Морские силы Оттоманской империи вытеснили Венецию из восточного Средиземноморья, что ускорило упадок этого города-империи как военной силы. Когда воинственные турки двинулись в Европу из азиатских степей, они были сухопутными кочевниками, как и другие их не менее воинственные соседи. Но, достигнув Черного и Средиземного морей, они быстро научились строить корабли и плавать по морю. Больше того, уже в XV в. они начинают применять порох в таких масштабах, каких европейцы еще не знали. Эти воины поразили ужасом сердца европейцев, одерживая жестокие победы на море и грубо захватывая чужие территории на суше. Казалось, никто не был в безопасности от необузданных и свирепых грабителей. К XV в. продвижение турок на Средиземном море и Балканах угрожало Италии и Австрии.

Захват турками Константинополя (1453) прямо затрагивал интересы Венеции, но Венеция выиграла время, заключив с турками торговое соглашение. Впрочем, выигранное время было коротко: Турция и Венеция вскоре вновь начали воевать с трагическими для Венеции последствиями. С утратой Негропонта (Эвбеи), этой главной венецианской базы на севере Эгейского моря (1470), Венеция начинает выходить из турецкой зоны. С этого времени Венеция в течение 50 лет ведет непрерывные оборонительные действия против Оттоманской империи, в то время как турки совершают рейды на материковую Италию.

Война Турции и Венеции 1499–1503 гг. заставила Венецию спуститься еще на одну ступеньку в международной иерархии. Хотя Венгрия (некогда бывшая врагом Венеции) объединилась с ней против Оттоманской империи в 1500 г., венецианские моряки все же не смогли победить турок. Вместо этого турецкий флот под командованием Кемаль Реиса разгромил самый большой флот, какой когда–либо собирала Венеция, в «печальной битве при Лепанто[9] (Zonchio)» (Lane, 1973 a: 242). Затем Венеция потеряла Модон, Корон и Лепанто — свои важные аванпосты на Средиземном море. При заключении мира венецианцы отказались от своих претензий на ряд греческих и албанских городов.

Урегулирование после этой войны стало переломным событием и для других европейских держав, которые участвовали в составлении соглашения. Впрочем, в то самое время, как Венеция теряла свои аванпосты в восточном Средиземноморье, она захватывала важные территории в северной Италии, куда в 1490–е гг. вторглись Испания и Франция. Политические границы Европы на юге менялись с чрезвычайной скоростью. «Мирный договор в Буде (август, 1503) затронул Турцию, Молдавию, Рагузу, Венецию, папское государство, Богемию–Венгрию, Польшу–Литву, Родос, Испанию, Португалию и Англию. Это было первое великое международное урегулирование нового времени» (Pitcher, 1972: 98–99), причем проведение мирной конференции имело и еще одно значение: перед лицом экспансии оттоманов, после французского и испанского вторжения в Италию, европейцы начинали формировать отчетливую и связную систему государств.

Государства можно считать объединенными в систему только тогда, когда они регулярно взаимодействуют друг с другом и их взаимодействие влияет на поведение каждого государства. В 990 г. не было ничего похожего на систему европейских государств. К 1990 г. система, которая вначале была европейской, разрослась настолько, что включала почти всю планету. Между этими двумя датами в Европе в течение нескольких столетий большинство государств поддерживали довольно тесные связи — враждебные, дружественные, нейтральные или чаще всего смешанные и переменчивые — с большинством других европейских государств и лишь с немногими за пределами своего континента. И эти связанные между собой и обладавшие коллективной силою европейские государства резко отличались от остального мира. Главный политический факт последнего тысячелетия состоит в формировании и расширении системы европейских государств, состоявшей главным образом из национальных государств, а не из империй, городов–государств или других типов власти, построенной на принуждении.

Мир шел к своему нынешнему особому состоянию из очень разных обстоятельств. Тысячу лет назад люди по всей земле жили или в некрепко сшитых империях или в отдельных суверенных образованиях (в условиях фрагментарного суверинитета). Хотя такие империи, как империя майя или китайская достигли значительной централизации, но и там за пределами их центральных районов правление было непрямым: с остальной территории взималась дань, и правление препоручалось региональным носителям власти, которые пользовались значительной самостоятельностью. Здесь часто происходили захваты территорий, бои по границам государственной территории и рейды за данью, добычей и пленниками, но объявленные войны с формальными союзниками и массовыми армиями были редкими событиями.

В 990 г. территория собственно Европы распадалась на четыре или пять отдельных пучков государств. Захватнические режимы Восточной Европы то и дело вторгались в зоны контроля друг друга, поддерживая в то же время некоторую связь со скандинавами на севере и византийцами на юге, а также со степными народами на востоке. Несколько более определенно и более крепко связанных между собой государств, преимущественно мусульманских, располагались вокруг Средиземного моря и на большей части Пиренейского полуострова. В поясе относительной урбанизации, протянувшемся от центральной Италии до Фландрии, насчитывались сотни полуавтономных образований, власть которых часто распространялась на территории, на которые претендовали также папское государство и Священная Римская империя. Саксонское королевство соприкасалось с этим поясом на северо–востоке. Датская империя достигала Британских островов и представляла собой довольно отдельную сферу влияния на севере Европы.

Относительно отдельные группы европейских государств вскоре устанавливают более тесные связи друг с другом в резком отличие от государств Азии и Африки. Они начинают устанавливать связи путем расширения торговли на север от Средиземного моря, также их объединяют непрекращающиеся набеги степных кочевников, борьба за территории, расположенные между христианскими и мусульманскими землями, и частые рейды приплывавших морем воинов с севера. Норманны, эти потомки викингов, в течение нескольких столетий грабивших Европу на севере и западе, например, должны были не только объединиться в собственное королевство посреди того, что мы теперь называем Францией, но и покорить Англию и Сицилию.

История Сицилии служит иллюстрацией того, как Европа объединялась в результате больших завоеваний. Со времени падения Римской империи Сицилия пребывала под властью сменявших друг друга неитальянских государств: сначала Византии, затем (начиная с 827 г.) нескольких мусульманских государств. После двухсот лет мусульманского правления остров в конце XI в. захватили норманнские завоеватели. Их наследники стали королями Сицилии, они заключали браки с трансальпийскими королевскими домами. На Рождество 1194 г. император Священной Римской империи Генрих VI (по праву наследования и как захватчик) надел себе корону Сицилии. Затем Сицилией (до высадки Наполеона) правят члены немецкого, французского и испанского королевских домов. В течение тысячи лет Сицилия лежала на перекрестке дорог завоевателей, двигавшихся к Средиземному морю.

Международные связи проходили также по городам–государствам Северной Италии. Эти связи часто определяли внутреннюю политику. Так, например Флоренция в XIII в. резко разделялась на тех, кто был предан папе, и тех, кто был лоялен императору. Борьба между этими двумя партиями продолжалась до тех пор, пока победившие Черные гвельфы (антиимператорская партия) не смогли выгнать из города своих соперников Белых гвельфов, среди последних и Данте Алигьери. В 1311 г. Черные удалили с улиц города множество изображений императорского орла (Schevill, 1963: 187). Этим, впрочем, не ограничивалось участие Флоренции в международных делах. В XIII и XIV вв. важную часть общественной жизни Флоренции составляли приемы высочайших лиц и послов со всей Европы (Trexler, 1980: 279–330). Тем временем Венеция и Генуя постепенно завоевывают все побережье Средиземного моря. Короче, задолго до 1500 г. итальянские государства активно участвовали в европейской политике. Мы можем видеть, что в Италии в XIII— XIV вв. появляются элементы европейской системы государств, более или менее намеренно отделявших себя от мусульманских держав на юге и востоке.

Перейдем теперь к 1490 г. За пятьсот лет до того европейцы воплотили в жизнь два уникальных нововведения: во–первых, систему взаимосвязанных государств, соединенных договорами, посольствами, браками и широкими коммуникациями, во–вторых, они объявляли войны, которые велись большими обученными войсками и которые заканчивались формальными мирными урегулированиями. Теперь они вступали в период, когда по всему Континенту шли значительные преобразования границ и смена правителей по окончании войн, соответственно условиям соглашений, заключенных между несколькими государствами. Старый стиль войны сохранился только у пиратов и бандитов, а также на последних стадиях монгольского вторжения и в нерегулярных битвах мусульман с христианами на Балканах, а также в путешествиях европейцев-первооткрывателей в Африку, Азию, Америку и остальные части света. А в Европе в это время формировалась система государств, напоминающая ту, что мы знаем сегодня. Участниками этого нового процесса все в большей степени становились не города–государства, союзы (лиги) или империи, но национальные государства: относительно автономные, централизованные и четко определенные организации, осуществлявшие контроль над населением в нескольких соприкасающихся друг с другом регионах с установленными границами.

Отправные точки разных исторических процессов всегда иллюзорны, поскольку в непрерывном историческом процессе редко удается привязать некоторый более ранний элемент к определенному предполагаемому началу. Тем не менее у нас есть основания относить установление регулярных дипломатических миссий в Европе к практике итальянских государств XV в. Французское и испанское вторжение в Италию привели к распространению этой практики: «К началу 1490–х гг. у Милана были постоянные представители в Испании, Англии, Франции и при императорском дворе. Яркой звездой блеснул Фердинанд Арагонский, проложивший путь в Рим, где у него появился резидент, затем — в Венецию и к 1495 г. — в Англию. При Габсбургах (sic) его представляли к 1495 г. двое: посол при императорском дворе и еще один в Нидерландах. Сеть представительств императора Максимилиана, сложившаяся к концу 1496 г., распалась из–за отсутствия денег, в 1504 г. вновь распалась. Также и папы пошли этим путем. К концу понтификата Александра VI (1503) в Испанию, Францию, Англию, Венецию и к императору отправляются нунции–резиденты, бывшие в некотором смысле прямыми наследниками сборщиков налогов» (Russell, 1986: 68).

