Заключение

Вражда для человечества неизбывна до конца времен. Она столь же естественна, как и дружба, столь же плодотворна, как и любовь. Вражда — не просто темная сторона жизни. В ней рождаются герои и прозябают негодяи. Все разнообразие человеческих типов раскрывается во вражде, в искусстве вражды и в стратегии войны, в ярости поединка и в отчаянном смертном подвиге. Исследование вражды имеет целью не изживание, а понимание.

Природа вражды имеет биологические и социальные причины. Она связана со знанием добра и зла, с чувством прекрасного и отвратительного. Только философский синтез способен собрать различные научные подходы к феномену вражды, увидев в ней многое из того, «чего не снилось нашим мудрецам».

Враг связан вовсе не только с простой эмоцией ненависти. Гамма чувств к врагу может включать уважение к нему, как к участнику смертельной схватки. Но вражда может нисходить и до презрения, как к подлецу, не знающему благородства и чести, нисходить до брезгливости к ничтожеству. Образ врага многолик. Личность отражает в себе врага. Без врага личность ущербна и невнятна. Личность ищет себе достойных врагов.

Образ врага многолик и многопланов настолько, насколько богата личность, вступившая на путь вражды. Для одного война — лишь средство затупить меч, для другого — путь к победе, для третьего — путь к справедливости. Враг обладает гештальтом. Отзвуки вражды — это и гармония, и диссонанс, полифония и монофония. Образы, рожденные притчами о вражде, затрагивают струны души, которые соединяют нас со сложным миром людей. Они позволяют осмыслять жизнь не в мертвых формулах законов, а в уроках предков. Личность складывается, получая образцы поведения и важные иносказания, которых лишены холодные наставления и параграфы учебников. Личность существует в поле личного пространства, очищенного от врагов. Но также личность осуществляется и в обороне этого пространства, то есть в окружении врагов.

Тема вражды и распознания врага столь объемна, что не может быть охвачена в одной книге. Автор намеренно опустил те крупные пласты исследований, которые связаны с индивидуальной враждой, психологией конфликта, культурологическими аспектами вражды. Предметом исследования избраны расологические аспекты, соединяющие в себе данные антропологии и политологии — социальное и биологическое.

Уже в самом понятии «раса» для обывателя есть ощущение вражды. Досужее заключение говорит: раса — это расизм, вражда — это убийство, ненависть — это страсть к насилию. Только целостность гештальта избавляет от пугливого отторжения, самой примитивной формы ненависти, которая чурается знания и закрывает глаза перед очевидностью истины. Да, в «расе» слышится вражда. Но слышится и солидарность. В ней есть убийство, но есть и защита, спасение. В ней есть ненависть, но есть и любовь. В расе есть организованная целостность, соединение природы и искусства, духа и тела, света и тени. В расе гештальт врага ведет к проникновению в смыслы — к философскому познанию вражды. Раса, в отличие от многих понятий, означает объемную сущность — реальность мира человека, в котором вражда умирает только вместе с рассудком.

Расология прагматична. В ней нет бесплотности, отрешенности от мира. Но в философском подходе телесность не отрывается от духа — дух живет в телесных воплощениях, а социальный процесс переживается духом. Расология пугает своей целительной силой, как пугает больного присутствие врача. Гештальт-терапия может быть не только по отношению к личности, но и по отношению к расе, к нации, запутавшейся в своих предпочтениях. Биология, психология, социология — всюду эта терапия восстанавливает гештальт врага. Раса, забывшая, что против нее ведется расовая война, обречена. Это особенно важно понять русским, замороченным не только представлениями о своей ничтожности и низости в мировой истории, но и извращенными религиозными догматами, якобы доказывающими бесплотность русского народа.

Чтобы выжить, русские должны взглянуть в лицо своим предкам. Образ русского человека, построившего для нас Россию и отстоявшего ее в боях с самыми свирепыми завоевателями, не может быть поруган или забыт. Но он, по меньшей мере, забыт. Потому что нам не дают его вспомнить. Ведь если мы вспомним предков, то сразу поймем, где «свои» и где «чужие». Мы сразу научимся отличать друзей от врагов. Образ врага станет нам ясен — мы различим его в лицо, распознаем по мимике, повадкам и акценту, разоблачим его взгляды и исторгнем все враждебное нам, русским, из нашей жизни.

Почему англичане с любовью восстанавливают облик тех, кто жил на Британских островах сотни и тысячи лет назад? Почему они показывают нам, как это делается в научно-популярных сериалах, а мы все никак не смеем примерить этот опыт на себя? Скорее всего, потому что взгляд нашего предка (даже нарисованный методами компьютерной графики) наши враги не в состоянии выдержать, а нам не дают уловить этот взгляд, потому что он подействует на нас с силой сказочной «живой воды».

Человек бесконечно далек от животного мира своей антиприродной разумностью. Это мы можем фиксировать без особого научного глубокомыслия. Точно так же мы можем легко отличать зрительно и человеческие расы. Что при отсутствии комплиментарности между народами становится самым простым методом идентификации «своего» и «чужого». И здесь рассудочная разумность человека, объединенного в коллективы, отходит на второй план, уступая место явлениям, имеющим аналоги в животной стае.

Абсолютное разделение биологического и политического все время сталкивается с неравенством природных задатков людей, которые имеют различную предрасположенность к разным родам деятельности. Существует, соответственно, и предрасположенность человеческих сообществ к определенной иерархии, в которой частные склонности получают свое органичное развитие. То же самое мы можем ожидать и при рассмотрении склонностей тех или иных народов, в которых всегда присутствует такая же склонность к вполне определенным отличиям в сравнении с другими народами, предопределяемая природно-биологическими факторами. При этом отдельный индивид может переступать через эти факторы, благодаря заложенным все той же природой особенным волевым задаткам. И тогда существует возможность формирования некоей «сборной команды» из разных расовых групп, которые складываются в тип, приспособленный к определенной профессии (например, управлению современным самолетом). Но и здесь неизбежно возникает иерархия, которая выдвигает вперед представителей какого-то более дееспособного в данном виде деятельности племени.

