Глава 11

Джухари-Каралес

Наступила зима. Под Севастополем шли позиционные бои. Мы разместились в местечке, называвшемся Джухари-Каралес, это была татарская деревушка, раскинувшаяся в одной из узких долин гор Яйлы. Эта долина тянулась под прямым углом в сторону позиций русских, усиленных на этом участке батареями тяжелой артиллерии, а деревушка притаилась на одном из склонов этой долины настолько близко от позиций врага, что это спасало нас от обстрелов.

Из-за недостатка жилья в Джухари-Каралес там размещался только обслуживающий персонал полевого хирургического госпиталя. Остальная часть роты, включая склады и тяжелое оборудование, расположилась в другой деревушке, расположенной возле дороги, ведущей к Симферополю. Надо сказать, что это была настоящая дорога. Всего год назад автобусы, принадлежавшие «Интуристу», советской организации, занимающейся вопросами туризма, ездили по ней. Когда мы ехали по ней в тыл, нам приходилось проезжать один участок, длиной примерно с четверть километра, на котором все разговоры стихали сами собой. Дело в том, что он находился под обстрелом врага. Русские обстреливали машины, проезжавшие по дороге. Для этого они использовали тяжелые орудия, размещенные в двух бронированных башнях, именуемых «Максим Горький I» и «Максим Горький II». Многие из наших солдат тогда впервые услышали имя этого великого писателя.

Татарские дома по своему устройству сильно отличались от украинских мазанок. Они были деревянными и весьма необычными с виду. Бахчисарай – старая столица Крымского ханства, там размещались ханские дворцы, минареты, 127 фонтанов.

Дома в Джухари-Каралес обычно состояли из двух комнат. Наши люди занимали одну из них, а татарские семьи продолжали жить в другой. Татары, которые всегда считались воинственным народом, сразу же приветствовали наши войска. В течение многих веков они враждовали с Москвой, поэтому мы быстро с ними подружились. У них были орехи и табак; у нас были хлеб и водка. Кроме того, у них была одна вещь, которая для нас представлялась предметом неимоверной роскоши: большие круглые медные тазы диаметром два метра и глубиной до полуметра. Мы их использовали для купания, но наши люди с некоторым недоумением выяснили, что в тот самый момент, когда они собирались искупаться, могла появиться мать татарского семейства и предложить им помыть спину.

Помимо этих тазов, татары владели и некоторыми другими медными изделиями, некоторые из которых были очень древними. Медь добывали в шахтах под Керчью, именно там располагался древнегреческий город Пантикапей. В татарских жилищах не было никакой мебели, только низкие лавки, расположенные вдоль всех четырех стен. Днем мы сидели на них, а по ночам спали.

Ужасающие новости приходили с центрального и северного участков Восточного фронта, однако на нас они производили мало впечатления. У нас было полно собственных забот, хотя зима на юге не была настоящей «русской зимой». На южном побережье Крыма снег выпадает крайне редко. В расположенных к северу от них горах зима очень напоминает зиму в Германии.

Поначалу госпиталь разместили в Шули. Это была деревушка средних размеров, расположенная при входе в долину, которая постоянно находилась под огнем русской артиллерии. Мы проводили операции в здании местной школы. Каждый день случалось по три или четыре массированных обстрела, операционной стол находился в той части здания, которая была обращена в сторону противника.

Разместить нас в этом месте было глупо как с военной, так и с практической точки зрения. Хотя в это время большинством подразделений все еще командовали офицеры, имевшие за плечами опыт Первой мировой войны, казалось, что таинственным образом они полностью забыли, что такое окопная война. Давно надо было начинать строительство блиндажей. Ранее этому вопросу придавалось большое значение, поскольку в них раненые могут находиться, по крайней мере, в относительной безопасности. Однако ничего подобного не делалось.

С медицинской точки зрения это было чистым безумием, что тяжелораненые, которых нам приходилось оперировать, затем вынуждены были еще несколько дней лежать под обстрелом. Когда солдат ранен, ему хочется оказаться как можно дальше от линии огня и он держится из последних сил. Только попытайтесь себе представить человека, лежащего на ковре, беспомощного, неспособного самостоятельно двигаться, с минуты на минуту ожидающего, что его накроет очередным залпом. Едва отошедшие от действия анестезии, ослабленные, с пониженным давлением, наши пациенты вновь впадали в состояние коллапса. Длительное пребывание в состоянии тревоги приводит к сокращению мельчайших кровеносных сосудов и к нарушению деятельности кишечника; внезапный испуг приводит к выбросу адреналина в кровь. Иногда вернуть человека в нормальное состояние не удается. Мы потеряли довольно много пациентов, которых при других обстоятельствах вполне можно было бы спасти. Число могил на кладбище, расположенном напротив школы, росло с угрожающей быстротой.

