Глава 6

ИЗБЕГАТЬ ЛЮБЫХ НЕОБОСНОВАННЫХ РИСКОВ!

Фотографии горящих, искореженных обломков того, что раньше было красавцем линкором, появившиеся в газетах всего мира, произвели неизгладимое впечатление на Гитлера. Ему пришлось осознать, что между миром его фантазий и жестокой реальностью пролегает бездонная пропасть.

Из политических соображений корабль «Дойчланд» был поспешно переименован в «Лютцов». Мысль о том, что корабль, носящий имя «Дойчланд», может быть потоплен, была нестерпимой для фюрера. Все последующие годы Гитлер неизменно испытывал чрезвычайное возбуждение и нервозность, когда речь заходила о военно-морских операциях с участием крупных военных кораблей. Когда в начале 1941 года «Адмирал Шеер» ушел в Индийский океан, фюрер не пропускал ни одного офицера ВМФ, появившегося в ставке: «Ну, как там „Шеер“?»

Чрезмерное беспокойство Гитлера стало главной причиной новогодних событий 1943 года, приведших к одному из самых тяжелых кризисов, поразивших немецкий военно-морской флот.

Ночью 31 декабря 1942 года адмирал Кумметц дрожал от пронизывающего холода на мостике своего флагманского корабля – тяжелого крейсера «Адмирал Хиппер», который шел северо-западным курсом в 26 милях от побережья Норвегии. Море было беспокойным, дул порывистый ледяной ветер, периодически приносивший с собой заряды мелкого града. Видимость была нулевой, невозможно было разглядеть даже три эсминца сопровождения. Другой тяжелый корабль – «Лютцов», также эскортируемый тремя эсминцами, двигался тем же курсом в 20 милях к югу.

Ничто не предвещало неожиданностей. На северо-западе немецкие крейсера и эсминцы должны были встретиться с конвоем, до отказа нагруженным военными грузами для СССР. Подводные лодки уже давно преследовали конвой и каждый час передавали домой информацию о его координатах. Если верить расчетам, встреча с противником намечалась на следующее утро. По сообщениям радиоразведки, британские линкоры отдыхали дома. Вероятно, англичане считали, что немцы не выведут свои корабли, надежно укрытые в норвежских фьордах, в море в такую погоду. Кумметц внимательно следил за информацией, систематически поступавшей с подводных лодок. Они сообщали, что конвой сопровождают только 6–8 эсминцев.

А тем временем напряжение в штабе ОКМ в Берлине нарастало. На одном из последних совещаний Гитлер, всегда благоговейно относившийся к числам, ознакомил генералов со своими расчетами, касавшимися количества снаряжения, оружия, пушек и танков, которые можно уложить в трюм одного судна. Он объяснил, сколько придется сражаться с Советским Союзом, чтобы уничтожить то, что может быть отправлено на дно моря, если нанести удар по конвою.

Немецкие армии, сражавшиеся на Восточном фронте, столкнулись с отчаянным сопротивлением. Уже не за горами была сталинградская катастрофа. Учитывая изложенное, Верховное командование вермахта (OKW) обратилось к командованию ВМФ с требованием приложить максимум усилий, чтобы остановить подвоз оружия и других военных грузов северным путем в Мурманск.

Именно по этой причине Кумметц вывел в море свою эскадру, состоящую из двух тяжелых крейсеров и шести эсминцев. В канун нового 1943 года он намеревался встретить очередной арктический конвой. Перспективы казались неплохими: опасности разминуться с противником не было, а малочисленность эскорта могла внушить оптимизм.

Утром 31 декабря в Берлине было получено сообщение с одной из преследовавших конвой подводных лодок. Немецкие корабли вступили в контакт с противником. Предрассветные сумерки озарились яркими вспышками выстрелов, грохот был слышен на много миль вокруг. Предполагалось, что Кумметц сначала выяснит отношения с вражескими эсминцами, а потом без помех приступит к уничтожению торговых судов. Благодаря огневому превосходству у немцев не должно было возникнуть никаких трудностей. По крайней мере, так считали в штабе ОКМ. Сообщения, поступавшие с подводных лодок, были обнадеживающими. Корабли эскадры хранили радиомолчание. В 11.00 с подводной лодки сообщили:

«Грохот стрельбы становится громче. Много судов горит. В небе красное зарево».

