Глава 4

Страдания «маршала Победы»

Был ли Жуков великим стратегом? А мог ли вообще безграмотный солдафон им быть?

(Тонов А. «Независимая газета»,) (5 марта 1994 г.)

I сессия Верховного Совета СССР 2-го созыва состоялась 12 — 19 марта 1946 года. Она приняла Закон о 4-м пятилетнем плане восстановления и развития народного хозяйства на 1946 — 1950 годы. В период работы сессии, 15 марта, после принятия решения о преобразовании Совета Народных Комиссаров СССР в Совет министров, Сталин стал его Председателем с сохранением обязанностей Министра вооруженных сил. Уже само переименование названия правительства свидетельствовало о том, что Вождь менял курс государственного корабля.

В числе его заместителей были В.М. Молотов — министр иностранных дел, И.Ф. Тевосян — министр металлургической промышленности, Н.А. Вознесенский — председатель Госплана. Министром вооружений остался Д.Ф. Устинов. Министерство госбезопасности возглавил В.Н. Меркулов, занимавший этот пост с 1943 года. 4 мая его заменит начальник Главного управления (военной) контрразведки (ГУКР), которая входила в наркомат обороны, B.C. Абакумов.

Одновременно Сталин произвел реорганизацию партийных структур. Состав Оргбюро увеличился почти вдвое — с 9 до 15 человек.

На Пленуме ЦК ВКП(б) 18 марта секретариат ЦК был утвержден в составе: А.А. Жданов, А.А. Кузнецов, Г.М. Маленков, И.В. Сталин. Членами Оргбюро были избраны

Г.Ф. Александров, В.М. Андрианов, НА. Булганин, А.А. Жданов, В.В. Кузнецов, Г.М. Маленков, Л.З. Мехлис, Н.А. Михайлов, Н.С. Патоличев, Г.М. Попов, М.И. Родионов, И.В. Сталин, М.А. Суслов, Н.Н. Шаталин.

Четыре года тяжелейшей войны оставили на освобожденной от оккупации территории еще большие разрушения, чем после войны гражданской. Все предстояло возрождать заново. Утвержденный пятилетний план предусматривал осуществление восстановления в кратчайшие сроки, и Сталин отчетливо понимал сложность стоящей перед ним задачи.

Трезво взвешивая все обстоятельства, он пришел к выводу: для успешного осуществления его планов необходим специальный системный компонент, способный мобилизовать и контролировать деятельность всех органов управленческого механизма.

Необходимость создания такой системы обуславливалась еще и тем, что за годы войны партия лишилась лучшей части своего состава. Из 3 млн. 872 тыс. членов партии и кандидатов, состоявших в ВКП(б) на 1 января 1941 г., в живых осталось 872 тыс. Правда, за счет военных призывов (только в 1943 году в партию было принято 2 млн. 794 тыс. человек) численность партии в полтора раза даже возросла. На 1 января 1946 г. она составила 5 млн. 511 тыс. человек[21]. Но качественно кадровые потери были невосполнимы и не могли не повлиять на состояние общества.

Общеизвестно, что власть многих людей портит, а бесконтрольная власть — развращает. Особенно во время войны, когда в обществе возрождается принцип — война все спишет. Война выдвинула на высокие командные должности большой слой молодых военных. К ее концу из 2952 военачальников в звании генералов почти у 40 процентов возраст не превышал 35 лет. Из названого количества 1753 человека получили генеральские погоны во время войны. Примечательно, что 286 генералов были беспартийными, а 238 вступили в партию во время войны[22].

Генералиссимус с особой заботой относился к военным, вынесшим на своих плечах ратную тяжесть минувшей войны, он придал им особый статус. Еще в 1943 году, как символ ратного иерархического отличия, в армии восстановили погоны, воинские звания, появилась походная и парадная формы. Государство учредило суворовские и нахимовские училища, в которые в первую очередь принимали детей погибших на фронте военнослужащих.

Действующие и демобилизованные фронтовые офицеры получали не только наградные деньги за ордена и медали, но и обеспечивались дополнительными вознаграждениями за выслугу лет, за звания, за должность. В условиях карточной системы офицеры и генералы могли пользоваться без карточек коммерческими магазинами и ресторанами. Более того, им воспрещалось посещение ресторанов ниже первого класса.

С 1946 года маршалам выделили государственные дачи в ближнем Подмосковье, а генералам — дачные участки площадью до одного гектара. В структуре военторгов открылись пошивочные мастерские и парикмахерские. Милиции запрещалось задерживать военнослужащих, от солдата до маршала, за любые нарушения. Задержание даже изрядно выпившего военнослужащего являлось прерогативой только военных патрулей.

Но, чтобы обеспечить связанность событий, вернемся назад, к первым месяцам 1946 года. Именно в то время, когда после фултонской речи Черчилля с Запада поползли тучи «холодной войны», а Жданов в связи с начавшимся противостоянием учил «интеллигентов», отсидевшихся в суровые годы в тыловых регионах страны, чувству патриотизма и гражданской гордости, произошли некоторые печальные, но, в принципе, незначительные события.

Однако после смерти Вождя злобствующие антисталинисты начали раздувать из этих банальных и довольно пошлых историй мыльный пузырь. Брызги этого пузыря рассыпались пакостными пятнами по портрету выдающейся исторической фигуры, якобы разрушая «культ личности».

Повторим, что война, даже -самая освободительная и благородная, развращает человека, понижает уровень его моральных и нравственных принципов. К сожалению, иллюзия, что война «все спишет», не обошла стороной некоторых наших военных. Однако Иосиф Сталин не руководствовался таким расхожим взглядом.

В период хрущевской вакханалии в истории «дело авиаторов» представлялось как один из эпизодов «сталинского беззакония» послевоенного периода. Но так ли уж были безобидны люди, осужденные по этому уголовному делу? И так ли всё просто с этим делом?

Долгое время наиболее громкие дела послевоенных лет услужливые пропагандистские перья объясняли чем угодно, только не их подлинными причинами. К числу «жертв» Сталина «дети оттепели» причислили и наркома авиационной промышленности А.И. Шахурина.

Сын крестьянина Алексей Шахурин получил образование в Московском инженерно-экономическом институте в 1932 году. После завершения учебы работал на авиационном заводе. В 1938— г. стал 1-м секретарем Ярославского, а в 1939 г. — Горьковского обкома ВКП(б). В начале января 1940 года Сталин назначил 36-летнего специалиста наркомом авиационной промышленности. Во время войны Шахурин провел большую работу по эвакуации предприятий отрасли на Урал, организовав резкое увеличение выпуска самолетов.

Казалось бы, с таким послужным списком наркому было гарантированно благополучное будущее. Однако 5 января 1946 года Шахурин был снят с поста. Но и это еще не свидетельствовало о крахе карьеры генерал-полковника инженерно-авиационной службы, Героя Социалистического Труда.

Но всплыли важные обстоятельства. Несмотря на строгую приемку продукции на предприятиях, сигналы о высокой аварийности в авиации поступали Сталину еще во время войны. В исторической литературе запечатлен эпизод, рассказывающий о том, как в июне 1943 г. в кабинете Верховного Главнокомандующего рассматривался вопрос о поставке в войска большой партии бракованных истребителей Як-9. У новых самолетов на фронте стала растрескиваться обшивка крыла.

Сталин был возмущен. Курская операция оказалась под угрозой срыва из-за отсутствия достаточного истребительного прикрытия войск. Однако замнаркома В.П. Деменьтьев пообещал Сталину устранить дефект в течение двух недель. Он выполнил обещание, и суровых санкций в отношении виновных высокого ранга не последовало.

Но еще в 1945 году начальник военной контрразведки Абакумов сообщил Сталину о письмах летчиков, в которых аварии самолетов во время войны объяснялись браком деталей и плохим качеством изготовления узлов самолетов. Сигналы об авариях в авиации поступали Сталину и после войны.

Между тем со времен Хрущева и до сегодняшних дней некоторые историки уперто и тупо утверждают, будто бы «дело авиаторов» 1946 года «сфальсифицировано». И более полусотни лет по публикациям «высоколобых» интеллигентов кочевала побасенка. Будто бы причиной ареста «авиаторов» явились слова, сказанные сыном Сталина Василием, который «пожаловался отцу, что американские самолеты лучше советских». Эту утку, похожую на плоский анекдот, пустил гулять по страницам антисталинских публикаций А.А. Новиков, освобожденный в мае 1953 года из заключения.

В действительности основанием для привлечения к уголовной ответственности работников авиапромышленности стало пространное письмо в ЦК «о недостатках в ВВС», написанное командующим ВВС Московского военного округа генералом Сбытовым.

В числе первых арестованных в январе 1946 г. оказался маршал авиации С.В. Худяков (Арменак Ханферянц)[23]. Позже в кабинеты следователей попали главный инженер ВВС А.К. Репин и начальник главного управления авиазаказов ВВС Н.П. Селезнев. В числе арестованных оказались и партаппаратчики — заведующие авиационными секторами промышленного отдела ЦК ВКП(б) А.В. Будников и Г.М. Григорян.

