Глава третья. Выход из немецкого командования

Для командования Первой дивизии настал особенно ответственный момент. Откладывать решения уже было невозможно. Чтобы сохранить дивизию, надо было действовать, не останавливаясь ни перед чем. Рассчитывать было уже не на что и не возможно было поддержать даже внешне хорошие отношения с немцами. Всё зависело от быстроты решения и смелости действий.

После безуспешной попытки убедить командующего 9-й армией генерала Буссе в невозможности успешного наступления, генерал Буняченко вызвал к себе командиров полков и объявил им свое решение об открытом выходе из подчинения немецкому командованию. Он отдал приказ вывести полки из боя, предупредив об этом немецкие части, стоявшие в обороне.

Солдаты и офицеры немецких частей с недоумением смотрели на отходящие русские полки, не понимая, что происходит, так как приказ о смене их власовской дивизией им был уже объявлен. Наступившая темнота дала возможность отвести части, участвовавшие в бою, незаметно для советских войск.

Генерал Буссе был ошеломлён действиями дивизии. Он не мог допустить такого грубого нарушения своего боевого приказа и столь дерзкого неповиновения со стороны генерала Буняченко, а поэтому и не был готов к противодействию. Возможно, что он просто не решился на крайние меры.

Выведенные из боя полки, несмотря на усталость, совершив ночной марш, ещё до наступления рассвета прибыли в районы, где стояли до боя. Дивизия опять была вместе и опять представляла собой крепкий кулак.

В течение этой ночи генерал Буссе несколько раз вызывал генерала Буняченко к себе в штаб, но Буняченко всякий раз под различными предлогами уклонялся не только от поездки, но даже от личного разговора с представителями штаба 9-й армии. Наутро генерал Буссе категорически потребовал от генерала Буняченко объяснения его поступкам. Генерал Буняченко вновь, уже в который раз, заявил, что приказы, исходящие от командующего 9-й армией, резко противоречат не только приказу генерала Власова, нo и задачам и назначению Первой дивизии. Генерал Буняченко заявил, что никаких приказов помимо генерала Власова, он принимать не будет. В отсутствии же генерала Власова он будет принимать самостоятельные решения, в зависимости от создавшейся обстановки!..

Через некоторое время к генералу Буняченко опять приехал представитель штаба 9-й армии и сообщил, что командующий требует, чтобы он немедленно явился к нему. Он предлагал облагоразумиться и выполнять приказы. Представитель штаба от имени генерала Буссе предупредил генерала Буняченко, что в случае дальнейшего неповиновения, он — генерал Буняченко и генерал Власов будут расстреляны… Эта угроза только разжигала страсти и толкала на самые отчаянные решения. Генерал Буняченко тотчас же принят меры, чтобы связаться с генералом Власовым, но его местонахождение не было известно. Поэтому в места предполагаемого нахождения генерала Власова в разные направления были высланы офицеры на автомобилях с небольшими группами охраны.

В дивизии продовольствия оставалось только ещё на два дня. Когда же на следующий день транспорт дивизии прибыл на армейскую базу за продовольствием, в выдаче было отказано. Начальник тыла дивизии подполковник Герасимчук лично поехал в штаб 9-й армии для выяснения вопроса о снабжении. Ему было объявлено, что дивизия больше не будет получать ни продовольствия, ни фуража, ни бензина, ни боеприпасов. Когда же подполковник Герасимчук попытался обратиться к командующему армией, го ему было сказано, что для этого должен приехать сам генерал Буняченко.

Положение становилось критическим. Единственное, в чём дивизия совершенно не испытывала недостатка это были боеприпасы. Их было достаточно. Необходимо было во что бы то ни стало добиться снабжения дивизии, но согласиться на требования генерала Буссе считалось невозможным. Генерал Буняченко опять созвал командиров полков и информировал их о создавшейся обстановке. Здесь же совместно был выработан план дальнейших действий дивизии, он заключался в следующем:

— Предупредить немецкое командование, что в случае, если в течение двух суток в дивизию не приедет генерал Власов, то она выступит на юг навстречу с другими частями Русской Освободительной Армии. В случае, если со стороны немецких войск будут оказываться препятствия, то дивизия будет пробиваться с боями.

— Просить командующего 9-й армией немедленно дать приказ о снабжении дивизии всем необходимым и предупредить, что в противном случае дивизия будет с применением силы снабжаться из немецких складов. При этом сообщить генералу Буссе, что дивизия не нуждается в боеприпасах.

— Немедленно связаться со Второй дивизией генерала Зверева, Запасной бригадой, Офицерской школой и другими русскими частями, которые шли с юга для соединения с Первой дивизией.

У командиров полков; присутствующих на этом совещании была полная уверенность в своих силах и решительности. Обсудив мероприятия, в связи с создавшейся обстановкой, командиры разъехались по своим частям. В полках готовились к выступлению. Подъём духа у солдат и офицеров необыкновенно возрос, ни у кого не было сомнений в правильности принятого решения.

Частям дивизии было объявлено о выходе из подчинения германскому командованию. Все были предупреждены о возможном столкновении с немецкими войсками, но никого не смущала опасность в предстоящей неравной борьбе. Было отменено немецкое воинское приветствие поднятием руки — «Хайль Гитлер» и введено обычное воинское приветствие прикладыванием руки к головному убору. Воинственное настроение, бунтарский дух и готовность к самозащите до последней возможности заполняли чувства каждого.

Сложность обстановки и новые опасности вызывали нервный подъём, но вместе с тем ещё больше сплачивала личный состав дивизии. Казалось, что даже дисциплина ещё более укрепилась. Офицеры и солдаты, получая приказания от своих командиров, с каким то особым рвением, энергией и поспешностью исполняли их, что резко бросалось в глаза.

Дивизия находилась в полной боевой готовности. Поспешно рылись окопы, сооружались противотанковые заслоны, создавалась круговая оборона. Непрерывно выставлялось охранение, производилась разведка.

К этому времени дивизия насчитывала уже свыше шестнадцати тысяч человек. Характерно, что в течение трёх недель нахождения дивизии вблизи передовой линии фронта, в процессе боя и при ведении разведок в расположении советской обороны, в период самых напряженных отношений в конфликте с немцами, когда можно было ожидать с их стороны применения крайних мер воздействия — ни один солдат Первой дивизии не перешёл на советскую сторону, к чему была полная возможность.

