Глава 11

Ночь прошла спокойно. До самой темноты я слышал, как кричат перепелки. Это были мексиканские голубые перепелки, которые чаще бегают по земле, чем летают, и иногда собираются в стаю по тридцать — сорок птиц.

Сидя возле костра, мы обсуждали свои дела. Каждый из нас понимал, что апачи непременно отыщут наши следы, кинутся за нами в погоню, и ничто на свете не способно их остановить, ведь мы вторглись на их землю и похитили пленников.

Лошади нуждались в отдыхе. На брошенном ранчо была вода, много густой, сочной травы, и при необходимости там легко можно было организовать оборону. Я в жизни не видел такого удобного и красивого места и поделился мыслями с Дорсет.

— Оно действительно выглядит очень красивым и надежным, — согласилась она. — Странно, что его покинули хозяева.

— Всему виной апачи. Они разорили и предали огню многие ранчо. Люди вновь и вновь пытаются построить здесь дома, наладить жизнь, но ничего не получается. Когда мы уедем отсюда, — продолжал я, — нам придется скакать без передышки до пограничных поселений. Нас ждут тяжкие испытания.

— Почему она так поступила, Телль? — спросила вдруг Дорсет. — Почему она хочет, чтобы вас убили?

— Я не уверен в этом.

— Телль, неужели вы не можете понять, что не было никакого Орри Сэкетта? Она солгала вам. Индейцы украли только троих детей — ребятишек Крида и мою сестру. Гарри похитили давным-давно, а больше никого не было.

По поводу Орри у меня тоже были сомнения. И в словах Дорсет была логика. Ведь если у брата нет сына, зачем же надо было посылать меня с заведомо опасной миссией в самое логово индейцев? Не иначе как Лаура действительно хотела моей смерти. А если так, успокоится ли она на этом? А если она будет снова и снова пытаться убить меня? Если, конечно, я вернусь живым и здоровым… Если вообще вернусь…

Я не мастак размышлять над сложными проблемами. Я человек дела. Когда речь идет о какой-то конкретной работе, путешествии или драке — тут я могу найти ответы на любые вопросы. Но я никогда не мог понять, почему люди творят зло.

— Дорсет, у меня не укладывается в голове, почему кто-то хотел меня прикончить таким вот образом. И ведь по ее милости вместе со мной могли бы погибнуть мои товарищи.

— Возможно, она хотела отомстить вашему брату. Возможно, она ненавидит всех Сэкеттов.

По мне, так это не имело смысла. Но, с другой стороны, она направила меня в Мексику выручать ребенка, которого вообще не существовало на свете.

Кое-кто может подумать, что нам следовало поискать еще, но только не те, кто знаком с апачами. Если они брали в плен белого, это становилось известно всем — у них не бывает секретов друг от друга. Все сходилось к одному: меня послали по ложному следу в надежде, что здесь я погибну.

Даже по возвращении я едва ли смогу что-нибудь доказать: Лаура будет утверждать, что я вру, что ничего она мне не говорила… Если она вообще в городе.

Она знает, что я не смогу избить или застрелить женщину. Мы, Сэкетты, хорошо обращаемся с женщинами, даже если они этого не заслуживают.

Если бы дело касалось только меня, я бы счел, что меня попросту одурачили, и на этом поставил точку. Хотя все это, конечно, не вызвало бы у меня восторга. Но как она посмела рисковать жизнью моих друзей!

Мы провели на заброшенном ранчо три дня, и не только потому, что нуждались в отдыхе. Дело было в том, что человек, который сидит на одном месте, не оставляет следов. Апачи будут искать именно наши следы. Они, естественно, подумают, что мы без остановки рванули к границе, и отправятся туда разными тропами, обмениваясь по дороге дымовыми сигналами. Оставаясь на ранчо, мы заставим индейцев думать, что выбрали никому неизвестный путь.

Утром четвертого дня мы двинулись дальше. Тампико Рокка сказал, что в двадцати с лишним милях к западу есть еще одно ранчо, и мы направились туда, стараясь держаться ниже и используя всяческие хитрости, чтобы замести следы.

Но мы не слишком надеялись на удачу, поэтому ехали с винтовками наготове, озираясь по сторонам. В первый день отдохнувшие лошади шли рысью — нам хотелось отъехать как можно дальше.

Это была суровая земля, и, чтобы понять это, нужно было ее увидеть. Все реже попадались вода и деревья, а кактусы — все чаще. Время от времени мы видели антилоп, а однажды повстречали стадо пустынных баранов, у которых необыкновенно вкусное мясо. Но мы не собирались стрелять и оповещать индейцев о своем присутствии.

Приблизившись к ранчо, мы обнаружили, что оно расположено на открытой местности рядом с извилистым ручьем. Ручей был перегорожен плотиной и образовал приличных размеров пруд. Кругом росли деревья, в основном тополя, а среди них стоял большой дом в испанском стиле. В доме жили.