Нити дела тянулись все выше. На основании следственных материалов 19 марта 1946 года нарком авиационной промышленности Шахурин был выведен из состава ЦК. Одновременно член ЦК Маленков, который во время войны курировал авиационную промышленность, был смещен с поста заместителя председателя СНК.

Георгий Максимилианович Маленков родился в семье служащего. Во время Гражданской войны был политработником; после войны учился в МВТУ им. Баумана. Не закончив последнего курса, он стал техническим секретарем Оргбюро. С 1934 г. возглавлял отдел руководящих партийных органов ЦК ВКП(б). До войны, в период Большой чистки, он выезжал в Белоруссию, Армению и другие регионы по вопросам контроля деятельности местного партаппарата. Член ЦК с 1939 года, в годы Великой Отечественной войны Маленков входил в состав ГКО, где отвечал за авиационную промышленность. Одновременно, с лета 1944 г., он был заместителем председателя Совета Народных Комиссаров (СНК) СССР.

Примечательно, что накануне, 18 марта, место Шахурина в ЦК занял освобожденный с поста 1-го секретаря Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) Алексей Александрович Кузнецов. Одновременно он стал членом Оргбюро и начальником управления кадров ЦК.

На описанных выше событиях следствие не закончилось. 23 апреля 1946 года арестовали еще одного авиатора — бывшего главкома ВВС, Главного маршала авиации А.А. Новикова.

Арестованный вместе с Новиковым бывший член Военного совета ВВС Н.С. Шиманов на следствии показал, что «за годы войны ВВС приняли не менее 5 тысяч бракованных самолетов». По данным СМЕРШа[24], в результате конструкторского и заводского брака с 1942 года по февраль 1946 года произошло 756 аварий и 305 катастроф. И примерно в 45 тысячах случаев самолеты не смогли вылететь на боевые задания из-за поломок, произошедших на земле.

В своих показаниях Шиманов указывал, что бывший нарком авиапромышленности Шахурин «создавал видимость, что авиационная промышленность выполняет производственную программу, и получал за это награды. Вместо того чтобы доложить народному комиссару обороны, что самолеты разваливаются в воздухе, мы сидели на совещании и писали графики устранения дефектов на самолетах».

На оснований этих показаний 4 апреля арестовали бывшего наркома авиационной промышленности А.И. Шахурина.

Ситуация в авиапроме не могла не встревожить Сталина. В архиве Политбюро сохранился документ — секретная шифрограмма, направленная 4 апреля за подписью Сталина в партийные организации и государственные ведомства. В ней отмечалось:

«Проверка работы ВВС и жалобы летчиков с фронта на недоброкачественность наших самолетов привели к выводу, что бывший нарком авиапромышленности Шахурин, который сдавал самолеты для фронта, а затем бывший главный инженер ВВС Репин и подчиненный ему Селезнев, которые принимали самолеты от Шахурина для фронта, находились в сговоре между собой. С целью принять от Шахурина для фронта недоброкачественные самолеты, выдавая их за доброкачественные, обмануть таким образом правительство и потом получить награды за «выполнение» и «перевыполнение» плана.

Эта преступная деятельность поименованных выше лиц продолжалась около двух лет и вела к гибели наших летчиков на фронте».

Политбюро, рассмотревшее этот вопрос 4 мая, приняло секретное постановление. Оно обвиняло Шахурина в том, что из меркантильных целей, превышая служебные полномочия, он «допустил преступные нарушения в авиационной промышленности», повлекшие за собой гибель летчиков.

Следствием дела авиаторов стало и еще одно кадровое решение. В этот же день начальник Главного управления контрразведки СМЕРШ и заместитель наркома обороны СССР B.C. Абакумов сменил на посту министра Госбезопасности В.Н. Меркулова.

Сын офицера, комиссар госбезопасности 1-го ранга Всеволод Иванович Меркулов до революции учился на физико-математическом факультете Петербургского университета. Не завершив обучение, с началом Первой мировой войны поступил в школу прапорщиков и в 1916 году попал в действующую армию. Во время Гражданской войны был учителем школы слепых в Тифлисе.

Трудно поверить, чтобы романтически настроенный 22-летний юноша, оставивший институт для того, чтобы отправиться на фронт, занимался в националистической Грузии только учительством. Скорее всего, он принимал участие в подпольной работе. Потому в 1921 году Всеволод был принят в аппарат Закавказского ЧК. В 1938 году Меркулова вызвали в Москву, где он получил должности 1-го заместителя наркома внутренних дел СССР и начальника главного управления государственной безопасности (ГУГБ). При слиянии в 1941 году Народного комиссариата государственной безопасности (НКГБ) и наркомата внутренних дел (НКВД) он стал первым заместителем у Берии. Руководил 1-м (охрана правительства), 2-м (контрразведка) и 3-м (секретно-политическим) управлениями.

Под псевдонимом Всеволод Рокк Меркулов написал патриотическую пьесу «Инженер Сергеев». В апреле 1943 года, когда НКГБ вновь стал самостоятельным ведомством, его возглавил генерал армии Меркулов. После смещения 4 мая 1946 г. с поста министра госбезопасности почти год он оставался не у дел. Только в апреле 47-го года его назначили начальником главного управления советским имуществом за границей при Совете министров СССР. В октябре 1950 г. он был назначен министром государственного контроля СССР. После убийства Берии Хрущев приказал арестовать Меркулова. 23 декабря 1953 года на основании сфабрикованного по указанию Хрущева дела бывшего генерала армии приговорили к смертной казни и расстреляли. Фактически Хрущев расстрелял маршала.

Но вернемся вновь к субботе 4 мая 1946 года. И напомним, что в этот день Политбюро обвинило бывшего наркома авиапромышленности Шахурина в том, что он допустил в своем ведомстве преступные нарушения — «выпуск нестандартной, недоброкачественной и некомплектной продукции», повлекшей гибель людей, а министр госбезопасности Меркулов лишился своего поста.

В этот же день произошло еще одно событие, которое историография проигнорировала. Между тем оно косвенным образом проливает свет на те выводы, которые Сталин сделал из «дела авиаторов».

Министр внешней торговли СССР (1958-1985 гг.) Н.С. Патоличев в воспоминаниях, опубликованных в 1977 году, привел эпизод встречи со Сталиным 4 мая 1946 года. Накануне 18 марта Николай Семенович вместе с Родионовым и Сусловым был избран в Оргбюро на Пленуме. Повторим и то, что тогда же Кузнецов и Маленков вошли в число членов секретариата ЦК.

Вечером Патоличеву позвонил секретарь Вождя Поскребышев.

— Срочно приезжай в Кремль на квартиру к товарищу Сталину, — сказал он и положил трубку.

Вождь принял недавно назначенного заведующим организационно-инструкторским отделом ЦК партии, «челябинца»[25], в присутствии секретарей ЦК Жданова и Кузнецова. Усадив гостя, Сталин продолжал медленно ходить по комнате.

Он расспрашивал Патоличева о работе отдела с региональными парторганизациями. Интересовался деталями утвержденного ГКО плана строительства на Магнитогорском комбинате и работой над тяжелым танком ИС. Задав другие интересующие его вопросы, в продолжение разговора Сталин спросил: достаточно ли полно ЦК контролирует работу на местах?

Патоличев пишет: «Ободренный его вниманием, я сказал, что практика ослабления контроля за местными партийными организациями продолжается и в мирное время… Он задал мне много вопросов и не торопил с ответами… Когда я ответил на его последний вопрос, он после некоторого молчания остановился, посмотрел на нас всех по очереди и сказал:

— Надо восстановить права ЦК контролировать деятельность парторганизаций…Давайте подумаем… Какие новые организационные формы должны быть введены в структуру ЦК, чтобы успешно осуществлять наши задачи? Давайте создадим специальное управление в ЦК и назовем его Управлением по проверке партийных органов. — Считая вопрос решенным, обращаясь к Патоличеву, он добавил: — А вас назначим начальником этого управления. Сколько вам нужно заместителей и кого вы хотели бы иметь в качестве заместителей?

После обсуждения кандидатур Вождь пояснил, что новое управление по проверке партийных органов должно не только «контролировать партийные организации, а активно помогать им в работе, хорошо представлять в местных парторганизациях ЦК». Он предложил назвать уполномоченных «инспекторами ЦК» и перечислил секретарей областных и краевых комитетов, которых рекомендовал назначить инспекторами.

Патоличев продолжает: «Сталин ходил по комнате, говорил негромко, будто думал вслух:

— Теперь новые задачи, 1946 год — первый послевоенный. Утверждена новая пятилетка… А это все опытные и авторитетные секретари. Они хорошо будут представлять Центральный комитет…

Сталин говорил просто и убедительно… Потом, остановившись, спросил:

— Сколько вам лет?

— Тридцать семь.

Сталин опять пошел и снова остановился:

— Что, если мы утвердим вас секретарем ЦК?

