Разбить черное зеркало

Радиограмма — переговоры с бортом самолета Скорика о катастрофе, происшедшей на Борончеевском озере.

Люди, стоящие на берегу, оцепенели в ожидании новой катастрофы. Перегруженная летающая лодка МБР-2 никак не могла оторваться от поверхности озера. Но вот самолет прекратил разбег, и его нос вкопался в волну. Машина медленно развернулась и, словно подумав, повернула к месту старта, чтобы предпринять новую попытку. Моторист клипербота, вытянув шею, следил за маневрами гидросамолета, готовый немедленно дать газ и идти на помощь. Рабочие в лодках стояли с шестами в руках, ожидая сигнала.

Дежурный гидропорта с тоской глянул на столб, где покачивался «колдун». Полосатый колпак ветроуказателя едва наполнялся. Проклятый штиль! В черном зеркале Борончеевского озера ярко горело закатное солнце. Проклятый день 15 августа 1940 года… Семь трупов, накрытых, брезентом, лежали в аккумуляторном сарае. Еще два часа назад эти семеро молодых мужчин были полны жизни, энергии, надежд. И вот лежат плечом к плечу, как погибшие воины: шесть геологов-буровиков и летчик Сережа Курочкин. И еще пятерых покалеченных при катастрофе, Сергей Скорик — друг и тезка погибшего — должен срочно доставить в больницу на этой битком набитой лодке. Путь лежит неблизкий — через Северо-Муйский перевал. День клонится к вечеру, а в Нижнеангарском гидропорту нет оборудования для ночной посадки. Светлого времени, может хватить только чтобы дойти до озера Иркана, где придется переждать ночь, а на рассвете пойти к Байкалу — там уже близко.

Если, конечно, удастся подняться с перегрузом при полном штиле. Если не закроется облаками перевал. Если не разыграется шторм на Байкале. Если… Скорик: нервничает, перед глазами все время всплывает картина, которую он застал, когда подлетал к озеру: самолет друга медленно погружается в воду…

Вот, наконец, лодка Сергея Скорика оторвалась от поверхности озера. Самолет завис над зеркалом воды и мягко, словно чертя крылом, повернул с набором высоты на запад. У всех немного отлегло от сердца. Может быть, раненых удастся спасти. Особенно тяжелая травма головы была у Нефеда Никифорова, он почти все время находился без сознания. Помочь могли только в больнице. Хотя неизвестно еще, что их ждало: скорость лодки — чуть больше двухсот километров в час, и за уходящим солнцем не угнаться. Не было ни кислорода, чтобы преодолеть горы, если перевал закроется туманом, ни радиопривода, чтобы ночью выдерживать курс. В Нижнеангарск до наступления темноты они не успели бы — это несомненно. Но Скорик уже решил для себя, что не будет останавливаться ночевать на озере Иркана, а пойдет напрямую к Байкалу. В аккумуляторном сарае он наклонился над телом друга и, погладив его холодную щеку, сказал тихо: «Ладно, Сережа, со всяким такое могло случиться… Я тебе обещаю, довезу я твоих пассажиров в больницу, сегодня же. Больше никто не умрет. Такой от меня будет тебе подарок…» В этот день погибшему пилоту Сергею Курочкину исполнилось ровно тридцать лет.

Сергей Курочкин был известным в Сибири и на Дальнем Востоке летчиком. Про него говорили, шутя, что единственный «недостаток» — вина он не пьет никогда. Его двухмоторный Г-1 перевозил из Нелят геологов девять человек, да еще оборудование. Экипаж — командир корабля Сергей Курочкин, бортмеханик Павел Бахчев, бортрадист Анатолий Хотимченко. Штурмана не взяли: рейс близкий — от Витима до Таксимо меньше сотни километров, по сути, только взлет да посадка, трасса ровная, известная, а погода ясная. Тут захочешь — не заблудишься и никуда не денешься из долины, огражденной двумя горными хребтами. Скорей всего, именно это кажущееся благорасположение природы притупило бдительность. И погубило.

Изыскателям были совершенно необходимы воздушные грузовики, которые могли бы обеспечить огромный объем перевозок на большие расстояния. Лодки не справлялись. Поэтому для экспедиции выделили несколько самолетов Г-1. Несколько слов о конструкции этой замечательной в своем роде машины, опередившей свое время.

