Глава 8

«Крымский» вопрос

Вы ничего не понимаете ни в Сталине, ни в его времени.

(П. Жемчужина (жена Молотова))

На волнующий евреев вопрос: был ли Сталин антисемитом? — существует вполне определенный ответ. Еще в 1931 году на запрос Еврейского телеграфного агентства из Америки Сталин писал:

«Антисемитизм, как крайняя форма расового шовинизма, является наиболее опасным пережитком каннибализма. Антисемитизм выгоден эксплуататорам, как громоотвод, выводящий капитализм из-под удара трудящихся… Поэтому коммунисты, как последовательные интернационалисты, не могут не быть непримиримыми и заклятыми врагами антисемитизма. В СССР строжайше преследуется законом антисемитизм как явление, глубоко враждебное советскому строю. Активные антисемиты караются по законам СССР смертной казнью».

Именно при Сталине в 1934 году, впервые в мировой истории, на территории СССР в Хабаровском крае была образована Еврейская автономная область. Правда, с ее заселением евреи почему-то не спешили. В 1939 году в еврейской автономной области проживало 17 695 Евреев, что составляло лишь 16% от общего населения области.

Накануне войны, в апреле 1940 года, депутат Верховного Совета СССР Лишнянская обратилась к председателю Совнаркома Молотову: «В последние годы почти приостановилось переселение трудящихся евреев в Еврейскую автономную область. Сейчас в Еврейской автономной области проживает не больше 20 тыс. евреев.

В 1939 году было намечено переселение 250 еврейских семей, однако ни один человек не приехал… просьба к Вам, товарищ Молотов, чтобы усилить переселение трудящихся евреев, и под руководством партии и правительства наша область превратится в республику. Основная нехватка сил ощущается в колхозах области и промысловой кооперации».

Это обращение депутата звучит как концовка известного анекдота: «Колхозы повсеместно организованы — шлите колхозников». Но Молотов не смог помочь народной избраннице, и, видимо, не потому, что «трудящихся евреев» в стране в тот период не оказалось.

По переписи населения СССР 1939 года, не включавшей территории Западной Украины, Западной Белоруссии и Прибалтийских республик, общее число евреев, проживавших в стране, составляло 3 028 538 человек. Жорес Медведев пишет, что «реальной столицей еврейского народа не только в СССР, но и в Европе была Москва».

Уже вскоре после войны, в 1948 году, в Москве их насчитывалось около 400 тысяч человек. До войны более 200 тысяч евреев проживало в Ленинграде. Однако преимущественная часть еврейского населения предпочитала Киев, Одессу, столицы советских республик и крупные областные центры. То есть евреев в стране было много, и они активно участвовали во всех сферах деятельности, особенно не связанных с физическим трудом.

Конечно, с началом Великой Отечественной войны евреев не мог не волновать исход военного противостояния. Однако они не рвались на фронт, но еще в 1942 году в СССР был создан Еврейский антифашистский комитет (ЕАК), задачей которого стало установление связей с влиятельными международными еврейскими кругами, и в частности с американским сионистским движением.

Во главе ЕАК стал руководитель московского еврейского театра Соломон Михоэлс, находившийся в «связях с НКВД»; активную роль в деятельности комитета играл «давний агент НКВД писатель Фефер». В. Сироткин пишет: «Давними «сексотами» ОГПУ были и другие видные члены правления ЕАК — писатель Илья Эренбург, литературный критик Шахно Эпштейн и другие».

Конечно, образование подобной организации не могло осуществляться без участия НКВД. В годы войны «еврейское направление» курировал заместитель начальника 2-го контрразведывательного управления генерал Л.Ф. Райхман. Однако функции антифашистского комитета были достаточно скромными. Во время войны ЕАК издавал в СССР газету на идиш и четыре раза в неделю проводил радиопередачи на разных языках, транслируемые на Европу и Америку.

И хотя более значительных следов от «борьбы с фашизмом» в деятельности комитета не сохранилось, уже в феврале 1944 года ЕАК подготовил письмо с предложением по созданию Еврейской советской республики в Крыму!

Записку о Крыме руководство комитета передало в канцелярию Сталина 15 февраля, но, поскольку ее авторы не были уверены в том, что она попадет на его стол, то через неделю было решено адресовать ее еще и Молотову. Документ вручили заместителю Председателя Совета народных комиссаров Лозовскому через жену Молотова — Полину Жемчужину.

В «Записке о Крыме» от 21 февраля 1944 года, подписанной С.М. Михоэлсом, Шахно Эпштейном и Ици Фефером, отмечалось:

«Дорогой Вячеслав Михайлович! В ходе Отечественной войны возник ряд вопросов, связанных с жизнью и устройством еврейских масс Советского Союза.

До войны в СССР было до 5 миллионов евреев, в том числе приблизительно полтора млн. евреев из западных областей Украины и Белоруссии, Прибалтики, Бессарабии и Буковины, а также Польши. Во временно захваченных фашистами советских районах, надо полагать, истреблено не менее 1/2 млн. евреев.

За исключением сотен тысяч бойцов, самоотверженно сражающихся в рядах Красной Армии, все остальное еврейское население СССР распылено по среднеазиатским республикам, в Сибири, на берегах Волги и в некоторых центральных областях РСФСР.

…весь еврейский народ переживает величайшую трагедию в своей истории, потеряв от фашистских зверств в Европе около 4 миллионов человек, т. е. 1/4 своего состава. Советский Союз же единственная страна, которая сохранила жизнь почти половине еврейского населения Европы. С другой стороны, факты антисемитизма в сочетании с фашистскими зверствами способствуют росту националистических и шовинистских настроений среди некоторых слоев еврейского населения».

Далее авторы записки указывали, что с целью «нормализации экономического роста и развития еврейской культуры» они считают целесообразной «постановку вопроса о создании еврейской советской социалистической республики».

В документе указывалось: «Нам кажется, что одной из наиболее подходящих областей являлась бы территория Крыма, которая наиболее соответствует требованиям как в отношении вместительности для переселения, так и вследствие имеющегося успешного опыта в развитии там еврейских национальных районов».

Авторы идеи заканчивали свое обращение словами: «В строительстве еврейской советской республики оказали бы нам существенную помощь и еврейские народные массы всех стран мира, где бы они ни находились.

Исходя из вышеизложенного, предлагаем: «1. Создать еврейскую советскую социалистическую республику на территории Крыма. 2. Заблаговременно, до освобождения Крыма, назначить правительственную комиссию с целью разработки этого вопроса».

Этот документ, тщательно скрываемый в советское время от глаз общественности, вряд ли можно назвать сенсационным. Однако обратим внимание на существенную деталь. Предложение ЕАК предусматривало создание в Крыму не «автономной», а «союзной» республики, то есть территориального образования с предоставлением права отделения от СССР.

Судоплатов утверждает, что это предложение получило поддержку со стороны Молотова, Калинина, Микояна, Ворошилова, Вознесенского и Берии. Видимо, это не случайно; и историки обратили внимание, что из 10 членов советского правительства того периода у семи жены были еврейками.

И все-таки авторы «еврейского проекта» забежали вперед событий. В описываемый момент Крым был еще занят немцами. Красная Армия освободила его лишь в апреле 1944 года. При проведении операции были убиты 110 тысяч немецких и румынских солдат и офицеров, 25 тысяч попало в плен. Поэтому в мае 1944 года, когда была осуществлена депортация с полуострова 200 тысяч крымских татар, чьи лидеры во время войны сотрудничали с немецкими оккупантами, идея о создании еврейской «Калифорнии в Крыму» получила новый импульс.

В качестве убеждающего аргумента авторы «крымского проекта» использовали обещание, что его реализация якобы «позволит получить многомиллиардную помощь от США на восстановление разрушенного войной хозяйства». Для ведения переговоров с еврейской общиной в Америку был направлен Михоэлс. Но ЕАК не смог получить от американских евреев под организацию еврейской республики ни одного цента.

Поясним еще одно обстоятельство: «крымский проект» родился не в годы войны. Еще в 1923 году А. Брагин предложил план поселения евреев в Крыму, Одессе и Николаеве. Участником разработки проекта был «большевик» Ю. Ларин (М.А. Лурье). Замысел его авторов предусматривал переселение в Крым двухсот восьмидесяти тысяч евреев и создание крымской еврейской автономии. План одобрили Троцкий, Каменев, Бухарин и Цуюрюпа.

Считается, что идею активно поддержал и «всесоюзный староста» М.И. Калинин, и казалось бы странным то, что против нее выступили члены еврейской секции ВКП(б) и… сионисты. Последние считали, что осуществление этого предложения помешает колонизации Палестины.

