VIII

Переброска 1-й дивизии на юг

Поход 1-й дивизии на юг, в Чехию, шел вопреки немецким приказам, а часто даже как проявление полного неповиновения, что немцы квалифицировали как признак мятежа. 1-ю дивизию, после ее ухода с фронта близ Эрленгофа, объединял с немецкой армией один-единственный фактор: зависимость от поставок горючего матетериала и продуктов питания.

Непосредственно в 9-й армии, командир которой был очевидцем случившегося краха, доводы ген. Буняченко были приняты с пониманием и дивизии было разрешено покинуть фронт и переместиться на юг. Такое положение соответствовало планам КОНР — сосредоточить армию в Австрии. Дивизия должна была отойти в район севернее от г. Коттбус и, тем самым, перейти в ведение армейской группы «Центр» фельдмаршала Фердинанда Шернера.

Самому походу предшествовал разговор, состоявшийся 14-го апреля между майором Швеннингером и генералом Буняченко. Последний дал себе повторить все приказы предшествующего дня и спросил Швеннингера, какие будут по его мнению дальнейшие приказания и не предполагает ли он, что дивизия будет снова послана на фронт. Майор Швеннингер ответил, что сведений об этом пока что не имеется. Однако, Буняченко продолжал возвращаться к этому вопросу и, наконец, схватив со стола какую-то бумагу, с возмущенным видом сказал: «А, что вот это?».

Это был приказ, согласно которому 600-я пехотная дивизия — русская (немецкое обозначение 1-й дивизии) входит в подчинение 275-й немецкой пехотной дивизии в рамках армейской группы «Центр». Ее заданием является занятие позиции в тылу этой немецкой дивизии. Ген.

Бунуяченко решительно отказался исполнить столь унизительный приказ и настаивал на том, чтобы дивизия, прежде чем она примет какое-либо приказание, была перемещена в район Коттбуса, соответственно приказу ОКБ данному через 9-ю армию.

Так начались дни, полные упорных очных ставок с маршалом Шернером, командиром армейской группы «Центр». Маршал Шернер был своеобразной личностью. Он был самым молодым немецким маршалом и этот пост приобрел благодаря своей жестокой бесжалостности. Военное счастье ему пока-что сопутствовало и он жил в условиях относительного покоя. Подвластная ему территория была частью большого участка, в состав которого входили Чехия, Моравия, Силезия, Австрия, Бавария и Северная Италия (см. карта № 1). Этот участок был мало затронут военными событиями и союзными бомбардировками. Армейской группе «Центр» принадлежала северная часть этого участка, которая, помимо относительного слабого натиска с Востока, в Силезии и Моравии, находилась пока в состоянии относительного покоя ожидая лишь окончания войны.[80] Крупные наступления происходили на севере и на юге, на Берлин и по долине Дуная. Вследствие этого относительного покоя, у Шернера пока что имелось достаточно времени, чтобы разводить интриги и их мишенью стала именно 1-я дивизия. Шернеру импонировали ее многочисленность и вооруженность, что в то время было уже необычным для сильно ослабленных немецких дивизий. Удивительно, все же, что у него нашлось столько времени, чтобы обратить свое внимание на одну-единственную дивизию. Быстрый ход событий требовал, скорее, иных решений. Но, об этом позднее, — в дальнейших главах.

Майор Швеннингер знал, в чем дело и поэтому не хотел допустить, чтобы это положение перешло в открытый конфликт. 275-ая дивизия группы «Центр» была подчинена 5-му армейскому корпусу в Коттбусе и майор Швеннингер прибыл в его комендатуру 14-го апреля, приблизительно в 11.00 часов. Там он старался убедить командующего генерала, что у дивизии иные задания, совсем не входящие в рамки его армейского корпуса. Вскоре, однако, он убедился, что дух Шернера владычествует и среди подчиненных ему частей. Командир 5-го корпуса отказался изменить приказ и сообщил Швеннингеру, что маршал Шернер должен прибыть в комендатуру корпуса в 14.00 часов. Шернер вел себя во время переговоров со Швеннингером, как со своим подчиненным. Он дал ему понять, что у него нет времени для обсуждения судьбы одной дивизии, которая так неожиданно появилась па его участке, но в конце концов все же дал себя убедить, что в силу особого характера дивизии, будет более рациональным использовать ее в ином месте, где у нее будет больше возможности развернуть свою деятельность. Безусловно, оба офицера хорошо знали, что это лишь академическая полемика. Все-же Шернер отменил приказ о подчинении 1-й дивизии 275-й немецкой дивизии, но оставил за собой право выносить решение о ее дальнейшем использовании, относительно же ее перемещения на территорию Чехословакии, пока что не высказался.

После своих успешных переговоров, майор Швеннингер вернулся к Буняченко и сообщил ему, что дивизия должна ожидать последующих приказаний.

15-го апреля, в 9.00 час. утра, Буняченко его снова вызвал в штаб. Там, по всей вероятности, происходило совещание, т. к. присутствовали все командиры полков и дивизионных батальонов. Буняченко был в хорошем настроении, предложил Швеннингеру бокал вина, а затем, соответственно своей привычке, обрисовал настоящее положение дел. Швеннингер занес его слова в своих записях:

«Вы знаете, что я подчинен генералу Власову и ему только ответственен так же, как и любой командир немецкой дивизии ответственен перед своим начальством. Каждая боевая деятельность моей дивизии требует хотя бы согласия генерал Власова. На этом я должен безоговорочно настаивать. В остальном же, каждому солдату, который о положении дел судит толково, должно быть ясно, что мою дивизию необходимо переместить с этого участка, иначе она будет раздроблена между союзниками, наступающими с запада и с востока, и она определенно попадет в руки Красной Армии. О последствиях я не должен вам говорить. Вчера Вы мне сообщили, что я должен ожидать дальнейших приказаний. После серьезного размышления и, учитывая все данные обстоятельства, я прошу Вас, чтобы Вы сообщили в 5-й корпус, что мне не остается ничего иного, как принять дальнейший приказ ген. Власова, или же самому дать дивизии приказ выступить на юг». И еще добавил с легкой иронией: «Сообщите командующему генералу, что вся дивизия сосредоточена на этом участке и что мы хорошо размещены. Нам тут хорошо, лес нас защищает от авиаразведок, наша противотанковая оборона, самоходки и танки размещены так, что мы способны на оборону любого вида, например, и против прорвавшихся вражеских танков».

