуждении судом, скорее о „моральном осуждении“, заявления, что оно, сербское правительство, не одобряет и отвергает всякую мысль о каком-либо вмешательстве в судьбы обитателей какой-либо части австро-венгерской территории. Все это король сербский обязывается сообщить в приказе по сербской армии и напечатать в официальном органе сербской армии, а также в органе сербского правительства „на первой странице“. Кроме того, сербское правительство обязывается запретить все публикации, враждебные Австро-Венгрии или „общее направление которых - против территориальной целостности Австрии“; немедленно закрыть общество „Народная оборона“, конфисковать его средства пропаганды и то же самое сделать со всеми другими враждебными Австро-Венгрии обществами: удалить немедленно всех тех преподавателей, которые агитируют против Австрии: искоренить, кроме того, в области обучения все то, что „может служить“ пропаганде против Австрии; удалить с военной службы и из администрации всех офицеров и чиновников, имена которых австро-венгерское правительство укажет сербскому; начать судебное расследование всех обстоятельств, касающихся участников в заговоре, жертвой которого пал Франц-Фердинанд, причем „ДЕЛЕГАТЫ ОТ АВСТРО-ВЕНГЕРСКОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА ПРИМУТ УЧАСТИЕ В СЛЕДСТВИИ“ (Тарле выделил эти слова курсивом, а я — крупными буквами); арестовать майора Танковича и Цыгановича (Эти двое как раз и были непосредственными исполнителями со стороны „Черной руки“, кураторами террористов); наказать таможенных чиновников, которые помогали убийцам эрцгерцога перейти границу; представить объяснения по поводу „недопустимых“ слов высших сербских чинов касательно сараевского убийства».

Такой вот ультиматум. Кому-то он может показаться крутоватым - но не нужно забывать, что Сербия и в самом деле организовала на австрийской территории чертову уйму подрывных организаций, не только агитировавших словом, но и устраивавших террористические акты. Что антиавстрийская пропаганда в самой Сербии велась в открытую и выхлестывала за любые мыслимые пределы. Что Босния и Герцеговина (ладно, ладно, пусть захваченные Австрией! Хотя это безусловно не так) никогда Сербии не принадлежали, и сербы не имели не то что юридического, но и чисто морального права покрывать эти области густой сетью своих резидентур, тиражировать подрывную литературу и посылать оружие. Что помянутые таможенные чиновники (и пограничники) и в самом деле помогали террористам перейти границу…

Называя веши своими именами. Сербия долго и старательно нарывалась на неприятности - и получила то, что заслуживала. Оправдываться ей в этой ситуации было решительно нечем. Лепет типа «Но мы же чертовски хотим создать Великую Сербию» не только не может сойти за оправдание, наоборот, еще больше ухудшит дело…

Обратите внимание: речь никоим образом не идет о том, что «австрийская полиция хочет вести собственное расследование на территории суверенной Сербии». Австрия хотела послать своих наблюдателей для участия в следствии - и не более того.

Напоминаю: Сербия приняла все условия ультиматума - кроме пункта о «делегатах». Каждый вправе иметь свое мнение, но лично мне кажется, что требование удалить с военной службы и из администрации офицеров и чиновников по прилагаемому списку даже гораздо более унизительно для суверенитета, нежели прибытие «делегатов» для участия в следствии. Серьезно, гораздо более унизительно.

И тем не менее эти условия Сербия приняла: и офицеров с цивильными чиновниками готова была уволить, всех, на кого австрийцы покажут, и преподавателей уволить, и в области образования всю антиавстрийскую пропаганду искоренить, и все прочее готова была выполнить… Всё, кроме пункта о «делегатах».

Откуда такое упрямство в вопросе, в общем второстепенном?

Да в том-то и загвоздка, что участие наблюдателей от Австрии стопроцентно показало бы: к покушению и в самом деле причастны высокопоставленные лица из сербской потаенной военной хунты. Но дела Сербии стали бы совсем плохи. Грубо говоря, ее перед всем миром ткнули бы мордой в собственное дерьмо.

И никуда не деться - виновата на сто процентов…

В общем, именно пункт о делегатах Сербия отклонила. Тогда австрийцы всерьез начали готовиться к военной экспедиции. Именно что-то подобное и планировалось: ограниченная карательная акция. Вряд ли кто-то в Вене, каким бы ни был «ястребом», собирался оккупировать Сербию целиком и присоединять к империи кто в здравом уме добровольно посадит себе на шею подобную страну… Своих буйнопомешанных девать некуда.

Сербская армия представляла собой нечто опереточное. Все запасы снарядов были расстреляны за две Балканские воины, в остальном дело обстояло не лучше. В Белграде почувствовали: бить будут больно, может быть даже ногами…

Тогда принц-регент Александр, прекрасно помня, как несколько месяцев назад Николай II сказал: «Для Сербии мы все сделаем», привычно возопил о помощи: куда же вы смотрите, русские? Несчастных братьев вот-вот побьют! Он писал: «Мы не можем защититься сами. Поэтому умоляем Ваше Величество оказать нам помощь как можно скорее. Ваше Величество столько раз раньше уверяло в своей доброй воле, и мы надеемся, что это обращение найдет отклик в Вашем благородном славянском сердце».