…Завершая беседу, он поднял трубку и, позвонив Поскребышеву, распорядился:

— Запишите второй пункт проекта решения ЦК — утвердить секретарем ЦК товарища Патоличева. — Каким был первый пункт, я не знал. Это стало известно несколько позднее. Он гласил, что Г.М. Маленков освобождается от обязанностей секретаря ЦК (курсив мой. — К.Р.)»[26].

Конечно, организация нового управления не была экспромтом Вождя. Появившийся в этот период институт инспекторов ЦК фактически стал выполнять ту же роль, что и представители Ставки при военных Советах фронтов во время войны. Инспекторами ЦК стали лучшие секретари областных и городских комитетов. Опытные и грамотные организаторы, от имени ЦК они курировали работу на местах, сыграв значительную роль в выполнении планов пятилетки.

Для 37-летнего Патоличева этот вечер завершился скромным ужином в квартире Вождя, в компании с ленинградцами — Андреем Ждановым и Алексеем Кузнецовым. Став начальником Управления ЦК по проверке партийных кадров, а также заместителем председателя совета по делам колхозов при Совете министров СССР, он сделает блестящую карьеру. Он будет одним из доверенных сотрудников Сталина. В 1956 году Патоличева назначат 1-м заместителем министра иностранных дел, а с августа 1958 г. министром внешней торговли СССР.

Итак, первым пунктом постановления, утвержденного 6 мая, стало отстранение Маленкова от должности секретаря ЦК и начальника управления кадров. О его осведомленности как куратора ГКО по авиационной промышленности о поставке в войска бракованных самолетов говорили многие арестованные. Находившийся под следствием Главный маршал авиации А.А. Новиков 30 апреля в заявлении на имя Сталина писал:

«…Должен также заявить, что, когда Сталин вызвал меня и объявил, что снимает с должности командующего ВВС, и крепко поругал меня за серьезные недочеты в работе, я в душе возмутился поведением Маленкова, который при этом разговоре присутствовал, но ничего не сказал, в то время как Маленкову было хорошо известно о всех недочетах в приемке на вооружение ВВС бракованной материальной части от Наркомата авиационной промышленности».

Нет, Сталин не оставил эту информацию без внимания. Смещение старейшего члена ЦК Маленкова с постов в руководстве партии и правительстве стало наказанием за те нарушения, которые произошли в курируемой им отрасли. С непосредственными виновными Вождь обошелся суровее

Заседание Военной коллегии Верховного суда СССР состоялось 11 мая. Представшим на процессе семи ответственным работникам вменялось в вину, что в период войны Министерство авиапромышленности выпускало бракованную продукцию, а руководство ВВС принимало ее, направляя в действующие боевые части. В результате гибли летчики.

В качестве меры пресечения двум маршалам авиации Новикову и Ханферянц-Худякову, заместителю командующего ВВС А. Репнину, начальнику главного управления заказов ВВС Н. Селезневу, работникам ЦК Шиманову, Будникову, Григорьяну приговор определил от двух до семи лет тюремного заключения.

Нарком авиапрома Шахурин был приговорен к семи годам лишения свободы «за злоупотребления и превышение власти при особо отягощающих обстоятельствах» и «выпуск нестандартной, недоброкачественной продукции»

Вопрос: «Были ли эти обвинения необоснованными?» — праздный. На него ответил суд. Один из юридических принципов гласит: «De miniminon curat 1ех» — закон не занимается пустяками, а обвинения «военным авиаторам», рассматриваемые с позиции закона, были далеко не пустяковыми.

Таким образом, как бы низко ни ценила жизнь пилотов «демократическая» общественность, но налицо если не крупное вредительство, то вопиющая преступная халатность. Это признали и сами обвиняемые, получившие в результате суда разные сроки тюремного заключения.

Все было справедливо. Кстати, принятый еще в тридцатые годы закон о том, что «выпуск бракованной продукции является уголовно наказуемым преступлением», не был отменен до конца существования советского государства.

Впрочем, в авиапроме серьезный брак выявлялся и после войны. Еще 24 августа 1945 года Государственный комитет обороны принял специальное постановление «О самолете Як-9 с мотором ВК-107А», недоработанным и прошедшем только заводские, а не государственные испытания. Из поступивших в войска почти 4 тысяч самолетов 2267 сразу поставили на прикол.

После смерти Вождя осужденные будут амнистированы и восстановлены в званиях и должностях; им вернут награды. Правда, А. Шахурин станет не министром, а замминистра Минавиапрома. В декабре 1954 г. он выступит свидетелем в суде над Абакумовым. Спустя тридцать лет он напишет воспоминания. В книге, изданной под названием «Крылья победы», он расскажет о встречах со Сталиным, но ни словом не обмолвится ни о своем аресте, ни о суде, ни о заключении.

Однако «дело авиаторов» неожиданно обернулось крупными неприятностями еще для одного маршала. Уже через неделю после ареста, 30 апреля 1946 года, «большой друг Жукова» главный маршал авиации (с 1944 года) Александр Новиков написал на имя Сталина пространное заявление.

На следствии Новикову предъявили основательный список «полетных заданий» пилотов военно-транспортной авиации. Протоколы опросов летчиков свидетельствовали, что по заданию главного маршала авиации с июля по октябрь 1945 года с берлинского аэродрома самолеты чуть ли не эскадрильями возили в Москву «барахло»[27].

Речь шла о коврах, мехах, хрустале, фарфоре и других «трофеях», которые, расходуя казенный керосин, «пилоты маршала» доставляли на подмосковные аэродромы, а оттуда на его дачу и дачи его друзей. Предъявленные показания солдат-грузчиков и описи обнаруженного «барахла» не позволяли Новикову запираться.

И, желая доказать свое искреннее раскаяние и лояльность, маршал авиации решил вывести на чистую воду своего главного друга, с которым занимался «трофейным бизнесом».

В заявлении на имя Сталина 30 апреля он сообщал: «Настоящим заявлением я хочу Вам честно и до конца рассказать, что, кроме нанесенного мною большого вреда в бытность мою командующим ВВС, о чем я уже дал показания, я также виновен еще в более важных преступлениях…

Хотя я теперь арестован и не мое дело давать какие-либо советы, в чем и как поступить, я хочу рассказать Вам о своих связях с Жуковым, потому что, мне кажется, пора положить конец такому вредному поведению Жукова; ибо если дело так далее пойдет, то это может привести к пагубным последствиям.

За время войны, бывая на фронтах вместе с Жуковым, между нами установились близкие отношения, которые продолжались до дня моего ареста.

Касаясь,Жукова, я прежде всего хочу сказать, что человек он исключительно властолюбивый и самовлюбленный, очень любит славу, почет и угодничество перед ним и не может терпеть возражений (курсивы мои. — К.Р.).

…Жуков ведет вредную, обособленную линию, т. е. сколачивает людей вокруг себя, приближает их к себе и делает вид, что для них он является «добрым дядей». Таким человеком у Жукова был я, а также Серов[28].

Жуков был ко мне очень хорошо расположен, и я в свою очередь угодничал перед ним.

Жуков очень любит знать все новости, что делается в верхах, и по его просьбе, когда Жуков находился на фронте, я по мере того, что мне удавалось узнать, снабжал его соответствующей информацией о том, что делалось в Ставке…

Так, были случаи, когда после посещения Ставки я рассказывал Жукову о настроениях Сталина, когда и за что Сталин ругал меня и других, какие я слышал там разговоры и т. д.

Жуков очень хитро и тонко и в осторожной форме в беседе со мной, а также среди других лиц пытался умалить руководящую роль в войне Верховного Главнокомандования, и в то же время Жуков не стеснялся выпячивать свою роль в войне как полководца и даже заявляет, что основные планы операций разработаны им.

…Как-то в феврале 1946 года, находился у Жукова в кабинете или на даче, точно не помню, Жуков рассказывал мне, что ему в Берлин звонил Сталин и спрашивал, какое бы он хотел получить назначение. На это он, по словам Жукова, якобы ответил, что хочет пойти Главнокомандующим сухопутными силами.

Это свое мнение Жуков мне мотивировал не государственными интересами, а тем, что, находясь в этой должности, он, по существу, будет руководить почти всем Наркоматом обороны, всегда будет поддерживать связь с войсками и тем самым не потеряет свою известность. Все, как сказал Жуков, будут знать обо мне.

Если же, говорил Жуков, пойти заместителем Министра вооруженных сил по общим вопросам, то придется отвечать за все, а авторитета в войсках будет меньше»[29].

Логика Жукова интересна: известности, власти и авторитета хочется, а «отвечать за все» — нет.

Очевидно и то, что Новиков не обладал эпистолярными талантами. Но это заявление 45-летнего маршала не страницы из «романа в письмах», а всего лишь попытка продемонстрировать свою преданность Генералиссимусу, чтобы уменьшить величину ожидавшегося наказания.