Это было уже явной угрозой и немцы должны были ее расценивать, как бунт. Повидимому, так решили командиры дивизионных частей, т. к. знали, что ген. Власов находится вне досягаемости дивизии и никакого приказа дать не может. Угроза ген. Буняченко была переломным пунктом. Вследствие этого, дивизия сама себя выключила из союза с немецкой армией и решила преследовать собственные цели, т. е. соединиться с остальными частями РОА на территории бывшего Протектората Чехии и Моравии.[81]

Что дивизия с этого момента находилась в состоянии мятежа, было ясным, в первую очередь, самому ее командиру. После окончания разговора, Буняченко спросил майора Швеннингера, готов-ли он сообщить это решение командованию 5-го корпуса. Швеннингер согласился и ушел. Начальник штаба дивизии подполковник Николаев его сопровождал по дороге из здания. Он знал, с каким именно посланием Швеннингер уходит, поэтому предложил ему послать это сообщение по-радио, чтобы Швеннингер мог избежать подозрения, что он тоже участвовал в этом решении. Швеннингер все же настоял на том, что он это сообщение сделает лично. Тогда Николаев дал ему радиостанцию дивизии и добавил: «Если с Вами что-ни- будь случится, то мы придем и выгородим Вас из этого».

В то утро, 1б-го апреля, как раз, когда Майор Швеннингер добился связи со штабом 5-го корпуса, началось наступление Красной Армии. Поэтому ни у кого не было времени заниматься дивизией, которая причинила столько хлопот, и дивизия весьма быстро получила разрешение продолжать движение на юг. У Швеннингера сложилось такое впечатление, что все были довольны тем, что эта проблемма разрешилась сама собой.

Целью 1-ой дивизии было достигнуть территории Чехии, как можно скорее. ТПвеннг*нгер в течение всего последующего времени, путем своего влияния старался избегать всех дальнейших приказаний. Военное положение с каждым днем ухудшалось и дивизия должна была идти по окольным путям, чтобы не столкнуться с Красной Армией. Все верили, что если конец войны застигнет их на территории Чехии, то это будет для них гораздо лучше, чем оказаться среди немецкого населения на германской территории. В этом отдавал себе отчет штаб армии Шернера.

Движение дивизии на юг указано на карте № 2.

16-го апреля, когда дивизия находилась в области Сенфтенберг, она соединилась с 4-м полком, которым командовал полк. Сахаров и который в середине марта был перемещен из Дании на фронт в районе Штетин- Гарц-Казеков, где он занял вторую линию обороны. Полк принял участие в попытке перейти Одер и создать предмостное укрепление на правом берегу. Эта попытка не удалась из-за неудовлетворительной артиллерийской подготовки. 16-го апреля полк соединился с 1-й дивизией в районе Франкфурт-на-Одере. В тот же день 1-й и 2-й батальоны покинули железнодорожную станцию Либеро- зе вслед за 1-й дивизией. 3-й батальон прибыл на станцию Либерозе лишь на следующий день, когда как раз началось советское наступление на Одере. Батальон попал в плен непосредственно на железнодорожной станции и лишь незначительной группе удалось пробиться на запад. Из офицеров спасся лишь пор. Шаповалов.

Однако, прежде чем дивизия вышла в поход, она получила еще один приказ: переместиться на фронт. Под первыми ударами наступающей Красной Армии, в немецком командовании произошла явная паника и поэтому они от дивизии требовали оказать поддержку немецкой обороне в области Косель, приблизительно в 6-ти километрах на северо-запад от г. Ниески. Генерал Буняченко отказался

исполнить это и приказал дивизии продвигаться на юг, причем отверг предложение о предоставлении ему железнодорожного транспорта из Радеберга. Дивизия выступила и следовала по узкому проходу, хоторый оставался между двумя фронтами. Посередине этого прохода немцы установили прожектор, который ночью служил в качестве направляющего маяка для всех частей, отступающих на юг. 1-я дивизия воспользовалась этой возможностью и уже 21-го апреля, когда достигла г. Бад Шандау, снова оказалась в условиях относительной безопасности. Весьма вероятно, что если бы она ожидала предоставления железнодорожного транспорта в районе Радеберг, то она никогда не попала бы на территорию Чехии.

Еще до того, как дивизия дошла до Радеберга, рядом с 4-м полком, который следовал в качестве арьергарда, появилась конная группа горцев Кавказа, а с ними 15 шотландцев в красных беретах, из какого-то лагеря военнопленных. Шотландцы были переодеты в форму РОА, чтобы не привлекать на себя внимания, и проследовали весь дальнейший путь вместе с 4-м полком. Речь о них будет позже.

По пути на юг, дивизия забирала брошенные немецкие танки и самоходки, количество которых возросло до нескольких десятков. Однако, с большими трудностями приобреталось горючее для них и, главное, огнеприпасы. В обоих был уже большой недостаток.

21-го апреля дивизия достигла г. Бад Шандау, а 23-го апреля пришел дальнейший приказ из штаба Шернера: дивизия должна занять линию обороны в районе г. Нови Бор (нем. Хейда). Одновременно с этим, ген. Буняченко получил приказ явиться 24-го апреля, в 17.00 часов, в Нови Бор, где он должен лично встретиться с маршалом Шернером, где по всей вероятности, Шернер должен был дать приказ для подготовляемой обороны остающейся территории. Вместо ген. Буняченко прибыл начальник разведки дивизии майор Костенко с сообщением, что Бунячнеко получил травму во время автомобильной катастрофы. Когда майор Швеннингер увидел ген. Буняченко после его возвращения в дивизию, голова у Буняченко, его правая нога и рука, были покрыты бинтами и он красочно рассказывал, что с ним произошло. Майор Швеннингер не верил ни единому слову его повествования.