Мы осадили лошадей на гребне холма среди зарослей кактуса окотильо, внимательно оглядели округу, поскольку не собирались подъезжать к незнакомому ранчо, не убедившись в его безопасности.

Над трубой поднимался дымок, от колодца доносился звук ворота — кто-то набирал воду. Из задних ворот выехала пара вакерос и направилась к холмам, лежащим на юго-западе. Они ехали спокойно и беззаботно, расслабившись в седлах, словно им были неведомы ни осторожность, ни беда.

Мы стали спускаться вниз по склону, стараясь держаться подальше друг от друга.

— Кто-то за нами наблюдает. — Рокка указал на смотровую башню, и мы увидели блеск солнечного луча, преломленного стеклом бинокля или телескопа.

Наблюдатель наверняка заметил детей и решил, что нам можно доверять, большие деревянные ворота распахнулись, хотя мы по-прежнему никого не видели.

Однако, приблизившись к воротам, мы увидели нацеленные дула нескольких винтовок. Мы въехали во двор, и ворота захлопнулись. Во дворе нас поджидали человек шесть. На веранду вскоре вышел высокий седовласый старик. Его осанка была гордой, в руке он держал тонкую кубинскую сигару.

Спускаясь по ступенькам, он осветил нас взглядом умных и зорких глаз и, по-моему, понял все прежде, чем я успел открыть рот. Измученные лошади и дети — один из них был в одежде апачей — это было красноречивей любых слов.

— Buenos dias, senores[4], — сказал он и перешел на английский. — Мой дом к вашим услугам.

— Возможно, вы не захотите, чтобы мы остановились у вас, сеньор, — сказал я. — Мы отбили этих детей у апачей, они ищут нас.

— Они уже побывали здесь, правда, по другому поводу. Вы мои гости, джентльмены. Меня зовут дон Луис Сиснерос.

— А меня Телль Сэкетт. — И я представил остальных.

Он поздоровался со всеми, потом взглянул на меня.

— Ваша фамилия мне знакома, — сказал он. — Один из Сэкеттов женился на внучке моего давнего друга.

— Это мой младший брат Тайрел. Он породнился с семьей Альварадо.

— Входите, — сказал дон Луис и, когда мы очутились в благословенной прохладе дома, добавил: — Моя семья в дружбе с семьей Альварадо. Я много слышал о вас. Когда у Альварадо возникли сложности, ваш брат встал на его защиту.

Несколькими часами позже, после того как помылись и пообедали, мы снова встретились с хозяином в гостиной за кубинской сигарой. Я не был заядлым курильщиком, но сегодня был особенный случай, и я решил составить компанию остальным.

Дорсет ушла с детьми поиграть с дочерью дона Луиса, а мы остались с хозяином.

— Вам предстоит опасный путь, — сказал он. — Я могу отрядить с вами десяток всадников.

— Нет. Они могут вам понадобиться, а мы как-нибудь справимся сами.

Откинувшись в большом удобном кресле, обитом коровьими шкурами, я рассказал дону Луису всю историю, и он слушал меня, не перебивая. Когда я закончил, он несколько минут молчал.

— Я могу сообщить некоторые подробности о вашей семье. Жаль, что вы не узнали об этом раньше. Женщина, о которой вы говорили, была замужем за вашим братом Оррином, но они расстались. Она дочь Джонатана Приттса, человека, который с бандой головорезов пытался завладеть землями Альварадо. Ваш брат Тайрел вывел его на чистую воду и с помощью друзей разгромил банду, а когда Оррин обнаружил, что Лаура причастна к этой афере, он бросил ее. Эта женщина ненавидит все, что связано с Сэкеттами. По ее расчетам, вы уже покойник, приятель.

Мне казалось невероятным, что женщина способна желать смерти человеку, который не сделал ей ничего плохого, но сейчас кусочки мозаики складывались в ясную и четкую картинку. Я не мог изменить ее. Может быть, лучший способ наказать Лауру — это вернуться живым?

В спокойной тишине очаровательной старой гасиенды грядущие испытания казались далекими, но в глубине души мы понимали, что ждет нас впереди. Между ранчо и относительно безопасным Тусоном пролегают долгие мили, которые могут стать для нас сущим кошмаром. Мы сознавали это, но сейчас думать о будущем не хотелось.

Дон Луис непринужденно рассказывал о трудностях жизни на земле апачей. Он выжил здесь, к югу от границы, принимая те же меры предосторожности, что и Пит Китчен, живущий к северу. У него была маленькая армия испытанных и преданных вакерос, каждый из которых был отважным бойцом.

Во время разговора дон Луис то и дело поглядывал на Рокку.

