Глава 9

«РАЗБЕРИТЕСЬ И ДОЛОЖИТЕ МЕРОПРИЯТИЯ»

21 декабря 1968 года, суббота, хорошая погода, но праздничного настроения не было. В НИИ-88 мы любовались на большом экране стартом «Сатурна-5» с «Аполлоном-8». Качество изображения, учитывая сложную схему ретрансляции, было вполне приличным.

Старт даже на телевизионном экране возбуждал чувства восхищения. При разделении первой и второй ступеней все окутывается выплесками дыма и пламени. Создается впечатление, что произошел взрыв, — но через секунды яркий чистый факел устремляется дальше. Все виденное мы сопоставляли со своими стартами и не могли не думать о предстоящем в феврале старте первой Н1 №3Л.

22-го, в воскресенье, пошел на лыжах по периметру Ботанического сада. Снега было мало, местами лыжи терлись о землю. Обычного удовольствия от лыжной нагрузки я не испытывал.

На лыжах мне удавалось убежать от любых тяжелых размышлений и посмотреть на себя как бы со стороны. На этот раз не получалось. В сознании непрерывно всплывали мысли то о Шаталове и Елисееве — им в январе лететь, стыковаться и переходить из корабля в корабль, — то о предстоящей тяжелой Госкомиссии по Н1 — это на полигоне, потом надо будет лететь в Евпаторию. На полигоне и в Евпатории будет встреча с Бабакиным — предстоит запуск двух «Венер». 20 января — снова пуск Л1… Как это все пройдет? Но больше всего не давали покоя мысли о февральском пуске Н1.

В понедельник 23 декабря «дядя Митя» вызвал к себе руководство «желтого дома» — так мы между собой называли Устинова и здание МОМа на Миусской площади. По дошедшим до нас к вечеру отголоскам разговор сводился к стандартным вопросам-указаниям: «Чем мы ответим американцам? Разберитесь и доложите мероприятия. Основная задача — как сократить сроки. Мы должны доложить предложения Политбюро».

Приехавший к нам после накачки в ЦК Виктор Литвинов рассказывал:

— Дмитрий Федорович сетовал, что американцы позаимствовали у нас основной метод работы — плановое руководство и сетевые графики. Они обошли нас в управлении и методах планирования. Они заранее объявляют график подготовки пуска и строго его придерживаются. У них на деле реализован принцип демократического централизма — свободное обсуждение, а потом строжайшая дисциплина при выполнении.

Мы, по словам Устинова, распустились. Вернулись к временам феодализма. Каждое министерство — это свое феодальное княжество. Главные конструкторы вместо дружной работы занимают агрессивную позицию в отношениях друг с другом, даже перестают слушать своих министров. Американцы сконцентрировали огромные силы. На лунную программу работает не то 500 000, не то 1 500 000 человек, 20 000 фирм. И все это организует, всем управляет НАСА — государственная организация. Мы зазнались, укорял Устинов, пора трезво оценить обстановку.

Мишин в понедельник сказался больным, и на работе его не было. Министр дал указание Литвинову потребовать от Охапкина — первого заместителя главного конструктора — предложения для ближайшей встречи у Смирнова на ВПК или в ЦК у Устинова.

Охапкин собрал меня, Бушуева, Крюкова для совета: «Что будем делать?» Я вспомнил Салтыкова-Щедрина, который еще в прошлом веке писал, что «всякая администрация действует через посредство мероприятий». Надо сочинить энное количество необходимых и полезных дел и предложить их министру. Половину он вычеркнет, потому что на все не хватит ни денег, ни власти, но по другой половине какие-либо действия предпримет, будет хотя бы моральная поддержка.

Я предложил:

— Давайте посоветуемся с Пилюгиным. Он сейчас в политической обстановке ориентируется лучше нас, встречается чуть ли не через день с Келдышем, часто с Янгелем, заместитель главкома ракетных войск у него по часу чай пьет, Устинов на него делает ставку для создания систем управления ракетами Надирадзе.

Предложение было принято как «первое мероприятие». Литвинов возмутился:

— Что же вы со мной делаете? Мне приказано вечером доложить министру ваши мероприятия, а вы на экскурсию к Пилюгину собрались.

— Виктор Яковлевич, — успокаивал Охапкин, — мы едем не на экскурсию, а для серьезной проработки, это во-первых, а во-вторых, через день-другой на работу выйдет Василий Павлович, все равно без него мы мероприятия министру не дадим.