Часом позже в штаб поступило единственное сообщение от адмирала Кумметца. Оно содержало всего три слова: «Я вышел из боя». Чем не повод для оптимизма? В Берлине и «волчьем логове» воцарилась почти праздничная атмосфера. Слова «красное зарево» могли означать лишь одно: «Хиппер» и «Лютцов» подожгли все вражеские корабли, которые затем затонули. Весь конвой с военными грузами уничтожен. Это огромный успех немецкого военно-морского флота. Такой замечательной победе нельзя не порадоваться. Вероятнее всего, судьба, в течение 1942 года не всегда проявлявшая благосклонность к немецкой армии, теперь решила сменить гнев на милость.

Вечером Гитлера посетили несколько визитеров, явившихся поздравить его с Новым годом. Гиммлер, Риббентроп, Шпеер и остальные застали фюрера в превосходном настроении. Он по секрету сообщил гостям, что нацию ожидает великолепный сюрприз. Всего несколько часов назад потоплен гигантский конвой, который вез в Россию военные грузы. Утром об этом будет объявлено немецкому народу и всему миру.

Тем временем стрелки часов неумолимо двигались к цифре 12, а новой информации не было. Гитлер начал ощущать беспокойство.

– Почему у меня до сих пор нет рапортов с кораблей? – нетерпеливо вопрошал он.

– Кумметц еще на пути домой, – отвечал представитель ВМФ в ставке вице-адмирал Кранке, – он не может выдать себя, выйдя в эфир. Когда он вернется на базу, мы получим подробную информацию.

– Но когда же это будет? – капризничал фюрер. – Кранке, мне нужна информация!

В Берлин был отправлен срочный запрос. Ответ не заставил себя ждать. Из штаба сообщили, что, судя по примерным координатам места, где происходило сражение, полученным от подводных лодок, корабли должны были вернуться на базу вечером. Вечер давно наступил, а информации еще не было. Штаб хранил молчание: там не знали, вернулись ли корабли.

Пока еще никто не ведал, что в результате прямого попадания в одну из машин «Хиппера» эскадра идет домой на пониженной скорости; в норвежских фьордах свирепствует буря; с ночи, когда корабли встали к причалам, радиосвязь с Берлином прервана.

Нервное возбуждение все сильнее овладевало фюрером, в ту ночь он так и не смог сомкнуть глаз. Каждый час в Берлин отправлялись запросы о положении дел. Фюрер упорно требовал новостей. Но штаб ОКМ хранил молчание. Сообщать было нечего.

Следующее утро началось с новостей, которые произвели эффект разорвавшейся бомбы. На рассвете первого дня Нового года Гитлеру не суждено было возвестить миру о блестящей победе немецкого оружия. Вместо этого он услышал по радио новости, повергшие его в настоящий шок. Все радиостанции союзников передали следующее сообщение:

«Великолепная победа нашего военно-морского флота над превосходящими силами врага. Вчера немецкие корабли атаковали слабо охраняемый арктический конвой. Благодаря своевременным и умелым действиям эскорта эсминцев под командованием капитана Р. Шербрука противник был отброшен и понес серьезные потери. Конвой достиг порта назначения без потерь. Один немецкий эсминец затонул, крейсер получил тяжелые повреждения. Адмиралтейство с прискорбием сообщает о потере нашего эсминца „Акатс“.