Весьма важным фактором для понимания политического является видение стратегической ценности демографических процессов. Одни народы, уступая пространство другим, уносят в небытие целые культуры, вместе с их политическими особенностями. И только бюрократии все равно, какими народами управлять — бюрократия, лишенная понимания ценности нации, лишена также понимания ценности соответствующего природно-биологического материала как носителя данного типа культуры. Именно поэтому бюрократия является биологическим врагом нации, и жизнеспособность нации зависит от того, насколько она способна выявлять и уничтожать этого врага. Причем актуальность видения в бюрократии врага при сохранении лояльности государству и нации становится в современном мире особенно очевидной — при стремительной денационализации политических элит.

Антропологические измерения будут вызывать страх либерального обывателя до тех пор, пока не прекратится шельмование расологии. А таковое, безусловно, является политическим деянием, удаляющим научные методики из процесса созревания или оздоровления национального самосознания. Обыватель будет до конца либеральной эпохи с разоблачительным пафосом провозглашать: «Вы и черепа намереваетесь мерить?» Мол, этим делом могут заниматься только патологические расисты. Нам же следует отвечать: антропологи не намереваются, а все время заняты измерением черепов, и если лишить их этого права, данное научное направление просто вымрет. Поскольку мы стоим за науку, то требуем не только права мерить черепа, но и государственного финансирования соответствующих исследований.

Генетика на службе у расологии иным радетелям гражданских прав кажется тем же, чем она казалась невежественным советским чиновникам — возмутительным методом, замышляющим вмешательство в святая святых, в загадку человеческих различий. Пока генетика остается за стенами лабораторий и на страницах популярных изданий, она кажется поборникам нравственности невинной. Стоит же приобщить генетику к текущим социальным проблемам, как она обращается в глазах этих невежд нового века в яростного демона.

Череп — вовсе не фетиш для расологии. В особенности, когда речь идет о гештальте врага. Враг многолик и вполне способен прятаться под любой личиной, даже очень похожей на наших ближайших родственников. Поэтому антропологические данные — важное, но не единственное подспорье. Путь от антропологии к политологии не так короток, как считают наши оппоненты. Им ведь главное доказать, что за расологическими исследованиями сразу следует политика расизма. Мы же, напротив, считаем, что расизм развивается вне расологии, вне научных представлений, и он иррационален так же, как иррациональна русофобия. Именно русофобия, а не расовые исследования является современной формой расизма. И в этом смысле современные правозащитники-русофобы полностью повторяют установки гитлеризма. Хамскими выходками против науки они пытаются скрыть свою ненависть к России и русским. И из этого мы вполне можем делать политические выводы.

Расология, как и социальная психология, да и как наука вообще, имеет свой политический аспект. Организованное политическое мышление использует все богатство естественных наук. Политический иррационализм порождает ксенофобию — то явление, которое своим поведением демонстрируют «правозащитники», донося властям о «разжигании межнациональной розни» как раз на тех, кто создает научные барьеры ксенофобским настроениям.

Генетика и антропология, приобретая социальное измерение, становясь средствами расологии, формирует в глазах наших противников образ врага. Мы — их враги. Они же — наши враги, заступающие нам путь к истине. Мы можем уважать тех из них, кто способен читать книги и делать научные умозаключения. Мы можем презирать тех, кто создает истерику в средствах массовой информации и пишет доносы. Все это — жизнь расологии, в которой не обойтись без образа врага.

Выживание человечества вовсе не гарантировано какой-то биологической индульгенцией. Человечество вполне может исчезнуть как вид (или совокупность видов). Причем не только по причине изменения природных условий, но и в силу социальных условий, которые незаметно ведут отбор определенных генотипов. Мы также не знаем, насколько велика мощь воздействия вирусов, меняющих генотип человечества самым радикальным образом. Если человеческие сообщества не преисполнятся интереса к природе человека и закономерностям существования генотипа, высока вероятность того, что в самые кратчайшие сроки человек деградирует до прежних форм существования. Не так много нужно, чтобы утратить способность, например, усваивать таблицу умножения. И цивилизация «схлопнется» в считанные десятилетия.

Социальная модель такого рода «схлопывания» очевидным образом существует. Либеральная концепция общества требует дать человеку свободу от образования и нравственных норм, что прямо ведет к невежеству и прекращению передачи социальной информации через семью. Демократия дает невежам широкие возможности отнимать ресурсы у науки и направлять их на обеспечение «хлеба и зрелищ». По сути дела, крах СССР и последующая социально-экономическая катастрофа был именно такого рода деградацией. Трудно сомневаться в том, что антиэлитные социальные практики в конце концов сказываются и на биологических качествах населения и губят целые цивилизации.

Идеология антинациональной революции и физического истребления Белого человека наталкивается на природные факторы сопротивления, не позволяющие цивилизации просто так сойти с исторической арены. Свидетельство тому — уже начавшееся интеллектуальное сопротивление и назревающий политический конфликт между историческими нациями и либеральной антинацией.

Автор выражает благодарность Владимиру Борисовичу Авдееву за общее направление мысли, которое он подарил мне в беседах и публикациях, а также Всеволоду Игоревичу Меркулову за ряд ценных поправок и замечаний к тексту.