Сын крестьянина А.А. Новиков образование получил в учительской семинарии (1918), на курсах «Выстрел» (1922) и в академии имени Фрунзе (1930). С 1933 года — начальник штаба авиабригады, затем командир легкобомбардировочной эскадры. Во время советско-финской войны начальник штаба ВВС Северо-Западного фронта. В начале Великой Отечественной войны он командовал ВВС Северного и Ленинградского фронтов. В феврале 1942 года Сталин назначил сорокадвухлетнего генерала 1-м заместителем командующего. С апреля он стал командующим ВВС Красной Армии и, одновременно, заместителем Наркома обороны по авиации. То есть заместителем Сталина.

В качестве представителя Ставки он координировал действия авиации во всех наиболее крупных операциях, включая Сталинградскую и Курскую битвы, и в войне с Японией. Новиков имел звание Героя Советского Союза, а по положению в воинской иерархии фактически не уступал Жукову. Оба маршала направлялись Верховным Главнокомандующим на фронты в качестве личных представителей.

Напротив, когда в феврале 1944 года Сталин поручил Жукову командовать 1-м Украинским фронтом, освободив его от обязанностей своего заместителя, то положение Новикова оказалось даже более высоким — Новиков оставался в этом статусе при Сталине. И «сухопутный» маршал не случайно дружил с «авиационным».

Конечно, за такой «дружбой» со стороны Жукова стоял тонкий расчет. После смещения с командной должности Новиков ходил к более опытному коллеге, рассчитывая на его поддержку. Но «сухопутный маршал», кроме участливых слов, ничего не сделал. И теперь, находясь под следствием и прозрев в отношении подлинных причин «дружбы», Александр Александрович спешил резать правду-матку.

Он писал о позиции коллеги: «После снятия меня с должности главнокомандующего ВВС я, будучи в кабинете у Жукова, высказал ему свои обиды, что Сталин неправильно поступил, сняв меня с работы и начав аресты людей из ВВС.

Жуков поддержал мои мысли и сказал: «Надо же на кого-то свалить».

Больше того, Жуков мне говорит: «Смотри, никто за тебя и слова не промолвил, да и как замолвить, когда такое решение принято Сталиным». Хотя Жуков прямо не говорил, но из разговора я понял, что он не согласен с решением правительства о снятии меня с должности командующего ВВС».

Интересно, что Жуков имел в виду под словами «надо же на кого-то свалить». Вину в поставке на фронт бракованной продукции на самого Сталина?

Выше приведена цитата из этого же «заявления Новикова Сталину» о том, что «Маленкову было хорошо известно о всех недочетах в приемке на вооружение ВВС бракованной материальной части».

А.А. Новиков продолжает: «Когда я поделился с Жуковым (об осведомленности Маленкова. — К.Р.), то он ответил мне, что «теперь уже тебя никто не поддержит, все как в рот воды набрали».

Я хоть усмехнулся, говорит мне Жуков, когда Сталин делал тебе замечания по работе, и сказал два слова — «ничего, исправится».

«Усмехнемся» и мы, читатель. «Трехзвездный герой» отважился на усмешку и «два слова»! Какая смелость — показал фигу в кармане! Но если он действительно не считал Новикова виновным в случившемся, то где его принципиальность? Где «маршальский характер»?

Между тем маршалу была присуща не только «робость» перед Сталиным. Ему было свойственно и хвастовство. В кругу близких лиц он бравировал близостью с Верховным Главнокомандующим.

Новиков пишет: «Тогда же Жуков мне еще рассказывал о том, что в разговоре по «ВЧ» в связи с реорганизацией Наркомата Обороны Сталин спрашивал его, кого и на какие должности он считает лучше назначить.

Жуков, как он мне об этом говорил, высказал Сталину свои соображения, и он с ним согласился, но тем не менее якобы сказал: «Я подожду Вашего приезда в Москву, и тогда вопрос о назначении решим вместе».

Я этот разговор привожу потому, что, рассказывая мне об этом, Жуков дал мне понять, что как он предлагал Сталину, так Сталин и сделал».

Близостью к Сталину маршал бравировал и перед другими «друзьями». Тебе это хвастовство ничего не напоминает, читатель? Да, да! Это манеры Хлестакова, описанные пером великого классика, который рассказывал провинциалам о своей значимости и влиянии в Петербурге.

Но «не классик» Новиков дополняет портрет маршала-хвастуна и новыми деталями: «Говоря об этом, я должен привести Вам в качестве примера такой факт: Жуков на глазах всячески приближает Василия Сталина, якобы по-отечески относится к нему и заботится.

Но дело обстоит иначе. Когда недавно уже перед моим арестом я был у Жукова в кабинете на службе и в беседе он мне сказал, что, по-видимому, Василий Сталин будет инспектором ВВС, я выразил при этом свое неудовлетворение таким назначением и всячески оскорблял Василия. Тут же Жуков в беседе со мной один на один выразился по адресу Василия Сталина еще резче, чем я, и в похабной и омерзительной форме наносил ему оскорбления».

Нет, читатель, талант Гоголя был слабее возможностей природы в формировании человеческих характеров и их психологии! В психологии маршала она уместила не только хлестаковские черты, но и качества Ноздрева. Эдакий коктейль из хлестаковско-ноздревского норова, да еще и обидчивого.

Впрочем, когда «обиды» касались непосредственно самого Жукова, то он не молчал. Он говорил, но не в лицо Верховному, а за его спиной — друзьям.

Подследственный Новиков пишет: «После окончания Корсунь-Шевченковской операции командующий бывшим 2-м Украинским фронтом Конев получил звание маршала.

Этим решением правительства Жуков был очень недоволен и… говорил, что операция была разработана лично им — Жуковым, а награды и звания за нее даются другим людям. Тогда же Жуков отрицательно отзывался о Ватутине[30]. Он говорил, что Ватутин неспособный человек как командующий войсками, что он штабист и если бы не он, Жуков, то Ватутин не провел бы ни одной операции.

В связи с этим Жуков высказал мне обиды, что, являясь представителем Ставки, провел большинство операций, а награды и похвалы получают командующие фронтами. Для подтверждения этого Жуков сослался на то, что (благодарственные. — К.Р.) приказы за проведение тех или иных операций адресуются командующим фронтов, а он, Жуков, остается в тени несмотря на то, что операции проводились и разрабатывались им. Во время этой беседы Жуков дал мне понять, чтобы я по приезде в Москву где следует замолвил об этом словечко.

В тот же период времени Жуков в ряде бесед со мной говорил и о том, что правительство его не награждает за разработку и проведение операций под Сталинградом, Ленинградом и на Курской дуге.

Жуков заявил, что, несмотря на блестящий успех этих операций, его до сих пор не наградили, в то время как командующие фронтов получили уже по нескольку наград.

В этой связи Жуков высказался, что лучше пойти командующим фронтом, нежели быть представителем Ставки».

Однако Жуков был не просто завистливо-обидчив, он еще и обидчиво-самоуверен. «Как-то в 1944 году, — продолжает Новиков, — я находился вместе с Жуковым на 1-м Украинском фронте, он рассказывал мне о том, что в 1943 году он и Конев докладывали Сталину план какой-то операции, с которым Сталин не согласился. Жуков, по его словам, настоятельно пытался доказать Сталину правильность такого плана, но Сталин, дав соответствующее указание, предложил план переделать. Этим Жуков был очень недоволен, обижался на Сталина и говорил, что такое отношение к нему очень ему не нравится.

Наряду с этим Жуков высказывал мне недовольство решением правительства о присвоении генеральских званий руководящим работникам оборонной промышленности. Жуков говорил, что это решение является неправильным, что, присвоив звание генералов наркомам и их заместителям, правительство само обесценивает генеральские звания».

Похоже, что «летописец» Новиков совсем запутал нас многогранностью особенностей психологического склада характера маршала. И, похоже, на его определение не хватит всей гоголевской палитры.

Впрочем, мы забыли еще один персонаж из «Мертвых душ» — незабвенного Плюшкина. Правда, не провинциального выжившего из ума скупца, хранившего старое барахло, а Плюшкина-приобретателя, расчетливо тащившего трофейное барахло из поверженной Германии. Среди мародерски добытых вещей было и «барахло» из германских музеев: фарфоровая посуда, дворцовые гобелены, старинные картины.

Заправлял таким собирательством ближайший друг, заместитель главноначальствующего Советской военной администрации в Германии Жукова и уполномоченный НКВД генерал И.А. Серов.

А.А. Новиков продолжает: «Хочу сказать Вам и о том, что в еще более близкой связи с Жуковым, чем я, находился Серов, который также угодничает, преклоняется и лебезит перед ним. Их близость тянется еще по совместной работе в Киеве. Они обычно бывали вместе и посещали друг друга.

На какой почве установилась между ними такая близость, Жуков мне не говорил, но мне кажется, что Жукову выгодно иметь у себя такого человека, как Серов, который занимает большое положение в Министерстве внутренних дел… Я тоже находился в дружеских отношениях с Серовым, и мы навещали друг друга.