Литвинов махнул рукой и ушел на производство. На заводе ему дышалось легче.

Охапкин по «кремлевке» позвонил Пилюгину и договорился, что мы приедем 25-го после обеда.

— К Пилюгину надо ехать не с пустыми руками, а с предложениями — «рыбой», чтобы разговор был более конкретным. Я буду предлагать переход к двухпусковому варианту, — сказал я, решив воспользоваться хорошей компанией для такого разговора.

— Но это, значит, отсрочка экспедиции на четыре-пять лет, — возразил Бушуев.

— А мы и так отстаем по крайней мере на три-четыре года. Выходить в лучшем случае через три года с вариантом, который явно хуже теперешнего «Аполлона», — кому это нужно?

Вернувшись к себе, я собрал «малый совет» своих заместителей и начальников отделов, которые во многом определяли и сроки, и весовые сводки. Они не всегда выполняли указания начальства, но всегда имели в запасе собственные мнения. Собрались Раушенбах, Калашников, Карпов, Юрасов, Краюшкин, Вильницкий, Кузьмин, Чижиков, Зверев, Пенек, Бабков.

Компания, внутри которой часто возникали противоречия и горячие споры, на этот раз очень заинтересованно и дружно меня поддержала. Только Раушенбах усомнился и сказал:

— Через Мишина это не пройдет.

Юрасов возразил:

— Василия Павловича я уговорю.

Предметом горячего обсуждения была двухпусковая схема, которую я рисовал на доске по записной книжке — чтобы не связываться с секретным блокнотом. Она нравится мне и сегодня. Если бы человечество располагало ракетами-носителями Н1, то такая схема вполне пригодна для долговременной экспедиции на Луну даже в начале XXI века. Излагаю коротко предложение в том виде, как оно сохранилось в моей запиской книжке.

«Сатурн-5» выводит на орбиту ИСЗ 135 тонн, из них к Луне летят 45 тонн, в которых, если округлить, 30 тонн основного блока (по-нашему, ЛОК) и 15 тонн — лунный модуль. По дороге американцы делают перестройку — основной блок разворачивается и пристыковывается к лунному модулю. Это у них первая стыковка. Вторую они делают после взлета с Луны. Итак, у американцев две стыковки. Когда доведем Н1, мы в лучшем случае вместо 45 тонн к Луне сможем послать всего 30 тонн. Однако при двухпусковой схеме это будет уже 60 тонн! Вместо перестройки со стыковкой по дороге к Луне мы сделаем стыковку пилотируемого ЛОКа с беспилотным ЛК на орбите у Луны. Обязательно создадим стыковочный агрегат с внутренним переходом — никакого перелезания через открытый космос быть не должно. В новый ЛК переходят три космонавта. Один остается в ЛОКе. А всего надо отправить не менее четырех-пяти космонавтов. Это будет звучать!

Вторая стыковка, так же как и в американской, и в нашей теперешней схеме, — при возвращении с Луны.

Каждый квант надо проектировать так, чтобы при повышении энергетики носителя была возможность расширения задач. Системы управления и навигации должны быть полностью задублированы ручными операциями. За ближайшие два года обязательно добиться создания надежной вычислительной машины для ЛОКа и для ЛК.

Оба корабля будем проектировать заново. Более просторными, с надежным резервированием систем. Пребывание кораблей на орбите у Луны и на ее поверхности в сумме должно быть не менее 30 суток. Только так, не догоняя американцев, а заведомо идя на обгон, мы получим технический и политический выигрыш.

Ценность лунной экспедиции можно существенно повысить, если до пилотируемых полетов сделать предварительный пуск с автоматической посадкой на Луну, чтобы отправить туда часть полезного груза и тем самым разгрузить последующие пилотируемые корабли.

Таким образом получится трехпусковая схема. Первый пуск будет беспилотным, транспортным, а далее — двухпусковая пилотируемая экспедиция. При этом в ней пилотируемый только один пуск носителя с новым ЛОКом. На нем летят все четыре или пять космонавтов. Они стыкуются на орбите у Луны с предварительно доставленным туда беспилотным пуском лунным кораблем.

