Глава одиннадцатая "СНАЙПЕР ОШИБАЕТСЯ ТОЛЬКО РАЗ"

В последней четверти 1943 года Вермахт начал организовывать снайперские школы в своих крупнейших учебно-тренировочных лагерях. Там, на курсах, длившихся всего четыре недели, специально отобранных солдат старались подготовить к непростой работе снайпером. Солдаты, попадавшие на эти курсы, представляли собой смесь из только что призванных новобранцев и бывалых бойцов с обширным фронтовым опытом, охарактеризованных их офицерами как потенциальные снайперы. Все, оказавшиеся на курсах, помимо снайперской винтовки получали необходимую специальную подготовку. Снайперы, которых готовили для горнострелковых частей, проходили подготовку в военном лагере, называвшемся "Зееталералпе", в Австрии около города Юденбург. От него было недалеко до моей родной деревни. Поэтому капитан Клосс хитро "понизил" меня до ранга бойца, занимавшегося снайперской работой от случая к случаю и нуждавшегося в прохождении специальных курсов в "Зееталералпе". Оказавшись там, я мог получить десятидневный отпуск домой.

Таким образом, 30 мая я и еще десять других бойцов расстались со своими товарищами и в кузове "Опеля Блица" укатили по дороге, по которой в дивизию поступало снабжение. Перед отъездом я сдал свою русскую снайперскую винтовку заведующему оружейным складом полка, который в моем присутствии отдал ее другому снайперу со словами:

— Ты видишь зарубки на прикладе? Каждая из них наносилась, обозначая, что одним русским стало меньше. Получить такое оружие — большая честь, и это накладывает на тебя обязательства. Делай все от тебя зависящее, чтобы ты смог показать Йозефу, когда он вернется, что ты достойно исполнял его роль.

Молодой пехотинец выглядел изумленным и смущенным этой патетической речью. Но я положил руку ему на плечо и сказал:

— Не позволяй им сводить тебя с ума. Просто будь осторожен и береги свою задницу, — с этими словами я полез к себе в карман и извлек оттуда пригоршню русских патронов с разрывными пулями, завернутых в носовой платок, которые я хранил для использования при особых обстоятельствах, и вручил их новому снайперу:

— Мне они теперь не нужны. Если ты захочешь по-настоящему бахнуть из винтовки и увидеть после этого нечто эффектное через свой оптический прицел, используй одну из них. Это патроны с разрывными пулями. Но используй их экономно, они попадаются очень редко. Но, прежде всего, останься цел, если ты хочешь рассказать мне о том, что здесь происходило, когда я вернусь через шесть недель.

Мотор грузовика заревел, и я, снова пожав руку товарищу, получившему мою винтовку, запрыгнул в кузов. Необъяснимое предчувствие смерти новоиспеченного снайпера вдруг пронзило меня: "Бедный щенок, с ним быстро расправятся".

— Девушки, вы кончили прощаться? Сцена была такой душераздирающей, что я чуть не заплакал, — засмеялся водитель грузовика.

Затем он надавил на газ, и мои измотанные товарищи исчезли в облаке пыли. Я не знал, всех ли из них я увижу снова. Меня охватило странное чувство, в котором слились облегчение, вызванное возможностью получить короткую передышку от войны, и чувство вины за то, что я оставляю своих товарищей. Всего за год службы я начал воспринимать свою прежнюю жизнь как нечто неизмеримо далекое, и ежедневная борьба за выживание стала единственным реальным наполнением моего существования. Казалось, я привык к жестокой прелести жизни на волоске, когда остается единственный выбор: убить или быть убитым. Однако все подобные мысли в моей голове заглушались однообразным ревом мотора грузовика. Мне становилось все уютнее, и я заснул.

Прошло два дня, прежде чем я осознал, что перестал воевать. Спокойный, не тронутый войной пейзаж, мимо которого я ехал в поезде, казался почти нереальным. И хотя год назад мой путь на фронт занял десять дней, теперь я прибыл в Юденбург всего за пять суток. Мне повезло, поскольку младший капрал, который только что доставил на станцию пакет своему командиру роты, отвез меня в учебно-тренировочный лагерь на своем джипе. Я думал о предстоящей подготовке со смешанными чувствами, поскольку ясно помнил свою базовую подготовку, в ходе которой инструкторы всегда орали и готовили солдат преимущественно тупой муштрой. Я согласился быть направленным на курсы только потому, что не хотел упустить возможность несколько недель хорошо питаться, полноценно спать и провести несколько дней дома.