Когда я был снят Сталиным с должности командующего ВВС, Серов говорил мне, чтобы я пошел к Маленкову и просил у него защиты. Во время моего пребывания в Германии Серов содействовал мне в приобретении вещей».

Очевидно и то, что в признаниях друга Жукова нет преувеличений и лжи в характеристике нравственной стороны поступков маршала.

Кстати, напомним, что когда Жуков проморгал попытку немцев вырваться из Корсунь-Шевченковского котла, то именно Конев проявил инициативу по исправлению этого промаха. За свою инициативу он, тогда генерал, и получил звание маршала.

В антисталинской литературе аресты ряда военных после войны представляются как следствие обостренной «подозрительности» Вождя и желание избавиться от «потенциальных конкурентов». Осужденных представляют невинными «жертвами огульных доносов».

Но были ли многочисленные жалобы доносами? Нет ничего удивительного в том, что обвинения против работников военной и оборонной промышленности часто выдвигали рядовые военнослужащие, требовавшие расследования обстоятельств гибели фронтовых товарищей или родных. И если в военное время факты проявления преступной халатности покрывались бытовавшей пошлой идеей, что, мол, «война спишет все», то после войны пришло время платить по счетам.

Однако потомки еще более замутили истину в этой истории. В 1995 году кинорежиссер Озеров, отснявший эффектный советский сериал-блокбастер «Освобождение», сотворил фильм «Маршал Жуков».

Лента была слеплена из тех кадров советского сериала, где артист Михаил Ульянов изображает маршала. Путем перемонтажа эпизодов и оснащения их закадровым текстом режиссер создал добротную агитку. И по справедливости ее следовало бы назвать — «Маршал Ульянов».

Ибо в картине нет ни одного диалога, ни одной мизансцены, ни одного факта, правдиво отражающего историческую реальность. Вся киношная история не более чем фантазии ее создателей. «Маршал Ульянов» решительно спорит с артистами, играющими в прежних сериях роли Верховного главнокомандующего. Орет на персонажей, представляющих других военных; в частности, на артиста, изображающего маршала Рокоссовского.

Говоря иначе, на экране предстает некий осовремененный «Чапаев». Но если авторы «Чапаева» не претендовали на документальность своего игрового фильма, то постановщики «Маршала Ульянова» толково вмонтировали в сюжет документальные кадры. Этим они создали иллюзию правдоподобности происходящего на экране.

Сценаристы и режиссер приписали артисту Ульянову заслуги в подготовке и проведении Сталинградской, Курской и других операций. В действительности же прототип изображаемого Ульяновым лица исполнял в них лишь роль представителя Ставки, обязанного информировать Сталина о развитии ситуации на месте.

Примечательно, что этот «интеллигентский» подлог произошел в то время, когда «главнокомандующий» Ельцин, расстреляв из танковых орудий Верховный Совет, отдал Россию на разграбление плутократам. А маршала Победы посадили на бронзовую лошадь возле Кремля, как бы «поставив на стреме» при разграблении великой державы.

Но может быть, реальный Жуков все-таки резонно обижался на то, что Верховный Главнокомандующий недооценил его? Может быть, Сталин сам завидовал славе своего маршала? Однако не будем гадать на кофейной гуще и проследим в краткой ретроспекции полководческую деятельность маршала накануне и во время войны, ибо ошибки Жуков совершал еще до начала войны. И самой тяжелой из них являлось то, что, заняв в 1940 году пост начальника Генерального штаба, он слепо стал осуществлять стратегическую концепцию, сформулированную «планом поражения» Тухачевского и его подельников по процессу 1937 года.

Суть ее состояла в следующем: при нападении на СССР противника, почти без паузы, Красная Армия должна была нанести «упреждающие контрудары». В соображениях «по плану стратегического развертывания сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками» в мае 1941 года начальник Генштаба Жуков так представлял начало войны:

«…Считаю необходимым ни в коем случае не давать инициативы действий Германскому Командованию, упредить противника в развертывании и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания…»[31]

Заманчиво выглядевшая на бумаге, такая идея могла быть осуществлена только при нанесении опережающего удара. Но тогда уже после первых выстрелов орудий инициатива нападения автоматически превращала бы Советский Союз в государство-агрессора, создавая у мировой общественности мнение, будто не Германия, а СССР развязал мировую войну.

Сталин сразу и решительно отмел этот провокационный замысел военных, но фактически концепция «упреждающего удара» осталась не только в умах высшего руководства армии.

Более того, она была реализована, когда начальник Генштаба Жуков и Нарком обороны Тимошенко выдвинули передовые части войск именно на те рубежи, где с началом германского нападения они стали удобной мишенью для авиации и артиллерии противника.

Уже в первые недели войны для Сталина стало очевидно, что ни Нарком, ни начальник Генштаба не справляются с задачами по руководству Красной Армией. Войска отступали. И тогда Вождь сделал единственно возможный выбор. Отстранив Тимошенко и Жукова, он послал их на фронт в качестве командующих. Обязанности Верховного Гавнокомандующего он взял на себя, а начальником Генерального штаба назначил маршала Шапошникова.

Жуков не был великим стратегом; он не был и тактиком. Но он обладал хваткой и мог, не оглядываясь на жертвы, жестоко «давить» на подчиненных ему командиров, заставляя их наносить контрудары по противнику.

Как показали дальнейшие события войны, Сталин не ошибся, использовав стремление Жукова выделиться любой ценой. Он назначил генерала командующим Западным фронтом при обороне Москвы. Командовать Калининским фронтом он поручил Коневу.

Генерал Жуков старался оправдать доверие. Он расстреливал малодушных, не церемонился с командирами и не считался с гибелью рядовых.

Однако на первом этапе Московской битвы дрогнул и Жуков. Как рассказывал генерал армии С.М. Штеменко: «Командный пункт Жукова в период угрожающего положения находился ближе к линии обороны. Жуков обратился к Сталину с просьбой о разрешении перевода своего командного пункта подальше от линии обороны, к Белорусскому вокзалу. Сталин ответил, что если Жуков перейдет к Белорусскому вокзалу, то он займет его место».

То был весомый урок, и генерал больше не тревожил Верховного подобными просьбами. Он выполнял директивы, которые давали ему Сталин и Генштаб; и гитлеровская машина наступления встала. Ее гусеницы начали пробуксовывать в сугробах подмосковных снегов. Но главное не в этом. Постоянно пополняемые техникой и войсками ряды защитников советской столицы крепли, закалялись. Полки и дивизии воинов, оборонявших Москву, уже испытали пьянящую радость победы.

Конечно, в том, что у стен столицы враг был остановлен, есть и доля заслуги Жукова, как и других военачальников, принимавших участие в тяжелом сражении. Да, противник был остановлен, но не разбит. Исполняя директивы Сталина, оставшегося лишь с небольшой группой работников Генштаба в Москве, генерал требовал по телефону от командиров своих частей: держаться и побеждать. От этого зависела и его собственная судьба.

Но никаких особых полководческих заслуг Жукова нет в том, что, когда войска Западного и Калининского фронтов сдерживали силы противника на подступах к Москве, Сталин готовил резервы. Он не пускал их в ход до того момента, пока не стало очевидно, что немцы истощили свои наступательные возможности. Даже генштабисты считали, что он рискует, но Верховный дождался кульминации битвы за Москву.

Вот тогда и произошло то, что принято считать переломом — Сталин бросил на весы войны свои резервы. Утром 3-4 декабря началось запланированное Верховным Главнокомандующим контрнаступление Калининского, Западного и Резервного фронтов. Немцы были отброшены от Москвы, но они еще не побежали, и их части не попали в окружение.

Жуков подгонял командующих армий. Однако сам комфронта не блеснул в этой операции полководческим талантом. Он не нашел ни оригинального решения, ни хитрого маневра. Растрачивая в бесплодных лобовых атаках силы и средства, он настойчиво требовал у Сталина дополнительные резервы. С этими просьбами он и приехал вечером 5 января 1942 года на расширенное заседание Ставки.

На совещании Верховный главнокомандующий изложил замысел, предусматривающий проведение широкомасштабной операции на трех стратегических направлениях: северо-западном, западном и юго-западном.

Его целью было нанести поражение основным группировкам войск противника. Чтобы, не давая передышки, гнать на «запад без остановки, заставить их израсходовать резервы еще до весны, когда у нас будут новые большие резервы, а у немцев не будет больше резервов…».

Новое наступление 8 января начал Калининский фронт под командованием Конева, одновременно двинулись вперед центр и левое крыло Западного фронта Жукова. Оборона немцев была прорвана. И Верховный дал Жукову возможность отличиться.

1 февраля Сталин восстановил должность Главнокомандующего Западного направления. Поручив командование Жукову, он поставил ему задачу по «организации непрерывного взаимодействия Западного и Калининского фронтов».

Однако это назначение не прибавило генералу талантов. Осуществить окружение и разгромить ржевско-вяземско-гжатскую группировку, как этого требовал Сталин, генералу не удалось. Наоборот, в результате ошибок управления со стороны Жукова в районе Вязьмы полностью погибла группа войск вместе с командующим генералом М.Г. Ефимовым; и только часть кавалерийского корпуса генерала П.А. Белова вырвалась из окружения.