Фюрер не привык так легко мириться с крушением своих радужных надежд. Едва оправившись от шока, он заподозрил, что здесь что-то не так. Не то чтобы он обвинял союзников в широкомасштабной дезинформации, но своим адмиралам он доверял больше. И конечно, первым делом решил, что от него что-то скрывают. Все присутствовавшие на первом утреннем совещании на своей шкуре ощутили силу гнева фюрера. Ведь он еще не получил доклада с кораблей. Руки Гитлера дрожали, он кричал так громко, что периодически срывался на визг. В конце концов он потребовал, чтобы его офицеры немедленно звонили в штаб ОКМ в Берлине, причем с его телефона и в его присутствии:

– Я требую, чтобы мне немедленно предоставили подробнейший отчет, сейчас же, сию минуту, вы меня поняли? Пусть они немедленно свяжутся с кораблями. Я должен знать, что там случилось, из первых рук. И мне плевать, что это нарушает установленный порядок. А любые возражения, которые могут выдвинуть адмиралы, интересуют меня еще меньше!

Редер и офицеры его штаба пребывали не в лучшем настроении. Но они понимали, что у Кумметца, очевидно, были серьезные причины для молчания. Очевидно, было верхом безответственности принуждать его выйти в эфир, пока точно не известна обстановка. Поскольку телефонная и телеграфная связь бездействовала, из Берлина начали посылать радиосообщения. Но погодные условия на севере Норвегии оставались такими, что не доходили даже радиосигналы.

Но сообщения продолжали регулярно идти. В пустоту. Только поздно вечером был получен первый, далеко не полный отчет адмирала Кумметца. Его оказалось недостаточно, чтобы успокоить разбушевавшегося фюрера, который теперь считал, что его жестоко обманули. Адмирал Кумметц коротко докладывал, что был вынужден выйти из боя, в процессе которого успел поджечь несколько вражеских эсминцев, потому что на сцене появились британские крейсера, а „Хиппер“ получил прямое попадание в одно из машинных отделений, в результате которого лишился одного двигателя. И все.

К пяти часам утра фюрер уже потерял способность соображать. Он неистовствовал. В этот необычный для аудиенций час, когда нормальные люди отдыхают, он вызвал к себе вице-адмирала Кранке. При виде изрядно побледневшего подчиненного Гитлер, не спавший уже более 40 часов, дал волю обуревавшим его чувствам – гневу, раздражению, разочарованию. Виноватыми в поражении оказались корабли.

– Я не желаю больше слышать об этих посудинах! – вопил он. – Только из-за них я стал всеобщим посмешищем! Стоит послать их куда-нибудь – тут же пожалеешь об этом. С таким оружием можно окончательно лишиться престижа! Эти лоханки никому не нужны и совершенно бесполезны.

Прерывать гневный монолог Гитлера было бы верхом безумия. Однако его следующая фраза превзошла все доселе услышанное.

– Я принял решение и приказываю вам немедленно довести его до сведения вашего штаба. Имейте в виду, оно является окончательным, и впредь я не намерен возвращаться к обсуждению этого вопроса. Большие военные корабли – это только потеря денег, материалов и людей. Они должны быть выведены из эксплуатации и отправлены в резерв. Можете пустить их на металлолом: его можно будет использовать с пользой.

Такого Кранке уже не мог вынести. Не помня себя от негодования, он перебил фюрера, заявив:

– Это будет самая дешевая, быстрая и безопасная победа, доставшаяся Англии!

Возражения еще больше взбесили Гитлера. И это говорят ему, кого пропаганда объявила „величайшим полководцем всех времен“! Он заметался по бункеру, словно бык, увидевший красную тряпку.

– Я запрещаю меня обманывать! Подводные лодки, на которых служат несколько человек, топят противника успешнее, чем все ваши линкоры и крейсера! И к тому же не требуют таких колоссальных расходов. В последний раз повторяю: это мое окончательное решение, все крейсера и линкоры должны быть выведены из эксплуатации. Да, и передайте адмиралу Редеру, что я желаю видеть его здесь, и чем быстрее, тем лучше.

Содрогаясь от злости и бессилия, Кранке передал по телефону в Берлин последние распоряжения фюрера. Спустя два часа Гитлер получил ответ Редера. Гросс-адмирал не мог прибыть. Он был болен, лежал в постели.

