Глава 6

Как накормить страну?

Где же ты, время благословенное,

Детское племя послевоенное.

Может, голодное, может быть, бедное;

Все же родное — послепобедное.

(Камянчук Н.) ((уральская поэтесса))

В годы «перестройки», критикуя бодрый и жизнерадостный послевоенный кинофильм «Кубанские казаки», либеральная интеллигенция долго и плутовато рассуждала об отсутствии в нем «правды жизни».

Сложно понять — прикидывались люди «творческого труда» идиотами или действительно впали в маразм. Но спустя годы потомки аборигенов «оттепели», подобно их учителям из Америки, вообще презрев всякие законы объективности, стали снимать киносказки не на бытовые, а на исторические темы. И к этому времени о «жизненной правде» уже никто не вспоминал.

Действительно, реальная жизнь послевоенной деревни значительно отличалась от той бодрой ленты 40-х, которая предстала в цветных кадрах прекрасного игрового советского фильма.

Война обезлюдила деревню, и не только потому, что миллионы крестьян не вернулись с «кровавых полей». В грозовые годы огромное количество молодежи из колхозов, в том числе и девушки подросткового возраста, пополнили цеха промышленных предприятий. Встав к станкам и машинам, деревенская молодежь заменила работников, ушедших на фронт.

Трудное положение деревни зависело не только от нехватки рабочих рук, но и тяжелых погодных условий. В результате засухи и нехватки рабочей силы в 1946 году погибли или остались неубранными зерновые на 2 млн. гектаров.

Профессор В. Сироткин, изображая сострадание, по этому поводу пишет, что «при этом колхозницам категорически запрещалось собирать колоски…». Эта кочующая по антисталинским публикациям забота либералов о «пяти колосках», за кражу которых в Советском Союзе якобы судили колхозников, могла бы умилить. Если бы она свидетельствовала только об ограниченной интеллектуальной способности людей умственного труда.

Впрочем, может быть, некоторые «аналитики», берущиеся рассуждать об исторических событиях, в самом деле не видят дальше собственного носа?

Конечно, профессор МГИМО сочиняет чушь. Неужели не ясно, что уголовные законы, принимаемые правительством, как до войны, так и после нее, не носили такой ублюдочной логики, которую им пытаются приписать «борцы за права» отдельного колхозника.

Одно из подобных постановлений — «О мерах по обеспечению сохранности хлеба, недопущению его разбазаривания, хищения, порчи» было принято ЦК ВКП(б) и Совмином СССР 27 июля 1946 года.

Следует заметить, что положение деревни послевоенных лет было значительно тяжелее, чем об этом можно судить, сидя за писательским столом. А меры, принимаемые руководством страны для обеспечения населения продовольствием, были решительнее и жестче абстрактных фантазий.

19 сентября 1946 года Совет министров СССР и ЦК ВКП(б) приняли еще одно особое постановление: «О мерах по ликвидации нарушений Устава сельскохозяйственной артели в колхозах». В нем на основании проведенных по ряду областей проверок Совмин и ЦК партии указывали на наличие серьезных нарушений колхозного Устава.

«Эти нарушения, — говорилось в постановлении, — выражаются в неправильном расходовании трудодней, расхищении общественных земель колхозов, в растаскивании колхозной собственности, злоупотреблениях со стороны районных и других партийно-советских работников, нарушении демократических основ управления делами сельскохозяйственной артели — выборности правлений и председателей колхозов, их подотчетности перед собраниями колхозников».

В числе первостепенного нарушения постановление указывало на раздувание в колхозах штатов управленческого и обслуживающего персонала, что вызывало чрезмерно высокие затраты на административно-управленческие расходы.

В постановлении констатировалось: «Неправильное использование труда вследствие ничем не обоснованного, чрезмерного расширения штатов административного и управленческого персонала привело во многих колхозах к нехватке трудоспособных колхозников для работы в поле и на фермах. В то время как на обслуживающих должностях оказалось много людей, ничего не делающих и получающих оплату более высокую, чем на производственных работах.

На ненужных и надуманных должностях в колхозах нередко укрываются рвачи и дармоеды, уклоняющиеся от производственной работы, проедающие накопления колхозов и живущие за счет труда тех колхозников, которые работают в поле или ухаживают за скотом».

Говоря иначе, вследствие злоупотреблений в расчетах и «приятельских отношений» одна часть колхозников «недополучала по причитающимся им трудодням натуру и деньги», а другая часть получала больше, «чем им причиталось по заработанным трудодням».

Кстати, поясним и то, что пресловутый трудодень, который не очень грамотные колхозники и слишком «грамотные» историки презрительно называли «палочками», в действительности представлял собой особую форму повременной оплаты труда. В отличие от сдельной оплаты на промышленных предприятиях, где учитывалось технологическое время на изготовление каждой детали, «трудодень» брался в расчет за единицу рабочего времени.

Чтобы не оставалось никаких кривотолков и недоговоренностей, разжуем для несведущих еще одну истину. В современных «западных» странах уже давным-давно подавляющее большинство работающих получает оплату за трудодень — за «палочку»! Точнее, за «трудочас», поскольку здесь действует почасовой учет рабочего времени. Поэтому все язвительные филиппики в адрес «трудодня-палочки» не более чем глупость людей, до сих пор так и не понявших, что хлебные булки на деревьях не растут.

Наряду с отмеченными недостатками постановление указывало, что во многих колхозах за счет трудодней колхозников содержались лица, «не работающие в колхозе и не имеющие никакого отношения к колхозному производству». В их числе назывались: дежурные, сторожа и курьеры сельсоветов, начальники пожарных дружин, различного рода внештатные работники сельсоветов и районных организаций.

Кроме того, зачастую за счет трудодней в колхозах содержались парикмахеры, сапожники, портные и другие работники, обслуживающие личные нужды колхозников. Широкое место занимала также вредная практика начисления трудодней за работы, выполняемые для различных сельских и районных организаций и учреждений (строительство и ремонт помещений, заготовка дров и стройматериалов, погрузочные работы и т. п.).

Конечно, такие факты, отражавшие нарушения финансовой дисциплины, не только вредили заинтересованности колхозников в труде, но и снижали их заработки.

Еще одним нарушением Устава сельхозартели стало расхищение общественных земель. Оно шло «по линии увеличения приусадебных участков колхозников путем самовольных захватов или незаконных прирезок со стороны правлений и председателей колхозов в целях раздувания личного хозяйства в ущерб общественному.

Постановление указывало: «Расхищение общественных земель идет также по линии незаконного отвода местными советскими и земельными органами, а то и самочинного захвата общественных земель колхозов всякими организациями и лицами под видом создания на колхозных землях всякого рода подсобных хозяйств и индивидуальных огородов рабочих и служащих».

Такой самозахват общественных земель при попустительстве и приятельском покровительстве председателей и правлений колхозов использовался «в целях спекуляции и личной наживы».

Фактически это воспроизводило ситуацию, подобную групповщине в журнале «Звезда», где «писатели», присосавшиеся «по приятельским отношениям» к издательской кормушке, получали преимущественное право на публикацию своих произведений.

Впрочем, своим положением пользовались не только колхозники и писатели. Авторы постановления указывали на факты злоупотреблений, выражающихся в растаскивании колхозной собственности, со стороны районных и партийно-советских работников.

В постановлении отмечалось: «Растаскивание колхозного имущества происходит в виде взятия у колхозов бесплатно или за низкую плату колхозного скота, зерна, семян, кормов, мяса, молока, масла, меда, овощей, фруктов и т. п.

Некоторые советско-партийные и земельные районные работники вместо того, чтобы строго охранять общественную собственность как основу колхозного строя, грубо нарушают советские законы. И, злоупотребляя своим служебным положением, незаконно распоряжаются имуществом, натуральными и денежными доходами колхозов, принуждая правления и председателей колхозов выдавать им бесплатно или за низкую цену имущество, скот и продукты, принадлежащие колхозам».

Легко понять, что такие факты произвола со стороны ответственных руководителей, без стыда залезавших «в имущество колхозов, как в свой собственный карман», разлагали руководящие кадры колхозов, толкая их на беззакония.

Но особое внимание Совет министров Союза ССР и Центральный Комитет ВКП(б) обращали на нарушения «демократических основ управления колхозами».

«Эти нарушения, — подчеркивалось в постановлении, — выражаются в том, что во многих колхозах перестали собирать общие собрания колхозников, и, таким образом, колхозники оказались устраненными от участия в делах колхоза.

И фактически все дела сельскохозяйственной артели, в том числе распределение доходов, хозяйственные планы, распоряжение всеми материальными средствами, решаются только правлением или председателем колхоза, правление же колхоза и председатель не отчитываются перед общим собранием колхозников о своей деятельности.

В результате такого нарушения основ демократии общие собрания колхозников для выборов правления, председателя колхоза и ревизионной комиссии по нескольку лет не собираются, установленные Уставом сроки выборов правления и председателя колхоза не соблюдаются.

Дело доходит до такого безобразия, что председатели колхозов назначаются и снимаются районными партийно-советскими организациями без ведома колхозников.

Такое положение ведет к тому, что председатели колхозов перестают чувствовать ответственность перед колхозниками. Оказываются в независимом от них положении, теряют связь с колхозниками, что является извращением основ Устава сельскохозяйственной артели, нарушает демократические отношения между руководством колхоза и колхозниками и тем самым наносит серьезный ущерб делу укрепления колхозов.

Совет министров Союза ССР и Центральный Комитет ВКП(б) считают изложенные выше злоупотребления и нарушения глубоко вредными для дела колхозов и крайне опасными для всего социалистического строительства нашей страны».

В постановляющей части документа констатировалось: «1. Осудить указанные в настоящем постановлении извращения политики партии и правительства в колхозном строительстве и нарушения Устава сельскохозяйственной артели как противоколхозные и противогосударственные, а виновных привлекать к судебной ответственности как уголовных преступников…

3. Покончить с практикой расхищения в колхозах трудодней и неправильного распределения колхозных доходов.

В двухмесячный срок проверить по всем колхозам и сократить раздутые штаты административного и обслуживающего персонала и затраты трудодней на их оплату, а административно-хозяйственные расходы привести в соответствие с Уставом сельскохозяйственной артели.

Снять с оплаты по трудодням лиц, не имеющих отно-. шения к колхозам, и воспретить районным советским и партийным органам требовать от колхозов оплаты трудоднями работ, не имеющих отношения к колхозам…

5. Установить, что работники советских, партийных и земельных органов и председатели колхозов, виновные в расхищении и незаконном распоряжении колхозным имуществом, общественной землей, денежными средствами, будут сниматься с постов и отдаваться под суд как нарушители закона и враги колхозного строя.

Вменить в обязанность советам министров республик, крайисполкомам, облисполкомам, ЦК компартий союзных республик, крайкомам, обкомам партии обеспечить в двухмесячный срок возвращение колхозам незаконно взятого у них имущества, скота и денежных средств и в месячный срок доложить Совету министров СССР и Центральному Комитету ВКП(б) о мерах, принятых в отношении конкретных виновников в расхищении колхозного имущества…

6. Запретить под страхом уголовной ответственности районным и другим организациям и работникам требовать с колхозов хлеб, продукты, деньги на нужды различного рода организаций для проведения съездов, совещаний, празднований, финансирования районных строительств…

8. Восстановить нарушенный во многих колхозах уставной демократический порядок созыва общих собраний колхозников для обсуждения и решения вопросов колхоза, избрание правлений и председателей колхозов общими собраниями, подотчетность правлений и председателей колхозов перед колхозниками и работу ревизионных комиссий.

Воспретить под строгой ответственностью райкомам партии, райсоветам и земельным органам назначать или снимать председателей колхозов помимо общих собраний колхозников.

Провести до 15 февраля 1947 года во всех колхозах общие собрания колхозников для заслушивания отчетов правлений колхозов об итогах хозяйственной деятельности за 1946 год и провести на них выборы правлений колхозов, председателей колхозов и ревизионных комиссий в том случае, если истекли уставные сроки или когда общее собрание колхозников сочтет необходимым сделать это досрочно.

9. Обязать советы министров республик, крайисполкомы, облисполкомы, ЦК компартий союзных республик, крайкомы, обком партии представить в Совет министров СССР и Центральный комитет ВКП(б) отчет о выполнении настоящего постановления к 1 января 1947 года…

Председатель Совета министров Союза ССР

Секретарь Центрального комитета ВКП(б)

И. СТАЛИН ЖДАНОВ

19 сентября 1946 года[36]

Это никогда не цитировавшееся с ревизионистского периода постановление является весьма любопытным документом. В первую очередь потому, что фактически оно разрушает миф о «тоталитарности» советской системы.

Наоборот, сталинские колхозы в отличие от фермерско-кулацких хозяйств Запада имели действительно демократический способ управления и расходования прибыли. Уже само формирование правлений колхозов и назначение председателей являлось особой формой народной демократии предусматривающей выборность органов управления членами колхозов.

Что может быть еще демократичнее, чем колхозная демократия? Фактически это закрытое акционерное общество, где не тунеядцы-акционеры, владеющие акциями, а люди, непосредственно трудившиеся на земле, получали прибыль. И через выборность правления они могли осуществлять управление своим хозяйством.

Конечно, война с ее лозунгом «все для фронта — все для победы» и объективно востребованным возрождением единоначалия не могла не внести диссонанс в порядок «колхозной демократии».

Но уже то, что для восстановления норм сельскохозяйственного Устава правительство поставило вопрос ребром, свидетельствует, что Сталин не намеревался терпеть извращений в колхозной системе.

И правительство не ограничилось «обещаниями» суровых мер в отношении нарушителей. В 1946 году за должностные нарушения к уголовной ответственности было привлечено 9 тыс. 511 руководителей сельского хозяйства. По современным критериям это стало борьбой с коррупцией в деревне.

Твердый порядок, устанавливаемый Сталиным во второй половине сороковых годов, был продуманной линией по укреплению социалистической собственности и правовой системы, разбалансированных милитаризацией государства в условиях военного режима его существования.

И советский Вождь отдавал себе отчет, что за его действиями и поступками пристально наблюдают не только соотечественники, но и люди по другую сторону советских границ.

Еще в дни войны, когда весь мир с глубочайшим напряжением и вниманием следил за битвой гигантов, разворачивающейся на необъятных просторах таинственной России, в сознании сотен миллионов людей образ Сталина стал неотъемлемо ассоциироваться с фигурой великого полководца.

Человек, поднявший на защиту своей земли «народ и его ратников» в лице своих армий и возглавивший тяжелую оборону, отразившую нашествие завоевателей Европы, не мог не вызывать симпатий и признания прогрессивного человечества.

Мало известен факт, что респектабельный американский журнал «Тайм» дважды признавал Сталина выдающимся человеком года. Первый раз в 1939 году за пакт о ненападении с Германией и позже «за выдающиеся заслуги в деле лидерства и успешную борьбу против Гитлера». Тем более признание заслуг Вождя в Великой Отечественной войне не могло не укрепиться в умах и сознании победившего советского народа. И, как это обычно бывает, восторженная интеллигенция не скупилась на эпитеты в желании возвеличить Сталина.

Психологический парадокс в том, что после его смерти та же самая интеллигенция, провоцируемая негодяем Хрущевым, впав в маразм очернительства памяти великого гражданина, станет называть результат собственного экзальтированного восторга «культом личности».

