ПЛАМЯ СВАСТИКИ К истории проекта "Аугсбург". Всего двенадцать...

ПЛАМЯ СВАСТИКИ

К истории проекта "Аугсбург".

   Всего двенадцать лет, и вот уже мировой волк Фенрир, вышедший откуда-то из земли ванов, серповидным зубом вонзается в глотку Вотана, а украденный молот Тора уже кует новую ленту судьбы.

А. Егазаров

Пролог

   Я прикрываю глаза и отчетливо вижу: толстая папка желтовато-серого эрзац-картона военного времени, украшенная вцепившимся в круг со свастикой черным орлом и крупными печатными буквами: "Проект "Аугсбург". Прямоугольный лиловый, чуть смазанный штамп на углу: "Совершенно секретно".

   На первой странице, в белом гербовом щите - свастика, объятая пламенем. Огонь и древний духовный символ.

   Папка погибла в огне. И я обращаюсь к самой долгой и ненадежной хранительнице.

   К человеческой памяти.

   Эта история могла бы начаться в Советском Союзе в 1940-м году, когда из Испании вернулись те, кто еще оставался там арьергардом убитой Республики.

   Той ночью в коридорах Лубянки прозвучали четкие шаги, и глухой просаженный голос сказал:

  -- Товарищ генерал, арестованный доставлен!

   Человек был небрит и напуган. Он едва дошагал до стула заплетающимися ногами. Генерал НКВД без излишних в его положении предисловий улыбнулся, и даже ласково:

  -- Это еще не самое худшее. Вы же понимаете, что вас все равно арестовали б. А так вы еще можете послужить Родине. И облегчить свою участь.

  -- Я ни в чем не виноват!..

  -- Верю, что вы так думаете. Но ведь вы...

   Эта история могла бы начаться во Франции в 1943 году, когда в переулочках тихого Арнхейма звучала немецкая речь, а французы поглубже надвигали кепки и шляпы, проходя мимо комендантских постов, со смесью ненависти и унижения глядя на тинисто-зеленые шинели автоматчиков.

   Той ночью "Авро Ланкастер" RAF выпустил из брюха парашютиста, служащего "Сикрет Интеллидженс Сервис". Благополучно приземлившись, он был встречен бойцами Сопротивления, людьми, с которыми жизнь позднее свяжет его намертво. Неразрывно.

   Эта история могла бы начаться в довоенном Париже, на рю Вилье, когда праздные посетители маленького, истинно парижского кафе через широкое витринное стекло наблюдали, как на тротуаре целуются высокий кудрявый брюнет и стройная шатенка. Их это не интересовало, но в тот день ему исполнилось двадцать три, ей - восемнадцать. Клер стала настоящей красавицей, и Поль не мог отвести от нее глаз.

   Той ночью, гуляя по вечному городу, они дали друг другу клятву в столь же вечной любви. Не стоит строго судить их: в этом возрасте еще можно давать такие клятвы всерьез.

   Я начну эту историю, как придется. Как приложится ближе к моей душе. Я не знаю всех ее подробностей, а тех ее героев, что живы и поныне, я расспросить не могу. Не могу, и не любопытствуйте, почему. Это мое дело.

   И мы приходим к тому же: единственное, чего нельзя исправить в жизни, это смерть. Правда, странно, что я говорю о вещи, лежащей уже за пределами жизни? Но ведь то, как ее закончить, человек подчас решает сам. И то, что из этой Богом дарованной жизни сделать, тоже решает сам.

   Читатель, я желаю тебе легкой и честной смерти. Такой, какую приносит СТЭН боевого друга, когда это последнее, что он может сделать для тебя. И пуля девяти миллиметров прерывает череду быстрохожих дней, отпирая дверь вечности.

   Кажется, выжженная земля еще дымится. Пламя не умерло, только спряталось в угли. Разрубленная свастика еще способна вспыхнуть и обжечь наши глаза.

1

АРНХЕЙМ

(весна 1943)

Глава 1

...То не море-окиян -стонут души россиян.

А. Розенбаум "Кандальная"

   Его не расстреляли.

   Это единственное, о чем он мог думать на вонючем соломенном тюфяке в бараке еще долгое, долгое время спустя. Только потом он припомнил, что за два дня до побега ему исполнилось двадцать три года. Пока они готовились бежать, он и не думал ни о чем подобном, им было не до того. Он имел все шансы остаться двадцатитрехлетним навсегда. Другие и остались.

   Другие остались в жирном черноземе Украины. Другие остались в песчаной почве Аржелеса, гнилого и голодного места. Все началось там.

   ...Вано застучал кулаком по нарам. Простуженным, сиплым голосом выругался по-армянски и продолжал:

  -- Вы что, не понимаете, нас здесь морят! Половина нашей партии уже с цингой, умерло десяток человек, а ведь мы тут всего два месяца! У нас нет выбора!

  -- Целых два месяца. - Антон поднял ввалившиеся глаза к потолку землянки. Впрочем, точнее будет назвать ее норой. Песок лежал на полу тонким слоем, как его ни убирай. Антон ослабел сильнее всех четверых, у него уже шатались зубы. У Вано, южанина, непривычного к промозглой сырости Европы, по ночам опухала нога. Тогда он просыпался, тихонько скрипя зубами, чтобы не перебудить остальных. Коля, восемнадцатилетний паренек из Тирасполя, попавший в плен в первую неделю войны, и Виктор, самый непонятный из их маленькой группы, еще держались, но та печать, что ложится на лица подневольных и голодных людей, тоже исказила их черты.

  -- Сейчас, ког-ыда половину охраны махом отправили на фронт, есть надежда. Ни-ильзя, ни-ильзя упускать такой шанс! - в минуты возбуждения у Вано в голосе прорывался заметный акцент. Надежда была, если сказать честно, дохлая, но все кивнули, соглашаясь. Каждый считал, что лучше уж рискнуть головой, чем уйти в землю от работы на немцев. Они надеялись, напав на охрану, разжиться оружием и постараться найти помощь у французов, ненавидящих нацистов. Значит, завтра...

   Все долго лежали без сна. Антон глядел в земляной потолок и ощупывал языком зубы, обманывая себя, что они не качаются. Потом, чтобы не думать о завтрашнем, вспомнил давнее, родное. Как работал счетоводом в родном Брянске, как жена его Маша, миловидная, простодушная женщина в сером с цветами ситцевом платье, вечером после работы встречала его у палисадника их одноэтажного деревянного домика, и, странно, эта обыденная довоенная жизнь словно была освещена золотистым мерцанием солнца, казалась бесконечно дорогой и невозвратно счастливой. Хорошо бы увидеть все это во сне, подумал он. И задремал почти успокоенным.

   Вано, как и Виктор, сумевший скрыть при пленении свою настоящую фамилию, все не засыпал. Нога слабо беспокоила, но сжигала лютая жажда деятельности, нетерпение при мысли, что все решенное он сможет осуществить только через бесконечный промежуток времени - завтра. Он не вспоминал родной поселок под Ереваном, но не потому, что не мечтал туда вернуться. Со всей силой страстной и горячей армянской натуры он даже чаще других думал об этом. Он весь устремился к тому моменту, когда будет свободен, и с оружием в руках. Посреди чужой, захваченной страны, среди врагов - неважно! Вано не сомневался, что сумеет уйти или хотя бы продать жизнь подороже, только беспокоила мысль о товарищах. Антон слабеет, Коля еще не был в настоящем бою. На Виктора (странно, но даже про себя все звали того только полным именем) можно положиться, но облаву устроят обязательно. Если бы они могли захватить хотя бы танк! Сон его был столь же горячечным и полным неосуществимых фантазий.

   Коля лежал тихо, полузакрыв светло-голубые крестьянские глаза. Он хотел подумать о доме, о знакомых девчатах, о друге своем Ваське Каширине, но всплывало совсем иное. Всплывал первый и последний бой, когда их выгрузили из вагонов и долго гнали степью, до кем-то отрытых окопов. Потом они ждали, ждали, иногда поругивая палящее солнце, жизнь и немца. Поругивая пока беззлобно почти - новобранцы, стриженые головы, пацаны в необмятом х/б. Почему-то они представляли себе бой в духе фильмов вроде "Если завтра война". По полю должны побежать немцы (которых никто еще не видел), и по ним ударит пулемет "Максим". (Хотя пулеметная рота задержалась на марше, но об этом они не знали). Вместо этого где-то за линией их окопов в небо поднялись черные столбы, и опали, а потом раздался отдаленный гром. Никто даже не подумал в ту секунду, что это уже немцы, их артиллерия. Следующий залп накрыл их левый фланг, и там все заволокло серо-черной завесой. Коля не испугался, но очень удивился. Потом на поле впереди показались серые коробочки, и только спустя минуту (время, казалось, стало упругим и растянулось, как во сне) по окопам пошло гулять слово "танки". Коля старался разглядеть рядом с коробочками людей, но было слишком далеко. Кто-то закричал протяжно: "Слушай мою ко-о-о...", и больше Николай ничего не помнил. Снаряд ударил рядом, похоронив нескольких товарищей и выбив из него сознание. Так он, не сделав ни единого выстрела, попал в плен. Очнулся уже в ревире лагеря неподалеку от Смоленска. Если бы не какой-то сердобольный немец, проверивший ему пульс, его, видимо, бросили бы в общую яму с другими убитыми.

   Виктор легко дышал носом, стараясь получше ощутить свое тело и с тревогой спрашивал его: не подведешь? Он не говорил товарищам о себе вовсе, вообще был неразговорчив. Раньше, до того как его обрили в лагере, был он черноволос. Темно-серые глаза на правильном, мрачном лице и немного горбатый нос - что называется, без особых примет. Сейчас щеки Виктора заросли упругой щетиной, как и у Вано. Коля еще не брился, а у Антона борода почти не росла, может быть, от истощения. Виктор сохранил сил больше, чем остальные, больше, чем армянин, активность которого казалась несколько лихорадочной из-за недостатка сил. При этом он отдавал часть скудной пайки Коле, отговариваясь тем, что и до войны ел мало. Другие делали б то же самое, но тогда у них не осталось бы сил для работы. Он не знал, что втайне другие пленные уважают его, считая скрывающимся командиром. Отчасти, пожалуй, так оно и было. "Все, завтра так завтра..." И Виктор тоже уснул.

   Утром, после брюквенной баланды, излюбленного блюда лагерных поваров, их погнали в карьер. Как и всю неделю, работать пришлось вчетвером в дальнем конце, в стороне от остальных заключенных и охраны. Немцы заметно расслабились, полагая, что бежать в чужой оккупированной стране рискнет только ненормальный. За ними наблюдал один часовой - Фриц-падла. Хотя от рождения именовали его иначе, заключенные прозвали этого откормленного, не первой молодости баварца так за пристрастие к мордобою и за то, что от него постоянно воняло - похоже, мыться его не учили в принципе. Падла мурлыкал под нос песенку, довольно беззаботно закинув винтовку за плечо, и не замечал, что Вано, выполняя свою часть замысла, работает рядом с ним, старательно разбивая большой и неподатливый камень.

   И когда армянин, вскинув лом, ударил солдата в затылок, Фриц рухнул беззвучно. Вано уже перехватил винтовку и рвал с немца ремень с подсумками. Остальные, увидев это, выбрались из еще неглубокого, по пояс карьера и нырнули в чахлый кустарник вокруг каменоломни. Еще вчера уговорились бежать в разные стороны и поодиночке. Так у кого-то из них были реальные шансы уйти от облавы, устроенной на беглецов, тогда как группу легче обнаружить, и скорость ее зависит от самого медленного бегуна. Вано, наконец, справился с ремнем и скрылся тоже. Под серым весенним небом на краю ямы остался только один человек в серо-зеленой шинели, мертвый или умирающий. Ветер шуршал над ним голыми кустами и уносил запах беглых.

   Антон начал задыхаться, как только пересек невспаханное поле. Когда-то здесь выращивали пшеницу или ячмень, теперь почва была сухой и ломкой. Комки серой постной земли рассыпались под ногами, обутыми в грубые боты с подошвами, вырезанными из автопокрышек. Антон все острее ощущал все свои тридцать пять лет и два года концлагеря. Наконец, он остановился и тяжело перевел дух, покачнувшись. Показалось, что земля поплыла куда-то вбок в истоме - от недоедания, понял Антон. "Сейчас, сейчас..." - он выравнивал дыхание. Наверное, отряды охраны уже подняты по тревоге и грузятся в машины, чтобы оцепить район. Крылья бы сейчас, крылья! Слабый отзвук достиг его слуха. Теперь отчетливее. И тогда он понял и побежал, нелепо качаясь и кренясь.

   То был собачий лай.

   Антон добрался до края поля, когда из голого леска на противоположной его стороне вылетели две огромные, натасканные на человека овчарки в широких кожаных ошейниках: чепрачная и серая. Теперь они не только чуяли добычу, но и видели нескладную фигуру в серых отрепьях. Отмахивая по рыхлой почве громадные прыжки, овчарки молча побежали через поле. Антон успел повернуться, слыша дыхание за спиной, и тогда чепрачный зверь кинулся на него, метя в горло. Человек падая, защитился локтем, клыки собаки сомкнулись на руке. Вторая, возбужденно хрипя, вцепилась ему в правый бок под мышкой. Сначала Антон даже не почувствовал боли и не успел испугаться, отталкивая оскаленную собачью морду от лица, потом остро рвануло бок, хрустнула, переломившись, локтевая кость, и овчарка добралась до его горла.

   Коле повезло, - он с самого начала выбрал удачную дорогу, углубившись в лес, все дальше забираясь от его края. Он иногда шел, иногда бежал, легко, насколько может бежать истощенный человек. С хмурого неба, казалось, кто-то смотрит на него ласково, понимающе. С детства атеист, Коля прошептал даже: "Ну, помоги!" Пахло свободой. Непонятно, как, но все же свободой. Сейчас Коля, бывший рядовой строевой части, ощущал себя, как ощущает молодой зверек, впервые вырвавшись из клетки и уверенный, что его не найдут. Он не вспоминал о других, захваченный этим порывом, как ветром. И едва не пропустил момент, когда деревья расступились. Впереди была дорога, хорошая грунтовая дорога, и Коля еле успел сообразить, чем это ему грозит, и нырнуть обратно под деревья. Теперь они, казалось, слабо закрывают от взглядов. Взревел мотор, раздался гортанный крик. На дороге показался бронетранспортер. Желтый в зеленых разводах, с черными крестами, он походил формой на гроб. Сзади машины начали появляться маленькие фигурки в зеленом.

   Заключенные могли надеяться только на свой запас времени и на то, что немцы не смогут малыми силами найти нескольких человек, но побег обнаружили слишком рано, и охранные моторизованные части из долгожданного пополнения, подошедшие к полудню, сразу были брошены на след. Собак не было, и Коля, видя, как фигурки растягиваются цепью, принял единственное решение, сулившее надежду. Слишком уж хорошо просматривалась дорога - когда он ее пересекал, пулеметчик на транспортере заметил грязно-серый силуэт и, не раздумывая, дал длинную очередь. Коля нырнул под деревья на той, свободной стороне, когда что-то тупо стукнуло его в плечо. Ветка! Он побежал, пригибаясь, но отчего-то слишком тяжело, и быстро начали уходить силы. Потом он вовсе остановился, кляня свою слабость, но не смог устоять и упал на колени. Правел правой ладонью по груди и удивился - роба оказалась мокрой. Вид собственной ладони испугал его: вся вымазана красным. Боли он не ощущал, только онемело левое плечо и руку словно бы начало сводить. "Бред, это что!.. В меня?" Он улыбнулся и сказал себе: встань! Ты их обогнал. Ты ушел, твою так!..

   Потом стало темно.

   Ягдкоманда остановилась, лишь слегка запыхавшись, они были молодые, здоровые и сытые, не чета заключенным. Обер-фельдфебель взял автомат на локоть и первым подошел к лежащему, с хрустом сломав сапогом сухую палку. Мальчишка-русский упал скорчившись, подтянув колени. На спине серая одежда стала бурой. Обер носком сапога перевернул его и, не глядя в прищуренные голубые глаза, рукой в теплой вязаной перчатке оттянул слишком просторный грубый воротник на уже холодной тонкой шее.

  -- Однако же! Пуля в легком, а прошел еще сто метров! Живучий черт! Задница этот Эрих, не мог попасть по ногам. Мы б его взяли живого...

   Вано двигался с трудом, его все больше донимала проклятая нога. Он уходил последним, и не столько даже ради надежды спастись. Понимал, что с его скоростью и потерей времени он вряд ли успеет выйти из кольца, но смогут остальные. Для него же главным была месть. Потому он сразу выговорил себе возможность захватить оружие. Плохо, если они сразу пустят по следу собак, но в чащобе и скалах овчарки принесут мало пользы, только исколют носы и уши да порежут лапы о кремни. Только бы остальные успели добраться до настоящего леса, а потом - уйти в горы неподалеку.

   Вано понял, что не рассчитал силы. В тот момент, когда он повалился возле остатков какой-то каменной постройки, скорее всего кошары, "Опели" с отрядами охотников уже ревели на ухабах, качаясь не в такт. Дальше идти он не смог. Боль он перетерпел бы, но нога перестала сгибаться и потеряла чувствительность. Тогда Вано смахнул пот со лба и основательно, как в то время, когда он был лучшим батальонным снайпером, приготовил себе позицию.

   Первый немец появился из леска неподалеку, с автоматом на плече и в теплой камуфляжной куртке вместо шинели. Когда на прогалине показался третий из цепи, а тот, первый, подошел совсем близко, так что можно было различить белки его глаз под шлемом, обтянутым пятнистой маскировочной тряпицей, Вано старательно прицелился и выстрелил ему в голову. Передернул затвор и выстрелил еще и еще. Трое попадали нелепыми куклами. Какая-то фигура в зеленом выглянула из леса, и отпрянула, но следующий выстрел бросил ее наземь, сбив с головы офицерскую фуражку. Миномета при охотниках не было, за своими камнями Вано мог не опасаться ответного огня, но взять его жизнь для них - вопрос времени, это он хорошо понимал. Когда за ним с большим перелетом посыпались винтовочные гранаты, он только прижался к холодному беловатому камню, яростно и беззвучно ругаясь: так ему было легче. Видимо, разозленные потерей командира, справа и слева к нему поползли два человека. Вано определил это по хриплому простудному дыханию одного и по звяканью плохо закрепленной амуниции другого. "Ну, сыграем! Хотите живым взять?" Он ухмылялся с мрачной радостью, подымаясь на колено, так, чтобы не мешала непослушная вторая нога.

   Когда над обвалившейся стеной показалась голова в каске, он уже затаился за грудой камня и щебня. Второго было не слышно - выжидал, предоставив геройствовать товарищу. "Нет, брат, мы эти песни еще в детсаду пели"- Вано выстрелил, когда немец почти преодолел стену, шаря вокруг лихорадочными глазами. "Знаю, что не сам пошел, а послали, так и не чирикай, лежи". Что-то звякнуло о камень рядом. В метре от армянина упала и покатилась красивая зеленая граната с длинной деревянной ручкой. Она, поблескивавшая свежей краской, остановилась, наткнувшись на камень. Вано хотел схватить ее и бросить назад, но опять подвела нога. Что-то светлое туго ударило ему в грудь, подняло высоко-высоко и мягко бросило на спину.

   Виктор крался беззвучно, иногда оглядываясь вокруг, но, тем не менее, очень быстро. Что-то уверенное было в его движениях, словно бы не в первый раз шел он так, в окружении врагов. Скорее, он сам казался охотником на тропе: преследовать ему было явно привычней, чем убегать. Он провел рукой по выбритой голове, словно откидывая назад несуществующие волосы, глубоко вздохнул.

   Лес закончился, в каменистом русле пред ним журчала речушка. Летом ее уже не будет - пересохнет. Виктор разулся и вошел в воду по щиколотку, побрел вверх по течению: надеялся отбить запах. Ледяная вода обегала босые, заскорузлые ноги с давно нестрижеными ногтями. Виктор не морщился, передвигаясь, подобно автомату. Ветер донес издали странные звуки, кажется, выстрелы. Он уже вышел за оцепление, и собирался забраться на более крутой противоположный берег. О чем он думал, радовался или волновался за товарищей, явно попавших в беду? Лицо его ничего не выражало, кроме усталости и настороженности, сродни тревоге дикого зверя. Внезапно он замер, ясно ощутив, что собратьев по заключению и побегу больше нет в живых: оборвалась последняя нить. Коля или Вано?

  -- Хальт! Хальт! Хенде хох, швайне! - И собачье сдавленное рычание.

   Черт принес на берег этот патруль, отклонившийся от указанного пути следом за собакой. Трое с автоматическим оружием. Передний улыбнулся, показав десны, и спустил здоровую черно-палевую овчарку с поводка. Охотникам захотелось развлечься, не доводя, впрочем, до убийства - за живого награда была больше. Бежать пленному некуда. Но проводник, приготовившись свистнуть собаку, когда беглец упадет под ее весом, был разочарован.

   Когда собака спрыгнула в воду, подняв фонтан брызг, темно-серые бессветные глаза беглеца поймали карий взгляд животного. Овчарка остановилась нерешительно, дрогнули черные треугольные уши. Потом тренированный зверь лег на брюхо прямо в холодные струи и заскулил от смертной тоски. Немцы замерли, ошарашенные. Проводник неуверенно свистнул. Собака не реагировала, только плотнее прижала уши и вдруг отчаянно, надрывно завыла. Пленный не пытался бежать под дулами автоматов, только поднял голову, глаза его странно блеснули, окатив солдат холодом, похожим на смертный.

   Его даже не били по-настоящему. Он не был схвачен с оружием, поэтому равнодушное начальство, не размышляя долго, шлепнуло на его дело с отнюдь не настоящими данными, подходящий штамп.

   Со следующим составом склонного к побегу заключенного отправили с глаз подальше, найдя более надежное место.

   Концлагерь Бухенвальд.

Глава 2

Мы летим, ковыляя во мгле...

Д. Макью "Бомбардировщики".

   На аэродроме царила негромкая, деловитая суета. Тяжелые четырехмоторные "Авро Ланкастер" в полуосвещенных ангарах казались китами, дремлющими в тенистых глубинах. Выкрашенные сверху в крупные коричнево-зеленые пятна, снизу - в глубокий черный цвет, машины несли на бортах множество маленьких силуэтиков бомб - символы военных удач. Ночная эскадрилья заправлялась, пополняла боекомплект, лечила пробоины в плоскостях и просторных фюзеляжах.

