Глава третья. «Негеры» атакуют флот вторжения

В Германии была изготовлена новая партия одноместных торпед, флотилия могла бы немедленно получить это вооружение и снова отправиться в Италию. Однако к тому времени все чаще стали обнаруживаться признаки готовящегося вторжения союзников во Францию, скорее всего, как полагали, на одном из участков французского побережья Атлантики или Ла-Манша и Па-де-Кале. Германское морское командование понимало, что противник, сосредоточив для этой цели огромное количество военных кораблей, сможет подавить всякую попытку германских ВМС нанести десантному флоту союзников хоть скольконибудь чувствительное поражение на море. И все же остаткам германских ВМС предстояло эту попытку предпринять. Немецкий флот был готов атаковать врага каждую ночь всеми крупными и мелкими кораблями, которые еще могли нести на борту орудие или другое боевое средство. В этих атаках должно было принять участие также соединение «К», в том числе и человекоуправляемые торпеды «Негер». Несмотря на предубежденное отношение к ним германского командования, они действиями в районе Анцио-Неттунского плацдарма доказали как свою боевую готовность, так и способность добиться успеха. Разумеется, в морском пространстве перед большим плацдармом вторжения союзники должны были выставить гораздо более сильное и надежное охранение. Разумеется, вражеские эсминцы, крейсеры, канонерские лодки и катера могли в кратчайший срок найти методы обнаружения и уничтожения атакующих «Негеров». Однако до этого момента, несомненно, прошло бы несколько ночей, в течение которых «Негеры» могли бы использовать основной свой козырь – внезапность. Будут ли иметь смысл последующие атаки и будут ли они вообще возможны? Дать ответ на подобный вопрос могли лишь дальнейшие события. Ведь обычно и так всего три-четыре ночи в месяц оказывались подходящими для действий «Негеров», причем даже в эти считанные ночи успех зависел от благоприятной погоды и почти полного штиля на море. Таким образом, использовать «Негеры» представлялось возможным далеко не часто. С другой стороны, всего численного состава флотилии не хватило бы даже на то, чтобы укомплектовать экипаж хотя бы одного единственного эсминца; при благоприятных же условиях «Негеры» могли добиться такого успеха, который никогда бы не выпал на долю эсминца в этом морском пространстве, целиком контролируемом противником. Следовательно, никаких чисто военных доводов против использования одноместных торпед не существовало.

Каждое плавание «капитанов» в расположение противника на столь ничтожно малом боевом «корабле», каждое проникновение одиночных пловцов на неповоротливых торпедах «в пасть льва» было подвигом, требовавшим чрезвычайной смелости, осмотрительности и решительных действий. Таких подвигов можно было ожидать лишь от добровольцев, лишь от бойцов, отличавшихся не только физической силой, но и готовностью пойти на любой риск. Поэтому следовало со всей возможной откровенностью обрисовать им характер предстоящих действий. Сеять иллюзии было бы неуместно.

Командование соединения «К» поступило благоразумно, выслав предварительно в район вторжения противника своего оперативного инспектора. Он должен был, проявив максимум энергии, обеспечить все возможные условия для нормального спуска на воду прибывающих в этот район флотилий малых диверсионно-штурмовых средств. Таким инспектором был назначен капитан 1 ранга Фриц Бёме. Он принял под свое командование крупную колонну в составе 40 «Негеров» с водителями и техническим персоналом и расположил ее в лесу в нескольких километрах от берега бухты Сены. В качестве места старта он выбрал небольшой курорт Виллер-сюр-мер, примерно в 10 км к юго-западу от Трувиля. Главной его заботой было обеспечить беспрепятственный спуск «Негеров» на воду. Он знал о трудностях, с которыми пришлось встретиться в районе Анцио-Неттунского плацдарма. Поэтому он предусмотрительно «заполучил» две саперные роты, которые соответствующим образом подготовили берег. Саперы проделали проходы в густой сети проволочных, минных и прочих прибрежных заграждений, покрывавших белый береговой песок. Проделанные проходы вели к двум бунам, которые при отливе оказывались довольно далеко в море, а во время прилива затоплялись. От бун вели еще дальше в море деревянные спусковые дорожки. Таким образом, во время прилива можно было без труда выкатывать тележки с «Негерами» прямо в море. На дневное время стартовые дорожки прикрывались маскировочными сетями и, по-видимому, так и не были обнаружены воздушной разведкой противника. Во всяком случае, их не бомбили.