Первым беспилотным пуском на поверхность Луны можно предварительно забросить электростанцию мощностью три-пять киловатт, радиостанцию с остронаправленной антенной для телевизионных передач, запасы кислорода, воды и пищи на месяц-другой. Этим же рейсом можно доставить луноход. Такому автоматическому ЛК не нужна взлетная ступень, поэтому масса доставляемого груза будет очень большой. Посадка корабля с космонавтами должна быть точной, чтобы пилотируемый ЛК прилунился рядом с этим первым автоматическим.

Для ускорения проектирования надо выделить модули постоянные, не меняющиеся от пуска к пуску, и переменные, зависимые от конкретных задач. Постоянные модули должны выполнять все функции: ориентацию, навигацию, стыковку на орбитах, возвращение к Земле, спуск и посадку. Эти функции должны быть отработаны «до звона» в автоматическом и ручном режимах и в режиме управления с Земли. В ЛОКе и ЛК надо создать максимально комфортные условия для экипажа, учитывая время пребывания на орбите и поверхности Луны.

Это были первые самые общие принципы предлагаемой новой лунной программы.

Сразу начались обсуждения этого предложения, детализация, которая уже созрела и волновала своими проблемами.

Самое трудное, на что надо решиться, — прекратить модификации и разработки новых орбитальных кораблей, прекратить работы по совершенствованию Л1, прекратить работы над уже морально устаревшими ЛОКом и ЛК и совершить действительно перспективный скачок. Пилюгина надо уговорить облагородить систему управления ракетой-носителем. Ускорить создание системы с БЦВМ, чтобы иметь гибкие траектории. Это даст нам дополнительные три-пять тонн полезного груза, повысит надежность ракеты-носителя и особенно блоков «Г» и «Д».

Среди моих товарищей еще совсем сырое предложение нашло такую горячую поддержку, что я пытался дать «задний ход».

— Давайте не шуметь раньше времени. С Мишиным эти предложения не обсуждались. Если пойдут разговоры о новом варианте, мы рискуем сорвать текущую работу.

Больше других горячились Юрасов и Башкин.

— Мы в настоящем тупике по весам. Пытаемся втирать очки экспертной комиссии в надежде, что со временем все образуется. При посадке на Луну надо дать возможность космонавту хоть на минуту зависнуть, осмотреться и маневрировать для выбора места, чтобы не свалиться в какой-нибудь кратер. Для этого надо иметь топливо, а для него нет ни объема, ни веса. То же со второй стыковкой, если первая будет неудачной. Никаких запасов!

Все дружно поддержали идею, но тут же высказали опасения, что «наверху» это не пройдет.

25-го мы встретились у Пилюгина. Разговор получился долгий и сумбурный. Мы начали в три часа дня, а уехали после девяти вечера, выпив несчетное количество чашек чая. В разговоре на вечную тему «что предлагать» участвовали из пилюгинцев Финогеев и Хитрик. Больше он никого из своих не пригласил. Мои революционные предложения о двухпусковой схеме были с интересом и явным сочувствием восприняты Финогеевым и Хитриком, но у Пилюгина никакого восторга не вызвали.

— В теперешней обстановке с такими предложениями мог бы себе позволить выступать только Сергей. Да и то, если бы у власти был Никита. А сегодня к кому обращаться? Глушко заявляет, что двигатели Кузнецова «гнилые» и на них Н1 делать бесполезно. А ты предлагаешь вместо одной ракеты на «гнилых» двигателях пускать три.

Челомей будет против. Вы ведь ему ничего не оставили, даже Л1 предлагаете закрыть. Янгеля тоже ничем не соблазните. Все хотите делать сами. Они открыто заявляют, что Мишин с такой работой не справится. Гречко вообще категорически против. Он и сейчас считает, что вообще зря связались с Луной, и возмущается, что за счет бюджета Министерства обороны оплачиваются расходы на морские телеметрические корабли, крымские пункты, вся подготовка на Байконуре и тренировка всех космонавтов. Гречко полагает, что это политика Устинова, и прямо на Совете Обороны он якобы говорил, что за космос должна платить Академия наук и заинтересованные министерства. Ему, Гречко, Луна не нужна.

Вы учтите, Никита только грозился, что будет делать ракеты, как сосиски, деньги на космос будто бы не жалел. Но деньги на Н1 по-крупному начали давать только в конце 1964 года. А до этого и Никита колебался: надо — не надо? Вот мы года на три от американцев и отстали, теперь надо догонять и по ракетам в шахтах, и по подводным лодкам, и по числу космонавтов, а тут вы еще объявите, что ошиблись и для Луны надо все делать по-другому, давайте нам новые деньги.