В общем, это было правдой. Волнения последних часов не прошли даром для Редера. Он действительно слег. Кроме того, он понимал полную безнадежность споров о судьбе хорошего боевого флота с обозленным непрофессионалом, коим являлся Гитлер. Что он мог знать о важных стратегических преимуществах, которые создает такой флот своим присутствием? Ведь когда крейсера и линкоры находятся в определенном районе, даже не предпринимая никаких действий, это вынуждает противника держать неподалеку и свои военно-морские силы, чтобы при необходимости противостоять угрозе, отвлекая их с других, быть может, более важных участков. Интересно, что скажут японцы, узнав, что их союзники-немцы отправили свой военно-морской флот на металлолом? Ведь это означает, что британский флот практически в полном составе может отправляться на восток!

Но Гитлер не желал утруждать себя сложными умозаключениями. Он упорно видел только тот очевидный факт, что крупные корабли снова оказались не на высоте. Конечно, он ни за что не согласился бы с тем, что сам является виновником их провала.

После гибели „Бисмарка“ диктатор, обеспокоенный тем, что трагедия может повториться, запретил своим кораблям вступать в бой с превосходящими или равными силами противника. Если где-то ожидалось появление внушительных военно-морских сил противника, немецким командирам предписывалось избегать контакта. Редер всячески старался избавиться от жестких ограничений, отрицательно влияющих на каждую операцию, но тщетно.

Именно этот пагубный принцип „избегать любого риска“ и привел к новому поражению. Когда „Хиппер“ и „Лютцов“ готовились выйти в море для нападения на конвой, Редер счел своим долгом снова сослаться на приказ Гитлера. Через своего начальника штаба адмирала Фрике он напомнил о нем находившемуся в Киле адмиралу Карлсу, под чье командование были отданы эти корабли.

Все это происходило ночью 31 декабря, когда корабли уже были в море. Адмирал Карлс был очень раздосадован. Каждый его командир и так знал о пресловутом приказе. В нем не содержалось ничего нового. Тем не менее, он попытался связаться по телефону с Северной Норвегией, чтобы в очередной раз дать разъяснения командиру эскадры. Но, как это часто случается в разгар суровой зимы, телефон не работал. Оставалось только послать соответствующую радиограмму. Она вряд ли могла что-нибудь изменить, но… чем черт не шутит. На всякий случай следовало подстраховаться.

На следующее утро оставшийся в Альтен-фьорде контр-адмирал с удивлением читал срочную радиограмму:

„Обращаю ваше внимание, что указание фюрера „избегать любого риска без особой необходимости“ остается в силе. Его следует неукоснительно соблюдать в случае столкновения с противником“.

Это же очевидно, подумал контр-адмирал, тут нет ничего нового. Но если в верхах сочли необходимым напомнить об этом, наверное, на то имелись веские основания. С другой стороны, корабли вот-вот вступят в бой с врагом… Нет смысла отвлекать Кумметца длинными радиосообщениями, тем более о том, что и так ясно. А от короткого напоминания вреда не будет.

В это время „Хиппер“ уже начал обстреливать эсминцы противника. Англичане не бросились наутек, хотя им нечего было противопоставить огневой мощи немецкого крейсера. Но тут в воде у борта „Хиппера“ начали взрываться тяжелые снаряды, вдали появились и начали быстро приближаться вспышки выстрелов тяжелых орудий. Это подходили британские крейсера „Кент“ и „Ямайка“. А второй немецкий корабль – „Лютцов“ – еще оставался довольно далеко.

Следствием еще одного залпа с британских крейсеров явился взрыв в машинном отделении „Хиппера“. Снаряд пробил бронированную палубу, когда корабль, выполняя поворот для встречи с новым противником, накренился на правый борт.

Через несколько минут после прямого попадания в машинное отделение „Хиппера“ стоявшему на мостике адмиралу Кумметцу принесли радиосообщение. В нем было сказано:

„Избегать любого риска без особой необходимости“.

В это время 8-дюймовые орудия „Хиппера“ и 11-дюймовые пушки „Лютцова“ начали совместный обстрел двух английских крейсеров, поскольку „Лютцов“ (также называемый „карманным“ линкором) как раз подоспел к месту событий. Когда огонь из крупнокалиберных орудий начал вестись с двух направлений, англичане несколько растерялись и начали отход, который облегчался полярной ночью, когда даже середина дня напоминает бледные сумерки, а также сильным снегопадом.