   Человек, которого можно назвать Джеком Уэйном, бросил окурок "Честерфилда" на бетон и привычно притоптал ногой в высоком ботинке. Потом поднял за лямки рюкзак парашюта и направился к "Ланкастеру", стоящему в начале полосы. Человек был одет с учетом предстоящего десантирования, но не привлек бы внимания на проселочной дороге или городской улице. Он поправил под мышкой кобуру с бесшумным "Хай стандартом", обычным оружием английских агентов для специальных операций.

   Действительное имя, похороненное в утробе Сикрет сервис, могло бы произвести впечатление. То было время, когда аристократы шли уже не только во флот, но в пилоты и коммандос. Подводными диверсантами Италии командовал князь Боргезе, английскими коммандос руководил лорд Маунтбэтен, двоюродный брат Его Величества короля. Джек Уэйн мог проследить свою родословную едва ли не со времен Вильгельма-завоевателя, если бы когда-то захотел потратить время на такие пустяки. Он пришел в армию с такими же добровольцами в начале войны, и очень скоро способный молодой лейтенант смог добиться приема в отряд особого назначения. Обучавшийся в старинном шотландском замке Лох Эйл, он был в числе восьмидесяти двух коммандос, оставшихся в живых из трехсот восьмидесяти, брошенных на Тобрук. Летом того же сорок второго года, в июле, Уэйн командовал рейдами джипов САС в немецких тылах.

   Поставленные клином машины со спаренными пулеметами выдавали по пять тысяч выстрелов в минуту. Одновременно включив фары, коммандос частым гребнем прокатывались по аэродромам, сжигая и калеча самолеты Африканского корпуса Роммеля. Джек на всю жизнь запомнил пробитую фарами темноту, дрожь отполированных рукояток "Браунинга" в руках да долгую глухоту от рева моторов и пулеметных очередей наутро, когда враг оставался за спиной. Образованным и уравновешенным командиром заинтересовался, наконец, Отдел Специальных Операций, созданный в 1940 году Уинстоном Черчиллем. Так человек с чужим именем стал специальным агентом. Тощий и поджарый блондин со светло-голубыми глазами, Уэйн походил на породистую борзую. Он всегда брился начисто, даже в пустыне, где вольнолюбивые коммандос часто отращивали бороды, плюя на армейский устав.

   Инструктаж проводил немолодой полковник с нашивками за ранения. Толком, на взгляд Джека, он так ничего и не объяснил, лишь поставил задание: связаться с одной из групп Сопротивления в Арнхейме, после чего будут переданы необходимые инструкции. Уэйн не обиделся на недоверие, знал, как гибельна бывает малейшая утечка информации. Сейчас, если его схватят, он и под пытками не сможет сказать о своей задаче ничего. Возможность провала и мучительной гибели маячила на периферии сознания, но он обладал закаленными нервами и успешно, как и раньше, держал подобные мысли "в узде". Так он называл это про себя. Правилом его всегда было киплинговское "делай, что должен, и будь, что будет". Такой взгляд на вещи и вправду помогает.

   В минуты реальной опасности Уэйна начинала бить мелкая, сухая, холодная дрожь, не имевшая ничего общего с обычным страхом. Он знал, что сегодня ночью снова будет дрожать, выходя в пустоту из брюха самолета. Так было всегда, - организм сам реагировал на прыжки. Джек уважал вражеских десантников, прыгавших без запасного парашюта. Ему доводилось сцепляться с "зелеными дьяволами" Геринга, и уважение после этого только возросло. Он много бы дал, чтобы отправить на тот свет как можно больше именно таких врагов, мастеров своего дела.

   Как многие и многие до него, как многие и многие после, майор закончил пожеланием удачи. Уэйн всегда смеялся над суевериями, но теперь ему захотелось постучать по дереву. И он постучал по дубовому столу в кабинете, освещенном затененным светом зеленой лампы. Майор улыбнулся с долей зависти и пожал ему руку. Джек слабо ответил на пожатие: он пробегал мысленно весь план предстоящей операции.

   ...Уэйн присел на каком-то ящике в чреве самолета. Взял в руки вычищенный СТЭН Мк4 с глушителем - маленький пистолет-пулемет с выдвижным прикладом приятно холодил кожу ладоней. Джек провел по кожуху пальцем, подышал на пятнышко возле рукоятки затвора, протер полой куртки. Если его парашют встретят не те, кто был приглашен, что ж, он отобьется, но лучше без лишних трупов. Для врастания в жизнь ему выдали надежный комплект документов. Теперь он Жак Рише, слесарь, приехал из Льежа подзаработать в мастерской у дальнего родственника. Французский и немецкий Джек знал с детства и в совершенстве, постарались гувернеры. Слесарным дело занимался еще с довоенных времен, когда участвовал в соревнованиях мотоциклистов. Как человека разворачивает жизнь! Уэйн услышал, как загудели, раскручивая пропеллеры, четыре "Мерлина". Огромный самолет плавно тронулся с места.

   На закате дальнебомбардировочная эскадрилья Королевских ВВС стартовала с английского побережья Па-де-Кале и оставила позади белые меловые скалы, освещенные тающим оранжево-желтым светом, чтобы к полуночи быть над целью - нефтехранилищами близ Арнхейма, в зачумленной нацизмом Франции.

   Одна из машин слегка отклонилась от курса, прежде чем присоединиться к остальным и израсходовать свой бомбовый груз. Бомбардировка успешно исполнила роль отвлекающего маневра - за суматохой на земле никто и не подумал заниматься чем-то еще. Например, искать в перелесках одинокий серо-зеленый парашют.

   Уэйн мысленно читал "Охоту на снарка", и дошел уже до Бобра, одновременно пытаясь представить, как выглядел бы бобер в кольчуге, когда в наушниках, подсоединенных к переговорной сети самолета, что-то треснуло, и бесплотный голос сказал:

  -- Мы над целью.

  -- Понял, выхожу. Удачи.

  -- Удачи.

   Уэйн неуклюже нагнулся и открыл аварийный люк в полу. Холодный высотный ветер ворвался в круглую дыру и отбросил светлую прядь со лба парашютиста. Он потуже натянул темно-синюю вязаную шапочку. За люком было черным-черно, совсем не так, как в показавшейся вдруг такой уютной полутьме утробы бомбардировщика. Уэйн поддернул лямки "Хотспира" и спокойно шагнул в проем.

   Он летел затяжным, ничего не видя под собой, не полагаясь на автомат, отсчитывал секунды под гул крови в ушах. Над головой хлопнуло, плечи рвануло. Купол раскрылся в пятистах метрах над землей. Он опускался быстро, приготовив оружие и следя, чтобы не перекрутило стропы. Ветер отнес его немного к западу. Джек мягко упал наземь, купол, погаснув, повис на колючих кустах подле него. Ему пришлось повозиться, распутывая складки серой ткани. Потом он закопал парашют и спрятал под куртку СТЭН. Определился по компасу и споро зашагал к востоку, слегка взрыхляя каблуками оттаявшую землю.

   Спустя полчаса Уэйн выбрался на шоссе, сверил время. Оказалось без десяти два. Очень славно. Спустя восемь минут послышался звук двигателя, и машина с погашенными фарами остановилась подле. Безобидный внешне пароль, такой же отзыв. Попутчик сел в машину одного из функционеров оккупационной администрации Арнхейма - человека преданного и абсолютно надежного. Оружие исчезло в тайнике под полом - можно достать мгновенно, только нагнись.

   Бритт откинулся на спинку и уснул, жалея только, что ночь уже почти прошла. Проснулся Джек, то есть теперь уже Жак, только под утро, когда они въезжали на окраину города, и благополучно миновали пост комендатуры. Документы сработали отлично.

   Утренний полусвет очертил острые кровли домов и шпиль ратуши возле главной площади. У дверей ратуши стояли часовые в серо-зеленом, с винтовками, в глубоких шлемах. Было 5:45. До начала рабочего дня оставалось почти полтора часа. Мимо проехал черный лакированный автомобиль с флажком на крыле, направляясь туда, куда пошлют Джека Уэйна люди, оставшиеся в Британии.

Глава 3

   И только однажды под сердцем Кольнет тоскливо и гневно: Уходит наш поезд в Освенцим, Наш поезд уходит в Освенцим Сегодня и ежедневно.

А. Галич "Поезд"

   Понятие орднунга течет вместе с молоком матери в немецкой крови. Поезд подали на станцию минута в минуту. Конвоиры рявкали сиплыми гортанными голосами, гоня к составу грязно-серую колонну заключенных, и почти так же рявкали собаки на поводках. На тормозных площадках товарных вагонов устроились автоматчики, с тендера паровоза вдоль состава смотрел ствол станкового пулемета. Немцы опасались прежде всего русских, которых в поезде было больше половины.

   Заключенных загоняли в товарные вагоны под окрики и поощряли ударами резиновых палок, выпускаемых в массовом порядке фабриками Рейха. Виктора зажали в углу, но он, казалось, не испытывал неудобства, погруженный в себя. Дверь задвинули, и поезд на Бухенвальд отправился в путь. Для многих в вагонах путешествие это будет последним. Под темнеющим небом в пустынных полях черный паровоз тащил состав, груженный тоской, отчаянием и надеждами. Прожектор пробивал тьму голубовато-белым световым пальцем, и под стук колес играл на губной гармонике какой-то конвоир. На тендере клацнул пулеметный затвор, но грохот и встречный ветер заглушили звук. Паровозная труба рассыпала искры в синеватом воздухе.

   В вагоне люди с трудом разместились поудобнее, осторожно вытянули ноги, кто-то напевал негромко, однообразно, пока его не попросили заткнуться. Виктор повернулся к соседу, баюкающему отбитую дубинкой руку, и тот встретил его прямой, тяжелый взгляд, словно бы подернутый пеплом.

  -- Болит?

  -- Еще так болит! Я б ему, суке...

  -- Тише. Давай, посмотрю.

   Виктор осторожно провел ладонью от кисти к локтю. Острая боль стала тягучей, потом растаяла и пропала совсем.

  -- Умеешь, значит. - Констатировал сосед.

  -- Мало умею. - Виктор сокрушенно покачал головою.

  -- У меня бабка тоже умела. Слова знала. Теперь уж померла.

  -- Царство небесное.

  -- Оно так. Хоша нам теперь вроде его отменили, это царство.

  -- Ну, ну. - Виктор отвернулся от словоохотливого собеседника и, казалось, задремал. Тот не обиделся.

   Виктор погружался в полуголодный сон со смутными, неясными видениями, плывущими хороводом перед закрытыми глазами. Одно забытое воспоминание явилось отчего-то особенно ясно. Зеркало.

   Старое зеркало в резной потемневшей раме. Оно казалось восьмилетнему мальчику огромным, от пола до потолка. Человек отражался в нем целиком. Витя стоял, задумавшись, в полутемной прихожей. Поковырял в ухе, не в силах решить, чем бы заняться, постучал пальцем по зубам, потом искоса взглянул. Зеркало отражало не его облик. Вместо знакомого темноволосого паренька в линялой голубенькой рубашке и серых шортах в глубине стекла, в сумраке зазеркального пространства стояла молодая женщина с каштановыми волосами до плеч и смотрела на него темно-синими глазами. Спустя секунду призрак исчез, так что он не успел заметить, как она была одета. Кажется, что-то вроде мужского коричневатого костюма.

   Никому он не рассказал о виденном, но всю жизнь был уверен, что ему не почудилось. Правильные черты незнакомого лица врезались в память, так что он мог бы изобразить ее. Впрочем, недурно рисуя, он никогда этого не делал, может быть, из смутного, неясного суеверия.

   Поезд вошел в поворот, вагон качнуло, и Виктор стукнулся головой о стенку. Потер затылок, вспоминая, где он и что с ним. Сосед спал, и лицо его, лицо пожилого уже человека, было расслабленным и добрым. Больная рука явно утихла.

   Следующие полчаса Виктор занимался странным и внешне бессмысленным делом. Он осторожно, неслышно простукивал дощатый пол вагона в своем углу. Видимо, остался недоволен и принялся согнутыми пальцами стучать в торцевую стенку. Кто-то протяжно застонал в сонном, пропахшем несвежей человечиной, вагоне. Виктор вскинул остро блеснувшие глаза. Стон затих. С величайшей бережностью, стараясь не допустить малейшего треска, Виктор надавил. Толстенная доска скрипнула и беззвучно переломилась под металлической оковкой. Потом другая. Виктор вытер крупный пот со лба и, слегка расшатывая доски, без видимого напряжения проделал узкое отверстие. В дыру потянуло холодным воздухом, и он поморщился, боясь привлечь внимание. Положил обломки досок рядом с собой. Внимательно оглядел вагонную утробу и отрицательно покачал головой, что-то решая для себя.

   Часовой на тормозной площадке, покачиваясь вместе с поездом, опустил голову в глубоком шлеме. Он неудобно полусидел на скамеечке, держась за стойку вагона. Рядом в такт бились колеса и лязгала сцепка, но шум не мешал привычному солдату ловить минуты единственного доступного удовольствия - сна. Шевельнулась тень в углу площадки. Сон прервался.

   ...Виктор раскрыл объятия, выпуская часового с неестественно вывернутой шеей. Вагоны качало, что-то скрежетало в темноте. Морщась с отвращением, он переоделся сам и переодел мертвеца. Осмотрел старый надежный МП-40, положил его рядом и, рассчитав момент, столкнул убитого им человека под колеса следующего вагона. Состав не дрогнул, когда смял и разорвал тело в серых обносках. Виктор посидел минуту, потом выглянул в ночь. Ветер ударил в лицо, лихо свистнул в уши и он ощутил, как выступили слезы в глазах. Пулеметчик на тендере паровоза повернулся удобнее, кляня про себя ветер и начальство, но вдруг схватился за глазницу:

  -- Тойфель! О-о!

  -- Что там у тебя?! - второй номер, белобрысый угреватый парнишка лет восемнадцати, уставился на него с испугом.

  -- В глаз искра попала! - пулеметчик осторожно поднял зудящее веко. - Нет, все нормально.

   В это время Виктор уже бросил во тьму автомат и легко, по всем правилам спрыгнул на насыпь, обученно, по-кошачьи сжавшись тренированным телом. Отбежал от рельсов и опустился на траву, полежал, ожидая, пока поезд отойдет, хотя различить его уже не смогли бы и самые зоркие человечьи глаза. Сам он видел отчетливо, и легко нашел автомат. При этом его собственные очи мерцали мягким, фосфорическим светом, совершенно несвойственным нормальному человеку.

   Теперь уже Франц Ханне, фельдфебель железнодорожной охраны, странствовал по милой Франции. Избегая патрулей и постов, Виктор предпочитал идти по ночам. Он был лишь слегка схож с убитым человеком на карточке, но и эти документы, вместе с блестящим немецким, могли помочь в крайнем случае. Впрочем, пока вышние силы миловали беглеца.

   Некому было видеть, как ночами человеческая фигура легко взбиралась по голым телеграфным столбам и резала провода. Несколько связистов, срочно посланных их исправить, исчезли бесследно. Пока всполошившееся командование, подозревая в диверсиях маки, посылало войска прочесать местность, Виктор уже уходил далеко. Он забирался в дома под покровом темноты и воровал провизию, двигаясь совершенно бесшумно, словно профессиональный взломщик, и ни разу не разбудил хозяев. Днем он прятался где-нибудь под живой изгородью, смакуя добытые немудреные крестьянские деликатесы и местные вина. Беглец отъелся, пропала синева под глазами и нездоровая одутловатая бледность, но те, кто знал Виктора до войны, не поверили бы, вздумай он назвать себя. Иногда он гадал, что стало с этими немногими, и кто из них сейчас жив. Впрочем, он отгонял подобные мысли, после таких бывало полностью пропадала воля к жизни, не хотелось ни двигаться, ни есть, ни даже думать. Последнее пугало больше всего.

   Примерно через две недели после побега, на рассвете, в плавающем над сырым асфальтом тумане, он увидел танковую колонну. Оливково-желтые, недавно выкрашенные в "Dunker Gelb"1 машины, изрисованные коричневым и зеленым, походили на громадных тропических лягушек в затянутом испарениями болоте. Виктор и сам не знал, почему именно такое сравнение пришло ему в голову. Только черно-белые кресты на бортах нарушали иллюзию. Танки стояли в ряд на обочине, поджидая чего-то, с погашенными фарами. В голове и хвосте колонны стучали зубами от сырости часовые. Следуя принципу сперва подумать, если можно, Виктор рассматривал колонну, мерцающим взглядом легко пронизывая туман.

   Тень выросла из земли за спиной солдата у последнего танка. Парень не успел и пискнуть перехваченным горлом, когда штык-нож вошел ему слева между пятым и шестым ребром. Осторожно уложив мертвого, убийца скользнул под танк, потом змеей переполз под следующую машину. Под заросшим грязью брюхом последнего человек, дико спеша, одними пальцами отвернул крышку спускного отверстия бензобака и ловко отпрянул, когда прозрачная, дурно пахнущая струя ударила в землю рядом. Потом достал из кармана моток шпагата и тщательно намочил его в текущем бензине, привязал конец к выпускной горловине и пополз обратно. Часовой в голове колонны так ничего и не увидел, пока подожженный шпагат не прочертил огненную линию под машинами. Вспыхнула пропитанная горючим земля, и секунду спустя в наполовину опустошенных баках взорвались бензиновые пары. Часовой бросил винтовку и метнулся в придорожные кусты. Вовремя, как оказалось. Он успел отбежать и броситься наземь до того, как в горящих машинах начал рваться боекомплект.

   В это время устроитель русской огненной потехи читал указатель на перекрестке, где значилось: "Арнхейм -56 км". От его серо-зеленого немецкого френча ощутимо разило бензином. Весь этот день Виктор был веселее обычного, и даже напевал себе под нос любимый романс "Вечерний звон". Закончив пение протяжным "И-и уж не-е я-а, а-а бу-удет о-он в разду-умье пе-еть ве-ечерний зво-он!", Виктор почесал отрастающие черные волосы на макушке и сказал тихонько: "Звони, не звони, а в брюхе-то пусто!"

   Когда стемнело, бывший беглый, а ныне солдат на вражеской территории приглядел небольшую ферму. Дело осложнялось тем, что двор стерегла злющая черная пастушья овчарка. Виктор присел на краю поля, подальше от построек, сложил губы трубочкой и тихонько не то засвистел, не то зашептал что-то такое, отчего собака подняла голову, хотя и никак не могла услышать его, а потом повалилась на бок, подергала лапами и заснула мертвецким сном. Следом так же глубоко уснули хозяева в спальне. Заклинатель потер глаза пыльным рукавом, словно они болели. Когда Виктор убрал руку, в его глазницах таяло мягкое серебряное свечение.

   В кладовой удалось прихватить консервов, ломоть отменной ветчины и немного хлеба. По хлебу Виктор скучал больше всего. Он закончил паковать рюкзак, собираясь уходить, но потом прислушался к чему-то и достал трофейный фонарик. Над большой корзиной, плотно закрытой крышкой, блеснула пара огоньков. Виктор улыбнулся, наклонившись поближе. На плетеной крышке сидел маленький серо-бурый крысенок, уставясь на нежданного гостя и смешно шевеля редкими усами. Виктор протянул свободную руку, и крысенок спокойно и ловко перебрался к нему на ладонь. Человек поднял руку повыше, разглядывая зверька.

   - Эх ты, голохвостое племя! Если на земле когда-нибудь исчезнут люди, ею завладеют тараканы, вороны и вы, серые тварюшки-норушки. Хочешь со мной? - Крысенок водил голым хвостиком и норовил забраться в рукав. - Ну, нет, извини, я б и взял, да боюсь за твое здоровье. У меня самого век будет короче крысиного. Впрочем, ты иностранная крыса, не понимаешь по-русски? Иди, иди. - Он повторил это на французском и спустил маленькое существо на пол. - Может, еще увидимся.

   За стеной затрещал мотоциклетный двигатель, стих, потом взвыл более мощный мотор, кто-то заговорил по-немецки. Виктор замер, подобравшись.

   В приоткрытую дверь он увидел стоящего рядом немца в мотоциклетном плаще и шлеме. За ним во дворе виднелся мотоцикл с коляской, дальше темнела гора грузовика без огней. Второй, видимо, ушел будить хозяев - со стороны входа в дом доносилась приглушенная немецкая ругань и стук. Неизвестно, заподозрил ли что-то мотоциклист, или из осторожности захотел проверить дом, но он сделал несколько шагов к Виктору и вытянул шею, вглядываясь в проем.

   О таких моментах говорят: "Думать некогда, отступать некуда". Виктор ударил не в меру любопытного ребром ладони в основание шеи, ломая хрящи гортани, двумя непомерно длинными прыжками достиг мотоцикла. Ключ зажигания в замке. Удар ногой по стартеру (так обозленный всадник пинает непослушного скакуна). Мотор застрелял, взревел, и Виктор вылетел на дорогу, пригнувшись в седле. Вслед ему щелкнуло несколько выстрелов, тогда он, перехватив болтающийся на спине автомат, опустошил полмагазина в сторону грузовика. Судя по истошным крикам, не промахнулся.

   Забрызганный грязью серый "Цундапп" с выключенной фарой оставлял позади километр за километром отменного шоссе. Ветер бил в разгоряченное лицо и барабанил краем брезента на коляске. Боевой трофей нес Виктора к Арнхейму, хоть он и не знал этого.

   Он не успел уехать далеко. Как видно, в грузовике была рация, и известие об угоне заставило зашевелиться посты на окрестных дорогах. Немцам никогда нельзя было отказать в четкости и оперативности действий. Двадцатью километрами спустя дорогу перегораживал полугусеничный тягач, смутно обрисованный первыми лучами рассвета. Виктор не стал поворачивать назад, прекрасно зная, что в спину ему плюнет огнем десяток стволов. Он снизил ход, когда темная человеческая фигура взмахнула кружком стоп-сигнала, но тут же вывернул газ и спрыгнул с мотоцикла, отлетел в сторону, сумев упасть на руки. Мотоцикл с булькающим ревом смел патрульного, ударился о гусеницу тягача и рухнул в кювет.