На следующий день, 14 апреля, генерал Буняченко опять получил приглашение прибыть в штаб 9-й армии к генералу Буссе для обсуждения ультиматума. Командиры полков настаивали на отказе от этой поездки, и генерал Буняченко ответил приехавшему немецкому майору, что после того, как генерал Буссе позволил себе угрожать ему и генералу Власову расстрелом, какие бы то ни было переговоры он считает невозможными. Ультиматум же остается ультиматумом, не подлежащим никакому обсуждению. Генерал Буняченко просил также передать командующему, что 15 апреля Первая дивизия с наступлением темноты, выступает на юг. Во избежание конфликтов в пути и столкновений с немецкими войсками, генерал Буняченко просил дать приказ о беспрепятственном пропуске дивизии по направлению Дрездена, а также ускорить снабжение дивизии.

В тот же день из полевых складов 9-й армии дивизия получила продовольствие на трое суток, а к вечеру был прислан приказ, теперь же от самого командующего группы армий «Север» генерала-полковника Вейса о передвижении Первой дивизии в район Дрездена. В этом приказе были указаны маршрут следования дивизии и последующие пункты её снабжения.

Генерал Власов не приезжал. Высланные накануне для розыска офицеры вернулись, не найдя его. Он был немцами спрятан.

15 апреля, с наступлением темноты, дивизия двинулась на юг с соблюдением мер походного охранения. Были составлены планы боевых действий на марше на случай столкновений с немецкими войсками, если бы они попытались оказать давление силой.

По приказанию генерала Буняченко было составлено обращение к солдатам и офицерам немецких частей на немецком языке. Обращение было размножено в нескольких десятках тысяч экземпляров, которые распространялись среди немецких частей, расположенных по маршруту проходившей Первой дивизии. В этом обращении говорилось о целях Русского Освободительного Движения и об армии Власова; говорилось о тех условиях, в каких оказалась Первая дивизия; говорилось о миролюбивом отношении дивизии к немецким войскам и немецкому населению и о дальнейших намерениях. Во избежание кровопролития немецкие войска призывались, чтобы они не оказывали препятствий продвижению дивизии, заверяя, что Первая дивизия не выступит против немцев, если со стороны немцев не будет сделано начала…

Дивизия продвигалась беспрепятственно, немецкие войска ничего не предпринимали против неё, вероятно не желая иметь конфликтов в непосредственной близости к фронту в тылу своей действующей армии. Кроме того, на этом участке фронта со дня на день можно было ожидать большого наступления советских войск.

При штабе Первой дивизии, со времени выхода ее из Мюнзингена на фронт, находилась группа немецких офицеров связи, возглавляемая майором генерального штаба Гельмутом Швеннингером (кстати сказать, не владевшего русским языком). Эти офицеры связи оставались и после того, как дивизия отказалась от подчинения немцам. Майор Швеннингер получил от своего командования специальные инструкции, согласно которым должен был устанавливать намерения дивизии и готовность к боевым действиям против немецких войск. Майор Швеннингер принимал меры, чтобы повлиять на генерала Буняченко и склонить его к повиновению. Но это оставалось безрезультатным.

Майор Швеннингер был человеком интеллигентным, корректным, умным и дальновидным. Он здраво расценивал создавшуюся обстановку и казалось, что симпатизировал власовцам, понимал поступки дивизии и внутренне он даже осуждал немецкую политику обмана и нарушения обещаний, данных генералу Власову. Совершенно очевидно было и то, что он далеко не был сторонником нацистской политики. Он откровенно говорил генералу Буняченко:

— Я лично понимаю, что побуждает Вас к таким действиям. Со своей точки зрения, в интересах спасения своей дивизии вы, может быть, поступаете правильно. Но я, как немецкий офицер и тем более имеющий полномочия от своего командования, обязан предостеречь вас и предупредить об ответственности, которую вы берёте на себя, и на что обрекаете свою дивизию. Мы с вами, — говорил майор Швеннингер, — должны хорошо понимать, что значит неисполнение приказа, то ли с вашей, то ли с моей стороны и особенно в боевой обстановке…

Впоследствии майор Швенкингер не раз оказывал большие услуги дивизии при разрешении острых вопросов с немецким командованием. Он, не нарушал своего служебного долга, умело отводил неоднократно назревающие конфликты.

Совершив двумя пешими переходами марш свыше ста километров, дивизия расположилась в промышленном местечке Клеттвиц, где и остановилась на двухдневный отдых.

На следующее утро в штаб дивизии прибыло несколько немецких офицеров-делегатов связи штаба командующего группой армий «Север» генерала Вейса. Они привезли приказ командующего о занятии дивизией обороны на новом участке фронта. Генерал Буняченко подтвердил своё первоначальное решение — двигаться на юг для соединения с другими русскими частями Освободительной Армия. Он опять настаивал на том, чтобы генерал Власов приехал в дивизию. Делегаты связи ответили, что генерал Власов занят очень важной работой по русским вопросам, а поэтому прибыть в дивизию в настоящее время не может. Но он прибудет, как только дивизия займёт назначенный ей район обороны.

Со свойственной ему прямотой и бесцеремонной резкостью генерал Буняченко ответил, что из этого or вынужден сделать вывод, что германское командование держит генерала Власова как заложника и тем самым хочет заставить первую Дивизию повиноваться. Генерал Буняченко сказал, что это бесполезные попытки. При этом он опять и опять заверял немцев, что дивизия со своей стороны не намерена предпринимать никаких враждебных действий, если со стороны самих немцев не будет попыток применить к дивизии военную силу.

Во время этих переговоров, при которых присутствовали старшие офицеры штаба дивизии и некоторые командиры полков, генерал Буняченко в охватившем его азарте, в самом резком тоне произнёс речь:

— «Ваше нацистское правительство всегда обманывало нас — русских!.. Русские люди в Германии прекрасно понимали то, что, создавая Русское Освободительное Движение, нацисты хотели использовать нас исключительно в своих целях, в своих интересах. Хотя все это делалось под видом помощи народам России в их борьбе с коммунистическим режимом, но это был обман, который очень скоро нам стал совершенно ясен!..