Вместе с институтом посольств растет сбор информации, расширяются союзы, начинаются многосторонние переговоры по поводу заключения монарших браков, каждое отдельное государство все больше вкладывает в признание других государств, и войны становятся обычным делом.

У нас есть основания возводить создание довольно обширной системы европейских государств ко времени французского и испанского вторжения в Италию, что было громадным расширением масштабов европейских войн и открывало эпоху использования массовых наемных армий. Мир в Като–Комбре–зи (1559) положил конец войнам Габсбургов–Валуа. Он подтверждал совершившееся уже удаление Франции из Италии, первенство там Испании и удаление Англии из Кале. Но помимо прекращения враждебных действий, послы на этой конференции обсуждали большой круг европейских дел, включая судьбу таких государств, как Савойя и Шотландия, или брак короля Филиппа Испанского с французской принцессой Елизаветой. Расцветало искусство управлять государством при поддержке военными действиями.

Но не все европейские государства хорошо вписывались в нарождавшуюся систему. В XVI в. скандинавские страны все еще представляли собой отдельный регион, хотя развитие торговли Нидерландов, Бельгии и Люксембурга с Балтикой уже начинало включать Данию и Швецию в европейские связи. Польша–Литва была далеко, а Россия в западноевропейской перспективе казалась полумифической: космография Себастьяна Мюнстера 1550 г. помещала Московию на Балтике (Platzhoff, 1928: 30–31). Тем не менее Габсбурги установили дипломатические связи с великим князем Московским в XV в., и посредством связей с другими странами дальше на запад непрерывная российская экспансия связала московитов с Европой.

Дипломатические и династические связи Швеции при Юхане III (1568–1592) показывают, что даже периферийные государства глубоко проникали в систему. С распадом Ливонской империи тевтонских рыцарей на ее территориальные обломки претендовали и Швеция, и Польша, и Дания, и Россия. В ходе своих кампаний Юхан захватил Ревель, Эстонию и другие земли вдоль протяженной шведско–российской границы (границы между двумя соперниками). Вместе с Польшей и Данией ему удавалось сдерживать Россию. Но помимо военных за Юханом числятся и дипломатические успехи. Юхан был женат на Катерине Ягеллонке — польской принцессе, дочери Боны Сфорцы из Милана. Польские связи сделали возможным избрание их сына Сигизмунда королем Польши. После смерти Юхана Сигизмунд стал также и королем Швеции, пока его не сместил дядя Карл. Другой сын Юхана[10], Густаф Адольф, позднее превратил периферийную Швецию в одну из великих европейских держав. К началу XVII в. система европейских государств простиралась от Швеции до Оттоманской империи, от Португалии до России.

Все более сплоченная система европейских государств изменялась соответственно ритму основных войн. Джек Леви составил очень полезный список европейских великих держав и войн, которые ими велись с конца XV в. Возьмем произвольно все войны в списке Леви, во время которых великие державы потеряли, по крайней мере, 100 000 человек:

(3 - Аахенский мир.)

Цифры потерь великих держав в бою, конечно, не исчерпывают общих реальных потерь: принимая во внимание громадное сокращение европейского населения, мы только часть этого сокращения можем отнести на счет миграции из Европы. Все же остальные потери следует прямо приписать Тридцатилетней войне (имея в виду не только войска всех государств–участников, но и гражданское население). В таком случае потери, возможно, превышали 5 млн, а не 2 млн человек.

Понесенные Китаем потери (750 000) в войне с Японией 1937– 1941 гг. не следует принимать во внимание, поскольку Китай в то время не был великой державой. В списке не упоминается Вьетнамская война (в моем, поспешу добавить, списке, а не в списке Леви), потому что Соединенные Штаты потеряли «только» 56 000 человек, при том что потери в бою вьетнамцев составили 650 000. И все–таки приведенный список дает представление о том, что до Первой мировой войны масштабы войн увеличивались, а мирные урегулирования становились все более широкими. Мы также видим, что интернационализация конфликтов Второй мировой войны разрушила 400–летнюю систему мирных урегулирований посредством общих конгрессов. С этого времени противостояние Советского Союза и США очень осложняло какое бы то ни было общее мирное урегулирование.

Жестокая Тридцатилетняя война не давала развиваться системе европейских государств. Собственно, это была не одна война, а целый клубок войн, начавшихся с того, что император Священной Римской империи попытался подавить протестантов Богемии. Она постепенно вовлекла большинство стран Европы. Из тех, кто не принял в ней участия надо назвать Оттоманскую империю, итальянские государства, Англию и государства Восточной Европы. Оттоманы были заняты войной с персами, Англия — собственными проблемами со стремившимися отделиться регионами. В конце концов, развертывавшиеся действия привели к стравливанию Испании и Священной Римской империи с Францией и Швецией. Этот конфликт можно определить и иначе: Габсбурги против всей остальной Европы.

Потребовалось семь лет (начиная с 1641 г.) только для того, чтобы назначить мирную конференцию. Мирных конференций, впрочем, было даже две: одна в Мюнстере (главным образом для протестантских государств) и другая в Оснабрюке (для католиков). Причем в течение этих семи лет продолжались боевые действия. Боясь заключения участниками событий сепаратных миров, император Фердинанд даровал отдельным государствам империи право присутствовать на конференции и считать ее сеймом империи.

В конференции участвовала и Голландская республика, которая наконец в январе 1648 г. вырвала у Испании признание своей независимости. Венеция и папское государство, хотя и не принимали участия в боевых действиях, председательствовали на конференции и играли роль посредников.

В целом Вестфальский мир (1648) свел вместе 145 представителей почти всех европейских государств. Собравшись вместе, они не только вели переговоры об условиях окончания войны, но и решали много важнейших дипломатических проблем, например, вопрос о том, признавать ли Швейцарскую конфедерацию и Голландскую республику суверенными государствами. Отнеся устье Шельды к голландской территории, они заблокировали морское движение к Антверпену, подкрепив таким образом коммерческие преимущества Голландской республики перед испанскими Нидерландами. Мирный договор закрепил (и остановил) сложившееся деление на протестантские и католические государства, пригрозив низложить всякого монарха, который переменит веру. По ходу дела Франция приобрела Эльзас и другие территории, Швеция (среди прочего) — Западную Померанию; также были произведены важные изменения внутри Священной Римской империи.

В рамках империи одно государство осуществляет верховную власть над, по крайней мере, еще одним отдельным государством (Doyle, 1986: 30). За 100 лет до Вестфальского мира в Европе преобладали разного рода империи. Однако после Тридцатилетней войны, урегулирование решительно остановило собирание империи Габсбургов. Это был похоронный марш для Священной Римской империи с господствовавшими в ней Габсбургами. Теперь было маловероятно, чтобы какая–нибудь другая империя — кроме, может быть, Российской или Оттоманской — начала бы расширяться на континенте. После прецедента мирного урегулирования отдельные немецкие государства уже сами вели свою дипломатию, не прибегая к помощи императора как выразителя их интересов. Таким образом, окончание Тридцатилетней войны послужило консолидации европейской системы национальных государств.

Однако в то время как в Европе империи увядали, главные европейские государства создавали империи за пределами Европы, в Америке, Африке, Азии и на Тихом океане. Создание империй вдалеке от национальных территорий доставляло и средства, и стимул для формирования сравнительно могущественного, централизованного и гомогенного национального государства на континенте. Европейские державы воевали друг с другом в этих имперских зонах. Во время продолжительной войны после Голландского восстания голландцы сражались с Испанией в Америке, Африке и Азии и не только, голландские моряки практически изгнали Португалию (до подчинения испанскому монарху в 1640 г.) из Азии и Африки (Parker, 1975: 57–58). Хотя в 1648 г. эти далекие империи еще не были предметом переговоров.

Последующие мирные урегулирования заключались по образцу 1648 г. с одним важным отличием: на сцену выходят неевропейские империи. При этом, хотя положение победителя или проигравшего при окончании войны определяло положение государства при начале переговоров, но границы и правители решительно менялись в момент самого урегулирования. На деле государства часто отдавали завоеванные ими территории в обмен на другие, более нужные им. По договору в Бреде (1667), подписанному по окончании одной из многочисленных англо–голландских войн, все территориальные изменения происходили в Америке. Среди прочего голландцы отдали Нью–Амстердам (теперь Нью–Йорк) за Суринам, обмен, который (по крайней мере, в ретроспективе) свидетельствует о превосходстве тогдашней Британии над Голландией.

Война Аугсбургской лиги (1688–1697) восстановила короля Людовика XIV против составлявших эту лигу членов: сюда входили Священная Римская империя, Швеция, Испания, Бавария, Саксония, Палатинат и позднее Савойя; Голландия и Англия были союзниками лиги, не присоединяясь к ней. Франция, Англия, Испания и Голландия закончили войну договором в Рисвике. Кроме территориальных изменений, официальных признаний и гарантий безопасности, урегулирование включало новое англо–голландское соглашение и кое–что для Франции: Голландия возвращала Пондичерри (Индия) французской Ост–Индской компании в обмен на торговые уступки. С этого времени в европейских мирных договорах все больше фигурируют неевропейские территории.

К началу XVIII в. войны между великими державами Европы регулярно включали и сражения в далеких заморских краях, а последующие урегулирования часто предусматривали передел заморских империй. Так, война за испанское наследство началась в 1701 г., когда Людовик XIV захотел воспользоваться своим преимуществом в связи с восшествием на испанский престол его внука герцога Анжуйского. Среди прочих решительных действий хитрый Людовик немедленно отправляет войска для занятия удерживаемых испанцами крепостей во Фландрии. В ходе этой войны Франция и Британия воевали также в открытом море и в Америке, и в Индии. Война окончилась Утрехтским миром (1713), которым закреплялось положение Британии как ведущей колониальной державы и подтверждалось снижение положения Испании в Европе. По мирному договору среди прочего Британия получила Ньюфаундленд, Новую Шотландию (в Канаде), территорию Гудзонова залива, Гибралтар и Менорку, а также доступ в испанские колониальные порты, право поставлять рабов в испанские колонии, а также признание права наследования английского престола протестантами. Савойя аннексировал Сицилию и другие итальянские территории за счет Испании; Пруссия была признана королевством; Франция, хотя и оказалась проигравшей во многих отношениях стороной, не только вернула себе Лилль, но также Бурбон был признан королем Испании; и по (родственным) Рашштадскому и Баденскому договорам (1714) австрийские Габсбурги получили контроль над тем, что было до того испанскими Нидерландами.