Силы армий Западного фронта таяли в бесплодных атаках; и 20 апреля Сталин дал согласие на просьбы Жукова о прекращении наступления.

Вправе ли был Жуков позже предъявлять претензии за то, что якобы недостаточно был отмечен за заслуги под Москвой?

После войны о своих потерях и неудачах маршал предпочитал не вспоминать. Собственные неудачи он относил на счет других, но зато чужие успехи присваивал себе.

В своем «сочинении…», написанном в преклонном возрасте, маршал охотно размышляет об операциях, к которым имел лишь косвенное отношение лишь как представитель Ставки. Между тем роль личных информаторов Сталина при командующих фронтами во время войны выполняли сотни генералов.

Очередной неудачей в июле — августе 1942 года для командующего Западным фронтом Жукова стала операция, проводимая совместно с Калининским фронтом. Развернув наступление на Брянск, он опять не сумел ни разгромить ржевско-вяземскую группировку, ни улучшить оперативное положение своих войск. По его собственному признанию, ему опять не хватило «одной-двух армий».

После остановки наступления «освободившегося» генерала Сталин послал 29 августа под Сталинград, в район Камышина. Здесь находились начальник Генерального штаба Василевский, член ГКО Маленков и нарком Малышев.

Жукову предстояло оказать помощь командующему Сталинградским фронтом генералу В.Н. Гордову, который должен был осуществить наступление в направлении Сталинграда. Оно началось 3 сентября. 10 сентября Жуков доложил Сталину, что прорвать немецкий коридор к Сталинграду и соединиться с войсками Юго-Восточного фронта Гордов не в состоянии.

Сталин отозвал Василевского и Жукова в Москву. Ему нужно было найти радикальное решение, коренным образом менявшее ситуацию как под Сталинградом, так и на всем Кавказе, где противник рвался к грозненской нефти.

Жуков пишет в своих мемуарах, что мысль о проведении крупномасштабной операции якобы появилась у него в кабинете Сталина. Но ведь Верховный Главнокомандующий для того и посылал своих представителей на место, чтобы, оценив обстановку, выработать наиболее рациональное решение.

Впрочем, над этим вопросом сам Сталин и Генеральный штаб работали уже после «харьковской неудачи». Уже тогда, отвлекая противника от советской столицы, Сталин стал заманивать Гитлера на юг. К вожделенной нефти. И Верховный не нуждался ни в каких «озарениях» своего информатора.

Еще летом 1942 года, после поражения Тимошенко под Харьковом, Сталин приказал строить вдоль Волги дорогу к Сталинграду. Секции рельс он распорядился снимать с БАМа и вторых путей ближайших к Волге дорог. Трасса начала функционировать еще в июле.

С момента ее пуска и по октябрь к Сталинграду прошло 23 тысячи вагонов, 16 тысяч цистерн с горючим. Поезда шли под бомбежками немецкой авиации на расстоянии 800 метров друг от друга. «С июля 1942 года по январь 1943 года в район Сталинграда было доставлено 3269 эшелонов с войсками и 1052 поезда с боеприпасами, вооружением, горючим, продовольствием, медикаментами и другими материально-техническими средствами»[32].

Между тем Жуков в воспоминаниях пишет, что идея озарила именно его. Это не так. По заданию Сталина «идею» разгрома немцев под Сталинградом к этому времени уже прорабатывали офицеры Генштаба. И если уж искать автора, то им был не Жуков.

Скромный генштабовский полковник Потапов нарисовал на листе ватмана стрелы, обозначившие удары Красной Армии. В «легенде», перечислявшей соединения и силы частей, участвующих в операции, определялись ближайшие и последующие задачи фронтов. На карте дата — 30 июля 1942 года и подписи Потапова и Василевского.

План-карту, разработанную полковником и подписанную начальником Генштаба Василевским, утвердил, после детального рассмотрения замысла кампании, Сталин. Операция «Уран» обсуждалась на заседании ГКО, и, 15 октября Верховный Главнокомандующий назначил генерал-полковника Василевского своим заместителем, а в ноябре послал его под Сталинград координировать действия наступавших войск.

Именно за участие в подготовке и проведении Сталинградской операции 18 января 1943 года Василевский получил звание генерала армии, а 18 февраля Сталин присвоил ему звание маршала Советского Союза.

Однако Сталин рассчитывал и на Жукова. Он еще не утерял веры в способности тщеславного генерала. Совместно со Сталинградской операцией Генштаб прорабатывал план наступления Калининского и Западного фронтов.

Операция под кодовым названием «Марс» началась

25 октября 1942 года, через четыре дня после первых залпов орудий, возвестивших о развертывании Сталинградской битвы. Координацию этой операции — более значимой, чем сражение под Сталинградом — Верховный главнокомандующий поручил Жукову.

О том, что Сталин придавал этому наступлению даже более важное значение, чем Сталинградской битве, свидетельствует уже само ее название. Марс — более приближенная к Земле планета, чем Уран. Но дело не в этом. Силы, выделенные для проведения этой операции Жукову, более чем в два раза превышали возможности Василевского под Сталинградом.

У Василевского было 10 общевойсковых, 1 танковая и 3 воздушные армии. В то время как в распоряжение Жукова Верховный выделил 23 общевойсковых, 3 ударные, 1 танковую, 4 воздушные и 2 резервные армии[33].

Перед Жуковым стояла та же задача, что и перед Василевским: прорвать оборону противника на двух направлениях, окружить и разгромить его группировки. Уже в ходе наступления только 20-я армия Западного фронта «получила усиление — два танковых корпуса, восемь отдельных танковых бригад и соответствующее количество артиллерии»[34].

Но уже к 6 декабря шесть танковых бригад (из восьми) 20-й армии Западного фронта потеряли почти всю материальную часть. Поле боя было усеяно сгоревшими танками. К 13 декабря в 6-м танковом корпусе осталось

26 танков, в 5-м — 30 машин. Общие потери Западного и Калининского фронтов составили более 215 тысяч убитыми и ранеными. В районе Ржева и деревни Сычевки Жуков «сжег миллионы снарядов, угробил лучшие гвардейские артиллерийские, стрелковые, танковые и авиационные соединения», но с поставленной задачей не справился.

Напомним, что к числу еще одной якобы недооцененной Сталиным заслуги маршал относил свое участие в Курской битве. В художественном фильме «Освобождение», а затем в закамуфлированном под документальную ленту «Маршале Ульянове», режиссер Озеров иллюстрирует заслуги Жукова поистине эпической сценой.

В ней артист Михаил Ульянов появляется в штабе Центрального фронта, которым командовал К.К. Рокоссовский. Ульянов изображает процесс осмысления обстановки, мучительных размышлений и, наконец, решительный приказ об опережающей артиллерийской контрподготовке.

Но сошлемся на более объективного свидетеля, чем маршал Жуков, режиссер Озеров и артист Ульянов, вместе взятые. В части своих воспоминаний, которую пропаганда не допустила к публикации, маршал К.К. Рокоссовский пишет:

«Теперь о личной работе Г.К. Жукова как представителя Ставки на Центральном фронте. В своих воспоминаниях он широко описывает проводимую якобы им работу у нас на фронте в подготовительный период и в процессе оборонительной операции.

Вынужден сообщить с полной ответственностью и, если нужно, с подтверждением живых еще свидетелей, что изложенное Жуковым Г.К. в этой статье не соответствует действительности и выдумано им.

Находясь у нас в штабе в ночь перед началом вражеского наступления, когда было получено донесение командующего 13-й армией генерала Пухова о захвате вражеских саперов, сообщавших о предполагаемом начале немецкого наступления, Жуков Г.К. отказался даже санкционировать мое предложение о начале артиллерийской подготовки, предоставив решение этого вопроса мне как командующему фронтом. Решиться на это мероприятие необходимо было немедленно, так как на запрос Ставки не оставалось времени».

То есть не Жуков, как он некорректно пишет в своих мемуарах, а Рокоссовский принял решение о начале опережающей противника артиллерийской подготовки. Удар артиллерии по изготовившимся к наступлению немецким войскам начался в 2 часа 20 минут 5 июля 1943 года. Он ознаменовал начало Курской битвы.

Рокоссовский продолжает:

«В Ставку позвонил Г.К. Жуков примерно около 10 часов 5 июля. Доложив по ВЧ в моем присутствии Сталину о том (передаю дословно), что Костин (мой псевдоним) войсками управляет уверенно и твердо и что наступление противника успешно отражается, тут же он попросил разрешения убыть ему к Соколовскому. После этого разговора он немедленно от нас уехал. Вот так выглядело фактически пребывание Жукова Г.К. на Центральном фронте. В подготовительный к операции период Жуков Г.К. у нас на Центральном фронте не бывал ни разу».

Чем занимался Жуков во время начала величайшего сражения, когда решался вопрос: наступит ли в ходе войны коренной перелом?