Наше сотрудничество с нацистской Германией, — продолжал генерал Буняченко, — вынужденное! Нацизм всегда был нашим врагом и остаётся им!.. Гитлеровская восточная политика направлена не только против коммунизма, но и против народа нашей Родины, что мы тоже хорошо поняли. Мы всегда будем видеть своих врагов во всех тех, кто будет желать закабалить наш народ, нашу Родину. А с германским нацизмом у нас существуют особые счёты! Наш народ никогда не забудет и не простит вам мученическую гибель сотен тысяч наших соотечественников, уничтоженных в нацистских лагерях. Мы не простим вам всех ваши к жестокостей, не забудем все те страдания, на которые вы обрекли наших людей на захваченной вами территории России!..» Генерал Буняченко был взволнован и всё более и более горячась, несправедливо бросал обвинения немецким офицерам фронтового штаба за всё то, в чем был виновен Гитлер, его национал-социалистическая политика и её приверженцы. Буняченко продолжал:

— «Коммунизм был и останется врагом русского народа, но нацизм представляет для нас не меньшее зло!.. Мы оказались в союзе с вами лишь потому, что для нас не было иной возможности вести борьбу с коммунизмом за своё освобождение. Вы же обманным образом привлекали нас для борьбы на своей стороне, прельщая надеждами на осуществление исконных надежд народов России освободится от коммунизма. Вы заранее знали, что все ваши обещания, которые вы давали нам, вами не будут выполнены!..

Мы с верой и надеждой вместе с вами встали на борьбу против нашего общего врага — коммунизма потому, что это было для нас жизненной необходимостью. Вы никогда не верили нам и не хотели понять тех побуждений, которые толкнули нас на союз с вами… Мы тоже не верили и не верим вам!

Да! Из-за всего того, что вами сделано вы имели полное основание опасаться нас и не доверять нам! Но вовсе не потому, что на нас нельзя было положиться в борьбе с коммунизмом, а только потому, что, обманывая нас, давая нам заведомо ложные обещания, вы знали, что рано или поздно, мы поймём это и не простим вам вашего обмана… Мы не простим вам и того, что вы делаете с нашими военнопленными, с острабочими в ваших лагерях…

В продолжение нескольких лет войны наши солдаты в германской армии на полях сражений, отважной, жертвенной борьбой доказывали свою преданность и честность солдатскую. Но преданность не Гитлеру, не нацизму, не вам немцам! Вам мы не собирались ее доказывать, да её и не могло быть!.. Мы доказывали преданность Русскому Освободительному Движению, делу борьбы за освобождение своей Родины от коммунизма!.. Наши солдаты самоотверженно умирали в боях плечо к плечу с немецкими солдатами, но не за фюрера, не за нацистскую Германию, а за возможность своей освободительной борьбы, за свой народ, за свою Родину!..

Высокой ценой заплатили мы вам за то, что вы должны были дать нам для нашей борьбы!..| Но вы не выполнили своих обещаний, вы обманули нас, обманули бесчестно, недостойно, низко…

Что же вы хотите от нас после всего этого?.. За всё то, что сделано нацизмом, вас немцев ненавидят народы всего мира!.. Вы сделали то, что даже слово „немец“ стал ненавистным понятием у всех народов… И после этого всего вы еще смеете произносить слова — „Долг“, „Честность“!?…

Вы проиграли войну исключительно по своей вине. Последние ваши усилия оказывать сопротивление ведут только к бесцельным жертвам. Мы же не хотим быть в числе этих жертв, приносимых вами благодаря сумасбродному упорству вашего фюрера и военного фанатизма ваших полководцев!..

Настал канун гибели нацистской Германии, но каше поражение совсем не означает поражения Русского Освободительного Движения! Наша настоящая борьба впереди, она ещё только начинается. Ваше же поражение принесёт нам только новые возможности успешной и справедливой борьбы. И чем это произойдет скорее, тем лучше для нас, лучше для всех! В это мы твёрдо верим!.. Для этой борьбы мы и должны теперь сохранить свои силы…

Не троньте власовские войска, мы не будем вам мешать умирать за Гитлера… Помните, что теперь уже никакими силами вы не сможете заставить нас бороться вместе с вами. Настает ваш конец… Но имейте в виду, что если вы теперь попытаетесь силой оружия принудить нас к повиновению, то будет пролито много крови. Мы готовы упорно сопротивляться!.. Помните, что мы безжалостно будем истреблять на своем пути всё препятствующее нам!..

Не троньте несчастных, беспомощных наших людей, находящихся ещё в вашем рабстве!.. Не троньте генерала Власова!.. Мы предупреждаем вас, что за их кровь прольются реки крови!

Довольно! Это всё!..

Теперь же возвращайтесь обратно, верните боевой приказ генералу-полковнику Вейсу и передайте ему всё то, что я сказал! Передайте особо, что Первая дивизия желает видеть генерала Власова!».

Немецкие офицеры были смущены словами генерала Буняченко. Они не могли не видеть, что продолжать попытки выполнять свою миссию было совершенно бесполезно. Они поняли также и то, что нельзя было не считаться с Первой дивизией, как с военной силой, которая представляла собой крепко сколоченное и отлично вооружённое соединение, численностью своей значительно превышающее бывшую дивизию. Они поняли и непреклонную решимость генерала Буняченко и его командиров.

Генерал Буняченко резко повернулся и быстрыми шагами вышел из комнаты, с шумом захлопнув за собой дверь.

Делегаты связи с подчеркнутой вежливостью как по команде приложили руки к своим фуражкам, вместо требуемого вытягивания руки — нацистского приветствия «Хайль Гитлер». С видом своего достоинства и с большой выдержанностью они ответили одним словом — «Яволь!». Начальник штаба дивизии мягкий и деликатный подполковник Николаев, провожая их, пытался смягчить резкое выступление генерала Буняченко и неловкость создавшегося положения. Вскоре после отъезда немецких делегатов, майор Швеннингер пришёл к генералу Буняченко и сообщил ему, что он получил предупреждение, что будет расстрелян, если не добьётся повиновения дивизии. Генерал Буняченко ответил:

— «… Пока существует Первая дивизия вы можете не беспокоится за свою судьбу». — А затем, «шутя» с хитрой улыбкой добавил:

— «А расстрелять вас могу и я…»

Майор Швеннингер на это ничего не ответил. С серьёзным лицом, пожав плечами, он с видом своего полного бессилия и обречённости развел руками.

На другой день Первая дивизия, пополнив из местных складов свои запасы, к вечеру выступила в дальнейший путь.