Семилетняя война (1756–1763) и Война американской революции (1778–1784) снова восстановили Францию против Британии в Америке; в результате первой войны Франция уступила материковую Канаду, а во второй Британия потеряла 13 процветающих североамериканских колоний. С получением Соединенными Штатами независимости европейская политика занялась созданием новых членов системы государств, членов, находившихся исключительно за пределами Европы.

Венский конгресс (1815), которым закончились наполеоновские войны, собрал вместе представителей всех европейских держав, среди которых были представлены и будущие державы. Конгресс пересмотрел по большей части карту Европы: только несколько довоенных границ были восстановлены, но были созданы совершенно новые образования, такие как королевство Нидерланды, Германская конфедерация и Ломбардо–Венецианское королевство. Конгресс также добавил Британской империи Цейлон, Мыс Доброй Надежды, Тобаго, Сент–Люсию, Маврикий и Мальту. При этом урегулировании, а также во время переговоров после Первой мировой войны великие державы подошли совсем близко к тому, чтобы обдуманно кроить территории всей системы государств вплоть до определения границ, правителей и конституций отдельных государств.

На протяжении всего XIX в. до Первой мировая войны военные урегулирования производились множеством членов системы государств и определяли главные преобразования членства в нем. Может быть, будет преувеличением рассматривать создание отдельной Бельгии (ставшей наследницей Нидерландов немедленно после Французской революции 1830 г. и выжившей благодаря прямой вооруженной интервенции французов) как отложенную часть урегулирования после наполеоновских войн. Но аннексия французами Савойи и Ниццы, а также создание королевства Италии — это следствие уже новой войны (1859) Франции и Пьемонта против Австрии. Образование и двойной Австро–Венгерской монархии, и Северо–Германской конфедерации (непосредственной предшественницы империи, которая сама была прямым следствием франкопрусской войны) проистекало из Австро–Прусской войны 1866 г. В юго–восточной Европе крымские, австро–германские и многочисленные русско–турецкие войны — все послужили причинами дальнейшей утраты контроля оттоманами и формирования новых национальных государств в условиях сильнейшего международного давления — Греции, Сербии, Румынии, Болгарии, Черногории.

Урегулирование после Крымской войны (1856) вызвало очередное перекраивание Оттоманской империи и появление Турции как нового государства, в чем–то напоминавшего европейский формат. Урегулирования после Первой мировой войны привели к последним более или менее общим, одновременным и согласованным переделам территорий в Европе. Независимость получили новые или восстановленные государства: Чехословакия, Венгрия, Польша и Югославия. Германия уступила немалые территории Франции, Польше и другим соположным странам. Румыния получила Трансильванию, благодаря пусть и запоздалому, но переходу на сторону союзников. Распались на части остатки Оттоманской империи, а Лига Наций заняла место арбитра, выносящего свое суждение о поведении членов системы государств. Многосторонние договоры 1919 и 1920 гг. включали такие временные меры, как французский контроль (в отсутствие суверенитета) Саарской области. Эти договоры сильно пострадали от того, что американцы Лиги не приняли. Трещины, возникшие при урегулировании после Первой мировой войны, были провозвестниками тех разломов, которые случились в конце Второй мировой войны. К тому времени распространение на весь мир прежней системы европейских государств и появление таких географически и политически далеких от центра государств, как Япония и Соединенные Штаты, оказали сильнейшее давление на систему связей, более или менее работавших до того в течение 400 лет.

Какие же державы были великими? Сравним две новейшие попытки установить их список. Джордж Модельский и Уильям Томпсон для составления реестра «мировых держав» с 1494 г. до настоящего времени прибегли к сравнению их морской силы. Согласно определению этих авторов «мировой державой» можно признать ту, на долю которой приходится не менее 5% всех (военно) — морских расходов, или 10% всех военных кораблей в мире, и которая ведет активные действия на океанах, за пределами своего региона. Так же и Джек Леви составил каталог великих держав мира и главных войн, в которых они участвовали в 1495–1975 гг. великими державами он признает те государства (где бы они ни находились в мире), которые, по его мнению, имеют более высокие военные возможности сравнительно с другими, преследуют глобальные или континентальные интересы, защищают эти интересы посредством широкого набора средств, включая силу и угрозу силой, признаются самыми мощными государствами как важные акторы и формально пользуются исключительными правами в сфере международных отношений (Levy, 1983: 16–18). Леви считает, что согласно его критериям среди европейских держав не могут быть признаны великими Священная Римская империя, Венеция, Швейцарская конфедерация, Португалия, Польша и Дания в 1495–1975 гг. Оба списка включают:

(4 — включает австрийских Габсбургов, Австрию и Австро–Венгрию.)

Употребление строгого критерия Модельского–Томпсона исключает определенное число великих держав, полагавшихся в первую очередь на армию, а не на флот. Некоторые из этих подсчетов можно оспорить. Без сомнения национальное государство под названием «Франция» существовало более или менее непрерывно после 1495 г. Не лишено смысла видеть некоторую непрерывность в той изменчивой сущности, которая последовательно называлась Англия, Великобритания и Соединенное Королевство. Но остается открытым вопрос, в каком смысле Пруссия, Германская конфедерация, Германская империя, Веймарская республика, Третий рейх и Федеративная республика Германии являются последовательными представлениями одной и той же сущности: Германия.

Также такие разные агломераты, как габсбургские земли появляются в каталоге четырежды: как Австрийские Габсбурги, Испания, Объединенные Габсбурги и Нидерланды. Кроме того, Испания и Габсбурги, конечно, не исчезли с карты Европы с отречением Карла V в 1556 г., как указывает хронология Леви; и в 1588 г. испанская Армада оставалась грозной силой. А вот существование «Испании» представляется проблематичным, если учитывать, что в военные 1630–е гг. Филипп IV, бывший номинальной главой иберийских королевств, не был в состоянии заставить Каталонию, Валенсию и несколько других своих земель присоединиться к военным действиям, которые вела тогда Кастилия. А что же с Португалией? Леви Португалию не упоминает. Модельский и Томпсон относят Португалию к мировым державам (этой элите великих держав) в период 1494–1580 гг., то есть в то время, когда Португалия была независима от испанской короны. Даже в последующие 60 лет испанской гегемонии Португалия выступала как отдельное государство. Короче, до XVIII в. трудно говорить об Испании в единственном числе в том, что касалось международных отношений. Таким образом, мы видим, что приведенные списки радикально упрощают сложившиеся в указанное время ситуации. Тем не менее они полезны, поскольку устанавливают (в первом приближении) распределение в порядке значимости европейских держав.

Оба списка обнаруживают очень сильную предвзятость авторов в отношении Европы. До включения в рассмотрение Соединенных Штатов (в 1816 г. по Модельскому–Томпсону, в 1898 г. по Леви), список состоит исключительно из тех стран, которые базировались главным образом в Европе. Соответственно, читателю трудно вообразить себе, что в 1495 г., например, в Китае было под ружьем около 1 млн. человек или что за пределами Европы процветали такие империи, как империя Мали, империи Сонгаи, Персидская, империя Великих Моголов, ацтекская и инков. Из приведенных списков также не следует, будто европейская сеть была гораздо богаче и, следовательно, заслуживает большего внимания, чем другие. В XVII в. до половины добываемого в Америке серебра оседало в Китае в уплату за продаваемый им шелк, фарфор и другие предметы роскоши (Wakeman, 1985: 2–3). В это время доход на душу населения в Европе, очевидно, не превышал дохода на душу населения в Китае. Иными словами, до конца XVIII в. вовсе не было очевидным, что европейские державы были ведущими в экономическом отношении державами мира. Однако евроцентричность приведенных списков может быть оправдана с точки зрения военной мощи. Вскоре после 1495 г. европейские (и теперь уже полуевропейцы оттоманы) распространили военный контроль так далеко, что их система стала величайшей силовой системой в мире. К 1540–м гг., например, Оттоманская империя регулярно вступает в союзы с европейскими державами, например, с Францией. В силу же угрозы Италии и габсбургским землям со стороны турок она хорошо уравновешивала стратегии других крупных игроков.

К концу XV в. система европейских государств имела определенную структуру и список членов. Эта система была на пути к доминированию в мире. Компиляции Леви и Модельского–Томпсона определяют круг великих держав, но не других, меньших, членов системы. В качестве первого приближения к определению всей системы около 1500 г. мы можем принять классификацию Эдуарда Фуэтера в первом томе труда фон Бюлова и Майнике «Политическая история» (Fueter, 1919). Понятно, что Фуэтер строит свою классификацию государств на участии в войнах, спровоцированных французским и испанским вторжениями в Италию:

Франция

Испания

Государства Габсбургов

Бургундия

Австрия

Германия

Венеция

Милан

Флоренция

Папские государства

Неаполь и Сицилия

Генуя

Савойя

Другие небольшие итальянские государства: Анкона, Феррара, Урбино, Мантуя, Монако и т.д.

Швейцария

Оттоманская империя

Англия

Венгрия

Североафриканские корсарские государства

Польша

Шотландия

Дания, затем Дания и Швеция

Португалия Персия

Наварра

Состав системы государств у Фуэтера отличается от списка государств и правителей Шпулера (Spuler, 1977: vol. 2) тем, что здесь собраны все члены Священной Римской империи (Баден, Бранденбург, Кельн, Ганновер, Гессен–Кассель, Майнц и дюжина других) в одно государство, тем, что свалены в одну кучу земли Габсбургов, не рассматриваются европейские государства, платившие дань Оттоманской империи (например, Босния, Молдавия и Валахия), а также тем, что полунезависимыми государствами Восточной Европы (например, Литвой) автор пренебрегает, но помещает в список Персию.