Как указывает Рокоссовский, он уехал к Соколовскому. Генерал-полковник Соколовский в это время командовал Западным фронтом. В марте 1943 года генерал наконец взял Ржев, Вязьму и Сычевку. То есть исполнил то, чего год с лишним не мог осуществить его предшественник — «тщеславный маршал». Штаб Западного фронта находился в 740 километрах от командного пункта Рокоссовского. Чем занимался Жуков вдали от Курской дуги, где шли тяжелые бои, — он в своих «сочинениях» не писал.

Еще одной неудачей для Жукова закончилась координация действий фронтами на Правобережной Украине в 1944 году. Там окруженная немецкая группировка чуть не вырвалась из окружения. Сталин отстранил его от участия в операции и отозвал.

В следующей неудаче (при проведении двумя фронтами Львовско-Сандомирской операции) маршал-мемуарист вынужден был признаться сам. Конечно, он писал об этом в смягчающей свою вину форме: «Мы, имея более чем достаточные для выполнения задачи силы, топтались перед Львовом, я, как координатор двух фронтов, не использовал эти силы там, где необходимо было сманеврироватъ ими для успеха более быстрого и решительного, чем тот, который был достигнут».

Примечательно, что после этой «невезухи» Сталин больше не поручал маршалу координацию действий фронтов. Он поставил его командовать одним 1-м Белорусским фронтом, и руководство действиями многочисленных фронтов продолжал осуществлять только лично, сам связываясь с командующими напрямую, без посредников.

Итак, даже беглый перечень неудач Жукова не дает повода обвинять Верховного Главнокомандующего в недооценке заслуг маршала. Наоборот, каждому непредвзятому человеку очевидно, что Сталин слишком много прощал этому волевому, но зарвавшемуся военному.

Но оставим на время «обиды» маршала Жукова и вернемся к концу весны 1946 года. Как обычно бывает, аресты и последовавшие признания потянули за собой цепь звеньев, обнажая и обычные человеческие пороки — соперничество, зависть к чужой славе, обиды за то, что кого-то недооценили в заслугах, обошли наградами.

Именно в этот период стала всплывать на поверхность тема о злоупотреблениях начальствующим составом армии служебным положением, выразившихся в присвоении в особо крупных размерах трофейного имущества вывезенного из Германии.

Конечно, это был секрет полишинеля, но Сталин не мог не обратить внимание на откровения Новикова. Бывший маршал авиации писал: «Связь с Жуковым сблизила нас настолько, что в беседах с ним один на один мы вели политически вредные разговоры, в чем я и раскаиваюсь теперь перед Вами… У меня никогда не хватало мужества рассказать Вам о всех безобразиях, которые по моей вине творились в ВВС, и о всем том, что я изложил в настоящем заявлении».

Превосходно зная человеческие слабости, Вождь прощал людям, в том числе своим генералам и маршалам, многие ошибки, но он не прощал двуличия и лицемерия. Он не мог позволить себе роскошь злоупотребления доверием со стороны выделенных им людей, а Жуков, при всех его слабостях и недостатках, пользовался подчеркнутым доверием Генералиссимуса.

Об этом говорило уже хотя бы то, что, несмотря на очевидные промахи Жукова в ходе войны, он сделал его своим заместителем, и, конечно, откровения Новикова не могли не задеть самолюбия Сталина.

Попавшие к нему на стол признания свидетельствовали, что он имел неосторожность, неосмотрительность покровительствовать человеку, оказавшемуся на деле тщеславным, опускавшимся до уровня мелочных интриг завистником, с обостренным пороком честолюбия. Сталин не мог не отреагировать на создавшуюся ситуацию.

Однако он не стал спешить с выводами. Только через месяц после ознакомления с заявлением Новикова, 1 июня 1946 года, Министр вооруженных сил собрал заседание Высшего военного совета. На него были приглашены маршалы Советского Союза и маршалы родов войск.

Сам Жуков по поводу этого заседания вспоминал: «Генерал Штеменко занял стол секретаря Совета. Сталин почему-то опаздывал. Наконец он появился. Хмурый, в довоенном френче… Он надевал его, когда настроение было «грозовое»… Неторопливыми шагами Сталин подошел к столу секретаря совета, остановился и медленным взором обвел собравшихся. Его взгляд на какое-то мгновение сосредоточился на мне. Затем он положил на стол папку и глухим голосом сказал: «Товарищ Штеменко, прочитайте, пожалуйста, нам эти документы».

В своих мемуарах Жуков представил дело так, будто бы его хотели обвинить «в подготовке заговора с целью осуществления военного переворота». При этом он ссылался на якобы зачитанные показания другого «своего друга» — Телегина.

Однако Борис Соколов опровергает и эту «красивую» выдумку, отмечая, что «на заседании не могли быть зачитаны показания Константина Федоровича Телегина, которого арестовали лишь 28 января 1948 года». Телегин действительно дал на Жукова показания, но в другое время и при других обстоятельствах.

Мягко говоря, Жуков писал в «воспоминаниях» неправду. Он не мог признаться, что считал себя обиженным и полагал, что Сталин не в полной мере удовлетворил его жажду славы. Он хотел получить больше почестей, наград и особых привилегий. Но на Военном Совете ни о каком заговоре речь не шла. Никаких «политических» обвинений в отношении Жукова не выдвигалось; об этом вообще ничего не говорилось.

Впрочем, еще в августе 1945 г. начальник Управления контрразведки СМЕРШ Группы советских войск в Германии генерал-лейтенант А.А. Вадис докладывал: «Жуков груб и высокомерен, выпячивает свои заслуги, на дорогах плакаты: «Слава маршалу Жукову».

Конечно, маршалу, сочинявшему позже мемуары, не хотелось предстать перед читателями в роли мелкого завистника, карьериста и лица, злоупотребившего своим служебным положением. Поэтому в «воспоминаниях» он сослался на якобы «политические» моменты в разборе его дела.

Сочинитель лукавил. О заговоре не было сказано ни слова. Маршала обвиняли в более прозаических пороках. А ему нечего было возразить на нелицеприятную критику.

На заседании Высшего Военного Совета с осуждением поведения и жестких манер Жукова выступили Василевский, Голиков, Конев, Рокоссовский, Рыбалко, Соколовский, другие маршалы и генералы, не понаслышке знавшие своего коллегу. Его уличали в грубости, нескромности и стремлении перехватить заслуги других военачальников.

Маршал Голиков уличал коллегу в «невыдержанности и грубости по отношению к офицерам и генералам». Кстати, уже позже, в 1961 году на XXII съезде КПСС, при очередной разборке достоинств полководца Голиков назвал его «унтером Пришибеевым».

По предложению Высшего Военного Совета от 1 июня Совет министров СССР 3 июня вынес «предложение об освобождении Маршала Советского Союза Жукова от должности Главнокомандующего Сухопутными войсками и от обязанностей заместителя Министра Вооруженных сил».

В совершенно секретном приказе министра Вооруженных сил Союза СССР № 009 от 8 июня 1946 года указывалось:

«Обстоятельства дела сводятся к следующему. Бывший командующий Военно-воздушными силами Новиков направил недавно в Правительство заявление на маршала Жукова, в котором сообщал о фактах недостойного поведения со стороны маршала Жукова по отношению к правительству и Верховному Главнокомандованию.

Высший Военный Совет на своем заседании от 1 июня с. г. рассмотрел указанное заявление Новикова и установил, что Маршал Жуков, несмотря на созданное ему Правительством и Верховным Главнокомандованием высокое положение, считал себя обиженным, выражал недовольство решениями правительства и враждебно отзывался о нем среди подчиненных лиц.

Маршал Жуков, утеряв всякую скромность и будучи увлечен чувством личной амбиции, считал, что его заслуги недостаточно оценены, приписывая при этом себе в разговорах с подчиненными разработку и проведение всех основных операций Великой Отечественной войны, включая те операции, к которым не имел никакого отношения (курсив мой. — К.Р.).

…Вопреки изложенным заявлениям Маршала Жукова на заседании Высшего Военного Совета было установлено, что все планы всех без исключения значительных операций Отечественной войны, равно как планы их обеспечения, обсуждались и принимались на заседаниях Государственного Комитета Обороны и членов Ставки в присутствии соответствующих командующих фронтов и главных сотрудников Генштаба, причем нередко привлекались к делу начальники родов войск.

Было установлено далее, что к плану ликвидации сталинградской группы немецких войск и к проведению этого плана, которые приписывает себе Маршал Жуков, он не имел отношения: как известно, план ликвидации немецких войск был выработан и сама ликвидация была начата зимой 1942 года, когда Маршал Жуков находился на другом фронте, вдали от Сталинграда (курсив мой. — К.Р.).