24-го апреля дивизия перешла границу Чехии, западнее от гор. Дечин. Штаб дивизии расположился в районе г. Дечински Снежник, непосредственно на горном хребте Крушне-гори (Рудных гор). Здесь ген. Буняченко вынужден был дать дивизии отдых. Продвигаться далее на юг все-равно было невозможным, т. к. дивизия израсходовала зесь запас горючего, а продуктов питания оставалось только на один дет. Именно в это время, пришло извещение о предстоящем посещении дивизии фельдмаршалом Шернером.

26-го апреля, вместо него, однако, прилетел на самолете начальник штаба армейской группы ген. Олдвиг фон Натцмер. Согласно его решения, дивизия должпа была занять оборонный участок в районе г. Брно, шириной в несколько десятков километров, частично уже занятый немецкими частями, а 1-я дивизия должна была заполнить незанятые участки. Перемещение предполагалось осуществить при помощи железнодорожного транспорта. Оба приказа имели дополнения, гласящие, что будут предприняты суровые санкции в случае невыполнения приказа дословно. Ввиду того, что у дивизии к тому времени иссякли все запасы, ген. Натцмер дал приказ экипировать ее на три дня. Дальнейшие запасы должны были поступить по мере продвижения по железной дороге. Ген. Буняченко, хотя и сделал вид, что приказ принял, ко когда ген. Натцмер отбыл, он заявил: «Маршировать за кусок хлеба? — Ну, нет!».

Исполнение приказа об обороне г. Брно означало бы, в действительности, рассеивать армию. Отдельные транспорты, в ходе их прибытия в этот район, получали бы задания соответственно срочной необходимости на фронте, вследствие чего дивизия перестала бы существовать. Кроме того, было под вопросом, удастся ли железнодорожным транспортам вообще добраться до г. Брно. Можно предполагать, что большинство из них вышло бы из строя в результате воздушных налетов американских истребителей.

Ответственность за решение, подчиниться ли приказу или действовать далее самостоятельно, взял на себя совет командиров, созванный немедленно после отбытия ген. Натцмера

«… Положение создалось такое, что я сам не могу принять решения о нашей дальнейшей деятельности. Я дал фельдмаршалу свое согласие на переброску в Брно, но для сохранения дивизии я готов свое слово не соблюсти… Однако, прежде чем я отдам приказ, я хочу услышать Ваше искреннее мнение…» С такими словами ген. Буняченко обратился к своим подчиненным командирам. Они решили, что единственным разрешением положения будет не подчиниться приказу и продолжать следовать на юг. Иного пути не оставалось.

Ген. Буняченко сознавал, что его решение приведет маршала Шернера в ярость и что конфронтации с ним не избегнуть. Но он рассчитывал на то, что после вступления на территорию Чехии, дивизия будет на «дружест- венной земле» и надеялся на поддержку населения, когда произойдет конфликт. Для сохранения хороших отношений с местным населением, он издал особый приказ о соблюдении строгой дисциплины и угрожал суровыми наказаниями. Был даже случай, когда один из солдат артиллерийского полка был в назидание другим расстрелян за кражу.

Когда 27-го апреля дивизия двинулась в дальнейший путь на юг и обошла тот участок, с которого должен был отойти железнодорожный транспорт, майор Швеннингер был крайне удивлен и заявил ген. Буняченко: «Но ведь это обман! Это нечестно! Вы получили приказ от фельдмаршала…» — Но ничего не добился. Ему не оставалось ничего иного, как сообщить в штаб армейской группы о том, что произошло. Ответ фальдмаршала майор Швеннингер передал ген. Буняченко устно. Продвижение дивизии, — приказывает Шернер, — будет остановлено силой. Это означало — бой. Конечно, Буняченко это предвидел и, несмотря на дальнейшие протесты майора, дивизия продолжала следовать, идя при этом в боевом порядке таким образом, чтобы в любую минуту быть в состоянии начать оборону.

Над продвигающейся дивизией появились самолеты. С одного из них был сброшен пакет, содержащий письмо на имя ген. Буняченко, написанное в тот же день, т. е. 27-го апреля, в Ставке главнокомандующего генералом Ашбреннером. В письме командир дивизии предупреждался, что он своим поведением ведет к погибели себя, своих офицеров и своих солдат. Но дивизию уже ничто не могло остановить. Она быстро продвигалась, идя несколькими походными колоннами по широкой полосе, начиная от Теплице—Усти-на-Лабе до района Лоуни—Слани—Раковник.

Однако, не все части следовали на юг. Командир дивизии должен был несколько раз менять направление. Иначе нельзя объяснить, почему части дивизии попали даже в гор. Теплице (28-го апреля). Видимо некоторые части двигались на гор. Карловы Вары. Подполковник Артемьев приводит, что в этот день части дивизии прошли 100 километров без больших остановок и без ночного отдыха. Это сведение, конечно преувеличено, но целеустремленностью дивизии было оторваться от немецкого командования и отойти как можно дальше в центральную часть Чехии. Лишь форсированным маршем могла она избежать конфронтации с немцами.

Документированным фактом остается, что в течение двух дней, 27-го и 28-го апреля, дивизия преодолела расстояние около 120 километров с одним пятичасовым отды- хом и остановилась в районе Лоуни—Слани—Раковник. Штаб дивизии расположился в селении Козоеды, в 12-ти километрах южнее от гор, Лоуни.

В то-же время ген. Власов, вместе с д-ром Крегером, посетил Шернера в курортном городке Велиховки, где разместился штаб армейской группы «Центр». Ген. Власов считал себя обязанным сделать все возможное, чтобы отвратить опасность, которой подверглась 1-я дивизия. Сначала Шернер принял лишь д-ра Крегера и сообщил ему, что 1-я дивизия будет подвергнута бомбардировке с воздуха, т. к. она открыто совершила акт измены. С Власовым он вообще не желал говорить. По настоянию д-ра Крегера он, однако, все же выслушал Власова. Результатом этого разговора была гарантия, данная генералом Власовым в том, что его армия не предпримет никаких враждебных действий против немецкой армии при условии, что она сама не будет подвернута нападению с немецкой стороны. Ген. Власов давал в то время гарантию лишь за себя, но надеялся на свое влияние в армии. Он уже довольно долгое время не доверял ген. Буняченко, знал о его различных предварительных контактах, но был абсолютно против каких-либо военных авантюр.