Я был удивлен, что меня встретили почти по-дружески, когда я доложил о своем прибытии сержанту. Мне не пришлось стоять по стойке "смирно". Мне сразу показали казарму и рассказали о предстоящем курсе обучения. Стало ясно, что здесь проводится квалифицированная подготовка специалистов, совсем не похожая на грубую муштру во время базовой подготовки.

Барачный комплекс снайперов находился в пределах обширного участка тренировок. Меня поместили в комнату к четырем восемнадцатилетним солдатам из Миттенвальда, которых направили прямо в снайперскую школу после трехмесячной базовой подготовки. Они еще там зарекомендовали себя исключительно меткими выстрелами, умением оставаться неподвижными на своих позициях и отличной наблюдательностью. Когда я вошел в комнату, мой взгляд уставился на помещенный в рамку текст на стене. Он был написан готическими буквами: "Снайпер — это охотник среди солдат! Его служба тяжела и целиком поглощает его тело и сознание. Только полностью уверенный в себе и непоколебимый боец может стать снайпером. Существует единственная возможность победить врага — научиться ненавидеть и преследовать его, вкладывая в это все силы своей души! Быть снайпером — награда для солдата! Он сражается, оставаясь невидимым. Его сила в том, что он, словно индеец, использует местность в сочетании с превосходной маскировкой, кошачьей быстротой и мастерским владением своим оружием. Владение этими навыками обеспечивает ему безопасность, превосходство и гарантирует его победу".

Меня зацепили эти патетические слова, и я почувствовал некоторую гордость. Но ее тут же приглушило мое знание реалий войны и ее безжалостности. При этом что-то внутри меня оборвалось, и я подумал: "Если ты знаешь, что такое настоящая война, если ты едва не погибал, то высказывания вроде этого для тебя абсолютно бесполезны".

Моя подготовка началась в тот же день, который был понедельником, с урока по снайперскому оружию, посвященному теме винтовок с оптическим прицелом. Инструктором был сержант с протезом вместо ноги. Становилось ясно, что почти все тренеры были опытными солдатами, которых забрали с передовой после серьезных ранений. Многие из них даже оказались бывшими снайперами, которые, подобно мне, напряженно совершенствовали свои знания в боях до тех пор, пока не перестали годиться для службы на фронте. Одновременно со мной курсы проходило шестьдесят солдат, разбитых на пятерки. Каждая группа имела своего собственного учителя по каждой теме.

На столе лежало четыре винтовки с оптическими прицелами. Это были три карабина К98к и винтовка, которую ни один из нас не видел раньше. На фронте до меня доходили слухи о новой самозарядной винтовке, но я не видел ни одной такой в своей части. Передо мной был "Вальтер 43" с оптическим прицелом ZF4. А рядом с ним лежала винтовка "К98к" с оптическим прицелом очень небольшого размера, длина которого была около 15 сантиметров. Эта модификация оптического прицела называлась ZF41. Еще одна винтовка К98, лежавшая перед нами, имела шестикратный оптический прицел "Диалитан", созданный компанией "Хенсольдт", установленный на массивном кронштейне. Этот прицел считался самым лучшим и самым тяжелым оптическим прицелом для винтовок К98к.

После нескольких замечаний об эффективности каждого оптического прицела и надежности его крепления инструктор подробно остановился на карабине с оптическим прицелом, укрепленным на кронштейне, поскольку именно такие снайперские винтовки предстояло получить всем выпускникам курсов. Во второй половине дня мы пошли на стрельбища, чтобы попробовать в деле каждую из четырех винтовок. Я был поражен качествами прицелов фирм "Цейсе" и "Хенсольдт", которые явно превосходили оптический прицел моей русской снайперской винтовки. Однако очень похожим на русский оказался прицел самозарядной винтовки. Стрелять из "Вальтера 43" было очень легко, поскольку часть отдачи поглощалась механизмом автоматической перезарядки, но точность стрельбы была гораздо ниже, чем у карабинов К98. Винтовка с маленьким прицелом ZF41 удивила всех. Она стреляла вполне нормально, но сквозь крохотный прицел было почти ничего не видно. Комментарии тренера были следующими:

— Подобное дерьмо могли создать только идиоты из руководства. Эти пердуны, сидящие в креслах, знают о снайперах столько же, сколько корова знает о пении песен.