Cтечение благоприятных условий для действий «Негеров» ожидалось в первые ночи июля. Уровень воды должен был быть наиболее высоким между десятью и одиннадцатью часами вечера, что как раз и требовалось «Негерам», которые могли, во-первых, решиться лишь на ночные действия, а во-вторых, использовать силу отлива, чтобы за два-три часа подойти к стоянкам вражеских судов. Там, примерно в то время, когда уровень воды уравновесится между отливом и приливом, им предстояло выпустить свои торпеды, а с началом прилива, по возможности еще до рассвета, вернуться к занятому немцами берегу.

Дождь и шквальные ветры, бушевавшие на море, не позволили начать боевые действия 2,3 и 4 июля. Лишь 5 июля погода улучшилась. Около одиннадцати часов вечера 30 одноместных торпед были по дощатым настилам спущены на воду и отправились в свое опасное плавание. Остальные «Негеры» флотилии, а также те, которые вернулись с первого задания в исправном состоянии, стартовали в ночь с 7 на 8 июля. Посылать сразу все 40 «Негеров» было нецелесообразно. Капитан Бёме опасался, что они будут мешать друг другу. Кроме того, отправка могла в этом случае затянуться настолько, что последняя треть «Негеров» едва успела бы в ночное время дойти до вражеских судов.

Обе эти летние ночи явились временем начала, разгара да, собственно, и окончания операций «Негеров» на фронте вторжения. Впрочем, окончание можно было считать относительным, поскольку союзный флот и в последующие недели продолжал испытывать на себе угрозу применения этого штурмового средства. Полностью подтвердилось предположение, что сила «Негера» во внезапности его нападения. Действие фактора внезапности и относительная растерянность противника продолжались одну ночь. Уже на следующую ночь кризис был преодолен, и союзники противопоставили атакам «Негеров» хорошо организованную оборону. Тем не менее успехи немецких водителей торпед заслуживают упоминания, хотя всему флоту вторжения ими в общем было нанесено не больше вреда, чем уколом булавки – слону. Однако эти успехи были достигнуты одиночными бойцами, обладавшими поистине львиным сердцем, ибо только люди с львиным сердцем не побоялись бы напасть при подобных обстоятельствах на сильнейший флот из когда-либо существовавших в истории человечества.

Теперь проследим за событиями по дневнику гардемарина Карла-Гейнца Потхаста, того самого, который еще в апреле проник на своем «Негере» в порт Анцио. Когда командир флотилии старший лейтенант Ганно Криг был тяжело ранен,. Потхаст как один из опытных водителей «Негеров» возглавил своих более молодых товарищей. День и ночь он вместе со штурманами рассчитывал наилучшие курсы движения «Негеров», чтобы водитель во время боевого рейса мог целиком и полностью довериться расчетным данным.

В своем отчете Потхаст пишет:

«Английские военные корабли непрерывно обстреливали позиции наших пехотинцев, ведших тяжелые бои впереди, на фронте плацдарма вторжения. Наши действия, безусловно, имели большой смысл: заставить замолчать эти батареи. Ночью на море вырисовывались громадные силуэты кораблей, обрушивавших на берег шквалы огня. Это были линкоры, крейсеры и эсминцы, сосредоточенные в огромном количестве. Уж тут-то нам должно было чтонибудь перепасть! Шансы на успех казались мне здесь гораздо более реальными, чем в районе Анцио, где мы не обнаружили противника».

Наконец, такая возможность представилась, и в ночь на 6 июля 1944 года немецкие человекоуправляемые торпеды нанесли первый удар по союзному флоту вторжения в бухте Сены.

«Капитан Бёме провожал каждого из нас лично. Спуск «Негеров» на воду по дощатым настилам прошел хорошо. Заняв свое место в кабине, я через 40 минут был уже в открытом море. Своих товарищей я потерял из виду, так как держал курс вдоль берега. Мне полюбился такой способ действий с тех пор, как он дал положительные результаты в районе Анцио: ведь вдоль берега оборона противника была наименее плотной. Затем я собирался развернуть торпеду под прямым углом и – вперед, в гущу вражеских судов!»