Все, кого Никита зажимал: моряки, «судаки», авиация, — теперь спешат восстановить то, что при нем было порушено, а это деньги немалые. И до сих пор, если по-честному считать, у американцев ядерных головок на межконтинентальных ракетах и подводных лодках втрое больше нашего. Вот где надо догонять и перегонять. Только тут Устинов с Гречко согласен. Но, опять же, чьи это будут ракеты, Янгеля или Челомея? Дядя Митя всех обхитрил, вытаскивает Надирадзе, и я ему в этом помогаю. Интересная система получается. Сергей за твердотопливные поздно взялся, и Василий был против, а то бы вы сейчас не Луной занимались, а работали все на Гречко.

У меня на днях здесь сидел Толубко. Он говорил, что генералы возмущаются. Афанасьев ныне хозяин всех ракетных производств, а его отвлекают на лунные проблемы. Пускай Келдыш этим занимается.

Все, что Борис тут напредлагал, мог принять только Сергей. Он бы обратил в свою веру Келдыша, они бы вдвоем пошли к Брежневу. Если Брежнева бы «раскачали», он бы вынес обсуждение на Совет Обороны или сразу на Политбюро. Проблемы ведь не столько технические, сколько политические. Надо кому-то набраться храбрости и сказать, что мы не спешим на Луну, но зато осядем там лет через пять по-солидному. Ну, а кто такой смелый? Нет таких.

Сейчас нет к кому и некому обращаться с такими предложениями. Косыгина, который хорошее дело предлагал по управлению промышленностью, и то поддержали на словах, а потом дальше таксомоторных парков не пустили.

Давайте доводить Н1 как задумали. Сейчас самое главное, чтобы первая ракета-носитель полетела. Я свою систему доведу пока без вычислительной машины. А про кузнецовские двигатели Келдышу наговорили столько, что он уже мне на президиуме академии жаловался. Не знает, как быть.

Все это было говорено с перерывами и отвлечениями.

Пилюгин был творческой личностью, увлекающейся в каждый данный период какой-либо одной идеей. Своими проблемами по Н1 — Л3 мы отвлекали его от внутренней потребности размышлять и советоваться по вопросам, весьма далеким от лунной экспедиции. Сейчас он был увлечен работой над системой управления мобильным ракетным комплексом «Темп», главным конструктором которого был Александр Надирадзе. Молчать об этом своем увлечении Пилюгин просто не мог. Наши советы ему не требовались, мы были нужны ему как слушатели, которые способны оценить трудности задачи. Он был очень взыскательным по отношению к себе и своим специалистам, когда дело касалось философии творческого процесса.

— Челомей с Янгелем спорят, чья ракета лучше. А мы с Надирадзе делаем не ракету, а новую систему оружия. Это, между прочим, Сергей начал понимать, когда первым предложил РТ-2. Были и раньше предложения по мобильным ракетам и у вас, и у Янгеля, но с Надирадзе работать интересно, потому что у него комплексный подход, которого многим нашим военным не хватает. Мы ему сейчас очень помогаем, хотя в своем министерстве мне прямо намекают, что если бы не Устинов, мне бы запретили работать на чужое ведомство.

Дмитрий Федорович, по-моему, лучше военных сейчас разобрался, насколько хороши мобильные комплексы. Это ведь куда дешевле, чем под каждую ракету сооружать шахту, которую все равно рано или поздно разведают со спутника. За подводными лодками и то теперь все время следит другая подводная лодка. А наши сухопутные, если их хорошо замаскировать, никакая разведка не обнаружит.

Тогдашние увлечения Пилюгина оказались не эпизодом, а работой для коллектива НИИАПа на десятки лет. Московский институт теплотехники, который возглавлял до конца своей жизни Александр Надирадзе, создал боевые мобильные ракетные комплексы «Темп», «Темп-2С», «Пионер», «Курьер» и, наконец, «Тополь» и «Тополь-M», который должен в XXI веке стать основой отечественных стратегических ядерных сил.

— У нас положено, чтобы министрами обороны были боевые маршалы. А по-моему, если поставить на эту должность Устинова, было бы куда больше толку, — сказал Пилюгин.

Его слова оказались пророческими. В 1976 году Устинов был назначен министром обороны СССР. Пилюгин тогда сказал то, о чем многие из нас думали:

— Назначение правильное. Только надо было это сделать лет на десять раньше.