Но даже среди трезво мысливших людей мало кто озадачился мыслью: как сам Сталин относился к безудержным стремлениям подхалимов неуклюже гиперболизировать и без того заслуженную им славу? Поощрял ли он ретивых служителей бойких перьев?

Между тем с началом «холодной войны» на Западе все чаще стали публиковаться злобные измышления, касавшиеся как идеологии Советского Союза вообще, так й эпизодов биографии Сталина в частности.

Тем более что в действительности западной публике было трудно что-либо понять и оценить. Фигура советского лидера казалась скрытой покровом таинственности. Впрочем, и в СССР его жизнь была скудно представлена лишь брошюрой «краткой биографии» и книгой Анри Барбюса, написанной в 1936 году.

Конечно, Сталин понимал истоки человеческого любопытства, заставлявшего иных заглядывать в замочную скважину, а в общей массе охотно довольствовавшегося плодами средств информации. Эта страсть неистребима; и в XXI веке она вообще превратилась в патологическую болезнь.

Конечно, он понимал пропагандистское значение издания такой политической книги. Однако человек, всегда тщательно взвешивающий необходимость на весах целесообразности, он не мог пустить работу над его биографией на самотек.

И в конце 1946 года он вынес биографическую тему на заседание Оргбюро. 23 декабря в 7 часов вечера генерал-майор Галактионов, Иовчук, Федосеев, Кружков, Мочалов и работники ЦК Поспелов, Александров, Кузнецов и Патоличев вошли в кабинет Вождя.

Сталин встретил приглашенных, стоя возле большого стола. Он начал говорить сразу после того, как все расселись. Из-за стука стульев, шуршания вынимаемых листков бумаги и блокнотов его первые слова даже трудно улавливались.

— Изучение Ленина, — говорил он, — обычно начинают с биографии. Так знакомится с Лениным громадное большинство людей.

Я говорю о простых людях, а не о тех, что сидят в канцеляриях. Они не могут читать 30 томов, им не под силу. Поэтому нужна хорошая биография Ленина.

Здесь начальник Управления пропаганды и агитации ЦК Александров вполголоса заметил, что ИМЭЛ издал биографию Ленина.

— Уж я знаю, как у вас ИМЭЛ издает, — несколько возбужденно заметил Сталин. И последующую попытку Александрова продолжить реплику он прервал:

— Вы в отношении ИМЭЛ покровительственно настроены… Но, когда ИМЭЛ издает что-либо без подписи, без фамилии авторов, это хуже воровства. Нигде в мире ничего подобного нет.

Почему вы боитесь поставить фамилии авторов?

Надо, чтобы люди имели свободу писать, но нужна и свобода высказываться, чтобы было кого критиковать. А когда спросишь, то Управление пропаганды ссылается на ИМЭЛ, а ИМЭЛ прикрывается именем ЦК как будто ЦК написал. За спиной ЦК вы все храбрые люди…

Нужна свобода высказываться, а то никто никого не смеет «трогать». Какие взаимоотношения у Агитпропа ЦК с ИМЭЛ?

Историк В. Мочалов пояснил, что согласно Уставу партии, принятому на XVIII съезде, ИМЭЛ значится Управлением пропаганды ЦК ВКП(б), а до этого был Отделом ЦК.

Считая тему исчерпанной, Сталин заключил:

— Тогда Агитпроп ЦК должен дать обстоятельную, вернее, среднюю по размерам биографию Ленина. Это очень большое пропагандистское дело.

Пока Сталин говорил, он держал в руках экземпляр своей биографии, представленный ему на просмотр институтом Маркса-Энгельса-Ленина. Приподняв томик, он сказал:

— Очень много ошибок. Тон нехороший, эсеровский. — И с иронией продолжил: — Получается, что у меня всякие учения вплоть до какого-то учения о постоянных факторах войны. Оказывается, у меня есть учение о коммунизме, об индустриализации, о коллективизации и т.п.

Похвал много в этой биографии — возвеличивание роли личности. Что должен делать читатель после прочтения этой биографии? Стать на колени и молиться на меня?

Мочалов отметил в своих записках, что после этого Сталин высказал ряд «сердитых характеристик», отражавших глубину его недовольства:

— Марксизму не воспитываете… Все рисуете так, что становись на колени и молись… о ком вы пишете… Нам идолопоклонники не нужны…

— Вот вы пишете, что у меня есть учение о постоянных факторах войны, тогда как в любой истории войн об этом написано. Может быть, у меня это же сказано несколько шире, но и только…

У меня, оказывается, есть учение о коммунизме. Как будто Ленин говорил только о социализме и ничего не говорил о коммунизме. В действительности о коммунизме я говорил то же, что есть и у Ленина.

Дальше. Будто бы у меня есть учение об индустриализации страны, сельского хозяйства и т.п. и т.п. На самом деле именно Ленину принадлежит заслуга постановки вопроса об индустриализации нашей страны, так же и относительно вопроса о коллективизации сельского хозяйства…

Сталин заключил свои соображения выводом:

— У нас есть учение Маркса-Ленина. Никаких дополнительных учений не требуется.

Продолжая мысль о пороках партийной пропаганды, он упрекнул ученых и пропагандистов:

— Рабов воспитываете… А если меня не станет?… Любовь к партии воспитывайте… Меня не станет, тогда что?…

Он поднял лежавшее на столе богато оформленное, иллюстрированное издание его биографии:

— Такое издание для чего?

Начальник Управления пропаганды Александров стал оправдываться, объясняя издание иллюстрированной биографии необходимостью оснащения библиотек и клубов. Сталин не поддержал его:

— Библиотек у нас сотни тысяч. От такого издания тошнота берет…»

Эти записи, сделанные участником совещания работником Академии наук В.Д. Мочаловым, пролежавшие в его архиве более полувека, воссоздают иной образ Вождя. Отличный от плебейских пасквилей, создаваемых хрущевской и другими формами либеральной пропаганды.

Мочалов рассказывал своей жене Р.П. Конюшей, что Вождь обрушился на ученых, составлявших его биографию, гневной филиппикой:

— Вы что эсеровщиной занимаетесь? Народ, партия — ничто, Сталин — все? Сталин стар. Сталин скоро умрет. Хотите, чтобы народ в панику впал — раз все делает он, то без него конец?»

Трагикомедия в том, что, борясь с «культом личности», более, полусотни лет профессионалы-историки буквально ломились в открытую дверь. Выходит, они не знали о резко негативной реакции Вождя на медвежьи «услуги» подхалимов. Но незнание — это невежество, а оно не является добродетелью.

Впрочем, была ли атака на Вождя после его смерти объяснима только невежеством? Нет, антисталинисты не случайно просиживали штаны в теплых кабинетах и не зря ели хлеб, выращенный народом. «Воспитатели чертовы» копали под тот фундамент, на котором держалось созданное Сталиным государство. И подкопались…

Но продолжим пересказ записей очевидца истории В.Д. Мочалова. Сталин указал и на другие недостатки в книге:

«— Вот относительно Баку. Говорится, что, дескать, до моего приезда там у большевиков ничего не было, а стоило мне появиться, как все сразу переменилось… Один все устроил… Хотите — верьте, хотите — не верьте!…

На самом деле как было дело? Надо было собрать кадры… Такие кадры большевиков в Баку сложились… Имена этих людей я в соответствующем месте перечислил… То же касается и другого периода… Ведь такие люди, как Дзержинский, Фрунзе, Куйбышев, жили, работали, а они в книге отсутствуют…

Это же относится и к периоду Отечественной войны… Надо было взять способных людей, собрать их, закалить… Такие люди собрались вокруг главного командования Красной Армии…»

Все это так, но все-таки прервем еще раз записанные историком по памяти воспоминания о беседе в Кремле. Конечно, Сталин не имел намерения воспрепятствовать созданию его краткой биографии. Однако он не желал, чтобы такая книга представляла его подхалимами в утрированном виде.

Человек, прекрасно разбиравшийся в литературных жанрах, он пояснял историкам те азы здравого смысла, которые нельзя переступать. Указывая на рамки корректности, он продолжал:

«— Нигде не сказано, что я ученик Ленина… Не помню, только где-то глухо об этом упоминается… На самом деле я считал и считаю себя учеником Ленина. Об этом я ясно сказал в известной беседе с Людвигом… Я — ученик Ленина. Ленин меня учил, а не наоборот. Он проложил дорогу, а мы по этой проторенной дороге идем.

Он резюмировал свою мысль:

— Надо написать биографию Ленина. Это первоочередная задача. Все прежние биографии — Керженцева, Ярославского и др. — устарели…

В продолжение разговора Сталин остановился на книге «История западноевропейской философии» профессора, доктора философских наук (1939), академика АН (1946) Александрова. Он вернулся к своему столу и, взяв лежавший там том, обратился к автору:

— Я хотел сказать относительно вот этой книги. Она не понравилась мне. Неудачная книга получилась. Читал ее и товарищ Жданов. Она ему также не понравилась. Это написал не боевой марксист, а книжник.

В прошлом были социалисты в кавычках и социалисты без кавычек. Легальные марксисты, они не были марксистами. Были катедер-социалисты[37]. Они занимались пережевыванием бумажек. От настоящего марксизма они далеки.

И я боюсь, что у нас также будут катедер-коммунисты. Автор этой книжки смахивает на катедер-коммуниста. Может, это грубо сказано, но для ясности необходимо. Досадно, что такая книга появилась.

Непонятно, почему в Греции появилось много философов? Почему там получила такое развитие философия?

Привычно прохаживаясь по кабинету и обобщая главные вехи формирования философии цивилизации, он пояснял:

— Появился торговый класс из среды свободных граждан. Греки вели тогда большую торговлю со всем миром, а мир того времени — это район Средиземноморья. Они торговали со всеми средиземноморскими городами, везде по берегам имели свои колонии, тянули за собой всех «свободных». Греки объехали весь мир и развили науку.

Нечто подобное произошло в Европе и в эпоху Возрождения, когда корабли европейцев — итальянцев, испанцев, голландцев — весь мир обошли, стали бродить по свету…

Сталин остановился и продолжил мысль:

— Принято считать, что Гегель был идеологом немецкой буржуазии. Это не так. Философия Гегеля отражала реакционные стремления аристократии, боязнь немецкого дворянства Французской революции.

Поход на французский материализм — вот подоснова немецкой философии.

— Вот вы ловите Фурье[38] на противоречиях, — обратился Вождь к профессору Александрову. — Ругаете его за эти противоречия. К чему это? Хорошо, что у них были противоречия.

Все они (немецкие философы) были против революции. Они были запуганы Французской революцией.

Без всего этого совершенно нельзя понять те или иные философские школы, чем объясняется их появление…

Он приподнял книгу, которую продолжал держать в руке, как бы демонстрируя ее:

— Вы на протяжении всей книжки не видите различия между понятиями «реакционный» и «консервативный», не различаете их между собой. Реакционный — значит идущий назад от того, что есть. Консервативный — значит стремящийся к сохранению того, что есть.

Гегель, Кант, Фихте тянули назад. Все, что угодно, только не идти по стопам Французской революции.

Льюис[39] так писал историю философии. Марксист так не должен писать. Надо уму дать пищу…

Сталин остановился и, открыв заложенную страницу, процитировал абзац, касающийся системы Фурье: «Большим достижением социальной философии Фурье является учение о развитии человечества…»

— Что же это за «большое достижение»? — риторически спросил Сталин. И уже иронически продолжил цитату: — «В своем развитии общество проходит, по Фурье, четыре фазы: 1) восходящее разрушение, 2) восходящую гармонию, 3) нисходящую гармонию, 4) нисходящее разрушение…»

Закончив чтение, Вождь посмотрел прямо в глаза Александрова:

— Это же сумасбродство, глупость, а не «большое достижение». Вы поднимаете из пыли то, что забыто.

Конечно, эти отвлеченные рассуждения французского философа, пытавшегося в XVIII веке сконструировать проект общества гармонии, в котором человеческие способности развернутся на основе законов «притяжения по страсти», утратили свою просветительскую значимость.

Человек действия, реалист и прагматик, Сталин трезво смотрел на вещи и не видел необходимости в популяризации идей, не получивших научного развития. Он пояснял:

— Затем, нельзя все публиковать из того, что самим автором не предназначалось для печати… Вот «Философские тетради» Ленина. Их надо брать и цитировать только принципиальное, а не все, что там есть…

Откуда вы почерпнули какое-то «учение о кругах»? Какое это учение? Подумайте! Вы пустили в оборот «учение о кругах»… Молодой марксист ухватится за это и будет наворачивать, сбивая с толку массу рядовых читателей…

Учений всяких было много в истории. Но надо чувствовать различия между авторами учений — лидерами, как, например, Ленин, за которым шла масса. И философами, тоже имевшими учения, но с которыми они существовали сами по себе, — писали для себя.

Марксизм — это религия класса. Хочешь иметь дело с марксизмом, имей одновременно дело с классами, с массой…

Мы — ленинцы. То, что мы пишем для себя,— это обязательно для народа. Это для него и есть символ веры!»

Мысль о научном марксизме как религии выглядела почти еретически. Но в сказанном Сталиным не было ниспровержения марксизма. Действительно, любое философское учение принимается людьми определенных убеждений как вера. И в этом нет парадокса.

Собственно говоря, и наоборот. Любая религия с ее набором убеждений, правил и понятий в конечном итоге является ранней, примитивной формой философии. Системой понятий, еще не отягощенной научно-техническими знаниями развивающейся цивилизации.

«Сталин подытожил свой критический обзор:

— Эта книжка, конечно, не учебник. Разумеется, когда нет хлеба, едят и жмых, и лебеду едят…

— Я, товарищ Сталин, книжку переработаю, — поспешно заверил профессор Александров.

— Я хотел бы, — отреагировал на обещание доктора философии Сталин, — чтобы вы все это продумали… Возражайте! — добавил он, несколько повысив тон, — а то, как «системы перечислять», это вы Льюису предоставьте.

А вы социально объясните подоснову немецкой философии… У Гегеля и других немецких философов был страх перед Французской революцией. Вот они и били французских материалистов, — еще раз резюмировал свою мысль Сталин.

Уже завершая встречу, он заговорил о полученном им. письме профессора Белецкого:

— Если человек вынужден был писать мне, когда я был в отпуске, значит, он уже доведен до крайности.

Речь шла о том, что профессор жаловался Вождю на притеснение по национальному признаку. Присутствующие стали говорить о том, что отец профессора русский, до сих пор жив, и Белецкому напрасно предъявляют претензии, что он скрывает еврейское происхождение.

На это Сталин отреагировал жестко:

— Тот, кто скрывает национальное происхождение, трус, гроша ломаного не стоит…

Но нападки на профессора он решительно отмел:

— Нам нельзя бросаться людьми…

Заместители начальника Управления пропаганды Иовчук и Федосеев охарактеризовали Белецкого «как человека не позитивного, не способного к положительной работе, а склонного только к критике». Но даже после нелестных характеристик в адрес профессора Сталин не изменил позиции:

— Неряха, но человек думающий…

Говоря о письме Белецкого, он пояснил, что автор хотел бы «подискутировать» с Александровым по поводу его книги.

— Разрешим мы такую дискуссию? — спросил он секретарей ЦК Кузнецова и Патоличева. Те нехотя были вынуждены согласиться.