Закономерный вопрос: если Сербия не способна защищаться сама, почему же она столько лет старательно и увлеченно провоцировала сильного соседа на конфликт, вплоть до убийства эрцгерцога? Ответ прост и циничен: они, козлы, на свои силенки и не рассчитывали. С самого начала собирались, напакостив, скрыться за спиной России.

Николай послал поистине роковую депешу: «Пока остается хоть малейшая надежда на избежание кровопролития, все мои усилия будут направлены к этой цели. Если же мы ее не достигнем, Ваше Высочество может быть уверенным, что Россия ни в коем случае не окажется равнодушной к участи Сербии».

Это уже неприкрытое обещание воевать… За что? За мифическое славянское братство…

Для сравнения приведу малоизвестные факты: о том, как примерно в те же годы вела себя сама Россия с соседней Персией. В 1911 г. Англия и Россия заключили меж собой соглашение «о разделе сфер влияния в Персии». Как это выглядело на практике? Северную Персию тут же заняли русские войска, весь административный аппарат перешел в руки русских консульств - и консулы, в частности, отстранив чиновников персидского министерства финансов, сами стали собирать с персов налоги. А вдобавок начали руководить персидскими губернаторами занятых областей. Справедливости ради, нужно добавить, что на юге примерно то же самое творили англичане. Это и называется - раздел сфер влияния. Все это время в Тегеране сидел на троне какой-то шах и располагалось какое-то правительство, но к этому ни русские, ни англичане серьезно не относились, поскольку правительство армией не располагало и страну не контролировало…

Чуть погодя персидское правительство развратилось настолько, что, несмотря на протесты России, приняло на службу нескольких американских советников. Один из них. Шустер, взялся организовывать таможенную службу. Произвел некоторые назначения, а также занял некое имение, заложенное в русском банке, и выставил там охрану из персидских полицейских.

Чем России было нанесено «серьезное оскорбление». Подробно излагающий эту историю английский посол в России Бьюкенен нисколько не иронизирует, пишет совершенно серьезно. С точки зрения британского джентльмена, колонизатора, обиженного за братский европейский народ, персы и в самом деле нанесли нешуточное оскорбление белым сахибам: посмели сами распоряжаться у себя в стране, хотя европейцы их культурно поделили на сферы влияния и зоны оккупации…

Российское правительство, едва узнав о назначениях и занятии этого самого имения, отправило в Тегеран ультиматум: немедленно извиниться, «самоуправство» прекратить, охрану из имения убрать. Персы в самоубийственном приступе национальной гордости отказали. Тогда из русской «сферы влияния» двинулись войска, нацеливаясь занять Тегеран. Попутно из Петербурга заявили: если персы не успеют принять ультиматум раньше, чем русские войска доберутся до Тегерана, последует новый, уже покруче, и Тегераном не ограничится.

Второй ультиматум отправили, даже не дождавшись приличия ради ответа от персов. В нем Петербург требовал, чтобы Тегеран оплатил русские расходы на этот военный марш, немедленно уволил всех иностранных советников и впредь принимал иностранцев на государственную службу исключительно с разрешения русского и британского правительства.

Персы дрогнули и уступили…

Обратите внимание: при этом персы по слабости своей не вели антирусской пропаганды и не создавали на территории России сеть резидентур. И уж тем более не собирались отторгать от России населенные единоверцами территории и убийство русского великого князя не готовили…

Спешу добавить: лично я с присущим мне здоровым цинизмом вовсе не осуждаю русские действия в Персии. Такая уж мировая практика сложилась испокон веков: если сосед слаб, его без всяких церемоний, непринужденно и весело ставят в любую позицию из «Камасутры», какая только приглянется. Персия была слаба, а Россия с Англией - сильны. Вот и распоряжались как у себя дома.

Вопрос: отчего же в таком случае и Россия, и Англия с таким негодованием встретили австрийский ультиматум Сербии? Английский министр иностранных дел Эдвард Грей буквально бился в наигранной истерике касаемо ультиматума: «Государство, которое нечто подобное примет, собственно, перестает быть самостоятельным государством». Его российский коллега - и сердечный друг — Сазонов пошел еще дальше: он с самым серьезным видом стал уверять всех и каждого (в том числе английского посла и царя), что… в России вспыхнет революция, если она допустит вассальную зависимость Сербии от Австрии! Мол, население России столь ужасно оскорбится унижением Сербии, что поднимутся, как один, все его пятьдесят миллионов, сметут монархию…

Не стоит предполагать, что он сошел с ума. Взгляните на фотографию: это кто угодно, только не сумасшедший. Скорее уж авантюрист высшей марки…

Трудами Сазонова и ему подобных господ в форме и в штатском в России мгновенно поднялся хай вселенский: спасем Сербию, маленькую, бедную, невинную, непорочную! Совершенно по Пушкину: «Люди! На-конь! Эй! Живее!»