После этого мы выполняли различные упражнения, стреляя из обыкновенного карабина К98к без оптического прицела из положения стоя, с колена и нежа. При этом наши цели находились на расстоянии от 50 до 300 метров. Выполняя задания, мы не имели недостатка в патронах и не страдали от муштры, которая обычно присутствовала при базовой огневой подготовке. Учителя снайперской школы явно отдавали предпочтение объяснению материала и тренировкам.

На следующий день участники курсов выходили на тренировочный участок, чтобы оценить тактическую перспективность различных видов укрытий. Вторая половина дня снова прошла на стрельбищах. На той же неделе к программе занятий добавились такие предметы, как маскировка и оборудование снайперской позиции. Я узнал на этих занятиях не слишком много нового. Некоторые виды маскировки и позиций требовали громадных временных затрат и не были применимы в реальных боевых условиях, поскольку каждодневная рутина войны не оставляет времени для сооружения сложных конструкций. Во время боев снайперу не придет даже в голову с этим возиться. К примеру, нас учили делать маскировку, обшивая одежду древесной корой. Но я уже твердо знал по опыту, что маскировка должна быть быстро выполнимой, эффективной и легкой в создании, а также как можно меньше сковывать свободу движений. Костюм, обшитый древесной корой, никак не подходил под эти критерии. Преподаватель знал о том, что я служил снайпером, но при этом не подозревал о моем огромном опыте и способностях. Тем не менее с началом курса маскировки он очень быстро понял, сколь профессиональный снайпер перед ним.

В расписании последнего дня нашей первой учебной недели значилось, что нас ожидают тренировки в полевых условиях. Я и мои товарищи не имели и понятия, о том, что мы будем из себя представлять. К своему великому удивлению, оказавшись на полигоне, мы увидели перед собой воссозданный в миниатюре пейзаж места ведения боев. В пятидесяти метрах от стрельбищного вала перед нами расстилалась модель идеальной долины с деревней и дорогами — все в уменьшенном виде. Это заставило участников курсов почувствовать себя Гулливерами в стране лилипутов. Для этой тренировки нам выдали специальное оружие — мелкокалиберные спортивные винтовки марок "Густлофф" и "Вальтер", оснащенные оптическими прицелами. На винтовках фирмы "Густлофф" с левой стороны был установлен оптический прицел ZF41, а на винтовках "Вальтер" четырехкратный оптический прицел берлинской фирмы "Оигее".

Нашей задачей было вести наблюдение за миниатюрным пейзажем и стрелять по маленьким фигуркам людей, как только они где-то появятся: в окнах, за домами или среди деревьев. Кроме того, на модели были даже машины и повозки, которые двигались вдоль дорог. По ним также нужно было стрелять.

Мой тактический опыт во время такой подготовки проявился особенно отчетливо. Наметанный глаз различал малейшее движение, и я поражал новую цель практически каждые тридцать секунд. Правда, так было только, когда я пользовался "Вальтером" с четырехкратным оптическим прицелом. А вот прицел ZF41 имел столь малый диаметр и ограниченный обюр, что почти все участники курсов сошлись на его непригодности для снайпера.

Таланты исключительного мастера меткой стрельбы, каким был я, ярко проявились во время этой практики, что редко встречалось среди обычных участников данных курсов. И даже инструктор был вынужден признать, что он мало что сможет сделать для повышения моих навыков.

Регулярная практика в полевых условиях была частью тренировочной программы курсов. Нам приходилось стрелять не только по макету деревни, но и по постоянно изменявшимся и перестраивавшимся пейзажам, среди которых были спрятаны неизвестные цели, которые нужно было обнаружить и поразить.