Первый в мире цельнометаллический тяжелый двухмоторный самолет АНТ-4 (основные модификации Г-1 и ТБ-1) был создан под руководством великого авиаконструктора А. Н. Туполева, испытан пилотом А. И. Томашевским 26 ноября 1925 года. С 1929 года самолет выпускался серийно как тяжелый бомбардировщик ТБ-1 с двигателями жидкостного охлаждения М-17 мощностью 500–680 л. с. Вид удивлял современников, привыкших к бипланам, трипланам, полуторапланам и другим «этажеркам». Этот свободнонесущий моноплан с обшивкой из гофрированного дюралюминия стал прототипом многих самолетов-бомбардировщиков как отечественных, так и зарубежных, в том числе всех «летающих крепостей» и «сверхкрепостей». С 1934 года ТБ-1 использовался в Аэрофлоте в качестве грузового самолета (Г-1) и в виде гидросамолета — с поплавками.

Модификации тяжелого бомбардировщика ТБ-1: вверху — АНТ-4 (первый опытный экземпляр на лыжах), внизу — самолет для дальних перелетов «Страна Советов».

С 23 августа по 1 ноября 1929 года экипаж в составе летчиков С. А. Шестакова, Ф. Е. Болотова, Б. В. Стерлигова, Д. В. Фуфаева совершал на АНТ-4 «Страна Советов» первый выдающийся по дальности и сложности перелет из Москвы в Нью-Йорк через Азию. Расстояние в 21 242 километра самолет преодолел за 141 час 45 минут летного времени, из них 7950 километров — от Хабаровска до Сиэттла — самолет летел над водой. ТБ-1 вел себя настолько стабильно, что в 1933 году на нем производились опыты дозаправки в воздухе. 5 марта 1934 года пилот А В. Ляпидевский на самолете АНТ-4 участвовал в спасении челюскинцев. С 9 февраля по 14 июня 1937 года длился большой арктический полет на дальность на самолете АНТ-4 из Москвы через всю Сибирь и побережье Северного Ледовитого океана. Его участники — экипаж в составе летчиков Ф. Б. Фариха, В. А. Пацынко, А. П. Штепенко, М. И. Чагина, В. А. Демидова и три пассажира — пролетели 23 000 километров, сделав сорок семь посадок.

Основные данные Г-1: взлетная масса — 7500 кг, максимальная скорость — 201 км/ч, полная нагрузка — 3000 кг.

Всего было построено 216 самолетов АНТ-4 разных модификаций. Снимаемые с вооружения ТБ-1 обычно передавались в Аэрофлот и там использовались как транспортные сухопутные или поплавковые под названием Г-1 (грузовой первый). Самолеты Г-1 использовались на транспортных перевозках в период Великой Отечественной войны. На них возили даже никелевую руду из Норильска.

Эксплуатировались Г-1 до предела и списывались после многих лет службы с налетом в несколько тысяч часов. За всю историю АНТ-4 никаких поломок в воздухе по причине ослабленной прочности не было.

В том злосчастном рейсе 15 августа 1940 года в изогнутой, как плетеная корзина, штурманской кабине, которую в шутку называли «Моссельпромом», вместе с бортрадистом Хотимченко расположились еше трое пассажиров: начальник изыскательской партии № 6 Иван Введенский и две девушки — техники-геологи. Остальные шестеро пассажиров разместились в фюзеляже, в салоне на бурильных трубах. Строителям БАМа в 1982 году удалось восстановить фамилии погибших, их должности и некоторые имена. Вот они: старший техник Цуренков, буровой мастер Николай Иванович Козьмин, рабочие партии — Бабошин, Пешков, Тарасов и Тихонов Павел Анатольевич.

Над мелководным озером Борончеевским, что вблизи поселка Таксимо, стоял полный штиль. Исключительно редкостное явление в здешних местах и самая неприятная вещь для посадки гидросамолета: в наиболее ответственный момент, когда надо выравнивать машину, поверхность воды становится совершенно неразличимой — пилот видит только отражение гор и неба. Обычно в таких случаях высылают катер, который морщинит воду, дробит «зеркало». Известны случаи, когда военные морские летчики дробят из пулемета черное зеркало бухты, чтобы правильно определить высоту. Но подобных дней с мертвым штилем практически не бывало. Не оказалось на подобный случай и катера. Или не сообразили по недостатку опыта, что в такую прекрасную погоду летчику нужна какая-то помощь.