Как раз в это время ко мне доставили капитана, который был ранен крошечным осколком мины. Он ему попал как раз под основания ребер с левой стороны, было трудно определить, проник ли осколок в брюшную полость или же в грудную клетку. Кроме небольшого уплотнения в верхней левой части брюшной полости, я больше ничего не смог нащупать, но оно могло быть вызвано и повреждением диафрагмы. Все это не внушало особого оптимизма, а кроме того, пациент сразу же спросил меня, сколько ему еще осталось жить.

С хирургической точки зрения было бы правильным сделать лапаротомию – вскрыть брюшную полость и поставить диагноз после прямого обследования. Если выяснится, что повреждены кишечник или один из больших кровеносных сосудов, необходимо делать операцию, если же выяснится, что там нет ничего серьезного, можно будет просто зашить разрез. Разумеется, это довольно сложная операция, но она не представляет сколько-нибудь серьезной угрозы для жизни пациента. Однако, если хирург не станет делать такую операцию и у пациента окажется повреждение внутренних органов, он неизбежно умрет. По своему прошлому опыту я знал, что в спорных случаях лучше не предпринимать поспешных шагов и подождать дальнейшего развития событий – хотя для полной уверенности я всегда советовался со своим коллегой, очень опытным врачом, который обследовал раненых исключительно внимательно, поэтому я потом мог их оперировать, нисколько не опасаясь, что их состояние ухудшится.

Однако в данном случае было крайне опасно вскрывать брюшную полость просто с целью диагностики. Нельзя было требовать от пациента оставаться под огнем в течение нескольких дней после такой операции, тем более что сам человек был уверен, что у него больше шансов умереть, чем выжить. Требовался всего час, чтобы доставить его на машине скорой помощи до полевого госпиталя, поэтому я и решил отправить капитана туда. Несмотря на то что он испытывал сильную боль, я не стал делать ему укол морфия. Поскольку, если у него на самом деле ранение в брюшную полость, боль станет тем важным фактором, который поможет другому хирургу поставить правильный диагноз.

В полдень до нас дошли новости, что капитан умер во время поездки. Поскольку он испытывал сильную боль, он время от времени просил водителя скорой помощи делать остановки, поэтому поездка затянулась почти на 2 часа.

Командир роты сказал мне, что начальник медицинской части дивизии намерен провести расследование этого случая, поэтому я изложил суть дела Ромбаху. В свое время он прослушал специальный курс судебной медицины и смог убедить начальника медицинской части дивизии, что отказ от операции не следует рассматривать как пренебрежение своими обязанностями со стороны хирурга, если причина смерти не была установлена при вскрытии. По некоторым причинам, которые я так и не смог выяснить, вскрытие трупа произведено не было.

Но все это мало меня волновало. Скорее всего, причиной смерти послужило повреждение селезенки. Без сомнения, капитан остался бы жив, если бы я сразу же сделал ему операцию. Это я был виновен в его смерти.

На следующий день – после смены хирурги имеют право отдыхать целых 24 часа – я отправился в штаб полка, чтобы встретиться с полковником Рейнхартом. Он встретил меня со всей сердечностью старого друга. Он уже знал суть дела и постарался меня успокоить. Я полностью разделял его возмущение тем обстоятельством, что полевой хирургический госпиталь продолжал оставаться в Шули. Он мог видеть деревушку со своего командного пункта и часто вспоминал о нас в тот момент, когда видел, что снаряды летят в нашу сторону. Я спросил его, не будет ли это считаться трусостью, если мы переместимся в более безопасное место. Он засмеялся, похлопал меня по плечу и сказал:

– Выбрось все эти героические глупости из своей головы. Ты через все это уже прошел. У тебя совершенно другая задача. Я обсужу этот вопрос с командиром дивизии.

Мы поднялись на наблюдательный пункт полка. Полковник Рейнхарт показал мне Севастополь через стереотрубу. Можно было только разглядеть несколько высоких домов на гребне холма. В свете садящегося солнца они казались подернутыми легкой дымкой.