Фуэтер считает, что многочисленные государства Священной Римской империи следует считать единой Германией на том основании, что члены этой империи могли вступать в дипломатические отношения с другими государствами за пределами империи только через их избранного императора. Впрочем, он признает, что во время Реформации многие территориальные лорды Германии посчитали протестантство предпочтительной альтернативой императору, в то время как католицизм усугублял раздробленность империи (Fueter, 1919: 123–136). Также Фуэтер рассматривает как целое Кастилию, Арагон и территории, которые они контролировали, на том основании, что от их имени выступал их общий монарх (Fueter, 1919: 79–103). Он включает Персию в систему, поскольку европейские государства иногда заключали союзы с персами против оттоманов и североафриканских пиратов, которые непрерывно нападали на плававших в Средиземном море.

Если мы сравним перечень государств в системе европейских государств Фуэтера (1492–1559) с двумя списками, относящимися к более позднему времени, той же серии Вальтера Платцхофа (1559– 1660) и Макса Иммиха (1660–1789), то мы выявим следующие изменения в составе этой системы (Platzhoff, 1928; Immich 1905):

Примечание: ? — не перечисленные, но упомянутые в тексте как отдельные государства.

Так как в 1500 г. Россия и Ливония уже существовали, хотя и имели слабые связи с остальной Европой, то единственным настоящим новообразованием были Нидерланды, возникшие в ходе восстания против Габсбургов и Бранденбург–Пруссии, сложившиеся за столетия войн. Упомянутые авторы из Германии, настаивая на существовании одной Германии даже после распада Священной Римской империи, упускают из виду, что такие важные государства, как Бавария и Саксония были независимыми. В списке Фуэтера Бургундия хотя и упомянута отдельно, но она еще в 1477 г. отошла к Франции, а бургундская династия Нидерландов в 1482 г. сдалась Габсбургам. При том что Священная Римская империя и империя Габсбургов распались на части, а независимые Нидерланды стали большим государством, основное движение в 1495–1789 гг. направлено к концентрации территорий: Милан, Неаполь, Наварра и Сицилия поглощаются Францией и Испанией, а Венгрия растворяется в Оттоманской империи, в то время как Шотландия соединяется с Великобританией. То есть мы видим, что шел процесс консолидации европейских государств.

Как эти государства были связаны друг с другом? Историки и политологи часто рассматривали систему европейских государств как простую иерархию, на вершине которой находилось одно гегемонистское государство или два, соревнующихся между собой (Gilpin, 1988; Modelski, Thompson, 1988; Levy, 1988; Thompson, 1988). Все теории гегемонистских войн были построены на предположении, что государства воюют за высшее положение. На деле ни одно государство никогда не доминировало в системе, как это требуется соответственно предложенной модели. На пике власти Франции к 1812 г. Великобритания и Россия вовсе не были подчиненными. Когда в течение XIX в. Великобритания процветала, Франция, Германия, Россия и Соединенные Штаты оспаривали власть Великобритании во всем.

Движение в модели единой иерархии очевидно и имеет критическое значение: власть проявляет себя всегда в зависимости от местоположения; тот, кто употребляет неограниченную власть в непосредственном соседстве, обнаруживает, что по мере удаления от своей базы его власть уменьшается. Как мы видели, Венеция некогда имела огромное влияние на Адриатике — собственно она некоторое время была наибольшей единой властью Европы — однако у нее не было никакой власти на Балтике. Гораздо лучше это положение описывается концепцией системы европейских государств как географически рассредоточенная (дисперсная) сеть, где некоторые государства оказываются более центральными и влиятельными, чем другие, но иерархии различаются по положению в системе.

И снова нам поможет работа Леви. Леви считает большой войну, в которой боевые потери составляют не менее 1 000 человек в год. Он не рассматривает гражданские, колониальные и империалистические войны. Согласно этим критерия мир пережил за период с 1495 по 1975 гг. 119 больших войн, в которых участвовала хотя бы одна великая держава. Грубо говоря, те, кто участвовал в этих войнах (в том числе невеликие державы), и определили состав системы государств в последние 500 лет. Так кто же был членами этой системы? Леви не говорит этого прямо, но мы можем сделать интересный вывод, если рассмотрим полный список участников войн за первые 20 лет в его перечне (1495–1514) (сам Леви не перечисляет всех воевавших, но их легко определить по любому историческому обзору):

Война Венецианской лиги (1495–1497): Франция, Венеция, Священная Римская империя, Папская область, Милан, Испания, Неаполь;

Польско–турецкая война (1497–1498): Оттоманская империя, Польша, крымские татары, Россия, Молдавия;

Война Турции и Венеции (1499–1503): Оттоманская империя, Венеция, Венгрия;

Первая миланская война (1499–1500): Франция, Милан;

Неаполитанская война (1501–1504): Франция, Испания, Папская область, Неаполь;

Война лиги Камбре (1508–1509): Франция, Испания, Австрийская Габсбурги, Папская область, Милан, Венеция;

Война Священной лиги (1511–1514): Франция, Англия, Испания, Австрийская Габсбурги, Папская область, Венеция, Милан, швейцарские кантоны;

Австро–турецкая война (1512–1519): Австрийские Габсбурги, Венгрия, Оттоманская империя;

Шотландская война (1513–1515): Англия, Шотландия.

Этот список членов напоминает перечень Фуэтера за 1492–1559 гг., но он уже. По сравнению с перечисленными Фуэтером членами системы государств в перечне войн Леви пропущены Дания, Флоренция, Генуя, Савойя, североафриканские корсары, Персия и мелкие итальянские города–государства, поскольку все они в течение 20 лет участвовали в войнах великих держав только маргинально. Например, Флоренция объявила, что принимает сторону Франции в Войне Священной лиги — и пострадала за это при послевоенном урегулировании; но в период 1495–1514 гг. флорентинцы так были заняты собственными внутренними спорами и восстаниями на зависимых территориях (вроде Пизы), что оставались решительно в стороне от больших сражений, бушевавших вокруг. На востоке же эти войны дают основания определиться России, Молдавии и крымским татарам — через военные столкновения с турками (Оттоманской империи) — как составляющим европейской системы государств.

Рис. 6.1. Участие европейских государств в войнах великих держав, 1496–1514 гг.

На рис. 6.1 представлено участие различных государств в этих войнах. Реальная картина при этом несколько упрощена, поскольку мы не принимали во внимание, кто воевал с кем, рассматривали как единое целое и Австрийских Габсбургов, и Священную Римскую империю, где они доминировали, и различали только: 1) неучастие в общих действиях, 2) общее участие в одной войне и 3) общее участие в двух и более войнах. Поскольку участие, по крайней мере, одной великой державы есть признак, по которому Леви включает войну в свой список, то и наш график преувеличивает главенствующую роль этих держав в войнах 1495–1515 гг. Впрочем, система европейских государств отражена довольно правдоподобно: Россия, Польша, крымские татары, Молдавия и Оттоманская империя образуют отдельную общность (ограничение списка только войнами, в которых участвовали великие державы, исключает упоминание неоднократных столкновений Польши с Россией и Польши с Ливонией за рассматриваемые два десятилетия. Впрочем, их включение в общий список только подчеркнуло бы особенности восточной и юго–восточной групп). Оттоманская империя воюет с ближайшими европейскими державами, Венгрия раскачивается между Венецией и Оттоманской империей, Англия и (в особенности) Шотландия остаются на периферии международных отношений, в то время как Арагон, Франция, Австрийские Габсбурги, Венеция, Папская область, Милан и Неаполь постоянно взаимодействуют. Подчеркнем, что Милан, Венеция и Папская область (которые по критериям Леви не были великими державами) постоянно находятся в центре европейских дел. Подчеркнем позицию Венеции, этого (по выражению Уильяма МакНила) «шарнира Европы», постоянное присутствие Оттоманской империи и слабое участие Северной Европы в целом.

Если мы продвинемся на полтора столетия вперед, то обнаружим совершенно иную систему государств. Приводимый Леви список войн с участием великих держав, которые велись в 1655–1674 гг. включает следующие:

Испанско–португальская (1642–1668): Испания, Португалия;

Турецко–венецианская (1645–1669): Оттоманская империя, Венеция, Франция;

Франко–испанская (1648–1659): Франция, Испания, Англия;

Шотландская (1650–1651): Шотландия, Англия;

Англо–голландская (1652–1655): Англия, Нидерланды;

Северная (1654–1660): Австрийские Габсбурги, Нидерланды, Швеция, Польша, Бранденбург, Россия, Дания;

Англо–испанская (1656–1659): Англия, Испания;

Голландско–португальская (1657–1661): Нидерланды, Португалия;

Турецкая (1657–1664): оттоманы, Франция, Австрийские Габсбурги;

Шведско–бременская (1665–1666): Швеция, Бремен;

Англо–голландская (1665–1667): Англия, Нидерланды, Франция, Дания;

Деволюционная война (1667–1668): Франция, Испания, Австрийские Габсбурги;

Голландская (1672–1678): Франция, Нидерланды, Англия, Испания, Австрийские Габсбурги, Швеция, Бранденбург;

Турецко–польская (1672–1676): Оттоманская империя, Польша.

На рис. 6.2 суммарно представлено участие государств в войнах. Рис. 6.2 свидетельствует о том, что система европейских государств стала более тесно спаянной, что она продвинулась решительно на север и больше не занималась так пристально «итальянскими делами». В 1655–1675 гг. хотя Франция и Испания не утратили прежнего значения, более центральное положение заняли Англия и Австрийские Габсбурги, и важными акторами в европейских делах стали Швеция, Нидерланды и Бранденбург. И пусть сравнительная власть и центральность положения участников существенно изменились в следующие 200 лет, но карта конца XVII в. сильно напоминает преобладающую структуру наших дней. Единственное, чего не отражает наш рисунок, так это все возраставшей вовлеченности большинства перечисленных государств в мировые дела за пределами Европы.

