Наука «финансы» самая сложная в администрации. Она учит, как посредством прямых и косвенных налогов удовлетворить всем потребностям страны, не обременяя жителей.

(Настольный словарь Ф. Толя Т. III. — СПб.,1864. — С.845)

Финансовая наука и есть наука о хлебе насущном, о том, почему население сыто или голодно, почему оно имеет хлеб или не имеет его.

(И. Х. Озеров)

Дом Семенова-Романова,

где размещалась Енисейская Казенная палата

в начале XX века

К новому месту службы М. М. Сперанский ехал с неохотой. Кресло генерал-губернатора Сибири после должности государственного секретаря казалось ему незаслуженным понижением. К словам Михаила Ломоносова о том, что могущество России будет прирастать этим далеким краем и Северным Ледовитым океаном, относился с недоверием. Гораздо ближе ему было выражение Петра I: «А людишки в Сибири худые, и им в деле государственной казны верить нечему».

Но красота здешней природы Сперанского восхищала. Старинный Енисейск встречал нового правителя Сибири колокольным звоном и хлебом-солью. Ясные взгляды куполов православных храмов самого северного города России в то время поднимали настроение. Город подкупал сказочной тишиной и какой-то богатырской надежностью. Осмотрев присутственные места, Сперанский обратил внимание на архитектуру денежной кладовой, которая своими причудливыми колоннами явно выделялась из общего ряда местных строений. Величественный Енисей заставил былого фаворита вспомнить обжигающие слова изгнанника протопопа Аввакума, произнесенные им когда-то в этом городе: «Выпросил у Бога светлую Россию сатана… Выпросил и позорит ее, и топчет мозг и сердце ее в слякоть… И когда ее Бог у сатаны назад отнимет, неведомо» (Амфитеатров, А. В. Жизнь человека, неудобного для себя и для многих. Т. 2 / А. В. Амфитеатров. — М., 2004. — С. 419).

Встречи с сибиряками еще раз убедили Сперанского в том, что дельных, знающих чиновников здесь крайне мало. Как часто говорили, «их днем с огнем не сыскать». И хотя по совету Сперанского Александр I подписал в 1809 году «Указ о правилах производства в чины по гражданской службе и об испытаниях в науках для производства в коллежские асессоры и статские советники», в повседневную жизнь этот закон входил крайне медленно. Чиновники всячески саботировали экзамены и показывали очень низкий уровень знаний, особенно по русскому языку и математике. На вопрос, как навести в Сибири порядок, где пока главную роль играет взятка, ответа он не знал. Из Енисейска снова возвращался в Красноярск. Когда у Сперанского зародилась мысль разделить Сибирь на два генерал-губернаторства — Западное и Восточное — и создать новую Енисейскую губернию, неизвестно. Краевед Кытманов утверждал, что главным городом новой губернии ему хотелось сделать Енисейск, но купечество, боясь больших перемен, извернулось на все лады, чтобы этого не произошло (Кытманов, А. И. Краткая летопись Енисейского уезда и Туруханского края Енисейской губернии 1594–1893 годов / А. И. Кытманов. — [Б. м.], [б. г.]. — С. 191). Других же документов, подтверждающих этот тезис исследователя, пока не обнаружено.

Журнал заседаний Енисейской Казенной палаты (1823 г.). Красноярский краевой архив

11 августа 1819 года Сперанский вернулся из Енисейска в Красноярск. Генерал-губернатор отметил, что «при внешней чистоте города здесь много беспорядков и притеснений в делах внутренних». 13 августа Сперанский покидал Красноярск. Толпа жителей сопровождала высокого вельможу до самой пристани, вручая ему все новые и новые жалобы на местных чиновников. Это спровоцировало бесконечные ревизии и проверки. В октябре 1821 года у красноярского казначея Паутова оказался недостаток казенных денег на сумму 27 тысяч рублей. Томский губернатор Д. В. Илличевский распорядился произвести следствие и возместить этот урон. При последующей проверке Красноярского казначейства сумма недостачи увеличилась еще на 4 тысячи. По распоряжению Сперанского в декабре 1821 года имения Паутова и его жены были выгодно проданы, а ущерб, причиненный казне, был погашен (Вагин, В. И. Исторические сведения о деятельности графа М. М. Сперанского в Сибири. Т. 1 / В. И. Вагин. — СПб., 1872. — С. 164).

Необходимость укрепить авторитет императорской власти в провинции, пресечь злоупотребления и казнокрадство, привели к идее о дроблении огромных сибирских пространств на более компактные и управляемые территории. Эти причины, видимо, и породили самую глобальную реформу местного губернского управления.

12 декабря 1822 года состоялось второе рождение Красноярска, отныне он становился столицей только что образованной новой губернии — Енисейской. На ее открытие первый губернатор А. П. Степанов, назначенный на этот пост 24 июля 1822 года, опоздал почти на три месяца (ГАКК, ф. 160, оп. 3, д. 1, л. 602–609). Чтобы выйти из столь неудобного положения, генерал-губернатор Восточной Сибири А. С. Лавинский возложил на статского советника Александра Лаврентьевича Афанасьева, исполнявшего должность вице-губернатора, все полномочия хозяина необъятного края. По существующим в то время положениям финансирование всех присутственных губернских мест (учреждений) открывалось с 1 января 1823 года. М. М. Сперанский внимательно следил за ходом дел в новой губернии. А предстояло сделать многое. В Канском, Ачинском, Минусинском, Красноярском, Енисейском округах — образовать казенные окружные управления, состоящие из казначея, смотрителей питейной продажи и продажи соли. Одним словом, собрать в округе всех местных чиновников, представляющих интересы главного финансового управления губернии — Казенной палаты.

По своей территории Енисейская губерния превосходила самую малую в Российской империи Московскую в 77 раз и уступала только Якутской области (ГАКК, ф. 595, оп. 48, д. 592, л. 1 об.). Все пространство губернии делилось на 5 округов: Ачинский занимал площадь в 1057,71 кв. мили; Енисейский — в 8246,58 кв. мили; Канский — в 1058,52 кв. мили; Красноярский — в 3720,25 кв. мили и Минусинский — в 1932 кв. мили. К Енисейской губернии относился и Туруханский край, занимающий пространство в 33 582,33 кв. мили.

К началу 1833 года в России было 49 губерний, 7 областей и 626 городов (Обозрение состояния городов Российской империи // Московский наблюдатель. — 1835. — Ч. 5. — С. 492).

По численности населения Енисейская губерния находилась на самом последнем месте. Здесь в 1823 году проживало 158 748 человек. По сравнению с городами европейской части России сибирские поселения выглядели малолюдными. Енисейск среди городов России по численности населения занимал 139-е место, Красноярск — 281-е, Ачинск — 469-е, Минусинск — 576-е (Комлева, Е. В. Енисейское купечество (последняя четверть XVIII — первая половина XIX века) / Е. В. Комлева. —   М., 2006. — С. 35). На 626-м месте, самом последнем, был заштатный город Туруханск. Статистики заметили, что в Омске, Красноярске и Николаеве мужчин проживало вдвое больше, чем женщин.

С первых же дней красноярцы почувствовали, что политика Министерства финансов стремится сделать податные обложения и другие виды налогов наиболее справедливыми и равномерными и для сибиряков.

Все губернии страны разделились на разряды. При их определении финансисты учитывали и численность населения, и условия его проживания, и размер занимаемой им территории. Однако главным критерием для определения разряда служили ее экономические и финансово-хозяйственные показатели.

Енисейская губерния была отнесена к третьему классу, поэтому с каждого крестьянина взималась оброчная подать в размере 8 рублей (Министерство финансов 1802–1902 гг. Ч. 1. — СПб., 1902. — С. 81). Для сравнения скажем, что для крестьян Московской, Тверской, Санкт-Петербургской губерний, отнесенных к первому классу, оброчная подать была больше на целых два рубля.

Если открытие губернии состоялось 12 декабря 1822 года, то Енисейская Казенная палата начала свою работу немного позднее.

Как показывают архивные документы, ее первое заседание состоялось 2 января 1823 года «по полуночи от 8 часов». На нем присутствовали: председатель Енисейской Казенной палаты, статский советник Александр Лаврентьевич Афанасьев, старший асессор Федор Степанович Семенов, асессоры Михаил Алексеевич Вражский, Николай Семенович Никитин, младший асессор Николай Михайлович Бартенев и губернский казначей Иван Иванович Унгебаур.

Первое решение участников этого исторического мероприятия было очень кратким: «Донести министру финансов, что Енисейская Казенная палата открыта 2 января 1823 года статским советником Афанасьевым» (ГАКК, ф. 160, оп. 3, д. 1, л. 4 об.). С этого дня созданное главное финансовое управление губернии приступило к своим чрезвычайно трудным обязанностям.

С удвоенной энергией работал в эти дни председатель Казенной палаты. Не хватало ни людей, ни средств, ни помещений. Все было впервые: принесенный в палату первый стул, стол. Объем делопроизводства учреждения с каждым днем нарастал. Прием посетителей увеличивался. Помещение, занимаемое палатой, становилось тесным. Уже 2 июля 1823 года на очередном заседаниичиновники приняли протокол следующего содержания: «Присутствующие асессоры имели рассуждение, что занимаемые ныне Казенною палатою госпожи коллежской советницы Галкиной часть нижнего этажа каменного дома и деревянный флигель по малоимению комнат как для свободного занятия канцелярскими чиновниками, так и к замещению дел недостаточны, а потому найден со всеми удобствами для занятий Казенной палаты дом красноярского 3-й гильдии купца Александра Пороховщикова, который, желая отдать оный в наем под сию палату и по убеждению присутствующих, согласился взять 700 рублей в год с тем, чтобы при заключении с ним контракта ему были выделены деньги вперед за полгода» (ГАКК, ф. 160, оп. 3, д. 2, л. 691).

Новое помещение Казенной палаты украшали портреты царствующих особ и икона Благовещенья Пресвятой Богородицы с лампадою, привезенной из Москвы красноярским купцом 3-й гильдии Власьевским по заказу председателя Казенной палаты Афанасьева. К сожалению, имя художника, написавшего, по воспоминаниям современников, эту замечательную икону, в финансовом отчете купца не упомянуто. Зато другие денежные затраты расписаны очень подробно. За написание иконы на кипарисе живописью неизвестному иконописцу заплачено 40 рублей. За серебро на ризе весом 4 фунта и 3 золотника — 467 рублей 60 копеек. За киот, сделанный из красного дерева со стеклом, — 75 рублей. Икона была украшена 8 золотниками золота стоимостью в 160 рублей. Еще 108 рублей Власьевский заплатил за лампаду, которая была отделана серебром и золотом. За провоз иконы из Москвы в Красноярск внесли еще 40 рублей. Таким образом, вместе с оплатой хлопот Власьевского икона обошлась Казенной палате в 1037 рублей 22 копейки (ГАКК, ф. 160, оп. 3, д. 57, л. 26). В краевом архиве удалось отыскать и описание интерьера кабинета губернского землемера Казенной палаты. На стене — «Образ во имя Спасителя» в серебряной вызолоченной ризе. Стоят шесть чертежных столов бильярдного типа на железных болтах с гайками, два канцелярских стола, покрытые клеенкой, с двумя ящиками и замками. Далее — десять разрезных больших шкафов. Два кресла, четыре канцелярских стула, письменный стол для губернского землемера с тремя ящиками и двумя шкафами, на котором стоит статуэтка — лошадка со стаканчиком. Стульев высоких для чертежников — 12, канцелярских стульев — 2, высоких табуреток — 6. На столах чертежников стоят четыре чернильницы, из них две каменные со стаканами для воды (ГАКК, ф. 160, оп. 1, д. 268, л. 12).

Сразу же после открытия Казенной палаты стала остро ощущаться нехватка профессиональной справочной литературы. В декабре 1823 года было принято решение «обратиться в Москву к книгопродавцу Глазунову на доставление в сию палату юридического словаря, межевых инструкций, различных указателей российских законов». Предлагали также выписать на 1824 год календарь издания Санкт-Петербургской сенатской типографии и годовой комплект официальной государственной газеты «Московские ведомости», где в те годы регулярно печатались различные правительственные указы и распоряжения. Всего на покупку разных книг выделили 885 рублей по статье «канцелярские расходы» (ГАКК, ф. 160, оп. 3, д. 4, л. 119). Так в Красноярске начала формироваться первая ведомственная библиотека, история которой оборвалась только в конце 1917 года.

Стремление чиновников к чтению и самообразованию постоянно поддерживал губернатор А. П. Степанов, и библиотека Казенной палаты быстро пополнялась новой литературой. Например, на 1826 год чиновники выписали журналы «Вестник Европы» и «Сын Отечества» (ГАКК, ф. 160, оп. 3, д. 40, л. 4).

Главная задача нового руководителя состояла не в том, чтобы создать стройную финансовую вертикаль, начиная от волостных правлений и кончая окружными казначействами, хотя и это было чрезвычайно важно, а в том, чтобы рассеять море налоговой путаницы, которая постоянно возникала при передаче дел от Томской и Иркутской казенных палат в новую — Енисейскую.

Афанасьев сразу же повел дело твердо, уверенно, потому что чувствовал за спиной поддержку генерал-губернатора Восточной Сибири Лавинского. В новые документы председатель Казенной палаты часто любил вставлять одну знаменитую фразу: «Учинить выправку», что в переводе на современный язык означало — исправить положение. Александр Лаврентьевич был требователен не только к подчиненным, но и к себе. Вице-губернатор смело принимал решения, руководствуясь при этом не только инструкциями, но и, главным образом, здравым смыслом. С первых же дней Афанасьев ввел в штат Казенной палаты переплетчика Щербакова, благодаря которому многие важные документы палаты, одетые им в кожаные переплеты, сохранились до наших дней. Введение сверх штата этой должности Афанасьеву грозило большими неприятностями, но он сумел убедить генерал-губернатора Лавинского, что без переплетчика делопроизводство в новом учреждении просто невозможно. Не зря Афанасьев часто любил повторять: «Где порядок, там и богатство».

Формирование новой финансовой губернской структуры отнимало у председателя Казенной палаты много сил. Обсуждение важных хозяйственных вопросов порой затягивалось далеко за полночь. В журналах заседаний сохранились отметки, когда обсуждать вопросы начинали в 8 часов вечера, а окончательное решение выносили только в 2 часа ночи. Организовать новые окружные казначейства в таких маленьких заштатных городишках, как Канск, Минусинск, Ачинск, было очень хлопотным делом. Во-первых, не хватало грамотных чиновников, а главное, в этих городах создать хоть какую-то сносную материальную базу было архисложно. Не случайно в первые месяцы своей деятельности окружные казначейства арендовали церковные помещения. В финансовой практике Российской империи организация окружных казначейств была «пилотным проектом», родоначальником этого эксперимента стал М. М. Сперанский, понимавший всю сложность сибирской жизни не понаслышке. Чрезвычайно важно было организовать сбор средств и их хранение в каждом округе губернии, избегая длительных транспортировок при плохих дорогах и суровых климатических условиях.

Только 28 марта 1823 года губернатор Александр Петрович Степанов вступил в должность во вверенной ему губернии. Уже через три дня он сделал свое первое распоряжение. В нем он подчеркивал, что деятельность палаты принимает в должное уважение, каковой лестный отзыв доводит до ее сведения. Однако губернатор был недоволен тем, что он не может быстро получить от нее нужных ему сведений, поэтому просил председателя палаты Афанасьева «доставить к нему наискорее подробную записку о тех предметах, которые нужны для его сведения» (ГАКК, ф. 160, оп. 3, д. 3, л. 48 об.).

Деловые отношения Афанасьева с губернатором Степановым складывались непросто. Ни одного важного хозяйственно-финансового вопроса без участия председателя Казенной палаты Степанов решить не мог. Видимо, на этой почве между двумя высокопоставленными чиновниками и возникали постоянные трения. Хотя губернатор и считался хозяином региона, «но в том самом месте, где именно соединяются и ведаются хозяйственные части, в Казенной палате, губернатор мог иметь только одно случайное участие» (Обозрение главных оснований местного управления Сибири. — СПб., 1841. — С. 44). Эта ситуация хорошо была известна генерал-губернатору Восточной Сибири А. Лавинскому, который высоко ценил деловые качества председателя Енисейской Казенной палаты, и чтобы разрядить эти нездоровые отношения, он часто вызывал Афанасьева в Иркутск, где загружал статского советника решениями других вопросов, не связанных с Енисейской губернией. Временно руководить Енисейской Казенной палатой всегда поручалось асессору Семенову.

Александр Лаврентьевич во многом разделял взгляды европейских мыслителей, которые считали, что каждое государственное учреждение «должно быть подобно часам, где каждому колесику и винтику отведено определенное место согласно плану общего механизма» (Реформа местного управления. — СПб., 1889. — С. 6). С первых же дней на имя нового финансового хозяина губернии посыпались жалобы, просьбы, претензии. Например, северяне обратили внимание на нехватку соли. Чиновники Казенной палаты сделали проверку и выяснили, что у енисейского соляного пристава Мизгирева и сидельца Максимова действительно большая недостача, почти в 170 пудов. Сразу описали имение пристава, но под стражу не взяли. Заставили растратчиков возместить убытки. Первый внес в казну 219 рублей, второй — 104 рубля 49 копеек (ГАКК, ф. 160, оп. 3, д. 4, л. 264).

С мест сообщали: Енисейская и Ачинская денежные кладовые находятся в удручающем состоянии. Окладные камни фундамента в Енисейской кладовой вышли наружу, и между ними имеются большие щели, в дверях из порога кирпичи вывалились, образовалась огромная дыра, к тому же в кладовой очень сыро, штукатурка со стен отвалилась… В ветхость пришел в Енисейске и тюремный острог, на постройку которого Томская губернская палата постоянно задерживала ассигнования.

В Ачинске, в построенной в земле деревянной кладовой, прогнили снаружи все боковые стены. Во многих местах от бурь и дождей крыша кладовой, покрытая дерном, протекает, а «потому непременно нужно выстроить новую» (ГАКК, ф. 160, оп. 3, д. 1, л. 1054–1055).

После этих слов пройдет еще два десятка лет, и в 1846 году председатель Енисейской Казенной палаты И. Высоцкий напишет: «Понудить кого следует к скорейшему составлению на постройку в городе Ачинске каменной кладовой, которая, как известно палате, угрожает уже разрушением и потому опасна к хранению казенного интереса» (ГАКК, ф. 160, оп. 3, д. 110, л. 572).

(Но только лишь в 1884 году, по данным ачинских музейных работников, эта проблема наконец-то будет окончательно решена.)

В срочном ремонте нуждались такие же денежные хранилища в Минусинске и Енисейске.

В похожих условиях хранились деньги и в Красноярском уездном казначействе. Финансисты вынуждены были за 300 рублей в год арендовать при Воскресенской соборной церкви помещение для денежной кладовой (ГАКК, ф. 160, оп. 3, д. 4, л. 162 об.).

А средства в губернском Красноярске скопились немалые… Уже к августу 1823 года удалось собрать с жителей губернии различных налогов на сумму 336 тысяч 268 рублей 51 копейка. В Воскресенском соборе, где хранились эти деньги, был выставлен круглосуточный караул (ГАКК, ф. 160, оп. 3, д. 4, л. 278).

Вскоре чиновники столкнулись с еще одной проблемой — медной монеты в денежных кладовых набралось так много, что для ее хранения дополнительно потребовалось огромное количество мешков. Решено было часть металлических денег старой чеканки, сибирской и российской, в сумме 22 тысячи рублей отправить на хранение в резервный фонд в Тобольск (ГАКК, ф. 160, оп. 3, д. 3, л. 78).

Главной опорой в работе председателя Казенной палаты Афанасьева стали уездные казначеи. Но подыскать на эти должности грамотных чиновников оказалось также нелегко. От уездного казначея требовали не только математических знаний, но и аккуратности, внимательности и даже педантичности, но главное — честности. Круг его обязанностей строго регламентировался.

Уездный казначей назначался через каждые три года государственным казначеем по представлению Казенной палаты и имел в заведовании своем все казенные доходы города и уезда, какого бы звания они ни были. Но уездный казначей сам не собирал никаких доходов: он был только хранителем государственных денег, собиравшихся в его уезде. Самые же сборы вносились теми лицами, которые должны были платить их, или их поверенными. Приняв все представлявшиеся сборы, уездный казначей должен был отправить в Казенную палату подробную ведомость о всех поступивших на приход доходах, равно и о всех недоимках. Из этих ведомостей Казенная палата составляла два реестра, в одном представляла перечень плательщиков исправных, в другом — перечень плательщиков неисправных и сообщала об этом губернскому правлению, где уже и принимались окончательные решения, сколько, когда и как платить.

Все поступавшие к уездному казначею деньги, как предписывал регламент, должны были храниться в каменных, безопасных от пожаров кладовых, в прочных сундуках, скрепленных печатями. Однако на практике эти требования выполнялись редко. Чаще всего денежные кладовые запирались на крепкие замки и сдавались под круглосуточную охрану военному караулу. Входить в кладовую уездный казначей один не имел права. Его всегда должны были сопровождать три присяжных. По истечении каждого месяца производился подсчет денежной суммы и о результатах проверки доносили в губернскую Казенную палату. По окончании же года все оставшиеся за расходами в уездном казначействе деньги отсылались в губернское казначейство на хранение.

Уездный казначей подчинялся Казенной палате и государственному казначею и от них только зависел во всех своих действиях. Впрочем, и губернатор, как хозяин своей губернии, мог во всякое время проверить денежные суммы, хранившиеся на руках уездного казначея, сам или через своего уполномоченного.

Он ни над кем не начальстсвовал,

а служащие изъявляли ему особое уважение.

(Из воспоминаний современников о графе Канкрине)

Только 5 июня 1823 года в Красноярске получили сообщение о назначении министром финансов Егора Францевича Канкрина и о замене графа Дмитрия Александровича Гурьева, находившегося на этом посту с 1 января 1810 года по 22 апреля 1823 года (ГАКК, ф. 160, оп. 3, д. 3, л. 367 об.).

Имя нового министра хорошо было знакомо красноярцам, и с ним они связывали свои надежды на лучшее завтра. А проблем у местных финансистов накопилось много. К слову, выплата заработной платы чиновникам задерживалась порой на полгода. Хотя еще в 1805 году в Сенате был принят указ, который четко гласил, что канцелярским чиновникам производить жалованье по трудам и заслугам по истечении каждого месяца (ГАКК, ф. 160, оп. 3, д. 4, л. 19).

Но жизнь вносила свои коррективы. Поэтому неудивительно, что даже губернский прокурор, коллежский асессор Мешков, написал прошение в Казенную палату, в котором пояснял, что он «по предложению господина министра юстиции Правительствующим сенатом определен енисейским прокурором 15 июня 1822 года, а в должность вступил с открытием губернии, но жалованье, назначенное на 1 января 1823 года, еще не получал». Прокурор просил выдать ему деньги со времени его определения, то есть с 22 июня 1822 года по 1 января 1823 года. Взвесив все «за» и «против», асессоры Казенной палаты решили учинить выправку такого незавидного прокурорского положения и определили: причитаемое жалованье выдать в размере 485 рублей 10 копеек, поскольку годовое жалованье прокурору по штатному расписанию губернской прокуратуры составляло 900 рублей (ГАКК, ф. 160, оп. 3, д. 1, л. 702).

Остро стояли вопросы и о пересмотре границ Томской и Иркутской губерний, из которых и была выделена вновь созданная Енисейская. Так, Канскую волость переименовали в Уринскую, а Минусинскую — в Шушенскую (ГАКК, ф. 160, оп. 3, д. 1, л. 1102 об.). Многие дела, находившиеся на рассмотрении в Томской Казенной палате, передавались чрезвычайно медленно, порой эта официально-бюрократическая процедура растягивалась на целые годы.

С именем Канкрина в финансовом управлении губернии ждали больших перемен. И председатель Казенной палаты Афанасьев — политический лоцман губернаторской власти, как его за глаза называли сослуживцы, — в своих прогнозах не ошибся.

Заставляя не покладая рук работать своих подчиненных, губернатор работал много и сам. В основном его интересовали сведения о поселенцах. Чиновники хозяйственного отдела составляли их именные списки, дополняя свою информацию ответами на вопросы: в каких деревнях и селах прописаны поселенцы? Как они ведут свое хозяйство, есть ли оно у них? Часто ли бегут с мест водворения? Собранные сведения губернатор передавал правительству, которое было намерено с 1824 года осуществить новый масштабный проект переселения в Сибирь на постоянное жительство разных преступных элементов. Достоверные цифры и факты, полученные с мест, давали возможность столичным чиновникам лучше подготовиться к осуществлению задуманного плана.

Петербург намеревался построить за счет казны на территории губернии 22 селения с 1487 домами для поселения в них 5955 ссыльных мужчин и женщин. 14 таких селений планировали построить в Канском округе, 6 — в Минусинском и 2 — в Ачинском. Однако реализация этого плана началась только спустя пять лет, с 1829 года. Через десять лет этот грандиозный по тем временам проект был завершен. К этому времени население этих невольных мест обитания не только не уменьшилось, как предсказывали скептики при обсуждении проекта, но даже увеличилось на 4 тысячи человек.

В 1830 году Степанов вместе с Пестовым приступили к строительству новых деревень для крестьян-переселенцев. Дело продвигалось очень медленно. Но через три года в Ачинском округе 656 крестьян разместили в двух деревнях. В Минусинском округе в одной Сагайской проживало 267 человек. Большая часть переселенцев стала жить в Канском округе. Для них построили целых 7 новых деревень: Нойскую, Верхнерыбинскую, Приречную, Николаевскую, Александровскую, Нагорную, Агинскую. В них проживало 1580 крестьян-переселенцев. Обустроить и прокормить такую массу людей в ту пору оказалось делом очень сложным. Чтобы снизить цены у местных крестьян на покупку продовольствия для новоселов, Пестову приходилось принимать жесткие административные меры.

Смотрителем этих поселений чиновники назначили канского исправника Шевелева, который не только сумел обеспечить двухгодичным продовольствием своих подопечных, но и купить для них земледельческие орудия, кузнечные и плотницкие инструменты. Казенная палата старалась предусмотреть все, чтобы первые шаги на сибирской земле для переселенцев были более мягкими. В каждой деревне оборудовали колодцы с качественной питьевой водой. Такое нехитрое, но необходимое сооружение обходилось казне в 150 рублей.

Кроме того, было выделено 100 тысяч рублей на покупку лошадей и необходимой упряжи. Стоимость одной лошади вместе с санями составляла 21 рубль. На приобретение лошадей Казенная палата выделила 8 тысяч 274 рубля. В пяти из семи деревень Канского округа Шевелев построил кузницы. Для правки в них топоров и других инструментов купил 5 точил, которые в то время считались весьма дорогими и редкими предметами. Поселенцев вволю обеспечили лесом для сооружения подворных хозяйств и поскотин. На содержание 1580 крестьян, поселившихся в 7 деревнях Канского округа, по установленным нормам выделялось на один год 780 пудов соли, 3555 пудов круп и 61 977 пудов хлеба (ГАКК, ф. 160, оп. 3, д. 94, л. 107–111 об., 357).

В 1840 году в 22 построенных для ссыльных Енисейской губернии селениях проживало почти 6 тысяч мужчин и 4 тысячи женщин (Гагейместер, Ю. А. Статистическое обозрение Сибири, составленное по Высочайшему Его Императорского Величества повелению. Ч. 2 / Ю. А. Гагейместер. — СПб., 1854. — С. 114). В начале XIX века в полномочия служащих Казенной палаты обязательно входил учет количества жителей на вверенной им территории — как податного населения, так и неподатного, а также политических ссыльных.

Сказанные когда-то Екатериной II слова о том, что она хотела бы видеть свой народ промышленником, полностью разделял и новый министр финансов Е. Ф. Канкрин. Эту главную идею своей финансовой политики он с первых дней правления стал неустанно претворять в жизнь. Канкрин ввел правило, согласно которому каждая долгосрочная ссуда промышленного характера должна была выдаваться казенными банками не иначе, как с его личного разрешения. Таким образом, он хотел быть в курсе всех экономическо-финансовых событий в стране и оказывать на них свое могущественное влияние.

Эту тенденцию чутко уловили журналисты. В 1833 году в журнале «Московский телеграф» появляется статья барона Александра Мейендорфа «О промышленности в России», которая подводила первые итоги усилий Канкрина в развитии отечественного производства. Автор не жалел высокопарных слов, прославляя мудрую политику российского правительства. В частности, он писал: «Обширное и быстрое движение мануфактурной промышленности в России, беспрерывные усовершенствования во всех способах производства, величайшая деятельность, рвение и понятливость, с какими народ русский совершает сии мирные подвиги, представляют в совокупности зрелище восхитительное и готовят для Отечества существеннейшую народную славу в настоящей эпохе» (Московский телеграф. — 1833. — Май. — С. 483).

В самом деле Россия переходила в состояние смешанное — земледельческой и торговой промышленности, и прежде чем заниматься поднятием фабричной промышленности, надо сначала улучшить качество получаемой сельскохозяйственной продукции, поскольку выгоды от нее «разливаются на весь народ, тогда как успехи мануфактур и фабрик обогащают только несколько лиц и несколько мануфактурных заведений» (Московский телеграф. — 1833. — Май. — С. 485–486).

Данный процесс можно было проследить на примере исконно русского продукта — сала. В 1830-х годах в России его производили почти на 60 миллионов рублей. «Но если бы, — подчеркивал автор, — способ салотопления производили бы улучшенным способом, то увеличили бы продажу его на 6–9 миллионов рублей. Сало было бы чище, его больше бы продавали за границу. Остатки от сей фабрикации — мясо, кости и прочее — пропадают почти без всякой пользы, но если бы мясо солить и сушить, а кости обжигать в уголь, то можно бы получать от них величайшие выгоды». Не лучше положение было и со щетиной, которую Россия продавала иностранцам на 5–6 миллионов рублей в год. «Стоило бы только ввести хороший разбор оной, — писал Мейендорф, — тогда бы ее ценность увеличилась на 20 %» (Московский телеграф. — 1833. — Май. — С. 488–489). Далее говорилось о безалаберном отношении крестьян и помещиков к выработке козьего пуха, льна, пеньки, отечественного шелка и обработке металлов. И в конце резонно, между строк, возникал вопрос: почему реформы Канкрина буксуют? Потому что «как ни сильно влияние правительства, все старания его останутся безуспешны, когда народное мнение не готово принять благодетельного направления» (Московский телеграф. — 1833. — Май. — С. 495).

Позицию «Московского телеграфа» в России поддерживали многие. Наиболее ярым противником Канкрина стал купец Василий Кокорев. Отрицательную оценку финансовой политике также давал Н. Н. Муравьев, впоследствии ставший генерал-губернатором Сибири и получивший за присоединение реки Амур к России титул графа с приставкой — Муравьев-Амурский.

Стоит процитировать слова влиятельного сановника: нищета в Русском царстве не одинакова с нищетою других государств. У нас пролетариев нет и не должно быть. Нищета в России есть нищета целого государства, от царя до пастуха; цари наши не запасают себе богатств про черный день, как делают короли других государств, их богатство, их благосостояние тесно связано с благосостоянием народным.

…Если она близка к сей бездне злополучия, то не иначе как способствовал к оному ошибочный взгляд на государство, назначение совершенно царства и, может быть, увлечение страстью подражания без соображения с положением государства. Россия до 1823 года считалась государством земледельческим, хлебным и не чувствовала никогда никаких нужд, перенесла Тильзитский мир, перенесла великий 1812 год, и с водворением спокойствия в государстве начало водворяться и благосостояние всех сословий, столь сильно потрясенное общим бедствием. Но со вступлением графа Канкрина в управление Министерством финансов, со времени, когда ему пришла гибельная мысль переродить Русское царство в мануфактурное, в 1823 году вышла первая запретительная система — и Россия предстала пред удивленною и образованною Европою мануфактурным государством! Капиталисты, увлеченные ошибочным понятием министра, употребили капиталы на учреждение мануфактур, для поддержания их ввоз иностранных товаров был запрещен, иностранцы же решили обходиться без наших товаров. В итоге внешняя торговля хлебом и другими земледельческими продуктами упала. Владельцы земли год от года начали беднеть, торговцы обанкротились, мануфактуристы за неимением сбыта затоварились» (Барсуков, И. Граф Николай Николаевич Муравьев-Амурский / И. Барсуков. — М., 1891 — С. 18–19).

Однако успехи экономической политики Канкрина быстро приносили свои плоды. Уже в 1824 году дефицит российского бюджета был устранен. Как писали биографы министра, он работал ежедневно по 15 часов. В своих исследовательских трудах, исключительно на немецком языке (поскольку русским он до конца жизни так и не овладел), министр финансов подчеркивал: «Ошибаются те, кто думает, что русская фабричная промышленность существует только благодаря помощи правительства. Промышленность эта сама по себе теперь сильна. Вот уже 25 лет, как не сделано ни одной важной жертвы для поддержания отечественных фабрик. Их процветание было достигнуто другими средствами».

Особенно министра финансов волновал вопрос о создании в России «среднего сословия». В 1832 году принимаются «Правила переселения казенных крестьян в города и о приписке к городам другого звания людей». Канкрин, как и многие государственные деятели разных эпох, мечтает о зажиточном, просвещенном городском сословии. Архивные дела хранят немало историй о переселении зажиточных крестьянских семей в города Енисейской губернии с разрешения Казенной палаты. Причины желания переселиться в город не всегда видны из документов, однако можно предположить, что условия городской жизни более благоприятствовали занятиям торговлей и ремеслом. Заметим, что 90 % красноярского купечества были выходцами из крестьян.

За годы правления Канкрина, а это время поистине можно назвать его эпохой, делалось чрезвычайно много. Так, с 1823 года принимались всевозможные меры для усовершенствования русской промышленности. Издаются коммерческая газета и мануфактурный журнал, за границей содержатся агенты, чтобы узнавать все новейшие открытия и усовершенствования, заведена правильная выписка узоров из-за границы, привлечены в Россию искусные мастера, учрежден мануфактурный совет с отделениями и корреспондентами, основаны технологический институт и промышленные школы, установлены правильная посылка молодых людей за границу, промышленные выставки в Москве и Петербурге с назначением наград и отличий, учреждены бесплатные школы рисования, издан устав, улучшающий полицейский надзор за работами, и принято много других мер, о которых я умалчиваю».

Кроме этого, в 1824 году Канкрин призывал своих подчиненных усилить контроль за производством торговли. Для этого при городских думах учреждались особые торговые депутации, в составе от трех до семи лиц, по назначению Казенной палаты, из купцов, заслуживающих доверия. Ревизоры Казенной палаты из контрольного отделения совместно с городскими думами начали свои проверки. Между тем через четыре года практика торговых проверок под нажимом органов городского самоуправления была отменена. Но в 1840 году по решению Сената право контроля за местными торговыми точками закрепляется за Казенной палатой окончательно.

Среди чиновников Казенной палаты ярым приверженцем министра финансов слыл советник Василий Васильевич фон Кабрит. Это был хорошо образованный молодой человек, который среди своих коллег выделялся начитанностью и образованностью. Он боготворил своего кумира. И это не удивительно — его отец в эпоху Павла I дослужился до чина генерал-лейтенанта и был с Канкриным хорошо знаком. К тому же сам Василий Васильевич был человеком честным, принципиальным. В 1825 году ему поручили принимать построенный магазин для оптовой продажи соли на 30 тысяч пудов вблизи деревни Яновой Новоселовской волости Минусинского уезда. С этой задачей он успешно справился. Барон нашел у плотников массу недоделок. После его замечаний пришлось перекрывать крышу, переделывать кладовые комнаты. Строительство этого магазина обошлось казне в 315 рублей.

В 1828 году фон Кабрита неожиданно переводят в Канск на должность уездного казначея. Но, проработав там всего несколько месяцев, он вдруг внезапно умирает. После него остается большой семейный архив, где, по словам его сослуживцев, хранились редкие документы эпохи Екатерины II и Павла I. Чиновники Канска сделали в Красноярск запрос: что делать с архивом? Но там молчали. К сожалению, дальнейшая судьба этих редких документов нам неизвестна (ГАКК, ф. 160, оп. 3, д. 70, л. 628).

Традиции, заложенные первым председателем Казенной палаты Афанасьевым, продолжил и его преемник Иван Семенович Пестов. Во время его руководства в стенах Казенной палаты и в окружных казначействах от случая к случаю велась и торговля книгами. В основном распространяли официальную и литературу духовно-нравственного содержания. В 1829 году сумма от продаж книг составила более тысячи рублей (ГАКК, ф. 160, оп. 1, д. 38, л. 28 об.).

Пестов приступил и к «перевооружению» канцелярии: гусиные перья заменили на заморские железные, которых в год требовалось около трех тысяч. Списывались и деревянные печати. На смену им приходили из столицы металлические, их подделать в ту пору было почти невозможно.

Почти каждый высокопоставленный чиновник Енисейской губернии имел официальное издание «Учреждение для управления сибирских губерний». Разработанное Сперанским, это практическое пособие отвечало на многие вопросы, постоянно возникающие в повседневной практической работе. По распоряжению Степанова для Казенной палаты Губернского Совета было приобретено 14 экземпляров этой настольной книги.

В эти же годы и губернатор Степанов, и председатель Казенной палаты И. С. Пестов собирали материалы для своих будущих книг. В 1833 году в университетской типографии Москвы напечатали сначала книгу И. Пестова «Записки об Енисейской губернии Восточной Сибири 1831 года», а через два года увидело свет и двухтомное сочинение губернатора А. П. Степанова «Енисейская губерния», вышедшее в Санкт-Петербурге в 1835 году.

Вскоре Канкрин решает навести порядок и в деятельности казенных палат, старается ее конкретизировать и наиболее точно определить круг их деятельности. В разработанной им инструкции «О порядке производства дел в казенных палатах» подчеркивалось, что в ней председательствует вице-губернатор. Руководящий штат палаты составляют советники и асессоры, начальники отделений вместе с губернским и окружными казначеями.

В Енисейской Казенной палате работало три отделения: контрольное, хозяйственное, винно-соляное. Кроме того, палата имела канцелярию, в ее же штате находились губернские и окружные землемеры. Важно подчеркнуть, что организация Казенной палаты оставалась коллегиальной. Все важные вопросы, связанные с экономическо-хозяйственной жизнью губернии, решались на заседаниях Казенной палаты, которые вел председатель. В ходе их всегда присутствовал губернский казначей и несколько человек асессоров и советников, как правило, не больше восьми человек. Все вопросы Казенной палаты, обсуждавшиеся на заседаниях, и решения, принимаемые по обсуждаемым вопросам, протоколировались в специальном журналезаседаний Енисейской губернской Казенной палаты и заверялись подписями присутствующих на заседаниях чиновников.

Инструкция Канкрина, как ее называли на местах, ясно определяла, что «Казенная палата есть и должна быть, прежде всего, местным органом финансового управления» (Министерство финансов 1802–1902 гг. Ч. 1. — СПб., 1900. — С. 223).

Через шесть лет Канкрину удается выделить Казенную палату из состава общегубернского управления, аргументировав это тем, что губернатору трудно справиться со всеми своими обязанностями не только по Казенной палате, но и Губернскому правлению. Ему нужен настоящий помощник, поскольку имеющийся у него вице-губернатор постоянно занят финансовыми делами, говоря проще, вице-губернатор не должен сидеть на двух стульях — помогать во всех делах губернатору и при этом одновременно руководить Казенной палатой. С выводами Канкрина согласились — вице-губернаторов перевели в Губернское правление, а в Казенные палаты стали назначать особых председателей. Это коренным образом при минимуме затрат меняло схему всего финансового управления губернией.

Однако многие проблемы Канкрину в полной мере решить так и не удалось. Особенно трудно шло собирание недоимок. Министр считал, что взимание их кроется в трудностях при составлении отчетов и по сбору податей, поскольку крестьян, не знающих грамоте, можно легко обмануть. Во-вторых, из-за нечистоплотности местной власти и ее хронической вороватости.

Канкрин, как писали историки, имел практический ум, отдаленное будущее его занимало меньше, чем требования данной минуты. Поэтому проведение денежной реформы 1839 года считал мерой необходимой. У современников эти радикальные шаги министра не вызывали особого одобрения. Что же предлагал Канкрин? Первое. Восстановить монетную единицу и единство монет. Второе. Для придания денежной системе твердости и постоянства основать систему на серебре, признав ее главной государственной платежной монетой, но в то же время присвоить свободное хождение и ассигнациям, пока они останутся в народном обращении. Третье. Для преграждения ассигнациям возможности возвышаться и для облегчения денежных оборотов открыть всевозможные пути к размену и, установив новые бумажные деньги, обеспеченные серебром, обменять ими нынешние ассигнации. Четвертое. Для устранения затруднений от недостатка платежных знаков вообще приискать впоследствии средства к увеличению их числа (Министерство финансов 1802–1902 гг. — СПб., 1902. — С. 243).

В конце июня 1839 года в Енисейскую Казенную палату пришел указ, в котором говорилось: «Серебряная монета впредь будет главной монетой обращения. Ассигнации будут считаться впредь второстепенными знаками ценности, и курс их против звонкой серебряной монеты один раз и навсегда остается неизменным, считая рубль серебра в 3 рубля 50 копеек ассигнациями».

Эти немногочисленные слова совершили целый переворот в нашем денежном обращении. Одним росчерком пера уничтожались последствия почти семидесятилетних прегрешений (Сементковский, Р. И. Канкрин — его жизнь и государственная деятельность / Р. И. Сементковский. — СПб., 1857. — С. 140).

Очень подробно эту денежную реформу описал в своих воспоминаниях Василий Кокорев. Об этом историческом событии он вспоминал:

«Слух о намерении правительства сделать монетной единицей серебряный рубль и тем самым удорожить денежную стоимость жизни в три с половиной раза появился в 1837 году. Слух этот сильно встревожил всех, каждому представлялось, что имеемый им капитал значительно сократится в выражении своей ценности при покупке на рынке разных потребностей жизни. Так, например: пенсионеры, получавшие примерно, 350 рублей в год, могли при установлении новой единицы получать только 100 рублей и, конечно, не верили в то, что жизнь их пойдет прежним порядком без всяких лишений. Заводчики и фабриканты, нанимавшие рабочих, предвидели, что при определении новых окладов, переложенных на серебро, нельзя будет тому рабочему, который примерно получал в месяц 10 рублей 50 копеек на ассигнации, назначить только 3 рубля серебром. Отсюда выводилось то заключение, что производство фабрикатов и заводских изделий вздорожает, а средства к покупке сократятся от непомерного возвышения денежной единицы. Интеллигенты того времени и главнейшие лица, соприкосновенные новому проекту высокой денежной единицы, утверждали, что все предметы в продажной своей цене настолько подешевеют, что на один рубль серебряный можно будет купить на рынке все то, что покупалось на 3 с половиной рубля ассигнационных; но в то же время интеллигенты, чуждые увлечений и не принадлежавшие к составу петербургского чиновничества, т. е. помещики, проживавшие тогда в своих имениях, и первоклассные купцы находили, что России рано еще жить на серебряную единицу, потому что эта единица невольным образом разовьет нашу жизнь в графу расхода, тогда как нам было бы полезнее развивать себя в графу прихода посредством изучения технических, сельскохозяйственных и других знаний. В таком положении все чувствовали шаткость своих состояний и предвидели в будущем потрясение в торговых делах. В начале 1838 года распространился слух, что мысль о серебряной единице внесена в Государственный Совет членом оного, бывшим польским министром Любецким. Слух этот настойчиво поддерживался с добавлением к нему известия о том, что бывший тогда министр финансов, граф Канкрин, ратует против введения крупной единицы. Возникли подозрения, что тлетворный ветер дует из Польши. Народ заговорил: мы поляков побили дубьем, а они нас бьют рублем. Приготовления в перемене единицы выражались в 1838 году рассылкой по всей России новых окладных листов с переложением податей, цены на вино, соль, гербовую бумагу и т. д. на серебряный рубль.

И зажили мы бойко, весело, укладывая в карманах не тяжелые ноши золота и серебра, а легкие бумажные знаки кредитных билетов. Народная жизнь увидела пред собой совершенно противоположное явление тому, которое ей предсказывали изобретатели высокой единицы: на рынках все стало дорожать, и со временем цены на все потребности сделались на серебро почти те же самые, какие были на ассигнации. По этой причине рабочий труд заявил требование на прибавку жалованья, которая в силу необходимости была сделана, но через год, когда заводчики и фабриканты свели свои счеты, производство их выразилось убытком.

В это время не было никаких газет, кроме «Северной пчелы», которая извещала о ходе русской жизни только сообщениями о поездке Фаддея Булгарина два раза в год на мызу его Карлово, близ Дерпта. Следовательно, большинство людей могло судить о вредных последствиях серебряной единицы только по разрушительным явлениям той местности, в которой они жили. В это время я жил в городе Солигалич, на севере Костромской губернии. Это самая глухая местность, далее которой нет почтового тракта, и потому очень естественно, что я не могу дать очертание тому расстройству, которое серебряная единица произвела вообще в России, а поименую только те бедствия, которые произошли около Солигалича, именно: находившийся в г. Солигаличе солеваренный завод, принадлежавший мне в соучастии с моими дедьями, закрылся вследствие того, что при возвышенном для рабочих жалованье солеварение оказалось убыточным. Сто человек заводских рабочих пошли по миру, и пятьсот человек дровопоставщиков и извозчиков для перевозки соли в ближайшие села и города потеряли свои заработки.

Обращаясь к костромским фабрикантам, выделывавшим парусину для флота и холст для войск, припоминаю одно печальное, потрясающее обстоятельство. Все фабриканты собрались и поехали в Петербург, еще во время министерства графа Канкрина, объяснять свою убыточность и просить выделанные на их фабриках парусину и холсты принять в казну вместо заготовления таковых в Англии, дабы этим способом ликвидировать свои дела без банкротства. Просьба была уважена, и возвратившиеся фабриканты в ближайшем времени все обанкротились, а один из старших Дурыгиных (двоюродный мой брат), который орудовал делами своей фирмы, уединясь от семьи, вышел на крышу своего дома и бросился на мостовую; через шесть часов, после тяжелых страданий, он умер. После этого страшного события и прекращения действий на моем солеваренном заводе я видел в серебряной единице гнев Божий, наказание, превосходящее по убыткам, понесенным во всей России, в несколько раз те потери, какие причинила война 1812 года.

В таком настроении застал меня 1840 год, образовавший новый экономический провал» (Кокорев, В. А. Экономические провалы по воспоминаниям 1837 года / В. А. Кокорев. — СПб., 1887. — С. 6–12).

Специалистов, которые бы хорошо ориентировались в денежной реформе Канкрина, было немного. Вот почему некоторые из них, чувствуя нехватку знаний, старались этот пробел компенсировать самообразованием. И в этом им помогала библиотека Енисейской палаты. К 1840 году в ней находилось много различных справочников, энциклопедий. Но главной книгой чиновники считали 15-томный «Свод законов Российской империи», который был незаменимым справочником при решении многих спорных вопросов, то и дело возникающих в хозяйственной и административной жизни края.

Первая статья «основных законов» гласила: «Император Российский есть монарх самодержавный и неограниченный. Повиноваться верховной его власти не только за страх, но и за совесть сам Бог повелевает».

Каждый том «Свода» был посвящен определенной теме. Так, первый том раскрывал вопросы, связанные с законами о высших и центральных учреждениях России. Третий представлял своеобразную «энциклопедию» по вопросам службы чиновников. Четырнадцатый освещал законы о полиции, цензуре, ссылке.

Таким образом, вся жизнь русского человека была регламентирована и шла по негласной формуле: «Бойся Бога, чти царя».

Дай сделаю деньги, не для себя, для тебя. Я деньги мало люблю, но уважаю в них

единственный способ благопристойной независимости.

(А. С. Пушкин — Н. Н. Пушкиной)

Одним из немногих чиновников, кто умел не только говорить дельно о провинции своей, но и ей руководить, был первый губернатор Енисейской губернии Александр Петрович Степанов. Казалось бы, что о нем известно почти все, но сибирские и столичные архивы напрочь опровергают это предположение. Много мелких подробностей о его жизни и деятельности хранит фонд Енисейской Казенной палаты краевого архива.

Вот 4 марта 1824 года он подписывает распоряжение об открытии в городе Минусинске первого почтового отделения.

Не задумываясь о последствиях, Степанов берет под расписку в губернском казначействе 2 тысячи рублей на покупку кирпича для строительства казарм гарнизонного батальона, поскольку в его руках, как это ему казалось, это дело будет двигаться быстрее. (Как сказали бы современные чиновники, брал ответственность на себя.)

Он регулярно осматривает судно, которое строил для него первый плотник Красноярска Александр Попов. На нем губернатор должен был доплыть с ревизией до седого Туруханска. Постройка корабля стоила казне 700 рублей.

Вот он пробует вместе с управляющим питейными сборами По-роховщиковым кизлярское вино, привезенное из солнечного Дагестана. И хотя губернатор был человеком непьющим, но «по случаю» выпить любил. Если верить архивам, то в 1824 году жители Красноярска «пригубили» 45 тысяч ведер вина. Для справки скажем, что в это время в городе проживало около 6 тысяч человек. Таким образом, в среднем и ребенок, и взрослый выпивал в год около 8 ведер вина.

По мнению многих сановников, в том числе и адмирала Мордвинова, действовавшая в Сибири винная система откупов значительно увеличивала армию пьяниц. Поэтому он резко критиковал Винный устав, который, по его мнению, поощрял распространение пьянства в народе. Адмирал был одним из немногих членов Государственного Совета, кто был против введения в России винного откупа, отказавшись скрепить его своею подписью.

Степанов восхищается мастерством ссыльных. Строит для них шесть специальных больших зданий с просторными усадьбами, которые получили название работных домов. Здесь ссыльные осваивали и совершенствовали многие ремесла. Среди них были плотники и столяры, каменщики и маляры, кузнецы и слесари, медники и серебряники, кожевники и шорники, чернорабочие. Здесь изготовляли прекрасную мебель, легкие и красивые экипажи, которые было гораздо выгоднее делать в Красноярске, чем привозить из-за Урала.

При Степанове в Красноярске ввели одно негласное правило: каж-(1823–1831)  каждое сословие строилось в четко отведенном ему месте. Так появились в городе слободы: Еврейская, Инвалидная, Ремесленная, Казацкая (сегодня на их территории располагаются улицы: Урицкого, А. Лебедевой, Парижской коммуны, К. Маркса).

Особой гордостью губернатора были почтовые лошади. Путешественники отмечали, что сумма на их содержание выделялась из государственной казны, а не из земских повинностей, как это было заведено в других губерниях. Поэтому неудивительно, что расстояние в тысячу верст из Красноярска до Иркутска на них можно было преодолеть за трое суток. Многие из окружения губернатора знали, что отставка его уже не за горами, поэтому старались покинуть Красноярск раньше своего начальника.

К таким фигурам относился молодой титулярный советник Соколовский, создатель устава кружка «Красноярской литературной беседы», автор нескольких поэтических книг. Степанов их увольнению не старался препятствовать, а наоборот, всячески им помогал. На должностном формуляре Соколовского он написал: «В продолжение служебной карьеры, с 1828 по 1831 годы, всегда арестовывался отлично и к повышению чина весьма достоин».

В апреле 1831 года губернатор Степанов покидал Красноярск. Перед отъездом он еще раз объехал город, прощаясь с жителями, к которым он за долгие 9 лет прикипел душой и сердцем, с волнением окинул взором городской сад и все те дома и сооружения, которые оставили в его губернаторской карьере радостные и горькие отметины.

Впоследствии современники высоко оценят созидательный талант первого енисейского губернатора. Не забудут и основателя губернии — графа Сперанского, который подставил к Красноярску всего лишь одно прилагательное «губернский», коренным образом изменив всю его дальнейшую судьбу.

Уже через два года после отъезда из Красноярска А. П. Степанова путешественники будут в своих дневниковых записях отмечать: «В   Красноярске, кроме дома для присутственных мест,  есть деревянный острог,    большая    каменная кладовая для казны и ясака. Заведения     приказа     общественного   призрения   невелики,  но  весьма  удобны  и опрятны. Больница, дома для неисцелимо  больных,  бани, службы — все это на обширном месте обнесено оградою и внутри разделено палисадниками и рядами деревьев». Невдалеке    находились    казармы для батальона Сибирского отдельного корпуса и для жандармской команды с лазаретом. Губернатор сумел открыть два училища — одно для кантонистов, другое — для детей казаков.

 Следует сказать, что благодаря усилиям Степанова в городе появилась первая аптека, занимавшая одно из лучших помещений, а в домах вместо бычьих пузырей и пластин из слюды появились оконные стекла и теплые туалеты. Так Красноярск делал свои первые шаги к европейской цивилизации.

Степанов часто старался решать кадровые вопросы единолично, порой бесцеремонно вмешиваясь в поле деятельности председателя Казенной палаты И. Пестова. Наиболее красноречиво вышеприведенные слова подтверждает дело о титулярном советнике, заседателе Ачинского земского суда Иосифе Чебакове.

Инспектируя осенью присутственные места Ачинска, губернатор обратил внимание на скромного заседателя Иосифа Чебакова, которого решил сразу же сделать канским казначеем, поскольку занимавший эту должность 29-летний финансист Данилов скоропостижно скончался. Вскоре Чебаков приезжает в губернскую Казенную палату, где объясняет ее председателю Пестову, что «на определение его в означенный город Канск казначеем желания изъявить никак не может по случаю тому, что он в таковых должностях не бывал и что он имеет в Ачинске собственный дом и вместе с тем большое семейство, а особенно престарелого родителя, которому от роду уже 89 лет».

После рассмотрения этого заявления в журнале заседаний Казенной палаты появилась запись: «Губернатор не вправе принуждать чиновников занимать такие места, кои не соответствуют их способностям».

Начались мучительные поиски на занятие вакантного места канского казначея. Пока эту роль по совместительству занимал здешний городничий Соколов, тем самым нарушая существующие законы. Служившие в Канском казначействе бухгалтер Колоколов и контролер Арзамасцев, по единодушному мнению служащих Казенной палаты, для занятия такой высокой должности явно не годились. Чиновники затребовали кандидатуры красноярских асессоров Самойлова и Давыдова, к последнему губернатор был явно благосклонен, но и это мнение в палате решили проигнорировать. Были рассмотрены и многие другие кандидаты, претендовавшие на этот важный канский пост.

Наконец после долгих жарких дебатов чиновники Казенной палаты большинством голосов утвердили на должность канского казначея губернского секретаря Емельянова, своего сослуживца, который долгие годы в Казенной палате занимал должность помощника столоначальника.

Особым покровительством у Степанова пользовался чиновник Казенной палаты Христофор Иванович Риттер. Это был потомственный дворянин. Свою офицерскую карьеру он начал еще в 1808 году в Выборгском полку. Однако это был не его путь. Военная карьера ему явно не удавалась, и он был вынужден после предания его суду переехать в Томск. Но и в Томске Риттер не сумел проявить себя должным образом. Не раздумывая, он меняет Томск на Енисейск. Здесь в должности квартального надзирателя ему удается совершить маленькое чудо. Один он задерживает шайку воров, которые ограбили енисейского купца, отобрав у торговца целое состояние — 50 тысяч рублей. Риттера за этот мужественный поступок благодарят и назначают городничим города Канска. Здесь, в захолустном городишке, Риттер наводит почти идеальный порядок и получает от губернатора Степанова благодарность. Наконец, в 1829 году Степанов переводит его в Красноярск, в Казенную палату, где ему поручают одновременно быть и ревизором, и негласным руководителем енисейских казенных поселений1. Степанов и Пестов не случайно назначили Риттера на эту очень ответственную и хлопотливую должность. Дело в том, что среди местных купцов Христофор Иванович имел огромный авторитет, который помогал ему закупать для казенных поселений продовольствие по самым низким ценам. Но 1830 год в жизни Риттера стал особенно ярким. Ему удалось раскрыть группу местных фальшивомонетчиков, изъять у них не только 30 тысяч поддельных ассигнаций, но и весь инструмент, с помощью которого изготовляли деньги. За этот, без преувеличения сказать, служебный подвиг Ивана Христофоровича Риттера наградили золотой табакеркой.

Однако воспользоваться славой наш герой не сумел. После отъезда его покровителя, губернатора Степанова, жизнь Риттера становится более прозаичной. В 1835 году его переводят в Ачинский окружной суд, затем — на должность соляного пристава города Ачинска, но исполнять эту работу, связанную с постоянными разъездами, 50-летнему чиновнику становится с каждым годом все трудней. К тому же многочисленные недоброжелатели заводят на него уголовное дело. Чем оно закончилось, неизвестно. Из последнего формулярного списка о дальнейшей судьбе честного дворянина удалось узнать немногое: последние дни своей жизни он провел в нищете, получая в год всего 210 рублей.

После декабрьских событий 1825 года в русском обществе с новой силой зазвучал вопрос: какой должна быть в стране верховная власть, в том числе и губернаторская? Ответить на него попытался и бывший начальник Енисейской губернии Александр Петрович Степанов. В статье «Об обязанностях губернатора», которая осталась так и неопубликованной, он создал образ не конкретного губернатора, а абстрактного, идеального, образ такого русского управленца, который в будущем, видимо, по его мнению, достижим, но в настоящих повседневных буднях — пока нереален. Это хорошо понимал и сам Степанов. Не зря начало статьи он открывал словами: «Я изложу те свойства, которые, по моему рассуждению, губернатор иметь должен». Заметим, что вопросы, поднятые в этом сочинении, не потеряли актуальность и в XXI веке.

Например, о его отношении к вере. «Все религии имеют одну цель — благо», — отмечает Степанов. Но губернатор, «служа примером всем своим подчиненным, не должен выказывать своей набожности, которую люди, находя странною, могут приписать лицемерию». Или его размышления о коррупции. «Законы, хорошие сами по себе, — подчеркивает Александр Петрович, — искажаются при их исполнении. Корыстолюбие доходит часто до такой степени, что должностные чиновники не стыдятся именовать глупостью бескорыстие своих товарищей, другие ищут должностей для поправления своего состояния, продаются места и правосудие, продается самое святое — клятва».

Внимание современного читателя, наверняка, привлекут взгляды Степанова на местное самоуправление. По этому поводу он отмечал: «Участь мещан и низкого разряда купечества зависит наиболее от купечества богатейшего, из которого по большей части избираются в городские думы. Хотя и избрание делается всем обществом, но кому неизвестно, как происходят все сии выборы и как при сих обстоятельствах образуются мнения людей».

Вопросы финансовой политики в провинции Александр Петрович считал ключевыми. Однако и здесь, по его мнению, совершались необъяснимые явления. Так, «подати, а особливо налоги, собираемые с крестьян, исчезают Бог знает где, и он — крестьянин — остается снова в недоимках беспрерывных».

Степанов всегда считал, что губернатор должен быть на виду и встречаться с жителями губернии ежедневно, для этого его приемная должна быть открыта настежь. Поскольку, по его мнению, свободный доступ нужен уже и для того, что он как бы служит предохранительным средством от злоупотребления чиновников. «Случается нередко, — продолжает Степанов, — что доступ к губернатору воспрещается полицейскими офицерами, жандармами и даже лакеями и доходит до того, что сии последние кладут таксу на впуске, а передняя губернатора делается чем-то вроде театральной кассы».

Многое из того, о чем Степанов писал в статье, видимо, случилось и с ним во время его губернаторского правления в Красноярске. Он не идеализировал настоящее, он просто верил в будущее, верил в то, что власть, очистившись от своих нравственных пороков, сможет сделать жизнь простого человека в России более богатой. В конце этой краткой главы хочется сказать, что имя губернатора Степанова не забыто. Об этом напоминает бой часов на главной башне Красноярска, которые каждый час выбивают мелодию песни, написанной на его стихи.