В течение какой-то минуты ситуация изменилась. Эскадра британских крейсеров исчезла во мраке ночи. О ее силе ничего нельзя было сказать достоверно, и появиться снова она могла в любой момент. Отвратительная видимость не позволила немцам навести свои орудия так, чтобы держать крейсера противника на безопасном расстоянии, одновременно отрядив эсминцы для атаки на конвой. Кумметц был уверен, что успешная атака на конвой, которая являлась его первоочередной задачей, могла быть выполнена, но ценой большого риска. И в решающий момент ему вручили листок бумаги с сакраментальными словами: „Никакого риска без особой необходимости“.

Сомневаться не приходилось: это послание шло прямиком от Гитлера. А флагманский корабль только что получил прямое попадание вражеского снаряда, в результате чего был вынужден снизить скорость до 17 узлов… Создалась именно такая ситуация, от которой предостерегал фюрер. Если немецкие корабли сейчас начнут преследование конвоя, которое продлится час или даже полчаса, англичане могут успеть подвести свежие силы, отрезать путь к отступлению и, поскольку „Хиппер“ не может идти быстро, уничтожить его.

Поэтому адмирал Кумметц принял нелегкое решение выйти из боя.

А ведь успех был вполне реален. Следовало приложить лишь немного усилий, чтобы не позволить ценной добыче ускользнуть. Но к всеобщему изумлению, последовал приказ уходить; часом позже Кумметц отправил свое сообщение: „Вышел из боя“.

Штаб ВМФ сделал из этого единственный вероятный (и желаемый) вывод, который подтверждали доклады с подводных лодок: конвой уничтожен, достигнут грандиозный успех. Гитлер уверовал в благоприятный исход, поэтому канун Нового года провел в приподнятом настроении. Разочарование наступило лишь в первый день Нового года.

Вечером 1 января 1943 года на очередном совещании Гитлер объявил всем присутствовавшим офицерам о своем „неизменном решении“ отправить немецкий военный флот в резерв и на металлолом, которое он к тому времени уже успел изложить на бумаге. Кипя от ярости, он принялся открыто оскорблять своих адмиралов, во всеуслышание обвинил их в трусости перед лицом врага. Ранее он щадил своих флотоводцев, позволяя себе оскорбления лишь в адрес сухопутных генералов.

Гросс-адмирал Редер отлично знал, что, пока фюрер не успокоится, он не будет в состоянии вести разумные беседы. Поэтому он приложил воистину героические усилия, чтобы отложить решающий разговор на пять суток. Он тщательно к нему готовился и не допускал мысли о том, что главнокомандующий подтвердит приказ уничтожить дорогостоящую военную технику. Однако силы оппозиции в ставке тоже не теряли времени даром. Герман Геринг, одна из самых влиятельных фигур Третьего рейха, уже давно объявил, что его детище – люфтваффе – может без труда взять на себя всю работу военного флота. В долгих спорах, которые часто вели между собой Геринг и Редер, Гитлер неизменно поддерживал своего стародавнего товарища по партии. Уверовав, что настал его звездный час, Геринг убедил фюрера, что эскадры истребителей и бомбардировщиков, которые в тот момент бездействовали в Норвегии, охраняя „консервные банки“ Редера, могут быть с высокой степенью эффективности использованы на Восточном фронте. Он привел убедительные для Гитлера расчеты, в которых наглядно показал, какое гигантское количество стали может быть сэкономлено для военной промышленности, если линкоры, крейсера и авианосцы пустить на металлолом. В заключение он заявил, что покажет бездельникам морякам, как можно топить вражеские конвои силами всего одной эскадрильи бомбардировщиков.

Решающая дуэль между Герингом и Редером началась 6 января 1943 года. Ее первый раунд представлял собой гневный монолог Гитлера, длившийся полтора часа, при этом Редер не имел возможности вставить ни слова. Гитлер начал с краткого исторического экскурса: с создания военно-морского флота Пруссии и его вклада в войны 1864, 1870–1871 и 1914–1918 годов. После этого он особо подчеркнул, что флоту никогда не сопутствовал успех. Ему всегда не хватало настоящих, решительных бойцов; более того: волнения среди моряков в конце Первой мировой войны способствовали падению великой Германской империи.