Конечно, у крымского варианта имелись и другие противники. Израильский историк И. Недава отмечает, что в конце 20-х годов многие задавали справедливый вопрос: «Почему Крым, оазис Средиземноморья в России, с уникальной природой и альпийскими пейзажами, отдавать евреям? Почему евреи в Крыму получили хорошую землю, а русские плохую? Почему евреям всегда достается все самое лучшее?»

И хотя официально проект принят не был, переселение шло, и в 1936 году в Крыму и на юге Украины существовало пять еврейских национальных районов -

11 035 хозяйств. И во время войны лелеемый в душах определенных слоев населения страны замысел получил новых сторонников его реализации. В период посещения в 1943 году Америки С. Михоэлс и еврейский писатель И. Фефер установили связи с лидерами сионизма X. Вайцманом — впоследствии первым президентом Израиля, — руководителем Всемирного еврейского конгресса Н. Гольманом и раввином С. Вайзом, являвшимся лидером масонской ложи «Сыны Сиона».

При встрече представителей ЕАК с американским миллионером Д. Розенбергом, одним из руководителей еврейской организации «Джойнт», снова зашла речь о проекте переселения евреев в Крым. По признанию Фефера на суде в 1952 году, Розенберг во время беседы сказал: «Крым интересует нас не только как евреев, но и как американцев, поскольку Крым — это Черное море, Балканы и Турция».

Организация «Джойнт», о которой идет речь, не была безобидным обществом. Существовавшая под видом благотворительной организации, она активно поддерживалась американскими спецслужбами. И гости из СССР осознали долг перед американскими единоверцами. В феврале Михоэлс и глава Советского информбюро С. Лозовский (Дридзо) для реализации плана евреизации Крыма добились приема у Молотова.

Правда, историки утверждают, что осторожный Молотов посоветовал проектантам бросить это опасное дело, но члены ЕАК уже распределяли места в будущем правительстве республики; и Михоэлс фигурировал в нем как «наш президент». (Кстати, это так «умилительно» похоже на известный лозунг, рожденный демократами в период разрушения Советского Союза: «Ельцин — наш президент!»)

Итак, руководители ЕАК передали письмо Молотову 21 февраля 1944 года, указав, что «организовать Израиль» желательно в Крыму. Заместитель председателя СНК переадресовал это письмо секретарю ЦК ВКП(б) Маленкову, председателю Госплана Вознесенскому и в Главное политуправление Красной Армии.

Однако Сталин резко отреагировал на эти посягательства. В. Успенский пишет, что он сказал по этому поводу: «Необходимо опять заняться проклятым вопросом, которым я занимался всю жизнь, но, как видно, немногого достиг. Это национальный вопрос… Некоторые товарищи еврейского происхождения думают, что война ведется за спасение еврейской нации. Эти товарищи ошибаются. Великая Отечественная война ведется за спасение, за свободу и независимость нашей Родины во главе с великим русским народом».

Впрочем, уже само то, что вопрос о передаче Крыма в распоряжение евреев был предложен для рассмотрения правительством, поражает своим откровенным нахальством. Одновременно уже сама его постановка свидетельствует, что в Советском Союзе евреи чувствовали себя далеко не изгоями.

И это было действительно так. В то время как спасавшиеся от Гитлера евреи не были приняты Соединенными Штатами Америки, возвращавшими корабли с беженцами, а демократическая Великобритания отправила их в концлагеря Австралии, СССР проявил участие к «гонимой нации».

Только из Польши после оккупации немцами около 500 000 евреев перешли на территорию Советского Союза, а с началом немецкой агрессии более двух миллионов евреев из европейской части страны были эвакуированы во внутренние районы страны.

Этим они были спасены от рук нацистов. Крайне правый сионист, бывший премьер-министр Израиля Менахем Бегин сказал: «Я не могу забыть, и ни один еврей не должен забывать этого…»

Между тем, добросовестно «отбыв» войну в эвакуации, после ее окончания евреи стали массово возвращаться на освобожденные территории. Такая возвратная миграция создавала сложности. Судоплатов пишет, что «Хрущев, тогда секретарь коммунистической партии Украины, звонил Усману Юсупову, секретарю коммунистической партии Узбекистана, и жаловался ему, что эвакуированные во время войны в Ташкент и Самарканд евреи «слетаются на Украину, как вороны». Он заявил, что у него просто нет места, чтобы принять всех, так как город разрушен, и необходимо остановить этот поток, иначе в Киеве начнутся погромы».

Между тем еврейское население СССР по своему менталитету было далеко не однородным. В 1939 году лишь 30% евреев считало идиш или иврит своим родным языком. Кроме того, еврейское население страны было разделено на две основные группы: националистическую и ассимилированную. К тому же в пределах каждой из них «существовало много разных менталитетов, связанных с уровнем" религиозности или степенью ассимилированности».

С окончанием войны антифашистский комитет активизировал свою деятельность. Стремясь «обустроить» своих людей, возвращавшихся в места прежнего проживания в 1946-1947 гг., прежде всего он стал защищать интересы евреев, стремившихся не к ассимиляции, а к культурной автономии. Такая националистическая направленность не могла не вызвать конфликт с властями и, соответственно, не могла не инициировать предложения о ликвидации ЕАК.

Как утверждает Судоплатов, причиной обращения с таким предложением только что назначенного министром госбезопасности Абакумова к Сталину стала активная деятельность председателя ЕАК Михоэлса по предпочтительной защите интересов «евреев в имущественных и жилищных вопросах».

Евреи требовали компенсации потерь, связанных с эвакуацией. И Абакумов, указывает Судоплатов, «обвинил руководителей Еврейского антифашистского комитета в националистической пропаганде, в том, что, по его мнению, они ставят еврейские интересы выше интересов советской страны». Он предложил правительству упразднить ЕАК, поскольку вместо «коммунистической пропаганды» он ведет — «националистическую».

Действительно, созданный под флагом антифашизма, с окончанием войны ЕАК изменил цели своей деятельности. Теперь она была устремлена к упрочению в стране роли еврейской диаспоры. Казалось, что для такой тенденции даже существуют беспроигрышные предпосылки.

Обратим внимание, что именно весной 1944 года дочь Сталина Светлана Аллилуева вышла замуж за сына бухгалтера московской парфюмерной фабрики еврея Г. Морозова (Мороза). Трудно сказать, был ли этот брак случаен или же ему каким-то образом «помогли» стать реальностью?

Но, как бы то ни было, а такой оборот событий мог стать залогом успешного решения «крымского вопроса». И с целью оказания влияния на Сталина по созданию еврейской республики в Крыму инициаторы этой идеи не могли не воспользоваться таким весомым аргументом.

Отец мужа Светланы Аллилуевой Иосиф Мороз родился в Могилеве в богатой еврейской семье. Жорес Медведев в книге «Сталин и еврейская проблема: новый анализ» пишет: «Революционных заслуг у него не было, и до 1917 года он занимался коммерческой деятельностью. В период нэпа в 1921 году Иосиф Мороз открыл в Москве частную практику. Однако за взятку налоговому чиновнику был арестован и провел год в тюрьме. Выйдя на свободу, Мороз прекратил коммерцию и устроился бухгалтером в государственное учреждение, ведя скромную жизнь служащего.

Однако после женитьбы своего сына на дочери Сталина Иосиф Мороз изменил образ жизни. Он везде стал представляться старым большевиком и профессором. Родство со Сталиным и репутация «старого большевика» позволили Иосифу Морозу войти в круг влиятельной советской элиты. Иосиф Мороз стал встречаться с женой Молотова Полиной Жемчужиной, с Розалией Землячкой и другими старыми большевиками, объединенными в Москве в «Общество старых большевиков», имевшее клуб и прикрепленное к элитным распределителям продовольственных и промышленных товаров»[46].

Казалось бы, что такая жизнь в среде столичного «бомонда» лишь частное дело, свалившееся на «удачливого» человека. Но, как пишет Г. Костырченко, теперь «в разговорах Иосиф Морозов неизбежно упоминал о своих мнимых встречах со Сталиным, который якобы приглашал его на приемы в Кремль».

После смерти Рузвельта и отстранения от власти Черчилля Сталин оставался самым знаменитым человеком всего послевоенного мира. Поэтому любопытство к деталям личной жизни советского Вождя, привычкам и семейной хронике проявляла не только падкая на сенсации «свободная» западная пресса.

Но обратим внимание еще на один любопытный факт. Именно в это время Морозов подружился с Л.С. Штерн, которая возглавляла Институт физиологии Академии наук СССР. Более того, Штерн назначила самозваного «профессора» Иосифа Мороза своим заместителем по административно-хозяйственной работе.

Случайно ли это? Наверное — нет. Ибо «историческая» пикантность заключается в том, что Л.С. Штерн одновременно являлась членом ЕАК.