Став членом Политбюро и министром обороны, Устинов в те годы фактически мог стать вторым человеком в руководстве государством. Соединение в одном лице знаний и опыта руководства промышленностью и власти над вооруженными силами великой державы при том авторитете, которым Устинов пользовался в научно-технической сфере, могло бы оказать влияние на историю страны, если бы он активно прожил еще лет пять. Устинов всего на два года пережил Пилюгина. И тот, и другой последний год жизни тяжело болели.

Здесь уместно рассказать об имевшемся в те годы распределении работ по ракетному вооружению между министерствами.

Оперативно-тактические ракеты малой дальности для сухопутных войск создавались в системе Министерства оборонной промышленности. Основным разработчикам этих ракет был Московский институт теплотехники, а главным конструктором — Александр Надирадзе. Заказчиком этих ракет был Главком сухопутными войсками.

Ракеты, снабженные ядерными боеголовками, средней и межконтинентальной дальности, а также баллистические ракеты для подводных лодок создавались в системе Министерства общего машиностроения. Соответственно заказчиками этих ракет, именовавшихся стратегическими, были Главком Ракетными войсками стратегического назначения и Главком Военно-Морским Флотом.

Ракеты для систем ПВО, ПРО и для вооружения самолетов разрабатывались в Министерстве авиационной промышленности, и соответственно заказчиками были Главкомы ПВО и ВВС. В каждом из министерств была своя внутренняя кооперация по разработке систем наведения и управления ракетами.

Системы управления для оперативно-тактических ракет Надирадзе разрабатывались также организациями МОПа. Всем работы хватало. Однако в середине шестидесятых годов при очень активной поддержке Устинова Надирадзе вышел за ведомственные рамки и начал разработку ракетных комплексов средней, а затем и межконтинентальной дальности. Это уже была зона, отведенная МОМу и РВСН, а не МОПу и сухопутным войскам. При этом выяснилось, что в системе МОПа нет организации, способной создавать системы управления подобными комплексами. Необходимым было использование опыта и мощности главной управленческой организации МОМа — пилюгинского НИИАПа. Устинов обеспечил именно это оптимальное решение.

Таким образом была нарушена монополия МОМа на создание стратегических ракетных систем средней и межконтинентальной дальности. Оказалось, что головная организация МОМа по системам управления — НИИАП вместе с другими приборными заводами МОМа обязаны работать для МОПа — головного министерства по ракетным комплексам Надирадзе. И это при том, что у Пилюгина «выше головы» заказов для своих главных — Мишина, Янгеля и Челомея. Но это еще не все. Пилюгину никто не «выкручивал руки». Он сам добровольно согласился работать на другое министерство, не испросив одобрения своего министра.

Вот какие события были причиной недовольства МОМа поведением Пилюгина.

К Пилюгину мы приехали на служебной машине Охапкина. Рассчитывая на длинный разговор, договорились машину с водителем пропустить на территорию в теплый гараж. После восьми вечера Охапкин вспомнил и забеспокоился:

— Мы тут десятый стакан чая с сухариками пьем, а там у нас голодный водитель!

Пилюгин сам позвонил в гараж. Его успокоили:

— Машина из Подлипок в тепле. Водителя чаем напоили. Пилюгин был очень доволен, что без его вмешательства было оказано такое гостеприимство.

Возвращаясь к теме нашего сбора, Пилюгин сказал, что на Келдыша нам особо рассчитывать тоже не следует. У него по горло забот в академии. Теперь еще обострились отношения с Сусловым и всем аппаратом ЦК КПСС из-за Сахарова. Нашлись такие ретивые, что требовали от Келдыша принять на президиуме решение об исключении Сахарова из академии. Он доказывал, что это грубое нарушение устава. Пока вроде бы отбился.

Мы продолжали спорить друг с другом, обсуждая программы Челомея и Янгеля в большей мере, чем свои проблемы, ради которых приехали. Финогеев и Хитрик были во многом информированы лучше нас. Когда речь зашла о схеме посадки на Луну, Хитрик перечислил столько еще нерешенных проблем только по управлению лунным кораблем, что Бушуев, который на все это должен находить «веса» из резерва, откровенно сказал:

— У меня ничего не осталось. Решайте свои проблемы за счет своих систем. Мне послезавтра докладывать на ВПК о причинах аварийной посадки 7К-Л1 № 12-»Зонда-6».

