«По небу полуночи»

До июня 1944 года «вторым фронтом» называли партизанские армии, движение сопротивления нацистскому режиму. Близ аэродрома создалась целая колония людей разных национальностей, дожидавшихся отправки на партизанский, подпольный «второй фронт». Разные это были люди — по возрасту, профессии, семейному положению. Все знали, что пойманных ожидают пытки и жестокая казнь. Запомнилась летчикам девушка-черногорка из диверсионного отряда. Невысокая, гибкая, она держалась отчужденно. Рассказывали, что фашисты уничтожили всю ее семью — и родителей, и братьев. Целыми днями она тренировалась в спортивном городке, стреляла в тире навскидку из нашего и трофейного оружия, а во время прогулок с необычайной ловкостью и злостью метала ножи. Смотреть на нее в эти мгновения было жутковато.

Полной ее противоположностью казалась другая девушка — итальянка по имени Тереза, появившаяся ранней весной. Было ли это имя настоящим — никто таких вопросов не задавал. Впрочем, имя распространенное…

Вместе с ней приехал молодой парень, говоривший по-русски плоховато, с сильным акцентом. Ее же речь была безупречно чистой, певучей. В отличие от черногорки, она едва ли когда-нибудь держала в руках оружие и всегда с опаской смотрела на воинские упражнения.

Была она очень красивой, и лейтенант Саденов, точно завороженный, с нее глаз не сводил. Но Тереза всегда появлялась в сопровождении юноши, и лейтенант не осмеливался с ней заговорить. Проницательные пилоты тотчас заметили переживания Кусана, но почему-то, вопреки обычаю, не стали над ним подшучивать. Наверное, и девушка почувствовала его взгляды, она всегда улыбалась в ответ издалека.

Только много лет спустя удалось узнать, кто на самом деле была эта девушка. Ученый-историк подполковник А. М. Сергиенко, после войны работавший над боевой летописью Авиации дальнего действия, встретился с бывшим переводчиком советской военной миссии в Югославии, доктором исторических наук В. В. Зелениным, и тот стал припоминать, что, кажется, однажды слышал в штабе Тито о присланной из Москвы девушке-радистке по имени Тереза. Ниточка была очень слабой, но Сергиенко не терял надежды, и в результате его настойчивых поисков появилась возможность раскрыть эту тайну — Тереза родилась 10 мая 1924 года в Италии в семье мастера по ремонту велосипедов Торкуатто Мондини. Когда к власти пришли фашисты, Мондини и его товарищам по движению Сопротивления пришлось скрываться. В это время его друг Джузеппе Берти получил задание на переезд в Москву. Ему стало известно, что в Советском Союзе открылся первый интернациональный детский дом имени знаменитой революционерки Елены Стасовой. Решили, что весной 1934 года Джузеппе отвезет в Москву свою дочь Винку и дочь товарища — Терезу. Под чужими именами проделали путь из Ливорно до Белорусского вокзала через Париж, Берлин, Варшаву, Брест. В Москве их встретил сам Ансельмо Марабини — один из основателей компартии Италии. Он пришел с внуком Пеппино — мальчиком примерно лет десяти, и первое время, до отъезда в интернат, Тереза жила в доме Марабини.

Детский дом располагался в городе Иваново, в красивом двухэтажном здании, построенном по инициативе и на средства МОПРа (Международной организации помощи революционерам). Здесь нашли приют дети преследуемых коммунистов более тридцати национальностей — из Болгарии, Германии, Китая, Испании. Италии, Бразилии. Здесь была дочь Долорес Ибаррури Амая, сын Пальмиро Тольятти Альдо, два сына Луиджи Лонго, дети Мао Цзедуна. Самой близкой подругой Терезы стала Леля — дочь болгарки-воспитательницы Свободы Благоевны Касабовой.

После окончания школы Тереза поступила в Ивановский энергетический институт. Окончила первый курс, и — война! Общежитие отдали под госпиталь, студенты разместились по частным домам, но у всех были одни заботы: рытье окопов, донорство, уход за ранеными, походы в военкомат с требованием отправить на фронт. Ответ: «Помним. Ждите!»