   На этот раз удача отвернулась от партизана. При падении он услышал хруст, и острая, режущая боль спицей пронзила правую кисть. Почти теряя сознание, он бежал подальше от асфальта, уже не скрываясь, надеясь только на переполох в стане врага. Расчет почти оправдался. Почти, потому что вслед не стреляли. Но Виктор споткнулся, делая очередной шаг, и упал всем телом на горящую руку. Сознание взорвалось и исчезло.

   Сон или явь, но долгое, долгое время спустя мягкое и приятно теплое коснулось его лба. В глазах кололо песком, но он упорно таращился вверх, пока не увидел чем-то некогда знакомое лицо. Зеркало, зеркало... Связано с зеркалом. Женщина отбросила со щеки каштановый локон и ласково, нараспев произнесла по-французски:

  -- Меня зовут Клер. Друзья меня называют Клери...Все хорошо, вы у своих. Отдыхайте. Что?

   Выговор ее походил на провансальский. Виктор закрыл глаза, показывая, что понимает, и не почувствовал боли. Тогда он бледно, благодарно улыбнулся и заснул.

Глава 4

   Ужель, Германия, скажи,

   Ты лести поддалась и лжи?

   Неужто жребий твой прославлен

   Тем, что весь мир тобой отравлен?

Иоганн Фишарт

   Уже триста с лишним лет здесь рос лес. Среди вековых стволов бродили дикие звери, пожирая растительность и друг друга. Человек изредка появлялся в лесу. Оборванные крестьяне тайком собирали хворост на опушках, и еще реже местные сеньоры забирались в чащу за раненым вепрем. Народы отсчитывали века, но никого в лесу это не интересовало.

   Пока однажды не пришли люди в серо-зеленом. Пришли, и привели с собой тягачи и тракторы. После топографов настала очередь строителей. Лес застонал, заскрипел поваленными деревьями и расступился, казалось, затаив обиду. Прорывали обширные подземелья, укладывали рельсы туннельных узкоколеек, выглаженное катками поле покрыли бетонные плиты. Работы шли интенсивно и аккуратно. Вскоре аэродром уже принял первые самолеты, в лесу разместились тщательно замаскированные зенитные батареи. В подземные ангары под толстыми бетонными перекрытиями, урча, вползли граненые туши "Пантер", и длинные стволы их орудий с набалдашниками дульных тормозов уставились в лесную тень.

   На окраинах комплекса ночами шла своя, странная на первый взгляд жизнь, там тоже что-то вырастало из-под земли, шипела сварка и работали бульдозеры. Работы закончились весной 1943-го года, когда положение на восточном фронте уже переломилось в пользу Красной армии, но на финансировании базы это не сказалось. Рослые молодцы в камуфляжных куртках с новейшими автоматами заняли свои посты.

   Ждали гостей, и гости прибыли перед рассветом, в излюбленный воровской час. Трехмоторный пассажирский "Юнкерс" прокатился по бетону, оставляя черные резиновые следы. Гости несли на воротниках светло-зеленоватых френчей черные петлицы с серебристыми дубовыми листьями. Построенное явно понравилось им, и старший по чину, уже седеющий человек, от лица которого трепетали высшие чины Третьей империи, дал добро на открытие работ. Но не он был верховным куратором проекта.

   Проекта, участники которого под белыми халатами носили на лацканах мундиров и гражданских костюмов значки, где на белом гербовом щите чернела свастика, охваченная алыми эмалевыми язычками пламени.

   С тех пор только редкие машины и еще реже - самолеты посещали подземный комплекс. Временами по ночам на удаленных полигонах грохотал гром, и взвивались в небо столбы оранжевого света, а в подземных помещениях разносились отчаянные, рвущие ухо крики...

   Клери чувствовала себя совсем старой. Вот уже три года ей мерещилось по ночам: сегодня она глянет в зеркало, и вместо себя увидит сморщенную старуху.

   Товарищи считали ее лучшей радисткой Сопротивления, а один, не растеряв довоенной галантности, назвал ее самой красивой и смелой девушкой Франции, и даже второй Жанной д,Арк. Она не улыбалась комплиментам. Они не знали, как же она боится. Она боялась за себя, боялась за тех, кто уходил на "работу", как это называли, боялась за родителей, пока они не исчезли после одной из облав. Кружными путями удалось узнать, что обоих угнали в Германию. Отец, профессор гнойной хирургии, в начале оккупации отказался работать на немцев, сославшись на старческую слабость. Скорее всего, ему не поверили, но на время оставили в покое. Ненадолго. Теперь Клер старалась не вспоминать о них, словно уже достоверно знала об их смерти.

   Она боялась за Поля, взятого в армию в начале войны. Поль служил в танковых войсках, и часто-часто во сне она видела те кадры хроники, что самодовольно крутили немцы в кинотеатрах. На пленке горели неуклюжие французские танки, и наглый холодный голос выкликал названия захваченных провинций.

   Она делала то, что не могла не делать. Есть вещи, ради которых человек пойдет на любой риск, так она сказала себе, когда получила предложение работать на подполье.

   Этот неизвестный со сломанной рукой остался на ее попечении. Во вражеской форме, с чужими документами в кармане, он долго пролежал на холодной земле и пришел в себя только однажды. Теперь он лежал в забытье, хотя тайно приглашенный врач не нашел следов пневмонии, а перелом не представлял опасности. Казалось, он мучительно борется с непонятным недугом, более всего похожим на нервное истощение. Клери не было неприятно ухаживать за ним, хотя в такой работе много тягостного. С ним, безгласным, она отходила от нервного напряжения, разговаривала на незначащие темы и невольно проникалась мыслью, что он ее понимает. Она напевала довоенные парижские песенки, спрашивала что-то - и отвечала сама себе. Иногда незнакомец казался ей похожим на Поля. Тогда Клер замирала при мысли, что он, может быть, тоже лежит где-нибудь вот так, бесчувственным телом. В такие минуты все валилось из ее рук, и путались мысли.

   На третий день он открыл глаза.

   В сереньком дешевом костюме, она поливала жалкое растение на подоконнике зашторенного окна, когда спиной почувствовала взгляд.

   - Zerkalo... I kakoe shodstyo...- Произнес он непонятную фразу, но, видимо, вспомнив что-то, перешел на французский, с усилием, словно вспоминая, но твердо выговаривая слова:

   - Простите великодушно. Вы француженка?

  -- Да. Ну, вот и очнулись. - Она ласково, невесело улыбнулась, красивые голубые глаза остались устало - холодными.

  -- Вы связаны с подпольем. - Он говорил без колебаний, с лихорадочной настойчивостью. - Не отпирайтесь. Вы не из Форс Франсез?

  -- Нет, - это она могла сказать, ничем не рискуя. Отчего-то больной внушал ей необъяснимое доверие. Она всмотрелась в себя, но не нашла ответа.

  -- И то хорошо... Документы при мне - не мои. Не удивляйтесь, что я вам доверяю. Не спрашивайте, как, но я вас чувствую. Ладно, лучше и впрямь молчите. Что-то я отчаливаю. - Он с трудом поднял руку, потер лоб. - Меня зовут Виктор. Не хочу снова в беспамятство - поговорите со мной. О чем угодно. Хоть про Наполеона.

  -- Почему же именно про Наполеона? - Клери не сдержала улыбки, теперь вполне искренне. Она видела, как ему скверно, и оценила немудреную шутку. Этот парень не был похож на провокатора. Никак.

  -- Первая французская ассоциация для меня. Можно про Марата, но это слишком печально. Я не в очень-то галантном виде, мадемуазель.

  -- Вы не француз, так что не переживайте об этом.

  -- Верно. Я не француз. Я русский. Беглец от радостей нового немецкого порядка. Полковник, Гассен, помню, страшно удивлялся. "Для унтерменша, - говаривал, - вы очень умны, так неужели вы не видите, как полезно наше культурное влияние". Культуртрегеры хрено... - он прервался, поняв, что говорит сам с собой. - Извините. Я кажусь не в себе?

  -- Немного. Вы ложитесь, ложитесь. Доктор говорил, что пневмония...

  -- Нет у меня никакой пневмонии. И грудной жабы нет...Тут совсем другое. До дна высох... Ладно. Не уходите пока. Мне так веселее. А это... - он пошарил в расстегнутом пижамном вороте и достал серебряный крестик на плетеной цепочке.

  -- Я вам повесила. Хотела, чтобы вы поскорее выздоровели. Носите дальше. Говорят, серебро темнеет, если у носящего черно на сердце.

   Он рассматривал ясный без пятнышка металл.

   - А я слышал, что оно помогает справиться с нечистью. Спасибо. Когда-то запорожские казаки оправляли иконы только в серебро - золото они считали дьявольским.

   Пару дней спустя через агентуру пришли сведения о гибели танковой колонны на марше, и о расстрелявшем патруль, одетом в немецкую форму. Руководство предположило, что найденыш и есть тот самый. Клери поручили проверить его - организации дико не хватало опытных боевиков.

   За это короткое время больной и сиделка успели переговорить о многом, только не о важном сейчас. Виктор более не пытался выяснить что-то об организации, только просил приносить свежие газеты с фронтовыми сводками. Вместо этого он вспоминал довоенные времена в России, (при этом почти не говоря о себе), расспрашивал девушку о ее тогдашней жизни, и делал это так тонко и тактично, что Клери незаметно рассказала всю свою недолгую жизнь до начала военного кошмара, рассказала даже о полудетских увлечениях и о Поле.

  -- Ох, Франция, - начал он однажды, сидя в серой пижаме на кровати после не совсем удачной попытки подняться и пройтись по комнате - он еще недостаточно окреп для этого. - Теплолюбивая, легкомысленная и кокетливая.

   Клер надела в тот день шелковое темно-голубое платье и зачесала локоны вверх. Она обиделась и приготовилась ответить, но он продолжал:

  -- Не зря же наш Лев Толстой...

  -- Я тоже читала "Войну и мир". Он не очень-то скупился на выражения.

  -- Но ведь справедливо?

  -- Конечно, нас лучше видно, если смотреть из России...

  -- Ладно, ладно. - Он, кажется, и не заметил яда. - Оставим национальную рознь на потом. В сущности, ты счастливый человек - такие как ты не понадобились ни вашим собственным властям, ни немцам.

  -- А ты?

  -- Сперва мной заинтересовались на родине. Если б не шеф Николай Андреевич, живым бы я оттуда не вышел. Да. Ты и не представляешь, что творится у меня дома, в России. Потом я попал к этим белокурым бестиям. Гассен, когда меня допрашивал, все удивлялся, почему я не перейду к ним на службу:

   "Вы верите в коммунизм? - спрашивал.

  -- Нет.

  -- Вы патриот? Обожаете Россию?

  -- Вряд ли, -сказал тогда я. -Скорее, меня доняли бредовые идеи. Что ваши, что наши. Они стоят друг друга. И не стоят пролитой крови.

  -- А-а! Вы повторяете вашего, как его? Достоевского. Слезинка ребенка...

  -- Чушь. Детские слезы - недолгие грозы. Если бы речь шла еще о жизни или свободе, как сейчас для нас, русских. Но национальная, копрофильная, инфернальная или иная идея! Убивать и умирать из-за больного воображения? Бред. Этого я никогда в вас, людях, не пойму. Довольно одного трупа, чтоб его кровью изгваздать самую святую идею. Любую! Вы понимаете?"

   Виктор замолчал, отвернувшись, забыв о Клери. Потом поднял на нее темно-свинцовые глаза.

  -- Он так и не понял, мадемуазель.

  -- Но я понимаю.

  -- Женщины вообще психически здоровее, Клер.

   Человек в сером костюме пожал плечами. В старом доме было тихо-тихо. Клери глядела в погасший камин: комната с картинами на желто-коричневых стенах превращалась в царство теней.

   В темном платье девушка казалась тоньше и старше, с тайной жалостью заметил ее собеседник. Он всю жизнь считал, что женщинам не место в таких делах. Есть вещи превыше женских сил и понимания. Но что делать, когда остро не хватает людей? Что прикажете делать?

   Начиналось лето. Опять будет жара. Человек в серой "тройке" был уже немолод, и остро чувствовал свое нездоровое изношенное тело в такое время года.

  -- Ты считаешь, он свой? Не струсит?

  -- Я думаю. Он просит проверки, говорит, что не может сидеть так. Пока... пока война. Он совсем поправился.

  -- Просит проверить в деле, значит...

   Теперь втроем они расположились у обочины проселочной дороги, в тени кустарника, поджидая машину штандартенфюрера. Эсэсовский полковник, фамилию которого Виктор не запомнил - незачем, имел отношение к системе концлагерей в Европе, так что Виктор мог считать, что хоть отчасти расплатится за Вано, Антона и Николая. Русский еще раз ощупал в кармане рубчатую гранату и маленький "Вальтер". Двое товарищей, в таких же широких макинтошах, назвавшиеся Апрель и Август, настороженно поглядывали на него. Виктор ни на минуту не усомнился: при малейшем неповиновении двое его убьют и оставят рядом с немцами.

   Апрель курил папиросу, и запах дешевого едкого табака неприятно щекотал ноздри Виктору. Август распахнул плащ и перевесил поудобнее автомат - неуклюжий маленький МАС-38. Передернул затвор. Лунный свет заливал поворот дороги перед ними, угольно темнели кусты по ее сторонам.

   Три минуты до срока.

   Легкий гул издали. Черный легковой "Мерседес" с брезентовым верхом показался в сумраке. Голубоватый свет его маскировочных фар почти не отличался от лунного. Виктор не к месту подумал, что в такую ночь фары можно было вообще не включать. Элегантная машина сделала широкий разворот, блеснул хром радиатора. Виктор достал гранату и стиснул в руке. После всего испытанного сейчас он почти не волновался. Единственное - не прострелят ли ему случайно спину, когда откроют огонь братцы-месяцы?

   Машина поравнялась. Виктор вырвал чеку, сжал бугристый чугунный плод и метнул его под длинный кузов. Хлопнуло - не очень громко. "Мерседес" тяжело осел на передние колеса и со скрежетом замер. Тут же из-за кустов сухо протрещал автомат и смолк - заело затвор. Распахнулась передняя дверца, и высокий человек в серой форме и фуражка прыгнул на дорогу, вскинул что-то металлическое в сторону обочины.

   Виктор, не раздумывая, не вспомнив о пистолете, шагнул на лунную дорогу, взмахнул руками, словно ловя что-то в воздухе. Дальше глазам можно было не поверить. Из рук эсэсовца-шофера вырвало автомат, оружие взвилось вверх и по дуге полетело к русскому. Виктор перехватил рукоять и выжал спусковой крючок. Фигура немца качнулась, фуражка слетела, и от затылка брызнуло на боковое стекло машины черно-серым.

   Когда подбежал Август, в голос ругаясь с фламандским акцентом, дергая затвор автомата, Виктор уже открыл заднюю дверцу. Брезгливо сморщился и поднял трофейный МП-40 стволом к темному небу.

   Проверка прошла успешно. Новичок оправдал надежды.

Глава 5

   -...Не чародей ли в союзе с дьяволом?

   -Теперь не средние века!

   -Ну, так вампир?

   -Он не сосал крови.

   -Ну, воплотившийся демон, посланный на срок;

   ну, словом: пришелец с того света?

   -Не помню, чтоб от него отзывалось серой.

   -Да - кто же он?

   -Не знаю. Отгадывайте.

Н. Мельгунов "Кто же он?"

  -- Ты действительно все это можешь?

  -- Все - это что? - Виктор отвернулся к окну. Он теперь одевался так, как ходят рабочие на отдыхе: в клетчатую черно-желтую ковбойку и серые поношенные брюки. Волосы на голове отросли еще больше, щеки покрывала синева, как он ни брился, и на верхней губе появились небольшие усы.

  -- Все - это то, что приписывают колдунам. Читать мысли, двигать предметы на расстоянии, летать...

  -- Летать не могу. Я что, похож на ворону? Кар! Кар!..- Он взмахнул руками, как крыльями. Получилось не смешно.

   Клери сидела за столом, облокотясь на руку. В коричневом вельветовом брючном костюме, светлой рубашке, с распущенными каштановыми локонами, она походила на женщину из зеркала, - но Виктор не рассказывал ей об этом. Теперь она казалась еще моложе, но над тонким прямым носом, меж прозрачными глазами легло несколько морщинок - последние дни дались нелегко. Немцы пригнали в Арнхейм пеленгаторы, и едва не засекли подпольную станцию. Клер вовремя предупредили: она успела оборвать прием. Теперь нужно было что-то решать со связью. Час от часу не легче.

  -- Я серьезно. Очень серьезно, Вик.

  -- Кое-что могу.

  -- Откуда это у тебя? Не знаешь?

  -- С рождения. То ли дар, а скорее - проклятие. - Виктор постучал по стеклу с непросохшими каплями дождя. В садике за окном из-за туч выглянул краешек солнца, свет раздробился в лужах.

  -- Как это было - в детстве?

  -- По разному. Иногда - во время игры. Я всегда первым угадывал слово или руку с камушком. Однажды сильно разбил об асфальт колени - и почувствовал, что нужно делать. Через две минуты не осталось и ссадин. Всякое бывало. Вот только лечить по-настоящему кого-то кроме себя я не научился - так, снять боль от ушиба.

  -- Можешь нам помочь? Надо проверить человека.

  -- На предмет чего?

  -- На предмет предательства, Вик. Кто-то уже сдал несколько человек СД. Виктор, мы теперь живем, как на иголках. Есть подозреваемый... - Она помолчала, откинула прядь со лба. Хрустнула пальцами с потерянным выражением на лице. - Мне особенно тяжело. Я этого человека знала...почти с детства. Я высказалась "за", когда его принимали. Виктор, я надеюсь всей душой, что это - пустые подозрения. Но лучше обидеть невинного.

  -- Я посижу в соседней комнате, пока вы говорите. - Виктор поправил желто-черный отложной воротничок.

  -- Дверь приоткрыть?

  -- Не надо. Так сойдет. - Ему выделили крошечный чуланчик с корзинами и банками, стоящими на полках по стенам. В кладовой поместился единственный стул, свет падал из окошечка высоко над головой, и едва освещал стены. Пожилой в сером костюме в соседней комнате сделал несколько тяжелых шагов и сел за стол. Виктору показалось, то он чует недавний запах его пота и застарелый - трубочного табака. Бросил курить? Тогда не меньше трех месяцев назад. На полу зашуршало, заскреблось что-то маленькое.

  -- Ты-то как меня нашел? - Виктор поднял крысу на ладони, - глазки поблескивали задорно, зверек привычно обвил хвостом большой палец человека, не пытаясь убежать. - Ах ты, Афанасий-путешественник... Погоди-ка, Афоня...

   Он прищурился, глядя на ладонь, кожа лба неприятно задвигалась, глаза заблестели. Крысенок пискнул, но не испуганно. Соскользнул на пол и исчез под дверью.

   Видеть чужими глазами оказалось непривычно - кололо в висках, но комната предстала отчетливо, хотя и в необычном ракурсе - от пола. За столом сидел господин в сером костюме и листал неизвестный документ. Дверь скрипнул. Вошел высокий, белобрысый, нескладный парень в темной измятой шерстяной одежде, больше подходящей для сиротского приюта. Сел против стола, обведя комнату бледно-зелеными глазами.

   Виктор не мог вспомнить позднее те секунды, когда он открыл заржавленные засовы на двери в чужой душе. Бледноглазый вздрогнул, но его ощущения были слишком слабы и неопределенны, чтобы допустить мысли о том, что творилось на самом деле.

   Виктор с трудом пробрался сквозь мешанину детских воспоминаний, отбрасывая чужие фантазии и желания. Пот крупными каплями проступал на лбу сенситива. Крысенок пискнул и скрылся в темном углу. Пройден верхний барьер сознания - вопросы пожилого в сером костюме отдавались эхом, ответы вспыхивали желтыми молниями надписей и спустя полсекунды озвучивались в гортани. Зрительный тип памяти. Не то... Все не то... Человек говорил неискренне. Глубже, глубже...

   ...Выплыло лицо седоволосой пожилой женщины - и тут же его заслонило плечо, обтянутое серо-зеленой тканью, с серебристым погоном. Неприметный человек в черной эсэсовской форме встал из-за стола, и отчего-то жутью пронзил телепата именно этот стол, такой обычный конторский стол, застеленный зеленой бумагой в чернильных пятнах.

   У белобрысого, по сути, не было выбора. В СД хорошо разбирались в людях. И парню предоставили гуманную возможность выбирать: предать товарищей или отказаться это сделать, и обречь на муку и смерть своих отца и мать, ни в чем не повинных перед новым порядком, но схваченных СД именно для этого: послужить ставкой большой игры. Он совершил ошибку, цена которой оказалась велика - слишком отважный поступок, и молодого человека взяли на подозрение, хотя доказательств не нашли. Они, впрочем, обошлись и без доказательств. Если бы речь шла о его собственной гибели, он пошел бы на виселицу: он знал, чем рискует...

   Предатель. Все-таки предатель, а по законам войны для него не могло быть прощения. Наверное, светлоглазый был бы только рад этому - слишком сильно давило на совесть совершенное. Махровым мерзавцем он все же не стал.

   Виктор досидел до конца беседы. Он пока еще не знал, как поступит, но оставлять дело не мог. Сказать, что ничего не узнал, мол, разбирайтесь сами с вашим кандидатом в Иуды Искариотские? Двое погибли из-за предателя, и можно было не сомневаться - когда правда обнаружится, изменника устранят. А потом погибнут и его старики - СД они будут уже не нужны, а происходящее там с ненужными людьми Виктор представлял хорошо. Он долго тер кожу на лбу огрубевшей ладонью, пытался в мыслях позвать Афанасия, но тот забился в неизвестную норку и не отвечал. Поразительно, что малыш вообще нашел дорогу сюда. Виктор улыбнулся, но так безрадостно, что сам рассердился на свое состояние. Что, у честных погибших не было матерей? Или если следующей немцы взяли бы Клери, он тоже махнул бы рукой? Ей, бедной, тяжело будет узнать правду. И так уже жизнь с нею неласкова. А с кем ласкова? Тоже верно...Жаль, конечно, старика и старушку... И сына, в общем-то, жаль. Представься ему самому такой выбор (сознался он честно), он еще неизвестно, как поступил бы. Но есть одна мысль... Если она есть.