Непрекращающееся соревнование между учащимися началось с нашего первого появления на полигоне, поскольку результаты ежедневной практики заносились в специальный раздел курсового журнала. Это позволяло в итоге точно определить лучших снайперов из нашего набора, которые должны были быть награждены большим пакетом деликатесов, среди которых было спиртное, сигареты, шоколад и тушенка.

Также все участники курсов должны были иметь небольшую записную книжку и носить ее с собой. В нее мы заносили такие данные, как результаты наблюдения за местностью и свои стрелковые достижения. Это делалось, чтобы приучить нас вести подобную записную книжку по возвращении на фронт, куда мы должны были заносить данные о местности, смене огневых позиций и успешных выстрелах. Я предупредил своих товарищей, что им следует делать в зашифрованном виде каждую запись, которая может выдать в них снайперов, и не вписывать своих имен. Я также сказал, что будет гораздо лучше, если они не будут вносить в свою записную книжку никаких сведений о своих попаданиях, а станут отмечать их на отдельном листке, где не будет значиться их имя и который будет храниться у их сержанта. Эти меры предосторожности, возможно, спасут их жизнь, если они окажутся захваченными в плен, если враг не будет знать заранее об их боевой специализации. Пленных снайперов на Восточном фронте всегда пытали и убивали. Слушая предостережения, юноши бледнели при мысли о том, что им предстоит на фронте.

Понедельник второй недели обучения стал значимым днем для участников курсов, поскольку к нам прибыл грузовик, полный больших ящиков с нанесенным на них кодом компании "Маузер": "byf". Все устремились помогать разгрузке, и наше любопытство было вознаграждено, когда была открыта одна из коробок. В ней лежали новенькие карабины марки К98к с четырехкратным оптическим прицелом на кронштейне. В течение нескольких последующих часов каждый участник курсов получил по такой винтовке. Мы занесли номера своего оружия в свои записные книжки с ремаркой "винтовка с оптическим прицелом". Это подразумевало, что каждая винтовка предназначена для использования лишь одним бойцом, который ее получил. Однако нам было сказано, что это оружие не принадлежит нам в полной мере до тех пор, пока мы успешно не окончим курсов. Это подстегнуло рвение к учебе участников курсов, особенно тех из них, что были молодыми солдатами без боевого опыта.

Я получил карабин с оптическим прицелом фирмы "Хенсольдт" под кодовым номером "bmg". Этот карабин был значительно короче русской снайперской винтовки, которую мне пришлось оставить в части, и его оптический прицел был гораздо лучше русского, в чем я смог убедиться в предыдущую неделю за время демонстрации различных винтовок. Гордясь своим новым оружием, участники курсов не могли дождаться, когда снова окажутся на огневой позиции, чтобы попробовать их в деле. После самого первого выстрела я понял, что у меня в руках превосходная винтовка.

Тогда же мы впервые получили специальные снайперские боеприпасы. Инструктор объяснил, что нам выдали патроны, произведенные с особой точностью, какие обычно используются при производстве оружия и при его починке для обеспечения точности стрельбы. Он рекомендовал нам, как только мы окажемся на фронте, уговорить заведующего оружейным складом батальона, чтобы он снабжал нас подобными патронами столь часто, насколько это будет возможно. После этого мы с энтузиазмом принялись за пристрелку своих винтовок. Базовая пристрелка была сделана с расстояния около ста метров. Для этого мы снимали казенную часть оружия и затем, установив винтовки на мешки с песком, направляли дульный срез ствола на центр цели, глядя прямо через него. По отклонениям между взглядом через оптический прицел и через ствол, положение перекрестья оптического прицела выравнивалось по отношению к стволу. Отклонения по сторонам затем корректировались переменным ослаблением и зажимом двух винтов на задней стенке кронштейна с помощью специальных ключей, прилагавшихся к каждой винтовке. После этой базовой установки прицела последние доводки производились во время стрелковой практики.