Конечно, не описанное событие составляло в это время предмет главных забот советского Вождя. И одной из окружавших его проблем стала необходимость восстановления обессиленного войной сельского хозяйства.

Великая Отечественной война, навязанная советскому государству немецкими захватчиками, задержала развитие в СССР колхозного сектора; и еще в ее ходе на селе возникли серьезные трудности. Из колхозов, МТС и совхозов была отвлечена в армию значительная часть кадров, тракторов, лошадей и автомашин. Работавшая на военные нужды промышленность прекратила производство для сельского хозяйства тракторов и значительно сократила выпуск сельскохозяйственных машин, запасных частей, удобрений и горючего.

Оккупанты разрушили и разорили захваченные территории, но в годы войны пострадали и не захваченные агрессором районы. В колхозах сократились посевные площади, уменьшилась площадь обрабатываемых паров, зяблевой вспашки, серьезно сократилось травосеяние. Все это не могло не отразиться на снижении урожайности в колхозах и совхозах, на уменьшении поголовья скота и понижении его продуктивности.

И все-таки в годы военного лихолетья колхозное сельское хозяйство не рухнуло. Более того, оно смогло максимально обеспечить потребности армии и сохранить достаточно прочный уровень жизни населения в тылу. Это доказало преимущества коллективного хозяйства и убедительно свидетельствовало о предусмотрительной политике Сталина, решившего накануне войны зерновую проблему.

Уже в 1940 году валовой сбор зерна в СССР превысил семь миллиардов пудов, а товарного зерна крестьяне произвели почти вдвое больше, чем в 1913 году. Одновременно в колхозах и совхозах был обеспечен значительный подъем животноводства.

Все, вместе взятое, позволило государству создать накануне войны полноценные стратегические резервы зерна, мяса, жиров и других сельскохозяйственных продуктов в размерах, обеспечивших продовольственные нужды страны и армии на протяжении всех военных лет; а промышленность в это время была обеспечена сырьем.

Благодаря победившему и окрепшему колхозному строю советское сельское хозяйство в период войны с успехом справилось с военными трудностями. И уже сразу после войны государство оказало колхозам освобожденных районов помощь тракторами, сельскохозяйственными машинами, автомашинами, оборудованием для МТС, лошадьми, продуктивным скотом для колхозов, семенами и фуражом.

Начиная с 1945 года на освобожденной территории была проведена значительная работа по восстановлению общественных построек и домов колхозников. В основном были восстановлены все машинно-тракторные станции. Принятые меры дали возможность обеспечить уже в 1946 году возобновление в колхозах и в крестьянских хозяйствах освобожденных районов до трех четвертей от довоенного уровня посевных площадей и более чем наполовину — животноводства в колхозах и у колхозников.

В колхозах и совхозах возрождались технологии сортовых посевов и травосеяние, стали возобновляться нарушенные во время войны и вводиться в действие новые севообороты. В результате принятых мер были достигнуты успехи в деле расширения посевных площадей и повышения урожайности хлопка.

Однако именно в 1946 году значительную часть европейской территории СССР охватила сильная засуха, по размерам она превосходила засуху 1921 года. Валовой сбор и товарное производство зерна по стране оказались ниже, чем в 1945 году. Природная катастрофа не могла не повлиять на ухудшение снабжения населения продовольствием.

На эти погодные трудности глава правительства и партии Сталин отреагировал без промедления и масштабно. Он не стал откладывать решение проблемы в дальний ящик. В феврале 1947 года в Москве прошел Пленум ЦК ВКП(б). С докладом «О мерах подъема сельского хозяйства в послевоенный период» на нем выступил заместитель председателя Совета министров СССР Андрей Андреев.

В пространном докладе, сделанном им от имени Совета министров, говорилось, что после перехода к мирному строительству перед партией и государством во весь рост снова встала самая неотложная задача: обеспечить такой подъем сельского хозяйства, который бы позволил в кратчайший срок создать обилие продовольствия для населения, сырья для легкой промышленности и обеспечить накопление необходимых государственных продовольственных и сырьевых резервов.

Эта мысль и легла в основу решения Пленума. В нем указывалось: «Для того, чтобы успешно и в кратчайший срок решить эту задачу, необходимо:

1. Улучшить руководство сельским хозяйством со стороны партийных и советских органов, Министерства сельского хозяйства СССР, Министерства совхозов СССР и их местных органов. Все руководство сельским хозяйством снизу доверху должно быть поднято на более высокий уровень, соответствующий огромным задачам, стоящим перед сельским хозяйством.

Необходимо покончить с такими серьезными недостатками в руководстве сельским хозяйством, как отсутствие должной оперативности и запаздывание в подготовке и проведении сельскохозяйственных работ, с неправильным подходом к оценке работы колхозов, совхозов, МТС и районов по средним данным вместо дифференцированного подхода…

Нельзя терпеть таких недостатков, как подмена упорной систематической организаторской работы в колхозах и воспитания кадров администрированием, частой сменой председателей колхозов, нарушением внутриколхозной демократии».

В числе мер, направленных на кардинальный подъем сельского хозяйства, указывалось на необходимость устранить уравниловку в оплате труда колхозников на основе выработки новых «способов оплаты труда и поощрения хорошо работающих».

Директивы Пленума 2 февраля 1947 года опубликовала на своих страницах газета «Правда». Этот объемный документ касался всех отраслей и специальных аспектов сельского хозяйства. Он охватывал все стороны деятельности, но основным направлением оставалось резкое увеличение производства зерна.

Постановление обязывало партийные, советские организации, Министерство сельского хозяйства СССР, Министерство совхозов СССР и их местные органы:

«Восстановить в течение трех лет (1947-1949 гг.) по валовому сбору довоенный уровень производства зерна и значительно превзойти его к концу пятилетки. Обеспечить безусловное выполнение и перевыполнение поставленной пятилетним планом задачи получения валового сбора зерна в 1950 году в размере 127 миллионов тонн:

а) по озимой пшенице — в Украинской ССР, Краснодарском, Ставропольском краях, Ростовской, Крымской, Воронежской, Курской областях и Молдавской ССР восстановить в 1949 году до довоенного уровня производства… Значительно повысить урожайность, увеличив посев… в колхозах этих районов осенью 1947 года на 1500 тыс. гектаров по сравнению с уборочной площадью 1946 года и довести его до 7,2 миллиона гектаров, в том числе по Украинской ССР до 4,4 миллиона гектаров, и в 1948 году — до 8,3 миллиона гектаров, в том числе по Украинской ССР до 4,8 миллиона гектаров.

Обеспечить значительное повышение урожайности и увеличение валового сбора в остальных районах возделывания озимой пшеницы, особенно в районах Поволжья, Узбекской, Таджикской ССР, южных областях Казахской ССР, в Киргизской и Азербайджанской ССР;

б) по яровой пшенице — в колхозах восточных районов (Сибири, Урала и северо-восточных областей Казахской ССР) в соответствии с решением Совета министров СССР увеличить посевную площадь на 1324 тыс. гектаров. И довести ее в 1947 году до 7,9 млн. гектаров, в 1948 году до 9,4 млн. гектаров и в 1949 году до 11,4 млн. гектаров, обеспечив повышение урожайности. Размещать яровую пшеницу в первую очередь по пласту и обороту пласта целинных и залежных земель, по чистым перепаханным осенью парам и по зяблевой вспашке.

В Поволжье (Куйбышевской, Саратовской, Сталинградской и Ульяновской областях) принять меры к значительному расширению посевных площадей яровой пшеницы, в особенности сортов твердой пшеницы. Увеличить посев яровой пшеницы в колхозах этих областей на 300 тыс. гектаров. И довести его в 1947 году до 2,4 млн. гектаров и в 1948 году до 3 млн. гектаров…

Увеличить площади яровой пшеницы в колхозах областей Нечерноземной полосы на 200 тыс. гектаров и довести их в 1947 году до 1,6 млн. гектаров и в 1948 году до 1,8 млн. гектаров. Обеспечить повышение урожайности и валового сбора яровой пшеницы в остальных районах ее возделывания».

Уже сама масштабность планов советского правительства свидетельствует о наивности рассуждений профессора Сироткина, утверждающего, что успехи Сталина якобы «достигались за счет нечеловеческой работы в колхозе и на своих «шести сотках» от зари до зари». Но несомненно, что нелегкий крестьянский труд на полях отличался от «непыльного» профессорского времяпрепровождения, да и вознаграждение за него было поменьше в разы.

Однако хозяйственная политика и «громадье планов» Вождя строились совсем на иных предпосылках, чем те, которые ему пытаются приписать «остепененные» дилетанты. Да и могло ли быть иначе?

Забота о селе началась сразу с окончанием войны. Уже к началу 1947 года в стране были восстановлены тракторные заводы в Сталинграде и Харькове. Появились новые тракторные заводы — Алтайский и Владимирский. Возобновилось производство тракторов на Челябинском предприятии, заканчивалось строительство Липецкого тракторного завода.

К этому же времени находились в стадии восстановления и заводы сельскохозяйственного машиностроения, подвергшиеся разрушению во время оккупации. Одновременно были переведены на производство сельскохозяйственных машин многие предприятия, ранее занятые выполнением военных заказов.

Впрочем, даже по представлениям наших «профессоров» трудно допустить, что крестьянин мог бы насытиться только «пятью колосками», как Буратино — «тремя корочками хлеба». И хотя общий подъем страны уже был увязан с пятилетним планом, Вождь детализировал задачи для сельского хозяйства.

Правительственной программой предусматривалось не только восстановление довоенного уровня производства зерна. На повестку дня вставала необходимость резкого увеличения посевных площадей и производства зернобобовых культур (гороха, чечевицы, фасоли). Намечалось расширение посевов гречихи и элитных семян кукурузы, повышение урожайности проса и риса.

Причем работа по увеличению выращивания зерновых и других культур должна была вестись на основе внедрения «и быстрейшего размножения новых, более урожайных селекционных сортов», приспособленных к местным условиям.

Важной задачей правительство считало и восстановление до довоенного уровня производства технических культур: хлопка, льна-долгунца, сахарной свеклы. В связи с этим намечалось: «Для повышения урожайности размещать технические культуры на лучших землях… увеличить применение минеральных удобрений и полностью использовать орошаемые земли».

Так, с целью увеличения урожаев сахарной свеклы в 1947 году предписывалось «обеспечить подготовку ядохимикатов для борьбы с вредителями, завоз 397 тонн минеральных удобрений». В районах наибольшей транспортировки сахарной свеклы планировалось осуществить строительство шоссейных и узкоколейных железных дорог.

Программа Совета министров распространялась на все отрасли сельского хозяйства. Для удовлетворения потребностей населения отводилось свое место производству цитрусовых и зеленого чайного листа. В 1947 году предусматривалось увеличить площадь под цитрусовые культуры до 20,8 тыс. га, а под чайные плантации — до 55,6 тыс. га. С тем чтобы уже в 1949 году довести эти площади до 27,5 тыс. га и под чайные плантации до 60 тыс. га.

Увеличение площадей под цитрусовые культуры предлагалось производить исключительно за счет выращивания апельсинов и лимонов. Бралось во внимание и обеспечение развития других субтропических плодовых культур — маслин, инжира, граната, хурмы.

Широкая закладка новых садов вообще стала одной из особенностей послевоенного развития сельского хозяйства СССР. В 1947 году их площадь в колхозах должна была увеличиться на 16 700 гектаров, ягодников на 6700 га и на 11 400 га — виноградников. В 1948 году соответственно намечалось ввести еще 25 000 га садов, 10 000 га ягодников и виноградников — на площади в 25 000 га. Причем посадку кустов и плодовых деревьев планировалось осуществлять не только на государственных землях, но и на приусадебных участках колхозников, рабочих и служащих.

И все-таки переломным должен был стать 1947 год. Перспектива роста распространялась на все отрасли сельского хозяйства. Так, перед партийными и советскими организациями Молотовской, Свердловской, Челябинской, Кемеровской и Московской областей, Алтайского края, Удмуртской АССР, Грузинской, Армянской и Азербайджанской ССР, достигших и превысивших довоенный уровень производства картофеля и овощей в колхозах, была поставлена задача дальнейшего расширения посевных площадей и повышения урожайности этих культур.

В 1947 году требовалось расширить по СССР посевные площади овощных культур на 138 тыс. гектаров, в том числе в колхозах на 120 тыс. га. Из них по луку на 26 тыс. га и по капусте на 49 тыс. га. Довести посев овощных культур в 1947 году до 1800 тыс. гектаров, в том числе в колхозах до 835 тыс. га, и в 1948 году до 2000 тыс. гектаров, в том числе в колхозах до 900 тыс. га.

Вождь придавал исключительно важное значение снабжению продуктами питания населения промышленных центров. Поэтому в постановлении намечались меры по дальнейшему укреплению и развитию картофельно-овощных и животноводческих баз вокруг Москвы, Ленинграда, Баку, Харькова, Киева, Горького, Сталинграда. А также в районах Урала, Донбасса, Кузбасса, городов Сибири и Дальнего Востока и других крупных городов и промышленных центров, с тем чтобы полностью обеспечить снабжение их овощами, картофелем и в значительной степени молоком и мясом собственного производства. В то же время в этих же регионах предусматривалось всемерное развитие парниково-тепличного хозяйства для снабжения населения городов в зимне-весенний период ранними овощами и зеленью.

Производство овощей планировалось расширить и «в зонах консервных заводов». Особенно в Астраханской и Крымской областях, Краснодарском крае, Дагестанской АССР, Азербайджанской, Узбекской, Украинской и Молдавской ССР. Это позволяло полностью и бесперебойно обеспечить сырьем «предприятия овощного консервирования».

В целях повышения урожайности картофеля и овощей планировалось значительное расширение орошаемых площадей. Поэтому пленум ЦК обязал Министерство сельскохозяйственного машиностроения изготовлять дождевальные установки, Министерство тяжелого машиностроения — нефтяные двигатели. Министерство машиностроения и приборостроения должно было начать поставки водяных насосов в количествах, необходимых для своевременного проведения орошения, а Минсельхозу СССР предписывалось разработать типы новых поливных установок.

Одной из основных задач в ближайшие годы Сталин и возглавляемое им правительство считали необходимость восстановить и превзойти к концу 1948 года довоенный уровень поголовья крупного рогатого скота, овец и коз и к концу 1949 г. — поголовья свиней.

Одновременно предусматривалось значительно превзойти довоенный уровень по всем видам продуктивного скота к концу пятилетки. Поголовье лошадей в колхозах поднять к концу 1950 года на 58% по сравнению с 1946 годом.

Конечно, это были не простые задачи. Так, поголовье крупного рогатого скота в 1947 году должно было увеличиться на 5,2 млн. голов, чтобы довести его к 1 января 1948 года до 52 млн. голов. В том числе в колхозах увеличить поголовье на 2,6 млн. голов и довести его до 18,4 млн. голов.

Но уже к 1 января 1949 года намечалось увеличить количество крупного рогатого скота до 56,1 млн. голов, в том числе в колхозах — до 21,2 млн. голов. Поголовье коров к 1 января 1948 г. должно было вырасти до 24,7 млн. голов, в том числе в колхозах — 4,4 млн. голов. К 1 января 1949 года количество коров должно было составить в сельском хозяйстве 27,2 млн. голов, в том числе в колхозах — 6 млн. голов.