  -- Он не предатель. - Виктор глубоко вздохнул и подумал, как же он всегда ненавидел врать. Даже в детстве не пользовался ложью. Лгал только когда речь шла о жизни и смерти - теперь так и есть.

   Клер отбросила рыжеватую прядь с лица. Лоб человека в сером пошел горизонтальными морщинами. В камине щелкнул уголек. Клери он напомнил лопнувший воздушный шарик, Виктору - далекий револьверный выстрел за окном лубянской тюрьмы, за грубо сваренной решеткой. Человек в сером дернул седоватой бровью. Виктор продолжал:

  -- Он не предатель - пока. Он ненадежен. Страх разоблачения и смерти слишком силен для него. - "Пусть лучше тебя считают трусом, считай, что я дарю тебе твою дурацкую жизнь..." - Он на пределе, так я понял. 0н может сломаться в любой момент. Выведите его из подполья, но не временно, а навсегда; удалите от дел, делайте, что хотите, но больше такому доверять нельзя. Вообще нельзя. Понимаете? Он погряз в поражении. Он из тех, кто однажды сломавшись, восстановиться уже не сможет. Не та натура.

  -- Я верю вам. - Седоволосый наклонил крупную, грубоватую голову. Девушка вздохнула и промолчала. Она не отрывала глаз от русского. Этот странный, невозможный в природе человек впервые показался ей не то демоном, не то... Кем? Один Всевышний, верно, знал. Но не ангелом.

   Она нашла его в садике позади дома. Старое здание из серого камня с потемневшей черепичной крышей, словно из рамы, выступало из зеленых зарослей. Два кипариса темными свечками стерегли лестницу в сад. На Клери было простое белое платье с низким вырезом - она только что вернулась от друзей отца. Виктор сидел прямо на траве в позе индусского божества, опустив черноволосую голову. Пиджак его чужого коричневого костюма валялся рядом, зеленый свитер обтягивал массивный, тяжелый торс от природы сильного человека.

  -- Присаживайся, если не боишься сырости. Вечер уже... - сказал он тихо.

  -- Не боюсь. Полюбуемся на закат?

  -- Ты сама решай.

  -- Тогда посидим.

  -- У нас это называется "сумерничать". Извини, я не могу точно перевести это слово.

  -- Я все равно понимаю. Тебе здесь плохо?

  -- В концлагере было хуже, если это тебя интересует...

  -- Я сказала, не подумав. Из...

  -- Все. - Он вскинул руку. - Больше не извиняйся. Я сам виноват. Понимаешь, у вас все чужое... Вот даже трава - в пять сантиметров высотой. Ни больше, ни меньше. У нас этого и не вообразить...

  -- Тоскуешь?

  -- Меня на родине предали и продали. Но ведь земля в этом не виновата. В России совсем особенные закаты. Ты бы знала, как это хорошо - наш родной закат! И чтобы лес, и поле, и река! И никого рядом.

  -- Совсем никого? У тебя там остался кто-то, кроме родителей?

  -- Я сирота. И все "кто-то", что были... В общем, их для меня больше нет. Я никогда их не увижу. Даже если выживу.

  -- Не надо так мрачно, Вик, пожалуйста.

  -- Я никогда не смогу вернуться домой, милая, а они не покинут Россию. Моя родина выпала из нормальной жизни. Но и здесь сейчас не лучше, Клер... Господи, как я не хочу больше ни в чем участвовать!

  -- Ты нам очень помог.

  -- Помог. И придется помогать еще. Но хоть бы не убивать больше! Хоть бы не убивать, дьяволы возьми эту войну! Ты знаешь, в детстве я боялся случайно причинить кому-то боль. Серьезно, такой вот странный страх. Я ненавижу причинять боль, Клери. Я ненавижу все, что причиняет боль!

  -- Я очень тебя понимаю... - она погладила его по плечу, чувствуя ладонью, как напряглись мускулы. Потом прижалась кудрявой головой к его спине. Виктор не обернулся. Он словно ничего не ощущал, подняв лицо к небу. Клери показалось, что он плачет, но он обернулся, и она поняла, что ошиблась. Глаза его были закрыты.

  -- И теперь у меня десятки мертвых за спиной. Знаешь, у человека легко ломается шея. Только громко хрустнет. Это проще всего. Меня там хорошо выучили, дома...

  -- Вик, не надо. Ты меня пугаешь.

  -- Тебя? Тебе-то я не причиню вреда никогда. Успокойся.

  -- Да разве я об этом! Вик, Вик...

   Сумерки опускались на Арнхейм. Островерхие черепичные крыши прояснились на фоне оранжевой полоски, но и она истлела тихо и скоро. Остался только отсвет в облаках на западе. На плацу перед эсэсовскими казармами залаяла овчарка.

   Девушка легко поднялась с земли, оглядела темный шуршащий сад. Знакомые кипарисы чем-то встревожили ее.

   - С тобой завтра хочет встретиться один человек. Он говорил, это очень важно. Прости, я снова втягиваю тебя...

  -- Я же сказал: не винись. Я все еще солдат.

  -- Хорошо.

  -- Клери!..

   Она обернулась на пороге. Неизвестно, зачем, но ей очень хотелось бы сейчас узнать его мысли. Он стоял, руки в карманах, здоровенный, плечистый, и лица уже не было видно в сумраке.

  -- Клери, я даже не знаю, когда я перестану им быть. Если вообще перестану.

Глава 6

   - Но смелым сопутствует удача, -

   может быть, нас еще ждет успех.

Р. Хаггард

   У "Москито" заканчивалась пленка.

   Сии птенцы гнезда "Де Хэвилленд" единственные из британских самолетов могли до середины войны летать над вражеской территорией днем без прикрытия истребителей. Деревянная двухмоторная машина без вооружения вызвала когда-то настоящий шок у бравых английских военных, породив прозвище "Мечта термита".

   Разведчик сверху был окрашен оливковыми и серо-голубыми пятнами, снизу в цвет "утиных яиц" и теперь почти сливался с пейзажем. В низких облаках его покачивали с крыла на крыло порывы предгрозового ветра, и капли усеивали сине - красные круги на плоскостях, но тотчас же их уносило воздушным потоком. Осталась последняя кассета.

  -- Ну, домой, "Мосси"? - Командир без особой приязни оглядел затянутые серою хмарью небеса. Погода портилась все сильнее.

  -- Вон, поглядим на ту долинку. Кажется, я видел какие-то строения. На карте там что-нибудь есть?

  -- Мы еще не снимали тот район. Думаешь, наци устроили кемпинг?

   "Мосси" нырнул ниже, мерно рокоча двигателями. Двое в кабине не знали о полученном внизу приказе - ни в коем случае не демаскировать себя. Зенитчики тихонько сквернословили у орудий, но стволы молчали. Пройдя над долиной, фоторазведчик отщелкал остатки пленок и повернул домой, в Англию.

  -- А ведь там - замаскированная полоса, Дик!

  -- Еще один аэродром подскока?

  -- Да не похоже. Ни одного самолета не видел.

  -- Может, только построили. Или уже бросили.

  -- Может и так.

   Но пристальный взор фотоаппаратов смог различить больше, чем усталые глаза летчиков.

  -- Отправьте кого-нибудь на объект. Хоть какая-то информация нужна. Может быть, это то, о чем они так орут на весь мир.

  -- Сэр, мы пока не можем забросить новых агентов туда.

  -- В чем дело?

  -- Вот уже месяц, как меры безопасности у немцев усилены по неясной причине. Боюсь, что пока внедрение невозможно - все прибывшие в район берутся на подозрение. Слишком рискованно.

  -- Есть у вас там законсервированные агенты? Чтобы - подходящего профиля?

  -- Можно поискать, сэр.

   Шелест бумаги, запах сигарного дыма. Кто-то закашлялся.

  -- Есть R325/16, сэр. Вы его помните, Уэйн.

  -- А-а! Хороший парнишка. Из коммандос! Годится, я думаю...

   Почему-то в то утро Виктору не спалось. Он проворочался до шести часов, потом встал, напился в ванной из-под медного крана. Взял из угла дряхлую, неизвестно кем забытую гитару. Уставился в пустоту неживыми глазами. Тихо, мягко рука коснулась струн (с басов возле грифа почти полностью отвалилась проволочная оплетка), и еле слышно он даже не запел, зашептал.

   За спиною у меня - крылья,

   Что несут меня над спящей Землею,

   Оставляя позади мили,

   Я гоняюсь за вечерней зарею...

   Смутно помню, что я жил где-то,

   Где-то там, где аметист с синим,

   Где-то там, где до сих пор - лето.

   Может быть, в иной, небесной

   России...

   Еле помню, - были белые перья,

   Давний суд, и наказанье построже.

   Я еще не мог смириться с потерей...

   Вместо перьев ныне - черная кожа!

   И лечу теперь уродливой птицей;

   На закате меня видели дети...

   Им не верят. Так что мне не пробиться

   К этим людям - остается лишь ветер...

   Уэйн встал в шесть тридцать, как приучился в Африке, побрился начисто, потом провел по щеке. Прошел к столу, взял недопитую бутылку бренди, плеснул на ладонь и протер подбородок. После быстро сделал несколько гимнастических упражнений и оделся, как одеваются рабочие. Вспомнив о родовом поместье, Джек усмехнулся, - там бы его уже ждала ванная. Ко всему человек привыкает - он доказал себе это в пустыне. Расчесывая добела выжженную тропическим солнцем шевелюру, Уэйн готовился к разговору с человеком, который стал ему так нужен после приказа центра, что дошел к агенту дальними окольными путями. Соваться в одиночку в пасть гитлеровцам - безумие. Нужны подготовленные, надежные люди, хотя бы трое-четверо. Черт бы взял этих бульдогов из Лондона! Джек, как все ветераны, терпеть не мог манеру начальства давать указания по принципу: "Сделай как хочешь, или сдохни!"

   А что остается? Русский, судя по всему, вполне надежен, хорошо подготовлен и бошей ненавидит больше Уэйна. Выбирать особенно не из кого: местные ребята отважны, но совсем ничего не понимают в работе диверсанта. Да и мало их, и каждый занят выше крыши на своем месте. Вот тебе и ну... Обязательно надо подружиться - на случай, если придется прикрывать друг другу задницу.

   "Все, Джеки, язвишь над собой? Клери (ведь хорошенькая деточка, а?) лично рекомендовала Вика. Она его знает лучше прочих, и, похоже, парень умеет производить впечатление на женщин. Впрочем, ты просто завидуешь..." - Уэйн закончил чистить зубы и прополоскал рот. Как истый англичанин, он не позволял себе опускаться в любых условиях. Правда, в пустыне приходилось чистить зубы без полоскания и брить не намыленные щеки сухой бритвой. Полканистры в день на человека почти полностью уходили на питье, - и такой водный паек был еще очень щедр. "Бедуины обходятся и без того, брат" - говорил "песчаный варан" Уэйн (нечего сказать, ласковое прозвище, спасибо, удружили). Поджарый, черный от загара, в грязном кефи на белобрысых лохмах, не подчинявшихся никакой расческе, в порванном френче и шортах на голое тело, с "кольтом" М1911 на бедре: новобранцы ненавидели его смертельно, ветераны беззаветно обожали.

   Уэйну так сейчас не хватало этих парней.

   Английский диверсант неслышно вошел в гостиную, где за чашками с кофе сидел, опершись на подлокотник зеленого плюшевого дивана, странный русский. Сквозь тюлевые шторы рассеянный свет подчеркивал тени под бровями Виктора - глаз не увидеть. Клетчатая рубашка казалась выцветшей. Вик не шелохнулся.

   Уэйн первым заговорил на безупречном французском:

  -- Я пришел к вам с серьезным разговором, Вик. И совершенно приватно. Зовите меня...

  -- Например, Джек. - Виктор не изменил положения, только скользнул потемневшими глазами по аккуратной фигуре собеседника, затянутой в серый костюм. - "Герой, но незаметный. Одет в серое, и много спас человеческих жизней", - процитировал он мысленно. Вслух зевнул, и прозвучало это невежливо, не по - европейски.

  -- Вы правда читаете мысли? - Уэйн даже не дрогнул лицом.

  -- Правда? Да. - У Виктора отчего-то не было ни малейшего желания кривить душой перед этим профессионалом. - И вы не француз. Вы английский офицер, как у вас говорят, коммандос. Строевик. Были в Африке, хотя загар давно сошел.

  -- Лейтенант группы дальнего действия.

  -- Славное дело. Но негусто для трех лет чистилища. Как всегда, в чинах быстрее всего растут тыловые жопы.

  -- Точно. - Джек неожиданно искренне рассмеялся и сразу изменил отношение к себе. Блеск отличных зубов делал его узкое, породистое, но не слишком красивое лицо много моложе и мягче. - Но и вы, простите, не лыком шиты, как я слыхал. Только не говорите, что пошутили тогда, с танками. Я - то не духовидец, но у вас взгляд характерный. Оценивающе - скромный. Кадровый офицер?

  -- Пес с вами... Капитан НКВД. - Виктор тоже улыбнулся, одними губами, но Уэйн понял, что завоевал доверие: он был хорошим физиономистом.

  -- Как сказано еще Киплингом, нет Востока, и Запада нет... - Джек не закончил фразу, подождал.

  -- У нас говорят проще: рыбак рыбака видит издалека. - Русский вздохнул, и англичанин это заметил. - Ладно, излагайте ваше дело. Можете мне доверять.

   Прошло около часа, наконец коммандос погасил в блюдце сигарету, а чекист принялся левой массировать затылок, что-то нелестное бормоча по-русски.

  -- И лезть к черту в зубы, так? - Виктор поставил тонкую молочно-белую чашку на стол. - Джек, нужна группа.

  -- То-то и оно. Если подходить серьезно, а эти наци там, на объекте, ребята о-очень серьезные, то нужен снайпер...

  -- Я могу подработать. За половинную плату, сэр. - Лицо русского искривилось. - Только дай оружие.

  -- Будет. Инженер для прохода сквозь укрепления, и хороший сапер при этом - там не обойдется без минных полей, каких-нибудь поганых ловушек, потом кто-то, кто хорошо понимает в радиотехнике, и медик...Да, хорошо бы медика. Конечно, рану перетянуть каждый из нас сможет, но если дело серьезнее... Хватит. Больше не надо, меньше, - пожалуй, некуда. Фруктовый салат, если вернемся, нам обеспечен. Как жаль все же, ты не можешь внушить охране этой чертовой крепости, что мы - инспекция от самого Гитлера...

  -- Ага, без машины, без документов, без охраны, без паролей... И даже если все это будет - новые лица тут же привлекут внимание, позвонят напрямую в Берлин... Понятно излагаю?

  -- Ладно, ладно, я просто пошутил. Я все понимаю, друг.

  -- Спасибо, хоть не зовешь товарищем...

   Виктора под вечер вот уже третий день донимали тянущие головные боли. Во рту словно нагадила жаба. И все же он смотрел в темное небо с горькой радостью, - сегодня дошла весть о сражении на Курской дуге. Он лучше французов понимал, что значит такая победа. И сколько жизней стало платой. Где-то под звездами, на ужасной высоте мигнула еще одна, нештатная звезда, и тогда черную занавесь рассек белый луч, еще один скрестился с первым.

   В эти секунды неуклюжий от дополнительной брони Fw-190 из таранной эскадрильи ПВО Арнхейма залпом четырех пушек распорол крыло "Ланкастера" и пошел к темной земле, не избегнув очереди "браунингов" хвостового стрелка. Английский бомбардировщик тяжко, медлительно развернулся, но искра из развороченного выхлопного коллектора подожгла хлещущий бензин, и четырехмоторный гигант рухнул в ста пятидесяти километрах от Арнхейма и в трехстах метрах от внешнего периметра объекта "Аугсбург". Наутро поисковые команды разобрали обломки и достали семь черных, скорченных тел. В зубах командир "Ланкастера" сжимал почти неповрежденную трубку - но только зубы торчали из углей, что остались от лица.

   Вчера она вошла в комнату, когда разговор уже, по сути, закончился, и эти несчастные секретчики допивали кофе. Пара голубых и пара темных, почти черных - глаза обратились на нее. Кажется, у англичанина получилось уговорить Виктора на это безнадежное дело. Сердце у девушки сжалось, словно застыло. Она незаметно потерла локтем левый бок и сказала:

  -- У вас будет инженер, Джек. Завтра вечером он должен приехать. Сильно рискуя, кстати сказать. И медик-радиотехник у вас будет. - Она стояла в дверном проеме, высокая, в белом открытом платье и белых туфлях на каблуке, с каштановыми локонами на голых плечах, словно киноактриса. - Будет! - звонко повторила она. - Я им буду!

  -- No! A mad girl!.. - англичанин всплеснул руками в испуге, который у человека иной репутации показался бы забавным.

  -- Sdvinylas! - это непонятное слово произнес русский, морща широкий лоб и щуря стального цвета глаза.

  -- Non, друзья мои, я не сумасшедшая. У вас нет выбора, а я вполне здорова, не падаю от вида крови и хорошо стреляю. Физически тоже не дистрофик. Я хочу им отомстить! - Слово "им" она произнесла с такой застарелой ненавистью, что мужчины почувствовали - отговаривать бесполезно. Вик скорбно покачал головой: она поняла, о чем он думает: "А ведь тебе придется убивать, девочка?" Поняла, и гордо и гневно глянула на него.

Глава 7

   А то, что эта странная особа

   С покойницей была, а не одна,

   Должно бы означать любовь до гроба...

Данте Алигьери

   Пу-гу-у-у!

   Виктор подскочил и помянул нечистого по-русски.

  -- Вот уж не думал, что на старости лет стану осквернителем могил! - произнес он, оглядываясь в поисках совы.

  -- С нами поведешься, еще и не такому научишься! - одобрительно кивнул Джек. Клер ничего не сказала, только передернула плечами и переложила аккумуляторный фонарь из левой руки в правую.

   Над древним кладбищем восходила луна - дынная корочка. "Бледна, проявится луна, как на старинном фотоснимке" - пришло в голову Виктору неведомо зачем. Ноги шелестели лопухами и бурьяном. Хорошо, что все надели брюки - наверняка тут полно крапивы той жгучей сучьей разновидности, какая растет только в таких дурных пустынных местах.

  -- Вот здесь! Свети, Клери! - англичанин указал на невысокий, в рост человека, склеп, подобие греческого храмика с двумя дорическими колоннами по сторонам медной двери.

   Джек потянул за кольцо в пасти бронзовой львиной головы и тихо дверь отворилась. Внутри, в маленькой комнате с мутно-белыми мраморными надгробьями он вставил ломик под крайнюю справа крышку. С тяжким скрежетом плита подалась, открывая черный провал. Свет фонаря подрагивал на мшистых стенах и, наверное, не нравился мертвым.

   Виктор склонился над соседней плитой, погладил ладонью поверхность.

  -- Слушай, а тут есть забавная эпитафия.

  -- Тут уже ничего нет, - отозвался Уэйн, бесстрашно и кощунственно шаря в могиле, - все стерлось за четыреста лет.

  -- Фигушки. Это для вас стерлось. Смотрите! - под рукой нечеловека мрамор замерцал розовато, и засветилась золотая надпись. - Что-то неясное.

  -- Старофранцузский, - девушка склонилась над его плечом и прозрачной ладошкой отбросила назад темные волны волос. - Целое стихотворение:

   Положите меня на отвесном яру,

   Чтоб внизу протекала, сверкая, река.

   Чтоб застыла на влажном холодном ветру

   У того, кто глаза мне закроет, рука.

   И оставьте меня отдохнуть одного,

   Не среди многогробия серых могил.

   Накажите друзьям - не тревожьте его:

   Что такое покой, он давно позабыл.

   Как не нами завещано было вовек,

   С подаяньем, молитвой оплачьте меня...

   Я пугаюсь Суда. Я живой человек.

   Я боюсь бесконечного злого огня...

   ...Там должно быть спокойно, тепло и легко...

   Подо мною река, а вокруг облака...

   Наконец перестала дрожать у него -

   У того, кто глаза мне закроет, рука...

  -- Ничего, пристойно, - невозмутимо отозвался коммандос, выкладывая на надгробие нечто длинное, завернутое в зеленую прорезиненную ткань (похоже, кусок немецкого мотоплаща). Виктор распеленал и осмотрел карабин "Маузер" 98к, открыл затвор, заглянул в патронник - что там можно было увидеть, неизвестно, но осмотр его удовлетворил. В свертке еще лежал оптический прицел в граненом пластмассовом футлярчике.

  -- Он уже пристрелян, - предупредил Джек, доставая меньшие свертки - бесшумные автоматы.

   ...Клери остановилась, услышав негромкий лязг из комнаты Вика. Плотнее запахнула любимую синюю кофточку, одним глазом заглянула в приоткрытую ветром дверь. Виктор разбирал карабин.

   После ночной экспедиции он так и не ложился. Босой, одетый только в шорты и белую сетчатую тенниску, Вик сидел на кровати, и оружие казалось вырезанной для ребенка игрушкой в его руках. Мускулы поршнями ходили под гладкой, почти безволосой кожей с легким загаром.

   Вот он снял оптический прицел TFZ-2 и бережно, словно хрустальный бокал, положил его на одеяло рядом с собой. Вынул затвор, осмотрел его, отложил, поглядел в патронник одним глазом, хмыкнул. Карабин методично превращался в запчасти. Звякнула пружина ударника. Клери отвернулась - таким Вик не нравился ей.

   Инженер, а по совместительству и сапер приехал вечером следующего дня, как и обещалось. Высокий брюнет с буйными кудрями и небольшой бородкой на смугловатом лице, одетый в черное заношенное кашемировое пальто, без шляпы, в дешевом костюме и убогих туфлях неистребимо рыжеватого цвета. Но взгляд выше - и забывалась полунищая одежда. Ловкие карие глаза сверкали каким-то яростным весельем. Твердые губы слегка улыбались под ниточкой усов, большие и красивые руки подрагивали, когда он говорил, словно им не терпелось жестикулировать.

   - Франц Голуа, - представился он хмурому провожатому, тот кивнул и показал на выход с вокзала, где двое немцев в серо-зеленом уже заканчивали проверку документов. Высокий белокурый фельдфебель в кепи сунул книжечку обратно в руку приезжему и махнул длинной костлявой рукой на улицу: мол, форт!

   В доме из серого камня ждали с нетерпением. Виктор вслед за Джеком пожал его руку - горячую и сухую. Чем-то этот человек напоминал породистого скакуна или гончую - столь же бурный темперамент, но стянутый цепью острого рассудка.