Одну из ярких страниц в историю финансового управления губернии вписал и статский советник Иван Семенович Пестов. С 25 декабря 1827 года он стал возглавлять Енисейскую Казенную палату, которой успешно руководил в течение семи лет. В Красноярск он приехал уже вполне сложившимся зрелым чиновником. Имя этого 52-летнего руководителя хорошо было известно и широкому кругу юристов и финансистов столицы.

В его служебном формуляре (личном деле), который сумел в первые годы советской власти разыскать красноярский архивист С. Н. Мамеев, было указано: Пестов из дворян Московской губернии. В военную службу вступил в 1789 году. 28 ноября 1793 года он стал прапорщиком, а осенью этого же года был определен в Оренбургский драгунский полк. В 1796 году в звании поручика он навсегда расстается с армейской службой. После недолгого перерыва поступает в Департамент Государственной камер-коллегии.

31 декабря 1798 года в чине титулярного советника Пестов переступает порог Министерства юстиции, где начинает свою научно-популяризаторскую работу над изданием русских законов «по разным частям администрации». Почти десять лет он вместе с П. В. Хавским и Е. Е. Петровым печатает первое «Собрание российских законов» в 22 частях. Официальное издание под редакцией М. М. Сперанского выйдет спустя почти два десятка лет.

В это же время, работая в должности прокурора Департамента Государственной камер-коллегии, Пестов готовит к печати еще один сборник «Собрание российских законов о счетоводстве или государственном контроле в России, в губерниях и городах; о народной переписи и податях со включением учреждения Министерства финансов, наставлений казенным палатам и образования должности уездных казначеев с 1718 по 1826 годы».

Книга вышла в свет в Санкт-Петербурге в 1827 году и сразу же стала незаменимым справочником среди финансистов страны. Казалось, что после этого успеха Пестову гарантирован новый виток в его чиновничьей карьере.

Но все произошло с точностью до наоборот. Неожиданно его переводят в Пермскую Казенную палату с понижением в чинах — советником. Причины этого сокрушительного падения неизвестны. К счастью, в опале Пестов пробыл недолго. Министр финансов Кан-крин призвал его в статские советники и перевел в Сибирь на должность председателя Енисейской Казенной палаты.

По данным красноярского архивиста Н. С. Мамеева, Пестов приступил к исполнению своих обязанностей с 25 декабря 1827 года.

К сибирскому образу жизни 52-летний чиновник привыкал долго, часто болел, скучал по столичному комфорту.

Книгу Пестова столичные критики встретили доброжелательно. Журнал «Московский телеграф» писал, что «Записки об Енисейской губернии» пока единственная книга, из которой можно получить сведения о сей обширной губернии в настоящем ее виде. Читатели найдут в книге господина Пестова много любопытного, и оно будет тем дороже для них, что относится к России, к нашему родному краю, который известен нам не так, как бы должно было».

Однако рецензент обратил внимание и на ее недостатки. По его човам, статистические материалы в книге Пестова были неточными, а порой даже приблизительными. Впрочем, до создания губерн-ских статистических комитетов, которые в России стали повсеместно открываться начиная с 1835 года, такими ошибками грешили многие авторы.

Однако полезно-познавательной информации в книге гораздо больше. В ней содержатся многие подробные сведения по административнотерриториальному делению Восточной Сибири, ценам, народонаселению, количеству домов, церквей. Много страниц посвящено енисейскому казачеству. «Казаки, — писал Пестов, — в политическом отношении к управлению сибирским краем суть то же, что воздух для человека».

Они разыскивали беглых, прекращали насилие, охраняли покой крестьян и жителей городов. «Без казачества, — подчеркивал Пестов, — местному начальству невозможно было бы поддерживать управление губернией».

(Забегая вперед, скажем: в привилегированное положение сибирских казаков поставил закон от 19 мая 1871 года, который давал право казакам, а равно и их детям, вдовам и сиротам как мужского, так и женского пола оставлять в собственность усадьбы с землей и правом на их пользование. Сверх того, казакам мужского пола бесплатно предоставлялся поземельный надел в размере 30 десятин на душу на правах крестьян-собственников.)

Заканчивая краткий обзор книги И. С. Пестова «Записки об Енисейской губернии», стоит подчеркнуть, что этот труд председателя Казенной палаты был первым научно-популярным изданием. Именно с этой небольшой книжки началось восхождение нашей красноярской литературы. По словам русского писателя А. И. Солженицына, именно краеведение наиболее полно раскрывает богатство нашей души, пробуждает национальное самосознание. Видимо, эта мысль Александра Исаевича хорошо была усвоена нашими предками еще в начале XIX века.

Неурожай от бога, а голод от людей

Русская пословица

Проезжающие через Красноярск путешественники отмечали, что город весьма толково спланирован. В нем широкие прямые улицы, отведенные тротуары. Очень много красивой архитектуры, каменных и деревянных домов. Лучшие из них принадлежат золотопромышленникам, а из каменных великолепней других дом чиновника Коновалова. Привилегированная аптека помещается в прекрасном каменном двухэтажном доме. Дом Казенной палаты — обширное и красивое каменное здание (Описание пути от Иркутска до Москвы. Состав. 1849 г. В. П. — М., 1851. — С. 42–46).

К 1845 году вся золотопромышленность стала сосредотачиваться в Енисейске, а интеллектуальная жизнь губернии по-прежнему била ключом в Красноярске. Библиотека при Казенной палате продолжала работать, а ее чиновники, благодаря выписываемым периодическим изданиям, были в курсе всех российских и мировых событий. В декабре 1845 года в газете «Московские ведомости» в 144–145-м номерах была опубликована большая статья под названием «Учение о свободной торговле в Англии». В кулуарах этого главного финансового ведомства губернии она горячо обсуждалась и вызывала много споров. Вот что писал ее автор: «В человеческих делах люди и вещи редко ценятся по одному достоинству, и если бы из трудов Смита могли быть извлечены только те мысли, которые в них действительно положены автором, или если бы он сам мог явиться своим поздним истолкователям, а не те люди, для которых не столько важна истина, сколько выгодное заблуждение, то, вероятно, и восхваления Смита не были бы так всеобщи. Одно уже то обстоятельство, что писатель этот, так резко и бесцеремонно нападавший на купечество как сословие, так много говоривший об его эгоизме и безнравственности, стал, прежде всего, главной опорой и предметом обожания для защитников самых мелких интересов сословия, может поселить сомнение в том, чтобы мысли его всегда толковались правильно. Труд его «Опыт о богатстве народов» не есть поэтому только опровержение меркантильной теории или защита свободы торговли, как это вообще часто принималось, это есть целая критика государственного или политического механизма».

С книгой Смита были знакомы многие чиновники Казенной палаты. Например, Яков Миронович Дьяченко, выпускник Харьковского университета, с 1830 года служил в Полтавской Казенной палате, а в начале 1840-х годов перебрался в Красноярск, где довольно быстро смог дослужиться до губернского казначея (ГАКК, ф. 160, оп. 1, д. 156, л. 20 об.). С работой знаменитого англичанина были знакомы и асессор Казенной палаты Константин Францевич Криницкий, окончивший Киевскую гимназию, и Яков Васильевич Кобашев — чиновник особых поручений при Енисейской Казенной палате. Но статья была интересна не только размышлениями об Адаме Смите. В ней шел разговор о том, как в Англии взимают подати. «Первая вещь, поражающая нас при взгляде на финансовое законодательство Англии, — писал автор, — это ничтожность поземельной подати при огромности государственного долга и ежегодных расходов администрации». Действительно, с 1796 по 1841 год поземельная подать в Англии не менялась, чего нельзя было сказать об отечественном налогообложении, которое с приходом каждого нового министра финансов сразу же реформировалось.

Такие статьи не только побуждали мыслить провинциальных финансистов, они заставляли критически оценивать свою деятельность и брать на вооружение все то лучшее и ценное, чем была богата практика работы финансистов других стран со своими налогоплательщиками.

Главной задачей енисейские финансисты считали обеспечение региона продовольствием. Казенная палата постоянно следила за работой «запасных хлебных магазинов», которые были созданы на территории всей губернии. Они были двух видов: постоянные и временные. Первые должны были наполняться ежегодно положенным количеством хлеба, которые учреждались в местах хлебородных, в основном в Минусинском и Красноярском уездах, временные казенные хлебные магазины находились в городах во время неурожайных годов. Казенные хлебные магазины создавались с одной целью — предотвратить в губернии голод в случае постоянных неурожаев.  Кроме того, постоянные хлебные магазины разделялись на складочные и приписные: из первых главный продукт под наблюдением чиновников Казенной палаты развозился во вторые. Пропорции хлеба ежегодно устанавливались губернатором и председателем Казенной палаты. Так, в 1831 году в Туруханском магазине должно было находиться не менее 30 тысяч пудов хлеба, в Ярцевском — 4500 пудов, в Кежемском — 3000 пудов, в Назимовском — 1000 пудов, в Дудинском — 5000 пудов. В городах хлеб продавался населению с наценкой в 6 %. Если хлеб был населению не по карману, то с согласия Казенной палаты его продавали без прибыли. Как писали в отчетах ее чиновники, хлеб раздавался «соразмерно действительной нужде и количеству заказов» (Вардинов, Н. Указ. соч. — С. 203–205).

Если 1835 год оказался очень урожайным, то в 1837 году посевные поля губернии постигла небывалая засуха. Сильные недороды повторялись и в 1838 и 1839 годах. Особенно от засухи пострадали крестьянские хозяйства в Ачинском и Минусинском округах.

Современник тех событий В. Вагин отмечал: «Жители губернии, привыкшие к постоянным урожаям и к безбедной сытой жизни, не сохраняли запасов, а при неурожае не умели ограничить свои потребности. Поэтому первые недороды совершенно обесхлебили губернию» (Вагин, В. И., Сороковые годы в Иркутске / В. И. Вагин // Литературный сборник. — СПб., 1885. — С. 252–253).

Иркутский чиновник Николай Егорович Тюменцев, свидетель тех драматических событий, рассказывал: «Я не видел ничего ужаснее. Целые деревни сидели без хлеба. Купить было негде и не на что. Во что бы то ни стало надо было спасать население, кроме того, нужно было обеспечить и казенные потребности, а также поставить продовольствие в Туруханский край, куда вследствие неурожаев совершенно прекратился привоз частного хлеба» (Вагин, В. И. Указ. соч. — С. 252).

Чтобы предотвратить голод, Енисейская Казенная палата просит генерал-губернатора Восточной Сибири В. Я. Руперта оказать местным жителям необходимую помощь. Сначала Министерство финансов выделяет красноярцам на эти цели 200 тысяч рублей, потом еще 500 тысяч рублей ассигнациями. Но общий итог всех сумм, выделенных Енисейской Казенной палате на борьбу с голодом, превысил к концу 1839 года более 600 тысяч рублей серебром.

В это же время в срочных донесениях жандармских офицеров Енисейская губерния стала упоминаться довольно часто. В связи с бесхлебьем был приостановлен даже прием ссыльных из Западной Сибири. Как отмечали современники тех событий, «хищнические инстинкты местных властей нашли себе богатую пищу в народном бедствии» (Вагин, В. И. Указ. соч. — С. 252).

Много пересудов было о канских чиновниках — об исправнике Томашевском и городничем Домогацком. Жандармы обвиняли их в элементарном мошенничестве и воровстве.

Однако в Енисейской Казенной палате было немало честных, порядочных профессионалов, которым генерал-губернатор Восточной Сибири В. Я. Руперт особенно доверял. Среди них главной фигурой был Петр Матвеевич Куртуков, советник винно-соляного отделения палаты. Его мнением особенно дорожили в Иркутске. Руперт даже просил Куртукова присутствовать в Губернском Совете «при всех обсуждениях вопросов о народном продовольствии Енисейской губернии» (ГАКК, ф. 160, оп. 1, д. 130, л. 9 об.).

За усердную службу в августе 1826 года Куртукову пожаловали бриллиантовый перстень, а в 1832 году Комитет министров наградил его золотой табакеркой.

Особым доверием у губернаторского начальства пользовался и 49-летний губернский контролер Павел Дмитриевич Кисловский. Начало его карьеры было неудачным. В 1826 году он в пьяном виде в церкви села Сухобузимского учинил скандал. Но молодого чиновника губернского управления простили и назначили на службу в Красноярский земский суд. Через год его перевели канцелярским служащим в Енисейскую Казенную палату. Здесь по-настоящему и проявились лучшие административные способности этого человека. В 1834 году «за участие в сбережении казенного интереса» его наградили годовым окладом в размере 228 рублей 37 копеек (ГАКК, ф. 160, оп. 1, д. 156, л. 45 об.).

В 1837 году за описание и измерение земель в Сибири ему объявили «Высшее благоволение». Той же осенью, когда в губернии начался голод, Павла Дмитриевича командировали в Томскую губернию для приобретения там хлеба. С этой задачей красноярский чиновник успешно справился, за что и получил, как тогда писали, «признательность начальства» (ГАКК, ф. 160, оп. 1, д. 156, л. 45 об.).

Куртуков и Кисловский были одними из тех немногих чиновников, которые ясно понимали, что в голоде 1837–1839 годов часть вины лежит и на золотопромышленниках: именно они быстро взвинтили цены на съестные припасы. Руперт запретил золотопромышленникам покупать для золотых приисков хлеб в Енисейской губернии без его разрешения. Таким образом, народ, сидевший дома без хлеба, не мог найти себе дополнительного заработка, а те, кто ушел на прииски, должен был оставаться без хлеба. Об этой ситуации вскоре узнали в Петербурге, и на Руперта и его советников посыпались жалобы. Комитет министров принял решение отменить принятые меры. В спор вмешался Николай I, оставив в журнале комитета краткую резолюцию: «С этим я никогда не могу согласиться. Чем выше власть, тем больше должно быть доверия, и, не выслушав, опровергать — значит подрывать всякое уважение к главной местной власти. А потому сейчас послать фельдъегеря к генерал-лейтенанту Руперту и спросить, почему… почему он решился на принятые меры» (Вагин, В. И. Указ. соч. — С. 254).

Неурожай 1837 года заставил чиновников искать новые пути по преодолению бедности среди крестьян Енисейской губернии. Так возникла идея создания капитала общественной запашки. К ее осуществлению приступили уже в 1838 году по распоряжению генерал-губернатора Сибири В. Я. Руперта. Впервые она была применена в казенных поселениях на полях Минусинского, Ачинского и Канского округов Енисейской губернии. Суть этого нововведения заключалась в том, что собираемый с этих общественных полей хлеб поступал в продажу, а выручаемые отсюда деньги шли на составление экономического капитала для нужд ссыльнопоселенцев и крестьян. Капитал этот по достаточном его накоплении подлежал внесению в кредитные учреждения, а процентные доходы с него должны были, по распоряжению генерал-губернатора, употребляться на выдачу ссуд крестьянам и поселенцам в различных случаях: на уплату податей за неимущих, а если бы оказалось возможным, то и за все общество, на нужды общественного призрения и т. п. Мера эта впоследствии удостоилась Высочайшего одобрения, и именным указом 27 октября 1841 года генерал-губернатору разрешено было продолжать обязательную общественную запашку в казенных поселениях на указанных основаниях. Но в 1848 году все эти казенные поселения переданы были в ведение земской полиции на одинаковых с прочими селениями государственных крестьян основаниях, и обязательная общественная запашка в них была прекращена. Образовавшийся от нее к этому времени капитал (по Ачинскому округу — 1992 рубля, по Канскому — 9415 рублей и по Минусинскому — 38 985 рублей) остался в распоряжении администрации. Для пользования им в качестве ссудного капитала выработаны были Главным управлением Восточной Сибири особые правила, причем вначале ссуды из него давались крестьянам и поселенцам, а затем стали выдаваться и прочим обывателям, пока это не было прекращено распоряжениями иркутского генерал-губернатора в конце 80-х и в начале 90-х годов XIX века (Корнилов, А. А. О нуждах и вопросах крестьянского дела / А. А. Корнилов. — Иркутск, 1900. — С. 147–148).

Так, к сожалению, это достойное дело не нашло своего продолжения.

Однако вопросы, связанные с бесперебойным обеспечением продовольствием жителей России, с повестки дня не снимались.

Осенью 1840 года в Казенную палату поступил циркуляр Министерства государственных имуществ под названием «О разведении картофеля». В нем говорилось: «Правительство неоднократно уже принимало различные меры к разведению в России картофеля как произрастения, составляющего здоровую и питательную пищу и могущего в случае неурожая зернового хлеба, которому картофель бывает реже подвержен, с пользою заменить последний для народного продовольствия, служа также и кормом для домашних животных… Двукратный неурожай зернового хлеба по некоторым губерниям, случившийся в продолжение последних семи лет, указал на необходимость принятия более действенных средств по сему предмету, столь важному в видах обеспечения продовольствия на будущее время.

Приступить к разведению картофеля во всех селениях. Посадку производить под наблюдением управляющих палатами» (ГАКК, ф. 796, оп. 1, д. 4183, л. 75–75 об.).

Таким образом, к многочисленным обязанностям чиновники Казенной палаты получили еще одну — следить за посевом и выращиванием картофеля.

В феврале 1841 года Министерство внутренних дел также выпустило распоряжение «О мерах к распространению и разведению картофеля».

Старосты Енисейской губернии обязаны были на сельских сходах с этим циркуляром познакомить своих жителей. В этом же документе особо выделены были следующие слова: «Государь император, по всеподданнейшему Его Величеству об ослушании, оказанном некоторыми крестьянами по случаю посева картофеля, Высочайше повелеть изволил: виновных в ослушании годных отдать в солдаты, а неспособных отправить на определенное время в крепостную работу в Бобруйск, распространив сие и на другие места, где только могло бы возникнуть подобное ослушание» (Кузнецов, А. А., Кулаков, П. Е. Минусинские и ачинские инородцы / А. А. Кузнецов, П. Е. Кулаков. — Красноярск, 1898. — С. 71).

Тиражом в 30 тысяч экземпляров по всей России разослали небольшую брошюру «Наставление о разведении картофеля». Информацию о посадке картофеля и его урожае полиция должна была ежегодно сообщать в губернские казенные палаты, а те, в свою очередь, передавать ее в Петербург (Журнал Министерства внутренних дел. — 1841. — № 3. — С. 7).

Уже через год Кызылская управа доносила, что кызыльцы картофеля не разводят совсем и на понукание начальства составили общественный приговор о том, чтобы и правительство освободило их от разведения картофеля (там же, с. 76). Подобные положения были и в Абаканской, Аскизской и Мелецкой управах.

С течением времени хакасы начинали вплотную заниматься земледелием.

В 1850 году исправник доносил, что в Кызыльской управе посажено гряд: картофеля 124, капусты 231, огурцов 82. Кроме того, было сделано распоряжение, чтобы в степных полях хакасы ставили градоотводы — из длинных жердей со вставленным в них железным оконечником; жердь обвивалась тонкой соломенной веревкой, а конец ее затаптывался в землю более чем на пол-аршина (там же, с. 76).

Большую помощь в разведении картофеля оказывал хакасам золотопромышленник З. М. Цибульский, уроженец села Балахтинского Ачинского уезда. В 1862 году он посеял в пользу инородцев 6 четвертей картофеля, а осенью собрал более сорока. Подобную помощь он оказывал почти ежегодно, за что енисейский губернатор П. Замятнин объявил золотопромышленнику благодарность (Енисейские губернские ведомости. — 1863. — № 15). По данным Кытманова, неплохие урожаи картофеля собирали и на севере края, в Енисейском уезде. Семена в этот далекий уголок были высланы Санкт-Петербургским вольноэкономическим обществом. В 1848 году картофель, выращенный из этих семян, достиг величины куриного яйца. Земский исправник сообщал енисейскому городовому лекарю, что картофель, разведенный в Бельской и Казачинской волостях, имеет водянистые свойства и в нем заметно некоторое гниение, что может отразиться на здоровье населения. Повсеместно разводить эту культуру в России стали с 1843 года, именно с этого времени правительство разрешило выкурку вина из картофеля (ЖМНП. — 1842. — Май. — С. 27).

Бог дал им зрелость, молодость,

Силу и глубокую преданность России.

(Граф Н. Н. Муравьев-Амурский)

Заметный след в истории Казенной палаты оставил Алексей Иванович Галкин. Красноярцы называли его чиновником совестливым. Судя по архивным материалам, это был человек кристальной честности.

Его отца, Ивана Ивановича Галкина, в Красноярске знали все. Он служил городничим, а с мая 1823 года стал председателем Енисейского губернского правления (Санкт-Петербургские ведомости. — 1823. — 4 мая). Как отмечает известный ученый, историк Г. Ф. Быконя, Галкин-отец получил дворянство за образцовую службу (Енисейский энциклопедический словарь. — Красноярск, 1999. — С. 124). Наверное, эти качества — «служить верно и нелицемерно» — и перешли по наследству от отца к сыну.

С февраля 1820 года начинается военная карьера Алексея Ивановича Галкина. Сначала — он подпрапорщик Сибирского гренадерского полка, через год — уже в полку графа Аракчеева. Но вдруг его переводят служить в Верхнеуральский гарнизонный батальон. Не прослужив и года на Урале, Галкин снова возвращается в полк Аракчеева.

В 1825 году в связи с болезнью Галкин-младший покидает военную службу. Погоны подпоручика он оставляет себе на память, а сам поступает в Военное министерство чиновником для письма. Однако карьера в столице у него так и не сложилась. Он возвращается в Сибирь, к родителям, в чине губернского секретаря. С 1826 года Алексей Иванович начинает работу в Казенной палате помощником комиссионера по развозу соли в пределах Енисейской губернии.

Но через два года его произвели в титулярные советники, он меняет место службы и становится заседателем Енисейского приказа общественного призрения.

В 1833 году он уже коллежский асессор, семейное положение его устойчивое, он живет в большом деревянном двухэтажном доме, доставшемся ему по наследству.

В 1835 году его усердие и труд отмечаются генерал-губернатором Восточной Сибири Семеном Богдановичем Броневским, с формулировкой «За аккуратность, чистоту и сбережение денег в размере 8357 рублей» Галкину объявляется благодарность. Отметим, что приказы общественного призрения занимались такими вопросами, как здравоохранение, благотворительность, и некоторыми финансовыми операциями. Например, им было предоставлено право приема вкладов на проценты и выдачи ссуд под залог имений. Фактически приказы носили характер долгосрочных ипотечных учреждений (История России. Кредитная система. — М.: Юкис, 1995. — С. 13). По тем временам через приказы общественного призрения проходили огромные суммы денег, и подобрать на эту должность человека грамотного и честного считалось делом сложным. Однако с Галкиным местной казне явно повезло. Многие высокопоставленные проверяющие отмечали, что больницы в Красноярске находятся в отличном состоянии и порядке. Но Галкина хвалили еще и за то, что он, как никто другой из местной чиновничьей братии, умеет ярко, выразительно и грамотно писать обзоры о проделанной работе.

Енисейский губернатор Иван Гаврилович Ковалев не раз напоминал своим подчиненным, что работу Галкина надо поставить в пример всем присутственным местам губернии (ГАКК, ф. 160, оп. 2, д. 47, л. 5).

Конечно, местные отзывы начальства Галкину были приятны, но они не вскружили ему голову. Приказ общественного призрения продолжал планомерно, без сбоев заниматься каждодневной работой. Цифры говорили, что с 1829 по 1835 год капитал приказа увеличился на 92 тысячи 252 рубля и 38 копеек. Кроме того, для больницы было заведено одежды, белья, посуды, инструментов и прочего на сумму 6113 рублей 30 копеек. [Штат губернского приказа общественного призрения состоял из 6 человек. Возглавлял его заседатель с годовым окладом в 1000 рублей. Помощник получал вдвое меньше. Под руководством заседателя работали секретарь, бухгалтер и еще 3 писца (ГАКК, ф. 796, оп. 1, д. 4185, л. 75).] Всего же за годы правления Галкина на лечение красноярцев было израсходовано 101 365 рублей 8 копеек. Причем лекарство для больных выдавалось бесплатно.

В 1835 году в приказе общественного призрения контролеры Казенной палаты проводят генеральную проверку и приходят к выводу — «все дела в совершенной исправности». Председатель Казенной палаты Иван Семенович Пестов приглашает его на службу на должность асессора. В формулярном списке появляется новая запись, где говорится, что Галкин не только был заседателем губернского общественного приказа, но еще и по совместительству исполнял должность казначея. Он «перевел через свои руки казенного интереса на 1 076 316 рублей 54¹/₂ копейки» (ГАКК, ф. 160, оп. 2, д. 47, л. 5).

В Казенной палате Галкин быстро сумел проявить свои лучшие способности. В 1837 году — он советник хозяйственного отделения. Важная деталь: на эту должность его порекомендовал генерал-губернатор Восточной Сибири.

Известно, что после Пестова Казенную палату возглавлял очень недолго Семен Степанович Никифоров. После него довольно часто эту должность временно поручали исправлять Алексею Ивановичу Галкину.

В 1845 году он продолжал работать в палате, но затем следы его теряются.

В сентябре 1839 года управляющим Енисейской Казенной палатой назначили Ивана Кирилловича Высоцкого (ГАКК, ф. 160, оп. 1, д. 149, 156, л. 5 об., 1–15). Это был высокообразованный чиновник, боевой офицер и добрый, мудрый отец. Иван Кириллович родился в конце XVIII века на юге России в обычной дворянской семье. В 17-летнем возрасте окончил Ришельевский лицей и в 1813 году вступил в Саратовский пехотный полк, получив первое военное звание — подпрапорщика. Он по праву называл себя ветераном Отечественной войны 1812 года и с гордостью носил на мундире памятную медаль «За вступление в город Париж 19 марта 1814 года». Его военная карьера складывалась как нельзя лучше. В 1818 году ему присвоили звание поручика. Он несколько раз, как принято сейчас говорить, участвовал в локальных военных конфликтах, в основном с поляками. В 34 года заслуженно получил звание полковника. В 1830 году батальон под его командованием участвовал в подавлении польского мятежа, за что его наградили знаком отличия «За воинское достоинство 3-й степени». Грудь фронтовика украшали ордена Св. Владимира 3-й степени, Св. Анны 2-й степени. А также многие медали. Но в возрасте 37 лет он внезапно заболел, и дальнейшая военная карьера стала невозможной.

Через год он переходит на гражданскую службу чиновником особых поручений при Министерстве финансов, оставаясь в звании действительного статского советника. Снова начинается кочевая жизнь. В 1834 году он инспектирует Ташкентскую Казенную палату. Почти три года Иван Кириллович живет в Екатеринодаре, где работает в комитете «для изучения способов к улучшению состояния Черноморских войск». В августе 1839 года возвращается в Петербург, а в сентябре уже уезжает в далекий Красноярск, где ему предстоит проработать долгих тринадцать лет в должности председателя Енисейской Казенной палаты. На этом высоком посту он находился до 1852 года. Высоцкий сумел привлечь под свое крыло много местных порядочных чиновников. Среди них — Иван Сергеевич Шадрин. В 1848 году он был командирован в Канск окружным казначеем. Находясь в должности, он смог привести в порядок все финансовые документы. Вскоре Высоцкий поручил ему составление генерального отчета Казенной палаты за 1849 год. Когда он справился и с этой трудной задачей, председатель Казенной палаты дает задание: отревизировать казначейские книги Минусинска, Ачинска, Енисейска. За проделанную работу Шадрину объявили признательность начальника, а в 1850 году он получил должность контролера Енисейской Казенной палаты (ГАКК, ф. 160, оп. 1, д. 159, л. 106).

Помощником Шадрина стал Степан Иванович Терентьев, который окончил Красноярское уездное училище, а в 1836 году поступил в Губернское правление канцеляристом. Затем получил должность помощника столоначальника, в 1850 году перешел на службу в Казенную палату.

Заметным финансистом считался и молодой 35-летний асессор Александр Дмитриевич Шашин. В 1824 году он впервые встал за конторку в Минусинском окружном суде. Было ему тогда всего десять лет, но его красивому каллиграфическому почерку мог позавидовать любой взрослый писец. Этому мастерству он научился дома. Затем старательного мальчугана родители перевели писцом в Минусинское казначейство, с тех пор он и связал свою судьбу с финансами. В 1847 году Высоцкий доверил выходцу из Минусинска ответственную должность, назначив его красноярским окружным казначеем.

Высоцкий хорошо знал программу оздоровления российских финансов, разработанную еще в 1810 году Михаилом Сперанским, и был ее верным приверженцем. Знаменитый афоризм великого государственного деятеля о том, что «годовая смета не что иное, как пустой канцелярский обряд, полезный для подробности низшего управления, но ничтожный в общем ходе государственных дел», главный финансист губернии полностью разделял и старался в рамках отпущенных ему полномочий внести в размеренную экономическую жизнь порядок и предсказуемость.

В частности, он не раз отмечал, что подушный налог, падая равномерно на богатого и бедного, по-разному отражается на благосостоянии жителей губернии. Налог этот только тогда можно будет считать необременительным, когда его сможет выплачивать самый бедный налогоплательщик, поэтому подушный налог он предлагал заменить на поземельный сбор, что и произошло в дальнейшем. Не только деловые, но и дружеские отношения связывали Высоцкого с Николаем Степановичем Турчаниновым, занимавшим в 1837–1845 годах пост председателя Енисейского губернского правления. Эти два даровитых чиновника, без преувеличения, являлись в эти годы самыми образованными сотрудниками красноярской власти. Историк Матханова отмечает, что в Красноярске Турчанинову многие завидовали и постоянно писали на него доносы. Исследователь сумела разыскать в архивах одно из таких обвинений: «Он (Турчанинов) непрерывно находится отвлеченным от службы посторонним предметом, которому пристрастно предан и которым, в упоении стязать в ученом свете славу, неусыпно занимается, — это ботаникою» (Матханова, М. П. Высшая администрация Восточной Сибири в середине XIX века / М. П. Матханова. — Новосибирск, 2002. — С. 173).

Высоцкий высоко ценил труды Николая Павловича и его деловые качества администратора. Часто замещая губернатора, все донесения красноярских жандармов о том, что Турчанинов — взяточник, попустительствует подчиненным, водит дружбу с государственными преступниками и вообще замешан во всех смертных грехах, он напрочь отвергал. Между тем имя Турчанинова становилось известным не только в России, но и за рубежом. Собранные им гербарии приобретали мировую известность. В 1857 году за выдающиеся научные заслуги он был награжден Демидовской премией Академии наук. В конце жизни Турчанинов стал хранителем гербария Харьковского императорского университета.

В быту Высоцкий вел скромную, тихую жизнь. Читал, любил охоту, занимался с детьми, а их у него было четверо: сыновья — Александр и Николай, дочери — Надежда и Александра. По воспоминаниям старожилов Красноярска, это был очень осторожный человек, державшийся на расстоянии с невольными обитателями города декабристами. Например, Высоцкий, проходя мимо дома Василия Львовича Давыдова, часто останавливался у окна, стоял и подолгу разговаривал с его хозяином, но в комнату Давыдова никогда не входил, «говорили обыкновенно по-французски» (История Красноярска. Документы и материалы. XVII — первая половина XIX вв. — 2-е изд. — Красноярск, 2000. — С. 558).

Круг деятельности Казенной палаты в первые десятилетия был необычайно разнообразен. Она не только заведовала государственными доходами и расходами, проверяла и сличала счета (сколько денег осталось в губернской казне от доходов и все ли они в целостности), но и делала «взыскания по недоимкам, недоборам и начетам через местные власти». Ее уездные казначейства — кассы — ведали приемом, хранением денежных сборов и выдачей по приказу властей денежных сумм чиновникам. Кроме того, Казенная палата распоряжалась всеми природными ресурсами губернии.

Красноярские финансисты следили за торговлей солью, вином и спиртом (для этого было создано в Казенной палате специально винно-соляное отделение), заключали различные контракты на постройку хозяйственно-административных зданий и на аренду частных помещений для присутственных мест. Они занимались сложнейшими вопросами организации оптовой и розничной торговли в пределах границ губернии, переводили граждан из одного сословия в другое, выступали арбитрами в тяжелейших спорах при межевании и городских, и сельских земель, разрешали многочисленные конфликты, то и дело возникающие между золотопромышленниками и рабочими на золотых приисках. И, наконец, осуществляли непосредственное руководство всеми государственными фабриками и заводами, расположенными на территории Енисейской губернии. Казенная палата проводила и учетно-статистическую работу по ревизиям — переписям казенных крестьян, ссыльных и инородческого населения и в целом всех жителей губернии. Об этом направлении в деятельности Енисейской Казенной палаты необходимо сказать особо.

К середине XIX века паспортная система Российской империи существовала уже более ста лет, фактически не претерпевая никаких изменений. Введенный Петром I в 1719 году паспорт являлся основным фискальным документом и одновременно средством контроля за перемещением подданного по территории государства. Поэтому неудивительно, что Казенная палата совместно с полицией отвечала за осуществление паспортного режима на вверенной им территории. Государственный сбор в размере 1 рубля 45 копеек (Ляховецкий, Л. Паспортная система в России / Л. Ляховецкий // Наблюдатель. — 1887. — Январь. — С. 325), уплачиваемый за выдачу паспорта, поступал в Казенную палату. Плата за оформление заграничного паспорта составляла 5 рублей за полугодие (там же, с. 326). Общий доход от паспортных сборов в разное время в разных городах Енисейской губернии составлял от …… и до …….

Историки XIX века А. Д. Градовский и С. М. Соловьев отмечали, что паспорт был введен в степень финансового источника с 26 июня 1724 года и с тех пор стал являться документом, обязательным для жителей Российской империи. Паспорт был неразрывно связан с подушной податью, результатом которой стало прикрепление населения к месту жительства. Эти положения были внесены в «Уставе о паспортах» и опубликованы в «Своде законов Российской империи»: «Никто не может отлучиться с места своего постоянного жительства без узаконенного вида или паспорта». Далее говорилось о том, что «место постоянного жительства есть место, к которому лицо приписано (там же). По отношению ко всяким состояниям оно определяется: 1) службою; 2) местом нахождения недвижимого имущества, где лицо имеет постоянное пребывание; 3) внесением в дворянские, городовые или ремесленные книги».

В государстве имелось два вида паспортов — срочные и бессрочные, их необходимо было продлевать. Подданные, не выполнившие этого предписания, причислялись к «бродягам» и «беглым». Меры, предусмотренные для этих категорий населения, были весьма суровыми. Бродяги отдавались для исправления в роты гражданского ведомства, затем водворялись на Кавказ или в Сибирь. Женщины попадали на 4 года в исправительные дома. А потом также отправлялись на поселение в сибирские губернии. «Бродягами-переселенцами», распределенными в Енисейскую губернию на жительство, занимались чиновники Казенной палаты.

При ней же имелось рекрутское отделение. Его чиновники ведали формированием и отправкой команд новобранцев в столицу для прохождения ими воинской службы. В январе 1828 года из Енисейской губернии по 93-му набору в столицу уехали 393 рекрута. Все военное обмундирование для них было пошито в Красноярске. Так, по утвержденной таксе Казенной палаты стоимость одной солдатской шинели составляла 75 копеек, зимних брюк — 50 копеек, ранца — 20 копеек, шерстяных портянок — 5 копеек. Таким образом, за шитье военной одежды местные портные получили 1650 рублей. Более 8 тысяч рублей казна потратила на переезд сибиряков из Красноярска в Петербург. В пути каждому рекруту, кроме обильной пищи, полагалась и одна чарка (120 граммов) вина в день (ГАКК, ф. 160, оп. 3, д. 81, л. 246).

Кроме того, в круг обязанностей красноярских финансистов входили и вопросы, связанные с метрологией. Известно, что только с 1 января 1845 года во всех частях Российской империи были введены в употребление однообразные меры и весы. Копии аршина, фунта, ведра и четверика перед этим были разосланы во все казначейства губерний и волостные управления. В обязанность Казенной палаты входило постоянное наблюдение за сохранением единообразия мер и весов на всей вверенной им территории. В это же время в народе появляется и поговорка: «Неверные весы — мерзость перед Господом, но правильный вес угоден Ему». Однако и с введением новых единиц мер и весов обвес и обсчет в торговле не прекратился. Не случайно Министерство финансов ежегодно высылало служащим Красноярска обновленные инструкции. В них объяснялось, как правильно следить за производством торговли и промыслов (ГАКК, ф. 160, оп. 1, д. 268, л. 44).

В декабре 1846 года в Красноярске открылась местная Пробирная палата. Возглавил ее унтер-офицер в отставке, бывший шихтмейстер Вершин (ГАКК, ф. 160, оп. 3, д. 112, л. 513). Проработало это учреждение ровно сорок лет. 31 декабря 1886 года управляющий Казенной палатой Иван Лаврович Лавров получил обстоятельную бумагу из Министерства финансов, в которой говорилось, что «…по незначительности производства в Енисейской губернии серебряного мастерства и торговли золотыми и другими драгоценными изделиями Красноярское пробирное учреждение необходимо упразднить, освободив городское общество от обязательного взноса в казну на ее содержание» (ГАКК, ф. 160, оп. 1, д. 974, л. 1–4). Все имущество, оставшееся от Пробирной палаты, 24 апреля 1887 года было продано на аукционе, прошедшем в здании Казенной палаты. Пробирные клейма отослали на монетный двор в Санкт-Петербург.

С 1854 года Енисейскую Казенную палату стал возглавлять Александр Александрович Мартен — «вольноопределяющий французской нации» католического вероисповедания. Он получил домашнее образование. В его служебном формуляре, как замечает историк Сибири Н. М. Матханова, всегда отмечалось: «по-русски читать и писать умеет, арифметику, алгебру, логику, психологию, историю, географию и французский язык знает» (Матханова, Н. М. Указ. соч. — С. 92).

Мартен был боевым офицером, храбро сражался против войск Наполеона в 1812 году, участвовал в Русско-турецкой войне. В 1836 году стал адъютантом генерал-губернатора Западной Сибири П. Д. Горчакова. В 1852 году он вышел в отставку, сменив погоны полковника на гражданский мундир действительного статского советника.

В возрасте 57 лет он переезжает в Красноярск, где открывается новая страница в его биографии. На должности председателя Енисейской Казенной палаты Александр Александрович пробыл недолго, всего около двух лет. Многие отмечали, что к этой сложной финансовой работе француз явно не готов. Однако губернатор Падалка этого мнения не разделял. В своих отчетах он всегда лестно отзывался о трудах А. А. Мартена и даже представлял его к награде (Матханова, Н. М. Указ. соч. — С. 93).

Непростые отношения складывались у Александра Александровича Мартена со своими подчиненными — с землемерами. Губернатор Падалка не раз обращался к председателю Казенной палаты с приказом во что бы то ни стало составить планы городов Канска и Ачинска, Енисейска. Ни енисейский землемер Сергеев, ни Ачинский — Быков, ни канский — Пегасьев не торопились исполнять это приказание. Председатель Казенной палаты был вынужден отвечать, что его подчиненные заняты более срочными делами, поэтому к проектированию планов городов еще не приступили. Прошло почти два года, а проекты городов не были закончены. Землемеры такую неспешность объясняли тем, что планы должны быть согласованы с городовыми врачами, с полицейскими управлениями и даже со словесным судом. Если верить архивным документам, то планы вышеназванных городов начали правильно оформляться с 1852 года (ГАКК, ф. 160, оп. 1, д. 172, л. 33–105).

За все дела в губернии отвечал губернатор. Он следил за работой Губернского правления, где был его председателем. Правда, хоть этот орган был коллегиальным, на практике же слово губернатора было решающим. Недаром говорилось, что «губернское правление — это я».

В практике не было случая, чтобы члены Губернского правления когда-нибудь не соглашались с решениями губернатора. Никто из чиновников свое особое мнение в Министерство внутренних дел не отправлял, хотя по закону им это разрешалось.

Губернатор контролировал Казенную палату, следил за финансами и недоимками.

Крымская война не обошла стороной и Красноярск. Она показала, что дальше жить, как прежде, нельзя. Следует отметить, что красноярцы не были сторонними наблюдателями этих событий.

Будучи городским головою, Петр Кузнецов одним из первых подал пример благотворительности. На нужды раненых воинов он пожертвовал 2 тысячи рублей. Его примеру последовали и другие. Купец С. Белов перевел 600 рублей на раненых и 300 рублей на нужды ополчения. П. П. Шипилин внес 300 рублей на помощь инвалидам войны и 100 рублей на военное снаряжение, П. М. Орешников отдал 200 рублей ополченцам. Александр Ефимович Яковлев пожертвовал воинам более 4 тысяч рублей. Но больше всех на военные надобности израсходовал купец Иван Иванович Трегубов: он пожертвовал на военные расходы 10 тысяч рублей. Кроме того, поставил для ратников 2 тысячи пар сапог, 12 тысяч пудов муки для печения сухарей и отправил в Севастополь 18 лошадей. За благотворительную помощь он был представлен к медали в память войны 1853–1856 годов. Такой же награды был удостоен секретарь городской думы Александр Андреевич Черкасов.

В 1857 году штаты Губернского правления были расширены, появился газетный отдел. Стала выходить газета «Енисейские губернские ведомости».

С изданием газеты «Енисейские губернские ведомости» у финансистов Казенной палаты появился необходимый информационный рычаг, с помощью которого она могла излагать сложные законодательные идеи просто, понятно и убедительно «с возможно меньшим умственным усилием».

Используя страницы газеты, она могла заранее оповещать всех жителей губернии о предстоящих торгах на строительство казенных зданий, хлебных запасных магазинов, больниц, складов, казарм, на почтовую гоньбу, на закупку провианта и одежды для ссыльных. Одним словом, все государственные заказы проходили через аукционный зал Казенной палаты. Данная мера, по мнению столичных чиновников, должна была минимизировать различные финансовые злоупотребления на местах. Однако на практике часто бывали сбои. Чиновники так увлекались формой, что порой забывали о содержании дела.

Роль газеты «Енисейские губернские ведомости» в развитии административной, финансовой и хозяйственной деятельности было трудно переоценить. Здесь постоянно публиковались отчеты городских и волостных банков, сводки цен на продукты питания, юридические разъяснения по аренде земель и их межеванию, недвижимой собственности, отчеты дум Ачинска, Енисейска, Минусинска, Красноярска. Но, главное, — все распоряжения и законы, по которым жила Восточная Сибирь и Российская империя.

Красноярск при губернаторе Падалке с каждым годом заметно вырастал. Если в 1835 году в нем проживало 5936 человек, в 1842-м — 6900, то в 1859-м жителей уже было около 9 тысяч. «Но главное, — как отмечает исследователь Н. П. Матханова, — Падалка был незаурядным администратором, явно выделяясь среди восточносибирских губернаторов своими профессиональными качествами».

Честность, энергия, требовательность к подчиненным и работоспособность сближали Падалку с губернатором Муравьевым-Амурским. Они искренне заботились о развитии просвещения, об экономических успехах и благополучии населения губернии.

Управленческий стиль Падалки был явно демократическим. Его доступность подкупала жителей губернии. Это отмечали даже жандармы: «Доступен во всякое время для всех». Как вспоминал Раевский: «В доме его, как у президента Соединенных Штатов, не было ни караула, ни швейцара. К нему без различия входили и чиновники, и купцы, и крестьяне, и поселенцы. Эта доступность облегчала его управление. Он знал все, что делается, и хорошо знал своих чиновников». Сегодня современные исследователи в своих работах непременно подчеркивают, что Падалка был тем редким исключением, когда человек, обличенный высокой властью, заботится не о собственных интересах и благополучии, а о процветании губернии (Матханова, Н. П. Высшая администрация Восточной Сибири в середине XIX века / Н. П. Матханова. — Новосибирск, 2002. — С. 50).

В 1855 году председателем Казенной палаты назначили Всеволода Гавриловича Политковского. Однако в адрес-календарях Российской империи это назначение стали отмечать лишь с 1857 года. Политковский военную службу начал с 1827 года, но через восемь лет ушел в отставку. Служил в столице в комиссариатском департаменте, затем перешел в жандармское ведомство, а в 1842 году уехал на Украину. Был чиновником особых поручений при киевском генерал-губернаторе, а в 1850 году стал волынским вице-губернатором. С этого высокого поста его перевели в Красноярск председателем Казенной палаты. К такому повороту судьбы он и его семья не были готовы. Но здесь, на берегах Енисея, Политковский прижился и почти 8 лет находился у руля финансового управления губернии. Губернатор Падалка отмечал, что Политковский проявляет усердие к службе, беспристрастен. Одним словом, ведет работу Казенной палаты со знанием дела.

Всеволод Гаврилович Политковский, выезжая в Енисейск по казенной надобности, любил часто останавливаться в гостях у Петра Васильевича Шумахера. В 1860-е годы имя этого человека хорошо было известно не только енисейцам. Шумахер первую половину своей жизни находился под покровительством графа Канкрина, который считался крестным отцом этого молодого повесы. Сначала министр финансов пристроил его в коммерческое училище, затем перевел на службу в Военное министерство, а потом взял к себе в Министерство финансов. После отставки Канкрина Петр Васильевич где только не был и где только не служил. В отставку он ушел, находясь в качестве чиновника особых поручений при генерал-губернаторе Восточной Сибири Муравьеве-Амурском.

В северной тайге Шумахер управлял Даниловским прииском по поручению золотопромышленной компании Красильникова. Женат он был на вдове Александре Петровне Прейн, родной внучке известного нижегородского богача Шушляева.

Шумахер, как утверждали современники, изображал из себя барина большой руки, без его разрешения никто не мог заехать на прииски компании Красильникова. Жил он по-барски в резиденции напротив Енисейска на правом берегу реки Енисей, воду для чая и кухни ему доставляли из середины реки на специальной лодке, поскольку береговая вода для него была слишком илистой. В своих воспоминаниях Шумахер писал, что знакомых имел мало, что знакомством с ним гордятся и хвастаются, что его боятся, потому что он любит говорить напрямки (Кытманов, И. Указ. соч. — С. 383).

Проводить время с местной знаменитостью Политковскому было чрезвычайно интересно. Шумахер рассказывал пикантные подробности о своих похождениях, о службе в Министерстве финансов и, конечно, о своем крестном отце Егоре Францевиче Канкрине.

Шумахер обладал редким даром поэта-сатирика. Его стихи звучали в салонах Петербурга, Москвы, Иркутска, Красноярска, Енисейска. Он резко высмеивал бюрократический аппарат как столичной, так и местной региональной власти. На приемах он часто цитировал одно из любимых своих стихотворений:

Образ правленья — холопства
                                       и барства –
Изображенье Российского царства…
Самодержавье, народность, жандармы,
Дичь, православье, шинки да казармы;
Тесно свободе, в законах лазейки,
Бедность в народе, в казне
                                     ни копейки,
Лоск просвещенья на броне
                                     татарства –
Изображенье Российского царства.

В хороших отношениях Всеволод Гаврилович находился и с енисейским жандармским полковником католиком Николаем Игнатьевичем Борком, который в своих систематических обзорах о благонадежности высших чиновников Енисейской губернии давал Политковскому весьма лестную характеристику. Он сообщал, что председатель Казенной палаты имеет «хороший ум, светское образование, меткость в наблюдениях». Борк видел в Политковском профессионала, знающего до мелочей свое дело.

Губернатор Замятнин имел о Политковском противоположное суждение. Разногласия, переросшие с течением времени в обыкновенную житейскую свару, произошли у губернатора и председателя Казенной палаты из-за оценки личности купца К. М. Сидорова.

Замятнин считал, что Туруханский край — это белая пустыня, приносящая казне одни убытки. И он был прав, в отчетах чиновники Казенной палаты не раз докладывали губернатору, что по малочисленности населения и слабой промышленности край дает казне одни убытки. К 1861 году они составили 14 945 рублей (Кытманов. Указ. соч. — С. 391), поэтому неслучайно местные купцы просили губернаторов отдать им эту территорию в аренду (см. Приложение № 1).

Сидоров же, наоборот, верил в промышленное освоение Енисейского Севера. В 1862 году на III Всемирной выставке в Лондоне он демонстрировал прекрасный туруханский графит, золотые самородки, железную руду, каменный уголь, образцы хвойных древесных пород, шкурки песцов, горностаев и другие экспонаты.

За свои коллекции Константин Михайлович получил первым из красноярцев признание — три бронзовых выставочных медали. На одном из дипломов англичане начертали: «За предприимчивость при открытии обширного пласта графита на берегу притока Енисея» (Сидоров, К. М. Труды для ознакомления с севером Сибири / К. М. Сидоров. — СПб., 1882. — С. 44).

После этого события имя Сидорова в купеческой среде Сибири стало необыкновенно популярным. К тому же купец в эти годы владел несколькими десятками золотых приисков, был подставным лицом многих высокопоставленных столичных чиновников. Растущая популярность Сидорова раздражала губернатора. Между Сидоровым и Замятниным всегда происходили разные ссоры, стычки, деловые конфликты, связанные с нарезкой участков для добычи золота.

Политковский во многих вопросах полагался на своих подчиненных, которые, зная непростые отношения Сидорова и Замятнина, чаще всего во многих спорных вопросах, симпатизируя купцу, решали дела в его пользу. Это не очень нравилось губернатору, поэтому Замятнин обвинял Политковского в том, что в его палате беспорядок, царит беззаконие и взяточничество.

В 1864 году Политковского сменил Петр Матвеевич Куртуков, коренной сибиряк, один из лучших финансистов середины XIX века. И хотя Куртуков не имел высшего образования, но в Министерстве финансов не могли не учитывать его огромный опыт и многолетнюю четвертьвековую финансовую службу в Енисейской Казенной палате.

Говоря современным языком, он проявлял подлинную заботу о людях. Когда в 1868 году закрылся Ирбинский чугунолитейный завод, Куртуков решил работавших на нем государственных крестьян переселить в села Тесинской волости, оказав при этом каждой семье материальную поддержку. В село Курагино перевели 29 мужчин и 25 женщин, в село Березовку — 120 человек мужского пола и 109 женского. При этом каждая семья получила землю (ГАКК, ф. 160, оп. 1, д. 341, л. 90–101). В краевом архиве даже сохранился именной список крестьян села Курагино, переехавших из упраздненного села Ирбинского (ГАКК, ф. 160, оп. 1, д. 341, л. 1–10).

При Куртукове Казенная палата в усиленном режиме проводила обмен денежных знаков, как в ту пору говорили, «заменяли государственные кредитные билеты прежней формы на билеты нового образца» (ГАКК, ф. 160, оп. 1, д. 405, л. 35). Причин для проведения такой «денежной реформы» оказалось множество. Одной из них стали фальшивомонетчики, которые постоянно занимались этим рисковым «бизнесом».

Уже в 1870 году Куртукову под грифом «секретно» пришло описание фальшивого кредитного билета 5-рублевого достоинства. Бумага без всяких внутренних знаков, фотографическая саксонская, соляная. Подделка всего билета произведена фотографическим способом (ГАКК, ф. 160, оп. 1, д. 405, л. 1 об.).

Петр Матвеевич прекрасно разбирался в сложных лабиринтах российского налогообложения, понимал своих сослуживцев, имел огромный опыт в разбирательстве коммерческих склок, тяжб среди сильных мира сего. Но, главное, знал, куда рулить и как рулить.

На Казенную палату возлагался контроль за производством, продажей и хранением вина. Она обязана была доставлять губернатору сведения о заключенных контрактах, винокуренных и водочных заводах и о тех местах, где производилась продажа питей. Чиновники Казенной палаты вели наблюдения за качеством изготовляемых напитков. Самостоятельность Казенной палаты в вопросах управления питейными сборами не могла не отразиться на отношениях между председателем Казенной палаты и губернатором, поскольку создавала дополнительную конфликтную почву во взаимоотношениях между ними.

В Енисейской губернии вплоть до введения в 1863 году акцизной системы, существовали винные откупа. Что же они из себя представляли? Чтобы подробнее ответить на этот вопрос, перелистаем страницы истории.

В России вплоть до второй половины XVI века право питейной торговли было прерогативой государства, но взимание питейного дохода производилось различно. Первоначальная форма собирания налога состояла в том, что казна выкуривала хлебное вино на собственных заводах и продавала его через выборных: верных голов и целовальников, состоящих под наблюдением московского царя. Затем царские кабаки стали отдавать на откуп: частному лицу предоставлялось монопольное право курить вино и продавать в данной местности за условную плату, которую оно обязывалось вносить в определенные сроки.

В 1806 году были утверждены специальные откупные правила, которые гласили, что откупщик должен внести залог, равный третьей части годового платежа. В случае невыполнения этого обязательства он рисковал всем своим состоянием. В правилах особенно подчеркивалось, что охранение интересов казны в случае несостоятельности откупщика лежало на членах Казенной палаты.

Особо покровительствовал откупной системе государственный казначей А. Ф. Голубцов. Он говорил, что «ни один налог не поступает в казну с такой определенностью, исправностью и удобностью, как откупной, который повсюду, вступая известным числом в каждый месяц, облегчает тем самым выполнение государственных расходов».

Вскоре откупщикам Министерство финансов значительно расширило права. Заготовка вина, которая ранее производилась откупщиками, частично стала производиться казной.

К 1819 году откупная система стала приносить убытки. Министр финансов Гурьев забил тревогу. В аналитических записках он отмечал: «Содержатели откупов, умножая свои прибытки за счет народа и казны, мало-помалу превратились из сборщиков дохода в распорядителей оного в свою пользу. Они предписывали условия, на которых обещали уделять казне такую часть оных, какую желали, хотя в Казенных палатах и производились торги, но по малому соперничеству, весьма в редких случаях открывался действительный доход, какой было можно получать. Не довольствуясь еще сим, они удерживали из условленного в контракте определенного платежа весьма значительные суммы и под разными предлогами накопляли чрезвычайные недоимки… Образ взимания питейных сборов посредством откупов, — констатировал министр финансов, — достиг той степени неустройства, которая делает их более нетерпимыми» (Министерство финансов. — С. 114).

Этот сигнал возымел действие. С 1 января 1819 года в 29 великороссийских губерниях вводилась казенная продажа питей. Финансовые результаты первых двух лет действия казенной продажи были блестящи, но с 1821 года питейный доход начал безостановочно понижаться. Вице-губернаторы, у которых замечался наиболее значительный упадок дохода, сменились, те из них, кто потворствовал мошенничеству, предавались суду, но питейный доход продолжал падать.

Многие журналисты отмечали, что упадок питейного дохода связан со злоупотреблениями чиновников питейного управления, а также со злоупотреблениями виноторговцев, продававших кормчное вино (т. е. тайно выкуренное).

В 1827 году казенную продажу питей, действующую с 1819 года, решили закрыть. Правительство, учтя ошибки прошлых лет, снова возвращалось к винным откупам. Отметим, что в Сибири казенная продажа вина не вводилась. Здесь по-прежнему господствовала откупная система, которая имела все те же недостатки, что были присущи европейским губерниям России. Например, в докладной записке чиновники винного отделения Казенной палаты четко указывали, что с 1823 по 1827 год недоимки по питейной части в Енисейской губернии составили 103 259 рублей 58¹/₈ копейки (ГАКК, ф. 160, оп. 3, д. 70, л. 51). Всего же в 1828 году откуп за продажу вина обязан заплатить в казну 393 639 рублей (там же, л. 52).

Чиновники винного отделения постоянно жаловались на винокура Дмитриева из Каменного завода, который из 9 пудов хлеба выгонял меньше 7 положенных ведер вина. Всего же, по подсчетам чиновников, на Каменном винокуренном заводе близ Енисейска в год выгоняли более 60 тысяч ведер вина.

Наконец в 1862 году Государственный Совет вынужден был признать, что правительство не может и не должно упускать из виду действие откупной системы на нравственный и экономический быт народа… Оставление ее в том или другом виде еще на некоторое время после 1862 года будет для страны иметь негативные последствия. Поэтому терпеть ее далее нельзя, тем более что сам государь император изволил признать откупную систему «пагубною».

С 1 января 1863 года в Сибири начинает действовать новый питейный сбор. Винный откуп уходит в прошлое. Новая акцизная система в первый же год дает замечательные результаты. Если в 1855 году доход от продажи алкоголя в России достигал 77 миллионов рублей, то питейный сбор 1863 года принес в казну 138 миллионов рублей.

В Иркутске образовали акцизное управление Восточной Сибири — его филиалы, так называемые акцизные округа, которые возглавляли окружные надзиратели, открыли в городах Енисейской губернии Красноярске и Ачинске. Бывшие чиновники палаты пошли на службу в новые учреждения винными приставами, помощниками окружного надзирателя. В Красноярске VI питейно-акцизный округ Восточной Сибири возглавлял отставной штабс-капитан Дмитрий Иванович Туров, в Ачинске VII питейно-акцизный округ — коллежский асессор Николай Иванович Нарциссов (Памятная книжка Енисейской губернии на 1865 и 1866 годы. — СПб., 1865. — С. 305–306).

Размер акциза производился с каждой единицы готового продукта. Такой единицей принят был ведерный градус алкоголя. Расчет велся по спиртометру академика Гессе. Первоначально акциз в Сибири составлял 4 копейки с градуса, но уже в 1864 году увеличился до 5 копеек. Следует еще раз напомнить, что под акцизом понимался такой косвенный налог, который взимался с предметов внутреннего производства.

Введение акцизной системы давало возможность каждому жителю свободно вести торговлю вином как оптом, так и «раздробительно», причем любой крепости. Дробная продажа вина (распивочно и на вынос) производилась по вольным ценам. Однако открыть свободную торговлю алкоголем оказалось делом непростым. Помимо средств и желания, необходимо было соблюсти еще и врачебно-полицейские правила.

С введением акцизной системы и соответствующего штата чиновников Казенная палата продолжала контролировать на всей территории губернии акцизные сборы с вина, водок и другой алкогольной продукции.

Решая сложнейшие, глобальные хозяйственно-экономические проблемы, чиновники не забывали обращать внимание и на вопросы наименее сложные — так называемые вопросы второго ряда, от которых, как и от главных, не в меньшей степени зависело повседневное самочувствие населения.

Часть этих мелких функций выполняло хозяйственное отделение Казенной палаты. Оно снабжало жителей паспортами, гербовой бумагой, зверопромышленников — порохом, а местную полицию — оружием. Сохранилось немало архивных документов, из которых явствует, что чиновники этого отделения отправлялись за покупкой пороха и оружия то в Омск, то в Тобольск, а за гербовой бумагой — в Петербург. Отправляя своих сослуживцев в разные города, Казенная палата часто выделяла специальные средства на покупку для них теплой одежды: заячьих тулупов, шапок, валенок, меховых шарфов. Командировки получались длительными и, как правило, проходили зимой, когда Московский тракт был наиболее удобен для проезда. Так, чиновник Казенной палаты Андрей Петрович Панаевский «для доставления гербовой бумаги на 1851 и 1852 годы разного достоинства» отправился из Красноярска 20 октября 1850 года, а вернулся с грузом лишь 21 февраля 1851 года (ГАКК, ф. 160, оп. 1, д. 159, л. 145).

Гербовая бумага в те годы имела четыре основные категории, которые, в свою очередь, подразделялись еще на десятки разрядов. Самой дешевой была простая гербовая бумага, на ней писались прошения, аттестаты, свидетельства, копии. Один лист такой бумаги (современного размера А4) стоил 50 копеек. Лист вексельной бумаги такого же размера обходился от двух до шестидесяти рублей. Очень дорогой была бумага, где писались имущественные акты, торговые договоры, контракты. Ее стоимость колебалась от трех до тысячи рублей за один лист. Весь этот многообразный ассортимент деловой гербовой бумаги можно было в то время без труда приобрести каждому жителю губернии в хозяйственном отделении Енисейской Казенной палаты.

Однако время вносило в финансовую жизнь губернии свои коррективы. Многие функции Казенной палаты отмирали, становились историей. На смену приходили новые люди с новыми идеями, которые решали новые, более актуальные задачи.