В это время советская армия в районе Франкфурт на Одере, именно на том участке фронта, который так недавно покинула Первая дивизия, перешла в наступление. Она быстро продвигалась вперёд. Немцы отходили без сопротивления. Только нежелание немцев сдаваться в плен советским войскам, а желание капитулировать перед западными союзниками поддерживала в немецких войсках способность к местному сопротивлению арьергардов. Бои шли уже по реке Шпрее и за овладение города Шпрееберг в 30 километрах восточнее маршрута продвижения первой дивизии.

На следующее утро дивизия перешла в район Кенигсбурга и к удивлению всех, совершенно неожиданно к ней присоединился отдельный добровольческий русский полк, под командованием полковника Сахарова. С присоединением этого полка численность дивизии стала свыше 20 тысяч человек.

После дневного привала, к вечеру, дивизия двинулась в дальнейший путь. Линия германосоветского фронта проходила уже в 15 километрах восточнее Первой дивизии. Пришлось изменить направление. Необходимо было быть готовыми к отражению возможного флангового удара со стороны советских войск и особенно их передовых танковых частей. На опасных участках местности полки создавали подвижные противотанковые заслоны, которые прикрывали с флангов колонны частей дивизии.

Рано утром 23 апреля дивизия подошла к Дрездену и расположилась на отдых в 18 километрах восточнее города.

Район Дрездена входил в состав другой группы армий — «Центр», которой командовал генерал-фельдмаршал Шернер. Фельдмаршал Шернер, повидимому, получил специальные указания по вопросу пришедшей в его район Первой дивизии.

Как только дивизия расположилась на привал, фельдмаршал Шернер прислал к генералу Буняченко представителей своего штаба. Они передали, что командующему известен конфликт, произошедший на соседнем участке в группе армий «Север», но что он считает это недоразумением и берёт на себя урегулировать конфликт в Ставке Верховного Германского Командования, отвечая за полный успех. Дли достижения же этого успеха генерал Буняченко должен поступить в распоряжение фельдмаршала Шернера и принять участие в боевых действиях на подступах к Дрездену. Одновременно фельдмаршал Шернер приглашал генерала Буняченко приехать к нему на завтрак вместе со своими командирами полков и старшими офицерами штаба дивизии.

Опять с новой силой возникало недоверие, опасение и даже самые, может быть, нелепые подозрения о посягательстве…

Приглашение фельдмаршала было с благодарностью отклонено под предлогом невозможности оставить части дивизии без командиров в условиях непосредственной близости противника. Генерал Буняченко просил передать фельдмаршалу Шернеру свою просьбу прислать приказ для дальнейшего продвижения дивизии на юг и для обеспечения её в пути всем необходимым.

В течение этого дня между фельдмаршалом Шернером и генералом Буняченко происходили переговоры, именно переговоры, через посредство высылаемых друг к другу делегатов связи. Генерал Буняченко не соглашался на предложения фельдмаршала, а тот хотя и не отказывал, но и не давал приказа о дальнейшем движении дивизии.

Уже поздно вечером генерал Буняченко послал фельдмаршалу Шернеру письменное сообщение следующего содержания:

— «Ожидаю вашего приказа о дальнейшем движении Первой дивизии до двух часов 24 апреля. Ровно в 02,00 выступаю на юг, независимо от приказа. Продовольствием, фуражом и горючим обеспечен только на трое суток. В случае отказа в снабжении буду вынужден снабжаться сам…»

Одно из подразделений I Дивизии Р.О.А.

В 23.00 часа генерал Буняченко уже в третий раз в этот день вызвал к себе на совещание командиров полков. Здесь же он дал приказ о выступлении дивизии, которое назначалось в два часа ночи. Генерал Буняченко сомневался, что фельдмаршал пришлёт нужный приказ.

Через два часа части дивизии уже стояли в колоннах и были готовы к выступлению. От фельдмаршала приказа не было. Ровно в два часа ночи дивизия начала свой дальнейший марш. Советский фронт приближался буквально с каждым часом.

Еще накануне вечером в 12-ти километрах от расположения дивизии разведкой были обнаружены советские танки. Времени терять было нельзя, необходимо было двигаться вперед и как можно скорее. До следующего места привала расстояние было 45 километров. Этот путь следовало проделать в трудных условиях сильно пересеченной горной местности. В конце же перехода предстояло преодолеть реку Эльбу. Это было особенно трудной для дивизии задачей, так как если бы немцы хотели приостановить движение дивизии, то они это сделали бы именно здесь. Мосты через Эльбу были частично уничтожены американской авиацией, частично заминированы немцами и подготовлены к взрыву в предвидении приближения советских войск. Заминированный мост, даже с небольшим заслоном представлял бы для дивизии труднопреодолимое препятствие. Преодолеть его было бы невозможно без открытого столкновения с немцами. Самое же незначительное столкновение привело бы к началу больших боевых действий, которых дивизия, несмотря на свою готовность, хотела благоразумно избежать. Особой трудностью и опасностью на пути движения дивизии з этом районе было то, что все части должны были двигаться одной колонной по узкой горной дороге, единственной ведущей к намеченному мосту. Двигаясь в этих условиях, дивизия не имела возможности в случае надобности развернуться для боевых действий и принять меры к своей защите. Она могла бы быть с лёгкостью уничтожена с воздуха и возвышенности гор, даже незначительными силами. Осталось совершенно непонятным, почему этого не сделал фельдмаршал Шернер?.. Значит, он не хотел делать этого… Значит, это не входило в намерения немецкого фронтового командования. Почему? Почему немецкое фронтовое командование скрывало и от Гиммлера и от ставки Гитлера всё то, что происходило на фронте с Первой дивизией?..[3]

В районе Бад Шакдау предстоял переход реки Эльбы. Высланные вперёд подвижные части дивизии — танки, два кавалерийских и один пулемётный эскадроны разведывательного батальона были остановлены перед мостом через Эльбу небольшим немецким заслоном. Командир группы заслона, старший лейтенант, объявил, что мост заминирован, и проход через него для дивизии запрещён. Голова колонны дивизии в это время находилась ещё в нескольких километрах от моста.

Генерал Буняченко с начальником штаба дивизии подполковником Николаевым подъехали на автомобиле к мосту. Они пытались убедить немецкого офицера — начальника заслона, пропустить дивизию. Тот не соглашался, имея на этот счёт строгий приказ.

Тогда генерал Буняченко вызвал из колонны дивизии медико-санитарный батальон. Немецкому офицеру было сказано, что необходимо эвакуировать раненых. Он согласился и приказал разминировать узкий приход на мосту.