День закончился словами инструктора, призывавшего нас никогда не выпускать свое оружие из рук. Участники курсов носили свои винтовки с собой весь день даже во время отдыха. В каждой комнате была оружейная стойка, куда винтовки можно было помещать только на ночь. Таким образом мы учились заботиться о своих карабинах и защищать их от повреждений, особенно оптику. Каждое падение или сильный удар по оптическому прицелу могли свести на нет его пристрелку и сильно повлиять на точность стрельбы. Я, конечно же, уже знал об этом по прежнему печальному опыту первых дней с русской снайперской винтовкой, и теперь аккуратное обращение со своим оружием уже было моей второй натурой. Однако другие участники курсов немало намучились со своими винтовками в первые дни. Но их научила бережному обращению с оружием не только необходимость новой пристрелки винтовки после каждого ее падения или удара по оптическому прицелу, но и то, что после таких инцидентов в наказание приходилось делать по двадцать отжиманий и тридцать приседаний с винтовкой на вытянутых руках.

Наше появление на полигоне на следующий день было посвящено теме "Выбор и обустройство позиций". Но перед практикой нам в классной комнате показали фильм, посвященный подготовке снайперов. К нашему удивлению, фильм был русским с немецкими субтитрами. Он был снят в 1935 году и демонстрировал высокий уровень русской подготовки. Перед просмотром тренер сказал:

— Смотрите внимательно. Иваны вовсе не плохи в этом деле. Их снайперы создали нам немало проблем уже во время нашего наступления 1941–1942 годов, и мы ничего не могли с этим поделать. Мы даже не знали тогда, как пишется слово "снайпер". Потери среди наших офицеров были катастрофическими. Когда у нас не оказывалось тяжелых орудий, русские снайперы останавливали нас на несколько дней. Мы пытались что-то поделать с этим со снайперскими винтовками, захваченными у иванов. Но эти свиньи знали свое дело, и нам пришлось учиться на своих ошибках. В итоге мне тоже нашелся достойный противник. Вы видите, куда он поразил меня. Мне чертовски повезло, что я выжил, — с этими словами инструктор нагнул голову, чтобы все смогли разглядеть огромный шрам, заканчивающийся у его левой глазницы, в которой теперь был стеклянный глаз. — Это было жестом судьбы и большой рекламой фирме "Цейсе", что пуля ивана отскочила от моего бинокля, и я потерял всего лишь глаз, а не жизнь.

Как уже говорилось, почти все тренеры в школе были бывшими снайперами, которые больше не могли участвовать в боях из-за серьезных ранений, но им по силам было выполнять важную работу передачи их опыта и знаний новичкам.

— Имейте в виду, что у врага тоже есть профессионалы, — продолжал инструктор. — И я дам вам один важный совет. Сматывайтесь, как только заметите, что за вами охотится вражеский снайпер. В этом случае вам остается только одно: менять свою позицию после каждого выстрела.

Под монотонный рокот проектора на экране шла кинолента. Мои товарищи смотрели ее с должным вниманием, но я не видел ничего нового для себя и был вынужден бороться со сном всего через несколько минут пребывания в темной комнате. Подобно кролику, я дремал с открытыми глазами в полукоматозном состоянии, в котором только опытные солдаты могут контролировать себя, пока одна из сцен фильма вдруг не привлекла мое внимание. Она показывала русских снайперов, готовивших себе позиции среди верхушек деревьев на краю леса. Субтитры гласили: "Покрытые листьями вершины деревьев — отличная позиция. Стрелок остается невидимым, но отлично просматривает окружающую местность и имеет широкое поле ведения огня!"

"Что за дерьмо", — подумал я и немедленно поднял руку. Занятия проходили в режиме диалога, и всегда можно было задать вопрос, высказаться по поводу и услышать мнение инструктора. Моя рука тут же была замечена, и фильм был остановлен.

Я сказал, что могу рассказать им больше о сцене, только что показанной в фильме, поскольку у меня есть собственный опыт в этом вопросе. И я подробно описал свой бой с женщинами-снайперами, засевшими на верхушках деревьев. Неловкая тишина, которая повисла после моего рассказа, была нарушена тренером, заявившим:

— Прислушайтесь к этому, ребята! Этот стрелок знает, о чем говорит, поскольку ему удалось уцелеть, будучи больше года снайпером на фронте. И вы должны вбить себе в головы, что снайпер ошибается только раз. Совершив ошибку, он в девяноста процентах случаев погибает. Поэтому жадно ловите каждый полезный совет, который услышите. Возможно, это однажды спасет ваши задницы.