Компетенция Енисейской Казенной палаты распространялась и на вопросы обустройства ссыльных. С 1754 года ссылка в Сибирь стала постоянной. Она разделялась на два главных вида: в работу и на поселение. Распределение. Распределение ссыльных по Сибири производилось в тобольске, в приказе о ссыльных, а в Енисейской губернии учредилась для них в Красноярске специальная экспедиция. Назначенные в каторжную работу отсылались в Троицкий солеваренный или на Каменский винный заводы. Осужденные на поселение разделялись на шесть разрядов: временные заводские работники, ремесленники, цеховые, слуги, определенные на поселение и неспособные. Последние или причислялись к прежним деревням, или за счет казны для них заводились новые поселения. Ссыльные неспособные, называемые дряхлыми, поступали в волости на вольное пропитание. Другие ссыльные отправлялись из Красноярска в Енисейск в определенные дни недели с точным расписанием остановок, под конвоем воинских команд.

На тракте между Красноярском и Енисейском устраивались этапы, охраняемые воинскими командами. Так, в 1824 году учредили этап в селе Казачинском, в который перевели из гарнизонного батальона Красноярска унтер-офицера и десять рядовых.

Многие арестанты до своего места назначения не доходили, погибали в пути. Ядринцев писал, что ссыльный проходил в Сибири 1000 верст за 68 дней. Стоимость его пересылки обходилась казне в 650 рублей.

За отмену ссылки в Сибирь всегда выступала местная интеллигенция. Ответы полиции на безобразия ссыльных: «Что же теперь делать, на то и Сибирь! Надо же ворам где-нибудь жить!» — у населения всегда вызывали возмущение.

Впервые резко осудил действия правительства по поводу ссылки в Сибирь красноярский судья Алексей Мартос, племянник известного русского скульптора И. П. Мартоса, создателя памятника Кузьме Минину и Дмитрию Пожарскому в Москве. По этому поводу в первом литературном сборнике красноярцев, «Енисейском альманахе на 1828 год», он писал: «Встречаешь партии каторжных и ссыльных, иных в оковах за крепкою стражею: все это работники на заводы и фабрики, какое же мнение должно возрождаться о самой промышленности? Ежели и можно согласиться о доставляемой пользе, то, конечно, уже нельзя полагать, чтобы польза сия могла иметь приятную наружность. Красота и приятность не для Сибири!».

Через полвека другой сибирский публицист и литератор Николай Михайлович Ядринцев выскажется резче: «Ссыльные здесь становятся во главе промышленных предприятий. Они заменили адвокатов и открыто выступают ходатаями в судах. Они играют видную роль в обществе и являются интеллигенцией. Можно себе представить положение края, где уголовный герой становится руководителем общества. Ссылка поэтому сделала то, что Сибирь стала неудо-бообитаема для образованных сибиряков, и они бегут из нее».

Особняком в этом кратком обзоре о ссыльных стояли поляки. Эти невольные обитатели Сибири оказали на ее культурно-бытовую жизнь огромное влияние. Благодаря им в крае стало процветать парикмахерское искусство, переплетное дело, появились дрожжи. Поляки были не только поварами и хлебопеками, но и музыкантами, учеными.

Здесь нельзя не отметить метеорологическую станцию М. Маркса, самую северную в мире, созданную в 1868 году в городе Енисейске. Ее данные регулярно публиковались не только в русских, но и в американских метеорологических журналах и сборниках. Поляки работали счетоводами и бухгалтерами на многих золотых приисках. Это с их легкой руки в Енисейске стали говорить: «Нужда породила изобретение, изобретение — удобства, удобства — удовольствие, удовольствие — роскошь, роскошь — распущенность и болезнь, распущенность и болезнь породили нужду, нужда — изобретение».

В этом бесконечном жизненном водовороте проходила не только жизнь сибиряков. Из заколдованного круга трех слов: «еда», «работа», «сон» — вырываться удавалось лишь единицам.

Тесную связь Казенная палата поддерживала с четвертым отделением Губернского правления, которое курировало всю финансово-хозяйственную деятельность губернии.

В начале 1837 года из Министерства финансов пришли новые штатные расписания для всех казенных палат Сибири. Новый документ довольно жестко регламентировал все виды расходов, связанных с деловой и хозяйственной деятельностью красноярских финансистов. Возглавлял Енисейскую Казенную палату председатель, получающий 4 тысячи рублей годового жалованья и еще 2 тысячи столовых. Под его непосредственным руководством служило 156 человек. В этот список входили люди различных профессий — начиная от вахтеров, писцов, протоколистов, землемеров, чертежников, приставов и заканчивая бухгалтерами, казначеями, присяжными, асессорами, журналистами, экзекуторами, контролерами, столоначальниками и советниками.

Общее руководство над ними, кроме председателя, осуществляли еще два асессора и секретарь. Казенной палате подчинялся и губернский землемер с чертежниками.

Я, нижеименованный, обещаюсь и клянусь Всемогущим Богом перед Святым Его Евангелием в том, что о всем случившемся при мне во время произведения государственного межевания и снятия планов, также и при спорах, по каким точно местам каждого владельца опубликованный о Государственном размежевании земель в 19-й день сентября 1765 года манифест во владениях застал и как чье до наступления 1765 года владение было и о прочем, о чем только у меня спрашиваемо будет, показывать имею самую истину, так как перед Богом и судом Его Страшным всегда в том ответ дать могу. В заключение же сей моей клятвы целую слова и Крест Спасителя моего. Аминь.

Доверенность

Доброжелатель наш Василий Васильевич.

 Избрали мы тебя быть доверенным при отводе земель как под казенное ведомство, так и при наделе землями крестьян и что учинить законно по оному во всем тебе о том верим. В случае обид, притеснений доверяем тебе куда следует жалобы подавать и где следует вместо нас подписывать, а также журналы, планы и межевые книги подписывать, решения выслушивать и обо всем законно тобою учиненном спорить и прекословить не будем. В чем и подписываемся к подлинной доверенной. Вместо государственных крестьян, избранных от обществ села Балахтинского Дмитрия Спирина, Василья Па-шеннова, деревни Мосиной — Максима Похабова и др.

Всего же в штате Енисейской губернской Казенной палаты к 1837 году числилось 63 человека. (Отметим, что численность аппарата Казенной палаты была практически неизменной до момента ликвидации в январе 1920 года.) Самую многочисленную группу среди всех ее сотрудников составляли писцы 2-го и 3-го разрядов, которых насчитывалось 29 человек. К тому же они имели самое низкое жалованье. Писец второго разряда получал 400 рублей в год, а третьего — 300. Чтобы облегчить и без того их незавидное положение, Министерство финансов дополнительно к жалованью выделяло каждому из них еще 100 рублей «на паек и обмундировку».

Во многом это была вынужденная мера. И власть пошла навстречу многочисленным ходатайствам с мест, в которых звучала горькая правда о жизни низшего слоя чиновничества России. Так, один из высокопоставленных сановников в своей служебной записке отмечал: «Нельзя без соболезнования смотреть на сих людей, сидящих в присутственных местах перед зерцалом законов в рубищах, с печатью нищеты и уныния на лицах. Надобно представить ту бедность, в которой пресмыкаются они, будучи мужьями и отцами семейств, без прочной одежды и обуви и, вероятно, без пищи. Какого же можно ожидать усердия от человека, решившего служить за пять и даже за один рубль (ассигнациями) в месяц. Ни власть, ни строгость законов, ни взыскания не действуют, когда в человеке нет любви к деятельности».

Но отыскать на эту должность грамотных служак с красивым каллиграфическим или хотя бы даже с разборчивым почерком было сложно. Чтобы заполнить существующие вакансии, чиновники вынуждены были командировать в Красноярск писцов из Барнаульской горной конторы.

Отряд красноярских писцов в Енисейской Казенной палате был весьма разнороден. Здесь, кроме сибиряков, можно было встретить выходцев с Украины, средней полосы России, Урала. В основном это были недоучившиеся гимназисты и семинаристы, бросившие учебу по разным семейным обстоятельствам. В Сибирь они ехали с одной целью — улучшить свое материальное положение, подняться вверх по служебной лестнице. Чаще всего это были молодые, амбициозные, тщеславные люди, имевшие разный социальный статус.

Например, Петр Яковлевич Сонин, начинавший свою карьеру писцом Енисейской Казенной палаты, имел в Полтавской губернии 36 крепостных.

Окончив Киевское духовное училище, за счастьем в Красноярск приехал и Иван Иванович Арлянский, где ему положили очень скромное жалованье — 113 рублей 25 копеек в год — и на паек и обмундирование добавили еще 28 рублей 59 копеек. Но благодаря дешевизне сибирских продуктов на эти деньги в конце 1830–1840 годов можно было сносно жить, как тогда говорили, сводить концы с концами.

Забегая вперед, скажем, что в июле 1851 года на службу в Енисейскую Казенную палату поступил отец будущего гениального русского живописца, нашего земляка — Василия Ивановича Сурикова. В краевом архиве сохранился формулярный список отца художника. Вот небольшая выписка из этого ценного документа: «Иван Васильевич Суриков (1809–1859) — из казачьих детей, имеет деревянный дом в Красноярске. Возраст — 41 год, канцелярский чиновник винно-соляного отделения. Жалованье — 113 рублей 25 копеек в год, паек и обмундирование — 26 рублей 59 копеек. Итого — 141 рубль 84 копейки. И далее. После окончания наук в Красноярском уездном училище в 1829 году произведен в канцеляристы, в 1832 году — в губернские секретари, а в 1845 году определен на должность смотрителя красноярских богоугодных заведений, в 1846 году перемещен в штат Красноярского земского суда. Женат вторым браком на Прасковье Федоровне. У них дети: сыновья — Василий, родившийся в 1848 году 11 января, и Николай, родившийся 3 мая… Две дочери, одна от первого брака — Елизавета, родившаяся в 1827 году 22 октября, и другая от второго брака — Екатерина, родившаяся в 1846 году 26 ноября».

История жизни отца Василия Сурикова искусствоведами и краеведами еще изучена слабо. Мы не знаем, как он выглядел, так как ни его портрета, ни фотографии с его изображением не сохранилось. Довольно скудны и архивные материалы о службе отца художника в присутственных местах Красноярска. По воспоминаниям современников, отец Василия Сурикова был живым, веселым человеком. Он обладал прекрасным голосом и абсолютным музыкальным слухом. Губернатор В. М. Копылов часто брал его в качестве чиновника походной канцелярии в поездки по губернии.

Однако покровительство губернатора никак не сказывалось на материальном положении семьи. Отец Сурикова был одним из самых низкооплачиваемых чиновников Енисейской Казенной палаты.

На вопрос, какие же нравы царили среди чиновничества в эти годы, давал ответ современник отца Василия Сурикова — Федор Михайлович Решетников (1841–1871), служивший в это же время в Пермской Казенной палате и сумевший подробно, почти документально показать в своих художественных произведениях быт и внутреннюю жизнь провинциальных канцеляристов.

Вот несколько выдержек из дневника Ф. М. Решетникова, служащего Пермской Казенной палаты: «Наконец мои многолетние желания исполнились, и я с помощью Божею определен в Казенную палату по канцелярии…Один только Бог был моим ходатаем». 10 июня 1861 года.

«Меня посадили в регистратуру. Вся моя работа, не умственная, а машинная, состоит в записывании входящих бумаг, надписках на конвертах, отправляемых из палаты, и печатании их. Эта работа обременительна одному и при получении пяти или шести рублей жалованья кажется вдвойне обременительной. Для ума нет никакой пищи». Июнь 1863 года.

«В палате мы сидим до 4-го часу. Придешь домой, разумеется, после шестичасового сидения устанешь, и, как отобедаешь, невольно клонит тебя ко сну… Живешь не лучше нищего! За квартиру — 1 рубль 50 копеек. На говядину — 90 копеек. Хлеба на 60 копеек и молока на 60 копеек. Буду жить, как Бог велит». Осень 1861 года.

«Служба становится трудная, сижу в палате до 4 часов, обедаю почти в шестом да еще дома занимаюсь палатскими делами. А все за 7 рублей… Впрочем, я доволен тем, что из семи рублей у меня остается два с половиной рубля в месяц. Зато я не ем уже ничего мясного…».

На основании этих записей и родился автобиографический роман «Между людьми», где писатель отмечал: «Много мне говорили хорошего о Казенной палате и ее председателе. Мне и прежде хотелось поступить в эту палату, тем более теперь, когда в ней есть библиотека. Председатель принял меня любезно, долго говорил со мной насчет моей службы в суде и велел заниматься в канцелярии на испытании одну неделю. Через две недели меня зачислили в штат…». И далее: «Большинство служащих в палате при мне состояло из отцов, детей и родственников, так что полпалаты была родня друг другу, все они жили своими домами и на судьбу не жаловались. Молодые люди женились рано и очень выгодно. Они женились и на мещанках, но только в том случае, если у невесты был дом или через них можно было получить в палате должность. Канцелярские чиновники хотя и казались с виду приятелями, но всячески старались обидеть чем-нибудь товарища, наговорить на него начальнику или выслужиться. В палате я работал много, после обеда спал, потом пил чай полчаса и в это время дома занимался палатной работой».

Как и в Пермской Казенной палате, так и в Красноярской большая половина служащих были дети отставных обер-офицеров, канцеляристов и чиновников. Как пишет Решетников, кончивши курс в уездном училище или вовсе нигде не кончивши курса, по примеру своего родителя или родственника поступает очень рано на службу в присутственное место. Он с раннего возраста жил в кругу приказных этого же сорта и постоянно гордился званием своего отца, потому что ему с детства твердили: чиновник — дворянин, что его растят для того только, чтобы сделать из него чиновника. Выучившись мало-мальски писать, он поступает на службу, сначала для того, чтобы набить руку, и целые годы занимается одною только перепискою. Через два месяца ему дают жалованье, и в это время он, постоянно находясь в обществе служащих, понемногу усваивает себе их приемы и манеры. До этого времени он развивался в своем доме и в кругу товарищей, и, конечно, развивался плохо, теперь он развивается под влиянием приказной братии. От них он ничего не может услышать хорошего или нового, ума его они никак не разовьют обыкновенными и пустыми разговорами. Ему дают жалованье 3 или 6 рублей, он старается заниматься прилежнее, усидчивее для того, чтобы ему прибавили жалованья. Он пишет целый день, строчка за строчкой, выводя как можно красивее буквы, и все его внимание сосредоточено в этих буквах да в слухе, который наполняется словами служащих. Он не видит никакой дельной мысли в работе, после нее он чувствует усталость, ест, мало говорит и все свободное время проводит или во сне, или в невинных забавах, как, например, карточной игре.

Жена чиновника, просто-напросто писца, — уже модница, считает себя дворянкой, хотя бы муж получил чин на пятидесятом году своего служебного поприща, считает за необходимость носить шляпки, брезгует нечиновницами, забывая свое прошлое, и терпеть не может, если нечиновница, жена писца, мещанина, солдата, одевается приличнее ее, носит шляпки. Жена столоначальника уже требует, чтобы жены писцов, служащих в столе ее мужа, приходили к ней с визитом, то есть поздравить с Рождеством, Новым годом и Пасхой. Жена начальника принимает уже жен помощников ее мужу, ведет себя с достоинством, требует от них повиновения, капризничает, заставляет ждать себя подолгу, и если женщина чем-нибудь не понравилась ей, она никогда не примет ее в свое общество, как бы та ни добивалась этого».

Главным административным учреждением в губернии считалось Губернское правление, возглавляемое губернатором. Его влияние на местные органы всех ведомств было безграничным. Все решения Губернского правления утверждал губернатор. Они принимались не по большинству голосов, а по единоличному мнению губернатора. Даже в официальных документах, например в «наказе губернаторам» 1837 года, его называли «хозяином губернии».

Однако на практике пределы власти и круг действий губернатора были существенно ограничены. Как исполнитель и оберегатель законов, он не вправе был издавать новые постановления или отступать от существующих, учреждать новые налоги или сборы, изменять приговоры судебных мест. Как главный блюститель порядка в губернии, губернатор должен был защищать притесненных и ускорять ход дел, побуждать к справедливым действиям чиновников, предавать нарушителей долга суду. В то же время губернатор не мог быть судьею и наказывать нерадивых чиновников без суда, как «хозяин губернии», он должен был «способствовать всеми зависящими от него средствами к утверждению и возвышению народного благосостояния».

К сожалению, эти правильные и красивые слова часто существовали только на бумаге. Высокие чиновники отмечали, что Енисейская губерния не была исключением, где царило фактическое безначалие при формальном многословии. Особенно ярко это проявилось во время правления енисейского губернатора Копылова.

О реальной управленческой политике хорошо были осведомлены в Сибирском комитете. Его управляющий делами А. П. Величко в подготовленном им официальном издании «Обозрение главных оснований местного управления Сибири» подчеркивал, что надзор губернатора за действием местных чиновников был номинальным.

Исследователи А. В. Ремнев, Л. М. Дамешек подчеркивают, что формализм, запутанность в компетенции губернских учреждений (Губернского Совета, Губернского правления, Казенной палаты), хронический недостаток средств, замедленность делопроизводства вели к тому, что окружные и волостные управления оказывались фактически без надзора.

Сибирские казаки, которые находились в подчинении местного начальства, вместо военной подготовки использовались на хозяйственных работах или в качестве прислуги.

Высшие должности походят на крутые скалы:

только орлы да пресмыкающиеся взбираются на них.

(Чиновничья поговорка XIXвека)

Первое покушение на царя Александра II было совершено 4 апреля 1866 года. С этого времени и началась в России охота за жизнью великих самодержцев. Выстрел Дмитрия Каракозова, сделанный у решетки Летнего сада в Петербурге, где царь любил ежедневно совершать прогулки, по одной из версий историков, не достиг цели благодаря костромскому крестьянину Осипу Коммисарову, который в момент покушения ударил по руке революционера, державшего пистолет. Спасителя государя сразу же произвели в дворяне. Народному герою Осипу Коммисарову дарили цветы, деньги, звания. В эти дни он стал самым знаменитым человеком в России.

Молва о петербургских событиях долетела до Красноярска через два дня. Еще через неделю дотошные репортеры во всех подробностях описали произошедший случай. На одно обстоятельство, отмеченное в газетах, губернатор Замятнин обратил серьезное внимание и сразу же велел навести справки: действительно ли родители сына спасителя проживают в настоящее время в его губернии, в селе Назарово Ачинского округа.

Вскоре ему доложили, что в газетах написана правда. Матери Осипа Комммисарова Евгении Ивановны в живых уже не было. Похоронена она была тут же, в Сибири, в селе Назарово Ачинского округа. А через несколько недель, 13 мая 1866 года, Замятнин вскрыл телеграмму, где ему приказывалось срочно доставить Ивана Алексеевича — отца спасителя царя — в Петербург.

Поездка губернатора в Назарово сразу же обросла легендами и слухами. Вот как комментировали это событие спустя 30 лет красноярские журналисты: «Когда отца Коммисарова привели в дом, где находился Замятнин, то губернатор, вставши из-за стола, стал на колени перед стариком и со слезами на глазах сказал: не тебе нас просить благодарить, а мы тебя должны благодарить за такого хорошего сына, который остался в России у тебя. Он спас жизнь нашего государя! И сам батюшка царь желает лично тебя видеть! Слезы говорившего полились обильно. Все присутствующие чуть не ахнули от удивления, у всех показались слезы на глазах. Коммисаров заплакал и еще больше растерялся. Несколько минут все молча плакали. Минута была трогательная.

Когда все пришли в себя — губернатор сел за стол, выпил стакан чаю, съел одно яйцо и потом, пригласив с собою несказанно обрадовавшегося Коммисарова, отправился на земскую квартиру. Тут он приказал нарядить старика в лучшую одежду и вообще привести его в более приличный вид. Не прошло и часа, как счастливого старика нельзя было узнать: он был подстрижен по-купечески, на нем надеты были суконные шаровары, плисовая поддевка, вытяжные сапоги. Даже шея у виновника торжества была подвязана черною модною косынкою» (Енисей. — 1897. — № 78).

Через четыре дня, 17 мая, губернатор Замятнин и отец Осипа Коммисарова уже приехали в Красноярск. Встречали их здесь по-царски. Городской голова Дмитрий Сидорович Щеголев преподнес отцу героя хлеб и соль. Повсюду неслась музыка, были завтраки, гулянья. Растроганный таким приемом отец тут же дал телеграмму сыну: «Возлюбленный сынок мой, непременно преклони колена батюшке нашему великому государю. Меня на руках носят в Красноярске, а сегодня все городское общество давало мне прощальный обед. Нетерпеливо считаю минуты, когда Бог приведет меня прижать тебя, милый Осипушка, к моему родительскому сердцу».

Иван Коммисаров родился в селе Молвитино Буйского уезда Костромской губернии, где когда-то родился и знаменитый Иван Сусанин. Крестьянин, искусно владеющий мастерством шапочника, был в 1858 году выслан на 12 лет в Сибирь за воровство. Находясь в ссылке, промышлял не только шапочным мастерством, но и конокрадством. Одним словом, был тертым калачом.

Однако не все чиновники разделяли с губернатором его «радость». Противником пышных встреч, многословных телеграмм, званых обедов, устраиваемых за счет казны, выступил молодой, принципиальный 28-летний Василий Иванович Мерцалов.

После окончания в 1858 году Киевского университета он сразу же переехал на службу в Восточную Сибирь. Служил в Кяхте, Тобольске. В 1865 году по приглашению В. А. Татаринова он перешел в штат Государственного Контроля, где ему предложили должность управляющего Енисейской Контрольной палатой (Афанасьев. … Наши деятели. — С. 287). Отметим, что в те годы Татаринов был одним из разработчиков «Правил по составлению, утверждению и исполнению Государственной росписи и финансовых смет министерств и главных управлений», которые были утверждены Александром II 22 мая 1862 года. Это означало, что Россия с этого времени стала жить по законам европейских стран — ежегодно публиковать роспись доходов и расходов на очередной финансовый год. Отныне бюджет России становился гласным. Тайны бюджетной политики, которые в России охранялись веками, уходили в прошлое, становились историей. Отныне российский бюджет объединял все государственные ресурсы. Все министерства вошли в подчинение единого независимого Государственного Контроля, который возглавил В. А. Татаринов.

Имея за своей спиной такого высокого покровителя, Мерцалов со знанием дела взялся за порученную работу. Сразу же, в первые дни по приезде в Красноярск, он напечатал объявление в газете «Енисейские губернские ведомости»: «1 января 1866 года мною открыта в Красноярске Енисейская губернская Контрольная палата. Посему все присутственные места (учреждения, финансируемые за счет казны, и благотворительные общества и попечительные советы, финансируемые за счет добровольных пожертвований. — Л. Б.) и должностные лица, за исключением военного ведомства, отчетность во вверенных им суммах, а равно и шнуровые книги для за свидетельствования имеют доставлять в учрежденную ныне Енисейскую Контрольную палату. Управляющий В. Мерцалов» (Енисейские губернские ведомости. — 1866. — № 2).

Между Мерцаловым и губернатором Замятниным развернулась настоящая война. Председатель Казенной палаты Петр Матвеевич Куртуков, опытный и осторожный чиновник, вел нейтральную политику. В Красноярске все знали, что брат губернатора Замятнина Дмитрий Николаевич Замятнин с 1 января 1864 года был утвержден в должности министра юстиции и генерал-прокурором (Звягинцев, А. Г., Орлов, Ю. Г. Под сенью русского орла. Российские прокуроры. Вторая половина XIX — начало XX в. / А. Г. Звягинцев, Ю. Г. Орлов. — М., 1996. — С. 15). О брате министра и в далекой Сибири ходили слухи как о справедливом и честном человеке. Заметим, что Дмитрий Николаевич первым из российских министров ввел приемные часы «для личных объяснений», а своим подчиненным любил напоминать: «Просителю, как бы больному, нужна помощь немедленная или объяснение, что ему помочь невозможно».

Оба брата, Дмитрий и Павел, были людьми довольно образованными — знали иностранные языки: французский, немецкий, английский, латинский, которые они изучали в пансионе при Царскосельском лицее.

Поэтому воспоминания некоторых современников о губернаторе Замятнине как об «ограниченном, взбалмошном и необразованном человеке» не имеют под собой никаких серьезных оснований.

Однако Мерцалов, зная, какие силы поддерживают губернатора в Петербурге, отступать не стал. Все казенные деньги, потраченные на торжественные встречи и проводы отца Коммисарова, были в губернское казначейство возвращены. Победителей в этой «войне» не было. Через полгода Мерцалова перевели в Рязань, а через год Замятнина отправили на заслуженный отдых. Но память об этих двух замечательных личностях в истории Сибири сохранилась.

Известно, что первым, кто открыл могучий художественный талант подростка Васи Сурикова, был губернатор Замятнин. Легенда гласит, что при очередном просмотре бумаг Замятнин вдруг обнаружил в них свой портрет. Сходство было до того поразительным, что губернатор сразу же к себе потребовал автора. Вскоре с помощью купца Петра Ивановича Кузнецова юное дарование отправили учиться в Петербургскую академию художеств. В 1867 году за подвиги и труды Замятнин получил от царя Александра II орден Александра Невского с алмазными украшениями.

Подводя итоги деятельности Замятнина на посту губернатора, скажем, что им были открыты в Красноярске две гимназии, а в селах и деревнях — 77 народных школ. Чтобы сохранить в памяти земляков имя губернатора, Красноярская городская дума постановила: «Почтительнейше просить его превосходительство генерал-майора Замятнина удостоить наше общество принятием на себя звания первого почетного гражданина губернского города Красноярска» (ГАКК, ф. 173, оп. 1, д. 2232, л. 15–15 об.).

Дальнейшая карьера Мерцалова сложилась иначе. После Рязани он был переведен в Омск, а затем в 1879 году стал томским губернатором.

Здесь вместе с нашим земляком уроженцем села Балахта Захарием Цибульским, ставшим впоследствии городским головою Томска, они сделают все возможное, чтобы Сибирский университет открылся именно в этом городе. И сегодня слова, сказанные Василием Мерцаловым при закладке Сибирского университета 26 августа 1880 года, не потеряли своей мудрости и простоты. «Всякие вообще реформы и государственные меры, — говорил он, — захватывающие собой различные условия жизни, разнообразные, часто противоположные, интересы, имеют свойство удовлетворять одних и вызывать неудовольствие в других. Люди отживших взглядов и обычаев, чувствовавшие себя тепло и покойно при прежних формах жизни, обыкновенно при осуществлении того или иного государственного предначертания становятся в ряды недовольных и с большей или меньшей досадой порицают новую меру, находя ее и несвоевременной, и неудачной.

Порядок управления в каждом цивилизованном государстве представляет собой весьма сложную систему разнообразных функций государственного организма, заключая в себе и международные отношения одного государства к другим, или его политику внешнюю, и условия его обороны, иначе — устройство его боевых сил, и его производительные средства, иначе — финансовое право, и внутренние отношения его граждан между собой, личные и имущественные, иначе — гражданское право, и как защиту этого права в случае его нарушения — право уголовное, и устройство разумной, прочной системы духовно-нравственного образования народа, и его санитарную часть и т. д. и т. п. Из этого далеко, впрочем, не полного перечня видно, как обширна и сложна задача государственного управления и как много хорошо подготовленных и хорошо направленных сил требует она для своего осуществления. Соприкасаясь бесчисленным множеством точек с жизнью народа, все отрасли государственного управления, каждая отдельно и в общей их совокупности, всегда и везде оказывают огромное влияние на склад этой жизни, проникая в разнообразнейшие ее изгибы, возрождая новые условия и регулируя установившиеся общественные отношения. Поэтому в высшей степени важно, чтобы органы этого управления, как руководящие, так и исполнительные, находились на высоте своего назначения: первые — в установлении и развитии начал, направленных к достижению государственных целей и общественного блага, а последние — в точном и разумном осуществлении их на самом деле.

Для выполнения государственными деятелями такой миссии очевидно необходима солидная подготовка, которую и предоставляют как у нас, так и везде главным образом университеты.

Университетская наука не поклонница доктрины, что успех, какими бы средствами он ни достигался, есть единственное мерило человеческих поступков, она не падает ниц пред золотым тельцом, как бы пред божеством, не почитает добродетелью холодный рассудок, руководимый эгоизмом, в эгоистических влечениях она видит главный источник зла и налагает на государство обязанность — сдерживать страсти людей и направлять их на благую цель. Наконец, в религиозном отношении она словами великого Бэкона Веруламского учит, что «многие знания — ближе к Богу, мало знания — далеко от Бога», а с другим замечательным мыслителем она внушает, что «религия всегда содействует единению в народе, развитию добродетели и возбуждению стыда в злых и что богопочитание есть одно из главнейших оснований величия государств, а пренебрежение им — причина их упадка».

Таким образом, университетская наука всегда была проводником начал добра, истины, порядка и чести, такие же начала, как мы убеждены, будет проводить и наш университет живым словом своих профессоров.

Благодарим же от глубины души щедрого благодетеля, возлюбленнейшего государя императора, милостиво внявшего насущной нужде Сибири и даровавшего ей университет (Описание празднества, бывшего в Томске 26 и 27 августа 1880 года по случаю закладки Сибирского университета. — Томск, 1880. — С. 6–8).

Через 8 лет, 22 июля 1888 года, первый императорский университет за Уралом принял первых студентов. Многие историки считают, что его открытие стало главным событием в истории Сибири XIX века.

В Петербурге понимали, что «общество, ориентированное на верность традициям, своему прошлому, обречено на исчезновение. Общество, ориентированное на свое настоящее, обречено на застой, и только общество, ориентированное на будущее, способно развиваться».

Характер человека и его призвание важны, но, может быть, доброта и честность даже важнее.

(Ян Корчак)

Более 8 лет находился у руля Енисейской Казенной палаты наш земляк Алексей Николаевич Лаврентьев. Судьба подарила ему много горестных и счастливых минут. Говорят, что есть самодисциплина — есть человек, нет самодисциплины — нет человека. Это ценное качество, которое ему досталось в наследство от предков, во многом помогло ему совершить трудное восхождение от канцеляриста до статского советника.

Родился Алексей Николаевич в Красноярске в 1816 году. Окончив местное уездное училище и пополнив свои небогатые знания самостоятельным и усердным чтением дома книг, он уже в 15 лет сделал свои первые в жизни самостоятельные шаги. В 1832 году он стал работать младшим сортировщиком в Красноярской губернской почтовой конторе, как тогда писали, со званием копииста. Постепенно в его служебном формуляре стали появляться новые записи: подканцелярист, канцелярист, старший сортировщик. В 1838 году он уже в одном лице и контролер, и бухгалтер почтовой конторы, а через год — письмоводитель. В 1839 году его переводят в город Енисейск, где он целых два года управлял почтовой конторой. В 1841 году его снова переводят в Красноярск, в губернскую почтовую контору, где он с апреля 1844 года исправлял, как отмечено в его формуляре, сразу три должности: помощника губернского почтмейстера, контролера и бухгалтера. С сентября 1845 года — снова письмоводитель. За усердие к службе часто получал денежные вознаграждения, но в 1846 году был уволен из почтового ведомства.

Искать счастье Лаврентьев решил в столице империи. Однако найти подходящую службу сибирскому провинциалу без высшего образования так и не удалось. Возвращаться не солоно хлебавши в Красноярск не решился. Узнав, что в Иркутске требуется бухгалтер в Главное управление Восточной Сибири, согласился, не раздумывая.

Генерал-губернатор Восточной Сибири службой нашего земляка был чрезвычайно доволен, ежегодно ему объявляются благодарности. В 1856 году его переводят столоначальником в горное отделение Главного управления Восточной Сибири. Новая должность требовала от него не столько знаний, сколько честности. Приходилось оформлять и согласовывать сотни разрешений на отвод участков земли под добычу золота, поэтому взятки в этом управлении были довольно привычным делом. Но Лаврентьев сумел зарекомендовать себя с самой лучшей стороны. В 1857 году его утвердили контролером горного отделения Главного управления Восточной Сибири. В этом же году он получает звание коллежского асессора.

4 ноября 1858 года его переводят в Иркутскую Казенную палату губернским контролером. За десятилетнюю беспорочную службу ему назначают добавочное жалованье в 325 рублей 50 копеек и объявляют совершенную благодарность. Через шесть лет он становится надворным советником. Министр финансов за 15 лет службы прибавляет к его годовому денежному содержанию еще 450 рублей.

В 1866 году в судьбе Лаврентьева снова происходят важные изменения. В связи с реформированием Иркутской Казенной палаты его выводят за штат. Однако безработным он пробыл недолго. В ноябре 1866 года он переехал на свою родину в Красноярск, где и стал советником Енисейского губернского правления.

14 мая 1867 года его назначают председателем Губернского правления, а с 21 июля по 18 сентября он управляет Енисейской губернией (ГАКК, ф. 160, оп. 1, д. 448, л. 2–7).

Вследствие увольнения генерал-майора Чарторижского от должности гражданского енисейского губернатора и военного губернатора Красноярска Лаврентьеву поручают исправлять губернаторскую должность. (Для справки скажем, что Лев Иванович Чарторижский находился на посту енисейского гражданского губернатора с 29 февраля 1868 года по 24 мая 1868 года.) Почти полгода, с 22 июня 1868 года по 1 января 1869 года, Лаврентьев управляет губернией, подменять губернатора А. Д. Лохвицкого наш земляк будет также довольно часто. Так, со 2 февраля по 23 марта 1869 года и с 20 июня по 2 ноября 1869 года Лаврентьев снова временно становится первым и главным чиновником этого необъятного края.

В эти годы Красноярский детский Владимирский приют становится его любимым детищем. Он участвует и заставляет местное купечество участвовать во всех благотворительных акциях, содействующих развитию школьного образования. Эта инициатива не остается без внимания императорского дома. За труды по развитию образования и попечительства Лаврентьеву объявляется благоволение от Ее Величества Государыни Императрицы.

17 июля 1869 года Сенат производит Алексея Николаевича в статские советники со старшинством. Как и прежде, в отсутствие губернатора Лохвицкого на его плечи ложатся все заботы по управлению губернией. С 1 сентября по 8 декабря 1870 года он снова исполняет обязанности губернатора. Авторитет Лаврентьева среди местного населения, торгового люда и золотопромышленников быстро растет. Они ему доверяют, на него они надеются.

В январе 1871 года его назначают председателем Енисейской Казенной палаты. С 1 мая 1873 года по разрешению Государственного Совета проходит преобразование сибирских казенных палат. Вместо председателя руководители палат стали называться управляющими. Незначительно меняется штатное расписание Казенной палаты, повышается уровень должностных окладов финансовых работников. Уточняются границы между Контрольной и Енисейской Казенной палатой. Забегая вперед, скажем, что после апрельского пожара 1881 года деятельность Красноярской Контрольной палаты будет приостановлена и ее функции будут переданы Иркутской Контрольной палате.

В 1879 году Лаврентьев в возрасте шестидесяти трех лет покинет палату, а на смену ему придет Николай Александрович Гирс. Судя по архивным и печатным материалам, его деятельность в Красноярске будет почти мимолетной и малозаметной.

От людей можно избавиться,

но от их идей — нельзя.

(М. Лунин)

Убийство 1 марта царя-освободителя Александра II потрясло Россию. Идеи свободы, равенства, братства особенно привлекательными были в среде учащейся молодежи. Не обошли они стороной и Сибирь. Самой популярной книгой в 1870-х годах считался роман Н. Чернышевского «Что делать?». Им зачитывались гимназисты Иркутска, Красноярска. Для будущего террориста Василия Осипанова книга Чернышевского стала настольной. После ее прочтения он умудрялся даже спать на досках, «подбитых гвоздями».

Безрадостное детство, скитание по чужим людям после ранней смерти матери и отца — отставного солдата не могло не отразиться на характере этого впечатлительного мальчугана. Вскоре его приметил помощник ревизора Томской Контрольной палаты Георгий Федорович Заменопуло (ГАКК, ф. 160, оп. 1, д. 699, л. 7), который и стал его воспитателем и опекуном. Окончить гимназию в Томске Осипанову не удалось. Неожиданно Заменопуло переводят в Енисейскую губернскую Казенную палату города Красноярска, где Егор Федорович прослужил всего несколько дней. Вскоре управляющий палатой Николай Александрович Гирс переводит Заменопуло на должность минусинского окружного казначея. Семья переезжает на новое место жительства, а приемный сын Василий Осипанов остается в Красноярске заканчивать мужскую гимназию, где живет один в солдатской слободе, в доме мещанина Станислава Санковского (ЦГАОР, ф. 112, оп. 1, едн. хран. 560, л. 16). В это время Осипанов сближается с учителем рисования Галактионом Некрасовым.

Недавно окончивший столичную академию художеств учитель старается в своих учениках пробудить любовь к простому народу, правде и справедливости. Возможно, что Некрасов был первым, кто познакомил Осипанова с нелегальными изданиями «Народной воли». За Осипановым устанавливают негласное наблюдение. Его опекуна Заменопуло из Минусинска вызывают на допрос в Губернское правление, здесь разбирают поведение его сына, говорят о будущих неприятных последствиях, но все пока обходится благополучно.

В 1881 году за связь с террористами учитель Некрасов был арестован и посажен в Красноярскую тюрьму, но за недостаточностью улик освобожден под особый контроль полиции. А его ученик усиленно готовился к выпускным экзаменам.

17 апреля в Красноярске случился страшный пожар, уничтоживший значительную часть города. За ночь в городе сгорело 47 каменных, 542 деревянных и 967 нежилых строений. Из них только 36 домов было застраховано в страховом обществе «Якорь» на сумму 310 тысяч 900 рублей (Енисейский городской архив, ф. Р-6, оп. 1, д. 33, л. 95). В огне погибло много казенных и общественных зданий. В том числе: Губернский Совет, Губернское правление, Контрольная палата, Государственный банк, мужская и женская гимназии, Губернский суд, 2-я пожарная часть, Губернская типография, ремесленное училище, гостиный двор. Убытки от этого беспримерного в истории Красноярска бедствия составили около 5 миллионов рублей (Времен связующая нить. Календарь памятных дат по Красноярскому краю. — Красноярск, 2000. — С. 12). К счастью, эта трагедия обошлась без человеческих жертв.

В Енисейском архиве сохранилось письмо учителя Василия Осипанова Архистретигова к енисейскому журналисту Никите Скорнякову. Вот как очевидец этих событий описывал великое красноярское бедствие: «Пишу эти строки с заплаканными и опухшими от слез глазами, с разбитым сердцем, с измученной душой не за себя, меня господь Бог по молитвам родительским сохранил, но за свой погибший город… Красноярску суждено было пострадать не только от огня, но и от грабежа солдат местного батальона» (ЕГА, ф. Р-6, оп. 1, д. 33, л. 95).

Восстанавливать город спешила вся Россия. Казенная палата стала, без преувеличения сказать, своеобразным штабом по ликвидации этого страшного последствия пожара. В ее здание за помощью приходили сотни красноярцев. Денежные переводы беспрерывно поступали на счет Красноярского казначейства. 10 тысяч рублей Красноярск получает лично от Александра III, 3 тысячи рублей — от императрицы, Государственное казначейство пересылает в пользу погорельцев 6 тысяч рублей. Молодые купцы Г. В. Юдин и В. А. Данилов жертвуют в пользу бедных горожан по тысяче рублей.

Вся деятельность губернских и городских властей по оказанию помощи пострадавшим была подробно описана, а затем издана отдельной книгой «Действие комитета по раздаче пособий погорельцам г. Красноярска» (Красноярск, 1882. — 237 с.).

Следует подчеркнуть, что не по приказу, а по велению сердца чиновники Енисейского отделения Государственного банка, Красноярского казначейства, Казенной палаты, Губернского правления, телеграфной конторы отчисляли с каждого полученного рубля по 0,5 копейки в пользу бедных учеников школ города.

В связи с пожаром выпускные экзамены в гимназиях были перенесены на более поздний срок, но в сентябре Осипанов все-таки успел поступить в Казанский университет. Уже через год за участие в студенческих беспорядках его отчисляют из университета. 1 декабря 1882 года он выехал к своим приемным родителям в Минусинск. За ним сразу же устанавливают негласное наблюдение. Зимой Василий много читает, знакомится в библиотеке музея с первым томом «Капитала» К. Маркса. Много книг дарит сам директору музея Н. М. Мартьянову.

В целях конспирации старается не встречаться с минусинскими политическими ссыльными, которых в то время в городе было немало.

18 февраля 1883 года с него снимают все обвинения в государственном преступлении, а 19 июля ему об этом объявляют в Минусинске.

В краевом архиве сохранился формулярный список приемного отца Осипанова — надворного советника Георгия Федоровича Заменопуло, составленный 30 июня 1880 года. Вот что рассказали его короткие записи. Родился Георгий Федорович в 1837 году. Родители его были дворяне Закавказского края. Воспитание получил в Павловском кадетском корпусе, в службу вступил в 1855 году прапорщиком. В 1858 году переведен в бывшую Томскую инвалидную команду. В 1867 году с военной службы уволен. Детей не имеет.

Помощником ревизора Томской Контрольной палаты определен с 1868 года. По службе двигался быстро. В 1868 году — губернский секретарь, в 1871 году — титулярный советник, 1879 году — надворный советник. В 1880 году переведен в Енисейскую губернскую Казенную палату. За долголетнюю добросовестную службу награжден орденом Св. Анны 3-й степени. Заменопуло был хорошо обеспеченным чиновником. Находясь на должности минусинского окружного казначея, он имел жалованье 1080 рублей в год (ГАКК, ф. 160, оп. 1, д. 636, л. 2–25).

В ноябре 1883 года ректор Казанского университета Булич после небольших формальностей возвращает Осипанова на студенческую скамью, а в жандармское управление в Казани поступает сообщение: «Осипанов во время нахождения его в городе Минусинске под надзором полиции вел себя довольно хорошо и в политической неблагонадежности замечен не был» (ГАКК, ф. 595, оп. 1, едн. хран. 6407, л. 12).

В 1886 году из Казани он переводится в Петербургский университет, где сразу же становится одним из активных участников «Народной воли». По воспоминаниям его друзей, Осипанов был среднего роста, коренастый, крепкого сложения, брюнет. Это был чрезвычайно осторожный и осмотрительный человек (в студенческой среде он имел кличку Кот), но в то же время твердый, решительный и беззаветно преданный освободительному движению. Как писал его друг И. Д. Лукашевич: «Осипанов был идеальным бойцом боевой дружины, у которого не дрогнет рука в решительный момент и который не потеряет ни самообладания, ни хладнокровия в самую критическую минуту» (Былое. — 1917. — № 2. — С. 130).

1 марта 1887 года на Невском проспекте были задержаны с метательными снарядами студенты Петербургского университета Пахомий Андреюшкин, Василий Генералов и Василий Осипанов. Начались аресты. Среди них оказался и старший брат Владимира Ильича Ульянова — Александр. 16 человек, входившие в эту группу студентов, обвинялись «в преступных сношениях с участниками злоумышления на жизнь государя императора 1 марта 1887 года».

Детально ознакомившись с этим делом, Александр III сказал: «Из всех сумасшедших негодяев, задумавших посягнуть на мою жизнь, самым стойким, самым бесстрашным и самым опасным, по-моему, является этот сибиряк Осипанов» (Зильберман, Е., Холявин, В. Покушение (во время революции). Очерк жизни и революционной борьбы Василия Осипанова / Е. Зильберман, В. Холявин. — Казань, 1965. — С. 35).

5 мая 1887 года он был казнен. Это печальное известие застало Георгия Федоровича Заменопуло в Енисейске, куда он был переведен еще в 1886 году по приказу управляющего Казенной палатой Ивана Лавровича Лаврова на должность окружного казначея. Впрочем, в своем горе он не был одинок. Сын губернского прокурора Василия Фомича Долгушина Александр был также казнен за революционную деятельность.

Уже через несколько лет после смерти Василия Осипанова были опубликованы его воспоминания. В них он откровенно писал: «Я по своим природным наклонностям всегда чувствовал влечение к пропагандистской деятельности. И я, без сомнения, остался бы пропагандистом, если бы не внешние, невозможно стеснительные условия пропаганды, как и вообще всякой деятельности, не согласной с видами правительства. Преследование сколько-нибудь мыслящих людей, закрытие газет и журналов, политические процессы, в которых люди присуждаются к тяжким наказаниям, изъятие из библиотек даже чисто научных книг, как геология Ляйеля, Агассица, стеснения, каким подвергается учащаяся молодежь, — все это не могло не озлобить меня. Я наконец пришел к мысли самому совершить цареубийство. Летом 1886 года решение это настолько созрело, что я подал прошение в Санкт-Петербургский университет, куда и перешел осенью. Я рассчитывал стрелять из пистолета отравленными мелкими пулями (или дробью) или из револьвера» (Былое. — 1917. — № 2. — С. 130; Голос минувшего. — 1918. — № 10–12. — С. 255–281).

Следует подчеркнуть, что в 1902 году Ф. Я. Кон опубликовал «Исторический очерк Минусинского местного музея за 25 лет (1877–1902)». На его страницах среди дарителей музею книг значится и имя Василия Степановича Осипанова. Царская цензура на это не обратила никакого внимания. Наверное, прав был А. С. Пушкин, когда писал: «У нас есть три истории России: одна для гостиной, другая для гостиницы, третья для гостиного двора».

Мало их, но ими расцветает жизнь всех, без них она заглохла бы, прокисла бы, мало их, но они дают всем людям дышать, без них люди задохнулись бы. Велика масса честных и добрых людей, а таких людей мало, но они в ней — теин в чаю, букет в благородном вине, от них ее сила и аромат, это цвет лучших людей, это двигатели двигателей, это соль соли земли.

(Н. Г. Чернышевский)

Любая власть только тогда становится сильной и авторитетной, когда опирается на честных и умных чиновников. Как мы уже видели, в истории Красноярска их было немного, но они были. В 90-е годы XIX века красноярцев своей скромностью и трудолюбием восхищал чиновник Енисейской Казенной палаты Николай Устинович Попов. О нем можно было смело сказать — этот человек сделал себя сам. В шутку сослуживцы называли его главным бухгалтером Сибири. И в этом было много правды. К своему призванию финансиста он шел долго, и непонятно, то ли благодаря своей интуиции нашел свое призвание, то ли на эту дорогу его вывела какая-то неведомая сила. Он был сыном священника и по настоянию отца поступил в Пермскую духовную семинарию, но не выдержал обучения и вскоре вовсе вышел из духовного звания. В марте 1875 года он стал исполнять должность учителя в Ачинском приходском училище. Но уже в мае его перевели в уездное училище этого же города на должность учителя искусств. Но недаром раньше говорили, что служба в Министерстве народного просвещения сродни армейской. По воле высшего начальства, невзирая ни на какие жизненные и семейные обстоятельства, учителя часто без его согласия могли перевести в любое учебное заведение губернии. В этом отношении он был бессилен и бесправен. После Ачинска Попова встретило Минусинское двухклассное училище, затем он переходит на должность младшего учителя Минусинского приходского училища. Здесь Попов проработал с 1877 по 1881 год.

В Минусинске он завел вторую семью, женившись на мещанской вдове Наталье Якимовне Островских, у которой было двое детей — Александр и Алексей. Денег постоянно не хватало, и Попов был вынужден искать новые более выгодные места работы. Из Минусинска семья переезжает в село Усть-Абаканское, где Попов продолжает свою службу в приходском училище. В 1881 году он получил чин коллежского регистратора. Но уже через два года, в июле 1883 года, Попов снова меняет место жительства. На этот раз судьба забрасывает его учителем Покровского сельского училища Ачинского округа. Почти в сорок лет учитель-неудачник, как часто его называли сослуживцы, решает резко изменить свою судьбу.

10 сентября 1883 года Николай Устинович обращается с просьбой к императору о переводе его из ведомства Министерства народного просвещения в Енисейскую Казенную палату. Высокие губернские чиновники приходят к одному мнению: Попов достоин перевода (ГАКК, ф. 160, оп. 1, д. 824, л. 1).

В октябре 1883 года, как гласят архивные документы, «Попов прислан в штат Казенной палаты без содержания» (ГАКК, ф. 160, оп. 1, д. 963, л. 2 об.).

Наконец в мае 1884 года, после такого долгого испытательного срока, его назначают помощником столоначальника 1-го отделения Казенной палаты. 12 июля 1885 года его производят в чин 12-го класса табели о рангах — в губернские секретари, а в августе того же года утверждают столоначальником Казенной палаты. Это был один из самых счастливых периодов его жизни. В этот же год его приемный сын Алексей стал гимназистом.

Тогда же Попов в свободное от службы время начинает работу над первой своей книгой «Руководство общей бухгалтерией», которая в 1888 году выходит в Томске. В предисловии к ней он напишет: «Изучающий бухгалтерию рискует запутаться в таком разрозненном материале и не составит себе ничего общего, цельного, законченного. Он встретит почти в каждом руководстве по частным предприятиям горячую полемику и отстаивание каждым автором своей системы и при отсутствии у соперников твердой почвы всегда будет в недоумении: на чем ему остановиться. Предлагаемое руководство мотивировалось, прежде всего, стремлением вывести изучающего бухгалтерию из такого затруднения и удовлетворить потребности прямым, законным в каждой науке путем обобщения истин, разрозненных и разбросанных по множеству руководств, учебников и томов Свода законов. Обобщение привело автора к оригинальному способу изложения основ бухгалтерии и сравнения существующих систем и методов, благодаря которому, он наконец вывел бухгалтерию из ее хаотического состояния, облек теоремы ее в математические (алгебраические и арифметические) формулы, определил истинное положение и значение ее на почве законодательной и таким образом сделал серьезную попытку возвести бухгалтерию на степень науки и определить ей даже место в отделе наук математических…» И заканчивал это длинное обстоятельное вступление Попов такими словами: «Автор считает себя счастливым, что на его долю выпал труд положить начало «Общей бухгалтерии», и надеется, что этот вклад в литературу бухгалтерии непременно принесет несомненную пользу юношеству и всем нуждающимся в сведениях и знаниях по этому предмету. Осуществление этой надежды он почтет драгоценною наградою за свой посильный, но нелегкий труд.

К окончательному решению вопроса о том, наука ли бухгалтерия, или искусство, автор надеется обратиться в конце руководства».

Когда же был объявлен конкурс на замещение вакантной должности начальника 1-го отделения Казенной палаты, то местное губернское начальство настаивало на том, чтобы доверить этот важный пост Попову. В его служебной характеристике были такие слова: «Поведения он прекрасного, по службе усерден, знает хорошо дело и счетную часть и вообще как по служебным, так и по нравственным качествам вполне достоин повышения» (ГАКК, ф. 160, оп. 1, д. 1112, л. 1).

Петербургские же чиновники рекомендовали на этот пост москвича Сергея Раева, окончившего Московский университет. Внимательно взвесив все «за» и «против», министр финансов остановил свой выбор на Попове и в тот же день телеграммой поздравил его лично с этим высоким назначением.

В 1900 году в жизни Николая Устиновича произошло еще одно важное, может быть самое главное, событие. На международном конгрессе по счетоводству, проходившем в рамках Парижской всемирной выставки, за книгу «Руководство общей бухгалтерией», выпущенную в Томске в 1888 году, его награждают серебряной медалью (ГАКК, ф. 796, оп. 1, д. 4640, л. 2). Эту работу заметили в Министерстве финансов России. Имя бухгалтера из Красноярска в профессиональной среде стало популярным. Но Попов не терял ни минуты, он постоянно занимался самообразованием и неустанно работал над новыми изданиями.

В ноябре 1902 года газета «Енисейские губернские ведомости» сообщала: «В настоящее время в Красноярске печатается труд Н. У. Попова, получивший серебряную медаль в 1900 году в Париже, под названием «Основы счетоводства городских и земских управ и сословных, благотворительных и других корпоративных учреждений».

Ввиду того, что всеми вышеозначенными учреждениями чувствуется настоятельная потребность в подобном руководстве, издатель получает уже теперь много требований на книгу Н. У. Попова (Енисейские губернские ведомости. — 1902. — № 108. — 26 ноября). В 1903 году в Красноярске, в типографии М. Кохановской, книгу отпечатали тиражом в 500 экземпляров (Список изданий, вышедших в России в 1903 году. — СПб., 1903. — Стб. 618).

В этот же год его коллега по Казенной палате, столоначальник А. С. Ишутинов, издает свою книгу под названием «Положение о государственном промысловом налоге с разъяснениями и дополнениями» (Список изданий, вышедших в России в 1903 году. — СПб., 1904. — Стб. 298).

Издание выходит в Енисейской губернской типографии тиражом в 1000 экземпляров и получает в печати самые лесные отзывы. «Книга Ишутинова заключает в себе не только все статьи и положения о государственном промысловом налоге, — отмечал корреспондент, — но и полное собрание циркулярных разъяснений этого положения и всевозможных инструкций. Цель автора книги, — продолжал он, — облегчить труд для лиц, как ведающих это дело, так и для лиц, занимающихся торговлей и промыслами, вполне достигается» (Енисейские губернские ведомости. — 1903. — № 68. — 11 июня).

Все эти издания поднимали профессиональный престиж Казенной палаты, не случайно на них обратили внимание редакторы столичного издательства «Коммерческая литература». С Поповым они заключили договора на доработку и переиздание его прежних и новых книг (ГАКК, ф. 796, оп. 1, д. 4640, л. 2).

Но полного удовлетворения от проделанной работы у Николая Устиновича не было. В предисловии к новой книге «Математический метод бухгалтерии» (Красноярск, 1906) он с горечью отмечал, что из трех рукописей, подготовленных им к изданию по проблемам бухгалтерии, комитет Министерства народного просвещения рекомендовал к печати только одну. Но вопрос — почему? В этом же предисловии он сам и дает на него ответ. «Я должен сознаться, — писал автор, — что крайняя сухость предмета не по плечу той публике, для которой она предназначалась, да и затея оказалась столь необъятной, что века моего не хватит, чтобы довести ее до конца. Теперь я решил собранный материал использовать иначе, задумал издать небольшую книгу отдельными выпусками по теоретическому и практическому курсам бухгалтерии…» И далее: «Надеюсь, что этот выпуск принесет существенную пользу делу возможно более широкого распространения, развития и упорядочения отечественного счетоводства».

Выпуск этого издания еще раз показал, что и в теории, и на практике среди сибирских финансистов Попову не было равных.

Не зря все близко знавшие нашего земляка называли Попова главным бухгалтером Сибири. Авторитет Николая Устиновича в бухгалтерском мире с каждым годом рос. В 1908 году в столице вышла новая его книга «Счетоводство городских и земских управ и других учреждений, обязанных вести подробный учет», которая, к сожалению, в библиотеках нашего края не сохранилась.

В 1908 году жизнь Попова чуть не оборвалась. В дом ударила шаровая молния, и он и его семья лишь каким-то чудом уцелели. Но беда не приходит одна. Из-за материальных затруднений, которые его семья постоянно испытывала, ему пришлось, чтобы в дальнейшем не разориться, часть своих строений заложить в городской общественный банк (ГАКК, ф. 161, оп. 1, д. 714, л. 18).

Несмотря на приближающуюся старость и семейные неурядицы, Попов продолжал упорно работать. В 1910 году в Красноярске издал свою последнюю, пятую, книгу «Конторские способы решения арифметических задач». В ней он писал: «Школьное обучение счету у нас до сей поры таково, что по окончании курса даже коммерческих училищ молодые люди при поступлении на службу в контору принуждены учиться считать не по-школьному, а по-конторски, изучать те облегчительные приемы вычислений, которым доселе учит только практика конторских и канцелярских занятий. На эту практику педагогический мир не обращает должного внимания и, надо сознаться, даже игнорирует ее. Между тем глубокое и обширное изучение этого предмета, этих практических приемов и способов с их своеобразной сферой математических функций, возможные общения в этой области учебного материала и разумное использование их открывают нам весьма ценные счетные знания, которые необходимо проводить в жизнь со школьной скамьи».

Н. У. Попов очень надеялся, что его новая книга даст необходимый толчок, который расшевелит педагогическую среду, и «придвинет ее ближе к сфере истинных житейских счетно-хозяйственных потребностей, и вызовет новые полезные труды по затронутому отделу счетного знания» (Попов, Н. У. Конторские способы решения арифметических задач / Н. У. Попов. — Красноярск, 1910. — С. 4).

Журналисты тех лет писали, что книги статского советника Енисейской Казенной палаты Н. У. Попова имели большое практическое значение, они поднимали на более высокий профессиональный уровень работу счетных работников, число которых особенно резко увеличилось после 1910 года, когда в Красноярске и в губернии повсюду стали создаваться кооперативные артели и товарищества.

Следует отметить, что написать и подготовить к изданию научные труды в начале ХХ века в Красноярске было крайне сложно. Необходимые журналы, книги, газеты Н. У. Попову приходилось добывать с большим трудом. Об этом говорит и тот факт, что в конце XIX века в списке периодических изданий, получаемых губернской почтовой конторой г. Красноярска, нет ни одного издания, посвященного счетоводству или бухгалтерии. Специальные монографии, различные практические руководства по ведению счетоводства и бухгалтерии в библиотеках города также отсутствовали. И тем не менее ему удалось создать своеобразные «самоучители» по ведению счетоводства и бухгалтерии, и не только создать, но и постараться «возвести бухгалтерию на степень наук».

Попов был высокоэрудированным профессионалом, хорошо знал историю математики. Своим ученикам в Красноярской торговой школе он подробно объяснял, что первые употребления знаков «+» и «—» в печатных изданиях относятся к 1489 году, а знак равенства «=» впервые появился на страницах математических книг позднее — в 1556 году.

Незадолго до революции в журнале «Сибирская школа» Попов публикует, видимо, последнюю свою статью в нашем городе под названием «Счетная часть предприятий и учреждений». К сожалению, после ее выхода следы Н. У. Попова в Красноярске теряются, и его дальнейшая судьба пока неизвестна. Но его книги, статьи продолжают жить. Его судьба, его подвижнический труд являются тем примером, тем нравственным ориентиром, который обязательно должна хранить наша память.

Денежные капиталы вывели человека из состояния рабства и зависимости.

(Н. Х. Бунге)

Каждый банк имеет две цели: первая — в изыскании средств для обогащения народа, вторая — в изыскании средств для обогащения казны.

(Адам Смит)

Государственный банк России открыл свои двери 31 мая 1860 года. Какие же основные предпосылки содействовали его учреждению? Ответ на этот вопрос мы находим в разных документах той эпохи.

Известно, что с начала 1850-х годов обнаружился значительный наплыв частных вкладов в государственные кредитные установления. Если к 1 января 1855 года общая сумма вкладов составляла 873 миллиона рублей, то к середине 1857 года она дошла до 1276 миллионов рублей, как отмечалось в официальных документах тех лет, главной причиной такого скопления средств послужил застой в развитии торгово-промышленных отношений, «частные капиталы не находили себе прибыльного помещения и усиленно притекали в казенные банки».

Таким образом поднялась сумма свободной кассовой наличности, составившая к 1 июля 1857 года 140 миллионов рублей. Такие средства, оставаясь без прибыльного помещения, приносили убытки казенным банкам. Между тем приток вкладов не прекращался. Чтобы ослабить накопления, правительство решило процент по частным вкладам понизить с 4 до 3, а по казенным — с 3 до 1¹/₂. Одновременно с понижением процентов по вкладам был уменьшен размер процентов и по казенным ссудам с 5 до 4, а погашение — с 1 до ¹/₂ с рассрочкой вместо 37 до 56 лет. По частным ипотечным ссудам размер процента также понизили до 4, погашение для 28-летних ссуд — до 2, а для 33-летних — до 1¹/₂.

Однако действия правительства себя не оправдали. Со второй половины 1857 года промышленная деятельность стала быстро пробуждаться, и прежний застой скоро сменился акционерской деятельностью. Оказывалось явно невыгодным оставлять в государственных кредитных установлениях свои капиталы. Общая сумма вкладов стала стремительно понижаться, а кассовая наличность упала со 140 до 20 миллионов рублей. Отлив вкладов продолжал расти, положение кредитных установлений становилось критическим. Чтобы остановить этот негативный процесс, правительство решило затруднить производство ссуд под недвижимые имения, временно остановить создание новых акционерных компаний и выделить для касс кредитных установлений из средств государственного казначейства 77 миллионов рублей. Однако эти меры положительных результатов так и не дали. Правительство решило приступить к окончательному преобразованию старых кредитных установлений. 31 мая 1860 года Заемный банк был упразднен, прекращены были банковские операции и в других кредитных установлениях.