Гитлер должен был отлично знать, что эти же мысли никогда не покидали сидящего напротив него за столом офицера. Он не мог не знать, что малочисленный военно-морской флот Германии начиная с сентября 1939 года неплохо зарекомендовал себя в дерзких операциях против многократно превосходящих его сил противника.

– Этот мятеж, – продолжал ораторствовать Гитлер, – не способствовал росту престижа ВМФ, который проявлял повышенную осторожность, беря на себя какие-то обязательства, если речь шла о равенстве сил с противником. Армия подобного никогда не могла себе позволить. Как солдат, я требую: если получен приказ действовать, его следует выполнять и сражение доводить до конца. Линкоры и крейсера не доказали своей полезности. Береговая оборона сможет использовать их орудия значительно более эффективно, чем это делают сами „консервные банки“, а нашей военной промышленности остро не хватает металлолома.

Да, это был тот же человек, который недавно требовал не подвергать корабли риску без необходимости и отказывался слушать Редера, пытающегося снять этот запрет. Подчеркнув, что его решение окончательное, Гитлер приказал Редеру разработать соответствующий меморандум.

– То, что вы там напишете, – заявил он, – будет иметь историческое значение. Я сам все проверю.

Только теперь у Редера появилась возможность вставить слово. Немного подумав, он наконец поднял глаза:

– Я буду очень признателен, мой фюрер, если вы дадите мне возможность поговорить с вами наедине.

Кейтель и другие офицеры покинули комнату. Начался второй раунд дуэли.

На Нюрнбергском процессе Редер сообщил следующее:

„Я сказал, что прошу его об отставке. Он был явно недоволен мной, значит, мне следовало уйти. Вначале он начал меня отговаривать, но я был тверд и сказал, что новый командующий ВМФ, который будет назначен, должен нести ответственность за все. Он сказал, что я не должен уходить сейчас, потому что, во-первых, на Восточном фронте сложилась критическая ситуация, он имел в виду Сталинград, а во-вторых, его и так обвиняют в отстранении многих генералов. Если я уйду сейчас, весь мир инкриминирует это ему. Я сказал, что, если он хочет сохранить некоторое подобие приличий перед лицом мировой общественности, сказать, что я ухожу не по причине возникших разногласий, тогда он может придумать для меня номинальную должность генерального инспектора. В результате все, кого это интересует, будут считать, что я остался на флоте; во всяком случае, мое имя останется с ним связанным. Такой вариант вроде бы понравился фюреру. В заключение я сказал, что хотел бы получить отставку 30 января. В этот день истечет 10-летний срок моей службы в должности командующего ВМФ под его началом“.

Но Редеру предстояло выдержать третий раунд дуэли – разработать и представить на суд фюрера требуемый им меморандум. Штаб ВМФ работал над документом день и ночь. В итоговом варианте он состоял из 5000 слов, каждое из которых было самым внимательным образом обдумано и взвешено самим Редером, и представлял собой грозное оружие. В частности, в нем говорилось следующее:

„Отправка немецких кораблей на металлолом будет означать победу противника, для достижения которой ему не придется прилагать никаких усилий. Это мероприятие станут праздновать наши противники, а у союзников оно вызовет лишь горькое разочарование. Оно станет свидетельством нашей слабости и полного непонимания исключительной важности военно-морского флота в условиях приближения завершающей стадии войны“.

Редер подчеркнул, что даже корабли, обреченные на бездействие, отвлекают значительные силы британского флота, которые в ином случае могут быть использованы на Средиземноморье или других театрах военных действий. В заключительной части говорилось, что Великобритания, которая всегда связывала свое могущество с господством на море, сможет считать войну выигранной, если Германия уничтожит свой флот.