  -- Давайте пообедаем - сейчас в поездах достать чего-нибудь пожевать невозможно. Война. - Француз как-то виновато улыбнулся. Виктору он понравился. Клер не было дома, и сели за стол без нее. Скромная пища тяжелого времени все же явно радовала гостя, вместе с бутылкой отменного бордо из довоенных запасов. Постепенно выяснилось, что гость и вправду до войны был инженером, строил даже оборонительные укрепления на бесполезной "линии Мажино", но с нападением Германии, благодаря армейской глупости и неразберихе, попал в танковые части.

  -- У нас были "Сомуа". Хорошие машины, если бы не малая скорость. Немцы успевали подтянуть противотанковую артиллерию, не подставляясь под удар. Шкуру наших "шаров" она пробить не могла, они били по гусеницам и люкам. - Франц посмотрел сквозь кроваво-алое вино в бокале, вздохнул и ничего более не сказал. В его памяти еще горели высокие неуклюжие танки с маленькими башнями и немецкий пехотинец в серой шинели и блестящей каске лежал головой в колее, словно хотел поцеловать танковый след.

   Клер вошла с деловитым лицом, в сером английском костюме. Пышные волосы ее были зачесаны наверх и изящно уложены, белые тонкие руки нервно сжимали крокодиловую сумочку - верх предвоенной моды. Клери только что вернулась из оккупационной комендатуры, где лощеный немец полчаса занимался пустяковой проверкой, явно желая поближе познакомиться с посетительницей. Коллеги - коммандос кивнули ей, но не подумали встать. Француз медленно, с неприязненным лицом обернулся.

   Виктора, ненормально чувствительного, ударило в голову резиновым кулаком. Сначала он почувствовал немое ошеломление гостя, потом - вспышку эмоций девушки, и там было так много, начиная от острого, болезненного облегчения и заканчивая смутной тоской непонятного ему сожаления, что парачувствительность щелкнула и отключилась. Остался только клин острой боли под черепом. Он и не расслышал, как гость со свистом выдохнул, а Клери воскликнула:

  -- Поль! Господи Боже!..

   Десять минут спустя она глотала воду из стакана, стуча зубами о край. Виктор и Джек тактично удалились, и Вик все еще держался за голову, виновато улыбаясь. Поль сидел напротив нее и молчал. Он медленно сжимал и разжимал лежащие на столе кулаки, и они почти не отличались по цвету от белой скатерти. За все время оба не сказали ни слова.

   Клери первой нетвердо, тускло произнесла:

  -- Ты знаешь, на что идешь?

  -- Знаю. - Он с видимым трудом выталкивал звуки.

  -- Я тоже иду с вами. - И поглядела ему в глаза. Глаза эти стали совершенно мертвыми, но девушку уже не испугали. Она сказала ему жесткой голубизной взгляда, что всякие разговоры бесполезны, и он понял - так оно и есть. И молча ответил: я знаю - кроме нас некому, но я не дам случиться с тобой ничему плохому, сперва погибну сам. И она молча сказала: спасибо, я тоже это знаю, все будет хорошо.

   Больше им незачем было говорить.

   К вечеру вернулся разведчик. Совершенно мирный в прошлом человек, пожилой лесничий, теперь - надежда Сопротивления. Обложившись картами и записями, долго спорили впятером, причем с наибольшим уважением лесничий неожиданно отнесся не к Уэйну, а к русскому.

  -- Тип установленных мин? - Джек столбом выпустил сигаретный дым, отчего Старик, такова была немудреная кличка, недовольно поморщился в рыжевато-седую бороду. Подумав, ответил:

  -- Видимо, только обычные пехотные. Там неоткуда взяться танкам, лес, да и артиллеристы остановят на дальних подступах. Территорию за минными полями обходят патрули с собаками - слышал брех.

  -- Собак я беру на себя. - Виктор глянул на карты только раз, и никто уже не возразил. - Не помешают.

  -- Но там пулеметные вышки по периметру, так, что все простреливается с двух или трех сразу. Крепость.

  -- Плохо. - Виктор подергал себя за ворот грубого зеленого свитера. - Не смогу я всем им отвести глаза. Не выдюжу.

  -- Есть еще одно место в нескольких километрах к северо - западу. Я подходил близко - там почти нет часовых, не слышно собак, но полно мин. Кругом сплошной лес. Объекты должны как-то связываться - патрули с таким же новым оружием и в той же форме.

  -- Подземная ветка. - Вик прищурился сквозь дым. - Джек, паровоз, дышать нечем.

  -- Все, все... Уже...гашу топку, - блондин придвинул старинную чугунную пепельницу с латинским девизом "Высоты зовут!" и стертым гербом - дом был полон таких загадочных вещей. Клер сидела чуть в стороне и не вмешивалась, - старалась не глядеть на Поля. Тот обхватил руками чернокудрую голову и уставился в карты, его щека иногда заметно подергивалась.

   Поль уяснил главное, и теперь почти не слушал. Серьезное ранение одного может погубить всех. Если раненый не получит помощи, его останется только добить. И сердце его тянул книзу острый крючок. Он все еще помнил ее в довоенном Париже, помнил и любил такой же хрупкой девочкой с бронзовыми кудрями. Клери не изменилась для него.

   Виктор бросил в сторону француза взгляд тайной жалости: он, если бы и захотел, никак не мог запретить себе читать иногда чужие мысли - это не зависело от сознательных усилий несчастного сверхчеловека. Он-то понимал, что эта женщина теперь совсем не та, что была раньше. Поля ждут болезненные открытия, если... да, главное, если получиться вернуться. Всем и в целости. Виктор мысленно вознес об этом краткую, но очень душевную молитву - может, кто-нибудь ТАМ услышит?

   Лесник, имя которого было самое простое- Жан (фамилий никто из них не называл), с тайной, болезненной печалью поглядывал на Клер - его жена и дочь погибли под бомбами в начале войны. У Терезы были такие же голубые глаза, ей тогда только исполнилось шестнадцать. Старая душевная рана саднила, и все же он невольно восхищался девушкой. "Вот и твоя была бы такой же..." Но этот внутренний голос он сразу глушил в своих мыслях.

   Обсуждение подошло к концу. Англичанин наконец погасил сигарету и взлохматил светлые волосы надо лбом:

  -- С Богом. Хорошего сна сегодня всем.

  -- Желаю тебе увидеть английскую королеву, - в тон ответил Виктор, - если король будет в отъезде.

   Жан зевнул, прикрывая ковшиком ладони крепкие, чуть желтоватые зубы под седыми усами.

   Примерно к середине ночи Виктор проснулся в своей комнате. Он мог получать силы из других источников, и двух часов сна в сутки было достаточно. Спать про запас он приучился в концлагере - к тому же во сне там быстрее проходило время. Он настроил слух и привел внутри себя в действие силы, которые при всем желании не мог бы даже назвать, не то что объяснить. Теперь Вик ощущал весь дом, и тех, кто был здесь, даже трех мух, бьющихся в стекло гостиной. Виктор нитями сврхчувств, свободно проницающими каменные стены, скользнул по друзьям.

   Жан спал на спине без сновидений, громко храпя в бороду, как и свойственно пожилым людям. Виктор издали помассировал старику горло изнутри, и храп утих. Англичанин вольно раскинулся на кровати, свешивая руку на пол. Нечеловек невольно позавидовал его стальным нервам. Поль долго не мог уснуть, но усталость от дороги взяла свое, теперь он вздрагивал под одной простыней. Так утром он встанет разбитым - Виктор неодобрительно покачал головой и постарался помочь. Скоро тревоги и боли француза ушли под черное покрывало бесчувствия. Виктор улыбнулся себе.

   Если бы кто-то видел его лицо, то поразился бы, сколь печальным и мудрым оно стало - Виктор услышал Клер. Она не спала - бессмысленно всматривалась в темноту. Не от страха, понял Виктор. Сейчас она думает о чем-то своем, очень важном. Ну и пусть додумает во сне - веки девушки плавно закрылись и она слабо, беззвучно задышала в нос.

   "Баю, баюшки, баю, не ложися на краю... Придет серенький волчок, и ухватит за бочок..." - отчего его так насмешила память о "волчке" из колыбельной, Виктор не мог решить, но позволил себе тихо расхохотаться. Он давно знал, что реагирует на многое не так, как остальные, и не волновался.

   И впрямь, надо спать. Делать нечего. Он пожелал себе ясного утра и уплыл в мягкую, неверную тень, подумав: "Нечего сказать, здоровый у нас коллектив!" Почему-то Виктору приснился красноглазый немецкий подполковник с деревянной ногой, который тыкал в него пальцем и по-русски матерился - глупый сон.

   Свет фар тяжелого "Бюссинг-НАГ" бросил на потолок комнаты желтовато-белый прямоугольник, перечеркнутый крестом рамы. Грузовик, набитый чужими солдатами, свернул к выезду из города и шум мотора затих.

II

"АУГСБУРГ"

(лето 1943)

Глава 8

Все на земле уступает трудам и храбрости.

Вольтер

   Старик вытянул шею и долго стоял на месте. Уэйн шел сразу за ним - Жан служил проводником маленькому отряду. Все они одели эсэсовскую камуфляжную форму, на стволах СТЭНов навинчены длинные толстые глушители - пистолеты-пулеметы от них казались еще более уродливыми. В рюкзаках, кроме самого необходимого, лежала взрывчатка и противогазные маски (на них настоял Виктор).

   Ветер качнул космы деревьев и зашумел, заперебирал зелеными листьями. Ветер показался Уэйну слишком холодным для середины июля. Они медленно, неотвратимо приближались к запретной зоне вокруг спрятанного в чащобе объекта. Виктор, привычный в юности к таежной непролазности, находил лес слишком редким, слабо укрывающим. Он, кроме автомата в руке, нес за спиной карабин с тщательно зачехленным оптическим прицелом. Иногда он, замыкающий, оглядывался на пройденный путь и без особой нужды поправлял высокий рюкзак - такой почти не цепляется за ветки. Вместо положенных сапог они обули альпийские ботинки - прочные, легкие в сравнении с подкованными сапогами и непромокаемые. Погода установилась хмурая, как они и надеялись, и разъясняться не собиралась.

   Жан резко стал и вдруг медленно стащил с седой головы серо-зеленое кепи, открывая загорелую плешь. Впереди в лесу открылась поляна с какими-то черными руинами, и только через минуту все поняли, что это обломки большого самолета - обгорелый, с полураздавленным фюзеляжем, он глубоко ушел в перепаханный грунт посреди зеленой и сочной травы. Уэйн вышел вперед - уже отсюда он видел синий круг с красным центром на смятом крыле - белое кольцо почти исчезло под копотью. Он привык считать себя битым и стреляным волком, мало способным к сочувствию, но теперь у него что-то смялось внутри, как эта обшивка гиганта-"Ланкастера". Показалось было, будто перед ним тот самый самолет, на котором он летел сюда, но нет - код, еще различимый на борту, был чужой. И все-таки он не сразу отвернулся от могилы соотечественников - бомбардировщик факелом горел еще в воздухе, вряд ли экипаж мог спастись.

   - Кто-то тут побывал! Тел никаких нет, а кабина закрыта. - Виктор забрался, пачкаясь в саже, на остатки ближнего к фюзеляжу двигателя и заглядывал в кабину. - Нет, - решительно сказал он, - сами они после т а к о г о выжить не могли.

   Поль о чем-то быстро и тихо говорил девушке, та кивала. Чужая форма сидела на ее фигуре, как ни странно, очень хорошо. Волосы она завязала узлом и спрятала под кепи, и мало отличалась от остальных - ладный получился солдатик.

   - Кто мог быть, только немцы... - Жан с почтением разглядывал почти целый двойной хвост с килями в полтора человеческих роста. Он все еще мял кепи с эмблемой черепа в кулаке. Клер печально поглядела на Джека - ему рассматривать сбитый самолет явно было тяжелее всех. Уэйн не обратил на нее внимания - он вспоминал ребят из экипажей "Ланкастеров" и не мог изгнать из ушей самодельную песню, подслушанную у казармы летчиков. Как там было...

   ...Под куполом ночи повис исполин,

   С моторами в сотни коней.

   Под нами Берлин,

   Но не видно парадных огней.

   Дойдем полутонными крыши взметать

   Промозглой берлинской зимой.

   Под шквалом огня поворачивать вспять,

   Где ждет нас дорога домой...

   Да, и еще в конце:

   Но филин со свастикой "томми" достать

   Попробует наверняка.

   Нажатой устала гашетку держать

   Рука хвостового стрелка.

   Один из нас рушится, в землю уйдя,

   Он снегом потушит огонь...

   ...Но нас охраняет, звеняще гудя

   Удачи стеклянная бронь...

   У певца, помниться, еще ломался юношески голос. Не помогла вам удача, мальчики... Джек повернулся и резко сказал:

   - Ну, нечего рассиживаться! - хотя никто не сидел.

   Перед тем, как уйти от руин самолета, Виктор присел на корточки, поджидая, пока остальные отойдут. Потом тихо-тихо посвистел, одними губами, и на ладонь к нему вспрыгнул маленький серый зверек. Недовольно сморщил розовый носик от запаха чужой одежды и оружия, но человек ласково заговорил с ним, погладил согнутым пальцем мохнатую спинку и грызун освоился, заерзал, дергая круглыми ушками. Виктор отпустил его и шагнул в тень деревьев. Трава сомкнулась за его башмаками.

   Невидимое за облаками солнце перевалило линию небесного полудня. День отряд выбрал вынужденно - совать нос в минные поля ночью было бы самоубийством, к тому же можно не сомневаться - ночью бдительность охраны удвоиться. Продуманный план учитывал и это, и многое другое. Но планы всего только призраки будущего, и почти все они так же ложны, как миражи.

  -- Отсюда начинаются мины, - Жан описал рукой широкий полукруг. - И во-от там я видел патруль с автоматами. При них не было собаки, а то пришлось бы уносить ноги. Я провел тут трое суток, даже немного углубился в минное поле, не забираясь далеко. И только однажды видел двоих бошей в камуфляже. Видно, забрели случайно.

  -- Может и так... - Уэйн приложил к глазам бинокль. Оптика Цейса приблизила чуть заметные в траве кочки - там под зеленым ковром спала смерть. "Притаились, твари..." - подумал Виктор. Он пожалел, что не может искать мины чутьем - металлом, казалось, пахнет отовсюду. Нет, даже нечеловеческий нос не сравнить с собачим.

   Вперед шагнул Поль, уже держа в руках длинную коробочку с телескопическим щупом - миноискатель, миниатюрный прибор, с огромными трудностями собранный им лично из трофейных деталей. Оставил на земле рюкзак и оружие, в одно ухо вставил наушник, ободряюще оглянулся на Клер и принялся за работу.

   Почти все время ему пришлось проводить на коленях - Виктор не ошибся, неведомые саперы ("чтоб им в аду котлы минировать" - ругался про себя Поль) напичкали землю погибелью так густо, что иногда расстояние между минами не превышало полуметра. Но дальше пошло легче. Проход увеличивался - Поль только морщился от постоянного писка в ухе. Он вспотел, хотя было далеко не жарко, из подмышек потекли струйки, впитываясь в плотную ткань.

   Прошло почти три часа, хотя Поль работал очень быстро, со сноровкой профессионала. Много, очень много мин он снимал до этого, но еще больше ставил. И пришел момент - Поль вернулся, утирая пот со лба, к товарищам, дать необходимые инструкции. Командир Уэйн молча хлопнул его по плечу.

   Они пошли гуськом, в траве почти по колено. Ветер задувал под полы курток, не спасали даже капюшоны. Поль - впереди, за ним, след в след - остальные, последним лесник.

   Никому не известно точно, что случилось. То ли Жан был уже немолод для прогулки, и споткнулся, то ли не ко времени оглянулся и шагнул мимо. Поль мог поклясться, что тропа очищена полностью.

   В спину Джека толкнуло негромким хлопком. Так звучит выстрел из духового ружья. Когда он развернулся в поясе, не отрывая ног от земли, старик еще падал на тропу. Брякнул металл оружия, и более ни звука. Англичанин сквозь зубы приказал не двигаться и медленно шагнул вперед. Невольно сморщился, опускаясь над товарищем на колени.

   Ступни не было. Вместо нее нога лесничего ниже колена оканчивалось кровоточащим обрубком. Мина-сюрприз оказалась маломощной, рассчитанной именно на такую ситуацию. Жан не закричал и не застонал, наверное, от шока. Он смотрел сквозь Уэйна до жути прозрачными глазами и шептал неслышно. Склонясь, Джек прочел по губам: "Тереза, Тереза, девонька, не ходи, мама вернется..." Трава под Уэйном, минуту назад зеленая, становилась бурой все быстрее. Джек видел такие раны и знал, что они означают.

   Он оглянулся вокруг и подумал не к месту: какой же впереди еще долгий путь. Жан заворочался перед ним - анестезия, подаренная телу шоком, начала проходить. "Пора" - сказал голос внутри Джека. Он бережно приподнял левой голову раненого, правой достал из кобуры на поясе свой "Хай стандарт", прижал длинную трубку глушителя к влажному седому виску и нажал спуск.

   Как всегда, пистолет сработал безукоризненно.

   Минное поле закончилось, как кончается ночной кошмар. Клер сразу села на траву, и все последовали ее примеру, кроме Уэйна. Тот продолжал стоять, глядя назад. Молчали, переводя дух. Девушка подвинулась к Виктору. Так, чтобы не заметили другие, коснулась его предплечья под грязной коричнево-зеленой материей.

  -- Да. - Он едва повернул голову. Сильные и немного исцарапанные руки вяло лежали на коленях.

  -- Вик. - Она откинула капюшон и заглянула в пугающе темные глаза. - Виктор, я знаю, видела, как все было, и хочу попросить.

  -- За спрос не бьют в нос. Проси!

  -- Если со мной будет... то же. Тогда застрели меня ты.

  -- Еще не лучше.

  -- Нет. Для Джека будет слишком большой груз. Он хочет казаться спокойным, но я-то женщина. Я чувствую, как ему... Поль просто не сможет.

  -- Да.

  -- Что "да"?

  -- Не сможет. Я вижу.

  -- А тебе будет проще всего.

  -- Не уверен. - Он вздохнул и пошевелился, так что рука Клер повисла в воздухе и опустилась. - Но я сделаю.

  -- Спасибо.

  -- Советую желающим сходить в кустики, поизучать ботанику! Дальше возможность вряд ли будет, - заявил Виктор и поднялся сам.

  -- Видно? - Виктор согласно кивнул на вопрос Уэйна, прижимая к глазницам влажные холодные окуляры бинокля. Потом сказал:

  -- Вход где-то рядом. Зуб даю. А, вон он!

   "Где там у меня завалялись плоскогубцы?" - невинно подумал Джек. Вик на лету поймал эту мысль и оскалился. Красоты в его грязной физиономии не прибавилось.

   Они вдвоем лежали за кочкой, нюхали холодный, пахнущий мокрой хвоей воздух. Блюдечки листьев лопуха перед глазами чуть потряхивал сырой ветер. Виктор про себя отметил обилие озона, а ведь грозы не предвидится. Неладно это. Туман висел хорошо, основательно, на западе подкрашенный розовым. Там, до границы видимости, уже не стояли деревья, и в почти незаметном холмике перед двухметровым бетонным забором зияла горизонтальная щель. По гребню серых с потеками плит тянулась тонкая поблескивающая паутина колючей проволоки. Ни с той, ни с другой стороны конца преграды не было видно, кажется, она разделяла мир пополам. "Хорошо окопались, хоть из пушки пали" - подумали оба на разных языках одновременно.

  -- Я скоро. Работаем по плану.- Русский исчез так быстро, что Джек не успел удивиться - фраза прозвучала прямо в голове.

   Виктор лежал, прижимаясь к поваленному стволу сосны - аккуратно спиленному стволу. Уперся подбородком в гладкий округлый приклад, голову приходилось держать повыше, чтобы взгляд лежал на линии прицеливания. На скрещении нитей вздрагивало изображение - так всегда бывает при работе с оптикой, не нужно волноваться. В амбразуре маячила серая каска и поблескивал кожух пулемета - стрелок иногда поводил стволом MG-34. Одиноко бдил.

   Расстояние - 560 метров. Много для короткого карабина с только четырехкратной оптикой. Ветер тянул от цели, поправок не надо, и ладно. Виктор осторожно спустил предохранитель. Хорошо бы его усыпить, зануду, но тут уже не мирно дрыхнущие пейзане, подобраться так близко не получится. И очень нужны будут силы. Каждое сверхъестественное действие - тяжелый, мучительный откат, хуже любого похмелья, его можно отсрочить на сутки - двое, но уж не избежать никак.

   Снайпер в работе не должен испытывать ни гнева, ни жалости. Цель для него - только цель и расходный материал. "Не смей никого жалеть" - заклинанием повторил себе Виктор. Сделал глубокий вдох и в ту секунду после выдоха, когда прицел вернее всего, выжал крючок.

   Хлопок. Тяжелая пуля вошла в щетинистый кадык, и голова пропала. Вороненый дырчатый кожух замер. Мысленно Виктор позвал товарищей, и скоро четверо собрались возле серо-зеленой металлической двери за бункером. Удивился внутреннему голосу один Поль - Уэйн глядел на русского друга со смесью уважения и приязни, Клер - с непонятным выражением на бледном красивом лице. Поль приготовился доставать взрывчатку, взглядом отыскивая признаки сигнализации возле двери, но нелюдь остановил его:

  -- Погодите, погодите, ребята. Не спеши. Три минутки.

Глава 9

Мышка бежала, хвостиком махнула...

"Курочка ряба"

   Крысы живут везде.

   Это научно доказанный факт, столь же непреложный, как "Вертится!" Галилея, слово, которое он вряд ли произнес вслух перед трибуналом инквизиции, разве что совсем уж не дружил с головой. Умные, одаренные звери всюду оставляют следы лапок и хвостов. Они красивы, эти сильные ловкие существа. Глупые и недалекие люди боятся их, чувствуя в глубине сознания: когда человечество погибнет, развалины мира после него примут тараканы, вороны и они - крысы.

   Виктор любил крыс, в душе восхищаясь ими. Он вообще прочих Божьих тварей предпочитал людям, и не собирался менять симпатии.