31 мая 1860 года с основным капиталом в 15 миллионов рублей был учрежден Государственный банк, к которому перешли и дела Государственного коммерческого банка. Вклады, внесенные в прежние кредитные установления, также передавались в Государственный банк, которые он в течение двух лет обязывался погасить. Государственный банк мог производить коммерческие операции: учет векселей и других срочных бумаг, покупку и продажу золота и серебра, получение платежей за счет доверителей, прием вкладов на хранение на текущий счет и на обращение из процентов, производство ссуд (кроме ипотечных). Банк находился в прямом ведении Министерства финансов.

В Красноярске отделение Государственного банка России открылось 13 ноября 1865 года. Для финансистов края оно стало знаковым. С его открытием местный капитал получал реальные возможности участвовать в финансово-кредитной системе страны и укреплять свои позиции в развитии экономики Сибири. Банковское дело в губернии становилось престижным.

С февраля 1862 года вышел закон под названием «Нормальное положение о городских общественных банках», который предоставлял всем городским управлениям право на их открытие с основным капиталом не менее 10 тысяч рублей. Уже 8 сентября этого же года в газете «Енисейские губернские ведомости» был опубликован утвержденный Министерством финансов проект Устава общественного банка в Енисейске с основным капиталом в 70 тысяч рублей. 8 января 1863 года он начал свои действия. Учетный процент по векселям и процент по ссудам под залог движимого и недвижимого имущества определяли в годовых процентах, а денежные вклады от жителей принимались из расчета 3 годовых процентов (Кытманов. Краткая летопись. — С. 405).

Кроме того, из чистых годовых прибылей от оборотов 15 % с каждого рубля отчислялись на предметы общественного призрения и еще 10 % от доходов банка отчислялись в бюджет городской думы, которая могла распоряжаться этими суммами по своему усмотрению. (Как сказали бы сегодня, банк имел социальную направленность.) По счету это был третий общественный банк в Восточной Сибири. Первый, Иркутский Медведниковский, открылся в 1837 году, второй, Сибирский, — в Томске в 1844 году.

Родиной общественного банковского дела в России считается город Вологда, где в 1789 году открылся первый общественный банк в России. Однако наиболее известным и более профессиональным стал общественный банк, организованный в городе Слободске Вятской губернии купцом Ксенофонтом Алексеевичем Анфилатовым в 1810 году, устав которого стал образцом для всех последующих банков в России. (Заметим, что руководителям общественных банков жалованье согласно уставу не полагалось. — Л. Б.)

Первый годовой отчет енисейских банкиров показал достаточно оптимистические результаты. Получено прибыли 7007 рублей, из них 700 рублей отослали в городскую казну и 1051 рубль передали на «предметы общественного призрения» (Кытманов, с. 405).

За два года работы основной капитал банка увеличился на 13 387 рублей. Руководил банком известный енисейский купец-золотопромышленник Алексей Сафронович Баландин. Его помощниками были Сергей Федорович Калашников, Ефим Алексеевич Грязнов и Чечуров.

С каждым годом енисейские банкиры начинают существенно влиять на торгово-промышленную жизнь севера губернии, которая в эти годы остро нуждалась в кредитах. Поэтому в это время не случайно создаются банки, основной задачей которых являлось посредничество в области кредита. Они сначала собирали свободные денежные капиталы. А затем распределяли их среди нуждающихся. (Уже тогда все банковские операции распадались на активные и пассивные. Пассивными считались те операции, с помощью которых банк собирал средства, необходимые для его деятельности, а активными — те операции, с помощью которых он выступал уже как полноценный кредитор.) За енисейским открываются банки в Канске, Минусинске. По данным М. П. Миндаровского, с 1863 года банковское дело начинает стремительно развиваться. В 1883 году в России уже насчитывалось 196 общественных банков.

Однако блестящий период в жизни енисейского банка длился недолго. 27 августа 1869 года пожар уничтожает большую часть города, превращая в груду пепла все его достояние. В этом огненном аду, по воспоминаниям М. Маркса, сгорели не только здания, но и люди. Всего погибло около 100 человек. Многие детские трупы так и не были найдены.

В присутственных местах: окружном суде, полицейском управлении — сгорели все дела. В казначействе, по словам Кытманова, спаслись все бумаги и деньги, хранившиеся в каменной денежной кладовой, которая лишь слегка обгорела (Кытманов, с. 452).

За спасение казенных денег и прочего имущества енисейский окружной казначей Григорович был награжден орденом Владимира 4-й степени (Кытманов, с. 452).

Здание же общественного банка сгорело полностью, погибли документы, ценные бумаги, деньги. «Но к чести местного торгового населения, — писал Кытманов, — следует сказать, что все, кто имел векселя в банке, возобновили свои обязательства. Только два лица из 200 клиентов не признали своего долга банку» (Кытманов, с. 452).

«После пожара, — вспоминает очевидец этих событий М. Маркс, — Енисейск опустел. Администрация и обнищавшие погорельцы поневоле должны были оставаться в нем и тесниться буквально как сельди в бочке. В каждой комнатке уцелевших лачуг помещалось по нескольку семейств. Кто только мог, у кого только хватало каких-нибудь самых ограниченных средств, все разъехались по соседним деревням или переселились в Красноярск. Золотопромышленники остались зимовать на своих приисках. Нищета ужасная, тоска несносная, голодуха мучительная, и в перспективе — еще наступающая, но уже страшная сибирская зима, с ее морозами и пургами, при недостатке теплого крова и, что еще важнее, теплой одежды. Такова была жизненная обстановка енисейцев. Но они не унывали, не предавались отчаянию. Общее горе всегда и везде переносится тверже и терпимее единичного.

Как характеристику тогдашнего времени заметим, что в Енисейске в 1869 году один только деревянный дом купца Хейсина (еврея) был застрахован в 7000 рублей, которые он через два месяца получил сполна. Бедняки же, предъявившие полуобгоревшие ассигнации (ценность не выше 10 рублей), все остались неудовлетворенными» (Маркс, М. Записки старика (1869–1888): рукопись / М. Маркс. — Енисейск, 1888. — С. 83).

С 17 сентября 1869 года началось второе рождение Енисейского общественного банка. Многим погорельцам, взявшим в банке ссуды, была предоставлена годовая отсрочка и снижение процентных ставок на шесть лет. «Наивные енисейцы, — как пишет М. Миндаровский, — надеялись, что Министерство финансов выдаст дубликаты на сгоревшие процентные бумаги. Однако столица навстречу енисейцам не пошла».

Только в 1895 году вопрос о восстановлении капиталов банка получает быстрое разрешение. Городской голова С. Востротин приезжает в Петербург, где удачно проводит в Министерстве финансов переговоры о возвращении Енисейскому общественному банку 20 тысяч рублей (Миндаровский, с. 20).

В губернском Красноярске банковские операции стали проводить на два года позднее, чем в Енисейске. Здесь 13 ноября 1865 года открылось отделение Государственного банка России.

По уставу целью сельских банков служит доставление крестьянам возможности получать ссуды для удовлетворения насущных потребностей их хозяйства, а с другой стороны, дохода и денежных сбережений. Учреждать сельские банки могут одно или несколько сельских обществ, для чего составляются мирские приговоры, по постановлению не менее как ²/₃ крестьян, имеющих право голоса на сельских сходах. Основной капитал банка не может быть менее 300 рублей. В основной капитал могут быть обращаемы свободные мирские капиталы и суммы, жертвуемые частными лицами (а в земских губерниях и отчисляемые земством), причем частные лица (и земства) могут жертвовать суммы или безвозвратно, или давать их лишь временно, но с условием, что капитал дается беспроцентно и не потребуется обратно, пока банк не накопит из прибылей своего основного капитала, определенного уставом.

Оборотный капитал составляется из вкладов и займов. Общее количество вкладов не должно превышать основной капитал более чем в пять раз. Вклады принимаются на сроки, определяемые поверочным советом, и на неопределенное время, т. е. до востребования, причем общее количество последнего рода вкладов не должно превышать половины основного капитала. Проценты по вкладам определяются поверочным советом с таким расчетом, чтобы размер их был по крайней мере на 2 % ниже роста, взимаемого по ссудам; но последующее изменение процентов по ссудам не изменяет их по раньше принятым срочным вкладам до конца срока, на какой они приняты, а к вкладам до востребования новый размер процентов применяется лишь по истечении месяца со дня перемены. Вклады до востребования, не превышающие 25 рублей, возвращаются не далее недели по заявлении требования о возврате, а превышающие 25 рублей — не далее месяца. Проценты по вкладам выплачиваются по истечении отчетного года и при возвращении вклада. По срочным вкладам, которым истек срок, проценты исчисляются по день срока и на невзятые проценты процентов не начисляется. Каждому вкладчику выдается именная книжка, в которую записываются обороты его по вкладам. Внесенный вклад может быть передаваем владельцем другому лицу, но не иначе, как с заявлением о том поверочному совету. Ссуды выдаются лишь крестьянам сельских обществ, участвовавших в учреждении банка. Высшая сумма ссуды отдельному лицу не должна превышать ¹/₂₀ части основного капитала, если он менее трех тысяч рублей, и 200 рублей, если он более трех тысяч рублей. Размер процента по ссудам определяется ежегодно поверочным советом, но не свыше 1 в месяц. Лица, желающие получить ссуду, обращаются к поверочному совету. Если совет признает просьбу уважительной и просящее лицо благонадежным относительно возврата ссуды, то разрешает выдачу. Срок ссуд определяется по соглашению с заемщиками, но не может быть более года. Однако по желанию заемщика допускается отсрочка еще на 6 месяцев, причем вносятся проценты за истекшее время. Такое увеличение срока и отсрочки сравнительно ссудосберегательными товариществами весьма целесообразно, так как практика показала, что 9-месячный и с отсрочками даже годовой кредит часто бывает недостаточен для правильного хозяйственного оборота; во избежание же очень распространенного в ссудосберегательных товариществах переписывания ссуд установлено, что лицо, уплатившее ссуду, может воспользоваться новым займом не ранее месяца по уплате ссуды. Проценты по ссудам уплачиваются при их возврате, но заемщик не лишается права уплачивать как ссуду, так и процент и раньше срока, сполна и по частям. Если ссуда по истечении срока и отсрочки возвращена не будет, заемщику дается неделя льготы, а затем долг пополняется обращением в продажу его имущества, порядком, установленным для взыскания мирских сборов, но при этом ни в каком случае не продаются необходимая домашняя утварь, носимое ежедневное платье, жизненные припасы и дрова в количестве, нужном на содержание дома в течение месяца, необходимые для производства обычного промысла орудия, жилая изба с двором, 1 лошадь, 1 корова, 1 телега, 1 сани с упряжью и 25 пудов семян, если соответственные яровые и озимые посевы еще не сделаны. По приговору общества заемщик может быть и совсем освобожден от всякого взыскания, причем уплата его долга принимается обществом на себя.

Управление банка составляют: поверочный совет и распорядитель. Поверочный совет состоит из 3 членов, избираемых ежегодно сельскими сходами обществ, учредивших банк, причем для замещения членов в случае их болезни, отлучки или смерти избираются к ним кандидаты. Если банк учреждается для нескольких обществ, то от каждого из них избирается член совета и кандидат к нему. Если число обществ более трех, то соответственно этому увеличивается и число членов совета и кандидатов. На обязанности совета лежит постоянный учет распорядителя, для чего члены определяют между собой очередь. У очередного члена находится один из ключей от денежного сундука (другой находится у распорядителя), и он наблюдает за тем, чтобы каждое поступление и выдача денег записывались распорядителем в счетные книги. Затем на обязанности совета лежит определение срока для вкладов, назначение процентов по ним и по ссудам, разрешение выдачи ссуд и постановление об обращении взысканий на имущество неисправных должников. Распорядитель избирается сельскими сходами на срок не свыше трех лет. На обязанности его лежит ведение счетоводства, прием и выдача денег и составление отчетов. За исполнение своих обязанностей он может получать вознаграждение или из прибылей банка, или из мирских сумм в размере, определенном сельскими сходами. В случае болезни или отлучки исполнение его обязанностей возлагается по выбору совета на одного из его членов. Распорядитель обязан вести следующие книги: а) приходо-расходную для записывания всех поступлений и выдач; б) книгу расписок, в которой отмечаются одни только поступления и из которой вырезаются расписки для вносящих деньги; в) книгу вкладов; г) книгу ссуд и д) книгу для записывания заявлений о выдаче ссуд, по времени поступления заявлений, причем заявившим крестьянам выдаются купоны с обозначением времени и номера их заявления. Таким образом имеется в виду гарантировать очередь и правильность выдачи ссуд.

По окончании года распорядитель составляет отчет, который представляется на рассмотрение сельских сходов и в уездные по крестьянским делам присутствия. Прибыли банка, за вычетом расходов, присоединяются к основному капиталу, а также могут быть обращаемы по согласию ²/₃ голосов каждого из сходов, основавших банк, и на удовлетворение каких-либо общественных потребностей с указанием таковых. Кроме распорядителя и поверочного совета, «Правила о порядке и условиях учреждения сельских банков» устанавливают еще должность попечителя банков. Попечителем банка, учрежденного на пожертвованный или данный заимообразно частным лицом капитал, признается это лицо, но губернатор может и не утвердить его в звании попечителя. В таком случае, а равно и в случае нежелания самого лица быть попечителем, попечитель избирается по приговорам обществ. Когда банк основывается на мирские суммы — попечитель также избирается общественными приговорами (а в земских губерниях, когда на основании банка даются земские средства, — земством). Однако и во всех этих случаях губернатор может в течение месяца со времени получения им представления уездного присутствия в том, кто будет попечителем, отказать в утверждении попечителя: то же право принадлежит ему и относительно распорядителя банка и членов поверочного совета.

Если в городах Енисейской губернии открывались общественные банки, то в деревнях и селах Сибири стали появляться кооперативные союзы. Газеты все чаще стали писать о необходимости распространения кредита для сибирских крестьян.

Первое ссудосберегательное товарищество на территории нашей губернии открылось 22 августа 1880 года в селе Тесинском Минусинского уезда (ГАКК, ф. 595, оп. 30, д. 84, л. 20 об.). Через два года подобные объединения появились в Канском уезде — в селах Тасеевском и Рыбинском. Каждое товарищество имело свой устав, утвержденный губернатором. В нем говорилось, что прием в члены ссудосберегательного товарищества производится закрытой баллотировкой. Каждый его участник имел право делать денежные вклады, получать ссуды, быть поручителем, выбираться в правление, голосовать на общем собрании. Каждый человек этого добровольного объединения мог иметь только один пай, размер которого не мог быть выше 50 рублей. Пай мог вноситься сразу и по частям. Товариществу разрешалось принимать денежные вклады, заключать займы и выдавать ссуды. Минимальный размер вклада составлял 10 копеек, максимальный — не мог превышать пятикратную сумму пая. Деньги вносились на неопределенное время или на короткий срок. Займы могли делаться товариществом как у своих членов, так и посторонних лиц и учреждений. Самый большой размер ссуды не должен был превышать 150 рублей. Как правило, все они выдавались на срок не свыше 9 месяцев.

Многие крестьяне с недоверием относились к таким финансово-кредитным объединениям. Например, курагинский фермер Ф. Девятов писал, что кредит есть величайшее в мире зло (Девятов, Ф. По поводу семейных разделов и некоторых других явлений в экономической жизни Минусинского крестьянина / Ф. Девятов // Сибирская газета. — 1885. — № 51).

1 июня 1895 года вышел закон о кредитных народных учреждениях, который значительно расширил круг действий товариществ. Как отмечала В. Баландина, автор брошюры «К вопросу о кредите для сельского населения Енисейской губернии», товарищества получили права гражданской личности, право совершать условия и давать обязательства, вчинять иски, получать пожертвования, приобретать имения (Баландина, В. К вопросу о кредите для сельского населения Енисейской губернии / В. Баландина. — Красноярск, 1903. — С. 17). В своей работе Вера Арсентьевна призывала сибиряков смелее внедрять народный кредит в практику повседневной жизни. Эталоном для нее в этом вопросе являлся немецкий предприниматель Райффейзен, который в 1849 году открыл первую кассу ссуд на кооперативных началах. Он же выработал целую программу мер, которые поднимали немецкие крестьянские хозяйства на более высокий уровень материального и социального развития.

Особое внимание Райффейзен обращал на распространение в товариществах сельскохозяйственных и юридических знаний. Он призывал крестьян к трезвой жизни, к прекращению сутяжничества, разумному объединению, к покупке за общий счет машин и вещей домашнего обихода. Баландина мечтала и задавала часто вопрос: когда же подобный Райффейзен появится в Сибири?

Очень медленно, со скрипом, но кредитные кооперативные товарищества все громче стали заявлять о себе и на енисейской земле. Так, в конце XIX века жители села Тасеево намеревались построить общественную мельницу, доходы с которой они планировали израсходовать на поддержание финансовой политики своего товарищества. В Рыбинском товариществе Канского уезда его ссудами уже пользовались 19 членов из зарегистрированных 300 человек. В Тесинском товариществе, насчитывающем 198 членов, дела также шли успешно. В 1898 году только на ссуды оно выдало 16 475 рублей.

Однако работа товариществ не везде шла успешно. Так, в 1899 году в Новоселовском ссудосберегательном обществе в долгах за его членами оказалась недоимка в 6487 рублей (ГАКК, ф. 595, оп. 30, д. 84, л. 8).

Сельское хозяйство Сибири в конце XIX века в связи с началом строительства Транссибирской магистрали начинает претерпевать значительные изменения. Многие крестьянские семьи, занимавшиеся извозом, а, по данным профессора Томского университета М. Соболева, таких крестьян насчитывалось в Сибири более 80 тысяч человек, начинают искать применения своим силам в других ремеслах и профессиях.

На смену серпу, косе в Сибирь приходят лобогрейки, сноповязалки, сепараторы. Англичане развертывают в Красноярске продажу и других современных сельскохозяйственных орудий и приспособлений. Газета «Сибирская жизнь» сообщала, что полезность применения машин осознана всеми. В Минусинском уезде с трудом отыщешь деревню, где бы не было сенокосилки или жатвенной машины (Сибирская жизнь. — 1904. — № 192). Чтобы их купить, крестьянину нужен был кредит.

Поэтому неслучайно в нашей губернии начинают формироваться под контролем Казенной палаты финансово-кредитные учреждения. Однако более широкое распространение получают не ссудосберегательные товарищества, а сельские банки. Одним из первых такой банк открылся 9 января 1894 года в селе Абаканском Минусинского округа. Первым сельским «банкиром», возглавившим Абаканский общественный сельский банк, стал крестьянин Иван Сидорович Сиротинин. О том, что для крестьянина сельские банки — благо, начинает говорить и официальная губернская пресса. На ее страницах все чаще появляются следующие сообщения: «Вопрос об учреждении банков в Красноярском уезде уже несколько раз поднимался, но на сельских сходах он не проходил, объясняется это тем, что большинство крестьян, подозрительно относясь к введению всяких новшеств, совершенно не сознают той пользы, какую могут принести эти банки, писаря же, обязанные растолковывать это, во избежание лишней работы с открытием банков умалчивают, в свою очередь.

Между тем какое громадное значение имеют эти банки в годы бедствий, как-то: неурожая, градобития, пожаров, появления в травах вредных насекомых. Во всяком случае, вопрос так важен, что им необходимо заняться и постараться убедить крестьян в пользу подобных учреждений» (Енисейские губернские ведомости. — 1901. — № 136).

Однако официальные слова часто на практике расходились с делами. Целых 4 года длилась бюрократическая переписка об открытии сельского банка в селе Ужур. 10 июня 1899 года состоялся приговор Ужурского волостного схода об учреждении в их селе банка. 28 октября 1900 года устав его отредактировал ачинский крестьянский начальник, но лишь 1 февраля 1904 года Ужурский сельский банк открыл свои двери вкладчикам (ГАКК, ф. 595, оп. 31, д. 21, л. 1–12). Основной капитал его составил 11 582 рубля 77 копеек. Ужурцы не разрешили пользоваться услугами банка крестьянам Ключинского, Торгужинского, Лопатинского, Ельнического, Михайловского и Новокузурбинского сельских обществ, поскольку эти деревни были образованы переселенцами, которые, по мнению ужурских крестьян, были некредитоспособными.

22 марта 1901 года открылся Погорельский сельский банк Красноярского уезда. Основной капитал его в 1200 рублей состоял из взносов крестьян, которые до начала работы банка хранились в сберегательной кассе Красноярского отделения Государственного банка (ГАКК, ф. 595, оп. 31, д. 362, л. 7).

Непросто складывалось открытие волостного банка в селе Шушенском. Здесь 12 января 1903 года на сходе крестьян решили: «Открыть при волостном правлении волостной банк, употребив для этой цели часть принадлежавших сельским обществам капиталов, хранящихся в сберегательной кассе в размере 3119 рублей» (ГАКК, ф. 595, оп. 31, д. 342, л. 2).

В краевом архиве сохранился подлинник устава Шушенского волостного банка, утвержденный губернатором 30 июня 1903 года. Однако 21 декабря 1903 года шушенцы снова собирают сход по поводу открытия банка и выносят неожиданное для местной власти решение — открытие Шушенского волостного банка, назначенное на 1 января 1904 года, отменить. Крестьяне, узнав о том, что волость разделяется на три: Каптыревскую, Луговскую и Шушенскую, не были согласны с таким решением местной власти и в знак протеста решили открытие Шушенского волостного банка приостановить.

Между тем в других волостях губернии сельские банки открываются довольно легко и быстро. Так, с 1 января 1902 года при Еловском волостном правлении учрежденный сельскими обществами Еловским, Бартатским, Малокантатским, Юксеевским, Дубровинским банк начинает свою работу (ГАКК, ф. 595, оп. 31, д. 164, л. 1).

В начале века банковское дело в Красноярске часто подвергалось журналистами жесткой критике. Правительство постоянно говорило о кредитах, а кредит для красноярцев оставался по-прежнему недоступным. Особенно в нем нуждались мещане, которые постоянно писали в Министерство финансов прошения об открытии в Красноярске городского общественного банка. У многих губернаторов, да и у большинства жителей Сибири, отношение к мещанам всегда было неоднозначным. Особенно яростно на это сословие нападал генерал-губернатор Восточной Сибири Н. Н. Муравьев-Амурский. В своих многочисленных статьях и выступлениях он прямо заявлял: «Мещане составляют в государстве совершенно народную язву. Этот класс людей, — продолжал Николай Николаевич, — не имеет никакого постоянного занятия, ни торга, ни ремесла. Главная исключительная промышленность их состоит в обмане, в мошенничестве, воровстве и конокрадстве; люди совершенно безнравственные, необузданные и развратные до высшей степени, но что хуже всего, — подчеркивал генерал, — это что они чрез частные сношения с черным народом непосредственно развращают его и увлекают в преступления. И потому для сохранения, сколько возможно, народной нравственности этот класс людей должен быть уничтожен, для чего полагаю нужным составить 4-ю гильдию, в которую обязаны бы были записаться мещане, имеющие капиталы, а другие должны были бы записаться в цех, ибо цеховое правление имеет надзор, чтобы никто из цеховых не находился праздным и не занимался несвойственным ему ремеслом» (Барсуков, И. Граф Николай Николаевич Муравьев-Амурский. Кн. 2 / И. Барсуков. — М., 1891 — С. 21).

К сожалению, взгляды графа разделяли многие высокопоставленные чиновники и в Красноярске. Проблемы мещан хорошо знал красноярский городской голова Николай Александрович Шепетковский. К тому же до избрания на этот высокий пост он работал кассиром в Красноярском отделении Государственного банка с 1875 по 1898 год. На его глазах проходила реформа городского самоуправления 1870 года, которая сделала мещан бесправными, оставив их на обочине городской общественной жизни. Многие из них после реформы не смогли стать плательщиками прямых городских налогов и из-за бедности попали в разряд недоимщиков. Произошло это потому, что «Городовое положение 1870 года», отдав распоряжение городскими имуществами, в том числе и землями, городским думам, лишило мещан принадлежавшей им земельной собственности и превратило ее в собственность городского фиска. Городские думы, в том числе и сибирские, повсеместно уничтожили городские земельные общины и прекратили бесплатное пользование городскими землями. Они были разделены на участки и отданы в аренды. Вместе с тем городские деятели, в основном принадлежащие к имущественным классам, не были нисколько заинтересованы в повышении благосостояния основной городской массы. Поэтому, недолго думая, они стали направо-налево раздавать в аренду городские земли большими участками, снимать которые мещанам оказалось не под силу. Таким образом, замечает Я. Абрамов, получилась какая-то возмутительная нелепость: для того чтобы благоденствовал городской фиск, оказалось нужным разорить само городское население (Абрамов, Я. Забытое сословие / Я. Абрамов // Наблюдатель. — 1881. — № 1. — С. 275). Например, на городском выгоне г. Минусинска были расположены три деревни: Малая Минуса, Оторваловка и Самодуровка. В деревнях этих жили мещане. Из трех деревень Малая Минуса являлась старейшей, а Самодуровка и Оторваловка — более поздних времен. Деревни эти были прежде крестьянскими деревнями, но после 1870 года земли этих деревень перешли в городскую собственность, а обитатели этих деревень превратились в минусинских мещан. Возведенные в чин городского сословия оторваловцы и самодуровцы по-прежнему оставались неизменными мужиками-пахарями. Жили крестьяне этих деревень очень зажиточно. Имели даже водяные мельницы. Однако вскоре Минусинское городское управление решило уничтожить эти поселения. 12 апреля 1883 года Минусинская дума приняла решение: в продолжение пяти лет обыватели деревень Малая Минуса, Оторваловка и Самодуровка обязываются или войти в состав города, образовав из себя отдельный квартал, или переселиться куда угодно. В течение пяти лет данного им срока обыватели деревень должны платить по 1¹/₂ копейки за квадратную сажень, т. е. в год — 6060 рублей, а за пять лет — 30 300 рублей (Абрамов, с. 292).

Это отступление от темы мы сделали для того, чтобы показать бесправность мещан перед местной властью.

В 1903 году мещане напрямую обращаются к Шепетковскому, чтобы он ускорил открытие общественного банка в Красноярске, так как свое дальнейшее существование и все надежды на лучшее завтра красноярские мещане связывали с народным кредитом, который, по их мнению, мог бы оживить ремесла, развить гостиничное хозяйство, квартирное строительство, расширить бытовые и торговые услуги. Шепетковский решил поддержать эту идею, но в декабре 1905 года из-за революционных событий в Красноярске он уходит в отставку.

Следует подчеркнуть, что восстание вначале носило мирный характер. Об этом говорит и тот факт, что, захватив в городе власть, восставшие сохранили в неприкосновенности все капиталы Красноярского отделения Государственного банка. Все это говорит о том, что лидеры «Красноярской республики» не стремились разорить государство, а хотели элементарного порядка и законности.

События 1905 года нанесли по финансовому управлению губернии существенный удар. Как мы говорили выше, многие крестьяне в связи с революционными событиями перестали вообще платить налоги.

Но жизнь постепенно брала свое, входила в обычную колею. Наконец 16 июля 1907 года в Красноярск пришло извещение от министра финансов об открытии в нашем городе общественного банка. В конце 1907 года банк по решению городской думы приступил к работе. Основной капитал банка определился в 50 тысяч рублей. (Заметим, что весь бюджет России в это время составлял 2 миллиарда рублей.) Средства были выделены из городского запасного капитала. Подготовку к открытию банка осуществляла специально выбранная комиссия, в состав которой вошли П. С. Смирнов, Н. А. Шепетковский, С. В. Телегин, А. Ф. Комаров, В. Ц. Наводворский, П. И. Гадалов (Обзор хозяйства города. Красноярск за июль — сентябрь 1907 года. — Красноярск, 1907. — С. 430).

 Первая русская революция 1905 года лишь на время остановила развитие финансово-кредитных учреждений в крае. Новый подъем развития народного кредита начинает наблюдаться с 1907 года. В своих отчетах енисейский губернатор Я. Д. Бологовский это финансовое обновление описал так: «В настоящее время, по мере популяризации среди населения, закон о мелком кредите, принятый 7 июня 1904 года, получает в губернии широкое и планомерное развитие и уже показывает положительное влияние на экономическую жизнь населения некоторых уездов губернии. Число кредитных товариществ к концу 1910 года достигло 35 и имеет тенденцию к непрерывному увеличению, в связи с расширением их оборотов и возникновением посреднических операций» (Всеподданнейший отчет Енисейского губернатора за 1910 год. — [Б. м.], [б. г.] — С. 3).

В это же время появляются сельскохозяйственные общества. Таким образом, к концу 1911 года в губернии насчитывалось около 50 зарегистрированных кредитных товариществ и различных обществ. Губернатор Бологовский подчеркивал, что «все эти организации, будучи чужды какой бы то ни было политики, сознательно идут к улучшению своих хозяйств, своего материального положения» (Всеподданнейший отчет Енисейского губернатора за 1911 год. — [Б. м.], [б. г.] — С. 4).

Как дальше должен развиваться народный кредит в Сибири? На этот вопрос наиболее подробно отвечал съезд представителей мелкого кредита, проходивший в городе Красноярске в сентябре 1913 года. Все речи, произнесенные депутатами на этом съезде, были изданы отдельной книгой (Труды Съезда представителей мелкого кредита Енисейской губернии в г. Красноярске, 28–31 мая 1913 года. — II — 230 с.)

После его проведения работа по созданию ссудосберегательных и кредитных товариществ в губернии развернулась еще сильнее. К концу 1916 года почти во всех населенных пунктах Енисейской губернии такие общества были созданы, помогая сельским жителям решать сложные экономические и финансовые вопросы.

Следует отметить, что по инициативе Н. А. Шепетковского в Красноярске в 1914 году было создано общество взаимного кредита с основным капиталом обеспечения в 356 тысяч 910 рублей. Членами этого добровольного объединения стали 518 красноярцев, среди которых находились и известные красноярские купцы (Отчет Красноярского Енисейской губернии общества взаимного кредита за 1915 год. Отд. оттиск. — [Б. м.], [б. г.]).

Таким образом, к концу 1916 года народный кредит в Енисейской губернии стал необходим не только сибирскому крестьянину, но и городскому жителю. Профессиональную помощь в развитии финансово-кредитных учреждений постоянно оказывали чиновники Казенной палаты и, в первую очередь, ее управляющие — Михаил Васильевич Чарушников и Яков Павлович Эйлер. Это благодаря их стараниям народный кредит становился явлением массовым не только среди крестьян, но и среди горожан.

Перед началом октябрьских событий в 80-тысячном Красноярске имелись отделения Российско-Государственного банка, Русско-Азиатского, Русско-Китайского и Сибирско-Торгового.

Успешно проводил свои финансовые операции местный Красноярский городской общественный банк.

Сберегательные кассы имеют огромное значение: они развивают в народе дух предусмотрительности, подготавливают условия для возникновения народных банков и нередко служат для них переходящей ступенью.

(Н. Х. Бунге, министр финансов)

Впервые многие красноярцы узнали все о сберегательных кассах в 1863 году, когда в газете «Енисейские губернские ведомости» опубликовали «Устав о городских сберегательных кассах» (Енисейские губернские ведомости. — 1863. — № 4). Однако точная дата открытия первой сберегательной кассы в губернском Красноярске не установлена. В одних печатных источниках указан 1866 год, в других — 1867-й. Сохранился текст одного из первых объявлений, где говорилось, что «Енисейское отделение Государственного банка Красноярска открыло сберегательную кассу с целью приема небольших сумм на сохранение с приращением процентов для доставления через то недостаточным всякого звания людям средств к сбережению верным и выгодным образом, малых остатков от их расходов в запас на будущие надобности». Под этим документом — 2 февраля 1867 года. Видимо, эту дату и следует считать началом зарождения сберегательных касс в Красноярске.

Как утверждает историк И. И. Кауфман, к 1 января 1867 года в Красноярске уже было выдано 2 сберегательные книжки (Кауфман, И. И. Статистика городских сберегательных касс / И. И. Кауфман. — СПб., 1875. — С. 3).

Заметим, что касса работала только по средам и субботам, с 2 до 5 часов дня. Видимо, к этому нововведению жители вначале относились осторожно, с некоторым недоверием. Иначе чем объяснить такие скромные цифры? В 1872 году в Красноярске выдали всего 16 сберегательных книжек, причем обладателями их стали в основном женщины. Статистика показывала, что в 1867 году красноярцы принесли в сберегательные кассы всего 99 рублей, в 1868 году и того меньше — 28 рублей, в 1869 году — 155 рублей, в 1870 году — 47 рублей, в 1871-м — 56 рублей, в 1872-м — 200 рублей (Кауфман, И. И., с. 11)

Не лучше развивалось сберегательное дело и в столицах. С 1841 по 1860 год в России работали только две сберегательные кассы, да и то в столицах — Петербурге и Москве. За десятилетие количество сберкасс постепенно выросло до 65. Обладателями сберкнижек стало более 70 тысяч россиян.

В основу развития системы сберегательных касс России был взят английский опыт, где они открывались преимущественно для бедноты.

Английские историки отмечали, что сберегательные кассы в середине XIX века процветали не в тех местах, где была высокая заработная плата, а там, где она была низка. Владельцами сберегательных книжек здесь становились, как правило, люди самых обыкновенных профессий: рудокопы, горничные, носильщики, слуги, приказчики. Не случайно в те годы говорили, что тайна истинной помощи бедным заключается в самопомощи. Образцовый порядок, царивший в английских сберегательных кассах, удивлял и восхищал многих журналистов, политиков, ученых. Иные из них находили, что если бы это было в их силах, то на небе золотыми буквами они начертали бы только два слова: «сберегательная касса».

Совсем иначе эти процессы протекали в Сибири. Наиболее успешно шло создание ссудосберегательных касс при различных ведомствах, управлениях и учреждениях. Не стала исключением и Енисейская губерния. Судя по газетным публикациям, в 1867 году Енисейская врачебная управа имела свою вспомогательную кассу для беднейших врачей, вдов и их сирот. Организаторами ее выступили известные в городе врачи: Шмелев, Жилкин, Бургер. Создать свою ссудосберегательную кассу в 1868 году решили и чиновники Енисейского общего губернского управления. За первый год существования кассы 32 чиновника внесли на ее приходный счет 2653 рубля 47 копеек (Енисейские губернские ведомости. — 1869. — № 32).

В это же время Государственный банк в структуру своего штата вводит новую должность управляющего сберегательными кассами. В связи с этим развитие сберегательных касс стало набирать обороты. Их услугами стараются пользоваться сельские общества, волостные управления. Хранить деньги в сберегательной кассе становилось модно, а главное, надежно и выгодно.

С 1867 по 1889 год в Енисейской губернии разным лицам было выдано 2777 сберкнижек. К этому времени начинает возникать сберегательное дело и в сельской местности. Ссудосберегательные товарищества появляются в 1880 году в Тинской волости Канского округа и в Тесинской волости Минусинского округа. Через два года к ним присоединяются жители Рыбинской и Тасеевской волостей Канского округа. В 1888 году сберегательная касса открылась при Сухобузимском сельском банке.

Правительство внимательно изучало опыт работы новых учреждений, анализировало отчеты казенных палат, вносило в правила сберегательных касс почти ежегодные дополнения и уточнения. Так, в 1884 году для церквей, монастырей в правилах сберегательных касс было сделано исключение. Они могли хранить здесь свои вклады и свыше 1000 рублей, но временно. Например, на постройку церквей, покупку колоколов, устройство ризниц (ГАКК, ф. 606, оп. 1, д. 1, л. 7).

С 1888 года процент по бессрочным вкладам повысили до 3 % годовых.

По отчетам управляющего Государственным банком по делам сберкасс, Красноярская сберегательная касса в этом же году выдала вкладчикам 94 тысячи 732 рубля. Красноярцы охотно приобретали облигации 4,5-процентного внутреннего консолидированного железнодорожного займа 1-го выпуска 1890 года. Покупали ценные бумаги Государственного Дворянского земельного банка и после этого месяцами, а порой годами ждали своего счастливого часа.

Большинство вкладчиков старались приобретать облигации государственных займов, на которые выпадали крупные денежные выигрыши. В 1870 году молодому купцу Геннадию Васильевичу Юдину особенно повезло: он выиграл по облигациям займа 100 тысяч рублей, этот подарок судьбы помог ему впоследствии стать не только богатым виноторговцем и золотопромышленником, но и всемирно известным библиофилом. Сегодня его уникальное книжное собрание хранится в библиотеке Конгресса США.

В 1889 году правительство издает закон, разрешающий создавать сберегательные кассы при почтово-телеграфных отделениях. Это решение дало возможность тысячам крестьян нашей губернии реально улучшить свои финансовые возможности. Как отмечалось в «Памятной книжке Енисейской губернии на 1889 год» (Красноярск, 1889. — С. 201), «в этом же году сберегательные кассы были открыты при всех окружных казначействах в Енисейской губернии». Так, в Енисейске сберегательная касса была открыта 1 февраля 1889 года, в Ачинске — 15 февраля, в Минусинске — 19 января, в Канске — 23 февраля. Уже к августу 1889 года услугами сберкасс в Ачинске воспользовался 691 человек, в Минусинске — 138.

Однако в архивных документах даты открытия сберегательных касс при окружных казначействах губернии показаны другие. В них указывается 1885 год (ГАКК, ф. 606, оп. 1, д. 1, л. 17). Хочется сказать, что правила приема вкладов на сберегательные книжки были просты и доступны всем. Даже неграмотные крестьяне без разных формальностей могли пользоваться услугами банков. От вкладчика принималось не меньше 25 копеек и не больше 50 рублей в один раз, а всего можно было хранить на сберкнижке не больше 1000 рублей. (Оформление второй книжки строго воспрещалось. — Л. Б.) С этой суммы проценты уже не начислялись, а деньги просто хранились. Один из параграфов правил гласил, что на внесенные в кассу деньги дается процент по 4 рубля на 100 рублей в год (или по 4 копейки на рубль, а на четвертак — по копейке). Проценты эти считаются за каждый полный месяц, то есть начиная с первого числа по первое число следующего месяца, а на проценты тоже идут проценты. Кроме того, каждый вкладчик по накоплении по книжке от 50 до 100 рублей может поручить кассе приобрести для себя процентные бумаги (облигации, банковские билеты), которые будут приносить больше процентов, чем вклады в сберегательных кассах.

В краевом архиве сохранился развернутый отчет анализа вкладов красноярцев на 1 ноября 1893 года. Все вкладчики были поделены на 6 групп. В первую вошли городские крестьяне-земледельцы, во вторую — крестьяне, живущие в пригороде, третья группа состояла из лиц домашней прислуги, в четвертой группе — рабочие и ремесленники, в пятой — купцы, шестую составили чиновники различных присутственных мест. Анализ показывал, что 48 крестьян из первой группы имели вклады до 100 рублей, 90 человек — до 500 рублей и лишь 19 — свыше 500 рублей.

Крестьяне, жившие в пригороде, имели 73 вклада до 100 рублей, 39 человек — до 500 рублей и 21 — свыше 500 рублей.

Третью строчку в этом отчете занимала домашняя прислуга. 67 человек из этой группы имели вклады до 100 рублей, 21 — до 500 рублей и 4 человека — свыше 500 рублей.

Рабочие и ремесленники Красноярска имели 81 книжку с вкладами до 100 рублей, 41 — до 500 рублей и 98 — свыше 500 рублей.

Активно участвовало в сохранении и умножении своих сбережений и местное купечество. Так, 121 купец имел в сберегательной кассе вклад до 100 рублей, 76 — до 500 рублей, 98 — свыше 500 рублей. Самыми активными посетителями сберкасс, судя по отчету, были красноярские чиновники. 320 человек из них имели вклады до 100 рублей, 422 — до 500 рублей и 177 — свыше 500 рублей.

Таким образом, в 1893 году красноярцы отнесли на хранение в сберегательную кассу более 485 тысяч рублей (ГАКК, ф. 606, оп. 1, д. 1, л. 57).

Известно, что неутомимым пропагандистом сберегательных касс был крестьянин-фермер из села Курагино Ф. Ф. Девятов. На свои средства он построил и открыл не только школу, но и народную библиотеку. Свое хозяйство он вел особенно рачительно и грамотно. Успех вызывал у некоторых крестьян нескрываемую злобу и зависть. В 1900 году его усадьбу подожгли. Эта трагедия, по-видимому, спровоцировала неизлечимую болезнь — рак, от которой он вскоре и скончался.

В 1895 году проводимые в России реформы коснулись и сберегательных касс. Для внушения населению большего к ним доверия и убеждения в их полезности был принят специальный закон, который переводил сберегательные кассы из разряда негосударственных учреждений в государственные. Он обязывал правительство нести полную ответственность за сохранность всех видов вкладов населения в сберегательных кассах. Эта своевременная мера значительно увеличила финансовую мощь государства. На 1 января 1899 года в России было открыто более 5 тысяч касс. Почти три миллиона россиян выразили доверие к этим учреждениям, отдав на хранение около 600 миллионов рублей. В эти же годы государственные сберегательные кассы открываются и в селах Енисейской губернии: Новоселове, Каратузском, Курагине, Уяре, Балахте, Назарове, Ужуре, Кежме, Казачинском, Богучанах, Большемуртинском, Шилинском.

В 1897 году сберегательная касса появилась в железнодорожных мастерских Красноярска. Проведение Сибирской железной дороги стало для одних великим благом, а для других — жизненной катастрофой. Особенно пострадали сибирские ямщики. По данным томского профессора Соболева, 14 тысяч человек осталось без работы. И только немногие из ямщиков, те, что имели вклады в сберегательных кассах, смогли достойно выйти из тяжелой ситуации.

К концу 1907 года в Енисейской губернии действовало уже 29 государственных сберегательных касс. По сравнению с другими сибирскими губерниями красноярцы значительно отставали. Это было следствием событий 1905 года. Простой народ под влиянием тревожных слухов стал усиленно брать из сберегательных касс свои вклады. Но вскоре жизнь вошла в привычную колею, и доверие населения было восстановлено. К концу 1910 года на сберегательных вкладах жителей Енисейской губернии находилось более 6 миллионов рублей. Чтобы более осязаемо почувствовать эту гигантскую сумму, обратимся к статистике. Например, годовое жалованье енисейского гражданского губернатора составляло 7 тысяч рублей. Вице-губернатор получал 4 тысячи рублей. Для сравнения скажем, что квалифицированному рабочему кирпичного завода платили в летнее время от 70 копеек до 1,5 рубля в день, а рабочему винно-водочного завода — только 30–40 копеек.

Основные продукты питания на базаре стоили очень дешево: пуд пшеничной муки — 60 копеек, пуд мяса — 2 рубля 20 копеек, ведро молока — 50 копеек, 100 яиц — 2 рубля 50 копеек. В селах эти цены были еще ниже, но жизнь там складывалась труднее.

Самыми богатыми вкладчиками были духовные лица, вклад которых в среднем равнялся 310 рублям. Затем шли торговцы — 270 рублей, на сберкнижке земледельца находилось 269 рублей, офицера — 264 рубля, частного служащего — 225 рублей, рабочего — 223 рубля, прислуги — 141 рубль, солдата — 118.

В 1916 году услугами сберегательных касс в Енисейской губернии пользовалось около 30 тысяч человек, в среднем только 36 человек из 1000. Большинство населения в своей повседневной жизни игнорировало практическое применение простых экономических законов. А это, в свою очередь, прямо и косвенно отражалось на экономической мощи государства, которая была значительно подорвана Февральской революцией 1917 года.

P. S. На вопрос, богато ли жили в Сибири, первым дал ответ ее уроженец великий Дмитрий Иванович Менделеев, который в своей книге «Познание России» особо подчеркнул, что из 7 миллионов населения, проживающих в России, только 54 тысячи человек можно было отнести к весьма обеспеченным людям.

В 1912 году в одном из журналов постарались ответить на другой вопрос: сколько в Сибири миллионеров? Выяснили, что их всего около 50 человек. Среди них значился и один наш земляк — П. И. Гадалов. Чаще всего сибиряки обладали состояниями в 100 тысяч рублей. Таких состоятельных людей в Енисейской губернии были сотни (Сибирские вопросы. — 1912. — № 1–2. — С. 61).

Многие исследователи склонны считать, что в Сибири люди жили добротно в основном благодаря ведению своего натурального хозяйства, поэтому и денежной массы здесь вращалось немного, многие операции проводились по бартеру.

Немногие люди находят в себе силы быть честными во все времена.

(Владимир Максимов)

Такими словами записные столичные литераторы встретили выход в свет первого литературного сборника красноярцев — «Енисейского альманаха на 1828 год». Только что рожденная молодая губерния не хотела жить по устаревшим шаблонам, а стремилась внести в жизнь края свою энергию, молодость и романтику зачастую с элементами юношеского максимализма и житейской наивности. Сделать эту далекую провинцию не только сытой, но и образованной, культурной, создать на берегах Енисея свой оазис неповторимой духовной жизни — вот те задачи, которые ставили молодые чиновники, находящиеся под покровительством губернатора Степанова.

Слова «финансист» и «литератор» в Красноярске стали синонимами уже в первые годы губернской коронации. По словам старожилов, здесь печатались еженедельные бюллетени, наполненные литературными опытами чиновников. Эти листки высылались почти каждому служащему (История Красноярска. — 2-е изд. — Красноярск, 2000. — С. 549).

Иван Матвеевич Петров, приехавший на службу в Енисейскую Казенную палату в апреле 1824 года, был не только высоким профессионалом, но и незаурядным литератором. Это ему удалось договориться с владельцем московской типографии, купцом 2-й гильдии Семеном Селивановским о выпуске вышеупомянутого литературного сборника. В краевом архиве пока не обнаружены сведения о том, сколько средств потратили красноярские литераторы на издание альманаха. Но зато есть заказы, которые делала Казенная палата московскому издателю и книгопродавцу на выпуск книг, необходимых для ведения разнообразной отчетности окружных казначейств губернии. Например, в 1829 году Селивановскому Казенная палата сделала заказ на сумму 452 рубля 65 копеек (ГАКК, ф. 160, оп. 3, д. 82, л. 291). В 1830-м — на сумму 616 рублей 98 копеек. Причем линовались книги на бумаге большого формата и доставлялись из Нижнего Новгорода купцом Коростылевым (ГАКК, ф. 160, оп. 3, д. 93, л. 881). Финансовые отчеты тех лет отличались чрезмерной скрупулезностью. В одну разлинованную книгу финансисты записывали доходы, в другую — расходы, в третью — подати с купцов, мещан и прочих сословий, четвертая служила для записи выдаваемых крестьянам паспортов, в пятой отмечали выдачу свидетельств и расход гербовой бумаги. Каждое окружное казначейство вело учет по 24 финансовым направлениям. В 1829 году потребность Казенной палаты в таких линованных бухгалтерских книгах первичной отчетности составила более 800. Общий же вес всех этих изданий не превышал 8 пудов.

Но вернемся к личности Петрова. В краевом архиве сохранилось целое эпистолярное наследие его мнений, написанных по поводу недоимок с винных откупов, рекрутской повинности. Свои предложения (мнения) он вносил и в налоговое обложение. Порой его бросало из крайности в крайность: то он целыми сутками читал Адама Смита, то ночи напролет сочинял свои вирши. В июне 1825 года его коллеги по Казенной палате вынесли решение «губернаторскому секретарю Петрову сочинять и описывать предметы, кроме своих собственных» (ГАКК, ф. 1675, оп. 1, д. 22, л. 94).

Безусловно, «Енисейский альманах» вышел в свет только благодаря усилиям Петрова и его деловым связям с типографией Селивановского. В их взаимных отношениях, как видно из архивных документов, присутствовал веками испытанный принцип: «Ты — мне, я — тебе».

Стихотворение «Юность» Петров посвятил своему руководителю — председателю Казенной палаты А. Л. Афанасьеву (Енисейский альманах на 1828 год, Ивана Петрова. — Красноярск; М.: Тип. С. Селивановского, 1828. — С. 28). Украшением альманаха стали пословицы, переведенные с монгольского языка иркутянином А. Игумновым. Есть и такие: «Наблюдающих добрые приметы людей меньше, а дурные — более», «Имеющий друзей властвует полем, а неимеющий — пространством своей ладони», «В управлении наблюдать истину то же, что в телеге догонять зайца», «Слово бедного бесценно».

Современные исследователи считают, что «Енисейский альманах» — это первый крупный проект, осуществленный за Уралом в начале XIX века.

В это же время Иван Семенович Пестов — председатель Енисейской Казенной палаты — работает над созданием первой краеведческой книги «Записки об Енисейской губернии Восточной Сибири».

Таким образом, чиновники-финансисты Енисейской губернской Казенной палаты стали первыми основателями литературно-краеведческого движения Енисейской губернии. Впоследствии тему финансово-экономической жизни стали развивать врачи. В своем капитальном труде «Енисейский округ и его жизнь» врач Михаил Фомич Кривошапкин советовал Казенной палате производить сбор податей не в сентябре, а уже тогда, когда крестьянин в состоянии будет что-нибудь получить за плоды своих трудов (Кривошапкин, М. Ф. Енисейский округ и его жизнь Т. 1–2 / М. Ф. Кривошапкин. — СПб., 1865. — С. 11).

Нелицеприятные вопросы врач из Енисейска задавал председателю Казенной палаты Петру Матвеевичу Куртукову. «Спросим, — писал Кривошапкин, — на каком основании золотопромышленники вторглись в тайгу, в местность зверопромышленников, на каком основании они разогнали зверей и почти убили звероловство? Почему один промысел получил удивительное право на уничтожение другого без обязательства вознаградить за то?»

В это же время другой выпускник Казанского университета, канский городовой врач Можаров, уроженец Нижегородской губернии, дальний родственник будущего знаменитого русского писателя А. М. Горького (ГАКК, ф. 595, оп. 45, ед. хран. 98, л. 5 об.), на страницах газеты «Енисейские губернские ведомости» показывал убогость и унылость сибирского житья со всеми недостатками и пороками.

Открытие в 1851 году в Иркутске отдела Восточно-Сибирского географического общества (ВСОРГО) явилось заметным событием в научной и культурной жизни этого обширнейшего региона. Многие врачи, чиновники, учителя стали активно сотрудничать с новым научным учреждением. Михаил Фомич Кривошапкин, врач из Енисейска, используя местные этнографические и статистические материалы, сумел в 1865 году объединить их в одну книгу под названием «Енисейский округ и его жизнь» (СПб., 1865. — 617 с.), за что был награжден Русским географическим обществом малой золотой медалью. Опыт сибирской врачебной практики, которую он приобрел в городе Енисейске, помог ему в 1863 году защитить в Казанском университете докторскую диссертацию (Енисейские губернские ведомости. — 1863. — № 14).

Не лишен был исследовательского и литературного дара городовой врач Канска Павел Иванович Можаров. После окончания Казанского университета он навсегда связал свою дальнейшую судьбу с Сибирью. Его медико-статистическое описание Канского округа было опубликовано в 1862 году в газете «Енисейские губернские ведомости» (№ 20, 21, 22, 23, 27, 40).

Этот своеобразный отчет о повседневной обычной жизни сибиряков резко отличался от других материалов, публикуемых на страницах этого издания. Даже сами журналисты официальной губернской газеты вынуждены были признать, что описания Можарова не похожи на другие статьи, очерки и отчеты, где «официальные деятели наши до сих пор не могут расстаться с привычкой более или менее похваливать себя» (Енисейские губернские ведомости. — 1862. — № 24).

Особенно удалось Можарову описать будничную, бытовую жизнь наших земляков. «В образе жизни крестьян и поселенцев Канского округа, — подмечает он, — заметна смесь роскоши с грязным неряшеством, неопрятностью, какие бывают только при крайней бедности. Чай утром и вечером, мясо за столом скотское (говядина) или дичь, в праздники водка — здесь можно встретить у немногих. Пища приготавливается в такой грязной посуде и подается с такой неопрятностью, что непривыкшему к местной кухне трудно проглотить кусок здешней стряпни».

Как Кривошапкин, так и Можаров приходят к одному выводу, что в Сибири набирают силу два зла, которые нарушают общественное здравие оседлых жителей, — это пьянство и венерические болезни. В связи с развивающейся золотопромышленностью они с каждым годом все усиливаются.

Интересны его замечания и об экономической жизни округа. «В 1851 году, — отмечает Павел Иванович, — в Канске работали два завода: мыловаренный, он же свечной, и кожевенный, принадлежащие купцу Шепелевичу. Издельная промышленность совершенно не развита. В округе, кроме Троицкого солеваренного и железоделательного завода купца Яковлева, никаких больше фабрик нет. Торговля весьма незначительная. Главное занятие жителей — хлебопашество, но пашут весьма дурно и неглубоко. Развлекаются тем, что в деревнях женщины вместо лошадей за деньги возят по улице своих пьяных мужей».

«Весьма немногие здесь жители занимаются ремеслами, сапожным, портным и плотничьим делом. Сработанные ими изделия большею частью грубы, делаются небрежно, лишь бы сбыть с рук и взять деньги. Немногие в Канске живут в достатке, большая часть из них — в крайней бедности. Несмотря на это, каждое воскресенье кабаки полны народом, не говоря уже о больших праздниках». Здесь же Можаров приводит много цифр. Например, в 1859 году в Канске проживало 7947 человек ссыльнопоселенцев (Енисейские губернские ведомости. — 1862. — № 27).

Надо признать, что и в губернской администрации, да и в Казенной палате, большинство высокопоставленных чиновников на статистико-экономические описания и обследования смотрели не как на серьезную важную работу, без которой невозможно обходиться и результатами ее должны пользоваться все остальные отрасли управления региона, а как на не имеющее никакого значения собирание различных сведений, никому не нужных и неинтересных. В зависимости от этого взгляда председателя палаты и определялся уровень выполнения статистических работ в губернии. Поэтому неудивительно, что почти все статистические работы в губернии, проведенные до 1865 года, выполнялись по личной инициативе местных ученых-подвижников.

Следует отметить, что чиновники Казенной палаты всегда чутко реагировали на малейшие изменения в экономической жизни губернии. Чаще всего они характеризовали ее словами: «Зажиточность населения непрочная, шаткая» (ГАКК, ф. 333, оп. 1, д. 4, л. 25 об.).

Объяснить и описать повседневные бытовые явления крестьянской жизни пытались многие: и журналисты, и чиновники, и купцы, и духовенство. Но на фоне этого разнообразного документального материала особо выделяются наблюдения священника Николая Путилова из села Усть-Абаканское Минусинского уезда. Рукопись этого священнослужителя хранится в краевом архиве, в фонде Г. В. Юдина. Перелистаем некоторые ее страницы.

«Я сначала опишу здесь экономическое положение здешних жителей, их нравы, обычаи, их быт и степень просвещения. Я здесь не скрою ничего, ибо не следует отрицать зла, а нужно излечить его и для этого нужно обращаться за внушениями нравственной справедливости и христианскому милосердию.

Несмотря на изобилие естественных произведений, несмотря на свободу в добывании их, несмотря, наконец, на неограниченные изобилия земель, народ в Минусинском округе, несомненно, беднеет. В каждом селении есть непременно два-три кулака, на которых жители постоянно работают и не могут никогда выйти из долга им. Эти кулаки высасывают из народа все соки. Поэтому-то некоторая часть жителей бросают земледелие и идут на золотые прииски, где окончательно разоряются и становятся пролетариями. Золотые прииски, равно и здешние заводы, нисколько не приносят пользы народу. Это доказывается тем, что близлежащие к ним селения сильно беднеют. Причиной обеднения жителей вообще надобно считать невежество их, вследствие которого земледелие ведется по-прежнему без всякого улучшения и потому из года в год все более падает, ибо земля истощается и ничем не удобряется. Кроме того, обеднению здешних жителей способствуют большие поборы, заставляющие продавать хлеб на корню за бесценок, роскошь, проникшая и к крестьянам, и к инородцам, пьянство и стремление к легкой наживе, заставляющие бросать полезный труд.

С того времени, как я живу в Минусинском округе, нравы жителей чрезвычайно изменились к худшему. Я помню, лет тридцать назад тому во многих деревнях не знали употребления замка. Редко можно было слышать о каком-либо воровстве, крестьяне были народ честный. Теперь все переменилось. Воров везде появилось неимоверно много, и там, где вовсе об них не слыхать было, ныне их считают десятками. Прежде неслыханное дело было, чтобы инородцы участвовали в убийстве с корыстной целью, ныне и между ними появляются убийцы. Пьянство сильно развилось. Теперь пьют все: женщины, мужчины и дети. И это пьянство проявляется наиболее между бедным народом, который в оправдание свое говорит, что все уже равно у него ничего не будет, так лучше пропить деньги и повеселиться. Часто видишь, особенно на помочах, как девицы и парни 12–13 лет пьют простое вино стаканами, к этому их принуждают сами родители… Чрез это их молодой организм заражается винным ядом, и из них выходят горькие пьяницы, преждевременно сходящие в могилу. Матери, кормящие своим молоком детей, также часто допьяна напиваются, и эти несчастные дети с молоком матери всасывают в себя винный яд. Не эта ли причина тому, что у матери-пьяницы всегда бывают пьяницы дети?

Разврат сильно распространен. В Минусинске, несмотря на его молодость, уже есть дома терпимости. В селениях продажность женского пола очень распространена, и нередко мать или отец таким образом продает свою дочь. В местах выхода рабочих людей с золотых приисков видишь отвратительные картины сцен разврата. Между самими рабочими существуют нередко противоестественные пороки. Болезни сильно распространены.

Обычаи прежних времен уже забываются: простота жизни исчезла. Щегольство заразило всех. Самодельщина исчезла, и ее заменил лавочный товар. Многие считают это за признак благосостояния, но это не то. Это есть стремление к щегольству и лени, вследствие которой женщины бросили и пряжу. Это-то франтовство и доводит женщин до разврата, а мужчин до воровства и других преступлений. Посты и крестьяне мало соблюдают, не говоря уже о приисковых рабочих, которые и не знают их. Вместо невинных игр и развлечений везде видны азартные игры, пьяный разгул и разврат. В быте крестьян заметен упадок. Земледельческие орудия, посуда, домашняя утварь — все сделано кое-как или куплено наиболее дешево, лишь бы кое-как обойтись, ибо все деньги идут на щегольство и пьянство.

В городе карточная игра, конские бега, гулянье составляют главное занятие жителей. Остальное время они посвящают погоне за наживой. Никакое средство, как бы оно унизительно ни было, не пренебрегается для приобретения денег. Для людей, стремящихся к наживе, ничего нет святого, они не щадят ни своего здоровья, ни чести, ни семейства, ни дружбы. Они всем жертвуют для того, чтобы получить только корысть. Ни на кого нельзя положиться. Везде обман и нечестность.

Поселенцы или совершенно равнодушны к делу религии, или они атеисты и материалисты.

Несмотря на то что все торопятся жить и веселиться, истинного веселья нигде нет. Все только стараются нажить деньги, а от этого у всех одна забота — корысть. При этом возникает борьба, но не существование, а за деньги и более сильный затаптывает в грязь слабого. Никто не заботится друг о друге. Скука, происходящая оттого, что в жизни нет никакого идеала, никакой надежды в будущем, доводит людей до самоубийства, что ныне часто и повторяется. Это давно уже подметили европейские мыслители. Вот что они говорят: «Куда делась кипучая веселость наших отцов? — восклицает Леон де Левеле. — Погоня за миллионами и роскошь убили ее. Богатства льются рекой, а наш век озабочен, напряжен и печален… Упадок нравственности происходит от неверия. Средствами же к этому упадку служат корыстолюбие, пьянство и праздность».