Возможно, окажись на месте штурман, он под своим углом зрения сумел бы различить поверхность воды и подсказать пилоту момент, когда надо выравнивать машину. Но шли без штурмана, а летчик воды не увидел. Самолет коснулся зеркала под крутым углом, его поплавки тотчас зарылись в воду. Стойки шасси, которые так часто ломаются, тут, на беду, выдержали, хвост по инерции понесло вверх, и машина опрокинулась. При вынужденной посадке на суше штурманская кабина бывает самым уязвимым местом, — ее обычно сплющивает. Потому и Гризодубова, идя на вынужденную, приказала штурману Расковой покинуть самолет. На Борончеевском озере все произошло наоборот. От удара об воду передняя кабина сразу отвалилась, и все, кто находились в «Моссельпроме», остались живы, хотя и получили ранения, ушибы. Тех же, кто сидел в фюзеляже — шестерых геологов, — с размаху накрыло трубами и припечатало к потолку. Командир успел крикнуть: «Толя, открой люк!.. Паша, назад!..» Оказавшись перевернутым вниз головой, с зажатыми в рычагах ногами, летчик захлебнулся в мутной воде озера. Оглушенный ударом бортмеханик Бахчев с трудом вывернулся и вынырнул. Окровавленными руками, срывая ногти, он безуспешно пытался открыть бомбовой люк.

Жители Таксимо, услышав треск и крики, выбежали к озеру, бросились на лодках спасать тонущих. Радист гидропорта передал сигнал бедствия. Из Нелят немедленно была выслана летающая лодка МП-1. Ее вел Скорик, штурманом был Румянцев, бортмехаником — Иванов.

Они прибыли так быстро, что увидели в озере опрокинутый и изуродованный самолет Курочкина, который еще оставался частично на плаву и медленно погружался на зеленое илистое дно. Когда через полвека самолет поднимут, на часах кабины пилота поисковики увидят, что стрелки замерли в 10 часов 27 минут 45 секунд — момент удара.

Тела семерых погибших уже извлекли из обломков и вынесли на берег. Пятеро получили ранения, их надо было срочно доставить в больницу.

Скорик держал курс на запад. Солнце било пилоту прямо в глаза и быстро клонилось к закату. Внизу густели тени. Засветло успели пройти только Северо-Муйский перевал. По ту сторону распадки уже наполнились чернотой, один только самолет еще некоторое время освещался солнцем. Но вот оно скрылось за горизонтом. Ночь вступала в свои права. Штурман Румянцев обернулся к пилоту. Он уже понял, что на озере Иркана посадки не будет, и кивнул ободряюще: мол, ничего, командир, не оплошаем, показал рукой на звезды — они не подведут, помогут выдержать курс.

Самолет Г-1 СССР-Ж-10 у берега.

Аэросъемочный самолет МП-1 в акватории озера Ирканд.

К Байкалу подходили в полной темноте. Огромное озеро слегка отсвечивало звездами. Казалось, славное море мерно дышало во сне. В районе гидропорта и вовсе тьма царила кромешная, и Скорик подумал, что в затененной лагуне дело пахнет гробом, лучше попробовать сесть на Байкале, где можно хоть что-то различить, волна должна быть небольшая. Сесть, где посветлее, а потом на плаву подрулить к берегу. Но раненым придется болтаться по волнам, им эта затяжка совсем не на пользу.

И вдруг вдоль устья Нижней Ангары, где находилась акватория гидропорта, по берегу реки пробежалась цепочка дрожащих огней. Костры! Вот молодцы, догадались… В темноте командир увидел, как штурман Федя Румянцев повернул к нему лицо. Казалось, оно светилось: а что я говорил!.. Сбавили газ, чтоб сделать поглуше шум мотора. Самолет накренился на правое крыло, будто присматриваясь к обширной лагуне. Все ярче становилась цепочка огней, а вот и блики заиграли на черном зеркале воды. Через несколько минут летающая лодка коснулась светящейся ряби.

От инспекции ГВФ экипаж Скорика получил выговор за то, что летали ночью на необорудованной для таких полетов машине и произвели посадку в гидропорту, не предназначенном для приема самолетов в темное время суток. От экспедиции Бамтранспроекта НКВД — благодарность. Как значилось в приказе, подписанном Клочко, «за активную помощь и проявленную инициативу по спасению людей при аварии самолета на озере Таксимо».