Обратим внимание, что подъем животноводства Сталин намеревался в значительной степени осуществить за счет личных крестьянских хозяйств. В отличие от авантюриста Хрущева, ограничившего после смерти Вождя содержание скота в частном владении, Сталин осознанно делал упор «на крестьянский интерес».

Человек, в кратчайшие сроки осуществивший коллективизацию и мобилизовавший страну на отражение агрессии, Сталин не строил «воздушные замки». Среди многих великих проектов, возникавших в его уме, он безошибочно находил самые верные решения, позволявшие даже при возникновении непредвиденных и осложнявших ситуацию обстоятельств доводить намеченное дело до конца.

Может показаться, что Вождь как бы делал от «колхозного проекта» шаг назад. Но это не так. Нет, он не отступал от преимуществ коллективизации. Наоборот, он совершенствовал симбиоз коллективного и частного. Коллективизация на основе использования техники — тракторов и комбайнов — позволила стране получить необходимый государству хлеб.

Однако решение вопросов животноводства в те годы еще невозможно было осуществить в полной мере техническими средствами. Ухаживать за скотом, кормить его и доить коров должны были люди. Поэтому, решая задачу стремительного увеличения производства мяса и молока, во главу угла Вождь ставил крестьянскую инициативу и личную заинтересованность жителей деревни.

Фактически речь шла о своеобразной реформе — увеличении частного сектора в деревне при сохранении коллективного хозяйства. Постановление указывало: «Считать одной из важных задач ликвидацию в течение 2-3 лет бескоровности и бесскотности среди колхозников».

Вместе с тем государство не оставалось сторонним свидетелем в деле развития частных крестьянских «ферм» в каждой семье. Руководителям на местах предписывалось: «Организовать в этих целях в течение 1947-1948 гг. государственную помощь кредитом бескоровным колхозникам для приобретения ими телок».

Но и это было не все. Постановление Пленума требовало: «Обязать местные партийные, советские органы и правления колхозов оказывать всемерную помощь колхозникам в обеспечении принадлежащего им скота грубыми и сочными кормами, а также пастбищами».

Конечно, увеличение коровьего поголовья в индивидуальном владении не могло быть обеспечено без предоставления частникам молодняка и централизованного сбора молока, не реализованного на колхозных рынках. Поэтому слово «обязать» встало перед всеми взаимосвязанными пунктами постановления:

«Обязать партийные, советские и сельскохозяйственные органы в течение 1947-1948 гг. обеспечить организацию молочно-товарных ферм во всех колхозах. А к концу 1950 г. добиться, чтобы все колхозы имели фермы с количеством маточного поголовья не менее установленного законом…

Обязать Министерство сельского хозяйства СССР и его местные органы при проведении зоотехнических и ветеринарных мероприятий по общественному животноводству колхозов оказывать зоотехническую и ветеринарную помощь животноводству, находящемуся в личном пользовании колхозников».

Одновременно правительство рассчитывало обеспечить к концу 1947 года повышение удоя. В среднем на одну корову в колхозных фермах на 15% по сравнению с 1946 годом и к концу 1948 года на 15% к 1947 году. Это позволяло резко умножить производство масла.

Поэтому в завершение цепи комплексной программы предписывалось: «Обязать партийные и советские органы, Министерство мясной и молочной промышленности СССР, Министерство сельского хозяйства СССР, Министерство совхозов СССР и их местные органы обеспечить значительное увеличение производства масла во всех областях, краях и республиках и особенно в районах издавна сложившегося товарного маслоделия — Сибири, Архангельской, Вологодской, Молотовской и Кировской областей — на основе более быстрого роста поголовья коров в колхозах, повышения их продуктивности, создания устойчивой кормовой базы и широкого развития сети молочных заводов».

Столь же решительно правительство обеспечивало развитие свиноводства, овцеводства и коневодства. Так, поголовье свиней в 1947 году предусматривалось: увеличить на 4,8 млн. голов и довести его к 1 января 1948 г. до 13,4 млн. голов, а к 1 января 1949 г. до 20,3 млн. голов. В том числе в колхозах в 1947 г. увеличить поголовье на 2,2 млн. голов и довести его к 1 января 1948 г. до 4,6 млн. голов и к 1 января 1949 г. до 6,3 млн. голов.

С целью обеспечения в колхозах кормовой базы для свиноводства предлагалось проводить специальные посевы кукурузы, бахчевых культур, сахарной свеклы, картофеля, закладку силоса, приготовление муки из люцернового и клеверного сена, организовать пастбищное содержание свиней.

Не осталось вне внимания и производство птицы. Создание птицеводческих ферм должен был обеспечить каждый колхоз, имеющий зерновые посевы, а в колхозах, имеющих водоемы, — организацию ферм водоплавающей птицы.

Увеличение поголовья птиц в колхозах в 1947 году планировалось не менее чем в два раза, а в 1948 году — не менее чем в 3 раза по сравнению с 1946 годом. Помимо улучшения работы существующих инкубаторно-птицеводческих станций, на селе предстояло построить в течение 1947-1948 гг. 120 новых станций, развернув производство новых инкубаторов.

Руководителям на местах предстояло начать широкое развитие птицеводства в личном пользовании колхозников, рабочих и служащих. Организовать в 1947-1948 гг. прием яиц для инкубации и продажу на льготных условиях цыплят с инкубаторно-птицеводческих станций как колхозникам, так и другим категориям населения, содержащим личное хозяйство.

Конечно, увеличение выпуска продукции животноводства оказалось бы невыполнимой мечтой, если бы оно не было подкреплено столь же решительными шагами по одновременному увеличению производства кормов. Постановление требовало от руководителей всех рангов:

«Довести сбор грубых кормов в колхозах в 1947 году до 95 млн. тонн, в том числе для общественного животноводства до 76 млн. тонн; в 1948 году до 105 млн. тонн, в том числе для общественного животноводства до 84 млн. тонн».

Для выполнения этого задания планировалось расширить площади посева кормовых культур — многолетних трав, кормовых корнеплодов и бахчевых (тыква, кормовой арбуз). Закладка силоса намечалась в 1947 году до 23 млн. тонн и в 1948 году до 25 млн. тонн. Одновременно предусматривалось проведение мероприятий по улучшению лугов и пастбищ и повышению их урожайности путем осушки, раскорчевки и подсева трав, особенно в районах Барабинской степи, в поймах Северной Двины, Волги, Оки, Камы и других рек.

Министерствам сельского хозяйства и сельхозмашиностроения поручалось восстановить машинно-сенокосные отряды при МТС, укомплектовав их необходимым количеством широкозахватных сенокосилок и граблей, а также запчастями к ним.

И все-таки, может быть, прав профессор Сироткин, утверждающий: «Ведь на один трудодень-«палочку»… давали не более 100-150 граммов зерна»? Может быть, не только в кино «солдаты НКВД увозили из колхоза даже семенной хлеб, обрекая колхозников на голодную смерть»? А «по весне нечем было засеивать поля»?

Конечно, следовало бы поймать лукавого профессора на противоречии, указав, что НКВД после войны не существовало. И пояснить, что кинофильм «Председатель» задумывался антисталинистами как очернительский вариант пропаганды — своего рода «Антикубанские казаки». Но возможно ли разубедить профессора МГИМО, изучавшего историю по художественным фильмам? Поэтому не будем ставить нереальные задачи!

Однако даже профессору было бы глупо предполагать, будто, начиная восстановление всего народного хозяйства, Сталин не считался в своей политике с интересами крестьянства. Наоборот, ему нужны были рабочие руки в промышленности. Он лучше «академиков» понимал, что предстояло максимально облегчить крестьянский труд. Хотя бы для того, чтобы обеспечить приток новых кадров из села в индустриальную сферу производства.

Как показали последующие события, подъем животноводства в колхозах сопровождался массовым строительством животноводческих ферм, помещений и построек. В стране налаживалось производство кирпича, черепицы, извести и других местных строительных материалов. Центросоюз увеличивал завоз для продажи колхозам стекла, гвоздей и цемента, скобяных изделий и инструмента. Колхозам степных районов оказывалась всемерная помощь в заготовке леса.

Именно в послевоенные годы развернулась широкая работа по внедрению механизации на животноводческих фермах: по подаче на фермы воды, приготовлению кормов, внутрифермскому транспорту, а в электрифицированных колхозах — внедрению электродойки коров и электрострижки овец. С этой целью, начиная с 1947 года, на предприятиях Министерства сельскохозяйственного машиностроения и местной промышленности началось производство оборудования для механизации животноводческих ферм.

Человек, имевший огромный опыт организации боевых операций, в послевоенных условиях Сталин подходил к вопросу восстановления народного хозяйства как к крупной стратегической кампании, разворачивающейся по всему экономическому фронту.

Одной из особенностей успеха колхозного строительства стало создание, еще в годы коллективизации, машинно-тракторных станций (МТС). Их организация позволяла сосредоточить наиболее сложную сельскохозяйственную технику в государственных руках, не обременяя колхозы затратами на закупку дорогостоящих машин и механизмов. МТС являлись своего рода «ноу-хау» Вождя.

И если мыслить «профессорскими» — художественными категориями, то следует подчеркнуть, что бодрая песня из довоенного кинофильма «Трактористы» воспевала не труд колхозников. Обещание: «Мы с железным конем все поля обойдем, соберем и посеем и вспашем…», — исходило из уст киногероев, трудившихся в МТС.

Но, конечно, правительство не могло руководствоваться в своей реальной политике даже самыми патриотическими песнями. Во главу угла деятельности работников МТС ставились принципы материальной заинтересованности. Вот кто должен был, по выражению Сироткина, в период посевных и уборочных кампаний — «работать от зари до зари».

Причем основной задачей по улучшению работы машинно-тракторных станций правительство определило: «повышение урожайности в обслуживаемых колхозах, дальнейшее улучшение использования машинно-тракторного парка, повышение качества тракторных работ и выполнение их в агротехнические сроки, своевременная уборка урожая и выполнение планов сдачи натуроплаты за работы МТС».

Вопрос ставился весьма серьезно. В оценке выполнения производственных планов МТС и их тракторных бригад устанавливался жесткий принцип оплаты по результатам труда. Работники получали премии только при условии выполнения плана тракторных работ по основным видам: «весновспашке, предпосевной культивации, весеннему севу, подъему и обработке паров, культивации пропашных культур, уборке урожая, озимому севу, вспашке зяби в установленные сроки и при непременном выполнении плана сдачи натуроплаты».

При этом в производственных заданиях тракторным бригадам МТС устанавливался объем каждого вида работ и обязательные агротехнические требования по качеству: глубине вспашки, числу следов обработок, норме высева, глубине заделки семян и срокам работ.

Контроль по качеству тракторных работ возлагался на главных агрономов районных отделов сельского хозяйства, главных и старших агрономов республиканских, краевых, областных управлений сельского хозяйства как на «государственных инспекторов».

Вместе с тем появилось и новое. В целях повышения ответственности и заинтересованности в улучшении качества работ и повышении урожайности в обслуживаемых колхозах, с 1947 года работникам тракторных бригад установили следующий порядок оплаты трудодней:

«Выдавать гарантийный минимум в размере трех килограммов зерна на трудодень трактористу, бригадиру, помощнику бригадира, учетчику-заправщику при условии выполнения установленного плана урожайности на участках колхозов, обработанных данной тракторной бригадой.

При невыполнении установленного плана урожайности — выдавать гарантийный минимум в два килограмма зерна»,

Таким образом, утверждение о том, что крестьяне якобы получали за «палочку»-трудодень только «по 100-200 граммов зерна», отражает лишь неосведомленность профессора МГИМО Сироткина.

Более того, уже сами колхозы выдавали вышеназванным членам тракторных бригад МТС за урожайность, полученную сверх плана, еще и дополнительную оплату — «наравне с колхозниками полеводческих бригад или звена».

Новое состояло также в том, что между МТС и обслуживаемыми колхозами началось заключение договоров, определяющих их взаимные обязательства.

Говоря образно, в то время в «битве за послевоенный урожай» историческое действие перешло с военных полей на мирные колхозные нивы. Теперь тракторные бригады играли роль танковых батальонов, а полеводческие звенья выполняли задачи пехоты. Соответственно организовывалось техническое обслуживание и проведение ремонта сельскохозяйственной техники: тракторов, комбайнов и сельскохозяйственных машин.

Она решалось комплексно. Так, в мастерских при МТС главным образом осуществлялся текущий ремонт тракторов, комбайнов и другого рода сельскохозяйственных машин и орудий. В период полевых работ для технического ухода и устранения неисправностей на поля выводились автопередвижные мастерские с набором слесарно-монтажного инструмента и походным кузнечным горном и комплектом съемников. Министерству сельского хозяйства было предписано организовать в 1947-1948 годах в МТС до 10 ООО таких авторемонтных передвижных мастерских.

Проведение полного капитального ремонта тракторных и комбайновых двигателей, отдельных узлов и агрегатов — магнето, динамо, шлифовка коленчатых валов, распределительных валов, расточка блоков, ремонт топливной аппаратуры и электрооборудования осуществлялись в межрайонных мастерских.

На 32 областных ремонтных заводах страны выполнялся капитальный и текущий ремонт автомашин, станков и стационарных двигателей для МТС. Здесь же осуществлялось изготовление ремонтного оборудования и приспособлений для мастерских МТС и тракторных бригад.

На технологическое оснащение вышеназванных ремонтных предприятий правительство выделило сельскому хозяйству (для МТС и совхозов) 25 тысяч металлорежущих станков. В том числе 20 тысяч из них в 1947 году было изъято с предприятий гражданского и военного машиностроения. Остальные поставлялись за счет нового производства. Помимо станков, заводам было выделено кузнечно-прессовое, электрическое, электросварочное и другие виды оборудования.

И все-таки основной задачей на главном направлении наступления оставалось само производство тракторов и сельскохозяйственной техники. Совет министров обязал Министерство сельскохозяйственного машиностроения обеспечить из общего плана производства поставку для сельского хозяйства в 1947 году тракторов — 30, 3 тыс. штук. Из них СТЗ-НАТИ — 23,5 тыс. штук, «Кировец Д-35» — 2 тыс. штук, «Универсал 1 и 2» — 4, 8 тысячи.

Одновременно министерству предписывалось произвести сельскохозяйственных машин на сумму 510 млн. рублей. В том числе: плугов тракторных — 32 тыс., плугов конных — 80 тыс., культиваторов тракторных — 37 тыс., культиваторов конных — 78 тыс., сеялок тракторных — 30 тыс., сеялок конных — 38, 8 тыс., лущильников тракторных — 10 тыс. Комбайнов — 7 тыс., в том числе самоходных — 700 штук, жаток — 50 тыс., косилок конных — 55 тыс.

Задуманный Сталиным план требовал быстроты осуществления, и естественно, что производственные возможности лишь одного министерства не могли удовлетворить потребности села. Но, как и в военных операциях, у Вождя имелись свои «резервные армии». Для материализации продовольственной программы он привлек к действию оборонные предприятия.

В их числе Министерству транспортного машиностроения, помимо выпуска танков, предстояло обеспечить производство и поставку для сельского хозяйства в 1947 году 3800 гусеничных тракторов марки С-80. Кроме того, Совет министров постановил:

«Обязать Министерства авиационной промышленности, строительного и дорожного машиностроения, машиностроения и приборостроения, местной промышленности союзных республик и Управление промкооперации при Совете министров РСФСР обеспечить для сельского хозяйства в 1947 году выпуск сельскохозяйственных машин на сумму 36,75 млн. рублей. Из них на заводах Министерства авиационной промышленности — комбайнов самоходных 600 штук; Министерства строительного и дорожного машиностроения — плугов тракторных 8000 штук».