Колонна санитарного батальона вошла на мост, а вслед за нею двинулись танки и кавалерийские эскадроны разведывательного батальона. Немецкая охрана растерялась и не знала, что предпринять. Их офицер, видя, что он не в состоянии воспрепятствовать нарушению приказа, связался по телефону со своим штабом и доложил о происшедшем. Танки и кавалеристы уже были на противоположном берегу Эльбы и занимали боевые позиции на подступах к мосту, а на разминированный сапёрами мост уже входила голова колонны дивизии.

У моста генерал Буняченко пропускал мимо себя проходившие части, на ходу давая указания командиром о дальнейших действиях. На другом же берегу, начальник штаба дивизии с пистолетом в руке спорил с приехавшим на автомобиле немецким полковником. Приехавший полковник требовал подчинения приказу о запрещении перехода Эльбы и настаивал на немедленном возвращении уже перешедших реку частей дивизии.

Перешедшие Эльбу полки размещались в близлежащих населённых пунктах.

Дивизия расположилась на отдых в районе: Криппен, Гуннендорф, Шене. Полки немедленно наметили позиции на случай боя, стали их оборудовать и устанавливать огневые точки. Переход Эльбы имел для дивизии огромное значение и, можно сказать, благоприятно решил её судьбу. Опасность внезапного удара наступающих советских войск была устранена. Река Эльба, образуя в этом месте дугу своего русла, служила хорошим прикрытием расположения дивизии. Теперь условия горной местности приобрели для дивизии уже обратное значение и способствовали её защите, ограничивая наступательные действия со стороны возможного противника и совершенно исключали возможность применения танков. Расположение дивизии было настолько удачным и выгодным в случае нападения, что несмотря на близость фронта было решено оставаться здесь двое суток с тем, чтобы дать полный отдых утомившимся тяжёлыми переходами людям и лошадям, привести части в порядок, ориентироваться в обстановке и наметить дальнейший образ действий.

Мост был взят под охрану и контроль силами Первой дивизии.

К исходу того же дня фельдмаршал Шернер прислал к генералу Буняченко связного офицера с предложением приехать к нему. Генерал Буняченко просил передать, что он якобы потерпел автомобильную катастрофу, повредил себе ногу и лежит в постели, выразив для убедительности своё сожаление, что не может приехать к фельдмаршалу.

Ночь прошла спокойно. Но психоз постоянного ожидания репрессивных мер к дивизии со стороны немцев ни на минуту не ослабевал. В целях безопасности штаб дивизии в течение ночи три раза менял свое местонахождение, переезжая из одной деревни в другую. Части дивизии ночевали на боевых позициях созданной круговой обороны, расположенных на крутых скатах гор, оставив в населённых пунктах только тылы.

Наутро стало известно, что к району расположения дивизии ночью прибыла дивизия СС, которая разместилась в соседних деревнях, окружив отдыхающую Первую дивизию.

Офицеры дивизии СС и Первой дивизии держались корректно и независимо, внешне не подавая виду беспокойства и не вступали в разговоры друг с другом. Солдаты же обеих сторон общались между собой и вели далеко недвусмысленные разговоры. Эс-Эсовцы, например, говорили русским солдатам: «…Вот мы вам теперь покажем, как не подчиняться. Сегодня придёт еще одна наша дивизия и тогда мы вас обезоружим…» Но были разговоры и в более миролюбивых тонах. Эс-Эсовцы и власовцы, разговорившись по душам, уговаривали друг друга, с одной стороны, рекомендовали подчиниться приказу немецкого командования и не допускать столкновений, а с другой — не препятствовать дальнейшему движению Первой дивизии.

Во время этих разговоров выяснились очень интересные для обеих сторон и неизвестные им до того времени подробности. Эс-Эсовцы, например, узнали, что Первая дивизия насчитывает свыше 20 тысяч человек, располагает достаточным количеством боеприпасов и противотанковых средств… Власовцы же в свою очередь узнали, что Эс-Эсовская дивизия только что выведена из горячих боёв, в которых участвовала беспрерывно в течение долгого времени. В результате, она была утомлена, морально подавлена, как общим состоянием фронта, так и своими неуспехами в боевых операциях, в ходе которых понесла большие потери в людском составе и боевой технике. Другая дивизия Эс-Эс, которая должна была придти с часу на час, также была выведена из боя и находилась ещё в худшем состоянии. Главное же было то, что стало известным, что Эс-Эсовским дивизиям поставлена задача разоружить Первую дивизию. При этом Эс-Эсовские войска были информированы неправильно о состоянии Первой дивизии. Им сказали, что русская дивизия почти не имеет боеприпасов и продовольствия, изнурена походами и состоит не более, как из десяти тысяч человек. Действительная численность дивизии и ее боевая готовность вероятно были умышленно скрыты от Эс-Эсовцев немецким высшим командованием.

Прошла еще одна ночь. Наутро стало известно, что ночью подошла ещё одна дивизия Эс-Эс и расположилась поблизости. Тотчас же Первая дивизия была поднята по тревоге и выступила чтобы выйти из угрожающего ей окружения. Никто не препятствовал её уходу. Эс-Эсовцы с любопытством толпились на улицах населённых пунктов, по которым проходили части дивизии. Провожая их взглядами, они, вероятно, мысленно сопоставляли силы и убеждались, что соотношение сил было не в их пользу.

После небольшого перехода, в 26–30 километров, дивизия остановилась в районе Нееберг, Баденбах, западнее города Течен. Штаб дивизии разместился в Шнееберге, на высоте 723 метра, в горном отеле. Здесь генерал Буняченко назначил продолжительную остановку для отдыха, так как двигаться дальше не было возможности — бензин для автотранспорта был израсходован, а продовольствия и фуража оставалось только на одни сутки.

На другой день утром 26-го апреля генерал Буняченко получил сообщение от фельдмаршала Шернера о том, что он желает лично посетить дивизию. На подготовленную у подножья Шнееберг площадку приземлился немецкий самолёт. Прилетел начальник штаба группы армий фельдмаршала Шернера генерал фон Натцмер. Сам фельдмаршал по каким то соображениям от личного посещения дивизии воздержался. Переговоры происходили недолго и сводились опять лишь к требованию командующего об участии дивизии в боевых действиях против наступающих советских войск в районе Брно. Формально такого приказа ещё не было, но это требование было поставлено в категорической форме с предупреждением о плохих последствиях, которые могут ожидать дивизию, если генерал Буняченко опять не пожелает подчиниться. До получения от генерала Буняченко согласия, генерал фок Натцмер, не пожелал говорить о снабжении дивизии.