Конечно, органы госбезопасности заинтересовались как таинственными замыслами и американскими связями членов антифашистского комитета, так и источниками той информации, которая уходила на Запад из так называемого родственного окружения дочери Сталина.

10 декабря 1947 года Министерство госбезопасности арестовало Евгению Аллилуеву и ее мужа Молочникова. Евгения была бывшей женой умершего брата матери Светланы — Павла Аллилуева. Другую «тетку» Светланы — Анну Аллилуеву арестовали в конце января 1948 года.

Как пишет Г. Костырченко, по материалам МГБ, информация о личной жизни Сталина уходила за границу по двум каналам. Через старшую дочь Евгении Молочниковой — Киру Павловну и работавшего в посольстве США в Москве ее друга В. Зайцева.

Второй канал представлял собой друзей Молочниковых, Светланы и ее мужа Григория Морозова. Прежде всего он включал Исаака Гольдштейна и Захара Гринберга. Экономист Гольдштейн являлся старым другом четы Молочниковых еще по работе в Берлине. Регулярный посетитель Еврейского театра Гринберг в свое время познакомил Михоэлса с кружком Евгении Аллилуевой — театроведом Л. Шатуновской и ее мужем Львом Тумерманом.

Квартира Евгении Аллилуевой-Молочниковой в МГБ характеризовалась как «нехорошая квартира» — «место для антисоветских сборищ». Вместе с женой под арестом оказался и вселенный в эту квартиру генерал-майор Г. Угер и проживавшие в том же доме Шатуновская с Тумерманом.

Как верно писал великий Булгаков, «жилищный вопрос испортил москвичей».

Старший научный сотрудник Института экономики АН СССР Гольдштейн оказался под следствием 19 декабря 1947 года, а 28-го числа в кабинетах госбезопасности появился и сотрудник Института мировой литературы Гринберг.

Трудно сказать, какую роль в этих арестах сыграл факт общения научных сотрудников с семьей Морозовых, но оба посетителя «нехорошей квартиры» Е. Аллилуевой-Молочниковой были членами ЕАК. И уже вскоре «арестованные сообщили об антисоветской националистической деятельности Лозовского, Фефера и других участников комитета».

Ссылаясь на архивные документы, племянник жены Сталина В. Аллилуев отмечает: «9 января 1948 года И.И. Гольдштейн в ходе следствия показал, что С.М. Михоэлс, находясь в США, вступил в контакт с сионистскими кругами, которые впоследствии проявили большой интерес к браку Светланы с Григорием Морозовым…»

Историк Жорес Медведев тоже пишет: «Все эти протоколы и доклад Абакумова Сталину о том, что Михоэлс прежде всего интересовался взаимоотношениями Светланы и Григория Морозова и что именно это было важным «для наших друзей в США», сохранился в архивах МГБ…» Из протоколов допросов Гольдштейна, Гринберга и других, отмечает Медведев, «видно, что Михоэлс действительно активно собирал информацию о семье Сталина для передачи за границу, делая это по заданию каких-то сионистских организаций»[47].

Казалось бы, что после таких показаний для органов госбезопасности была возможность произвести арест Соломона Моисеевича Михоэлса. Однако обстоятельства «спасли» его от тюрьмы. В ночь с 12 на 13 января 1948 года в Минске, возвращаясь с «еврейской свадьбы», актер Михоэлс попал… нет, не под трамвай! Вместе с приятелем он попал под колеса грузовика.

Уже на следующий день рапорт с сообщением белорусской милиции о чрезвычайном происшествии из секретариата МВД СССР за подписью министра генерал-полковника Сергея Круглова был направлен Сталину. Копии получили Молотов, Берия, Ворошилов и Жданов.

В нем сообщалось, что погибших нашли только в 7 часов 10 минут утра. Прибывшая на место происшествия группа обнаружила «…два мужских трупа, лежавшие лицом вниз. Около трупов имелось большое количество крови (курсив мой. — К.Р.). Одежда, документы и ценности были не тронуты… У обоих оказались поломанные ребра, а у Голубова-Потапова также и правая рука в локтевом изгибе. Возле трупов обнаружены следы грузовых машин, частично заметенные снегом. По данным осмотра места происшествия и первичному заключению медицинских экспертов, смерть Михоэлса и Голубова-Потапова последовала в результате наезда автомашины, которая ехала с превышающей скоростью и настигла их, следуя под крутым уклоном…».

Поскольку погибший пользовался большим уважением в еврейских кругах, то, как это часто бывает, в Москве сразу стали распространяться слухи, представляющие этот несчастный случай как «организованное убийство». На исследовании этой «пьяной» истории поломано немало копий в попытке обосновать якобы заинтересованность Сталина в смерти известного еврейского актера. Но факты категорически противоречат таким нелепым утверждениям.

Расследование МВД СССР об обстоятельствах смерти пострадавших продолжалось почти месяц. Одновременно оно было взято под контроль и МГБ СССР. В докладной записке по его результатам отмечалось, что «никаких данных о том, что Михоэлс и Голубов-Потапов погибли не от случайного на них наезда, расследованием не добыто».

Похороны известного артиста состоялись в Москве 16 января, на них присутствовала жена Молотова Полина Жемчужина. Гроб с телом покойного был выставлен на сцене Еврейского театра, который вскоре был назван именем Михоэлса.

Правда, в феврале 1948 года был арестован отец бывшего мужа Светланы Аллилуевой. Осужденный на 15 лет «за клеветнические измышления против главы Советского государства» Мороз-Морозов в апреле 1953 года будет досрочно освобожден по распоряжению Берии. Обратим внимание, что его сын Григорий никоим образом не пострадал. Наоборот, в 1949 году он кончил МГИМО и получил работу в Министерстве иностранных дел.

Кроме бывшего тестя дочери Сталина, на срок от 5 до

25 лет в 1948 году были осуждены все посетители «нехорошей квартиры» Евгении Аллилуевой-Молочниковой.

Однако, несмотря на показания Гольдштейна и Гринберга об антисоветской и националистической деятельности членов ЕАК, руководителем которого являлся Михоэлс, в это время не было принято никаких репрессивных мер и по отношению к этой организации. И когда

26 марта 1948 года Министерство госбезопасности вторично предложило упразднить ЕАК, то и на этот раз Политбюро отвергло такое предложение.

Более того, советское правительство способствовало осуществлению «мечты евреев» о своем государстве. Еще в ноябре 1947 года, когда ООН поставила вопрос о создании на территории Палестины (находившейся под британским управлением по мандату Лиги Наций) двух государств — еврейского и арабского, то советское правительство активно поддержало такое предложение.

Израильский политолог и дипломат Йосеф Говрин пишет: «Позиция Советского Союза, высказанная в решительной форме, оказала определяющее влияние на формирование решения, которое привело к провозглашению 15 мая 1948 года государства Израиль».

Причем СССР стал не только первой страной, признавшей уже 17 мая «де-юре» государство Израиль. Через Чехословакию он оказал еврейскому государству военную помощь для отражения вторгшихся на его территорию арабских армий.

«Кто знает, — писала бывший премьер-министр Израиля Голда Меир в 1973 году, — устояли бы мы, если бы не оружие и боеприпасы, которые мы смогли закупить в Чехословакии?…Советское признание Израиля… имело для нас огромное значение».

Действительно, на следующий день после провозглашения Израиля независимым государством США признали это лишь «де-факто», то есть без предоставления полных дипломатических отношений. Но после начала первой израильско-арабской войны Америка объявила эмбарго на поставки на Ближний Восток оружия.

Может показаться странным, что образованию еврейского государства в то время препятствовала Америка! Но как бы ни воспринимать события тех лет, конечно, Сталин был вправе ожидать, что в ответ на политическую и военную поддержку Израиль станет на его сторону в конфронтации между двумя блоками — СССР и США.

Впрочем, как трезвый политик, он вряд ли испытывал такие иллюзии. В том, что Израиль выбрал патронат Америки, не было парадокса. Напротив, то, что связи между СССР и Израилем стали использоваться западными кругами как один из каналов влияния на советских евреев, в качестве инструмента психологической войны, стало почти закономерностью. И советский Вождь не мог игнорировать эти немаловажные обстоятельства.

Тем более что «холодная война» уже переходила в следующую фазу. Еще 17 марта в Брюсселе был подписан договор о создании Западного союза — военно-политической организации, объединившей Великобританию, Францию, Бельгию, Нидерланды и Люксембург в блок НАТО.

Вскоре, не уведомив СССР, союзники провели в своих зонах оккупации сепаратную денежную реформу. В ответ на этот провокационный шаг 15 мая Советский Союз перекрыл транспортное снабжение западной части Берлина, означавшее фактическую блокаду западной зоны города.