Но на этот раз Потхасту не повезло. Примерно после двух часов плавания он заметил, что хвост «Негера» отяжелел и корма погружается в воду все глубже и глубже. Поскольку торпеда-носитель работала исправно, неполадки могли объясняться лишь проникновением воды в боевую торпеду. Электромотор еще действовал, когда через короткое время весь «Негер» принял вертикальное положение, так что Потхаст уже не сидел в кабине, а лежал в ней на спине.

«Когда даже купол целиком погрузился в воду и я уже больше ничего не видел, пришлось похоронить надежду на успешное выполнение задания. Боевую торпеду следовало сбросить. Я рискнул «выстрелить» ее, несмотря на вертикальное положение «Негера». Это мне удалось, однако перо стабилизатора сильно ударило по торпеде-носителю. Теперь вода проникла и в кабину, но зато по крайней мере купол показался над поверхностью.

Я почувствовал себя внутренне опустошенным. Затем занялся бессмысленным самобичеванием. Наконец, сосредоточился на неизбежном: следовало отомкнуть штыковой затвор купола. Я проделал это почти механически и теперь должен был своевременно выбраться из «Негера». Через Несколько секунд кабина была уже полна воды. Еще раз, ощутив под ногами край входного люка, отталкиваюсь от торпеды. Сделав несколько взмахов, прибегаю к помощи кислородного баллона водолазно-спасательного прибора. Затем, обессиленный, неподвижно лежу на гладкой как зеркало поверхности воды…

Примерно через час я почувствовал под ногами дно. Это было несколько восточнее устья реки Орн. По пояс в воде побрел к берегу. Где тут мины? За небольшим буруном приблизительно в 150 м увидел береговые заграждения. Пройдя пешком 4 км, добрался до первого опорного пункта немецкой пехоты. Прошло еще немного времени, и я, морально подавленный и обессиленный, уже стоял перед врачом нашей флотилии и не участвовавшими в операции товарищами… Лучшим средством преодоления душевной депрессии мне казалось повторение боевого рейса».

Еще до этой ночи капитан 1 ранга Бёме приказал оборудовать вдоль берега ряд наблюдательных пунктов. Между двумя и четырьмя часами ночи, то есть в то самое время, когда «Негеры» должны были выйти к целям, люди на берегу услышали ряд сильных взрывов, несомненно торпедных. За каждым взрывом следовал ожесточенный оборонительный огонь противника, трассирующие снаряды и пули образовывали над морем в поле зрения наблюдателей густую сеть из огненных нитей.

На следующее утро ушедшие на задание водители «Негеров» один за другим возвращались в небольшой норманский замок, служивший им жильем. Каждого восторженно приветствовали: ведь с его появлением увеличивалось число спасшихся! Но на цифре 14 все кончилось. Из 30 вернулись 14… Оставалась еще надежда, что из остальных хоть несколько – и уж хорошо бы, чтоб побольше! – попали в плен и остались в живых. Ганно Криг в свое время неоднократно внушал «капитанам» при обучении, что столь часто прославляемая и пропагандируемая геройская смерть – дело бессмысленное.

«Если вы выпустили торпеду, – говорил он, – а шансов на успешное возвращение нет, то подплывите к противнику, утопите свою посудину и зовите на помощь. От того, что вы собой пожертвуете, никто ничего не выиграет. Важно остаться в живых, пусть даже ценою плена».