Пилюгин не упустил случая подколоть:

— Наконец-то все системы по Л1 в полете вокруг Луны сработали без замечаний, а вы у самой Земли умудрились отстрелить парашют и разбили СА. А ведь были разговоры, что запустим вот-вот на Л1 человека!

Действительно, происшествие было до крайности досадное. Запуск корабля 7К-Л1 №12 был осуществлен 10 ноября 1968 года. Корабль выполнил облет Луны. Успешно было произведено черно-белое и цветное фотографирование поверхности с расстоянии 8000 и 2600 километров. Самым главным событием оказалось возвращение на Землю. Впервые за всю историю запусков 7К-Л1 был осуществлен управляемый спуск на территорию СССР при возвращении от Луны со второй космической скоростью. Спускаемый аппарат упал всего в 16 километрах от стартовой позиции, с которой он ушел к Луне.

Для многострадальной системы управления облетом Луны кораблями Л1 это было большим и долгожданным успехом. Но у самой земли опять случился досадный ляп. Стренги наполненного парашюта были отстреляны на высоте 5300 метров. К счастью, при ударе о землю 10 килограммов тротила системы АПО не взорвались. Бушуев вылетал на место падения для руководства работами по «разминированию» спускаемого аппарата и извлечению уцелевшей фотопленки.

— Константин Давыдович, нам хоть скажи, почему после такого хорошего полета спускаемый аппарат разбили? — настаивал Пилюгин.

— Потому, — отвечал Бушуев, — что произошла разгерметизация. На шестые сутки полета давление упало до 380 миллиметров ртутного столба, а на участке спуска — и вовсе до 25 миллиметров.

— А почему? Ведь так и экипаж можно загубить!

— Это была технологическая ошибка. Слабое поджатие окантовки люка — создалась негерметичность. После подачи питания на систему приземления из-за низкого давления возник коронный разряд в схеме гамма-высотомера. Он выдал ложную команду на запуск двигателей мягкой посадки и одновременно на отстрел парашюта.

За непредвиденное возникновение коронного разряда в гамма-высотомере я чувствовал свою вину. Это было явным недосмотром моим и моих подчиненных по системе приземления, курировавших ОКБ Ленинградского политехнического института. Профессор Евгений Юревич — главный конструктор гамма-высотомера признавал свою вину: никто не проверял электрическую надежность системы при низких давлениях. Гамма-высотомер должен срабатывать у самой Земли. До высоты 5000 метров он просто обесточен. В спускаемом аппарате давление тоже должно быть нормальным, иначе там погибнут космонавты. Все настолько логично, что никому и в голову не приходило проверить высотомер при давлении 25 миллиметров ртутного столба. Мы не раз убеждались, что в нашей технике происходят совпадения из серии «нарочно не придумаешь».

На следующий день после разговора у Пилюгина никто из министерства не тревожил нас по поводу отсутствия «мероприятий».

27 декабря Бушуев отчитывался за аварию Л1 на Госкомиссии. Юревич выступил с покаянием, приняв на себя всю вину за возникновение коронного разряда. Ко мне была одна претензия — в технических требованиях оговорены условия высокого вакуума, но ничего не сказано о давлениях, при которых возникает коронный разряд.

Тюлин на Госкомиссии ограничился словесным разносом Юревича и ЦКБЭМ, но репрессивных оргвыводов не последовало. Все были возмущены самим фактом разгерметизации больше, чем коронным разрядом.

Следующий беспилотный пуск корабля 7К-Л1 № 13 с целью облета Луны решено было осуществить 20 января 1969 года.

Когда Тюлин уже закрывал заседание Госкомиссии, Мрыкин громко спросил:

— А зачем вообще нам пускать № 13 — завтра трое американцев после облета Луны возвращаются на Землю. Наш пуск, если, не дай Бог, опять что-нибудь случится, будет выглядеть как неудача нашей программы высадки на Луну.

Внутренне с Мрыкиным было согласно большинство членов Госкомиссии, но никаких ответных реплик не последовало.