Вскоре противоречия возникли и среди стран «восточного блока». 20 июня руководство Коммунистической партии Югославии отказалось от предложения принять участие в обсуждении югославского вопроса на заседании Информбюро в Бухаресте. 29 числа «Правда» опубликовала резолюцию Информбюро с призывом «к здоровым силам КПЮ сменить нынешних руководителей и выдвинуть новое, интернационалистическое руководство».

Чтобы понять смысл позиции Тито и его окружения, обратим внимание на то, что она проявилась подозрительно вовремя для стран Запада. Она откровенно лила воду на мельницу противников СССР; и желали того или нет югославы, но они способствовали антисоветской стратегии стран капиталистической ориентации.

Примерно в это же время кадровые перестановки произошли и в ЦК ВКП(б). В связи с осложнением здоровья Жданова в июле секретарем ЦК вновь был избран Г.М. Маленков. Ему была поручена идеологическая работа и одновременно вопросы курирования сельского хозяйства, а 4 сентября путем опроса в состав Политбюро ввели А.Н. Косыгина.

Как свидетельствуют документы, Сталин не случайно стремился укрепить союз стран народной демократии и призывал общественность других стран к борьбе за мир. Население Европы устало от тягот войны, и это понимали прогрессивные общественные слои во всех переживших ее странах.

Однако лидеры нажившихся на войне США, которым была доверена власть, строили иные планы. Президента Трумэна и его советников к этому подталкивала уверенность в монопольном обладании секретом атомной бомбы. Замыслы американских ястребов приобрели четкие очертания 18 августа, когда Совет национальной безопасности США принял директиву СНБ 20/1. Она называлась «Цели США в отношении России».

Эти стратегические цели свелись к двум задачам: «а) свести к минимуму мощь и влияние Москвы; б) провести коренные изменения в теории и практике внешней политики, которых придерживается правительство, стоящее у власти в России».

В директиве не скрывалось, что Америка намеревается «сделать и держать Советский Союз слабым в политическом, военном и психологическом отношении…».

Но еще накануне ее принятия американским генштабом был утвержден план «Чарокер», предусматривающий в войне с бывшим союзником сбросить 133 атомные бомбы. В последующие годы планы атомного нападения на Советский Союз будут совершенствоваться, но, отслеживая коррективы в реальном времени, советская разведка доведет эти сведения до Сталина.

Между тем к осени в СССР произошло еще несколько событий — 31 августа 1948 года в санатории на Валдае умер член ЦК Андрей Александрович Жданов. Сразу после похорон соратника Сталин уехал в отпуск на юг. Примерно в это же время, 3 сентября, в Москву прибыло первое посольство Израиля. И через месяц после прибытия (4 октября) возглавлявшая его Голда Меир с группой сотрудников посетила московскую синагогу. Она писала в мемуарах:

«Наступил праздник Рош-ха-Шана — еврейский Новый год… Перед праздником, однако, в «Правде» появилась большая статья Ильи Эренбурга, известного советского журналиста и апологета, который сам был евреем. Если бы не Сталин, набожно писал Эренбург, то никакого еврейского государства не было бы и в помине. Но, объяснял он во «избежание недоразумений», государство Израиль не имеет отношения к евреям Советского Союза, где нет еврейского вопроса и где в еврейском государстве нужда не ощущается».

Действительно, ехать в Палестину советские евреи не рвались, но, судя по последовавшим событиям, с утверждениями Эренбурга в Москве было много несогласных. «В тот день, — продолжает Меир, — мы отправились в синагогу… Но улица перед синагогой была неузнаваема. Она была забита народом… Обычно по праздникам в синагогу приходило примерно сто — двести человек — тут же нас ожидала пятидесятитысячная толпа».

На следующий день в СССР был объявлен официальный траур по случаю гибели свыше 100 тысяч человек от землетрясения в Ашхабаде. Столица советской Туркмении была полностью разрушена. Сохранилось лишь несколько зданий. Погибших, извлеченных из-под обломков, хоронили на окраине города. С 6 октября находившемуся на юге Сталину поступали ежедневные сводки о мерах, предпринимаемых для ликвидации последствий землетрясения.

Однако даже это трагическое событие не смутило восторженных почитателей израильского посла. Через восемь дней после трагедии, в еврейский праздник Судного дня, демонстрация в Москве была повторена. Ю. Мухин пишет: «50 тысяч евреев съехались со всего СССР, даже из далекого сибирского Новокузнецка». Г. Костырченко тоже отмечает, что празднование еврейского Нового года «вылилось во внушительную демонстрацию еврейского национального единства».

Но какими бы чувствами ни была вызвана эта многолюдная сходка, она приобрела неожиданный характер. Нет, собравшиеся евреи не просили «отпустить их в Израиль». Они стали требовать передачи им Крыма. Конечно, это не могло быть спонтанным, неуправляемым актом — за спиной демонстрантов стояли организаторы. Фактически состоялась антисоветская «демонстрация протеста». Московские демонстрации вызвали ликование в сионистских кругах США. Иностранная пресса, особенно в Израиле, была полна сенсационных репортажей.

Активную роль в попытках евреизации Крыма играла жена В.М. Молотова Полина (Пери) Жемчужина. Фамилия ее сохранилась от первого мужа Арона Жемчужина. Она была одной из активных сотрудниц ЕАК. Голда Меир вспоминала, что жену высокопоставленного советского руководителя она встретила на приеме в МИДе 8 ноября 1948 года.

«После того, — пишет Меир, — как я пожала руку Молотову, ко мне подошла его жена Полина.

— Я так рада, что вижу вас наконец! — сказала она с неподдельной теплотой, даже волнением. И прибавила: — Я ведь говорю на идиш, знаете?

— Вы еврейка? — спросила я с некоторым удивлением.

— Да! — ответила она на идиш. — Их бин а идише тохтер (я дочь еврейского народа).

Мы беседовали довольно долго. Она знала, что произошло в синагоге, и сказала, как хорошо было, что мы туда пошли: «Евреи так хотели вас увидеть»…

Я представила ей Сару (дочь Г. Меир. — К.Р.) и Яэль Намир… Она говорила с ними на идиш и пришла в восторг, когда Сара ответила ей на этом языке».

К демонстрациям о передаче Крыма евреи стали прибегать как к средству давления на правительство. Бывший офицер кремлевской охраны С. Красиков пишет: «Несколько таких демонстраций во главе с Жемчужиной было проведено в Крыму, несколько в Москве. Одна из них происходила на Красной площади с выкриками: «Крым — евреям! Крым — евреям!»

Осенью 1948 года для Сталина стало совершенно очевидно, что созданный при поддержке Советского Союза Израиль занял откровенно проамериканскую ориентацию, и через полтора месяца после приезда израильского посольства в Москву постановлением Бюро Совета министров СССР от 20 ноября 1948 года ЕАК был упразднен. В постановлении указывалось: «как показывают факты, этот комитет является центром антисоветской пропаганды и регулярно поставляет антисоветскую информацию органам иностранной разведки».

Во время пребывания Сталина в отпуске партийными делами в Москве руководил Маленков, правительственными — Вознесенский и Берия. Однако историками так и не установлено: кто из этой тройки, в отсутствие Сталина, вел заседание, на котором было принято это решение, долгие годы будоражившее воображение еврейских авторов антисталинских публикаций.

Текст решения о роспуске ЕАК кончался словами: «органы печати этого комитета закрыть, дела комитета забрать, пока никого не арестовывать». Но несомненно, что вопрос о роспуске ЕАК нельзя было утвердить без согласования с Председателем Совета министров.

Конечно, массовые произраильские демонстрации подтолкнули события, однако у Сталина были и другие основания для роспуска ЕАК. С окончанием войны организация, созданная как антифашистская, утратила свой первоначальный смысл. Фактически она стала превращаться в самостоятельную националистическую партию, лоббирующую интересы одной нации. Но можно ли было допустить, чтобы в стране, где проживали люди более сотни национальностей, появилась привилегированная партия, представлявшая интересы иностранного государства?

Сталин проявил бы неоправданную политическую близорукость, если бы не осуществил этой акции. Особые привилегии одной нации противоречили самой интернационалистической сущности советского строя. Кроме того, это создало бы прецедент, позволявший и другим народам требовать образования своих партий.

И все-таки более важно даже не это. Занимавшие высокие посты в системе государственной иерархии евреи стали передавать в посольство Израиля и сионистской организации «Джойнт» в Америке конфиденциальную и секретную информацию. Впрочем, зная экзальтированную еврейскую солидарность, можно было бы удивиться, если бы они этого не делали.

Могла ли и Голда Меир не воспользоваться знакомством с женой министра иностранных дел страны пребывания посольства — «дочерью еврейского народа»? Если нет, тогда зачем «посолыпа» вообще приехала в СССР?