Безусловно, что Сталина не устраивала перспектива затяжного процесса восстановления сельскохозяйственного производства. Ему нужна была полновесная и убедительная победа, обеспечивающая полное удовлетворение потребностей населения страны в продуктах питания, а промышленности в сырье.

Поэтому его программа предусматривала: из общего государственного плана производства тракторов в 1948 году 75 500 единиц выделить для сельского хозяйства 67 000. Одновременно Министерство транспортного машиностроения обязывалось: выделить из общего плана для сельского хозяйства 10 400 гусеничных тракторов С-80.

В этом же году Министерствам сельскохозяйственного и транспортного машиностроения надлежало поставить в деревню:

«Комбайнов — 25 тыс., плугов тракторных — 80 тыс., плугов конных — 140,2 тыс., культиваторов тракторных — 55 тыс., культиваторов конных — 85 тыс., сеялок тракторных — 67 тыс., сеялок конных — 49,55 тыс., сошниковых картофелесажалок — 2 тыс., лущильников тракторных — 32 тыс., жаток конных — 62 тыс., косилок конных — 114 тыс., граблей конных — 90 тыс., молотилок сложных — 16,5 тыс., молотилок конных — 34,95 тыс., сенокосилок тракторных — 2 тыс., тракторных граблей — 2 тыс., картофелеуборочных машин — 2 тыс., свеклоподъемников тракторных — 4 тыс., триеров — 21 тыс., силосорезок — 22 тыс., дробилок молотковых — 20 тыс., жмыходробилок — 25 тыс., корнерезок — 35 тыс. штук».

С 1947 года для действующих заводов Министерства сельскохозяйственного машиностроения и других промышленных министерств: автомобильной, авиационной промышленности, транспортного машиностроения, вооружения и др. устанавливался особый порядок снабжения запасными частями:

«а) каждый выпускаемый трактор и комбайн должен быть снабжен соответствующим заводом-поставщиком индивидуальным комплектом запасных частей, инструмента и приспособлений для обеспечения технического ухода;

б) на каждые 10 тракторов и комбайнов заводом-поставщиком поставляется комплект запасных частей для проведения текущего ремонта;

в) на каждые 50 тракторов и комбайнов заводом-поставщиком поставляется комплект запасных частей для проведения капитального ремонта».

Причем на предприятиях, производивших тракторы, комбайны и другую сельскохозяйственную технику вводилась внешняя приемка. Наряду с этим министерствам предписывалось улучшить качество выпускаемых тракторов, сельскохозяйственных машин и запасных частей к ним, применяя в технологии производства новейшие достижения техники.

В это же время началось строительство будущего гиганта — Минского тракторного завода. Окончание работ намечалось в первой половине 1948 года, а во втором полугодии планировалось оснастить предприятие оборудованием для производства тракторов «Кировец Д-35». Все заводы тракторных и сельскохозяйственных машин объявлялись в стране первоочередными и ударными стройками.

Обеспечение сельского хозяйства тракторами и машинами стало первоочередной и важнейшей государственной задачей. ЦК ВКП(б) обязал ЦК компартий союзных республик, крайкомы и обкомы, советы министров республик, крайисполкомы и облисполкомы: оказывать систематическую помощь заводам тракторного и сельскохозяйственного машиностроения и строительным организациям, ведущим строительство, в быстрейшем восстановлении и вводе производственных мощностей, укомплектовании предприятий кадрами и улучшении жилищно-бытовых условий.

Придавая особое значение скорейшему внедрению в сельское хозяйство новых типов тракторов и сельскохозяйственных машин, Центральный комитет обязал Министерство сельскохозяйственного машиностроения обеспечить конструирование и внедрение более совершенных тракторов, самоходных комбайнов и других машин для уборки зерна, навесных тракторных машин, машин для технических культур.

Особое внимание уделялось конструированию и производству машин для уборки хлопка, свеклы, льна-долгунца, кок-сагыза, посадочных и уборочных машин для картофеля, кукурузы, машин по сборке и прессованию сена, машин для механизации работ на животноводческих фермах и машин для разбивки ледяной корки и расчистки снежного покрова на участках зимних пастбищ.

Помимо этого Министерству сельскохозяйственного машиностроения поручалось обеспечить конструирование и производство ручного моторизованного инвентаря для механизации работ в овощеводстве, садоводстве и при возделывании технических культур.

Для выполнения продовольственной программы село нуждалось не только в машинах и технике, работавшей на полях. Уже в 1947 году Министерство заготовок выделило для МТС, совхозов, колхозов и заготовительных организаций 40 тысяч, а в 1948 году — 60 тысяч грузовых автомобилей. Увеличилось снабжение МТС и совхозов легковыми автомашинами «ГАЗ-67».

Важная роль в повышении урожайности колхозного поля отводилась увеличению производства минеральных удобрений, средств борьбы с вредителями и болезнями растений. Министерствам химической промышленности и черной металлургии поручалось не только выполнить план 1947 года, но и обеспечить в 1948 году производство не менее 3130 тыс. тонн (в пересчете на стандартные соли) суперфосфата, фосфоритной муки, азотистых и калийных удобрений. В том же 1947 году было завершено строительство и ввод в эксплуатацию Лисичанского химического комбината по производству удобрений и химикатов.

Конечно, жизнь селян, особенно в годы поразившей страну засухи, не была безоблачной. В начале 1947 года ЦК снова обратил внимание на нарушение «основ управления делами сельскохозяйственной артели». Правительство обязало «местные партийные и советские организации ликвидировать до конца эти нарушения и извращения, принять меры к всемерному укреплению общественного хозяйства колхозов и серьезному улучшению руководства колхозами».

Умножение общественной собственности колхозов объявлялось «главной задачей партии». В обязанность партийных и советских органов входила ответственность, «за сохранность и увеличение общественных средств производства — рабочего и продуктивного скота, семенных, фуражных и страховых фондов, сельскохозяйственного инвентаря», развитие «подсобных отраслей сельскохозяйственного производства, обзаведения хозяйственными постройками и увеличения неделимых фондов артели».

В качестве конкретных мер для ликвидации «обезлички в использовании земли в колхозах» предлагалось закрепить за полеводческими бригадами «постоянные участки в полях севооборота, инвентарь и скот». Не допускать текучести состава полеводческих бригад. Рекомендовалось создавать внутри бригад звенья с закреплением за ними пропашных, технических, овощных культур и семенных участков.

Серьезное препятствие для повышения производительности труда, роста урожайности и продуктивности животноводства Сталин и его помощники усматривали в наличии «уравниловки в оплате труда, при распределении трудодней и колхозных доходов между колхозниками», недостаточном применении индивидуальной и мелкогрупповой сдельщины на полевых и других работах.

Для более бережного и правильного расходования трудодней колхозам рекомендовалось «планировать с начала года затраты трудодней для работ по отдельным отраслям и сельскохозяйственным культурам с установлением строгого контроля за правильностью начисления трудодней в соответствии с выполненной работой и планами затрат трудодней для бригад и звеньев.

Распределение доходов в колхозах рекомендовалось производить с учетом урожая, с тем чтобы колхозники бригад и звеньев, получивших более высокие урожаи, получали соответственно и более высокую оплату»..

Однако Сталин не пускал решение этого вопроса на самотек. Совету по делам колхозов при правительстве v Министерству сельского хозяйства СССР поручалось: разработать и внести в Совет министров СССР и ЦК ВКП(б) предложения по улучшению в колхозах дела организации оплаты труда, повышению норм выработки и наведению порядка в начислении трудодней.

При этом указывалось на недопустимость ситуации, когда «закон о дополнительной оплате проводится еще не во всех колхозах». Как и того, «что во многих случаях причитающаяся дополнительная оплата за перевыполнение плана по урожайности и продуктивности животноводства выдается колхозникам несвоевременно».

Также обращалось внимание на улучшение организации труда, более продуктивное использование рабочего времени и обеспечение надлежащих бытовых условий в период сельскохозяйственных работ. С этой целью, в частности, рекомендовалось:

«Колхозам на участках, удаленных от сел и деревень более 8 километров, организовывать постоянные полевые станы… для колхозников полеводческих, тракторных и животноводческих бригад. В полевых станах возводить постройки для жилья — постоянные и летние общежития, кухни-столовые; для содержания скота возводить необходимые животноводческие постройки; для хранения сельскохозяйственных машин и инвентаря организовать постройку навесов и сараев».

Однако существовала еще одна проблема. Сталин сформулировал ее еще в период индустриализации, превратив в знаменитую сжатую фразу, которая потом часто повторялась: «Кадры решают все!». Кроме современной техники, селу прежде всего нужны были свежие, грамотные специалисты. И не только хорошие организаторы, способные руководить делом на всех уровнях колхозного производства.

Задачи подъема сельского хозяйства требовали усиления агрономической и зооветеринарной помощи колхозам. Село нуждалось и в неугомонных, грамотных людях, способных содержать и продуктивно использовать технику: инженерах, механиках, механизаторах. И Вождь решил кадровую проблему.

Для укрепления агрономических участков МТС и районных отделов сельского хозяйства, а также в крупные колхозы в 1947 году государство направило значительное количество агрономов из ведомств, учреждений и учебных заведений.

В их число входили и выпускники агрономических, зоотехнических и ветеринарных высших учебных заведений. После окончания вузов они направлялись в МТС, совхозы, колхозы, на агрономические и зооветеринарные участки. Здесь молодые специалисты должны были в течение года пройти стажировку в должностях младших агрономов и зоотехников и младших ветврачей.

Причем агрономам, зоотехникам, ветврачам, инженерам, механикам и другим специалистам сельского хозяйства, работающим непосредственно в колхозах, совхозах и МТС, заработная плата устанавливалась на 25 процентов выше, чем соответствующим работникам в аппаратах.

В 1947 году для подготовки и переподготовки колхозных кадров — председателей колхозов, бригадиров, заведующих фермами и счетоводов, — в областях, краях и республиках были организованы одногодичные и двухгодичные государственные школы с образцовыми учебно-опытными хозяйствами при них. Для краткосрочной переподготовки председателей колхозов в каждой области, крае, республике были созданы постоянно действующие шестимесячные курсы.

Исходя из необходимости быстрейшей подготовки агрономов, было признано целесообразным создание областных агрономических школ с 3-летним сроком обучения. Лицам, оканчивающим областные агрономические школы, присваивалось звание младшего агронома. По всей стране была резко расширена сеть годичных государственных сельскохозяйственных школ, выпускавших полеводов, животноводов, садоводов, овощеводов, пчеловодов.

Так выглядела в общем плане широкомасштабная кампания, развернувшаяся по подъему сельскохозяйственного производства. О том, что она была решена успешно, свидетельствует отмена в декабре 1947 года карточной системы.

И не было вины Сталина в том, что в годы так называемой перестройки именно продовольственная программа стала косвенной причиной разрушения державы Сталина. Впрочем, и сегодня Россия находится в жесточайшей продовольственной зависимости от внешнего мира, угрожающей ее национальной безопасности.

Нельзя не отметить, что в послевоенные годы учиться начали многие слои населения. Вузы страны, заполняли как выпускники средних школ, так и демобилизованные военные. Учеба стала своеобразной государственной религией. Следует сказать и о том, что тот слой технической интеллигенции, который в последующий период поддерживал равновесие в соперничестве двух экономически наиболее развитых держав — СССР и США, формировался именно в период первой послевоенной пятилетки.

Решая важнейшую для государства задачу быстрейшего восстановления довоенного уровня сельского хозяйства и индустриального сектора, Сталин не терял из поля своего внимания отношения с союзниками. Он хотел добиться с ними взаимопонимания, но не намеревался уронить лицо перед возможными партнерами.

Принимая 10 января 1947 года начальника британского генерального штаба Б. Монтгомери, на его вопрос: как отнесся бы Сталин к военному союзу «между Британией и Россией», Генералиссимус прореагировал положительно.

Однако он ни с кем не заигрывал. Он сказал, что не хочет быть понятым так, будто он просит, чтобы Монтгомери передал правительству Англии такое предложение. Но он не будет возражать, если фельдмаршал передаст кому-либо мысль, что «он (Сталин) приветствовал бы военный союз с Британией и считал бы его необходимым». Монтгомери пишет: «Он повторил это заявление дважды, и мне показалось, что он очень хотел, чтобы я его правильно понял».

В советском Генеральном штабе британскому фельдмаршалу подарили форму Маршала Советского Союза, беличью бекешу и генеральскую папаху. Подарки понравились гостю. Явившись в них на обед, устроенный в его честь в Большом Кремлевском дворце, Монтгомери отказался раздеваться. Заметив недоумение на лицах присутствующих, он заявил:

— Хочу, чтобы меня увидел Генералиссимус Сталин в русской форме.

Сталин посмеялся и сфотографировался вместе с Монти, как называли фельдмаршала англичане. На обеде Вождь сказал: «Мы — военные люди, способные решать проблемы сотрудничества лучше политиков». Он проявил к гостю подчеркнутое внимание; британский фельдмаршал был награжден орденом Победы.

Монтгомери был доволен поездкой в СССР и позже писал: «Сталин был интересной личностью. У него острое чувство юмора. Он гостеприимный хозяин… и вежлив по отношению к своим гостям». Британец, встретившийся с Генералиссимусом впервые в июле 1945 года в Потсдаме, вспоминал, что на встрече в Москве уже «чувствовался его возраст». «Он выдержан в отношении еды и питья… За обедом он говорил мало, но он быстро подхватывал разговор, если мы его начинали».

Из увиденного в СССР фельдмаршал вынес трезвые суждения. «В целом, — отметил он в своих мемуарах, — я пришел к выводу, что Россия не в состоянии принять участие в мировой войне против любой сильной комбинации союзных стран, и она это понимает. Россия нуждалась в долгом периоде мира, в течение которого ей надо восстанавливаться. Я пришел к выводу, что Россия будет внимательно следить за обстановкой и будет воздерживаться от неосторожных дипломатических шагов, стараясь не «переходить черту» где бы то ни было, чтобы не спровоцировать новую войну… Я сообщил об этом в докладе британскому правительству и начальникам штабов».

Результатом этого сообщения стало то, что между Сталиным и 3. Бевином в начале 1947 года последовал обмен письмами. Причем глава СССР предложил продлить «Договор (от 26 мая 1942 года. — К.Р.) между СССР и Великобританией о союзе в войне… и о сотрудничестве и взаимной помощи после войны».

Это был многообещающий шаг для всеобщего мира. В Части II этого договора было записано, что «Высокие Договаривающиеся Стороны заявляют о своем желании объединиться с другими единомышленными государствами в принятии предложений об общих действиях в послевоенный период в целях сохранения мира и сопротивления агрессии».

Примечательно, что Статья 4 этого Договора предусматривала, что если одна из договаривающихся сторон «в послевоенный период снова окажется вовлеченной в военные действия с Германией или всяким иным государством…», то другая сторона», «сразу же окажет… всякую военную и другую помощь и содействие, лежащее в ее власти».