28 декабря руководители министерства и небольшая наша компания, по «особому списку» были допущены к наблюдению за посадкой «Аполлона-8», который был запущен 21 декабря. Корабль включал в себя только основной блок массой 30 тонн, который должен был выйти впервые с тремя астронавтами на селеноцентрическую орбиту. С нашей точки зрения, этот запуск обесценивал нашу лунную программу уже самим фактом пилотируемого облета Луны. Это был первый случай использования ракеты «Сатурн-5» для запуска пилотируемого корабля. «Аполлон-8» проделал более шести витков вокруг Луны. Полет по трассе к Луне и вокруг Луны сопровождался многочисленными телевизионными сеансами. Передавались изображения Земли, Луны, интерьера кабины, работа экипажа, обстановка в центре управления полетом.

Мы получали изображение по каналу «Евровидения». Оно не выходило в эфир, а по кабелю передавалось в ЦНИИМаш. При входе в атмосферу отсек экипажа прошел над Сибирью, Китаем и приводнился в Тихом океане в шести километpax от расчетной точки, в которой находился авианосец «Йорктаун».

Посадка, поиск, подход спасательных катеров, подведение под космический аппарат понтонов, подлет вертолетов, эвакуация и доставка экипажа на авианосец заняли всего полтора часа.

В районе приводнения были волны высотой до двух метров, шел моросящий дождь. Вертолет в предрассветных сумерках завис над спускаемым аппаратом и освещал его прожектором. Судя по телевизионным картинкам, на борт авианосца астронавты были доставлены в полном здравии и во время торжественной встречи на борту авианосца чувствовали себя вполне прилично. Полет «Аполлона-8» — независимо от последующих полетов к Луне — был крупнейшим за всю историю американской космонавтики успехом, показавшим всему миру, что наконец-то США удалось опередить Советский Союз в космосе.

30 декабря по требованию Устинова срочно собралась ВПК для обсуждения только одного вопроса: «Чем мы можем ответить американцам?»

От нас присутствовал только Охапкин. Мишин болел. Охапкин рассказал:

— Открывая совещание, Смирнов напомнил, что 3 августа 1964 года ЦК КПСС и Советом Министров было принято постановление «О работах по исследованию Луны и космического пространства». По этому постановлению облет Луны должен был быть осуществлен кораблем с помощью ракеты УР-500К в первом полугодии 1967 года. Головным исполнителем было ОКБ-52 — товарищ Челомей.

Этим же постановлением предусматривалась высадка экипажа корабля, выводимого тяжелой ракетой-носителем Н1, на поверхность Луны с возвращением и посадкой на Землю в 1967 — 1968 годах — головной исполнитель по ракете-носителю, космическому кораблю, экспедиции в целом ОКБ-1 (главный конструктор Королев), впоследствии ЦКБЭМ (главный конструктор Мишин).

После этого был еще целый ряд решений ВПК по уточнению программ. 25 октября 1965 года вышло постановление «О сосредоточении сил конструкторских организаций промышленности на создание комплекса ракетно-космических средств для облета Луны».

Военно-промышленная комиссия во исполнение этих постановлений регулярно принимала решения, в соответствии с которыми облет Луны усилиями ЦКБЭМ и ОКБ-52 должен был осуществиться в конце 1967 — начале 1968 годов.

Эти работы для всей космической отрасли на протяжении последних трех лет были важнейшими. Запуски кораблей 7К-Л1 по программе облета были начаты в марте 1967 года. С тех пор проведено 9 беспилотных запусков кораблей 7К-Л1 на ракете-носителе УР-500К. Однако по вине либо ракеты-носителя, либо систем корабля принять решение о пилотируемом полете пока нельзя. Летные испытания ракеты-носителя Н1 вообще не начинались. Таким образом, все постановления по срокам не выполнены.

После вступительного слова, излагающего историю, обсуждение работ по 7К-Л1 не проводилось. Главной задачей этого предновогоднего заседания ВПК было утверждение программы Е8-5 о доставке на Землю лунного грунта автоматическим аппаратом.

Еще в начале 1968 года Бабакин поведал мне об этой идее с присущим ему восторгом и уверенностью, что все получится и мы доставим на Землю немного лунного грунта, всего граммов 100, но зато раньше, чем американцы привезут десяток килограммов своим «Аполлоном».

В проекте было столько чисто инженерных проблем, что я высказал сомнение, возможно ли решить задачу в течение ближайшего года.

Предложение Бабакина было очень смелым, но нашло поддержку в ЦК как резервный и дешевый вариант.

Теперь, убедившись в бесперспективности 7К-Л1 и неясных сроках H1-Л3, даже Келдыш высказался за форсирование проекта Е8-5:

— Мы можем показать, что наш путь изучения Луны — это автоматы. Понапрасну рисковать жизнью людей ради политической сенсации мы не намерены.