Не только почти все грехи происходят от этих трех пороков, но уголовная статистика показывает, что 80 % из них происходят от этих трех пороков. Недаром корыстолюбие и сребролюбие так клеймится светскими и духовными писателями, равноапостолами и святыми отцами. И Иоанн Златоуст ни об одном грехе столько не говорит, как о корыстолюбии, — самое предание на смерть Господа нашего Иисуса Христа произошло от корыстолюбия Иуды.

Смотрите, берегитесь любого стяжания, ибо жизнь человека не зависит от изобилия. Корень всех зол, — говорит Апостол Павел, — есть сребролюбие, которому предавшись, многие уклонились от веры.

«Винопитие есть начало всякого зла», — говорит Максим Грек. «Укоризна человеку — напиваться вином, хуже его никого не может быть», — говорит Ефрем Сирин. «Праздность есть преступление, — говорит Леон де Левеле, — для нации, для человека табак и особенно вино служит причиной отупления».

Начало борьбы с религией положено на Западе еще в XVIII веке. Но в 1848 году снова происходит реакция, и ученые стараются устроить социальный быт рабочих на основании христианского учения. После 1848 года французские социалисты охотно ссылались на святых отцов, и Вильгардем составил целый том выдержек из них. В 1852 году Франсуа Гюэ написал сочинение «Социальное царство Христианства». Но это христианское направление социализма недолго продолжалось и скоро изменилось. Тогда возникли учения, которые старались уничтожить христианство, считая его почему-то препятствием к свободе и счастью человека. Наконец является наш соотечественник Бакунин, который образовал сильную партию во всех странах (особенно в Испании и России) и который проповедовал уничтожение всего дорогого для человека: религии, семейства, правительства, собственности. Он проповедовал анархию. Как в поэме Данте, говорит Левеле, спускаясь в самую глубь ада, встречаешь сатану, так и в глубине социалистических учений встречаешь непременно Бакунина. (Хотя он давно уже умер, в 1876 году.) Но идеи его живут и распространяются во всех странах. К этому способствует еще материализм с эпикурейским оттенком Прудона и нигилистически-критические сочинения Ренана, Штрауса и др. Если существует, по мнению этих людей, одна материя, тогда нужны и наслаждения, материальные и немедленные. Материализм отнимает надежду на будущую жизнь, побуждает ниспровергнуть существующий порядок, чтобы достигнуть наслаждения.

Эти учения, проникая в самые отдаленные уголки государства, приводят в сомнение людей. Естественные науки должны были бы служить к утверждению веры в бытие Божие, премудрость Его, всемогущество, благость, вечность и в Божий промысел, но вышло наоборот. Рассматривая природу с материалистической точки зрения и поверхностно, люди часто приходят к убеждению, что все происходит само собой, от обмена материи, а потому отрицают не только бытие души в человеке, но и самое бытие Божие.

Особенно сильное влияние на таких людей имело превратно понимаемое учение Дарвина. Дух сомнения и отрицания, истекающий из нигилистических учений, имеет большое влияние на понятие о бытии Божьем. При этом происходят явления, имеющие начало в людской гордости и тщеславии. Люди, едва знающие грамоту или, еще хуже, учившиеся понемногу чему-нибудь и как-нибудь, толкуют вкривь и вкось о религии и, желая чем-нибудь отличиться от других людей, начинают отрицать все то, что перешло к нам с других времен и чему веровали так горячо наши предки. Новизна взгляда, дерзость речи поражает многих таких же недоучек. Чрез это неверие еще более распространяется. Эти явления Запада входят и к нам в Сибирь. В городе они входят преимущественно через сосланных социалистов и других ссыльных привилегированного класса. Кроме того, неверием заражены большая часть чиновников и учителей, приезжающих из России. Странно то, что не только гимназисты заражены этими учениями, но даже большая часть семинаристов. К сельским жителям неверие и безнравственность входят с двух сторон. С одной стороны, от городских жителей, с другой — от ссыльных. Поэтому крайне необходимо бороться с материализмом в городских жителях, с атеизмом в народе и возродить религиозное воззрение на мир и общество. Кто защитит эти драгоценные сокровища человечества?»

Большие надежды красноярцы связывали с предстоящим празднованием 300-летия присоединения Сибири к России. Накануне этого исторического события в прессе появилось множество статей. Среди них особенно выделялись корреспонденции енисейского публициста Никиты Виссарионовича Скорнякова. В них он без обиняков писал: «Без финансов жизнь принимает крайне печальный вид, и наступает застой, апатия в обществе, принимаемые же обществом меры к поправлению своих финансов обыкновенно ни к чему не ведут. Благодаря всему этому сибирское захолустье начинает отвыкать от высших вопросов и заботиться лишь о брюхе, о возможности кое-как просуществовать только. Печальное время тем более, что жизнь накопила много вопросов и требований, которых удовлетворить нечем. Всюду заметны признаки одностороннего прогресса: богатства края сосредоточиваются в немногих руках, а общий уровень благосостояния падает, единицы накопляют или увозят из Сибири миллионы, а остальное население беднеет. Народная нравственность падает, а образование не идет вперед. Действуют только отрицательные влияния: нажива во что бы то ни стало овладевает всеми, и перед нею исчезают нравственные принципы, хромает правосудие и забывается понятие о человеческом достоинстве. Мы не мечтаем о многом: побольше света, уважения к личности, побольше самостоятельности в общинной, земской жизни, побольше правды в судах. Это ли нескромные в области человеческого права желания? Читатель! Эти желания выражались не раз, не два, а может быть, тысячи раз, но говорить об них никогда не поздно, ведь что у кого болит, тот о том и будет всегда говорить, хотя бы за это и преследовали. Ведь Сибирь — страна ссылки, страна терпения, которое вырабатывалось многими годами и действительно выработалось в особый тип сибиряка, которого 300 лет всяких переворотов не сломили и сейчас, на рубеже этого 300-летия, стоит этот сибиряк, все тот же землепроходец, с жаждой новой, лучшей жизни. В ожидании же лучших дней приходится терпеливо пользоваться настоящим и скорбеть об его недостатках, которыми так полна и наша местная жизнь, составляющая одну из частиц того же неприглядного целого. В нашей экономической жизни царит застой, одна золотопромышленность возбуждает еще интерес и шевелит общество. Но зато под влиянием ее наша обрабатывающая промышленность почти не существует, если не считать винокуренные заводы, которые закабалили край, вызвали искусственную дороговизну хлеба, от которой масса теряла, а кабатчики наживали громадные барыши. В последний год стали, впрочем, строиться крупчаточные заводы, вызванные не столько потребностью, сколько спекуляцией, надеждой на большие барыши, так что, при обилии заводов, крупчатку скоро сбывать будет некуда и цена неминуемо падет, результатом чего будут убытки и в конце концов закрытие заводов, что уже начинает проявляться в Минусинском округе. Восточносибирской крупчатке, кроме того, грозит сильный конкурент — западносибирский заводчик, который уже заставил наших заводчиков переделать свои мельницы в вальцовые и улучшить качество крупчатки, которая ежегодно портилась, скисала и делалась затхлой. Сибирский капиталист завистлив, не предприимчив, но боязлив в новом деле, он берется за него тогда, когда увидит, что его сосед берет на нем хорошие барыши, которые возбуждают его зависть, боязливость при отсутствии знаний родит застой и однообразие в промышленности, которая принимает подражательный характер. Почему в Сибири если начнут строить винокуренные и крупчаточные заводы, то уж строят их без меры, без ограничения, как будто в Сибири нечего обрабатывать, как будто она пьет только вино да закусывает крупчаткой. Кустарная промышленность лишь в зародыше, и положили ей начало, кажется, переселенцы из России, к сожалению, и эта промышленность в Сибири плохо поставлена, все делается на скорую руку и не имеет ценности и большого сбыта, за малым лишь исключением, и, очень может быть, недалеко то время, когда капитал проглотит и эту промышленность, об исследовании которой никто еще не думал в Сибири, благодаря, быть может, отсутствию земства.

Хлебопашество — эта основа народной жизни — клонится, говорят, к упадку, по крайней мере, в Восточной Сибири, в западной же половине оно превышает, по-видимому, спрос, почему цены баснословно дешевы и едва окупают труд пахаря, сбыта же хлеба в Восточную Сибирь почти не существует, благодаря отсутствию удобных путей сообщения. Скотоводство ежегодно страдает от эпизоотий, и цены на мясо страшно колеблются, меры же против эпидемий мы не знаем и не принимаем. Луговодство ведется примитивным способом вследствие изобилия лугов, но у крестьян чуть не каждый год недостает сена для прокормления своего скота, вследствие чего крестьянский скот мелок и тощ. Огородничество не улучшается, и на рынке не видать новых пород овощей. Птицеводство в убогом положении. Рыбный промысел хотя и обилен в низовьях сибирских рек, но цены на рыбу относительно дороги, в местах же подгородных промысел этот не удовлетворяет потребностям жителей. Промысел птицы также ограничен, хотя дичи в Сибири весьма много. Свиней в Западной Сибири более, чем в Восточной, и она привозит их оттуда, но эта отрасль вообще плохо развита, отчего свинина дорога и продукты из нее в большом количестве привозят из России, хотя Сибирь в последние годы стала выделывать превосходные ветчину и колбасу.

Пчеловодство развивается в особенности в западной половине Сибири, и оттуда мед ввозится в восточную, удовлетворяя потребностям всей Сибири. Вообще промышленность Западной Сибири, находясь ближе к своей культурной соседке России, прогрессирует успешнее, чем в Восточной Сибири, которая во многом отстала от нее, во-первых, потому, что все способное пришлое население густо осаживалось в Западной Сибири, во-вторых, потому, что произведения своей культуры она может сбывать в соседние российские губернии, тогда как восточной половине Сибири сбывать их было некуда, и, в-третьих, потому, что золотопромышленность Западной Сибири, не имея такого развития, как в восточной половине, не имела такого подавляющего влияния на развитие промышленности.

Развитие путей сообщения в Сибири даст и нашей торговле большой толчок, выведя ее из положения застоя и рутины. Пути сообщения усилят колонизацию края, в которой Сибирь так нуждается. Другая наша забота — увеличение числа школ. Город Томск подает этому пример. В Енисейске, также благодаря содействию городского головы Кытманова, дело понемногу подвигается. Мне кажется, сочувствие общества к школе было бы гораздо больше, если б она в лице своих педагогов удовлетворяла желаниям общества, но, к сожалению, дело обучения детей в большинстве учебных заведений Сибири находится не всегда в умелых руках. Учреждение учительских семинарий в Сибири, несомненно, принесет громадную пользу народной школе. Делу же средних учебных заведений в будущем поможет только наш сибирский университет. Другие помощники просвещения своей родины, библиотеки и книжные магазины, перебиваются, какговорится, «из кулька в рогожку», товарищи их, театры, не имеют почти постоянных трупп, в которых к тому же мало талантов. Типографии, возникающие в Сибири в последние годы, печатают на своих станках рекламы да афиши. Печать наша — в узах и пеленках. Благотворительность в Сибири делает понемногу свое дело, но работы на этом пути предстоит еще много, много, чему иллюстрацией служит та масса нищих, малых и старых, которые наполняют наши улицы. Вся эта голь, в среде которой есть люди молодые и сильные, выделяет из себя субъектов небезопасных для городской жизни, жизнь которых в Сибири полна преступлениями в форме малых и больших краж, грабежей и редко убийств, которые по большой части остаются неоткрытыми, благодаря недостаткам нашей полиции, на которую возложено столько дел, что она не в состоянии серьезно отнестись ни к одному, отчего является масса недовольных и отношения между полицией и населением крайне ненормальны, население ее боится, но не любит. А между тем значение ее в Сибири громадно, потому что она имеет массу точек соприкосновения с народом, более, чем судебное илидругое какое место, на которые хотя и раздаются жалобы, но они не так многочисленны; сибиряк по природе не трус, но суда и вообще присутственных мест боится как огня, и если прибегает к ним, то именно, как утопающий, хватающийся за соломинку. Городское хозяйство крайне бедно и беспорядочно, не лучше хозяйство и наших сел и деревень, где царит полный произвол волостных писарей и заседателей и полная беззащитность мира. Вот в каком положении застает нас предстоящее празднование 300-летия Сибири, читатель, перед которым я мог нарисовать только слабую картину нашей жизни, насколько это только возможно в пределах дневника, предназначенного для частной статьи.

Подготовка к празднованию 300-летия присоединения Сибири к России выявила множество проблем, мешающих ее динамичному развитию. В высоких отчетах сибирских губернаторов все чаще стали звучать слова: «Енисейская губерния — открытое поле для русской промышленности и торговли», «Сибирь представляет собой огромный запас земли для избытка русского населения», что ее «доходность находится в прямой зависимости от эффективного механизма управления ею».

Генерал-губернатор Восточной Сибири Дмитрий Гаврилович Анучин предлагал даже принять на высшем уровне программу развития освоения Восточной Сибири.

Енисейская Казенная палата начинает подготовку документов первого пятилетнего плана финансового преобразования губернии. Но план Анучина из-за финансовых затруднений в Петербурге утвержден не был (Ремнев, А. В. Самодержавие и Сибирь в конце XIX — начале ХХ века: проблемы регионального управления).

Однако идея создания региональной программы развития Восточной Сибири в высоких кабинетах местных чиновников продолжала жить. Повторную попытку претворить эту здравую идею в жизнь в 1887 году предпринял восточносибирский генерал-губернатор Алексей Павлович Игнатьев. Заручившись поддержкой Александра III, он представил ему на суд программу развития Якутской области, Иркутской и Енисейской губерний уже на 10 лет. Потребность в долгосрочной программе наши финансисты иэкономисты мотивировали двумя основными причинами. По их мнению, программа должна обеспечить и преемственность, и последовательность в решении задач освоения Сибири и Дальнего Востока вне зависимости от личных взглядов быстро меняющихся генерал-губернаторов и ведомственных интересов министерств. Во-вторых, реализация ее позволила бы сосредоточить финансовые усилия на приоритетных направлениях. В-третьих, утверждение такого плана на высшем уровне помогло бы сибирским казенным палатам обеспечить значительную самостоятельность и «вывести Сибирь из-под влияния сиюминутных интересов центральных ведомств».

К сожалению, и на этот раз сибирские программы развития должной поддержки Министерства финансов не нашли. Его руководитель Вышнеградский должен был честно признаться, что государственное казначейство для реализации таких программ не имеет возможностей.

Разговоры об экономическом подъеме Сибири снова утихли, но снова ненадолго. Так, 20 сентября 1892 года газета «Восточное обозрение» сообщала, что главный хозяин Восточно-Сибирского края генерал-губернатор, генерал-лейтенант Александр Дмитриевич Горемыкин отправился в Петербург с целым пакетом новыхпредложений. Всего в его портфеле находилось 26 проектов, разработанных сибирскими чиновниками казенных палат за последние три года. Среди них: «Об ограничении вообще ссылки в Сибирь», «Проект губернской реформы упразднения общихгубернских правлений и сосредоточия всех дел в канцелярии губернаторов», «О землеустройстве и межевании земель», «О переложении подушного обложения в Сибири на поземельное», «Об установлении нового порядка взыскания податных сборов с поселенцев заменою окладных сборов паспортным сбором», «Проект о мерах к развитию золотопромышленности в крае и об изменении горной подати», «Об устройстве лесного хозяйства близ больших городов и сплавных рек» и др.

Особенно большие надежды жители региона возлагали на проект «О преобразовании сельской медицины в губерниях Иркутской и Енисейской». Безусловно, он возник под влиянием местной интеллигенции. Как Общество врачей Енисейской губернии, организованное в 1886 году, так и Общество врачей Восточной Сибири, открытое в Иркутске в 1863 году, были крайне озабочены состоянием медицинского обслуживания населения, особенно в сибирских деревнях и селах. Средняя продолжительность жизни в России в 1890 году составляла 29 лет, а в Сибири — 27, тогда как в Германии — 37, а в Англии — 53 года (Коновалов. П. Н. Общественное положение современного врача в России / П. Н. Коновалов. — Красноярск, 1890. — С. 12).

Эти малоубедительные цифры подталкивали сибирских чиновников к коренным преобразованиям сибирской медицины.

Медики рекомендовали усовершенствовать проект и разделить губернии на участки, которые бы обслуживали отдельные врачи и фельдшеры, на каждом таком участке предлагалось создать приемные покои на два — три десятка больничных мест.

Статистика показывала, что врачей в империи катастрофически не хватало. Если в США на 100 тысяч жителей их было 122, то в России на такое же количество жителей — всего 12. Вот почему в 1888 году к бывшим 8 медицинским факультетам еще прибавился 9-й в только что открывшемся Томском университете, на первый курс которого было принято всего 72 студента без права перехода в другие университеты России. (Второй факультет — юридический — открылся в 1899 году, а филологический и физико-математический факультеты стали работать лишь в конце 1917 года.)

Открытие медицинского факультета общественность сибирских городов горячо приветствовала, но в то же время она предпринимала и самостоятельные шаги для увеличения продолжительности жизни населения. Так, красноярские фармацевты 14 копеек с каждого вырученного рубля отчисляли на покупку лекарств для городской бедноты. Врачи подчеркивали, что врачебные организации в Сибири сильно отстали. «Благодаря такойотсталости, — писали они, — и произошел тот странный факт, что из всей интеллигентной массы врачей никто не имеет доступа не только в высшие государственные учреждения, где все роды интеллигенции, кроме врачебной, имеют своих представителей, но и низшие считают возможным обходиться без врачебных голосов даже там, где это крайне необходимо, например, при решении финансовых и педагогических вопросов» (Коновалов, с. 13).

Поэтому медицинские работники считали, что в России необходимо создать отдельное «Министерство народного здравия».

Но и на этот раз проекты генерала Горемыкина в правительстве положили под сукно.

Новый министр финансов С. Ю. Витте решил индустриальное освоение Зауральского региона начать со строительства железной дороги Челябинск — Владивосток. Это был крупнейший проект XIX века. С ним российское правительство связывало самые большие надежды.

19 мая 1891 года Николай II, в то время еще будучи наследником престола, заложил во Владивостоке первый камень в освоение этого рельсового пути. Интенсивное строительство Великой Сибирской железной дороги началось. Экономическая жизнь Ачинска, Канска, Красноярска стала на глазах преображаться.

Министр финансов требовал от сибирских финансистов выработать стройный план постепенного заселения и освоения земель и природных богатств. Широкий доступ ккладовым Енисейской губернии был открыт иностранным инвестициям. Как отмечают многие современные историки, фактически это была новая концепция освоения Сибири, автором которой и одновременно ее руководителем стал министр финансов С. Ю. Витте.

Значение дороги было огромно: она соединяла Сибирь с Европой, Китаем и Японией. Строительство пути шло невиданными темпами. Уже к 1900 году из 7112 верст к эксплуатации было готово 5062 версты. И еще несколько цифр. К 1903 году рабочие уложили 12 миллионов шпал, построили 45 мостов, длина которых с тоннелями составляла более 100 километров.

К 1905 году первая ветвь Великого Сибирского пути длиною в 8 тысяч километров была сдана в эксплуатацию. Общая сумма затрат на ее сооружение составила 1 миллиард рублей, хотя планируемая стоимость всего этого гигантского проекта первоначально не превышала 350 миллионов рублей. (Вторая ветка великого железнодорожного пути начала прокладываться с 1906 года. — Л. Б.)

Как вспоминали очевидцы, дорогу возводили в тяжелейших условиях. Достаточно сказать, что строительство ее ежегодно шло с 1 мая по 1 августа. Работу начинали с 4 часов утра и заканчивали в 7часов вечера (на обед и отдых полагалось в день не более двух с половиной часов). Иногда работали даже ночью, получая за это по 75 копеек. В месяц рабочим платили от 18 до 22 рублей. Более того, первые сибирские морозы показали, что металл не выдерживает: на многих участках приходилось срочно менять рельсы. За нахождение лопнувшего рельса рабочим увеличивали премию — до 3 рублей вместо одного, как это было принято на дорогах Российской империи. Ошибка проектировщиков дорого обходилась казне. Многие железнодорожники увольнялись и уезжали. Главными причинами были некультурность края, дороговизна жизни и полная необеспеченность. В 1898 году с дороги ушло 3293 человека, в 1899 году — 4357, в 1900-м — 3809. Из-за нехватки рабочих рук железнодорожников заставляли прихватывать сверхурочные часы. Однако оплату производили по заниженным тарифам, назревали конфликты.

Первая организованная забастовка железнодорожных рабочих вспыхнула в мае 1900 года. Произошла она из-за увеличения объема работ в праздничные дни. Чтобы усмирить забастовщиков и не дать ей разрастись, губернатор М. А. Плец напечатал и расклеил по городу свое обращение к рабочим следующего содержания: «Ввиду забастовки и волнений, обнаружившихся в железнодорожных мастерских при железнодорожной станции Красноярск, объявляю, что всякий рабочий, который будет насильственно препятствовать другим рабочим стать на работы или употребит против них насилие за то, что они стали на работу, будет надлежать аресту и высылке под надзор полиции в одну из отдаленных губерний, и всякое насилие будет безусловно подавлено».

Писатель Виктор Арефьев вспоминал, что эта забастовка поставила железнодорожную администрацию в очень затруднительное положение, потому что рабочие страшно нужны, найти новых здесь негде.

Чтобы организовать нормальную деятельность, с различных дорог были приглашены опытные, надежные дорожные мастера, притом на значительно повышенных против окладов Европейской России условиях. Однако опыт показал, что и в этих «лучших» условиях дорожные мастера по истечении изумительно быстрого времени портились, начинали лениться, небрежно вести дело, пьянствовать и делать большие приписки в табелях. Наиболее же порядочные из них умоляли отпустить их обратно в Россию, не дожидаясь окончания сроков контрактов.

Начало регулярного железнодорожного сообщения заставляло местную полицию работать не покладая рук. Как писал губернатор Айгустов в своем отчете за 1903 год, «хищение грузов злоумышленниками на станциях, и в особенности из поездов, составляет одно из больших зол». Кульминацией воровскогобеспредела в нашем городе стал из ряда вон выходящий случай, когда отправленные в 1904 году из Петербурга на Дальний Восток вагон с золотом и вагон с серебром пропали на станции Красноярск (Сибирские вопросы. — 1911. — № 28–29. — С. 15). Однако этот факт от широкой общественности местными властями был скрыт.

Государственные налоги действительно тяжелы, но если бы мы несли на своих плечах только те, которые наложило на нас правительство, то мы легко бы с ними справились; у нас же, кроме того, есть и другие налоги, еще более обременительные. Налог нашей лени, например, равняется всей сумме правительственных налогов, налоги нашей гордости превышают их втрое, а налоги нашей глупости — вчетверо, а уже от этих налогов нас не может ни облегчить, ни избавить, ни дать нам отсрочки никто.

(Бенджамин Франклин)

Система налогообложения в России всегда была ахиллесовой пятой в финансовой политике государства. Министерство финансов ежегодно посылало обновленные инструкции, где подробно объяснялось, как необходимо правильно следить за «производством торговли и промыслов» (ГАКК, ф. 160, оп. 1, д. 268, л. 84).

В свою очередь, Казенная палата составляла ведомость произведенных генеральных проверок торговли и промыслов в городах губернии. Наиболее благоприятным в этом отношении считался город Канск. Вот небольшая выписка из справки ревизоров палаты за 1858 год: «Канский купец 2-й гильдии Арсений Хромов имеет три лавки и один рейнский погребок, торгует шелковыми, суконными, гарусными, бумажными, бакалейными товарами» (ГАКК, ф. 160, оп. 1, д. 211, л. 145).

Нарушения правил торговли встречались и в Красноярске. Так, у казака Игнатия Васильевича Хилкова, торговавшего сахаром, чаем и съестными припасами, нашли неверную 3-фунтовую чугунную гирю, оказавшуюся легче на 88 долей, за что торговца оштрафовали на 15 рублей.

Следует признать, что во второй половине XIX века нарушение правил торговли стало явлением повсеместным, можно сказать, рядовым. Погоня за наживой любой ценой стала неписаным правилом красноярских торговцев. Как писал Ядринцев, «купечество без разбора и без оглядки хватало все, что лежало у него под рукой, и, схватив, расхитив и обезобразив, обращалось к новой спекуляции» (Ядринцев, Н. М. Сибирь как колония / Н. М. Ядринцев. — СПб., 1892. — С. 349). Ссыльный С. Л. Чудновский уловил еще одну характерную деталь: чем богаче, крупнее промышленник или торговец, тем меньше платит и налогов. В качестве доказательства он приводил результаты генеральной ревизии торгово-промышленных заведений, проведенной Енисейской губернской Казенной палатой в Канском и Енисейском округах в 1882 году. Например, в Енисейске из 359 человек, в руках которых находилась вся торгово-промышленная отрасль города, около 100 человек торговало и промышляло вовсе без всяких документов. Многие получили торговые разрешения уже во время самой ревизии. Почти поголовно все торговцы старались показать свои торговые обороты ниже действительных. Например, А. С. Баландин по прозвищу Таежный Наполеон показал оборот лавки с мануфактурно-галантерейными товарами в 75 тысяч рублей. Когда же через несколько месяцев его кандидатуру выдвинули на звание коммерции советника, то оборот той же самой лавки сразу возрос вдвое (Чудновский. С. Л.  Енисейская губерния / С. Л. Чудновский. — Томск, 1885. — С. 138).

По такой же формуле действовал и канский воротила И. Н. Некрасов. Его соляной склад в 28 000 пудов показывал чистую прибыль в 600 рублей. Но всем было известно, что пуд соли имел себестоимость 50 копеек, купец же продавал ее за 1 рубль 20 копеек.

Видимо, эти и другие негативные факты сократили пребывание на посту управляющего Казенной палатой Николая Александровича Гирса почти до двух лет.

Не раз журналисты отмечали, что общественная мысль и власть свыклись с мнением о несовершенстве податной системы. Большие надежды русские финансисты связывали с введением в стране подоходного налога. Если в Англии он впервые появился в 1798 году под названием утроенных налогов на роскошь, то в России его применили в 1810 году. Как отмечал И. Янжул, в основе обложения лежала собственная декларация плательщиков, правильность ее утверждалась на доброй вере и чести. Никакие доносы на утайку доходов или неправильное их показание не принимались. Доходы до 500 рублей были свободны от налога (Янжул. И. Основные начала финансовой науки. (Учение о государственных доходах.) / И. Янжул. — СПб., 1890. — С. 379).

С доходов от 500 до 2000 рублей уплачивался 1 %, размер обложения, постепенно повышаясь, составлял 6 % для доходов от 10 тысяч рублей. С доходов свыше 18 тысяч рублей взималось 10 %. Владельцы, которые жили за границей не по службе и проживали доходы вне Отечества, должны были платить вдвое. В случае неподачи объявления о доходах в установленный срок налог взыскивался вдвойне (Министерство финансов 1802–1902 гг. — Ч. 1. — СПб., 1902. — С. 87).

Однако надежды на новый подоходный налог так и не оправдались. Главная ставка финансистов на честность и порядочность налогоплательщиков оказалась ложной. Большая часть помещиков не хотела добровольно делиться с государством своими доходами.

С 1 января 1820 года его отменили. Тем не менее многие русские финансисты, такие как В. Лебедев, А. Свирщевский, И. Янжул, Н. Яснопольский, считали, что у подоходного налога гораздо больше плюсов, чем минусов. Например, И. Янжул отмечал, что этот налог «является наиболее точным выразителем принципа равномерности обложения» (Янжул, И., с. 279).

Ему вторил и известный русский финансист В. Лебедев, называя подоходный налог «воплощением правды в налоге». В 1860–1870-х годах, когда в России горячо обсуждался вопрос об отмене подушных сборов, возникло предложение заменить их подоходным налогом. На его введении настаивали даже многочисленные земские деятели. Но русско-турецкие войны помешали осуществить задуманное. Хотя проект нового подоходного налога был детально разработан и ждал своего разрешения в законодательном порядке.

В 1886 году вышла в свет монография А. Свирщевского под названием «Подоходный налог», которая провинциальными и столичными журналистами была сразу же разобрана на цитаты. Радикальные газеты активно поддерживали автора этого нашумевшего издания, который в то непростое время честно писал: «Каждый прежде всего имеет право жить, и поэтому вопиющая несправедливость — требовать для государства общественных налогов с дохода, потребного для необходимого содержания плательщика» (Свирщевский А. Подоходный налог / А. Свирщевский. — М., 1886. — С. 43). Иными словами, Свирщевский призывал русское правительство освободить от налога российскую бедноту, имеющую доход ниже прожиточного минимума. «Поскольку, взимая налог с минимума средств существования, — отмечал публицист, — оно лишает своих граждан возможности существовать и, следовательно, способствует не развитию, а уничтожению их личности» (Свирщевский А., с. 46).

В этом вопросе Свирщевский не был пионером. И зарубежные, и русские финансисты еще в XVIII веке подметили, что заработная плата швей, прачек, прислуги, ремесленных подмастерьев была всегда скудно оплачиваемой и никогда не повышалась выше минимума средств существования. На социальном дне находилось и громадное большинство бедного рабочего, земледельческого и фабричного населения, которое тяжелыми условиями труда было обречено лишь на удовлетворение своих самых минимальных, жизненно необходимых потребностей. «На этом фоне, — писал русский ученый-финансист В. Лебедев, — привилегии чиновникам, как и другие податные привилегии, выглядят совершенно неуместными, так как они нарушают правило общности обложения, возбуждают неудовольствия в обществе и не имеют за собой никакого твердого основания».

Таким образом, мы видим, что в середине XIX века в российском обществе широко велась дискуссия о скорейших преобразованиях в налоговой системе страны.

Осенью 1892 года в Енисейскую губернскую Казенную палату поступил секретный документ под названием «Краткая объяснительная записка к проекту Положения о подоходном налоге». В преамбуле ее отмечалось, что беспримерный неурожай 1891 года, постигший Россию, ослабил производительные силы и платежные способности значительной части ее населения. Первые признаки бедствия 1891 года проявились еще осенью 1890 года. На них тогда же было обращено Министерством финансов самое серьезное внимание, и роспись на 1891 год составлена была весьма осторожно с назначением обыкновенных доходов в 900 миллионов 758 тысяч рублей, тогда как действительное поступление доходов составляло в 1889 году 927 миллионов рублей и в 1890 году — 943,7 миллиона рублей. Тем не менее доходы 1891 года оказались, по кассовым данным, ниже предположенных по росписи на 10,6 миллиона рублей. Причем итог собственных недоборов превышал 45 миллионов рублей.

В 1892 году поступление наиболее важных по финансовому значению сборов оказывается еще более неудовлетворительным: за первые три месяца обыкновенных доходов поступило менее на 9,7 миллиона рублей по сравнению с соответствующим периодом даже 1891 года.

Ожидать сколько-нибудь существенного улучшения в поступлении означенных доходов едва ли возможно даже в следующем 1893 году, так как население губерний, пострадавших в 1891 году от неурожая, не успеет оправиться от пережитого бедствия, а виды на урожай в некоторых южных губерниях в 1892 году внушают серьезные опасения.

Сократив государственные доходы, прошлогодний неурожай вызвал в то же время небывалые пожертвования со стороны Государственного казначейства для обеспечения населения необходимыми на посев семенами и хлебом на продовольствие.

Роспись на текущий 1892 год исчислена уже с дефицитом в 25 миллионов рублей по обыкновенному бюджету со включением предвиденных росписью расходов на покрытие чрезвычайных нужд государственных. Дефицит составил 74,27 миллиона рублей (ГАКК, ф. 160, оп. 1, д. 1089, л. 1–3).

Чтобы выправить это катастрофическое финансовое положение, чиновники и предлагали незамедлительно ввести подоходный налог. В этом же документе они дали оценку деятельности сибирских казенных палат. «До половины 80-х годов XIX века, — подчеркивали столичные сановники, — местные органы Министерства финансов, казенные палаты, являлись по преимуществу счетными и удовлетворяли лишь этому назначению. Палаты не располагали достаточными силами для живого отношения к делу, для непосредственного участия в собирании и проверке сведений, требующихся по всем видам окладных налогов, и для надлежащей оценки платежной системы населения» (ГАКК, ф. 160, оп. 1, д. 1089, л. 1–3).

Следует признать, что экономическое положение Енисейской губернии в эти годы выглядело далеко не блестящим.

…Хотя процент прибыльности предприятий Енисейской губернии составлял в 1890 году — 4,8 %, в 1891 году — 8 %, в 1892 году — 7,8–9,9 %. Но все эти небольшие достижения сводило на нет сельское хозяйство.

С апреля 1885 года его постоянно лихорадило. В мае появились первые признаки чумной заразы, которая произвела страшное опустошение. За год, даже по официальным данным, которые были, по словам губернатора Восточной Сибири А. П. Игнатьева, признаны «гадательными», погибло 143 тысячи 452 головы крупного рогатого скота (Всеподданнейший отчет и. д. генерал-губернатора Восточной Сибири за 1885–1886 годы, с. 16).

Причем карантинные требования постоянно нарушались: павший скот сваливали в реки, трупы животных часто в землю не закапывали. Убытки, понесенные населением от этого бедствия, были громадны. Особенно пострадал Минусинский округ, где числилось 44 % всего скота Енисейской губернии. Здесь эпидемия чумы прошла дважды.

В 1889 году сильный урон крестьяне понесли от нашествия «кобылки» и «земляной блохи». По подсчетам Казенной палаты, на сумму 305 тысяч 345 рублей и 6 копеек (Всеподданнейший отчет начальника Енисейской губернии за 1889 год., и. д. стат. советника Виктора Булатова, с. 1).

1890 год оказался для сельчан также неблагоприятным. Как отмечал губернатор Л. К. Теляковский, «причиною меньшего количества снятого хлеба, чем в прошлом 1889 году, служили: засуха, наводнение весною, мороз и иней, а также «кобылка» и другие насекомые. От этих неблагоприятных условий погибло хлеба 14 788 десятин, всего по стоимости семян и обработки земли на сумму 291 тысяча 807 рублей (Всеподданнейший отчет о состоянии Енисейской губернии за 1890 год, с. 1).

Губернатор был вынужден также признать, что заводская и фабричная промышленность Енисейской губернии находится в застое. По данным Казенной палаты, на территории края в 1889 году работало 231 промышленное предприятие. Через год из-за экономических трудностей 10 из них закрылись. Следует подчеркнуть, что львиная часть доходов приходилась на долю винокуренных и водочных заводов. Судите сами: если в 1890 году вся промышленность губернии вырабатывала разных изделий на 2 716 847 рублей, то выпуск винно-водочных изделий составлял сумму в 2 004 187 рублей. Эти цифры красноречивее всяческих слов говорят о том, что в губернии царила «пьяная» экономика.

И хотя на золотых приисках трудилось более 10 тысяч рабочих, по эффективности и производительности труда люди с заступом значительно проигрывали местным водочным воротилам. С каждым годом золотодобыча падала. Выстрелы из пушек, оповещающие о добыче очередного пуда золота, в тайге стали раздаваться все реже и реже.

Так, в 1890 году красноярцы сумели добыть чуть больше 256 пудов золота. Почти в 4 раза меньше по сравнению с началом открытия золотых приисков в енисейской тайге.

Поэтому неудивительно, что председатель Енисейской Казенной палаты к проекту о введении в России подоходного налога отнесся резко отрицательно. Он хорошо знал, что в пояснительной записке чиновники Министерства финансов где-то были и правы, а где-то значительно приукрашивали действительность.

Абдрин не торопился вводить в Енисейской губернии и податную инспекцию. По его подсчетам, для ее введения нужны были значительные средства — более 17 тысяч рублей.

Но финансовые реформы набирали обороты, и для их претворения в жизнь нужны были новые люди. Одним из таких стал Василий Васильевич Юрборский, приехавший в Красноярск из Симбирска в 1852 году. Согласно положению «Об особых преимуществах гражданской службы в отдаленных местностях империи» он получил на подъем и обзаведение 1200 рублей. В сохранившемся формулярном списке о новом начальнике II отделения Енисейской Казенной палаты сказано следующее: Василий Васильевич Юрборский, из мещан, 49 лет, православный, имеет ордена: Св. Станислава 2-й ст., Св. Станислава 3-й ст. и Св. Анны 3-й ст.

В службу вступил в 1861 году писарем 2-го разряда в Академию Генерального штаба в Санкт-Петербурге после окончания Архангельского училища военного ведомства. Через год за отличную и усердную службу унтер-офицера Юрборского повышают до писаря 1-го разряда. Целых шесть лет его не продвигают по служебной лестнице — не хватает образования. В 1869 году он покидает стены знаменитой академии с формулировкой «Уволен от службы без именования воинским званием».

20-летний отставной писарь начинает новую жизнь. Во 2-й гимназии Санкт-Петербурга он выдерживает экзамены и получает первый классный чин — коллежского регистратора. В июне 1870 года он поступает на службу в Министерство финансов счетным чиновником. Затем в его судьбе снова происходит крутой поворот — он уезжает на службу в Симбирскую Казенную палату, где очень быстро начинает продвижение по службе, придерживаясь двух мудрых правил: «1) для того, чтобы уметь добиваться намеченных целей, необходимо обладать способностью непременного хотения; 2) никогда не подавать от своего имени официальных проектов, как бы они ни были рациональны и целесообразны, потому что таким поступком будет нанесен укол самолюбию и тщеславию начальства, которое признает хорошим только то, что делается от его имени» (Минский Н. И. Как сделать карьеру).

Симбирские же чиновники придерживались почти такого же правила, высказанного в стихах нашего земляка поэта Дмитрия Давыдова (автора песни «Славное море — священный Байкал»), который писал:

Перед начальством глуп и гений.

Оно не терпит возражений.

Но вернемся снова в Симбирск, когда в 1875 году Василий Юрборский занимает должность старшего делопроизводителя Казенной палаты. В эти годы он получает за безупречную службу денежные награды и быстро продвигается по службе. В 1879 году он уже титулярный советник, возглавляющий I отделение Симбирской Казенной палаты.

В 1881 году Юрборский уже коллежский асессор. В это же время в финансовой политике России происходят крупные реформы. Министр финансов Н. Х. Бунге для поднятия благосостояния крестьян 18 мая 1882 года проводит в жизнь Высочайший Указ о постепенной отмене подушной подати.

Василий Васильевич находится в самом центре событий. Он непосредственно начинает воплощать в жизнь идеи министра. Благодаря этому указу и еще некоторым другим мерам, прямые налоги начинают распределяться среди сельского населения более равномерно. Воплощается в жизнь заветная мечта Бунге — уничтожение различия между податными и неподатными классами. Чтобы налоговая система страны перестала давать сбои, Бунге учреждает при казенных палатах податных инспекторов. На них он возлагает ответственную задачу — быть ближе к населению, знать доходность местных промыслов и торговли. Начинается подготовка сведущих молодых финансовых чиновников, способных работать в новой податной системе.

30 апреля 1885 года в губерниях Европейской России учреждается податная инспекция. В Енисейской губернии она начала действовать с октября 1893 года (Податная инспекция России (1885–1910 гг.). — СПб., 1910. — С. 71).

Должность податного инспектора в один миг стала среди финансистов России чрезвычайно престижной. Только поступив на службу, он сразу же причислялся к чину VII класса (надворному советнику) и к IV разряду по пенсии. Определение на должность податного инспектора представлялось министру финансов по согласованию с Казенной палатой. По сути, создавалась новая финансовая элита страны. На 500 мест, а именно столько в 1885 году открывалось вакансий, могли претендовать только те, кто имел высшее образование или сумел, находясь на службе в финансовых органах, проявить свои незаурядные способности. Содержание податным инспекторам определялось в 1500 рублей в год, причем министру финансов предоставлялось право увеличивать это содержание до 1800 рублей тем податным инспекторам, «деятельность которых будет им признана заслуживающей усиленного вознаграждения. По истечении пяти лет добросовестной службы им увеличивалось жалованье в размере ¹/₅ части от получаемого оклада». Податные инспекторы должны были состоять в распоряжении управляющих палатами по делам о взимании сборов в казну. На них возлагались обязанности по наблюдению за поступлением сборов в казну, приведению в известность имуществ и доходов. В прессе отмечали, что главной и ближайшей задачей органов податного надзора будет наблюдение за деятельностью должностных лиц и учреждений, на которые возложено по закону взимание казенных сборов, и содействие им в исполнении этой обязанности.

В 1885 году Юрборский в Симбирской Казенной палате начинает курировать работу первых податных инспекторов. Весь 1886 год он находится в постоянных командировках, открывая податные участки во всех уездных городах губернии. Он консультирует своих коллег-финансистов по переложению оброчной подати с бывших крепостных крестьян в выкупные платежи. Его посылают определить причины растраты в 38 тысяч рублей в Сызранском казначействе, а он убедительно доказывает, что никакой растраты там нет, и находит эту вопиющую ошибку в отчетных документах.

В его формулярный список постоянно заносятся и благодарности признательного начальства, и знаки отличия. Карьера Василия Юрборского явно на подъеме. Несколько дней он даже возглавляет Симбирскую Казенную палату.

В 1889 году его командируют в Алатырское уездное казначейство для расследования беспорядков, произведенных в его помещениях. Он находит виновных — своих коллег, которые с большой поспешностью описали за долги имущество крестьян.

В министерстве понимают, что Юрборский явно перерастает свою должность, и готовят ему новое место службы — Красноярск, где через год он будет готовить податных инспекторов для городов и сел Енисейской губернии.

В конце века литературный талант красноярских финансистов по сравнению с первыми яркими годами начала работы Казенной палаты значительно потускнел. Доля младших финансовых работников — счетоводов, бухгалтеров, кассиров — стала более прозаической, менее почетной и высокооплачиваемой. Эту тенденцию чутко уловили и самодеятельные поэты-финансисты. В своих виршах они писали:

Попадешь ли в контору за счеты,

Будешь деньги сутки считать

И от трудной сидячей работы

Боль в груди и спине ощущать.

Загоняют тебя, как ищейку,

А попробуй ослушаться раз –

Оштрафуют на рубль за копейку

Иль прогонят и с места как раз.

Не старайся попасть на дорогу*

И местечка ты там не проси.

(* Имеется в виду работа на железной дороге)

В это же время в среде финансистов появилась поговорка: «Орден — в петлицу, геморрой — в поясницу».

В связи с бурным развитием промышленности и частного предпринимательства в России с 1 января 1899 года вводился новый закон — «Положение о государственном промысловом налоге». Это был основательный, хорошо продуманный документ. Объектом промыслового налога служил чистый доход от предприятия, а также доходы от профессий.

В России до времен Екатерины II не было самостоятельной системы промыслового обложения.

С 1775 года купечество освободили от подушной подати, и взамен ее оно стало платить процентный сбор с объявленных по совести капиталов.

Затем вместо процентного сбора установили гильдейскую подать, взимаемую за свидетельство на право торговли. За лишние лавки, установленные выше положенного числа, купцы обязаны были уплатить билетный сбор. Для мещан и приказчиков, освобожденных ранее от промыслового обложения, ввели специальные особые свидетельства.

С 1 января 1863 года в России был принят закон, который, кроме патентного сбора за право производства торговли и промысла, установил еще и билетный сбор в виде дополнительного сбора с лавок и других торговых и промышленных заведений. Служа дополнением к патентному, билетный сбор, взимаемый в различных окладах, смотря по роду патента и по разряду местности должен был удовлетворять требованиям справедливого налога без необходимости прибегать к крайним фискальным мерам.

Новое «Положение о государственном промысловом налоге» 1899 года разделяло его на основной и дополнительный. Основной уплачивался за год вперед путем выборки промысловых свидетельств, которые были установлены 5 разрядов для торговых предприятий, 8 разрядов — для промышленных предприятий и 6 разрядов (II–VII разряды) — для личных промысловых занятий, так как по I разряду личных промысловых занятий промысловых свидетельств не выбиралось, а налог уплачивался по истечении операционного года в размере 2 % с полученного вознаграждения. Дополнительный промысловый налог взимался с предприятий, обязанных публичной отчетностью, в виде: 1) налога с основного капитала, в уплату которого зачитывалась сумма основного промыслового налога; 2) процентного сбора с чистой прибыли по прогрессивной шкале. С предприятий, не обязанных публичной отчетностью, а также промысловых занятий II и III разрядов дополнительный промысловый налог взимался в виде: 1) раскладочного сбора, сумма которого на каждые три года назначалась для территории всего государства в законодательном порядке, и 2) процентного сбора с прибыли, взимавшегося с той части, исчисленной для обложения раскладочным сбором, которая превышала увеличенный в 30 раз (а затем в 20 раз) оклад основного промыслового налога, уплаченного предприятием; означенный процентный сбор взимался в размере 1 рубля с каждых 30 рублей указанной выше части прибыли. При этом если предприятие представило правильно веденные торговые книги, то дополнительный промысловый налог взыскивался по прибыли, исчисленной по этим книгам, в противном случае — по нормальной прибыли, установленной в указанном законом порядке.

Все спорные вопросы, связанные с уплатой нового налога, решало Губернское по государственному налогу присутствие. В него входили: вице-губернатор, председатель окружного суда, управляющий Казенной палатой, управляющий акцизными сборами и городской голова Красноярска. Во главе присутствия стоял губернатор. Кроме того, в Губернское присутствие выбирались и купцы. В частности, В. В. Юрборский рекомендовал ввести в него двух купцов — Ивана Трофимовича Савельева и Геннадия Васильевича Юдина (ГАКК, ф. 595, оп. 56, д. 168, л. 2).

Для установления раскладочного сбора в каждом податном участке, а их было в губернии пять (Минусинский, Ачинский, Красноярский, Канский, Енисейский), образовывались свои раскладочные присутствия по промысловому налогу, в которые тайным голосованием выбирались купцы. Так, в общее присутствие Енисейской Казенной палаты по промысловому налогу были выбраны: красноярский купец 2-й гильдии Арсений Иванович Лукьянов (54 года), красноярский купец 2-й гильдии Иннокентий Иоакимович Синявин (34 года), 2-й гильдии купец Иван Иванович Ларионов (58 лет) и купец 1-й гильдии Николай Николаевич Гадалов (36 лет).

Все не состоящие на государственной или общественной службе члены присутствий по промысловому налогу, их заместители и сведущие лица при вступлении в отправление своих обязанностей приводились к присяге. Присяга означенными лицами приносилась каждым по обрядам своего вероисповедания в присутствии председателя. Они давали клятвенное обещание хранить в тайне все предъявляемые им в означенных присутствиях сведения, касающиеся имущественного положения, долговых обязательств, оборотов и прибылей плательщиков.

Члены присутствия, их заместители и сведущие лица не могли участвовать в заседаниях присутствия при обсуждении и решении вопросов, относящихся до торговых и промышленных предприятий, принадлежащих: а) лично им самим, их женам, родственникам в прямой линии без ограничения, родным братьям и сестрам, а также усыновленным ими детям; б) лицам, находящимся у них в опеке, и в) обществам, товариществам и частным лицам, в управлении делами коих участвуют или состоят поверенными они лично или кто-либо из указанных выше родственников их.

Форма присяги для не состоящих на государственной или общественной службе членов и заместителей в присутствиях и сведущих лиц была следующая:

«Я, нижепоименованный, обещаюсь пред Святым Евангелием и Животворящим Крестом Господним хранить в тайне все предъявляемые мне в присутствии по промысловому налогу сведения, касающиеся имущественного положения плательщиков. В уверении же сего моего обещания целую слова и Крест Спасителя моего, Аминь».

ПРИСЯГА ДЛЯ ЛИЦ ИУДЕЙСКОГО ИСПОВЕДАНИЯ

«Обещаюсь и клянусь Господом Богом (в еврейском тексте Аданай), Богом Израилевым, с чистым сердцем и не по иному скрытому во мне смыслу, а по смыслу и ведению приводящих меня к присяге в том, что буду хранить в тайне все предъявляемые мне в присутствии по промысловому налогу сведения, касающиеся имущественного положения плательщиков, и как я пред Богом в том всегда ответ дать могу, как сущий мне Господь Бог душевно и телесно да поможет. Аминь».

ПРИСЯГА ДЛЯ ЛИЦ МАГОМЕТАНСКОГО ИСПОВЕДАНИЯ

«Обещаюсь и клянусь Всемогущим Богом в том, что буду по самой сущей правде «Валлаш, Билляш, Таллаш» хранить в тайне все предъявляемые мне в присутствии по промысловому налогу сведения, касающиеся имущественного положения плательщиков, так как пред Всевышнем Богом и судом Его Страшным в том ответ дать могу».

(Ишутинов, А. С. Положение о государственном промысловом налоге / А. С. Ишутинов. — Красноярск, 1903. — С. 53.)

По нашим подсчетам, ежегодно в Губернское присутствие по промысловому налогу обращались более тысячи жителей с жалобами на неправомерные действия податных инспекторов по уплате промыслового налога. Часть дел Казенная палата выигрывала в судах, а многие ее решения отменял даже Сенат. Например, он отменил штраф, наложенный на купца Г. В. Юдина за то, что он на видном месте не поместил свое разрешительное свидетельство на мелкий торг, который он вел в селениях Балахтинской волости (ГАКК, ф. 595, оп. 56, д. 6, л. 1).

Многие красноярцы понимали: чтобы успешно развивались торгово-экономические отношения, необходимо было заменить устаревшую систему государственного управления. Постоянные конфликты у Казенной палаты возникали с губернской судебной властью. Особенно это заметно стало проявляться в начале 1890-х годов, когда многие дела по сборам налогов с физических лиц Казенная палата в губернском суде проигрывала. (По нашим подсчетам, ежегодно в судебные тяжбы с главным финансовым органом губернии в конце XIX века вступало около тысячи налогоплательщиков. — Л. Б.)

Судебная власть в Сибири переживала глубокий кризис. Не зря тогда в Красноярске говорили: «Бедный человек, вам невозможно помочь, правосудие за вас, но закон против вас». Аргументированная критика в адрес красноярской судебной власти, к сожалению, прозвучала с трибуны Государственной думы лишь в 1905 году. Защищая права сибиряков на достойную жизнь, наш земляк депутат Василий Андреевич Караулов отмечал: «В европейской части России земское самоуправление введено с 1860-х годов, а у нас его нет и сейчас. С 60-х годов вы имеете судебные уставы императора Александра II, а вот я в 1893 году, т. е. тогда, когда у вас судебная взятка стала уже почти седым или, по крайней мере, седеющим преданием, застал в Красноярском губернском суде открытую и явную торговлю правосудием. Тяжущимся оно продавалось, так сказать, с аукциона, с ними «рядилися», по местному выражению, т. е. торговались и выносили решения в пользу того, кто больше дал. С подсудимыми также рядились и оправдывали всякого, кто мог дать сколько-нибудь. Но так как были обязаны и в отчетности перед Министерством юстиции, то, чтобы затушевать, понизить тот необыкновенно высокий процент оправдательных приговоров, который получался, без разбора катали в каторжные работы, арестантские отделения тех, кто дать уже ничего не мог. Правда, ваши судебные уставы косвенно отразились и на нас, и отразились в том же году. В том же 1893 году нам был прислан в качестве губернского прокурора человек, воспитанный на лучших традициях наших реформированных судов, Лубенцов. По его представлению Министерство юстиции разогнало воров. На очистившееся во главе суда место нам попал судья кристальной чистоты, Александр Николаевич Диатроптов. Как велико было впечатление, произведенное первыми праведными судьями в крае, вы можете судить по тому, что память об этих двух людях, которых давно от нас перевели, перевели при заре судебных уставов в Сибири, память об этих людях сохранилась поднесь в широких слоях населения и сохранится еще в течение многого ряда лет» (Сибирские вопросы. — 190. — С. 46–47).

Попытки введения оценочного сбора и квартирного налога в городах Восточно-Сибирского региона отмечались с устойчивой периодичностью (1885, 1893–1896, 1906–1909, 1912 годы). С 1863 года во всех городах Иркутской и Енисейской губерний действовали квартирные комиссии. Их основными функциями являлся учет общего количества зданий в городе, частных и общественных, деревянных и каменных. Гласные должны были определять стоимость всей городской недвижимости и с помощью городского архитектора контролировать процесс строительства. Городское самоуправление в 70–90-е годы XIX века за неимением средств не участвовало в строительстве жилых зданий.

В городах губерний каменных домов было крайне мало. Поэтому сформировать городские бюджеты с большим процентным поступлением от налогов с недвижимости в сибирских городах оказалось невозможно. В 1885 году в Иркутске была произведена общая оценка недвижимости имуществ города, цель ее состояла во введении квартирного налога. Городская недвижимость была оценена в 15 миллионов 167 тысяч 861 рубль. Однако по ходатайству Иркутской городской думы в Министерство финансов налог не ввели. В Красноярске не было произведено и переоценки недвижимости. В прочих городах Енисейской и Иркутской губерний возможность введения налога даже не рассматривалась.

14 мая 1893 года министр финансов С. Ю. Витте подписал «Положение о государственном квартирном налоге». «Инструкция о порядке определения и взимания государственного квартирного налога» появилась в канцелярии Красноярска 6 ноября 1893 года. Квартирный налог предусматривалось ввести повсеместно, распространяя на владельцев любой недвижимости. В городах Сибири также планировалось распространить эту меру. Квартирный налог должен был увеличить и средства казны, и средства городского самоуправления. Налог должен был вноситься единовременно, не позже 15 апреля, в местные казначейские и особые кассы при городской управе.

Города, по Положению, разделились на 4 категории, в зависимости от количества частных домов и их состояния. В свою очередь, дома делились на 9 разрядов по оценке. Для выполнения процедуры деления домов на категории в городах губернии создавались особые учреждения. На уровне городского самоуправления квартирная комиссия была заменена Городским по квартирному налогу присутствием. Члены городского присутствия избирались думой из гласных, как и прежде. Уполномоченные составляли списки домовладельцев на основе сведений, поданных управою, с упоминанием местонахождения улицы и квартала. Именно от расположения дома в центре или на окраине зависела его конечная оценка. Квартирное присутствие собирало сведения о стоимости и условиях найма помещения, если это были арендные площади под магазины или склады. Очень важны были справки от страховых и кредитных обществ, застрахованные дома оценивались дороже, а заложенные — дешевле. На основе этих документов осуществлялась оценка. Она могла также производиться и посредством осмотра дома архитектором и оценщиками. Сумма налога должна была составлять 4 % от чистого подоходного налога. На уровне местной администрации создавалось Губернское по квартирному налогу присутствие. В Восточной Сибири оно находилось только в Иркутске. Председателем присутствия назначался управляющий Казенной палатой. Сюда же входили избранные члены присутствия, городской голова, двое гласных, избранные на три года, и два кандидата к последним для замены. Всего 4–6 человек.

Губернское присутствие и податной инспектор должны были осуществлять контроль за переоценкой недвижимости представителями городского самоуправления. По общей классификации городов, по Положению 1893 года, Красноярск был отнесен к III разряду городов. Однако для сибирских городов была принята оговорка о том, что дома могут быть разделены не на 9 категорий по оценке, а на 27. Таким образом, размер налога должен был колебаться от 225 до 2 рублей 50 копеек в год. Енисейский губернатор Е. К. Теляковский 7 октября 1894 года подписал распоряжение о вводе квартирного налога в Красноярске.

В небольших городах Енисейской губернии квартирный налог не был введен. В Ачинске на 1893 год проживало 544 домовладельца, и только 91 дом был оценен в 100 рублей. Это была минимальная стоимость, подлежавшая обложению. Представители самоуправления городов Енисейской губернии ходатайствовали об отмене квартирного налога. «Налог (квартирный — С. Л.) будет лишь тормозить развитие городов. Ценность недвижимости очень низкая, так как многие города Сибири образовались… вследствие необходимости для правительства иметь в известных районах административные центры».

Попытка введения квартирного налога в Восточно-Сибирском регионе имела своей целью некоторую капитализацию городской экономики, так как разделение недвижимости по оценке на 9, а затем и на 27 разрядов (по Красноярску) имело в своей основе зачатки прогрессивного налогообложения.

Однако на период 1893–1896 годов в регионе не возникли внутренние предпосылки для перехода на такое налогообложение. Больным вопросом сибирских городов оставалась низкая стоимость недвижимости. Большинство домов горожан было не чем иным, как деревенской крестьянской избой. Обилие и дешевизна леса, с одной стороны, и бедность основной массы населения — с другой, явились объективными причинами, по которым введение налога было невозможно.

В 1908 году Министерство финансов отменило дифференцированный оценочный сбор в пользу города, который устанавливался в зависимости от решения думы от 1 до 10 % от стоимости здания. Для города Красноярска он составлял 4 %. 6 июля 1910 года был введен налог на недвижимость, который взимался не со стоимости, а с общей доходности недвижимого имущества.

Министерство финансов «признало возможным не учитывать особое положение сибирских городов» и установило налог по Иркутской и Енисейской губерниям в 6 %.

Оценочный сбор полностью оставался в городском бюджете, хотя и составлял по Восточно-Сибирскому региону 10–14 % от общего дохода города. С 1910 года большая доля налога на недвижимость должна была перечисляться в царскую казну. Городу оставалось только 16,5 % от всей суммы.

Реакция органов городского самоуправления на введение подоходного налога на недвижимость была однозначна.

30 декабря 1911 года Енисейскому губернатору Л. Д. Бологовскому поступило ходатайство от Красноярской, Ачинской и Канской думы. Красноярский городской голова П. С. Смирнов предлагал снизить процентную ставку чистой доходности с 6 до 3 %. Канская и Ачинская думы предлагали в малых городах губернии подоходный налог не вводить, а «оставить, как и прежде, оценочный сбор». Однако Министерство финансов «признало требования городских дум Енисейской губернии не подлежащими удовлетворению».

С 1907 по 1917 год отмечаются изменения в доходных статьях крупнейших городов региона. Так, по Красноярскому произошло увеличение дохода с недвижимости с 10 % (1886–1896) до 15 % (1910–1916). Доходы с городских земель по сравнению с 90-ми годами XIX века увеличились на 5 % и по-прежнему составляли самую большую статью доходов (¹/₃ от общей суммы).

В 1905 году Министерство финансов решило на 1907–1909 годы значительно увеличить оброчную подать. Управляющий Казенной палатой Петр Фомич Морозович решил убедить столичных начальников, что сделать это будет крайне сложно и даже невозможно. Поэтому в конце 1905 года он работает над обширной объяснительной запиской в Петербург. Черновик этого важного финансового документа сохранился в краевом архиве. Вот некоторые фрагменты этого объяснения:

«Общая сумма дохода, получаемого населением от земледелия и других промыслов, подвергавшаяся обложению государственной оброчной податью, была определена в 1903 году в 12 372 973 рубля. С этой суммы дохода было назначено к ежегодному поступлению в казну всего 353 000 рублей государственной оброчной подати, что и составляло в среднем по губернии обложение почти в 3 % с доходности, или при 94 120 бойцах (рабочих душах) — в 3 рубля 75 копеек с бойца, а обложение десятины удобной земли по приблизительному подсчету — 8 копеек.

В Енисейском уезде обложение хотя и показало 31 копейку с десятины, но это обстоятельство объясняется тем, что здесь в расчет приняты лишь эксплуатируемые угодья, количество же всей удобной земли, находящейся в фактическом пользовании крестьян в Енисейском уезде, является положительно неограниченным.

Общая же сумма всех прямых налогов может быть определена в размере 13 рублей на рабочую душу, а включая сюда натуральные повинности в переводе на деньги — до 20 рублей на ту же рабочую душу, что и составит по губернии расход на уплату всех податей и повинностей 1 882 400 рублей (1907), или 15 % с дохода, получаемого с населения с земледелия или иных промыслов.

Донесения податных инспекторов по раскладке подателей на 1907–1909 годы дают достаточно полную картину переживаемого ныне населением Енисейской губернии экономического кризиса (писались в июле 1905 года), а следовательно, и достаточный материал для общих соображений, по крайней мере, относительно той суммы государственной оброчной подати, которая может быть назначена на губернию без обременения плательщиков.