Это означало продолжение союзного сотрудничества в послевоенном мире. Обратим внимание: договор 1942 года предусматривал, что эта статья «останется в силе на период в 20 лет… до отказа от нее со стороны любой из Высоких Договаривающихся Сторон…». Практически она должна была действовать до 1962 года, но не СССР отказался от мирного сотрудничества!

Это случилось позже, а весной 1947 года, рассматривая вопросы германского урегулирования, в Москве провели семь недель Бевин и Маршалл. Московская сессия Совета министров иностранных дел шла с 10 марта по 25 апреля, в течение этого периода состоялось сорок три заседания. Однако, продолжившись затем в Лондоне, конференция затянулась до конца года и закончилась, не определив даже даты следующей встречи.

Для Сталина не составляло труда разобраться, что англичане уже не располагают ни ресурсами, ни промышленным потенциалом, чтобы сохранить ведущую мировую или хотя бы европейскую роль. Англия столкнулась с экономическими трудностями и сама избрала путь лакея Америки, утратив статус великой державы. Страна оказалась перед банкротством, и, как оказалось, единственным выходом из этого состояния была возможность получить американские кредиты.

Кризис наступил в феврале 1947 года, когда экономические трудности в Англии достигли своей кульминации и заставили правительство признать, что страна не в состоянии выполнять ту программу, которую осуществляла с XVIII века.

Буквально в течение нескольких дней оно объявило дату окончательного ухода из Индии, а вскоре вывела свои части и миссии из Бирмы и Цейлона. Одновременно Англия передала проблему Палестины Организации Объединенных Наций, с которой тайно договорилась и о выводе своих войск из Греции и Турции.

Современному читателю это может напомнить развал СССР. Но у Англии не было своих Горбачевых и Ельциных. Поэтому процесс краха империи не выглядел столь жалким и предательским со стороны правящей элиты, как произошло при изменническом курсе советских ревизионистов.

Образовавшийся мировой политический вакуум уверенно заполняла Америка. Еще в июле 1944 года по инициативе Рузвельта и при поддержке Черчилля в маленьком американском городе Бреттон-Вудс прошла конференция 44 стран, рассмотревших вопрос о внедрении в мире единой платежной единицы. Важнейшей задачей этой акции было намерение обеспечить золотом бумажные банкноты США. Доллар приравнивался к золотому стандарту.

Для этого следовало прибрать к рукам «бесхозное золото», и управление стратегической разведки (с 1947 года ставшее известным как ЦРУ) занялось поисками нацистского золота. Подвергнувшаяся американскому давлению, в 1948 году Швейцария раскрыла часть тайных нацистских счетов в своих банках.

Швейцарцы согласились на компромисс, но открыты были лишь «еврейские деньги», да и то составлявшие лишь 10 процентов от реально утаиваемых сокровищ. Как утверждает В. Сироткин, действительный начальный капитал для хранилищ МВФ в Вашингтоне проектировщики плана Маршалла получили от «царского золота», вывезенного в США из Европы.

Говоря проще, послевоенная капитализация Америки и укрепление благополучия Европы строились в то время на совершенно иных принципах, чем грабительская политика «приватизации» богатств советского народа, осуществленная ельцинскими «младореформаторами» из среды завлабов. Для этого не понадобилось строительство хищнических пирамид, краж банковских вкладов населения из сбербанка. Не было и захвата государственных предприятий олигархами — за ваучеры, напечатанные на «туалетной» бумаге.

Необходимо пояснить, что под «царским золотом» имеется в виду золото, вывезенное из России под залог закупки у союзников оружия в Первую мировую войну. Однако в США хранилось также и «николаевское золото». Оно было тайно вывезено Николаем II еще до Первой мировой войны.

То было «казенное» русское золото, предназначавшееся для образования всемирной резервной Федеральной системы, в создании которой принимали участие акционерные банки Ротшильдов, Рокфеллеров, Морганов и Мендельсонов и других «акул капитализма».

В 1913 году такая резервная система действительно была создана, но не как мировая, а в качестве национальной сокровищницы США. Уплывшие за океан николаевские червонцы, хранившиеся в просторных подвалах форта Нокс, теперь гарантировали финансовую безопасность американцам и их предприимчивым сателлитам в капиталистическом мире.

Советская делегация во главе с заместителем наркома Внешторга СССР М. Степановым тоже участвовала в Бреттон-Вудской конференции. Однако уже в декабре 1945 года Сталин отказался ратифицировать все подписанные там соглашения. Не поддался он на посулы американцев и в 1947 году.

Был ли советский Вождь не прав? Не ошибся ли он, отказавшись входить «в долларовую зону»? На такие «детские вопросы» ответили события в России после 2 января 1992 года, начавшиеся гайдаровским отпуском цен и продолжившиеся обвальными ельцинскими реформами.

Но первоначально в «долларизации» мира американцы рассчитывали и на Страну Советов. Занявший место Бирса на посту государственного секретаря бывший начальник объединенного комитета штабов США Джордж Маршалл встретился со Сталиным 15 апреля 1947 года. На встрече он повторил тезисы опубликованной за месяц до этого декларации Трумэна, определявшей принципы новой американской политики. Одновременно речь шла и о предстоявшем летом Парижском совещании союзных министров иностранных дел.

Сталин выслушал Маршалла бесстрастно. Затем негромко изложил основные позиции СССР на конференции и указал, что «возможно, что на этой сессии значительного успеха достигнуто не будет, но он считает, что компромиссы возможны по всем основным вопросам, включая демилитаризацию, политическую структуру Германии, репарации и экономическое единство. Необходимо проявить терпение и не впадать в пессимизм».

Конечно, Сталин знал, с кем имеет дело и что может. Первоначально он положительно воспринял программу помощи Европе, предложенную 5 июня 1947 года в Париже государственным секретарем (то есть министром иностранных дел) США Джорджем Маршаллом. Сталин даже намеревался принять в ней участие.

Судоплатов пишет, что негативное отношение к этой программе стало формироваться у Советского правительства после получения информации от начальника канцелярии британского посольства в Вашингтоне Д. Маклина, являвшегося советским разведчиком.

На основании секретной переписки министра иностранных дел Англии Э. Бевина с членами американского правительства он сообщил, что «цель плана Маршалла» заключается в установлении американского экономического господства в Европе. А новая международная экономическая организация по восстановлению европейской промышленности будет находиться под контролем американского капитала.

Все становилось определенно ясным. Основываясь на этой информации, отмечает Судоплатов, «по указанию Сталина Вышинский направил находившемуся в Париже Молотову шифровку, где кратко суммировалось сообщение Маклина… Сталин предложил Молотову выступить против реализации «плана Маршалла» в Восточной Европе».

Получив инструкции Вождя, на заключительном заседании Совета министров иностранных дел 2 июля Молотов отверг предложения бывшего начальника штаба армии США Джорджа Кэтлетта Маршалла и англо-французский план европейского восстановления, включавший и Германию. От участия в американском проекте отказались и восточные страны народной демократии; не поддалась на «бесплатный сыр» и Финляндия.

Однако помощь приняла Югославия. Видимо, за эту помощь американцы и взяли плату с югославов в новом столетии, расщепив югославскую федерацию на осколки и разделав под орех строптивых сербов.

Антисоветской направленности своей «миссионерской» деятельности не скрывал и сам Дж. Маршалл. В своем выступлении в феврале 1948 года он без обиняков заявил, что Америка оказывает помощь Европе, чтобы не допустить ситуации, при которой «европейский континент перешел бы под контроль строя, открыто враждебного нашему образу жизни и форме правления».

Эта акция была реализована не без успеха, но, вспоминая с благодарностью о плане Маршалла, европейские историки редко говорят о той кардинальной экономической выгоде, которую получили от его реализации прежде всего сами Соединенные Штаты.

Экономическая ситуация в Старом Свете была не из блестящих. И совершив в мае 1947 года поездку по Европе, заместитель госсекретаря Клейтон отметил колоссальный платежный дефицит стран капиталистической Европы. Он здраво предостерегал, что «крушение Европы неминуемо и катастрофически отразится на американской экономике».

Вскоре после опубликования «плана» — 24 июня 1947 года — советский экономист академик Е.С. Варга писал: «Решающее значение при выдвижении плана Маршалла имело экономическое положение США». Академик пояснял, что американцам была необходима «продажа излишних (в условиях капитализма) товаров за границей, не покупая одновременно на соответствующие суммы товаров из-за границы… США в собственных интересах должны дать гораздо больше кредитов, чем они давали до сих пор, чтобы освободиться от лишних товаров внутри страны…»

Конечно, не Сталин создал конфронтацию послевоенного периода. Человек высокого государственного ума, он прежде всего был реалистом. Еще в беседе с деятелем республиканской партии Америки Гарольдом Стассеном 21 декабря 1946 года он рекомендовал «не увлекаться критикой системы друг друга».

Позже Стассен предал гласности содержание этой беседы. Он вспоминал: «Что касается Маркса и Энгельса, — говорил Сталин, — то они, конечно, не могли предвидеть то, что произойдет через 40 лет после их смерти. Советскую систему называют тоталитарной или диктаторской, а советские люди называют американскую систему монополистическим империализмом. Если обе стороны начнут ругать друг друга монополистами или тоталитаристами, то сотрудничества не получится. Надо исходить из исторического факта существования двух систем, одобренных народом. Только на этой основе возможно сотрудничество.

Что касается увлечения критикой монополии и тоталитаризма, то это пропаганда, а он, И.В. Сталин, не пропагандист, а деловой человек. Мы не должны быть сектантами… Когда он, И.В. Сталин, встречался с Рузвельтом и обсуждал военные вопросы, то он и Рузвельт не ругали друг друга монополистами и тоталитаристами. Это значительно помогло тому, что он и Рузвельт установили взаимное сотрудничество и добились победы над врагом».

Нужны ли комментарии к позиции Сталина? Впрочем, все объективные исследователи единодушно отмечают, что советский Вождь был категорически против развязывания какой-либо войны. Очевидно и то, что Победа Советского Союза не могла не привести к контролю СССР над Восточной Европой. Это стало неизбежным следствием, диктуемым общим состоянием мира после 1945 года. Состоянием, в основе которого была тотальная конфронтация США против СССР, получившего статус второй великой державы. Осознавая историческую роль Советского Союза, Сталин занял активную позицию в ООН по всем острым вопросам международных отношений.

Следует напомнить также и то, что в первой половине XX столетия многие страны еще продолжали оставаться в колониальной зависимости. Только существование советской системы разрушило укоренившиеся стереотипы во взаимоотношениях между «цивилизованными» и колонизированными народами. Сталин первым показал пример отсутствия у СССР эгоистических целей, направленных на эксплуатацию других народов.

Уже к маю 1946 года СССР вывел свои войска из Северного Ирана. Еще на первой сессии Генеральной Ассамблеи ООН 29 октября 1946 года Молотов требовал признания «суверенного равенства» Индии, осуждал колониальную войну Голландии против Индонезии. Советский министр иностранных дел подверг критике и действия диктаторского правительства Греции против «коммунистических» партизан.

Однако открытая и демократическая политика СССР не нашла поддержки со стороны стран Запада. Основной причиной начала острого холодного противостояния стало появление у Соединенных Штатов монополии на атомное оружие. Черчилль, с его набором демагогических аргументов и истерических призывов к борьбе против коммунистической опасности, лишь выскочил первым на авансцену театра в политической трагикомедии мировой истории.

То, что Запад не мог сидеть спокойно на горячей плите ядерного котла, сегодня очевидно. Планы развязывания войны против СССР возникли сразу после появления нового атомного оружия. Еще не смолкло эхо минувшей войны, когда правящие круги США стали вынашивать идею мирового господства.

Уже 9 октября 1945 года комитет начальников штабов США принял секретную директиву 1518 «Стратегическая концепция и план использования вооруженных сил США», предусматривающую нанесение атомного удара по Советскому Союзу. 14 декабря, в следующей директиве № 432/d, были определены двадцать промышленных центров СССР в качестве объектов бомбардировок.

Конечно, свое стремление к мировому диктату Америка устилала пропагандистской демагогией об отражении советской угрозы. Помощник президента США К. Клиффорд 24 сентября 1946 года представил доклад «Американская политика в отношении Советского Союза».

В нем призывалось: «Надо указать Советскому правительству, что мы располагаем достаточной мощью не только для отражения нападения, но и для быстрого сокрушения СССР в войне… Чтобы держать нашу мощь на уровне, который эффективен для сдерживания Советского Союза, США должны быть готовы вести атомную и бактериологическую войну». Эти намерения не были мифическими планами, в которых позже американцы обвинили Саддама Хуссейна.

Американские замыслы приобретали все более агрессивную направленность. Уже к середине 1948 года комитет начальников штабов США разработал план «Чариотир», включавший использование в первые 30 дней войны 133 атомных бомб против 70 советских городов; в том числе предусматривалось сбросить 8 бомб на Москву и 7 — на Ленинград. Правда, даже американские «мечтатели» не рассчитывали на эффект блицкрига в борьбе с Советским Союзом — война не казалась им скорой. Поэтому в последующие два года войны планировалось сбросить против СССР еще 200 атомных бомб и 250 000 «обычных».

Конечно, на протяжении развития цивилизации интересы многих государств и во многих уголках мира вступали в противоречия. Но, казалось бы, в стратегии Америки, не соприкасавшейся с СССР пригранично, не могло быть спорных территориальных противоречий. В описываемое время их действительно не было.

У страны, колонизировавшей континент индейцев, имелись иные мотивы. Их существо выражалось в гиперболизированной жажде гегемонии. В неукротимом желании подчинить своему господству весь мир. 18 августа 1948 года совет национальной безопасности США принял директиву СНБ 20/1 «Цели США в отношении России».

В ней отмечалось: «Наши основные цели в отношении России сводятся к двум: а) свести к минимуму мощь и влияние Москвы; б) провести коренные изменения в теории и практике внешней политики, которых придерживается правительство, стоящее у власти в России. Речь идет прежде всего о том, чтобы сделать и держать Советский Союз слабым в политическом, военном и психологическом отношении по сравнению с внешними силами, находящимися вне пределов его контроля».

Разработанная в те годы программа смогла получить реализацию лишь спустя много лет после смерти советского Вождя. Но уже в конце 40-х годов она предусматривала: «Мы должны принять в качестве безусловной предпосылки, что не заключим мирного договора и не возобновим обычных дипломатических отношений с любым режимом в России, в котором будет доминировать кто-нибудь из нынешних советских лидеров или лица, разделяющие их образ мышления…

Мы должны создать автоматические гарантии, обеспечивающие, чтобы даже некоммунистический и номинально дружественный нам режим: а) не имел большой военной мощи; б) в экономическом отношении сильно зависел от внешнего мира; в) не имел серьезной власти над национальными меньшинствами…»

Конечно, эти «миролюбивые» планы и намерения держались в тайне от мировой общественности. Однако «секреты» бывших союзников не были тайной за семью замками для Сталина. Выступая 25 сентября 1948 года на сессии Генеральной Ассамблеи ООН, А.Я. Вышинский, перечислив многочисленные заявления и публикации в печати, указал, что они направлены к призыву нанесения

«ударов по нефтепромыслам Батуми и Баку, по Донецкому бассейну и по промышленному району за Уральскими горами».

Заявление заместителя министра иностранных дел СССР не было пропагандистским трюком. Но и американские политики не были лишь стаей взбесившихся собак. Уставшие от продолжительной войны народы Европы желали мира и улучшения своего благополучия. Население европейских стран не могло не взвешивать на весах здравого смысла преимущества различных социальных систем.