Поскольку у нас не было официального разрешения передислоцировать полевой хирургический госпиталь, мы решили это сделать на свой страх и риск. Ромбах обнаружил деревушку Джухари-Каралес. До нее от Шули можно было добраться примерно за полчаса по узкой горной тропинке, что было не так-то легко из-за грязи, но тем не менее она была вполне проходимой. Под предлогом перемещения нескольких наших машин мы перевели хирурга со всей операционной бригадой в Джухари-Каралес. Все серьезные операции стали проводиться именно там. В Шули мы теперь оказывали помощь только ходячим раненым.

Спустя неделю нас посетил хирург – консультант из штаба группы армий. Он сразу же понял, насколько неудобными были занимаемые нами позиции, и дал разрешение перевести в Джухари-Каралес всю часть.

Однако чувство облегчения оттого, что мы перебрались из опасной зоны в более спокойное место, в очередной раз оказалось кратковременным, поскольку общая ситуация была угрожающей. С большим трудом русским опять удалось захватить восточную часть Крыма – Керченский полуостров. Русский десант высадился в гавани Феодосии (Южный берег Крыма). Как выяснилось, рыбаки из Феодосии, которые получили письменное разрешение от местного армейского командования ловить рыбу в бухте, показали им проходы через минные поля. После захвата города русские повыбрасывали раненых из местного госпиталя на улицу, а затем облили их водой. Я всегда слушал подобные истории с большим недоверием. Было известно, что у «других» был особый отдел, в котором специально придумывали подобные ужасные истории. Но в данном случае русским удалось сделать то, чего мне ранее не приходилось слышать даже в самых страшных историях. Остались свидетели, которым чудом удалось выжить.

Войска пытались воспрепятствовать проникновению на занятую нами территорию подвижных групп противника, именно тогда многие впервые услышали зловещее слово «партизан». В конечном итоге русские высадились и в гавани Евпатории, расположенной на западном побережье Крыма. Когда поздно вечером новости об этом дошли до штаба группы армий, ее командующий созвал совещание. У нас в наличии больше не было свободных резервов. Осада Севастополя висела на волоске. Обсудили все варианты. Никто толком не знал, что делать. В ходе совещания генерал-полковник обратился к самому младшему из штабных офицеров, майору, только что переведенному сюда из Генерального штаба:

– Фабрициус, ты последний из нас, кто закончил Академию Генерального штаба. Что ты думаешь о сложившейся ситуации?

Майор ответил:

– В Академии Генерального штаба такие ситуации никогда не рассматривались.

Командующий окинул взором всех штабных офицеров.

– Господа, – сказал генерал-полковник, – если ни у кого не возникло никаких идей, то самым разумным в такой ситуации представляется отправиться спать.

Ну что ж, во всяком случае, у него были крепкие нервы.

Тем временем маленький разведывательный отряд получил приказ атаковать русских в Евпатории. Во главе со своим командиром горстка людей обрушилась на русских с такой яростью, что среди войск противника возникла паника и они прекратили высадку. Русские суда отошли от берега. Те части, которые уже успели высадиться, сдались в плен. Командир немецкого отряда был убит очередью из русского пулемета.

24 декабря была произведена перегруппировка наших сил. Части, которые были заняты под Севастополем, на некоторое время были переброшены в восточную часть полуострова, чтобы отразить там наступление русских. Мы смогли удержать Крым в своих руках на протяжении этой зимы.

Утром рождественского дня полковник Рейнхарт – вымокший до нитки и перепачканный грязью – прибыл в нашу деревню вместе со всем своим штабом, и мы пригласили его на завтрак. Мы ели прямо на операционном столе. Другого стола у нас просто не было.

В течение этих месяцев многие из нас впервые познакомились с неприятным чувством, возникавшим в нижней части живота, впоследствии оно стало нам весьма привычным в различных «котлах» и на плацдармах. Ранее у нас постоянно находились поводы для хорошего настроения – по утрам, после того как мы хорошо отдохнули ночью, когда пригревало солнышко, или в полдень, после выпитой чашечки кофе, – а теперь мы внезапно задумались о неизвестном будущем, замаячившем на горизонте. Армия пыталась избавиться от чувства отчаяния, нанося во все стороны мощные удары; и она добивалась успеха в очередной раз.

В то время нас волновала одна весьма актуальная проблема, которая не описана ни в одной медицинской книге и не нашла отражения в инструкциях. Все одеяла, все наши больничные одеяла постепенно исчезли.