Сейчас усматривается, прежде всего, чрезвычайный подъем жизнедеятельности сельского населения, вызванный повышенным спросом ввиду военного времени. Цены за последнее время возросли почти вдвое. Особенно в выгодном положении оказался Красноярский уезд, как ближайший к губернскому городу. (В 1904 был хороший урожай.)

Отметим также и то обстоятельство, что извлекаемые отсюда доходы населением за отсутствием при купле-продаже сельскохозяйственных продуктов посредников, по удостоверению податных инспекторов, обыкновенно полно поступают в распоряжение самих крестьян, которые вследствие значительного спроса на хлеб и на скот сразу же значительно сами повысили цены на эти продукты. Если виды на урожай текущего года (1905) оправдываются, то можно положительно сказать, что к таким благоприятным годам должны быть отнесены 1904-й и 1905-й.

…Отбывание гоньбовой повинности в Енисейском уезде (где два податных инспектора) ввиду редкого населения и дальности расстояния между селениями является здесь также наиболее обременительным, а также упадок золотопромышленности, от которой население так или иначе в прежнее время получало постоянный и прочный заработок. Добыча золота здесь сократилась в 50 раз по сравнению с 1870 годом, а количество рабочих на приисках — почти в 15 раз. В 1848 году было добыто 862 пуда золота, а в 1904 году — 15 пудов. Число рабочих на приисках в 1848 году составляло 15 тысяч человек, а в 1904-м — 900. Поэтому экономическая жизнь уезда резко ухудшилась.

Около 10 тысяч человек ушло из Енисейской губернии на Русско-японскую войну. Это последнее обстоятельство отозвалось, в свою очередь, на поступлении окладных сборов в 1904 году по сравнению с 1903-м. Большинство податных инспекторов, 5 из 8, высказались против прибавки оброчной подати. Положительно за прибавку высказался лишь податной инспектор 2-го участка Красноярского уезда, который решил увеличить подать на 15 тысяч рублей» (ГАКК, ф. 160, оп. 1, д. 1607, л. 31–32).

Таким образом, записка управляющего Казенной палатой Морозовича сыграла свою роль, и, по нашим данным, оброчная подать для Енисейской губернии на 1905–1907 годы не была увеличена.

Каждый налог есть зло, ибо он лишает платящего части его собственности; надлежит только с искусством избирать сие зло, т. е. надлежит избирать легчайшее.

(Б. Бентам)

Столичная и местная прогрессивная печать пристально следила за действиями провинциальной власти по сбору с крестьян денежных повинностей. Так, во «Всеподданнейшем отчете начальника Енисейской губернии за 1886 год», кстати, подписанном управляющим Казенной палатой Иваном Лавровым, который в это время исполнял должность губернатора, говорилось: «К 1 января 1887 года крестьяне задолжали казне окладных податей и земских сборов на сумму 561 880 рублей 77 копеек» (Всеподданнейший отчет начальника Енисейской губернии за 1886 год. — [Б. м.], [б. г.] — С. 2).

Задолженность в основном числилась за крестьянами из ссыльных и поселенцами, а также умершими и неспособными к сельскому труду. Эта полумиллионная недоимка кочевала по губернским отчетам из года в год. Губернаторы и управляющие казенными палатами испытывали чувство гордости, если в какой-нибудь год им удавалось уменьшить эту задолженность перед государством на 10–20 тысяч рублей.

Губернская власть с таким положением дел долго мириться не могла и требовала от полиции, да и от чиновников Казенной палаты, чтобы они любыми средствами — хоть с помощью кнута, хоть с помощью пряника — во что бы то ни стало ликвидировали эту черную дыру в бюджете губернии. Однако власть в таких случаях чаще предпочитала вместо пряника кнут. Так, «Сибирская газета» в короткой заметке сообщала, что крестьяне Ачинского округа платят подати весьма туго. Например, деревня Арефьево, имеющая до 90 домов, обеднела до того, что большая часть скота у крестьян описана за подати, чаще всего отбирали за долги самовары, которые были в каждом крестьянском доме.

Журналист газеты отмечал, что крестьянам Арефьева еще очень повезло: «Их не наказывали телесно, как это было зимой 1886 года в Анциферовской волости.

Там в деревню Погадаеву приехал заседатель с волостными судьями часов в 10 вечера, собрал неплательщиков и потребовал уплаты податей, крестьяне, переминаясь с ноги на ногу и почесывая затылки, заявили, что денег на уплату податей не имеют, пообещались заплатить — один вот съездит в тайгу с тяжестью, другой свезет в город Енисейск сено, дрова и т. д. Судьи, однако, постановили: наказать неплательщиков розгами. Наказали Тита Соколова, Николая Соколова, Сергея Соколова. В деревне Паршиной — та же история. Наказали Федора и Федота Паршиных, Исая Соколова, а старик Козьмич после порки вскоре умер».

О варварских методах выбивания долгов писал и столичный журнал «Северный вестник». Он сообщал, что «в Енисейской губернии среди крестьян производит сильную сенсацию усиленное взыскание податей. Многие крестьяне подвергаются наказанию розгами, и им волей-неволей приходится расставаться иногда с последней лошадью-работницей или с последней коровой-кормилицей. Было высчитано, что с крестьянина в год приходится до 46 рублей 40 копеек податей и повинностей. Причем не делается никакого различия между бедными и богатыми. Поэтому бедным нет никакого выхода из нужды» (Сибирский вестник. — 1887. — № 5. — С. 79).

Власть на подобные обвинения быстро прореагировала. Так появилась инструкция «Наставления сельским сходам о том, как следует производить раскладку денежных сборов», изданная в Иркутске (Корнилов, А. А. О нуждах и вопросах крестьянского дела / А. А. Корнилов. — Иркутск, 1900. — С. 10).

С 1 января 1890 года управлять губернией стал Леонид Константинович Теляковский — чиновник бывалый, опытный. Новый губернатор приехал в Красноярск из Пскова, где в течение 15 лет находился в кресле вице-губернатора Псковской губернии. Чтобы сразу завоевать авторитет и показать всем жителям, кто в доме настоящий хозяин, он решил организовать крупномасштабную ревизию волостных правлений, которой до этого момента в истории края еще не было. С 5 июля по 20 августа под его руководством контролеры Енисейской Казенной палаты проверяли работу 18 волостных правлений. Практически половину всех существующих, если учесть, что в 1890 году их в губернии насчитывалось всего 37. Результаты этой грандиозной ревизии были преданы гласности и опубликованы в нескольких номерах газеты «Енисейские губернские ведомости» за 1890 год.

В орбите губернаторской власти волостные правления играли выдающуюся роль. Журналисты и в шутку и всерьез говорили, что волостное правление — это и Министерство внутренних дел, и Министерство финансов, и статистическое бюро, и Министерство путей сообщения, и даже Министерство народного просвещения. Настолько многообразной и многоплановой была его деятельность.

Действительно, волостные правления занимались два раза в год раскладкой денежных податей и натуральных повинностей, выдавали паспорта и билеты крестьянам и поселенцам, находящимся на золотых приисках, так и проживающим в других местах, вели счет податям и повинностям, сверяли эти счета в казначействах, занимались учетом хлебных магазинов, составляли списки на призывников и работников ополчений, ежегодно проверяли работу торгово-промышленных заведений, помогали полиции в расследовании разных преступлений.

Кроме того, большой объем работы волостные правления проводили по распорядительной части. Например, приводили в исполнение решения разных присутственных мест и своего волостного суда. Значительную работу они вели со ссыльным элементом.

Известно, что поселенцы по прибытии в волость распределялись по селениям и деревням, по истечении только трех лет они облагались половинным окладом податей, а по истечении 10 лет — полным окладом. Однако чаще всего по прибытии в деревню поселенцы из нее уходили бродяжить в разные места и другие селения. Волостное правление объявляло их в розыск, порой безрезультатно тратились и время, и средства. Как отмечали проверяющие, половину работы по делопроизводству в правлениях отнимали переселенцы.

Ревизоры тщательно изучали делопроизводство по денежной части, однако ни растрат, ни грубых нарушений обнаружено не было.

Волостные правления заботились и о детях-сиротах, но этой работой Теляковский остался недоволен. В некоторых волостях, например в Тинской Канского округа, оказалось очень много сирот, брошенных на произвол судьбы. Только после вмешательства губернатора на сельских сходах за ребятишками закрепили опекунов и выделили им деньги, которые положили в банк под проценты на их именные счета.

Судя по отчетности, детей-сирот в проверяемых волостях оказалось немного. В Шушенской волости на учете находилось 36 детей, в Новоселовской — 20, в Назаровской — 1. Эти цифры вызвали у ревизоров подозрение, поэтому они констатировали, что число учрежденных опек далеко не соответствует тому количеству, которое должно быть на самом деле. Но дальше этих слов дело так и не пошло (Енисейские губернские ведомости. — 1890. — № 48. — 24 января).

Скрупулезно ревизоры проверили состояние канцелярской части волостных правлений и сделали вывод: внешний канцелярский порядок их находится в большом запущении. Иногда дела существуют только по описям. В Погорельском волостном правлении зарегистрированы дела «О казачьем населении и о доставлении по сему предмету разных сведений», «О семейных разделах». На эти дела даже заведены обложки, и на них сделаны надписи: «Дел еще не было». Ревизия показала, что самым худшим волостным правлением, где ответы на запросы и письма крестьян исполнялись всех медленнее, являлось Зеледеевское правление.

В полнейшем беспорядке, по мнению ревизоров, находились волостные архивы. Отмечалось, что в некоторых из них имеются дела XVIII столетия (в Покровском — с 1790 года, в Зеледеевском — с 1765 года). Во многих — с начала XIX столетия, в Еловском — с 1800 года, в Абаканском — с 1809 года, в Маклаковском — с 1817 года, в Ужурском — с 1822 года. Все эти старинные бумаги ревизоры приказали уничтожить. Поскольку, как они полагали, документы интереса ни в научном, ни в статистическом отношении не представляли. После этой проверки значительная часть архивных материалов, касающихся истории нашего края, погибла, другая часть, около 18 тысяч единиц, была привезена в Красноярск, где хранилась в комнатах, занимаемых статистическим комитетом.

Не осталась без внимания ревизоров и застарелая проблема семейного раздела крестьянских хозяйств. Как показывала жизнь, главнейшими причинами ее служили ссоры жен двух братьев, невестки со свекром и другие житейские обстоятельства. Сельская община бесцеремонно вмешивалась и в эту интимную, частную жизнь своих членов.

Власть считала, что дробление семейств приносит вред как самим разделившимся крестьянам, так и экономическому состоянию всего населения. Поэтому неслучайно эта тема становилась предметом обсуждения на сельских собраниях. Только на сходе с согласия ²/₃ крестьян, имеющих право голоса, принималось судьбоносное решение — разрешить семье разделиться или нет. В реальности же официальных вердиктов в Енисейской губернии выносилось немного. Тогда как самовольных отделений было несравненно больше. И еще напомним, что без согласия на разделение старшего члена семьи сельский сход просителям в разделе отказывал.

Эти домостроевские порядки резко критиковал курагинский фермер Федор Федорович Девятов. В «Сибирской газете», в статье «По поводу семейных разделов и некоторых других явлений в экономической жизни минусинского крестьянина», он писал: «Журналисты с недоверием отнеслись к моему заявлению, что семейные разделы у нас не имеют того значения, какое они имеют во внутренней России. А это действительно так и есть. Там земля ограничена, и всему семейству на ней делать нечего, некоторым членам выгоднее работать на стороне, чем жить вместе и делить и без того узкую полосу, между тем как у нас земля не ограничена, на всякого ее достает, да еще и остается. Разберем состав семьи: старшие члены в ней — отец, мать, 3–4 сына, их жены и дети. В отношении к мужчинам старшие — родной отец и родная мать, в отношении же к женщинам — свекор и свекровь, а это не одно и то же; да к тому же и снохи — не родные по крови ни между собой, ни со старшими, а взяты из разных семейств, часто они совершенно разных характеров. Можно ли надеяться, что они все «сойдутся» как между собой, так и со свекровью? Бывает это, да редко. Такие счастливые семьи и здесь живут долго, не делясь. В таких семьях и говорится: хорошо и выгодно жить в больших семьях, и живут они до тех пор, пока не подрастут дети и пока не выстроят по дому на каждого брата, — тогда и делятся. Но что можно поделать там, где свекровь — ворчунья, снохи не ладят между собой, а из-за жен и между братьями является несогласие, при котором дружная семейная работа немыслима? Братья еще могут примириться, а снохи — никогда. Остается или унять снох, или разделиться, но первое никогда не удается — в России сложилась даже пословица: «Ночная кукушка денную перекукует». По поводу этого кукования, т. е. уговоров женою мужа отделиться от семьи и завестись своим хозяйством, сложилось и стихотворение, в котором, между прочим, говорится:

А приедешь с торга пьяненький,

На постельку уложу.

Спи, пригожий, спи, румяненький,

Больше слова не скажу!

Жена говорит мужу: «Чем я хуже других? Или не работница я в поле и дома, на что меня не достает — работу ли сработать, или гостей принять, — чем я не могу быть хозяйкой? У меня своя корова, кобыла и до десятка мелкого скота (по обычаю во время свадьбы родственники невесты дарят ей телок, кобылок, овечек — и это в семье считается ее (т. е. снохи) неприкосновенной собственностью), для своего хозяйства я буду работать вдвое усердней, чем работала в семье, и мы будем жить не хуже людей». На первое же возражение муж может услышать такой ультиматум: когда так, то ты мне не муж, а я тебе не жена, прощай (бывали случаи ухода жены от мужа), тогда муж волей-неволей просит благословения родителей отделиться, объясняя это тем, что баба не хочет.

Обезличьте женщину, сделайте ее вещью или рабой былых времен, воскресите домостроевскую плетку, и тогда, может быть, семьи не будут делиться, да и то — только может быть…»

С особой тщательностью ревизоры изучали финансовую деятельность волостных правлений. Смотрели документы, книги, квитанции о сборе прямых (окладных) налогов, о том, какое количество недоимок числится за сельскими общинами. Проверяющие нашли, что волостные правления счета с казначействами сверяют весьма редко, а иногда и вовсе не сверяют. Часто в казначейство посылают не самих волосных писарей, а их помощников, совсем незнакомых с окладной частью. Отсюда и многие ошибки в разности счетов волости и казначейства. Эти ошибки, отмечали ревизоры, постепенно накапливаются и затрудняют работу финансовых органов губернии.

Ревизоры обнаружили, что все податные книги, установленные для поселенцев, во всех волостных правлениях ведутся не вполне добросовестно и в них допускаются многочисленные ошибки. По Ужурской волости найдены десятки поселенцев, которые не представлены к полному окладу. Среди них Петров Алексей с 1875 года, Зверев Николай с 1877 года, Веренников Иван с 1875 года, Молчалин Иван с 1877 года.

Часто в алфавитных списках правлений делались отметки: «бежал», «в неизвестной отлучке», но на каких данных основаны эти отметки и в каком году «бежал» и «не отыскан», отмечали ревизоры, ни из книг, ни из дел усмотреть нельзя. Поэтому часть поселенцев вообще не представляется к обложению ни половинным, ни полным окладом.

Нередко волостные начальники совершали нарушения, когда выдавали поселенцам билеты на частные работы (в основном связанные с добычей золота), несмотря на то что недоимки ими так и не были уплачены. Этим «грешили» в Назаровской, Уринской, Еловской волостях.

Ревизия Теляковского не поймала за руку ни одного взяточника, не выявила ни одного крупного финансового нарушения. В обществе создавалось впечатление, что она проводилась просто для «галочки». Напрасно журналисты писали, что в волостных правлениях занимаются поборами, так называемыми в народе сборами по «поганым книжкам» (имелись в виду незаконные платежи, собираемые волостными писарями для высших чиновников губернии. — Л. Б.). Власть слушать прессу не хотела. Для деревенского мужика денежные лабиринты всегда оставались тайной. Лишь немногие знали истинное положение дел, происходящих в финансовых сферах далеких сел и деревень края. По подсчетам Н. В. Латкина, эти нелегальные сборы в общей сложности составляли не менее 2–3 рублей на каждого бойца (Латкин, Н. В. Енисейская губерния, ее прошлое и настоящее / Н. В. Латкин. — СПб., 1892. — С. 274). «Бойцом» в Сибири называли домохозяина в возрасте от 17 до 55 лет.

Подводя итоги этой генеральной проверки, губернатор Теляковский предупредил всех своих подчиненных, что если упущения будут продолжаться, то виновные подвергнутся взысканиям по всей строгости закона (Енисейские губернские ведомости. — 1890. — №).

В следующем, 1891 году Теляковский планировал сделать ревизию в оставшихся волостных правлениях. Однако планы губернатора были нарушены. С начала 1891 года вся губерния готовилась к встрече наследника престола Николая Александровича.

К этому знаменательному событию Казенная палата пришла с очень хорошими показателями. Если 25 лет тому назад Енисейская губерния, по сведениям Н. В. Латкина, приносила казне убыток до 367 000 рублей в год, то в 1890 году из Красноярского казначейства в Государственный банк России было перечислено 2 409 262 рубля, расходов же по всем ведомствам губернии произведено на 1 719 564 рубля. Так, доходы жителей губернии превысили расходы на 689 698 рублей, более прошлого 1889 года на 42 346 рублей (Всеподданнейший отчет о состоянии Енисейской губернии за 1890 год. — [Б. м.], [б. г.] — С. 3).

Блестящую картину финансового благополучия губернии по-прежнему портили суммы недоимок прошлых лет, которые к 1 января 1891 года составляли 719 584 рубля. Этот астрономический долг государству губернатор Теляковский предлагал списать, поскольку, как он объяснял, большая часть недоимки состоит за крестьянами из ссыльных и поселенцев, за неспособными к работам и умершими (там же, с. 3).

Анализируя финансовое положение 1889 года, невольно задаешь вопрос: какой главный рычаг использовала губернская власть в поднятии экономики края? Ответ на него находишь в таких цифрах: в 1889 году на всех 220 фабриках и заводах было выработано продукции на 2 716 847 рублей, однако из этой суммы, как отмечалось в губернаторских отчетах, на долю винокуренных и водочных заводов приходилось 2 004 187 рублей (там же, с. 3)

Не зря крестьянин из Курагина Ф. Ф. Девятов писал журналистам «Сибирской газеты», выходящей в Томске: «Если наша областная печать желает защищать интересы мужика-крестьянина, то ей более всего следует защищать их от кабатчиков. Кабатчик у нас — сила и сила, хорошо организованная, даже время кабацкой конкуренции прошло. Теперь спиртосоздатели-заводчики поделили между собой области, управление которыми поручили людям, преданным интересам заводов, — людям, испытанным в кабацком деле, эти люди так веско защищают свои интересы, что по их интересам сменяются волостные старшины — хорошие люди, но не солидарные с интересом кабака (как это было в А-ской волости), — и наше крестьянское самоуправление, только что начинающее освобождаться от полицейской власти, попадает уже под ярмо кабака…» (Сибирская газета. — 1885. — № 51. — Стб. 1395).

В своих многочисленных статьях крестьянин из села Курагино не уставал повторять: «Сибирь, прежде всего, надо спасать не от лихоимства чиновников, а от пьянства». Сильные мира сего молчали. Не зря говорят: иногда раб знает больше своего господина, но кто будет слушать раба?

Спаивание населения с каждым годом все усиливалось. Если во времена губернатора Степанова один питейный дом приходился на 700 жителей, то в 1883 году в Енисейске, по данным Кытманова, таких точек стало в три раза больше (Кытманов, с. 567). Злые языки утверждали, что если и дальше потребление вина и спирта пойдет такими бешеными темпами, то в Енисейске у каждых 10 жителей будет свое распивочное заведение. Город по питейной части бил все рекорды. Выпитое горожанами количество вина статистика делила на всех жителей включая сюда детей и стариков. Получалось, что один енисеец потреблял в год 36,9 литра вина. Причем борьба за клиента шла каждый божий день. Так, купец Харченко, стремящийся усиленно распространить в городе свою торговлю вином, объявил войну заводчику Баландину, понизив цену на шкалик (0,06 литра) с 7 копеек до 6 копеек, а затем и до 4 (Кытманов. Указ. соч. — С. 567). Реклама «Распивочно и на вынос» стала символом эпохи в нашей губернии во второй половине XIX века.

В 1899 году чиновник особых поручений при иркутском военном генерал-губернаторе А. А. Корнилов проводил тщательную ревизию финансовой деятельности волостных управлений Иркутской и Енисейской губерний в связи с заменой с 19 января 1898 года подушной подати на поземельную и оброчную. В Сибири, подчеркивал он, сопоставление общего смысла всех законоположений не оставляет сомнения в том, что государственными прямыми налогами и земскими сборами облагались и облагаются не отдельные лица и состоящие в их владении земли, а общества или — в особо указанных случаях — селения крестьян и других сельских обывателей податного сословия и их земли. (Заметим, что раскладка же этих сборов внутри обществ между плательщиками принадлежала самим обществам.)

По материалам этих проверок он издал книгу, где подробно описал действия сельских старост по сбору налогов с населения. Книга Корнилова «О нуждах и вопросах крестьянского дела» вышла в 1900 году в Иркутске ограниченным тиражом с грифом «Печатано по распоряжению иркутского военного генерал-губернатора, опубликованию не подлежит». Эта секретная книга была издана исключительно для служебного пользования и на прилавки книжных магазинов и библиотек не попала. Ее автор старательный и компетентный чиновник, тщательно проанализировав систему крестьянских повинностей в Енисейской губернии, пришел к неутешительному выводу. По его мнению, разговоры о замене подушной подати на более прогрессивные виды — оброчную и поземельную — остаются в Сибири лишь на бумаге. Новый закон, благодаря юридическим закавыкам, не продвинул налогообложение ни на шаг вперед. Слова о том, что с его принятием богатые будут платить больше, а бедные меньше, в реальной жизни оказались пустым звуком.

В ходе ревизии Корнилову удалось выявить ряд серьезных недостатков. Так, он отмечал, что наряду с несоразмерностью и произвольностью обложения отдельных источников крестьянского благосостояния замечается почти во всех обществах неправильное обложение различных посторонних лиц, проживающих в обществе, но не принадлежащих к его составу (Корнилов, А. Указ. соч. — С. 11).

В книге описан невидимый мир сельского общества, живший по своим законам. Немаловажную роль в нем играли «крикуны», которые на сходе часто высказывали громко то, о чем думали остальные крестьяне. Они были выразителями общественного мнения и порой шли против благих начинаний крестьянских начальников. Корнилов резко осуждал карательные действия чиновников по отношению к крестьянским сходам, где идеи сверху не находили в основной массе сельского населения поддержки.

Отдельный раздел в книге посвящен работе волостных правлений и сельских управлений. «Канцелярии их, — отмечает автор, — в настоящее время чрезвычайно обширны: повсеместно, кроме волостного писаря, получающего от 700–1500 рублей жалованья, содержится еще от 3 до 6 помощников. Огромная бюрократическая переписка с входящими и исходящими номерами не могла не удивлять даже видавших виды иркутских чиновников. Так, в Рыбинском волостном правлении уже к 22 сентября 1898 года было выпущено 19 тысяч 321 исходящая бумага. За год эта бюрократическая машина перемалывала около 40 тысяч разных «нужных» обращений, решений, просьб. На волостные правления свалил свою работу даже канский податной инспектор. Он приказал волостным старостам лично посетить все торговые заведения, проверить их размер и установить обороты торговли для оценной комиссии по специальной программе» (Корнилов, А. Указ. соч. — С. 35).

Волостное правление в те годы походило на справочное бюро. Оно раздавало сведения: становому приставу для составления обзора губернии, о положении переселенческого дела в волости, о метении улиц и о санитарном состоянии селений, о расходах сельских обществ на школы, об успехах взимания податей за год, о числе детей, прибывших за ссыльными евреями, и даже о сиротах в семьях переселенцев для супруги губернатора М. И. Плец.

Кроме того, использовали массу других справочных материалов. Для казначейства собирались данные о приходе и расходе паспортных бланков, для податного инспектора — о видах на урожай, для крестьянского начальника — о поступлении податей, причем два раза в месяц.

Когда в волость приезжал губернатор, то по этому случаю для него готовили специальный почетный рапорт с разнообразными статистическими сведениями. Даже Всемирная выставка в Париже не могла обойти стороной волостные управления. Писцы обязаны были подать сведения о лицах, желающих представить свои экспонаты (Корнилов, А. Указ. соч. — С. 36–37).

Серьезные претензии ревизор из Иркутска предъявил Енисейской Казенной палате. Он обнаружил, что по вине красноярских финансистов образовалась недоимка у крестьян-переселенцев Енисейской губернии. Причем в некоторых обществах недоимка эта достигала более тысячи рублей. Дело дошло до министра финансов, который признал исчисление размера оброчной подати, сделанное Енисейской Казенной палатой на 1899 год, также неправильным. Однако министр все-таки решил, чтобы эта недоимка была взыскана.

Какое же упущение совершили чиновники Казенной палаты при исчислении оброчной подати? Главное, при переложении оброчной подати у крестьян Енисейской губернии с души на землю, — уточнял Корнилов, — было принято во внимание не все количество земли, состоящее в их дачах, а лишь количество разработанных ими угодий. (Для справки скажем, что надел, признанный «нормальным» для Енисейской губернии, составлял 21 десятину на ревизскую душу. До закона 19 января 1898 года переселенцы платили подушную оброчную подать по 2 рубля 74 копейки с души. Таков был оклад в Енисейской губернии. Оброчная подать, или налог на землю, в 1899 году в Енисейской губернии составляла 13¹/₂ копейки с десятины. Подушная подать представляла такой налог, при помощи которого с каждой податной души взималась одинаковая сумма.)

«Поэтому, — писал в заключение Корнилов, — те недоимки, которые образовались по недоразумению вследствие неправильного применения к ним действующего закона, с переселенцев Енисейской губернии надо безусловно списать» (Корнилов А., с.120).

Во второй половине XIX века влияние Казенной палаты на развитие экономической жизни края и на формирование ее финансовой системы с каждым годом усиливается. Совершенствуется и усложняется система налогообложения населения. Начинают создаваться местные банки, дальнейшее развитие получают речное судоходство и фабричное производство.

В 1863–1864 годах в Енисейске налаживается выпуск оберточной бумаги, дальнейшее развитие получает мукомольное хозяйство.

Кроме того, до 1897 года Енисейская Казенная палата выполняла еще одну важную функцию — в ее руках находилось все управление государственными имуществами края. Но все-таки главная задача Казенной палаты состояла в том, чтобы своевременно собрать с жителей губернии государственные и земские (местные) налоги, без которых финансовая машина государства не могла работать на полную мощь.

Платимые населением денежные повинности распадались на окладные сборы (т. е. на те налоги, которые ежегодно в определенном размере взимались с каждой податной единицы), на земские губернские сборы, получаемые из следующих источников:

1)   сбор с фабрик и заводов и торгово-промышленных помещений;

2)   сбор с недвижимых имуществ в городах;

3)   сбор с казенных земель и лесов;

4)   сбор с торговых свидетельств.

Кроме этого, жители губернии отбывали натуральные повинности: ремонт и строительство дорог, квартирные начеты и др.

Казенная палата контролировала и сбор косвенных налогов, акцизные сборы с вина, водок и пива. И, наконец, доходы и расходы городов, которые также ложились тяжким бременем на городское население.

Как же с этими непростыми задачами справлялись красноярские финансисты? Чтобы ответить на этот вопрос, попробуем перелистать страницы истории налогообложения в Енисейской губернии. Дореволюционная литература по этой проблематике скупа, обрывчата, фрагментарна. Некоторые сведения о взимании податей в Енисейской губернии можно отыскать в работах Н. В. Латкина, С. Л. Чудновского, И. В. Казанцева, Ф. Ф. Девятова. Огромный фактологический материал мы находим по этой теме во «Всеподданнейших отчетах» губернаторов, в статистических обзорах Енисейской губернии, последние регулярно стали появляться в печати с 1879 года.

Архивные материалы, касающиеся становления налоговой системы в губернии, в Красноярском краевом архиве не сохранились или представлены в основном в черновиках, набросках, кратких записках. Впрочем, и эти немногие данные, которые имеются в нашем распоряжении, показывают всю сложность непростых взаимоотношений между властью и налогоплательщиками. Судите сами.

«Одной из причин накопления недоимок является привычка населения уклоняться от своевременной уплаты податей, укоренившаяся в нем вследствие крайнего несовершенства отжившего закона, при котором не могла быть организована правильная система принудительного взыскания. Принятие принудительных мер против нерадивых плательщиков в течение окладного года закон этот предоставлял сельским сходам, отвечавшим за уплату податей круговою порукою. Но сходы были совершенно равнодушны к этому делу, так как круговой ответственности, за исключением весьма немногих случаев, в действительности общества не подвергались. Неграмотные и отчасти полуграмотные сельские старосты и волостные старшины, по установившемуся обычаю сменяемые ежегодно, не могли быть руководителями обществ в деле принятия принудительных мер против неплательщиков, к тому же и сами обычно старались уклониться от неприятной для них обязанности описывать и продавать имущество своих однообщественников в надежде по выслужении срока освободиться от должности.

Второй причиной недоимочности на населении служит несвоевременность и неравномерность раскладок многими сельскими обществами между отдельными плательщиками причитающихся с них сборов. Особенностью таких раскладок является преимущественное обложение бойцовых душ при весьма слабом обложении объектов имущественных и при широком включении в раскладку бойцов бесхозяйственных и отсутствующих, с которых взыскание сборов представляется весьма затруднительным, а иногда и невозможным.

Чрезвычайною же причиною увеличения недоимочности в отчетном году послужили политические беспорядки и волнения, особенно сильно сказавшиеся в обширном земледельческом Минусинском уезде, по которому недоимочность вследствие преступного упорства местного населения на почве неплатежей податей возросла к 1 января 1907 года до небывало громадного размера — 299 370 рублей. С большим успехом сбор недоимок в упомянутом уезде производился только в текущем году, благодаря энергичной деятельности обновленной в составе полиции во главе с решительным, разумным и смелым исправником Плотниковым, сумевшим быстро изъять из населения вредно влиявших на него главарей преступной агитации и доведшим ныне Минусинский уезд по успеху поступлений податей до положения образцового.

Несмотря на все разнообразие природных условий Енисейской губернии — обширные степи, громадные лесные пространства, обилие минералов в недрах гор, главнейшим занятием и источником средств сельского населения является земледелие, в полной зависимости от которого находится и платежеспособность населения. Общая сумма, подлежавшая взысканию в 1911 году, выражалась цифрою 1 175 696 рублей оклада и 862 402 рубля недоимок, всего 2 037 997 рублей. В счет указанной суммы поступило денежных сборов всякого рода 1 028 008 рублей, т. е. недовзыскано оклада 147 688 рублей, и на эту сумму соответственно увеличилась недоимка на 1912 год. Тем не менее общее поступление 1911 года превысило таковое же за предыдущий год на 149 655 рублей. Если принять во внимание, что взыскание податных сборов в уездах, где оказался недород, производилось с большою осторожностью и ни в коем случае не носило принудительного характера, что я приемлю смелость признать и Всеподданнейше доложить Вашему Императорскому Величеству, то общее поступление окладных сборов является удовлетворительным, тем более что часть числящихся на населении взысканий по тем или иным причинам подлежала сложению. Взыскание земских и городских повинностей шло с тем же успехом и ни в коем случае не ложилось бременем на население».

Однако губернатор Я. Д. Бологовский явно лукавил. Крестьяне, особенно Красноярского уезда, задыхались от податного обложения. Газета «Сибирская жизнь» сообщала: «Чинами сельской полиции за недоимки и неплатеж податей описаны имущества крестьян 120 деревень и сел Шилинской, Сухобузимской, Нехвальской, Частоостровской, Еловской, Вознесенской, Погорельской, Зеледеевской, Есаульской, Александровской волостей. Описанный крестьянский скарб продается с аукционного торга. Эти описи, — отмечали журналисты, — страшно тяжело отражаются на скудных хозяйствах крестьян» (Сибирская жизнь. — 1913. — № 57).

Люди не хотят быть богатыми, люди хотят быть богаче других.

(Д.-С. Милль)

Я могу перехитрить полководца, политика, но не могу обмануть домохозяйку, которая каждый день ходит на рынок за провизией.

(Наполеон)

Первые распоряжения отправлять и селить людей в Сибири относятся к концу XVI века. Но свободное, плановое переселение выпадало только на долю государственных крестьян. С 1810 года правительство поручило Министерству финансов заведовать государственными крестьянами. Уже через год закон обязывал министра финансов наделять государственных крестьян «землями и угодьями», а равно доставлять им в случае надобности «способы переселения» (Министерство финансов, с. 157).

Н. М. Ядринцев подчеркивал, что, «когда правительство открывало клапан колонизации, она лилась широким потоком» (Ядринцев, Н. М. Сибирь как колония / Н. М. Ядринцев. — СПб., 1892. — С. 198).

В начале 20-х годов XIX века переселение крестьян в Сибирь начинает носить планомерный, систематический характер. Этому немало поспособствовал министр финансов Е. Ф. Канкрин. В объяснительных записках он честно писал, что в некоторых, даже лучших, губерниях России казенные крестьяне имеют не более двух или трех десятин на ревизскую душу, а в некоторых — только по одной. Пользуясь подобным наделом, крестьяне оказываются не в состоянии не только платить подати, но даже прокормить себя, особенно в тех губерниях, где, кроме земледелия, нет других промыслов. При такой скудности казенных крестьян, никогда нельзя будет заменить подушную подать податью поземельной.

Канкрин убеждал правительство, что на новых местах каждому крестьянину необходимо назначить по 15 десятин на душу. Кроме того, для этого потребуется привести в точную известность количество казенной земли по губерниям. Реальное воплощение в жизнь эта мысль Канкрина получила с 1836 года. Именно тогда была учреждена особая «межевая комиссия», а в 1837 году создано так называемое Сибирское межевание.

Перед землемерами была поставлена задача: образовать волостные районы и нарезать старожильческому населению наделов по 15 десятин удобной земли на каждую ревизскую душу, во-вторых, отмерить и создать переселенческие участки. Заметим, что в 1871 году Сибирское межевание упразднили (Сибирская жизнь. — 1900. — № 226. — 18 октября).

И правительство вынуждено было признать, что о пространстве государственных имуществ Восточной Сибири (то есть удобной для ведения крестьянского хозяйства земли) не имеется даже приблизительных сведений (Янжул, И. И. Основные начала финансовой науки. (Учение о государственных доходах.) / И. И. Янжул. — СПб., 1890. — С. 82).

Исследователи отмечали, что до 1885 года государственной регистрации переселившихся в Сибирь лиц не существовало. По данным журнала «Сибирские вопросы», с 1885 по 1904 год за Урал переселилось 1 448 048 душ обоего пола (Сибирские вопросы. — 1907. — № 7. — С. 20).

В это же время статистики подсчитали, что за пятилетие, с 1898 по 1903 год, из Сибири возвращался почти каждый пятый переселенец. За этот период в Россию вернулось почти 19 тысяч крестьян (Сибирская жизнь. — 1905. — № 236. — 27 ноября).

Тем не менее в отдельных исследованиях утверждается, что с 1838 по 1856 год министр государственных имуществ граф П. Д. Киселев выделял ежегодно на переселенческие нужды 142 тысячи рублей, благодаря чему за это время в Сибирь переселилось 350 тысяч душ обоего пола (Сафронов, С. А. Столыпинская аграрная реформа и ее влияние на хозяйственное развитие Восточной Сибири в 1906–1917 гг. / С. А. Сафронов. — Красноярск, 2006. — С. 130).

В 1860–1870 годах увеличивается поток самовольных переселенцев. Некоторые ученые считают, что в Сибирь за эти годы перебралось таких искателей счастья около 50 тысяч человек.

Поэтому неслучайно в 1871 году правительство приняло «Уложение о наказаниях», где предусматривались репрессивные меры к самовольным переселенцам. Однако страшные неурожаи в 1868 и 1873 годах гнали людей от голода в Сибирь.

Наконец в 1889 году принимается закон под названием «Правила о переселении сельских обывателей и мещан на казенные земли». В нем правительство вынуждено было признать, что переселение — это «народная потребность». С таким мнением не согласились журналисты. Они без обиняков писали: «За то, что ушел с Родины, получи ссуду» (Сибирские вопросы. — 1907. — № 15. — С. 7).

На практике выполнение закона о переселении 1889 года оказалось делом для местной власти довольно сложным. Значительная часть крестьян по-прежнему ехала в Сибирь на «авось», стихийно, без проходных свидетельств. Участки для их проживания часто не были подготовлены. Большое скопление переселенцев в некоторых пунктах сопровождалось вспышками эпидемий. Все эти вопросы ложились на плечи землемеров Казенной палаты и ее руководство. Так, управляющий Казенной палатой Иван Павлович Абдрин в 1892 году возглавил в Красноярске переселенческий комитет, в котором мог принять участие каждый житель Красноярска вне зависимости от его материального достатка и сословного положения (Сафронов, С. А. Образование Красноярского переселенческого комитета / С. А. Сафронов // Власть и общество (региональные аспекты проблемы). — Красноярск, 2002. — С. 41).

Этот строгий на вид чиновник всегда любил повторять известные всем сентенции, что главное в любом управлении — это честность, а справедливость — это всего лишь умение управлять неравенством.

Красноярцы собирали для переселенцев деньги, оказывали врачебную и продовольственную помощь, снабжали земледельческими орудиями. В первый год красноярцы собрали на нужды переселенцев 3656 рублей, что в среднем составляло 99 копеек на каждую душу (Сафронов, с. 42).

Многие крестьяне шли в Сибирь пешком. Измученные дорогой, они вызывали у местного населения чувство жалости. Каждый из безлошадных крестьян мечтал как можно скорее приобрести лошадь и телегу. Те же переселенцы, которые их имели, сталкивались с другой проблемой: как прокормить и сохранить животных, которые из-за огромных расстояний часто не выдерживали таких сверхтяжелых нагрузок. И хотя переселенцам, имевшим проходные свидетельства, выдавались продукты, как правило, их не хватало. К тому же хлеб часто выдавался с плесенью. В 1893 году среди них в Ачинском и Минусинском округах свирепствовала холера (ГАКК, ф. 595, оп. 30, д. 1197, л. 39).

В краевом архиве сохранился очень редкий документ, показывающий наглядно, как государство заботилось о своих подопечных. Это «Расписание количества продуктов для приготовления пищи на одного переселенца в сутки». Чем же он питался? На этот вопрос как раз и дает исчерпывающий ответ любопытный документ. Он показывает, что печеного хлеба в сутки полагался один килограмм, мяса — 200 граммов, крупы ячневой — 50 граммов, муки пшеничной — 50 граммов, соли — 50 граммов. Кроме того, каждый переселенец получал в сутки 4,26 грамма кирпичного чаю, дети до 7 лет получали половинную порцию (ГАКК, ф. 595, оп. 30, д. 1197, л. 202).

Красноярский переселенческий комитет решил облегчить переселенцам и эту проблему, выделив на ее решение 734 рубля 48 копеек (Сафронов, с. 43). И хотя эти деньги не могли решить проблему, но они помогли сотням семей облегчить их пребывание на красноярской земле.

Переселенческий комитет, кроме того, делал все возможное, чтобы снабдить переселенцев одеждой, бельем, но особенно обувью. Порой, чтобы преодолеть расстояние от Томска до Красноярска в 556 верст по дороге, посыпанной щебенкой, часто необходимо было иметь две-три пары лаптей. Многие шли босиком, другие обматывали ноги всевозможными тряпками. Кожаную обувь среди переселенцев имели лишь единицы. Благодаря пожертвованиям красноярцев малоимущие крестьяне могли получить шапки, полушубки, рукавицы, валенки. Часто между переселенческим населением и местными старожилами возникали небольшие конфликты. То из-за покосов, то из-за пастбищ, то из-за ошибок в межевании земельных наделов. С течением времени общественная благотворительность к переселенческому движению стала угасать. Как справедливо отмечал Н. Скалозубов, «вместо того чтобы широко воспользоваться местными силами, оно отстранило общество, обратившись к излюбленному средству — бесконечному увеличению числа чиновников и канцелярий» (Сибирские вопросы. — 1907. — № 14. — С. 14–15).

Действительно, в конце XIX века земельным делом в Енисейской губернии независимо друг от друга и без участия местного населения ведало три ведомства: управление государственными имуществами, переселенческое управление и поземельно-устроительные партии, начавшие свою активную деятельность с 1898 года. Свою непоследнюю роль в этом деле играла и губернская Казенная палата, она «ведала перечислением переселенцев» (Сибирское переселение. — Вып. 2. — Новосибирск, 2006. — С. 184). Однако переселенческое движение столкнулось и с рядом проблем. Дело в том, что крестьяне селений, расположенных по Сибирскому тракту, относились к чужакам очень грубо и недружелюбно. Крестьяне отказывались продавать им молоко, хлеб даже за денежное вознаграждение. Очень часто переселенцы не могли в деревнях найти ни отдыха, ни ночлега, ни убежища. Заболевшие в пути члены партии, в особенности дети, не вызывали у местных крестьян ни жалости, ни сочувствия. Сельские власти не оказывали переселенцам никакого содействия. Найти теплые помещения для кратковременных остановок удавалось далеко не всем (ГАКК, ф. 595, оп. 30, д. 1197, л. 213).

Многие местные крестьяне категорически возражали против переселения из Европейской России в глухие подтаежные районы Енисейской губернии. В своих письмах в местные газеты они предупреждали переселенцев, что сев в этих местах начинается с 10 мая, а в конце сентября уже выпадает снег. Поэтому здесь пшеница — хлеб ненадежный, часто вымерзает. Рожь обычно легкая, нередко с пустым колосом. Овсы, хотя часто лежат, но урожай дают хороший. Почвы здесь тяжелые. Много сеять хлебов нельзя, так как, во-первых, осенью трудно успеть вовремя убрать, потому что пришлых рабочих нет, а машины не могут работать на полеглом хлебе, во-вторых, и пашню расширять не на чем: чистых, свободных от леса мест нет. Но и для небольшого избытка хлеба нет рынков.

Залежную систему скоро придется оставить, но удобрение пашен навозом встречает большие препятствия из-за отдаленности земель от жилья старожилов.

Естественных лугов здесь почти нет, сенокосы по лесам и по старым пашням в основном за 10–25 верст от селений.

Ранее населению давали доход золотопромышленность и зверопромышленность. Сейчас золотопромышленность пала, вместо 20–25 тысяч рабочих теперь трудится не более 3 тысяч человек. На пушнину в связи с заселением края рассчитывать тоже не приходится. Белку и соболя с каждым годом добывать все труднее и труднее. Поэтому пополнить свой бюджет переселенцу в тайге навряд ли удастся.

Если у переселенцев в южных районах Енисейской губернии остается на душу семьи чистый доход в 2 рубля в год, то здесь, на Севере, очевиден дефицит около 6 рублей на душу. Чтобы избежать подобных конфликтов, 26 мая 1898 года правительство издало закон о главных основаниях сибирского поземельного землеустройства, где юридически закреплялись приоритеты местного старожильческого населения на владение землей.

Конец XIX века для сельского хозяйства губернии стал катастрофическим. Неурожаи 1898 и 1899 годов расстроили многие крестьянские хозяйства. Третий неурожай, 1901 года, особенно больно ударил по переселенцам. Крестьянский начальник 2-го участка Минусинского уезда, обеспокоенный создавшейся ситуацией, обратился к енисейскому губернатору. В письме он сообщал: «Вследствие постигшего неурожая минувшего года многие из переселенцев вверенного мне участка находятся в таком бедственном положении, что принуждены были распродать за бесценок свой скот, приобретенный на выданные им ранее ссуды из казны, для приобретения лишь хлеба на продовольствие своих семей. Цены же на хлеб повышаются, а продажа последней лошади и коровы приводят их к совершенному разорению. Нищенство развивается в широких размерах, а с ним вместе учащаются кражи… Прошу Ваше превосходительство не отказать и разрешить мне открыть подписку во вверенном мне участке для сбора пожертвований в пользу самих нуждающихся. Кроме того, из отпущенных на содержание в 1901 году Сорокинского переселенческого продовольственного пункта здесь остается неизрасходованных средств около 200 рублей, то не найдете ли Вы возможным разрешить употребить эти средства на приобретение хлеба» (ГАКК, ф. 595, оп. 30, д. 690, л. 1–2).

Положение оказалось настолько катастрофическим, что правительство вынуждено было ассигновать пострадавшему от неурожая населению губернии 213 тысяч рублей на покупку хлеба и семян (Сибирская жизнь. — 1902. — № 68).

Неурожаи первых лет XX века увеличили недоимки крестьян, и правительство решило с каждого хозяйства списать по 50 рублей долгу. На казенные палаты возлагалась ответственная задача — сделать сибирские губернии бездоимочными (Сибирская жизнь. — 1904. — № 185. — 25 августа).

Однако 1903 год оказался очень урожайным. «Необыкновенный спрос на рабочие руки и высокие цены на молотьбу и уборку хлебов, — писал в своих отчетах губернатор, — дали возможность водворившимся переселенческим семьям заработать себе на хлеб — не только на продовольствие, но и на посев». Переселенцы поправили свои хозяйства. К 1 января 1904 года в 622 запасных хлебных магазинах находилось 320 709 четвертей ярового и озимого хлебов. (Четвертью назывался куль, рогожный мешок, в который вмещалось 9,5 пуда пшеницы.)

6 июня 1904 года император утвердил «Временные правила о добровольном переселении сельских обывателей и мещан-земледельцев». В них указывалось, что казенные палаты по получении от подлежащих крестьянских учреждений документов, удостоверяющих устройство переселенцев на участках, немедленно делают распоряжения о перечислении сих лиц по месту нового водворения (Сибирское переселение. — Вып. 2. — Новосибирск, 2006. — С. 172).

В правилах отмечалось, что ссудой в размере 165 рублей могли воспользоваться только те переселенцы, которые заранее посылали в Сибирь своих уполномоченных (ходоков). Они-то и принимали главное решение — ехать или не ехать на новое место жительства. По словам политиков, переселение выполняло две главные задачи: помогало тем крестьянам Европейской России, кто из-за безземелья не мог себя прокормить, во-вторых, способствовало быстрой колонизации Сибири (Сибирские вопросы. — 1907. — № 15. — С. 7).

Управляющий Казенной палатой Петр Фомич Морозович постоянно информировал губернатора о ходе переселенческого движения. Во время Русско-японской войны оно стало значительно слабеть. В 1905 году в Енисейскую губернию перебралось всего 105 семей. К 1 января 1906 года 9432 участка, подготовленные для переселенцев, оказались свободными.

Морозович докладывал, что все переселенцы на избранных местах обзавелись необходимым хозяйством, получив ссуды на домоустройство. В 1905 году переселенческое управление израсходовало на нужды всех новоселов 77 тысяч рублей.

Новоселы быстро обживались, поскольку вследствие ухода многих крестьян на войну рабочих рук в деревнях и селах губернии постоянно не хватало. Губернатор в своем отчете сообщал, что в 1905 году в Канском уезде запроектировано 13 запасных участков удобной земли для надела 1100 душ мужского пола. Заканчивался отчет на оптимистической ноте с заверениями правительства, что переселенческое дело в Енисейской губернии будет развиваться и дальше (ГАКК, ф. 595, оп. 48, д. 1, л. 9–14).

Новый отсчет переселенческому движению начинается с введением в России аграрной реформы П. А. Столыпина. 9 ноября 1906 года был издан указ «О дополнении некоторых постановлений действующего закона, касающихся крестьянского землевладения и землепользования».

Уже в первой статье этого документа говорилось, что каждый домохозяин, владевший землей на общественном праве, мог требовать укрепления в личную собственность причитавшейся ему части земли (Сафронов, С. А. Столыпинская аграрная реформа и ее влияние на хозяйственное развитие Восточной Сибири в 1906–1907 гг. / С. А. Сафронов. — Красноярск, 2006. — С. 76).

Резкой критике указ от 9 ноября 1906 года подвергли сибирские депутаты III Государственной думы. «Наше глубокое убеждение состоит в том, — подчеркивали они, — что не следует искусственными мерами, как это делает П. А. Столыпин, разрушать общину там, где она умирает сама, и будет большим преступлением, если будем разрушать ее или даже только мешать развитию ее там, где она оправдывается историческими, экономическими и бытовыми условиями» (Сибирские вопросы. — 1908. — № 41–42. — С. 56).

Особые надежды Столыпин возлагал на сибирских переселенцев. Тем не менее по существующим в то время правилам в Сибирь не могли переселяться крестьяне-ремесленники, лица с сельхозобразованием, мелкие торговцы, в которых остро нуждалась Сибирь. Власти считали, что такие переселенцы в большинстве своем неблагонадежны и будут разлагающе действовать на существующие здесь общественные устои.

Чтобы избежать подобных ситуаций, каждая отъезжающая за Урал семья проходила в губернских канцеляриях экзамен на политическую благонадежность. Журналисты отмечали, что после указа от 9 ноября 1906 года крестьяне были охвачены «какой-то переселенческой горячкой» (Сибирские вопросы. — 1908. — № 29–30. — С. 35).

За три года, с 1906 по 1908 год, в Енисейскую губернию переселилось 83 810 человек. Из них обратно в Европейскую Россию вернулось только 3683 человека (Сибирские вопросы. — № 17–18. — С. 80). В это время журналисты все чаще цитировали слова Льва Толстого, который писал, что «крестьянину нужно и важно только владение землею. Ему не нужно ни свободы слова, ни свободы печати, собраний, ни отделения церкви от государства» (Сибирская жизнь. — 1905. — № 61. — 18 марта). И слова Толстого во многом оказались пророческими. Переселение приняло настолько стихийный и массовый характер, что переселенческое управление оказалось к такому повороту событий неподготовленным. Переселенцы быстро сообразили, что им можно все, поэтому многие из них приступили к самозахвату земли. Местные начальники на этот беспредел не обращали никакого внимания. Это дало повод переселенцам хвастаться перед старожилами, что о них заботится сам царь (Сибирские вопросы. — 1906. — № 29–30. — С. 35).

Вопрос о земельных наделах часто обсуждался в печати. Многие считали, что распределять земельные участки необходимо на все наличное население, в том числе и на женщин. Это уравняло бы их права с лицами мужского пола. Однако эти предложения поддерживались не всеми. Сибирское землеустройство, основанное на устарелых отживших началах, давало возможность консервативному крылу государственных чиновников еще крепче держать власть в своих руках.

Отметим, что до массового переселения крестьян дорог в Енисейской губернии почти совсем не было. Планомерное дорожное строительство начинается только с 1904 года. Одна верста такой дороги обходилась казне в 1200 рублей (Сибирские вопросы. — 1907. — № 24. — С. 11). Много внимания уделялось и строительству питьевых колодцев. По мнению чиновников Казенной палаты, 1904 год стал тем переломным временем, когда правительство стало смотреть на переселение как на средство решения аграрного вопроса в России. Если до 1904 года на эти цели в среднем расходовалось 2,5 миллиона рублей, то с 1905 года эта сумма стала удваиваться. Если до 1904 года расходы на одну переселенческую семью составляли от 160 до 170 рублей, то в 1907 году государство выделяло уже более 310 рублей (Сибирские вопросы. — 1907. — № 13. — С. 13).

Однако у переселенческого движения вскоре обнаружились и свои подводные камни. Таежные и подтаежные земли требовали от переселенцев неимоверных усилий, высокой земледельческой культуры. Многие не выдерживали таких тяжелых условий труда и уезжали обратно в Россию.

Другие переселялись в Бразилию. Необыкновенно бурную деятельность проявляет в эти годы Иван Гутман. Он даже выпустил брошюру «Жизнь колонистов в штате Сан-Пауло в Бразилии». Небольшая книжица поистине творила чудеса. Желающих ехать в этот теплый край подкупало то, что агент Гутман оплачивал бесплатный проезд от Лондона до Сан-Пауло. Переселение в Бразилию стало принимать заметный размах. Этому событию журнал «Сибирские вопросы» посвятил фундаментальную статью, в которой пытался выяснить причины, заставлявшие сибиряков покидать Родину. На вопрос корреспондента, почему они уезжают, сибиряки отвечали: «А что же здесь хорошего? Вот мы живем здесь, в Канском уезде, 14 лет. Кто сколько-нибудь оправится, заживет ладно, непременно разорят. Скот вырежут, лошадей угонят, сено сожгут. Просто житья нет. Нет защиты. А тут холод, неурожаи». — «А в Бразилии, думаете, будет лучше?» — «Все лучше, думается, да уже и хуже не будет. Хоть урядника да крестьянского начальника не будет, и то лучше, а то ведь одни эти замаяли» (Сибирские вопросы. — 1909. — № 39–40. — С. 49).

Одни уезжали из Сибири, а прусские подданные Фридрих Гузак, Ян Бортницкий, Иван Рогаллец просили енисейского губернатора, чтобы их оставили жить в Минусинском округе. «Мы поселились, — писали они, — в Александровском переселенческом участке Абаканской волости, где имели в виду окончательно водвориться по принятии нас в подданство России. Этот участок почти исключительно образован из принявших русское подданство наших земляков, родственных нам по вере и языку. Здесь мы обзавелись недвижимостью и хозяйством, занялись хлебопашеством, но чиновник переселенческого управления Чиркин поднял вопрос о нашем выселении» (ГАКК, ф. 595, оп. 31, д. 164, л. 14).

Неизвестно, как на эту просьбу отреагировали в Красноярске. Процесс заселения Енисейской губернии переселенцами был сложным и неоднозначным, но динамика колонизации губернии была весьма положительной. Трудным для переселенцев оказался 1909 год. Губерния снова оказалась без урожая.

В 1909 году в селах Брежном, Малая Уря, Заозерном крестьяне раскрывали соломенные крыши, затем солому мыли, мелко резали, посыпали остатками отрубей и кормили скотину. А крестьяне в Ужурской и Березовской волостях самовольно вскрывали запасные хлебные магазины и уносили зерно по домам (Сибирские вопросы. — 1910. — № 28–29. — С. 46). И снова люди оказывались в долгах как в шелках. Местная власть, чтобы погасить недоимки, принудительно стала взыскивать подати. Для погашения задолженности крестьяне были вынуждены продавать коров и лошадей в 5 раз ниже их базарной стоимости.

В 1910 году управляющим Казенной палатой назначили Михаила Васильевича Чарушникова. К сожалению, отыскать его биографию пока не удалось. Есть сведения, что вместе с губернатором Я. Д. Бологовским они были ярыми приверженцами политики Столыпина. В 1911 году губерния могла принять 100 000 переселенцев обоего пола (Всеподданнейший отчет енисейского губернатора за 1911 год. — [Б. м.], [б. г.] — С. 5).

Однако на переселенческих участках разместились 33 тысячи 500 переселенцев, в Россию же возвратились всего 1300 человек. Продолжалось и строительство дорог. За год строители в среднем прокладывали от 150 до 180 верст, не забывая при этом необходимость обводнить переселенческие деревни. Многие семьи получали безвозвратные пособия. Усиленно шло строительство водяных мельниц, хлебозапасных магазинов, больниц, школ, церковных приходов. Для покупки сельхозорудий в губернии сумели создать специализированные склады с 32 отделениями для разного сельского инвентаря. Жатвенные машины, ручные сепараторы, косилки, паровые котлы поставлялись в Красноярск английской фирмой «Лайборн, Поппам и К°».

Бологовский в своем отчете подчеркивал, что переселенческие поселки, образованные 7–10 лет тому назад, «во многих случаях уже могут почитаться вполне прочно обосновавшимися селениями» (там же, с. 6).

К 1913 году переселенческое дело, как и все сельское хозяйство губернии, сделало значительные успехи. Статистика показывала, что если в России на 100 жителей в среднем приходилось всего 25 лошадей, в Донецкой области — 55, то в Енисейской губернии — 104 лошади, а в Ачинском и Минусинском уездах — 133–152 лошади. Если в России 100 жителей в среднем имели 32,6 головы крупного рогатого скота, то в Енисейской губернии — 110 единиц. Аграрная политика правительства, несмотря на некоторые шероховатости и издержки, начинала приносить свои реальные плоды.

Справедливо упрекают нас, русских, что мы меньше всего знаем свою родную землю, меньше всего изучаем ее и описываем.

(М. Загоскин)

Контуры нашего современного промышленного потенциала уже четко стали вырисовываться в начале XIX века. С 1823 года в губернии начал работать стекольный завод Коновалова, под Ачинском купец Родионов делал первые удачные попытки производства бумаги, продолженные в 1860-х годах в Енисейске, старейший Ирбинский железный рудник успешно выпускал чугун. В конце XIX века в Минусинске на Ивановском свекольно-сахарном заводе Гусевой вырабатывали сахар. Северный морской путь открывал широкую дорогу для торговли с Англией (см. Приложение №).

Наиболее образованные купцы стремились установить торговые связи со странами Запада. Однако в нашем краеведении вопросы истории становления экономической жизни губернии и роли Енисейской Казенной палаты в управлении этим сложным процессом вообще еще никем не затрагивались.

В этой небольшой главе мы коснемся лишь фрагментарно некоторых вопросов из этой сложной темы.

К крупным промышленным предприятиям губернии до середины XIX века относился и Троицкий солеваренный завод, за работу которого отвечала Казенная палата. История этого старейшего предприятия Сибири началась в 1764 году. Завод находился в Канском округе, на правом берегу реки Усолки, в селе Троицком Тасеевской волости. По подсчетам губернатора Степанова, он мог в год производить до 100 тысяч пудов первоклассной соли (Степанов, А. Енисейская губерния / А. Степанов.  — Красноярск, 1997. — С. 53).

Три четверти самых тяжелых и опасных работ на нем выполнялись ссыльными. Очень часто из-за тяжелейших условий труда рабочие устраивали побеги с завода. В мае 1823 года под предводительством Михаила Маскалева, Родиона Федорова, Максима Андреева в тайгу ушло 18 человек. С собой они прихватили 10 казенных топоров, 7 ножей. Украли продукты питания, одежду и сукно. Ревизоры Казенной палаты подсчитали, что эта банда нанесла предприятию ущерб на сумму почти в 50 рублей (ГАКК, ф. 160, оп. 3, Д. 3, л. 306 об.).

Воровство, разбой в те годы в Енисейской губернии были очень часты. На вопросы пострадавших, когда наконец полиция наведет в губернии порядок, чиновники отвечали откровенно: «На то и Сибирь! Надо же ворам и разбойникам где-нибудь жить» (Сибирь в составе Российской империи. — М., 2007. — С. 281).

В 1837 году были упорядочены оклады чиновникам и принято новое штатное расписание. Управляющий заводом и еще 9 его служащих вошли в новый штат Енисейской Казенной палаты. Управляющий заводом стал получать 1500 рублей в год. Пристав при соляных и запасных магазинах — 1 тысячу рублей. Его помощник — 500 рублей. Даже учитель, работающий при заводе, имел самую высокую в губернии заработную плату — 500 рублей в год.

В Казенную палату часто приходили сигналы о тайной продаже в магазинах контрабандной соли, поступающей чаще всего из Китая и с южных соляных озер нашей губернии. Борьбой с такими подпольными продавцами занимался всего один смотритель, должность которого была введена в штат Казенной палаты в 1837 году. Постоянным местом его прописки стал Троицкий солеваренный завод. Но смотритель большую часть времени проводил в разъездах, контролируя работу соляных магазинов Приенисейского края. На эти расходы палата выделяла 200 рублей в год (ГАКК, ф. 796, оп. 1, д. 4182, л. 15).

Добываемая соль на Троицком заводе развозилась в основном в два оптовых магазина: Яковлевский и Яновский. К каждому из них был прикреплен пристав и два вахтера. Они несли полную ответственность за обеспечение солью близлежащих сел и деревень.