Наконец, весной 1942 года вызвали: «Вам скоро восемнадцать лет. Вы готовы помочь в борьбе с фашизмом?» — «Готова!..»

Школа радистов, в которую направили Терезу Мондини и Лелю Касабову, находилась в предместье города Уфы. И там неожиданно встретился старый знакомый — Пеппино, внук Ансельмо Марабини. Занимались интенсивно — по десять часов в сутки. Изучали радиоаппаратуру, азбуку Морзе, шифровальное дело. В свободное время бегали в гостиницу «Башкирия», где проживали работники Коминтерна, в том числе итальянцы. Общение с ними было необходимо, прежде всего для восстановления утраченных разговорных навыков родного языка.

Учеба в школе продолжалась почти год. Затем в подмосковном городе Пушкине и в Москве — конкретная подготовка и задание. Группа встречалась с Георгием Димитровым.

— Идете на серьезное дело, — предупреждал старый конспиратор. — Никто и никогда, при любом повороте событий, не должен знать, кто вы. Только максимальная осторожность поможет выполнить задание.

К этому времени вернулся в Москву Пальмиро Тольятти. Он принял Винченцо Бьянко и Терезу Мондини прямо у себя, в двухкомнатном номере гостиницы «Люкс» (ныне — «Центральная»). По условиям времени номер был обставлен по-казарменному скромно. Молодые люди присели на железную койку. Из предосторожности Пальмиро говорил вполголоса. Подробно обрисовав политическую обстановку в Италии за последние полгода, лидер партии совсем тихо заключил:

— Ваша группа будет заброшена по воздуху в Югославию, а уже оттуда через партизан Тито перейдете на север страны. В Милане войдете в контакт с подпольем и поступите в распоряжение Луиджи Лонго…

Все эти обстоятельства не были известны Саденову, однажды под вечер он увидел, как экипаж Мухина идет к машине, и среди летчиков — несколько парашютистов. Был там и тот молодой итальянец. Терезы с ним не было, и Саденов подумал, быть может, она только провожала товарища. Но на следующую ночь пришла очередь экипажа Кудряшова вывозить группу из трех парашютистов в район западной Югославии. В одном из них Саденов узнал Терезу. Даже мешковатый комбинезон сидел на ней прекрасно, пряди волос выбивались из-под шлема. Старшим в группе был плотный итальянец-усач, появившийся в поселке только вчера. Значит, это его ожидали. Лицо резкое, волевое, движения властные, речь жесткая.

Маршруты подобного рода были известны Саденову. Из западной Югославии группы пробирались к Триесту, оттуда в Италию. Долгий и опасный путь.

Сумрак опустился на поле аэродрома. Пора! Взревели три тысячи лошадей. Зажглись на взлетной полосе синие стартовые огоньки, прикрытые колпаками. Задраены люки. Механики отступили на несколько шагов, и самолет побежал в темноту.

Печален был этот рейс под весенними звездами. Одинокий самолет. Внизу — необъятное поле облаков. Ночь темна — фаза новолуния. Где-то внизу прячутся Карпаты, погруженные в снега, в туманы. Припомнилось: в ночь новолуния вдовы плачут. Когда же кончится эта война?.. Командир, стараясь отвлечь второго пилота от земных переживаний, то и дело тормошил его вопросами о работе моторов, давлении масла, о перекачке топлива… Иногда, в более или менее спокойные минуты, он, смилостивившись, приказывал: «Кусан, проверь, как там пассажиры». Саденов, пригибаясь, пробирался тоннелем к холодному полутемному отсеку, где под ногами стрелка-пулеметчика, завороженно глядящего сквозь прозрачный купол в звездное небо, сидели итальянцы. Но взгляд усача был таким строгим, что и теперь лейтенант не решился сказать Терезе других слов, кроме положенных, — о самочувствии, о парашюте, лямках, креплениях. Покрутившись еще немного около запасного бака, Саденов возвращался с болью в душе. Как он и предполагал, у девушки это был первый в жизни прыжок, к тому же ночной.