Дивизия доедала продовольственные и фуражные нормы последнего дня. Бензина не было вовсе. В таком состоянии дивизия не могла даже тронуться с места. После некоторых колебаний генерал Буняченко дал своё согласие подчиниться приказу.

Генерал фон Натцмер здесь же написал приказ о выдаче дивизии продовольствия, фуража и бензина.

После «успешного» завершения переговоров генералы расстались…

Проводив немецкого генерала, генерал Буняченко вызвал командиров полков и передал им содержание только что состоявшихся переговоров.

— Мы опять должны с вами вместе решить, как нам поступить дальше, — сказал генерал Буняченко. — В случае дальнейшего неподчинения мы предупреждены о применении к нам крайних мер. Обстановка сложилась такая, что я не считаю себя вправе самостоятельно принять решение о наших дальнейших действиях. Я дал согласие на переброску дивизии в Брно по железной дороге и на занятие обороны. Иначе я поступить не мог. Дивизия не имеет ни продовольствия, ни фуража. Теперь мы опять имеем всё, что нам нужно, мы опять можем двигаться и действовать. Я не хочу навязывать вам свою волю и не могу единолично брать на себя ответственность за судьбу дивизии. Мы оторваны от своих, мы не имеем связи с генералом Власовым. Мы одни… Я готов отказаться от данного мною слова. Но прежде, чем дать вам тот или иной приказ мы должны сообща принять решение. Я хотел бы знать ваше мнение. Прошу высказаться в порядке номеров полков…

Командир первого полка, подполковник Архипов первым должен был сказать свое мнение:

— «Я старый солдат, — сказал он, — и не привык критически осуждать приказы своих командиров. Но, если же вы, господин генерал, желаете знать мое личное мнение, то я сторонник выполнения приказа немецкого командования…

Но следует просить фельдмаршала разрешить нам двигаться в Брно не по железной дороге, в каких условиях немцы могут нас легко разоружить, а советчики с американцами разбомбить, а походным порядком. Оборону занять мы всё равно не успеем; где-то в пути, ещё не доходя Брно, дивизия присоединится к отходящим немецким частям. Мы разделим участь немецких войск, отступающих на Запад от советской армии»…

Затем выступил командир второго полка, подполковник Артемьев:

— «Мы приняли очень трудное решение, следуя которому вышли из подчинения немецкого командования. Мы предупредили немецкое командование, что если они попытаются препятствовать нашему движению на юг, то будем пробиваться силой. Мы объявили об этом своим частям… Невзирая ни на какую опасность, глубоко веря нам, наши солдаты идут туда, куда мы их ведём, твёрдо следуя намеченной цели… Дивизия может погибнуть, если мы не подчинимся приказу немецкого командования, если Шернер осуществит свою угрозу — это верно! Но она, безусловно, погибнет в том случае, если мы подчинимся приказу и займём оборону в Брно. Кроме того, выполнение этого приказа будет равносильно тому, что мы признали свое первоначальное решение ошибочным и теперь отказываемся от него…

А что мы скажем в этом случае своим солдатам?.. За последние две недели обстановка изменилась только в сторону ещё большей необходимости довести наше первоначальное решение до конца. Немцы не в состоянии удержать фронт, они отступают на запад, чтобы не попасть в советский плен, а сдаться американцам… Желая бросить нас в оборону в Брно, немцы хотят ценою нашей жизни прикрыть свой отход. Для спасения себя, они бросают на гибель нашу дивизию. Мы должны, не теряя времени, непреклонно продолжать наше движение на юг!..»

Командир третьего полка, подполковник Александров также высказался против требования немецкого командования. Он сказал:

— «Занять оборону — это значит подвести дивизию под удар успешно наступающей советской армии и погубить её. Немцы бегут, а когда нельзя бежать, то складывают оружие и сдаются в плен, спасаясь этим… Для наших солдат и офицеров не может быть советского плена. Ни один из нас при пленении в бою не будет оставлен в живых. Это хорошо знаем мы все. Кроме того, после возникшего у нас конфликта с немцами, я сомневаюсь, чтобы они привезли нас в Брно по железной дороге в том состоянии, в котором дивизия находится сейчас. В лучшем случае, они арестуют нас — командование, расформируют наши полки, рассуют солдат по немецким частям и бросят их в бесцельные, последние бои… Но не исключена и та возможность, что по примеру некоторых русских частей, находившихся в немецкой армии, дивизию разоружат и посадят за проволоку…

У нас только одна дорога — на юг, к намеченной нами цели!..»

Командир четвёртого полка, полковник Сахаров высказался также за дальнейшее движение на юг:

— «Я полностью присоединяюсь к мнению командиров второго и третьего полков, — сказал полковник Сахаров.

— Наш отказ от подчинения немецкому командованию был протестом против их обмана и нарушения ими своих обязательств, данных генералу Власову. Почему же сейчас, после полученной от фельдмаршала угрозы, мы должны вновь вернуться к подчинению немцев и бессмысленно обрекать себя и своих солдат на явную смерть?.. Мы не должны отклоняться от своей цели и, несмотря ни на какие угрозы и даже последствия, мы должны продолжать движение на юг для соединения с другими власовскими частями!.. Хуже того, что получится с нами при подчинении приказу немецкого командования — быть не может!..»

Командир артиллерийского полка, подполковник Жуковский с самодовольным видом, коротко произнёс:

— «Господин генерал! Куда вы, туда и мои артиллеристы!»

Командир запасного полка, подполковник Максимов, следуя Жуковскому, ответил также коротко:

— «Куда прикажете, господин генерал, туда и пойдем!..» Командир разведывательного батальона, майор Костенко патетически воскликнул:

— «Я готов хоть сейчас бить немцев, господин генерал, а мои танкисты и кавалеристы только этого и ждут. Трудно удерживать порыв!..»

Генерал Буняченко, опустив голову, молча, с задумчивой серьёзностью, выслушивал мнения своих командиров, иногда одобрительно кивая головой. Только при высказываниях командиров артиллерийского и запасного полков, он строго, с раздражением заметил:

— «Я хочу слышать ваше мнение, а не заверения з вашей преданности и готовности подчиниться моему приказу!..»