Сталин вернулся из отпуска в начале декабря 1948 года. В представленных ему документах сразу стала мелькать фамилия жены Молотова. Бывший офицер кремлевской охраны С. Красиков приводит в книге диалог Вождя с приглашенным к нему Молотовым:

«Скажи, правильно ли это, если высокий иностранный гость живет дома у членов правительства?» Молотов отвечает: «Разумеется, нет». Сталин: «Скажи, а как следовало бы поступить с таким членом правительства?» Молотов: «Наказать по закону». Сталин: «Ну, так и поступай». Трудно с достоверностью утверждать, что такой разговор состоялся.

Но Молотов развелся со своей женой, а 29 декабря Полину Жемчужину исключили из членов ВКП(б). Примечательно, что на заседании Политбюро Молотов вместе с другими голосовал за ее исключение. Однако Сталин проявил великодушие. Он не разрешил Абакумову включать бывшую жену соратника в список о сионистском деле ЕАК.

Ее не обвинили ни в антисоветском заговоре, ни в шпионской деятельности. Спустя чуть больше двух месяцев, 28 января 1949 года, бывшая жена Молотова, работавшая начальником главка текстильно-галантерейной промышленности Минлегпрома, была арестована: «за утерю секретных документов». Судить официально ее не стали, но решением Особого совещания при МГБ СССР отправили в ссылку в Кустанайскую область.

Из ссылки, после трехлетнего пребывания, она вернулась уже после смерти Сталина. Она снова стала жить с мужем. Как будто в их жизни ничего не произошло. Но поэт Феликс Чуев, посещавший семью Молотовых, приводит потрясающее свидетельство: «Однажды один из родственников Полины Жемчужиной за столом стал осуждать Сталина. Она его быстро поставила на свое место:

«Молодой человек, вы ничего не понимаете ни в Сталине, ни в его времени».

Конечно, массовые еврейские демонстрации в 1948 году не могли не насторожить Вождя. Он не мог допустить, чтобы многонациональный Советский Союз превратился в заложника и выразителя преимущественных интересов одной нации.

Вместе с тем он отдавал себе трезвый отчет, что в случае демонстративной остановки откровенно националистических поползновений на него обрушатся обвинения в антисемитизме. Он оказался в сложном положении. Поэтому никаких гонений на произраильски ориентированных евреев не последовало.

Правда, наиболее активные и сионистски настроенные члены ЕАК были исключены из партии и арестованы. Дело началось с ареста Абакумовым 26 января 1949 года бывшего начальника Совинформбюро С.А. Лозовского (настоящее имя Соломон Абрамович Дридзо). Вскоре Министерство госбезопасности арестовало поэта Исаака (Ицико) Фефера, назначенного после смерти Михоэлса председателем ЕАК, и писателя Перца Маркиша.

В начале 1949 года получила продолжение кампания по борьбе с космополитизмом. В январе секретариат под председательством Маленкова принял постановление «О заявлениях, поступивших в ЦК ВКП(б), о деятельности антипатриотической группы театральных критиков».

Под защиту ЦК были взяты пьесы Николая Вирты, Б. Ромашова, А. Сафронова и других авторов, а с 5 по 10 января в Ленинграде прошла расширенная выездная сессия Президиума АН СССР, рассмотревшая вопросы утверждения русских приоритетов в науке.

Профессор Сироткин в своем весьма тенденциозном сочинении «Сталин. Как заставить людей работать?» делает поспешный вывод: «После этой сессии «космополитов» (т. е. евреев) начали пачками выгонять из академических институтов и вузов. Погром, как пожар, распространился на все другие учреждения — издательства («Советский писатель», «Госполитиздат» и др.)».

Однако такое «профессорское» прочтение истории легковесно и бездоказательно. Продолжение патриотической кампании не имело «антиеврейского» ракурса. И если в поле внимания критики оказалось много евреев, то это объяснялось лишь тем, что в столичных учреждениях вообще было «ну о-о-очень много» сотрудников с одними корнями.

29 января «Правда» опубликовала статью, дополнявшую закрытое письмо ЦК ВКП(б), объясняя причину ликвидации ЕАК и сущность понятия «буржуазный националист». Автором статьи являлся Маленков, а его соавторами — Петр Поспелов, редактор «Правды» с 1940 до июня 1949 года, и заместитель Суслова Дмитрий Шепилов.

Но, безусловно, в намерения Сталина не входило огульное преследование «детей Сиона». Его национальная политика была взвешенна и направлена на удовлетворение интересов трудящихся, а не кастовых приоритетов националистических элит. Впрочем, как бы подчеркивая созидательный вклад еврейского народа в жизнь страны, именно в этот период стали чаще отмечаться (и не вполне заслуженно) именно успехи работников культуры и литературы еврейской национальности.

Поэтому для обвинения Сталина в антисемитизме нет даже элементарных предпосылок. Очевидно другое, пишет В. Кожинов, что масштабы репрессий «против людей еврейского происхождения крайне, даже фантастически преувеличены во множестве сочинений».

Русский философ отмечает: «В 1949-1952 годах, то есть во время разгула (так называемого. — К.Р.) «антисемитизма», лауреатами Сталинской премии по литературе стали евреи А.А. Барто, Б.Я. Брайнина, М.Д. Вольпин, Б.Л. Горбатов, Е.А. Долматовский, Э.Г. Казакевич, А.А. Кассиль, С.И. Кирсанов (Корчак), Л.В. Никулин, В.Н. Орлов (Шапиро), М.Л. Поляновский, А.Н. Рыбаков (Аронов), П.Л. Рыжий, Л.Д. Тубельский, И.А. Халифман, А.Б. Чаковский, Л.Р. Шейнин, А.П. Штейн, Я.Е. Эльсберг, притом они составляли около трети общего числа удостоенных Сталинских премий в эти годы авторов, пишущих на русском языке! Не слишком ли много высоко превознесенных литераторов-евреев для диктатора-«антисемита»?!

Все это так. Впрочем, сущность интернациональной политики Вождя понимали и сами евреи, его современники. Это позже ее направленность стала извращаться. Опровергая такие тенденциозные обвинения, В. Кожинов пишет:

«В 1949-1952 годах Сталинских премий удостоились вместе с Роммом целый ряд кинорежиссеров еврейского происхождения — Р.Л. Кармен, Л.Д. Луков, Ю.Я. Райзман, A.M. Ромм, Г.Л. Рошаль, А.Б. Столпер, A.M. Файнциммер, Ф.М. Эрмер… Это были самые прославляемые деятели кино. Притом рядом с ними работали намного более значительные Довженко, Пудовкин, Эйзенштейн (последнего подчас ошибочно считают евреем), но их критиковали гораздо больше и суровее, нежели перечисленных кинорежиссеров еврейского происхождения!

И в конце концов показателен тот факт, что эти трое наиболее выдающихся получили за все время их деятельности всего по 2 Сталинских премии, между тем как Эрмлер — 4, Ромм — 5, Райзман — 6! Как можно, зная это, говорить о притеснении евреев как евреев? Ведь выходит, что великие — украинец Довженко, русский Пудовкин и обрусевший прибалтийский немец Эйзенштейн были менее поощряемы, чем их коллеги-евреи».

Действительно национальная политика Сталина не давала повода для обвинений в притеснении евреев. Однако такие противоречившие истине обвинения появились, и, как следствие обратного мнения, исследователи обратили внимание на поражающую статистику.

Оказалось, что, например, среди работников ТАСС того периода, важнейшего идеологического информационного звена, из 323 работников 73 человека, то есть 22%, составляли евреи. В Московском юридическом институте, крупнейшем очаге государственного права, в августе 1949 года среди преподавателей русские — 74 человека, евреи — 56 и только 12 принадлежали к прочим нациям. Нет ничего удивительного в том, что четверть студентов этого института составляли евреи…

Заострение публицистами внимания на этих фактах закономерно как выражение библейской истины: «Не судите и не судимы будете». Поэтому подчеркнем, что было бы нелепостью предполагать, что это засилье столичных кафедр и учреждений лицами определенной национальности являлось следствием каких-то «особых» или «выдающихся» способностей в творческой деятельности одной нации среди всех народов, населяющих страну.

Дело в ином. Свойственные этой нации солидарность и взаимная поддержка в реальных ситуациях выражались не только в умении пристраивать своих людей на «доходные» места, но и избегать «опасного». Иллюстрацией может стать состав выпускников физического факультета МГУ. Как пишет Юрий Мухин, если в 1938 году его окончили 57% русских и 48% евреев, то в годы первых военных мобилизаций: в 1941 году русских — 26%, евреев — 74%, а в 1942 году соотношение оказалось совершенно невероятное — только 2% русских и 98% евреев!