Все немецкие источники единогласно утверждают, что ген. Власов не был дипломатом. Он был в первую очередь солдатом, действовал прямо и открыто, а в его честности ни у кого не было никакого сомнения. Именно поэтому, Шернер согласился, наконец, с ним говорить о будущем 1-й дивизии. В то время все еще предполагалось, — хотя теперь это и кажется абсурдным, — что ген. Власов получит на восточном фронте свой участок и попытается с помощью РОА и других добровольческих частей, остановить наступление Красной Армии на границах Чехии и Моравии. Перемещение разных частей в Чехию, которые до того времени не были подчинены Власову, а также большое число добровольцев из лагерей для военнопленных, свидетельствует о том, что даже в зародыше, этот план все же существовал. Подробности об этом приводятся в 8-й главе. Нет сомнения, что в то время на Власова еще делался какой-то расчет, иначе импульсивный маршал не вел бы с ним переговоров.

28-го апреля в полдень Шернер оповестил по радио о вторичном посещении дивизии. Приблизительно в 12-ти километрах южнее гор. Ловосице, близ деревни Клапы (Клаппай), приземлились два самолета, в которых находились фельдмаршал, ген. Власов и сопровождавшие его лица, прибывшие с курорта Велиховки. В этот раз Шернер вел себя добродушно. С бутылкой и коробкой сигар, он пришел узнать непосредственно от командира дивизии, что замышляется Буняченко, отвечая уклончиво, заявил, что согласен с перемещением в Брно, после чего Шернер одобрил новую ось маршрута, который должен был приходить южнее Праги. Визит продолжался неполный час и переговоры велись в присутствии ген. Власова.

Ген. Власоз остро критиковал поведение Буняченко, подчеркнув, что подчинение Шернеру, как командиру армейской группы, является абсолютно необходимым. Он уже производил впечатление уставшего, надломленного и безвольного человека. Буняченко это заметил, отказавшись перед Шернером признавать его авторитет, как главнокомандующего РОА, и совершенно открыто заявив, что командуя 1-й дивизией он сделает все то, что найдет нужным для ее спасения. «…Войну можно считать оконченной, а Германию побежденной…».

Какое впечатление эти слова произвели на Шернера, можно догадываться. Помимо изменения маршрута, о чем не было договорено, Шэрнер убедился, что на влияние Власова в 1-й дивизии полагаться не приходятся. Впрочем это он предчувствовал еще раньше. Но новостью для него было изменение в отношениях между главнокомандующим и его подчиненным, генералом Буняченко. И хотя на следующий день эти отношения в значительной мере наладились можно точно констатирозать, что с этого дня гсп. Буняченко фактически взял на себя право самостоятельно распоряжаться 1-й дивизией, отодвинув Власова на задний план. Оставаясь и в дальнейшем для РОА легендарным Андреем Андреевичем, ответственным за судьбу всей армии и десятки тысяч невооруженных бойцов и частных лиц, он до конца войны оставался в стороне. За пражскими событиями он наблюдал издали, даже по данным майора Швеннингера, покинул по неизвестным причинам дивизию на короткое время. Весь остаток дня во время переговоров с Шернером Власова неотступно сопровождала группа немецких офицеров и членов СС. Лишь на другой день, 29-го апреля, ему удалось прийти в комендатуру дивизии без немецкого сопровождения. Там ген. Власов объяснил собравшимся командирам дивизионных частей настоящее положение, а также свое отношение к немецких союзникам. Выразив полное согласие с действием ген. Буняченко, он коснулся общего положения Движения и своей личной ответственности. «Германское командование, — сказал он, — ожидает, что группа Центр сохранит все части РОА». Он считал себя обязанным поддерживать немцев, потому что иначе жертвой станут тысячи невооруженных русских, которые все еще находятся в Германии… Это единственная причина, почему он не может открыто занять противонемецкую позицию. Лишь только 1-я дивизия в хорошем положении, остальные же части находятся в худших условиях. Полный разгром Германии не за горами и прежде, чем это случится, армия не смеет вступить в открытый конфликт с немцами. В заключение он сказал: «…С вашими действиями я согласен и полностью поддерживаю Сергея Кузьмича (Буняченко). Пусть он и в дальнейшем действует, согласно собственным решениям…». Затем оба генерала, по русскому обычаю, обнялись и этим недоразумение было ликвидировано.

После усиленных походов дивизия отдыхала на занятой ею территории и чувствовала себя в безопасности. Но не так чувствовали себя командиры соседних немецких частей. Они приходили в штаб и старались узнать, какие намерения у их нового соседа. Получив заверения, что у дивизии нет вражеских намерений, они ух ода. пи, успокоенные обещаниями о взаимной помощи в будущем.

Однако, при вступлении на территорию Чехии, дисциплина в дивизии начала падать. Немецкие офицеры связи начали замечать, что среди дивизионного состава и чешского населения стали возрастать нервность и беспокойство. Были случаи ограбления военных складов, захвата бензина, конфликтов с немецкими регулировочными органами в проходных пунктах, где дивизия не была внесена в списки частей для прохода через них. Участились стычки с полевой жандармерией, отдельными лицами или группами немецких солдат, бежавших с фронта через территорию дивизии. Нарастали противонемецкие настроения под влиянием местного населения. Хорошее отношение было только к немецким офицерам связи, оставшимися с добровольческими частями до самого конца. Неизвестно ни единого случая, чтобы кто-нибудь из них покинул свой пост. Я преднамеренно указываю здесь на это обстоятельство, так как эти дни, с 29-го апреля по 2-е мая, являются временем перелома в истории дивизии, которая вскоре после этого сыграла такую неожиданную роль. В общем развалу никто не мог бы помешать офицерам связи уйти, если бы они решились на это. Для РОА они уже все равно ничего не могли сделать.