Такую установку было решено негласно дать средствам массовой информации.

1969 год начинался нагромождением событий, среди которых первый пуск ракеты Н1 выглядел отнюдь не самым главным.

Казалось бы, в такой ситуации нам следовало бросить все «к чертям собачьим» и всю мощь, а она у нас в сумме была огромная, употребить, чтобы выйти наперерез вырвавшимся вперед американцам.

Но куда там! Заложенный в наше сознание алгоритм поведенческого подчинения директивам ЦК не предусматривал проявления подобной инициативы. Другие космические программы набрали такую кинетическую энергию и были подкреплены таким количеством постановлений ЦК, Совмина, ВПК, приказами министров, что о радикальной перестройке планов не могло быть и речи. Несмотря на наличие действительного космического патриотизма и огромных потенциальных возможностей науки и промышленности, не оказалось во главе советской космонавтики истинного вождя, который мог бы повернуть ее развитие столь решительно, как это сделал Королев в 1961 году.

После нашей долгой предновогодней беседы у Пилюгина я убедился, что даже он, верный соратник Королева, не считает высадку на Луну нашей главной задачей. Его лично больше всего занимала проблема пусков боевых твердотопливных ракет Надирадзе с подвижных стартовых систем, техника разведения боевых головных частей, разработка собственных бортовых вычислительных машин и конкурентоспособной системы дистанционного управления, контроля и пуска боевых ракет. Пилюгина время от времени настолько увлекал сам процесс технологии разработки, что о конечной цели он как бы забывал.

Впрочем, предаваться мрачным размышлениям времени не оставалось. В начале года отмечали наши очередные победы в космосе: 14 и 15 января были выведены «Союз-4» с космонавтом Владимиром Шаталовым и «Союз-5» с космонавтами Борисом Волыновым, Алексеем Елисеевым и Евгением Хруновым. «Союзы» произвели автоматическую стыковку, после чего Елисеев и Хрунов через открытый космос перебрались в корабль Шаталова.

Во время этих операций в космосе я, Трегуб, Раушенбах, Бушуев находились в евпаторийском центре управления. Мишин вместе с Керимовым и министром Афанасьевым прилетели после пуска «Союза-5». Конечно, вместе с нами участвовали в этой по-настоящему увлекательной работе десятки ведущих специалистов, за которыми были серьезные долги по H1-Л3. Но на время таких событий мы все забывали о H1-Л3. В том числе и министр — председатель Госкомиссии по Н1-Л3.

Первая пилотируемая стыковка, да еще с переходом из корабля в корабль через открытый космос прошла очень гладко. Среди всех участников полета своей организованностью, честностью докладов и работы особенно выделялся Шаталов.

Старт Шаталова был назначен на 13 января. Мы не верили в роковое влияние «числа 13». На этот раз древняя примета себя показала. В 10 часов 30 минут Шаталов удобно устроился в корабле и начал переговоры с бункером. Все шло прекрасно. Перед самым стартом, когда у ракеты уже никого не было, поступил с пульта доклад о снятии готовности гироприборов носителя. При температуре воздуха минус 24 градуса да еще и «с ветерком» начинать замену гироприборов, имея на борту корабля космонавта, было рисковано. Шаталова благополучно выдворили. Он не унывал и пошутил, что «произвел самую точную посадку». Гироприборы заменили, все наземные кабели перепроверили и пуск благополучно осуществили на следующий день.

Вместе с большой группой специалистов и болельщиков я переживал эти события по скупым донесениям в Евпаторию с полигона.

«Союз-4» произвел посадку нормально, а «Союз-5», в котором оставался один космонавт Волынов, — нештатно. Бытовой отсек не пожелал отделиться по электрической команде от спускаемого аппарата. Он оторвался только при входе в атмосферу. Спуск был баллистическим с большими перегрузками, корпус спускаемого аппарата вошел в атмосферу ориентированным с ошибкой в 180 градусов и едва не прогорел до дыр. Однако Волынов чудесным образом остался жив и здоров. По этому поводу местные поэты сложили белый стих, использовав фамилии членов экипажей:

ПоШатались,

ПоВолынили,

Ни Хруна не сделали,

Ели сели.

Но смеялись мы не долго. Нависал, буквально нависал пуск Н1 №3Л.