Так проходили дни учебы. Я наслаждался хорошим питанием и регулярным сном. При этом, с одной стороны, я был счастлив, что могу некоторое время передохнуть от каждодневного страха за свою жизнь. Но, с другой стороны, часто думал о своих товарищах, и что с ними теперь. Я пытался выяснить, чем занимается 3-я горнострелковая дивизия, но в газетах, подвергавшихся жестокой цензуре, не было ничего стоящего. Несколько раз у инструкторов оказывалась возможность передать мне то, что рассказывали солдаты, находившиеся в отпусках. Основываясь на этих сведениях, я мог заключить, что на участке 3-й горнострелковой дивизии ситуация была относительно спокойной.

Занятия продолжались. Теория и практические занятия дополняли друг друга. В течение нескольких следующих дней мы ставились в гипотетические боевые ситуации, в которых нам приходилось действовать независимо, и требования по отношению к нам постоянно повышались, логическим итогом чего стал крайне реалистичный сценарий.

За день до этого каждый из нас должен был подготовить себе позицию в заданных условиях, и нам приказали занять ее на следующее утро. Незадолго до того, как мы оказались на позициях, нам сообщили учебную боевую ситуацию. Участникам курсов нужно было действовать в условиях, когда за ними охотятся два вражеских снайпера. При этом два инструктора должны были наблюдать за ними и записывать каждый момент, когда их ученики давали возможность вражескому снайперу поразить себя: каждое видимое перемещение их подопечных означало, что они мертвы. Я увидел выражение ужаса на лицах своих товарищей. Я понимал его причину. Когда ты оказываешься привязанным к одному месту, это порождает массу естественных проблем с едой, питьем, отправлением больших и малых нужд. Где, как и когда эти проблемы можно разрешить в таких условиях? Я, будучи бывалым бойцом, выбрал и подготовил свою позицию, учтя все эти факторы, и мне не грозили особые трудности. А вот моим неопытным товарищам предстояло суровое испытание. Выслушав задание, мы закрепили на свои каски легкую маскировку из травы и листьев и заняли свои позиции.

Начинался угнетающе жаркий день. Утренние лучи солнца косо ложились на полигон, расстилавшийся перед участниками курсов. Уже около полудня с нас градом лился пот, конечности отекли и начали болеть, разнообразные физические нужды поглощали внимание.

Я в течение первых нескольких часов просто наблюдал за окружающей обстановкой и записывал все значимое, что видел. За это время я сумел засечь позиции инструкторов. На этом все важные задачи на день, которые меня заботили, были сделаны. Свою позицию я, как обычно, подготовил так, чтобы она позволяла мне незаметно покинуть ее. Это не только обеспечивало мне большую безопасность от вражеских гранат, но также позволяло переносить долгое ожидание в относительном комфорте. К тому же я уже вырыл углубление, в которое мог мочиться, немного повернувшись на одну сторону. А что касается больших нужд, я всегда справлял их в самом начале своего дня. Более того, будучи опытным снайпером, я всегда носил с собой воду и еду, пусть даже это было несколько зачерствевших галет. Таким образом, я просто отполз в защищенное углубление своей позиции и провел весь день в дремоте, то окончательно засыпая, а то жуя принесенную с собой еду.

На рассвете следующего дня мы получили приказ отступить и построиться для марша обратно в лагерь. Многие мои неопытные товарищи выглядели крайне истощенными. У всех их на штанах были крупные пятна от мочи, и многие из них шагали, широко расставляя ноги с лицами искаженными от отвращения: они наложили себе в штаны. Один из их инструкторов не смог удержаться от самодовольной ухмылки, увидев это.

— Ребята, дам вам хороший совет: всегда облегчайтесь по утрам, — сказал он. — Тому, кто ушел из дома, не сделав этого, потом остается только проклинать себя.