После отбытия маршала Шернера, в штаб пришло сообщение о стычке патруля 1-й дивизии с группой СС и о жертвах понесенных обеими сторонами. Вскоре после этого в Козиеды на грузовике были привезены убитые, а также шесть пленных офицеров и солдат СС. Ген. Власов приказал допросить пленных. Из допроса обеих сторон было установлено следующее:

На вокзале в гор. Лоуны патрулировал взвод РОА из близстоящей воинской части под командой лейтенанта Семенова. Когда прибыл пассажирский поезд, в котором один вагон был занят группой СС, патруль РОА потребовал, чтобы члены СС предъявили свои документы, после чего попытался их обезоружить. Произошла бешеная перестрелка. Члены СС строчили из пулеметов и автоматов из своего вагона. Были убиты лейтенант Семенов, два сержанта и трое солдат. На стороне СС было четверо убитых и несколько человек раненых. По показаниям старшего лейтенанта Бабушкина нет сомнения, что это произошло в результате злоупотребления правомочий. Перед зданием штаба собравшаяся толпа русских солдат требовала, чтобы оставшихся членов СС судили русским военным судом с приговором к расстрелу. Весть об инциденте быстро распространилась по всей дивизии, усилив еще больше антинемецкие настроения. Этот инцидент вызвал у Власова большое негодование и обвинение солдат за их поведение. Немецкие офицеры из окружения Власова предложили, чтобы пленным были возвращено их оружие и предоставлена возможность продолжать свой путь. Власов дал согласие. Но один из членов СС заявил от имени всей группы, что оружия они не возьмут, так как не намереваются больше воевать, считая, что война проиграна и, поэтому просят, боясь насилия со стороны русских, чтобы их отправили под конвоем с места инцидента. Власов удовлетворил эту просьбу и распорядился отвезти их к немецкой границе. Это решение вызвало резкий протест со стороны немецких офицеров из окружения Власова, вызвавший взаимные угрозы. В конце концов, немцы покинули собрание, заявив, что в штабе Власова они не могут больше чувствовать себя в безопасности. В сопровождении русских офицеров они были отведены в свои помещения. В тот же день немцы покинули Козоеды, и в штаб ген. Власова больше не возвращались.

Этот инцидент еще более расшатал падающую дисциплину. Солдаты выразили свою месть немцам тем, что расстреляли весь обслуживающий персонал связного центра, который с конфликтом не имел ничего общего. Власов уже ничего не мог поделать. К вечеру дивизия как- то успокоилась, но ночью кто-то бросил в помещение д-ра Крегера ручную гранату. Крегера в помещении не было и от взрыва гранаты никто не пострадал. На следующий день Крегер уехал в Прагу к К. Г. Франку. Но у него не было намерений покидать Власова. Будучи ответственным перед СС — Хауптамтом за деятельность Освободительного Движения, он отправился к Франку оповестить его об общем положении в Протекторате в связи с перемещением РОА на его территории. Несмотря на то, что в среде русских он не пользовался большой любовью, он не боялся, — даже после случая в Козоедах, — что кто-либо выступит против него. Вследствие событий, развернувшихся в последующие дни в Праге, он оказался отрезанным от Власова и уже никогда с ним больше не встречался.

Инцидент в гор. Лоуни имел еще один интересный эпилог. Лейтенант Семенов и убитые бойцы его патруля были похоронены 29-го апреля на кладбище в Козоедах. В 1947 году, советский генерал Д. из оккупационной армии в Германии, искал своего сына, лейтенанта Семенова. Поиски привели его на деревенское кладбище в Козоедах….[82]

Открытый переход дивизии на сторону чехов произошел 5-го мая по инициативе Буняченко, Николаева и Сахарова. Сопротивление Власова, который с этим не был согласен, могло вызвать открытый мятеж среди бойцов. Дивизия в то время уже полностью выступала на стороне чехов, а стычки с немцами и разоружение небольших групп немецких солдат стали обычным явлением.

Зная об этих случаях, Шернер, чаша терпения которого переполнилась, принял решение вмешаться в это дело и разоружить дивизию. Произошли события, закулисная сторона которых недостаточна ясна.

Генерал-полковник Герман Хот, командир 4-й танковой армии, размещенной в районе Крушне Гори (Рудной

Горы), будто бы получил приказ с содействием немецких частей в районе Праги разоружить русскую дивизию, находящуюся якобы в состоянии мятежа. 1-го мая в дивизию прибыло два парламентера с белым флагом из штаба Хота с целью установить на месте действительное положение событий. Согласно сведениям, полученным ими от Швеннингера, а также по их поведению, выходило, что ни у кого не было ни желания, ни нужных для этого средств. У геп. Хота ничего кроме этих двух фактов не имелось и для проведения интервенции имелось в наличии только два батальона, парламентеры охотно покинули дивизию, убедившись, что никакого мятежа не произошло. Власова и Буняченко, посетившего ген. Хота в Крушне Гори, последний заверял, что на разоружении настаивал комендант Праги ген. фон Туссен, который позлее утверждал, что ничего не знал об этом. Вероятнее всего, это было последней интригой маршала Шернера, в результате которой антинемецкие настроения в дивизии достигли максимума.

Описывая эти события я старался объяснить причину возникновения противонемецких настроений в дивизии. При таком положении дел, соответственно вышеописанному, переход на чешскую строону был процессом проходившим одновременно.

30-го апреля дивизия все еще находилась в районе гор. Ловосице. По данным майора Швеннингера в этот день один из командных пунктов чехов вошел в контакт с ген. Буняченко.

Незадолго до этого представители нескольких чешских групп Движения Сопротивления посетили штаб дивизии..[83] Они просили предоставить им оружие и оказать помощь разного характера. До этого времени дивизия не оказывала прямой и открытой поддержки партизанским частям. Да и сам ген. Власов никогда не вел личных переговоров с представителями партизан. В ходе первых связей с ними штаб дивизии выяснил, что чешское Движение Сопротивления разделяется на два лагеря и что у сторонников антикоммунистического движения нет ни политической программы, ни единого командования и что они недостаточно вооружены. О коммунистических партизанах стало известно, что в большинстве случаев ими командуют парашютисты из Советского Союза и что хотя они и хорошо сорганизованы, они так же слабо воо- ружены и что население их мало поддерживает. Коммунисты, конечно, ничего не ждали от дивизии, но засылали в нее агентов и агитаторов.