Нефед Георгиевич Никифоров — самый тяжелый из раненых при катастрофе — выздоровел, а когда началась война, пошел на фронт защищать Родину и погиб в бою. Выздоровел и Павел Андреевич Бахчев, у которого поврежден был глаз. Он остался в авиации, добровольцем пошел на фронт — служил в дивизии Гризодубовой бортмехаником, много раз летал к партизанам. После того, как в бою, разгоревшемся вокруг партизанского аэродрома на Брянщине, был сожжен его самолет, воевал в разведгруппе отряда. Позже снова стал летать. При возвращении с одного из боевых заданий его машина была подбита в воздухе. Все были ранены: летчики, штурман, стрелок, сам Бахчев. Машина горела. Павел подтаскивал раненых к бомбовому люку и, пристегнув карабины вытяжных тросиков к парашютным кольцам, выталкивал их из самолета. Все остались живы. Один Бахчев не успел… Оставшийся в живых при аварии в Таксимо радист Александр Хотимченко в годы войны участвовал в партизанском движении в Литве, затем до конца боевых действий служил в авиации дальнего действия.

Но это — лишь небольшие эпизоды дальнейшей истории «бамовской эскадрильи», героической истории военных лет. А тогда, в августе 1940 года, ни выговоры, ни благодарности не трогали сердца Скорика. Погиб лучший друг — Сережа Курочкин. В расцвете сил, на исправной машине, в распрекрасную погоду, среди ясного дня. На секунду какую-то опоздал — погиб сам и людей погубил. Вот уж горе и досада.

Это был поистине черный год для бамовской эскадрильи. Отряд нес потери — одну за другой. Было и раньше множество острейших моментов, подобных тем, что случались со Скориком на Хунгари, на Зее, на Витиме и не только с ним — каждому довелось пройти по краю пропасти, и не раз. Но все обходилось более или менее благополучным образом, и вот подряд пошли тяжелейшие происшествия. Словно удача, неизменно сопутствовавшая аэрофотосъемщикам, в 1940 году отвернулась. Потом не раз говорили, что кто-то разбил зеркало. Причем инстинктивное предубеждение аэросъемщиков против поплавковых конструкций не подтвердилось: в 40-м году бились гидросамолеты поплавковые, бились и летающие лодки. Гибли люди, гибли самолеты.

Счет потерям открыли на Гилюе, близ Тынды.

Из воспоминаний бортмеханика А. И. Ковалева: «В Усть-Нюкже собралось несколько экипажей, а горючего не было. Поэтому решали вопрос: как быть? Решили послать в Тынду одну машину, чтобы она полностью заправилась и еще загрузила порядка тридцати бидонов с бензином и доставила это горючее в Усть-Нюкжу. Все это происходило в начале июня 1940 года. Но так как был штиль, а река Гилюй небольшая, то перегруженный самолет врезался в лес. Экипаж, состоящий из летчика Михайлова, б/мех. Ермолаева, начпорта Наумова, погиб…»

Заканчивался сезон 1940 года. Из экспедиций начали вывозить самолетами наработанные «в поле» материалы и высвобождавшихся людей. 23 сентября пилот Е. П. Ефимов получил от начальника Ирканской экспедиции А. Д. Клочко задание вывезти в Иркутск технические материалы, профессора И. И. Орябинского, находившегося в это время в командировке на Иркане, и жену начальника авиабазы Каплан с ребенком — пятилетним мальчиком. Экипаж самолета состоял из самого Ефимова и бортмеханика Николая Филатова. Это был второй в этот день вылет «семерки» — летающей лодки МП-1 с опознавательным знаком СССР Ж-7.

Из воспоминаний В. М. Бутовой:

«Не будучи фаталисткой, все же не могу забыть какого-то странного ощущения перед этим вылетом Ефимова из Ирканы. Встретился он мне на дорожке в гидропорту. Подошел и попрощался. Меня это удивило, так как он никогда перед вылетом не прощался. Я ответила ему шуткой: «Вот еще. Пять раз в день будете вылетать, и каждый раз прощаться?..»

Поднялся в воздух самолет Ефимова нормально. Радиостанции на промежуточных базах по трассе поочередно сообщали: пролетел. Но вот радиостанция в Нижнеангарске сообщений о самолете, пилотируемом Ефимовым, не дает. Гидропорт Иркана непрерывно запрашивает Нижнеангарск. Ответ все тот же: «Самолета не было». Встревожились. На розыски поднялись в воздух все имевшиеся в наличии наши самолеты. Нигде самолета Ефимова не обнаружили.

Начальник экспедиции Клочко сообщил во все районные, поселковые организации. Созданы были наземные поисковые группы — никаких результатов.