Нет, Сталин не был антисемитом. Однако идеологическая кампания по борьбе с низкопоклонством перед Западом, продолжившаяся в начале 1949 года, видимо, имеет некую косвенную связь с делом ЕАК. Но обратим внимание даже в период хрущевской антисталинской кампании в литературе никогда не говорилось, что борьба с «космополитизмом» была направлена против «сионистов».

Конечно, не дела евреев из ЕАК занимали первоочередное внимание Сталина. И если уж говорить о направленности его мысли, то в это время она была геополитической. В начале 1949 года газеты сообщали о новостях, имевших важное как международное, так и внутреннее значение. Совещание представителей СССР, Болгарии, Венгрии, Чехословакии, прошедшее 5-8 января, завершилось созданием Совета Экономической Взаимопомощи (СЭВ).

1 февраля началась работа над генеральным планом реконструкции Москвы. 12 марта 1949 года приступил к исполнению своих полномочий Верховный Совет СССР 3-го созыва. С декабря 1922 года это был десятый по счету высший орган государственной власти страны. Председателем президиума Верховного Совета остался Н.М. Шверник, занявший этот пост в 1946 году.

В этот период Председатель Совета министров Сталин произвел перестановки в руководстве ряда министерств. Хотя В.М. Молотов остался заместителем председателя Совмина и членом Политбюро, 4 марта он был освобожден с поста министра иностранных дел, который занимал с 1939 года. Новым министром иностранных дел СССР стал Андрей Вышинский.

В тот же день лишился должности министр (с 1938 года) внешней торговли А.И. Микоян, а 5 числа — председатель Государственного планового комитета Н.А. Вознесенский, через два дня он лишился всех своих постов и оказался в бессрочном отпуске. 8 марта вместо Вознесенского в число заместителей Сталина вошел освобожденный от обязанностей министра станкостроения А.И. Ефремов. Произошла рокировка и в армии. Н.А. Булганин, министр Вооруженных сил с марта 1947 года, 24 марта был заменен маршалом A.M. Василевским.

Бюро Совмина было преобразовано в Президиум Совета министров СССР. Политбюро постановило: «…председательствование на заседаниях Бюро Президиума Совета министров СССР в случае отсутствия тов. Сталина осуществлять первому заместителю Председателя Совета министров СССР тов. Булганину Н.А.». БПСМ — этому узкому органу власти поручалось «рассмотрение срочных вопросов текущего характера, а также вопросов секретных».

Берии, Булганину и Маленкову и в меньшей степени Молотову поступала вся секретная информация в виде докладов и рапортов МВД и МГБ. Потеряв пост министра, Молотов от Политбюро продолжал контролировать работу МИДа.

Теперь Берия и Маленков оказались самыми влиятельными фигурами в правительстве после Сталина. Не имевший собственной сильной воли Маленков быстро сдружился с энергичным и обладавшим организаторскими способностями Берией. По-видимому, этому способствовало то, что Маленкову пришлось курировать ракетный проект.

Положение Берии еще более укрепилось после успешного испытания 29 августа 1949 г. первой советской атомной бомбы. В партийных делах следующим по влиянию после Маленкова оказался молодой партработник Суслов. Являясь начальником Агитпропа, он контролировал Главлит, а в июне был назначен еще и главным редактором газеты «Правда».

В декабре 1949 года в столице появится приглашенный из Киева Хрущев. Он получит не только пост первого секретаря Московского горкома партии, но и пост секретаря ЦК ВКП(б). Поскольку Хрущев руководил московской парторганизацией еще до войны (в 1934-1938 гг.), его роль в партии станет выше по положению, чем у Маленкова.

Но кадровые замены не сразу приобрели такой окончательный характер. В том же временном срезе, что и «дело еврейского комитета», лежат истоки «ленинградского дела». Последнее, о чем речь пойдет ниже, формально даже можно рассматривать как ликвидацию «шовинистической» группировки в ЦК.

Однако и это не так. Пожалуй, оба эти расследования выглядят скорее как своего рода рутинное занятие органов госбезопасности и ЦК. Причем сначала вообще ничто не свидетельствовало о каких-либо судебных процессах. Будущие участники «ленинградского дела» лишь потеряли позиции в партийной иерархии.

Еще в ноябре 1948 года на заседании бюро Совмина, прошедшем в отсутствие Сталина, Вознесенский санкционировал принятие постановления «О мероприятиях по улучшению торговли». Оно касалось реализации на межобластных оптовых ярмарках товаров со складов госторговли и Центросоюза на сумму 5 млрд. рублей.

Одна из таких ярмарок прошла в Ленинграде с 10 по 20 января 1949 года, и предсовмина РСФСР Родионов 13 января направил в Секретариат ЦК информацию о результатах этой торговли, представленной как всероссийская акция.

На пленуме ЦК 28 января 1949 года с объявлением строгого выговора был освобожден от должностей секретарь ЦК (с марта 1946 г.) и начальник управления кадров Центрального Комитета Алексей Кузнецов, курировавший МГБ и МВД. 3 марта он был выведен из состава ЦК, а 7-го числа из состава Оргбюро.

В этот же день был исключен из состава Политбюро Н.А. Вознесенский. 15 февраля 1949 года с объявлением строгого выговора были сняты с постов первый секретарь Ленинградского горкома и обкома П.С. Попков, 2-й секретарь Ленинградского горкома Я.Ф.Капустин и член Оргбюро ЦК, председатель Совета министров РСФСР М.И. Родионов.

Одной из причин разжалования высоких функционеров стала фальсификация результатов выборов Ленинградского обкома, но более серьезной провинностью явилась организация в январе 1949 года в Ленинграде — без санкций Совета министров — Всероссийской оптовой ярмарки промышленных товаров. Собственно в вину организаторам вменялось не столько само проведение ярмарки, а то, что в ее ходе «было загублено немало продовольствия, что было скрыто от правительства».

В постановлении «Об антипартийных действиях члена ЦК ВКП(б) товарища Кузнецова А.А. и кандидатов в члены ЦК ВКП(б) тт. Родионова А.А. и Попкова П.С.» говорилось, что их «противогосударственные действия явились следствием нездорового, небольшевистского уклона, выражающегося в демагогическом заигрывании с ленинградской организацией, охаиванием ЦК ВКП(б), в попытках представить себя в качестве особых защитников Ленинграда… и отдалить таким образом Ленинградскую организацию от ЦК ВКП(б)».

Для разъяснения решения на объединенное заседание бюро Ленинградского горкома и обкома партии выехал Маленков. Однако иных карательных мер в отношении «разжалованных» партаппаратчиков в это время не последовало. В феврале Кузнецов был назначен секретарем Дальневосточного бюро ЦК ВКП(б). Провинившихся Попкова и Родионова в марте командировали на учебу в Академию общественных наук при ЦК ВКП(б). Капустин с апреля стал слушателем Высшей партийной школы при ЦК ВКП(б).

О причинах «падения» Н.А. Вознесенского, ставшего позже одним из участников судебного процесса по «ленинградскому делу», историография достоверными фактами не располагает. В период так называемой реабилитации участников этого дела материалы суда тоже остались закрытыми, и, видимо, именно в этот момент все материалы темной ленинградской истории были уничтожены.

Почему? На этот вопрос пока нет полного ответа. Поэтому все публикации и рассуждения, посвященные этой теме, строятся на слухах и тенденциозных выводах. В частности, указывается, что одной из причин отставки Вознесенского явилось то, что Берия представил Сталину записку, направленную заместителем председателя Госплана М.Т. Помазневым на имя Н.А.Вознесенского.

В ней говорилось: «Мы правительству доложили, что план этого года в первом квартале превышает уровень IV квартала предыдущего года. Однако при изучении статистической отчетности выходит, что план первого квартала ниже того уровня производства, который был достигнут в четвертом квартале, поэтому картина оказалась такой же, как в предыдущие годы».

Получив ее, пишет Микоян, Вознесенский «сделал от руки надпись: «В дело», то есть не дал ходу. А он был обязан доложить ЦК об этой записке и дать объяснение. Получалось неловкое положение — он был главным виновником (дезинформации ЦК) и, думая, что на это никто не обратит внимания, решил положить записку под сукно. Вот эту бумагу Берия и показал, а достал ее один сотрудник Госплана, который работал на госбезопасность и был ее агентом».

Возможно, что дискредитация Н.А. Вознесенского в глазах Сталина стала результатом партийных интриг. Но уже само то, что после смерти Вождя «реабилитаторы» скрыли действительную подоплеку обстоятельств, приведших Вознесенского и «ленинградцев» на скамью подсудимых, свидетельствует о том, что причины для освобождения его с поста председателя Госплана были действительно объективными.