Затем, обратившись к майору Костенко, он укоризненно продолжал:

— «Мы не преследуем цели бить немцев, майор Костенко!.. Удерживайте безумные порывы своих бойцов, а главное, сами не разжигайте страстей. Не теряйте благоразумия, месть неуместна, кровопролитие несправедливо!..»

Командиры остальных частей также были за продолжение движения на юг. Когда каждый высказал свое мнение, генерал Буняченко, обращаясь к начальнику штаба дивизии подполковнику Николаеву, сказал:

— «Ну, а ваше мнение, Николай Петрович, мне известно!» Затем, генерал Буняченко заключил:

— «Я очень рад, что не ошибся в своих расчётах па вас, друзья мои. Я был уверен, что вы мне так ответите. Совершенно правильно! Другого пути у нас нет!.. Ну, а вы, Андрей Дмитриевич, — обратился Буняченко к подполковнику Архипову, — должны хорошо подумать над тем, что говорилось здесь… После совещания прошу вас остаться. Мы с вами потолкуем по-дружески…»

Командиры частей здесь же получили приказ о подготовке к дальнейшему выступлению на юг.

Дивизия была снабжена всем необходимым и вновь получила возможность и двигаться, и действовать.

В течение последнего времени генерал Буняченко очень внимательно следил за обстановкой на всех фронтах и особенно за положением в странах Восточной Европы. Было очевидно скорое окончание войны, которого следовало ожидать буквально в ближайшие дни. Теперь уже невозможно было рассчитывать на соединение русских частей, и совершенно были исключены какие-либо совместные их действия на фронте. Не могло быть и речи о продолжении освободительной борьбы в тех формах, которые намечало Русское Освободительное Движение в Германии. Необходимо было определить дальнейшие действия. Осталось только одно — ориентация на западных союзников. Необходимо было искать с ними связь для того, чтобы подготовить переход дивизии под их защиту. Исключительная выдержка и высокая дисциплинированность личного состава дивизии лишала местные немецкие власти основания обвинить дивизию в каких-либо нарушениях и бесчинствах. Все понимали, что нарушения порядков, принятых в стране, в местах нахождения дивизии, может привести лишь к ещё большему осложнению обстановки и далеко не в пользу дивизии. Генерал Буняченко издал приказ, предупреждающий о беспощадном пресечении всяких попыток незаконного самоснабжения за счёт местного населения и о недопустимости конфликтов с жителями и с местной немецкой администрацией. За подобные нарушения виновные подлежали самому строгому наказанию, вплоть до предания военно-полевому суду.

Создавались опасения, что обострённые отношения Первой дивизии с немецким командованием могут повлечь за собой несправедливо враждебные выпады по отношению к местному населению со стороны офицеров и солдат дивизии. Нельзя было допустить произвола, который мог привести к разложению. Несмотря на принятые меры все же случаи нарушений имели место. Наиболее часто бывали случаи, что солдаты забирали у крестьян сено для своих лошадей. Имели место случаи и других проступков, но при этом всякий раз командирами частей принимались меры к урегулированию недоразумений и материальной компенсации пострадавших местных жителей, для чего были отпущены специальные суммы денег. Возмещение убытков и урегулирование конфликтов производилось с участием бургомистров.

Виновные строго наказывались, но самой большой угрозой наказания было заключение под арест в местную городскую тюрьму. В сущности, эта мера была равносильна смертной казни, так как с подходом советских войск заключённые в тюрьмах власовцы оказались бы в руках советов. Но эта мера, впрочем, ни разу применена не была, и оставалось только, как страшная угроза. Только однажды, перед выходом дивизии из Шнееберга, солдат артиллерийского полка, отличавшийся своей недисциплинированностью и допускавший систематические грабежи местного населения и насилия был приговорён военно-полевым судом к расстрелу. Труп расстрелянного был положен на повозку, к которой был прикреплён большой лист фанеры с надписью на немецком и русском языках:

— «Солдат артиллерийского полка, расстрелянный за грабежи и насилия!..» Эта повозка объехала все окрестные деревни, в которых стояли части дивизии.

Генерал Буняченко постоянно говорил: «Несмотря ни на что, мы не должны допустить никаких незаконных действий. Мы не должны оставить о себе плохую славу! Все должны видеть в нас высокодисциплинированные войска Русской Освободительной Армии! Нельзя никому давать повод обвинять нас в бесчинствах. Командиры не должны останавливаться ни перед какими мерами воздействия в борьбе с нарушениями. Мы не можем допустить морального разложения и должны сохранить дисциплину и боеспособность дивизии. В этом наша честь и в этом наша сила, наше спасение!..»

Во имя справедливости следует отметить, что Первая дивизия до последнего дня своего существования отличалась высокой дисциплинированностью, необыкновенной спаянностью и организованностью. Тем не менее, надо было как можно скорее вывести дивизию из Германии.

Генерал Буняченко решил перейти на территорию оккупированной немцами Чехословакии, до границы которой оставалось около 80-ти километров. В Чехословакии, к тому времени, сложилась очень неспокойная для немцев обстановка. По всей стране действовали партизанские отряды, с которыми немецкие войска вели ожесточенную борьбу. В Чехословакии дивизия оказалась бы в более благоприятных для себя условиях. Генерал Буняченко рассчитывал на поддержку со стороны чехов во всех отношениях. Исходя из этого, было решено кратчайшим путем достичь Чехословакии и перейти на её территорию.

Немецкий офицер связи, майор Швеннингер не был в курсе этих намерений. Он был уверен, что дивизия будет грузиться в вагоны для отправки по железной дороге в район Брно, чтобы занять оборону. Когда же рано утром 27-го апреля дивизия тронулась в поход, а не для погрузки на железную дорогу, он был потрясён. Придя к генералу Буняченко, майор Швеннингер просил объяснить ему, что все это значит и куда идёт дивизия. Узнав, что дивизия не намерена исполнить приказ фельдмаршала Шернера, и продолжает своё движение он с возмущением говорил:

— «Ведь это обман, это не честно!.. Вы приняли боевой приказ командующего группой армий…» Он немедленно выехал на связь со своим командованием для информации и получения дальнейших указаний… Догнав дивизию, которая уже была на марше, майор Швеннингер сообщил генералу Буняченко, что фельдмаршал Шернер возмущён поведением дивизии. Он, от его имени, предупредил, что по пути следования дивизии будут направлены немецкие танковые части, которые готовы будут по первому сигналу нанести удар. Одновременно будет нанесён удар авиацией с воздуха. Майор Швеннингер горячо убеждал генерала Буняченко повернуть дивизию обратно, наивно рассчитывая на успех.