Рис. 6.2. Участие европейских государств в войнах великих держав, 1656–1674 гг.

Диаграммы, относящиеся к более поздним периодам, просто невозможно прочитать; во–первых, на них все европейские государства соединены почти со всеми европейскими государствами. Кроме того, почти все соединительные линии выходят за пределы Европы. За 20 лет (1790 —1809 гг.) великие державы вели следующие войны (по Леви): Русско–шведская (1788–1790): Россия, Швеция, Дания; войны Французской революции (1792–1802): Франция, Великобритания, Испания, Австрия, Голландия, Россия, Пруссия, Сардиния, Саксония, Гановер, Ольденбург, Гессен–Кассель, Баден, Вюртенберг, Бавария, Пьемон, Парма, Модена, Мантуя, Папская область, Мальта, Венеция, Генуя, Швейцария, Египет, Оттоманская империя, Португалия, Неаполь, Тоскана; Наполеоновские войны (1803–1815): Франция, Великобритания, Испания, Австрия, Россия, Пруссия, Швеция, Бавария, Вюртемберг, Гессен, Нассау, Неаполь, Баден, Дармштадт, Берг, Брауншвейг (Brunswick), Нюрнберг, Оттоманская империя, Молдавия, Валахия; Nurnberg, Ottoman Empire, Moldavia, Wallachia Русско–турецкие (1806–1812): Великобритания, Россия, Оттоманская империя; Русско–шведские (1808–1809): Россия, Швеция, Дания.

За исключением довольно отдельного «треугольника»: Россия, Швеция и Дания — мы вполне можем считать этот период одной продолжительной войной, которая шла во всех европейских государствах; почти каждое европейское государство, включая Оттоманскую империю, было вовлечено в действия с каждым другим, а вторжение Наполеона вовлекло в эту войну и Египет. Расширив временные рамки этого периода до 1812 г., мы обнаруживаем, что и недавно образованные Соединенные Штаты также вошли в эту систему. Но, несмотря на участие упомянутых «посторонних» а также на то, что эти войны шли на многих колониальных территориях, все–таки войны этого периода были преимущественно европейскими.

Скоро, однако, войны великих держав перестали быть исключительно войнами европейских государств. После 1815 г. система определенно и драматично изменилась. Три решительные перемены произошли в системе европейских государств между Франко-прусской войной 1870–1871 гг. и концом Первой мировой войны: раздробленные государства Германии и Италии консолидировались в довольно значительные и относительно единые национальные государства; Оттоманская империя и империя Габсбургов распались на несколько отдельных национальных государств, и многочисленные европейские государства воевали друг с другом и с туземными народами, создавая колониальные империи в Африке, Азии и на Тихом океане. В это время договоры между европейскими державами — например, Тройственный союз Германии, Австрии и Италии — обычно содержали условия, касающиеся защиты интересов договаривающихся сторон в колониях по отношению к другим европейским государствам. Вскоре это столкновение интересов приведет к войне: открытой и скрытой.

В течение следующих 20 лет (1880–1899) мы насчитываем следующие большие войны (т.е. потери в которых были не меньше 1000 человек в год):

Англо–афганская (1878–1880: Великобритания и Афганистан),

Тихоокеанская (1879–1883: Чили, Боливия и Перу),

Франко–индокитайская (1882–1884: Франция и Индокитай),

Махдистская (1882–1885: Великобритания, Египет и Судан),

Китайскофранцузская (1884–1885: Франция и Китай),

Центральноамериканская (1885: Сальвадор, Гватемала),

Сербо–болгарская (1885: Сербия и Болгария),

Франко–мадагаскарская (1894–1895: Франция и мадагаскарцы),

Кубинская (1894–1848: Испания и кубинцы),

Китайско–японская (1894–1895: Китай и Япония),

Итало–эфиопская (1895–1896: Италия, эфиопы),

Первая филиппинская (1896–1898: Испания и Филиппины),

Греко–турецкая (1897: Оттоманская империя, Греция),

Испаноамериканская (1898: Испания и США),

Вторая филиппинская (1899– 1902: США и Филиппины) и

Бурская (1899–1902: Великобритания и буры (Small, Singer, 1982: 85–99).

Леви не считает ни одну из этих войн большой и только Китайско–французскую причисляет к войнам с системой великих держав. Во всех остальных участвовали или малые державы, или большие державы с колониальными народами. Все войны, кроме двух (Сербо–болгарской и Греко–турецкой, происходивших по краям распадавшейся Оттоманской империи), начались далеко от Европы.

Урегулирования Первой мировой войны (более или менее конечные) и Второй мировой войны (все еще не окончательные) привели к новым изменениям в системе европейских государств, включая волну деколонизации после 1945 г. В самом деле после Первой мировой войны становится все труднее отделить европейскую систему от быстро формирующейся мировой системы государств. В Первую мировую войну воюющими сторонами были не только почти все европейские государства, но также Турция, Япония, Панама, Куба, Боливия, Сиам, Либерия, Китай, Перу, Уругвай, Бразилия, Эквадор, Гватемала, Никарагуа, Коста–Рика, Гаити и Гондурас. Войска поставлялись и европейскими колониями в Африке, Азии и Тихом океане.

В последние десятилетия войны стали еще более интернациональными. В течение последних 20 лет, которые рассматривал Леви (1956–1975), Смол и Сингер насчитывают 12 межгосударственных войн, в которых гибло, по крайней мере, 1000 человек в год:

Русско–венгерская (1956): СССР, Венгрия;

Синайская (1956): Франция, Великобритания, Израиль, Египет;

Китайско–индийская (1962): Китай, Индия;

Вьетнамская (1965–1975): Северный Вьетнам, Южный Вьетнам, Таиланд, США, Кампучия, Корея, Австралия, Филиппины;

Вторая кашмирская (1965): Пакистан, Индия;

Шестидневная (1967): Израиль, Египет/Объединенная Арабская Республика, Иордания, Сирия;

Израильско–египетская (1969–1970): Израиль, Египет/Объединенная Арабская Республика;

Футбольная (1969): Сальвадор, Гондурас;

Бангладешская (1971): Индия, Пакистан;

Йом–Киппур (1973): Израиль, Египет/Объединенная Арабская Республика, Ирак, Сирия, Иордания, Саудовская Аравия;

Турецко–киприотская (1974): Турция, Кипр;

Вьетнамско–камбоджийская (1975—): Вьетнам, Кампучия.

Из приведенных в данном списке войн лишь некоторые были с участием великих держав (как их определяет Леви): российское вторжение в Венгрию (1956), Синайская война (1956), Китайско-индийская (1962) и война во Вьетнаме (1965–1973). Из этих четырех только одна шла в Европе. В Венгрии произошло подавление восстания в сателлитном государстве одной из главных мировых держав. На Синае сразу после Израиля на египетскую территорию вторглись Франция и Великобритания, а Египет в ответ вошел в зону Суэцкого канала и затопил корабли, чтобы блокировать его. Миротворческие войска ООН стабилизировали положение на этой территории, и через два месяца Израиль отвел свои войска с Синайского полуострова, кроме сектора Газа и Шерм–аль–Шейха. На китайско–индийской границе китайские войска вторглись в горные районы, после того как Индия попыталась оккупировать высокогорье. В спорном районе. Китайские войска остановили наступление, а затем отошли.

Вьетнамский конфликт намного превзошел другие и длительностью, и потерями: за десять лет жестоких боев, боевые потери составили 1,2 млн человек, не считая громадных потерь среди гражданского населения (Small, Singer, 1982: 93). Бывший колонизатор Франция — из Вьетнама ушел, оставив после себя войну между двумя частями разделенного государства. По прошествии двух лет необъявленного участия величайшая в мире держава — Соединенные Штаты совершила открытую интервенцию, введя громадные силы, которые, однако, не смогли одержать победу. Позднее американские войска вторглись в соседнюю Камбоджу и бомбили ее города. Набиравший силы соседний Китай внимательно следил за тем, как прямо за его границами Советский Союз поддерживал Северный Вьетнам, в то время как Австралия, Новая Зеландия, Южная Корея, Филиппины и Таиланд помогали американцам на юге, и как весь этот конфликт, бурля, перелился в Лаос, где началась гражданская война. И камбоджийско–вьетнамская война выросла из столкновений, которые начались во время американской интервенции во Вьетнам.

Вьетнамская война показала, что случилось с системой государств. Войны между великими державами или с их участием стали не такими частыми, но чрезвычайно выросла их разрушительная сила. Все большее количество крупных войн происходило внутри существующего государства, когда какая–то из великих держав вторгалась прямо или опосредованно от имени какой–нибудь партии и начиналась гражданская война. За исключением особых притязаний сепаратистов, столкновения редко были вызваны территориальными притязаниями какого–то государства; вместо этого стороны боролись за контроль над существующим уже государством в его установившихся границах. Государственное преследование, уничтожение части населения или изгнание этнических меньшинств — все это порождает потоки беженцев в масштабах, каких не знала мировая история. К тому же вытеснение европейского равновесия биполярной советско–американской гегемонией покончило с практикой общих мирных урегулирований.

Отмечаемые изменения стали решительным разрывом с прошлым. Изменились ставки, которые делались на войну: больше ни один правитель государства не мог надеяться приобрести (или потерять) сколько–нибудь значительные территории путем агрессии. Территориальные войны Израиля с его соседями не удивили бы европейцев XVIII в., но после 1945 г. они представлялись аномалиями. Все больше войны велись за то, кто будет править тем или иным государством, какие государства будут контролировать политику других государств и какие будут происходить трансферты ресурсов, людей и товаров между государствами.

Три поразительные вещи случились за последние пятьсот лет. Вопервых, почти вся Европа стала национальными государствами с хорошо определенными границами и взаимными связями. Во–вторых, европейская система распространилась практически на весь мир. В–третьих, другие государства, действуя совместно, оказывают все большее влияние на организацию и территорию новых государств. Эти три изменения тесно связаны, поскольку ведущие государства Европы активно распространяют свою систему как посредством колонизации, так и через завоевание и проникновение в неевропейские государства. Создание сначала Лиги Наций, а затем Организации Объединенных Наций было просто ратификацией и совершенствованием организации всех людей земли в единую систему государств.