Этот документ, подписанный Редером, стал одним из его последних официальных актов в должности главнокомандующего флотом. В качестве своих возможных преемников он назвал адмирала Карлса, всегда считавшегося на флоте „принцем короны“, а также командующего подводным флотом адмирала Деница. Гитлер долго не раздумывал и принял решение в пользу человека, чьи подводные лодки уже успели потопить 15 миллионов тонн брутто-регистрового тоннажа союзников. Именно на подводные лодки, число которых, несмотря на возросшие потери, постоянно увеличивалось, фюрер теперь возлагал самые большие надежды. Они должны были выиграть войну с Англией.

Надежды на подводные лодки возлагались еще с 1939 года, но теперь на их долю выпала тяжелейшая задача. Дениц приступил к выполнению своих новых обязанностей. А за несколько дней до этого, 26 января 1943 года, Гитлер в прямом смысле приговорил свой флот к смертной казни. Он прочитал меморандум Редера, но так ничего и не понял, позволив себе ряд оскорбительных выпадов в адрес „господ адмиралов“. Его решение осталось неизменным.

Приказ, переданный им узкому кругу приближенных офицеров, гласил следующее:

1. Все работы, связанные с крупными кораблями, находящимися в стадии постройки или переоборудования, следует немедленно свернуть.

2. Все линейные корабли, броненосцы и крейсера, за исключением используемых в процессе обучения моряков, должны быть переведены в резерв.

3. Плавсостав военно-морского флота, а также рабочие, высвободившиеся в результате выполнения настоящей директивы, должны в дальнейшем использоваться таким образом, чтобы всемерно ускорить процесс строительства подводных лодок».

Этот приказ оказался для Деница, так сказать, подарком на крещение, который обещал новый, решающий толчок для развития подводного флота. Тысячи высвободившихся офицеров и опытных матросов, большие заводские мощности, ранее используемые для больших кораблей, грех было не использовать для своего любимого детища. Человек, достигший успеха, будучи главой подводного флота, в первое время не ощущал всей полноты ответственности, связанной с его новым высоким положением. Однако ситуация изменилась, когда Дениц приступил к работе со своими новыми коллегами в штабе ВМФ. На первых же совещаниях адмиралы постарались внушить Деницу, что хотя бы линкор «Тирпиц» должен остаться в строю, даже если его придется «обозвать» учебным кораблем. Дениц не возражал. В конце концов, нужда в металлоломе не так уж сильна.

Однако относительно других кораблей также следовало принимать решение. Очень скоро встал вопрос о дальнейшей судьбе линкора «Шарнхорст». 26 февраля 1943 года, спустя месяц после «окончательного решения» фюрера, Дениц отправил рапорт в ставку. В своих высказываниях он был прямолинеен и ничего не пытался скрыть:

«Я убежден, что „Шарнхорст“, который, судя по сообщениям, готов к активным действиям, должен быть направлен для усиления эскадры, базирующейся в Северной Норвегии».

Гитлер долго метался по комнате. Что говорит этот человек? Разве двумя неделями ранее Дениц не передал ему план, согласно которому «Шарнхорст» подлежал выводу в резерв не позднее 1 июля?

«Это будет истинным триумфом для англичан, если…»

Фюрер не выдержал. В пространной и чрезвычайно эмоциональной речи, продолжавшейся полчаса, он снова объяснил, почему большие корабли являются бесполезными, подкрепив свои слова убедительными, по его мнению, примерами. Посчитав, что убедил всех, в заключение он сказал:

– Хватит об этом. Отправляйте поскорее их в резерв или на металлолом.

Следующим взял слово адмирал и сухо проговорил:

– Насколько я вас понял, мой фюрер, можно отправлять «Шарнхорст» в Северную Норвегию?

Гитлер остолбенел. Такой наглости еще никто из его подчиненных себе не позволял. Что же делать? Объяснить этой чертовой «новой метле» ее место?

Но в конце концов фюрер сдался. Причем даже нашел в себе силы для легкой иронии:

– Делайте как хотите, господин гросс-адмирал, но все-таки потрудитесь позже обдумать мои слова. Я ничего не забуду.

Так тихо скончалось «неизменное и окончательное» решение. Оно просуществовало всего четыре недели.