   В крысином мире чужак - разведчик на вражеской территории, он обречен, его немедленно убивают. Но маленький Афанасий проник глубоко под землю живым и здоровым. По пути к нему присоединялись местные жители, в два раза крупнее его самого. И словно маленький адмиральский катер перед броненосцами, он вел и вел их за собою.

   Усы серых воинов подергивались, розовые носы трепетали - отряд нашел бреши в обороне и рванулся в бой, не понимая, что с ними происходит, но сознавая, как надо действовать.

   Кабели, провода, распределительные щиты - нескольких смельчаков мгновенно убило током, но остальные прогрызли и выдернули именно то, что следовало.

   Афанасий потянул усами и послал старшему другу огонек своего ощущения - "все благополучно". Получил в ответ теплую волну одобрения.

   Далеко-далеко наверху, нелюдь толкнул стальную плиту кончиками пальцев. Она беззвучно отошла - охрана положилась на электрозамки и не закрыла обычный, механический. А может, то был какой-то личный фокус Виктора.

  -- Слушай, Вик, - спросил Джек, - а может, ты уже знаешь, чем все это кончится? Может, нам и идти не надо было?

  -- Если бы знал, разве потащился с вами? - Виктор передернул затвор карабина, поднял желтоватую гильзу и положил в карман.

  -- Э, нет, я первым! - Уэйн проскользнул меж ним и дверью, на которой рогатились бесполезные рукоятки. Начал спускаться в бетонный коридор со слабыми лампочками на потолке. Лампочки горели, крысы не тронули кабели освещения, только запоры и сигнализацию - основную и дублирующую. Скоро повреждения найдут, подумал Уэйн, но к тому времени должно быть поздно. Надеюсь, будет поздно.

   Коридор делал поворот, так, чтобы нельзя было забросить гранату. Виктор ухватил Джека за плечо и повернул к себе:

  -- Давай попробуем по-моему, ладно?

   Нелюдь подошел к повороту, беззвучно ступая. Там он сделал странный жест - словно оторвал что-то от груди обеими руками. Глаза слабо засветились, на щеки легли две глубокие складки. Теперь Виктор мог пронестись внутренним взглядам далеко сквозь помещения впереди. Запахи ударили в ноздри, туда словно ввернулись два буравчика. Голову сжал обруч ватного тепла.

   Еще один, страхующий пулеметчик за поворотом в бетонном отнорке покачнул каской и ткнулся носом в амбразуру. Когда отряд проходил мимо, Виктор заглянул к нему и для верности добавил ребром ладони по открытой шее.

   - Вот примерно так меня учили. - сказал он телу, которое едва ли очнется.

   За пулеметчиком оказались две стальные двери. Виктор подошел к правой, погладил серо-зеленую краску:

  -- Помещение охраны. Пять человек, все спят. Там же - проход в ДОТ наверху.

  -- Да. - Отозвался Уэйн и достал "Боуи" из ножен. Первым проник Виктор, потом - англичанин. Перед этим они лишь переглянулись, ничего не говоря. Телепатия здесь не участвовала: волки одной стаи тоже понимают друг друга без слов. Первым вышел Джек, вытирая лезвие чужим платком. Потом русский, тот ножа и не доставал, с содроганием поняла Клер. На груди у обоих поблескивали странные значки - черная свастика поверх отвесно поставленного рукоятью вверх серебряного меча на белом гербовом щите. Виктор сунул такие же в ладоии французам.

   Разглядывая тонкую чеканку, Поль дивился тяжести украшения, пока не перевернул его- на обороте стояла проба.

   Золото.

  -- Надеть всем! - приказал Уэйн и соизволил пояснить, - может, примут за охрану.

   Левую дверь они открыли ключом из казармы охраны. Такой же серый бетонированный коридор с небольшим уклоном.

   - Дети подземелья, - пробормотал Виктор. Никто его не понял.

   Время от времени по сторонам попадались металлические дверцы с красной надписью Havarieschrank. Уэйн переглядывался с Виктором и сворачивал все в новые коридоры, словно получая мысленные команды. Несколько раз попались обесточенные двери поперек прохода, их открывал тот же Виктор, внешне - без особого труда. Поль начал думать, что взрывчатка была взята напрасно. Но здесь он ошибся

  -- Стой! - Джек прижался к стене у поворота, все сделали то же. Жестом коммандос показал - кто-то впереди. Виктор показал два пальца. Уэйн кивнул и выставил ладонь - оставайтесь на месте. Довольно крупный, увешанный амуницией англичанин плавно перетек за угол, ускользающим движением опуская глушитель автомата. Прощелкало, и они услышали стон. Виктор пошел вторым, Клери, хотя и бледная, но спокойная, перед Полем.

   Уэйн стоял, расставив ноги, над двумя телами в серо-зеленых комбинезонах. Один лежал лицом кверху - совсем мальчик. Виктор показал пальцами букву V - он и Уэйн все лучше понимали друг друга. Клер посмотрела, кажется, с жалостью, на лицах специалистов-убийц не отражалось ничего.

   Впереди коридор оканчивался двустворчатой дверью, половинки остались приоткрыты. Над дверью висела ярко-красная таблица с желтыми буквами: "Сектор D-27. Входить только персоналу!" Чуть выше световое табло вроде тех, какие встречают перед рентгеновским кабинетом. Табло не горело, и прочитать его было нельзя.

   Остальные, конечно, не почуяли, но Виктор уловил - из-за дверей резко и неприятно пахло чем-то, похожим на нашатырный спирт.

  -- Ну, - сказал он. - Теперь не засыпайте. Пошла морока.

Глава 10

Убивайте всех: Господь узнает своих.

Папский легат Арнольд де Сато

   Тела они спрятали в одном из аварийных шкафов. Виктор подал знак - в помещении за дверью никого. Тогда они вошли.

   Первое, что заметила Клери - два больших панорамных окна под потолком огромного зала на противоположной стене. Окна сверху наполовину прикрывали желтые сдвижные ставни. Стекла затягивала редкая сетка.

  -- Там тоже никого нет, - сказал Виктор.

   Он только мельком глянул на окна. Посреди зала размером с футбольное поле (как показалось сперва) неизвестные конструкторы установили сложную ферменную конструкцию, похожую на стрелу крана. Стрелу окружало множество лесенок, серебристых мостков с легкими релингами, в чащу балок уходили провода, кабели и шланги разных цветов, присоединенные к разъемам в полу. Некоторые трубы достигали толщины человеческого бедра. Наверху по "стреле" шли рельсы и на них стояло нечто наподобие тележки с лапами захватов сверху. Над конструкцией в потолке располагался раздвижной прямоугольный люк, который мог бы пропустить железнодорожный вагон.

  -- И всего-то навсего? - Уэйн глядел печально и устало.

  -- Что "навсего"? - Клер не очень разбиралась в технике, потому не поняла.

  -- Все это - пусковая установка для Фау. - Пояснил англичанин. - Конечно, сведения ценные, но мы уже знаем об оружии возмездия, его так называют немцы. Что-то типа управляемых по радио самолетов-снарядов.

  -- Телеуправление? - Виктор с интересом посмотрел на вершину конструкции. - Значит, что-то да у них получилось, - заключил он. - Ладно, Джек, пойдем дальше.

  -- Минировать будем? - вмешался Поль. Ему уже надоело кожей чувствовать за спиной груз взрывчатки.

  -- А зачем? - искренне удивился Уэйн. - Это не единственная установка, и чертежи у них есть. Лучше выжечь этот сортир ковровой бомбардировкой. А это...

  -- ...значит, что мы-то должны тихо выйти отсюда живьем, - закончил русский. - Нам вон туда. Думаю, тут ты можешь дать волю своим пакостливым ручонкам, Поль. Они у тебя давно чешутся. - И он указал на серые стальные ворота в торце зала с аккуратнейшей красной надписью: "Внимание, химическая опасность! Не курить!"

   Поль подошел к делу ответственно - разместил брикеты ВВ, упакованные в желтую непромокаемую бумагу, подвел бикфордов шнур, наискось срезал его конец. В голове у него встало детское воспоминание: вот он закапывает в песок на пляже петарду, оставляя торчащий хвостик, а остальные мальчишки стоят поодаль и наблюдают, как будто за ритуалом.

   - Все отойдите подальше! - скомандовал он. Достал никелированную зажигалку "Зиппо" с обломанной петелькой, откинул крышечку. Желтый огонек лизнул дырчатую насадку. Зажигалку подарил механик-водитель его "Сомуа" за две недели до того, как закончил жизнь в горящем танке. Шнур с красной нитью в плетении, способный гореть под водой, слабо зашипел. Шепотом Поль отсчитал: "Три, два, раз..."

   Грохнуло изрядно. Полетела строительная пыль, сухая, белесая. Ворота разошлись, одну створку перекосило, и она проскрежетала по бетонному полу.

   Войдя, Уэйн ткнул пальцем в стену - помещение было куда меньше, размерами с гараж - и на стене над стандартной стальной дверью напротив входа рельеф.

   На белом рыцарском щите скорчилась свастика, объятая алым пламенем. По верхнему обрезу щита готикой написано: "Аугсбург", под щитом такие же буквы гласили на латыни "Судьба побеждать".

   А под рельефом стоял самолет, единственное, что здесь было. На низком сером трейлере с маленькими дутыми колесами. Длинный, сигарообразный фюзеляж без колпака кабины, бочки двигателей по обе стороны хвоста, скошенные крылья с белыми крестами. Сверху самолет-снаряд был желто-палевый, в мелком коричневатом крапе, низ - серо-голубой. По острому носу шел белый шрифт: ST-0393.

   Виктор первым подошел, заглянул под крыло - не очень высокое, весь аппарат был размером с истребитель. Принялся ковыряться там в каких-то проводках, откинув длинный люк.

   Уэйн смотрел почти равнодушно - враг разочаровал его. Клер прикрыла глаза, и Поль обнял ее за плечи, стараясь подбодрить. "Господи, и ради этого поганого железа погиб Старик?"- подумала она, чувствуя, что в глазах рябит от усталости.

   - А вы зря радуетесь! - неожиданно сказал Виктор, распрямляясь осторожно, чтобы не стукнуться о крыло. - Вы думаете, это просто новая модель их гребаного Фау? Джек, и вы, остальные, подойдите сюда.

   В отсеке, закрывавшемся люком, не смогла бы уместиться даже обезьянка уистити. Но тем не менее там стоял пульт в рычажками и кнопками. Даже изо всех сил вытянув протянутую в люк руку, человек не мог их нажимать.

  -- Это органы управления! - никто не спросил, откуда Виктор это знает, говорил он совершенно уверенно. - И никаких следов радиоаппаратуры. Вот так, други мои. Мнения есть?

  -- Пилоты-лилипуты. - Поль почесал черные завитки на затылке.

  -- И самоубийцы вдобавок. Отсек открывается только снаружи.

  -- Тогда что? - в глазах Уэйна появился интерес ищейки.

  -- А хрен его знает! - слово "хрен" он сказал по-русски, не найдя эквивалента, Клер удивленно подняла брови. - Давайте сюда взрывчатку. Самое время.

  -- Хорошо бы прямо на старте... - предложил Поль, но русский отверг:

  -- Перед стартом обязательно осмотрят досконально. Ставь часовую мину.

  -- Какое время?

  -- Сутки, я думаю.

  -- Жаль только, таймеров у меня маловато. Если тут рядом проходят топливные магистрали, может получиться совсем хорошо, чем бы этот гроб не питался, оно горит.

  -- Оставь немного на дверь. - Уэйн шумно высморкался в кепи, не смущаясь, нахлобучил снова. - Раз так, двигаем дальше. Кто возражает? Поль, может, вы с ней пойдете назад? Ты ее проведешь. А мы с Вик...

  -- Нет! - Клер глянула им в глаза.

  -- Ну уж, я тебя не брошу!.. - Поль поглядел на Уэйна как-то виновато. - И вас тоже, ребята...

   Офицерский сектор 12/131-КZ

  -- Вальтер, вечером мы тебя ждем - у Макса день рождения!

  -- Постараюсь прийти. - Он отвернулся от Бауэра, когда тот закрывал дверь в комнату, но уснуть не удалось. - Цум тойфель!

   Словам таким Вальтер научился от батюшки, тот начал карьеру столяром и знал толк в выпивке и ругани. Первое его и доконало, когда Вальтеру исполнилось четырнадцать. Отец приветствовал приход Гитлера и сумел как-то угодить новой власти так, что получил доходную должность в аппарате, а сына смог отдать в интернат СС.

   Вальтер вытянулся на койке - двухметровый нордический красавец, белокурый и голубоглазый. Хотя остальные из отряда 131-КZ носили сероватую полевую форму СС, их командир ходил в любимом черном, с серебряными нашивками штурмбаннфюрера. Недурно для двадцати трех лет, если даже не вспоминать о почетном мече из рук рейхсфюрера СС. За "Аугсбург". Ступень отменной лествицы. Конечно, многие завидовали, особенно когда пополз слух, что Вальтера единственного в столь молодые годы пригласили в замок Вавельсбург, к фюреру. Черт бы заткнул болтливые глотки.

   О "крещении кровью" в подземельях замка у Вальтера остались самые смутные воспоминания, но уж встреч с фюрером он не забыл. Дважды видеть этого мирового гения - не всякий армейский генерал такого удостоится! От Гитлера просто било энергией воли.

   Вальтер взял со столика у кровати и надел золотые швейцарские часы - ничего, скоро у Германии будут лучше, только закончим войну. Тогда и жирным потомкам Телля не удержаться в стороне.

   В отличие от казарм охраны, в комнатах 131-КZ жили по двое и стояли нормальные кровати с панцирными сетками. Вальтер не одобрял такого комфорта - воины Рейха не должны себя баловать. Ладно, ребята и так выкладываются за день, пусть хоть поспят на мягком.

   Вальтер вышел в коридор с голыми лампочками под потолком. Спустился узкой бетонной лестницей в офицерскую столовую. Сегодня на ужин была свинина с капустой, "истинно тевтонское блюдо", говорил Бауэр. Иногда Вальтеру нравилась его болтливость, оберштурмфюрер развлекал его лучше, чем это сделал бы попугай.

   Гитлер тогда сказал: "Вы - истинная надежда Рейха". Конечно, не единственная, не будем страдать манией величия. Были иные тайные силы.

   В столовой почти никого не было, низкое сводчатое помещение слабо освещал пяток ламп в сетках. Над окном раздачи - надоевший за год девиз насчет судьбы.

   Вальтер воткнул вилку в кусок свинины, поморщившись - он не любил мясо с прослойками сала. И тут же замер, наклонившись к столу. Еда пахла как-то... Как-то неправильно. Такое значит - нечто произойдет в ближайшем будущем. Предвидение укололо иглой правый висок - а что-то уже произошло.

   Пища отдавала кровью.

   Подземные коммуникации

   "Добро пожаловать в метро "Аугсбург"!

   Уэйн прочитал это на картонном плакатике над дверью в конце коридора. Время двигалось неумолимо, и предчувствия становились все хуже и хуже.

  -- Тащи ее сюда! - кто-то отчетливо сказал за дверью по-немецки.

  -- Зо, зо!

   Уэйн прижал спину к стене - судя по шуму, там что-то грузили и переговаривались человек десять, не меньше. Он знаками показал, как действовать. С сожалением погладил одну из гранат у пояса - все взяли по две, для большего просто не было места.

   Он ногой распахнул стальную дверь, (какой легкой она оказалась), и четыре ствола изрыгнули серии щелчков. Взвизгнула какая-то шалая пуля.

   Серо-зеленые фигуры падали, лязгнуло несколько раз, один вскрик и все. Одиннадцать человек умерло, не поняв, что происходит. Клери тяжело дышала, смаргивая невольные слезы.

   - И правда, метро, - сказал Поль, опуская СТЭН и вынимая пустой магазин.

   Перед ними открылось низкое и очень просторное помещение из того же голого бетона. Два рельсовых пути, вмурованных в пол, уходили в полукруглые тоннели, там мог бы проехать грузовик. Над темными жерлами тоннелей белые таблички с цифрами: 1 над правым и 3 над левым. Меж обычными рельсами лежал ярко-желтый, токопроводящий. На стене - герб, ниже - красная надпись "АУГСБУРГ-2". Вместо названия станции.

   Пути сближались, оканчиваясь у поворотного круга перед металлическими воротами, за кругом рельсы уходили под створки. На кругу стоял маленький желтый локомотив с открытым вагончиком, наполовину загруженным зелеными длинными ящиками - несколько таких лежали поодаль. По бортам поезда проходила черная полоса, на носу тягача, под единственной фарой - черный номер 24.

   Виктор обошел тела, касаясь их временами носком ботинка. Рядом с двумя лежало оружие, какого никто из них не видел. Среднее между карабином и легким пулеметом?

  -- Сколько осталось патронов, Джек? - спросил он, поднимая один такой агрегат и дергая затвор.

  -- У меня не больше магазина, - признался тот, - а что у вас?

  -- По два на человека, - сказала Клер, вытирая пот с виска. Поль просто кивнул.

  -- Эта фиговина - ничего сложного, но ее патроны не подходят ни к винтовке, ни к пистолету. - Виктор вытащил оставшийся собственный магазин и протянул Джеку. Потом он нагнулся, положил СТЭН и отцепил от пояса мертвеца два брезентовых подсумка с изогнутыми магазинами к новому оружию. Что-то послышалось? Далекое звяканье в тоннеле? Нет, стон.

   Один из немцев завозился на полу. Вся грудь его была месивом фарша, ткани и запекающейся крови - Виктор даже не подошел к этому. Теперь русский закинул за спину трофей и опустился на колени рядом с поверженным врагом, положил ладонь ему на грудь, пачкаясь кровью.

   - Поль, что-то едет сюда по первому туннелю. Поставь там растяжку. Не наступай на рельсы, - приказал он, не поворачивая головы. Поль пожал плечами и отправился направо.

   - Хсс-с... - пробитые легкие ротенфюрера издавали хлюпающий посвист. Рыжеватые волосы склеились от пота, голубые глаза слепо таращились в потолок. На вид ему было на больше двадцати лет - Виктор почувствовал в горле ворсистое прикосновение.

  -- Говори быстрее, - сказал он. Клер со смутным ужасам поняла, что теперь глаза Вика светятся совсем не по-людски, мертвенным серебристым сиянием, а на лбу меж бровями набухло красное пятно, словно чудовищный гнойник.

  -- Х-х... - неожиданно четким горловым голосом, выплевывая бордовые сгустки, умирающий заговорил: - Мюнхен, Альберт...штрассе 22. Маме и так скажут, ей не надо. Альберт... мама ее не знает... Хели...Хелен Пфальтц...

  -- Хелен Пфальтц, Мюнхен, Альбертштрассе двадцать два. Я передам.

  -- Спас... - Виктор закрыл нестерпимо сияющие глаза и прислушался из глубины себя: тук, тук...тук... Он мысленно сдавил пробитое сердце под ладонью, стараясь не сделать больно. Тук... Замолчало.

   Когда они покатили в тоннель N3, и светлый полукруг входа остался позади, все расслышали там глухой удар. Но только Виктору показалось, что затем зазвучали стоны. Он промолчал. Фара не горела, а лампочки попадались самое большее через триста шагов, бессильные прожечь темноту дальше, чем на расстояние вытянутой руки.

   Офицерская столовая

   Вальтер отодвинул чашку крепкого кофе и затеребил серебряное шитье на углу воротника мундира. Что-то... или кто-то... а скорее, то и другое вместе, приближалось, сокращало расстояние в пространстве и во времени. Проклятые способности не помогли понять яснее. Погладил ветвистый шрам на затылке - боль давно прошла. "Вивисекторы" - не впервые с ненавистью подумал он.

   В этот самый момент прервалась связь с объектом "Аугсбург-2".

Глава 11

Постой, паровоз, не стучите, колеса.

Есть время судьбе взглянуть в глаза.

Русская народная песня

   Поезд, вопреки ожиданиям, катился почти бесшумно, иногда позвякивая железной утробой. Виктор достал пистолет с глушителем - они с Джеком ехали на локомотиве, сидя с обеих сторон на кожухе мотора.

   - Ребята, вы все слышали разговор? - спросил Виктор, - Мюнхен, Альбертштрассе 22, Хелена Пфальтц. Пожалуйста, передайте, если я не смогу. ("Если кто-то из нас нечаянно останется жив" - подумал он).

   Туннель немного изогнулся, Уэйну представилась кишка кашалота. Интересно, как он оправляется, этот кашалот? И... сколько? Никогда не размышлял над этим раньше.

  -- Может, я возьму карабин, Вик? Не тяжело? - он вгляделся в силуэт рядом. Почудилось, что глаза у того светятся, словно бледные лампочки.

  -- Ладно. - Джек повесил оружие за спину.

   Документы из карманов убитых Виктор вынул, и теперь передал стопочку попорченных кровью бумаг англичанину. Ничего интересного, кроме того, что служили они все в отдельном охранном батальоне СС "Зигфрид". Может, значки на куртках и есть эмблема "Зигфрида"?

   Виктор скорчился на секунду от боли в спине, та побежала, побежала по позвоночнику вниз и растаяла в копчике. Осталось предчувствие. Что бесшумное оружие очень скоро не понадобится - он едва не свинтил с пистолета глушитель. Нечто очень важное и неблагожелательное проснулось и насторожилось впереди. Нечто, от которого виски отозвались игольными уколами. А может, некто? Или и то и другое.

  -- Хоть бы уж скорее, - выдохнул он сквозь зубы.

   Кабинет 103. Без доклада не входить

  -- Да нет никаких поводов для беспокойства, штурмбаннфюрер! -

   Вальтер с тайным отвращением смотрел на пряжку ремня штандартенфюрера. Посреди толстого брюха слова "Моя честь-верность" смотрелись совсем неуместно. Над дубовым двухтумбовым столом штандартенфюрера висели портреты Гитлера и Гиммлера. Гитлер был мрачен, глаза рейхсфюрера СС чему-то улыбались сквозь пенсне.

   - Техники уже выяснили причину временного перерыва связи. Представьте себе, штурмбаннфюрер, -

   (И зачем он меня титулует? Забыл, как зовут, или этот боров так ставит меня на место? Экая скотина!)