Впрочем, рапорты вернувшихся об успешном выполнении заданий рассеяли подавленное настроение, вызванное потерей 16 водителей. Как оказалось, услышанные ранее взрывы действительно означали, что торпеды попали в цель. Особенно удачными было, видимо, нападение, предпринятое бывшим писарем, старшим ефрейтором Герольдом. Он доложил о торпедировании военного корабля значительных размеров, по меньшей мере эсминца. Успешными были действия и других водителей. Ефрейтор Бергер, уже потопивший в Италии сторожевой корабль, снова отличился. На этот раз ему попалось под удар большое десантное судно. Вот что пишет гардемарин Потхаст, который когдато, исполняя настойчивую просьбу этого молоденького матроса, обеспечил ему возможность стать водителем «Негера»:

«Бергер несколько раз бросался ко мне на шею и засыпал целым потоком слов, объясняя, как это хорошо, что я заставил его назубок выучить сведения о созвездиях, так что он теперь уже никогда не заблудится на море…»

Командование флотилии немедленно занялось обобщением результатов этого успешного нападения. Ведь предстояло еще спустить на воду остальные одноместные торпеды, водители которых, естественно, должны были использовать опыт первой ночной вылазки. В числе других и сам Потхаст сгорал от нетерпения, ожидая второй вылазки, в которой он снова хотел принять участие. Поэтому его, словно гром среди ясного неба, поразил приказ, запрещавший ему использовать один из готовых к отплытию «Негеров». Командование считало, что достаточно с него и одного опасного плавания. Он нужен был как инструктор.

Гардемарин рвал и метал, не зная даже, от кого исходит подобный приказ. Но ничто не помогало: каждый из 9 остававшихся еще «Негеров» (один вышел из строя вследствие воздушной бомбардировки) имел своего водителя. Можно было вновь оснастить боевыми торпедами еще 11 торпед-носителей, благополучно вернувшихся с предыдущего задания, но они тоже были уже распределены. На помощь Потхасту пришел случай. У одного молодого старшины сдали нервы, и он признался, что боится идти на задание. Само собой разумеется, это было принято во внимание. Врач зарегистрировал старшину как больного и отослал назад. Потхаст ухватился за эту возможность и заставил перебалластировать освободившуюся торпеду с расчетом на свой вес. Итак, все было в порядке: Потхасту все-таки предстояло участвовать в операции последних 20 «Негеров», которыми еще располагало соединение.

В полдень 7 июля «капитаны» ушли на отдых, чтобы накопить силы для предстоящих ночных действий. К 11 часам вечера на берегу моря в районе Виллер-сюр-мер повторилось то же, что происходило двумя днями раньше. Потхаст пишет:

«На этот раз я отплывал одним из последних. Все остававшиеся на берегу еще раз постучали ладонями по стеклянному куполу моей торпеды – так мы прощались с уходившими в море. Дощатый настил хорошо сослужил свою службу, и я беспрепятственно отплыл от берега. Теперь я надеялся быть счастливее и непременно добиться успеха. Плывя по удивительно красивому ночному морю, я вспоминал, как неоднократно поражал цели при учебном торпедировании. В Эккернфёрде я всегда добивался наилучших результатов… Потом в памяти моей всплыл образ Деница, мне припомнилось, как он во время посещения нашего соединения клал каждому руку на плечо или слегка толкал кулаком в грудь, а потом вдруг сказал, обращаясь ко всем:

– Может быть, кто-нибудь из вас хочет со мной «рокироваться»? Я бы немедленно перешел к вам.

Мы все были не робкого десятка, тем не менее среди нас не нашлось ни одного, кто решился бы принять на себя ответственность нашего главнокомандующего…

Около 3 часов ночи я, продвигаясь в северо-западном направлении, натолкнулся на первые цепи сторожевых кораблей противника. Мне удалось различить шесть силуэтов. Расстояние до ближайшего из них, когда я проходил мимо него, составляло не более 300 м. Тратить торпеду на эту мелочь я не собирался, поэтому обрадовался, что миновал их незаметно. «Негер» на этот раз плыл отлично, и я твердо решил найти и поразить крупный военный корабль противника.

Около 3 час. 30 мин. я услышал первые разрывы глубинных бомб. Слышны были также выстрелы, но на этот раз зенитки били не по воздушным целям. Вероятно, кого-нибудь из наших заметили в лунном свете или обнаружили другим путем. Ведь теперь наша диверсионная вылазка, к сожалению, уже не являлась для томми[8]внезапной.

Мне глубинные бомбы никакого вреда не причинили, я ощутил лишь легкое сотрясение. Минут 15 я не двигался, ожидая развертывания дальнейших событий. Слева по борту прошла группа торговых судов, но она была слишком далеко, а кроме того, я уже вбил себе в голову, что должен потопить только военный корабль.