«Главное, запомните, — проговорил он ей в ухо, коснувшись губами кожаного шлема. — Перед самым касанием с землей подожмите ноги и валитесь на бок…»

«Спасибо, я знаю».

Штурман Румянцев тоже слышал в наушниках все переговоры второго пилота с командиром и понимал, в чем дело. Едва ли итальянцы спят у люка, на это способен только «граф Люксембургский». О чем они думают под рев моторов? Осталось еще одно опасное место — район Баня-Лука, куда фашисты перенесли аэродром ночных истребителей-перехватчиков. Есть у них и локатор. Если там не собьют, через два часа самолет пойдет со снижением. Откроются железные створки люка — ворота в темноту, в неизвестность. В эти секунды у самых отважных сжимается сердце. Он скомандует: «Приготовиться…» Уже и теперь ничего нельзя изменить — ни передумать, ни отказаться. Цель приблизится: «Пошел!» Не бомбы, а люди, живые люди — через этот адский люк. Кто бы он ни был — немецкий генерал, многоликий, как хамелеон, разведчик «граф», черногорка с мстительным огнем в глазах или эта нежная, удивительно женственная девушка Тереза, что, наверное, в жизни не держала в руках оружия, — все уходят туда. И больше Саденов никогда ее не увидит.

Монотонный многочасовой гул моторов навязывает слуховые галлюцинации — летчики привыкли к ним, и даже научились управлять иллюзией, вызывая в памяти любимую песню или мелодию. Румянцеву в этот раз отчетливо слышался голос старшего брата Сергея, расстрелянного немцами в Калуге. Почудилось: они дома, в тепле, вся семья в сборе. Вытянув вперед свою негнущуюся ногу, брат сидит на табуретке возле лампы и, закрыв глаза, читает на память из Лермонтова. На коленях у него лежит растрепанный сборник «Златоцвет» — домашняя реликвия. Все внимательно слушают, так у них в доме было всегда заведено: старший брат — второй отец. Сергей любил эти стихи, только как они назывались, не припомнить:

По небу полуночи ангел летел,
И тихую песню он пел;
И месяц, и звезды, и тучи толпой
Внимали той песне святой…

Голос брата умолк. Немцы долго били его, инвалида, прикладами, потом выволокли в сарай и застрелили там. Больше ничего не слышалось в шуме двигателей. Но как же было дальше?..

Он душу младую в объятиях нес
Для мира печали и слез…

— Штурман, дай координаты! — раздался в наушниках голос командира.

— Перед нами Дунай, — ответил Румянцев.

— Не вижу, облака сплошные.

— Вот этот длинный прогиб в облаках повторяет излучину реки. Идем точно по курсу. Уже скоро.

И вот моторы приглушены, машина проваливается в темноту.

— Кусан, пора провожать…

Цель — площадка — была ограниченной, поэтому сброс производили в два захода. Прошел сигнал «Приготовиться!» Привычным движением Саденов оттянул защелку — в полу открылся черный люк. Шумный вихрь заполнил самолет. В первом заходе прыгнули мужчины, и самолет пошел на второй круг. Девушка словно в полусне подошла к краю люка, и что-то изменилось в ее лице. Обеими руками она вдруг обхватила молодого казаха за шею.

— Если у тебя родится дочь, назови Терезой, — с тоской прокричала она. — Терезой… Обещай мне!

— Хорошо, сделаю. Иди спокойно, — успел ответить летчик.

Команда: «Пошел!» — и девушка исчезла.

Это было 24 апреля 1944 года, в ночь новолуния. Саденов понял, что девушка назвала свое настоящее имя. Исполнить ее просьбу он пообещал искренне, хотя никому не сказал об этом разговоре. Вскоре погиб экипаж капитана Мухина, за ним еще многие другие. Огонь войны пылал во всю силу, и никто не мог рассчитывать остаться в живых.