Каков же смысл этих изменений? Обычно формирование государства происходило как переход от сравнительно «внутренних» к сугубо «внешним» процессам. Война оказывала сильнейшее влияние на формирование государства на всем протяжении того исторического периода, который мы здесь рассматриваем, причем этот процесс всегда был внешним. Так, чем больше мы углубляемся во времени назад, тем лучше нам видно, что правители и будущие правители стремятся укротить население на территориях, которые подлежат их контролю, отбить вооруженных соперников на этих территориях, покорить прилегающие земли и народы и создать свои собственные монопольные силы. То есть мы видим, что они непреднамеренно строят государства, в структуре которых отразились те битвы и переговоры, посредством которых они создавались. Напротив, если мы станем двигаться во времени вперед, мы увидим, что между государствами устанавливается все больше согласия относительно судьбы любого отдельного государства — по крайней мере, до Второй мировой войны (Chapman, 1988; Cronin, 1988; Cumings, 1988; Dower, 1988; Eden, 1988; Geyer, 1988; Gran, 1988a; Levine, 1988; Rice, 1988; Stein, 1988).

Появление Бельгии как отдельного государства иллюстрирует высокую значимость внешних связей в Европе (Clark, 1984; Zolberg 1978). Не бывшая никогда до 1831 г. отдельным и объединенным государством, Бельгия была сформирована примерно в том секторе Нидерландов, который после Нидерландского восстания удерживала сначала Испания, а затем Австрийские Габсбурги. В 1795 г. Франция завоевала эти территории и включила в свой состав, в дальнейшем Франция их удерживала до соглашения 1815 г. Двадцать лет французского правления изменили экономику этого региона и превратили его в один и передовых индустриальных центров Европы. Постнаполеоновское соглашение относило этот регион к вновь образованному королевству Нидерланды. Вскоре коалиция промышленников, либералов, франкофонов и католиков (категории населения, состав которых часто совпадал, но ни в коем случае не был идентичен) начала бороться за предоставление ей региональных прав.

В октябре 1830 г. активисты этой коалиции, вдохновленные Июльской революцией в соседней Франции, создали временное революционное правительство, а угроза возмездия со стороны французов удержала голландское правительство от применения силы. В ноябре англичане созвали конференцию европейских государств, которая в следующем месяце провозгласила разделение королевства Нидерланды на две составляющие его части. Под пристальным надзором со стороны Франция и Великобритании «новорожденные» бельгийцы задумались о короле и написании либеральной конституции. Когда Лондонская конференция предложила долгосрочное соглашение, которое было невыгодно Голландии, голландский король Вильгельм послал армию, разбил импровизированные бельгийские войска и спровоцировал французское вторжение. Позднее британцы также присоединились к усилиям по изгнанию голландских войск с территории, которая теперь была Бельгией. В 1839 г. наконец король Вильгельм принимает соглашение, по которому не только признавалась Бельгия, но также и устанавливается независимое (хотя территориально уменьшенное) герцогство Люксембург как отдельное государство. От начала до конца вступление Бельгии в систему европейских государств шло по каналу, прокопанному ее могучими соседями.

За последние три столетия пакты могущественных государств все больше сужают рамки, в которых происходит всякая борьба за власть. Раньше они делали это посредством международных послевоенных соглашений, создания колоний, распространения стандартных моделей армий, бюрократий и других элементов государственного аппарата, через создание международных организаций, обслуживающих систему государств, коллективное обеспечение национальных границ и интервенцию, когда надо было поддержать внутренний порядок. Эти ограничения сокращают возможность альтернативных путей формирования государств. По всему миру формирование государства все больше сводится к более или менее сознательному созданию национальных государств — не империй, не городов–государств, не федераций, но национальных государств — по моделям, предложенным, финансируемым и навязываемым великими державами.

Не то чтобы будущие правители или их патроны заказывали целое государство просто как сборный дом. Когда европейское государство устанавливает суд, фискальную систему, полицию, армию или школы в одной из своих колоний, оно обычно следует европейским рецептам. Когда независимые государства третьего мира обращаются к великим державам за помощью в организации рынков, производства или военных сил, великие державы обычно убеждают их организовывать все это на европейский манер. Когда такие международные институты, как Всемирный [Мировой] банк дают деньги в долг ведущим борьбу неевропейским государствам, они обычно оговаривают необходимость, чтобы эти (берущие) государства провели «реформы», насаждающие у них европейскую и американскую практики. Когда, наконец, бедные страны ищут, куда бы послать учиться своих бюрократов, специалистов или армейских офицеров, они часто посылают их на учебу в Европу или страны, где сильно влияние европейцев. Как только национальное государство возобладало в Европе и тех частях мира, которые заселены главным образом европейцами, оно стало шаблоном для формирования государства повсюду.

Почему национальное государство? Национальные государства победили в мире в целом, потому что сначала они победили в Европе, и европейские государства затем стали воспроизводить себя. Они победили в Европе, потому что самые сильные государства — прежде всего Франция и Испания — восприняли такие формы ведения войны, которые позволили (временно) сокрушить их соседей, такие формы, которые развились как побочный продукт централизации, дифференциации и самостоятельности государственного аппарата. Этот шаг указанные государства сделали в конце XV в. в связи с тем, что они тогда только что завершили изгнание соперничающих держав со своих территорий и потому что у них был доступ к капиталистам, которые могли помочь финансировать войны с помощью дорогих фортификационных сооружений, артиллерии и, главное, наемных солдат.

Но не будем преувеличивать: морские государства, как Голландская республика и Венеция, еще в течение столетия с успехом соперничали с основными сухопутными государствами. Для поставок внутрь страны важно было контролировать побережье, кроме того, флоты морских держав помогали предотвращать вторжения, росло значение заморских империй. Некоторые сравнительно некоммерциализованные государства, как Швеция и Бранденбург, сумели создать конкурентоспособные военные силы благодаря громадному (с применением принуждения) проникновению вглубь своих территорий. Но, в конце концов, только те страны, где немалые источники капитала сочетались с громадным населением, обеспечивавшим значительные военные силы, преуспевали в ведении войны в европейском стиле. Эти страны были или стали национальными государствами.

Национальные государства, без сомнения, возобладали бы в Европе, даже если бы Франция и Испания были менее агрессивны в конце XV в. В XVI—XVII вв. многие другие европейские государства делали попытки завоеваний в Европе, добиваясь на какое–то время успеха: сразу приходят на ум Швеция, Бранденбург и Россия. Кроме того, Голландская республика, Португалия и Великобритания начинают вести конкурентную борьбу за колониальные империи, оказывая во многом сходное воздействие на отношения государства с гражданами. В 1500 г. европейские государства осуществляли политический контроль над примерно 7% мировой суши, в 1800 г. — над 35%, а в 1914 г. — над 84% (Headrick, 1981: 3). Одна эта экспансия сама по себе способствовала распространению национальных государств по всему миру. Если бы в ходе борьбы возобладала другая форма государств, тогда бы их (иной) характер сильно повлиял на пути и результаты формирования европейских государств. В результате экспансии капитала и реорганизации способов ведения войны в XVI в. — преобладающими неуклонно становятся национальные государства.

Порожденная войной система определила условия, при которых ее члены вступали в войну. Эти условия, при которых государства вступали в войну, значительно менялись — и не раз — в течение того длительного периода, который мы здесь исследуем. При значительных модуляциях, бывших функцией таких переменных (как главные соперники государства, характер его господствующих классов и вид защитной деятельности государства от имени господствующих классов) — условия менялись как функция теперь известной постоянной логики, действовавшей и при изменяющихся обстоятельствах: правители обычно старались создать безопасную зону, внутри которой они могли получать доходы от принуждения, и укрепленную буферную зону для защиты зоны безопасности. При благоприятном исходе буферная зона (на время) становилась безопасной, и носитель принуждения расширял свои притязания, стремясь присоединить новую буферную зону, прилегающую к старой. Если же и соседние государства придерживались такой логики, начиналась война. В Европе, как только распалась Римская империя, тысячи магнатов, имевших войско, занялись одним и тем же. В результате началась непрекращающаяся, широко распространившаяся (хотя главным образом региональная) война. Позднейшие расширения территорий государств, установление компактных национальных государств на многих территориях и обеспечение границ посредством международных договоров значительно сократили протяженность уязвимых границ, но не покончили с логикой, ведущей к войне.

Другие же условия изменились радикально. В эпоху патримониализма (до 1400 г. в большинстве стран Европы) группы, которые контролировали значительные средства принуждения, обычно были или родственниками, соседями, или связанными клятвой сообществами воинов — или комбинациями всех трех видов. Герцогские роды — это группы первого рода, ордена крестоносцев — второго, а феодальная аристократия — представляет собой комбинацию первого и второго. Группы, которые контролировали значительные средства принуждения, обычно стремились до предела увеличить дань, взимаемую с окружающего населения, если необходимо, то силой, а также обеспечить на будущее возможность взимать эту дань своим потомкам и последователям. Вступая в браки друг с другом, создавая касту благородного сословия и (при поддержке католической церкви, которая также извлекала пользу из земель и доходов) устанавливая повсеместно принимаемые правила наследования, правящий класс закладывал основания династической политики, где браки цементировали межгосударственные союзы, а наследование становилось предметом внимания нескольких государств. В то же время крестьянские общины, городские ополчения, банды разбойников и другие сообщества, которые не могли рассчитывать на поддержку государства, вели собственные войны. Соответственно войны возникали всякий раз, когда один носитель власти выказывал некоторую слабость относительно своего соседа, когда возникали неясности с наследованием или когда на сцене появлялся новый завоеватель.