   - крысы! Всего-то навсего крысы! Начальник технической службы сказал, что в жизни не видел такого месива, набились буквально везде и все погрызли! Так что успокойте свою подозрительность, в А-2 порядок. Ха, думаете, менши уже научили воевать крыс?

  -- Никак нет, герр...

  -- Оставьте, оставьте звания. Я просто дружески вас успокоил. Вы свободны.

   Он вскинул руку и вышел, не дожидаясь, пока эта стельная корова ответит. Теперь уже совершенно ясно было, что в Аугсбурге-2 не все в порядке. Тойфель, да как может фюрер полагаться на такое мурло... А где возьмешь новых? Как говорил Господь, ну нет у меня для вас других людей!

   Пора собирать ребят из КZ, они единственные, кому можно полностью довериться. Они поймут сами, если уже не зачуяли беду. А беда будет. Вальтер дернул плечом - забытая детская привычка неожиданно вернулась.

   Метро "Аугсбург"

   Белый полукруг приближался, ярче, чем на самом деле, из-за темноты кругом. (Ну, черепаха болезная! Двигай же быстрей...)

   Свет! Дрезина выскочила из тоннеля, и тут же негромко застучало в руках Уэйна - англичанин срезал двоих возле рельсов. Все, больше никого не было.

   Помещение оказалось точно таким же, только зевов тоннелей было четыре, а на стене надпись объявляла "Аугсбург-3" с осточертелым горящим пауком внизу.

   Эти два мертвеца были одеты в медицинские халаты со значками, повторяющими герб, но под халатами - все та же эсэсовская форма, у одного - даже бригаденфюрера.

  -- Вик, что на них есть? - Джек взмахом руки пригласил остальных, - Приехали, начинаем пикник!

  -- Ничего. - Виктор ловко обыскал убитых - кроме золотой зажигалки и пачки "Житан" (странный вкус, однако же!) и впрямь - ничего.

   Еще одно отличие от покинутой станции - схема на стене у двери. Виктор, подходя, мгновенно запечатлел ее в памяти, и только после принялся за подробное изучение. Англосакс заговорил:

  -- Подземные ветки не показаны целиком, только в самом начале, но и так понятно, что их четыре. Четвертая идет куда-то к морю. - Джек замолчал, оглянулся на русского друга. Станцию отмечала красная стрелка. Часть плана, где она находилась, рисовалась черным цветом, часть - синим, в том числе и пунктир по всему периметру. Внимание Виктора привлекли опоясанные отдельным пунктиром синие прямоугольники с надписями "Аффель-1, 2, 3 и 4". Что за обезьянник?!

  -- Джок, похоже, черный обозначает подземную часть, синий...

  -- И так понятно. Куда топаем? И не зови меня "Джок". Идет?

  -- Ну, вот эти комнаты недалеко обозначены "Lab-1" и так далее. Вырви мне зуб, ты давно хотел, если Лаб - не "лаборатория".

  -- Потерпишь. Там - главные ворота, но все простреливается, кошке ясно, а вот еще выходы - раз, два, три...

   Пока они подымались наверх, в голове Виктора все крутился непонятный "обезьянник".

   Пришлось подорвать еще пару дверей. (Поль очень тщательно отмерял взрывчатку, стараясь сэкономить и произвести поменьше шума. Парень и вправду отменно знал свое дело). Убили нескольких в белых халатах и одного охранника уложил из пистолета Вик, когда дурак сунулся не в тот коридор не в то время.

   И все же до подземелий, обозначенных "лаб" они не дошли. Помешала Клер - она первой острыми глазами заметила неброскую табличку на серой двери: "Архив". Уэйн лишь виновато развел руками - он не запомнил это место на плане. Дверь была заперта.

  -- Погоди, - Виктор остановил Поля, положив тому руку на плечо - француз хотел достать оставшуюся взрывчатку. Их сапер засунул пистолет за ремень, забросил СТЭН за спину - патроны к пистолету-пулемету остались только у Джека и Клер. - Тут все не так.

  -- Что еще за "не так"? - Поль уставился на дверь.

  -- Тут не могли не оставить паскудного подарка... - пояснил Виктор, и принялся ощупывать дверь, начиная с круглой ручки. Причем он бормотал нечто вроде "а по полю нашему-то трактора, трактора..." Клер на минуту подумала, что Вик тронулся, Уэйн - что русские, верно, все со странностями, иначе не строили бы коммунизм. Поль один очень внимательно следил за движениями товарища, покусывая губу.

  -- И не одна трава помята! В смысле, все открыто, - Виктор улыбнулся как человек, сваливший тяжелую работу. - Если бы рванули, погибли б все документы - остроумно сделано! - С такими словами он потянул огнеупорную дверь и она отошла от косяка.

   ...Объект N2189. Имя: Суханов Василий Ильич. Г.р. 1905, воз. 38 лет (полных). Поступил из лагеря Заксенхаузен 23.09.1942. Здоров. Противопоказаний нет. Произведена трепанация по методу проф. Риксенберга 10. 11. 1942. Послеоперационный период перенес без осложнений. Проявление М-способности на третий день, R-способности на пятый день. S-способность не проявилась. Наблюдение в течение трех месяцев. Повышение М с 0,5 до 2,3; R с 0,1 до 0,39. Объект подлежит превентивному уничтожению до 10.03.1943.

   И черно-синий штамп: "Уничтожен", с припиской от руки: 02.03.43.

   Объект N347к. Имя: Франсуа Роньяр. Г.р. 1935, воз. 8 лет (полных). Поступил из лагеря Бухенвальд 03.01.1943. Здоров. Легкий недостаток мышечной массы. Противопоказаний нет. Произведена трепанация по методу проф. Риксенберга и иссечение мозолистого тела по методу проф. Гауспера 02.05.1943. Послеоперационный период: прогрессирующая глухота, паралич правой руки. Проявления спец. Способностей не обнаружено. В связи с дальнейшей бесперспективностью работ уничтожить не позднее 01.06.1943.

   "Уничтожен 29.05.43."

   "К, наверное, означает kinder?" - Виктор сложил бумагу и сунул в карман.

  -- Дьявол! Да что ж это такое!! - Поль отбросил пачку бумаг, они разлетелись по комнате, уставленной зелеными шкафами. С белых прямоугольных бирок смотрели цифры и условные сокращения.

  -- Посмотрите вот эти, - Клер поставила на стол тяжелый ящик с надписью Freiwillig.

  -- Унтершарфюрер Пауль Вейнеке. Карл Хайнес, обершарфюрер. Но даты здесь совсем недавние. - Девушка переворошила пачку.

  -- Ну вот. Что-то уже понимаю. - Виктор поднял взгляд к потолку, прислушиваясь. - Но какая мразь, Боже...

  -- Какого лешего тебе понятно! - Уэйн хлопнул открытой ладонью по столу, скривился.

  -- Они начали оперировать добровольцев из СС после того, как потренировались на заключенных. Бросовый материал - в концлагерях людей пускают на ветер тоннами. А дети, я думаю, для чистоты эксперимента. А может, хотят выводить юберменшей еще в утробе матери.

  -- Юберменшей? - Клер глядела на него, медленно покачивая головой.

  -- Сверхчеловеков. То, что я получил от рождения, они делают с людьми искусственно. Телепатия, талекинез - догадываюсь, как управляются ракеты на расстоянии безо всякого радио. Да хрен его знает что еще такое... Все, уходим отсюда!

  -- Пошли. - Уэйн с полным доверием относился к чувству опасности коллеги. - Кто там? - спросил, когда оказались в коридорах.

  -- Они. - Виктор почти перешел на бег, сбросив с плеча трофейное оружие. - Они...

   - ...уже здесь. - Вальтер поправил ремень автомата. 131-КZ шел за нм в полном составе. Охрану они поднимать из спячки не стали - эти тупые скоты, сказал Вальтер друзьям, не верят в предчувствия. Да их помощь и не нужна лучшим бойцам Германии. Штурмбаннфюрер сейчас ощущал себя безотказным оружием в руке Родины - он любил упругое напряжение мускулов и нервов. Если бы не СС, подумал Вальтер, я стал бы в автогонщиком или истребителем.

  -- Проверь! - Джек вытянул руку в сторону двери с надписью "Лаборатория-12". Виктор помнил, что там должен быть выход в параллельный коридор. Им едва удалось вывернуться на этот раз только благодаря нечеловеку, теперь тот зажимал левое запястье, не имея времени дать команду крови свернуться - себя, в отлчие от других, лечить он умел. Но хвала Всевышнему, задело только его, и двоих они, похоже, оставили там. Теперь Уэйн тоже держал трофейный автомат - глушители стали бесполезны. Виктор вспомнил, что предсказывал такой поворот событий.

  -- Иду! - Выбитый точным пинком замок, и русский влетел в помещение. И тут же, еще в движении, дернулся назад - подкорковое волчье предчувствие сработало раньше сознания, раньше сверхъестественных качеств.

   Все. Опоздал. Лязгнуло за левым плечом и проем наглухо перекрыла стальная противопожарная пластина, красная с косыми черными полосами.

   Виктора ударило прямо в мозг, глаза изнутри точно пробили раскаленные острия, из уха плеснул фонтанчик крови, темной в неярком свете потолочных плафонов.

   Он не услышал, как о пол ударился автомат, но вбитые лубянскими стражами самого гуманного в мире государства рефлексы не подвели - тут же Виктор согнулся, ловя оружие. Мог поклясться душой, что оно не выпало само - автомат вырвало из рук. Теперь на полу его не было. Зрение приходило в норму - он мог рассмотреть сквозь слезы боли решетчатый балкон в просторном зале, некие механизмы у стен - больше ничего не было.

   Внутри его головы кто-то тихо смеялся.

   - Вот и свидание. - Тихо сказал тот же голос. - Оно не подвело - ты кинулся, куда надо, аффлинг.

   "Оно?"

   - Предчувствие, - любезно ответил голос. - Не беспокойся за остальных, ими есть кому заняться.

   И русский увидел за тонкими поручнями балкона высокую черную фигуру.

   - Видишь, менш, я без оружия. - Он сочится удовольствием, подумал Виктор, как кот над мышью. Тьфу, ну и сравнение, жаль, лучше нет. Он снова собрал себя в одно целое - как волк понял, что эта немецкая овчарка не слезет с его загривка. Кровь перестала течь из дырки в запястье.

   Ну, дурак, неужто думаешь, устроим тут турнир по шашкам. Виктор приготовился выхватить бесшумный "хай-пауэр" (бляха, не зацепился бы глуши...)

   Надежнейший "браунинг" просто взорвался в руке! Части полетели в разные стороны, кожух-затвор едва не отсек стрелку ухо. Виктор отбросил останки, тряхнув обожженной кистью.

   - Всегда обожал финал старых фильмов -- один на один без оружия! - Вальтер стиснул кулаки. Он все более поддавался веселой и грозной ярости. Чувство берсерка, а они непобедимы. Нет, он не мог отдать такую возможность - самому, без оружия, раздавить обезьяну, в наглости вообразившую себя сверхчеловеком. Он сжал вриль в комок и ударил.

   Виктор

   От разрывающей боли в мозжечке заложило уши, и тут же тело перестало слушаться. Вдруг, бес его знает, отчего, закрыла все вокруг стена огня, и между нею и глазами заплясали, заизвивались жуткие и богомерзкие рожи, точно вурдалаки в ночь святого Андрея. Он пытался прогнать наведенные судороги разума, но тщетно.

   "Нет, я тебе не Хома Брут" - мысль пришла четкая и сверкающая веселыми злыми гранями, и нечто в ней было такое, что помогло - Виктор больше не прогонял огонь, хотя ясно чувствовал жар все ближе, теперь поднималось из памяти накопленное за годы жизни, и особенно облегчительными оказались воспоминания детства - две венчальные свечи на божнице древней прабабки.

   "Рожа твоя бесстыдобная", говорила та бедокуристому правнуку. Прабабка умерла, когда Витьке было шесть. И вот теперь, на чужой земле в чужом аду, она помогла - он снова мог видеть врага, огонь исчез.

   "Закажу за упокой прабабкиной души", подумал Виктор, и вспомнил, что не видел во Франции еще ни одной православной церкви. Вряд ли набожной старушке понравился бы католический молебен.

   Он нащупал на шее серебряный крестик на тонкой цепочке, неожиданно для себя сунул его в рот, дернул подбородком - цепочка оборвалась. И пошел к лестнице, ведущей на балкон.

   Вальтер

   Слишком много затрачено сил - и сам он не ожидал такого, слишком крепок оказался противник. Сверхобезьяна устояла и отбросила юберменша к стене. Теперь она шагает к нему, собираясь достать из-за пазухи нож - будто он не может читать мысли питекантропа, хоть и наделенного, ошибкой Создателя, той же силой. А где остальные? Эсэсовец прислушался внутренним, духовным ухом - тойфель, еще двое! Курт ранен, а Хайнес, кажется, погиб. Пора кончать с недоноском. Он перекинул из-за спины автомат - шутка с честным безоружным боем и так затянулась.

   Виктор

   Самое трудное - держать, держать в голове мысль о ноже. Проклятье, он словно граблями в мозгах шарит! Больно же, мать твою! А, вот и иссякло у тебя чувство юмора, сучий выродок - тянется за автоматом.

   Виктор изо всех сил разогнал реакцию, уходя в сторону, и бросил нож.

   Вальтер

   А, все верно! Какая реакция у ублюдка! Вальтер описал стволом полудугу и выдавил крючок. Куда ты, к дьяволу, уйдешь от пули! Штурмбаннфюрер изящно крутанулся на каблуке, пропуская мимо плеча блеснувшую рыбку ножа - если бы не ускоренные рефлексы, получил бы лезвие в сердце.

   И с криком выдавил воздух из легких от боли в правом глазу. Своей очереди Вальтер не услышал.

   Виктор

   Тело в черном грянулось о бетон с сухим треском - череп не выдержал. Ничего, подумал Виктор, тебе больно не было. Пуля сбила кепку и вырвала клок волос на макушке - а ведь стрелял уже мертвец.

   Он перевернул тело ногой, расколотая голова болтнулась, кровь потекла гуще. Голубой глаз уставился ему в лицо.

   Конечно, нож прошел мимо. Вершина тупости - недооценить такого противника, но роль свою нож сыграл. С броском ножа русский плюнул немцу в глаз по всем правилам ниндзюцу.

   Из правой глазницы свисала цепочка - Виктор потянул за нее, и крестик вылез из глубины черепа с чвякающим звуком. Потекла желтоватая жижа из разорванного глазного яблока, мешаясь с кровью.

   Нечеловек вытер цепочку о рукав и сунул в карман. Пора выручать остальных, а то еще напугаются одни.

III

СКВОЗЬ ПЛАМЯ

Глава 12

   Жизнь в этом мире есть постоянная

   отчаянная борьба с дьяволом...

Освальд Шпенглер "Закат Европы"

   Виктор пробился к ним с тыла и очередью скосил последних троих из специального отряда КZ-131, не получив ни одной раны. Видеть надо было лица друзей, когда он крикнул из-за угла, что все в порядке. Клери крепко обняла его шею и расцеловала в обе щеки, так что сперва Вик не заметил окровавленной повязки повыше ее правого локтя. Поль получил только легкую контузию от взрыва гранаты, а вот Джек с трудом сгибал умело перетянутую девушкой ногу, и, хотя уверял, мол, все пустяки, и боши так просто Джона Буля не обезножат, но Виктор почуял, что дело серьезно. Уэйну было стыдно - он тоже невольно опустил оружие, когда в голове взорвалась сверхновая. Неведомо, чем кончилось бы, но Клер бросила в коридор гранату и уложила троих эсэсовцев, идущих брать диверсантов парализованными и тепленькими.

   Тревогу пока не подняли - в гордыне покойный командир запретил своим сверхчеловекам звать на помощь, весь остальной персонал занимался устранением крысиной угрозы - серые агенты все еще вливались в подземелья, грызя и разрушая. Сигнализация стояла первой на очереди ремонтников, да только грызуны поработали самое малое в сотне участков проводки.

   Перед охотой эсэсовцы перекрыли подземные коммуникации пожарными дверьми - чтобы не упустить добычу, но добыча оказалась зубастее, и сама загрызла охотника. Взорвать металлические плиты почти полуметровой толщины оставшейся взрывчаткой нечего и думать, сказал Поль. Свободным остался только путь на поверхность.

   Время вытекало сквозь пальцы кровью из смертельной раны.

   Кап, кап...Кап. Труба прохудилсь, и на серой стене барака "Аффель-4" расплылось желтовато-коричневое пятно, похожее на Африку. За маленьким окном все собиралось стемнеть, но, видно, настоящей темноты так и не настанет - только мутные летние сумерки. Подремывала охрана на вышках вокруг особой зоны объекта "А-З", прожекторы не включали для маскировки, но горстке заключенных и так не удастся бежать - кроме вышек и электрозабора вокруг локальной ограды ходили патрули с овчарками, а те не обращают внимания на темноту.

   В тот вечер овчарки не лаяли, а мерзкий ужин - суп из репы и кофейную бурду выдали с опозданием.

   Внутри маленький концлагерь вдобавок разделялся надвое - двойная ограда из колючей проволоки отсекала два низких железобетонных барака, способных выдержать попадание бомбы, от еще двух таких же. Время от времени обитатели Аффель-4 и Аффель-3 - детского корпуса, исчезали. Некоторых видели на второй половине, но никогда никто не вернулся обратно.

   Четверо выбрались из проклятых подземелий возле низкого здания с трубой, окруженного отдельным забором.

  -- Это что, прачечная? - Клер оглядела трубу, в слабом розоватом свете заката ее лицо было бледно и устало. - Или печь?

  -- Печь? - Виктор оскалился, ему она напомнила героиню Гончарова ("А это что, печка такая на заводе?") - Да, моя милая, печка. И та печка называется крематорий.

   Поль обнял девушку за плечи, другую руку положил русскому на плечо.

   - Чт-что ты п-придумал? - спросил он, чуть заикаясь, голова еще кружилась от контузии, - я ж-же вижу.

   На объяснения ушло совсем немного времени, но именно за эти минуты немцы окончательно справились с крысиным аншлюсом. Кое-где для этого пришлось применить огнеметы.

  -- А подземного хода точно нет? - Поль все еще надеялся.

  -- Нет! - Виктор вздохнул. - Придется вести по открытому месту. Если вообще будет кого вести. Нам туда, я думаю.

   Среди сумерек две фигуры на воротах сложились и упали. Англичанин и Клер остались вместе, русский и француз проскользнули к темному прямоугольнику барака.

   Телефон на ближайшей пулеметной вышке коротко звякнул, и бесплотный голос сообщил, что система тревоги исправлена. Часовой в каске кивнул, хотя говорил с трубкой, и, спохватившись, ответил вслух.

   Но все же первым делом починили не сигнальные провода а нечто, еще более важное.

  -- Ну вот! - Виктор перевел дух, говорить было трудно, мешала мысль, что перед ним - люди, многие из которых погибнут из-за него. "А без этого их всех - тю-тю. Совсем как у нас, на родине-мать-ее". И где-то в глубине сознания маячило, мигало воспоминание о Вано - он говорил почти то же самое весной. Боги мои, как же давно это было!

  -- А дети? - спросил один из них, почти седой молодой человек.

  -- Детей заберем, если будет кому. - Честно ответил русский.

   Здесь были заключенные всех наций, даже немцы. Видимо, их подбирали по каким-то своим, тайным признакам, но в одном "аугсбуржцы" походили друг на друга - в глазах поблескивало то самое, что может бросить безоружного на пулеметы - и подарить победу.

  -- Там - собачья зона. - Тарас указал в сторону от бетонной вышки - та чернела в небе пародией на пожарную каланчу. Ворота проходили сквозь ее основание, оттого вышка была шире обычной и там стояли два пулемета. Пулемета два, но только за одним дежурил солдат - Виктору давно не мешала темнота.

  -- Ну что, все готовы? Клер, деточка, из тебя еще лекарства не высыпались?

  -- Нет, что ты.

  -- Ты в тылу, на тебе медпомощь. Джек, вместе с Тарасом и его парнями занимаешь вышку и режешь все вокруг на мясо. (Тарас, чистокровный хохол из-под Полтавы, широко, довольно улыбнулся. Увидя такую улыбку, часовой упал бы с вышки.) Поль, ты со мной. Задачи ясны? (А сам подумал: "Сил у них маловато, но на один рывок хватит")

  -- Сетанли, сэр! - коммандос ничуть не обиделся на передачу своей власти - план принадлежал русскому.

  -- Ты заменишь меня, если что. Дай карабин!

   Виктор приложил руку ко лбу и ненадолго затих. По всему "Аугсбургу" собаки зашевелили ушами, а потом тоскливо взвыли и бросились куда глаза глядят, таща на поводках несусветно ругающихся проводников.

   Нелюдь поднял карабин и выстрелил. Из широкой амбразуры вышки выпал темный предмет и с жутковатым хряском приземлился на асфальте. Оборванные люди рванулись вперед.

   Охрану на вышке перебили почти голыми руками, в считанные секунды взломали ворота, и минуту спустя низкое здание по ту сторону ворот, где размещалась охрана, заняли заключенные.

   Все плохое обычно случается в последний момент. Выдрессированный шарфюрер из охраны не пытался бежать, а рванул красную рукоять на стене прежде, чем упал с разбитым черепом.

   Над заборами, корпусами и вышками полетел низкий, истошный рев.

Глава 13

   Выстрел грянет, ворон кружит...

   Твой дружок в бурьяне неживой лежит.

Л. Ошанин "Дороги"

   Вой спугнул ворон за бетонным забором, с воплями они взвились кверху, черные пятна на темно-синем, казалось, звук проникает под землю, заставляя породу глухо стонать. Лесная лисичка подняла рыженькую морду в норе неподалеку и тихонько тявкнула. Сирена смолкла только через минуту.

   Они сперва бежали вместе, плотной массой. Поль отдал свой СТЭн, пригодный только для стрельбы почти в упор, кому-то из восставших. Сам он волок пулемет - у охраны взяли немало трофеев.

   Вокруг полупритопленных в землю ангаров заметались серые люди, точно нечистые духи, вспугнутые криком петуха. Они поспешно занимали оборону, командиры орали что-то непотребно, и Поль от живота и от души рассек эту толпу очередью. МГ затрясся, грохоча и плюясь раскаленными гильзами, тогда начали стрелять остальные. Почти все эсэсовцы легли, кто от страха, кто от пули. От ворот одного ангара пополз полугусеничный бронетранспортер, желтый в коричневых пятнах. Двое с гранатами кинулись туда, пулемет с транспортера протрещал (издалека - совсем не страшно) и один упал, но второй бросил связку гранат под гусеницы. Рвануло огнем и громом, машина нелепо подскочила и осела набок.