Продолжая плыть, я около 4 часов ночи увидел невдалеке эсминец и установил, что он относится к типу «Хант». Но когда я подошел на 500 м, он отвернул в сторону. Малая скорость «Негера» не давала мне никаких шансов догнать его. Волнение на море несколько усилилось. С удовлетворением я отметил, что не чувствую усталости или других признаков ухудшения своего физического состояния, хотя уже пробыл в море более 5 часов.

Еще через 20 минут я увидел впереди слева несколько военных кораблей, шедших строем уступа. Они пересекали мой курс. Самый крупный из кораблей шел последним, на самом большом от меня удалении. Я рассчитал, что, наверное, как раз успею выйти на расстояние торпедной атаки к последнему кораблю, если только соединение не изменит курса. Мы быстро сближались. Затем два передних корабля стали разворачиваться, вероятно, в целях перестроения. Последний же, казавшийся мне теперь крупным эсминцем, видимо, ожидал, пока передние суда закончат свой маневр. Он шел самым малым ходом. Казалось даже, что он разворачивается на якоре. Я с каждой минутой приближался к большому эсминцу. Когда расстояние до вражеского корабля составило примерно 500 м, я еще раз вспомнил правило, которому сам обучал младших товарищей: преждевременно торпеду не выпускать, продолжать улучшение своей позиции. И вот осталось всего 400 м – противник все больше разворачивался ко мне бортом, – вот всего 300 м – и я выпустил свою торпеду…

Затем немедленно отвернул влево. При выстреле я забыл засечь время. Страшно долго ничего не было слышно. Я уж было повесил голову в полном разочаровании, как вдруг под водой раздался невероятной силы удар. «Негер» почти выскочил из воды. На пораженном корабле взметнулся к небу громадный столб пламени. Несколько секунд спустя огонь уже ослепил меня, густой дым настиг мою торпеду и плотно окутал ее. На некоторое время я совершенно лишился возможности ориентироваться.

Лишь после того, как дым рассеялся, я снова увидел пораженный корабль. На нем бушевал пожар, он дал крен. Силуэт его значительно укоротился, и я вдруг сообразил, что у него ведь оторвало корму.

Другие эсминцы на полном ходу приближались к горящему кораблю, бросая глубинные бомбы. Волны от разрывов трепали мою торпеду-носитель, как щепку. Эсминцы вели беспорядочный неприцельный огонь по всем направлениям. Меня они не видели. Мне удалось выскользнуть из зоны наиболее эффективного огня их легкого бортового оружия, когда они, отказавшись от преследования неведомого врага, поспешили на помощь пораженному кораблю.

Было еще темно, но звезд я не различал. Может быть, сказывалось слишком сильное возбуждение. Я не знал, где нахожусь и куда плыву. Кажется, я все же плыл, не веря своему природному чувству пространства, на запад. А следовало плыть на восток. Лишь через 40 минут я заметил, что за кормой светает и что я, следовательно, иду противоположным курсом. Тогда я повернул, и с этого момента плыл навстречу рассвету. Два эсминца или крейсера обогнали меня, идя параллельным курсом. Я остался незамеченным. Потом прошли шесть легких крейсеров или других сравнительно небольших кораблей. Около 5 час. 30 мин. за кормой у меня появился катер. Было уже довольно светло. Мне показалось, что меня не могли не заметить. Но и катер прошел мимо, не атаковав меня.

К этому моменту я пробыл в море уже шесть с половиной часов. С усталостью я боролся отчаянно. Все же, вероятно, сон одолел меня, потому что в этом месте нить моих воспоминаний впервые прерывается…

Тяжелый металлический удар заставил меня встрепенуться. Я повернулся, и сердце замерло. В каких-нибудь 100 м от меня стоял сторожевой корабль. Увидев вспышки от выстрелов его орудий, я инстинктивно пригнулся, насколько это было возможно в моей тесной кабине. Разрывы снарядов сотрясали торпеду. Мотор сразу же заглох. Вокруг меня вздымались брызги, это был настоящий ад. Прямо над головой треснул стеклянный купол. Проведя рукой по лицу, я почувствовал, что оно в крови, и потерял сознание…»

Карл-Гейнц Потхаст вспоминает еще лишь об одной мысли, продиктованной ему инстинктом самосохранения: прочь из «Негера», любым путем!