— Наши задницы справили свои нужды независимо от нас, — прошипел мой сосед.

На следующий день позиции каждого кандидата в снайперы были осмотрены и оценены относительно их соответствия работе снайпера. Меня попросили объяснить плюсы и минусы моей собственной позиции, и я охотно поделился с товарищами своим фронтовым опытом, объяснив, что выбор хорошей позиции в основном зависит от ответа на три главных вопроса: как пробраться на позицию незамеченным, как покинуть позицию незамеченным и как быстро и незаметно перебраться на следующую позицию.

Остальная часть моего курса, казалось, выпала в осадок. Многих моих товарищей охватила скованность при мысли о приближающейся службе на фронте. Это давило на них в течение всего дня, посвященного разнообразным боеприпасам.

Снайперы часто передвигаются по нейтральной территории за пределами позиций своих войск. Если противник засекает их, то на них зачастую обрушивается огонь тяжелых пехотных орудий. И здесь крайне важно узнать эти орудия по звуку, чтобы предпринять правильные оборонительные действия. Если снайпера обстреливают из минометов, то это только вопрос времени, пока враг не изловчится точно направить мину в него или не вспашет взрывами весь участок, на котором залег снайпер. Оба варианта означают верную смерть. Поэтому в такой ситуации снайперу крайне важно оставить свою позицию так быстро, как это только возможно. При таком отступлении он лишается укрытия, и все, что ему остается, это отважно выпрыгнуть из окопа и зигзагами побежать к позициям своих. Как уже объяснялось, среди снайперов это называлось "заячьими прыжками". Такое требовало огромной силы воли, но было единственным способом выжить в подобной ситуации. Поэтому "заячьи прыжки" последовательно отрабатывались в ходе курсов. Но, несмотря на это, многие снайперы, прошедшие их, позднее погибли, поскольку в момент решительных действий они остались в своих укрытиях, парализованные паникой и страхом.

В то время как работа минометов могла быть продемонстрирована нам вживую, грохот едва ли не самого страшного русского оружия был доступен только на граммофонной записи. Немецкие солдаты на передовой называли его "сталинским органом"*. Это была установленная на грузовике многозарядная пусковая установка, которая всего одним залпом могла превратить участок размером с футбольное поле в ад, где в воздухе с жужжанием разлетались осколки и комья земли взмывали в небо.

Граммофонная запись пробудила во мне болезненные воспоминания, которые были столь яркими, что я вновь ощутил во рту вкус серы, дыма и крови. На вопрос товарищей о том, как можно защититься от этого оружия, у меня был один короткий ответ. Лицо мое помрачнело, и я стал выглядеть на десять лет старше.

— Вам поможет только глубокий окоп, — сказал я. — Не высовывайтесь из него, сожмите ягодицы и молитесь.

Занятие включало в себя также рассказ о так называемой целеуказательной пуле "В Patrone" (от немецкого слова Beobachtung — наблюдение). Эта разрывно-зажигательная пуля изначально была разработана для пулеметов самолетов-истребителей. При попадании в цель такая пуля взрывалась, что позволяло отследить точность огня и скоординировать его направление. Производство подобных патронов было очень дорогостоящим, и поэтому долгое время они использовались исключительно в авиации. Однако русские, у которых подобные боеприпасы существовали еще до начала войны с немцами, уже начали использовать такие пули против пехоты противника. Вполне понятно, что немецкие стрелки боялись беспощадной эффективности этих пуль, в частности, еще и потому, что их любили использовать русские снайперы.

Я, естественно, уже знал о таких патронах, и мне даже доводилось использовать их, когда они оказывались среди захваченных у русских боеприпасов. И я был убежден в необходимости доступности таких патронов для немецких стрелков. Согласно Женевской конвенции использование разрывных пуль в ручном стрелковом оружии было незаконным. Однако ситуация на Восточном фронте зашла столь далеко, что использование любых средств казалось оправданным. Во время демонстрации стрельбы такой пулей, она без труда срезала молодое деревце, диаметр ствола которого был около пяти сантиметров.