Было установлено далее, что ликвидация Корсунь-Шевченковской группы немецких войск была спланирована и проведена не Маршалом, как он заявлял об этом, а маршалом Коневым, а Киев был освобожден не ударом с юга, с Букринского плацдарма, как предлагал Маршал Жуков, а ударом с севера…

Было, наконец, установлено, что, признавая заслуги Маршала Жукова при взятии Берлина, нельзя отрицать, как это делает Маршал Жуков, что без удара с юга войск Маршала Конева и удара с севера войск Маршала Рокоссовского Берлин не был бы окружен и взят в тот срок, в какой он был взят».

Итак, заседание Высшего Военного Совета для чрезмерно амбициозного военачальника практически обернулось судом офицерской чести. В результате Совет министров СССР принял решение «об освобождении Маршала Жукова от занимаемых постов и назначил его командующим войсками Одесского военного округа».

Да, его лишили престижного кабинета в Москве, но не отправили ни в провинциальный Забайкальский округ, ни на Дальний Восток, ни в жаркую Среднюю Азию. 13 июня он прибыл в курортный город — «жемчужину у моря» — Одессу, но, конечно, для самого маршала это назначение стало почти трагедией. Между тем, кроме военных высокого ранга, в стране мало кто обратил внимание на неожиданное исчезновение из столицы заместителя министра Вооруженных Сил.

Но и это не вся правда. Новая неприятность настигла Жукова уже в теплой Одессе. 23 августа 1946 года на стол Сталина лег еще один любопытный документ, направленный заместителем министра Вооруженных сил А. Булганиным:

«Товарищу Сталину. В Ягодинской таможне (вблизи г. Ковеля) задержано 7 вагонов, в которых находилось 85 ящиков с мебелью. При проверке документации выяснилось, что мебель принадлежит Маршалу Жукову… Указанная мебель направлена в Одесский Военный Округ с сопровождающим капитаном тов. Ягельским. Транспорт №152/8431… Одесской таможне дано указание этой мебели не выдавать до получения специального указания…»

Но оставим на время рачительного маршала и вернемся назад. После смещения и ареста Шахурина министром авиапромышленности стал Хруничев. На очередном совещании, состоявшемся 8 июля 1946 года, Сталин выслушал доклад министра и его заместителя Яковлева о доводке серийных истребителей Ла-7, Як-3, Як-9. Но главным был вопрос о производстве реактивных истребителей. В это время уже создавалась база реактивной авиации тех

МиГов, Яков и серии самолетов «Ту», которые вскоре восхитят мир.

Как и в предыдущие годы, для осуществления своих намерений и планов Сталин остро нуждался в деловых, предприимчивых, но главное — в честных людях. Н.С. Патоличев позже вспоминал, как в том же году был свидетелем любопытного разговора. «Вечером, — пишет он, — мы с Кузнецовым были в кабинете Жданова. Вдруг звонок. У телефона — Сталин. Узнав у Жданова, кто у него в кабинете, он обратился к секретарям ЦК: «Назовите мне самого лучшего коммуниста».

Конечно, вопрос был совершенно неожиданным и необычным. Все замялись. Сталин любил иногда задавать вопросы, которые обескураживали собеседников своей логической необычностью. «Жданов, — отмечает Патоличев, — смотрит на нас, мы — на него. Потом догадались спросить Сталина, для каких же целей требуется «самый лучший коммунист». Сталин сказал, что надо подобрать работника для руководства торговлей в стране. Мы тогда долго перебирали руководящие кадры. И вот все единодушно остановились на В.Г. Жаворонкове».

Сын крестьянина, Жаворонков окончил Московский горный институт, работал секретарем Тульского и Куйбышевского обкома и горкома, во время войны был председателем Тульского комитета обороны. В 1946 году он стал заместителем, а с 1948 года — министром торговли СССР и долгое время возглавлял этот участок работы.

Человек дела, Сталин не любил показуху, он требовал безупречного исполнения дела. В августе на традиционном воздушном параде были впервые показаны Як-15 и МиГ-9. Накануне парада, позвонив Хруничеву, собравшему конструкторов, он поинтересовался, готовы ли реактивные машины; и когда министр заверил, что готовы, предостерег: «Если нет полной гарантии безопасности, лучше отставить реактивные».

Лето 1946 года в Москве было на редкость жарким. Горячий, сухой воздух надвигался с Украины. Отправившись в конце августа на юг, Сталин проехал по, трассе на машине. Генерал Рыбин свидетельствует:

«Осмотрели Курск, Орел, обойдя пешком. На одной из улиц посреди развалин вдруг выросла женщина, которая от изумления выронила ведра, всплеснула руками и бросилась обнимать Сталина. При этом плакала, причитая:

— Дорогой товарищ Сталин, как же вы по таким развалинам наших улиц ходите?

— А разве нам нельзя ходить по вашим улицам? — улыбаясь, спросил он».

Для принятия государственных решений ему не нужно было психологического настроя от упоения всеобщим преклонением. Его поездки были совершенно иного рода — делового. Без шума и торжественных встреч, без подхалимских приветствий и грома литавр оркестров. В этих поездках он схватывал существо вопросов.

Секретарь ЦК КП(б) Белоруссии Пономаренко в 1945 году сопровождал Сталина при проезде по республике на пути в Берлин. Он вспоминал, что, задав вопрос: «Как идет восстановление жилищ в сельской местности и есть ли помехи, требующие вмешательства союзного правительства?», Вождь внимательно выслушал его информацию. А затем заметил, что «нужно обеспечить жильем всех, но на первых порах… в первую очередь» семьи военных, «особенно многодетных матерей, мужья которых в армии».

Впрочем, у него не было времени на праздные поездки. Но у него не было и недостатка в информации, питавшей его знакомством с проблемами людей. Его приемный сын Артем Сергеев рассказывал Ф. Чуеву, что «и дома у Сталина продолжалась работа. Когда он возвращался со службы, за ним шел его помощник Поскребышев с мешком писем и высыпал их на большой стол. Вероятно, прежде чем попасть к Сталину, письма эти заранее сортировались, отбирались, но он читал их постоянно и на каждом оставлял пометки… или писал краткие резолюции».

Один летчик писал Вождю о своей квартирной проблеме: обещают, но ничего не дают. «Если Вы не поможете, товарищ Сталин, буду жаловаться выше». «Интересно, — задает риторический вопрос Ф. Чуев, — какому богу собирался жаловаться летчик, но квартиру получил незамедлительно…»

Сложившийся чуть ли не с юности образ жизни Генералиссимуса был по-своему аскетичным и добровольно признанным. Стержень интересов его бытия составляла работа, дело, которому он служил. Как и в годы войны, он почти не оставлял себе свободного времени. Не изменил он и военной привычке заниматься делами до 3-4 часов утра, а с 10 часов снова приниматься за дела. «Сталин работал круглосуточно, — пишет А. Рыбин. — Только глухая полночь его настигала, и он ложился где придется. Кровати у него не было, спал на диванах».

Антисталинисты тупо свели историю СССР первых послевоенных лет до примитивного обсасывания «разборок» Вождя с «безродными космополитами», «ублюдочными генетиками», «жертвами ленинградского дела», «еврейскими националистами» и других мелкотравчатых эпизодов, никак не повлиявших ни на развитие человечества, ни даже на историю России.

Нет, не эти мелкие события — пыль на дороге истории — составляли предмет основной заботы Вождя. Не они занимали его государственный ум.

Примечания:

2

Цит. по: Эпоха Сталина. События и люди. Энциклопедия. М., 2004. С. 548.

3

Иванов Р. Сталин и союзники. 1941-1945 годы. М., 2005. С. 405.

21

Сироткин В. Сталин. Как заставить людей работать? М., 2004. С. 101.

22

Сироткин В. Сталин. Как заставить людей работать? М., 2004. С. 90.

23

Сироткин В. Сталин. Как заставить людей работать? М., 2004. С. 96.

24

Главное управление контрразведки — СМЕРШ (расшифровывается как «Смерть шпионам») руководило контрразведкой в армии и на флоте.

25

В 1941-1946 гг. Н.С. Патоличев работал секретарем Челябинского обкома и горкома ВКП(б). — Авт.

26

Патоличев Н. Испытание на зрелость. М., 1977. С. 279-284.

27

Сироткин В. Сталин. Как заставить людей работать? М., 2004. С. 99-100.

28

Серов И.А., комиссар госбезопасности 2-го ранга. В январе — июне 1945 года являлся заместителем командующего 1-м Белорусским фронтом Жукова и уполномоченным НКВД.

29

Цит по: Краснов В. Неизвестный Жуков: лавры и тернии полководца. М., 2002. С. 456-462.

30

Н.Ф. Ватутин во время Курской битвы — командующий 1-м Украинским фронтом. До войны окончил Военную академию им. Фрунзе и Академию Генштаба. Умер в 1944 г. от ран, полученных в бою с украинскими националистами.

31

Цит по: Мартиросян А. 22 июня. Правда генералиссимуса. Приложение № 6. С. 590. Соображения по плану стратегического развертывания сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками.

32

Карпов В. Генералиссимус. М., 2002. С. 98.

33

Суворов В. Тень победы. Минск, 2002. С. 236.

34

Суворов В. Тень победы. Минск, 2002. С. 238.