Я до сих пор могу во всех подробностях описать комнату в Джухари-Каралес, в которой лежали раненые. Вероятно, раньше здесь находился спортивный зал. Справа лежали раненые, которые проходили курс лечения; слева располагались свободные места для вновь прибывающих. Все лежали на коврах, расстеленных на полу. Несмотря на всю добросовестность наших исключительно опытных капралов, по-настоящему прогреть эту комнату нам удалось только один раз – когда мы зажгли свечи на рождественской елке. Горячий чай подавали всем желающим без задержек, и каждый раненый получил по два и даже три одеяла.

Однако вскоре одеяла превратились в большой дефицит. Мы часто отправляли раненых на машинах скорой помощи прямо на аэродром, расположенный в Сарабузе. Было опасно эвакуировать их по железной дороге через Херсон, так как несколько поездов ранее подверглись нападениям. В конечном итоге командование военно-воздушных сил согласилось предоставлять нам для эвакуации раненых транспортные самолеты, которые пустыми возвращались на Большую землю. Надо сказать, что в ходе войны именно военно-воздушные силы проявляли наибольшую готовность помочь раненым. Большинство самолетов летело до Бухареста, где находились прекрасные госпитали. Вероятно, раненому казалось почти чудом, когда он всего через несколько часов вместо холодного спортивного зала вдруг оказывался в теплой постели под присмотром заботливых медсестер.

Подобный способ эвакуации не был официально разрешен. Транспортные самолеты не были специально приспособлены для санитарных нужд. Мы вынуждены были обеспечивать раненых дополнительным количеством одеял; и, поскольку этот метод транспортировки был неофициальным, мы не получали их обратно. В конечном итоге мы вообще остались без одеял.

Мы слали нашему начальству один тревожный сигнал за другим, но постоянно получали стандартный ответ: «Подразделения должны обходиться тем количеством материальных ресурсов, которые им положены».

Однажды два капрала, Шурц и Вотруба, пришли к нам с предложением, что они полетят в Бухарест, чтобы пополнить наши запасы одеял. Шурц был опытным, много повидавшим человеком, в течение многих лет он служил в качестве шеф-повара на трансатлантических лайнерах. Вотруба был продавцом вакуумных пылесосов. Эта блестящая идея позволяла им хотя бы на некоторое время отвлечься от монотонных будней позиционной войны. Было ясно с самого начала, что это была их собственная идея и они были как раз теми людьми, которые могут успешно справиться с поставленной задачей.

Мы смогли сами изготовить целую коллекцию разного рода пропусков, а кроме того, дали им с собой несколько сот пачек сигарет. С их помощью было легче всего расположить к себе людей и заставить их помогать. Затем среди раненых мы выбрали одного пожилого старшего сержанта и посвятили его в суть дела. Он согласился сыграть роль человека, якобы получившего опасное для жизни ранение, которого должны были сопровождать два санитара. На самом деле у него было только легкое ранение в бедро. Вся тройка вылетела в Бухарест.

Через неделю два наших путешественника прибыли обратно в Джухари-Каралес. Они выпили большое количество коктейлей в барах Бухареста. Между делом они нашли своих подружек, с которыми познакомились еще в 1940 году, когда дивизия тренировалась в Румынии. Но они доставили два самолета, доверху забитые одеялами. Первым делом они отправились к начальнику госпиталя военно-воздушных сил. Он отнесся с пониманием к их просьбе и выделил необходимое количество одеял. Затем они дали взятку сигаретами водителю грузовика. Он доставил одеяла на аэродром. Затем они направились к начальнику аэродрома и попросили его предоставить им самолет. Нет ничего удивительного в том, что тот их просто прогнал. Но они проявили настойчивость и подошли к нему во второй раз. На этот раз он попросил их предъявить документы. Они могли быть арестованы в любой момент за самовольную отлучку. Начальник аэродрома отнесся к изготовленным нами документам без особого доверия.

– Но, – сказал Вотруба, – мы поведали ему красивую историю. А затем мы попытались его разжалобить: раненые лежат прямо на снегу… и тому подобное. Я даже смог выдавить из себя одну или две слезы.

В конце концов начальник аэродрома рассмеялся и выделил в их распоряжение два самолета.

Эта история получила широкую известность. К нам часто стали наносить визиты вежливости командиры соседних медицинских подразделений. Естественно, мы изображали полное непонимание. Но поскольку госпиталь не нуждался в таком количестве одеял, излишки были переданы соседям.

В конечном итоге Ромбах и я сочинили красивую историю, согласно которой любые два плута под благовидным предлогом могут отправиться в Бухарест, чтобы попить там коктейлей.