Что касается первой половины рассматриваемого тысячелетия, то едва ли даже стоит задаваться вопросом, когда государства воевали, поскольку большинство государств находились в состоянии войны почти постоянно. Правда, в то время многочисленные армии составлялись из ополчений и рекрутов, поставляемых как феодальные оброки, так что кампании обычно продолжались лишь несколько месяцев каждого года. Когда же начиналась интернациональная война, тем не менее она обычно продолжалась в течение нескольких кампаний. Так, в 1150–1300 гг. отмечается едва ли не размеренный ритм ежегодных войн в Англии и Франция, но тогда же идет непрерывная война в Скандинавии, России, Италии на Средиземном море и в Иберии. В период раздробленных суверенитетов, к тому же, стирается разница между солдатами, бандитами, пиратами, мятежниками и лордами, исполняющими свой воинский долг, и все сливается в один поток насильственных действий. В перерывах между крупными кампаниями множатся местные битвы. Так что в отношении периода до 1500 г. важно не когда государства воевали, а кто воевал с кем, как часто и насколько ожесточенно.

С XVI в. ситуация решительно меняется. Формирование системы государств, разделение военного образа жизни и гражданского и разоружение гражданского населения — все это обострило различия между войной и миром. Война становится более интенсивной и разрушительной, начавшись, продолжается дольше, но становится более редким событием. В этом отношении XX в. лишь продолжает эту устойчивую тенденцию.

Во времена брокеража (в важнейших странах континента — 1400– 1700 гг.) государственная политика по–прежнему определяется династическими амбициями. Однако государственный аппарат (в основном) и масштабы военных усилий в это время показывают, что интересы господствующих классов, поддерживающих государство, серьезно ограничивали возможности войны; поскольку монархи тогда уже могли мобилизовывать средства ведения войны только с согласия и при поддержке этих классов. В государствах интенсивного принуждения важнейшими были интересы землевладельцев. В государствах интенсивного капитала — интересы держателей капиталов (капиталистов).

При режиме брокеража войны все еще начинались, если такие возможности открывались для династии: в условиях слабости соседних государств или с приходом завоевателей (таких как татары или турки). Однако кое–что изменилось. Теперь чаще причиной войны становятся коммерческие возможности господствующих классов или угроза этим возможностям. Государства с расширяющейся экономической базой теперь шире этим пользуются, чтобы отразить внешние угрозы, союзы государств определяются теми же факторами (возможностями и угрозами). Союзы государств часто заключаются для сдерживания экспансии самого сильного государства. Сами же растущие государства чаще воюют за расширение прилегающих к ним территорией, а не для присоединения новых доставляющих дань единиц (независимо от их местоположения), и широкие восстания в связи с попытками правителей получить (у населения) средства ведения войны или навязать национальную религию все чаще становятся причиной интервенции соседних государств. Тем временем в результате постепенного разоружения гражданского населения сокращается количество неправительственных групп как возможных воюющих сторон, но, увы, не как жертв войны. Теперь скорее защита братьев по вере (а не династические интересы наследования) чаще становится основанием для вмешательства (интервенции) одного государства в дела другого.

По мере того как европейские государства переходили к фазе создания национальных государств (в особенности, в 1700–1850 гг., при большой вариативности форм), династии утрачивали способность развязывать войны от своего имени. Теперь в вопросах воевать или не воевать начинает доминировать то, что мы можем приблизительно назвать «национальным интересом». Национальный интерес — это обобщенный интерес господствующих классов, сплачивающее их стремление контролировать смежные территории и население в Европе, вместе с жестокой конкуренцией за неевропейские территории.

На этапе образования национальных государств три важнейшие новации влияли на условия развязывания войны: состояние (на определенный момент) всей системы государств — в особенности сложившийся к этому времени баланс сил — начинает оказывать сильнейшее воздействие на возможность начала войны и место ее ведения (Levy, 1988). Все чаще в войну вступают два государства, приближающиеся к паритету сил, тем более если они занимают соседние территории (Organski, Kugler, 1980; Moul, 1988; Houweling, Siccama, 1988). Теперь общий (а не на душу населения) национальный доход как никогда раньше ограничивает военные возможности государств, так что в системе государств начинают доминировать большие государства развитой торговли и промышленности. В Европу и связанные с ней территории приходит эпоха развязывания войн на основе рациональных соображений относительно возможной победы и минимализации потерь. В то же время третьи силы все чаще вмешиваются в ход национальных восстаний против составных монархий[11], как в случае, когда Франция, Британия и Россия поддержали восстание греков 1827 г. против Оттоманской империи. Основанием для интервенции становится национальная общность, а не порядок наследования или религиозная общность.

На следующем этапе специализации условия развязывания войн изменились сравнительно мало, за исключением того, что все большую роль играет — прямое или непрямое — соперничество империй вдали от их национальных территорий (в колониях). После 1945 г. противостояние Советского Союза и Соединенных Штатов почти покончило с войнами между европейскими государствами в Европе и превратило точки соприкосновения Советов, американцев и китайцев за пределами Европы в места особого национального интереса.

С национализацией и специализацией вооруженных сил интернациональная война вступила в обратную связь с революцией, восстанием и гражданской войной. В течение столетий, пока обычно государства контролировались династиями, ослабление в группе правящих родственников — например, смерть короля в то время как наследник еще был ребенком или отсутствие наследника — становилось сигналом для государств–соперников совершить нападение. Если при этом сначала происходило восстание, то восставшие приглашали к интервенции от имени претендента. Когда первейшей важности государственными вопросами стали вопросы веры (особенно в 1520–1650 гг.), появились еще более неоспоримые причины для интервенции. И усилия правителя получить еще больше средств на ведение войны у сопротивляющегося этому населения, и ослабление государства в связи с военными потерями провоцировали восстания и гражданские войны. Когда же коалиция мятежников одерживала победу над правителями, смещала их и переходила к социальным преобразованиям, то начиналась полномасштабная революция.

Все великие европейские революции и некоторые меньшие начались с трудностей, вызванных войной. Английскую революцию вызвали попытки Карла I, в обход парламента получить средства для ведения войны на континенте и в Шотландии и Ирландии. Французскую революцию приблизил долг французской монархии, появившийся во время Семилетней войны и Войны за независимость в Северной Америке. Потери России в Первой мировой войне дискредитировали самодержавие, способствовали военным поражениям, ослабили государство, обнажили его слабые стороны, и последовала революции 1917 г.

Формирование государства также влияло на ритм и характер коллективных народных действия, помимо революции. На этапах брокеража и создания национальных государств эпизодические, но сильно возраставшие потребности в деньгах и людских ресурсах то и дело вызывали сопротивление на сельском или региональном уровнях. Люди на местах выгоняли сборщиков налогов, нападали на дома откупщиков, прятали своих сыновей от вербовщиков, обращались с петициями к королю, просили своих патронов вступиться за них, а также сопротивлялись попыткам описать их имущество. Народ был особенно враждебно настроен против тех местных деятелей, которые были связаны с государством или как государственные должностные лица, или как агенты его непрямого правления. На поздних стадиях создания национальных государств и при переходе к специализации коллективные народные действия также приобретали национальный характер и становились все более самостоятельными. Поскольку политика и запросы национального государства все непосредственнее отражались на их судьбах, рабочие, крестьяне и вообще простые люди объединялись, чтобы предъявить государству свои требования, требуя не только корректировки государственной политики, но и таких прав, какими они никогда не пользовались в национальном масштабе (Tilly, 1975; Tilly 1986). Оформляется народная политика, принимая вид политических партий, союзов по интересам, национальных общественных движений и других. Таким образом, война была двигателем не только развития системы государств и формирования отдельных государств, но и влияла на распределение власти в государстве. Даже в последние несколько веков цивилизации правительств западного образца — война оставалась определяющей деятельностью национальных государств.

Для того чтобы определить, как далеко мы зашли, давайте вернемся к вопросу, с которого мы начинали, но на этот раз изменим порядок, переходя от более детальных вопросов к общей проблеме.

Чем объясняется, в общем–то, концентрическая структура формирования государств в Европе в целом? Мы теперь понимаем, что данный вопрос в некоторых отношениях неправильно определяет первоначальную ситуацию. В 990 г. почти вся Европа жила в состоянии раздробленности и фрагментарного суверенитета. Однако характер и степень раздробленности варьировались. В отдельных сегментах внешнего круга крупные землевладельцы и воинственные кочевники употребляли принуждение в условиях относительной автономии, хотя по большей части один из них получал титул герцога, хана или короля, и тогда остальные его защищали и платили ему дань, а он имел право время от времени призывать остальных к себе на военную службу.

Громадные, связанные с географией Европы различия путей формирования государства отражали, как по–разному распределялись принуждение и капитал. Во внешнем кольце (примером здесь могут служить Россия и Венгрия) недостаточная концентрация капитала и, следовательно, слабое развитие городов и капиталистов, засилье вооруженных землевладельцев и борьба с такими мощными завоевателями, как монголы, — все это давало преимущества правителям, которые могли силой получать у землевладельцев и крестьян воинов, не привлекая для этого больших денежных средств. Государства, шедшие по пути интенсивного принуждения, брали себе в союзники землевладельцев и духовенство, порабощали крестьянство, создавали громадные бюрократии и душили свою буржуазию.

Во внутренней зоне (для которой типичны Венеция и Нидерланды) концентрация капитала и преобладание капиталистов одновременно способствовали созданию вооруженных сил и препятствовали захвату государства специалистами по принуждению. В течение столетий морские державы этой зоны пользовались большой экономической и политической властью. Однако в конце концов они оказались сначала зажаты, а затем завоеваны большими расположенными на суше государствами, имевшими возможность набирать большие армии за счет собственного населения.

Промежуточное положение занимали те государства — в особенности Франция, Британия и позднее Пруссия — которые одновременно сочетали немалые источники капитала со связями с владевшими землей хлеборобами, что способствовало созданию массовых армий. Свойственная этим государствам способность содержать армии за счет собственных ресурсов, наконец, привела к тому, что они стали доминирующими формами государства. Деятельность по созданию армий затем рано превратила их в национальные государства.