Чины дивизии несколько раз встречались с такими «партизанами» на территории Чехии. По мнению офицеров дивизии на самом деле это были регулярные военные части, которые работали в тылу у неприятеля и применяли методы партизанской борьбы. Об этом свидетельствовали как их экипировка, так и строгая военная дисциплина. По мнению подполковника Артемьева эти части, разделенные на шесть групп, выполняли задания советских политруков.

Во время перемещения в Чехию, группа квартирьеров дивизии натолкнулась в лесу на таких партизан. Последние им сообщили, что их командование находится далеко, а их командир, советский майор, был бы очень рад с ними поговорить. Это, мол, могло бы послужить и им на пользу, т. к. он является весьма влиятельным человеком. Разговор продолжался, когда внезапно появился и сам майор. Его очень заинтересовало, что дивизия намеревается расположиться на ночлег поблизости и он просил квартирьеров передать их командиру о его желании встретиться с ним. «У меня есть радиосвязь с высокопоставленным советским командованием и я могу предоставить вашему командиру возможность войти в прямой контакт»… Ген. Буняченко не проявил интереса к таким контактам.

Запасы дивизии, приобретенные ею по приказу штаба армейской группы «Центр», иссякли во время усиленного похода на юг, а так как она отказалась от контакта с армейской группой, то ей пришлось просить ближайшие гарнизоны о предоставлении провианта, которые в большинстве случаев удовлетворяли их просьбу, боясь конфликтов. В иных случаях бойцы просто захватывали немецкие склады и забирали то, в чем нуждались, предоставляя остальное гражданскому населению.

После инцидента в гор. Лоуни командир дивизии дал приказ об ежедневных переходах по 20–25 километров дальше на юг. Комендатура все еще оставалась в первоначальном месте. 2-го мая части дивизии дошли до района Раковник — Нове Страшеци. Население уже знало об их открытой антинемецкой позиции.

2-го мая дивизию посетили офицеры чехословацкой армии, которые отрекомендовались представителями подготовляемого восстания в Праге..[84] Сообщая Власову о своих намерениях, они настаивали, что если восстание не будет осуществлено в назначенное время, то немцы узнают об этом. Они отдавали себе отчет также и в том, что начинать восстание без посторонней помощи было весьма рискованно. Поэтому они обратились к «братьям власовцам» с просьбой оказания им помощи. Они старались повлиять на Власова, утверждая, что в случае неуспеха население понесет большие потери. Власов не дал им обязывающего согласия, несмотря на настояния Буняченко, который тотчас же согласился оказать им помощь. По его мнению, дивизия не могла стоять в стороне, если она окажется в центре событий. В конце концов, Власов дал согласие на оказание помощи, но чешским делегатам об этом сообщено не было. Им было обещано, что помощь будет оказана только в случае крайней необходимости..[85]

Трудно было принять решение о том, что следует предпринять в последующие дни для сохранения дивизии. Тогда еще никто не мог определенно сказать, какая из союзных армий займет территорию Чехии. Те, кто думали не только об окончании войны, но и о ее последствиях, предполагали, что если Прагу займут американцы, то их никто не принудит покинуть ее. Если же Прага будет занята Красной Армией, то повторится случай с Польшей. Чешская делегация от подготовляемого Пражского восстания также информировала Власова и Буняченко о том, что восстания или не будет или оно будет кратковременным, если армия Шернера отступит на Запад. Это было ясным для вождей готовящегося восстания. Бой должен начаться раньше, чем отступающая армия Шернера займет Прагу, но для успешного проведения этой акции пока нет возможностей. Если 1-я дивизия примет на себя руководство восстанием и удержит Прагу до прихода американской армии, то национальные круги, создавшие затем правительство, гарантируют дивизии право политического убежища.

После таких заверений ген. Буняченко и большинство офицеров его корпуса приняли решение включиться в Пражское восстание. Ген. Власов отнесся скептически к этому плану, не веря предположениям, что американская армия продвинется на Восток в центральную часть

Чехии. Кроме того он не желал вмешиваться во внутренние дела Чехословакии. Главным же доводом несогласия было то, что он не желал идти на открытую борьбу с германским союзником, т. к. при последнем свидании с Шернером он дал ему обещание, что его армия останется лояльной до тех пор, пока на нее не будет нападений с немецкой стороны. И хотя он, наконец, согласился с генералом Буняченко о помощи чехам и предоставил ему возможность вести с ними переговоры он сам отошел от этого дела, оставаясь сторонним наблюдателем до 8-го мая, когда в интересах армии он снова взял на себя инициативу в попытке войти в переговоры с американцами в Пильзене.

Против перехода дивизии на чешскую сторону высказался и командир 1-го полка подполк. А. Архипов. Согласно его воспоминаниям, на собрании, где решался вопрос об участки дивизии в этом деле, произошел резкий обмен мнениями, и когда участвовавшие в нем командиры приняли решение против мнения Власова, то последний покинул его со словами: «Если вы не желаете слушаться своего командующего, то зачем мне тут оставаться?». Архипов приводит далее, что после этого решения ген. Власов во время всего Пражского восстания был как бы пленником генерала Буняченко.

Все это отображает ход связей и переговоров между «власовской» и чешской сторонами в период от 30-го апреля до первых майских дней. Основой приводимых данных послужили отрывочные сообщения из некоторых русских и немецких источников. Недоступные для нас источники в чехословацких архивах, несомненно, дали бы возможность получить более детальную картину развития указанных отношений, которые в заключение перешли в вооруженное вмешательство со стороны «власовцев». После окончания войны, члены Освободительного Движения в эмиграции не раз возвращались к событиям этих дней в ряде статей и дискуссий. Можно констатирозать, что отношение к событиям, которые разыгрались в прошлом, расценивалось двояко. Непосредственно после окончания войны союзничество с чехами осуждалось. Позднее, «Пражская акция» стала в воспоминаниях ее участников одним из немногих светлых моментов трагического прошлого. Даже те, кто вначале осуждали этот союз, начали писать об этом в своих воспоминаниях в хвалебном тоне. Среди них был и А. Архипов. Следует лишь заметить, что он часто приписывает себе большее участие, чем это было в действительности.