В этом шуме и гаме совершенно забылись пророческие слова покойного Бисмарка, давным-давно сказавшего: «Какая-нибудь проклятая глупость на Балканах станет причиной новой войны». Как в воду смотрел «железный канцлер»…

На мнение здравомыслящих людей попросту не обращал внимания. А ведь всеобщему забалдению поддались далеко не все. П. Н. Милюков, фигура крупная, замечал, что был очевидный риск «вместо могущественной зашиты интересов балканских единоверцев, оказаться во вторых рядах защитников интересов европейской политики, ей (России. — А. Б.) чуждых». Он же говорит: «Россия также по отношению к славянам должна руководствоваться собственными интересами. Воевать из-за славян Россия не должна».

Консервативный журнал «Гражданин» еще в 1908 г. в ответ на очередную просербскую истерию в славянофильских газетах призвал относиться к балканским делам более сдержанно, не поддаваться на «иллюзии» славянского союза, а усилия и деньги направить в первую очередь на развитие собственной страны, находящейся отнюдь не в прекрасном положении.

Игнорировали.

Газета «Русская земля» тогда же писала: «Народности, населяющие Балканы, не оправдали забот и жертв, понесенных за них Россией… России теперь впору заниматься только собой».

Не услышали.

Газета «Новое время» справедливо подметила: пора отходить от чисто военных методов решения балканских проблем. По ее мнению, корень зла как раз и заключался в том, что никто в России на заботился об экономическом проникновении на Балканы, уступая позиции австрийскому и германскому капиталу (а потом и французскому). «Нынешняя славянская политика России должна быть основана… на началах экономики». О том же писал и крупный российский экономист П. Струве (ярый ненавистник терпеливой интеллигенции с ее иллюзиями и мифами): лидерство на Балканах следует завоевывать не штыками, а экономическими методами.

Пропустили мимо ушей…

Все попытки здравомыслящих, трезвых, умных людей остановить приступ безумия успеха не имели. Их заглушал рев: «Спасай братушек!»

И тогда в Париже загремели выстрелы…

Это было четвертое убийство, вполне вписывающееся в описанный нами процесс. Но о нем можно рассказать и коротко.

Лидер французских социалистов Жан Жорес был политиком известным и влиятельным. Когда во Франции забушевала военная истерия, он категорически выступил против «святого реванша» и пригрозил правительству, что устроит всеобщую забастовку против войны.

Он не блефовал - деятель был крайне популярный, и планы свои всерьез собирался претворять в жизнь - это при том, что президент тогдашний, напоминаю, носил прозвище «Война» и после сараевской истории словно с цепи сорвался…

31 июля, когда вот-вот готово было грянуть, Жорес сидел с друзьями в кафе. Туда вошел… попробуйте догадаться кто.

Правильно, романтический и восторженный молодой человек с высокими идеалами. Кроме идеалов, у него был при себе еще и пистолет, из которого он тут же порешил месье Жореса насмерть. Звали молодого человека Рауль Виллан, что, в общем, несущественно.

На суде он говорил много и красиво - о том, какой он патриот прекрасной Франции, как он ненавидит проклятых тевтонов, как его трепетная, нежная душа была удручена и возмущена наглыми вылазками германофила Жореса, пытавшегося помешать французскому народу в едином порыве выступить на священную войну против исконного супостата. Публика рукоплескала, дамы визжали, газеты воздавали должное патриоту.

Суд ему определил какую-то мелочь, как говорится, ниже нижнего - как же иначе, если перед ними стоял романтический юноша с идеалами, у которого патриотизм из ушей хлестал? Само собой подразумевалось, что этот восторженный субъект действовал в одиночку, в минутном непреодолимом порыве…

И таково уж было всеобщее помрачение во Франции, что похороны яростного противника войны Жореса как-то незаметно превратились в манифестацию единения нации перед лицом германской агрессии, готовой разразиться с минуты на минуту.

Почти месяц после убийства Франца-Фердинанда вся Европа полагала, что речь идет о мелком инциденте. Никто из обычных людей вообще не думал, что разразится общеевропейская война. Полагали, что ограничится локальной - австрийско-сербской компанией. Ясно было, что австрийцы сербам тут же накидают по первое число, но потом, конечно же, вмешаются великие державы, растащат - драчунов в стороны и наведут порядок. Именно в этом и заключается роль великих держав, простодушно полагали обыватели.

Вот тут они крупно ошибались. Во всех без исключения великих державах воспрянули «ястребы» и развернули оживленную деятельность. Как раз они-то мечтали о большой войне, долго для этого работали — и сараевский инцидент стал прекрасным поводом. Поскольку абсолютно все, без исключения, могли теперь в голос уверять, что они защищают. Россия защищала Сербию. Германия Австро-Венгрию, Франция цивилизацию, Англия - нарушенное европейское равновесие - Война стояла на пороге!