На севере края самым крупным соляным магазином считался Туруханский. Кроме того, еще две соляные стойки находились в селах Кежемском и Инбатском. Продавцы этих торговых точек, так называемые сидельцы, сами привозили соль, сами продавали и сами ее охраняли, получая за свой скромный труд семидесятирублевое годичное вознаграждение (ГАКК, ф. 796, оп. 1, д. 4182, л. 15).

В первой половине XIX века Троицкий солеваренный завод вместе с его подсобным хозяйством журналистами Сибири назывался образцовым. «Но самой лучшею порою заводской деятельности, — писала «Сибирская газета», — были 1840-е годы, когда у руля правления этого сибирского предприятия стоял чиновник Титов. Старожилы завода называли его человеком, «в высшей степени гуманным и честным» (Сибирская газета. — 1888. — № 52). Еще до вступления Титова в должность недалеко от села жители открыли богатейшее месторождение железной руды и тотчас же приступили к ее выплавке. С этого времени и была устроена железоплавильня. С 1827 по 1851 год на берегах реки Усолки сибиряки выплавили 249 370 пудов 20 фунтов железа, причем кричного (самого высокого качества) было получено 86 597 пудов.

Если в 1820-х годах на заводе вываривали 100 тысяч пудов соли, то в 1849 году ее производство увеличили в 1,5 раза — до 160 тысяч пудов. В архиве сохранилась опись строений этого уникального предприятия. Неизвестный чиновник Казенной палаты, составлявший этот исторический документ, внес в него даже размеры построек. Благодаря этим деталям мы и сегодня в своем воображении можем себе представить всю масштабность этого крупного фабричного производства XIX века в Сибири. Так, магазин, построенный для хранения соли на этом заводе, имел длину 9 саженей 2³/₄ аршина, высоту с крышею — 3 сажени 2³/₄ аршина, ширину — 4 сажени 2¹/₂ аршина. Заводня имела длину 5 саженей ³/₄ аршина, ширину — 3 сажени 1³/₄ аршина, высоту — 1 сажень и 2 аршина. Каменная денежная кладовая была квадратной, имела одинаковую длину и ширину — 3 сажени 2¹/₂ аршина и высоту 3¹/₂ сажени. Самым большим зданием был дом управляющего заводом. Его длина составляла 11¹/₂ сажени, ширина — 9 саженей и высота — 4 сажени. Заводская контора по своим размерам значительно уступала дому управляющего. Кроме того, на территории завода располагалась казарма для инвалидов. Вместе с пекарней казарма для рабочих, рядом с которой находились баня, амбар, кухня, сарай для хранения припасов. Отдельную усадьбу занимал полицеймейстер, внутри которой — его дом, амбар, кухня, заводня и конюшня. Рядом находились отдельные дома для пристава, лесничего, священника, отрядного командира. В отдельных домах жили служащие завода и полиции.

Около казармы для содержания арестантов находилась караульная изба. Всего на заводе работало более…двухсот человек, которых охранял небольшой отряд полиции численностью в 20 человек.

Завод имел свой госпиталь, при котором находились квартира лекаря и аптека. На страницы описи Казенной палаты попали и сарай для пожарных, и экономические лавки, торговавшие самыми необходимыми повседневными продуктами и товарами.

Если о домах и других строениях социального направления мы, читая опись, имеем детальное и развернутое представление, то о технических сооружениях завода — весьма приблизительное, поверхностное. Так, в этом же документе указано, что при заводе есть молотовая фабрика, кузница, столярный и слесарный цеха и варницы, в которых изготовляется главный продукт завода — соль (ГАКК, ф. 160, оп. 1, д. 278, л. 1–30).

Однако и эти небогатые факты, которые удалось почерпнуть из архивных документов и дореволюционных газет, показывают, что фабричная промышленность, находясь в государственном управлении, могла быть рентабельной и приносить казне немалый доход. Дальнейшая судьба завода более прозаична. Известно, что, когда была отменена монополия государства на продажу соли, завод перешел в частные руки и год за годом стал хиреть. Однако окончательная точка в истории завода была поставлена в наше время… Такими же драматическими выглядят и страницы строительства Обь-Енисейского канала.

С особым размахом здесь велись подготовительные работы. Вначале строили хозяйственные помещения: хлебопекарню, квасную, бани, кладовые, ледники. Открыли больницу и аптеку. Для предотвращения цинги решено было устроить огород, чтобы иметь возможность давать рабочим свежие овощи: чеснок, лук, морковь, свежую капусту, хрен. Решено было запастись консервированной черемшой и картофелем.

Затем, для бесперебойного ведения земляных работ построили кузницы, слесарные мастерские, заготовили более 4 тысяч лопат, 320 тачек, около 50 телег и для облегчения работ купили около 200 лошадей. Рабочим, инженерам, техникам и десятникам построили жилые бараки и отдельные дома. Здесь же из выкорчеванной добротной таежной сосны на освобождающейся территории строили дорогу, которая проходила рядом с каналом. Осушали канавы, прокладывали шлюзы, строили плотины, забивали сваи. Вода из осушаемых кюветов выкачивалась двумя архимедовыми винтами и двумя центробежными насосами. К строительству самого канала, как отмечает инженер И. И. Августовский, приступили только в мае 1884 года. Всего на строительстве этого сооружения работало около 1200 человек.

Весь водный путь от села Колпашево Томской губернии до Иркутска составлял 2800 верст. По способу перевозки по нему грузов канал предполагалось разделить на две части: одна — протяжением 2540 верст с буксирным пароходством, а вторая — шлюзовая, длиной в 260 верст, с бичевой тягой. На втором отрезке пути нужно было построить 29 шлюзов и 28 плотин, прорыть через перешеек от озера Большого до реки Малый Кас канал длиной 7,35 версты и шириной по дну более 6 саженей, чтобы соединить реку Кеть с Енисеем.

Канал строился сначала только для маломерных судов с пределом нагрузки не более 500 пудов в летнее время. По проектам, длина такого судна должна была составлять 22 сажени, ширина 3,5 сажени с осадкой 0,58 сажени при глубине 0,8 сажени.

Вся смета строительства Обь-Енисейского канала первоначально составляла около 8 миллионов рублей. Начиная с 1883 года из государственной казны на осуществление этого проекта ежегодно выделялось более 300 тысяч рублей. Правительство рассчитывало, что по каналу будут плавать в дальнейшем не только маломерные, но и большемерные суда. Таким образом, ему предоставляется возможность устранить конвойные команды и этапные тюрьмы между городами Томском и Иркутском. Кроме того, удастся сэкономить значительные средства по перевозке казенных грузов в Восточную Сибирь и обратно. После устройства пути Петербург считал, что все прилегающие к нему казенные земли и леса должны увеличиваться в ценности и приносить государству доход. Канал должен был облегчить жизнь золотопромышленникам и горожанам Енисейска, так как, по расчетам экономистов, провоз по каналу хлеба мог значительно снизить на него цену, в два или три раза. Однако все эти грандиозные планы осуществить так и не удалось.

В 1907 году редактор журнала «Сибирские вопросы» коренной сибиряк Петр Михайлович Головачев писал, что «Государственная дума должна отказаться от идеи продолжения строительства Обь-Енисейского канала, практика доказала его непригодность. Третий десяток лет тянется его неудачное сооружение, это сказка про белого бычка, уже стоящая стране до 12 миллионов рублей и в то же время мешающая установлению действительно возможного соединения бассейнов Оби и Енисея». Этот проект, по мнению многих столичных публицистов, подорвал авторитет сибиряков перед столичной властью. Проходившие по Обь-Енисейскому каналу в год три с половиной барки никак не могли окупить гигантских затрат на его сооружение.

Сейчас у многих красноярских ученых витает идея возрождения строительства Обь-Енисейского канала. Бесспорно, что новейшие технические средства и наличие современных технологий дают шанс в новом XXI веке сделать этот канал по-настоящему судоходным.

О привлечении зарубежного капитала в развитие экономики Сибири и Красноярска в обществе не было выработано единого мнения. Одни журналисты отмечали, что «насаждение крупной промышленности при участии иностранных капиталов — единственно возможный путь к скорейшему выходу Сибири как на удовлетворение внутреннего спроса, так и внешних рынков Востока. Надеяться на местную русскую предприимчивость при отсутствии технических знаний и бедности капиталов, а также ее неподвижности едва ли скоро возможно». Другие утверждали: «Теперь мы бредим иностранцами и их капиталами. Прежде чем допустить иностранцев с их капиталами в Сибирь, нужно подумать о том, что этот капитал даст стране. Иностранный капитал — это иностранный пресс, который все будет прессовать, но только соки брать себе, а нам оставлять жмыхи. Нет! Лучше нам уповать на свой народный капитал — казну».

Порой зарубежные дельцы вкладывали свои средства в различные сомнительные предприятия, а в итоге нередко разорялись, не получив ни обещанного золота, ни пушнины, ни красной икры. Однако неудачи их не пугали. Чтобы иностранные гости могли себя чувствовать в Красноярске более комфортно, журналисты предлагали городской библиотеке выписывать для них газеты и журналы на немецком и французском языках. Действительно, поток иностранцев в Сибирь был настолько мощным, что, например, единственная в Минусинске гостиница Зинина не могла вместить всех приезжающих из-за границы. Некоторые из них поселялись даже на постоялых дворах. Гости больше всего интересовались горными богатствами: разведкой каменного угля, железных руд, серебра и золота. Так, французы усиленно искали асбест, в котором в то время очень нуждалась промышленность Европы.

Тем временем укреплялись внешнеторговые отношения с Сибирью. Частыми гостями Балахтинской ярмарки являлись скупщики пушнины из Москвы, Варшавы, Парижа. Красноярским таможенникам приходилось просматривать десятки инструкций, чтобы без ошибок и лишней волокиты обработать огромный поток «мягкого золота». Зарубежные коммивояжеры только здесь могли скупить до 30 тысяч белок, до 1000 соболей и по несколько десятков тысяч глухарей и рябчиков. Газета «Енисей» писала, что после окончания Балахтинской ярмарки начинается гнусная продажа человеческого тела. Местные дома терпимости были переполнены. Десятки девушек заражались венерическими болезнями и отправлялись на лечение в Ачинск.

Ежегодно в Енисейской губернии проводилось до 19 ярмарок. По данным статистики, весь их товарооборот составлял до 300 тысяч рублей. В эти же годы получил распространение и промышленный шпионаж. Активно в нем участвовала и русская агентура за рубежом. В Красноярском архиве сохранилось письмо начальника главного управления Морского министерства к енисейскому губернатору М. А. Плецу: «…Морской агент в Англии уведомил меня, что, на основании собранных им сведений, весьма ценная слюда находится около г. Енисейска. Английские фирмы скрывают те рынки, где они приобретают слюду, с тем чтобы купить сырой материал за бесценок и продать рассортированный продукт по высокой цене. Нуждаясь в слюде для надобности Морского ведомства, просим сообщить нам подробные сведения, где и кем добывается слюда около Енисейска, каким путем и по какой цене она может быть получена оттуда из первых рук, без участия посредников». Ответ не заставил себя ждать. В столицу сообщили, что в Енисейске слюды не добывается, а месторождения ее расположены в устье реки Тасеевой в границах Красноярского уезда. Для исследования ее бывший золотопромышленник И. Д. Черемных направлял в этот район инженера И. А. Азанчевского. Добытые им образцы слюды Черемных послал в Англию на морских пароходах, минуя досмотр Красноярской таможни.

В то же время велась активная секретная переписка между генерал-губернатором Восточной Сибири Александром Дмитриевичем Горемыкиным и российским Министерством иностранных дел. Дело в том, что посол Великобритании в Санкт-Петербурге настойчиво предлагал открыть свои консульства и консульские агентства в Иркутске и Красноярске. Мотивировал он свое желание тем, что развитие торговли с Сибирью принесет России невиданные дивиденды. Однако российское Министерство иностранных дел просило генерал-губернатора, чтобы на этот счет он не делал никаких опрометчивых заявлений. Поскольку в высших эшелонах власти уже давно было решено, чтобы ни под каким видом «не допускать иностранных консульств и консульских агентств в наши сибирские края». Предложение английского правительства русскими дипломатами и иркутским сановником было решительно отклонено (ГАИО, ф. 25, ор. 2, к. — 152, ед. 81, л. 1).

После отказа англичанам с подобным предложением об открытии своих консульских агентств в Сибири обратились бельгийцы. На протяжении нескольких лет они подробно изучали все плюсы и минусы будущих торговых отношений с сибиряками. Консулы Бельгии в своих донесениях сетовали только на то, что города Сибири слабо заселены и поэтому жители их не особо нуждаются в «предметах роскоши и высшей культуры».

Поток товаров из-за рубежа постоянно расширялся, и чтобы усилить контроль за ввозимыми товарами, было решено принять дополнительные меры. Так, 24 июня 1899 года Государственный Совет учреждает в городах Челябинске, Тюмени и Красноярске таможни 1-го класса.

Красноярская газета «Енисей» по этому поводу сообщала, что они создаются «как в интересах частной торговли, нуждающейся в складочных таможенных пунктах, так и для пропуска и оплаты пошлинных товаров, привозимых Северным морским путем. Кроме того, таможни должны принять специальные меры против контрабанды, которая может направиться по новому железнодорожному пути внутрь Сибири и Европейской России. Она представляется особенно опасною с открытием забайкальской ветви этого пути, тем более что оцепление таможенной стражею внешней границы Сибири с Китаем и с местностями, пользующимися порто-франко, оказывается неосуществимым по громадности пространств, подлежащих охране».

Тем временем в обществе активно шло обсуждение проекта «Транс-Аляска — Сибирь» (соединение железной дорогой Сибири с Америкой). По этому поводу журналисты отмечали: «Русское правительство рассуждает о возможности отдать последние подземные богатства неисчислимой стоимости пришельцам, самым опасным для русских пришельцам, обладающим и громадными капиталами, необычайной энергией и знанием. Дорога от Берингова пролива нужна американским эксплуататорам, чтобы снабжать Азию и Европу богатствами штатов, Аляски и Сибири и вторгнуться в экономическую жизнь русского народа, который, как они рассчитывают, будет так же относиться к своей эксплуатации, как он относится в настоящее время, еще 90 лет.

Американских техников необходимо было давно призвать на известных условиях как строителей дорог, заводов, как организаторов, учителей, но не пускать к себе как эксплуататоров. Сделка с синдикатом — гибель крупной части достояния России» (Сибирская жизнь. — 1906. — № 70).

Если французы искали асбест, то англичан больше привлекала медь.

14 декабря 1900 года министр земледелия и государственных имуществ разрешил английскому акционерному обществу под наименованием «Акционерное общество енисейской меди с ограниченною ответственностью» отвод рудничных площадей под разработку медных руд и постройку медеплавильного завода на казенных землях, состоящих в фактическом пользовании крестьян Большеербинского сельского общества Знаменской волости Минусинского уезда Енисейской губернии. Кроме того, акционеры должны были выполнить еще 17 условий. Последнее, например, гласило: «За добываемую медную руду «Общество енисейской меди» уплачивает в пользу казны плату в размере ¹/₄ копейки с каждого пуда добытой руды (ГАИО, ф. 25, оп. 10, д. 2041, л. 13).

В 1837 году к существующим 12 министерствам прибавилось еще одно — Министерство государственных имуществ. Оно заведовало лесами, землями и недрами. В ведении его находились лесничества и казенные имения. В Европейской России были созданы окружные и губернские палаты государственных имуществ, которые стали осуществлять распоряжения нового министерства.

После реформ 1861 года в их структурах прошли небольшие изменения, после которых они стали называться губернскими управлениями государственных имуществ.

К сожалению, данные преобразования не коснулись Восточной Сибири. Сибирские казенные палаты имели двойное подчинение. Они осуществляли главным образом распоряжения Министерства финансов и одновременно решали вопросы, входившие в компетенцию Министерства государственных имуществ.

Благоприятная демографическая обстановка (если в 1855 году в губернии проживало 143 тысячи человек, то к 1890 году эта цифра увеличилась более чем в три раза. К 1 января 1891 года в губернии проживало 460 тысяч 989 человек обоего пола. — Л. Б.) давала мощный толчок к развитию сельского хозяйства и заводской промышленности в губернии.

Делопроизводство Казенной палаты начинало сильно отставать, а порой даже тормозить развитие экономическо-хозяйственной жизни губернии. Поэтому неслучайно в 1893 году правительство приняло решение организовать в Красноярске Губернское управление земледелия и государственных имуществ, таким образом освободив Казенную палату от хозяйственных вопросов. Она стала более предметно и целенаправленно осуществлять главную свою задачу — наблюдать за поступлением в казну государственных доходов, понуждая нерадивых налогоплательщиков к их уплате.

Однако в стороне от экономической жизни губернии она не стояла. Это ее сотрудники из года в год давали в отчеты губернаторов одни и те же слова: «Лесопромышленность в губернии развита слабо, несмотря на громадные площади лесов» (Всеподданнейший отчет о состоянии Енисейской губернии за 1890 год, с. 3).

С приходом к управлению государственными имуществами Енисейской губернии Александра Фомича Духовича лесная отрасль постепенно начинала оживать. (Новый управленец был высокообразованным специалистом-лесником. В 24 года Духович окончил Петровскую земледельческую и лесную академию со званием кандидата лесоводства, всю свою жизнь посвятил изучению леса. Он долгое время работал ревизором в Омском лесничестве, в 1894 году его перевели в Томскую губернию, а еще через три года он оказался в Красноярске, где с 1 апреля 1897 года стал служить в должности управляющего земледелием и государственными имуществами Енисейской губернии с окладом 1600 рублей в год (ГАКК, ф. 401, оп. 1, д. 433, л. 1). — Л. Б.).

В конце XIX века наши предприниматели начинают вести переговоры о торговле лесом с представителями европейских стран. Лидером этого направления становится М. Д. Шарыпов. Ему удается заключить контракт с Губернским управлением государственных имуществ на вырубку 1 миллиона хвойных деревьев. В июле 1899 года он отправляет в Лондон в качестве образцов 1500 штук брусьев енисейской сосны. Англичане всячески поддерживают красноярца. Следующую, самую большую, партию леса переправить в Лондон Шарыпову пообещал адмирал Макаров, который в эти годы находился на севере края, но неожиданно для купца адмирал так и не сдержал своего обещания.

Чтобы не разориться, красноярец продает право вырубки леса на весьма выгодных условиях амстердамскому купцу Шперну, который, по словам журналистов, сразу же организует в Сибири Нидерландское акционерное общество с капиталом в 750 000 гульденов (Енисей. — 1900. — № 44).

После этой крупной неудачи М. Д. Шарыпов разорился, и Казенная палата перевела его из купеческого сословия в мещанское (Аржаных, О. Что в имени тебе моем… / О. Аржаных. — Красноярск, 2008. — С. 244).

Наиболее удачным для местных заготовителей оказался 1903 год, когда были произведены «значительные хозяйственные заготовки материалов (бревен и шпал) для нужд Сибирской железной дороги на сумму 364 тысячи рублей (Всеподданнейший отчет енисейского губернатора за 1903 год, с. 5).

В это же время Духович занимается усиленным исследованием казенных лесных пространств: за два года лесники изучили 13 лесных дач общей площадью 788 000 десятин, из них 120 000 решили предоставить будущим сибирским переселенцам (там же, с. 4).

Идея красноярца Шарыпова о возможностях торговли лесом с иностранцами в 1905 году снова находит свое продолжение. На этот раз Лесной департамент заключает договор со статским советником Пфаффиусом об отпуске ему из лесных дач бассейна реки Енисей в течение тринадцати земных периодов для экспорта морским путем в Англию 1 000 000 пиловочных бревен по цене от 50 до 90 копеек за штуку в зависимости от породы леса (ГАКК, ф. 595, оп. 48, д. 1, л. 19). Однако и на этот раз попытка также оказалась неудачной.

В 1906 году Енисейский губернатор Гирс вынужден был признать, что деятельность управления государственными имуществами за минувший год не дает возможности отметить явления, которые бы свидетельствовали об успехах лесного и сельскохозяйственного дела (Всеподданнейший отчет и. д. енисейского губернатора за 1906 год, с. 4). Спустя десятилетие другой енисейский губернатор, Я. Д. Бологовский, в своих отчетах старался вообще не упоминать о лесных богатствах края. Хотя в статьях и докладах экономисты призывали местных предпринимателей смелее вкладывать свои капиталы в развитие лесопромышленной отрасли.

К использованию этого экономического рычага призывала красноярцев и Казенная палата. Особенно интересны были выступления по этой теме председателя Красноярского подотдела Восточно-Сибирского отдела Русского географического общества В. Ю. Григорьева, который в своем докладе «Современные условия экономического развития Сибири» (Красноярск, 1914, с. 3) отмечал: «…И величайшее обилие дарами природы только тогда создает, при современных культурно-экономических условиях, материальное благо владеющих этими дарами людей, когда на означенные дары существует достаточный и постоянный рыночный спрос, благодаря которому страна может встать на путь широкого торгово-промышленного развития; в противном случае богатства страны, удовлетворяя лишь элементарные и небольшие потребности своих пользователей, остаются в массе никому не нужными, как бы несуществующими». Экономическое развитие края, по мнению Григорьева, тормозили высокие железнодорожные тарифы. Поэтому, подчеркивал автор, выгоднее всего торговать не круглым лесом, бревнами, «которые по своей громоздкости не могут делать сколько-нибудь значительного пробега, а брусьями, досками, деревянными стружками, смолами, древесными маслами и разнообразными деревянными поделками. Если в лесу срубить одно дерево и сделать из него бревно, — писал Григорьев, — то это бревно будет стоить примерно 1 рубль. Если это бревно разделать на доски, то стоимость входящей в него массы окажется имеющею ценность примерно уже 5 рублей. Если из того же бревна сделать не простые доски, а, допустим, оконные рамы, которые ввозятся в Сибирь из Новгородской губернии, то обработанная таким образом древесная масса будет иметь стоимость в 20–30 рублей.

Получаем же мы сюда и не столь дорогую мебель из Польши, получают же наши чайные фирмы в Китае из Риги для укупорки чаев фанеру Venesta, выделанную, вероятно, из финской или норвежской древесины. Иными словами, древесину следует направлять в продажу в наиболее выгодно разработанном виде. А это далеко не невозможно: не надо забывать, что, в то время когда в Швеции, Норвегии и в нашей Финляндии для обработки дерева и преимущественно древотерочных производств жители пользуются даровой двигательной силой в виде воды речных стремнин, водопадов и пр. или даже ветра, в наших бесконечно обширных лесах имеются огромнейшие запасы дешевого древесного топлива, которое нередко не на что употребить. Не надо забывать также, что страны, до настоящего времени являющиеся главными поставщицами дерева на европейский рынок, становятся все менее и менее богатыми лесными запасами. Заметно беднеет лесом даже недавно еще весьма лесистая Канада. Любопытно, что Северная Америка, как мне передавали, ищет в настоящее время возможности вывезти из нашей дальневосточной окраины что-то на 50 миллионов рублей железнодорожных шпал».

Доклад Григорьева сибиряки заметили, но оценка его в разных местных печатных изданиях была одинаковой: «Мысли Григорьева, — писали авторы, — далеко не новые, но от повторения они не теряют своей остроты и современности» (Право и финансово-промышленная жизнь Сибири. — Тетрадь 1. — Томск, 1915. — С. 67).

4 июня 1902 года разрешение на разведку месторождения получил крестьянин Алексей Григорьевич Терсков, а уже 25 июля в Лондоне состоялось общее собрание акционеров общества «Енисейская медь», на котором окончательно решено начать постройку медеплавильного завода. Утвержден план работ и выпуска акций, которые шли в обращение и стоили недорого (Сибирская жизнь. — 1902. — № 204).

Но окончательную точку в этом вопросе — быть или не быть медеплавильному заводу — должны были поставить крестьяне на землях, где планировалась постройка этого завода. Уладив все формальности с управляющим Казенной палатой Василием Васильевичем Юрборским, акционеры в июне 1904 года попросили крестьян дать окончательный ответ на этот вопрос. В Иркутском областном архиве сохранился текст этого документа: «Приговор крестьян Большеербинского сельского общества за № 3837. 20 июня 1904 года мы, нижеподписавшиеся крестьяне Минусинского уезда, Знаменской волости, Большеербинского сельского общества, состоящего из 43 домохозяев, быв сего числа собраны по распоряжению нашего сельского старосты Чернова на мирской сельский сход, явились на оный в числе 36 человек, что составляет более ²/₃ домохозяев, имеющих право голоса на сходе, где имели суждения по заявлению управляющего рудниками акционерного общества «Енисейской меди» великобританского подданного Эдгардта Лейтовича Эдмонса об отдаче земли для постройки медеплавильного завода акционерному обществу «Енисейской меди» в принадлежащей нам местности, находящейся по логу от границ отвода рудника «Юлия» к речке Сухой Ербе и по ней до дороги, идущей через речку из деревни в вершину речки Ерби и налево, считая против течения речки Ерби с левой стороны, по течению — с правой, до Инородческих границ и вверх по ее течению с заимкою крестьянина нашей деревни Василия Потехина, уступаем, если понадобится, для постройки медеплавильного завода двести (200) десятин на следующих условиях: за каждую десятину непригодной земли один (1) рубль, под места, находящиеся по течению речки Ерби, слева от дороги, т. е. между Ербей и дорогой, идущей из деревни Больше-Ербинской в вершину речки Ерби, по пяти (5) рублей, исключая пяти десятин (5 дес.) сенокосной около ключа, за которую платить по десяти (10) рублей за десятину, и за покосные мочажные земли по 10 рублей, каковую плату мы должны получать ежегодно со дня отвода, причем в случае надела нас землею от казны мы не в праве от таковой требовать вознаграждения за уступленную местность, а также, если уступленная нами местность отойдет в казну, то против такового отчисления мы, со своей стороны, препятствий не имеем, на уплату же нам ежегодного вознаграждения за уступленную местность управление рудниками обязано нам выдать нотариальное обязательство, в чем и подписуемся. Подлинный подписали 36 человек общественников. С подлинным верно. Большеербинский сельский староста Чернов, сверял писарь NN.

Настоящий приговор мною рассмотрен и с формальной стороны признан правильным. 24 июня 1904 года подписал крестьянский начальник 2 уч. Минусинского уезда Н. Тихобаев».

Возглавлять акционерное общество «Енисейская медь» стал А. Г. Терсков, в 1911 году его годовой оклад оставлял 6 тысяч рублей. Управлять конторой назначили Н. Ф. Харитонова с жалованьем 2400 рублей в год. Все бухгалтерские дела вел А. Н. Розов, получавший за свою работу только 515 рублей. Юрист общества Б. Л. Роганович имел оклад в 300 рублей (ГАКК, ф. 160, оп. 1, д. 2447, л. 6–8).

Все налоги акционерное общество и его служащие уплачивали в Минусинское казначейство. С 1909 года за «Енисейской медью» начали числиться недоимки: сначала в размере 1332 рубля (ГАКК, ф. 160, оп. 1, д. 2324, л. 46). К 1913 году этот долг казне увеличивается до 6734 рублей (ГАКК, ф. 160, оп. 1, д. 2571, л. 54).

Управляющему Михаилу Васильевичу Чарушникову слали то письма, то телеграммы с просьбой отсрочить долги. Наконец 17 декабря 1916 года акционерное общество «Енисейская медь» свернуло свои дела в России, продав акции предприятия акционерному обществу «Сибирская медь». Необходимо отметить, что часть долга «Енисейской меди» списало правительство, оставшуюся сумму акционеры успели погасить еще в 1915 году. Этот факт попал в поле зрения местных журналистов, которые из этого решения вывели своеобразную формулу: рабочему — обязательный тяжелый труд, акционеру — обязательный высокий дивиденд.

Свою яркую страницу в историю Енисейской Казенной палаты вписала наша землячка Вера Арсентьевна Баландина. Невдалеке от Минусинска она открыла Черногорские копи и построила узкоколейную железную дорогу длиною в 9 верст — от пристани Енисея до места добычи угля. Вскоре дешевым черногорским углем стали топить котлы на речных пароходах и на паровозах Сибирской железной дороги.

Она была настоящей патриоткой России и делала все от нее зависящее, чтобы наша держава стремилась к энергетической независимости от стран Запада. А такая угроза существовала.

В 1913 году депутат IV Государственной думы А. А. Бубликов говорил: «В 1912 году в Россию завезли 307 000 000 пудов угля. Сколько же денег уплыло за границу?» — спрашивал он правительство (Стенографический отчет Государственной думы. Четвертый созыв. Сессия L. Часть 22-я. — Стб. 429).

Но самым главным делом ее жизни стало проведение железной дороги от Ачинска до Минусинска.

Подготовку к проекту дороги сорокалетняя сибирячка вела с размахом, грамотно и основательно. Отдельной брошюрой она опубликовала итоги изыскания Минусинской железной дороги, а в 1911 году напечатала «Записку об экономическом положении района Минусинской железной дороги и ее вероятном грузообороте». Управляющий Казенной палатой Михаил Васильевич Чарушников понимал всю важность этого смелого проекта для развития края и оказывал Баландиной поддержку.

29 октября 1912 года правительство утвердило устав Ачинско-Минусинской железной дороги. По этому поводу в своей брошюре «Восстановление истины», отпечатанной в Красноярске в 1918 году, Баландина писала: «Провести проект честнейшим путем, без взяток и подкупов, можно было только благодаря моей неутомимой энергии и настойчивости. Приходилось 13–14 раз в зиму ездить из Москвы в Петербург». В этом признании нет хвастовства и краснобайства. Действительно, это был тяжелый изнурительный труд. На постройку железной дороги требовался огромный капитал, примерно в 35–36 миллионов рублей, и она его нашла. Право на строительство дороги Баландина передала консорциуму Петроградских банков.

Строительство пути началось быстро и поначалу даже успешно. Однако, перечитывая заметки тех лет, опубликованные в местной печати, о дороге Ачинск-Минусинск, чувствуешь, что в них больше скептицизма, чем веры в удачное окончание этого грандиозного проекта. Да, размах стройки поражал воображение, да, суммы затрат по тем временам выглядели астрономическими. Одна верста пути в среднем стоила 81 тысячу 918 рублей.

Директором-распорядителем Ачинско-Минусинской железной дороги назначили депутата IV Государственной думы Александра Александровича Бубликова. Это был один из лучших профессионалов по строительству железных дорог. Ни губернатор, ни Казенная палата, ни ачинский городской голова А. С. Мокроусов не ставили «палки в колеса». Только обыватели, как это часто бывает у нас, были недовольны проектом Баландиной. «Дорога не нужна, утверждали они, добавляя, что с ее проведением появится всякий сброд и вздорожают продукты» (Баландина, В. А. Восстановление истины / В. А. Баландина. — Красноярск, 1918. — С. 8).

На постройку «железки» правительство утвердило смету в размере 34 476 629 рублей, гарантировав также и весь облигационный капитал на эти цели (Воля Сибири. — 1918. — № 56).

Уже в 1914 году главный инженер дороги Перлов принял на работу 200 служащих и более тысячи рабочих. Вся же протяженность пути составляла 450 верст. Маховик стройки раскручивался все сильнее и сильнее. И вдруг в июне 1915 года стало ясно, что журналисты оказались правы — дорога в срок построена не будет.

А произошло следующее. Для ведения войны с Германией военная промышленность России испытывала катастрофическую нужду в металле. А где взять? «Умные» генералы с благословения государя императора решили: все гражданские заказы на заводах срочно реквизировать. Так, более 400 тысяч пудов рельс, которые должны были прибыть в Ачинск, были переплавлены на пушки. И на сей раз очередной произвол российских властей считался как бы мерой вынужденной, необходимой.

Благодаря усилиям Баландиной 1 января 1916 года движение поездов от станции Ачинск до станции Ададым открылось. 50 верст пути стали приносить прибыль, к открытию готовился еще один участок дороги, Ададым — Глядень, протяженностью более 30 верст. Но здесь в строительство дороги вмешался трагический 1917 год.

К этому времени неиспользованных кредитов Енисейская Казенная палата насчитывала на сумму 8 миллионов рублей (Свободная Сибирь. — 1918. — № 56). Вскоре, с изменением политической власти, они исчезли. По этому поводу одна из красноярских газет выразила мнение большинства жителей края словами: «Нигде в мире ни одна страна не живет за счет прошлых сбережений. У нас же первым долгом приступили к экспроприации сбережений и думают питаться за их счет» (Дело рабочего. — 1918. — 13 мая).

Годы Гражданской войны заставили надолго забыть о продолжении строительства дороги. Лишь в 1921 году новая власть вспомнила о ней и сразу же обратилась в Совет народных комиссаров с письмом о выделении средств для завершения строительства железной дороги Ачинск — Минусинск. В 1925 году дорога была достроена. Сегодня мы много пишем и говорим о русском предпринимательстве, что нам, мол, никак не обойтись без иностранного капитала. Баландина же думала иначе.

Обращаясь к своим землякам в далеком 1918 году, она писала: «Если бы мы с мужем личные денежные интересы ставили выше интересов дела и общественных интересов, мы, конечно, могли бы как по угольному, так и по железнодорожному предприятию сойтись с такой группой иностранцев, которая заплатила бы и нам больше, и сама нажилась на европейских или американских биржах» (Баландина, В. Восстановление истины / В. Баландина. — Красноярск, 1918. — С. 14).

На социализм надо смотреть не как на нечто могущее быть искорененным, но как на нечто требующее введения в известные границы… Нельзя искоренить социализм, как нельзя искоренить микробов. Без желания счастья и стремления к нему застыла бы сама жизнь. Для успешной борьбы с социализмом необходимы нравы, учреждения и законы, упрочивающие нравственное и материальное благосостояние всех и каждого, как классов, владеющих недвижимым имуществом, так и рабочих.

(Н. Х. Бунге)

К концу XIX века материальная база финансовых учреждений губернии стала постепенно отставать от быстро возрастающих требований повседневной жизни. Здания окружных казначейств старились, приходили в упадок. Постоянно проводимые косметические ремонты лишь на короткое время останавливали эти необратимые процессы.

Наконец в июне 1903 года управляющий Казенной палатой Петр Фомич Морозович обратился с большой аналитической запиской в столицу, в которой подробно описывал, в каких трудных условиях приходится работать его подчиненным. Например, здание губернской Казенной палаты, где размещалось и казначейство, находилось в весьма неприглядном виде. Вот что по этому поводу сообщал высокопоставленный чиновник: «Печи и штукатурка на потолках сильно потрескались и в некоторых местах грозят даже падением, а крыша здания пришла в ветхость настолько, что во время дождей работать в таких помещениях просто невозможно, все документы заливаются водой» (ГАКК, ф. 595, оп. 60, д. 362, л. 2).

Сигнал наверх был услышан. Через несколько дней Морозович получил телеграмму: «По требованию Департамента Государственного казначейства Казенная палата обязана доставить сведения о размерах требующегося ремонта зданий, занимаемых ею самою и подведомственными ей казначействами. В случае надобности строительства новых зданий рассмотрим все ваши предложения по этому вопросу».

Не откладывая дело в долгий ящик, красноярские финансисты сразу же решили действовать. 16 июня 1903 года появился документ, в котором Департаменту Государственного казначейства предлагалось:

«а) выстроить здание для Енисейского казначейства;

  б) выстроить также здание для Казенной палаты и Красноярского казначейства;

   в) расширить посредством пристройки здания казначейств: Минусинского, Канского и Ачинского — и произвести в них ремонт.

Здание казначейства в городе Енисейске необходимо построить со следующими помещениями: 1) для бухгалтерии; 2) кассы; 3) кабинета казначея; 4) кладовой; 5) для дежурного чиновника; 6) для караульных присяжных; 7) для канцелярии и 8) для архива» (ГАКК, ф. 595, оп. 59, д. 354, л. 2).

Морозович предлагал построить также новое трехэтажное здание для губернской Казенной палаты и Красноярского казначейства. По его планам, к данным сооружениям дополнительно должны были примыкать квартиры для управляющего Казенной палатой и губернского казначея с оградою, сараями, ледниками и прочими пристройками.

Весь этот финансовый городок предполагалось охранять сторожами, для них планировалось соорудить специальное помещение.

Планировалось составить архитектурные проекты пристройки к зданиям Минусинского, Канского, Ачинского казначейств с утвержденными сметами как на сами пристройки, так равно и на ремонт.

Управляющий палатой в конце своей докладной записки подчеркивал, что главные здания «должны быть каменными с расчетом кубического содержания для Енисейского казначейства на 16 человек, Енисейской губернии Казенной палаты — на 61 человека и Красноярского казначейства — на 20 человек» (ГАКК, ф. 595, оп. 59, д. 354, л. 2).

Далее Морозович подробно описывал, в каких стесненных условиях трудятся финансисты окружных казначейств губернии. «Например, помещение Ачинского казначейства по своим размерам, — писал он, — недостаточно для наличного состава всех его служащих. В особенности тесно там бывает при усиленном наплыве публики с ноября по апрель включительно по случаю продажи разного рода промысловых документов, поступления окладных и других сборов. Чтобы достичь удобств в размещении кассы, бухгалтерии, мест продажи присяжными гербовых знаков и вообще всего помещения, Морозович предлагал расширить здание Ачинского казначейства, для чего возвести к нему особую пристройку с восточной стороны на 4 аршина, с южной — на 5 саженей. Посредством такого увеличения Ачинское казначейство получит две дополнительные комнаты внизу и вверху, на втором этаже. Кроме того, есть настоятельная надобность построить еще в Ачинске новый отдельный каменный архив по соседству с кухней, в длину 3 сажени, в ширину 4 сажени».

Чиновника беспокоило и состояние здания Канского казначейства. «Вся площадь его, — отмечал Морозович, — равна 27,8 кв. сажени, из коих кладовая занимает 3,12 кв. сажени, караульная для присяжных — 6,48 кв. сажени, прихожая — 2,32 кв. сажени. Всего же под вышеперечисленными комнатами, не находящимися в пользовании состава служащих казначейства и публики, — 11,92 кв. сажени. В распоряжении кассы, бухгалтерии, канцелярии, составляющих штат 13 человек, и публики остается площадь в 15,88 кв. сажени.

Таким образом, здание Канского казначейства, отстроенное в начале 1880-х годов по соображениям размеров операций того времени, когда они ограничивались в течение дня десятками приходных и расходных статей исключительно казенных сумм (первая сберегательная касса в Канске появилась в 1885 году) и банковских операций, соответствовало своему назначению. В настоящее же время по своим размерам площадь этого помещения нельзя признать удовлетворительной (только по сберегательной кассе в 1902 году в Канске проведено 4650 операций)» (ГАКК, ф. 595, оп. 59, д. 359, л. 8).

В среднем в каждый присутственный день канские финансисты проводили 75 операций. (Только вкладчиков сберегательной кассы в Канске в 1902 году было 2300 из 7526 человек всего населения города. Практически каждый второй взрослый житель пользовался ее услугами. — Л. Б.)

Но так как казначейство производило много других операций, неподдающихся учету, например размен денег, оплату купонов, покупку гербовой бумаги, то вопрос о расширении площадей Канского казначейства беспокоил Казенную палату уже в течение десяти последних лет.

В этой же записке давалась оценка материальной базы и Минусинского казначейства. В частности, в ней говорилось: «Помещение казначейства в городе Минусинске в настоящее время чрезвычайно неудовлетворительно, главным образом, по тесноте, которая становится особенно ощутительной в зимние месяцы. В это время в комнатах, занимаемых бухгалтерией, приемной и канцелярией, приспособленных по своему объему для помещения 15 человек, набивается (кроме 10 человек служащих) еще человек 30–40 посетителей. Вследствие чего во всем помещении казначейства воздух делается настолько спертым, что часть посетителей вынуждены бывают сидеть на лестнице крыльца. А его служащие в эти дни страдают головными болями и другими болезнями.

Ныне существующее размещение кассы, бухгалтерии и места для посетителей крайне неудобно по следующим причинам: во-первых, бухгалтера не отделены никаким барьером от клиентов, благодаря такому тесному соседству публики с бухгалтерией, нельзя поручиться за тайну шифров по банковским операциям и лицевых счетов как по сберегательной кассе, так и по другим текущим счетам; во-вторых, старший бухгалтер, отделенный от кассы решетчатой перегородкой, не имеет возможности контролировать и наблюдать за всеми денежными операциями.

Нельзя не заметить, что банковские операции в Минусинском казначействе стремительно увеличиваются из года в год, поэтому расширение площадей Минусинского казначейства необходимо», — подчеркивал Морозович. Однако конкретных предложений по его расширению Петр Фомич в этом документе не предлагал.

После отправки в Петербург этого судьбоносного документа жизнь Казенной палаты наполнилась обещающими ожиданиями.

1905 год, начавшийся с расстрела рабочих у Зимнего дворца в Петербурге 9 января, ничего хорошего не предвещал. Тревожные ожидания с каждым днем сбывались. В июне 1905 года они коснулись и красноярских финансистов. Министерство внутренних дел помещение губернской Казенной палаты решило отдать под военный госпиталь, а заключенный договор аренды на это помещение приостановить. Поскольку хозяином этого красивейшего в Красноярске дома, расположенного на перекрестке улицы Воскресенской и Степановского переулка, являлось Министерство внутренних дел, то всем стало ясно: переезда избежать невозможно. И хотя занимаемое двухэтажное здание Казенной палаты было небольшим (всего 144 кв. сажени), найти ему замену в Красноярске оказалось делом архисложным. С 8 августа 1905 года Казенная палата по этому адресу уже не принимала посетителей, она переехала в дом Семенова-Романова, расположенный на Воскресенской улице, в самом центре города (ГАКК, ф. 595, оп. 59, д. 439, л. 11).

Но все испытания на этом не закончились. В декабре 1905 года в Красноярске власть захватили солдаты и рабочие. Многие из чиновников Казенной палаты задавали вопрос: что будет с отделением Государственного банка? Но восставшие поднять руку на народное достояние государства не решились, хотя все возможности для опустошения его подвалов у революционеров были. Почему они не решились на этот поступок? На этот вопрос мы четкого аргументированного ответа пока не знаем.

Но жизнь шла вперед. Начались бесконечные дискуссии о введении земства в Сибири. О том, как жить дальше. В одной из таких статей неизвестный автор писал:

«Земство должно ведать всеми местными делами, всеми местными нуждами населения и блюсти его интересы одинаково для всех, для богатого и бедного, знатного и простого человека. Никто не может лучше знать, что нужно для счастья какого-нибудь Иванова или Петрова, как только сам Иванов, сам Петров. Никто не имеет права распорядиться его заработанными деньгами, как только сам Иванов, сам Петров. Никто не может лучше знать, что нужно крестьянскому миру, как только сам мир. Никто не должен распоряжаться его деньгами, как только он сам. Это же должно оставаться правилом и для всей волости, уезда, губернии — наконец, всего государства, только сам народ, само общество может знать, что ему нужно, и делать это.

У нас во всем — как раз наоборот: за всех и все решают и делают чиновники. Народ платит деньги, но распоряжаться ими он не может. Хозяйством народным заведуют чиновники, школы, больницы, дороги, продовольствие, полиция, подати и проч. и проч. — все в их руках. Наконец признано, что такой порядок не годится. Нужно предоставить земским и городским учреждениям возможно широкое участие в заведовании различными сторонами местного благоустройства, даровать им для сего необходимую в законных пределах самодеятельность и призвать к деятельности в этих учреждениях на однородных основаниях представителей всех частей заинтересованного в местных делах населения.

Но широкое участие населения в делах управления возможно только тогда, когда в земстве будут заседать не назначенные или одобренные правительством лица, не чиновники, а свои лучшие люди, собранные свободно и на равных правах всем населением, богатым и бедным, крестьянином и рабочим, знатным и простым; и это участие не будет призрачным только тогда, когда земство будет ведать решительно всеми нуждами деревни (волости — волостное земство), или уезда (уездное земство), или губернии (губернское земство), или, быть может, всей Сибири — областное Сибирское земство, Сибирская дума. При этом земство должно быть независимым и самостоятельно распоряжаться всеми своими делами и своими денежными средствами, которые население собирает само у себя в той сумме, какую признает нужной, и тем способом обложения, какой найдет наиболее справедливым. За свои неправильные действия земство должно быть ответственно только суду. Только суд, и притом вполне независимый от администрации, может решать, правильно или неправильно поступает земство.

Итак, земство — не чиновники, а лучшие люди населения, избранные им самим и призванные заботиться о всех нуждах и потребностях своей родной волости, или уезда, или губернии. В их руках будут и счастье, и довольство, здоровье и порядок — вся жизнь как небольшого села, так и миллионной столицы. Заботься о себе сам, распоряжайся своими деньгами, как тебе кажется лучшим и на что тебе нужно, — вот что должно означать для населения введение земства.

Нужно ли говорить, настоящее, истинное земство — а такого еще нет и в России — может быть введено только тогда, когда его будут вводить и устраивать не чиновники, а само общество, сам народ, рабочий и крестьянский люд. А для этого необходимо, чтобы само общество поняло, в чем сила земства, признало всю его важность для себя и немедленно же принялось за работу и устройство его, не дожидаясь, когда ему понесут готовое… те же чиновники» (Енисейский городской архив, ф. 6, д. 119, л. 6).

НАША СПРАВКА

В 1810 году в Красноярске имелись строения: 3 каменных церкви, деревянные присутственные места, денежная кладовая, арсенал, пороховой погреб, провиантские, соляной и винные магазины, тюремный острог. Обывательских домов: каменных — 1, деревянных — 430. Жителей: купцов — 94, мещан и цеховых — 2743, помещичьих людей — 28, разночинцев — 99. Итого — 2964 человека.

(Из книги: Статистическое обозрение Сибири. — СПб.: Тип. Шнора, 1810. — С. 289.)

В 1835 году в г. Красноярске было два сада: один публичный, другой частный. Огородов — 25, кладбищ — 2, синагога — 1. Каменных домов — 25, деревянных — 813.

В 1835 году в городе была казацкая школа, в которой два учителя обучали 40 мальчиков. При открытии губернии Красноярск имел 550 сажен в длину, теперь протяженность главной улицы составляет три версты. В городе 24 улицы и один переулок.

В 1835 году жителей в Красноярске было всего 6792 человека. 4236 мужчин и 2256 женщин (Журнал Министерства народного просвещения. — 1839. — Октябрь. — С. 115).

К 1 января 1902 года в России действовало 1469 обществ, товариществ, компаний и других предприятий, основанных на акционерных началах, в том числе 210 предприятий, учрежденных на иностранные капиталы. Первое место среди них занимали горнопромышленные предприятия, которых было к этому времени зарегистрировано 188, их совокупный капитал превышал 500 миллионов рублей (Енисейские губернские ведомости. — 1902. — № 32).

Только с начала 1860-х годов российское правительство начало заботу о сохранности леса. Он был отдан в распоряжение сельского населения, которое использовало его для своих нужд, но не на продажу.

В 1869 году был издан закон, предоставляющий анонимному товариществу неограниченную свободу в пользовании сибирским лесом для промышленных целей. Лес рубили бесплатно на постройку судов и кораблей и на вывоз леса за границу.

В 1884 году была введена наемная лесная стража в Западной Сибири. В Восточной Сибири охрана лесов началась с 1893 года, когда лес надо было охранять от строителей железной дороги (Сибирь и Великая Сибирская железная дорога. — СПб., 1893. — С. 142).

ЧИСЛЕННОСТЬ НАСЕЛЕНИЯ ЕНИСЕЙСКОЙ ГУБЕРНИИ

1823 год — 158 748 человек

1829 год — 176 413 человек (97 832 мужчины и 78 581 женщина)

1851 год — 253 627 человек

1855 год — 143 294 человека

1858 год — 303 256 человек

1859 год — 308 049 человек

1860 год — 313 290 человек

1861 год — 318 964 человека

1862 год — 324 220 человек

1863 год — 319 162 человека

1874 год — 222 013 мужчин и 179 743 женщины

1876 год — 442 996 человек

1881 год — 421 010 человек

1883 год — 439 149 человек

1884 год — 439 149 человек

1885 год — 447 076 человек

1886 год — 442 996 человек

1887 год — 445 762 человека

1888 год — 452 811 человек

1889 год — 454 758 человек

1890 год — 460 989 человек

1892 год — 478 274 человека

1902 год — 705 150 человек (371 757 мужчин и 333 393 женщины)

1903 год — 721 128 человек

1906 год — 776 746 человек

ЧИСЛЕННОСТЬ НАСЕЛЕНИЯ В 1917 ГОДУ В ГОРОДАХ ЕНИСЕЙСКОЙ ГУБЕРНИИ

Красноярск — 92 911 человек;

Канск — 15 000 человек;

Минусинск — 13 909 человек;

Ачинск — 22 835 человек;

Енисейск — 12 000 человек (Енисейский край. — 1917. — № 113. — 17 января).

ПЕРЕВОЗКА ХЛЕБА В ЗЕРНЕ ИЗ СИБИРИ выразилась в цифрах:

в 1900 году — 13 049 000 пудов;

в 1906 году — 28 719 000 пудов;

в 1907 году — 44 608 000 пудов.       

Таким образом, за восемь лет вывоз хлеба из Сибири возрос с 13 миллионов пудов до 44 миллионов пудов, т. е. в три с половиной раза (Сибирская жизнь. — 1908. — № 124. — 17 июня).

Главное в обществе — подорвана вера… Все съел чиновник.

(Л. Тихомиров)

Чиновники — класс искусственный, необразованный, голодный, не имеющий ничего сделать, кроме «служения», ничего не знающий, кроме канцелярских форм; он составляет какое-то гражданское духовенство, священнодействующее в судах и полициях и сосущее кровь народа тысячами ртов, жадных и нечистых.

(А. И. Герцен)

Февральская революция как снег на голову обрушилась на красноярцев. 27 февраля 1917 года самодержавие рухнуло. Уже 7 марта на очередном заседании Совета министров после непродолжительных прений было решено: отрекающегося от престола Николая II и его супругу лишить свободы.

Арест царя по соглашению Временного правительства с исполнительным комитетом Государственной думы был возложен на четырех комиссаров: А. А. Бубликова, С. Ф. Грибунина, В. М. Вершинина, С. А. Калинина. Первый из этого исторического квартета был хорошо знаком чиновникам Красноярска.

Еще совсем недавно он, Бубликов, в ранге директора строящейся Ачинск-Минусинской железной дороги ходил вместе с его хозяйкой  Верой Арсентьевной Баландиной по кабинетам Казенной палаты, где они согласовывали и утверждали маршрут будущей железной дороги Ачинск — Минусинск.

Арест Николая II расколол общество на два враждебных лагеря, исключением не стал и личный состав Енисейской Казенной палаты. Одни финансисты поддерживали Бубликова, другие удивлялись наглости и цинизму новоиспеченного комиссара. Впрочем, и те и другие хорошо знали, что новая метла всегда метет по-новому, только когда сломается, под лавкою валяется.

Уже осенью 1917 года чиновники Казенной палаты приняли новую присягу гражданина России, утвержденную Временным правительством 9 июня 1917 года. Ее краткий текст гласил: «Я (имя и фамилия), вступая в состав граждан Российской державы, обещаюсь и клянусь пред Всемогущим Богом и своею совестью хранить свято и ненарушимо верность России, не зная отныне иного, кроме нее, Отечества, исполнять неуклонно все обязанности российского гражданина и всемерно радеть о благе Российского государства, не щадя для него ни сил, ни достояния, ни даже, если потребуется, и самой жизни. В исполнении сей клятвы да поможет мне Бог».

Видимо, в основу этого текста легла американская клятва: «Торжественно, добровольно и без каких-либо скрытых колебаний настоящим я под клятвой отказываюсь от верности любому иностранному государству. Мои преданность и верность с этого дня направлены к Соединенным Штатам Америки. Я обязуюсь… где бы то ни было защищать Конституцию и законы США против всех врагов, иностранных и отечественных, на военной, на боевой или гражданской службе…».

Каждый день, каждая неделя были полны все новыми и новыми событиями. В Казенной палате часто задавали вопрос: введет ли Временное правительство земство в Сибири? Представители эсеровской прессы на это отвечали утвердительно, а журналист И. В. Казанцев в брошюре «Земское самообложение в Енисейской губернии» (Красноярск, 1917) писал: «Наконец-то дождалась и Сибирь настоящего хозяина — организуется земство, народ вступает в свои права».

На вопрос многих крестьян: «Что же такое земство?» — ученые и журналисты отвечали: «Земство — это такая организация общественного управления, при которой всеми местными общественными нуждами заведует само население посредством выбранных лиц. Словом, оно заведует самыми разнообразными и довольно многочисленными местными потребностями, которые разрешает своими силами и средствами».

С введением земства, считали многие экономисты, в Сибири урегулируется налоговая система. Дореволюционный журналист Казанцев (впоследствии председатель Губернской земской управы) называл бюджет Енисейской губернии чудовищным. Он писал, что «нигде в мире нет такого земского бюджета, где бы крестьянство из каждого рубля сборов выплачивало 92 копейки, а торгово-промышленный класс — 3,5 копейки». В земских губерниях Европейской России уже в 1913 году сбор с торговли и промышленности составлял 28 копеек на рубль и продолжал расти. Заметим, что из этих средств 80 копеек с рубля уходило в государственную кассу и лишь 20 копеек — в местную. Этот главный недостаток дореволюционной налоговой системы, считали многие экономисты, в корне должно изменить Учредительное собрание. Снова, как в 1916 году, власть вводила прожиточный минимум. Финансовая энциклопедия 1924 года его определяет так: это тот минимум дохода плательщика, с которого начинается обложение.

Все же доходы менее указанного размера свободны от налога. Проще говоря, прожиточный минимум необходим для того, чтобы определить соотношение между минимальными жизненными потребностями и существующим заработком.

Впервые прожиточный минимум был введен в Англии в 1799 году. Первые данные о прожиточном минимуме в Красноярске относятся к 1913 году. В то время он составлял 12 рублей 40 копеек. Как отмечают историки, на питание уходило 6 рублей 72 копейки, а на остальные расходы — 5 рублей 68 копеек (Вестник Енисейского губернского экономического совещания. — 1921. — № 2. — 25 декабря. — С. 35).

В России по закону от 6 апреля 1916 года прожиточный минимум был определен в 850 рублей (Финансовая энциклопедия. — М., 1924. — Стб. 692).

Прожиточный минимум в те годы слагался из расходов на продукты питания, одежду, жилище и прочее, за норму питания было взято 100 000 нетто-калорий в месяц. Вот этот список продуктов питания.

Хлеб черный печеный… п. 18 ф. Мука ржаная….. п. 24 ф.

Крупа пшеничная……… п. 2,4 ф. Картофель……… 2 п. 16 ф.

Капуста………………… п. 9 ф. Свекла, морковь и пр….. п. 3 ф.

Сахар и сладости………. п. 0,9 ф. Жиры растительные….п. 0,9 ф.

Жиры животные………….п. 0,3 ф. Мясо…………………..п. 6 ф.

Сельди…………………….п. 3 шт. Рыба……………………п. 1,5 ф.

Молоко……………………п. 3 бут. Яйцо……………………п. 1,5 шт.

Соль……………………….п. 2,1 ф. Чай……………………..п. 0,3 ф.

Норма одежды исчислялась от степени ее изнашиваемости одним человеком в месяц и слагалась из следующих предметов.

Пальто зимнее……………0,02 шт. Пальто летнее………….0,025 шт.

Костюм праздничный……0,025 пар. Костюм рабочий…….0,07 пар.

Шапка или фуражка……..0,03 шт. Сапоги………………….0,1 пар.

Штиблеты или ботинки….0,07 пар. Галоши…………………0,1 пар.

Белье………………………0,2 пар.

Минимум расходов на жилище вычислялся из расчета комнаты на одного человека: 0,02 куб. сажени березовых дров, 6 фунтов керосина и 1 фунт мыла в месяц.

Однако часто и обещанных продуктов и вещей из этого минимума царская власть выделить не могла.

События 1917 года стали подлинной трагедией для большинства чиновников Казенной палаты. Вот одно из писем той далекой эпохи: «Долг честно мыслящего гражданина обязывает меня открыто высказать здесь определенную точку зрения на события, имевшие место в Казенной палате 29 и 30 декабря 1917 года.

Как член корпорации служащих, находящихся в ведении Казенной палаты, полагаю, что я в одинаковой мере со всеми сотрудниками данного учреждения заинтересован в нормальном течении ее жизни и деятельности.

Формальная связь, существующая между податной инспекцией и палатою, дает каждому из нас как юридическое, так и моральное право активно участвовать в процессе развития внутрипалатской жизни.

Не подлежит сомнению, что такие акты, как вторжение в самостоятельное и независимое в губернии учреждение чуждых ему элементов, насильное отстранение посторонними лицами начальника, стоявшего во главе учреждения, конструирование управления на новых началах, не предусмотренных действующими в Российском государстве законоположениями, имеет столь серьезное, по меньшей мере, общепалатское значение, что податная инспекция не может и не должна занимать позицию вынужденного пассивного наблюдателя.

Ибо какие разумные основания могут быть у одной части сотрудников палаты монопольно решать вопросы, одинаково важные и для других.

Между тем податная инспекция оказалась практически оторванной от учреждения, с которым она органически связана, и ей предлагают принять к сведению свершившийся факт, забыв об элементах простого такта.

Я не знаю, как мои товарищи будут реагировать на бесцеремонное лишение нас принадлежащего нам права активного участия в вопросах общепалатского значения, что же касается меня, то я считаю своим долгом решительно протестовать против насильственных тенденций, проникших в государственное учреждение с улицы и превращающих его в беспорядочное сборище лиц, в лучшем случае не понимающих того, что они говорят. Доказательством моего последнего утверждения является резолюция союза служащих палаты, принимавших участие в обсуждении вопросов в связи с реорганизацией управления палатою на заседании 29 декабря. В этой резолюции ярко отражены шатания и растерянность голосовавших за нее лиц. Полная противоречия, недоговоренности, стремлений спрятаться за компромиссы и тем себя обречь, она внушает мне чувство полного неуважения к той части нашей интеллигенции, которая до сих пор себя еще не самоопределила, для которой интересы собственного благополучия выше интересов общих, интересов социального идеала.

В резолюции — механическое нагромождение друг на друга совершенно противоречивых положений. Союз служащих наряду с отказом от обсуждения вопроса о признании власти большевистских комиссаров на том основании, что палата не политическая организация, определенно заявляет об исполнении «поручений навозных комиссаров» и, принимая во внимание «реальное соотношение сил», путем собственной реорганизации санкционирует отстранение Советом депутатов управляющего Я. П. Эйлера и заменяет некомпетентное лицо невежественным комиссаром Коганом.

Что это — младенческая наивность или же сознательное стремление ввести в заблуждение себя и других?

В самом деле, прилично ли палате облекаться в тогу великого рыцаря, «считающего для себя излишним обсуждать вопрос о признании власти большевиков», когда фактически в палате с соизволения уже хозяйничают большевики в лице «товарища» Когана (не того ли, который в 1905 году, будучи 15-летним мальчишкой, изображал из себя полицеймейстера г. Красноярска).

Можно ли сколько-нибудь серьезно смотреть на намерения палаты взять в свои руки власть, когда власть уже в руках «товарища» Когана? Или палата рассчитывает на снисходительность Когана и на его альтруизм?

Но если палата надеется, что Коган поделится с ней властью, то по какому праву она требует, чтобы я признал ее позицию правильной, которая сообщает мне уже готовые результаты своей дипломатии с Коганом. Я этого соглашения принять не могу, позицию палаты я резко осуждаю как гибельную и позорную позицию, и вот почему.

Тот, кому дороги интересы Отечества, кто всей душой желает видеть Родину могущественной державой, в полной мере обеспечивающей благосостояние всех ее классов, трудящихся и крестьян в особенности, тот не может вступить в соглашательство с большевиками. Идейные большевики, увлеченные мечтою, в практической жизни слились с темной, невежественной массой и, превратившись из вождей в послушное орудие этой бессознательной массы со штыками и пулеметами, стали ужасом и позором России, затемнившим перед мировым взором идею социализма.