Он и сейчас не знает, как это ему удалось. То ли хватило еще сил, чтобы освободить штыковой затвор и откинуть купол. Или просто сила воды вытолкнула его через разбитое стекло из погружающейся торпеды. Он не помнит. Он ничего не чувствовал, даже боли. Первое, что он ощутил, очнувшись, – длинный крюк зацепился за его одежду и потянул по воде к кораблю. Оттуда по наружному борту спустили шторм-трап, на нижней ступеньке которого повис лейтенант. Да, английский лейтенант. Он протянул веревку под руками человека, тело которого казалось безжизненным, и весь этот клубок подняли на борт. Потхаст харкал кровью, в легких его образовались разрывы. Английские моряки говорили, что он долго пробыл под водой и затем кричал, как помешанный, когда его вынесло на поверхность.

«Они меня вытащили, унесли с палубы вниз и положили на кожаный диван в кают-компании. Врач сделал мне уколы. Потом меня поили горячим чаем и кормили пуддингом. Через несколько минут меня стошнило. От слабости я погрузился в сон, затем снова проснулся, потому что меня понесли на бак. Отсюда меня спустили на катер и доставили в один из портов на территории захваченного союзниками плацдарма вторжения. Здесь я встретил одного из наших товарищей, старшего ефрейтора, попавшего в плен после тяжелого ранения. Англичане говорили, что мы – единственные «торпедные всадники», которых им удалось в ту ночь атаковать и взять в плен живыми».

Вскоре командованию соединения «К» стало известно из различных английских источников, что английское адмиралтейство объявило о потоплении крейсера «Дрэгон» водоизмещением в 5000 т. Незадолго перед катастрофой корабль был предоставлен в распоряжение польских эмиграционных ВМС, и на нем находились польские военнослужащие. Сообщалось, что после торпедирования крейсер уже не мог выполнять своих прямых функций, и его оставили на грунте в районе побережья, где осуществлялось вторжение, в качестве «волнореза».

Этот урон был нанесен союзному флоту в первую неделю июля, в течение которой были проведены обе операции «Негеров». Вскоре был награжден «Рыцарским железным крестом» старший ефрейтор Герольд, так как из вернувшихся на базу «капитанов» только на его счет можно было отнести этот успех. Органы пропаганды ухватились за Герольда и против его желания подняли его подвиг на щит. В то время никто в Германии не представлял себе истинного положения вещей… Герольд со своим «Негером» участвовал в диверсии в ночь с 5 на 6 июля 1944 года и, несомненно, торпедировал корабль противника, скорее всего минный тральщик «Кэйтоу», о котором сообщали, что он потоплен в ту же неделю Что же касается крейсера «Дрэгон», то он был торпедирован и потоплен лишь 8 июля, в 4 час. 30 мин.

Уже в день своего трагического пленения Карл-Гейнц Потхаст был отправлен с английским санитарным самолетом в Лондон. Его поместили в приветливый «госпиталь», однако, несмотря на то, что там его лечили и поставили на ноги, Потхаст вскоре пришел к убеждению, что это был не столько госпиталь, сколько здание, используемое английской секретной службой в ее собственных целях.

Едва Потхаст успел поправиться настолько, чтобы быть в состоянии отвечать на вопросы, как началось следствие. Офицеры контрразведки вели допросы корректно, с большой выдержкой и настойчивостью.

Англичане, знавшие, кстати, все подробности биографии молодого бойца соединения «К», прибегли примерно к следующей аргументации: «Мы знаем, что вы получили христианское воспитание. В наших глазах вы не «наци», во всяком случае – не «наци» в том смысле, как мы понимаем это слово. Вы пережили страшное приключение и, конечно, согласитесь с нами, что всякое продолжение войны потребует от вашей родины новых бессмысленных жертв. Пожалуйста, сделайте отсюда логический вывод, помогите нам закончить войну возможно быстрее».