Между тем дивизия продолжала продвижение на юго- восток и ее части 3-го мая расположились лагерем в замковом парке и окрестностях близ гор. Лани. Переговоры с военными представителями повстанческого движения продолжались. С генералом Буняченко встретился капитан правительственного войска Рендл, начальник замковой охраны в Ланах и, как свидетельствуют документы (см. гл. X), передал результаты переговоров через чешскую военную комендатуру в гор. Кладно, пражской комендатуре «Бартош».

Относительно этих контактов подполк. Тензоров-Ветлюгин приводит несколько интересных подробностей.[86] По его сведениям, в начале мая в Праге находилась часть штаба ген. Власова, имеющая особое задание, цель которого автор книги преднамеренно не указывает. (По-види- мому дело шло о деятельности, сопряженной с планом «Аусбау дес Бёмишен Кессельс», см. гл. VII). Эта группа вернулась в штаб непосредственно перед началом боёв. В районе гор. Лани штаб дивизии посетили два чептстсих офицера, которые вручили короткое письмо, приглашающее командира дивизии для дальнейших переговоров в гор. Лани. В качестве связного был уполномочен подполковник Тензоров, который затем, вместе с переводчиком и группой автоматчиков, отправился в договоренное место в гор. Лани. Там они встретились с двумя чешскими капитанами, один из которых предложил от имени советского командования, чтобы 1-я дивизия ожидала в районе Праги прибытия частей Красной Армии, а затем вместе с ними выступили бы против немецкой армии. Переговоры велись на чешском языке и разговаривал лишь один из двух капитанов. Второй капитан в продолжении всего разговора хранил молчание. Позднее, еще во время переговоров, выяснилось, что второй капитан на самом деле был офицером Красной Армии в чешской военной форме. После того, как Тензоров отказался от какого-ли- бо совместного выступления с Красной Армией, чешский капитан заявил, что в таком случае, военные акции 1-й дивизии на территории Чехии и, в частности, оказание помощи Пражскому восстанию, являются нежелательными. На этом встреча закончилась. Напоминаю, что этот разговор происходил за 3–4 дня до начала самого восстания.

Тензоров также указывает, что в районе дивизии появились «русские партизаны». В действительности же, это были советские десантники и их заданием было следить за деятельностью дивизии. Боевых стычек с ними, однако не было.

Во время следования на юг, дивизия разоружала немецкие части, если они попадались на ее пути. Однако сообщение В. Артемьева, согласно которому Буняченко в ночь на 3-е мая издал приказ о разоружении всех немецких частей в округе нескольких десятков километров, не приходится считать точным.[87] Будучи занятой столь широкой деятельностью, дивизия не смогла бы 4-го мая пополудни дойти до села Сухомасты. Весьма вероятно, что немецкий гарнизон в гор. Кладно капитулировал, так как дивизия находилась в этом районе. Не совсем ясно, по каким направлениям дивизия дошла до района Сухомасты. 4-го мая она прошла через г. Бероун, где ген. Власов произвел смотр дивизии, а в район Сухомасты она вошла в послеобеденные часы. В тот же день пополудни произошел некоторый спор между русскими и немцами на переходном пункте в гор. Здице, где появились части РОА, которые там, очевидно, не должны были проходить.

Судя по документированным трассам следования частей, нельзя сказать, чтобы части приближались к Праге одновременно. По-видимому, они в первую очередь, имели задание соединиться в южной Чехии. Но это только лишь предположение.

Перед прибытием в г. Бероун, одна пехотная колонна была обстреляна американскими самолетами. Подвергшиеся нападению части немедленно расстелили свои бело- сине-красные опознавательные знаки, после чего американские самолеты прекратили налет и исчезли. Эти части ни разу не воспользовались своими зенитными орудиями, а бойцы дружески махали руками. За какую именно армию американские летчики приняли намеченную ими цель, трудно сказать, положение в то время было совсем уже запутанным. В результате короткого налета, погибло несколько десятков солдат и офицеров, в гужевой и артиллерийской частях было убито немало лошадей и сгорело несколько автомашин.

4-го мая вечером штаб дивизии разместился в каменном здании Сокола, находящегося на южной окраине селения Сухомасты, а части дивизии расположились на ночлег в Тманъ, Быкош, Борек, Желковице, Конепрусы, Малков, Литень и других селах.

4-й полк дошел до Бероуна в качестве арьергарда пехотной колонны. Командный пост полка и 2-й батальон перешли через реку Бероунку, разоружили немецкий городской гарнизон и на ночь разместились в бероунских казармах. 1-й батальон расположился в районе г. Србско, на юго-восток от Бероуна.

В этот день пополудни, в селении Сухомасты приземлился немецкий самолет, в котором из г. Немецки Брод прибыл генерал-майор Шаповалов с немецким пилотом лейтенантом Герхартом Бушманном. Шаповалов уехал на автомашине из штаба РОА, находящегося в селе*- нии Рейкбах, еще накануне, и его первым заданием было разыскать ген. Власова и 1-ую дивизию, с которыми штаб РОА потерял связь. Начальник штаба ген. Трухин намеревался скоординировать деятельность южной группы РОА (2-й дивизии) с деятельностью 1-й дивизии и для дальнейшей деятельности нуждался в приказах ген. Власова. В этот день Власов находился в состоянии глубокой депрессии. Его беспокоила 1-я дивизия и ее деятельность, на которую он уже не мог влиять, как и судьба всего Движения: КОНР, эвакуированный в Баварию, бессмысленное перемещение 2-й дивизии и остальных частей в Линц, а оттуда в южную Чехию. Камнем на сердце у него лежала неопределенность судьбы сотен тысяч людей, включившихся в Движение, и его беспомощность что-либо предпринять для их спасения. Обо всем этом он разговаривал с Шаповаловым и Бушманном до глубокой ночи. Он был уверен, что лично будет выдан, ею не верил в возможность выдачи на советскую сторону сотен тысяч других людей. Предложенную ему возможность спастись, он отклонил. У кап. Антилевского был приготовлен самолет с дополнительными бензобаками, который должен был переправить ген. Власова из Чехии в Испанию или в Португалию. Говорилось и о том, что Бушманн будет вести самолет, как лучше знающий условия полета над Европой, чем Ангилевский. Генерал Власов все эти предложения отклонил. «Командир, который покинул своих людей в критическую минуту, для будущего не имеет цены. У меня были все возможности вьшграть. Может быть немцы, может быть судьба встали против меня. Остается лишь одно — вступить на последний путь».[88]

Шаповалов и Бушманн улетели из селения Сухомасты 5-го мая утром и поэтому не могли сообщить Трухи- ну о трагическом повороте событий, которые произошли в первой половине этого дня.