На Пиренейском полуострове наблюдается интересное сочетание всех трех типов: Каталония под властью Барселоны действовала сходно с городом–государством, пока процветала торговля на Средиземном море; Кастилия, строившая военную мощь на основе воинов–аристократов и закрепощенного крестьянства, но также за счет иностранных богатств пользовавшаяся наемниками; Португалия, резко делившаяся на Лиссабон и сельскую глубинку. Еще другие комбинации можно видеть в Валенсии, Андалусии, Наварре и других районах. Но ведь и все государства обнаруживают больше составных элементов, чем того требует моя типологизация: Великобритания с Англией, Уэльсом, Шотландией, Ирландией и другими заморскими владениями; Пруссия, которая со временем растянулась от сельской Померании до урбанизированной Рейнской области, громадная Оттоманская империя, раскинувшаяся от Персии до Венгрии и включающая важные для торговли острова Средиземного моря, различные империи Габсбургов и их наследников, разбросанные почти во всех климатах и экономиках Европы. Выделение путей формирование государства с интенсивным принуждением, интенсивным капиталом или с капиталом и принуждением хотя и охватывает значительную часть географических и временных типов, но не исчерпывает всех возможностей.

Почему, несмотря на очевидную склонность к противному, правители часто идут на установление представительских институтов основных классов для населения, находящегося в юрисдикции государства? Все монархи играли в одну игру — они играли в войну и боролись за территории — но при совершенно разных обстоятельствах. Чем дороже и сложнее становилась война, тем больше приходилось монархам вести переговоры для получения на нее необходимых средств. В результате переговоров возникали или укреплялись представительные институты: Штаты, Кортесы и, наконец, национальные законодательные собрания. Переговоры велись в самых разных формах: от кооптации с предоставлением привилегий до подавления при помощи массовых армий. Но в результате переговоров суверен приходил к договору со своими подданными. И хотя правители таких государств, как Франция и Пруссия, в течение нескольких веков умудрялись обходить старинные представительские институты, но со временем эти институты или их преемники приобретали все больше власти (сравнительно с властью короны), поскольку росло значение регулярных налогов, кредитов и выплаты долгов в деле дальнейшего строительства вооруженных сил.

Почему европейские государства так сильно различались в отношении включения городских олигархий и институтов в структуру национального государства? Есть две причины, почему в целом городские институты стали устойчивыми элементами структуры национального государства там, где — и до известной степени потому что — преобладал концентрированный капитал. Во–первых, мощные группы капиталистов в течение долгого времени имели стимулы и средства блокировать всякую попытку землевладельцев–некапиталистов аккумулировать в своем регионе власть принуждения. Во–вторых, потому, что поскольку масштабы войны и траты на войну росли, правители, имевшие доступ к кредиту и коммерциализованной, легко облагаемой налогами экономике, получали преимущества в деле ведения войн. Это обстоятельство обеспечивало главным торговым городам и их олигархиям значительное влияние при ведении переговоров.

На одном полюсе мы видим Польшу, где из–за слабости капитала в государстве наибольшим было влияние землевладельцев, причем настолько, что польские короли никогда не имели действительной власти над своими подданными. За исключением Гданьска, польское дворянство дочиста обирало города. На другом полюсе располагается Голландская республика, где сильный капитал практически превратил национальное правительство в федерацию городов–государств. Причем колоссальная коммерческая власть этих объединенных в федерацию городов–государств давала им средства быстро создавать флоты или нанимать армии. В регионах столичных городов правители подчиняли города государству и использовали их как инструмент правления, но также употребляли их капитал и капиталистов для создания вооруженных сил. Государства обычно не включали городские институты и олигархии в национальную структуру как таковые, но посредством переговоров устанавливали такие формы представительства, которые обеспечивали им значительную власть.

Почему политическая и экономическая власть перешла от городов-государств и городов–империй Средиземного моря к крупным государствам и относительно подчиненным городам на Атлантике? Произведенный нами анализ тысячелетия, с 990 г. по 1990 г. позволяет рассмотреть этот переход в перспективе, и у нас есть сомнения в том, что имел место простой переход гегемонии, скажем, от Венеции к Португалии и затем к Великобритании. Может быть, мы могли бы вручить пальму первенства Великобритании на некоторый период XIX в. (и этим объяснить тот факт, что в 1815–1914 гг. не было, можно сказать, больших европейских войн). Но до этого времени, по крайней мере, два сильных государства всегда боролись за первенство в Европе; причем ни одно так никогда и не преуспело. С коммерческой точки зрения, продвижение к Атлантике, ставшее очевидным уже в конце XV в., наталкивалось на большой круг европейских городских зон. Оно способствовало сначала распространению Ренессанса, центром которого оставались города–государства Северной Италии, но который достиг также и Германии, Фландрии и Франции, а потом Реформации, начавшейся в городах Южной и Центральной Германии. Несмотря на развитие атлантических зон, Венеция, Генуя, Рагуза и другие средиземноморские города-государства, затем продолжают процветать, если даже не господствовать, и в XVIII в.

И тем не менее «центры тяжести» коммерческой и политической деятельности после XV в. перемещаются на северо–запад. Сначала сократился коммерческий обмен Европы с городами Востока (по суше и побережьям) в результате набегов кочевников, болезней и позднее установления морских путей в Азию вокруг Африки. Затем взаимно друг друга поддерживавшие атлантическая и балтийская торговли обогатили Кастилию, Португалию, Францию, Англию и Нидерланды больше, чем остальную Европу. Все эти государства воспользовались своим новым богатством для создания военной мощи, а свою военную силу использовали для преумножения богатства. Способность создавать массовые армии, большие корабли, совершать длинные путешествия и осуществлять завоевания за морем — все это обеспечивало им большие преимущества перед средиземноморскими городами-государствами, водные пути которых были обрезаны действиями мусульманских государств.

Почему города–государства, города–империи, федерации и религиозные организации утратили свое значение преобладающих форм государственности в Европе? На протяжении всей истории европейских государств ведение войны и защита зависели от деятельности по изыманию ресурсов у населения, чем была вызвана необходимость вести переговоры с теми, кто был держателем этих средств ведения войны и защиты. Переговоры иногда приводили к тому, что государства вмешивались в производство, распределение и вынесение судебных решений. А это, в свою очередь, приводило к созданию какой–то государственной структуры в зависимости от типа наличной экономики и классового строения того общества, где эти процессы протекали.

В свое время и в определенных местах города–государства, города–империи, федерации и религиозные организации — процветали в Европе до XVI в. Больше того, империи того или иного рода все еще были преобладающими образованиями в Европе даже при отречении Карл V в 1557г. Затем приоритет начинают завоевывать национальные государства. Для этого были две связанные причины: во–первых, коммерциализация и накопление капитала в более крупных государствах, как Англия и Франция, лишали небольшие торговые государства преимуществ в ведении войн. И, второе, войны растут в размерах и стоимости, частично как функция от возросшей способности больших государств получать средства на вооруженные силы от своей экономики или колоний. Такие государства выигрывали в военном отношении. Попытки меньших государств защитить себя приводили к их трансформации в национальные государства или поглощению и присоединению таковыми.

Почему войны перестали быть завоевательными с целью получения выкупа (или военными действиями между вооруженными получателями выкупов) и стали продолжительными битвами массовых армий и флотов? Вспомним о переходе от патримониализма к брокеражу — к созданию национальных государств — специализации. Что вызывало эти переходы? Получатели дани, если они действовали успешно, оказывались в положении, когда им приходилось осуществлять непрямой контроль громадных земель и населения, управление которыми и их использование, — в особенности, во время войн с другими крупными державами — требовало создания устойчивых государственных структур. Те густонаселенные государства, которые сумели подключить значительный капитал и капиталистов к своим приготовлениям к войне, первыми создали посредством брокеража массовые армии и флоты. Затем они включали вооруженные силы в государственные структуры в эпоху создания национальных государств, за которой следовала эпоха специализации. На каждом этапе в их распоряжении были средства получения и применения самых эффективных военных технологий, причем в гораздо большем масштабе, чем это было доступно их соседям. Поскольку в войне лучшие результаты дает действенность, эффективность (effectiveness), а не умение (efficiency), то они (эти государства) не оставляли большого выбора своим соседям: предпринять такие же усилия в дорогом строительстве вооруженных сил, стать жертвой завоевания или найти приемлемую нишу среди подчинившихся. Национальные государства покончили с другими формами войны.

Итак, подведем итоги. Чем объясняется большое разнообразие (вариантность) во времени и пространстве типов государств, преобладавших в Европе после 990 г., и почему затем разнообразные формы европейских государств превратились все в национальные государства? Почему направление этих трансформаций было одно, а пути такие разные? Исходные состояния этих трансформировавшихся европейских государств чрезвычайно различались в зависимости от распределения концентрированного капитала и принуждения. Изменения происходили постольку, поскольку менялось соотношение капитала и принуждения. Но соперничество в военной области заставляло их всех двигаться в одном направлении. Именно этот факт лежит в основе создания и затем доминирования национального государства. По ходу этого процесса европейцы создали систему государств, которая стала господствующей во всем мире. Мы и сегодня живем в этой системе государств. Впрочем, устройство неевропейского мира напоминает устройство европейского мира лишь поверхностно. Что–то менялось при распространении системы европейских государств на остальной мир, включая соотношение военной деятельности и процесса формирования государства. Знание европейского опыта помогает выявить некоторые неприятные особенности современного мира. Этим особенностям будут посвящены следующая (и заключительная) главы.

Примечания:

1

Charles Tilly. The Vendee. Cambridge: Harvard University Press, 1964.

9

Турки эту битву проиграли.

10

Он сын Карла, а не Юхана.

11

Типичный случай, когда автор употребляет словосочетание, вообще–то являющееся термином (составная монархия — сословно–представительная монархия), но в другом значении, как свободное словосочетание: неоднородная (Оттоманская) империя, состоящая из множества отдельных частей.