Правда, хитрый Микоян вскользь свидетельствует, что, узнав о фальсификации Госпланом статистической отчетности, «Сталин был поражен. Он сказал, что этого не может быть. И тут же поручил Бюро Совмина проверить этот факт, вызвать Вознесенского. После проверки на Бюро, где все подтвердилось, доложили Сталину. Сталин был вне себя: «Значит, Вознесенский обманывает Политбюро и нас, как дураков, надувает? Как это можно допустить, чтобы член Политбюро обманывал Политбюро? Такого человека нельзя держать ни в Политбюро, ни во главе Госплана!»

Но, по всей видимости, Микоян в воспоминаниях лукавил. Впрочем, известно, что Вождь деловыми людьми никогда не разбрасывался! Наоборот, похоже, что он продолжал сохранять определенные симпатии к бывшему руководителю системы планирования. Хрущев в своих «надиктованных мемуарах» утверждал:

«Вознесенский, освобожденный от прежних обязанностей, еще бывал на обедах у Сталина… Хотя Сталин освободил его от прежних постов, однако еще колебался, видимо, веря в честность Вознесенского. Помню, как не один раз он обращался к Маленкову и Берии:

— Так что же ничего не дали Вознесенскому? И он ничего не делает? Надо дать ему работу, чего вы медлите?

— Да вот думаем, — отвечали они.

Прошло какое-то время, и Сталин вновь говорит:

— А почему ему не дают дела? Может быть, поручить ему Госбанк? Он финансист и экономист, понимает это, пусть возглавит Госбанк. — Никто не возразил, а предложений не поступило…»

И если Хрущев выдумал эти эпизоды с целью обелить себя и изобразить в неприглядном свете Берию и Маленкова, очевидно иное: даже «болтливый Никита» не пытается представить Сталина как инициатора «ленинградского дела».

Примечательно, что и хитроумный Микоян пишет: «Шло время. Вознесенский не имел никакого назначения. Сталин хотел сперва направить его в Среднюю Азию во главе Бюро ЦК партии, но пока думали, готовили проект, у Сталина, видимо, углубилось недоверие к Вознесенскому. Через несколько недель Сталин сказал, что организовывать Бюро ЦК нельзя. Потому что если Вознесенский будет во главе Бюро, то и там будет обманывать. Поэтому предложил послать его в Томский университет ректором. В таком духе шли разговоры. Прошло два месяца. Вознесенский звонил Сталину, Сталин его не принимал. Звонил нам, но мы тоже ничего определенного сказать не могли, кроме того, что намечалось. Потом Сталин принял решение — вывести Вознесенского из состава ЦК».

Странное дело, но в защиту Н.А. Вознесенского не выступил никто, и это не случайно. В Совете министров и ЦК выдвиженца Жданова откровенно не любили из-за высокомерного, вздорного характера. По словам Я.К. Чадаева, «Сталин весьма ценил ум и организаторский талант Вознесенского, поручая ему все более ответственные дела».

Но, отмечая энергичность, компетентность и кругозор Н.А. Вознесенского как руководителя — «в центре его внимания были вопросы совершенствования планирования», — Чадаев приоткрывает и негативные черты этой фигуры. Бывший управделами пишет: «Но он не умел скрывать своего настроения, был слишком вспыльчив. Причем охое настроение проявлялось крайней раздражительностью, высокомерием и заносчивостью…

Идя к нему на прием, никто из сотрудников не был уверен, что все пройдет гладко, что вдруг внезапно он не вскипит, не обрушит на собеседника своего сарказма, злой, издевательской реплики. У Николая Александровича была привычка начинать разговор с придирки к чему-либо».

Вряд ли можно совместить этот портрет невоздержанного, неврастенического барина и чинуши с фигурой ответственного государственного политика. В восторге от характера Вознесенского не был никто. Но Микоян в воспоминаниях не только высказывает сомнения в «теоретических установках» главы Госплана, а и обращает внимание на его «недостаточное знакомство… с конкретной практикой народного хозяйства СССР».

Критикуя Вознесенского за «амбициозность» и «высокомерие», Микоян идет дальше и обвиняет его в шовинизме, для которого «не только грузины, армяне, но даже украинцы — не люди».

Короче говоря, недостатков у Вознесенского хватало, и исключение его из состава ЦК не было единоличным решением Сталина. Впрочем, и это произошло лишь спустя полгода. Формально основанием для новых санкций в отношении бывшего Председателя Госплана стало решение Комитета партийного контроля, представленное 9 сентября 1949 г. в Политбюро заместителем председателя КПК Шкирятовым.

Рассмотрев это представление, 12 сентября 1949 года Пленум ЦК принял решение об исключении Вознесенского из членов ЦК ВКП(б) и сделал вывод о «необходимости привлечения его к судебной ответственности за утрату служебных документов» в период работы председателем Госплана.

Существуют свидетельства, утверждающие, что в эти годы в сознании Сталина зрела мысль об отставке. Огромное напряжение военных лет подорвало его здоровье. Накопившаяся усталость давала о себе знать. Только огромная воля поддерживала его. Адмирал флота Н. Кузнецов пишет, что в последние годы жизни он «в разговорах в его кабинете все чаще жаловался на старость, говорил полушутя, полусерьезно, что ему все еще приходится нервничать и ругаться». Руководство многими вопросами он перепоручил своим замам. Более крупные дела решались «тройками» или «пятерками». Проекты решений посылались на утверждение, и его виза служила одобрением выработанного мнения.

Есть и другие свидетельства. Уже «после войны, — рассказывал Молотов Феликсу Чуеву, — Сталин собирался уходить на пенсию и за столом сказал: «Пусть Вячеслав теперь поработает. Он помоложе». Разговор у него на даче был в узком кругу». Такое намерение подтверждают и югославы, участники встречи со Сталиным в мае 1946 года Сталин сказал, писали они, что вместо него «останется Вячеслав Михайлович».

Нелепо предполагать, что Вождь не понимал того, что он не вечен. Осознавали это и в его окружении, и мысль о переменах не могла не волновать его сподвижников. Микоян отмечает: «Все понимали, что преемник будет русским, и вообще Молотов был очевидной фигурой». Правда, тот же Микоян утверждает, что Сталин предполагал омолодить руководство.

«Кажется, это был 1948 год, — пишет Микоян. — Как-то раз Сталин позвал всех, кто отдыхал на Черном море в тех краях, к себе на дачу на озеро Рица. Там он при всех объявил, что все члены Политбюро стареют (хотя большинству было немного более 50 лет и все были значительно младше Сталина, лет на 15-17, кроме Молотова, да и того разделяло от Сталина 11 лет). Показав на Кузнецова, Сталин сказал, что будущие руководители должны быть молодыми (ему было 42-43 года), и вообще, вот такой человек может когда-нибудь стать его приемником по руководству партией и ЦК».

Итак, ничто не говорило о неприязни Вождя к будущим участникам «ленинградского дела», но события приобрели иной характер. Еще за месяц до исключения Вознесенского из состава ЦК, 13 августа 1949 года, в приемной Маленкова офицеры госбезопасности арестовали Кузнецова, Родионова и Попкова, но лишь 27 октября был арестован бывший председатель Госплана.

Существует версия, что Вознесенский и «ленинградцы» стали жертвой межусобных интриг Берия, Хрущева и Маленкова, но вряд ли следует спешить и принимать на веру поспешные и примитивные выводы. Заметим, что, лишенные властных партийных полномочий пять месяцев назад, эти люди уже не могли больше представлять угрозы потенциальной конкуренции для действующих членов ЦК.

Тогда в чем дело? Что стало причиной их ареста? Как уже указывалось, сведения о «ленинградском деле» остаются под завесой умолчания. В советские времена в литературе бытовала версия о том, что Кузнецов и Вознесенский хотели противопоставить РСФСР «остальному Союзу. Утверждалось, что их обвиняли в намерении объявить город на Неве столицей Российской Федерации». И якобы именно на этой почве «против них были выдвинуты обвинения в попытке антиправительственного заговора и измене Родине».

Конечно, такой букет обвинений читающей публикой воспринимался как верх нелепицы и абсурда. Однако 1991 год убедительно показал, чем угрожал стране подобный «прагматический» сепаратизм. Не Ленинградский, а «Свердловский обком» завершил акт государственной измены, «отделив» Россию от России.

Именно действия сторонников эрэсэфэсэровской «независимости» (?) обусловили распад великой державы, и похоже, что поведенческие манеры Вознесенского мало чем отличались от амбиций, раздутой самоуверенности и властного тупого эгоизма Ельцина.

Р. Баландин и С. Миронов пишут: «Однажды на квартире Кузнецова собрались Вознесенский, предсовмина РСФСР М.И. Родионов и Первый секретарь Ленинградского обкома B.C. Попков. Угощение было обильным, спиртного тоже было вдоволь. Начались разговоры на опасные темы, а квартира прослушивалась… Прозвучали предложения сделать столицей РСФСР Ленинград и создать компартию РСФСР… Обсуждалась кандидатура на пост первого секретаря… Решили, что им должен стать Кузнецов».