На четвертой неделе курсов подготовка стала еще более соответствующей реальным боевым условиям. Кроме ежедневной базовой стрелковой практики на полигоне, будущие снайперы получали практические уроки, посвященные смене позиций. Эти уроки включали незаметное перемещение между частями, выполнявшими военные упражнения на тренировочном участке, и охоту друг за другом в полевых условиях. В итоге стрелковая практика участников курсов на полигоне была соединена с такими уроками, и нам нужно было не только находить скрытые цели, но и стрелять по ним боевыми патронами. Это включало определение места нахождения чучел и стрельбу по ним в назначенное время. Если нам это не удавалось, мы получали у инструкторов плохие отметки и суровое предупреждение, что, столь плохо выполняя свою работу, мы неминуемо погибнем в реальных фронтовых условиях. При обучении такого рода мои неопытные товарищи лучше осознавали опасность, с которой им предстояло столкнуться на поле боя. С началом этих практических занятий участники курсов "гибли", как мухи. Даже я допускал ошибки, поскольку подготовка опиралась на официальную политику Вермахта, гласившую, что роль снайпера на поле боя должна быть исключительно наступательной, тогда как я действовал во многих ситуациях с крайней осторожностью. Хороший снайпер должен знать, когда ему исчезнуть, но программа снайперских курсов не разрешала самостоятельно принимать стрелкам такие решения.

Наконец, курсы были пройдены. Их окончание было отпраздновано в последний субботний вечер. Сержанту удалось раздобыть бочонок пива, несколько бутылок спиртного покрепче и несколько больших кусков свинины. Воспользовавшись наступлением долгожданной летней погоды, мы организовали нечто вроде барбекю. Столы и стулья принесли из своих казарм, а решетку для жарки мяса соорудили из начисто отмытой калитки, сваренной из стальных прутьев, которую закрепили проволокой на подставку, сколоченную из нескольких срубленных деревьев. Разгоравшийся огонь наполнял воздух приятным ароматом. Но перед тем как мы смогли усесться и наслаждаться вечером, сержант приказал нам построиться.

На столе перед нами лежало пятьдесят шесть снайперских винтовок и стопка служебных книжек. Участники курсов вызывались по одному. Первыми были вызваны четверо солдат, не прошедших курса: им предстояло вернуться в свои части рядовыми солдатами. Затем стали в обратном порядке вызывать выпустившихся снайперов, начиная с тех, кто имел низшие оценки. Пожимая руку каждого из них, сержант возвращал ему винтовку, которой он пользовался на курсах, служебную книжку и приятного вида бумагу из канцелярии с десятью заповедями снайпера.

Как все и ожидали, я оказался в тройке лучших учеников, которых сержант вызвал последними. Горячие поздравления сержанта мало тронули меня, а доставшийся мне в награду ящик из-под патронов, наполненный продуктами, вызвал у меня восторг. Ведь это означало, что мне не придется ехать домой с пустыми руками.

Стоящие с винтовками участники курсов были официально признаны снайперами. Но в то время как более неопытные солдаты были счастливы оттого, что обрели новый статус элитных бойцов, подобные мне бывалые солдаты, много повидавшие на передовой, смотрели в будущее с тревогой и дурными предчувствиями. Впрочем, они недолго пребывали в тяжелом состоянии духа. Жизнь снайпера подчинена моменту, а прямо перед нами была превосходная еда и пиво, а что еще нужно, чтобы наслаждаться жизнью? Я полностью отдался празднику и взял от него все, что мог, поскольку знал, что каждый день может стать для меня последним.

Большинство новоиспеченных снайперов на следующий день уже сидели в поездах, следовавших на восток. А меня в это воскресенье во второй половине дня на грузовике подбросили до Миттенвальда, и оттуда я зашагал в родную деревню. Я заранее известил в письме семью о своем приезде. Родители и сестры дожидались меня, когда я постучал в дверь. И не нужны были слова. Родители взволнованно обнимали меня, а сестры в нерешительности стояли рядом. Я повернулся к ним, улыбнувшись:

— Девочки, смотрите, что у меня для вас есть!

Я снял свою винтовку с плеча и прислонил к стене, снял рюкзак и, развязав его, достал несколько плиток шоколада в красной фольге, которые были частью завоеванного мною приза.