Это понимали и за океаном, и еще 3 апреля 1948 года американский конгресс санкционировал выделение 17 миллиардов долларов на четырехлетний период кредитования Европы. К такому решению подтолкнул не альтруизм американцев. В первую очередь американских янки пугало стремительно усиливающееся влияние в европейских странах коммунистических партий.

Так, во Франции численность коммунистов достигла 900 000 человек, значительно превосходя другие политические партии и получив сильные позиции в профсоюзном движении. В Италии, где коммунисты играли ведущую роль в движении Сопротивления, в партии, руководимой Тольятти, число членов достигло двух миллионов. Коммунисты вошли в состав коалиционных правительств Польши, Чехословакии, Венгрии, Румынии и Болгарии; не говоря уже об Албании и Югославии, где правительства целиком стояли на коммунистических позициях.

В феврале 1948 года коммунисты установили контроль над полицией в Чехословакии, а слияние с социалистами закончилось принятием новой Конституции и проведением выборов. На них за «левый список» проголосовало от 86% избирателей в Словакии и до 90% в Богемии и Моравии. К концу года таким же образом развернулись события в Венгрии, Румынии и Болгарии.

На партийном съезде, в декабре, глава болгарского правительства Георгий Димитров сказал: «Советский строй и народный демократический фронт — это формы одного и того же государственного устройства, и то, и другое базируется на диктатуре пролетариата. Советский опыт является единственным и наилучшим образцом строительства социализма в нашей стране, так же как и в других странах народной демократии».

Эти события ни могли не вызвать резкого усиления антикоммунистической пропаганды со стороны сил реакции. Оголтелая кампания антисоветской истерии достигла своего пика в период так называемого берлинского кризиса 1948-1949 годов. Основой возникшего «кризиса» стало одностороннее введение в конце июня 1948 года западными союзниками «новой немецкой марки» на территории своих зон оккупации Германии, и в частности в западной зоне Берлина. В ответ на это на востоке страны были введены своя единая государственная валюта и транспортные ограничения «на пути между Западным Берлином и Западной Германией».

Американцы превратили «кризис» в яркое пропагандистское шоу. 26 июня англо-американские ВВС открыли «воздушный мост» для снабжения своей зоны оккупации Берлина углем и продуктами питания. На подлете к аэродрому пилоты выбрасывали из кабин маленькие парашютики с привязанными к ним шоколадками; их разыскивали немецкие, дети, а пресса помещала на первых страницах газет снимки с широко улыбавшимися героями. Одновременно с продуктами американцы перебросили в Европу три группы бомбардировщиков Б-29 с атомными бомбами на борту.

Вопреки ожиданиям Сталин не спешил разрядить ажиотаж, возникший вокруг берлинской «блокады». Для того чтобы разглядеть комическую сторону в происходившем, не нужно было обладать ни опытом, ни кругозором. Он не торопил события и не ошибся, спокойно выжидая прекращения истерического шоу вокруг Берлина.

В августе три западных посла дважды встретились со Сталиным. Он занял рассудительную и примирительную позицию, опровергнув мысль, будто бы СССР собирается выбросить Запад из Берлина. «Мы все еще союзники», — сказал он. И хотя в августе 1948 года в Москве было достигнуто соглашение по Берлину с одновременным снятием транспортных ограничений, западные державы перетащили этот вопрос в Совет Безопасности.

В обстановке оголтелой провокаторской истерии Сталин апеллировал к трезвой части мировой общественности. Отмечая объявление представителями США и Англии этого соглашения несуществующим, Сталин указывал на незаинтересованность этих стран в «соглашении и сотрудничестве с СССР… Поджигатели войны, стремящиеся развязать новую войну, более всего боятся соглашений и сотрудничества с СССР… Политика нынешних руководителей США и Англии есть политика агрессии, политика развязывания новой войны».

Советский Вождь трезво оценил реально изменившиеся исторические условия эпохи. Но он не собирался уступать нажиму и сразу нашел действенные решения. Политике нагнетания войны он противопоставил политику мира с учетом особенностей географического положения своей страны. Уже весной 1948 года Советский Союз заключил с бывшими союзниками гитлеровской Германии — Болгарией, Венгрией и Румынией — договоры о взаимопомощи. Еще ранее такие договоры были подписаны с Югославией, Чехословакией и Польшей.

Такие шаги вызвали болезненную реакцию Америки. В ответ на образование санитарного кордона в Европе 17 марта 1948 года в Брюсселе Англия, Франция, Бельгия, Нидерланды и Люксембург подписали договор об экономическом сотрудничестве и самообороне, получивший название «Западного союза». Он ознаменовал рождение пресловутого НАТО. Этот договор, обильно подпитываемый, как «молоком», оружием США, оформил деление Европы на два противостоящих военно-политических блока. Показательно, что единственным практическим боевым результатом этого союза стали бомбардировки в конце XX столетия Югославии!

Однако советский Вождь не рассматривал противоречия между Западом и Востоком как неустранимые. Откликаясь на инициативы по прекращению «холодной войны», в ответе на открытое письмо кандидата на пост президента Америки Генри Уоллеса Сталин 17 мая 1948 года подчеркивал, что «несмотря на различие экономических систем и идеологий, существование этих систем и мирное урегулирование разногласий между СССР и США не только возможны, но, безусловно, необходимы в интересах всеобщего мира».

Опасность «холодной войны» понимали и прогрессивные силы Европы. Сталин своевременно оценил значимость такого направления общественного мнения. В противовес инициаторам сползания к новой войне он заложил фундамент политического и общественного движения сторонников мира.

Всемирный конгресс деятелей культуры, состоявшийся при активной поддержке СССР в августе 1948 года в польском Вроцлаве, провозгласил тезис: «Народы мира не хотят войны и имеют достаточно сил для того, чтобы отстоять мир и культуру от посягательств нового фашизма». В апреле 1949 года был созван первый Всемирный конгресс сторонников мира, а в марте 1950 года постоянный комитет этого конгресса принял воззвание о запрещении атомного оружия.

Теперь всемирное движение за мир превратилось в важное оружие советской внешней политики. Прошедший в разных странах сбор подписей под стокгольмским воззванием продемонстрировал 500-миллионный коллективный протест населения планеты против планов использования атомного оружия. Эмблемой движения стал символ голубя мира, нарисованный Пикассо.

Поощряя мирные инициативы людей, не являвшихся членами коммунистических партий, 20 декабря 1949 года Верховный Совет СССР принял указ об учреждении Международных Сталинских премий «За укрепление дружбы между народами».

Да, ситуация в мире была сложной, имевшей много подводных камней и недоговоренностей, прикрываемых пеной демагогии политических кругов Запада. Мир уже реально балансировал на грани войны. И угроза ядерной войны не была Плодом воображения Сталина.

Об этом говорит уже то, что еще 21 октября 1948 года главнокомандующий ВВС США в оперативном плане САК ЕВП 1-49 отмечал: «Война начнется до 1 апреля 1949 г.».

Война была спланирована поэтапно, с учетом всех тонкостей стратегического развертывания. К 1 февраля 1949 года части американских ВВС должны были получить карты для бомбардировки 70 городов СССР. «Первая фаза атомного наступления, — указывалось в оперативном плане, — приведет к гибели 2 700 000 человек и в зависимости от эффективности советской системы пассивной обороны повлечет еще 4 000 000 жертв. Будет уничтожено большое количество жилищ, и жизнь для 28 000 000 из уцелевших человек будет весьма осложнена».

Такими были людоедские планы американских стратегов. Такова настоящая, а не декларируемая для обывателя сущность намерений Запада — подлинное лицо пресловутой демократии. То, от чего спас Сталин народы Советского Союза, наглядно показала война в Ираке, но атомная «демократизация» страны, победившей немецкий фашизм, конечно, стала бы много пагубней.

Трагичнее были бы и ее результаты. Ужаснее, чем жертвы Хиросимы и Нагасаки, страшнее подлости ковровых бомбардировок Кореи и напалмового ада Вьетнама. У Америки 50-х годов, еще продолжавшей «размазывать» по асфальтам городов своих негров и пока не прикрывавшей свои истинные цели лоском внешней респектабельности, было не менее жестокое лицо, чем в начале нового столетия.

Сложившееся международное противостояние двух общественных систем не могло не отразиться на внутренних идеологических лозунгах и общественных настроениях в стране. В начале 1947 года получила свое дальнейшее развитие борьба с антипатриотизмом.

Она стала своего рода антиподом начавшейся в США кампании «антиамериканизма», но эта идеологическая акция в СССР не копировала политический климат за океаном. В определенной степени намерение Сталина пресечь преклонение интеллигенции перед Западом стало развитием мыслей, изложенных ранее в письме П.Л. Капицы.

Направляя в 1946 году Сталину свои соображения по атомным исследованиям, академик приложил рукопись книги историка Л.И. Гумилевского. Ссылаясь на эту работу, Капица указывал, что в советской науке бытует «недооценка своих и переоценка заграничных сил… Для того чтобы закрепить победу (в Великой Отечественной войне) и поднять наше культурное влияние за рубежом, необходимо осознать наши творческие силы и возможности… Успешно мы можем это делать, только когда будем верить в талант нашего инженера и ученого… когда мы, наконец, поймем, что творческий потенциал нашего народа не меньше, а даже больше других…»

Рассуждения Капицы были связаны с отстаиванием своих методик при работе над атомным проектом, в котором приоритетная роль отдавалась Курчатову, применявшему в исследованиях результаты, полученные разведкой из иностранных источников. Сталин понимал, что предпочтение, оказываемое Курчатову, ущемляло самолюбие ученого.

Он ответил: «Тов. Капица! Все ваши письма получил. В письмах много поучительного… Что касается книги Л. Гумилевского «Русские инженеры», то она очень интересна и будет издана в скором времени».

Работа Гумилевского, основанная на анализе истории русской инженерной мысли, говорила о том, что такие крупные интеллектуальные начинания, как самолет Можайского (1881 г.), лабораторная телепередача Розинга (1911 г.), зарождались в России, но эти открытия не были развиты вследствие недооценки их значения. Сталин сдержал слово. Книга была издана в 1947 году, но для себя Вождь сделал более осмысленные и значительно далее идущие выводы, перешагнув рамки локального конфликта между Капицей и Курчатовым.

Давлению, оказываемому на советскую интеллигенцию извне, он противопоставил мобилизацию ее воспитанием национального патриотизма. Причем он перевел этот процесс в своеобразное общественно-правовое русло. 28 марта 1947 года «при министерствах и ведомствах были учреждены «суды чести». Согласно их уставу, они должны были «повести непримиримую борьбу с низкопоклонством и раболепием перед западной культурой, ликвидировать недооценку значения деятелей русской науки и культуры в развитии мировой цивилизации». Но было и еще одно обстоятельство, заставившее Сталина взяться за эту проблему.

Борьба с низкопоклонством перед заграницей, говоря иначе — с «антипатриотизмом», стала одним из идеологических направлений духовного воспитания общества. Однако Вождь не только критиковал деятелей интеллектуального труда, одновременно он стимулировал их творчество. 13 мая 1947 года Сталин принял генерального секретаря Фадеева, его первого заместителя Симонова и секретаря парторганизации Правления СП Б.Л. Горбатова. Встреча состоялась по просьбе руководителей Союза писателей.

Приглашенные собрались в приемной без пяти шесть вечера. От накаленного солнцем окна в помещении было жарко. Посредине приемной стоял стол с разложенной на нем иностранной прессой — еженедельниками и журналами.

К.М. Симонов пишет: «В три или четыре минуты седьмого в приемную вошел Поскребышев и пригласил нас. Мы прошли через одну комнату и вошли в третью. Это был большой кабинет, отделанный светлым деревом… В глубине, вдали стоял письменный стол, а слева вдоль стены еще один стол — довольно длинный, человек на двадцать — для заседаний.

Во главе этого стола, на дальнем конце его, сидел Сталин, с ним рядом Молотов, рядом с Молотовым Жданов. Они поднялись нам навстречу. Лицо у Сталина было серьезное, без улыбки. Он деловито протянул каждому из нас руку и пошел обратно к столу…Перед Ждановым лежала докладная красная папка, а перед Сталиным — тонкая папка, которую он сразу открыл. В ней лежали наши письма по писательским делам».

Беседу с руководителями Союза писателей Сталин начал с вопроса о гонорарных ставках авторам литературных произведений. Указывая на причину установления предшествующих ставок, он пояснил:

— Когда мы устанавливали эти гонорары, мы хотели избежать того явления, при котором писатель напишет одно произведение, а потом живет на него и ничего не делает. А то написали по хорошему произведению, настроили себе дач и перестали работать. Нам не денег жалко, — добавил он, улыбнувшись, — но надо, чтобы этого не было.

Предложив создать комиссию по решению этого вопроса, Сталин повернулся к Жданову:

— Какое у вас предложение по составу комиссии?

— Я бы вошел в комиссию, — сказал Жданов.

Сталин засмеялся и сказал:

— Очень скромное с вашей стороны предложение.

Все расхохотались, а Сталин заметил, что следовало бы включить в комиссию присутствующих здесь писателей.

— Зверева, как министра финансов, — предложил Фадеев.

— Ну что же, — сказал Сталин, — он человек опытный. Если вы хотите, — Сталин подчеркнул слово «вы», — можно включить Зверева. И вот еще кого, — добавил он, — Мехлиса, — добавил и испытующе посмотрел на приглашенных писателей. — Только он всех вас там сразу же разгонит, а?

Все снова рассмеялись. Среди тех, кто составлял ближайшее окружение Вождя, Лев Мехлис считался человеком с жестоким характером. Высокий, сухопарый еврей, с желтоватым лицом и почти не выпускавший изо рта папиросу, он всегда стремился показать себя предельно исполнительным, жестким и решительным. Несмотря на грубые промахи, допущенные Мехлисом во время войны, Сталин продолжал доверять старательному и исполнительному работнику. Жданов знал об этом и поддержал:

— Он все же как-никак старый литератор.

После обсуждения вопросов о штатах Союза писателей и помощи в улучшении жилищных условий писателей Сталин, помолчав, спросил:

— Ну, у вас, кажется, все?

«До этого момента, — вспоминает К. Симонов, — наша встреча со Сталиным длилась так недолго, что мне вдруг стало страшно жаль: вот сейчас все это оборвется, кончится, да, собственно говоря, уже кончилось». Однако Вождь продолжил:

— Если у вас все, тогда у меня есть к вам вопрос. Какие темы сейчас разрабатывают писатели?»

Фадеев ответил, что для писателей по-прежнему центральной темой остается война, а современная жизнь, в том числе производство, промышленность, пока еще находит куда меньше отражения в литературе, причем когда находит, то чаще всего у писателей-середнячков…

«А вот есть такая тема, которая очень важна, — сказал Сталин, — которой нужно, чтобы заинтересовались писатели. Это тема нашего советского патриотизма. Если взять нашу среднюю интеллигенцию, профессоров, врачей — у них недостаточно воспитано чувство советского патриотизма. У них неоправданное преклонение перед заграничной культурой. Все чувствуют себя еще несовершеннолетними, не стопроцентными, привыкли считать себя на положении вечных учеников. Это традиция отсталая, она идет от Петра.