Путь Шаповалова в сел. Сухомасты связан также с недостаточно ясным делом относительно писем, которые содержали приказ о перемещении 2-й дивизии в район Праги. (Подробности об этих событиях см. главу XII).

Примечания:

8

2 Дабендорф, военный лагерь в окрестностях Берлина, полагавший это наименование по названию деревни, где он находился. С 1-го марта 1943-го года до февраля 1945-го года, в нем размещалось училище пропагандистов РОА. В его командном составе и на должностях инструкторов сменилось много генералов и офицеров РОА, которые позднее заняли ответственные командные посты, когда FOA стала самостоятельной армией. Курсы пропагандистов подготовляли бывших во-еяноттлея- ных Красной армии, офицеров, сержантов и солдат для пропагандистской и политической деятельности в лагерях для военнопленных и на территориях, оккупированных немецкой армией. Последним началыяиком был подполк. Г. Пшеничный. Училище не было подчинено ген. Власову. Вплоть до самого конца оно находилось в ведении OKB, отд. Fremde Нееге Ost. 28-гс февраля 1945-го года, оно было эвакуировано в окрестности гор. Карловы Вары и временно размещено в замке гор. Киселка, где продолжало свою деятельность до начала апреля. 22-?о апреля состав училища покинул Карловы Вары и походным маршем в направлении на юг переместился через Западную Чехию в Баварию, а 5-го мая перешел в американский плен в баварском городе Хам.

Несмотря на то, что судьба лагеря в Дабендорфе не входит в задание данной книги и связана с судьбой Освободительного движения на территории Чехии фактически лишь в последние дни войны, все-же необходимо сообщить о Дабендорфе хотя бы ю, что являлось в его существовании самым важным: лагерь был колыбелью Освободительного Движения и главным местом, где на курсах для пропагандистов происходило постепенное перерождение бывших граждан Советского Союза в свободных граждан человеческого общества, где встречались люди из разных волн русской эмиграции и где постепенно из «политического вакуума» создавались пункты правительственлой программы в таком виде, как они были представлены при провозглашении Пражского манифеста. Православный священник, отец Димитрий Константинов, прикомандированный к лагерю з Дабендорфе, пишет, что особенность училища заключалась в том, что слушатели курсов менялись прямо на глазах своих инструкторов. Вчера еще военнопленные, до недавнего времени находившиеся под суровым режимом политруков Красной армии, с пренебрежительным отношением к людской жизни, жившие в атмосфере грубой ругани, ставшей хронической особенностью свойственной среди членов советских вооруженных сил во время Второй мировой войны, в состоянии постоянного полуголодного существования и в ужасных жизненных условиях, на которые не пошел бы ни один из воинов западных армий, в несчастных условиях в немецких лагерях для военнопленных — все это отступало на задний план и люди преображались… Люди как бы сбрасывали с себя искусственную кожу, в которую их облекла их советская страна. Изменялось ограниченное марксистско-ленинское мировоззрение. Из-под наносов псевдополитики и псевдокультуры появлялись русские люди, теперь иные в своем понимании мира и в своем поведении. (Константинов, «Записки», стр. 27–39).

Согласно традициям духовного обслуживания в русской армии, в Дабендорфе была установлена походная часовня — походный храм, — посвященный имени святого апостола Андрея Первозванного. В феврале 1945 года этот походный храм был эвакуирован в замок гор. Киселка, а позднее, непосредственно перед приходом Красной армии, в Марианске Лазне (Мариенбад), где во время американской оккупации пребывала многочисленная группа эмигрантов и, главное, православного духовенства. Оттуда, походный храм был тайно перевезен в Баварию, а затем в Аргентину. Его странствования по миру закончились одновременно со странствованиями священника о. Димитрия Константинова в гор. Гианнис в штате Массачусеттс. Этот храм является одним из немногочисленных сохранившихся памятников Освободительного движения, а в настоящее время он снова служит для исполнения церковных богослужений и, одновременно, как памятник трагически погибшим его участникам.

Резиденция ген. Власова и его сотрудников находилась в Берлине-Далом, Kibitzweg № 9. В доме № 11 некоторое время размещалось Офицерское училище.

80

1 Walter Ludde-Neurath, Regierung Donitz, Musterschmidt Verlag, Gottingen, 1964. Положение 2-го мая: «Armee-Gruppe Schorner mit ihrer Front gegen Russland vollig intakt…hatten jedoch nur fur kurze Zeit Munition und Betriebstoff». стр. 50

81

2 Заслуживает интереса тот факт, что во всех источниках, как русских, так и немецких, территория Чехии всегда называется Чехословакией. Даже переход через границу в Крутпных горах (Рудных горах), тогда официально не существовавшей, также в немецких источниках обозначается как вступление на территорию Чехословакии. Граница Протектората тогда официально проходила западнее от гор. Литомержице.

82

3 Вячеслав Артемьев, «Обреченная дивизия», История 1-ой дивизии РОА, рукопись, 1962 г., стр. 91.

83

4 Ibid, стр. 87, 92. Посещение чешских офицеров 30-го апреля подтверждает также и В. Н. Азар, интервью.

84

5 Артемьев, «Обреченная дивизия», стр. 97. Не приводит ни имен ни фамилий и принадлежности к воинским группировкам.

Михаил Васильевич Шатов, статья «Прагу освободили власовцы» в газете «Новое Русское Слово», 12-го февр. 1960 г.

85

6 Артемьев, «Обреченная дивизия», стр. 99.

86

7 Николай Тензороз-Ветлюгин, «Последние дни генерала Власова», рукопись. Архив РОА, Нью-Йорк.

87

8 Артемьев, «Обреченная дивизия», стр. 99-101.

88

9 Герхарт Бушман, интервью, 1979 г.