Затем приступили к деталям. Пытались взять пленного «на пушку». Неоднократно утверждали, что знают решительно все о соединении «К» и что Потхасту остается только подтвердить имеющиеся сведения. Ему предъявляли географические карты, на которых с большой точностью были помечены все мыслимые места укрытий, пути следования и пункты боевого применения флотилий соединения «К». Каждый раз с педантичной тщательностью допрашивающий перечислял все эти места, постоянно повторяя свои вопросы: вы были здесь? Или там? Вы помните это место? А то? А еще какое?

«Оборонительная тактика», к которой прибег Потхаст, была достаточно проста. Он говорил приблизительно следующее: «Если бы я действительно припомнил хотя бы малую часть всего того, о чем вы меня спрашиваете, если бы я мог указать вам тот или иной пункт, что произошло бы тогда? Ваша авиация забросала бы этот пункт бомбами. Таким образом, вы погубили бы моих товарищей. И даже не вы. В конечном счете я сам бы стал их убийцей. А этого вы не можете от меня требовать!»

Пробить эту оборону было невозможно. Допрашивающие офицеры в конце концов сами признали ее незыблемость.

Через шесть недель допросы закончились. Один из чиновников английской секретной службы поставил Потхаста об этом в известность. Затем англичанин, продолжая разговор, сказал:

– А в общем можете себя поздравить. Вы потопили крейсер.

Немец взглянул на него с изумлением. Прошедшие недели были для него серьезной школой недоверия. Он сказал:

– Я этому не верю.

– Простите, почему же вы не верите даже этому?

– Я торпедировал эсминец. Пошел ли он после этого ко дну, не знаю. Во всяком случае, это был не крейсер.

Англичанин чуть заметно улыбнулся.

– Но в ту ночь не был потоплен или хотя бы поврежден ни один из эсминцев или других подобных кораблей союзного флота в бухте Сены. Мы имеем точные сведения.

– Но ведь я различал даже отдельные орудия…

– Да, конечно. Однако вам попался крейсер не из новых. Это был старый «Дрэгон» С той точки, откуда вы наблюдали, он мог показаться крупным эсминцем.

«Значит, это было действительно так» – подумал Потхаст. Да, конечно, ведь и дистанция показалась ему меньшей, чем она была в действительности, торпеда шла к цели гораздо дольше, чем он рассчитывал, и ему даже показалось, что он промахнулся. Да, для эсминца тот корабль был велик, так Потхасту представлялось и с самого начала. Значит, это все же был пусть легкий, но крейсер, настоящий крейсер! Разве Потхаст не ставил себе именно такой цели – вывести из строя одну из этих плавающих артиллерийских батарей? Значит, крейсер!

– Жаль только, – сказал англичанин, – что вы воевали против нас.

– Жаль, – возразил Потхаст, – что мы вообще воюем друг с другом…

Еще дважды соединение «К» посылало флотилии «Негеров» в атаку на союзный флот вторжения: в последнюю треть июля, а также в ночи на 16 и на 17 августа 1944 года. Вероятно, «Негером» был потоплен английский эсминец «Айсис», однако в целом успехи были невелики, а потери с каждым разом возрастали. Противник организовал тщательную оборону, «Негеры» больше его не пугали, потому что главное их преимущество – внезапность – давно уже было утрачено. Оправдывались слова адмирала Гейе:

«Мы должны строить разнообразные и малые по количеству серии. Как только противник найдет пути борьбы с нашим оружием, от этого оружия следует отказаться, чтобы ошеломить врага новым боевым средством совершенно другого рода».

Однако промышленность была уже не в состоянии поспевать за замыслами адмирала. Вместо множества мелких серий она освоила всего с полдюжины типов боевых средств, выпустив их в довольно значительном количестве. Непрерывное применение этих средств оказалось невозможным по упомянутым выше причинам. Фактически лишь одна треть всех изготовленных боевых средств соединения «К» была использована для борьбы с противником.

Пришлось оставить поле сражения и «Негерам». Между тем были проведены успешные испытания по оснащению одноместных торпед балластной цистерной. Это новое штурмовое средство получило название «Мардер». Несколько флотилий «Мардеров» было уже сформировано и направлено в ряд районов, главным образом в Италию. Однако до самого конца войны их так и не пришлось применить, поскольку ни разу не было условий, дававших шансы на успех.