— Если вам когда-нибудь понадобится работа, сеньор, — наконец сказал он, — приезжайте ко мне. На ранчо для вас всегда найдется место. У меня есть два человека, которые тоже воспитывались у апачей.

— Ранчо у вас хорошее, — сказал Рокка. — Может, в один прекрасный день я приеду.

Друзья ушли спать, а мы с доном Луисом еще долго беседовали в кабинете. Стены здесь сплошь были заставлены шкафами с книгами в добротных кожаных переплетах — такого количества книг я не видел за всю свою жизнь, — и дон Луис рассказывал мне о них, о том, как много книги для него значат и чему они его научили.

— Это мой мир, — сказал дон Луис. — Родись я в другое время или в другом месте, я, скорее всего, стал бы ученым. Эта гасиенда раньше принадлежала моему отцу, и он хотел, чтобы сыновья продолжили его дело. Так я покинул Испанию и оказался здесь. И не жалею об этом. Я вижу, как зреет урожай и тучнеют стада. И пусть я не запечатлел своего имени на страницах научных трактатов, я запечатлел его на страницах книги жизни.

Широким жестом он указал на поля и луга, простирающиеся за стенами дома.

— Во всем этом я черпаю жизненные силы. Мои орудия труда — плуг и винчестер, заменившие мне перо и чернила. Мне нравится скакать верхом, жить в постоянной опасности и каждый день что-нибудь созидать. Мне понятны чувства апачей. Они любят свою землю, как люблю ее я, а сейчас непривычный образ жизни вторгается и теснит привычную жизнь апачей. Самые прозорливые из них понимают, что победить в этой борьбе невозможно, потому что не мы разрушаем старые условия, а время. Все меняется. Одно поколение уступает место другому, более приспособленному. Так же и нас в свой черед вытеснит новое поколение — так уж устроен мир. Мы знаем твердо лишь одно: все в жизни находится в движении, а значит, меняется.

Каждый из нас на свой лад борется с надвигающимися переменами. Новому будут противиться даже те, кто считает себя просвещенным или прогрессивно мыслящим, потому что все мы убеждены: наш образ жизни — самый лучший.

Я доволен тем, как мне живется, и мне хочется, чтобы эта жизнь продолжалась как можно дольше, но я понимаю, что рано или поздно всему приходит конец. Даже эти книги когда-нибудь истлеют, и только мысли, заложенные в них, будут жить. Книгу уничтожить легко, но идеи, которые воспринял человек, победить невозможно.

Он помолчал немного, потом спросил:

— Вам, должно быть, надоела стариковская болтовня?

— Нет, сэр. Я слушаю вас с большим интересом. У нас в крови тяга к знаниям… я имею в виду Сэкеттов. Наша земля в холмах Теннесси скудна и дает лишь самое необходимое. Мы и понятия не имели, как мало знаем, пока не приехали на Запад.

Я посмотрел на него, и мне стало стыдно.

— Я едва умею читать, сэр, с трудом разбираю слова. Некоторые откапываю, словно койот кролика. Вот сейчас гляжу я на ваши книги, сэр, и думаю, сколько нового они могли бы мне рассказать.

Я встал, почувствовав, как навалилась усталость.

— Моими учебниками были горы, — сказал я. — А также пустыни, леса и прерии. Теперь мне следует учиться, читая книги.

Дон Луис тоже встал и протянул руку.

— Каждый из нас учится по-своему. Возможно, нам стоило бы поделиться знаниями друг с другом. Спокойной ночи, сеньор.

Выйдя из дома, я подошел к воротам, чтобы подышать прохладным ночным воздухом. У стены недалеко от меня тлел огонек сигареты.

— Как дела? — спросил я по-испански.

— Хорошо, сеньор.

Вакеро держал сигарету в кулаке. Он наклонил голову, чтобы не возвышаться над стеной, и глубоко затянулся. Огонек разгорелся и опять потускнел.

— Мы не одни, сеньор. Ваши друзья ждут там, за воротами.

Значит, индейцы нашли нас. Что ж, в Соноре наступают веселенькие времена.

Повернувшись, я направился обратно в дом. Дон Луис как раз выходил из своего кабинета.

— У вас много лошадей? — спросил я.

— Столько, сколько понадобится, — заверил он.

— Вы можете дать нам по три на каждого? Сейчас я не могу вам заплатить, но…

— О плате не может быть и речи, — прервал он. — Ваш брат — муж внучки моего старинного друга. Лошади в вашем распоряжении. — Он внимательно посмотрел на меня. — Что вы собираетесь делать?

— Ваш вакеро сказал, что индейцы поблизости. Думаю, он прав, поэтому нам остается только бежать. Будем менять лошадей, не останавливаясь, может быть, удастся удрать.

Дон Луис пожал плечами.

— Может быть. Скажу, чтобы лошадей приготовили к рассвету.

— За час до рассвета, — уточнил я, — и спасибо вам.