Бессознательная людская масса, в которой ее бывшие вожди разожгли классовую ненависть до пределов, где теряется все человеческое и звериное является импульсом, опьянела от безумных перспектив — подчинять и властвовать. Неразумно, без всяких причин и целей в зверской форме льется по Руси лавина насаждения советской власти…

Мне скажут, что все это неизбежно и необходимо для торжества социалистической революции. Но кто, кроме безумца, может говорить о социалистической революции у нас, в России, когда мы своим жалким экономическим развитием очевидно не в состоянии заменить капиталистическое производство социалистическим. Наш класс сознательного пролетариата количественно ничтожен и не настолько еще развит, чтобы самому стать государственным кормчим. При таких условиях не может быть сомнения, что насаждение советской власти в конце концов превратится в политическое и социальное разложение страны и как необходимое последствие приведет революцию к моральному банкротству. Если бы даже допустить, что интеллигенция во всей своей совокупности стала на сторону большевизма и выявила героические усилия спасти страну, то и тогда гибель революции была бы неизбежна, ибо одного желания недостаточно там, где нужна наличность объективных данных. До них же мы еще не доросли.

Интересы государства требуют от нас, мыслящих людей и любящих Родину, чтобы мы не вступили в соглашательство с большевиками, а резко отмежевались бы от безумцев, ведущих к гибели Отечества.

Союз служащих палаты в вопросе чрезвычайной, не только профессиональной, но и государственной важности пошел по линии наименьшего сопротивления.

Я не ошибусь, если скажу, что соображения личного благополучия сыграли здесь решающую роль. Эту линию для себя я признаю неприемлемой и констатирую, таким образом, расхождение наших с палатой путей, заявляю палате, что не признаю ее комиссара Когана, не признаю ее коллектива, питающего себя иллюзией власти, и прекращаю с ней всякие деловые отношения.

Податной инспектор Минусинского уезда Хруцкий» (ГАКК, ф. 160, оп. 5, ед. хр. 1, л. 3–4).

Непоправимый удар по финансовой системе губернии нанесли большевики. Отступая под напором белогвардейцев, как пишет И. В. Коняхина, они в ночь на 17 июня 1918 года похитили из Красноярского отделения Госбанка 34 пуда золота и 32 миллиона рублей кредитными билетами. И все это награбленное народное добро перевезли на пароход «Сибиряк». Три миллиона рублей забрал себе председатель исполкома Г. С. Вейнбаум, остальные довольствовались более мелкими суммами. Слухи о том, что большевистские главари бегут на пароходах из Красноярска в Енисейск, быстро дошли до красноярцев. Началась погоня. Вот как комментировали это событие газетчики:

«19–20 июня прошли пароходы с награбленными в Красноярске золотом, деньгами, всевозможными товарами, увозя в своих каютах советских деятелей, красноармейцев, красногвардейцев, мадьяр, немцев, швабов и пр. и пр. Прибыл и «Сам»: самый интернациональный интернационалист товарищ Вейнбаум со своей свитой побывал на телеграфе, осведомился о положении отсутствующей советской власти в Красноярске, получил нежелательный для себя ответ и отбыл дальше… Все это совершалось, а мы, казачинцы, ошеломленные всем виденным и слышанным, бессильные, безоружные, смотрели и тоскливо думали: когда же настанет конец этой неслыханной подлости, этому политическому распутству, этой содомии?..

Нашелся среди нас один храбрец, который побывал на пароходах и не только не был увезен в качестве аманата (заложника) в Туруханск, но и благополучно возвратился обласканный милостивым приемом.

Наконец наступил и наш черед принять хотя маленькое участие в ликвидации большевистской авантюры.

25 июня г. Шишкин привез достаточное количество винтовок, и немедленно была сформирована охрана под командой поручика А. Н. Глазунова. Охране повезло: часа два спустя после раздачи оружия в Казачинское приехал комиссар уездной милиции знаменитый Портных с поручением от уездного исполкома произвести аресты каких-то лиц; так как у нас уже советской власти не было, то Портных и был арестован сам, при обыске у него найдено без мала 600 рублей. На другой день к зданию волостного правления подкатил со звоном г. Степь, командир кавалерийского отряда, он же комиссар парохода «Первенец Сибирский», ехавший принимать команду на пароход. При нем оказалось свыше 3000 рублей денег и солидный запас окороков, чаю, сахару и машинного масла. «Ход» большевика продолжался с неделю, и за это время поймано свыше 20 крупных и мелких «товарищей» и отобрано у них свыше 30 000 рублей. В большинстве случаев деньги оказывались ловко запрятанными в одежду, обувь, фуражки и т. д. Деньги исключительно были в крупных ассигнациях: 1000-, 500- и 250-рублевых, что дает повод предполагать, что в Енисейске «дуванили» (!) увезенные из Красноярска миллионы. Как ни была милостива Немезида к казачинским дружинникам, но самый крупный сюрприз она приберегла под конец.

15 июля комендант Глазунов получил сведения, что в село Мокрушенское, 23 версты от Казачинского, прибыл проездом в Красноярск не кто иной, как сам бывший председатель Енисейского исполкома «товарищ» Иоффе, что ездил он переодетым переселенцем на собственной запряженной в двуколку кляче. Немедленно г. Глазунов лично с тремя дружинниками выехал в погоню. И в 69 верстах от Казачинского настиг беглеца.

Еще Сквозник-Дмухановский сказал, что если Бог захочет наказать человека, то прежде всего отнимет у него разум, так случилось и с «товарищем» Иоффе; всегда осмотрительный и осторожный во всех своих нечистоплотных большевистских делах и начинаниях, он на этот раз действовал с неосторожностью новорожденного мышонка. В Мокруше он остановился на отдых в семействе некоего С., бывшего политического ссыльного. Захотелось «товарищу» Иоффе покурить, а бумаги подходящей не случилось, и вот он достал из кармана телеграмму, оторвал клочок, соорудил козью ножку, закурил, телеграмму бросил на стол и вышел сам из комнаты. Женское любопытство, погубившее весь род человеческий, не пощадило и господина Иоффе. Одна из хозяек из любопытства посмотрела адрес на телеграмме «неизвестного» переселенца и прочла на нем чересчур «известную» фамилию Иоффе, а заглянувши в текст, прочла там тоже «известную» фамилию Замощина. Сделав такое неожиданное открытие, любопытная хозяйка позвала одного знакомого, лично знавшего Иоффе, который и раскрыл ей тайну маскарада. Об открытии было немедленно сообщено в Казачинское. При обыске у Иоффе обнаружено 2500 рублей и зашитыми в седелке свыше 30 000 рублей. Нельзя не подивиться искусству и ловкости, с какими даже интеллигентные большевики запрятывали благоприобретенные денежки в одежду, обувь и проч. Иоффе же побил рекорд. В этом отношении замечается большое сродство между коммунистами, большевиками и профессиональными уголовниками.

Привезенный 17-го числа в Казачинское, Иоффе сегодня на пароходе «Красноярец» отправлен к вам в Красноярск. При отправке Иоффе выразил сожаление, что его отправляют не в Енисейск, где бы его, наверное, освободили; что давало повод «товарищу» Иоффе к такой уверенности, мы не знаем, и не думаем, чтобы енисейцы были так просты».

А в это время царившая в сибирских селах и деревнях разруха заставляла мыслящую интеллигенцию задавать обществу самый больной вопрос — как поднять на ноги промышленность и сельское хозяйство. Наиболее интересными и аргументированными были в то время работы журналиста и историка Андрея Михайловича Гневушева (1882–1920).

Это был высокоодаренный педагог и просветитель. После окончания историко-филологического факультета, как пишет профессор М. Б. Шейнфельд, он был рекомендован для подготовки к профессорскому званию. Несколько лет Гневушев занимался в московских архивах. Итогом его работы стала выпущенная им книга «Очерки экономической и социальной жизни сельского населения Новгородской области после присоединения Новгорода к Москве».

В 1913 году историк становится директором частной гимназии и одновременно читает лекции в Московском обществе народных университетов. В середине 1915 года он переезжает в Красноярск, где активно начинает изучать историю Сибири, совмещая эти занятия с педагогической деятельностью в качестве учителя. В 1917 году Гневушев редактирует местную газету «Наш голос», работает над рукописью «Очерки по истории Сибири. Книга для чтения в школе и дома. Часть первая (XV–XVII)», дальнейшая судьба которой до сих пор неизвестна.

По докладам жандармов, Гневушев являлся серьезным партийным работником СД. В городе Красноярске он несколько раз присутствовал на нелегальных собраниях, разъясняя рабочим «точку зрения социал-демократии, в частности, известного партийного работника Мартова».

В 1919 году Гневушев опубликовал небольшой очерк «К вопросу об экономическом возрождении Сибири». В нем он акцентировал внимание читателей на том, что торговый, а не промышленный характер, свойственный сибирскому капиталу, непременно нужно принимать во внимание при решении вопроса о возрождении сибирской промышленности. Далее Гневушев предлагал как можно быстрее извлечь деньги из крестьянской среды, где они лежат без всякого производительного употребления, и направить их на развитие промышленности, чтобы не допустить дальнейшего падения курса рубля на внутреннем и внешнем рынках. Еще необходимо было быстрее ликвидировать товарный голод, который стал остро чувствоваться со времени начала войны с Германией. Однако, как полагал Гневушев, при существующих условиях получить нужное количество товаров, кроме как из-за границы, нельзя. Поэтому вот тут-то, писал историк, и выступает на первый план вопрос о возрождении сибирской промышленности.

Действительно, чтобы покупать что-нибудь за границей, развивал дальше свою мысль автор, необходимо было и со своей стороны что-нибудь туда продать, иначе торговый баланс может оказаться столь невыгодным для Сибири, что рубль совершенно потеряет всякую ценность и финансовое положение сибиряков от таких закупок, без соответственного вывоза, придет еще в большее расстройство. Некоторые финансисты выход из этого положения видели в привлечении крупного внешнего займа, при условии закупки на этот же заем иностранных товаров. В случае успеха эта мера привела бы к сравнительно быстрому наполнению рынка необходимыми товарами.

Многие эксперты считали, что в данный момент без крупного иностранного займа Сибири никак нельзя обойтись. Однако Гневушев в своей статье предупреждал, что разные займы являются временными мерами, что занимать постоянно нельзя даже на самых выгодных условиях. Для установления нормальной экономической жизни надо постоянно заботиться о правильном товарообороте с заграницей.

Гневушев был сторонником совершенно свободного доступа иностранного капитала в экономику Сибири. Его не пугало даже то, что значительная доля прибыли с предприятий может уйти в виде дивидендов на иностранные акции за границу. Он считал, что эта потеря с лихвой возвратится той коммерческой опытностью и знанием дела, которые внесут в предприятия представители иностранного капитала в качестве держателей акций, оказывая влияние на общую постановку и ход дел в промышленности. Однако иностранцы должны были выполнить одно условие сибиряков — иметь рабочих и служащих на своих предприятиях только русских. Это ограничение необходимо было для того, чтобы в Сибири оставалась если не вся прибыль с иностранного капитала, то, по крайней мере, значительная часть валового дохода в виде заработной платы. В противном случае всеми выгодами от устройства предприятий могли пользоваться иностранные капиталисты, а на долю национального дохода Сибири ничего бы не осталось.

Но реальность была такова, что сибиряки вынуждены были мириться с некоторыми невыгодными для себя условиями, которые диктовал иностранный капитал. Тем не менее Гневушев и его сторонники в проникновении иностранного капитала в Сибирь видели и свои выгоды. По их мнению, возникновение иностранных предприятий способствовало бы общему подъему производительных сил и неминуемо дало бы оживление промышленной деятельности. Во-вторых, природные богатства не лежали бы втуне. В-третьих, значительное количество рабочих получило бы заработок, и, наконец, вокруг таких предприятий создалась бы целая сеть более или менее крупных русских торговых и промышленных предприятий. Кроме того, иностранные предприятия познакомили бы консервативный сибирский капитал с более совершенными формами производства, открыли перед ним новые пути и перспективы. И таким косвенным путем способствовали бы дальнейшему развитию сибирской национальной промышленности. Все эти выгоды в общей массе, констатировали сторонники Гневушева, с лихвой превысят тот ущерб, который будет нанесен национальной промышленности уходом прибыли с данного предприятия за границу.

Следует отметить, что положение в народном хозяйстве в эти годы было настолько катастрофичным, что иного пути ни Гневушев, ни его сторонники просто не видели. Больше всего они боялись введения в Сибири иностранных концессий. Как писал Гневушев, против такой формы вторжения иностранного капитала в национальную промышленность надо протестовать всеми возможными средствами. Не один раз историк доказывал и убеждал своих оппонентов в том, что концессии являются, по существу, бесплатной отдачей национальных богатств в руки иностранцев и с точки зрения национальной экономики являются делом совершенно недопустимым.

Однако иностранные предприниматели вкладывать свои капиталы в сибирскую промышленность не торопились. Из-за нестабильности политической обстановки в Сибири никто из предпринимателей не хотел рисковать в этих краях своим состоянием.

В январе 1920 года власть в Красноярске окончательно перешла в руки большевиков.

Приложения

№ 1

Председатели и управляющие Енисейской губернской Казенной

палатой

1.    Афанасьев Александр Лаврентьевич — 1823–1828.

2.    Пестов Иван Семенович — 1829–

3.    Никифоров Иван Семенович — 1836–

4.    Высоцкий Иван Кириллович — 1839–1853

5.    Павлинов — 1855–

6.    Мартен Александр Александрович — 1854–1856

7.    Политковский Всеволод Гаврилович — 1857–1863

8.    Куртуков Петр Матвеевич — 1864–1870

9.    Лаврентьев Алексей Николаевич — 1871–1879

10.                      Гирс Николай Александрович — 1880–1881

11.                      Лавров Иван Лаврович — 1882–1888

12.                      Абдрин Иван Павлович — 1889–1896

13.                      Юрборский Василий Васильевич — 1897–1902

14.                      Морозович Петр Фомич — 1903–1909

15.                      Чарушников Михаил Васильевич — 1910–1914

16.                      Эйлер Яков Павлович — 1915–1917

17.                      Коган — 1917–1918

18.                      Петров Федор — 1918–1919

№ 2

МИНИСТРЫ ФИНАНСОВ

1.    А. И. Васильев — 1802–1807

2.    Ф. А. Голубцов — 1807–1810

3.    Граф Д. А. Гурьев — 1810–1823

4.    Граф Е. Ф. Канкрин — 1823–1844

5.    Граф Ф. П. Вронченко –1844–1852

6.    П. Ф. Брок — 1852–1858

7.    А. М. Княжевич — 1858–1862

8.    Граф М. Х. Рейтерн — 1862–1878

9.    С. А. Грейг — 1878–1880

10.                      А. А. Абаза — 1880–1881

11.                      Н. Х. Бунге — 1881–1886

12.                      И. А. Вышнеградский — 1887–1892

13.                      С. Ю. Витте — 1892–1903

14.                      Э. Д. Плеске — 1903–1904

15.                      В. Н. Коковцов — 1904–1905

16.                      И. П. Шипов — 1905–1906

17.                      В. Н. Коковцов — 1906–1914

18.                      П. Л. Барк — 1914–1917

№ 3

ШТАТНОЕ РАСПИСАНИЕ ЕНИСЕЙСКОЙ КАЗЕННОЙ ПАЛАТЫ НА 1837 ГОД

Председатель — 1 жалованье — 4000 руб. в год, столовых — 2000 руб.

Отделения

I.            Хозяйственное

1. Советник — 1 жалованье — 2000 руб.

2. Столоначальник — 2 жалованья — 750 руб. Всего: 1500 руб.

3. Помощников — 2 жалованья — 500 руб. Всего: 1000 руб.

4. Писцов: 2-го разряда — 2 жалованья — 400 руб., всего: 800 руб.; 3-го разряда — 2 жалованья — 300 руб., всего: 600 руб.

Им на паек и обмундировку по 100 руб. каждому.

Стол по рекрутовской части

1. Столоначальник — 1 жалованье — 750 руб.

2. Писцов: 2-го разряда — 1 жалованье — 400 руб.; 3-го разряда — 1 жалованье — 300 руб.

Им на паек и обмундировку по 100 руб. каждому.

Всего: 12 человек, общая сумма жалованья — 8050 руб.

II.         Винное и соляное

1. Советник — 1 жалованье — 2000 руб.

2. Столоначальник — 2 жалованья — 750 руб. Всего: 1500 руб.

3. Бухгалтер и контролер — 1 жалованье — 1150 руб.

4. Помощник при столоначальнике — 1 жалованье — 550 руб.

5. Писцов: 2-го разряда — 3 жалованья — 400 руб., всего: 1200 руб.; 3-го разряда — 3 жалованья — 300 руб., всего: 900 руб.

Им на паек и обмундировку по 100 руб. каждому.

Всего: 11 человек, общая сумма жалованья — 7900 руб.

Примечание. 1. Распределение в винном и соляном отделении занятий между чиновниками сколько возможно уравнительным образом предоставляется Енисейской Казенной палате под непосредственною ее ответственностью. 2. Потребные деньги на канцелярские расходы по винному и соляному отделению назначаются в общей сумме по Енисейской Казенной палате. 3. Следующие деньги на разъезды чиновников по соляной части отпускать по мере действительной надобности.

III.      Губернское казначейство

1. Губернский казначей — 1 жалованье — 2000 руб.

2. Столоначальник — 1 жалованье — 750 руб.

3. Контролер — 1 жалованье — 1150 руб.

4. Бухгалтер — 1 жалованье — 1150 руб.

5. Помощников при столоначальнике — 1 жалованье — 550 руб.

6. Контролер и бухгалтер — 2 жалованья — 650 руб.

7. Писцов: 2-го разряда — 3 жалованья — 400 руб.; 3-го разряда — 4 жалованья — 300 руб.

Им на паек и обмундировку по 100 руб. каждому.

Всего: 14 человек, общая сумма жалованья — 10 000 руб.

IV.     Контрольное

1. Губернский контролер — 1 жалованье — 2000 руб.

2. Контролеров — 4 жалованья — 1150 руб.

3. Помощников — 5 жалованья — 650 руб.

4. Писцов: 2-го разряда — 4 жалованья — 400 руб.; 5. 3-го разряда — 2 жалованья — 300 руб.

Им на паек и обмундировку по 100 руб. каждому.

Всего: 13 человек, общая сумма жалованья — 10 350 руб.

V.        Вообще при палате

1. Асессоров — 2 жалованья — 1500 руб.

2. Секретарь — 1 жалованье — 1000 руб.

3. Протоколист — 1 жалованье — 750 руб.

4. Журналист — 1 жалованье — 750 руб.

5. Экзекутор — 1 жалованье — 750 руб.

6. Писцов: 2-го разряда — 2 жалованья — 400 руб.; 3-го разряда — 2 жалованья — 300 руб.

Им на паек и обмундировку по 100 руб. каждому.

7. Присяжных — 2 жалованья — 200 руб.

Всего 12 человек, общая сумма жалованья — 8450 руб.

На канцелярские расходы для всех отделений Енисейской Казенной палаты, на книги, также на отопление и освещение дома, на наем вахмистра, сторожей, на ремонт мебели и прочее — 9000 руб.

Итого: 63 человека, общая сумма жалованья — 59 750 руб.

(Весь штат Енисейской Казенной палаты составлял 63 человека. Надо сказать, что количество сотрудников Енисейской Казенной палаты до 1920 года не увеличилось, но и не уменьшалось, оставаясь на уровне штатного расписания 1837 года. — Л. Б.) (ГАКК, ф. 796, оп. 1, д. 4182, л. 1–15).

VI.  Землемерная часть при Енисейской

Казенной палате

В губернской чертежной

1. Губернский землемер — 1 жалованье — 1500 руб.

2. Младший землемер — 1 жалованье — 1000 руб.

3. Чертежников — 2 жалованья — 500 руб.

На чертежные и канцелярские материалы — 500 руб.

Всего: 5 человек, общая сумма жалованья — 4000 руб.

VII.  Окружные казначейства

Красноярское

1. Окружной казначей — 1 жалованье — 1250 руб.

2. Помощник — 1 жалованье — 1000 руб.

3. Бухгалтер — 1 жалованье — 1000 руб.

4. Журналист — 1 жалованье — 750 руб.

5. Писцов 2-го разряда — 3 жалованья — 300 руб.

Им на паек и обмундировку по 100 руб. каждому. На книги и прочие канцелярские припасы, а также дрова, свечи и сторожей — 1200 руб.

Всего: 11 человек, общая сумма жалованья — 7200 руб.

(В штатных расписаниях окружных казначейств Минусинска, Канска, Ачинска, Енисейска числилось 9 единиц сотрудников, то есть по сравнению с Красноярским казначейством на 2 единицы меньше. В остальном их функции были идентичны. Заметим, что северные надбавки чиновники Енисейского Казначейства не получали. — Л. Б.)

№ 4

«Туруханский край, — говорил г. Кобачев, — по суровости климата и тундроватому местоположению неспособен к хлебопашеству и скотоводству. Поэтому весьма мало населен. За 30 лет пред сим край этот, будучи многолюднее, представлял и промышленность обильнее, но в продолжение времени, уменьшаясь в числе жителей, дошел наконец до того затруднительного состояния, в каком находится ныне. Чтобы поддержать в способах продовольствия обитателей Туруханского края, правительство давно уже учредило в разных местах оного хлебные магазины и определило при них вахтеров, которые, отпуская жителям хлеб, получают за него уплату, тогда уже как их звериные промыслы доставят к тому возможность. Но как одно снабжение хлебом далеко не удовлетворяет всех нужд туземца, то он ищет пособия от приплывающих туда в летнее время енисейских торговцев, становясь в одно и то же время должником и казне, и частным лицам.

Поэтому казенное одолжение, не говоря уже о частном, не уплачиваясь вполне, возрастало более и более, особенно при неуспехе в звероловстве, так что в настоящее время недоимка эта, составляя значительную сумму, не представляет к уплате в будущем никакой благонадежности. Она должна даже еще возвышаться ежегодно, потому что многие из должников находятся в такой крайности, что не только не в силах заплатить долгов своих, но и, удручаемые бедностью, должны еще увеличивать их необходимым займом хлеба для пропитания семейств. К тому же многие из должников не находятся уже в живых; имущества от них никакого не осталось, а семейства не только платить долгов не в состоянии, но сами еще нуждаются в благотворительности. Столь велика крайность в настоящее время большей части жителей Туруханского края, так что, если бы даже сложили с них и всю недоимку, они все-таки не могли бы без постороннего пособия, сами собою, поддерживать быт свой. А потому, чтобы, наконец, доставить им способы к достижению благосостояния, необходимо принять такие меры, которые бы, снабжая нуждающихся потребным продовольствием и не стесняя их в сроках платежа за оное, предоставляли им свободу уплачивать тогда, как улов зверя или рыбы доставит к тому средства. Но таковые меры возможны лишь тогда, когда бы весь тамошний край отдан был в хозяйственное распоряжение частному лицу, которое бы действовало в этом случае по ближайшему усмотрению. Эта мера избавила бы местное начальство от тех затруднений и попечений о крае, какие по означенным обстоятельствам необходимы, а казна сберегла бы те суммы, какие по этому случаю употребляются. Движимый таковыми мыслями, я желал бы со своей стороны осуществить такое предприятие на условиях, которые состоят в следующем.

1.               Народонаселение, по 9-й народной переписи, Туруханского края состоит из 2669 душ, платящих подати и ясаки до 7200 руб. сер. Желаю, чтобы отдали мне край в арендное хозяйственное полное распоряжение сроком на 25 лет. Чтобы я платил за то по числу душ уже по последней, 10-й, народной переписи все долженствующие получаться казною выгоды.

2.               От всяких рыбных и звериных промыслов, коими местные жители пользуются, предоставить пользование мне одному преимущественно пред всеми другими посторонними лицами, которые теперь по сему собственно занимаются в Туруханском крае. А с отдачи мне края они должны прекратить и всякое обращение, и торговлю с жителями оного.

3.               Все произведения рыбных и звериных промыслов, чрез посредство жителей Туруханского края приобретаемые, должны поступать прямо лишь в мои руки, а потому заниматься покупкой у них всего этого вправе только я один; все же посторонние лица такового права иметь не могут. А равно и все места, могущие иметь в себе золотосодержащие россыпи или другие какие металлы, руды и минералы, — все это должно принадлежать собственно мне в продолжение означенных 25 лет, и разработка оных никому более принадлежать не может иначе как с согласия моего и с тем, чтобы действия их не нарушали прав, которые мне настоящими условиями будут предоставлены. Впрочем, само собой разумеется, что это производство должно подчиняться общим действующим законам.

4.               Имея таковые права, и с моей стороны обязываюсь: а) обеспечить продовольствие всех жителей Туруханского края доставлением туда хлеба и прочих для существования их потребностей в таком количестве, какое для них нужно. Цены всего отпускаемого им в продажу — от меня, равно как и принимаемого за то вознаграждения, будут установляться по моему усмотрению; б) вносить в казну в положенный срок все подлежащие с них подати сполна и наличными деньгами, как за крестьян и мещан, так и за инородцев, производя расчет в этом с ними уже лично; в) для помещения запасов хлебного продовольствия я должен принять те же самые магазины, какие существуют в разных местах края, не платя за оные казне, равно и все казенные постройки, сколько оных окажется в наличности.

5.               Для содействия мне в подлежащих распоряжениях находящаяся ныне в Туруханске казачья команда во всем ее составе может остаться тут же в существующем порядке, и если потребуется оной содержание собственно от меня, то я готов доставлять таковое в установленном размере. А как и для исполнения врачебных обязанностей должен находиться там медик, то обязуюсь обеспечить и его жалованьем, каковое он ныне получает.

6.               Так как со введением означаемого распорядка звание туруханского отдельного заседателя должно уже упраздниться, то все жители Туруханского края должны считаться по состояниям их в ведомстве тех обществ и начальств, к коим по закону принадлежат. А потому в случаях, подвергающих их личной ответственности, они, будучи преданными оной по донесению старших своих, если потребованы будут начальством, должны быть мною же доставлены до границы Енисейского округа и сданы по принадлежности. А как при предполагаемом распорядке никаких, ни казенных, ни частных, исков с жителями быть уже не может, то в случае возникновения считать их недействительными. Равным образом, если по распоряжению начальства отряжен будет в Туруханский край для казенной надобности чиновник, то проезд его туда и обратно производиться должен за счет казны, независимо от меня.

7.               Если б со временем число жителей Туруханского края по разным физическим причинам уменьшилось в значительной степени, то о населении сего края соответственно потребности правительство должно по просьбе моей сделать распоряжение, и такового рода просьбы не должны оставаться без уважения. А также отпускать мне по требованию моему нужное для того края количество пороха и свинца, буде последнее потребуется, с платежом по стоящей казне цене, также и соли.

8.               При таковом распорядке и устройстве вся добываемая в Туруханском крае рыба, будучи под одним хозяйственным наблюдением, как в способах хранения и соления оной на местах, так равно в укупорке посуды и доставке оной в Енисейск, может, без сомнения, иметь и лучшее качество и, как правильно и своевременно распределяемая для продажи, не будет возвышаться необыкновенно в цене (как это при нынешнем образе торговли нередко бывает); также нет никакого сомнения, что и звериный промысел должен далеко увеличиться при тех способах и средствах, какие будут жителям даны». (Енисейск, сентябрь, 1853 год.)

№ 5

ВЕДОМОСТЬ

наименований и количества товаров, доставленных в устья Енисея и Оби с 1887 по 1898 год

                           1887    1889     1890      1893      1894     1895      1896    1897     1898      ВСЕГО

Наименование пуд. Ф. пуд. Ф. пуд. Ф. пуд. Ф. пуд. Ф. пуд. Ф. пуд. Ф. пуд. Ф. пуд. Ф. пуд. Ф.

Товаров

Чай кирпичный                                                                                4526 153827 25 155219 38 313573

Рельс железный                                      90 000                                          13 628                     103628

Машины разн.,

Машин. части,

железн. изд.,

трубы, цепи и

проч.                   327     20 5    9026 27  2156 22       —      1185     2781 2   12940 38   1957 16   30395

Гарпиус                —           —           —             —            —      186 3   4301 17  11321 8      9510       25319

Цемент                  —       833 15      —            —             —      1822 2    —          17703 10       —         20359

Соль                    15500 622 10     1556 20   —             —      163 1      —             —                 —        17843

Свечи

стеариновые          —         —            —            —              —        —        3927 28    9763 36       —        13692

Рис                          —         —           466 10    31         183    2622 11 2204 13  5493 8      1833 4   12873

Сталь и стальн.

и железн. листы     —         —          643 15     —            25      165 19 1374 11    8351 19        —      10559

Инструменты для

ремесел фабрик и

заводов                  40        —           1119 10  17 18    9 30     464 20 743 31      5598 17       24       8016

Консервы разл. и

провизия в консер. 44      —           1517 30   116 10 298 30 331 15 1533 15     3914 12      35      7768

Жесть                        —      —            609 10      —          —         581 21 1633 3       2728         2154    7736

Специи                      —      —            25 35        —          —        690 14  1540 27    5447 18       —        7704

Сода каустич.           —      —              —              —         —         1313 17 6317          —              —         7630

Рыба (сельдь,

треска)                       —      —              —              —      1198     2635 12 12 16       2897 24      —        6743

Фрукты сушеные      —      —            222 7    10 34    30 39   912 20 1141 29     4026 34     11 8     6356

Чугун и чугун.

части                          —      —              —              —           —           —         —            6200           —        6200

Керосин                    111   —            5683          —           —           —         —           56 22           —        5850

Краски                       450   —           609 19       —        30 11     2981 14 553 3    260 16        —        4795

Железо разн.

сортовое                     —      —            661           —          —           —       346 35      2790 77     37       3876

Масло машин. и

разное                          —      —           1136 35   124        8           —        154 5        1284         —        2707

Крахмал                      —       —          358 30      3 4        —        269 32   153 30      1784        —         2569

Гвозди конские

и разные                      —       —          313 20        —         —           —          104 28     1934 14    —       2353

№ 6

Прямое обложение сельского населения Енисейской губернии за 1901 год

Название налогов Оброчная  Земский   Волостные    Сельские   Земские       Церковный Всего

                                подать      сбор           расходы        расходы    повинности  сбор

Сумма налогов        400 т. р.   360 т. р.     302 т. р.       396 т. р.     640 т. р.      90 т. р.  2 м. 188 т. р.

На одного

работника               4 р. 44 к.     4 р.          3 р. 30 к.      4 р. 40 к.     7 р. 10 к.     1 р.           24 р. 24 к.

На одну десятину

удобной земли        26,6 к.         24 к.        19,4 к.         26 к.            42 к.            6 к.            1 р. 44 к.

(пашня, покос,

выгон и усадьба)

№ 7

Абаканович Александр Юрьевич

Агапитов Михаил Евстафьевич

Альхимович Вячеслав Семенович

Баршевский Август Юльевич

Базилевич Валерий Иоакимович

Белинский Константин Владимирович

Белов Александр Афинович

Беньковский Федор Рафаилович

Бирюков Василий Павлович

Боголюбский Константин Исидорович

Варжаковский Михаил Ипполитович

Востоков Эрнест Васильевич

Герасимов Константин Григорьевич

Глазков Илларион Иванович

Добронравов Александр Васильевич

Долгов Федор П.

Дорзет Оттом Владимирович

Дорофеев Михаил Иванович

Есипов Владимир Анатольевич

Зандау Эдгар Фридрихович

Затопляев Платон Гаврилович

Затрутин Николай Иванович

Зборский Эрнест Викторович

Иванов Василий Васильевич

Иванов Олег Петрович

Ивкин Петр Семенович

Ишутинов Александр Степанович

Кожевников Сергей Николаевич

Кокушкин Эстер Александрович

Корсаков Афанасий Исаевич

Корякин Константин Иванович

Кривошея Григорий Николаевич

Крыжановский Михаил Степанович

Кузнецов Петр Александрович

Лебедев Евлампий Иванович

Лобазов Владимир Георгиевич

Логинов Эпимах Ильич

Луговской Константин Алексеевич

Лукьянов Иван Михайлович

Максимович Иван Васильевич

Малионов-Мелех Эдуард Михайлович

Манжос-Белый Степан Андреевич

Меркушев Владимир Порфирьевич

Михайлов Константин Александрович

Моллер Василий Васильевич

Николаев Иван Иванович

Овчинкин Егор Дмитриевич

Оносов Игорь Митрофанович

Павловский Виктор Николаевич

Петров Владимир Тимофеевич

Петров Иван Елисеевич

Петровский Иван Осипович

Попов Иван Иванович

Попов Николай Устинович

Порешь Антон Александрович

Разсказов Клионик Александрович

Савинов Ман Петрович

Серебренников Петр Михайлович

Сидоров Андрей Лаврович

Сидоров Тимофей Лаврович

Соколов Дмитрий Семенович

Сотников Михаил Иванович

Суходаев Петр Петрович

Третьяков Феофан Парфенович

Тюменцев Михаил Емьферович

Тюрнев Александр Дмитриевич

Ушаков Иван Николаевич

Ушахин Павел Иванович

Фокин Дмитрий Федорович

Харитонов Георгий Афанасьевич

Ходкевич Валентин Олимпович

Христофоров Алексей Матвеевич

Черников Дмитрий Дмитриевич

Черных Петр Яковлевич

Чернявский Николай Васильевич

Чертищев Петр Карлович

Шадрин Павел Иванович

Шатов Василий Тимофеевич

Шелковкин Василий Константинович

Шидловский Николай Иосипович

Шнейдер Роберт Иванович

Юзуп Петр Иванович

Юрборский Василий Васильевич

Юсков Степан Захарович

Яковлев Алексей Александрович

Ампилогов Филипп Виссарионович

Арлянский Василий Александрович

Артемьев Николай Никитович

Базилевич Валентин Иоакимович

Барчугин Дмитрий Константинович

Белинский Александр Владимирович

Бобринецкий Иван Степанович

Брюханов Георгий Тимофеевич

Васильев Николай Никифорович

Воробьев Михаил Агафьевич

Востоков Эраст Васильевич

Гомолко Александр Дмитриевич

Гончарский Иван Ильич

Громошевский Иван Иванович

Гуторов Александр Ефимович

Дингильштеть Константин Николаевич

Добронравов Александр Васильевич

Занковский Вячеслав Николаевич

Кабаев Заал Исидорович

Клиндер Константин Юльевич

Козлов Михаил Денисович

Коновалов Иван Порфирьевич

Кривобоков Илья Дмитриевич

Кривошея Георгий Николаевич — енисейский казначей

Кульвец Юлий Карлович

Крыловский Александр Николаевич

Лебедев Евлампий Иванович

Лепешев Афанасий Спиридонович

Лобазов Владимир Васильевич

Максимович Иван Васильевич — канский казначей

Москвин Арсений Иванович

Нестеров Алсей Иванович

Паутов Владимир Александрович

Пестяков Александр Вячеславович

Петров Василий Петрович — красноярский казначей, 1891 год

Петров Владимир Тимофеевич — ачинский казначей

Попов Александр Николаевич — минусинский казначей

Селезнев Михаил Иванович

Соколов Пантелеймон Павлович

Ушахин Павел Иванович

Феоктистов Борис

Филистович Илларион Гаврилович

Фомкин Георгий Яковлевич

Фон-Эзерский Николай Александрович

Хорошев Павел Никандрович

Чернов Константин Алексеевич

Чулков Василий Гаврилович

Шатов Петр Алексеевич

Яковлев Михаил Ефимович

Банников Матвей Максимович

Баратынский Владислав Людвигович

Белов Николай Григорьевич

Богданович-Дворжецкий Александр Михайлович

Войдилло Петр Владимирович

Гладков Алексей Васильевич

Гоголев Михаил Иванович

Гронский Александр Эдуардович

Губин Владимир Нилович

Данилов Петр Максимович

Дружинин Николай Евгеньевич

Захарченко Данила Антонович

Казаринов Михаил Михайлович

Калашников Иван Мефодьевич

Карпович Станислав Вячеславович — управляющий

Климович-Марченко Михаил Васильевич

Козин Константин Ефимович

Копьев Петр Иванович

Кропачев Иван Васильевич

Крылов Дмитрий Поликарпович

Лазарев Николай Николаевич

Лампе Николай Александрович

Максимович-Григоренко Леонид Иванович

Маракулин Василий Дмитриевич

Мельничук Константин Максимович

Мухтаров Ахмет Галиевич

Надольский Роман Иосифович

Оранский Карл Карлович

Перевалов Вячеслав Иванович

Перимов Николай Иванович

Плятерь-Плохоцкий Бронислав Константинович

Прокопенко Дмитрий Степанович — управляющий

Рачковский Виктор Иванович

Сабунаев Владимир Михайлович

Связкин Александр Васильевич

Серебрянников Сергей Васильевич

Станкеев Алексей Алексеевич

Тиунов Иван Андрианович

Успенский Николай Николаевич

Утюпин Александр Галактионович

Фурса Степан Ильич

Чеглоков Сергей Павлович

Чистяков Иван Григорьевич — управляющий, 1891 год

Чистяков Петр Александрович

Цисвицкий Александр Алексеевич

Шамахов Алексей Николаевич

Шапошников Геннадий Константинович

Шепетковский Николай Александрович

Шешуков Михаил Якрвоевич

Шишкин Анатолий Сергеевич

Юдин Алексей Геннадьевич

Яковлев Александр Алексеевич

Яковлев Владимир Александрович

Ярыгин Иван Александрович

Афанасьев Виктор Александрович

Бенько Григорий Павлович

Бобылев Николай Александрович

Брусиловский Александр Михайлович

Высоцкий Лев Густавич

Димов Иван Дмитриевич

Дьяконов Анатолий Николаевич

Дюборг Павел Августович

Есепов Владимир Анатольевич

Зандау Эдгар

Захарченко Лев Моисеевич

Моложавый Сергей Степанович

Обмоин Иван Иванович

Оксенов Леонид Васильевич

Островских Петр Евгеньевич

Павлов Александр Александрович

Петров Феодосий Арсеньевич

Покровский Иннокентий Иванович

Протопопов Павел Егорович

Пучковский Петр Евграфович

Пясецкий Всеволод Анатольевич

Сахновский Алексей Александрович

Сельцер Константин Иванович

Серебряков Леонид Иванович

Снегирев Иван Всеволодович

Солодовников Вячеслав Александрович

Флеров Константин Иванович

Цитович Петр Михайлович

Владимирский детский приют для девочек, основан 15 июля 1848 года.

7 ноября 1850 года состоялось открытие Сибирского отдела Русского географического общества в г. Иркутске.

Красноярское Синельниковское общество благотворителей и попечения сирот. Создано 24 мая 1874 года.

Красноярское ремесленное училище имени Т. И. Щеголевой, основано 18 июня 1874 года.

Щеголевская богадельня, открыта 5 декабря 1875 года.

9 июля 1884 года утверждается устав Общества попечения о начальном образовании в г. Енисейске.

Общество попечения о начальном образовании в г. Красноярске, открыто 14 ноября 1884 года.

16 апреля 1885 года городской голова Минусинска И. П. Лыткин подал прошение о регистрации Общества попечения о начальном образовании. И лишь 8 декабря 1887 года устав общества был утвержден и оно начало свою работу. С 10 января 1888 года общество приступило к своей работе.

В 1886 году было открыто Общество любителей музыки и литературы.

Красноярский приют арестантских семей был официально открыт 25 марта 1886 года. Первоначально там находилось 23 питомца.

Общество врачей Енисейской губернии, открыто 26 сентября 1886 года.

Ольгинский детский приют трудолюбия Синельниковского общества благотворителей и попечения сирот в Красноярске, открылся 9 мая 1889 года.

10 октября 1890 года в зале заседаний Губернского Совета состоялось открытие отделения Имперского Московского общества сельского хозяйства. 11 января 1903 года состоялось последнее заседание этого общества.

5 февраля 1891 года в Красноярске учреждено Александровское Еврейское благотворительное общество.

19 января 1893 года открыт сиропитальный дом имени Т. И. Щеголевой.

Красноярское общество трезвости с 1 ноября 1899 года начало свою работу.

Красноярский подотдел Восточно-Сибирского отдела Императорского Русского географического общества (ВСОРГО), 28 января 1901 года в 1 час дня в здании городской лечебницы. Первым председателем стал Ю. Григорьев. Учредителями отдела стали: адвокат Ицын, учитель П. Проскуряков, врач В. М. Крутовский.

15 декабря 1901 года был утвержден устав Общества земледельческих колоний и ремесленных приютов Енисейской губернии. Активную деятельность общество начало с 6 августа 1902 года.

16 января 1903 года в Енисейске открыто Общество пособия бедным евреям.

24 апреля 1903 года образовалось Общество взаимного вспомоществования учавшим и учившим в Енисейской губернии за 1903 год.

Благотворительное общество при Красноярской женской гимназии, было открыто в 1907 году.

Просветительское общество «Красноярская лига образования», было создано 15 мая 1907 года.

26 октября 1907 года возникло Общество вспоможения Красноярской женской гимназии.

19 марта 1908 года в Петербурге состоялось учредительное собрание Общества изучения Сибири и улучшения ее быта к распространению сведений о Сибири путем лекций, курсов, печатных изданий. Общество раскинет широкую сеть своих отделений по всем уголкам Сибири. Изучение Сибири потребует очень много интеллигентных сил и немало материальных средств.

20 октября 1909 года губернатором Енисейской губернии Бологовским был утвержден устав Общества обывателей и избирателей г. Красноярска. В 1911 году его распустили.

В 1913 году в Красноярске была сделана попытка образования Красноярского культурно-просветительского общества «Вестник знания», имеющего целью содействие самообразованию членов путем совместного чтения произведений литературы и науки, рефератов и докладов членов по вопросам литературным и научным, а также обмена мнений и бесед. Общее присутствие енисейского губернатора правления определяет: в удовлетворении ходатайства об открытии и действии Красноярского культурно-просветительского общества «Вестник знания» отказать, о чем и объявить учредителям.

27 марта 1914 года была сделана попытка создания профессионального общества рабочих печатного дела, но в создании этого общества рабочим было отказано.

В 1915 году был создан Комитет Красноярского отдела Сибирского общества для подачи помощи больным и раненым воинам.

В 1738 году на Ирбинском железоделательном заводе произведена первая выплавка железа.

В 1782 году Красноярск становится уездным городом Тобольского наместничества.

С 1794 года ссылка в Сибирь сделалась постоянною.

В 1797 году Павел издал указ о соблюдении воскресных дней и о недопущении в оные никаких работ.

В 1804 году Красноярск — окружной город Томской губернии.

С 1812 года началась вольная продажа соли, но порядок управления соляной частью не изменился.

В 1813 году в Красноярске сформирована первая пожарная команда и открыт мост через реку Качу.

2 января 1823 года открылась Енисейская губернская Казенная палата.

В 1824 году губернатору Степанову было выделено 2 тысячи рублей на приобретение первых двух пожарных машин для города Красноярска.

С 1824 года Ирбинский завод начал выпускать 400 тонн чугуна в год.

С 1 января 1824 года Енисейская губерния была причислена к третьему классу вместе с Томской и Иркутской губерниями.

В 1824 году, 22 марта, министр финансов Канкрин разработал правило: при переводе казенных крестьян в другие губернии казенным палатам наделять крестьянам по 15 десятин земли на душу и лишь при наличности отлично удобной земли отводить 8 десятин.

1 января 1831 года в Красноярске почтовую экспедицию реорганизовали в губернскую почтовую контору. Первым красноярским почтмейстером стал Лобовский Михаил Иванович. В это же время начали работать уездные почтовые конторы. Первыми уездными почтмейстерами стали: в Минусинске — Бордуков Иван Елисеевич, в Енисейске — Гласков Павел Андреевич, в Ачинске — Горбов Николай Филимонович, в Канске — Головин Семен Васильевич.

С 1835 года в Енисейской губернии были открыты россыпи золота.

30 апреля 1838 года было принято положение о частных золотых приисках в Сибири.

В 1839 году Ирбинский завод полностью разрушен пожаром.

С 1 января 1845 года во всех частях Российской империи были введены в употребление однообразные российские меры и весы.

С 1 января 1846 года в Красноярске открылась Пробирная палата, которую стал возглавлять унтер-шихтмейстер Вершинин.

22 мая 1847 года в Красноярске открыт Владимирский детский приют.

Для справки. В 1856 году общая добыча соли, как казенной, так и частной, составляла 19 миллионов пудов. Кроме того, еще 7 миллионов пудов завозилось из-за границы. В этом же году доход от продажи соли составлял 6 миллионов рублей, а в 1880 году — 18,8 миллиона рублей.

20 июля 1857 года был понижен процент по частным вкладам с 4 до 3 % и по казенным — до 1,5 %.

С 1 января 1860 года был снова понижен процент по частным вкладам в коммерческих банках с 3 до 2 %.

31 мая 1860 года в Санкт-Петербурге был учрежден Государственный банк, отделение этого банка было открыто в Красноярске.

Указом от 30 декабря 1861 года для подкрепления средств государственного казначейства учреждена подушная подать в размере 1 рубля с души в Европейской России и 90 копеек в Сибири.

1 января 1862 года было принято решение впервые в истории страны опубликовать в прессе краткую табель доходов и расходов Российской империи.

6 февраля 1862 года вышел закон под названием «Нормальное положение о городских общественных банках».

16 октября 1862 года был издан новый «Устав сберегательных касс». По этому уставу сберегательные кассы напрямую подчинялись Государственному банку. В это же время они стали учреждаться при уездных казначействах или городских думах. Первая сберегательная касса в Красноярске была открыта в 1867 году при Красноярской городской думе. При Александре II сберегательные кассы не получили широкого распространения. К январю 1881 года в России насчитывалось всего 67 касс, имевших 96 594 вкладчика на 8 миллионов рублей вкладов.

8 ноября 1862 года был утвержден «Устав о городских сберегательных кассах».

С 1 января 1863 года в Енисейской губернии стали повсеместно вводиться рабочие книжки.

С 1 января 1863 года в России утверждался новый питейный сбор (питейный доход). Таким образом была отменена система откупов.

8 января 1863 года в Енисейске открылся общественный банк.

С 1 мая 1863 года в России отменили подушную подать с мещан.

Первый пароход на Енисее начал свою навигацию с 20 мая 1863 года.

Канский городской общественный банк открыт 9 июля 1863 года.

28 июля 1864 года был утвержден устав первого акционерного коммерческого банка в Санкт-Петербурге.

Сберегательная касса в Красноярске открыта в 1866 году при отделении Государственного банка. С 1867 по 1889 год разным лицам было выдано 2777 книжек.

С 1 января 1866 года в Красноярске В. Мерцаловым была открыта Контрольная палата Министерства финансов России.

Новоселовский сельскосберегательный банк Минусинского округа получил разрешение к открытию губернатора П. Н. Замятина 6 июня 1866 года.

Минусинский городской общественный банк был открыт в 1867 году.

24 мая 1870 года Александр II утвердил «Устав о частной золотопромышленности».

19 апреля 1871 года М. О. Маркс начал постоянные метеорологические наблюдения. Открыл метеорологическую станцию.

10 декабря 1871 года состоялось открытие Красноярской городской думы по правилам «Городового положения 1871 года».

7 марта 1872 года Красноярская городская дума приняла решение об установлении в пользу города сбора с собак по 50 копеек с каждой.

С 1873 года женщины стали приниматься на работу в учреждения.

С 1 января 1873 года в Сибири был введен налог с недвижимых имуществ.

18 июня 1874 года в Красноярске открылось первое ремесленное училище имени Татьяны Ивановны Щеголевой.

30 мая 1878 года утверждены новые штаты для Енисейской Казенной палаты.

В 1880 году по предложению старосты купеческого общества Павла Прейна было решено отражать все важнейшие события из жизни города в «Памятной книге купеческого общества города Красноярска Енисейской губернии». Записи решено было начать с 1850 года.

Тинское ссудосберегательное товарищество Канского округа открылось 6 марта 1880 года.

Тесинское ссудосберегательное товарищество открылось 29 августа 1880 года.

К 1881 году общий долг государства составлял 60 194 миллиона рублей.

С 1 января 1881 года по личному распоряжению Александра II соляной акциз в империи был отменен.

Рыбинское ссудосберегательное товарищество Канского округа открыто 1 января 1882 года.

2 июня 1882 года был первый пробный рейс парохода «Москва» от Красноярска до Минусинска. Брал на борт 110 пассажиров и более 1000 пудов товара.

Тасеевское ссудосберегательное товарищество Канского округа открылось 3 июля 1882 года.

28 февраля 1883 года канский купец I гильдии И. Н. Некрасов пожертвовал на постройку здания Красноярской женской гимназии 43 тысячи рублей.

25 марта 1885 года состоялось открытие приюта для арестантских детей.

В 1886 году Ирбинский железоделательный завод конфискован в пользу государства с принудительным взысканием с заводчиков недоимок на сумму 26 тысяч 500 рублей.

29 сентября 1887 года в г. Енисейск прибыл из Лондона английский пароход «Феникс».

В 1888 году в Енисейской губернии из быта крестьян была полностью вытеснена лучина, ее заменили керосиновыми лампами.

Сухобузимский сельский банк открыт 1 марта 1888 года.

Первый свекло-сахарный завод открылся в 1889 году. В 1890 году переработано 8450, а в 1891 году уже 92 000 пудов свекловицы и приготовлено 5850 пудов белого сахара.

10 октября 1890 года открылся отдел Императорского Московского сельскохозяйственного общества.

1 июля 1891 года Красноярск посетил Наследник Цесаревич Николай, вступивший на русский престол в 1896 году.

Несмотря на то что еще в 1826 году были выработаны основные положения об охране лесов в империи, в Енисейской губернии ее лесные богатства стали охраняться с 1892 года, когда начались интенсивные вырубки лесов в связи с проведением Великого Сибирского пути.

Первая Красноярская сельскохозяйственная выставка, высокую оценку которой дал цесаревич Николай, была открыта 6 сентября 1892 года.

С 8 ноября 1894 года в доме Михаила Рутченко, расположенном по улице Песчаной, открылась платная рисовальная школа.

В начале 1895 года крестьянин Степан Попов построил первую хату вблизи полотна Сибирской железной дороги, таким образом дав рождение новому населенному пункту — Боготолу, в 1911 году Боготол получил статус города.

14 марта 1896 года в Красноярске в почтово-телеграфной конторе впервые установили центральные проверочные часы.

12 апреля 1898 года в г. Енисейске открылась частная платная библиотека им. А. А. Баландиной.

В сентябре 1898 года в Красноярске была открыта первая кофейня по ул. Воскресенской в доме Жукова.

28 января 1901 года в зале городской лечебницы был открыт Красноярский подотдел ВСОРГО.

15 августа 1901 года в Красноярске открылся Русско-Китайский банк.

В Еловской волости Красноярского уезда в 1902 году открылся сельский банк с основным капиталом в 3 тысячи рублей.

В 1902 году в Еловской волости Красноярского уезда разрешен сельский банк с основным капиталом в 3 тысячи рублей.

В мае 1902 года при Назаровском волостном правлении Ачинского уезда открылся сельский банк, уставной капитал которого составлял 4 тысячи 2 рубля и 89 копеек.

Открытие Березовского сельского банка Березовской волости Ачинского уезда с уставным капиталом в 3 тысячи 196 рублей 96 копеек состоялось 13 мая 1902 года.

24 июля 1902 года сельский банк начинает свою работу в селе Большеулуйском Ачинского уезда с основным капиталом в 1400 рублей.

27 декабря 1902 года Баландина первая открыла в г. Енисейске дешевую столовую для малоимущих.

1 января 1903 года в Балахте открылся сельский банк с основным уставным капиталом в 400 рублей. Сельский банк в достаточной мере подорвет деятельность ростовщиков, в которых в Балахте нет недостатка.

В марте 1903 года в Красноярске начала работать прачечная, открытая японцами.

В июне 1903 года в селе Ужур открылся сельский банк, основной капитал которого составил 11 тысяч 582 рубля.

В июне 1903 года в селе Бея Бейской волости открылся сельский банк, основной капитал которого составил 4 тысячи 393 рубля.

Первый сепаратор на юге Минусинского края появился в апреле 1904 года, стоимость его составляла 155 рублей.

1 июля 1904 года продажа вина, бывшая частным делом, перешла в казну, для чего было построено три винных склада в Красноярске, Минусинске и Канске.

В 1905 году разрешен беспошлинный ввоз иностранных товаров в течение навигации 1905 года через Ледовитый океан в устье Енисея. Всего разрешено ввезти 680 000 пудов, из которых 215 000 пудов разрешено купцу Гадалову и бывшему енисейскому городскому голове Востротину.

1 апреля 1906 года вышел из печати первый номер газеты «Восточно-Сибирский сельскохозяйственный листок».

18 февраля 1909 года городская дума приняла постановление «О введении в Красноярске всеобщего начального образования».

В 1910 году крестьяне называли Анциферовскую волость Енисейского уезда «заморенной».

С 1 сентября 1911 года Красноярское купеческое общество открывает одногодичные бухгалтерские вечерние курсы.

29 октября 1912 года был опубликован «Устав общества Ачинско-Минусинской железной дороги». (Баландиной оставалось найти еще капитал в 35–36 миллионов рублей.)

8 ноября 1912 года Ольгинский детский приют трудолюбия Синельниковского общества благотворителей и попечения сирот в Красноярске переехал в новое здание. В нем жило до 100 воспитанников.

С 1 января 1914 года в Красноярске начал действовать водопровод.

В марте 1914 года Иванову Ивану Борисовичу разрешили издавать в Красноярске газету «Горнопромышленный листок». Газета должна была выходить в губернской типографии два раза в месяц. (Однако ни одного экземпляра этой газеты пока не найдено.)

В 1915 году Петербург был переименован в Петроград.

Карточная система в Красноярске впервые была введена с 16 августа 1916 года.

С концом текущего года истекает срок полномочия состава гласных нашей городской думы, осенью будут произведены новые выборы, от удачного исхода которых будет вполне зависеть благоустройство города и благоденствие населения.

В Бозе почивший государь Александр Николаевич, радея о пользе своих подданных, дает городское самоуправление на более широких началах, чем существовавшее раньше, он был вполне убежден, что из среды горожан легче найдутся люди, основательно знающие нужды и потребности своего города. Что бывшими в составе гласных городской думы с любовью и рвением честных людей станут заботиться о благе города и тем способствовать материальному и духовному развитию горожан — с этой-то великою целью и дарованы городским думам широкие права как по устройству и ведению городского хозяйства, так и по заведованию всеми отраслями, касающимися благосостояния городского населения, в деле народного здравия, продовольствия, принятия мер предосторожности против разных бедствий, попечения и разветвленной торговли, устройства благотворительных заведений, больниц, школ, библиотек, музеев, театров и пр.

Из перечня того, что возложено на городскую думу, можно судить, как высока и серьезна обязанность гласного и какое громадное значение имеют выборы на эту общественную службу. При дельном и вполне честном составе думы, при осмотрительных и обдуманных выборах горожане могут быть уверены, что выбранная ими дума, обладающая довольно широкими правами, может быть истинною благодетельницею городского населения, способствуя своею деятельностью и материальному увеличению достатка населения: уменьшая и справедливо распределяя налоги, устраивая строгий надзор за торговлей, поощряя и облегчая промыслы, могущие поднять благосостояние горожан, обставляя их жизнь так, чтобы им не грозили бедой разные бедствия в виде пожаров, голода, эпидемических болезней (дифтерита, тифозной горячки и проч.), т. е., иначе говоря, заботясь об устройстве пожарной части, чистоте города, канализации его, чистоте употребляемой в пищу воды и о многом другом. От серьезно и честно относящихся к общественной деятельности гласных мы вправе ожидать и забот о наших детях — забот, выражающихся в устройстве таких учебных заведений, которые давали бы возможность малодостаточному классу горожан давать своим детям практическое образование, т. е. такое, которое, расширяя их сведения, научало бы таким ремеслам, искусствам и знаниям, с которыми они бы могли в будущем найти самостоятельный и честный заработок в жизни. Для взрослого населения — устройство библиотек, публичных и народных чтений, музеев и проч. Одним словом, во многом хорошем может проявиться деятельность думы, составленной из людей, близко и горячо принимающих к сердцу общественное благо. Но тоже учреждение при опрометчивом, дурном составе гласных может быть величайшим врагом населения; преследуя свои личные, карманные интересы, нисколько не заботясь о благе города, оно может растратить капиталы его, оставить в полном пренебрежении образовательные нужды города и, пользуясь предоставленными ему правами, внести произвол, несправедливость, хищение.

Мы, красноярцы, — да, пожалуй, и не мы одни — к выборам относимся с полнейшим равнодушием, считая их каким-то пустым делом, большинство из нас, избирателей, никогда и не задумывалось над важностью их, и вот причины, почему наше городское самоуправление вырождается в самоуправство и идет, как говорится, ни шатко, ни валко, ни на сторону. Мало того, многие ли из нас знают свои права по избранию? Вот почему будет не лишним одним напомнить, других познакомить с этими правами, предоставленными нам «Городовым положением».

Статья 17. Всякий обыватель, к какому бы сословию ни принадлежал, имеет право голоса в избрании гласных при следующих условиях: 1) если он русский подданный; 2) если ему не менее 25 лет; 3) если он владеет в городских пределах, на праве собственности недвижимым имуществом, подлежащим сбору в пользу города, или содержит торговое и промышленное заведение по свидетельству купеческому, или же хотя и не владеет недвижимым имуществом, но, проживая в городе в течение 2 лет сряду перед выборами, хотя бы с временными отлучками, уплачивает в пользу города установленный сбор со свидетельств купеческого, или приказчичьего, или промыслового на мелочный торг; 4) если на нем не числится недоимок. За лиц женского пола, за отсутствующих и за достигших совершеннолетия, но не имеющих 25 лет, могут участвовать в выборах лица, снабженные от них доверенностями, а за малолетних и несовершеннолетних их опекуны и попечители (доверенности на участие в городских выборах пишутся на простой бумаге, подпись свидетельствуется полицией).

Статья 18. Разные ведомства, учреждения, общества, компании и проч., если владеют в городе недвижимою собственностью, с коей взимаются в пользу города установленные сборы, пользуются правами голоса на городских выборах, через своих представителей, назначаемых с соблюдением правил, в статьях 17-й и 19-й означенных.

Статья 19. Губернатор, члены Губернского по городским делам присутствия, исключая городского головы, члены Губернского правления и члены местной полиции, пока находятся в сих должностях, голосом при выборах не пользуются, хотя бы они имели на него право по силе статьи 17-й.

При обладании этими условиями и желанием воспользоваться своими правами на пользу общественную — а это долг каждого честного гражданина — следует заявить управе о внесении своего имени в составленный ею список избирателей. Список этот, составленный управой, публикуется ко всеобщему сведению горожан, которые в течение двух недель со дня объявления имеют право представлять в городскую управу свои возражения против неправильности и неполноты списков. Затем управа списки и все возражения на них передает на рассмотрение думы, которая, утвердив их, передает управе не позднее как за месяц до выборов для своевременных распоряжений о созыве избирателей. Недовольные определением думы могут в 7-дневный срок со дня объявления обращаться с жалобами к губернатору. Поверенные и уполномоченные допускаются к выборам по предъявлении городскому голове доверенностей и полномочий.

Вот все условия, которым должны удовлетворять избиратели, весь порядок заявлений своих прав управе. Итак, благословясь, с сознанием важности предстоящего выбора, с желанием послужить своей деятельностью на пользу города, воспользуемся, кто может, данным нам правом и в день выборов подойдем к избирательным урнам с заранее намеченными гласными. Пора снять с себя обвинение в равнодушии к благу своих сограждан и заявить на предстоящих выборах, что мы дорожим своими правами на самоуправление (Енисейские губернские ведомости. — 1882. — № 33. — 14 августа).

В XIX веке в Енисейской губернии подати собирались с мещан, государственных крестьян, оседлых инородцев, поселенцев и крестьян, сменивших социальный статус.