В ответ на увещания майора Швеннингера и переданные им угрозы генерал Буняченко заявил, что дивизия обратно не пойдет и готова не только принять готовящийся ей удар, но и ответить на него со всей силой.

Предупреждение майора Швеннингера было очень важным. Благодаря ему, походные колонны дивизии были рассредоточены и шли в предбоевых порядках с разведкой и походным охранением, что, конечно, очень замедлило движение, но показывало немцам на готовность к решительному сопротивлению.

К вечеру разведка дивизии установила, что за двигающимися колоннами частей дивизии появились немецкие ганки. В воздухе стали показываться немецкие самолёты. С одного самолёта, пролетавшего на бреющем полёте над автоколонной штаба дивизии, был сброшен вымпел, в котором находился пакет, адресованный на имя генерала Буняченко. Это было письмо представителя Ставки Верховного Германского Командования генерала Ашекбреннера. Он писал:

«Дорогой Генерал!

С чувством большого удовлетворения и восторга мы получили известие о блестящей боевой операции, проведенной Вашей дивизией на Одере.

Дивизия зарекомендовала себя с самой лучшей стороны и тем больше было наше удивление, когда мы узнали о Ваших поступках последнего времени.

Генерал Власов также склонен осудить Ваше поведение и действия дивизии. Мы долго с ним обсуждали этот вопрос. Я отказываюсь понимать, что послужило этому причиной.

Помните, на что Вы обрекаете себя, своих солдат и офицеров. Одумайтесь и не делайте безумия.

Заверяю Вас в глубоком к Вам уважении.

Ваш генерал Ашенбреннер».

27 апреля 1945 года Ставка.

Командиры частей дивизии во время марша беспрестанно информировались штабом дивизии о всех получаемых известиях и о результатах разведки, которая велась беспрерывно. В свою очередь, полки также вели разведку и наблюдение, донося добытые сведения в штаб дивизии. Приходилось несколько раз менять направление движения, обходя кажущиеся опасные места.

Все солдаты и офицеры были ознакомлены с обстановкой и перед ними была поставлена лишь одна задача — быстрее двигаться вперед и быть готовыми в любой момент вступить в бой!.. Физическое и моральное напряжение людей доходило до предела. Марш совершался необыкновенно быстрым темпом, без привалов. Короткие остановки делались лишь для приведения в порядок бойцов. Колонны не растягивались, шли компактно в боевых расчётах. Продукты выдавались сверх всяких норм. Даже горячий обед, приготовленный в ротных походных кухнях, выдавался и съедался солдатами на ходу. Лошадей кормили тоже не останавливаясь. Каждый понимал, что промедление смерти подобно и что гибель ожидала каждого, отставшего от колонны. Смотря на проходящие полки, не верилось, что эти бодро шагающие солдаты уже проделали пешком несколько десятков километров почти безостановочного марша. Отстающих, изнеможенных от усталости с натёртыми ногами и больных сажали на обозные повозки. Подвозка людей в ротных и батальонных обозах чередовалась. Полковые обозы были также заполнены людьми, которые не могли идти пешком. Царило нервное напряжение, но выражение внешнего спокойствия и решительности можно было видеть на лице каждого. Волнующим вопросом была судьба генерала Власова. Этот вопрос задавался повсюду и постоянно. Он беспокоил каждого. Чтобы успокоить людей и поднять их настроение пришлось пойти на хитрость. — Было объявлено, что генерал Власов приехал в дивизию. Громкое многотысячное «Ура!» прокатилось по колоннам. Радостные лица солдат и офицеров, еще больший подъем сил и энергии говорили за безгрешность этой святой лжи — необходимого обмана своих войск во имя их же благополучия…

Волею судьбы, совершенно неожиданно для всех эта святая ложь оказалась претворенной в действительность. К исходу второго дня усиленного марша, уже на территории Чехословакии, в районе южнее города Лаун приземлились два самолёта, на которых прибыли командующий группой армий «Центр» генерал-фельдмаршал Шернер и генерал Власов, сопровождаемые своими свитами…

За двое суток — 27 и 28 апреля — дивизия совершила беспримерный марш, пешком преодолев расстояние около 120-ти километров с одним пятичасовым отдыхом. Благополучно выйдя на территорию Чехословакии, дивизия расположилась на отдых в районе Лаун, Шлан, Ракониц. Утомленные войска были способны только спать мёртвым сном.

Примечания:

3

В 1964–65 годах мне доводилось несколько раз встречаться с генерал-фельдмаршалом Шернером. Это было в Западной Германии в частной обстановке. Как-то раз, я задал ему вопрос: «Почему немецкое командование не приняло к нашей дивизии репрессивных мер при её явном неподчинении в боевой обстановке? В горных массивах, при подходе к Эльбе, сделать это не представляло никаких трудностей. Дивизия там могла бы быть с лёгкостью уничтожена даже небольшими силами с земли и с воздуха. Причём, сопротивляться в тех условиях дивизия была бы не в состоянии».

Шернер ответил: «Положение на фронте было и без того очень тяжёлое. Кроме того, в наших войсках было много вспомогательных частей, которые состояли из русских, украинцев и других добровольцев с востока. Особенно много их было в зенитных частях противовоздушной обороны. Все они были вооружены. Мы боялись возмездия с их стороны. И вообще мы не имели намерения уничтожать вашу дивизию. Мы старались держать дивизию в постоянном страхе, чтобы предотвратить её выступление против нас. Теперь я вижу, что этот страх был обоюдный. По требованию Буняченко, мы давали дивизии приказы на её дальнейшее движение и на снабжение только для того, чтобы узаконив его отчаянные безрассудные поступки, удержать его от ещё большего безумия. Мы сознавали его непереборимое упорство, но не теряли надежду облагоразумить его, в конце концов. Мы всеми силами хотели избежать вооружённых столкновений. Об этом не могли бы не узнать в Ставке. А так, — Ставка ничего не знала… Своими приказами мы придавали законность всем действиям Первой дивизии. Нас никто не предал, иначе был бы ужас и для вас и для нас…»

В. П. Артемьев