   С кровожадностью одержимых пленники добили оставшихся врагов. Рядом с Полем неизвестно как оказался Вик, дернул за рукав и показал на ближнее строение.

   Некогда было пытаться гранатами подрывать ворота. Виктор снял с креплений на борту дымящего транспортера длинную желтую трубу - "Панцершрек".

  -- Найдите внутри снаряды! - кто-то из бойцов кинулся выполнять его приказ в измятое, еще горячее нутро машины. Вылез, неся на руках ящик нежнее чем ребенка.

   Виктор вложил хвостатую зеленую мину в задний конец трубы, присоединил ее штепсель к разъему "Панцершрека", щелкнул ударником и умостил гранатомет на плече.

  -- Отойти от моей спины! Всем! - с этими словами русский выстрелил.

   Огненный шарик протянул за собой дымный тающий след, и взрыв вышиб стальные ворота - кумулятивная граната легко прожигает танковую броню.

   В ангаре стояла почти совершенная темнота, но не для Виктора. Отряд полуголодных, страшных в отчаянной ярости людей встретили пятнистые угловатые силуэты - несколько "Пантер" и бронетранспортеров - очень удачно.

   Среди полусотни заключенных нашлось и несколько бывших танкистов - они полезли на места механиков-водителей. Поль занял место в командирской башенке первого же танка.

   Ровно две минуты спустя стартер его "Пантеры" скрежетнул, "Майбах" в пятьсот лошадиных сил взревел и выбросил голубоватые клубы дыма из выхлопных труб. Пять гробоподобных "Ганомагов" под конвоем трех танков отправились в обратный путь.

   Стальные сараи в тусклом, задымленном свете маскировочных фар перли и перли вперед. С ближней вышки замигал огонек пулемета - танк Поля развернул башню, ствол пошел вверх - выстрел! "Пантеру" затянуло копотью, крыша вышки обвалилась и осыпалась вниз. Внутри башни длинная латунная гильза скользнула в пенал, ствол пушки продул сжатый воздух.

   В перископе мелькали только тени. Поль отодвинул над головой тяжелую крышку люка и выглянул наружу.

   Тупой удар в затылок - и все заволокло черным. Он ощутил, что свет гаснет, что звук мотора плывет и истончается.

   Дальше уже ничего не было.

   Виктор выглянул, как предчувствовал, из-за борта бронетранспортера тогда, когда черноволосая голова, торчащая из башенки передней "Пантеры" запрокинулась и пропала в люке.

   Он один сквозь вой и скрежет машин услышал выстрел своим неестественным слухом. Не вдумываясь, вскинул карабин и послал пулю на звук - из тряского кузова.

   Пуля пронзила оптический прицел и голову эсэсовского снайпера на вышке в полукилометре. Шлем его не спас.

   Танки с ходу проломили заграждения и проползли дальше - на детскую территорию. Еще несколько раз бухнули башенные орудия - с двух вышек снесло все живое, горящие обломки крутясь взлетели к небу, и можно поклясться, многие подумали о том, как это красиво. Одна из "Пантер" с разворота всадила снаряд в крематорий уже из чистой ненависти - труба упала.

   Джек, спустившись с вышки, облапил Виктора за плечи и сказал:

   - Клери в первых рядах, с ранеными. Спасибо за дилижансы, сейчас будем грузить детей и уже прооперированных с той стороны. Там немного, но все были в отдельных камерах. Заботились о них, суки.

  -- Джеки, ты только про Поля с ней не говори.

  -- А... Убили?

   Виктор кивнул. Джек ничего не стал спрашивать. Рокоча и лязгая, прополз транспортер, Тарас помахал из-за щитка пулемета. Рядом высунулась голова, по виду - мальчишечья. Хохол дал голове оплеуху, и боевая машина покатила прочь.

  -- Долго еще? - Виктор втянул дурно пахнущий воздух.

  -- Понадобится еще час! - отозвался из сумерек женский голос. Клер подошла неслышно, ее волосы совершенно разметались, и вся она выглядела гораздо веселее и энергичней, чем перед походом, подумал русский. - Дети ревут, не хотят идти - перепугались. Я их успокаивала. Хотели взять и убитых на вышке- их всего восемь. Кажется, ваши тоже не очень пострадали? Поль далеко?

  -- Оставить здесь! - приказал Виктор, а сам подумал - "Пострадали. Бедная моя девочка". За спиной остановился танк, пахнув горелым маслом, из башенки выглянуло чье-то перемазанное лицо и, увидя их, крикнуло:

  -- Панове! Эй, пан Виктор! Подите сюда, прошу пана!

   Упомянутый пан помянул про себя матушку ляха и с видимым трудом забрался на покатый борт. Ноги и руки после всего плохо повиновались.

   Круглый люк в задней стенке башни открылся и поляк вылез сам, а потом вытащил еще одного, в окровавленной маскировочной куртке. Сперва до Виктора не дошло, и только теперь он понял. Молча наклонился и подхватил тело под мышки - голова запрокинулась, невидящие глаза Поля глядели вверх, на редкие звездочки и маленькую, бледную, ущербную луну. Виктор помог спустить друга наземь и махнул помощнику рукой - не вмешивайся. Хорошо, что тело лежит на спине, и Клер не увидит раздробленный затылок.

   Джек хотел придержать ее за плечо, но Клери освободилась и подошла. Присела, вглядываясь, потом даже в таком убогом освещении стало видно, как она побелела, всхлипнула совершенно по-детски и что-то произнесла - гудящий на холостом ходу мотор заглушил слова. Виктор отвернулся. Делать ничего не хотелось, тело жаждало лечь и полежать. Хотя бы суток трое.

   Из люка выбрался поляк, умоляюще заглянул в лицо русскому.

  -- Проше... Передача.

   Виктор во второй раз забрался на танк и наклонился к люку - оттуда протянули наушники с большими мягкими амбушюрами. Голос в наушниках, срываясь, частил по-немецки:

  -- На территорию прорвались танки. Говорит командирский бункер! Повторяю для всего персонала, на территории вражеские танки! ("Своя своих не познаша" - подумал Виктор) Есть убитые и раненые, десант противника прорвал оборону! Согласно приказу рейхсфюрера, через сорок минут объект будет взорван! Всем покинуть периметр по плану эвакуации! Не создавайте пробок! Всем покинуть объект...

   Он сдернул наушники и прыгнул прямо с двухметровой высоты. Усталость и апатия исчезли, смытые адреналиновой волной.

  -- Они собираются взорвать все к...

  -- Я понял, - отозвался Уэйн. Он поправил автомат за спиной.

  -- Джи, ты помнишь, где командирский бункер?

  -- Примерно.

  -- Я зато помню. Я пошел туда. Иначе погрузить не успеем. (Чтобы холера съела еще и этих детей!)

  -- Так и я с тобой прогуляюсь, Вик.

  -- А нога?

   Вместо ответа Джек притопнул. Бедро полоснула боль, но он сохранил каменное лицо, молясь, чтобы нелюдь не прочел его мысли.

   Клер посмотрела на обоих и негромко произнесла:

  -- Будь я проклята, если не пойду с вами. - И достала пистолет. Спорить с ней времени не оставалось. Желания тоже.

Глава 14

   Летели.

   Птицы

   В изумленьи глядели.

   Летели...

   Винт, звезда блестит в темноте ли?

   Летели...

В. Маяковский "Летающий пролетарий"

   Такие моменты трудно запоминаются. У Виктора осталось в памяти только, как Уэйн, припав на колено, меняет магазин дымящегося автомата, а повязка на ноге намокает багровым из открывшейся раны.

   Двумя брусками тола и неуклюжими немецкими ручными гранатами на длинных деревянных ручках они подорвали запертые двери и побежали по извилистым коридорам вслед за Виктором под тусклым светом обреченных лампочек.

   Перед аппендиксом с последней дверью (грозная таблица предостерегала "Только для командного состава!") Уэйн свинтил с ручки последней гранаты колпачок, подхватил выпавший шарик на тросике, вырвал терку и швырнул гранату за угол. Мощная ударная волна подняла тучу строительной пыли - дверь вылетела.

   Опоздали. Никого в низком подвале, и только изуродованные обломки пультов с торчащей проводкой - похоже, уходя сюда бросили несколько гранат. На стене остался плакат с бравым гренадером перед знаменем. А повыше - бело-черно-красный щит (будь он проклят!) и девиз:

   "Судьба побеждать!"

  -- Да в жопу такую судь... - начал Джек, плюнув предварительно на пол.

  -- Стоп! Наверняка есть запасной бункер! - русский выкинул руку ладонью вверх, словно давал присягу. Клер шумно дышала, привалившись к стене и держа пистолет обеими руками вниз глушителем.

   Глаза нечеловека ртутно замерцали, кожа обтянула щеки, будто бы он превращал в энергию собственное тело, а может, так и было. Он повернулся вокруг оси и вытянул палец - туда!

   После чего подошел к стене и провел рукой сверху вниз - с тихим рокотом прямоугольный кусок ушел вглубь и отодвинулся.

  -- Ну что, я хорош?! - Виктор сделал приглашающий жест - Прошу!

   Коридор совсем узенький, несколько металлических лестниц вниз. Лампы явно потускнели. Прошло около пятнадцати минут срока.

  -- минут из 40.

   Один Всевышний ведает, как, но Виктор прощелкал клювом - может, слишком большая нагрузка затупила его способности. Он не подал сигнал опасности, когда из-за поворота вылетела граната, но тело знало все само. Он развернулся и швырнул девушку на пол, наваливаясь сверху, когда грохнуло.

   Несколько секунд он ничего не соображал, уткнувшись носом и подбородком в пахнущие дымом волосы Клер. Не поручусь за истину, но то ли мысленно, то ли ухом Виктор услышал "спасибо".

   Он поднял голову, смутно понимая, что из ноздрей течет горячее - и успел увидеть, как опускается красная плита поперек прохода. Кто-то включил противопожарный механизм, и Джек остался там, на той стороне. За дверью ударили выстрелы.

   Виктор вытер верхнюю губу рукавом - некогда усилием воли останавливать кровь.

  -- Все нормально, - произнесла Клер. - Со мной все нормально.

   Он прижался щекой к металлу двери и постарался сосредоточиться. Мысленно послал вопрос:

  -- Джеки, что там, ты живой?

  -- Там был один полудурок. Больше не рыпается, пришлось пристрелить. Вы не сможете ее открыть. Похоже, меня чуть-чуть зацепило - не помру.

  -- Черт...

  -- Тут и граната не справится. Вам надо сваливать отсюда. Я дальше сам.

  -- ...

  -- У тебя же есть карта в голове?

  -- Ну.

  -- Вик, других проходов ко мне нет, так что двигай отсюда, ты найдешь дорогу. Ты уже все сделал, все что надо. Тебя хорошо учили выжить. И спаси девчонку - она ж тут вовсе не при чем. А то я с тебя спрошу на том свете. Теперь спасибо и прощай.

  -- Ты тоже... тебе тоже, Джеки. - Глаза защипало впервые за неведомо сколько времени.

   28 минут из 40.

  -- Ты что - умеешь управлять?

  -- К чорту управлять, лишь бы поднять и убраться отсюда. Я смогу. А то тут скоро будет вся армия Германии.

  -- А они?

  -- "Пантеры" ушли. Я давно понял. Теперь я им помочь не могу, пускай сами...

   На рассвете (летом светает рано) тщательно замаскированную батарею дальнобойных зенитных орудий всполошил рев танковых моторов с тыла, со стороны охраняемого объекта. Прежде чем артиллеристы смогли уяснить хоть что-то, из леса, проламывая дорогу сквозь молодые деревца, вылезла "Пантера" с людьми на броне. Со скрежетом растерев одну "восемь-восемь" стальная зверюга пропала за деревьями.

   Это все, что известно автору о дальнейшей судьбе беглецов "Аугсбурга".

   36 минут из 40.

   Рассвет, тусклая и бледная желто-розовая полоса на востоке, показался Клер ослепительно красивым, а воздух - холодным и свежим после подземелий.

   Самолет стоял на рулежной дорожке - Юнкерс-88 в варианте тяжелого ночного истребителя - из носа торчали антенны, подобно усам насекомого. Подходила и окраска - серо-черные разводы. Узкий хвост и стеклянный пузырь кабины - стрекоза перед полетом, такая маленькая среди бетонной равнины.

   Винты вращались на холостом ходу. К тонкой лесенке в кабину подошел человек в коричневом комбинезоне, принялся карабкаться. Летчики вопреки приказу пытались спасти свои машины от гибели.

   - Сейчас - живо вперед! Убью! - рявкнул Виктор ей в ухо и понесся к самолету долгими кенгуриными прыжками.

  -- минут из 40.

   Виктор выбросил руку перед собой - человек в коричневом вскрикнул тонким голосом и свесился из открытого люка.

  -- Лезь давай скорей! И его втащи - пригодится. - Клер так и сделала. Виктор плюхнулся на левое сиденье:

  -- Холера, сколько будильников! А я только на По-2 летал. Следи за ним! - русский уже двигал вперед рукоятку газа - моторы взревели, самолет дернуло. Виктор с трудом развернул тяжелый двухмоторник в начале полосы. Из трещины бетона выбралось маленькое серое существо, рискуя в каждую секунду быть раздавленным огромным колесом, забралось на покрышку, оттуда - на стойку основного шасси, мелькнул длинный голый хвост. "Юнкерс" рванулся вперед.

   За взлетающим самолетом показался "Фокке-вульф", словно пытался догнать.

   Скорость, скорость... Колеса беглого "Юнкерса" покинули землю за три секунды перед детонацией.

   На дальнем краю полосы из подземных бензохранилищ вырвались язык желто-голубого огня, и Виктор задрал нос самолета, но стена пламени была выше, и машина прорвалась сквозь удушающий жар и безвоздушное пространство, где огонь пожрал кислород.

   Второй истребитель споткнулся на развороченном бетоне и опрокинулся в дышащий адом разлом - только прощально вскинулось крыло с крестом.

   - Клер, подержи управление! - Виктор выбрался с командирского места, втиснул туда бесчувственного пилота, сорвал шлемофон и принялся растирать тому уши. Как только белобрысый немец застонал и завозился, нечеловек вдавил его в кресло, держа за плечи так, чтоб можно было единым махом свернуть шею.

  -- Клери, деточка, я даю этому мозгляку задачу доставить нас в Англию. Топлива хватит. Я на последнем дыхании, если я начну вырубаться - сунь ему в рожу пистолет. И постарайся связаться с британцами - ты же радистка. Пусть вышлют конвой.

  -- Хорошо, мой дорогой, как скажешь. - У нее хватило сил улыбнуться, надевая наушники.

   "Юнкерс" швыряло воздушными потоками - со скал Дувра навстречу шел циклон. Крылья качались так, будто вот-вот отвалятся. В такую погоду рыбаки не выходят на промысел, даже если нечего бояться вражеских подводных лодок - водную гладь в разрывах облаков внизу покрывали тяжелые морщины.

   Виктор медведем висел над тщедушным пилотом. Клер иногда видела неживое напряженное лицо немца - он пребывал в гипнотическом ступоре.

  -- ... Вызываю британские вооруженные силы! Английские вооруженные силы! Мы - отряд Сопротивления, угнали немецкий бомбардировщик. Ответьте нам!

  -- ...Черт подери, откуда вы-то на нашу голову? Говорит служба радиоперехвата, вы вошли в нашу зону...

  -- Сообщите в РАФ, пусть вышлют истребители, прикрыть нас и пусть укажут место посадки. У нас важная информация. Поторопите их, топлива осталось на полчаса.

  -- Слышим, слышим, поняли, подождите!

   ...Справа кабину заслонил темный силуэт - остроносый "Харрикейн" покачал крыльями, приглашая за собой. Виктор кожей чувствовал волну подозрительности с той стороны - английский пилот держал палец на гашетке.

  -- Все, Вик. Мы долетели.

  -- Спасибо, девочка. За все.

  -- Спасибо тебе. Тоже - за все. - И она всхлипнула.

Эпилог

(осень 1945)

   На мой взгляд, единой истории

   человечества нет, есть лишь

   бесконечное множество историй,

   связанных с разными аспектами

   человеческой жизни...

К. Поппер

   Они вышли из стеклянных дверей Хауптбанхофа - главного вокзала Мюнхена. Молодые мужчина и женщина в темных непромокаемых плащах, с непокрытыми головами. Он - темноволосый, с немного горбатым носом и мрачными глазами цвета дыма, она - голубоглазая кудрявая шатенка, аристократически красивая.

   Виктор и Клер поженились в июне сорок четвертого года, и с тех пор расставались очень редко. Родителей Клер так и не отыскала.

   Сентябрь встречал за стенами вокзала промозглым, меленьким дождиком. Город стирал военную окраску, смывал окопную грязь и постепенно налаживал жизнь в покое и мире, хотя и не в сытости. Кое-где обочины еще перегораживали "ежи" из обрубленных рельсов, машин попадалось мало, все больше грузовики.

   Такси остановилось на тихой зеленой улочке с булыжной мостовой меж узеньких тротуаров. Громкое название Альбертштрассе было улочке велико, как взрослые брюки малышу. Белый двухэтажный домик с палисадником - ветви деревьев почти обнажил ветер - дом N22.

   Виктор подождал, пока уедет машина и зашагал к двери, украшенной сверху кокетливым полукруглым окном. Жена последовала за ним.

   Открыла белокурая сероглазая девушка, настоящая Гретхен, говорят о таких в Германии. Смутившись своего домашнего серенького платья и растрепанной прически, она замерла на минуту. Не более восемнадцати, грустно и безошибочно определил Виктор и сказал:

   - Сударыня, простите за беспокойство. Мы должны кое-что передать Хелен Пфальтц.

  -- Это я. Вы проходите, пожалуйста. - Она приглашала в дом незнакомцев с послевоенной улицы безо всяких опасений, без единого подозрения, и Виктор почувствовал себя еще более скверно. В передней царила чистота, медовый паркет тщательно натерт, а мебель в маленькой комнате, куда их провела девушка, содержалась в образцовом порядке. Супруги присели на стулья, Виктор прямо продолжал:

  -- У вас, полагаю, был знакомый, служивший в СС в эту войну.

  -- Он может числиться пропавшим без вести. - Сказала Клер, с жалостью глядя на хорошенькое лицо хозяйки.

  -- Да... - та помолчала, немного побледнев. - Да, Курт Энцель. Мой... мой жених. Он пропал в сорок третьем. Я... что вы о нем знаете?

  -- Он погиб. - Виктор опустил крупную голову и ссутулился. Клер украдкой взглянула на мужа - она давно и хорошо его понимала. Хелен сжала губы и покачала головой.

  -- Да, погиб еще летом сорок третьего. И перед... В общем, он просил найти вас и передать, - Виктор поднялся, оставив на столе запятнанные бурым бумаги, - простите! Прощайте. - Он повернулся и вышел. За всю жизнь сверхчеловек так и не научился спокойно переносить женские слезы.

   Больше им нечего было делать в Мюнхене. Оба возвращались во Францию, на родину Клер, теперь - и ее мужа.

   До отправления экспресса на Париж оставалось пятнадцать минут, когда у входа в здание вокзала какой-то человек с тростью, в широкополой шляпе, обернулся им вслед.

  -- Вик, Клери!

   Секунду спустя Клер со счастливым визгом повисла у незнакомца на шее, целуя его в щеки. Потому что перед ними стоял тот, кого они знали как Джека Уэйна - постаревший, опирающийся на палку, но он самый.

   Говорили недолго - Джек объявил, что у него не больше пяти минут - зовут неотложнейшие дела, а оказался здесь случайно. Он прихрамывал - в память об "Аугсбурге". Но Уэйн так и не рассказал, как спасся тогда - только прищурился добродушно.

  -- Не запомнил, хоть режьте. Слышал, что вы живы - здоровы, но увидеть не получалось. Значит, нашли ту девицу? Ну, рад за вас, мои милые, - и вдруг очень серьезно взял Виктора за плечо, - ты не хотел вернуться домой, в Россию?

  -- Никогда. Там нет больше ничего моего, Джеки...Все умерло.

  -- И не надо. Боюсь, скоро мы и русские совсем рассоримся. А жаль. Если у вас хоть один на тысячу такой как ты...

  -- Я думаю, это не навсегда.

  -- Надеюсь. И не называй меня Джеки, бэби.

  -- Не буду, Джеки. Бог да хранит королеву. Пока король спит.

  -- Аминь!

   Зима 2001 - зима 2003 гг.

   RAF - Королевские Военно-воздушные Силы.

   Марка английского пистолета-пулемета периода 2МВ.

   1 Стандартный цвет тяжелой техники Вермахта с начала 1943 года.

   Чины от полковника СС и выше.

   Крупнейшая организация Сопротивления, связанная с французской компартией.

   Британская авиастроительная фирма.

   Прозвище "Москито" в RAF.

   Место промежуточной посадки при дальних перелетах.

   Все стихотворения, кроме особо отмеченных, созданы автором.

   Виктор цитирует рассказ Куприна "Гад".

   Каламбур Уэйна основан на том, что орденские планки в английской армии традиционно зовут "фруктовым салатом".

   Вон! (нем.)

   Шар - сокр. от "шар де комба" ("бронированная повозка"). Жаргонное название французских танков в армии.

   Впервые союзники узнали о Фау в конце 1942 года (по данным проф. Чарлза Мессенджера). В массовом порядке пусковые установки Фау-1 начали размещаться на побережье Северной Франции осенью 1943 года, уже после описываемых событий.

   Так до войны называли в СССР радиоуправление. Дистанционно управляемые танки назывались телетанками.

   Резиденция высшего руководства СС в окрестностях г. Падерборна. Место имело мистическое значение.

   Аффель (нем.) - обезьяна.

   Документы даны в переводе с немецкого.

   Добровольно.

   Обезьяночеловек, то же, что недочеловек в арийской теории.

   Паранормальная сила, присущая сверхчеловеку по одной из нацистских теорий.

   Калибр - 88 мм., прицельная дальность - 150 м., бронепробиваемость - до 200 мм.