Только на третий или на четвертый день пришло известие. Рыбаки на озере Байкал заметили плавающий предмет. Это, уцепившись за обломки, барахтался в волнах Байкала Николай Филатов — бортмеханик погибшей «семерки». По какой-то фантастической случайности он остался жив. Из последующего его рассказа стало известно, что катастрофа произошла при подходе самолета к Байкалу. Начался густой снегопад. Видимости не было. К слепым полетам самолет не был приспособлен (и штурмана в самолете не было — авт.). Продолжать полет было невозможно. Пилот Ефимов повел самолет на посадку на озеро Байкал и при снижении из-за густого снегопада зацепился за деревья на берегу озера. Это и послужило причиной катастрофы. Бортмеханика Филатова спасли, а из Байкала извлекли тела, погибших. Похоронили летчика Ефимова и погибших с ним пассажиров Орябинского и обоих Каплан в Нижнеангарске».

На похороны приехали почти все, кто оставался в это время в экспедиции: Клочко, Комиссаров, Бутова, Скорик, Ломанович. В самолете Ефимова была чуть ли не вся годовая продукция работы экспедиции. Большую часть удалось поднять со дна бухты Фролиха и спасти. Для этого на берегу пришлось организовать лагерь тральщиков и водолазов. Несколько дней подряд разматывали пленку, протирали и сушили.

Некоторые важные уточнения вносит Алексей Ковалев, бывший механик экипажа Ефимова, тоже оставшийся в ту осень горьким сиротой — без командира и без самолета:

«Евгений был жизнерадостным, всегда улыбался, никогда не кричал. Под стать ему и б/мех Филатов — пожилой, спокойный, знающий и… маленький. Он всегда подкладывал на сидение две подушечки, чтобы лучше видеть из кабины. Недолго пришлось с ним работать. При той катастрофе на Байкале в районе бухты Фролиха Филатов получил перелом левой ноги в двух местах. После мы вытащили сломанный самолет, сняли пригодные агрегаты, а остатки сожгли.

Я нашел полусферический камень и выбил на нем зубилом: «Ефримов Е., Орябинский И. И., Каплан…». Это на мысу, в кустах, метрах в тридцати-сорока от берега, если двигаться с севера, при повороте в бухту Фролиха…

С ними должен был лететь А. Балякин, но потом его оставили, а послали меня. В последний момент инженер отряда Павел Кононович Шабанов оставил и меня. Видно, не судьба.»

Гибель Жени Ефимова, с которым проработали бок о бок три года, буквально потрясла Ирканскую экспедицию. Он был очень живой, теплый человек, С ним было всем как-то особенно хорошо и спокойно. И, потеряв, не знали, как сделать, чтобы память о нем осталась надолго. Выпустили специальную стенгазету, посвященную короткой светлой жизни летчика. Там были проникновенные стихи инженера экспедиции А. Горячева, полные искреннею чувства скорби от невосполнимой утраты. Алексей Ковалев тоже посвятил стихи погибшему командиру и самолету Ж-7:

Семерка — верная подруга,
С тобою вместе умерла…

Летчика Ефимова действительно помнили. У него было много друзей, и они не оставили без заботы вдову летчика и дочку Светлану. Не забыли жизнерадостного пилота даже те, кто прошел сквозь ужасы войны.

«Женьку все любили», — сказала Варвара Михайловна. Так просто.

Но счет потерям не был завершен. Пришла весть, на озере Круглом погиб летчик А. Путинцев. 1940 год преследовал бамовских летчиков до конца, 25 декабря самолет Г-1, оборудованный лыжами для посадки на снег, шел в сторону Нелят. Вел машину Анатолий Семенович Швидловский. Внезапно самолет попал в сильнейший снеговой поток. Стало темно. Вокруг вспыхивали разряды молний. Шли вслепую. Самолет швыряло из стороны в сторону. Дело могло кончиться плохо. И тут в просвете облаков летчик увидел заснеженный склон хребта. Решил рискнуть сесть.

Встречный ветер дул с такой силой, что при соприкосновении с землей скорость самолета была невелика. Тем не менее, один из членов экипажа получил ранение. Когда непогода улеглась, оказалось что буря загнала их на саму Шаман-гору, на высоту около 3000 метров. Швидловский послал товарищей за подмогой, а сам остался с раненым. Из брезентовых чехлов сделал палатку и пять дней провел у постели раненого. Все продукты отдавал ему. Сам держался на махорке. Выкурил целый мешок.

Местные охотники выручили экипаж, попавший в беду. Однако ни взлететь, ни спустить самолет с Шаман-горы оказалось невозможною Приборы сняли, а сама машина — фюзеляж, крылья, моторы — сохранилась в целости. Только в 1984 году строители БАМа и пилоты улан-удэнского авиапредприятия добрались туда и с большим трудом переправили остатки самолета в Таксимо.