Но повторим уже сказанное. Кажущаяся туманность послевоенных дел — «еврейского комитета», «еврейских врачей» и «ленинградского дела» — проистекает из того, что после заявления о реабилитации их участников ни тогда, ни позже фактические документы этих процессов не публиковались. Поэтому исследователи вынуждены лишь интерпретировать обрывки информации и домыслов.

Конечно, намерения, цели и поступки Вождя в этот период далеки от того примитивного упрощенчества, с каким их оценивает тривиальная литература. Наоборот, богатый жизненный опыт сделал его более терпимым к человеческим слабостям, менее категоричным в суждениях.

На заседание Комитета по присуждению государственных премий 31 марта 1949 года были приглашены Фадеев и редакторы толстых журналов — Панферов, Вишневский, Друзин и Симонов. В ходе обсуждения Сталин указал на то, что количество премий — элемент формальный и если появилось больше достойных произведений, то число премий можно увеличить, что и было сделано.

При обсуждении одного из произведений на реплику, что автор «молодой», Сталин возразил: «Молодой автор. Что значит молодой автор? Зачем такой аргумент? Вопрос в том, какая книга — хорошая ли книга? А что же — молодой автор?»

Учреждение Сталинских премий произошло еще в 1941 году, и в числе первых лауреатов были Алексей Толстой, Галина Уланова, Михаил Шолохов. Это выявление лучших стало своеобразным хобби Вождя.

«Сталин, — пишет Д. Шепилов, — приходил на заседания, посвященные присуждению Сталинских премий, пожалуй, наиболее подготовленным по сравнению с остальными. Он всегда пытливо следил за выходящей социально-экономической и художественной литературой и находил время просматривать все, имеющее сколько-нибудь существенное значение. Причем многочисленные факты свидетельствовали о том, что все прочитанное ложилось у него в кладовые мозга очень крепко, получив своеобразные оценки и характеристики».

Даже с возрастом он не утратил любви к книге. Как явствует из свидетельств, Сталин читал много и систематизирование «Толстые» литературно-художественные и научно-гуманитарные журналы — «Новый мир», «Октябрь», «Знамя», «Звезда», «Вопросы философии», «Вопросы экономики», «Вопросы истории» и другие он успевал прочесть на стадии первых сигнальных экземпляров. На вопрос академика Юдина: когда он успевает прочесть столько литературы, Сталин ответил: «А у меня есть контрольная цифра на каждый день… примерно 300 страниц».

Он не просто знал литературу, «по всем вопросам литературы, — пишет К. Симонов, — даже самым незначительным, Сталин проявлял совершенно потрясшую меня осведомленность»; Широта кругозора, трезвость и компетентность его оценок при обсуждении произведений, представленных на соискание премий, сочетались с меткостью замечаний, отражавшей сущность обсуждаемых вопросов.

Когда при рассмотрении пьесы А. Корнейчука «Макар Дубрава» прозвучало высказывание, что повесть очень современна, Макар Дубрава — это настоящий советский шахтер, Сталин отреагировал словами: «Мы обсуждаем вопрос не о том, кто Макар Дубрава — шахтер или не шахтер, пролетарского он происхождения или нет. Речь идет о художественных достоинствах пьесы, создан ли художественный образ советского шахтера, ведь это решает дело…»

Столь же взвешенны и заинтересованны были его суждения и в области искусства. При обсуждении премий по искусству, когда председатель Комитета П. Лебедев при упоминании балета Глазунова «Раймонда» неудачно заметил, что у балета «средневековый сюжет», Сталин возразил: «А разве «Борис Годунов» и многие другие произведения написаны не на «старые сюжеты»? Почему в комитете по делам искусств такие примитивные взгляды?»

Он компетентно и придирчиво рассматривал основания для присуждения научных и технических премий, стремясь при этом поощрить оригинальные и перспективные решения. «А этот тип истребителя у Лавочкина оригинален? — спрашивает он министра авиапромышленности М. Хруничева. — Он не повторяет иностранного образца?»

К министру вооружения Д. Устинову он обращает иные вопросы: «Очень способный конструктор вооружений Симонов, а почему мало представлены уральские артиллеристы? У нас отстает точная промышленность: измерительные приборы. Надо это дело поощрять. Тут все еще монополисты швейцарцы». И хотя Сталин был щедр на премии, он требовал: «Надо представлять к награждению обоснованно. Мы ведь здесь не милостыню раздаем — мы оцениваем по заслугам».

По заслугам в это время воздавалось не только за успехи, но и за интеллектуальные «творческие» вывихи. Конечно, после проведенной тяжелейшей войны, по праву названной Великой Отечественной, Сталин не мог допустить принижения того народного духа, патриотизма и чувства национального достоинства, которые помогли обеспечить победу.

Доклад 1946 года А. Жданова и постановления ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда» и «Ленинград», фильме «Большая жизнь», «О репертуаре драматических театров и мерах по их улучшению» стали политическими документами, призывавшими деятелей литературы и искусства служить воспитанию патриотизма и национального самосознания.

Он не мог позволить, чтобы вернувшаяся из эвакуации и не прочувствовавшая всей цены войны так называемая творческая интеллигенция упражнялась в эстетстве или паяцствовала в злословии. Стране нужны были другие темы и герои, другие песни, другая «музыка».

Принятые в послевоенные годы постановления ЦК ВКП(б) резко критиковали отечественные произведения, очернявшие советскую действительность, проповедовавшие идеи, чуждые советской жизни, или использовавшие формалистические художественные средства авторского самовыражения. В их числе оказалось и постановление от 10 февраля 1948 года об опере «Великая дружба» В. Мурадели.

Оно давало негативную оценку работам композиторов Д. Шостаковича, С. Прокофьева, А. Хачатуряна, В. Шабалина, Г. Попова, Н. Мясковского. За произведения, в которых «особенно наглядно представлены формалистические извращения, антидемократические тенденции в музыке, чуждые советскому народу и его художественным вкусам».

Возможно, критические оценки были чрезмерно резкими. Но мир уже скользил по наклонной плоскости потребительской деградации. В постановлении говорилось, что эти музыкальные произведения с «сумбурными, невропатическими сочетаниями, превращающими музыку в какофонию, в хаотическое нагромождение звуков», отображают «маразм буржуазной культуры, полное отрицание музыкального искусства, его тупик».

Примечательно, что сама жизнь подтвердила правильность и своевременность критики этих произведений культуры в 1946-1948 годах. Она не сохранила в музыкальной истории и человеческой памяти ни одного из названных «шедевров» этих авторов.

Но для «вдохновения» творческой интеллигенции Сталин применил не столько «кнут», сколько «пряник». Недавно раскритикованные композиторы не только не были исключены из творческих союзов — они получали высокие награды. В 1950 и 1952 годах две Сталинские премии были присуждены Шостаковичу, в 1951 году такие же премии получили Прокофьев, Хачатурян, Мясковский; к концу 1952 года Сталинскими премиями были награждены 2339 человек.

Очевидна истина: «человек не может от рождения обладать здравым смыслом — он должен этому учиться». Сталин осмысленно заботился о духовном и нравственном воспитании народа. Он прекрасно понимал, что люди, создающие произведения литературы, искусства, музыки, сами должны учиться и осознанно понимать задачи и ответственность, стоящие перед ними.

Однако Сталин не ограничивался идеологической критикой и призывами, он создавал условия для развития лучших способностей каждого человека с помощью признания его достоинств и поощрения. Сталин обладал ценным качеством: умением вызывать у людей энтузиазм.

Наиболее широко его государственное кредо выразилось в развитии стахановского движения в промышленности и народном хозяйстве. Элементы состязательности он использовал во всех сферах деятельности. Он награждал орденами и медалями, премиями и признанием отличившихся военачальников, писателей и музыкантов, ученых и рабочих, колхозников и конструкторов — всех, от кого зависело укрепление мощи и благосостояния государства.

Общественное признание становилось нравственным стимулом доминирующей естественной потребности человека к самовыражению, поощрением стремления «стать значительным». Уильям Джеймс отмечал: «Глубочайшим свойством человеческой породы является страстное стремление людей быть оцененными по достоинству». Под эту закономерность Сталин и «подгонял» человеческое честолюбие, обращая его на общественно полезные деяния.

Примечания:

4

Иванов Р. Сталин и союзники. 1941-1945 годы. М., 2005. С. 406.

46

Медведев Ж. Сталин и еврейская проблема. Новый анализ. М., 2004. С. 35.

47

Медведев Ж. Сталин и еврейская проблема. Новый анализ. М., 2004. С. 45.