У Петра были хорошие мысли, но вскоре налезло слишком много немцев, это был период преклонения перед немцами. Посмотрите, как было трудно дышать, как было трудно работать Ломоносову, например. Сначала немцы, потом французы, было преклонение перед иностранцами, — сказал Сталин и вдруг, лукаво прищурясь, чуть слышной скороговоркой прорифмовал: — «засранцами», — усмехнулся и снова стал серьезным».

Так неожиданно для писателей Сталин поднял тему державного патриотизма, идею необходимости борьбы с самоуничижением — «с неоправданным преклонением перед чужим в сочетании с забвением собственного».

— Простой крестьянин, — продолжал он, — не пойдет из-за пустяков кланяться, не станет ломать шапку, а вот у таких людей не хватает чувства достоинства, патриотизма, понимания той роли, которую играет Россия. У военных тоже было такое преклонение. Сейчас стало меньше. Теперь нет, теперь и они хвосты задрали».

Сталин остановился, усмехнулся и каким-то неуловимым жестом показал, как задрали хвосты военные. Потом спросил:

— Почему мы хуже? В чем дело? В эту точку надо долбить много лет, лет десять эту тему надо вдалбливать. Бывает так: человек делает великое дело и сам этого не понимает. — И он снова заговорил о профессоре, о котором уже упоминал: — Вот взять такого человека, не последний человек, — еще раз подчеркнуто повторил Сталин, — а перед каким-то подлецом-иностранцем, перед ученым, который на три головы ниже его, преклоняется, теряет свое достоинство.

Так мне кажется. Надо бороться с духом самоуничижения у многих наших интеллигентов.

Сталин повернулся к Жданову:

— Дайте документ.

Жданов вынул из папки несколько скрепленных между собой листков с печатным текстом. Перелистав их, Сталин поднялся и, передав документ Фадееву, сказал:

— Вот возьмите и прочтите вслух…

Когда Фадеев начал читать письмо, Сталин стал прохаживаться вдоль стола. Он ходил и слушал, как читает Фадеев, слушал с напряженным выражением лица. Он слушал, с какими интонациями тот читает, он хотел знать, что чувствует Фадеев, читая это письмо, что испытывают присутствующие, слушая это чтение. Чтобы не сидеть спиной к ходившему Сталину, Фадеев инстинктивно полуобернулся. Повернулись и Горбатов с Симоновым.

Симонов пишет: «До этого с самого начала встречи я чувствовал себя по-другому, довольно свободно в той атмосфере, которая зависела от Сталина и которую он создал. А тут почувствовал себя напряженно и неуютно. Он так смотрел на нас и так слушал фадеевское чтение, что за этим была какая-то нота опасности — и не вообще, а в частности для нас, сидевших там.

Делал пробу, проверял на нас — очевидно, на первых людях этой категории, на одном знаменитом и двух известных писателях, — какое впечатление производит на нас, интеллигентов, коммунистов, но при этом интеллигентов, то, что он продиктовал в этом письме о Клюевой и Роскине, тоже двух интеллигентах. Продиктовал, может быть, или сам написал, вполне возможно. Во всяком случае, это письмо было продиктовано его волей — ничьей другой.

Когда Фадеев дочитал письмо до конца, Сталин, убедившись в том, что прочитанное произвело впечатление, — а действительно так и было, — видимо, счел лишним и ненужным спрашивать наше мнение о прочитанном»[40].

Когда письмо было прочитано, Сталин только повторил то, с чего начал:

— Надо уничтожить дух самоунижения. — И добавил: — Надо на эту тему написать произведение. Роман. Надо противопоставить отношение к этому вопросу таких людей, как тут, — сказал Сталин, кивнув на лежавшие на столе документы, — отношению простых бойцов, солдат, простых людей. Эта болезнь сидит, она прививалась очень долго, со времен Петра, и сидит в людях до сих пор.

Воспоминания К. Симонова ценны тем, что это свидетельство очевидца, прояснявшее подлинные, а не выдуманные дилетантами обстоятельства, послужившие в 1947 году основанием для развертывания нового этапа борьбы с низкопоклонством. Мысли, высказанные Сталиным на этой встрече, Фадеев старался реализовать на состоявшемся в июне 1947 года пленуме Правления Союза писателей.

В примитивной номенклатурной историографии борьба с «антипатриотизмом» истолковывается как направленная главным образом или даже исключительно против евреев. Это совершенно не соответствует действительности. «Еврейский вопрос» — это совершенно иная тема. Она приобрела остроту только к концу 1948 года в связи с созданием в мае этого года государства Израиль.

Комментируя этот аргумент, Кожинов пишет: «Нельзя не обратить внимание на тот факт, что среди трех главных руководителей Союза писателей СССР, перед которыми Сталин выдвинул программу борьбы с «низкопоклонством», был еврей Борис Горбатов, притом К. Симонов сообщил: «…назначение Горбатова парторгом Правления (СП. — Р. К.) шло от Сталина… в Горбатове как секретаре партгруппы предполагалось некое критическое начало».

Записи, сделанные К. Симоновым на встрече 13 мая, являются свидетельством еще одной стороны философии Вождя. Как хороший психолог, он великолепно осознавал, что для полнокровной жизни обществу необходимо определенное фрондерство. Он знал, что для общественной публицистической мысли необходимы некоторые преувеличения. Но он не просто осознавал необходимость социального «брожения» в умах людей, он поощрял их.

— Мы думаем, — сказал Сталин, — что Союз писателей мог бы начать выпускать совсем другую «Литературную газету», чем он сейчас выпускает. Союз писателей мог бы выпускать своими силами такую газету, которая более остро, чем другие газеты, ставила бы вопросы международной жизни, а если понадобится, то и внутренней жизни.

Все наши газеты — так или иначе официальные газеты. А «Литературная газета» — газета Союза писателей, она может ставить вопросы неофициально, в том числе и такие, которые мы не можем или не хотим поставить официально.

«Литературная газета» как неофициальная газета может быть в некоторых вопросах острее, левее нас, может расходиться в остроте постановки вопроса с официально выраженной точкой зрения. Вполне возможно, что мы иногда будем критиковать за это «Литературную газету», но она не должна бояться этого. Она, несмотря на критику, должна продолжать делать свое дело.

Развивая свою мысль, Сталин объяснял руководителям Союза писателей:

— Вы должны понять, что мы не всегда можем официально высказываться о том, о чем хотелось бы сказать. Такие случаи бывают в политике, и «Литературная газета» должна нам помогать в этих случаях. И вообще не должна слишком оглядываться. Не должна слишком консультировать свои статьи по международным вопросам с Министерством иностранных дел… Министерство иностранных дел занимается своими делами, «Литературная газета» своими делами.

Сталин поинтересовался: «Сколько экземпляров газеты выпускается сейчас?» — И когда Фадеев назвал тираж 50 тысяч, — сказал:

— Нужно сделать его в десять раз больше.

Несомненно, что в проведении определенной официальной линии Сталина заботило не личное «лицо», а интересы государства. В деятелях литературы и культуры он видел проводников государственной политики, готовых сознательно выполнять свой патриотический долг перед страной.

Пожалуй, к литературе Вождь имел особое пристрастие, и о его отношении к этому виду труда существует много воспоминаний, порой почти фольклорных. Рассказывают, что один из партийных руководителей писательской организации Д. Поликарпов жаловался Вождю: «Трудно работать с творческой интеллигенцией: один — пьет, другой — гуляет, третий — плохо пишет, четвертый — вообще не пишет». «Товарищ Поликарпов, — сказал Сталин, — других писателей у меня нет. Будем работать с этими».

Когда министр финансов Зверев подготовил докладную записку, указывая на то, что ряд писателей получает очень крупные гонорары, Сталин отреагировал неожиданно:

— Получается, что у нас есть писатели-миллионеры? Ужасно звучит, товарищ Зверев? Миллионеры — писатели…

— Ужасно, товарищ Сталин, ужасно, — подтвердил министр.

Сталин вернул финансисту его докладную и завершил свою мысль:

— Ужасно, товарищ Зверев, что так мало писателей-миллионеров… Писатели — память нации. А что напишет писатель, если он будет жить впроголодь?

Конечно, жизнь в этот период продолжала оставаться трудной, но народ верил в своего Вождя во всем, и чувство слитности с народом придавало ему силы. Он реализовывал их в своих делах и планах. Страна уже стала возрождаться, выправляя ущерб, нанесенный войной. 3 марта 1947 года был пущен в эксплуатацию первый агрегат Днепровской ГЭС, 4 ноября начала работу первая очередь «Ростсельмаша». Послевоенные новостройки не просто восстанавливали разрушенное.

В Киеве, Минске, Москве выросли комплексы зданий, ставшие символами нового облика столиц, отразив характерные особенности «стиля сталинской эпохи». Высотные здания Москвы, заложенные в сентябре 1947 года к 800-летию города, до сих пор являются архитектурными достопримечательностями своего века.

Сталинград, Севастополь, Одесса, Смоленск, Новгород, Псков, Орел, Харьков, Ростов-на-Дону и множество других городов на глазах возрождались из пепла. И Сталин не жалел на эти цели средств. Когда в Саратовской области было открыто месторождение газа, он распорядился закупить трубы в Америке, и уже в июле 1946 года был пущен газопровод Саратов — Москва.

После войны Вождь возобновил свои поездки на юг. Однако в 1947 году он отправился в отпуск не как обычно — железной дорогой, а на автомобиле до Харькова и лишь там продолжил путешествие на поезде.

Выехали 16 августа, с тремя остановками — в Щекино Тульской области, Орле и Курске. В дороге между Тулой и Орлом на «паккарде» перегрелись покрышки. Пока водитель менял их, Сталин пошел вперед пешком. На обочине шоссе стояли три грузовика, шофер одного из них тоже возился с машиной. Ожидавшие окончания ремонта рабочие, заметив подошедшего Сталина, сначала растерялись, а затем проявили бурный восторг: так неожиданно увидеть Вождя!

В Щекино и Курске его прогулки по городу прошли без шума и встреч. В Курске он остановился на отдых на квартире одного из работников-чекистов. «Квартира была чистенькая и уютная, — рассказывал генерал-лейтенант Власик, — на полочке перед диваном было много фарфоровых безделушек, а на подоконнике стояло много красивых флаконов с духами… Сталин внимательно осмотрел всю обстановку квартиры, потрогал безделушки, стоявшие на полочке, посмеялся, а когда собрались уезжать, спросил меня, что же мы оставим хозяйке на память и нет ли у нас одеколона». Генерал нашел красивый флакон, и Сталин отнес его в спальню, где отдыхал, поставив его на подзеркальник.

Конечно, ему претили бурные восторги людей, доходившие до неистовства. Всеобщее поклонение не могло приносить ему удовольствия, но его не устраивал и удел затворника. Отдыхая в Сочи, Сталин часто гулял пешком по городу и по шоссе, что доставляло немало волнений его охране. Он не любил, когда его сопровождала охрана. Обычно около него присутствовал секретарь Поскребышев и два-три офицера.

Однако ему приходилось мириться с демонстрацией народного поклонения. Увидев гуляющего Вождя, на улице появлялись толпы отдыхающих. Люди приветствовали его, стремились пожать руку. Поэтому его отдых не отличался разнообразием. Основными его развлечениями были охота и купание в море; иногда он играл в городки с Ворошиловым и другими ближайшими коллегами. Проигрывал редко.

Человек, детство которого прошло на фоне живописных ландшафтов Грузии, он любил природу не только в эмоциональном и созерцательном восприятии. Его очень беспокоили эпидемии малярии, возникавшие у местного населения. По его инициативе в Сочи были проведены большие посадки эвкалиптов, обладавших свойством высушивать почву, уничтожая рассадники малярийных очагов. В Сочи он посадил в саду много лимонных и мандариновых деревьев и сам следил за их ростом, искренне радуясь, когда они хорошо принимались и давали плоды.

Как это присуще большинству людей, он любил текущую воду, словно олицетворявшую вечность движения и изменчивость состояния бытия. Во время отдыха он часто рыбачил на Черной речке. Рожденный в недрах гор, прозрачный и холодный поток то струился по перекатам, то образовывал мелководья. Вода была чистая и вкусная, а в глубоких местах водились осетры. Лучи южного солнца переливались в бурлящих струях, ярко высвечивая цвета гальки, устилавшей каменистое дно.

Ему были присущи и обычные человеческие пристрастия к «меньшим братьям» человеческого рода. Власик отмечает, что Сталин любил животных: «Однажды в Сочи он подобрал голодного бездомного щенка. Сам лично кормил его и заботился о нем». На одной из сочинских дач «с благословления Иосифа Виссарионовича жил медвежонок, пойманный на осенней охоте».

Вместе с тем его отдых не являлся лишь праздным времяпровождением. Он никогда не отдалялся от текущих государственных дел. Во время отпуска он много работал и продолжал получать обширную почту.

«На юг, — вспоминал Н. Власик, — он всегда брал кого-нибудь из сотрудников. В 20-х годах с ним ездил шифровальщик, а начиная с 30-х годов — секретарь. Фельдъегерская почта приходила из Москвы. Эту массу бумаг разбирал Поскребышев, наиболее важные документы Сталин читал от начала до конца, другие просматривал. Во время отпуска проходили и деловые встречи. Так, в конце 40-х годов к нему приезжали К. Готвальд и Э. Ходжа. Перед назначением в Польшу к нему на дачу в Гаграх приезжал К.К. Рокоссовский».

Повторим, что все современники отмечают исключительное чувство юмора, присущее Вождю. Министр иностранных дел СССР А. Громыко вспоминает, как «во время выступления Козловского на одном из концертов некоторые члены Политбюро стали громко выражать пожелание, чтобы он спел задорную народную песню. Сталин спокойно во всеуслышание сказал:

— Зачем нажимать на товарища Козловского? Пусть он исполнит то, что желает. А желает он исполнить арию Ленского из оперы Чайковского «Евгений Онегин».

Все дружно засмеялись, в том числе и Козловский. Он сразу же спел арию Ленского. Сталинский юмор все воспринимали с удовольствием».

И все-таки самой главной, одной из наиболее характерных черт, на которую обращали внимание общавшиеся с ним люди, являлась убедительность его аргументации и неоспоримость логики мышления. «Сталин, — пишет Уинстон Черчилль, — обладал большим чувством юмора и сарказма, а также способностью выражать свои мысли. Сталин и речи писал только сам. В его произведениях всегда звучала исполинская сила. Эта сила настолько была велика в Сталине, что он казался неповторимым среди руководителей всех времен и народов».

Примечания:

3

Иванов Р. Сталин и союзники. 1941-1945 годы. М., 2005. С. 405.

4

Иванов Р. Сталин и союзники. 1941-1945 годы. М., 2005. С. 406.

36

«Правда». № 224, 20 сентября 1946 г.

37

Катедер-социализм (от немецкого «Katheder» — кафедра). Социал-демократическая концепция, возникшая в 60-70 гг. XIX в. Отстаивала переход от капитализма к социализму с помощью государственных реформ. — Авт.

38

Фурье Шарль (1772-1837) — французский социалист, разработал проект общества — строя «гармонии».

39

Льюис Кларенс Ирвиг (1885-1954) — американский философ, логик, близкий к прагматизму. Основоположник модальной логики.

40

Симонов К. Глазами человека моего поколения. М., 1989. С. 124-136.